Авагян В. 2012-2014

29.08.2014 Сырьевая революция в экономтеории

 

Очень многие происходящие сегодня вещи в мире не могут быть поняты без той революции в экономической науке, которую прозевала мировая экономическая тусовка. Экономическая наука стала в принципе и в корне иной – а экономисты остались прежними. Оттого анализ ученых на старых теориях экспертов все менее и менее адекватен. Они не учитывают революционного переворота, произведенного фундаментальным смещением удельных долей в категориях стоимости и ценности.

Каждый день мы слышим новости, которые либо не могут быть истолкованы в старой парадигме экономического анализа, либо истолковываются в ней совершенно превратно.

 Например, РФ «мужественно отражает» сотни тонн контрабандных американских цыплят, сосисок, консервов или европейских фруктов с овощами. Получается, что продукты совсем-совсем не нужны и вредны? Но воюющий Донбасс с нетерпением ждет продуктового конвоя, ему остро необходимы продукты питания (включая, конечно, и курятину, и сосиски, и консервы, и фрукты с овощами). Донбасс не только не препятствует ввозу продуктов (включая и платные поставки) – наоборот, в его тяжелом положении он готов радостно приветствовать любые поставки остро недостающего ему продовольствия.

Это же не просто примеры из жизни. За ними же стоит экономическая реальность, которая должна быть растолкована в категориях фундаментальной экономической теории. Ведь, казалось бы, РФ гораздо более рыночная страна, чем совершенно советская Новороссия, а поведение их – как бы наоборот…

Здесь мы встречаемся с столкновением разными конфигурациями долей стоимости в продукте. Это и есть та самая «сырьевая революция стоимости», которая произошла не везде, но которая определяет облик новой экономики человечества.

Восходящая к Смиту и Рикардо, к Сею и Тюрго экономическая теория исходила из исторически-преходящих представлений о сути продукта, которое этим теоретикам казалось вечным и абстрактно-абсолютным. Таким оно досталось по наследству в мозги нынешней экономической тусовке – а жизнь давно уже не такова.

У Рикардо или Сея речь шла о продукте, которого тем больше не хватает, чем сложнее и трудозатратнее его обработка. Продукт, обработанный трудом, в их понимании был по определению дороже, чем сырьё, из которого продукт изготовлен. На этом уровне и вкралась в фундаментальную экономическую науку большая ошибка, исказившая затем жизнь ложными трактовками марксизма, либерал-монетаризма и др.

Само по себе явление, при котором продукт, подвергнутый обработке – дороже (а не дешевле) своего сырья – есть явление преходящее, исторически-конкретное, связанное с определенным моментом развития технологий. Тем более исторически-преходяща та иерархия, в которой увеличение приложения труда увеличивает стоимость и ценность товара в экономическом обмене.

+++

Сложнейший и базовый вопрос о соотношении категория РЕСУРСА и ПЕРЕРАБОТКИ (обозначим их для краткости «R» и «Т») вообще слабо разработан в экономической науке, десятилетиями занимавшейся непонятно чем и непонятно зачем.

Всегда ли R ценнее Т? Всегда ли Т ценнее R? В чем их базовое отличие, не является ли R формой Т или наоборот? Наконец, какова динамика долевой стоимости R и Т в продукте, каким закономерностям подчиняются её смещения, в наши дни носящие характер революционного сдвига?

Моя статья – не ответ на все эти вопросы, а скорее корректная и скромная их постановка. Совершенно очевидно, что экономическая система, в которой переработка гораздо дороже сырья будет в корне отличатся от системы, в которой сырьё гораздо дороже переработки (имеется в виду, в долях их стоимости в продукте).

+++

Совершенно очевидно и другое: в разных продуктах доля R и Т в стоимости тоже весьма и весьма различна. Есть на рынке такие продукты, в которых совершенно отсутствует Т. Есть и такие продукты, в которых R минимален. Почему они на равных условиях продаются на одном и том же обменном рынке за одни и те же деньги? Это ведь очень важный вопрос, без которого мы в экономике вообще ничего не поймем (так и вышло с постсоветской реальностью и её ужасами).

Творцы современной экономической науки жили и творили в условиях сырьевого изобилия (оно было не только огромным, но и расширялось в процессе колониальных завоеваний Европы) и одновременно – острой нехватки человекочасов труда (обработки). Людям, скажем так, хватало с избытком земли, но не хватало (при тогдашней низкой продуктивности труда) рук. Причем в индустрии это было особенно ярко явлено, а в сельском хозяйстве – уже не очень. Нехватка полей началась гораздо раньше, чем нехватка руды, угля, нефти и урана.

