2005.
01.02.2005 Тибет в политике царской, советской и постсоветской России. Андреев А.И.
Предпринятое в данной работе исследование позволяет лучше понять:
1) то место, которое Тибет занимал в истории отношений российского государства со странами Азии в XVIII - XX веках, природу русского интереса к Тибету и особенный характер российско-тибетского взаимодействия, а также
2) саму тибетскую проблему, которая сохраняет актуальность для внешней политики нынешней России благодаря существующим контактам российских буддистов с Далай-ламой и другими тибетскими лидерами, представляющими Тибетское правительство в изгнании. Прояснение всех этих весьма не простых вопросов кажется нам тем более необходимым, что державы-соседи и стратегические партнёры Россия и Китай активно стремятся к обеспечению безопасности и стабильного социально-экономического развития в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Тибет же с сохраняющимися в нем центробежными тенденциями - это один из очагов нестабильности в этой части Азии.
Россия проявляла политический интерес к Тибету и пыталась использовать тибетский вопрос в качестве инструмента силовой полигики только в периоды обострения отношений с Англией в эпоху Большой игры (в конце XIX начале XX века и в 1920-е гг) и с США на раннем этапе «холодной войны» (конец 1940-х - 1950-е гг.), а также с Китаем во время идеологической конфронтации в 1960-е начале 1980-х гг. По окончании глобального англо-русскою и затем американо-советского противостояния и урегулирования разногласий между СССР и КНР (конец 1980-х), постсоветская Россия полностью утратила интерес к Тибету и тибетской проблеме, несмотря на то, что последняя сохраняет свою актуальность и остроту и поныне, и обеспокоена лишь тем, чтобы традиционные религиозные связи российских буддистов с Далай-ламой и другими тибетскими учителями-проповедниками не носили политического характера и не осложняли её отношений с Пекином.
Другой не менее важный вывод: Тибет в период 1913 - 1950 гг. являлся де-факто независимым от Китая тосударством. 'Это подтверждается не только уже известными фактами о существовавших в 1920-е 1940-е п. двухсторонних отношениях между Тибетом и Англией и Тибетом и Непалом, но также и свидетельствами российских источников о посещениях Лхасы в первое послереволюционное десятилетие официальными дипломатическими миссиями СССР и о прямых переговорах их руководителей с XIII Далай-ламой и его министрами без какого-либо посредничества китайских властей. Эти новые свидетельства полностью опровергают утверждения правящих кругов КНР и современной китайской историографии о том, что Тибет в прошлом никотда не существовал как независимое, отдельное от Китая, государственное образование.
(автор читал лекции в 1994 г. на восточном факультете Стокгольмского университета и на кафедре монголоведения Кембриджского университета. Прим. админа)
01.01.2005 Образ Китая в письменных свидетельствах российских путешественников и дипломатов XVII - начала XX вв. Благодер Ю.Г.
Воссоздание реально протекавших процессов, анализ идейных концепций "старого" Китая имеют не только научный, но и политический смысл. В наши дни, когда социальные, экономические и политические аспекты китаеведения заметно выдвинулись на передний план и пользуются преимущественным вниманием специалистов, традиционная история китайской культуры отнюдь не потеряла своей актуальности. Скорее наоборот, практика показывает, что при каждом развороте политических событий, на очередном новом этапе анализа китайского общества интерес к истории традиционной китайской цивилизации резко возрастает, ибо сама жизнь ставит перед исследователями вопросы, ответить на которые можно только с учетом хорошего знания прошлого Китая.
Изучение отношений Китая с Российским государством представляет собой одну из важных задач, стоящих перед исследователями международных отношений. Интерес к наследию традиционных культур Востока не надо считать ни случайностью, ни данью поверхностной моде. Ищется новая парадигма, позволяющая укоренить область духовного мира в конкретном проявлении человеческой практики.
До недавнего времени Запад пытался представить свою культуру в качестве единого и единичного эталона, стандарта, применимого ко всем без исключения странам, невзирая на особенности исторического и культурного пути, пройденного их народами. Непонимание китайской культуры лежит в основе многих из тех неверных представлений и ложных позиций, которые порой и поныне действуют и оказывают свое влияние на людей, недостаточно знающих Китай, стремящихся оценить его с точки зрения привычных для них (выработанных, как правило, на базе европейской цивилизации) норм, принципов, понятий и стереотипов. Ошибочность такого подхода, столь очевидная для любого, кто всерьез исследует китайскую цивилизацию, не бросается в глаза при поверхностном ознакомлении со страной, ее историей и характерными для нее социальными и экономическими процессами. Это приводит к мысли о необходимости более пристально вглядеться в познавательные возможности этой темы и глубже проникнуть в культурно - исторические процессы развития китайской цивилизации, основной особенностью которой можно считать традиционализм как фундамент формирования культурных, психологических, социопсихологических, экономических и иных стереотипов, во многом определяющих жизнь общества.
Наиболее заметной личностью того времени был о. Иакинф Бичурин, руководивший духовной миссией с 1807 по 1821 г. "Его исследовательская, преподавательская и организационная (в том числе создание первого учебного центра в Кяхте) деятельность выделяется в качестве особого - "Бичуринского" - периода в истории отечественного китаеведения. Научные труды автора заложили собой фундамент практически всех будущих китаеведческих дисциплин (истории, философии, религиоведения). Кроме того, находясь в тесных дружеских отношениях со многими известными деятелями культуры России первой половины XIX в. (А.С. Пушкиным, В.Ф. Одоевским, И.А. Крыловым, И.И. Панаевым), И.Я. Бичурин во многом способствовал популяризации знаний о Китае в среде российской интеллигенции"
Год: 2005
Автор научной работы: Андреев, Александр Иванович
Ученая cтепень: доктора исторических наук
Место защиты диссертации: Санкт-Петербург
Код cпециальности ВАК: 07.00.02- Отечественная истории
Работа выполнена на кафедре истории России и зарубежных стрран Республиканского гуманитарного института Санкт-Петербургского государственного универститета
Научный консулытанты: доктор исторических наук, профессор Смирнов Николай Николаевич
Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор Кычанов Ешений Иванович доктор исторических наук, профессор Мельниченко Борис Никотаенич доктор исторических наук, профессор Петров Евгений Вадимович
Ведущая организации: Санкт-Петербургский университет МВД России
Оглавление научной работы
Введение
Глава 1. Россия и Тибет в XVIII - XIX вв.
1.1. Попытки завязывания отношений с Тибетом вXVIII-началеXIXв.
1.2. Тибет и Большая игра в Центральной Азии.
Глава 2. Русско-тибетское сближение, 1898
2.1. Миссии А. Доржиева в Россию: начало русско-тибетского диалога.
2.2. Английская военная экспедиция в Тибет (1903-1904) и её последствия
2.3. Пребывание Далай-ламы в Монголии.
Глава 3. Англо-русское размежевание в Азии и тибетский вопрос, 1906-1914.
3.1. Англо-русская конвенция 1907 г. и её влияние на тибетскую политику России.
3.2. Тибетский вопрос в англо-русских отношениях в предвоенные годы
3.3. Независимость Тибета и Симлская конференция.
Глава 4. Советская Россия в поисках сближения с Тибетом, 1918-1925.
4.1. Революция в России и Тибет.
4.2. Рекогносцировочная экспедиция В.А. Хомутникова, 1921
4.3. Миссия С.С. Борисова-Б.В. Вампилона, 1923
Глава 5. Кризис в советско-тибетских отношениях, 1926
5.1. Советско-монгольское посольство, 1926
5.2. «Посольство западных буддистов» Н.К. Рериха, 1927
5.3. Последние попытай установления отношений с Тибетом.
Глава 6. После Большбй игры: Тибетский вопрос в советско-германских, советско-китайских и российско-китайских отношениях.
6.1. Переговоры с нацистской Германией: операции «Аманулла» и «Тибет», 1939
6.2. СССР и китайская аннексия Тибета.
6.3. Тибет в советско-китайских отношениях, 1960-е - 1980-е гг.
6.4. Тибетская политика постсоветской России.
2005 год, автореферат по истории, Андреев, Александр Иванович
Актуальность темы исследования обусловлена рядом обстоятельств политического, религиозного и культурного характера. Во-первых, находясь на стыке двух крупнейших азиатских государств - Китая и Индии, Тибет (ныне Тибетский автономный район КНР) занимает важное геостратегическое положение. Еще в XVIII в. Тибет рассматривался маньчжурскими правителями Поднебесной империи как «буферная зона», предохраняющая собственно Китай от иноземного вторжения. Позднее, в конце XIX - начале XX века, Тибет являлся объектом острого англо-русского соперничества, которое в послереволюционный период (в 1920-е гг.) продолжили Англия и Советская Россия. В конце 1940-х - 1950-е гг., на раннем этапе «холодной войны», Тибет вновь оказался вовлеченным в борьбу двух противостоящих мировых систем и был аннексирован коммунистическим Китаем с одобрения и при непосредственном содействии СССР. И, наконец, во второй половине 1960-х - начале 1980-х гг., в период острейших советско-китайских идеологических разногласий, советское руководство пыталось использовать тибетский вопрос в качестве инструмента политического давления на Пекин, подвергнув пекинских лидеров жесточайшей критике за проводимую ими политику в отношении Тибета. В настоящее время Тибет продолжает привлекать к себе внимание мировой и российской общественности, главным образом в связи с непрекращающимися нарушениями китайскими властями прав человека в этом автономном районе КНР и других территориях, населенных этническими тибетцами.
Во-вторых, Тибет является метрополией северного буддизма (ламаизма), получившего широкое распространение среди народов Центральной Азии. Тибетский буддизм и основанная на нём традиционная буддийская культура способствовали формированию самобытных монголо-тюркоязычных этносов, ныне входящих в состав Российской Федерации. И в наши дни они служат мощным стимулом национального и духовного возрождения бурят, калмыков и тувинцев, в большой степени утративших свою этническую идентичность в советскую эпоху. Ключевую роль в этом процессе играют возобновившиеся в начале 1990-х гг. тесные религиозные и культурные связи между населением трех буддийских регионов - субъектов РФ (Бурятии, Калмыкии и Тувы) и главой буддийской церкви в Тибете XIV Далай-ламой, а также другими тибетскими буддийскими иерархами и учителями.
Предпринятое в данной работе исследование позволяет лучше понять:
1) то место, которое Тибет занимал в истории отношений российского государства со странами Азии в XVIII - XX веках, природу русского интереса к Тибету и особенный характер российско-тибетского взаимодействия, а также
2) саму тибетскую проблему, которая сохраняет актуальность для внешней политики нынешней России благодаря существующим контактам российских буддистов с Далай-ламой и другими тибетскими лидерами, представляющими Тибетское правительство в изгнании. Прояснение всех этих весьма не простых вопросов кажется нам тем более необходимым, что державы-соседи и стратегические партнёры Россия и Китай активно стремятся к обеспечению безопасности и стабильного социально-экономического развития в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Тибет же с сохраняющимися в нем центробежными тенденциями - это один из очагов нестабильности в этой части Азии.
Объектом исследования является политика России в отношении Тибета на разных этапах российской государственности (Российская империя, СССР, постсоветская Россия). Предметом исследования служат цели, содержание и механизмы реализации этой политики, а также её взаимодействие с социально-культурными процессами в традиционных буддийских регионах РФ, особенно в 1990-е гг. в связи с происходящим там национальным возрождением бурятского, калмыцкого и тувинского народов.
Целью диссертации является анализ российско-тибетского диалога, а также содержания политики России в отношении Тибета в различные исторические эпохи. Исходя из этой цели, были поставлены следующие главные задачи:
- выяснить причины и обстоятельства, приведшие к возникновению политического интереса российского государства к Тибету;
- рассмотреть содержание российско-тибетского диалога в двух его основных этапах;
- проанализировать политику царской и ранней советской России в тибетском вопросе; выявить общие тенденции и различия в подходе к этому вопросу царского и советского правительств, а также различных уровней властных структур (правительство, МИД, военное руководство), научных (востоковедных) и общественных кругов;
- раскрыть характер англо-тибетских и китайско-тибетских отношений и их влияние на русско-тибетский диалог;
- установить степень причастности СССР к китайской аннексии Тибета;
- осветить отношение КНР и постсоветской России, а также ведущих мировых держав к политическому статусу Тибета, инициативам Далай-ламы с целью мирного решения тибетской проблемы, охарактеризовать нынешнее состояние этой проблемы.
Степень изученности темы. В отечественной историографии наибольшее внимание уделялось (и до сих пор уделяется) лишь одному периоду в истории российско-тибетского взаимодействия - отношениям между царской Россией и Тибетом (1898-1914). Этот период достаточно обстоятельно рассмотрен в ряде статей и монографий российских историков (В.А. Теплов, JI.E. Берлин, A.JI. Попов, В.П. Леонтьев, А.Ф. Остальцева, Т.Л. Шаумян, Н.С.Кулешов, Е А. Белов, А.И.Андреев)1. Названные исследователи (за исключением Н.С.Кулешова) рассматривают русско-тибетские отношения в контексте англо-русского соперничества в Азии (так называемой Большой игры) - подход, доминирующий и в западной историографии. Первая работа по этой теме, принадлежащая историку и публицисту ВА. Теплову, появилась в 1904 г. в связи с английской интервенцией в Тибет. В ней Теплов проанализировал обстоятельства, приведшие к посылке вице-королем Индии Дж. Керзоном военно-дипломатической экспедиции в соседнюю страну, при этом он процитировал и пересказал целый ряд дипломатических документов из только что опубликованной британским правительством «Синей книги», проливавших свет на сущность англо-русских разногласий из-за Тибета2. Статья Теп-лова недвусмысленно показала, что Россия имеет определенный интерес в Тибете и что этот интерес в большой степени обусловлен обострившимся в начале 1900-х гг. англо-русским соперничеством.
1 См.: Теплов В. Английская экспедиция в Тибет // Русский вестник. 1904. Т. 290. - С. 393-415, 784-831; Берлин Л.Е. Хамбо Агван Доржиев. (К борьбе Тибета за независимость) // Новый Восток. 1923. № 3. - С. 139156; Попов А. Россия и Тибет // Новый Восток. 1927. № 18. - С. 101-119; 1928. № 20-21. С. 33-54; Леонтьев В.П. Иностранная экспансия в Тибете в 1888-1919. -М., 1956; Остальцева А.Ф. Англо-русское соглашение 1907 г.: Влияние русско-японской войны и революции 1905-1907 гг. на внешнюю политику царизма и на перегруппировку европейских держав, - Саратов, 1977; Шаумян Т.Л. Тибет в международных отношениях начала XX в. - М., 1977; Она же: Англия и Россия в борьбе за господство над Тибетом. - Lewiston - Queenston -Lampeter, 2001; Shaumian T.L. Tibet: The Great Game and Tsarist Russia. - New Delhi, 2000; Кулешов H.C. Россия и Тибет в начале XX века. - М., 1992; Kuleshov N.S. Russia's Tibet File: The Unknown Pages in the History of Tibet's Independence. - Dharamsala, 1996; Белов E.A. Тибетская политика России (1900-1914 гг.) по русским архивным документам // Восток. 1994. № 3. - С. 99-109; Он же: На заре российско-тибетских отношений // Азия и Африка сегодня. 1994. № 4. - С. 64-66; Андреев А.И. От Байкала до священной Лхасы. Новые материалы о русских экспедициях в Центральную Азию в 1-ой половине XX века (Бурятия, Монголия, Тибет). -СПб. - Самара - Прага, 1997 (гл.: За кулисами «большой игры»: секретная миссия в Лхасу Нарана Уланова. -С. 9-60); Он же: Неизвестная страница из истории Большой игры. Дело о посылке русского агента.
Публикации JI.E. Берлина и A.JI. Попова появились уже в советское время и совпали с возобновлением в 1920-е гг. прервавшегося накануне мировой войны русско-тибетского диалога. Статья референта Наркоминдела JI.E. Берлина (1923), по сути инспирированная советским дипломатическим ведомством, содержала обзор деятельности Агвана Доржиева в качестве дипломатического посредника между царской Россией и Тибетом. Этой деятельности давалась положительная оценка - Доржиев организовал русофильскую политическую группировку в Лхасе и при её посредстве в течение многих лет «удерживал Англию от захвата Тибета, сталкивая с ней конкурирующую Россию». В то же время, используя Англию против Китая, он способствовал «фактическому освобождению Тибета от многовекового китайского господства» (с. 140). Политика России в отношении Тибета рассматривалась Берлиным в целом как способ удержания Англии от захвата этой пригималайской страны и дальнейшего, крайне опасного для России, проникновения в глубь в Тибет (1869-1873) Центральной Азии. Не менее важен и другой вывод автора - о том, что Тибет после 1913 г. являлся де-факто независимым государством. //Ариаварта. № 3. - СПб., 1999. - С. 120-133; Он же: Визит тибетского посольства в Россию в 1901 г. // Буддизм России. 2005. № 39. - С. 86-93; Andreyev A. The Tsar's Generals and Tibet // Tibet and her Neighbours: A History. - London, 2003. - P. 167-173.
2 См.: Papers relating to Tibet, presented to both Houses of Parliament by Command of His Majesty. Cd. 1920. -London, 1904.
В статье историка-марксиста A.J1. Попова «Россия и Тибет» (1927-1928 гг.) русско-тибетские отношения также рассматривались под углом большой азиатской игры Англии и России. Опираясь на большое количество документальных источников из архива царского МИД, Попов впервые дал углубленный анализ этих отношений в период 1898-1907 гг. Важность его работы состоит в том, что в ней было сформулировано несколько ключевых тезисов:
1) о тесной связи тибетского вопроса с дальневосточной политикой России;
2) об отсутствии у России непосредственных интересов (коммерческих или военно-стратегических) в Тибете, что делало тибетский вопрос для России «экзотическим по преимуществу»;
3) о разграничении в 1906 г. российской дипломатией монгольского и тибетского вопросов как относящихся соответственно к сфере интересов России (монгольский) и Англии (тибетский).
Это разграничение, в конечном счете, и подтолкнуло обе державы к дипломатической сделке - заключению англо-русского соглашения по Тибету 1907 г.
Интерес к тибетской теме в СССР заметно ослабел после прекращения политических контактов между Москвой и Лхасой в начале 1930-х. Новый всплеск интереса к Тибету стал наблюдаться лишь в 1950-е гг. в связи с присоединением Тибета к Китаю. В 1956 г. увидела свет монография В.П. Леонтьева «Иностранная экспансия в Тибете в 1888-1919». Эта работа, написанная под несомненным влиянием недавних тибетских событий, носила крайне политизированный характер, отражая новую позицию СССР в тибетском вопросе (признание китайского суверенитета над Тибетом). Так, Леонтьев пытался объяснить англо-русское соперничество из-за Тибета стремлением России отбить Тибет у Англии для цинского Китая, не объясняя при этом целей и побудительных мотивов царского правительства. Вызывают возражения и некоторые другие утверждения автора, плохо или вовсе не согласующиеся с известными историческими фактами, например о том, что Далай-лама бежал в 1904 г. от англичан в Монголию для сношения с китайским императором, а не в поисках защиты у русского царя, или что англо-китайская конвенция по Тибету 1906 г. была заключена Лондоном под давлением России. Еще более одиозно выглядит утверждение Леонтьева о том, что иностранная (прежде всего британская) экспансия принесла тибетскому народу «неисчислимые бедствия» - «десятки тысяч убитых и искалеченных, сотни тысяч умерших от голода и болезней».
Кроме монографии Леонтьева в СССР в конце 1940-х - в 1950-е гг. было опубликовано несколько книг о современном Тибете советских журналистов и переизданы основные труды известных русских путешественников (Н.М. Пржевальский, В.И. Роборовский, М.В. Певцов, Г.Н. Потанин, П.К. Козлов).
Советско-китайская идеологическая конфронтация в 1960-е - нач. 1980-х гг. вызвала новую волну публикаций на тибетскую тему. Это были в основном работы отечественных востоковедов и их коллег из соцстран (В.А. Богословский, Т.Р. Рахимов, Т.Л. Шаумян, Ш. Бира, Б. Ширендыб, Д. Пурэв, Д. Маам и др.)3, посвященные вопросам национальной политики руководства КНР, в которых содержалась необычайно резкая критика китайских властей («маоистской группировки») за проводимую ими политику «насильственной ассимиляции и китаизации» неханьских народов Китая, включая тибетцев. В этот же период появились и два исторических исследования -А.Ф. Остальцевой об англо-русском соглашении 1907 г. (1977) и Т.Л. Шаумян («Тибет в международных отношениях начала XX в.», 1977).
Труд Шаумян был первой отечественной монографией, посвященной непосредственно истории русско-тибетских связей. Несомненным достоинством этой работы было широкое использование автором документальных источников, прежде всего из Архива внешней политики России и Национального архива Индии, а также обширной литературы по теме, что позволило более широко и в ряде случаев по-новому рассмотреть проблему Тибета в контексте международных отношений в начале XX в
3 См.: Богословский В.А. Тибетский район КНР (1949-1976). - М., 1978; Богословский В.А., Москалев А.А, Национальный вопрос в Китае (1911-1949). - М., 1984; Рахимов Т.Р. Национализм и шовинизм - основа политики группы Мао. - М, 1968; Он же: Судьба неханьских народов в КНР. - М., 1981; Шаумян Т.Л. Тибет (Политические и военно-стратегические аспекты китайской аннексии). - М., 1983. См. также сборники статей: Великодержавная политика маоистов в национальных районах КНР. -М., 1975; Маоизм и национальный вопрос // Информационный бюллетень АН СССР ИДВ № 17. - М., 1980.
T.JI. Шаумян, как и предшествующие исследователи, ставит во главу угла при рассмотрении политики держав англо-русское соперничество. При этом ближайшей причиной установления русско-тибетских отношений, по её мнению, явилась «активизация дальневосточной политики русского царизма». Географическое положение Тибета, его весьма протяженная общая граница с Британской Индией, активизация политики британского империализма в Гималаях и Тибете на рубеже XIX-XX вв. «определили место Тибета в международных отношениях, зависимость его от соперничества между Россией и Англией в Центральной и Средней Азии» (с. 25). T.JI. Шаумян также отмечает важную роль А. Доржиева в русско-тибетском диалоге - его посольства в Россию в 1900-1901 гг. явились важным этапом для укрепления русско-тибетских связей, но в то же время они в значительной степени повлияли на судьбу Тибета, послужив одним из предлогов для организации, по инициативе лорда Керзона, вооруженного вторжения английских войск на его территорию (с. 32). Один из главных выводов Шаумян - тибетский народ в силу экономической и политической отсталости своей страны не мог осуществлять самостоятельную политику, и поэтому его судьба зависела от изменения соотношения сил между заинтересованными иностранными державами. «Англия, Китай и Россия практически "делили" Тибет, не считаясь с действительными интересами его народа, использовали его в качестве "разменной монеты" в "торге" за получение преимуществ в наиболее выгодном для каждой из них районе Азии» (с. 194-195). Монография T.JI. Шаумян, существенно переработанная и дополненная новыми материалами, была переиздана в 2001 г. в США в серии «Российские исследования по мировой истории и культуре (Т. 14) под заглавием «Англия и Россия в борьбе за господство над Тибетом» (английский перевод этой книги, озаглавленный «Tibet. The Great Game and Tsarist Russia», увидел свет годом ранее в Индии). Новое русское издание включало в себя в виде приложения подборку 33 документов из Архива внешней политики Российской империи (АВПРИ). К недостаткам упомянутых публикаций следует отнести ограниченное использование Т.Л. Шаумян материалов военных архивов и практическое неиспользование востоковедных и некоторых других архивных источников, в результате чего из рассказа автора выпал целый ряд эпизодов, как-то: отправка военным министром А.Н. Куропаткиным в Тибет разведывательной миссии подъесаула Н. Уланова (1904), планы военно-дипломатической экспедиции в Лхасу П.К. Козлова (1903), секретная выдача царским правительством ссуды Далай-ламе (1908).
Совершенно иная трактовка политики царской России и держав в отношении Тибета дается в работах Н.С. Кулешова. В ряде публикаций на русском и английском языках в 1990-е гг., в том числе в двух монографиях «Россия и Тибет в начале XX века» (1992) и «Russia's Tibet File: The Unknown Pages in the History of Tibet's Independence» (1996), Н.С. Кулешов попытался опровергнуть ключевой тезис об англо-русском соперничестве из-за Тибета, утверждая, что Россия не стремилась к экспансии в этом районе Центральной Азии, поскольку не имела каких-либо политических, экономических или военных интересов в Тибете. Россия «оставалась совершенно пассивна в сфере взаимоотношений, как с Тибетом, так и с другими державами в связи с Тибетом»4. Выводя русско-тибетский диалог за рамки Большой игры, автор объясняет его возникновение стремлением русского правительства поддерживать дружеские отношения с буддийским иерархом и главой Тибета исключительно на религиозной основе. Представленные Кулешовым свидетельства об «отстраненности» Петербурга от тибетских проблем при ближайшем рассмотрении, однако, выглядят малоубедительно. Например, в своей монографии «Россия и Тибет» Кулешов пытается представить посольство А. Доржиева в Россию 1901 г. как чисто религиозную миссию, хотя имеются свидетельства, прямо указывающие на то, что целью этого посольства являлось заключение тибетцами договора с царским правительством об установлении протектората России над Тибетом.
4 Кулешов Н.С. Россия и Тибет., - С. 245.
Автор также не упоминает о переговорах Доржиева с военным министром в 1898-1901 гг. об оказании военной помощи Тибету, следы о которых сохранились в военных архивах, и не рассматривает проекты и конкретные акции военных периода английской интервенции в Тибет. В результате Кулешов приходит к неверному выводу о том, что «Россия, вне зависимости от того, что у неё были связаны руки событиями на Дальнем Востоке, не склонна была противодействовать осуществлению британской политики в Тибете»5. Особенно решительно Кулешов выступает против тезиса западной (английской) историографии о том, что Россия и Англия использовали Тибет в качестве «разменной монеты» в своем дипломатическом торге при разделе сфер влияния в Азии накануне первой мировой войны, оставляя без внимания, опубликованные в СССР еще в 1930-е гг. документы о переговорах в мае 1914 г. А.П. Сазонова и Дж. Бьюкенена с целью размена взаимными уступками в тибетском и афганском вопросах.
Концепция Н.С. Кулешова достаточно убедительно опровергается работами Т.П. Шаумян, Е.А. Белова и А.И. Андреева. Особенно показательна в этом отношении статья Е.А. Белова «Тибетская политика России (1900-1914)» (1994), в которой впервые вводится в научный оборот ряд важных документов из фонда «Миссия в Пекине» в АВПРИ. Россия, считает автор, проводила осторожную политику в отношении Тибета. Она защищала Тибет от английской агрессии, но не выступала за его отделение от Китая. Русофильская позиция Далай-ламы «являлась важным политическим фактором, который помогал России ограничить и, в конечном счете, остановить английскую экспансию в Тибете». Полемизируя в этой статье с Н.С. Кулешовым, Е.А. Белов справедливо отмечает, что, если бы Россия не имела собственной тибетской политики, то она едва ли бы стала заключать с Англией отдельное соглашение о Тибете (англо-русская конвенция по тибетским делам 1907 г.)6.
5 Там же. - С. 72.
6 См.: Белов Е.А. Тибетская политика России (1900-1914 гг.) по русским архивным документам // Восток. 1994. №3,-С. 99,101.
В ряде статей диссертанта, опубликованных по-русски и по-английски в конце 1990-х - начале 2000-х гг., приводится ряд новых, неизвестных исследователям фактов, позволяющих говорить о наличии у царской России вполне определенной «тибетской политики», которая, по сути, являлась политикой сдерживания Англии. Примером такой политики могут служить открытие русского консульства в Дацзянлу (пров. Сычуань) - фактически пункта для наблюдения за деятельностью англичан (1903-1904), отправка А.Н. Куропаткиным группы калмыков-разведчиков в Тибет (1904), планы посылки в Лхасу военно-дипломатической экспедиции под началом П.К. Козлова (1903), обещания А.Н. Куропаткина предоставить тибетцам военную помощь. В статье «The Tsar's Generals and Tibet», посвященной вопросам военного взаимодействия России и Тибета, делается вывод о том, что военное руководство России играло гораздо более активную роль в русско-тибетском диалоге, чем это принято считать до сих пор, хотя оно и не вынашивало каких-либо агрессивных замыслов в отношении Тибета. Данное диссертационное исследование также показывает, что военные пытались проводить свою собственную линию в тибетском вопросе, отличную от линии дипломатического ведомства.
Что касается английской и индийской историографии, то русско-тибетские отношения рассматриваются в ней преимущественно в контексте англорусского соперничества (Ф. Янгхазбенд, Ч. Белл, П. Мехра, А. Лэмб, П. Флеп минг, X. Ричардсон, П. Адди, П. Хопкёрк, X. Хадли, А. Маккей) .
7 Younghusband F. India and Tibet. - London, 1910; Bell C. Tibet Past and Present. - Oxford, 1924; Idem. Portrait of a Dalai Lama: The Life and Times of the Great Thirteenth, - London, 1946; Mehra P. Tibet and Russian Intrigue // Journal of Royal Central Asian Society. 1958. Vol. 45 (1). - P. 28-42; Idem: The Younghusband Expedition: An Interpretation. - New York, 1968 (2nd ed.: New Delhi, 2005); Lamb A. Some notes on Russian intrigue in Tibet // The Journal of the Royal Central Asian Society. 1959. Vol. 46 (1). - P. 46-65; Idem: Britain and Chinese Central Asia. -London, 1966; Fleming P. Bayonets to Lhasa: The First Full Account of British Invasion of Tibet in 1904. - London, 1961; Richardson H.E. Tibet and its History. - London, 1962; Hopkirk P. The Great Game: On Secret Service in High Asia. - London, 1990; Idem: Trespassers on the Roof of the World. The Secret Exploration of Tibet - New York - Tokyo - London, 1995 (2nd ed.); Hundley H. Tibet's Part in the "Great Game" // History Today. 1993. Oct. -P. 45-52; McKay A.C. Tibet and the British Raj: The Frontier Cadre 1904-1947. - Richmond, 1997.
