03.01.2018 «Инфляция нефтедоллара помогает Кремлю создавать видимость оживления»
Главред журнала «Экономист» об экономических законах, которые сильнее власти, и о том, почему ничто не помешает Путину красочно обставить выборы
«В 2018 году будет продолжаться системный кризис с компрадорским ужасом без конца», — предвидит главный редактор журнала «Экономист» Сергей Губанов. В интервью «БИЗНЕС Online» он рассказал о том, почему считает российский режим компрадорским и полагает, что тот растащит Россию по межнациональным швам, можно ли гарантировать переизбрание Путина на 200%, за счет чего патерналистская инерция довлеет над поколениями и как выглядят реальная инфляция и покупательная способность россиян.
Сергей Губанов
«МАКСИМУМ КОМПРАДОРСКОЙ РЕНТЫ — ВОТ И ВСЯ ФУНКЦИЯ ПОСТСОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ»
— Сергей Семенович, какие события в 2017 году стали ключевыми в экономике? Стали ли мы жить лучше?
— Основные итоги 2017 года были вполне предсказуемы, поскольку в силе остается компрадорская система, которая направляет все ресурсы на обогащение олигархически-компрадорского клана, а не на развитие нашей страны. В конце 2016 года я утверждал, что экономика экстраординарных сюрпризов не принесет: рецессия перейдет в топтание на месте, покупательной способности и внутреннего спроса не прибавится, нищета и бедность останутся массовыми, с капитальными вложениями и новыми рабочими местами будет туго, политика Кремля будет по-прежнему кризисной для трудящихся и антикризисной для олигархов.
Было понятно, что немножко начнет подрастать нефтяная конъюнктура — в силу разных обстоятельств, а экспортно-сырьевая модель, которую Кремль лет 10 уже хоронит, но никак не может похоронить, еще немного потрепыхается и станет создавать такую же иллюзию роста, какую она создавала с 2000 года по сентябрь 2008 года. На самом деле этот рост полностью, а если точно — на 93 процента, обусловлен инфляцией нефтедоллара, то есть это в основном фиктивный рост. Для того чтобы понимать его фиктивность, задаю простой вопрос: что больше — килограмм гвоздей или килограмм ваты? Если в 2000 году мы экспортировали около 230 миллионов тонн нефти, в 2017 году — примерно столько же (но в долларовом выражении это несопоставимые величины), то приросло ли реальное богатство страны, приросла ли покупательная способность населения, предприятий, государственного бюджета? Нет. Даже теоретически не могла прирасти, потому что вывозится примерно одинаковый физический объем товарной массы, при этом не меняется структура экспорта, по сути, колониальная, несмотря на все заклинания и декларации об импортозамещении.
Естественно, что на основе нынешней экономической системы, которая абсолютно неэффективна и бесперспективна, решать крупные народнохозяйственные задачи невозможно. Об этом мы говорим с давних времен, еще при Михаиле Горбачеве указывали, что система хозрасчетного капитализма, сложившаяся в Советском Союзе, сплошь затратная и, самое главное, изолирует нас от научно-технического прогресса. Та система была дезинтегрированной, без межотраслевого взаимодействия, а потому не создавала спроса на инновации и высокие технологии, на качественное обновление рабочих мест, на высокотехнологичные виды продукции, на структурные сдвиги, обусловленные микропроцессорной революцией и потребностью в автоматизации производительных сил.
Затем ретрореформаторы вообще свернули в 1990-е годы не туда, назад, на путь к старорежимному, низшему, самому отсталому капитализму — компрадорскому, во всем зависимому от иностранного капитала. Дезинтеграция была возведена в степень. Затратность компрадорской экспортно-сырьевой модели на порядок выше, чем затратность советского хозрасчетного капитализма. Если советская хозрасчетная модель позволяла, по крайней мере, направлять финансовые ресурсы на пусть не всегда рациональное, но все-таки внутреннее строительство, то сегодня компрадорский клан вообще выкачивает из страны ресурсы, они просто уходят из России, оставляя нам деиндустриализацию и вымирание. Уж лучше закапывались бы внутри страны, воплощались в социальную инфраструктуру, в дополнительные парки и скверы, детсады, школы, различные здания, спортивные и культурные сооружения — и то было бы лучше, даже если их архитектурный облик был бы не самым эстетичным, не самым ласкающим взгляд. Лучше бы вкладывали ресурсы в экологию, индустриальную сортировку мусора, рециклинг, ветровую и солнечную энергетику, канализацию, очистку сточных вод — масса направлений, где полезнее закапывать ресурсы даже без видимой коммерческой эффективности.
Но в том-то и компрадорский характер постсоветской системы, что наше национальное богатство она превращает в офшорное: из российского — в нероссийское, из внутреннего — во внешнее. Максимум компрадорской ренты — вот и вся функция постсоветской экономической системы. И на охране именно этой системы стоит Кремль, хотя направо и налево рассыпается в демагогических призывах то к инновациям, то к модернизации, то к новой индустриализации, то к созданию 25 миллионов новых рабочих мест, то к цифровой экономике.
— О рабочих местах, вошедших в «майские указы», традиционно говорит бизнес-омбудсмен Борис Титов...
— Отмечу, что цифра 25 миллионов рабочих мест заимствована из моей статьи 2003 года, Борис Титов умыкнул ее и преподнес на блюдце Владимиру Путину в 2010 году, однако при этом полностью оторвал данную цифру от контекста и от того, чем она была подкреплена. Речь шла не просто о высокопроизводительных рабочих местах, а об автоматизированных рабочих местах технотронного уровня, на каждом из них можно было бы создавать добавленную стоимость, эквивалентную минимум 130 тысячам евро в год. Вот что такое те рабочие места, которые требуются для нашей экономики, с точки зрения науки. И что же преподнес господин Титов? Просто высокопроизводительные рабочие места. По какой мерке? Надо сравнивать хотя бы с американскими, германскими, британскими, швейцарскими рабочими местами, то есть высокопроизводительными по мерке передовых промышленно развитых стран. А что делает господин Титов? Он сравнивает со средней производительностью по российским условиям, и у него получается, что все, что хотя бы на каплю выше средней производительности по России, — это высокопроизводительное место. Получается, незачем ориентироваться на устранение отставания России от стран с высшей производительностью труда. Большей профанации придумать невозможно. При этом сей господин еще претендует на роль кремлевского экономического идеолога и берется изобретать нечто программно-стратегическое.
«ДЛЯ КОМПРАДОРСКОГО КЛАНА НЕВАЖНО, ЧТО ТАМ ИЗРЕКАЮТ ЗАТЮКАННЫЕ ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ УЧЕНЫЕ»
— Сейчас в основном обсуждаются две стратегии: центра стратегических разработок во главе с Алексеем Кудриным и Столыпинского клуба с Борисом Титовым. В этом споре стратегий вы на чьей стороне? Или вы готовы свои предложения представить?
— Наука не может быть на стороне ни одной из позиций, так как обе они заведомо ненаучны. Например, у Кудрина совершенно бессодержательная позиция, он смешивает политику с инвестициями, да произносит только словосочетания, заимствованные из отчетов МВФ и Всемирного банка. У него в речах два конька — цифровая экономика и производительность труда. Наш журнал «Экономист» десятилетиями беспрестанно — что при горбачевском извне управляемом хаосе, что при ельцинской капитуляции перед империализмом доллара, что при олигархически-компрадорской вертикали команды Путина — из номера в номер твердил и твердит, что без системы повышения производительности труда рассчитывать на какое-либо развитие бесполезно. Естественно, для компрадорского клана неважно, что там изрекают затюканные отечественные ученые, куда важнее инструкции иностранного капитала. И вдруг в докладе Всемирного банка по России (№36 от декабря 2016 года) мы с удивлением увидели, что, оказывается, теперь и Всемирный банк рекомендует нашей стране повышать производительность труда. Наконец-то! Не прошло и трех десятилетий, как Всемирный банк признал, что вообще-то неплохо и России заняться производительностью труда. Плюс там же среди сфер, которые могут хоть как-то подтолкнуть производительность труда вверх, назвали цифровую экономику.