Возник этап развития, на котором сельскому хозяйству (селу) УЖЕ не хватало земли, а индустрии (городу) её всё ещё (с её запасами) – вполне и с избытком хватало. Сейчас же наступил момент (экономический мейнстрим его проспал) – когда город вслед за селом втянулся в ресурсно-сырьевую нарастающую нехватку при очевидном избытке рабочих рук на высокопродуктивных производственных линиях.

Стало очевидно, что переработка Т – вещь наживная и легко налаживаемая в любом месте (было бы желание властей), а вот ресурс R – отнюдь не во власти общества. Грубо говоря, инженеров можно за одно-два поколения размножить в геометрической прогрессии, а вот нефть или плодородие почв (копившееся тысячелетиями) – так не размножишь. Пошел процесс переуступки лидерства индустриальными нациями сырьевым (которых раньше презрительно дразнили «придатками»). Вскрылось, что индустрию выстроить можно, и даже легко, а вот сырьевые запасы – неизменны со времен палеолита…

+++

Торжество сырья над трудом – выразилось в практической экономике в виде торжества финансово-спекулятивной бумажной сферы над реальным сектором производства. 

Деньги в мире индустриального приоритета были лишь простой тенью производства, тенью реального товара, путевым листком труда. Вместе с ростом долевой стоимости сырья в продукте деньги стали кардинально менять своё место, роль и значение, хвост начал вилять собакой.

Почему – спросят меня – дутые спекулятивные пузыри финансовых махинаций возможны там, где сырьё – всё, а труд – ничто? Почему таким пузырям суждено схлопыватся при обратном приоритете: когда труд – всё, а сырьё – под ногами даром валяется?

Сейчас я подведу вас к ответу. Но сначала рассмотрим мои простенькие примеры и картинки.

Так было в ситуации, когда владельцы ресурсного товара не получали в обмен на дары природы достаточного количества высокотехнологичных товаров. Сфера сбыта имела платежеспособный дефицит, который могла покрыть из того или иного (внешнего, например), источника. Хлеба много, сукна мало, можно сбыть хлеб за границу и ввезти оттуда недостающее сукно - всем на радость...

А вот эта картинка уже ближе к нашему времени. Владельцы даров природы, ресурсных товаров уже полностью затоварились высокотехнологичной продукцией. Осталось сукно, за которое хлеба больше никто давать не хочет - это сукно вместо прибыли приносит своим производителям убытки (например, держать его на складах - это же не бесплатно!) - и грозит в буквальном смысле уморить их голодом!

Экономическая наука вообще не могла вообразить (и, соответственно, не рассматривала) ситуацию, в которой товаров произведено будет больше, чем их потребно. Считалось во времена Смита и Тюрго, что такого просто быть не может. Потребность всегда больше возможностей. 

А когда вырисовалась комбинация "вседостаточности" - "передовики и маяки" не нашли ничего лучше, чем перекинуть свободные ресурсы оплаты на извращенные, уродливые потребности деградирующего человека...

+++

Предположим, в некоем обществе охотники меняются с ткачами. Охотники дают диких уток и в обмен получают полотна холста. Ничего, как видите, сложного – утка вкусна, а ткань в нашем климате необходима. Казалось бы, заурядный смитовский, рикардовский, марксовский товарообмен. Однако товары, помимо общей (выраженной в деньгах или иных эквивалентах стоимости) ценности имеют ярко выраженную разницу в долевой стоимости. Конечно, в холсте есть доля природного сырья (как и в любом товаре) – но сырьё это крайне избыточно, и потому главное в стоимости холста – труд ткача, технология выработки.

Конечно, и у охотника есть технология охоты на уток – но она составляет малую долю ценности, тогда как дар природы (утка-то дикая!) здесь занимает львиную долю стоимости.

Никакого рыночного регулирования в нарисованном нами товарообмене нет и быть не может. Тут нет места обмену труда на труд! Если уток много, а ткачей, знатоков своего дела мало – то цены будут выгодны для ткачей и невыгодны для охотников, независимо от трудовых затрат. Напротив, если уток перебьют, а ткачей обучат огромное количество – снова независимо от трудовых затрат установится невыгодная для ткачей стоимость обмена.

Меняется-то ведь не продукт на продукт. Меняется – мы это и подчеркнули – ДАР НА ПРОДУКТ ТРУДА. 

А дар по определению не имеет объективной стоимости. Его можно и даром отдать, как получил - если его много и девать некуда. 

А можно, наоборот, если его очень мало - выдавать по чайной ложке за каторжные объемы человеческого труда. Это зависит от количества даров с одной стороны и количества труда - с другой...