Общим для этих авторов является признание ключевой роли бурятского советника XIII Далай-ламы в деле установления непосредственных отношений между Тибетом и царской Россией. Именно Доржиев убедил юного Далай-ламу, что Россия является единственной в мире страной, способной оказать помощь Тибету против Англии. Публикации английских дипломатов (Ф. Янгхазбенд, Ч. Белл) в целом отражают точку зрения правительственных кругов Британской империи, которая сводилась к тому, что деятельность Доржиева (его посольства в С.-Петербург и секретные переговоры с царским правительством в начале 1900-х) представляла серьёзную угрозу для безопасности Индии. Авторы двух специальных работ, посвященных теме русско-тибетских отношений, П. Мех-ра и А. Лэмб, опираясь главным образом на материалы британских архивов, пытались выяснить сущность так наз. «русской интриги» в Тибете, послужившей формальным предлогом для английской интервенции в эту страну. П. Мехра объяснял «особый» интерес России к Тибету двумя факторами: существованием традиционной религиозной связи бурятско-калмыцких буддистов с Лхасой и англофобией Николая II. Главная цель русских, по его мнению, состояла в том, чтобы создать ситуацию мнимой угрозы для англичан -уловка, на которую легко попался русофоб Дж. Керзон. А. Лэмб придерживался несколько иной точки зрения, считая, что Керзон имел достаточные основания, чтобы поверить «свидетельствам» о «русской интриге в Тибете или около Тибета», потенциально опасной для британских интересов в Индии, принимая во внимание экспансию России на Дальнем Востоке и в Монголии.
Из публикаций последних лет заслуживает внимания монография А. Маккея «Тибет и Британская Индия: Пограничные кадры, 1904-1947» (1997), посвященная деятельности чиновников политического департамента англо-индийского правительства, резидентов и торговых агентов в Сиккиме и Тибете. По мнению Маккея, русское влияние в Тибете в начале XX в. было весьма ограниченным. Настоящим врагом Британии эти чиновники считали не Россию, а Китай, пытавшийся присоединить Тибет к своим владениям. Именно Британия и Китай в течение нескольких десятилетий вели борьбу за преобладающее влияние в Тибете, при этом обе страны заявляли, что они действуют исключительно в интересах тибетцев (с. 15). Этот вывод Маккея позволяет по-новому взглянуть на Большую игру в Тибете и участие в ней России - на стороне Цинского Китая.
Тема Большой игры стала особенно популярной на Западе в годы после распада СССР, когда зарубежные исследователи получили доступ к материалам российских архивов. В 2001 г. американский историк Дженнифер Сигел опубликовала монографию «Окончание игры: Британия и Россия в последней схватке за Центральную Азию». В этом исследовании, посвященном возобновлению англо-русского соперничества в период после заключения конвенции 1907 г., автор приводит немало любопытных подробностей, относящихся к тайным переговорам А.Д. Сазонова и Дж. Бьюкенена в Петербурге весной 1914 г. Используя российские и британские архивные источники, в частности переписку статс-секретаря Э. Грея и Дж. Бьюкенена, Дж. Сигел показывает, что российский министр иностранных дел прилагал энергичные усилия, чтобы добиться выгодной для России сделки с англичанами по тибетскому и афганскому вопросам8, что еще раз подтверждает наличие у России вполне определенной политики в отношении Тибета.
Другой американский историк Д. Схиммельпеннинк ван дер Ойе в ряде статей и в монографии о русско-японской войне «Навстречу восходящему солнцу» (2001)9 устанавливает наличие тесной связи между имперской идеологией России («конкистадорский империализм») и её внешней политикой в период, предшествующий войне. Отдельная глава в этой книге посвящена Н.М. Пржевальскому, которого Схиммельпеннинк называет наиболее ярким представителем русского имперского мышления. Рассматривая проекты тибетских экспедиций Пржевальского-исследователя и разведчика 1870-х -1880-х гг., этот автор отмечает, что они по существу служили экспансионистским целям России в Центральной Азии.
8 Siegel J. Endgame: Britain, Russia and the Final Struggle for Central Asia. - London, 2002. - P. 189-190.
9 Схиммельпеннинк ван дер Ойе. Свет о Востока // Родина. 1995. № 11. - С. 30-333; Он же: Неизвестный Пржевальский // Ариаварта. 1997. № 1. - С. 207-226; Schimmelpenninck van der Оуе. Tournament of shadows: Russia's great game in Tibet // The History of Tibet. Vol. III. - London - New York, 2003. - P. 43-56; Idem: Toward the Rising Sun: Russian Ideologies of Empire and the Path to War with Japan. - DeKalb, 2001.-P. 24-41.
Еще одна работа, заслуживающая упоминания, это книга Дж. Снеллинга «Буддизм в России: История Агвана Доржиева, эмиссара Лхасы к царю» (Snelling J. Buddhism in Russia: The Story of Agvan Dorzhiev, Lhasa's Emissary to the Tsar. 1993). В ней особенно подробно освещается первая половина жизни бурятского дипломата и религиозного деятеля, в том числе его посольства к русскому двору, заложившие основу русско-тибетского сближения.
В китайской историографии тибетской теме также отводится довольно большое место, хотя трактовка в ней известных событий в Тибете в начале XX в. является в значительной степени политизированной, ориентированной на идеологические установки китайского руководства в тот или иной период истории. Так, в публикациях 1950-х гг. китайские историки делали основной акцент на агрессивных планах английских и американских империалистов в отношении Тибета, избегая употреблять термин «агрессия» применительно к тибетской политике России. Ухудшение советско-китайских отношений в последующие годы заставило их изменить свои взгляды и утверждать, что царская Россия, как и Англия, проводила экспансионистский курс в отношении западных провинций Китая и «китайского» Тибета10. Так, Ван Фуджен и Суо Венсин в изданной по-английски книге «Основные вехи тибетской истории» (1984) утверждали, что Британия, используя Тибет в качестве плацдарма, пыталась связать Индию со своей сферой влияния в долине р. Янцзы. Царская же Россия со своей стороны, понимая стратегическую важность Тибета, стремилась аннексировать «эту область» и использовать в качестве базы для расширения агрессии в глубь южно-азиатского субконтинента (с. 120). При этом Британия преуспела больше, чем Россия, в достижении своих целей. Характерной особенностью публикаций китайских авторов является то, что они не используют китайских источников по тибетской теме, поскольку такие источники остаются строго засекреченными в китайских архивах. Столь же недоступны для историков (как китайских, так и зарубежных) и тибетские источники, хранящиеся в государственном архиве в Лхасе.
10 См.: Очерк агрессии английского и американского империализма в Тибете. /Б. м./, 1950 (на кит. яз.); Шэ Су. История агрессии Англии в Тибете в период правления династии Цин. - Пекин, 1954 (кит. яз.); Новая история Китая. - Пекин, 1984, Т. 1-2 (на кит. яз.); Чжоу Вэйчжоу, Очерк истории агрессии Англии и России против нашего Тибета. - Шэньси, 1984 (на кит. яз); Wang Furen, Suo Wenqing. Highlights of Tibetan History. - Beijing, 1984.
Немногие рассекреченные документы из 1-го исторического архива КНР в Пекине были использованы китайским тибетологом-эмигрантом Сон Лимином в статье, посвященной экспедиции Ф. Янгхазбенда и китайской политике в отношении Тибета в 1903-1904 гг.11
История советско-тибетских отношений была впервые рассмотрена в монографии диссертанта «От Байкала до священной Лхасы» (1997) и в диссертации на соискание ученой степени к. и. н. «Советско-тибетские отношения, 1918-1929» (1998). Этой же теме посвящены и опубликованные по-английски во 2-ой половине 1990-х несколько статей того же автора, а также монография «Soviet Russia and Tibet: The Debacle of Secret Diplomacy» 19 (Советская Россия и Тибет: Крах тайной дипломатии) . В этом обобщающем труде советско-тибетские отношения, особенно их начальная фаза (1920-1922), рассматриваются в довольно широком контексте, с использованием материалов по советско-персидским и советско-афганским отношениям, позволяющих говорить о возобновлении в послереволюционные годы, на новом историческом витке, Большой игры в Центральной Азии. Делается вывод, что советское руководство, стремясь подорвать влияние Англии в Тибете, в течение ряда лет проводило активную наступательную политику в отношении этого буферного пригималайского государства.
Среди других публикаций по данной теме следует назвать книгу калмыцкого журналиста В.Ш. Бембеева «Человек из легенды» (М. - Элиста, 1991), содержащую рассказ о первой советской миссии в Лхасу в 1921-1922 г. Song Liming. The Younghusband Expedition and China's Policy Towards Tibet, 1903-1904 // Tibetan Studies: Proceedings of the 6th Seminar of the IATS, Fagemes 1992. Vol. 2. - Oslo, 1994. - P. 789-800. и её руководителе калмыцком партийном и государственном деятеле В.А. Хомутникове. Заслуживает также упоминания статья видного советского монголоведа-эмигранта Н.Н. Поппе «Буддисты в СССР» , в которой содержатся краткие сведения о второй советской миссии 1924 г. (ошибочно датирована 1922 г.).
12 Андреев A.M. От Байкала до священной Лхасы. (гл.: Большевики в борьбе за Тибет. Тайные экспедиции Наркоминдела в Лхасу в 1920-е гг., с. 121-226); Andreyev A. Soviet Russia and Tibet: A Debacle of Secret Diplomacy // The Tibet Journal. 1996. Vol. XXI (3). - P. 4-34; Idem: Bolshevik Intrigue in Tibet // Tibetan Studies. Proceedings of the 7th Seminar of the IATS, Graz 1995. Vol. 1. - Wien, 1997. - P. 7-15; Idem: Russian Buddhists in Tibet, from the End of the 19th Century - 1930 // Journal of the Royal Asiatic Society (Cambridge). Series 3. 2001. Vol. 11 (3). - P. 349-362; Idem: Soviet Russia and Tibet: The Debacle of Secret Diplomacy. - Leiden - Boston, 2003.
Работы западных тибетологов по этому периоду (Д. Макдональд, X. Ричардсон, А. Лэмб)14 ограничиваются лишь констатацией фактов посещения Лхасы советскими делегациями и отдельными агентами в 1920-е гг. со ссылками на английские источники.
Тема «Тибет в советско-китайских и российско-китайских отношениях (конец 1940-х- 1990-е гг.)» является новой и практически неизученной. Впервые она была рассмотрена в заключительной главе упомянутой монографии диссертанта15 с целью показать, что после окончания Большой игры СССР не только не утратил интереса к Тибету, но и оказал действенную помощь КНР в установлении контроля над этой страной, пытался использовать тибетский вопрос для давления на Пекин в период советско-китайской конфронтации, а после распада СССР Российская Федерация в лице трех своих буддийских субъектов (Бурятия, Калмыкия, Тува) стала стремиться к установлению тесных связей с тибетскими буддийскими иерархами, т. е. наметилась тенденция к возобновлению российско-тибетского диалога на сугубо религиозной основе.
Что касается зарубежной историографии, то удалось выявить только одну небольшую работу по этой теме - статью американского политолога Т. Уэрстоу «Тибет в китайско-советских отношениях» (1983)16. Её автор, опираясь в основном на западные источники, анализирует роль Тибета в политике СССР в период расцвета советско-китайских отношений (1950-е гг.) и в последовавший за ним период острых идеологических разногласий между двумя государствами (1960-е - начало 1980-х), в частности подробно рассматривает различные варианты возможного использования СССР «тибетской карты» против Пекина в будущем.
13 PoppeN.N. The Buddhists in the USSR//Religion in the USSR, Munich. Series 1. 1960. #59.-P. 168-179.
14 McDonald D. Twenty Years in Tibet. - London 1932; Richardson H.E. Tibet and its History. - London, 1962; Lamb A. Tibet, China, and India 1914-1950: A History of Imperial Diplomacy. - Hertingfordbury (U.K.), 1989.
15 Andreyev A. Soviet Russia and Tibet. - P. 379-394.
16 Wersto Th. Tibet in Sino-Soviet Relations // Asian Affairs. An American Review. 1983. # 10 (3). - P. 70-85.
По мнению Уэрстоу, СССР не играл сколько-нибудь важной роли в китайской аннексии Тибета, и не существовало международного «законного вызова притязаниям Китая», поэтому тибетцы не имели иного выбора, как принять навязанное им Пекином «Соглашение о мерах по мирному освобождению Тибета». Такой вывод является ошибочным, особенно в первой его части, ибо, как показывает исследование диссертанта, СССР не только оказывал политическую и дипломатическую поддержку КНР в тибетском вопросе, но и принял непосредственное участие в операции против Тибета Народно-освободительной армии Китая.
В последние годы в России и за рубежом было опубликовано несколько больших монографических исследований, посвященных новейшей истории Тибета, в которых в той или иной степени затрагивается тема «Тибет в советско-китайских и российско-китайских отношениях». Из российских публикаций следует, прежде всего, упомянуть монографию А.С. Клинова «Политический статус Тибета и позиция держав (1914 г. - конец XX в.)» (Майкоп, 2000), подробно освящающую как саму тибетскую проблему, так и её преломление в политике Китая и внешнеполитических отношениях КНР с державами, включая СССР. В своём труде А.С. Клинов также вкратце характеризует начавшийся на рубеже 1990-х, в годы перестройки и «оживления активности ламаистской церкви в СССР», процесс нового сближения между Россией (буддийскими регионами РФ) и Тибетом (XIV Далай-ламой и «высшими руководителями тибетской оппозиции»). При этом он отмечает, что, хотя в 1990-е гг. представители тибетской оппозиции с молчаливого согласия руководства стран СНГ (включая Россию) и МНР стали практически свободно вести свою деятельность на их территории, «эти государства воздерживаются от оказания активной помощи борцам за независимость Тибета и от официального признания незаконности суверенитета Китая над Тибетом» .
Среди исследований западных тибетологов следует, прежде всего, назвать ставшие классическими монографии М. Голдстейна, А. Лэмба и В.Д. Ша-кабпы18. В этих работах достаточно полно освещается и наиболее драматический, заключительный период существования независимого Тибетского государства. История Тибета уже в составе КНР (до начала 1990-х) подробно рассматривается в недавно опубликованной монографии английского историка тибетского происхождения Церинга Шакья «Дракон в Снежной стране: Современная история Тибета с 1947 г.» (Shakya Ts. The Dragon in the Land of Snows. - London, 1999). Основанная на большом массиве западных, китайских и тибетских источников и отличающаяся объективностью и взвешенностью в изложении и оценке тибетских событий 2-ой половины XX века, монография Шакья считается лучшим на сегодняшний день исследованием по этому периоду тибетской истории. В ней, как и в монографии американского тибетолога М. Голдстейна (1989), встречаются упоминания СССР в связи с обсуждением тибетского вопроса в ООН в 1959, 1960 и 1965 гг. (вопрос об агрессии КНР против Тибета).
Представляют интерес и статьи западных исследователей о стратегической роли Тибета в пригималайском регионе и «стратегическом строительстве», развернутом коммунистическим Китаем в Тибете, и его значении для соседних государств и среднеазиатских республик СССР (О. Клабб, Д. Норбу)19.
17 Клинов А.С. Политический статус Тибета и позиция держав (1914 г. - конец XX в.) - Майкоп, 2000. -С. 439-440.
18 Goldstein M. С. A History of Modern Tibet, 1913-1951. - Berkeley - Los Angeles - London, 1989; Idem: On Modern Tibetan History: Moving Beyond Stereotypes // Tibet and her Neighbours. - P. 217-226; Lamb A. Tibet, China and India 1914-1950: A History of Imperial Diplomacy. - Hertingfordbury, 1989; Shakabpa Ts. W.D. Tibet: A Political History. - New York, 1984.
19 Clubb O.E. Tibet's Strategic Position // Eastern World. 1956. Vol. X. # 12. - P. 18-19; Norbu Dawa. Strategic Development in Tibet: Implications for its Neighbours. // Asian Survey. 1979. Vol. XIX. # 3. - P. 245-259.
Нельзя не упомянуть и нескольких работ, проливающих свет на подрывную деятельность спецслужб США в тибето-гималайском регионе в 1950-е - 1960-е гг. (военная помощь тибетским повстанцам)20.
Эти и другие публикации, как старые, так и новые, носят в целом вспомогательный характер, давая возможность более тщательно рассмотреть отдельные аспекты исследуемой темы.
Характеристика источников.
По исследованной в работе теме существует обширный круг источников, как опубликованных, так и выявленных в отечественных и зарубежных архивах. Использованные в диссертации опубликованные источники по своему происхождению и содержанию представлены несколькими видами. Это, во-первых, разнообразные дипломатические документы, хранящиеся в Архиве внешней политики Российской империи - послания XIII Далай-ламы и тибетских министров Николаю II и министру иностранных дел России (1900, 1901 и 1913 гг.), письма и докладные записки по тибетскому вопросу, переданные в МИД посланником Далай-ламы бурятским ламой Агваном Доржиевым, донесения и депеши российских представителей I в Урге, Пекине и Калькутте, инструкции главы МИД послу в Лондоне, тексты различных соглашений, касающихся Тибета, заключенных Англией, Китаем, Тибетом, Монголией и Россией в период 1890-1914 гг., включая текст англорусской конвенции по Тибету (1907), монголо-тибетский договор (1913) и одобренный МИД проект англо-тибетско-китайской (Симлской) конвенции ( (1914). Эти документы проливают свет на зарождение и развитие русско-тибетского политического диалога на рубеже и в первые полтора десятилетия XX века, его изначально противоречивый характер, обусловленный обострившимся в этот период англо-русским соперничеством в Азии, позицию России по тибетскому вопросу на разных этапах этого диалога, контакты российских дипломатов с правителем Тибета. Большинство из них опубликовано в приложениях к монографиям T.JI. Шаумян, А.В. Дамдинова, В.П. Леонтьева и Н.С. Кулешова, в сборниках архивных документов и материалов, таких как «Международные отношения в эпоху империализма» (1933-1940), «Русско-индийские отношения в 1900-1917 гг.» и в других изданиях21.
20 Grunfeld A.T. A Brief Survey of Tibetan Relations with the United States // Tibet and her Neighbours. - P. 197205; Laird Th. Into Tibet. The CIA's first atomic spy and his secret expedition to Lhasa. - New York, 2002.
21 Шаумян Т.Л. Англия и Россия в борьбе за господство над Тибетом. Приложения, №№ 1-33. - С. 251-339; > Дамдинов А.В. Агван Доржиев: Дипломат, политический, общественный и религиозный деятель. - Улан-Удэ, 1999. - С. 111-118; Известия МИД. 1913. Кн. 1. - С. 50-53 (Депеша уполномоченного в Урге Д. С. С, Коростовца от 6 января 1913 и тибетско-монгольский договор); Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и Временного правительств. Серия 2. Т. 19. Ч, 2. - [М.-Л.], 1939; Т. 20. Ч. 1. - [М.], 1939; Т. 20. Ч. 2. - [М.], Л., 1940; Серия 3. Т. 2. - М. - Л, 1933; Т. 3. - М. - Л., 1933; Т. 4. - М. -Л., 1939; Русско-индийские отношения в 1900-1917. Сборник архивных документов и материалов. - М., 1999; Леонтьев В.П. Иностранная экспансия в Тибете, 1888-1919. - М., 1956. - С. 214-220; Кулешов Н.С. Россия и Тибет в начале XX века. - М., 1992. - Приложение. С. 258-267.
Другую группу опубликованных источников составляют материалы из личных архивов дипломатов и высших государственных деятелей (гр. Ю.А. Головкин, гр. Н.П. Румянцев, А.Н. Куропаткин), востоковедов (С.Ф. Ольденбург, Ф.И. Щербатской) и других лиц, причастных к формированию тибетской политики России или оказывавших на неё влияние. Это - инструкции, данные гр. Ю.А. Головкину в связи с его посольством в Пекин (1805), записка («объяснения») о Тибете митрополита Хрисанфа, представленная министру коммерции гр. Н.П. Румянцеву (1805), дневниковые записи военного министра А.Н. Куропаткина 1903-1904 гг., в которых упоминаются «тибетские планы» Николая II с комментариями на них министра, проект научно-разведывательной экспедиции в Тибет подъесаула Н. Уланова (1903), письма и официальные отчеты о встречах с Далай-ламой в Урге (1905) и Дар-жилинге (1910) востоковеда-буддолога Ф.И. Щербатского, проект П.А. Бадмаева о присоединении к России Китая, Тибета и Монголии, его же памятная записка о противодействии англичанам в Тибете и письма императорам Александру III и Николаю II, а также С.Ю. Витте (1893-1905)22.
22 Из бумаг графа Ю.А. Головкина. Документы о посольстве гр. Головкина в Китай. - СПб., 1898; Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II. - М., 1995. - С. 290-294 («Пояснения на вопросы преосвященного Хри-санфа из путешествия его извлеченные»); Куропаткин А.Н. Дневники // Красный Архив. 1922. № 2. - С. 31, 94, 101, 103; Андреев А.И. От Байкала до священной Лхасы. Новые материалы о русских экспедициях в Центральную Азию в 1-ой половине XX века (Бурятия, Монголия, Тибет). - С.-Петербург - Самара - Прага, 1997. - Приложение. Подъесаул Уланов. Проект Записки о путешествии в Тибет. - С. 51-60; Щербатской Ф.И. Краткий отчет о поездке в Ургу; Из записей во время путешествия в Ургу (1905); Краткий отчет о командировке в Индию // Восток - Запад. Исследования. Переводы. Публикации. - М., 1989. - С. 250-265; Русско-индийские отношения в 1900-1917 гг. Сборник архивных документов и материалов. - М., 1999. - С. 267-274; За кулисами царизма. Архив тибетского врача Бадмаева. - Л., 1925.
Следующая группа источников - это свидетельства военных архивов, как-то: письмо А. Доржиева А.Н. Куропаткину от 11 октября 1900 г. в ответ на предложение военного министра подарить Тибету трофейные китайские пушки, черновики двух записок 2-го генерал-квартирмейстера генерал-майора Я.Г. Жилинского по поводу предполагаемой военно-дипломатической экспедиции П.К. Козлова в Тибет (конец 1903), отчет о деятельности русской разведки в Монголии генерал-майора Орановского, где упоминается о планах переселения Далай-ламы в Россию (1905), записка о Далай-ламе и его деятельности в Монголии подполковника Генштаба А.Д. Хитрово (1906) . Эти материалы свидетельствуют о достаточно активной позиции военного ведомства в тибетском вопросе, контрастирующей с весьма умеренной дипломатической линией, проводимой МИД.
Отдельную группу источников составляют описания хождений в Тибет в XVIII - начале XX века бурятских и калмыцких паломников (Дамба-Доржи Заяев, Пурдаш Джунгруев, База-бакши Менкеджуев, Гомбожаб Цыбиков, Дамбо Ульянов)24, отчеты и путевые дневники русских путешественников-исследователей Центральной Азии (Н.М. Пржевальский, М.В. Певцов, Н.Г. Потанин, П.К. Козлов), а также материалы мемуарно-биографического характера (тибетская, монгольская и русская автобиографии А. Доржиева и сборник документов, о его деятельности в царской России и СССР из фондов Национального архива Бурятии)25. В этих источниках содержатся сведения, как о традиционных религиозных связях бурятских и калмыцких буддистов с Тибетом, так и о попытках властей - царского и затем советского правительств России - установить контакты с правящей верхушкой Тибета с помощью научных экспедиций Русского географического общества, прежде всего экспедиций Н.М. Пржевальского и П.К. Козлова. Путевые записки путешественников также содержат разнообразную информацию о Тибете - его природном мире, социально-политической системе, населении, правителях (в том числе о малолетнем XIII Далай-ламе и его регенте) и о крайне враждебном отношении тибетцев к иностранцам в целом, их стремлении не допустить людей из «внешних стран» в Тибет, и особенно в Лхасу, священный город-резиденцию далай-лам26. Наиболее содержательный источник этой группы - автобиографическая записка на русском языке А. Доржиева (1901), проливающая свет на русофильскую деятельность последнего в 1890-е гг. при дворе Далай-ламы и его визиты в Россию - акции, фактически приведшие к переориентации Лхасы с Китая на Россию как на потенциальную державу-протектора Тибетского государства. Большой интерес представляет и отчет спутника П.К. Козлова по Монголо-Тибетской экспедиции (1899-1901) В.Ф.Ладыгина, содержащий подробное описание торгово-сырьевых рынков Монголии, Западного Китая и Тибета и рекомендации правительству с целью завязывания выгодного для 97 России товарообмена с Тибетом .
23 Андреев А.И. От Байкала до священной Лхасы. - С. 19, 36-37; Павлов Д.Б., Петров С.А. Японские деньги и русская революция. Русская разведка и контрразведка в войне 1904-1905 гг. Документы. - М., 1993. - С. 79229; Записка подполковника Генерального штаба Хитрово о Далай-ламе и его деятельности 1906 г. // Восток. 1966. №4.-С. 136-141.
24 Сазыкин А.Г. Описание Тибета, составленное в XVIII в. бурятским паломником Дамба-Доржи Заяевым // Страны и народы Востока. 1989. Вып. XXVI. Кн. 3. - С. 117-125; Бурятские летописи. - Улан-Удэ, 1995; Хождение в Тибет калмыцкого бакши Пурдаш Джунгруева. Ч. 1. Путь в Тибет // Филологические исследования старописьменных памятников. - Элиста, 1987. - С. 125-144; Ч. 2. У святынь Тибета // Проблемы монгольской филологии. - Элиста, 1988. - С. 135-153; Сказание о хождении в Тибетскую страну Мало-дербетского База-бакши. - СПб., 1897; Цыбиков Г. Буддист-паломник у святынь Тибета // Цыбиков Г. Избранные труды в 2-х т. 2-е изд. Т. 1. - Новосибирск, 1991; Ульянов Д. Предсказание Будды о Доме Романовых и краткий очерк моих путешествий в Тибет в 1904-1905 гг. - СПб., 1913.
25 [Доржиев А.] «Предание о кругосветном путешествии» или повествование о жизни Агвана Доржиева. -Улан-Удэ, 1994; Доржиев Агван. Занимательные заметки. Описание путешествия вокруг света. Автобиография. - М., 2003; Шаумян Т.Л. Англия и Россия в борьбе за господство над Тибетом. Приложение № 2. -С. 252-259 (Автобиография Агвана Доржиева); Страницы из жизни Агвана Доржиева. Архивные документы. -Улан-Удэ, 1993.
26 Пржевальский Н.М. Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки. - М., 1948. - С. 205-226 (глава 12); Он же: Монголия и страна тангутов. - М., 1946. - С. 249-273.
Что касается опубликованных иностранных источников по Тибету, то это, прежде всего, сборники документов Форин оффиса, представленных обеим палатам британского парламента в связи с обсуждавшимся там в 19041905 гг. тибетским вопросом . Эти документы (донесения британских дипломатов в Пекине и С.-Петербурге, меморандумы российских представителей в Лондоне, переписка главы Форин оффиса Г. Лэнсдауна с вице-королём Индии Дж. Керзоном, статс-секретарем по делам Индии Дж. Гамильтоном) дают представление о том, каким образом формировалась тибетская политика лондонского кабинета и в чем состояла суть англо-русских разногласий из-за Тибета, приведших к английской интервенции в Тибет в 1903 г. и фактическому срыву наметившегося в эти годы русско-тибетского сближения.
Важнейшую источниковую базу диссертации составляют архивные документы. Их основной массив сосредоточен в семи крупнейших архивохранилищах России (в Москве и С.-Петербурге) - Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), Архив внешней политики Российской Федерации (АВПРФ), Архив Президента Российской Федерации (АПРФ), Российский государственный исторический архив (РГИА), Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), Российский государственный военный архив (РГВА), Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ряд документов и материалов по тибетской теме был также выявлен и в других архивах, таких как Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), Центральный государственный архив С.-Петербурга (ЦГА СПб.), архив С.-Петербургского филиала РАН, архив С.-Петербургского филиала Института востоковедения РАН, архив Русского географического общества (РГО), архив Музея-квартиры П.К. Козлова, Национальный архив республики Бурятия (НАРБ), Национальный архив республики Калмыкия (НАРК), архивы министерств безопасности этих республик и управления ФСБ по С.-Петербургу и Ленинградской области. Кроме этого при работе над диссертацией были использованы материалы двух британских архивов - Oriental & India Office Collection and Records в Лондоне и Public Record Office в Кью. Тщательное изучение архивных источников позволило, во-первых, значительно расширить уже существующую источниковую базу по теме русско-тибетских отношений (1898-1914), дополнить её рядом новых, неизвестных исследователям документов, во-вторых, реконструировать умышленно засекреченную и до сих пор утаиваемую властями историю советско-тибетских отношений (1918-1929) и, в-третьих, проанализировать два обширных периода: предысторию отношений царской России и Тибета (начало XVIII - конец XIX в.) и период после завершения советско-тибетского диалога и англо-советского соперничества в Тибете, когда СССР и затем постсоветская Россия вновь оказались вовлеченными в обсуждение тибетского вопроса (с представителями нацистской Германии в 1939-1940 гг.; с лидерами КПК и руководством КНР в 1949-1952 и середине 1990-х гг., а также с дипломатическими представителями зарубежных стран в стенах ООН в 1950-1960-е гг.) и были вынуждены сформулировать свою принципиальную позицию по этому вопросу.
27 Ладыгин В.Ф. Некоторые данные о положении торговли в Ганьсу, Тибете и Монголии, собранные во время экспедиции 1899-1902 гг., снаряженной ИРГО // Известия ИРГО. Т. XXXVIII. № 4. - С. 371-466. (Отдельный оттиск: СПб., 1902).
28 Great Britain. Papers relating to Tibet, presented to both Houses of Parliament by Command of His Majesty. Cd. 1920, 2054, 2370. - London, 1904-1905.