Не прошло и двух дней, как эти пункты были включены в набросок стратегических размышлений Кудрина. Хорошо, мы только приветствуем, что он говорит о производительности труда так же, как об этом говорит Всемирный банк. Но если бы Кудрин читал не только доклады Всемирного банка, но и аналитические материалы Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), куда Россия никак не может попасть в силу ряда причин, то он бы знал, что идея цифровой экономики дебатировалась за рубежом лет 10 назад. А сейчас наука рекомендовала бы Кудрину обратить внимание на США, Германию, Францию, Великобританию, Швейцарию, где под цифровой экономикой однозначно имеют в виду цифровую индустрию, потому что без нее оцифровывать что-либо, не говоря уж о рабочих местах, совершенно невозможно. А цифровая индустрия — это остов новой индустриализации, которую мы превратили из научной гипотезы в концепцию, теорию и даже парадигму, признанную большинством в отечественном научном сообществе. О цифровой индустриализации мы говорим минимум 15 лет, обосновав ее задолго до того, как вопрос о реиндустриализации был поднят в США, Великобритании, Канаде, ЕС. Теперь господин Кудрин, который не в теме, берет совершенно затасканные, отжившие идеи из отчетов Всемирного банка и кладет на стол господину Путину в виде своих великолепных стратегических новаций.
Что касается производительности труда, то поворот Кудрина к этому пункту, безусловно, мы поддерживаем, потому что он, наконец, поддержал то путеводное направление, которое нам действительно жизненно необходимо: при нынешнем уровне производительности труда не приходится рассчитывать даже на сохранение страны — такова объективная реальность. Беда только в том, что Кудрин готов упоминать производительность труда, но не готов назвать ни одной меры, чтобы двинуть уровень вверх. Отличительный признак всего кабинета Путина в том, что, кроме как приватизировать и обращать национальное в частное и офшорное, он ничего больше не умеет и ни в чем больше не заинтересован.
Подъем производительности труда — это не только и не столько технологии, на которые упирают сегодня Путин и его команда. Ничего подобного. Многие страны мира давным-давно проходили через такие же иллюзии, обжигались и вынесли для себя главное — для повышения производительности труда нужна организация производства и заинтересованность работника в повышении производительности труда, то есть надо уметь платить за производительность труда, платить за результат, а не процесс. Высшая производительность нужна всем, весь мир о ней кричит, но мало кто способен ее организовывать. Если говорить о нашей стране, то специалистов наперечет, считаные единицы.
Недавно был один очень интересный опрос по линии предпринимательского сообщества — выясняли, сколько руководителей предприятий занимаются производительностью труда. Опрос охватил примерно 3 тысячи руководителей. Как думаете, сколько из этих 3 тысяч занимаются производительностью труда?
— Может, 1 процент?
— Аж два человека! Почему? Нет спроса на производительность труда. Собственники, которые задарма приобрели стратегические предприятия, хищнически выжимают все, чтобы заполнить свой карман. Пока поток дохода их устраивает, они палец о палец не ударят для новой организации производства, для новых высокотехнологичных рабочих мест. Но Кудрину же это невдомек, поэтому он спекулирует на технологиях вместо организации спроса на производительность труда и заинтересованности в ней со стороны работников.
Есть опыт истории. Большевики уже на следующий день после революции, после политической победы получили от экономики по голове, так как перед ними встал вопрос: как платить за производительность труда? Они думали-думали, но ничего не надумали. В итоге порешили платить по-капиталистически и требовать, чтобы люди работали по-социалистически. О как! Естественно, вместо решения задачи погрязли в проблеме, выскочить из нее СССР не мог все 70 лет своего существования. Почему? Не знали, как надо платить за производительность труда, как маневрировать распределением общественного труда и совмещать ее увеличение с «валом». Поэтому, между прочим, реальное повышение производительности доставляло Госплану СССР куда больше головоломок, забот и хлопот, чем любой товарный дефицит или дисбаланс.
«МНЕ УДАЛОСЬ НАЙТИ СПОСОБ, КАК ПООЩРЯТЬ ЗА ПОВЫШЕНИЕ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТИ ТРУДА»
— А как надо платить?
— Этот вопрос как раз по адресу. Сейчас занимаюсь постановкой системы производительности труда на одном солидном предприятии. По условиям контракта пока не уполномочен раскрывать детали и называть это предприятие. Но если кратко, то это цифровая модель производительности труда. Это значит, что зарплата полностью настроена на производительность труда и пропорциональна ей. Советская система наказывала рабочего, если он снижал трудоемкость и повышал производительность труда, — срезала тарифы и расценки. И ныне так делается. В итоге производительность подменяется интенсивностью труда. Тщательно проанализировав советские уроки, обладая практическим заводским опытом на машиностроительном предприятии, простояв определенное время у станка, потом проштудировав в университете научные источники, работы наших и зарубежных специалистов по вопросу, мне удалось найти способ, как можно не наказывать, а поощрять рабочих и административно-управленческий персонал за повышение производительности труда.
— Так как же?
— Ростом зарплаты пропорционально росту производительности труда. Здесь есть свои сложности и тонкости, по которым удалось найти решения. Первая — как правильно считать производительность труда. Допустим, надо сравнить производительность труда токаря, бухгалтера, инженера и директора. Можно ли это сделать? На первый взгляд, проблема кажется неразрешимой. С кондачка тут не подойти. Но в итоге она решена. Вторая закавыка — как учитывать качество на каждом рабочем месте. Третья — за что платить техническим работникам и административно-управленческому персоналу, как подсчитывать их производительность труда. Все это своего рода вопросы-маркеры. И по всем этим трем позициям обоснованы конкретные и счетные критерии, применимые к реалиям, а не только описанные в теории.
— То есть ваша система работает только на производственных предприятиях?
— На любых, но везде нужно «приземлять» систему на живую почву, адаптировать к специфике работы и производственных процессов.
— Я понимаю, что можно посчитать производительность труда какого-нибудь токаря, но как посчитать производительность труда учителя, врача, в конце концов, журналиста?
— Как раз оцифровать критерии для «какого-нибудь токаря» на порядок сложнее, чем для врача, журналиста, учителя, библиотекаря. По ним-то все проще пареной репы. Другое дело, что критерии хотя и простые, но не совсем привычные — переворачивают сознание. Тем не менее они счетные и четко работают, о чем свидетельствует практический опыт. Система работает. Чтобы дать представление о ней, достаточно привести в пример штатно-финансовое расписание: там кроме фамилии, должности и оклада появляется одна новая графа — «Счетный критерий эффективности». У нас при трудоустройстве всегда спрашивают: «Сколько я буду получать?» Но никто не спрашивает: «А за что я буду получать?» Это «за что» надо оцифровать. Именно так и сделано, что является фундаментом новой системы.
Если бы господин Кудрин знал о таких работах науки и практики, то понимал бы, что говорит о производительности труда как дилетант, которому нужно, скажем, лет 10 основательно подучиться и в аудитории, и на производстве. Производительность труда — самое главное в экономике для страны. Где нет высокой производительности труда, там страна отличается тотальной отсталостью, начиная с качества жизни людей и заканчивая технологиями производства. Кремль наивно верит, будто достаточно напичкать технологиями нашу экономику. Ничего толкового, ничего дельного при таком технократическом подходе не получится, ибо забыт человек труда. Рублем минфина стоящие перед нами вопросы тоже не решаются. Вот и выходит, что все кремлевские стенания об уровне производительности труда не стоят выеденного яйца, потому что не идут дальше голой демагогии, смехотворной для хозяйственника и рабочего.