Здесь ломаются все закономерности товарно-денежных отношений, вычисленных как в советской, так и в западной версиях экономической теории. Тут главный вопрос не в том, кто сколько работал, и не в том, кто технически более развит. И не в том, кто кому нужнее с точки зрения бытовых нужд. Это все важные вопросы – но в нашей схеме они не работают.

Потому что идет обмен ДАРА на ПРОДУКТ, а не ДАРА на ДАР и не ПРОДУКТА на ПРОДУКТ. Главный вопрос в нашей схеме – могут ли ткачи охотится на уток наравне с охотниками, или для них этот путь закрыт? Прегражден охотниками с ружьями, которые хранят свою монополию на охотничий промысел?

Если уток очень много – то ткачи (даже при условии недоступности, запрещенности для них охоты) найдут, у кого обменять ткань на утку. Но если уток мало, а тканей наделано с запасом – возникает феномен отрицательной ценности ткани, при котором чем больше трудятся ткачи – тем хуже они в итоге живут и меньше имеют. Формула протестантской этики и вместе с ней брежневизма – «труд источник всяческого богатства» оказывается совершенно ложной. Труд (чем его больше, тем сильнее) – становится источником ухудшения материального положения ткачей, источником их возрастающей нищеты и разорения.

А теперь честно сознайтесь старому армянину Авагяну: о ТАКОЙ проблеме экономики вы где-нибудь читали в современных экономических журналах и монографиях?! Думаю, что нет. Я, например, не видел такой постановки вопроса – а я прорабатываю огромное множество специализированной литературы.

+++

Непроработанность отношений Т и R приводит к совершенно непригодным схемам экономических решений, выстроенным по формулам Рикардо и Сея (или Маркса с Лассалем, что в данном случае – одно).

Почему, например, в ХХ веке возникли и действовали многие автоконцерны, от «Мерседеса» до «АвтоВАЗа»? Потому что обладатели ресурсных ценностей R имели очевидный недобор трудовложений в их автомобилизацию. Иначе говоря – банально не хватало технических сил у одного концерна снабдить автомобилями все платежеспособное население Земли (платежеспособным население делает обладание R).

А теперь? Все изменилось. Любой автоконцерн – хоть немецкий, хоть японский – легко увеличит выпуск автомобилей до планетарного спроса, если получит на такую операцию своевременную оплату. Вопрос «сможем ли мы технически сделать машин больше, чем N штук, не надорвемся ли?» вообще уже не стоит перед индустрией. Перед ней стоит другой вопрос: «Заплатят ли нам за изготовление машин больше, чем N штук?».

Если оплата гарантирована – количество подстроится под эту оплату, пусть даже и потребуется астрономическое число экземпляров продукции. Это не просто эволюция технологий, это переход количества в качество, революция в техномике.

Но ведь мы же с вами привыкли, что деньги – тень от реальных благ? Что это лишь условный знак, обозначающий реальный товар?

Как же могут реальные блага оказаться в такой кабале у каких-то теней и условных знаков?!

+++

Ну, что же, приготовьтесь узнать от старика Авагяна, что такое деньги. Деньги – это власть над уже имеющимися благами. 

Деньги не властны над благами, которых ещё нет, которые ещё не сделаны. Именно потому владелец денег и вынужден отдавать их (а кто же любит отдавать деньги?) тому, у кого нет денег. За что? За то, что тот подрядился сделать трудом ещё пока не существующее благо. Если бы оно существовало – труда было бы не нужно.

В процессе оплаты труда владелец наличных благ обменивает их на ещё не существующие, но запроектированные в будущем блага. 

Ещё короче: Деньги (действующие, а не нумизматические) -то, что есть. Труд – то, что будет. Отношения между ними этим и определяются.

Мы рассмотрели с вами архаическую ситуацию (когда в пампасах бегают бизоны – стреляй, не хочу), при которой «Т>R». Затем, мысленно проводив человечество через историю науки и техники, мы увидели с вами иную ситуацию, в которой «Т< R».

Бизоны (горы мяса) уже просто так не бегают, и дикими утками не набить багажника после часа охоты в среднерусских болотах. Не выловить уже аксаковскую «щуку-утятницу», величиной с матричный брус крыши, и сома, охотящегося на телят у водопоя, давно уже изловили, извели на диетическое плесо.

Понимаете, к чему я клоню? Деньги – это то, что есть. Труд – то, что только будет. Если того, что УЖЕ ЕСТЬ мало, то условия трудящихся об оплате их труда становятся все скромнее и скромнее.

А что УЖЕ ЕСТЬ ПРЕЖДЕ ВСЕГО? С чего начинается денежный оборот в стране? Он же в принципе не может начаться с обмена продукта труда на продукт труда. Если у меня с соседом нет денег – он ничего не продал, и я ничего не продал, то я не могу заплатить соседу, а он не может заплатить мне. Я буду предлагать ему свой товар, он мне свой, но у нас же обоих нет денег!