Анализ предыстории русско-тибетских отношений (нач. XVIII - конец XIX в.) базируется в основном на уже опубликованных источниках (см. выше). В ходе исследования удалось выявить ряд новых документов - это сведения о Малом Тибете (Ладаке) и пути туда из России, собранные комендантом Семипалатинской крепости (1822), доклад главы Азиатского отдела Главного штаба А.Н. Куропаткина на имя императора Александра II (1878) по поводу проекта 1-ой тибетской экспедиции Н.М. Пржевальского, записка Н.М. Пржевальского, в которой приводятся доводы в пользу присоединения к России Восточного Туркестана и части Северного Тибета (1880-е гг.), отчеты и донесения в Азиатский департамент МИД ургинского консула Я.П. Шишмарева29, содержащие разнообразные сведения - о контактах бурятских и монгольских буддистов с Тибетом в 1890-е гг., о XIII Далай-ламе, о деятельности в Монголии торгового дома П.А. Бадмаева, о посещении Урги чрезвычайным посольством известного закулисного дипломата и тибетофила кн. Э.Э. Ухтомского. В этих документах нашли отражение некоторые малоизвестные или совсем неизвестные историкам факты, относящиеся к эпохе Большой игры, например обращение в 1896 г. Далай-ламы с письмом к главе буддийской церкви Монголии (Ургинскому Хутухте) в связи с «тревожным положением Тибета», вызванным экспансионистской политикой Англии. В целом эти документы свидетельствуют, во-первых, о несомненном интересе к Тибету со стороны российских властей, прежде всего военного руководства, задолго до вступления двух государств в официальные отношения, и, во-вторых, о том, что этот интерес в большой степени подогревался обострившимся в последнюю четверть XIX в. англо-русским соперничеством.
Отношения между царской Россией и Тибетом (1898-1914). Большинство наиболее значимых дипломатических документов по истории русско-тибетских отношений сосредоточены в АВПРИ (фонды «Китайский стол», «Среднеазиатский стол», «Азиатский департамент», «Миссия в Пекине») и уже введены в научный оборот отечественными историками (A.JI. Попов, П.И. Остриков, А.Ф. Остальцева, Т.Л. Шаумян, Н.С. Кулешов, Е.А. Белов, А.В. Дамдинов). Некоторые новые документы, относящиеся к этому периоду, были выявлены в фонде «Китайский стол»: это
1) материалы о переговорах между Россией и Англией о русской границе с Монголией и западным Китаем (1907) с целью заключения соответствующего соглашения в рамках англо- русской конвенции по персидским, афганским и тибетским делам;
2) отзыв Я.П. Шишмарева на поданную А. Доржиевым в МИД в 1907 г. докладную записку о более тесном сближении России с Монголией и Тибетом, свидетельствующий о разделении российской дипломатией монгольского и тибетского вопросов (д. 744);
3) проект ответного письма Далай-ламе вице-консула в Ур-ге А.Я. Хионина (1915), позволяющий говорить о полной утрате Россией интереса к Тибету после окончательного раздела сфер интересов и влияния России и Англии в Азии накануне первой мировой войны (д. 670).
29 РГИА. Ф. 1264, on. 1, д. 319, лл. 130-139; РГВИА. Ф. 400, on. 1, д. 553, л. 10; РГИА. Ф. 971, on. 1, д. 181 (Н.М. Пржевальский. «О возможной войне с Китаем, о природных условиях, ископаемых богатствах и добыче золота в Центральной Азии», 1884-1888; АВПРИ. Ф. Китайский стол. Д. 562, 575; Архив СПб Ф ИВ РАН. Ф. 44. , on. 1, д. 18 (Копии отчетов русских консулов в Урге, Улясутае, Кобдо, Шанхае, 1862-1891). Лл. 8789 об.
Ряд дипломатических документов находится также в РГИА в фонде министерства финансов (ф. 560): среди них перевод монгольского текста и тибетский текст письма Далай-ламы С.Ю. Витте (1900), материалы, относящиеся к учреждению российского консульства в Дацзянлу для поддержания связи с Лхасой (1901), материалы о выдаче денежной ссуды Далай-ламе (1908), блок документов, освещающих англо-тибетские, англо-китайские и тибетско-ки-тайские отношения и позицию России по тибетскому вопросу в 1908-1913 гг.
Совершенно новым и практически не разработанным источником по истории русско-тибетских отношений являются материалы востоковедных архивов, прежде всего переписка между востоковедами, путешественниками (С.Ф. Ольденбург, Ф.И. Щербатской, кн. Э.Э. Ухтомский, А.Н. Казнаков, П.К. Козлов, Б. Барадийн, Ц. Жамцарано), руководителями Императорской Академии наук и РГО (великие князья Константин Константинович, Николай Михайлович, П.П. Семенов-Тян-Шанский) и лицами, находившимися в окружении Далай-ламы и являвшимися посредниками в его сношениях с российскими дипломатическими представителями в Монголии и Китае (А. Доржиев, Н. Дылыков, Ц. Добданов, Р. Бимбаев)30. В этой переписке содержится обширная информация конфиденциального характера, прежде всего сведения о Далай-ламе, его политических взглядах, настроениях и планах в период двух его вынужденных эмиграции (1904-1912), а также о закулисной политической деятельности Доржиева с целью содействия установлению более тесных отношений между Россией и Тибетом. Два наиболее ценных документа из этой группы источников - это обнаруженная диссертантом неизвестная ранее автобиографическая записка Доржиева (1904), содержащая ряд любопытных подробностей о его поездках в Россию, переговорах с царским правительством и пребывании в Лхасе в 1903-1904 гг., а также проект военно-дипломатической экспедиции в Тибет (1903), предложенный П.К. Козловым руководству Главного штаба, с целью восстановления статус-кво в Тибете, нарушенного английской военной экспедицией Ф. Янгхазбенда31. Важность этих документов состоит в том, что они расширяют наши представления о характере русско-тибетского диалога на его начальном этапе, показывают, что Россия не была пассивным наблюдателем во время английской интервенции в Тибет, но взвешивала возможность оказания Англии активного противодействия.
Еще одна группа новых источников - корреспонденция на тибетском языке из архивов РАН и РГИА. Среди них несколько писем Далай-ламы, тибетских министров и сановников на имя Николая II и А. Доржиева (1900, 1910-1911 гг.) и одно письмо Доржиева губернатору Гьялцена (1900)32. Представляют интерес также и сохранившиеся в русском переводе и частично по-тибетски два письма и открытка нового фаворита Далай-ламы Царонга П.К.Козлову (1909-1910 гг.)33. Письма Далай-ламы и тибетских министров содержат обращение правителей Тибета к России за помощью, в связи с вторжением в Тибет в 1910 г. карательных войск генерала Чжао Эрфена для восстановления китайского сюзеренитета над Тибетом. Об этом же говорится и в одном из писем Царонга Козлову.
30 Архив СПб Ф РАН. Ф. 6, 208 (оп. 3, д. 28, 52, 170, 196, 210, 274, 685), 725; Архив РГО. Ф. 18 (оп. 3, д. 74, 211,214,265,465, 505, 698); РГИА. Ф. 1072, оп 2, д. 6.
31 Архив СПб Ф РАН. Ф. 208, on. 1, д. 146, лл. 11-14 («Биография старшего цанит-хамбы, состоящего при Далай-ламе, Лхарамбо Агвана Доржиева», б/д., написана карандашом, с большим количеством орфографических и грамматических ошибок, предположительно является автобиографией А. Доржиева). Архив РГО. Ф. 18, on. 1, д. 40 (рукописная копия, б/д).
32 Архив СПб Ф РАН. Ф. 725, оп. 3, д. 267,270,273,279; РГИА. Ф. 1102, оп. 2, д. 110, лл. 11-14.
33 Архив РГО. Ф. 18, оп. 3, д. 465.
Отношения между СССР и Тибетом (1918-1929). Исследование советско-тибетских отношений существенно затруднено практически полной недоступностью основного массива источников по теме, хранящихся в АВПРФ. Недоступными для исследователей являются и материалы военных архивов, в частности переписка между НКИД и РВС СССР (1923) по вопросу о продаже Тибету советского оружия и посылке военных инструкторов в Лхасу34. Диссертанту удалось познакомиться лишь с немногими из документов, находящихся на открытом доступе в АВПРФ. Это, во-первых, материалы, относящиеся к деятельности полуофициальной «Тибето-Монгольской миссии» при буддийском храме в Ленинграде в начале 1930-х и, во-вторых, ряд различных по содержанию документов - письмо Г.В. Чичерина члену коллегии НКИД С.И. Аралову о финансировании советско-монгольской миссии в Тибет (1926) и его же письмо председателю Антирелигиозной комиссии при СНК Е.М. Ярославскому в связи с арестом в Верхнеудинске 88 бурятских лам (1927), отзыв НКИД о Б. Мухарайне, одном из участников советской миссии в Тибет С.С. Борисова (1927), информационное письмо: «К предполагаемой поездке Банчин-Богдо» (1927). Наиболее интересные документы в первой группе - справка НКИД о А. Доржиеве (ок. 1934), где дается довольно позитивная оценка его дипломатической деятельности и личным качествам, удостоверение (мандат) Доржиева за подписью руководства НКИД (1935) и его политическое завещание (1936), в котором представитель Тибета в СССР подводит итог своей многолетней работе по сближению Тибета и России (Ф. Референтс тура по Китаю) . Среди документов второй группы следует прежде всего отметить письмо заведующего отделом информации НКИД А.А. Каллиникова, содержащее сведения о намечавшейся поездке во Внутреннюю Монголию и МНР Панчен-ламы (Банчин-Богдо), об отношении руководства МНРП к такому визиту, а также характеристику общеполитической ситуации на Дальнем Востоке в этот период в связи с активизацией деятельности прояпонской «мукденской клики» северокитайского милитариста ген. Чжан Цзолина (Ф. Секретариат Карахана). Большой интерес представляет и письмо Г.В. Чичерина Е.М. Ярославскому, свидетельствующее о негативном отношении главы НКИД к репрессиям против буддийского духовенства Бурятии, поскольку такие акции наносят ущерб внешнеполитическим интересам СССР (Ф. ОДВ НКИД).
Характеристика второго этапа российско-тибетского взаимодействия, дающаяся в диссертации, опирается в основном на материалы из Архива Президента РФ и РГАСПИ, которые в большой степени компенсируют недоступные для исследователей документы из АВПРФ и позволяют достаточно подробно, объективно и достоверно реконструировать тайный диалог Москвы и Лхасы в 1920-е гг. Тибетское досье в АПРФ содержит 24 микрофильмированных документа, охватывающих период 1922-1929 гг.36, в которых раскрывается подход советского правительства к тибетской проблеме, и намечаются конкретные мероприятия с целью сближения двух государств. Это докладные записки в форме служебных писем секретарю Политбюро ЦК И.В. Сталину наркома иностранных дел Г.В. Чичерина и члена коллегии НКИД С.И. Арало-ва по поводу посылки в Тибет двух политических экспедиций (1923 и 19251926 гг. у. В них определяются цели и задачи этих экспедиций, формулируются их «программы», намечаются темы для обсуждения с тибетским правительством, даются оценки социально-политической обстановки в Тибете. В одной из записок приводится характеристика руководителя экспедиции 1927 г. известного государственного и партийного деятеля Калмыкии 38 А.Ч. Чапчаева .
34 РГВА. Ф. 33987 (оп. 3-е).
35 АВПРФ. Ф. 100, on. 1, пап. 1, д. 10, лл. Моб.; оп. 19, пап. 19, д. 26, лл. 8-10 (письмо-завещание А. Доржиева опубликовано в кн.: Андреев А.И. Буддийская святыня Петрограда. - Улан-Удэ, 1992. - С. 76-78; Он же: Буддийские ламы из Старой Деревни // Невский архив. Историко-краеведческий сборник. 1993. - С. 343-344; Он же: Храм Будды в Северной столице. - СПб., 2004. - С. 195-197.
36 Архив Президента Российской Федерации (АПРФ). Ф. 3, оп. 65, д. 739 (Китай, КНР - О Тибете. 8. II. 1922 -30. VIII. 1962), лл. 1-91 (мкф.).
37 Там же. - Лл. 17-24, 30, 62-69.
38 Там же. - Лл. 73-74.
К этой же группе документальных свидетельств относится и коллективное письмо на имя И.В. Сталина (1928) за подписью Е.М. Ярославского, П.Г. Смидовича, М.А. Трилиссера и Л.М. Карахана в связи с планами посылки в Лхасу делегации советских буддистов-обновленцев , а также докладная записка в Политбюро бывш. полпреда в МНР П.М. Никифорова (1929), призывающая активизировать советскую политику в отношении Тибета, а именно: начать торговые операции с Тибетом через китайскую провинцию Ганьсу40, записки Ф.Э. Дзержинского, МА. Трилиссера и Г.В. Чичерина, касающиеся научных экспедиций в Тибет П.К. Козлова и А.В. Барченко (соответственно 1923 и 1925 гг.)41. Эти документы в своей совокупности позволяют сделать вывод, что тибетская политика СССР была теснейшим образом связана как с дальневосточной политикой, так и с политикой, проводимой советским государством в отношении своих соседей в Центральной Азии - МНР и относительно автономных западных провинций Китая.
Другим видом документов являются инструкции и постановления советских партийных органов разных уровней. К ним относятся: «Программа деятельности монголо-тибетского отдела Азиатского бюро» (1920) и инструкция сотруднику этого отдела42; решение Секции восточных народов Сибирского областного бюро ЦК РКПб об отправке в Лхасу «секретно-рекогносцировочной экспедиции» (январь 1921)43, решения Политбюро ЦК по «тибетским экспедициям» НКИД (1923-1928)44.
39 Там же. - Лл. 81-83. Копия этого письма хранится в РГАСПИ в фонде Е.М. Ярославского (ф. 89, оп. 4, д. 171, лл. 2-4).
40Там же.-Лл. 88-91.
41 Там же. - Лл. 7-15,57-60.
42 РГАСПИ. Ф. 495, оп. 152, д. 157, лл. 11-14.
43 Там же. - Оп. 154, д. 87, л. 1-1 об. (машинописная копия).
44 АПРФ. Ф. 3, оп. 65, д. 739, л. 16 (постановление от 9 августа 1923 г.), л. 61 и 69 (постановления от 7 и 21 января 1926 г.), л. 80 (постановление от 19 июля 1928 г.), л. 84-86 (постановления от 4, 11 и 18 октября 1928 г.).
Отдельную группу источников составляют письма и записки делового характера:
- главы Дальневосточного секретариата ИККИ Б.З. Шумяцкого Г.В. Чичерину и С.И. Духовскому (заведующий Восточным отделом НКИД) по поводу организации первой советской экспедиции в Тибет (1921)45;
- бывшего представителя Далай-ламы в России А. Доржиева на имя Чичерина, Духовского и Шумяцкого по тому же вопросу (1921)46;
- председателя ЦИК Совета депутатов трудящихся Калмыцкого народа А.Ч. Чапчаева совместно с заведующим калмыцким отделом Наркомнаца A.M. Амур-Сананом председателю СНК В.И. Ленину с предложением о посылке к северо-индийской границе, через Тибет, экспедиционного отряда калмыков-буддистов (1919)47;
- представителя НКИД СССР в Средней Азии А. Знаменского Г.В. Чичерину (1925)48.
Наибольшую ценность для исследования представляют материалы, проливающие свет на характер и результаты советско-тибетских переговоров в период 1922-1928 гг. К ним в первую очередь относится отчет о поездке в Лхасу В.А. Хомутникова (1922), хранящийся в Национальном архиве Республики Калмыкия в Элисте49.
Недоступность отчетов двух других политических агентов, посетивших Лхасу в 1924 и 1927 гг., сотрудника Восточного отдела НКИД С.С. Борисова и А.Ч. Чапчаева, до некоторой степени восполняется материалами из уже рассекреченных архивов. Это, прежде всего, стенограмма лекции о современном Тибете, прочитанной Борисовым (под псевдонимом Баторский) весной 1927 г. на заседании кафедры зарубежного Востока научно-исследовательской ассоциации Коммунистического университета трудящихся Востока (КУТВ) им. И.В. Сталина50. В этой лекции Борисов довольно подробно и откровенно рассказал о своей поездке в Тибет, дал анализ политической ситуации в стране, охарактеризовал отношение рядовых тибетцев к Советской России, а также привел содержание некоторых из своих бесед с Далай-ламой и главкомом тибетской армии Царонгом. Другим важным документом является устное сообщение АЛ. Чапчаева о его беседе с Далай-ламой по религиозным вопросам, записанное в Восточном отделе ОГПУ (1928)51. Информация Чапчаева представляет несомненный интерес, поскольку свидетельствует о большой озабоченности Далай-ламы состоянием буддийской религии в СССР. О результатах политических переговоров Чапчаева с правителем Тибета упоминается в проекте докладной записки об организации научно-торговой экспедиции в Тибет П.М. Никифорова .
45 РГАСПИ. Ф. 495, оп. 154, д. 97, л. 9,12 (машинописная копия).
46 НАРБ. Ф. 643, д. 2, 3, 4. Некоторые из них опубликованы в сб.: Страницы из жизни Агвана Доржиева. Архивные документы. - Улан-Удэ, 1993. - С. 30-41.
47 РГАСПИ. Ф. 2, оп. 2, д. 183, лл.1-4 (машинописная копия). На оригинале имеется резолюция В.И. Ленина.
48 Там же. Ф. 62, оп. 2, д. 245, лл, 27-29.
49 HAPK. Ф. 150, on. 1, д. 4а. Совр. машинописная копия. Опубликован с некоторыми сокращениями в кн.: Бембеев В.Ш. Человек из легенды. Исторический очерк. -М., Элиста, 1991. - С. 84-93.
50 РГАСПИ. Ф. 532, оп. 4, д. 343, лл. 1-62 (машинописная копия с пропуском одного листа).
Важным источником при изучении советско-тибетских отношений служат также аналитические обзоры «О буддийских районах» и «Военное дело в Тибете», составленные по результатам экспедиции Чапчаева в середине 1928 г. соответственно Восточным отделом ОГПУ и, предположительно, Разведуправлением Штаба РККА53. Первый из материалов особенно ценен тем, что там дается анализ политической обстановки в дальневосточном и центральноазиатском регионах, в странах «буддийской сферы» (Бурятия, Внешняя и Внутренняя Монголия, Тибет) по состоянию на конец 1927 г., а также содержит ряд конкретных предложений по установлению более тесных связей с Тибетом.
51 Там же. - Ф. 89, оп.4, д. 162, лл. 142-144 (машинописная копия).
52 Там же. - Ф. 144, on. 1, д. 42 (Материалы и записи по научно-торговой экспедиции в Тибет, 1929). Лл. 7-8 (машинописная копия).
53 Там же. - Ф. 89, оп. 4, д. 162 («О буддийских районах»), Лл. 51-70, 73 (машинописная копия); HAPK. Р-137, on. 1, д. 2 («Военное дело в Тибете»), Лл. 153-164 (машинописная копия).
В диссертации были использованы и другие архивные источники, позволившие более детально разработать отдельные аспекты темы советско-тибетских отношений. Это, во-первых, судебно-следственные материалы из архивов министерств безопасности республик Бурятии и Калмыкии, управления ФСБ по С.-Петербургу и Ленинградской области. Наиболее значимыми из них являются протоколы допросов Ш. Тепкина (главы буддийской церкви Калмыцкой автономной области) и руководителя третьей советской экспедиции в Тибет А.Ч. Чапчаева, а также показания бурятских лам по делу Д. Мункужапова (глава бурятских буддистов) и А. Доржиева54. Показания Тепкина содержат сведения о поручении, данном ему Далай-ламой в 1922 г. в связи с посещением Лхасы делегацией В.А. Хомутникова, о бегстве Панчен-ламы из Тибета и попытках Доржиева установить с ним связь, о планах буддистов в 1927 и последующие годы отправить в Лхасу своего представителя и др. Чапчаев в своих показаниях рассказал об «особом задании», полученном в НКИД накануне поездки в Тибет, - удалить из Лхасы калмыка-эмигранта и английского агента 3. Хаглышева, поскольку его антисоветская агитация подрывала престиж СССР среди тибетцев, а также о политических взглядах номинально возглавлявших монгольскую миссию Гомбодчийна и Амуланга. В показаниях бурятских лам содержится информация о связях Доржиева с Далай-ламой в 1920-е гг. и его попытках отправить в Лхасу своих эмиссаров после начала репрессий.
Материалы об обучении группы тибетских студентов на рабфаке Ленинградского института живых восточных языков (ЛИЖВЯ) в 1925-1931 гг. (списки студентов и слушателей, личные дела студентов, учебные программы, переписка администрации института с НКИД и др.) представляют собой важное свидетельство о советско-тибетском сотрудничестве в сфере образования55 - единственный из неполитических проектов, который удалось реализовать советскому правительству.
В личной переписке востоковедов (письма Ф.И. Щербатского С.Ф. Оль-денбургу)56 упоминаются планы Г.В. Чичерина и Л.М. Карахана, относящиеся к первой советской экспедиции в Тибет, и посещение Лхасы экспедицией С.С. Борисова. Несомненный интерес представляют и проекты несостоявшихся научных экспедиций в Тибет Ф.И. Щербатского, П.К. Козлова и А.В. Бар-ченко57. Содержащаяся в них информация определенно указывает на то, что советские лидеры придавали политическое значение этим поездкам, поскольку авторы проектов, во всяком случае Щербатской и Козлов, намеревались вступить в контакт с Далай-ламой, с которым встречались ранее.
54 Архив министерства безопасности Республики Калмыкия. Д. 940-р и 422-р; Архив министерства безопасности Республики Бурятия. Д. 2217 и 2768.
55 ЦГА СПб. Ф. 7222, оп. 8, д. 12, лл. 81, 97, 102-103, 175об.; оп. 9, д. 8, лл. 1-7; оп. 10, д. 7а, лл. 1, 3, 9; оп. 10, д. 10, лл. 1-5; оп. 30, д. 181,224, 750; оп. 38с, д. 5, лл. 3,29, 39.
56 Архив СПб Ф РАН. Ф. 208, оп. 3, д. 685, лл. 118, 162-162 об. (автографы).
57 Архив СПб Ф РАН. Ф. 148, on. 1, д. 97, лл. 78-87 (машинопись); Архив РГО. Ф. 18, оп. 2, д. 107 (автограф); АВПРФ. Ф. 100, on. 1, п. 1, д. 1, лл. 8-19 (черновые заметки, автограф); Ф. Референтура по Тибету, on. 1, пор. 1, пап. 4, лл. 9-10 (машинопись).
Дополнительным источником по теме советско-тибетских отношений послужили свидетельства устной истории: информация, полученная от одного из участников советско-монгольской миссии в Лхасу в 1927 г., ныне покойного М.Т. Бимбаева (интервьюирован диссертантом в Элисте в апреле 1993 г.), и текст (нарратив) «Сквозь империалистическую блокаду», составленный историком, проф. Элистинского университета Ю.О. Оглаевым на основе воспоминаний участника второй советской экспедиции в Тибет 1924 г. Ф.В. Баханова. Оба этих материала содержат чрезвычайно ценные сведения о посещении Тибета двумя секретными советскими миссиями, встречах их членов в Лхасе с представителями тибетских правящих кругов и оппозиции, хотя в них и не приводится каких-либо подробностей дипломатических переговоров, поскольку последние происходили конфиденциально между Далай-ламой и руководителями этих миссий.
Что касается британских архивов (Oriental and India Office Collection and Records и Public Record Office), то в них наибольший интерес представляют отчеты о поездках в Лхасу «политических агентов» в Сиккиме (Political agents in Sikkim) Ч. Белла, Ф.М. Бейли и Ж.Л. Уиера. Эти чиновники англо-индийской колониальной администрации, имевшие постоянную резиденцию в Гангтоке, являлись главными проводниками английской политики в отношении Тибета. Сиккимские резиденты трижды в течение десятилетия (в 1920-1921, 1924 и 1930 гг.) посещали Лхасу с официальными визитами, в ходе которых обсуждали с Далай-ламой и его министрами главным образом вопросы индо-тибетских отношений. Их отчеты, представленные в департамент по иностранным и политическим делам при правительстве Индии58, содержат разнообразную информацию - дают оценку политической обстановке в Тибете, сообщают о реформах, проводимых Далай-ламой с английской помощью, характеризуют отношения Тибета с соседними странами - Индией, Непалом и Китаем. Сведения о СССР и её «тайных эмиссарах» в Лхасе весьма скупы и поверхностны, хотя и не лишены определенного интереса. В их основе лежат сообщения лхасских информаторов англичан, некоторые из которых кажутся вполне достоверными, поскольку были получены от хорошо осведомленных лиц проанглийской ориентации.
Помимо этих официальных отчетов в британских архивах хранятся многочисленные краткие донесения Бейли и Уиера в форме конфиденциальных писем, содержащие текущую информацию о Тибете, включая сведения о деятельности советских агентов в Лхасе.
Другим важным источником являются письма к Бейли его личного помощника Норбу Дхондупа (Norbu Dhondup), освещающие пребывание в Лхасе летом - осенью 1927 г. советско-монгольской миссии (так наз. «монгольского посольства»)59. В этих письмах, со ссылкой на сообщения одного из конфидентов Далай-ламы Кхенчунга, содержится довольно подробный рассказ о пребывании этой миссии в Лхасе - о реакции Далай-ламы на её приезд, о предполагаемых целях визита «красных русских», о попытках советника монгольского посла Цепага Доржи (А.Ч. Чапчаева) получить аудиенцию у правителя Тибета, о «секретном письме» Доржиева Далай-ламе и многое другое. Сами переговоры, однако, остались за рамками этого рассказа, поскольку состоялись после того, как Дхондуп покинул Лхасу в октябре 1927 г. Тем не менее, информация тибетского чиновника и одновременно английского агента представляет немалый интерес, поскольку существенно дополняет сведения российских источников, воссоздавая ту крайне неблагоприятную атмосферу, в которой проходил визит советско-монгольской делегации.
58 ОЮС: /L/P&/10/1113. Bell Ch. Lhasa Mission. Final Report, Delhi, 29 November 1921; F.M. Bailey's Report of Lhasa Mission, 28 October 1924; J.L. Weir's Report of Lhasa Mission, 18 November 1930.
59 OIOC: Mss Eur F 157/240.
В архиве Public Record Office удалось выявить группу документов, ранее неизвестных исследователям. В неё входят два секретных донесения Бейли, озаглавленных «Советская деятельность в Тибете» (Soviet Activity in Tibet), от 2 сентября и 14 октября 1924 г. на имя заместителя главы Департамента по иностранным и политическим делам Латимера с приложениями (все в машинописных копиях)60. В этих донесениях Бейли сообщал своему шефу в Дели о тревоге тибетского правительства по поводу «большевистских интриг», а также о прибытии в Лхасу 1 августа 1924 г. советской делегации, состоявшей из двенадцати человек (шесть бурят и шесть калмыков). В приложении содержались переводы с монгольского двух писем, врученных Далай-ламе руководителями делегации - одно от бурятского правительства за подписью председателя СНК БМ АСССР М.Н. Ербанова, от 28 июля 1923 г., другое от представительства Калмобласти при Наркомнаце, от 3 июня 1923 г., вместе с двумя краткими сопроводительными письмами Далай-ламы Бейли, а также донесения двух начальников Нагчукского округа, где располагался главный погранично-пропускной пункт на пути в Лхасу, от 20 августа 1924 г. Письма советских представителей, пересланные Далай-ламой Бейли после его отъезда из Лхасы, по сути, являются рекомендательными письмами, в которых руководители миссии Церинг Доржи (С.С. Борисов) и Баяр Ту (Б. Вампилон) названы «паломниками». В них вкратце сообщалось об установлении в России нового политического строя, основанного на принципах равенства и братства, о предоставлении бурятам и калмыкам национальных автономий, а также права свободно исповедовать свою религию. Обнаруженные документы, несомненно, являются ценным источником, свидетельствующим о доверительности в отношениях Далай-ламы с «сиккимскими резидентами» и об определенном влиянии британской дипломатии на внешнюю политику Тибета в начале 1920-х.
60 PRO: FO 371/10291.
Не менее интересен и «Лхасский дневник» Бейли 1924 г.61 (В архиве ОЮС имеются два его варианта - краткий (4 стр.) и подробный (44 стр.), оба в машинописных копиях.) Дневник содержит ежедневные записи Бейли о пребывании в Лхасе между 17 июля и 16 августа, а также записи, которые он делал в пути после выезда из Лхасы, вплоть до 24 августа. В них зафиксированы все основные события визита английского дипломата - его встречи с представителями тибетских верхов, в том числе с главкомом Царонгом, премьер министром Шолкханом и Далай-ламой, вкратце изложено содержание наиболее важных разговоров (приведены в форме от 3-го лица). Дневник Бейли ценен для нас, прежде всего, упоминаниями о миссии С.С. Борисова и об экспедиции П.К. Козлова, которая в это время находилась в Урге в ожидании разрешения на выезд в Тибет. Интерес представляют и сообщения Бейли о том, что в ходе его дружеских бесед с тибетцами неоднократно затрагивалась русская тема - вопрос о большевиках и большевистской пропаганде в Тибете.
Отдельный блок документов составляют недавно рассекреченные материалы британской разведки о Н.К. Рерихе. Наиболее важные из них - это донесение в Лондон от 7 июня 1928 г. одного из сотрудников разведывательного бюро Департамента внутренних дел индийского правительства Ф. Айсмонге-ра, в котором содержатся сведения о лицах, находившихся в окружении Рериха в 1920-е гг. в США и Индии, индийских националистах-революционерах Д.Г. Мукерджи, Х.Г. Говиле и С. Тагоре62. Эти материалы, возможно, дают ключ к пониманию того, каким образом формировались политические взгляды Рериха, и что подвигло художника-мистика на тайную поездку в Москву, а затем в Тибет во главе «посольства западных буддистов» к Далай-ламе.