Упомяну один показательный эпизод. Выступая в комиссии РАН по производительности труда (есть такая академическая комиссия), предложил сделать национальный доклад о производительности труда в РФ. Все дружно вскинули руки за. Как только дошло до дела (надо ведь организовать коллектив специалистов, создать хотя бы элементарные условия, чтобы можно было регулярно получать необходимые материалы и сводки, обсчитывать аналитику, устраивать обсуждение результатов, то есть надо решить прозаические, но элементарно необходимые организационные вопросы), стали выяснять, кто и как должен это финансировать: частный капитал, бюджет или банки. Утонули в том, что никакого отношения к ученым не имеет. Разве это государственный подход? Едва ли. Если производительность труда — приоритет для Кремля, то Кремль и должен обеспечить общегосударственную ответственную постановку соответствующей работы с участием лучших ученых и практиков страны. Это не дело, чтобы ученые бегали с протянутой рукой. Да, есть госпрограмма по производительности, есть паспорт этой госпрограммы, запрошена многомиллиардная смета, но в содержательном отношении это жалкая пустышка, выгодная только ее шарлатанским создателям, ибо никакой системы оплаты пропорционально производительности для людей труда там нет, как, впрочем, и экономических интересов работника.
— Так чем закончилась та история?
— Тем, что предложение осталось предложением. Выходит, Кремлю неинтересно, какая у нас отправная точка по производительности для экономики в целом и важнейших секторов. Чего же стоят тогда кремлевские разговоры о производительности труда, если не интересует даже исходный пункт? Да, мы знаем, что сегодня у нас 29,3 процента американского уровня производительности труда. Мы научились считать и отслеживать этот показатель в режиме реального времени, могли бы выйти хоть на ежемесячный формат сравнения при более расторопном Росстате. Но проблема не в том, чтобы обнародовать обобщенную цифру, а в том, чтобы фундаментально оценить масштаб и причины отсталости в структурном разрезе народного хозяйства, показать реальную картину в динамике — по секторам и отраслям, по регионам, по услугам и товарам. Причем надо добиться сопоставления с покупательной способностью заработной платы, чтобы мы, наконец, установили, какова была реальная динамика производительности труда и зарплаты, производительность какого труда динамичнее — в секторе услуг или в секторе, который производит товарную массу. Если в секторе, который производит реальную товарную массу, то где — в добыче сырья или в переработке. Если в переработке, то в низко- или высокотехнологичных секторах. Это серьезная научная работа. Раз уж заниматься производительностью труда, то надо делать работу профессионально и без болтологии.
Нигде в мире нет цифровой модели производительности труда, в промышленно развитых странах тоже мучаются с подходящими счетными критериями, но там преобладает эмпирика, теоретически решение не найдено. А мы нашли его и, более того, проверили в действии. Плюс мы знаем, какая организационная форма нашего производства отвечает высшему уровню производительности труда. Не всякая организационная форма годится, форма отраслевых советских предприятий абсолютно не годится, форма олигархических компрадорских предприятий — тоже. Форма типа Красноярского алюминиевого завода не годится, даже форма КАМАЗа не годится. И в целом по народному хозяйству должна быть организационная структура, выстроенная по закону вертикальной интеграции, в соответствии с законом межотраслевых цепочек производства добавленной стоимости. Должна быть экономическая система, которая целевой функцией имеет не прибыль, а добавленную стоимость. А добавленная стоимость — это покупательная способность не только капиталиста, а рабочего и государства, то есть там еще и зарплата, и доходы бюджета. Вот что надо максимизировать. При этом необязательно максимизировать прибыль, зато надо максимизировать зарплату и бюджетные доходы. О такой экономической системе господин Кудрин, естественно, не слыхивал и понятия не имеет.
Вообще, Кудрин никогда не был представителем отечественного научного сообщества, наоборот, он только упрекал экономистов, что проспали кризис 2008 года, не сообщили заранее ему, когда он был министром финансов и вице-премьером. Но чего он хотел от экономического сообщества в 2008 году, какого предупреждения и предостережения, если в январе на Давосском форуме опрометчиво ляпнул, что кризис России не грозит, что она островок благополучия в бушующем океане мировых потрясений? Много ли ученых открыто пойдет наперекор профильному вице-премьеру? Позднее, в 2014 году, Кудрин обиделся на ученых за то, что не предупредили об автономной рецессии, хотя ему правильнее обижаться на самого себя, поскольку он не знает отечественной литературы, в которой минимум за год было прямое предостережение об угрозе такой рецессии. В начале 2013 года то предостережение проверяла еще группа Сергея Алексашенко из «Вышки» и дала ложное заключение, что автономная рецессия если и будет, то недолгой и не обременительной для России. Так что Кудрин и здесь не в теме. А его упреки свидетельствуют о том, что он сам себя ставит вне отечественного экономического сообщества, отгораживается от него. Да и сегодня он представляет не экономическое сообщество России, а кураторов МВФ, ФРС, Всемирного банка.
«ТИТОВ И ГЛАЗЬЕВ СЧИТАЮТ, ЧТО ИХ 1,5 ТРИЛЛИОНА РУБЛЕЙ В ГОД ВПОЛНЕ ОСВОИТ КОМПРАДОРСКИЙ КЛАН»
— Что скажете по поводу «Стратегии роста» Столыпинского клуба?
— Господин Титов недалеко упал от Кудрина.
— Но он же не один ее писал.
— Конечно, там и Яков Миркин, на каком-то этапе был Сергей Глазьев, но рука-владыка не их. Достаточно простого вопроса-маркера: что предполагает программа Титова — устранение олигархической компрадорской системы или сохранение?
С точки зрения науки Титов в своей программе занимается полным безобразием. Он насчитал, что у нас уже сейчас из 25 миллионов потребных высокопроизводительных рабочих мест есть 16–17 миллионов. Наука говорит, что нужны роботизированные рабочие места, а их у нас два на 10 тысяч работников. Для примера: передовой уровень — 500–700 роботов и больше на 10 тысяч человек. Но у Титова роботов нет, а высокопроизводительные места есть. Автоматизированных рабочих мест в промышленности аж 2 процента, а Титов насчитал 16–17 миллионов. Это абсолютно бумажные рабочие места. Кому нужна такая программа, которая «нахимичила» уже в исходных посылках? В ней абсолютно неадекватное представление, в каком состоянии находятся наша экономика и страна. Ни слова, ни полслова даже о деиндустриализации, о полном параличе отечественного производства машинных средств производства.
Второй вопрос: на какую главную меру нажимает Титов? Чтобы поднять инвестиционный фонд, предлагается допечатывать по 1,5 триллиона рублей в год на целевые инвестиции. Звучит вроде бы неплохо, да и Глазьев выступает за такую же меру. Но это абсолютно непрофессиональный подход. Почему? Да потому, что когда ведут речь о капитальных вложениях, то должны видеть товарное наполнение: что за этими 1,5 триллионами рублей стоит, какие виды техники, машин и оборудования, какие технологии и средства автоматизации. Если пойдет их закупка по импорту, то это опять нынешняя, компрадорская система. А если направить эмиссию во внутреннее производство, то что получат предприятия, кроме рублей? Сергей Юрьевич Глазьев у нас считать умеет, но в данном случае нужного расчета он не выполнил. Если бы он посчитал по межотраслевому балансу России, то увидел бы, что у нас на 98 процентов низкотехнологичный состав внутреннего накопления, с минимальной долей добавленной стоимости. Это значит, что у нас самые отсталые по меркам промышленно развитых стран машины и оборудование. Так чем отоваривать инвестиции внутри страны при загубленном машиностроении? Для того чтобы поднять машиностроение, станкостроение, инструментальную и электротехническую промышленность, машиностроительную электронику, нужна плановая система. А господин Титов и даже господин Глазьев ни слова не говорят про плановую систему, про подключение планового метода управления. Они считают, что их 1,5 триллиона рублей в год вполне освоит компрадорский клан. Кто сомневается, что компрадорский клан действительно освоит дополнительные для себя 1,5 триллиона в год? Думаю, не только из трудящихся, но и из бюрократов никто не усомнится, что уж компрадоры-то точно освоят эти 1,5 триллиона, да еще скажут спасибо Титову. Зато страна точно не поблагодарит его, потому что высокопроизводительные рабочие места он будет клепать только на бумаге, в своих писульках, которым придает вид аналитических отчетов. Как вы хотите, чтобы наука относилась профанации стратегических задач со стороны что Кудрина, что Титова?