У кого-то из нас должны (откуда?!) появится деньги, тогда кто-то купит товар у другого. Тогда другой из нас сможет (получив деньги) – купить в ответ, у того, кто у него покупал. Без первой покупки не может начаться цепочка оборота денег, как без первого двигателя не могло начаться движение во вселенной.

ПРЕЖДЕ ВСЕГО ЕСТЬ – это природные ресурсы. Дары природы. Пользование которыми узурпировано властью. Власть печатает деньги – дающие право разрабатывать эти даром доставшиеся сырьевые ресурсы.

Производитель, нуждающийся в сырье, передает в обмен на деньги власти свой труд. 

Власть над территорией дает ему в виде денег разрешение работать с природными благами этой территории. После чего он из сырья делает технологичный продукт высокого передела. 

И снова продает его за деньги – и потому, что ему нужно сырьё для следующего цикла труда, и потому, что вся цепочка обменов подлаживается под этот ПЕРВОДВИГАТЕЛЬ И ПЕРВОПРИЧИНУ денежного оборота.

Деньги – бывают разными. Они могут быть в какой угодно форме – наличными, безналичными, кожаными, бумажными, костяными или золотыми. Но суть их всегда неизменна: они выражают собой разрешение власти территории вести разработку природных богатств на данной территории. С потерей территории властью её деньги сразу становятся всем неинтересными – притом, что другие товары отнюдь не превращаются в ничто.

Пока сырья было много, а рабочих рук (особенно с высокой квалификацией) не хватало – деньги ничего не стоили или стоили очень мало. Власть понимала, что необработанное сырьё – это потерянное благо, например, необработанное поле – это несобранный урожай зерна. Необработка избыточных ресурсов была в той экономике огромной и непростительной потерей, убытком. Это и определило приоритетность индустрии, инженерии в той, старой экономики: «знаю, как» было важнее чем «имею вот».

Деньги охотно давали – потому что под видом денег давали избыточные ресурсы, стремясь не терять блага через необработку ресурсов. 

Поэтому и особого простора для спекулятивно-ростовщического кривляния с деньгами, когда, как сегодня, на один доллар, заработанный реальным трудом в реальном секторе приходится девять, заработанных на аферах и спекуляциях – не было. 

С повышением ценности ресурсов растет и ценность денег, дающих доступ к этим ресурсам. Уже не стоит вопрос, как в начале ХХ века, о том, чтобы дополнить импортом недостающее количество автомобилей или сметаны в стране.

Вопрос стоит совсем иначе: кому оплатят (т.е., по сути, разрешат обработку ресурсов) производство машин или сметаны – импортеру (ради этого он дает большие взятки – за право нас обслужить!) или своему отечественному предпринимателю?

Вот схема, сделавшая в наши дни деньги всем, а труд – ничем. 

Это ведь не только заговор злодеев (хотя и заговор тоже) – прежде всего, за этой ситуацией стоит объективная, техномическая закономерность. Цена власти над территорией (с дарами природы) растет, а цена власти над технологиями и процессами переделов – падает.

Вопросы суверенитета, раньше относившиеся больше к области моральной, к области национальной чести и гордости – в новой экономике грубо и зримо вторгаются в хозяйственные процессы. Лишение суверенности чаще всего сопровождается спонтанно идущим процессом экономического геноцида, стремительного вымирания отечественного производства, деградации отечественной экономики.

В старой экономике протекционизм был инструментом роста отечественной экономики, защищающим отечественного производителя от упущенных возможностей. 

В новой экономике жесткий таможенный протекционизм и финансовый суверенитет – защищает не просто от упущенных возможностей развития, но и от прямого, грубого, страшного вымирания. 

Раньше один не мог обслужить всех. Теперь технически один может всех обслужить (речь идет об одном концерне, банке, корпорации). Когда один не мог всех обслужить – это открывало возможность проигравшим конкуренцию выжить хотя бы на периферии. 

Теперь, когда одна компания вполне может покрыть нужды всего человечества в продукте – проигравшие конкуренцию оказываются АБСОЛЮТНО НЕНУЖНЫМИ с абсолютным отсутствием базы выживания, даже в нищете.

Именно поэтому без должного осмысления вопросов о долях «Т» и «R» в структуре стоимости товара экономическая наука далее не может развиваться и будет бесполезна для человечества. К обсуждению этой проблематике, о которой я только поставил вопрос – я зову всех желающих!

 

специально для ЭиМ.

29 августа 2014 года