Анализ советско-германских переговоров по индо-афгано-тибетским вопросам в 1939-1940 гг. (обсуждение разработанных нацистами антибританских диверсионных операций «Аманулла» и «Тибет») основан преимущественно на уже опубликованных немецких источниках (документы МИД Германии) и некоторых архивных документах, переданных диссертанту немецким тибетологом Исрун Энгельхардт, активно разрабатывающей тему германо-тибетских связей63. Эти материалы позволяют говорить о том, что СССР и нацистская Германия одинаково оценивали военно-стратегическое значение территории Тибета и пригималайских буддийских государств-буферов как потенциального плацдарма для нападения на Британскую Индию.
Тема «Тибет в советско-китайских и российско-китайских отношениях в 1950-1990-е гг.» рассмотрена с привлечением всех доступных на сегодняшний день источников. Это в первую очередь опубликованные документы: 1) стенограммы переговоров И.В. Сталина с Мао Цзедуном и Чжоу Эньлаем в 1950-1952 гг., доклад делегации ЦК КПК И.В. Сталину (1949) и некоторые другие материалы64 и 2) стенограмма переговоров Н.С. Хрущева с Мао Цзедуном и другими руководителями КНР в октябре 1959 г.65 В то же время был использован ряд неопубликованных источников из архива президента РФ (1951-1962 гг.). Это различные по содержанию документы (записки в Политбюро А.А. Громыко, В.В. Кузнецова, В. Зорина, постановления и выписки из приложений к постановлениям Президиума ЦК, инструкции делегации СССР в ООН)66, в которых освещается позиция высшего советского партийного руководства по тибетскому вопросу, полностью совпадающая с позицией пекинских лидеров, и намечаются конкретные мероприятия с целью не допустить обсуждения этого вопроса на XIV и XVI сессиях Генеральной ассамблеи ООН. Особенно показательны в этом отношении инструкции, направленные советскому послу в КНР и дипломатическим представительствам СССР за рубежом в связи с подавлением войсками НОАК Лхасского восстания 1959 г. Что касается позиции СССР периода перестройки и позиции постсоветской России в 1990-е гг., то они предельно четко выражены в заявлениях МИД СССР и в официальных документах (совместная российско-китайская декларация 1996 г.)67.
61 Baily F.M. Diary of Visit to Lhasa. // OIOC: Mss EurF 157/214a (long version); L/P&S/10/1113 (short version).
62 OIOC: C/P&J/12/291 (1926-1934, 68 стр.).
63 Documents on German Foreign Policy 1918-1945, Series D (1937-1945). Vol. VIII. - London, 1961-1964 (Doc. ## 60, 369, 376, 965); Werner von Hentig. Aufzeichnungen // Institut fur Zeitgeschichte (Munich). ED 113/2. S. 31; донесения в германский МИД П. Кляйста (архив МИД Германии. Политический департамент: АА. R 901, 61179).
64 Дедовский A.M. Переговоры Сталина с Мао Цзэдуном в декабре 1949 - феврале 1950 // Новая и новейшая история. 1997. № 1.; Он же: Стенограмма переговоров И.В. Сталина с Чжоу Эньлаем в августе - сентябре 1952 г. // Новая и новейшая история. 1997. № 2; Он же: СССР и Сталин в судьбах Китая. Документы и свидетельства участника событий 1937-1952. - М., 1999. - С. 88-109.
65 Переговоры Н.С. Хрущева с Мао Цзэдуном 31 июля - 3 августа 1958 г. и 2 октября 1959 г. // Новая и новейшая история. 2001. № 1-2 (публикация B.M. Зубка).
66 АПРФ. Ф. 3, оп. 65, д. 739, лл, 92-158.
67 Известия. 1991. 13 июля; Дипломатический вестник. 1996. № 5. - С. 18.
Китайскую точку зрения по тибетскому вопросу достаточно полно отражает опубликованный в Пекине в 1959 г. рборник документов «О тибетском вопросе» и ряд изданий на русском языке пресс-канцелярии Госсовета КНР 1990-х гг., посвященных двум главным аспектам этого вопроса: обоснование законности китайского суверенитета над Тибетом и соблюдение прав человека в Тибете.
Точка зрения тибетского правительства в изгнании отражена в обращениях XIV Далай-ламы к мировому сообществу, его Нобелевской лекции и двух автобиографиях («Свобода в изгнании» и «Моя страна и мой народ»), в многочисленных изданиях Департамента информации и международных связей центральной тибетской администрации в Дхарамсале (на русском и английском языках), а также Центра тибетской культуры и информации в Москве, являющегося неофициальным духовным представительством Далай-ламы в Российской Федерации.
Ценная информация о посещении Тибета в первой половине 1950-х гг. советскими специалистами и военными советниками содержится в устных сообщениях военного переводчика М.И. Демиденко (сведения о выборе места для строительства аэродрома под Лхасой и инспекционной поездке в Западный Тибет группы высокопоставленных офицеров НОАК и советских советников). Кроме этого диссертантом была получена информация от переводчика Далай-ламы А.А. Терентьева (о визитах Далай-ламы в Россию в 1990-е гг. и его отношении к новой России) и от председателя Комитета по правам человека Верховного Совета РФ С.А. Ковалева (о встрече Далай-ламы с российскими парламентариями). Эти устные свидетельства позволяют говорить о том, что СССР в 1950-е гг. продолжал проявлять интерес к Тибету, ввиду стратегического положения этой страны, и оказывал некоторую помощь китайскому правительству в его усилиях интегрировать Тибет в составе КНР, а также дают представление о возобновившихся в 1990-е гг. российско-тибетских контактах в связи с начавшимся национальным (религиозно-культурным) возрождением в трех буддийских субъектах РФ (Бурятии, Калмыкии и Туве).
Важным источником по всему исследуемому периоду послужила обширная мемуарно-историческая литература - книги о Тибете русских и западных путешественников XIX-XX вв., журналистов, воспоминания дипломатов, государственных деятелей (С.Ю. Витте, В.Н. Ламздорф, Я.П. Коростовец, О.А. Трояновский, В.М. Молотов, Н.С. Хрущев) и других лиц, автобиографии и биографии (А. Доржиев, XIII и XIV Далай-лама, Т.Ж. Норбу). В дневниковых отчетах первых английских послов в Тибет Дж. Богля и С. Тернера (1775, 1783) приводятся любопытные сведения о посещениях бурятскими и калмыцкими буддистами Лхасы, упоминаются попытки Екатерины II завязать торговые отношения с Тибетом68. В книгах чиновников англо-индийского правительства (Ф. Янгхазбенд, Э. Тейхман, Ч. Белл, Д. Макдональд и X. Ричардсон) содержатся сведения о контактах царской России и СССР с тибетским правительством, характеризуется политика XIII Далай-ламы в отношении России и СССР, цитируются его весьма резкие высказывания о большевиках и проводимой ими антирелигиозной политике69. Неся на себе печать индивидуальности и политических пристрастий авторов, мемуары участников и свидетелей рассматриваемых событий дополняют и обогащают исследование.
В работе также использованы периодические издания XVIII-XX вв. - различные публикации на тибетскую тему в российских (в том числе советских и постсоветских), английских, индийских и китайских печатных органах. Эти публикации, комментируя те или иные связанные с Тибетом события, отражают широкий спектр мнений - официальную точку зрения правительств России (СССР), Китая (КНР), Англии, США и других держав, взгляды оппозиционных кругов, независимых общественных, правозащитных и иных организаций и религиозных групп, что в целом позволяет более ёмко, многосторонне и объективно раскрыть исследуемую тему.
68 An Account of an Embassy to the Court of the Teshoo Lama, in Tibet, containing a narrative of a journey through Bootan, a part of Tibet, by Captain Samuel Turner. - London, 1800; Markham C.R. Narratives of the Mission of George Bogle to Tibet and of the Journey of Thomas Manning to Lhasa. - London, 1879.
69 Younghusband F. India and Tibet. - London, 1910; Bell Ch. Tibet Past and Present. - Oxford, 1924; Idem: Portrait of a Dalai Lama. The Life and Times of the Great Thirteenth. - London, 1946 (repr. 1987); McDonald D. Twenty Years in Tibet. - London, 1932; Richardson H.E. Tibet and its History. - London, 1962.
Хронологические рамки исследования:
начало XVIII в. (время вхождения бурят и калмыков в состав Российской империи и демаркации российско-китайской границы в 1727 г.) - конец XX в. (окончание президентства Б.Н. Ельцина) охватывают весь период, в течение которого Россия (Российская империя, СССР, постсоветская Российская Федерация) прямо или косвенно взаимодействовала с Тибетом, проявляла тот или иной интерес к Тибету и пыталась использовать тибетский вопрос в политических целях, не находясь в прямых отношениях с этой страной. Этот обширный период можно разделить на следующие отрезки:
1) предыстория русско-тибетских отношений (начало XVIII - конец XIX века;
2) русско-тибетский диалог (1898-1914);
3) советско-тибетский диалог (1918-1929);
4) советско-китайское сотрудничество в тибетском вопросе (1950-е гг.);
5) использование СССР тибетского вопроса для нажима на руководство КНР (2-я половина 1960-х - начало 1980-х); начало пастырских визитов в СССР XIV Далай-ламы;
6) восстановление и дальнейшее развитие религиозных связей между буддийским населением Бурятии, Калмыкии и Тувы и тибетскими буддийскими иерархами, завязывание дружественных отношений руководителей этих республик с тибетским правительством в изгнании при полном отсутствии каких-либо официальных контактов между РФ и этим правительством (1990-е гг.).
Территориальные рамки исследования определяются его содержанием - рассмотрением взаимодействия (политического и религиозного) России и Тибета, с одной стороны, и России и Китая (КНР) по поводу Тибета - с другой. Под последним мы понимаем государство, находившееся в XVIII в.- 1913 г. под сюзеренитетом Китайской (Цинской) империи и затем (1913-1951) существовавшее как де-факто независимое государственное образование. Тибет в его этнографических границах (так наз. Большой Тибет) включает в себя территории Амдо (Кукунорский округ), У-Цзан (владения Далай-ламы и Панчен-ламы) и Кхам (Восточный Тибет). С 1951 г. Тибет находится в составе КНР, где образует Тибетский автономный район (ТАР), приблизительно соответствующий территории У-Цзана, в то время как Амдо и Кхам разделены на 9 тибетских автономных округов, входящих в состав нескольких провинций КНР, непосредственно граничащих с ТАР (Цинхай, Ганьсу, Сычу-ань, Юньнань).
Методологическую основу диссертации составляют базовые принципы современной исторической науки, прежде всего принципы историзма и объективности. Принцип историзма предполагает рассмотрение исследуемых исторических событий и процессов в их взаимосвязи и развитии, а принцип объективности ориентирует на всесторонний анализ и достоверную оценку исторических фактов.
В работе используются следующие общеисторические методы:
- проблемно-хронологический (описание событий во временной последовательности);
- историко-генетический, позволяющий выявить тенденции и конкретные причины, приведшие к зарождению политического диалога России (СССР) и Тибета, его развитию и затем постепенному свертыванию;
- историко-сравнительный, который дает возможность сопоставить механизмы формирования «тибетской политики» России (СССР) и Англии в ходе их полуторавекового соперничества в центральноазиатском регионе, а также Китая (КНР);
- историко-типологический, необходимый для характеристики вариантов решения тибетского вопроса, разрабатывавшихся политическими лидерами царской России и СССР, Англии (и её правопреемницы после 1947 г. Индии) и Китая - императорского, республиканского и коммунистического.
Диссертантом были также использованы методики «устной истории» для получения дополнительной информации об описываемых событиях от их свидетелей или участников. Полученные таким способом свидетельства (в форме нарративов, транскриптов и отдельных сообщений) позволили не только расширить источнико-фактологическую базу исследования, но и явились ценным подспорьем в процессе исторической реконструкции ряда ключевых эпизодов (напр., при рассказе о советских миссиях в Тибет), принимая во внимание скудность доступных на сегодняшний день официальных источников по теме советско-тибетских отношений и советско-китайского взаимодействия в тибетском вопросе.
Научная новизна. В отличие от предшествующих исследований, в которых освещается только один период в истории российско-тибетских отношений (1898-1914), в диссертации впервые восстановлена целостная история политического и религиозного взаимодействия России и Тибета. В работе дается более чем полуторавековая предыстория отношений между двумя государствами и анализируется обширный период после окончания двухстороннего диалога (1950 - 1990-е), когда СССР и затем постсоветская Россия, не поддерживая прямых отношений с тибетскими лидерами, тем не менее, занимали определенную позицию в тибетском вопросе. Это позволяет выявить как некоторые общие черты, так и принципиальные различия в подходах к тибетской проблеме царского, советского и постсоветского правительств, а также раскрыть сущность интереса российского государства к Тибету, показать тесную связь этого интереса с внешнеполитическими приоритетами России и её внутренней политикой на различных исторических этапах.
Исследование основано на большом количестве новых источников на русском и иностранных языках (архивные материалы, мемуарная литература, журнально-газетные публикации, свидетельства устной истории), которые таким образом вводятся в научный оборот.
Практическая значимость работы заключается в том, что её содержание и выводы могут найти применение в практике российской дипломатической службы, которой косвенно приходится сталкиваться с тибетской проблемой в связи с активизацией религиозно-культурных контактов населения буддийских регионов РФ с Далай-ламой и другими тибетскими буддийскими иерархами. Они также могут быть использованы при изучении политической истории российского государства и в курсах лекций по истории российско-китайских и международных отношений.
Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы проведённого исследования отражены в работах автора на русском и английском языках. Отдельные аспекты диссертационной темы были освещены в докладах на конференциях Международной ассоциации тибетологических исследований (International Association for Tibetan Studies): в Фагернесе (Норвегия) в 1992 г., в Граце (Австрия) в 1995 г., в Сент-Эндрюсе (Шотландия) в 2001 г., в Оксфорде (Англия) в 2003 г. и Байкальского государственного университета экономики и права в 2004 г., а также в лекциях, прочитанных в 1994 г. на восточном факультете Стокгольмского университета и на кафедре монголоведения Кембриджского университета.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, шести глав, разделённых на параграфы, заключения и списка источников и литературы.
На защиту выносятся следующие основные положения:
По теме диссертации опубликованы следующие работы:
Монографии:
1 Андреев А.И. От Байкала до священной Лхасы Новые материалы о русских жстедициях в Центральную Азию в 1-ой половине XX века (Бурятия, Монголия, 1 ибет) СПб -- Самара Прага, 1997 318 с. 20 тг л.
2 Andreyev A Soviet Russia and Tibet' The Debacle of Secret Diplomacy Leiden Boston, 2003 - 433 c. - 28 п л.
3 lleip Кузьмич Козлов. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923-1926 Ред-сосг ТИ Юсупова, сосг АН Андреев Научное наследие Т 30. СПб.: «Наука», 2003 - 1039 с. - 76 п. л.
4. Андреев А.И Храм Будды в Северной столице СПб.. 2004 221 с 8,7 тт. л.
Статьи
Во Введении обосновывается актуальность темы, определяются обьект и предмет, хронологические и территориальные рамки исследования, формулируются его цель, задачи и методолотическая основа, анализируется историография и источники по исследуемой теме, отмечаются нови «та работы и сё практическая значимость.
В первой главе работы - «Россия и Тибет в XVIII - XIX вв » - рассматривается предыстория отношений царской России и Тибета.
В первом параграфе «Попытки завязывания отношений с Тибетом в XVIII нач. XIX в » - исследуются истоки российско-тибетскою взаимодействии, отмечается, что Россия впервые стала проявлять интерес к Тибету после вхождения в её состав двух могподоязычных народов - калмыков и бурят, являвшихся в большинстве своём буддистами по исповеданию (калмыки) или переходивших в буддизм под влиянием прозелитистской деятельности странствующих монгольских тибетских лам. Именно благодаря этим народам и завязались в XVIII в. первоначальные связи между Россией и Тибетом В дальнейшем (вплоть до начала XIX в.) русское правительство предпринимало определенные усилия, как для сбора сведений о Тибете, так и для завязывания отношений с сто правяшей верхушкой, главным образом с целыо установления торговою обмена между двумя странами Об этом свидетельствуют письма Екатерины II главе буддийской церкви Монголии (Уртинскому Хутухте) и Панчен-ламе (второму по значению иерарху Тибета), инструкции, данные тр. Ю.А. Головкину в связи с сто посольством в Пекин в 1805 г., сбор сведений о Тибете, предпринятый в том же году министром коммерции тр. Н.П. Румянцевым, и деятельность купца-дипломата Мехти Рафаилова, неоднократно посещавшею в 1810 1920-е I г Кашмир и Ладак (Малый Тибет)
В этом же параграфе дается характеристика политическою статуса Тибета, отмечается, что в XVIII в. Тибет начал постепенно утрачивать свою независимость вследствие военно-политической экспансии маньчжурских правителей Китая (династия Цинов). Цины же рассматривали Тибет, прежде всего как подвластную им, вассальную «внешнюю территорию» своею рода буферный щит, предохраняющий собственно Китай от иноземною вторжения. Ту же оборонительную функцию выполняли и завоеванные маньчжурами Внешняя Монголия (Халха), Ойратское ханство и Восточный Туркестан (Снньцзяп) В то же время Тибет как центр и «святая земля» северною буддизма был призван распространять «умиротворяющее» влияние на монгольских и тибетских буддистов подданных Цинов Сами же тибетские иерархи считали себя не вассалами, но «партнерами» цинских императоров, что, по мнению Е.Л Беспрозвапных, являлось «самообманом, призванным сохранить престиж Церковного руководства в глазах тибетскою населения»
Контакты бурят и калмыков с Лхасой прервались в самом конце XVIII в после того. как тибетские власти, скорее всего под давлением Цитюв, перестали допускать в свою страну иностранных подданных, что привело к полной изоляции Тибета от остальною мира почти на целое столетие
Второй параграф «Тибет и Большая игра в Центральной Азии» прослеживает причины возникновения ашло-русского соперничества из-за Тибета, пазл? Большой игры Самоизолировавшийся oт остальною мира Тибет оказался между двумя встречными потоками экспансий стремительно расширявшихся британской и российской империй и неизбежно должен был стать объектом их взаимных притязаний. Прологом Большой игры явилось начавшееся в 1870-е гг интенсивное географическо-рекогносцировочное исследование Тибетскою нагорья Англией и Россией. Англо-индийские разведчики-«пандиты» исследовали в основном его южные части, примыкающие к Индии Русские путешественники северную и северо-восточную окраины Тибета. В 1880-е 1890-е п обе державы почти одновременно пытались выйти на связь с Далай-ламой и его теократическим правительством. Россия делала такие попытки неоднократно в 1880-е гг с помощью экспедиций Н М Пржевальского. Со своей стороны, Англия, воспользовавшись соглашением с Китаем (Чифуеская конвенция 1876 г), отправила в 1885 г. в Лхасу тортовую миссию во главе с К Маколеем. Тибетские власти, однако, не допустили ни русских, ни англичан в свою столицу. О стремлении, как Англии, так и России распространить на Тибет свою коммерческо-торговую деятельность и через неё установить политические контакты с Лхасой говорят заключенные Англией с Китаем договоры о Сиккиме и Тибете (1890 и 189^) и авантюристичный проект присоединения к России «монголо-тибетско-китайского Востока» [I.A. Бадмаева (1893). В результате тайною посещения Лхасы ai си тами Бадмаева (в 1895 i ) министр финансов и фактический руководитель российской внешней политики С Ю Витте сформулировал главную цель тибетской политики России противодействие установлению английского протектората над Тибетом. В Петербурге опасались, что, установив контроль над Лхасой, англичане смогут оказывать внияпие па бурятских и калмыцких буддистов, равно как и на мусульман в Русском Туркестане через соседний с Тибетом Синьцзян, где также имело место англо-русское соперничество Таким образом, политика России в отношении Тибета являлась с самого начала преимущественно политикой сдерживания Англии. Другая составляющая политики - признание Тибета подвластной Китаю территорией, поскольку Россия выступала за сохранение целостности и неприкосновенности Поднебесной империи (принцип, также сформулированный Витте) те есть тибетская политика России, по сути являлась продолжением или допопнением ее китайской политики в эпоху, когда клонившаяся к закату империя Цинов стала объектом территориальных притязаний и захватов империалистических держав.
Вторая глава «Русско-тибетское сближение, 1898-1906» ana ш тирует наиболее активную фазу русско-тибетского диалога. Начато ему положили визиты в С'.-Петербург (в 1898, 1900 и 1901 гг.) ближайшего советника и фаворита XIII Далай-ламы Тубтена Гьяцо бурятского ламы Агваиз Доржиева (1853/54-1938), которые подробно рассматриваются в первом параграфе главы - «Миссии А. Доржиева в Россию: начало русско-тибетскою диалога». Обращаясь к России за помощью, Далай-лама рассчитывал, что могущественная Северная держава «белого царя», являясь антагонистом Англии и в то же время покровителем буддийских народов, сможет выступить в роли протектора Тибета, заняв место его прежнего сюзерена, политически ослабевшею Цинского Китая. Русское правительство решило пойти навстречу Лхасе, воспользовавшись крайне благоприятной для него ситуацией, когда внимание правящих кругов Англии было отвлечено от Тибета событиями на юге Африке. где англичане вели войну с бурскими республиками (1899 1902). Англо-бурская война позволила России активизировать свою политику на Дальнем ВоеIоке и в Центральной Азии (Персия, Афганистан и Тибет). В конце 1901 i Государственный Совет принял решение об установлении дипломатических отношений с Тибетом путем создания политическою агентства (консульства) в юр Дацзянлу (провинция Сычуань) - фактически пункта для наблюдения за деятельностью англичан в этой части Китая и в Тибете. В то же время Петербург не хотел связывать себя какими-либо серьёшыми обязательствами в oтношении Тибета и потому уклонился от заключения доювора об установлении русского протектората над Тибетом, то к чему более всего стремилась Лхаса. Тем не менее, Николай II счел необходимым письменно заверить Далай-ламу в том, что «дружественное и вполне блаюсклонное расположение» России к Тибету явится гарантией безопасноети последнего.
В параграфе также рассматриваются контакты А Доржиева с военным министром А.Н. Куропаткиным, свидетельствующие о желании Лхасы получить военную помощь России (оружие и инструкторов), и обсуждается возможноегь посылки «русского оружия» (винтовок Бердана) в Тибет в 1901 1902 гг.
Проявляя определенный политический интерес к Тибету и пытаясь завязать более тесные отношения с его правителями, Россия вместе с тем стремилась к сохранению изолированного, закрытого положения этой страны, полагая, что «открытием» Тибета в первую очередь воспользуются англичане благодаря сопредельности Тибета и Индии Именно по этой причине С Ю. Витте оценивал довольно скептически перспективы установления торговых отношений между Россией и Тибетом.
Второй параграф - «Английская военная экспедиция и Тибет (1903-1904) и её последствия» - посвящен одному из наиболее драматических событий тибетской истории. Инициатором такой экспедиции выступил новый вице-король Индии лорд Дж. Керзон, один из идеологов «наступательной политики» (forward policy) Британской империи в Азии. Керзон был крайне встревожен дошедшими до него сведениями о «чрезвычайном посольстве» Доржиева к царскому двору, подозревая, что Россия и Тибет достигли тайной договорённости или даже заключили между собой дотовор за спиной англичан.
Егo подозрения еще более усилились, после того как летом 1902 г. в китайской прессе появился текст несуществующего тайного русско-китайского соглашения, по которому Пекин передавал Петербургу свои права на управление Тибетом и эксплуатацию его природных богатств «в обмен на русскую поддержку и помощь в сохранении целостности Китайской империи». Установление русского влияния в Лхасе, по мнению Керзона, представляло потенциальную угрозу дня индийской границы, что, в конечном счете, и побудило его пойти на превентивную меру, чтобы расстроить «русскую интриту» в Тибете.
Военная экспедиция в Тибет под началом полковника Ф Яшхазбенд стала серьезным испытанием для зарождавшегося русско-тибетского политического альянса. Изначально она задумывалась исключительно как дипломатическая миссия с целыо настоять на выполнении Тибетом статей непризнанного им Сиккимского торгового трактата 1893 г. Военной экспедиция стала лишь после того, как тибетцы отказались oт ведения переговоров на своей территории, в Камбадзонге, в результате чего англо-индийские войска, с санкции Лондона, двинулись втлубь страны и в августе 1904 г. вступили в Лхасу. Далай-лама, не получив русской помощи, вынужден был покинуть страну, за что был низложен китайским богдыханом. В его отсутствие Ф Яшхазбенд принудил тибетские власти к подписанию унизительного для них договора (Лхасская конвенция от 7 сентября 1904 г ), фактически превратившего страну н английский протекторат.
Российская дипломатия в период, предшествующий английской интервенции (1902 1904), занимала довольно активную позицию в тибетском вопросе и прилагала немалые усилия, чтобы не допустить проникновения англичан в Тибет. 8 апреля 1903 т. министр иностранных дел В.11 Ламздорф направил депешу Форин оффису, в которой фактически была сформулирована тибетская политика России, покоившаяся на двух основных принципал - невмешательства в тибетские дела и сохранения статус-кво в Тибете, т. е. положения, при котором Тибет должен был оставаться частью единого китайского государства и, следовательно, находиться вне сферы английского влияния Такой статус-кво, однако, был нарушен отправкой Керзоном военной экспедиции в Тибет. Этот шаг застал царскую дипломатию врасплох, а начавшаяся вскоре война с Японией не позволила России выступить в защиту Тибета. Все же Л.II Куропаткин предпринял некоторые ответные меры - в январе 1904 г он отправил на разведку в Лхасу, с личной санкции царя, труппу калмыков-буддистов во главе с подъесаулом Н. Улановым. В то же время Главный штаб взвешивал возможность посылки в Лхасу более солидной военно-дипломатической экспедиции во главе с капитаном Г1.К. Козловым, которая должна была «добиться дня русских тех же привилегий, каких добивается Англия своей экспедицией, но избегать во что бы то пи стало конфликта с Англией». Оба эти факта определенно говорят о намерениях России оказать противодействие английской интервенции в Тибет с целью восстановления баланса сил в этом стратегически важном регионе.
Экспедиция Янгхазбенда позволила Англии добигься своей главной цели - связать Тибет прочными узами с Индией Вместе с тем заключение англо-тибегской конвенции привело к устранению России с «тибетскою поля» Большой игры, превратив Тибет в законную сферу английског о влияния.
В третьем параграфе «Пребывание Далай-ламы в Монголии» - освещается деятельность Далай-ламы во Внешней Монголии (куда он бежал из Тибета от англичан) и его контакты с русским правительством и предегавите-лями военных и востоковедных кругов в 1905-1906г. Неожиданное появление Далай-ламы в Урге, вблизи русской границы, поставило Петербург в грудное положение. Политически ослабленная войной с Японией и революцией, Россия была более не в состоянии проводить активную политику в Центральной Азии. Она не могла оказать реальной помощи Тибету, на которую не без основания рассчитывал Далай-лама, памятуя о данных ему царем «обещаниях». И хотя в МИДе поначалу (весной 1905) взвешивалась возможность предоставления Далай-ламе убежища в России, от этой политически опасной комбинации вскоре отказались в пользу более простого решения - удалить Далай-ламу от русских границ, убедив его вернуться в Лхасу. Только в этом случае руководство МИД обещало ему дипломатическую поддержку, но не более того. В то же время дипломатическое ведомство пыталось ограничить контакты тибетского лидера с представителями российских военных кругов в Монголии, открыто симпатизировавших Далай-ламе, и блокировало (в 1905 и в нач. 1906) поддержанный Генштабом и лично царем проект 11 К. Козлова о военном экскорте из русских казаков-буддисюв, который должен был сопроводить Далай-ламу из Монголии в Тибет. В целом, Петербург, следуя своей традиционной политике в Китае, стремился примирить Далай-ламу с Пекином, не сочувствуя его сепаратистским настроениям - объединиться с монголами в единое государство под русским протекторатом.
В третьей главе диссертации - «Англо-русское размежевание в Азии и Тибетский вопрос, 1906-1914» - анализируются события, приведшие к разделению сфер влияния России и Англии в Центральной Азии и добровольному, полному устранению России о г тибетских дел накануне первой мировой войны.
Первый параграф - «Англо-русская конвенция 1907 т. и её влияние на тибетскую политику России» - посвящен переговорам России и Англии по тибетскому вопросу (1906-1907) и заключению между ними соглашения, фактически положившего конец их соперничеству из-за Тибета. Потерпев сокрушительное поражение в войне с Японией, Россия была вынуждена отказаться от проведения прежнего экспансионистского курса на Дальнем Востоке и в Азии вообще, что сделало для нее жизненно необходимым соглашение по азиатским вопросам (персидскому, афганскому и тибетскому) с ее главным соперником на континенте. К такому шагу царскую дипломатию подталкивала и новая расстановка сил на европейской политической арене, где необычайно возрос удельный вес Германии. В англо-русской конвенции по Тибету обе державы взаимно признали сюзеренитет Китая над этой страной, обязались уважать территориальную целостность Тибета и воздерживаться от вмешательства в его внутреннее управление. В самом начале переговоров новый министр иностранных дел России А П Извольский обозначил «ближайшую» и единственную цель тибетской политики России, с учетом её нового внешне политического курса и тех неоспоримых преимуществ, которые Англия получила в Тибете благодаря заключению Лхасской конвенции и затем отдельного договора с Китаем но Тибету 1906 г. «ограждение в пределах возможности обособленности Тибета, дабы предотвратить поглощение его Антлией» По сути, это была та же политика сдерживания Англии в Тибете, намеченная С'.Ю Витте десятью годами ранее.
Соглашение с Англией в целом оказалось выгодным для России. При этом Далай-лама, находясь в Монголии, по-прежнему оставался в сфере русского влияния и продолжал, благодаря своему высокому авторитету, служить русским интересам в этой стране, политическое значение которой заметно возросло в годы после окончания русско-японской войны. Стремясь укрепить свои связи с буддийским первосвященником, русское правительство распорядилось в августе 1908 г. выдать ему, по его ходатайству, ссуду в размере 110 тысяч серебряных лап (220 тыс. рублей) Эти средства требовались Далай-ламе для посещения Пекина, где он намеревался вести переговоры с маньчжурским императором об условиях своего возвращения в Лхасу.