— Закончим обсуждение стратегий. Но вам не кажется, что сейчас, до выборов президента, обсуждение наших возможных стратегий отложили, наступил «период тишины»?
— Может, с точки зрения СМИ, и чувствуется некая тишина, но внутри экономического сообщества все бурлит, всех интересует главный вопрос, который можно сформулировать так: что будет с переизбранием господина Путина?
— Кто-то сомневается?
— Надо быть инопланетянином, чтобы сомневаться в предопределенности результата. Находятся некие интеллектуалы, которые кричат о большой неопределенности ситуации в стране. На самом деле минимум 20 лет назад было ясно, что у господина Путина 200-процентная вероятность переизбрания, а у Дмитрия Медведева — 150-процентная вероятность остаться в тандеме. О какой-либо неопределенности могут говорить лишь те, кто пытается надуть шар интриги там, где и шара-то нет.
«ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ЗАКОНЫ СИЛЬНЕЕ КРЕМЛЯ И ЖЕСТКО НАКАЗЫВАЮТ ЗА БЕЗОТВЕТСТВЕННОЕ ОТНОШЕНИЕ К НИМ»
— Кстати, правительство тоже должно поменяться. Но если вы говорите, что у Медведева 150 процентов остаться там, где он есть, может, все-таки другие лица поменяются? Вообще, новое правительство что будет делать в мае: выбирать из двух стратегий, ваять свою третью или заниматься бюджетной обеспеченностью?
— Они уже все сделали и к маю 2018 года готовы полностью. Вы же, наверное, следите за кремлевскими телодвижениями. Медведев уже изваял план правительства, который войдет в программу Путина. В ней будет много фраз по тематике, которую подбросил Кудрин, там будет на все лады полоскаться цифровая экономика, там будут горячие призывы к росту производительности труда, масса абстрактно правильных слов типа таргетирования бедности. Все уже давным-давно готово.
— Хорошо, если с этим все решено, то сильно ли поменяется финансово-экономический блок?
— А с лицами, понимаете же, все очень просто. Раз сохраняется олигархически-компрадорская система, раз цена на нефть позволяет Кремлю устраивать пир во время чумы, изображать мнимый рост как заслугу правительства во главе с Медведевым, то все это продолжится в вялотекущем режиме ужаса без конца, с прежними, в основном действующими, лицами.
Доминанту начинавшегося в 2012 году срока Путина мы оценили еще по его предвыборным статьям, нарезанным из мертворожденной «Стратегии-2020»: тогда уже было понятно, что его команда станет заниматься компрадорской стабильностью. С точки зрения науки то был ложный расчет, потому что не команда Путина управляет факторами экономического развития, а наоборот: цена на нефть — вот главный регулятор для них. Разумеется, цена на нефть может преподнести сюрпризы, которые с компрадорской стабильностью не очень вяжутся. Но главным стопором экономики и научно-технического прогресса выступают кремлевские решения, во всем несообразные с объективными экономическими законами современности, в частности законом вертикальной интеграции и законом замещения трудоемкого машиноемким. А экономические законы сильнее Кремля и жестко наказывают за безответственное отношение к ним. Наказание и произошло в виде автономной рецессии, сползание к которой началось именно со второго полугодия 2012 года. Барахтались в ней почти пятилетие, сейчас цены на нефть подросли по ряду причин, всколыхнулась инфляция нефтедоллара, и она помогает Кремлю создавать видимость некоего оживления, но экономические-то законы по-прежнему против Кремля, который не считается с ними.
— Раз вы предвидите с вероятностью 200 процентов переизбрание Путина, то дайте прогноз на его грядущее шестилетие.
— Думаю, что команда Путина с большим удовольствием повторила бы свою платформу стабильности. Собственно, целевое предназначение этой команды в том и заключается. Ничего другого, кроме сохранения нынешней, гибельной для России компрадорской системы, Кремль делать не умеет — это данность, на которую наука не закрывает глаза, оценивая реальность. Так вот компрадорская экономическая система находится в полном разладе с ведущими экономическими законами современности. Вот в чем проблема №1.
Было бы хорошо, если бы Путин сказал, отбоярившись от своих пустобрехов типа Титова и Кудрина, что первое, что мы сделаем, — приведем отечественную экономическую систему в соответствие с ведущими экономическими законами развития. Какие это законы? Первый — закон машинозамещения труда, когда мы трудоемкое заменяем машиноемким или наукоемким. Второй закон системный, который относится к организационной форме, межотраслевому взаимодействию, стимулам качества, к спросу на развитие и производительность труда, — закон вертикальной интеграции, то есть закон организации межотраслевых цепочек. Это закон не прибыли, а добавленной стоимости, который говорит, что не добыча сырья должна быть основным законом экономической системы, а высокотехнологичная переработка, повышение мультипликатора добавленной стоимости. Наконец, это закон господства в экономической системе промышленного капитала, а не спекулятивного или тем паче иностранного. Так вот если бы господин Путин вышел и сказал: «Побарахтались в развале, наелись этого развала. Мы понимаем причины развала, причины деиндустриализации, нищеты и бедности, отсталости. Мы понимаем, что это следствие нарушения экономических законов современности, что не надо было делать ставку на паразитический, компрадорский капитал. Надо было делать ставку на труд и человека труда, на организаторов производства, на внутренние факторы развития, а не внешние, на собственную науку», — тогда было бы понятно, что новый срок Путина, по крайней мере, предвещает новый путь развития страны.
— Это все из разряда «если бы да кабы». А что будет на самом деле?
— Команда Путина продолжит дружным строем идти по старому, гибельному для нашей страны пути. Это тоже предопределено, к сожалению, на 200 процентов. Так обстоит дело с экономической точки зрения.
Что касается цифр Росстата, который насчитал по третьему кварталу прирост в размере 1,6 процента ВВП, то это все оценки только в пользу бедных.
«КОМПРАДОРСКАЯ СИСТЕМА ОКОНЧАТЕЛЬНО РАЗОРВЕТ ЕДИНЫЕ ИНТЕРЕСЫ НА ИНТЕРЕСЫ ЭТНИЧЕСКОГО КАПИТАЛИЗМА»
— Подождите, как раз хотела попросить вас оценить экономические показатели. Так, финансовые власти говорили, что по итогам года рост ВВП составит от 1,8 до 2 процентов, инфляцию удастся удержать в рамках 4 процентов, а дефицит бюджета будет в районе 2 процентов — это даже меньше, чем планировалось. Насколько эти цифры правдивы? Согласны с ними?
— Росстат, переданный в подчинение минэкономразвития, столько раз менял базу, то есть исходную точку отсчета, что теперь непрерывность рядов макроэкономических показателей полностью нарушена, они стали несопоставимы. Естественно, сдвигая точку отсчета, можно легко передвинуть ее и на 2–3 процента, и на 22 процента — как угодно, это зависит от нахальства правительственного аппарата, который по-медвежьи услуживает кремлевскому руководству. Поэтому все эти оценки — это примерно то же, что оценки, скажем, такой замечательной южной республики, как Узбекистан, где едва ли не двузначные цифры роста, но одна проблема — никто не знает, как они стали такими. Точно так же и у нас — никто не знает, как отрицательные цифры превратились в положительные, потому что длинных статистических рядов нет. Они Кремлю не нужны.
Но не всегда так будет: рано или поздно компрадорская система в стране будет уничтожена, компрадоры обречены на уничтожение как класс. Как бы Кремль ни кривился при словах о компрадорском характере экономической системы, но данность есть данность, а привилегия науки — называть вещи своими именами. Да, компрадорская система покуролесила почти три десятилетия в нашей стране, еще какое-то время покуролесит, позащищает ее команда Путина, но рано или поздно ей настанет конец, потому что одно из двух — либо устранение компрадорской системы, превращающей российскую собственность в нероссийскую, либо Россия перестает существовать как федеративное государство. Ни одной федерации не удавалось устоять на основе частнособственнической системы. Можно вспомнить европейские страны, такие как Соединенное Королевство, Австро-Венгрия, Югославия. Без госкапитализма не в состоянии удержаться ни одна федеративная страна. Посмотрите на Швейцарию, ее кантоны. Что ее скрепляет? Госкапитализм. Там везде социальный капитал доминирует, даже не государственный. Пример Швейцарии — пример для нормальной России и нормального политического руководства страны. Любой другой пример, без госкапитализма, — это ненормальность. А у нас кланово-компрадорский капитализм, который не объединяет, а разъединяет Россию, разрывает ее на части.
Сегодня наше федеративное устройство держится противоестественным образом — административно, а не экономически. Экономически федерация трещит по швам, чем больше она трещит, тем больше приходится нажимать на политические, принудительные меры. Но опять же не всегда так будет. Поэтому одно из двух: либо мы начинаем укреплять страну экономически и прекращать треск по швам, либо компрадорская система окончательно разорвет единые интересы на интересы этнического капитализма. Вот в чем проблема, если говорить о межнациональных отношениях в России. Кто этого не понимает, тому вообще нечего делать ни в науке, ни в политике. Думаю, у нас это понимают, просто компрадорские интересы пока сильнее. Этот вопрос меня беспокоит в гораздо большей степени, чем приписанные проценты роста.
Мы же следим не за этими процентами, а за покупательной способностью трех важнейших категорий — человек, предприятие, государство. Покупательная способность госбюджета — минус 5–7 процентов по сравнению с прошлым годом. У предприятий мы видим примерно то же самое. Самая пострадавшая категория — население. Мы имеем сегодня минус 15 процентов покупательной способности по отношению к началу 2008 года. Для примера: за весь период 2000–2008 годов реальный прирост покупательной способности населения составил 27 процентов. Вычитайте отсюда 15 процентов, остается 12 процентов плюса по сравнению с 2000 годом. А если учесть, что 2000 год — это очень низкая база, унаследованная от 1990-х годов, то представляете, где мы находимся? Компрадорская система не в состоянии обеспечить даже восстановительный рост по сравнению с дореформенным уровнем. Все, это для нее приговор истории, это конец.
— Если покупательная способность такая низкая, то почему протестная активность не особо нарастает?
— К сожалению, три поколения наших трудящихся были развращены в советское время. И пропаганда, и идеология, и политические и административные меры буквально вдалбливали в головы патернализм советского государства, что уж оно-то отстаивает интересы не капиталистической бюрократии, не номенклатуры, не новой советской буржуазии, а трудящихся. Поэтому трудящимся незачем протестовать, незачем учиться организованной стачечной борьбе, и вообще они должны быть похожи на стадо баранов, которое послушно идет туда, куда ведет пастух. Эта патерналистская инерция сильно довлеет над поколениями, которые вошли в постсоветское время. Но перемены близки. Уже молодое поколение 20-летних не имеет такого несуразного представления и все больше понимает, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, что никто не даст избавления, как пели в известной песне. Трудовая Россия должна научиться коллективно отстаивать свои коренные интересы: как экономические, так и политические. Для этого опять же должны быть какие-то формы организации рабочего движения. В чем трагедия страны? Что все азы приходится проходить начиная с нулевого класса. Но поскольку позади большой опыт — и наш, и зарубежный, то школа будет пройдена быстрее, чем можно предполагать. Мы уже сейчас начинаем видеть, как люди ищут формы коллективного отстаивания интересов.
— Вам не кажется, что как раз молодежь сейчас пойдет скорее за Алексеем Навальным?
— Сначала идет стихийное пробуждение: в истории всегда так, все закономерно. В России в XIX столетии тоже все начиналось со стихийного рабочего движения, затем стали организовываться забастовки и стачки, где свои законы, пошел выдвигаться авангард рабочего класса. Потом появилась политическая партия рабочего класса, потом появились политические партии у того нароста, который паразитирует на рабочем классе, — это та самая гнилая интеллигенция, которую не надо путать с трудовой интеллигенцией, и определенные слои чиновничества. Шли колоссальные споры, отвечать ли насилием на насилие или делать ставку на убеждение. В политике свои законы.
Бывая сейчас в гуще рабочего коллектива, имею возможность видеть, что народ не так безмолвствует, как на той арене, которую освещают СМИ. Внутризаводские настроения, как правило, в СМИ никакого отражения не находят. А надо бы заглядывать в социальный котел, как он бурлит и варится изнутри.
— Так, может, пар из этого котла выходит исключительно на кухнях, в разговорах между собой?
— Сегодня люди обозревают всю пеструю гамму политических сил и не находят на ней своей, не понимают еще, что все надо создавать заново. То, что есть сейчас, — продажная конъюнктура, которая работает на сохранение компрадорской системы. У людей нет организующего начала. Но не всегда так будет. Организующее начало не извне привносится, а вырабатывается самими участниками широкого социального движения.
«НАШ НАРОД САМ НЕ ЗНАЕТ, КОГДА ОН ПРОСНЕТСЯ»
— Вы говорите, что не всегда так будет. Когда будет иначе?
— Очень сложно прогнозировать. Наш академический институт социологии провел замеры настроений в период автономной рецессии в стране и выявил интересную грань — всех бесит ухудшение материального положения, но пока это ухудшение не воспринимается как катастрофическое. Когда будет переход за эту грань? Ведь люди могут оценить свое материальное положение как катастрофическое даже при статистическом росте ВВП, потому что есть не только стоимостные, но и качественные показатели, которых Росстат не учитывает.
Когда Кудрин говорит о производительности труда, то он понятия не имеет, что первый параметр — качество продукции. Если вы выдаете нулевое качество с бешеной скоростью, то накручиваете не производительность труда, а расточительность труда. Но Кудрин и ему подобные не различают качественного состояния того, о чем взялись вещать. Это беда не только его, еще в советское время мне доводилось воевать с легионом «остепененных» экономистов, которые тоже занимались больше демагогией, не умея пощупать реалии, не умея прикоснуться к действительности, не умея отличить интенсивность труда от производительности и производительность от расточительности. Так вот качество — главный параметр, то, с чего начинается оценка производительности труда. В промышленно развитых странах качество сегодня стандартизировано. Действует педантично разработанная система качества, и с нее начинается контроль за производительностью труда. У нас же вообще не к чему привязывать производительность труда: стандартов качества не существует — есть какие-то регламенты, но государственной стандартизации нет. Это фишка компрадорской экономической системы, которой не нужны ни качество, ни производительность. Если компрадоры занимаются просто-напросто приватизацией национального достояния России в интересах иностранного капитала, то какое качество труда их интересует? Перекачка собственности в офшоры — это же не трудовой процесс.
Так что развилка сейчас очень простая — можно заниматься либо обеспечением статус-кво, на что и нацелена программа следующего срока Путина и его команды, либо трудным, но архинеобходимым разворотом к созиданию и развитию. Снизу, к сожалению, подтолкнуть команду Путина некому, ибо нет организованного протестного движения трудящихся.
— Когда же мы пройдем ту грань катастрофического восприятия своего материального положения, о которой вы говорили?
— История показывает, что наш народ сам не знает, когда он проснется, поэтому здесь какой-либо отправной точки отсчета и алгоритмов расчета не существует. Только порвав с наукой, допустимо гадать насчет того, когда наш трудовой народ соберет силы для подъема, для организованного отстаивания своих жизненных интересов.