Англо-русская конвенция в то же время принесла несомненную пользу и Китаю, позволив ему значительно активизировать свою политику в отношении Тибета. Маньчжурские власти постепенно переходят к наступательной политике прежде всего в Восточном Тибете, пытаясь распространить административный контроль Китая на мелкие полунезависимые кияжсства, расположенные в тибето-китайской пограничной области.
Второй параграф «Тибетский вопрос в англо-русских отношениях в предвоенные годы» - исследует роль Тибета в отношениях России и Англии в 1910 1913 гг период нового тибетского кризиса. Едва вернувшись в Лхасу в начале 1910т., Далай-лама вынужден был вновь бежать из страны, на этот раз в соседнюю Индию, от вторгшихся в Тибет из Сычуани китайских карательных войск ген. Чжао Эрфена. Главная цель этой акции Пекина состояча в восстановлении Цинами своего контроля над Тибетом фактически в превращении его территории в одну из китайских провинций.
В течение более двух лет Далай-лама и сопровождавшие его члены тибетского правительства (Кашага) провели в Даржилинге, где английские власти предоставили им убежище. При этом, однако, новый вице-король Индии лорд Минто с самого начала дал понять Далай-ламе, что Англия не может оказать Тибету военной помощи против Китая, что явилось бы нарушением англо-русской конвенции. Но и российская сторона по той же самой причине не желала активно вмешиваться в китайско-тибетский конфликт Поэтому призывы Далай-ламы к Николаю 11 о помощи в 1910 1911 т остались без ответа. В результате правитель Тибета приходит к мысли, что только совместные, сотласованные действия Англии и России смотут остановить китайскую агрессию и обеспечить Тибету независимый статус. Его идея совместного англо-
русского протектората над Тибетом, однако, не вызвала сочувствия ни в Лондоне, ни в Петербурге.
Сущность нового подхода российской дипломатии к Тибету была сформулирована в конце 1911 т министром иностранных дел С Д Сазоновым и сводилась к приданию преимущественных прав Англии в Тибете, дающих ей право входить в двухсторонние оглашения с Тибетом по политическим и экономическим вопросам. Интересы же России в Тибете, по мнению Сазонова, носят исключительно религиозный характер. Такая позиция свидетельствовала о готовности Петербурга отступить от выполнения условий конвенции 1907 г в пользу Англии. В начале 1912 г российский дипломат Л.Х. Ревелио-ти передал Далай-ламе письмо Николая II, в котором содержался совет царя «следовать политике доброго согласия с великобританским правительством»
Синьхайская революция (1911 1913), приведшая к свержению Цинской династии, ускорила решение тибетского кризиса. Прежние вассальные отношения между Китаем и Тибетом, равно как Китаем и Внешней Монголией, автоматически исчезли, но республиканское правительство Юань Шикая попытаюсь заменить их новой формой зависимости, приравняв Тибет и Монголию к китайским провинциям Ситуация, однако, вышла из-под контроля Пекина в конце 1911 I. Монголия объявила о своей независимости и несколько позднее (в начале 1913 г., после изгнания китайских войск из Тибета и возвращения в Лхасу Далай-ламы) примеру Монголии последовал и Тибет.
События в Монголии и Тибете подтолкнули Россию и Англию к проведению более активной политики в отношении этих бывших вассалов Китая. 3 ноября 19121 Россия заключила договор с монгольскими князьями о создании автономной Внешней Монголии под фактическим русским фогекторатом. В то же время МИД отклонил новые инициативы Доржиева и Далай-ламы с целью привлечь Россию к решению тибетского вопроса, как не затрагиваюшие ее непосредственных интересов. Что касается Англии, то она стремилась сохранить буферный Тибет в сфере своею влияния, не нарушая при этом статей англо-русской конвенции. Лондон продолжал признавать сюзеренитет республиканского Китая над Тибетом, но быт категорически против превращения страны в китайскую провинцию, т.е. против установления китайского суверенитета над Тибетом.
Третий параграф - «Независимость Тибета и Симлская конференция» анализирует шаги британской и российской дипломатии, направленные на окончательное решение тибетской проблемы. Обретение независимости Тbбета потребовало от Далай-ламы решения ряда неотложных задач, таких как улучшение системы государственного управления, реорганизация армии, а также урегулирование дипломатических отношений с пекинскими властями. Несмотря на удаление с тибетской территории китайских чиновников и войск, статус Тибета с юридической точки зрения оставался неопределенным и спорным, ввиду того, что правительство Юань Шикая продолжало рассматривать Тибет как китайскую провинцию. Состоявшаяся в 1913-1914 гг. в Симле и Дели конференция представителей Англии, Тибета и Китая была призвана урегулировать тибето-китайские отношения и провести демаркацию границы между Китаем и Восточным Тибетом. Планы англичан по созданию автономного Внешнего Тибета под номинальным сюзеренитетом Китая, но фактически под их собственным контролем, однако, потерпели неудачу. Пекин отказался ратифицировать Симлское соглашение, признав неудовлетворительным проведенное разграничение Внешнего и Внутреннего Тибета.
Весной 1914 г. Форин оффис передал МИД России проект Симлской конвенции для получения его одобрения русской стороной. С.Д Сазонов внес некоторые поправки в этот проект, не вызвавшие возражения у англичан. В то же время, воспользовавшись благоприятной для России ситуацией, глава МИД сделал попытку заключить новую дипломатическую сделку с англичанами, путем размена уступками в тибетском и афганском вопросах. Сазонов был готов согласиться на посещение английским торговым агентом Лхасы (что запрещалось конвенцией 1907 г.) за соответствующую компенсацию - согласие Англии на посылку Россией своих агентов в Афганистан, где Россия имела гораздо большие экономические интересы, чем в Тибете. Сделка «Тибет на Афганистан», однако, сорвалась в самый последний момент.
В четвертой главе - «Советская Россия в поисках сближения с Тибетом, 1918-1925» - исследуется политика ССОР в отношении Тибета и рассматриваются наиболее важные акции советского правительства с целью завязывания дружеских отношений с этой страной.
В первом параграфе - «Революция в России и Тибет» - освещаются обстоятельства, привлекшие внимание большевистских лидеров к Тибету осеныо 1918 г., и рассказывается о ранних проектах советских экспедиций в Тибет - буддолога Ф.И. Щербатского (1918), калмыцких партийно-государственных деятелей А.Ч. Чанчаева и AM. Амур-Санана (19! 9) и литератора и оккультиста A.B. Барченко (1920). Чапчаев и Амур-Санан впервые выдвинули идею использования единоверных с тибетцами калмыков в качестве пропагандистов и распространителей революционной идеологии среди народов буддийского Востока. Предложенный ими проект, совпавший по времени с 3-й англо-афганской войной и лично одобренный В.И Лениным, предполагал посылку на тибето-индийскую границу небольшою вооруженною отряда под видом буддийских паломников для снабжения оружием пограничных племен и организации антибританской диверсии.
Ни один из названных проектов не был осуществлен по причине гражданской войны, отрезавшей Красную Москву ог Восточной Сибири и Монголии.
Во втором параграфе - «Рекогносцировочная экспедиция В А. Хомутникова, 1921 -1922» - содержится подробный рассказ об пой поездке, имевшей целыо проведение разведки в Тибете и завязывание первоначальных контактов с Далай-ламой и тибетским правительством. Эта акция, задуманная осенью 1920 г., во время визита в Москву делегации монгольских революционеров, была реализована Наркоматом иностранных дел (Г В Чичериным) совместно с Дальневосточным секретариатом ИККИ (Б.З. Шумяцким) при деятельном участи A. Доржиева, привлеченного к сотрудничеству большевиками.
Советская делегация, замаскированная под буддийских паломников, прибыла в Лхасу 9 апреля 1922 г. Её глава кавалерийский командир-калмык В.А. Хомутников сразу же вступил в контакт с Далай-ламой, с помощью секретаря последнего, также калмыка UI. Тепкина В ходе нескольких аудиенций ему удалось рассеять подозрения правителя Тибета и сто главных министров относительно нового режима в России, проинформировать их о принципах и целях национальной и внешней политики советского государства и подготовить почву для последующих официальных переговоров между двумя странами. Далай-лама изъявил желание установить «добрососедские» отношения с Советской Россией и дал Хомугникову понять о своем недовольстве политикой англичан. Тибетские министры, со своей стороны, просили об оказании помощи Тибету - послать в Лхасу специалистов по изготовлению пороха и боеприпасов, а также телеграфистов для работы на радиотелеграфном аппарате, подаренном делегацией Далай-ламе. На просьбу Хомутникова направить тибетское посольство в Москву Далай-лама ответил отказом, ссылаясь на возможные осложнения с англичанами, однако согласился послать в качестве своего представителя Ш. Тепкина.
Активизация советской политики на тибетском направлении являлась частью революционной экспансии юного советского государства под лозунгом борьбы с мировым (прежде всего британским) империализмом за освобождение народов Востока от колониального гнета. В то же время Англия, со своей стороны, предпринимала не менее энергичные усилия для сближения с Лхасой с целью превращения Тибета в буфер, изолирующий Индию от влияния большевистской России. Осенью 1920 г тибетскую столицу посетил сиккимский резидент Ч. Белл. В ходе своего 11-месячного визита Беллу удалось договориться с Далай-ламой об оказании ему помощи в модернизации Тибета, включая реорганизацию и вооружение тибетской армии, проведение телеграфной линии от Гьянпзе к Лхасе, разведку полезных ископаемых и т. д.. Что было несомненным успехом британской дипломатии. Таким образом, Тибет в начале 1920-х. вновь становится объектом англо-русского соперничества, в основе которого лежало идеологическое противостояние СССР и капиталистического Запада.
Третий параграф - «Миссия С.С.Борисова - Б.В. Вампилона, 1923-1925» - посвящен главной дипломатической акции советского правительства в отношении Тибета. Рассказ об этой миссии предваряется сообщением об утверждении в конце 1922 г. под эгидой Наркоминдела (11КИД) неофициального тибетского представительства при буддийском храме в Петрограде во главе с А Доржиевым. Этот факт свидетельствует о фактическом признании СССР независимого тибетского государства - ???, с помощью которого большевики, очевидно, пытались поднять свой авторитет в глазах Лхасы. 9 августа 1923 г Политбюро на своём заседании утвердило программу новой советской дипломатической экспедиции в Тибет, составленную Г В. Чичериным. Эта программа намечала создание представительства СССР в Лхасе, предоставление Тибету советской помощи в военной, экономической и культурной областях, а также в сфере образования (продажа тибетской армии современною оружия, посылка в Лхасу военных инструкторов, налаживание торговых связей между СССР и Тибетом, обучение тибетской молодежи в советских учебных заведениях). Возглавить делегацию было поручено сотруднику НКИД С С Борисову и буряту Б.В. Вампилову.
Сущность тибетской политики СССР, сформулированной тем же ТВ Чичериным, сводилась к двуединой задаче - восстановлению дружественных отношений с тибетским правительством, в первую очередь с Далай-ламой, бывшим другом России, и одновременно подрыву английского влияния в Тибете. В отличии от весьма умеренной политики сдерживания Англии в Тибете, проводившейся царской дипломатией, СССР был готов к более решительным действиям, к оказанию активного противодействия Англии и прямому вмешательству в тибетскую ситуацию. Это позволяет говорить о том, что тибетская политика большевиков была, по сути, наступательной политикой, частью их широко распропагандированной «мирной инициативы» на Вос токе. Вместе с тем юридически неоформленный статус Тибета создавал определенные трудности для советской дипломатии. Полная нетвисимость Тибета от Китая, к которой стремился Далай-лама, была неприемлемой для Москвы, считавшей, что это неизбежно приведет к захвату Тибета Англией. Поэтому НКИД поручил Борисову прозондировать почву о возможности советского посредничества в урегулировании тибетско-китайских отношений. Более того. в преддверии восстановления дипломатических отношений с Лондоном, советское руководство согласилось пойти на заключение англо-советско-тибетского договора для обеспечения «неприкосновенности Тибета», посчитав, что к такому соглашению должен быть привлечен и Китай «на почве федеративной программы». Это позволяет говорить о советской формуле «независимого Тибета»: автономный Тибет в составе федеративной Китайской республики.
Советская миссия достигла Лхасы 1 августа 1924 1 и находилась в Тибете около грех месяцев. Переговоры Борисова с Далай-ламой, однако, не имели успеха, что отчасти можно объяснить контрвоздейсгвием на последнего английскою дипломата Ф.М Ьейли. Находясь в Лхасе одновременно с Борисовым, Ьейли приложил немалые усилия, чтобы убедить Далай-ламу и членов его правительства в том, что большевики и их пропаганда представляют серьезную опасность для Тибета.
По наблюдению Борисова, внутреннее положение в Тибете было крайне нестабильным. Далай-лама пытался лавировать между двумя основными политическими группировками - военной, к которой принадлежали молодые офицеры-англофилы, сторонники прозападных реформ во главе с главкомом тибетской армии Царонгом. и клерикалами-консерваторами. Раскол в обществе усугубляло бегство из страны (в конце 1923) Панчен-ламы, недовольного новой фискальной политикой лхасской администрации. Осев в 1925 г. в Пекине, Паичен-лама сохранил большое число единомышленников в Тибете, которые в основном являлись ламами-китаефилами, сторонниками восстановления связей Тибета с Китаем. Борисов также выделял мелкое, рядовое ламство, тесно связанное с русской (бурятско-калмыцкой) колонией в крупнейшем тибетском монастыре Дрепунг (в окрестностях Лхасы), среди которого находилось немало монахов, открыто симпатизировавших Советской России. Все это делало ситуацию в Тибете потенциально взрывоопасной.
Пятая глава - «Кризис в советско-тибетских отношениях, 1926-1929» - анализирует критический период в отношениях СССР и Тибета, приведший к их свертыванию на рубеже 1930-х.
В первом параграфе - «Советско-монгольское посольство, 1926-1928» - рассказывается о посылке в Лхасу в конце i 926 г. советско-монгольской миссии во главе с А.Ч Чапчаевым и Г'омбод-чийном. Поводом для неё послужили драматические события в Тибете весной 1925 г. - репрессии, обрушенные Далай-ламой на «новых военных» (включая Царонта), заподозренных в заговоре против него. В Москве, однако, эти события интерпретировались как взрыв антибританского «национально-освободительного движения» и отход Далай-ламы от прежней ориентации на Англию. Стремясь воспользоваться этой ситуацией, чтобы укрепить совегско-тибетские связи, Г.В. Чичерин начал строить планы новой экспедиции в Тибет, совместно с правительством Монголии. 26 января 1926 г Политбюро утвердило его предложение об отправке в Лхасу «неофициального представительства СССР под видом представительства МНР».
Разработанная в Наркоминделе программа поездки включала в себя ряд пунктов: организация более быстрой связи с Тибетом путем создания «уртон-ной» (почтово-ямской) службы между Юмбейсе и Нагчу (крайними пунктами Moнголии и Тибета), политико-экономическое консультирование Далай-ламы и «русофильской национальной группы», военная и другая помощь Тибету, зондирование почвы с целью заключения дружественного договора между МНР и Тибетом по образцу монголо-тибетского договора, закчючеиного в 1912 г. А. Доржиевым. В целом эту акцию можно рассматривать как попытку Москвы разыграть «монгольскую карту» - использовать традиционные монголо-тибстские религиозные и торгово-экономические связи для укрепления советского влияния в Тибете.
«Монгольское посольство» прибыло в Лхасу в конце апреля 1927 г. и находилось там около семи месяцев. Вопреки ожиданиям Москвы, оно было встречено довольно холодно и даже враждебно тибетцами. Далай-лама долгое время уклонялся от переговоров, и когда они все-таки состоялись, не проявил большого интереса ни к монгольским, ни к советским предложениям. Идея политического альянса с Москвой и Улан-Батором явно не прельщала его ввиду бурного развития революционных событий в соседнем Китае («Северный поход» гоминьдановских войск), грозивших перекинуться на iТибет. В то же время правитель Тибета проявлял крайнее беспокойство по поводу антирелигиозной политики «красных русских», в частности установления 18-летнего возрастного ценза для юных бурят и калмыков, желавших получить традиционное монастырское образование. Все, чего удалось добиться Чапчаеву, это согласия Далай-ламы на ведение СССР торговых операций на терриюрии Тибета, при условии, однако, что они будут носить неофициальный характер.
Во втором параграфе - «Посольство западных буддистов» Н.К Рериха, 1927 1928» - исследуются обстоятельства посещения Тибета экспедицией художника-эмигранта Н К Рериха. Цель этой экспедиции, формально шедшей под американским флагом как «посольство буддистов 'Запада», до сих пор во многом остается неясной. Достоверно известно лишь, что в планы её организатора входило оказание помощи Панчен-ламе в возвращении из Китая в Тибет, при этом сам Рерих первоначально предполагал выступить со своим отрядом из Ур| и вместе с Панчен-ламой и двинуться «духовным шествием» для освобождения Тибета от атнличан. Эти птаны Рериха, представленные летом 1926 г Чичерину как программа «буддийской революции» в Азии, получили некоторую поддержку советского руководства. Москва хотела удалить Пан-чен-паму из японской сферы влияния на северо-востоке Китая, контролируемой генералом Чжан Цзолинем, где вокруг него в конце 1920-х стали активно группироваться антисоветские элементы.
Н.К. Рериху, однако, не удалось осуществить задуманное. Панчен-лама не решился приехать в «Красную Монголию», а собственный караван «посла западных буддистов» был остановлен на подступах к Лхасе тибетскими властями, получившими от Ф.М Нейли сведения, что его начальник является «красным русским».
В третьем параграфе - «Последние попытки установления отношений с Тибетом» - рассматриваются проекты неосуществленных экспедиций в Тибет в 1928 -1929 гг. Это, во-первых, проект визига в Лхасу делегации советских буддистов, предложенный А Доржиевым и III Тепкинмм. Москва намеревалась оказать дополнительное воздействие на Далай-ламу с помощью лояльных режиму буддистов-обновленцев, однако эта поездка, первоначально запланированная на осень 1928 г., не состоялась. В следующем 1929 г. бывший советский полпред и торгпред в МНР U.M. Никифоров составил проект «научно-торговой экспедиции» «для обследования сырьевых рынков Тибета. В этом проекте он подчеркивал, что торговля является единственным реальным способом поддержания связи с Тибетом. В записке, поданной в Политбюро 22 сентября 1929 т , он призывал активизировать советскую политику в отношении Тибета, утверждая, что экономическое проникнотзение в эту страну, через провинцию Гапьсу, не встретит серьёзного противодействия Китая и Англии. Экономически закрепившись в Тибете, СССР смог бы в дальнейшем проникать с помощью бурятских лам в приграничные с Тибетом английские владения и вести оттуда наблюдения за «колониальной деятельностью Англии». Предложения Никифорова не встретили поддержки в Политбюро, что свидетельствует об утрате советским руководством интереса к Тибету на исходе 1920-х гг..
Основными причинами, приведшими к прекращению советско-тибетского диалога, но мнению диссертанта, следует считать, во-первых, массовые
репрессии против буддийского духовенства в Бурят-Монголии и Калмыкии в период коллекшвизации; во-вторых, смену внешнеполитических приоритетов СССР переход к курсу на сближение с Англией, что делало невозможным проведение активной советской полигики в Тибете, и, в-третьих, поражение китайской революции, с которой Москва связывала надежды на окончание разрешение тибетского вопроса.
Параграф оканчивается рассказом о безуспешных попытках Доржиева и 'Гепкина в 1928 -1931 г г связаться напрямую, минуя НКИД, с Далай-ламой, чтобы воздействовать через него на советское правительство, об их арестах (Тепкина в 1931 и Доржиева в 1937) и о ликвидации властями тибетскою представительства («Тибето-монгольской миссии») в Ленинграде.
Шестая глава диссертации - «После Большой игры Тибетский вопрос в советско-германских, советско-китайских и российско-китайских отношениях» посвящена рассмотрению политики СССР и постсоветской России в отношении Тибета после окончания советско-тибетскою диалога (1930-е -1990-е тг.).
В первом параграфе - «Переговоры с нацистской Германией операции «Аманулла» и «Тибет», 1939-1940» - освещаются подробности советско-германеких переговоров в связи с попыткой нацистской Германии привлечь СССР к осуществлению ее планов по дестабилизации обстановки на северной и северо-западной границах Индии. СССР проявил интерес к предложениям Берлина и даже выразил на словах готовность оказать им содействие, однако в действительности, насколько позволяют судить доступные документы, советская сторона не была заинтересована в проведении подобных диверсий и пыталась использовать переговоры с Германией только для того, чтобы выведать о намерениях Гитлера.
Второй параграф «СССР и китайская аннексия Тибета» - анализирует обстоятельства, приведшие к аннексии Тибета коммунистическим Китаем в 1950-1951 гг. СССР оказал помощь китайским коммунистам во главе с Мао Цзедуном в их борьбе с правившей в то время в Китае партией Гоминьдан и после прихода КПК к власти в стране поддержал выдвинутую Мао программу национального объединения Китая, одним из пунктов которой являлось присоединение Тибета к КНР. В 1950-1952 гг. тибетский вопрос обсуждался И В. Сталиным с китайскими лидерами (Мао Цзедуном и Чжоу Эньлаем), при этом Сталин фактически дал добро на оккупацию Тибета Китаем. Имеющиеся источники также позволяют говорить о том, чю СССР активно содействовал проведению крупномасштабной военной операции Народно-освободительной армии Китая (НОАК) против Тибета и в дальнейшем оказал Пекину мощную политическую и дипломатическую поддержку на международной арене, которая помогла Китаю удержать Тибет под своим контролем.
Позиция Москвы по вопросу о статусе Тибета существенно изменилась после его аннексии КНР. Если до конца 1940-х гг. СССР признавал номинальный китайский сюзеренитет над де-факто независимым тибетским государством, то теперь советские лидеры впервые признали суверенитет Китая над Тибетом. Реализуя эту позицию, СССР приветствовал соглашение между центральным китайским правитепьством и тибетскими властями (1951), легитимировавшее китайскую аннексию Тибета. Советское правительство также одобрило проводимые китайским руководством в 1950-е гг. социально-экономические преобразования в Тибете с целыо интеграции этого региона в состав КНР и безоговорочно поддержало ликвидацию силами НОЛК весной 1959г Лхасского восстания - массового антикитайского выступления тибетцев, расценив его как акцию, всецело инспирированную империалистическими крутами "Запада.
В третьем параграфе - «Тибет в советско-китайских отношениях, 1960-е 1980-е г.г.» освещается подход СССР к тибетской проблеме в годы купьтурной революции в Китае (1966-1976) и после смерти Мао Цэедуна (вплоть до 1983 г.). Ухудшение отношений между СССР и КНР в начале 1960-х, приведшее к острой идеологической конфронтации двух государств, дало повод советскому руководству использовать тибетский вопрос в качестве инструмента политического давления на Пекин. В СССР в этот период появичось большое количество публикаций с необычайно резкой критикой пекинских лидеров («группировки Мао Цзедуна») за проводимую ими «великодержавную националистическую политику» в отношении нацменьшинств Китая, в том числе и тибетцев, суть которой, по мнению Москвы, состояла в настьственной ассимиляции и китаизации этих народов. СССР впервые публично признал, что вплоть до конца XVIII в. Тибет являлся независимым тосударст вом, но и позднее, после того, как Ципы установили над ним свой протекторат, местное управление в стране оставалось в руках тибетского правитетьства. В этих публикациях также отмечалось, что китайские коммунисты изначально (в 1920-е 1940-е и ) стояли на марксистско-ленинских позициях в национальном вопросе, поддерживая принципы самоопределения наций и федерации, однако, придя к власти, они отбросили ни принципы, объявив Китай унитарным государством. Созданные же Пекином «территориальные национальные автономии» это лишь «ширма для прикрытия политики насильственной ассимиляции». «Маоцзедуновская группа» в действительности не выполнила ни одного из пунктов Соглашения 1951 г , предусматривавшего предоставление тибетскому народу национальной автономии. Столь же жесткой критике была подвергнута и проводимая китайскими властями полигика массового переселения ханьских китайцев в Тибет и др. национальные районы, равно как и подавление ими прав и свобод тибетцев.
Посте смерти Мао Цзедуна и неудачных попыток Москвы нормализовать отношения с Пекином, СССР добавил к своей критике новое обвинение и усиленной милитаризации национальных районов КНР, прежде всею потраничных С'иньцзяна и Тибета. Имеются также сведения, что в начаче 1980-х советские руководители косвенно через западные СМИ - заявили о своей поддержке борьбы тибетской оппозиции во главе с XIV Далай-ламой (бежавшим из Тибетa в Индию в 1959 г) за независимость и «самоуправление» Тибета и даже предложили тибетцам военную помотць. Подобные заявления, скорее всего, являлись средством пропагандистского контрвоздействия на Пекин с целью обуздания проводимой им экспансионистской внешней политики, представлявшей угрозу для безопасности стран центральной и юго-восточной Азии, входивших в советскую сферу влияния (МНР, СРВ и Индия).
Нормализация советско-китайских oтношений в конце 1980-х, ставшая возможной благодаря радикальным переменам в руководстве СССР и КНР и начатому М.С Горбачевым и Дэн Сяопином курсу на полико-эконоичсское реформирование своих стран, привела к тому, чго Москва прекратила критику Пекина и вновь заняла жесткую и бескомпромиссную пропекинскую позицию в тибетском вопросе. Эта позиция, озвученная МИД СССР легом 1991 г накануне приезда в Россию с пастырским визитом XIV Далай-ламы, базировалась на признании и поддержке территориальной целостности Китая, строгом невмешательстве в ее внутренние дела, при этом вновь подчеркивалось, что СССР рассматривает Тибет неотъемлемой частью Китая.
В четвертом параграфе - «Тибетская политика постсоветское России» делается попытка проанализировать, с одной стороны, значение тибетского вопроса в российско-китайских отношениях 1-й половины 1990-х гг. (период президентства Б.Н Ельцина) и, с другой стороны, роль Тибета в лице ее высших буддийских иерархов и лам-учителей (прежде всего XIV Далай-ламы) в процессах национальной и духовной (религиозно культурного) возрождения в трех буддийских регионах РФ (Бурятия, Тува, Калмыкия). Автор отмечает разновскторность усилий российской дипломатии и буддийских общин, что позволяет говорить о существовании двух линий в тибетской политике постсоветской России:
1) официальной дипломатической, сводящейся к признанию суверенных прав Китая в Тибете и умышленному дистанцированию от тибетской проблемы как таковой, включая её чисто гуманитарный аспект, и
2) неофициальной, выражающейся в стремлении российских буддистов и их организационных структур к более тесным религиозным и культурным связям с тибетским буддийским духовенством, особенно с главой буддийской конфсссии Далай-ламой.
В Заключении формулируются основные выводы диссертации, касающиеся отдельных этапов российско-тибетского взаимодействия и роли Тибета в советско-китайских и российско-китайских отношениях
Главный вывод, сделанный автором: Россия проявляла политический интерес к Тибету и пыталась использовать тибетский вопрос в качестве инструмента силовой полигики только в периоды обострения отношений с Англией в эпоху Большой игры (в конце XIX начале XX века и в 1920-е гг) и с США на раннем этапе «холодной войны» (конец 1940-х - 1950-е гг.), а также с Китаем во время идеологической конфронтации в 1960-е начале 1980-х гг. По окончании глобального англо-русскою и затем американо-советского противостояния и урегулирования разногласий между СССР и КНР (конец 1980-х), постсоветская Россия полностью утратила интерес к Тибету и тибетской проблеме, несмотря на то, что последняя сохраняет свою актуальность и остроту и поныне, и обеспокоена лишь тем, чтобы традиционные религиозные связи российских буддистов с Далай-ламой и другими тибетскими учителями-проповедниками не носили политического характера и не осложняли её отношений с Пекином.
Другой не менее важный вывод: Тибет в период 1913 - 1950 гг. являлся де-факто независимым от Китая тосударством. 'Это подтверждается не только уже известными фактами о существовавших в 1920-е 1940-е п. двухсторонних отношениях между Тибетом и Англией и Тибетом и Непалом, но также и свидетельствами российских источников о посещениях Лхасы в первое послереволюционное десятилетие официальными дипломатическими миссиями СССР и о прямых переговорах их руководителей с XIII Далай-ламой и его министрами без какого-либо посредничества китайских властей. Эти новые свидетельства полностью опровергают утверждения правящих кругов КНР и современной китайской историографии о том, что Тибет в прошлом никотда не существовал как независимое, отдельное от Китая, государственное образование.
диссертация на тему "Тибет в политике царской, советской и постсоветской России"
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
История российско-тибетских отношений насчитывает почти три столетия и восходит к началу XVIII в., когда в состав Российской империи вошли два полукочевых монголоязычных народа - буряты и калмыки. Являясь буддистами по исповеданию, они традиционно поддерживали тесную связь с высшими буддийскими иерархами Тибета, Далай-ламой и Панчен-ламой, регулярно посещали Лхасу и другие религиозные центры в стране как паломники или для получения высшего конфессионального образования. Эти контакты бурят и калмыков со своей духовной метрополией прервались в самом конце XVIII в., после того как тибетские власти перестали допускать в свою страну подданных иностранных государств, что привело к полной изоляции Тибета от остального мира почти на целое столетие. Такое решение было принято теократическими правителями Лхасы не самостоятельно, но в большой степени под давлением правящей в Китае (с середины XVII в.) маньчжурской династии Цинов, стремившейся оградить Тибет, одну из своих вассальных «внешних территорий», от чужеземного влияния.