Но можно абсолютно точно сказать — из-за компрадорской системы федеративное устройство России трещит сегодня по всем межнациональным швам. И когда мирный пока еще треск примет форму немирного, когда трещать начнут не голоса, а другие средства, тогда уж точно проснется вся страна. Но тем более важно организующее начало, потому что тяжкий опыт Украины, Югославии показывает, что есть еще варианты вовсе не внутреннего свойства, а внешнего воздействия. Так что здесь масса условий, которые можно назвать задачей со многими параметрами, очень нелегко оцениваемыми. Но, убежден, наш народ в любой ситуации найдет достойный выход. Для нашего народа безнадежной ситуации никогда не было, нет и не будет. А отечественная наука обязана в любой обстановке помогать ему найти верный выход, чем мы и занимаемся. В области экономики мы знаем, что делать: отстроим экономическую систему в соответствии с ведущими законами развития и начнем очень быстро преодолевать отставание — при первом условии, что наша экономическая система будет настроена на интересы и подъем России, а не на превращение нашего национального достояния в офшорное.
— Как экономист оцените, насколько тяжело положение россиян сегодня.
— Мы видим, как резко увеличился поток фальсифицированных товаров массового потребления. На автономную рецессию производители ответили массированным выпуском фальсификата, то есть инфляцией качества. Стандартов нет, поэтому с такой рыночной практикой все понятно. В то же время народ пока не рассматривает положение как критичное и катастрофичное. Первое, что делает народ, — бросает все ресурсы, чтобы приспособиться к реалиям и выиграть время. И так длится уже 30 лет. Оказалось, что это не выигранное, а потерянное время для страны.
Сколько еще может просуществовать такое положение? Сложно ответить на этот вопрос. Периоды мертвящей реакции затягивались в России и на полстолетия, то есть с исторической точки зрения три потерянных десятилетия — это еще не предел. Какой бы затратной ни была советская система, запас прочности она оставила приличный. Поэтому сопоставлять различные факторы и сказать, когда нищета из относительной станет абсолютной, очень сложно. Мы имеем категории около 25–30 процентов абсолютного обнищания, около 60–65 процентов относительного обнищания и до 10 процентов сверхбогатого населения, тех, кто безумствует в материальных благах на осколках Советского Союза.
С моей точки зрения, положение давно уже нетерпимо, потому что нетерпима столь чудовищная отсталость. Если бы события шли по траектории советского застоя, то доля нашего ВВП в мировом составляла бы 6,5 процента против сегодняшних 2 процентов. Это значит, что покупательная способность людей, предприятий и госбюджета была бы как минимум в три раза выше. Но нужно учитывать и качество, потому что в стоимостном выражении троекратно большая покупательная способность еще не означает, что она реально была бы настолько высока, ибо если в шесть раз ниже качество продукции (а оно сегодня на порядок ниже), то, соответственно, в шесть раз ниже троекратное приращение покупательной способности. Поэтому исходное условие — общегосударственная стандартизация качества, чтобы не было фальсификата на инвестиционном и потребительском рынке, в культуре, массовом спорте. Надо убрать инфляцию качества. Без этого говорить о производительности труда и покупательной способности не приходится абсолютно. Росстат учитывает только статистический параметр, а с учетом качественного параметра цифры совсем другие. Уже сказано об отставании в производительности труда от США: имеет 29,3 процента американского показателя, но с поправкой на качество остается, может быть, 10 процентов — это реальная цифра для материального производства. У нас есть расчеты по секторам, где отставание по производительности в 50 раз и больше.
— Какие это сектора?
— Например, электронная индустрия, авиастроение, сектор научных услуг, то есть НИОКР. Можно вспомнить машиностроение и станкостроение, где тоже более чем десятикратный отрыв. Поэтому важно не только то, как считать, но надо знать, что мы считаем: должны быть строгие научные критерии. А их как раз игнорируют дилетанты, пройдохи, очковтиратели и прочие «особы, приближенные к императору», которые повально занялись сейчас писательством стратегий и программ.
Стратегию России можно уместить на одной странице, на то она и стратегия. Расписывать следует способы ее реализации. Есть стратегия новой индустриализации — цифровой, наукоемкой, технотронной. В такое характеристике сказано все. А есть стратегия приведения экономической системы в соответствие с законом вертикальной интеграции, законом замещения трудоемкого капиталоемким, или наукоемким. Третий стратегический пункт — постнефтяная энергетика. Еще один — автоматизированный рециклинг ресурсов. Сектор рециклинга надо ставить, чтобы мы дышали чистым воздухом, имели чистые водоемы, леса, чтобы у нас не было отходов повышенной опасности, чтобы у нас был не индивидуальный раздельный сбор мусора, а индустриальная сортировка мусора ближе к местам его скопления. Тогда ни один остолоп не будет говорить о сжигании мусора, потому что это полное невежество: за рубежом сжигают газифицируемое топливо (RDF). Рециклинг требует высочайших технологий, потому что они связаны с искусственным интеллектом, системой распознавания образов в режиме реального времени, платформой сверхбыстрых вычислений, роботизацией и т. д. Вот где перспектива прогресса: качественно новая фундаментальная и прикладная наука, передовое качество экономики, техники, образования, здравоохранения и вообще всей социальной жизни. Вот готовая стратегия для России, причем на многие десятилетия вперед. Здесь программа не тактическая, не для следующего срока Путина: политики приходят и уходят, а стратегические задачи живут своей жизнью и будут стоять перед нами, пока мы их не решим.
Задача такого класса, как новая индустриализация, — это не конъюнктура. Сколько бы Путин в 2010 году не повторял словосочетание «новая индустриализация», от этого никому ни холодно ни жарко. Приняли в 2010 году программу новой индустриализации Сибири. И почему Сибири — разве не вся страна нуждается в автоматизации промышленности и сельского хозяйства? Так где хоть какой-то худосочный отчетишко? Это была ведь правительственная программа, принятая при Путине, он же был тогда премьер-министром. Нет, ни словечка отчетного. Далее наука указывает, что надо заниматься в первую очередь машинным импортозамещением, чтобы получить хоть какое-то наполнение внутренних капитальных вложений, чтобы машины, оборудование, технологии, пусть не самого передового уровня, позволяли создавать свои рабочие места. Тему пополоскали, прокукарекали, какие-то потемкинские центры понасоздавали в регионах, но у Путина не хватило в команде ни экспертов, ни аналитиков, а в стране не оказалось ученых, чтобы составить хотя бы народнохозяйственный план импортозамещения, как не хватает для Кремля и специалистов, чтобы подготовить национальный доклад и дельный план по увеличению производительности труда. Про профанацию с 25 миллионами новых рабочих мест нечего и говорить: теперь над этим не смеется разве что бешеная собака. И мне уже стыдно показывать свою статью 2003 года, где опубликована эта злосчастная цифра. В экономике все, к чему ни прикоснется компрадорская команда Путина, превращается не в золото, а в нечто отхожее.
«ЛЮБОЙ РАБОЧИЙ БЫЛ БЫ ЭФФЕКТИВНЕЕ НА ПОСТУ МИНИСТРА ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ, ЧЕМ НЫНЕШНИЙ ФИГУРАНТ»
— И все-таки, на ваш взгляд, кто бы в таком случае мог бы возглавить антикризисное правительство, ЦБ, минфин, минэкономики? Кого ставить на эти посты?
— Все зависит от того, какой критерий взять за основу.
— Я имею в виду, чтобы претворить в жизни все то, о чем мы с вами разговаривали. Есть идеи?
— Если бы зависело от меня, то команду можно собрать. Естественно, экономисты и специалисты знают друг друга по деловым качествам, по результатам. Подбор следует вести строго по деловому критерию: кто может обеспечить результат, тот на месте. Это не значит, что не должно быть контроля и отбора после того, как кого-то назначили, потому что все равно есть те, кто способен организовать дело, а есть и те, кто вроде как способен, но дело не идет. Организация любого дела предполагает работу с людьми, а человеческий фактор — статья особая. Как раз тут специалистам очень сложно, поскольку профессионал всегда нетерпим к дилетантам. Между тем задача руководителя состоит в том, чтобы превратить дилетантскую массу в квалифицированную. Любой специалист дорожит своим временем, ему недосуг заниматься образованием дилетантов и подготовкой хоть мало-мальски обученных кадров. В организации и управлении своя специфика, не каждый способен вести, скажем, министерство.
— Это понятно, мы с вами уходим в какие-то дебри. А мне хотелось бы услышать конкретные имена. Страна должна знать своих героев.
— При компрадорской системе героев не будет.
— Это мы тоже выяснили, предположим, что мы с ней расправились. Так кто они?
— Могу сказать одно: люди в стране есть, и это люди, которых страна сейчас не знает.
— Но вы знаете?
— Конечно. Встречный вопрос: кто в феврале 1917 года знал партию, которая в октябре станет правящей? Когда пришел момент, Совет народных комиссаров оказался не без людей, притом что уже на второй день многие покинули его. Естественно, сейчас бессмысленно фантазировать насчет какой-то партии или комплектования Совета народных комиссаров, но в своем кругу знаю специалистов, которые великолепно владеют экономикой машиностроения (питерские коллеги), квалиметрией (ижевские коллеги), системным подходом (коллеги из Москвы), экономикой рециклинга, региональной экономикой (мои вологодские коллеги). Специалисты специалистов знают.
— Ваши коллеги из каких структур?
— Это академические институты...
— То есть ученые?
— Не только, хватает толковых и грамотных производственников.
— Назовите мне хоть одну фамилию.
— Считаю неэтичным называть фамилию без разрешения ее носителя, чтобы не получилось «без меня меня женили».
— Мы же рассуждаем с вами гипотетически. Допустим, с обязанностями главы ЦБ справился бы тот человек, минфином неплохо бы руководил другой...
— Так кадровые вопросы не решаются. Это в академии можно примерно по такому пути идти. Допустим, обращаются ко мне из президиума и спрашивают: «Кем бы мы могли закрыть такое-то направление?» Тогда называю две-три фамилии. А называть фамилии сейчас — это заниматься не своим делом. Любая фамилия — вопрос легитимности. Чтобы была легитимность, кадровый запрос должен предъявить некий легитимный орган. Тогда можно о чем-то говорить. Зато могу пачками назвать фамилии тех, кого точно никуда ставить нельзя.
— Вы пошли по пути исключения.
— Конечно. Скажу только, что любой рабочий того предприятия, на котором отрабатываем цифровую модель производительности труда, был бы эффективнее на посту министра экономического развития, чем нынешний фигурант.
— Вы имеете в виду нынешнего фигуранта уголовного дела или министра?
— Нынешнего министра. Но прошлому несчастному фигуранту, позиции и воззрения которого абсолютно не разделяю, можно по-человечески посочувствовать. Еще когда Улюкаев был только-только назначен, то сразу выразил прямое несогласие с этим кадровым решением Путина. Всегда и везде, когда меня спрашивали, говорил не скрывая, что на этот пост Кремль может ставить кого угодно, только не Улюкаева.
— А как вам Максим Орешкин?
— Орешкина не могу охарактеризовать, потому что абсолютно безликая линия министерства экономического развития: по меркам Госплана СССР, там нет ни одного экономиста. И не боюсь даже обидеть своих коллег, ибо министерство, которое не считает ключевых пропорций воспроизводства, а пишет какие-то законодательные циркуляры, составляет не экономическое министерство, а отдел хозяйственного права в министерстве юстиции.
— Тогда вы бы себе какое место отвели в новой некомпрадорской системе? Вы бы с чем справились?
— С Госпланом.
— Как бы называлась ваша должность? Ведь не главный же по Госплану?
— Член коллегии Госплана. Но уж направления по структурной диверсификации народного хозяйства, производительности труда, новой индустриализации, цепочкам добавленной стоимости, автоматизированным рабочим местам, организации постнефтяной энергетики, высокоскоростного железнодорожного транспорта, улучшения народнохозяйственного баланса, оздоровления экономики нашего морского и речного транспорта и всей транспортной инфраструктуры точно бы закрыл.
— В таком случае вы уже и министр транспорта, и министр экономического развития.
— Уровень Госплана — это немного другое, все министерства смотрели на Госплан снизу вверх, а не сверху вниз. Надо немножко ориентироваться в ведомственной иерархии, в которой Госплан служит генеральным штабом отечественной экономики.
— Вас можно записать в премьер-министры?
— Премьер-министр отправляет политическую должность, это не имеет ко мне абсолютно никакого отношения, а вот организация народнохозяйственного комплекса как единого слаженного механизма с межотраслевым взаимодействием — задача, которая отвечает уровню Госплана. Эта задача самая интересная, потому что мы должны как минимум оставить после себя не отсталую страну с ползучим вымиранием и разложением. Нам незачем терзаться в гаданиях, что делает нас счастливыми: нас делает счастливыми превращение отсталого в передовое. Если мы хотя бы на шаг продвигаемся здесь вперед, то это уже пусть толика, но морального удовлетворения, что не зря живешь на этом свете. Поэтому Госплан и его задачи архиответственные, для любого профессионала они представляют собой фундаментальный вызов, и они гораздо интереснее, чем политика, которая часто вырождается в политиканство, замешанное на клановом интриганстве.
Задача премьер-министра — не мешать работе своей команде. Здесь требуются другие качества, а чтобы справиться с задачами госплановского уровня, надо активно работать не только головой, но и с большой группой очень честолюбивых, высококвалифицированных, грамотных коллег. Сами понимаете, какой авторитет перед коллегами должен быть у руководителей Госплана, чтобы получилась не свора, не банка с пауками, а единая слаженная команда. Так что это огромный вызов, поскольку нужен очень приличный коллектив несговорчивых, нетерпимых к дилетантам людей, если работать над организацией экономики по-настоящему.
«РАЗМЕР ИНФЛЯЦИИ ОГРОМЕН, НО СКРЫВАЕТСЯ»
— Вернемся чуть-чуть назад. Вы упрекали министерство экономического развития в том, что они не считают, а дают прогнозы.
— Их не в чем упрекать. Как можно упрекать ноль в области организации общественного воспроизводства?
— Вы как экономист считать умеете. В тех цифрах по уровню ВВП, дефицита бюджета, инфляции, которые я называла, вы усомнились. Тогда можете назвать реальные показатели?
— Если брать реальную покупательную способность, то ВВП минус 2–3 процента. Инфляция минимум двузначная, то есть 10–12%, причем это не домыслы, а вполне реальная цифра, любой может ее проверить, взяв цены производителей. Плюс к этому можно добавить инфляцию качества из-за наплыва фальсификатов, импортированную инфляцию и т. д. Размер инфляции огромен, но скрывается, во-первых, гиперинфляцией качества товаров и услуг, во-вторых, отложенной инфляцией, которая рванет после президентских выборов.
— А что насчет следующего года? Что будет с нефтяными ценами, рублем, инфляцией, ВВП при условии, что, как мы поняли, компрадорский режим пока остается, как вы говорите, трепыхается?
— Компрадорский режим в здравии, а вот система трепыхается. Команду Путина можно обрадовать, поскольку на период его избрания в 2018 году мировая экономика никакого отрицательно сюрприза, никаких черных неожиданностей не принесет. Наша модель гарантирует, что Путину ничего не помешает обставить электоральное действо красочно, в обрамлении разнообразных цифр статистического роста. Если только наше, точнее, компрадорское правительство не выкинет каких-либо фортелей вроде очередного налогового маневра или дополнительного сбора. Но насколько известно, администрация президента категорически запретила правительству Медведева экспериментировать с налогами и налоговой системной вплоть до марта 2018 года. Так что переизбрание Путина с точки зрения экономических факторов пройдет как по маслу.