В послепетровскую эпоху русское правительство предпринимало определенные усилия как для сбора сведений о Тибете, так и для завязывания отношений с его правящей элитой, главным образом с целью установления торгового обмена между Россией и Тибетом. Для этого, в частности, пытались использовать регулярно посещавшие Тибет религиозные посольства калмыцких ханов. Попытки завязать торговые отношения с Тибетом делались и в начале XIX в., свидетельством чего являются инструкции, данные гр. Ю.А. Головкину в связи с его посольством в Пекин в 1805 г., и деятельность купца-дипломата Мехти Рафаилова, неоднократно посещавшего в 1810-е - 1820-е гг. Кашмир и Ладак (Малый Тибет).
В дальнейшем в течение длительного времени Россия не проявляла интереса к Тибету до тех пор, пока обострившееся англо-русское соперничество в Азии, так называемая Большая игра, не побудило Петербург вновь обратить взоры к этому крупнейшему пригималайскому государству. С 70-х гг. XIX в. Тибет становится объектом интенсивных географическо-рекогносцировочных исследований России и Англии, которыми руководили соответственно Императорское Русское географическое общество и Главная геодезическая служба (Great Trigonometrical Survey) в Дера-Дуне (Индия). Русские путешественники исследовали в основном северную и северо-восточную окраины Тибетского нагорья, а англо-индийские разведчики-«пандиты» - его южные части, примыкающие к Индии. В 1880-е - 1890-е гг. это научное соперничество переместилось в политическую сферу, когда Россия и Англия почти одновременно пытались завязать отношения с Далай-ламой и его теократическим режимом. Россия делала такие попытки неоднократно в 1880-е гг. с помощью экспедиций Н.М. Пржевальского. Со своей стороны, Англия, воспользовавшись соглашением с Китаем (Чифуская конвенция 1876 г.), отправила в 1885 г. в Лхасу торговую миссию во главе с К. Маколеем. Однако тибетские власти не допустили ни русских, ни англичан в свою столицу. О стремлении, как Англии, так и России распространить на Тибет свою коммерческо-торговую деятельность и через неё установить политические контакты с Лхасой говорят заключенные Англией с Китаем договоры о Сиккиме и Тибете (1890 и 1893) и проект присоединения к России «монголо-тибетско-китайского Востока» П.А. Бадмаева (1893). В 1895 г. Лхасу под видом паломников посетили бурятские агенты Бадмаева, которые вступили в контакт с фаворитом и ближайшим советником XIII Далай-ламы (1876-1933) бурятом Агваном Доржиевым. Являясь убежденным русофилом, Доржиев (1853/54-1938) создал прорусскую группировку в тибетских верхах и сумел убедить правителя Тибета, что только Россия, могущественная держава «белого царя», покровительствующая бурятско-калмыцким буддистам и враждебная Англии, может защитить Тибет от посягательств англичан. Под влиянием Доржиева Далай-лама постепенно пришел к мысли о переориентации с политически ослабевшего к тому времени Цинского Китая на сильную Россию в качестве нового, западного, сюзерена-патрона Тибета.
Проект П.А. Бадмаева, несмотря на его авантюрный характер, получил поддержку Александра III и влиятельного министра финансов С.Ю. Витте, одного из идеологов русской экспансии на Дальнем Востоке и в Китае. В 1896 г., по возвращении из Лхасы бадмаевских агентов, С.Ю. Витте впервые заявил о том, что Тибет представляет политический интерес для российского государства, и сформулировал главную цель «тибетской политики» России -противодействие установлению английского протектората над Тибетом. В Петербурге не без оснований опасались, что, установив контроль над Лхасой, англичане смогут оказывать влияние на бурятских и калмыцких буддистов, равно как и на мусульман в Русском Туркестане через соседний с Тибетом Синьцзян, где также имело место англо-русское соперничество. Таким образом, предложенная Витте политика России в отношении Тибета являлась, по сути, политикой сдерживания Англии. Другая составляющая этой политики -признание Тибета подвластной Китаю территорией, поскольку Витте выступал за сохранение целостности и неприкосновенности Китая в эпоху, когда клонившаяся к закату империя Цинов стала объектом территориальных притязаний и захватов империалистических держав. Витте никогда не ставил вопроса о законности сюзеренитета Китая над Тибетом, поскольку такой сюзеренитет также служил цели сдерживания Англии.
Тибет привлек к себе внимание политических лидеров царской России, прежде всего своим географическим положением между Китаем и Британской Индией. В то же время Тибет представлял собой естественный (природный) буфер между сферой русских интересов в Китайском Туркестане (Синьцзяне) и азиатскими владениями Англии в Индии и Бирме и, подобно двум другим государствам-буферам (Афганистану и Персии), неизбежно должен был стать объектом англо-русского соперничества. Мы полностью разделяем точку зрения военного географа-востоковеда А.Е. Снесарева, утверждавшего, что любой из буферов, вне зависимости от его размеров и географического положения, играл одинаковую «политико-стратегическую роль». Англия и Россия, в силу своего давнего антагонизма и взаимной хронической подозрительности, однако, не были заинтересованы в Тибете как нейтральном буфере - рано или поздно тибетский буфер должен был перейти либо в английскую, либо в русскую сферу влияния. Это означало не столько территориальный контроль или протекторат одной из двух держав над Тибетом, сколько доминирующее -русское или английское - влияние на лхасскую правящую верхушку (элиту), прежде всего Далай-ламу, так же, как это имело место в случае с другими восточными правителями, например афганским эмиром и персидским шахом. Именно в этом смысле можно говорить о борьбе Англии и России за «господство над Тибетом» (по выражению Т.Л. Шаумян).
России был нужен дружественный ей, прорусский Тибет, ибо таким образом она могла бы, во-первых, сдерживать английскую экспансию в Центральной Азии и, во-вторых, при необходимости оказывать на Англию политическое давление через русофильскую элиту в Лхасе. Россия, по существу, не имела каких-либо агрессивных замыслов в отношении Тибета, равно как и планов использования тибетской территории в качестве плацдарма для нападения на Индию. По и Англия, со своей стороны, стремилась не к захвату или аннексии Тибета, а лишь к удержанию соседней страны в сфере своего преобладающего влияния, чтобы таким образом препятствовать потенциальной «русской экспансии» в направлении Индии и прикрывающего Индию пояса малых буддийских буферов (Непала, Бутана и Сиккима). В конечном счете главным «призом» Большой игры в Тибете являлся не сам Тибет, малопривлекательный с торгово-экономической или военной точек зрения, а его верховный правитель и буддийский иерарх, Далай-лама.
В результате напрашивается довольно парадоксальный на первый взгляд вывод: не имея сколько-нибудь существенных торговых или военных интересов в Тибете, Россия, тем не менее, вступила - не могла не вступить - в борьбу с Англией за Тибет. Эта борьба, суть которой сводилась к закулисной дипломатической дуэли с Лондоном, однако, была не долгой и завершилась полюбовно подписанием в 1907 г. англо-русской конвенции по тибетским делам. Факт заключения такого соглашения, одновременно с соглашениями по Персии и Афганистану, подтверждает правильность буферной теории А.Е. Снесарева и в то же время показывает несостоятельность тезиса Н.С. Кулешова об отсутствии у России самостоятельной тибетской политики, равно как и самого англо-русского соперничества из-за Тибета.
России удалось первой завязать дипломатические отношения с Тибетом, во многом благодаря усилиям А. Доржиева, трижды (в 1898, 1900 и 1901) посетившего Петербург в качестве личного посланника Далай-ламы. В результате в 1901 г. МИД принял решение об учреждении русского консульства вблизи границ Тибета (г. Дацзянлу в китайской провинции Сычуань) - формально для поддержания «непосредственных и постоянных сношений» с буддийскими властями Тибета, фактически же для наблюдения за деятельностью Англии в этой части Азии. В то же время военный министр А.Н. Куропаткин обещал Тибету военную помощь - оружие и инструкторов, что должно было помочь тибетцам противостоять английской экспансии, факт, до сих пор не нашедший отражения в отечественной историографии. Ответные действия Англии не заставили себя долго ждать - встревоженный сообщениями о «посольствах» Доржиева в Петербург новый вице-король Индии Д. Керзон отправил в 1903 г. в Тибет дипломатическую миссию, которая вскоре превратилась в военную экспедицию. Главной целью Керзона являлось заключение торгового договора с Далай-ламой - акция, с помощью которой он, прежде всего, пытался расстроить «русскую интригу» в Тибете, пока она «не зашла слишком далеко». Это соперничество России и Англии имело драматические последствия для Тибета - бегство Далай-ламы из Лхасы и активизацию в последующие годы тибетской политики Пекина, стремившегося вернуть себе утраченный контроль над Лхасой.
Наиболее активная фаза русско-тибетского диалога приходится на 19001904 гг. и совпадает с периодом широкой экспансии России на Дальнем Востоке, прежде всего в Маньчжурии. Российская дипломатия пыталась сохранить изолированное положение Тибета, поскольку это позволяло удерживать Тибет в сфере русского влияния, по причине открытого тяготения Далай-ламы к
России. В январе 1904 г. Куропаткин отправил в Лхасу группу калмыков-разведчиков во главе с подъесаулом Н. Улановым и в то же время он взвешивал возможность посылки в Тибет военно-дипломатической экспедиции, которая должна была «добиться для русских тех же привилегий, каких добивается Англия своей экспедицией». Затем весной 1904 г., еще до того, как экспедиция Ф. Янгхазбенда достигла Лхасы, Петербург совершил дипломатическую сделку с Лондоном в связи с Тибетом - заявил о своей поддержке так называемого «Хедивиального декрета» в обмен на письменные гарантии лондонского кабинета о сохранении статус-кво в Тибете. Вступление англичан в Лхасу и подписание ими договора с тибетцами в сентябре 1904 г., однако, радикально изменили ситуацию. Отныне Тибет становится уже «английской сферой», и Россия, завязнув в войне с Японией, бессильна помешать этому.
Бегство Далай-ламы от англичан во Внешнюю Монголию (летом 1904 г.) и его двухлетнее пребывание в этой стране явились серьёзным испытанием для российской дипломатии. Политически ослабленная японской войной и революцией, Россия не могла более проводить активную политику в Центральной Азии. Не желая обострять отношения с Лондоном из-за Тибета, и откровенно тяготясь присутствием Далай-ламы вблизи российской границы, МИД стремилось удалить тибетского лидера из Монголии и вернуть в Лхасу, поскольку его «водворение» в Тибете позволяло России в какой-то мере восстановить своё пошатнувшееся влияние на тибетские дела. В то же время представители военных кругов, ламаистское духовенство и некоторая часть влиятельных востоковедов во главе с акад. С.Ф. Ольденбургом призывали российское правительство к более активным действиям, считая, что Россия должна использовать «исторический момент» появления Далай-ламы в соседней Монголии. Строились планы переселения Далай-ламы в Россию (в Забайкалье), что должно было привести к возникновению нового религиозного центра северного буддизма в противовес оказавшейся под контролем англичан Лхасе. В этом столкновении двух линий в тибетском вопросе верх в конце концов одержала умеренно-осторожная линия дипломатического ведомства, которое хотело, с одной стороны, примирить Далай-ламу с Пекином (и тем самым вернуть Тибет под формальный сюзеренитет Китая), а с другой - договориться с Лондоном по тибетскому и другим спорным вопросам, разделявшим обе соперничающие державы, т. е. положить конец Большой игре. Петербург не сочувствовал сепаратистским настроениям Далай-ламы - его стремлению отложиться от Китая и создать независимое тибетское государство при поддержке России и других западных держав, ибо такой шаг послужил бы толчком к началу распада Китая.
Заключение англо-русской конвенции 1907 г. явилось переломом в русско-тибетских отношениях. Россия была вынуждена признать преимущественные интересы Англии в Тибете, обусловленные географическим положением Индии, и особые права, предоставленные ей Лхасской конвенцией. В то же время с помощью этого соглашения России удалось связать свободу действий англичан в Тибете и тем самым поставить заслон на пути английской экспансии на этой окраине Цинской империи, поскольку обе державы взаимно признали сюзеренитет Китая над Тибетом и обязались «сноситься с Тибетом только через посредство китайского правительства». При этом российские буддисты сохранили своё право «входить в непосредственные сношения с Далай-ламой» на религиозной почве, что оставляло в руках России этот важный инструмент влияния на политику Лхасы.
Начиная с 1905 г., российско-тибетский диалог постепенно переходит в плоскость личных отношений между российским МИД и Далай-ламой. Дипломатическое ведомство стремилось ограничить контакты тибетского лидера с представителями военных кругов, открыто симпатизировавших ему, и блокировало (в 1905 и в начале 1906) поддержанный Генштабом и лично царем проект П.К. Козлова о военном эскорте из русских казаков-буддистов, который должен был сопроводить Далай-ламу из Монголии в Тибет. Летом 1908 г. российское правительство, по настоянию МИД, распорядилось о выдаче Далай-ламе ссуды (в ответ на его просьбу), зная о намерении буддийского первосвященника посетить Пекин для переговоров с маньчжурским императором.
Эта акция носила сугубо политический характер - Россия хотела сохранить дружественное расположение Далай-ламы, ибо это отвечало целям как её внутренней политики (возможность влияния с его помощью на бурятско-калмыцких буддистов), так и внешней (поддержание российских интересов в Китае).
Связи России с Далай-ламой не прервались и в годы его второй, индийской эмиграции (1910-1912), вызванной вторжением в Тибет китайских карательных войск. Цинское правительство, занимавшее довольно пассивную позицию во время военной экспедиции Ф. Янгхазбенда, значительно активизировало свою тибетскую политику в последующие годы, стремясь не только восстановить свой контроль над Тибетом, но и превратить это буферное государство в одну из китайских провинций, воспользовавшись тем, что Россия и Англия взаимно отказались от проведения активной политики в отношении Тибета. Обе державы не откликнулись на призывы Далай-ламы о помощи, поскольку конвенция 1907 г. налагала запрет на их прямое вмешательство в тибетские дела. Столь же неприемлемой для них была и идея совместного англорусского протектората над Тибетом, которую Далай-лама безуспешно пытался реализовать в 1911-1913 гг. с помощью осевшего в Петербурге Доржиева, продолжавшего выступать в качестве его представителя и фактического посредника в сношениях Тибета с Россией. Россия ограничилась лишь выражением Далай-ламе «нравственной поддержки», шаг, свидетельствовавший об утрате ею интереса к Тибету.
Синьхайская революция, приведшая к падению Цинской династии и установлению республиканского строя в Китае, ускорила разрешение затянувшегося тибетского кризиса. Вернувшийся в Лхасу в начале 1913 г. Далай-лама провозгласил независимость Тибета, и это событие стало поворотным в судьбе тибетского народа. Разрыв отношений тибетского правительства с Пекином и изгнание маньчжурских резидентов (амбаней) из Лхасы создали совершенно новую ситуацию, на которую Англия и Россия реагировали по-разному. Англия стремилась сохранить буферный Тибет в сфере своего влияния, не нарушая при этом статей англо-русской конвенции. Английская дипломатия продолжала признавать «сюзеренитет» республиканского Китая над Тибетом, но была категорически против превращения страны в китайскую провинцию, в соответствии с указом президента Китайской республики Юань Шикая (1912). Лондон хотел добиться от Пекина соблюдения англо-китайских договорных актов (1906 и 1908 гг.), определявших статус Тибета и не позволявших Китаю вмешиваться во внутренние дела этой страны. Признание же Англией независимости Тибета, как этого хотела некоторая часть чиновников в аппарате англо-индийского правительства, исключалось англо-русской конвенцией 1907 г.
Что касается России, то она, в отличие от Англии, находилась в положении стороннего наблюдателя. Отстранившись от тибетских дел, российская дипломатия сосредоточила своё внимание в предвоенные годы на более актуальном для неё монгольском вопросе, ибо Внешняя Монголия также объявила (в конце 1911 г.) о своём отделении от Китая. Правителем независимого (теократического) монгольского государства был провозглашен Джебзун-дамба Хутухта, высший иерарх буддийской церкви Монголии и третье лицо в ламаистском мире после Далай-ламы и Панчен-ламы. В 1912 г. Россия подписала в Урге договор с монгольскими князьями о создании автономной Внешней Монголии под фактическим русским протекторатом. В то же время Петербург, признав приоритет английских интересов - политических и экономических - в Тибете, не возражал против заключения Англией нового соглашения с далай-ламским правительством. Свои собственные интересы в этой стране министр иностранных дел России С.Д. Сазонов ограничил чисто религиозной сферой (связь российских буддистов с Далай-ламой). Точка зрения Сазонова свидетельствовала о дальнейшем, вполне сознательном, отходе России от тех позиций, которые она занимала в тибетском вопросе в 1906-1907 гг., её желании передать свободу действий в Тибете в руки Англии.
Эта новая позиция Петербурга, фактически, вела к ревизии англо-русской конвенции, что давало России право требовать от Англии компенсации или уступок в вопросах, затрагивающих русские интересы в большей степени, чем тибетский вопрос. В мае - июне 1914 г., на завершающей стадии Симл-ской конференции и согласования текста трехсторонней (англо-тибето-китайской) конвенции с российским МИД, Сазонов сделал попытку заключить новую дипломатическую сделку с англичанами, путем размена уступками между российским и английским правительствами в тибетском и афганском вопросах по принципу quid pro quo. Петербург был готов согласиться на посещение английским торговым агентом Лхасы (что запрещалось конвенцией 1907 г.) за соответствующую компенсацию - согласие Англии на посылку Россией своих агентов в Афганистан, страну, где Россия имеет гораздо большие экономические интересы, чем в Тибете. Сделка «Тибет на Афганистан», однако, сорвалась в самый последний момент из-за неумеренных амбиций Сазонова, как показывает исследование американского историка Дж. Сигел (2001).
Эпизод тайных переговоров Сазонова с Бьюкененом является чрезвычайно важным для понимания сущности англо-русского соперничества из-за Тибета. Окончание этого соперничества, фактически, превратило Тибет в «разменную монету» на заключительном этапе Большой игры. Поэтому тезис Н.С. Кулешова о том, что Россия не участвовала в Большой игре в Тибете, поскольку не имела каких-либо интересов в этой стране, следует признать несостоятельным - сам факт таких переговоров красноречиво свидетельствует об обратном.
Новый этап российско-тибетских отношений начался вскоре после Октябрьского переворота, когда большевистское правительство России стало проявлять заметный интерес к Тибету в связи с планами мировой социальной революции. В 1918-1919 гг. появился ряд проектов нанесения ударов по Индии - «цитадели мирового империализма» - через территории окружающих её буферов (Персии, Афганистана, Тибета и малых пригималайских государств). Это позволяет говорить о том, что Тибет рассматривался поначалу идеологами большевизма как один из плацдармов для вторжения в Индию.
Демонстративная, чисто пропагандистская денонсация советским правительством ряда соглашений, заключенных ранее царским и временным правительствами России с западными державами, в том числе и англо-русской конвенции 1907 г., по сути, являлась вызовом, брошенным британской дипломатии. Острейшее идеологическое противостояние Англии и Советской России не прекратилось и после окончания гражданской войны и восстановления дипломатических отношений между двумя странами, и Тибет играл в нём далеко не последнюю роль, как показывает проведенное исследование. Именно .эта борьба - «скрытая война», по выражению Г.В. Чичерина - и предопределила подход большевиков к тибетскому вопросу. Сущность политики СССР в отношении Тибета, сформулированной в начале 1920-х гг. тем же Чичериным, сводилась к двуединой задаче - восстановлению дружественных отношений с тибетским правительством, в первую очередь с XIII Далай-ламой, бывшим другом России, и одновременному подрыву английского влияния в Тибете. Это позволяет говорить об определенной преемственности тибетской политики Советской России. В то же время в отличие от периода «классического» англо-русского соперничества, это была уже не столько «политика сдерживания» - крайне осторожная и нерешительная, с постоянной оглядкой на Лондон, сколько агрессивно-наступательная политика - политика активного противодействия Англии, прямого вмешательства в тибетскую ситуацию, изначально подчинённая целям глобальной революционной экспансии большевиков. В этом, на наш взгляд, состоит коренное различие в подходе к тибетскому вопросу царской и ранней советской дипломатии.
Начало советско-тибетскому диалогу положил визит в Лхасу весной 1922 г. рекогносцировочно-дипломатической миссии В.А. Хомутникова, отправленной Наркоминделом РСФСР совместно с Дальневосточным секретариатом ИККИ. Этот визит оказался достаточно успешным, позволив Москве завязать непосредственные отношения с Далай-ламой и его ключевыми министрами (Царонг Шапе и Лончен Шолкан), но, главное, рассеять опасения правящей верхушки Тибета в отношении большевистской России, представить в выгодном свете национальную и религиозную политику Советского государства. В дальнейшем дипломатическое ведомство прилагало немалые усилия к тому, чтобы укрепить связи СССР с Тибетом - создать там официальное советское представительство и перевести отношения с Лхасой на договорную основу. В 1924 и 1927 гг. политические агенты С.С. Борисов и А.Ч. Чапчаев вели трудные переговоры с Далай-ламой, настойчиво стремясь убедить его в выгодности сотрудничества с СССР. Тибету предлагалась помощь в военной, экономической и культурной областях, с целью ослабить его зависимость от Англии. Одновременно Москва пыталась привлечь к диалогу с Лхасой правительство МНР, зная о тесных религиозно-культурных и торговых связях Монголии и Тибета. В этом можно усмотреть еще одну особенность тибетской политики Советов. Большевики, в отличие от царского правительства, стремились не разъединить, а соединить родственные, с их точки зрения, монгольский и тибетский вопросы, использовать просоветскую Монголию в качестве посредника и передаточного канала для распространения революционной идеологии в Тибет и далее в Индию и страны Индокитая. Об этом, в частности, свидетельствует одобренный в 1926 г. Политбюро план создания в Лхасе неофициального представительства СССР «под видом представительства МНР», разработанный Г.В. Чичериным.
Подход СССР к тибетскому вопросу не претерпел сколько-нибудь существенных изменений между 1922 и 1927 гг. Неурегулированность тибетско-китайских отношений ставила большевистскую дипломатию в довольно трудные условия - признавая на словах право тибетского, как и других восточных народов, на самоопределение, она в то же время не могла приветствовать фактической независимости Тибета, полагая, что «независимый Тибет» выгоден лишь английским империалистам. Решением тибетской дилеммы могла стать китайская революция (1925-1927), однако, ставка Москвы на неё не оправдала себя. Тибетцы не проявили интереса к национальной программе Гоминьдана, основанной на суньятсеновской формуле «объединения пяти народов Китая». Не осуществились и планы по сближению Тибета с революционной Монголией с целью создания своего рода блока двух государств в качестве противовеса английской экспансии в Центральной Азии. Отсутствие официальных контактов с Лхасой после 1927 г. привело к стагнации и фактическому прекращению советско-тибетских отношений на рубеже 1930-х.
Говоря о советско-тибетском диалоге в 1920-е гг., необходимо иметь в виду, что он завязывался и развивался параллельно с намного более интенсивным и продуктивным англо-тибетским диалогом. Лондон и Калькутта активизировали свою политику в отношении Тибета, равно как и двух других государств-буферов, Персии и Афганистана, в те же самые годы, что и Москва, в ответ на революционную экспансию большевиков, представлявшую прямую угрозу британским интересам в этой части Азии. Возобновлению Большой игры на том же самом геополитическом пространстве в немалой степени способствовало одностороннее расторжение советским правительством англороссийской конвенции, которая, хотя уже и не соответствовала новым политическим реалиям, после крушения китайской и российской империй, все же оказывала сдерживающее влияние на англичан. В конце концов, Лондон также признал конвенцию недействующей, что позволило ему отправить в Лхасу, в ответ на приглашение Далай-ламы, своего представителя - «политического резидента в Сиккиме» Ч. Белла. Этот визит послужил толчком к дальнейшему экономическому и политическому сближению между Великобританией (Индией) и Тибетом. Сделав ставку на англичан в модернизации Тибета, Далай-лама, как кажется, не имел серьёзных намерений в то же время завязывать тесные отношения с их антагонистами, «красными русскими». Поэтому его заявления, сделанные на этот счет В.А. Хомутникову в 1922 г., едва ли были искренними. И все же правитель Тибета не спешил отвергать «ухаживания» эмиссаров Красной России, понимая, что в их лице он имеет дело с могущественной и грозной державой, подчинившей своему влиянию Внешнюю Монголию и стоящей за спиной революционных сил в соседнем Китае. Положение Далай-ламы было особенно щекотливым и двусмысленным летом 1924 г., когда Лхасу, практически одновременно, посетили английская и русская миссии.
Оказавшись «между двух огней», тибетский лидер, возможно, втайне надеялся, что англичане и русские рано или поздно придут к согласию по тибетскому вопросу, как это уже имело место в начале века. И для этого, действительно, имелись некоторые основания, как свидетельствуют инструкции НКИД, данные главе советской миссии С.С. Борисову. Согласно этим инструкциям, СССР в принципе считал допустимым заключение англо-советского договора по Тибету, но непременно при участии центрального правительства Китая «на почве федеративной программы», поскольку будущее «независимого» Тибета виделось советским вождям не иначе, как в составе объединенного и суверенного (избавившегося от кабалы империалистических держав), федеративного Китайского государства, в качестве одной из его национальных автономий. Тех же взглядов, по сути, придерживалось и руководство созданной в 1921 г. Коммунистической партии Китая (КПК).
Отношение Далай-ламы к СССР во второй половине 1920-х, однако, стало определенно негативным под влиянием той информации, которую он регулярно получал из различных источников, свидетельствовавшей о гонениях на буддийскую веру в СССР и МНР. Тем не менее, его письма в Москву тех лет были составлены в дружеских и подчеркнуто дипломатичных тонах, порождавших у советских руководителей иллюзии, что Далай-лама искренне стремится к сближению с СССР и МНР.
Представления советских лидеров о характере взаимоотношений Тибета с Англией во многом не соответствовали действительности. Англичане не стремились навязать Тибету свой протекторат и, тем более, не вынашивали каких-либо аннексионистских планов в его отношении. В то же время Лондон, безусловно, рассматривал Тибет как законную сферу английского влияния и как политический буфер, прикрывающий с северо-востока подступы к Британской Индии. Такая точка зрения определяла тибетскую политику Англии в 1920-е - 1930-е гг., сущность которой сводилась к удержанию Лхасы в своей орбите, но не путем прямого давления на неё, а через своего рода дружескую опеку - оказание помощи в модернизации страны и консультировании лхасской правящей верхушки, прежде всего Далай-ламы и его фаворита, главного тибетского реформатора Царонга, по вопросам внутренней и внешней политики. В этом смысле мы присоединяемся к выводу В.А. Богословского и А.А. Москалева: «Она (Англия) пользовалась значительным влиянием, как на правительство, так и отдельных представителей верхов Тибета, активно помогала и содействовала модернизации, в том числе созданию регулярной тибетской армии. Однако в Тибете (в отличие от многих других районов Китая) никогда не было английских концессий, консульств; таможенные сборы принадлежали исключительно тибетской казне. Говорить о Тибете как о "колонии" в строгом смысле не приходится» (Национальный вопрос в Китае (19111949). М, 1984.-С. 66).
То, что СССР удалось завязать и в течение ряда лет поддерживать диалог с Лхасой, стало возможным лишь благодаря посреднической деятельности бывшего «посланца Далай-ламы» в России Агвана Доржиева. В конце 1922 г. ЖИД признал Доржиева неофициальным представителем Тибета в Советской Республике и санкционировал создание под его руководством «тибетской миссии» при буддийском храме в Петрограде, предоставив ей право экстерриториальности, подобно другим дипломатическим представительствам. Доржиев, являясь убежденным сторонником русско-тибетского сближения как средства, единственно способного обеспечить Тибету сохранение его государственности, оказал НКИД большую помощь в организации его трех «тибетских экспедиций». В частности, он снабжал их руководителей рекомендательными письмами к Далай-ламе и другим политическим деятелям Тибета, что значительно облегчало советским эмиссарам не только доступ в запретную Лхасу, но и установление первоначальных контактов с представителями тибетских верхов. Ответные письма Далай-ламы к советскому правительству также направлялись Доржиеву, который затем передавал их в ЖИД. В то же время Доржиев выступал в качестве консультанта советского дипломатического ведомства по вопросам, касающимся Тибета. В 1926 г. ЖИД одобрил предложенный им проект создания почтовой (уртонной) связи между Монголией и Тибетом.
Несмотря на сотрудничество с властями, Доржиев не был послушной марионеткой в их руках. Он критически относился к религиозной политике Москвы, открыто выражал своё недовольство ею главе НКИД Г.В. Чичерину. В начале 1930-х, после того как власти обрушили репрессии на бурятское и калмыцкое буддийское духовенство, он пытался связаться с Лхасой помимо НКИД, чтобы побудить Далай-ламу выступить в защиту своих единоверцев в СССР.
Особенность советско-тибетского диалога состояла в том, что он носил сугубо конспиративный характер. Москва пыталась сохранить свои дипломатические акции в тайне, прежде всего от Англии. По этой причине она направляла в Лхасу своих эмиссаров под видом буддийских паломников, в соответствии с разработанным в НКИД сценарием. Необходимость прибегать к конспирации и камуфляжу вызывалась также и тем, что участники советских миссий выполняли задания не только НКИД, но и таких учреждений как Раз-ведуправление Красной Армии и ОГПУ. Во время пребывания в Тибете они занимались военной, экономической и политической разведкой и попутно вели антибританскую и просоветскую агитацию, хотя она не носила публичного характера, а служила преимущественно средством индивидуальной идеологической обработки нужных им лиц. Тибетским экспедициям отпускались определенные средства для приобретения информации и подкупа влиятельных тибетских чиновников. Подобная, достаточно традиционная для Востока, форма неофициального «воздействия» на лхасскую политическую элиту, однако, не привела к желаемым результатам.