Но для социально-экономического положения страны это означает не самую положительную новость, потому что, к сожалению, продолжится то, что и так продолжалось начиная с Горбачева, Ельцина. Как ни печально, приходится констатировать, что Путин никак не может оторвать себя от своего предназначения быть преемником Ельцина. После 1999 года удалось смягчить лишь самые одиозные последствия 1990-х годов, не более того. Что касается знаменитой мюнхенской речи и фронды с Западом, то каждый, кто следил за событиями, легко припомнит, что первым курс на фронду обозначил еще Ельцин в Пекине примерно в 1998 году, когда дико возмутился поведением своего «друга Билла». Так что мюнхенская речь из того наследия, которое оставил еще Ельцин, очнувшийся от китайских снадобий. Он убрал команду Примакова, и в экономике то же самое продолжает Путин. Как видим, даже легкий «разворот обиженных» завещан Ельциным, каких-либо особых новаций Путин не привнес. Другое дело, если бы он сумел создать сводную команду посильнее правительства Примакова: такое деяние ставило бы поближе к государственному деятелю, было бы поинтереснее. Но, думаю, оно уже маловероятно, скорее даже — невероятно.
— Что скажете насчет конкретных показателей ВВП, инфляции?
— Если будет инфляция нефтедоллара, а она пока наползает, то нам будут рисовать цифры фиктивного роста. Вспомните, за 2000-2008 годы ВВП в долларовом выражении раздулся в 6 раз, в сопоставимых рублевых ценах почти удвоился, но реально за весь период достигнуто всего лишь 27% прироста.
Положение страны предопределено деиндустриализацией: обрабатывающая промышленность не работает, ВПК держится на советских разработках и запасах, между добычей и переработкой сырья полный дисбаланс: добываем, но не перерабатываем в готовую конечную продукцию. При этом будь здоров сколько из государственного превращается в частное. Плановой системы в госсекторе нет, ее нет даже в области оборонной промышленности. О чем еще говорить? Какой там может быть порядок? Неудивительно, что ракеты исчезают в атмосфере, не дойдя до предназначенной орбиты. Печально и прискорбно об этом говорить. Где ГЛОНАСС, которым занимались, — и ведь какой административный ресурс был? Сергей Иванов не самая последняя фигура в команде Путина. Ему поручили эту тему, кучу обязывающих законов приняли по ГЛОНАСС. Говорю это не для того, чтобы позлорадствовать. Это повод для большой печали, поскольку страдают интересы страны. Вместе с тем надо видеть, что такого рода провалы исчерпывающе доказывают абсолютную недееспособность компрадорской системы. На ее основе организовать социально-экономическое развитие Кремль не в состоянии.
Был бы рад ошибиться, но, к сожалению, и при Горбачеве не ошибался в оценках, и при Брежневе — тоже, когда в 1979 году написал записку, что Советский Союз на полных парах мчится к своему краху из-за скатывания к хозрасчетному капитализму. При Ельцине не ошибался, когда в 1992 году в программе «Новый курс России» предупредил, что при его компрадорских реформах неминуем откат к низшему капитализму и деиндустриализации, которая закончится сдачей социальных завоеваний, массовым обнищанием и вымиранием страны, усугублением тотальной отсталости, системным кризисом.
«ПРИ ПЕРЕИЗБРАНИИ ПУТИНА ПАРАЛИЧНАЯ КОМПРАДОРСКАЯ СИСТЕМА БУДЕТ ЛУЧИТЬСЯ ПОКАЗНЫМ ЗДОРОВЬЕМ»
— Значит, при Путине что нас ждет?
— Все те же самые «прелести» системного кризиса: обогащение олигархов, деиндустриализация, массовое обнищание, ползучее вымирание России и треск по межнациональным швам федеративного устройства, переходящий местами из холодноватой фазы в раскаленную. Это данность, это вытекает не из субъективных домыслов, не из гадания на кофейной гуще, а из закономерностей нашей нынешней ситуации. Увы, пока наука ничем не может обрадовать нашего массового читателя. Все так называемые точки роста и очаги развития — это пыль в глаза.
— Значит, на этой негативной ноте мы должны всех поздравить с Новым годом?
— Реалии есть реалии. Да, нас они не радуют, но для того, чтобы они возрадовали нас, мы сами должны приложить руку. Никто не обязан приносить нам радость. Радуются компрадоры, пока на их улице праздник, а на улице всей страны печали. Но не всегда так будет. Да, печально, что разгул реакции ассоциирован сегодня с командой Путина, очень нерадостно, но это факт. Раз не радует нас промозглая погода, то неужто надо утешать себя ложью во спасение, что светит солнце?
— Можно облака разгонять.
— Да, на час или два. Мы не рассматриваем противоестественные меры. Сейчас мы имеем противоестественную, антироссийскую в сущности экономическую систему. Об этом должна знать страна. Если она осознает положение, в котором находится, то начнет думать, как из него выйти. Выйти можно только сообща. Никакой герой-одиночка, никакая гениальная личность не поможет. Это все сказки миновавших монархических времен. Сегодня даже в Великобритании знают, что королева — самый крупный капиталист страны. Никто в Англии не надеется, что развитие Великобритании связано с Ее Величеством. А у нас страна пока еще подобные несуразные для современных условий иллюзии не то что питает или лелеет, но в своем мозгу все же прогоняет. А это напрасное занятие и потеря времени, потому что страну можно поднять с колен только сообща, надо это делать согласованно.
К тем процентам, которые вы все время вспоминаете, могу добавить другую цифру. Да, нам рисуют 1,8 процента роста, но мы-то смотрим, вымирает Россия или нет. 2017-й — это год продолжившегося вымирания страны, у нас отрицательный демографический прирост. Хорошо, что это не миллион вымерших, но каждый умерший неестественной смертью человек — это национальная трагедия, если общество гуманное и человеколюбиво. Счет идет на сотни тысяч преждевременно потерянных жизней. Этот показатель для меня гораздо важнее, чем то, что рисуют по инфляции, ВВП. От хорошей жизни люди не вымирают.
Была бы госплановская команда, она бы знала, на какие факторы смотреть, она бы оценивала состояние производительных сил совершенно другими показателями и критериями. Мы уже умеем считать уровень развития производительных сил без стоимостных показателей, в машинных работниках, знаем, какое у нас соотношение с Германией, Великобританией, США. Знаем, например, что в постсоветское время качество производительных сил в промышленности упало в 3,5 раза, количество упало и остается ниже советского на 10–15%. Если взять 2017 год, то ни количественно, ни качественно наши производительные силы не выросли. Вот по каким параметрам мы оцениваем состояние страны, а не по дутому ВВП, который привязан к нефтедоллару. Инфляция нефтедоллара раздувает ВВП — эка невидаль! Но это для туземцев из каменного века может сойти за благо, а для нас это сигнал не благополучия, а серьезного бедствия.
В общем, в 2018 году будет продолжаться системный кризис с компрадорским ужасом без конца. Инфляционный бюджет только увеличивает межрегиональные различия и поднимает градус межрегионального недовольства, все это методично бьет по федеративному устройству нашей страны. Удержать федеративное устройство на базе компрадорской модели объективно невозможно. На покупке лояльности «элит» и насилии оно долго не продержится. Поскольку системного кризиса Кремль не устраняет, страна будет страдать от него, пока не справится с ним.
Потом последует встряска, связанная с большой рецессией. Пока мы не можем сказать точно — когда. Наша модель, а до сих пор она не подводила, показывает, что рецессии в промышленно развитых странах до второй половины 2018 года точно не будет, поэтому при переизбрании Путина параличная компрадорская система будет лучиться показным здоровьем. Но то, что большая рецессия так или иначе наступит, несомненно. И то, что она наступит в пределах шестилетнего срока правления, тоже предопределено. Тогда выйдет наружу и станет явью полное банкротство компрадорского режима, системы компрадорской власти и собственности. Тогда придет время уже совершенно другого выбора — системного.
https://www.business-gazeta.ru/article/368705