Главная причина неудачи советской дипломатии на тибетском направлении, судя по доступным на сегодняшний день документам, кроется не столько в её сугубо дипломатических промахах и просчетах (хотя они также имели место), сколько во внутреннеполитическом курсе Советского государства. Насильственная коллективизация вызвала сильную оппозицию со стороны буддийского духовенства в Бурят-Монголии и Калмыкии, что повлекло за собой массовые репрессии властей против лам-участников антисоветских выступлений. В этой обстановке продолжение диалога Москвы с Лхасой стало невозможным. Другой причиной следует считать уход в 1930 г. со своего поста Г.В. Чичерина, главного архитектора советско-тибетского сближения, и последовавшую затем смену внешнеполитических приоритетов СССР. Курс на улучшение англо-советских отношений, сторонником которого являлся сменивший «германофила» Чичерина «англофил» М.М. Литвинов, исключал проведение Советским Союзом активной политики в отношении Тибета.
Несомненно, сдерживающее влияние на советско-тибетский диалог оказал также и неблагоприятный географический фактор. Значительная удаленность Тибета от российских границ крайне затрудняла общение советских и тибетских лидеров. Согласно геополитической теории X. Маккиндера в интерпретации современного американского, политолога Дж. Ледонна, Куэнь-лунские горы и Тибетское плато являлись непреодолимым препятствием для экспансии как царской, так и советской России в направлении Тибета и Индии. Этот природный барьер, однако, не испугал ни советское правительство, ни руководство Коминтерна, ни командование Красной Армии, при этом аналитики Разведупра РККА оценивали возможности действия «европейских войск» на тибетском театре как «вполне удовлетворительные». Тем не менее, проникновение в Лхасу «северным маршрутом» (через Монголию и Западный Китай) было сопряжено с огромными трудностями как для политических агентов большевиков, так и для буддийских паломников - монголов, бурят и калмыков. Попытки же Москвы создать канал эффективной и относительно быстрой двусторонней связи с Лхасой не увенчались успехом. Это не могло не стать «источником фрустрации» для советских лидеров, говоря словами Ледонна, тем более что трижды посещавшие Лхасу «экспедиции» Наркомин-дела так и не смогли склонить Далай-ламу к сотрудничеству с Советской Россией. Но даже если бы Москва и сумела решить проблему связи с Лхасой (путем установления радиотелеграфного сообщения и создания советского представительства в тибетской столице, как это планировалось вначале), ей едва ли бы удалось закрепиться в Тибете и тем более превратить страну в антибританский буфер, принимая во внимание параллельную активность англичан. Отсюда можно сделать вывод: геополитическая теория X. Маккиндера -Дж. Ледонна в целом столь же справедлива, как и буферная теория Е.А. Снесарева. Русская экспансия на Тибет, как показывает история российско-тибетских отношений в её двух основных этапах, не имела реальных перспектив и в конечном счете была чревата военной конфронтацией с Англией, что не входило в планы ни царского, ни советского правительств России.
Подводя итоги недолгому советско-тибетсткому диалогу, следует признать, что он оказался бесплодным для обеих сторон. Большевики не смогли завоевать доверия Далай-ламы и сделать его своим другом, с тем, чтобы в дальнейшем использовать буддийского иерарха в своей тотальной борьбе с Англией. Но и тибетцы не сумели извлечь сколько-нибудь ощутимой выгоды из своего вынужденного «флирта» с возрождавшимся колоссом новой России - Советской империи. Правда, Лхасе удалось с помощью Доржиева отправить на учебу в Ленинград и Москву около десятка тибетских юношей, но нам ничего не известно о том, нашли ли приобретенные ими в России знания какое-то применение на их родине, как это имело место в случае с обучавшимися в Индии и Англии тибетцами.
Прервав отношения с Лхасой, Москва, однако, продолжала пристально следить за развитием событий в Тибете и вокруг Тибета. В 1939-1940 гг. советское правительство вновь напрямую столкнулось с тибетским вопросом в связи с попыткой нацистской Германии привлечь СССР к осуществлению её планов по дестабилизации обстановки на северной и северо-западной границе Индии с помощью воинственных пригамалайских, тибетских и афганских (пуштунских) пограничных племен. СССР проявил интерес к этим планам и даже выразил на словах готовность оказать им содействие, однако в действительности советская сторона не была заинтересована в проведении антибританской диверсии и пыталась использовать переговоры с Германией только для того, чтобы выведать о намерениях Гитлера.
Начавшаяся в послевоенные годы «холодная война» побудила Москву вновь активизировать свою политику в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Советский Союз оказал помощь китайским коммунистам в их борьбе с Гоминьданом и после прихода КПК к власти в Китае поддержал выдвинутую Мао Цзедуном программу национального объединения страны, одним из пунктов которой являлось «освобождение» Тибета и его последующее присоединение к КНР (под лозунгом «воссоединения тибетцев с матерью-родиной»). В 19501952гг. тибетский вопрос обсуждался И.В.Сталиным с Мао Цзедуном и Чжоу Эньлаем, при этом Сталин, фактически, дал добро на оккупацию Тибета Китаем. Имеющиеся источники также позволяют говорить о том, что Советский Союз активно содействовал проведению широкомасштабной военной операции войск Народно-освободительной армии Китая против Тибета и в дальнейшем оказал китайским лидерам мощную политическую и дипломатическую поддержку на международной арене, что помогло им удержать Тибет под своим контролем.
Позиция Москвы по вопросу о статусе Тибета существенно изменилась после его аннексии КНР - если до конца 1940-х СССР признавал номинальный китайский сюзеренитет над де-факто независимым (после 1913) Тибетским государством, то теперь советские лидеры впервые признали суверенитет Китая над Тибетом. Эта новая позиция была предельно четко сформулирована в 1950 г. представителем СССР в ООН: Тибет - неотъемлемая часть Китая, и его дела находятся в исключительной компетенции китайского правительства. Реализуя эту позицию, СССР приветствовал соглашение между центральным китайским правительством и тибетскими властями (1951), фактически легитимировавшее китайскую аннексию Тибета. Советское правительство также одобрило проводимые китайским руководством в 1950-е гг. социально-экономические преобразования в Тибете с целью интеграции этого региона в составе КНР и безоговорочно поддержало ликвидацию силами НО
АК весной 1959 г. Лхасского восстания - массового антикитайского выступления тибетцев, квалифицировав его как акцию, всецело инспирированную империалистическими кругами Запада. Подобная тактика СССР кажется вполне закономерной в условиях «холодной войны», когда США и другие западные державы выступали с осуждением КНР за совершенную ею агрессию в отношении Тибета, а ЦРУ, кроме того, тайно оказывало военную помощь тибетскому повстанческому движению в Восточном Тибете (Каме).
Ухудшение советско-китайских отношений в начале 1960-х дало повод советскому руководству пересмотреть своё отношение к тибетскому вопросу, использовать этот вопрос в качестве инструмента политического давления на Пекин. В период «культурной революции» в Китае (1966-1976) в СССР появилось большое количество публикаций с необычайно резкой критикой пекинских лидеров («группировка Мао Цзедуна») за проводимую ими «великодержавную националистическую политику» в отношении нацменьшинств Китая, в том числе и тибетцев, суть которой, по мнению Москвы, состояла в насильственной ассимиляции и китаизации этих народов. СССР впервые публично признал, что вплоть до конца XVIII века Тибет являлся независимым государством, но и позднее, после того, как Цины установили над ним свой сюзеренитет, местное управление в стране оставалось в руках тибетского правительства. В этих публикациях также отмечалось, что китайские коммунисты в 1920-е - 1940-е гг. стояли в основном на марксистско-ленинских позициях в национальном вопросе, поддерживая принципы самоопределения наций и федеративного устройства будущего единого и демократического Китайского государства. Однако, придя к власти, они отбросили эти принципы, объявив Китай унитарным государством. Созданные же Пекином «территориальные национальные автономии» - это «ширма для прикрытия политики насильственной ассимиляции». «Маоцзэдуновская группа» в действительности не выполнила ни одного из пунктов Соглашения 1951 г., предусматривавшего предоставление тибетскому народу национальной автономии. Маоисты отказались от объединения всех тибетцев в рамках одной автономной единицы, распределив их между Тибетским автономным районом (ТАР) и девятью автономными округами соседних китайских провинций, т.е., фактически, искусственно «расчленили» тибетский народ. Столь же жесткой критике была подвергнута и проводимая китайскими властями политика массового переселения ханьских китайцев в Тибет и другие национальные районы, равно как и подавление ими прав и свобод тибетцев.
После смерти Мао Цзедуна и неудачных попыток Москвы нормализовать отношения с Пекином, СССР добавил к своей критике новое обвинение -в усиленной милитаризации национальных районов КНР, прежде всего пограничных Синьцзяна и Тибета. Имеются также сведения, что в начале 1980-х советские руководители косвенно - через западные СМИ - заявили о своей поддержке борьбы тибетской оппозиции во главе с XIV Далай-ламой (бежавшим из Тибета в 1959 г.) за независимость и «самоуправление» Тибета и даже предложили тибетцам военную помощь. Подобные заявления, скорее всего, являлись средством пропагандистского контрвоздействия на Пекин с целью обуздания проводимой им экспансионистской внешней политики, представлявшей угрозу для безопасности стран Центральной и Юго-Восточной Азии, входивших в советскую «сферу влияния» (МНР, СРВ и Индия).
Нормализация советско-китайских отношений в конце 1980-х, ставшая возможной благодаря радикальным переменам в руководстве СССР и КНР и начатому М.С. Горбачевым и Дэн Сяопином курсу на политико-экономическое реформирование своих стран, привела к тому, что Москва прекратила критику Пекина и вновь заняла жёсткую и бескомпромиссную - пропекин-скую - позицию в тибетском вопросе. Эта позиция, озвученная МИД СССР летом 1991 г. накануне приезда в Россию с пастырским визитом XIV Далай-ламы, базировалась на признании и поддержке территориальной целостности Китая, строгом невмешательстве в его внутренние дела, при этом вновь подчеркивалось, что СССР рассматривает Тибет неотъемлемой частью Китая. Стремясь к восстановлению дружественных, партнерских отношений с Китаем, советские лидеры не комментировали инициативы Далай-ламы как главы тибетского правительства в эмиграции («Мирный план», Страсбургские предложения), с которыми он выступил в конце 1980-х с целью достичь политического компромисса в решении тибетского вопроса, приемлемого как для тибетской, так и китайской стороны. При этом Москва явно ориентировалась на мнение Пекина - китайские же лидеры категорически отказывались вести какие-либо переговоры с Далай-ламой о пересмотре существующего статуса Тибета, отвергая даже предложенный им вариант предоставления Тибету широкой (культурной) автономии в рамках КНР, которая позволила бы тибетцам сохранить свою культуру и этническую идентичность. В отличие от Советского Союза, ведущие западные державы, напротив, приветствовали миротворческую деятельность тибетского лидера и поддержали его усилия, направленные на мирное урегулирование разногласий с Пекином. Таким образом, тибетская политика СССР на заключительном этапе перестройки вернулась к своей исходной точке и вновь была поставлена Кремлем в зависимость от его стратегически приоритетной китайской политики.
В то же время на рубеже 1990-х, в связи с начавшимся в перестроечные годы в трех «буддийских регионах» России - Бурятии, Калмыкии и Туве -процессом национального и культурного возрождения, наметилась тенденция к установлению тесных религиозно-культурных контактов между российскими буддистами - традиционными (буряты, калмыки, тувинцы) и нетрадиционными (буддисты-европейцы) и их организационными структурами, с одной стороны, и высшими тибетскими буддийскими иерархами и учителями-проповедниками, прежде всего, с главой тибетской буддийской церкви Далай-ламой - с другой.
Эти две противоположные линии в тибетском вопросе сохранились и после распада СССР и возникновения на его месте нового геополитического субъекта - Российской Федерации. Подписание в 1996 г. в Пекине российско-китайского договора дало толчок к еще большему сближению двух соседних стран, которые заявили о своем намерении «развивать отношения равноправного доверительного партнерства, направленного на стратегическое взаимодействие в XXI веке». Это неизбежно повлекло за собой дипломатическую сделку - размен уступками в наиболее болезненных для России и Китая вопросах - чеченском и тибетском: Китай заявил, что считает чеченскую проблему «внутренним делом России», а Россия, в свою очередь, подтвердила, что она по-прежнему признает Тайвань и Тибет неотъемлемыми частями КНР.
Тибетский вопрос, однако, имеет не только политический, но и гуманитарный аспект, при этом последний сохранил в 1990-е гг. свою остроту в связи с проводимой тоталитарными властями Китая репрессивной внутренней политикой, направленной на искоренение «национального сепаратизма» в Тибете как главной угрозы «единства Родины»,и сделавшей своей основной мишенью буддийское духовенство и те социальные группы тибетцев, которые считают Далай-ламу своим национальным лидером, и добиваются предоставления Тибету независимости или же особого автономного статуса в составе КНР. Именно этот аспект привлек к себе наибольшее внимание и вызвал озабоченность общественных и правозащитных организаций новой России, некоторых политических партий, а также представителей буддийской общины. Визиты Далай-ламы в Россию в 1992-1995 гг. способствовали дальнейшему укреплению российско-тибетских культурно-религиозных связей, но эта стихийная, идущая изнутри общества, тенденция к сближению с Дхарамсалой -центром тибетской диаспоры в Индии и резиденцией тибетского правительства в эмиграции явилась вызовом официально проводимой российским правительством линии на умышленное дистанцирование от тибетской проблемы как таковой, включая её чисто гуманитарный аспект.
Таким образом на пороге XXI века - как и столетие назад - тибетская проблема стала камнем преткновения для российской дипломатии, которая вновь оказалась в чрезвычайно щекотливом и откровенно двусмысленном положении. Заявив в начале 1990-х о своей приверженности демократическим ориентирам, постсоветская Россия, тем не менее, вынуждена закрывать глаза на систематические нарушения китайскими властями основных прав и свобод тибетского народа во имя выгодного ей стратегического партнерства с динамически развивающимся, экономически и политически сильным Китаем.
Главный вывод, который позволяет сделать проведенное исследование, состоит в следующем: Россия проявляла политический интерес к Тибету и пыталась использовать тибетский вопрос в качестве инструмента силовой политики только в периоды обострения отношений с Англией в эпоху Большой игры (в конце XIX - начале XX века и в 1920-е гг.) и с США на раннем этапе «холодной войны» (конец 1940-х - 1950-е гг.), а также с Китаем во время идеологической конфронтации в 1960-е - начале 1980-х. По окончании глобального англо-русского и затем американо-советского соперничества и урегулирования разногласий между СССР и КНР (конец 1980-х) постсоветская Россия полностью утратила интерес к Тибету и тибетской проблеме, несмотря на то, что последняя сохраняет свою актуальность и остроту и поныне, и обеспокоена лишь тем, чтобы традиционные религиозные связи российских буддистов с Далай-ламой и другими тибетскими учителями-проповедниками не носили политического характера и не осложняли её отношений с Пекином.
Другой не менее важный вывод - Тибет в период 1913-1950 гг. являлся де-факто независимым от Китая государством. Это подтверждается не только уже известными фактами о существовавших в 1920-е - 1940-е гг. двусторонних отношениях между Тибетом и Англией и Тибетом и Непалом, но также и свидетельствами российских источников о посещениях Лхасы в первое послереволюционное десятилетие официальными дипломатическими миссиями СССР и о прямых переговорах их руководителей с XIII Далай-ламой и его министрами - без какого-либо посредничества китайских властей. Эти новые свидетельства полностью опровергают утверждения правящих кругов КНР и современной китайской историографии о том, что Тибет в прошлом никогда не существовал как независимое, отдельное от Китая, государственное образование.
Андреев, Александр Иванович, диссертация по теме "Отечественная история"
1. Документы и материалы
2. Бадмаев П.А. За кулисами царизма. Минск: Харвест - М.: ACT, 2001.- 207 с.
3. Бантыш-Каменский Н. Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792 г. Казань, 1882. - XII, 565 с. Бурятские летописи. - Улан-Удэ, 1995. - 198 с.
4. ВКПб, Коминтерн и национально-революционное движение в Китае. Документы. Т. 1: 1920-1925. (Ред. Го Хэнюй, М.Л. Титаренко.) М.: РЦХИДНИ, 1994. - 768 е.; Т. 2: 1926-1927. Ч. 1. (Ред. М.Л. Титаренко, М. Лейтнер) - М.: Буклет, 1996. - 524 с.
5. Гримм Э.Д. Сборник договоров и других документов по истории международных отношений на Дальнем Востоке (1842-1925). М.: Институт востоковедения им. Н.Н. Нариманова, 1927. - 218 с.
6. Далай-лама XIV. Лекция при получении Нобелевской премии мира 11 декабря 1989 г. // Далай-лама XIV. Буддизм Тибета. М. - Рига: Нартанг -Угунс, 1991.-С. 87-103.
7. Депеша уполномоченного в Урге Д. С. С. Коростовца от 6 января 1913 // Известия МИД. 1913. Кн. 1.-С. 50-51.
8. Документы Внешней политики СССР. Т. I-XXIV. М.: Госполитиздат, 1957-2000. Т. III. 1959. 723 е.; Т. IV. 1960. - 836 е.; Т. VI. 1962. Т. VII. 1963.- 760 с.
9. В библиографию включена не только непосредственно цитируемая, но и другая использованная автором литература.
10. За кулисами царизма. Архив тибетского врача Бадмаева. (Ред. и вступ. статья В.Н. Семенникова). JL: Гос. изд-во, 1925. - XXXIV, 175 с.
11. Записка подполковника Генерального Штаба Хитрово о Далай-ламе и его деятельности 1906 г. Публ., пред., прим. Е.А. Белова // Восток. 1966. № 4. -С. 136-141.
12. Записки Мехти Рафаилова // Российские путешественники в Индии, XIX- начало XX в. Документы и материалы. М.: Наука, 1990. - С. 31-80.
13. Заявление А. Доржиева председателю ЦИК М.И. Калинину, 31 октября 1931: А.И. Андреев. Агван Доржиев и судьба буддийской религии в СССР // Реверс. Философско-религиозный и литературный альманах. СПб., 1992. -С. 207-209.
14. Из бумаг графа Ю.А. Головкина. Документы о посольстве гр. Головкина в Китай. (Из архива светлейшей княгини Е.А. Салтыковой-Головкиной). -СПб.: Типография М. Стасюлевича, 1898. 33 с.
15. Китайская народная республика: Конституция и законодательные акты.- М.: Прогресс, 1984. 470 с.
16. Ключников Ю.В., Сабанин А.В. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. Ч. 1-3. М.: Литиздат НКИД, 1925-1929. Ч. 1. 1925.-VI, 441 е.; Ч. 2. 1926.-V, 464 с.
17. Коммунистический Интернационал и китайская революция. Документы и материалы. М.: Наука, 1986. - 317 с.
18. Лангер К.Г. Полный географический лексикон, содержащий в себе по азбучному порядку подробное описание всех частей света из новейших и достоверных сведений собранный. Ч. I-III. М., 1791-1792. - Ч. 1: 443 е.; Ч. 2: 476 е.; Ч. 3: 383 с.
19. Ледовский A.M. Переговоры Сталина с Мао Цзэдуном в декабре 1949 -феврале 1950 // Новая и новейшая история. 1997. № 1- С. 23-47.
20. Ледовский A.M. Стенограмма переговоров И.В. Сталина с Чжоу Эньла-ем в августе сентябре 1952 г. // Новая и новейшая история. 1997. № 2. -С. 69-86.
21. Дедовский A.M. СССР и Сталин в судьбах Китая. Документы и свидетельства участника событий 1937-1952. М.: «Памятники исторической мысли», 1999.-340 с.
22. Материалы по истории русско-монгольских отношений 1685-1691. Сборник документов. (Сост. Г.И. Слесарчук.) М.: Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 2000. - 488 с.
23. Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств. Серия 2. Т. 19. Ч. 2. M.-JI.: Госполитиздат, 1939.-551 с.
24. Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств. Серия 2. Т. 20. Ч. 1. М.: Госполитиздат, 1939. - 482 с.
25. Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств. Серия 2. Т. 20. Ч. 2. М., Л.: Госполитиздат, 1940. - 520 с.
26. Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств. Серия 3. Т. 2. М. - Л.: Госсоцэко-номиздат, 1933. - 560 с.
27. Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств. Серия 3. Т. 3. М. - Л.: Госсоцэкон-издат, 1933. -467 с.
28. Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств. Серия 3. Т. 4. М. - Л.: Госсоцэко-номиздат, 1939. -423 с.
29. Монголо-тибетский договор, 29 декабря 1912 // Известия МИД. 1913. Кн. 2.-С. 51-53.
30. Муравьёв М.Н.. Всеподданнейшая записка министра иностранных дел. О задачах России по отношению Турции, Персии, Афганистана и на Дальнем Востоке, 1900 // Красный Архив. 1926. Т. 5 (18). С. 4-18.
31. О тибетском вопросе. Пекин: Изд-во лит-ры на иностранных языках, 1959.-309 с.
32. Переговоры Н.С. Хрущева с Мао Цзэдуном 31 июля 3 августа 1958 г. и 2 октября 1959 г. (Предисл. и прим. В.М. Зубка) // Новая и новейшая история. 2001. № 1.-С. 100-128; №2.-С. 94-106.
33. Письмо А. Доржиева в Восточный отдел НКИД РСФСР, 1 октября 1920 г. // А.И. Андреев. Храм Будды в Северной столице. Приложения. СПб.: Нартанг, 2004.-С. 188-192.
34. Письмо-завещание Агвана Доржиева, 1 октября 1936 г. // А.И. Андреев. Храм Будды в Северной столице. Приложения. СПб.: Нартанг, 2004. С. 195197.
35. Письмо Николая II Далай-ламе XIII, 4 июля 1901 г. Приложение к: А.И. Андреев. Визит чрезвычайного тибетского посольства в Россию в 1901 г. // Буддизм России. 2005. № 39. С. 92-93.
36. Письмо П.А. Столыпина А.П. Извольскому, 18 июня 1908 // А.И. Андреев. Буддийская святыня Петрограда. Приложения. Улан-Удэ: Агентство i ЭкоАрт, 1992.-С. 67.
37. Политбюро ЦК РКП (б) ВКП (б). Повестки дня заседаний 1919-1952. Каталог. Т. 1. 1919-1929. -М.: РОССПЭН, 2000. - 831 с.
38. Российские путешественники в Индии. XIX начало XX в. Документы и материалы. - М.: Наука, 1990. - 301 с.
39. Россия Сиам 1863-1917. Документы и материалы. - М.: Международные отношения, 1997. - 317 с.
40. Русско-Индийские отношения в 1900-1917 гг. Сборник архивных документов и материалов. М.: Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 1999. -527 с.
41. Синяя книга. Сборник тайных документов извлеченных из архива бывш. МИД. (Ред. и введение К.М. Трояновского.) М.: Наркомат по иностранным делам, 1918.- 115 с.
42. Советско-китайские отношения 1917-1957. Сборник документов. М.: Изд-во восточной литературы, 1959. - 467 с.
43. Советско-монгольские отношения 1921-1974. Документы и материалы. Т. 1-2. 1921-1974. М.; Улан-Батор: Международные отношения, Улсын хэв-. лэлийн газар, 1975,1979. Т. 1: 1921-1940. - 590 с.
44. Соглашение между центральным народным правительством Китая и местным правительством Тибета о мероприятиях по мирному освобождению Тибета // Леонтьев В.П. Иностранная экспансия в Тибете, 1988-1919. Приложения. М.: Изд-во АН СССР, 1956. С. 221-222.
45. Страницы из жизни Агвана Доржиева. Архивные документы. Улан-Удэ, 1993.- 115 с.
46. Тибет: Права человека и законность. Официальное заключение международной юридической комиссии. Дхарамсала, Индия: Департамент информации и международных связей Центральной тибетской администрации, 1998. -33 с.
47. Уложения китайской палаты внешних сношений. Т. 1-2. СПб.: типография Департамента народного просвещения, 1828. - Т. 1: 362 е.; Т. 2: 319 с.
48. Щербатской Ф.И. Краткий отчет о поездке в Ургу; Из записей во время путешествия в Ургу (1905); Краткий отчет о командировке в Индию // Восток- Запад. Исследования. Переводы. Публикации. М.: Наука, 1989. - С. 250265.
49. Щербатской Ф.И. Письма // Российские путешественники в Индии, XIX- начало XX в. Документы и материалы. М., 1990. - С. 290-298.
50. Great Britain. Papers relating to Tibet, presented to both Houses of Parliament by Command of His Majesty. Cd. 1920. London: H.M.S.O., 1904. - X, 314 p.
51. Great Britain. Further papers relating to Tibet, presented to both Houses of Parliament by Command of His Majesty. Cd. 2054. London: H.M.S.O., 1904. -IV, 29 p.
52. Great Britain. Papers relating to Tibet, presented to both Houses of Parliament by Command of His Majesty. Cd. 2370. London: H.M.S.O., 1905. - XXI, 277 p.
53. The Legal Status of Tibet. Three Studies by Leading Jurists. Dharamsala, India: Office of Information & International Relations, 1989. - 121 p.
54. The Teachings of Sun Yat-Sen: Selections from his writings. Ed by N. Gan-gulee. London: Sylvan press, 1945. - XL, 133 p.
55. The Trotsky Papers, 1917-1922. Ed. by J.M. Meijer. Vol. 1-2. The Hague, Paris: Mouton, 1964-1971. - Vol. l.:XV, 858 p.; Vol. 2: VII, 894 p.2. Дневники, мемуары
56. Барадийн Б.Б. Путешествие в Лавран. СПб.: Тип. М. Стасюлевича, 1908.-50 с.
57. Барадийн Б. Жизнь в тангутском монастыре Лавран. Дневник буддийского паломника 1906-1907 гг. Улан-Удэ - Улан-Батор, 1999. - 294 с.
58. Беседовский Г. На путях к термидору. М.: «Современник», 1997.460 с.
59. Бимбаев М.Т. Судьба моя военная. Воспоминания о друзьях однополчанах. Элиста: Калмыцкое книжное изд-во, 1983. - 157 с.
60. Благодатов А.В. Записки о китайской революции 1925-1927 гг. (3-е изд.). М.: Наука, 1979. - 301 с.
61. Витте С.Ю. Воспоминания, мемуары. Т. 1-2. Минск: Харвест - М.: ACT, 2001.-Т. 1:799 е.; Т. 2: 798 с.
62. Давид-Неэль А. Путешествие парижанки в Лхасу. М.: Армада-пресс, 2000. - 347 с.
63. Далай-лама XIV. Свобода в изгнании. СПб.: Нартанг, 1992. - 271 с.
64. Далин С.А. Китайские мемуары 1921-1927. М.: Наука, 1975. - 359 с.
65. Дас Сарат Чандра. Путешествие в Тибет. СПб.: Изд-во картограф, заведения А. Ильина, 1904. - XLIX, 356 с.
66. Декроа Н. (Кордашевский Н.В.) Тибетские странствия полковника Кор-дашевского. С экспедицией Н.К. Рериха по Центральной Азии. (2-е изд.). -СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1999. 343 с.
67. Демиденко М.И. По следам СС в Тибет. 2-е изд. СПб.: Изд. дом. «Нева», 2004.-319 с.
68. Домогацких М. Утро Тибета. -М.: Молодая гвардия, 1962. 176 с.
69. Доржиев Агван. Занимательные заметки. Описание путешествия вокруг света. Автобиография. М.: Изд. фирма «Восточная литература» РАН, 2003. -159 с.
70. Доржиев А. «Предание о кругосветном путешествии» или повествование о жизни Агвана Доржиева. Улан-Удэ, 1994. - 121 с.
71. Дылыков С.Д. Страницы жизни // Altaica. 2000. Вып. IV. С. 27-38.
72. Кассис В. 80 дней в Тибете. М.: Географ, изд-во, 1956. - 94 с.
73. Кобеко Д.Ф. Поездка митрополита Хрисанфа к Далай-ламе в 1792 г. // XXV Лет. Сборник, изданный комитетом общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым. СПб., 1884. - С. 385-398.
74. Козлов П.К. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923-1926. (Ред. Т.И. Юсупова, А.И. Андреев). Серия «Научное наследство». Т. 30. СПб.: Наука, 2003.- 1038 с.
75. Козлов П.К. Дневник по поездке в Монголии, апрель 1905 г. // Козлов П.К. Тибет и Далай-лама. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2004.-С. 97-137.
76. Куропаткин А.Н. Дневники // Красный Архив. 1922. № 2. С. 5-112.
77. Ламздорф В.Н. Дневник 1894-1896. М.: Международные отношения, 1991.-453 с.
78. Мак-Говерн В.М. Переодетым в Лхассу. Секретная экспедиция. М. -Л.: «Молодая гвардия», 1929. - 296 с.
79. Но льде Б.Я. Коростовец в Монголии // Далекое и близкое. Исторические очерки. Париж: Изд-во «Современные записки», 1930. - С. 71-77.
80. Овчинников В. Путешествие в Тибет. М.: Гос. изд-во «Детская литература», 1957. - 222 с.
81. Овчинников В. Вознесение в Шамбалу. Сто дней в Тибете пятидесятых и девяностых. М.: Изд. дом «Довгань», 1997. - 96 с.
82. Портнягин П.К. Современный Тибет. Миссия Николая Рериха. Экспедиционный дневник 1927-1928 // Ариаварта. 1998. № 2. С. 11-106.
83. Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II. М.: Изд. фирма «Восточная литература» РАН - «Школа-Пресс», 1995. - 335 с.
84. Рокхиль В.В. В страну лам. Путешествие по Китаю и Тибету. СПб., 1901.- 196 с.
85. Рябинин К.Н. Развенчанный Тибет 1828. Самара: «Амрита-Урал», 1996.-731 с.
86. С интернациональной миссией. Воспоминания участников Монгольской Народной революции. Элиста, 1970. - 143 с.
87. Сазыкин А.Г. Описание Тибета, сделанное в XVIII в. бурятским паломником Дамба-Доржи Заяевым // Страны и народы Востока. 1989. Вып. 26. -С. 117-125.
88. Сказание о хождении в Тибетскую страну Мало-дербетского База-бакши. Калм. текст, пер. и прим. А. Позднеева. СПб., 1897. - XVIII, 260 с.
89. Спафарий Н.М. Путешествие через Сибирь от Тобольска до Нерчинска и границ Китая. Дорожный дневник. СПб.: Тип. Киршбаума, 1882. - 215 с.
90. Стрелков А. Тибетский дневник. Нижний Новгород: Изд-во «Деком», 1999.- 176 с.
91. Трояновский О.А. Через годы и расстояния. М.: Вагриус, 1997. - 380 с.
92. Уннингтон А. Рассказ о путешествии. М.: Изд-во иностранной лит-ры, 1958.-342 с.
93. Уоддэль О. Jlxacca и её тайны. Очерк тибетской экспедиции 1903-1904. СПб.: П.Ф. Пантелеев, 1906. - 344 с.
94. Фоздик З.Г. Мои учителя. Встречи с Рерихами. По страницам дневников, 1922-1934. -М.: «Сфера», 1998. 800 с.
95. Фоздик З.Г. В Москве и на Алтае с Рерихами // Рериховский Вестник. 1992. №4.-С. 28-37.
96. Хрущев Н.С. Время, люди, власть. Т. 1-4. Т.З. М.: ИКК «Московские новости», 1999. - 703 с.
97. Чуев Ф.И. Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф.И. Чуева. М.: ► «Терра» - "Terra" , 1991.- 604 с.
98. Хижняк О.С. Б.Б. Барадийн о Далай-ламе XIII Тубтене Гьяцо (по материалам дневника путешествия 1905-1907 гг.) // Труды Государственного Музея истории С.-Петербурга. 1998. Вып. 3. С. 130-141.
99. Хождение в Тибет калмыцкого бакши Пурдаш Джунгруева. Ч. 1. Путь в Тибет // Филологические исследования старописьменных памятников. Элиста, 1987. С. 125-144; Ч. 2. У святынь Тибета // Проблемы монгольской филоло-{ гии. Элиста, 1988.-С. 135-153.
100. Цыбиков Г. Буддист-паломник у святынь Тибета. По дневникам, веденным в 1899-1902 гг. -Пг.: Издание РГО, 1918 472 с.
101. Цыбиков Г. Буддист-паломник у святынь Тибета // Цыбиков Г. Избранные труды в 2-х т. 2-е изд. Т. 1. Новосибирск: Наука, Сибирское отделение, 1991.-С. 35-254.
102. Цыбиков Г. Дневник поездки в Ургу в 1927 г. // Цыбиков Г. Избранные труды в 2-х т. 2-е изд. Т. 2. Новосибирск: Наука, Сибирское отделение, 1991. -С. 121-151.
103. Bhutan and Tibet. The Travels of George Bogle and Alexander Hamilton 1774-1777. Vol. 1. Bogle and Hamilton: Letters, Journals and Memoranda. (Ed. By A. Lamb). Roxford Books, 2002. - 479 p.
104. Biography of the Senior Tsanit-Khambo, attached to the person of the Dalai Lama, Lharambo Agvan Dorjiev: Andreyev A. An Unknown Russian Memoir by Aagvan Dorjiev // Inner Asia. Cambridge. 2001. № 2. P. 34-39.
105. Byron R. First Russia, then Tibet. (A personal envocation of Russia, India, and Tibet in the 1930s). London, Harmondsworth: Penguin Books, 1985. - 254 p.
106. Chapman F.S. Memoirs of a Mountaineer: Helvellyn to Himalaya, and Lhasa, the Holy City. London, 1945. - 446 p.
107. Dalai Lama, XIV. My Land and My People. London, 1962. - 272 p.
108. Dalai Lama, XIV. Freedom in Exile: The Biography of the Dalai Lama. -New York: Harper Perennial, 1990. 288 p.
109. Deniker J. Trois voyages a Lhassa (1898-1901) par Ovche Narzunov, peleren kalmouk // Le Tour du Monde. N. S. 1904. Т. X. # 19. P. 217-228; # 20. - P. 229240.
110. Filchner W. Sturm uber Asien. Erlebnisse eines diplomatisthen Geheimagenten. Berlin: Verlag Neufeld & Henius, 1924. - 311 S.
111. Harer H. Seven years in Tibet. London: Pan books Ltd., 1953. - 267 p.
112. Hedin, S. Von Pekin nach Moscau. Leipzig: FAB, 1924. - 321 S.
113. Hedin S. Central Asia and Tibet. Towards the Holy City of Lhassa. London, 1903. - Band I: XVII, 608 S.; Band II: XIV, 664 S.
114. Kawaguchi Ekai. Three years in Tibet. Madras - Benares - London, 1909. -XV, 719 p.
115. Korostovets I.Ya. Von Cinggis Khan zur Sowjetrepublik. Berlin - Leipzig, 1926.-351 p.
116. Mannerheim C.G. Across Asia from West to East in 1906-1908. Vol. 1. -Helsinki, 1940.-741 p.
117. Markham C.R. Narratives of the mission of G. Bogle to Tibet and of the journey of T. Manning to Lhasa. London: Trubner & C°, 1876. - 354 p.
118. McDonald D. Twenty years in Tibet. London: Seeley, 1932. - 318 p.
119. McGovern W. To Lhasa in Disquise. A secret expedition through mysterious Tibet. New York - London: The Century C°, 1924. - 462 p.
120. Nebesky-Wojkowitz, R. Where the gods are mountains. Three years among the people of the Himalayas. London: Weidenfeld & Nicolson, 1956. - 256 p.
121. Norbu Thubten J. Tibet is my country. London: Rupert Hart Davis, 1961.238 p.
122. Norbu Thubten J., Martin, D. Dorjiev: Memoirs of a Tibetan diplomat // Hokke BunkaKenkyu. 1991. # 17. -P. 3-105.
123. Pratap Mahendra (Raja). My Life Story of Fifty-Five Years. Dehradun: World Federation, 1947. - 358 p.
124. Roerich G. Trails to Inmost Asia. Five years of exploration with the Roerich Central Asian Expedition. New Haven: Yale University Press, 1931. - XX, 504 p.
125. Roerich N. Altai Himalayas. A travel diary. - New York: F.A. Stokes, 1929.-XIX, 407 p.
126. Teichman E. Travels of a Consular Officer in Eastern Tibet (together with a history of the relations between China, Tibet and India). Cambridge University Press, 1922.-248 p.
127. Tsering Dorje Geshi. New Tibet. Memoirs of a graduate of the Peking Institute of National Minorities. Dharamsala: Information Office of HH the Dalai Lama, 1980.- 132 p.
128. Turner, S. An Account of an Embassy to the Court of the Teshoo Lama in Tibet, containg a Narrative of a Journey through Bootan and part of Tibet. London: Bulmer, 1800. -XXVIII, 473 p.
129. Waddell L.A. Lhasa and its Mysteries, with a record of the expedition of 1903-1904. London, Methuen & Co, 1905. - 530 p.
130. Ward F. In Long-Forbidden Tibet // National Geographic. 1980. Vol. 157 (2). -P. 218-259.3. Периодическая печать
131. Журналы, информационные бюллетени
132. Буддизм. Культурно-исторический журнал. 1992. № 1.
133. Буддизм. Инф. бюллетень Центрального духовного управления буддистов РФ. 1996. № 1,3.
134. Буддист (Санкт-Петербург). 1996. № 4. Бакаева Э.П. Из истории одного несостоявшегося визита к его святейшеству Далай-ламе XIII. С. 131-135.
135. Вестник МИД СССР. 1989. 15 июня.
136. Дипломатический вестник. 1993. № 1-2. А.В. Козырев. Россия: год минувший и год наступивший, Совместная советско-китайская декларация, 18 декабря 1992; 1996. № 5. Совместная российско-китайская декларация, 25 апреля 1996.
137. Думский вестник. 1994. № 2. О проблемах российско-китайских отношений и перспективах их решений.
138. Итоги. 2004. 23 ноября. № 47. А. Чудодеев. Первосвященная война: Почему два самых «культовых» в мире персонажа Папа Римский и Далай-лама оказались для России персонами нон-грата. - С. 26-29.
139. Китай. Иллюстрированный журнал (Пекин). 1959. 20 мая.
140. Мандала (Элиста). 1993. № 2; 1994. №4, 5.
141. Нартанг бюллетень. 1992. № 1, 2, 3, 4; 1993. № 3, 1994. № 2.
142. Новое время. 1993. № 8. А. Чудодеев. Полицейский участок на Крыше мира. С. 34-36; 1994. № 21. С. Фэрклоу. Голос с крыши мира. - С. 24-25.
143. Новости разведки и контрразведки. 1997. № 5, 6. Ю.Н. Тихонов. Афганская война Третьего Рейха: НКВД против Абвера.
144. Новости Тибета. Newsletter of Tibet Culture & Information Centre (Москва). 1996. № 1-4; 2000. № 14.
145. Пресс-релиз Радикальной партии. 1997. 9 марта.
146. Путь к себе (Москва). 1995. № 3. Далай-лама. Лекция при получении Нобелевской премии мира, 11 декабря 1989; 1995. № 5; 1996. № 1. А. Теренть-ев. Судьба: Как я стал переводчиком Далай-ламы.
147. Разведчик (С.-Петербург). 1903. 19 августа. № 669. Русские в Тибете -С. 716.
148. Шамбала (Элиста). 1997. № 5-6. Бакаева Э. Лувсан Шараб Тепкин и его время. С. 9-17
149. China's Tibet (Beijin). 1992. Autumn. L. Geleg. On the Status of Tibet. P. 2-5; Jedun. The Establishment of the High Commissionership. - P. 42-44.
150. Human Rights Update. Tibetan Centre for Human Rights and Democracy (Dharamsala). 1998. Vol. III. # 17, 18; 1999.Vol. IV. # 5, 7, 8, 14-18; 2000. Vol. V. # 1,2,9.
151. News Tibet. Office of Tibet (New York). 1995. May-August. HH the Dalai Lama recognizes the new Panchen Lama.
152. New Times (Moscow). 1950. 22 November. # 47. Liberation of Tibet. P.21.22.
153. Tibetan Bulletin. The Official Journal of Tibetan Administration (Dharamsala). 1993. January-February; 1993. May-June. "Proving truth from facts". P. 813; 1997. July-August; 1997. September-October.
154. Биржевые ведомости. 1911. 15 февраля. Посланец Далай-ламы в Петербурге.
155. Бурят-Монгольская правда. 1927. 10 июня. 88 лам под судом; 23 июля. Дело о 88 ламах.
156. Голос Москвы. 1913.3 марта. Письма Далай-ламы.
157. Жизнь на восточной окраине (Чита). 1896. 2 июня. Английская политика в Азии.
158. Жизнь национальностей. 1919. 26 мая. A.M. Амур-Санан. Ключи Востока; 13 июля. Ойратский. Монголия как ворота буддийского Востока; 1922. 6 марта. А. В колониях и полуколониях: В Тибете.
159. Известия Улан-Батор Хото. 1925. 21 июня.
160. Колокол. 1913. 28 февраля. Идолослужение в Петербурге.
161. Комсомольская правда. 1969. 20 мая. Т.Р. Рахимов. Трубадуры шовинизма. Маоисты насаждают политику притеснения малых народов.
162. Красная газета. Веч. вып. 1925. 4 мая. Тибетский Бисмарк.
163. Красная звезда. 1925. 2 августа. Конфликт между Тибетом и Англией.
164. Куранты. 1933. 26 августа. А. Латышев. Факел революции в Индию -через Тибет.
165. Литературная газета. 1973. 7 ноября. М. Барнабеков. Осенние мухи из Гуанмин Жибао.
166. Молодежь Калмыкии. 1922. 12, 21 сентября.
167. Московские новости. 1991. 28 июля. Н.С. Кулешов. Зачем нам Далай-лама?; 1994. 15-22 мая. Д. Радышевский. Земной Будда: лидер без страны.
168. Московский комсомолец. 1994. 21 июня.
169. Невское время. 1996. 26 апреля. М. Логинов. Ельцин в Китае: своевременный визит.
170. Независимая газета. 1991. 18 июля. О. Георгиев. Святилище мира в стратегическом сердце Азии. Почему визит далай-ламы вызвал неудовольствие китайских верхов.
171. Новое время. 1901. 19 июня. Тибетские гости: письмо в редакцию П.А. Бадмаева; 20, 21, 22, 24, 27 июня, 3, 5, 10, 11, 12, 18, 19 июля; 1903. 25 декабря; 1904. 3, 4, 7, 9, 16, 18, 21 января; 1907. 13 сентября.
172. Одесские новости. 1901. 12, 13, 15, 27 июня.
173. Одесский листок. 1901. 18 июня.
174. Правда. 1933. 28 декабря; 1951. 1 февраля, 5, 10, 14, 15, 16, 22, 23, 24, 25, 28 апреля, 29, 30, 31 мая, 15 сентября, 16 ноября; 1959. 5 апреля, 25 октября; 1989. 8 марта.
175. Правда Бурятии. 1988. 30 октября. В. Трусов. Дело «панмонголистов»; 1991. 10 июля.
176. Правительственный вестник. 1901. 24 июня.1. Рассвет. 1905. 28 апреля.1. Речь. 1910. 15 марта.
177. Русская молва. 1913. 22 февраля.
178. Русское слово. 1910. 30 декабря. Поездка Далай-ламы в Петербург; 1913. 27 февраля. Независимый Тибет.
179. Санкт-Петербургские ведомости. 1903. 28 мая; 1906. 1 июня. В таинственном Тибете.
180. Тувинская.правда. 1992. 19,22, 24 сентября.
181. Hindustan Times. 1982. 26 August. Rakshat Puri. USSR supports Tibet selfrule.1.dian Express. 1973. 27 March. Journal de St. Petersbourg. 1900. 2 Octobre. Morning Post. 1924. 11 September; 1925. 31 July. Pioneer (India). 1912. 22 December.
182. The Daily Telegraph. 1922. 12 January. Sir Bell's Mission; 1925. 1 July. Civil war in Tibet: Modernism v. Lamaism.
183. The Standard. 1907. 24, 25 September.
184. The Times. 1919. 12 December. The Bolsheviks and India; 1921. 31 October. Tibet tired of seclusion ready to open country.
185. Times of India. 1980. 1 May. USSR ready to help Tibetans. 4. Неопубликованные источники
186. Архив внешней политики Российской Империи (АВПРИ).
187. Ф. 143 (Китайский стол), оп. 491, д. 563, 575, 598, 670, 743, 744, 1448, 1449, 1454, 1455, 1458,1466, 1474, 1480, 1481. » Ф. 154 (Азиатский департамент), оп. 710/2, д. 153, 159, 190, 281, 349.
188. Архив внешней политики Российской Федерации (АВПРФ). Ф. 100 (Референтура по Китаю), on. 1, пап. 1, д. 1, 7, 10, 11, 13. Ф. 100, on. 1, пап. 6, д. 6.
189. Ф. 100, оп. 19, пап. 19, д. 26. Ф. ОДВ НКИД, on. 1, пор. 35, пап. 4. Ф. Секретариат JI.M. Карахана, оп. 10, пор. 178, пап. 32. Ф. Референтура по Монголии, оп. 8, пор. 52, пап. 122. Ф. Референтура по Тибету, on. 1, пор. 35, пап. 4.
190. Архив Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи (АВИМАИВ и ВС, С.-Петербург).
191. Ф. 6 (Главное артиллерийское управление), оп. 8/2, д. 149.
192. Архив Министерства безопасности Республики Бурятия. Архивно-следственные дела: 2217, т. 1 (Д. Мункужапов), 2768 (А. Доржиев), 5565 с. (С. Цыденов).
193. Архив Министерства безопасности Республики Калмыкия. Архивно-следственные дела: 422-р (А.Ч. Чапчаев), 940-р (Ш. Тепкин, Г.О. Огджаев, К. Эренценов, Г.С. Саперов и др.), 1121-р, 1132-р.
194. Архив Музея-квартиры П.К. Козлова (С.-Петербург). Ф. 1 (П.К. Козлов), оп. 3, д. 7/58, д. 15/73.
195. Ф. 1, оп. 6 (Письма П.К. Козлова к Е.В. Пушкаревой, 1911), д. 119/984, 121/258,132/269,164/301,179/316,181/318, 235/360, 281/1059.
196. Архив Президента Российской Федерации.
197. Ф.З (Политбюро ЦК КПСС), оп. 65, д. 739 (Китай, КНР О Тибете, 8.II.1922- 30.VIII.1962).
198. Архив Русского географического общества (РГО).
199. Р. 97 (Монголия), on. 1, д. 11. Ф. 1 (Канцелярия РГО) (1869), on. 1, д. 10. Ф. 1 (1903), on. 1, д. 12. Ф. 1 (1923), on. 1, д. 9.
200. Ф. 13 (Н.М. Пржевальский), on. 1, д. 68,116. Там же, оп. 3, д. 5, 9, 37.
201. Ф. 18 (П.К. Козлов), on. 1, д. 12, 40, 41, 42, 43, 87, 94, 134, 153, 204.
202. Там же, оп. 2, д. 60, 75, 86, 94, 96, 97, 98, 99, 107, 108.
203. Там же, оп. 3, д. 36, 74, 184, 198, 211, 214, 223, 265, 286, 319, 427, 465, 502,505, 536, 552, 589, 595, 596, 622, 629, 647, 698, 766, 783, 804, 806.
204. Там же, оп. 4, д. 20, 21, 24, 97.1. Там же, оп. 5, д. 14, 68.
205. Там же, оп. 7, д. 224. 225, 226,1274.
206. Архив С.-Петербургского филиала Института востоковедения Российской Академии наук (СПб Ф ИВРАН).
207. P. I, оп. 3 (Монголия, Тибет), д. 113.
208. P. II (Буряты, калмыки), on. 1, д. 47.
209. Ф. 44 (A.M. Позднеев), оп. 1, д. 18, 19, 23, 203.
210. Ф. 100 (Е.Е. Обермиллер), on. 1, д. 62.
211. Ф. 115 (Е.А. Снесарев), on. 1, д. 6, 154, 161.
212. Ф. 134 (В.Ф. Минорский), оп. 4, д. 118.
213. Архив С.-Петербургского филиала Российской Академии наук (СПб Ф РАН).
214. Ф. 6 (вел. кн. Константин Константинович), on. 1 (1905), д. 26, 27.
215. Ф. 148 (Русский комитет по изучению Восточной и Средней Азии), on. 1, д.71,97,103,106,107.
216. Ф. 208 (С.Ф. Ольденбург), on. 1, д. 145,146, 151.
217. Там же, on. 3, д. 28, 33, 118, 123, 129, 170, 196, 210, 243, 274, 502, 598, 599, 685,713.
218. Ф. 722 (А.П. Семенов-Тян-Шанский), оп. 2, д. 500. Ф. 725 (Ф.И. Щербатской), on. 1, д. 129 Там же, оп. 3, д. 34, 38, 64, 119, 166, 267, 270, 273, 279. Там же, оп. 4, д. 74.
219. Архив Управления Федеральной Службы Безопасности по С.-Петербургу и Ленинградской области.
220. Справка в Советский фонд культуры (Ленинградское отделение) № 10/2816970 от 14 февраля 1990.
221. Архивно-следственные дела: П-51636. Т. 1; П-63020. Т. 1-2; П-31482.
222. Бурятский, научный центр Сибирского отделения Российской Академии наук. Институт монголоведения, буддологии и тибетологии.
223. Ф. 7 (Б.Б. Барадийн), on. 1, д. 38.
224. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 130 (СНК РСФСР), оп. 2, д. 657.
225. Ф. 5263 (Постоянная центр, комиссия по вопросам культов при Президиуме ЦИК СССР), on. 1, д. 60, 131, 160.
226. Ф. 5446 (СНК СССР Совет Министров СССР), оп. 37, д. 9, 10,11, 88. Ф. 8429 (СНК СССР: Комиссия по содействию работе АН СССР), оп. 2, Д. 13.
227. Там же, оп. 4, д. 37, 38, 41.
228. Ф. А-2307 (Главнаука, Наркомпрос РСФСР), оп. 2, д. 79.
229. Национальный архив Республики Бурятия (НА РБ).
230. Ф. 1 (Бурят-Монгольский областной комитет ВКПб Буробком), on. 1, д. 197,364,569а, 591,657, 872. Ф. 643 (А. Доржиев), д. 1, 2, 3, 4, 5, 7.
231. Национальный архив Республики Калмыкия (НА РК).
232. Р-3 (Центр, исполком Калмыцкой АССР), оп. 2, д. 80, 375, 399, 508а, 510. Р-137 (Х.Б. Кануков), on. 1, д. 2.
233. Ф. 150 (Коллекция личных фондов), on. 1, д. 4а.
234. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ).
235. Ф. 2 (В.И. Ленин), оп. 2, д. 183. Ф. 17, оп. 84, д. 244, 331, 504,715. Ф. 17, оп. 85, д. 54. Ф. 17, оп. 163, д. 367, 371, 378. ► Ф. 62 (Среднеазиатское бюро ЦК ВКПб), оп. 2, д. 245.
236. Ф. 89 (Е.М. Ярославский), оп. 4, д. 162, 171. Ф. 144 (П.М. Никифоров), on. 1, д. 7, 40, 42, 149, 173. Ф. 372 (Дальбюро ЦК РКПб), on. 1, д. 1206. Ф. 495 (ИККИ), оп. 152, д. 3,157.
237. Ф. 495 (ИККИ), оп. 154, д. 4, 9, 87, 91, 93, 97, 110, 252, 283. Ф. 532 (КУТВ), оп. 4, д. 343.
238. Российский государственный архив экономики (РГАЭ).
239. Ф. 47с (Торгпредство СССР в Монголии, 1924-1926), д. 1, 2, 3, 4.
240. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 165 (А.Н. Куропаткин), on. 1, д. 1036, 1943, 1993, 5304а,
241. Ф. 400 (Азиатская часть Главного штаба), on. 1, д. 1626, 1799, 3413, 5045. Ф. 401 (ВУК), оп. 5, д. 51, 52, 104,158. Ф. 447 (Китай), on. 1, д. 77.
242. Ф. 2000 (ГУГШ), on. 1, д. 1567, 4125, 4198, 4199, 6604, 7668, 7915.
243. Российский государственный военный архив (РГВА).
244. Ф. 25895 (Управление Среднеазиатского военного округа), on. 1, д. 666, 832, 842, 845.
245. Ф. 39499 (Штаб Верховного главнокомандующего Всероссийского правительства, 1918-1920), on. 1, д. 113.
246. Российский государственный исторический архив (РГИА).
247. Ф. 13 (Департамент министра коммерции), on. 1, д. 319.
248. Ф. 40 (Всеподданнейшие доклады по части торговли и промышленности), оп. 2, д. 121.
249. Ф. 468 (Кабинет Е.И.В.), оп. 14, д. 666.
250. Ф. 472 (Канцелярия министерства императорского двора), оп. 194/2682, Д. 61.
251. Ф. 476 (Гофмаршальская часть), on. 1, д. 197. Ф. 516 (Камер-фурьерские журналы, 1898), оп. 2, д. 103. Ф. 538 (Контора двора вел. кн. Елизаветы Маврикиевны и вел. кн. Константина Константиновича), on. 1, д. 77, 83.
252. Ф. 560 (Министерство финансов), оп. 28, д. 64, 101, 176, 218, 313, 369, 406, 438,455,456, 1243.
253. Ф. 565 (Деп-т гос. казначейства), оп. 8, д. 29725.
254. Ф. 821 (Деп-т духовных дел иностранных исповеданий), оп. 133, д. 408, 446, 448, 523.
255. Там же, оп. 138, д. 115. Там же, оп. 150, д. 476.
256. Ф. 932 (кн. A.M. Дондуков-Корсаков), on. 1, д. 526.
257. Ф. 948 (Казнаков Н.Г.), on. 1, д. 131.
258. Ф. 971 (Д.В. Кочубей), on. 1, д. 181.
259. Ф. 1072 (кн. Э.Э. Ухтомский), оп. 2, 6, 266, 479.
260. Ф. 1102 (Коллекции документов разных лиц), оп. 2, д. 110.
261. Ф. 1264 (Первый Сибирский комитет), on. 1, д. 319.
262. Ф. 1276 (Совет министров), оп. 3, д. 704.1. Там же, оп. 9, д. 842.
263. Ф. 1487 (Планы и чертежи водных и шоссейных дорог), on. 1, д. 359, 360 (карты Тибета).
264. Ф. 1622 (С.Ю. Вигге), on. 1, д. 269. 4.21. Рукописный отдел Российской национальной библиотеки (С.-Петербург).
265. Ф. 590 (Д.М. Позднеев), д. 80.
266. Центральный государственный архив С.-Петербурга (ЦГА СПб).
267. Ф. 8 (Лен. губ. отдел, раб-крест, инспекции), on. 1, д. 80. Ф. 1000 (Петрогубисполком), оп. 7, д. 49. Ф. 36, оп.1, д. 5. Ф. 2551 (Комиссариат просвещения коммун Сев. обл.), on. 1, д. 134. Ф. 7179 (Леноблисполком), оп. 3, д. 139.
268. Ф. 7222 (Петроградский / Ленинградский институт живых восточных языков), оп. 8, д. 1,12, 13. Там же, оп. 9, д. 8. Там же, оп. 10, д. 7а, 10. Там же, оп. 30, д. 97, 181, 220, 224, 750. Там же, оп. 38, д. 2. Там же, оп. 38с, д. 5.
269. Ф. 7384 (Лен. гор. совет народных депутатов), оп. 18, д. 669, 671.
270. Личный архив А.И. Андреева. Интервью:
271. М.Т. Бимбаев (участник советско-монгольской миссии в Тибет, 1926— 1928 гг.). Элиста, апрель 1993.
272. Х.П. Хомутников (внук В.А. Хомутникова, руководителя первой советской разведывательной экспедиции в Тибет, 1921-1922 гг.). Элиста, апрель 1993. М.И. Демиденко (военный советник в КОТ, начало 1950-х). С.-Петербург, июль 2001.
273. А.А. Терентьев (издатель журнала «Буддизм России», переводчик Далай-ламы в 1991-1995 гг.). С.-Петербург, декабрь 2004.
274. С.А. Ковалев (бывш. председатель Комитета по правам человека Верховного Совета РФ). С.-Петербург, март 2005 (по телефону).
275. Личный архив Ю.О. Оглаева: Ф.В. Баханов. Сквозь империалистическую блокаду. (Машинописная рукопись.)
276. Oriental and India Office Collection and Records (OIOC), London. L /Р & S/ 10 / 836,1088, 1108, 1113,1145, 1146.
277. P&S/ll /277. L /Р & J/12/291.
278. Mss Eur. F 157 / 213, 214, 214a, 240, 245, 251.
279. Public Record Office (PRO), Kew.
280. FO (Foreign Office) 371 / 10291, 10403, 10481.
281. WO (War Office) 208/ 1957.5. Монографии, статьи
282. Андреев А.И. От Байкала до священной Лхасы. Новые материалы о русских экспедициях в Центральную Азию в 1-ой половине XX века (Бурятия, Монголия, Тибет). С.-Петербург - Самара - Прага: ООО «Агни», 1997. -338 с.
283. Андреев А.И. Неизвестная страница из истории Большой игры. Дело о посылке русского агента в Тибет (1869-1873) // Ариаварта. 1999. № 3. -С.120-133.
284. Андреев А.И., Юсупова Т.И. История одного не совсем обычного путешествия: Монголо-Тибетская экспедиция П.К. Козлова (1923-1926 гг.) // Вопросы истории естествознания и техники. 2001. № 2. С. 51-74.
285. Андреев А.И. Храм Будды в Северной столице. СПб.: «Нартанг», 2004.-221 с.
286. Андреев А.И. П.А. Бадмаев и русско-тибетское сближение // Третьи востоковедные чтения БГУЭП, посвященные жизни и деятельности П.А. Бадмаева. Иркутск, 2004. - С. 23-29.
287. Андреев А.И. Визит тибетского посольства в Россию в 1901 г. // Буддизм России. 2005. № 39. С. 86-93.
288. Батенин Э.С. Тибет. Послесловие к кн.: В. Мак-Говерн. Переодетым в Лхассу.-М.-Л., 1929.-С. 225-295.
289. Белов Е.А. Тибетская политика России (1900-1914 гг.) (По русским архивным документам) // Восток. 1994. № 3. С. 99-109.
290. Белов Е.А. На заре российско-тибетских отношений // Азия и Африка сегодня. 1994. № 4. С. 64-66.
291. Бембеев В.Ш. Василий Хомутников. Элиста, 1991. - 51 с.
292. Бембеев В.Ш. Человек из легенды. Исторический очерк. М. - Элиста, 1991.- 188 с.
293. Берлин Л.Е. Англия и Тибет // Новый Восток. 1922. № 2. С. 355-366.
294. Берлин Л.Е. Хамбо Агван Доржиев. (К борьбе Тибета за независимость) //Новый Восток. 1923. №3.-С. 139-156.
295. Беспрозванных Е.Л. Лидеры Тибета и их роль в тибето-китайских отношениях XVII XVIII вв. - Волгоград: Изд-во Волгоградского гос. университета, 2001. - 354 с.
296. Бичурин (Иакинф) Н.Я. Историческое обозрение ойратов или калмыков с XV столетия до настоящего времени. Элиста: Калмыцкое книжное изд-во, 1991 (перепеч.).- 127 с.
297. Богословский В.А. Буддийская церковь в Тибете и её современное положение // История и культура Востока Азии. Т. 1: Центральная Азия и Тибет. Материалы к конференции. Новосибирск: Изд-во Наука, 1972. - С. 101-106.
298. Богословский В.А. Тибетский район КНР. М.: Наука, 1978. - 200 с.
299. Богословский В.А. Горькая судьба тибетцев // Великодержавная политика маоистов в национальных районах КНР. (Отв. ред. М.И. Сладковский). -М.: Политиздат, 1975. С. 102-125.
300. Богословский В.А. Тибет после Мао Цзэдуна. М., 1996. - 102 с.
301. Богословский В.А. Политика XIII Далай-ламы в Тибете. М.: ИВ РАН, 2002.- 140 с.
302. Богословский В.А., Москалёв А.А. Национальный вопрос в Китае (1911-1949). М.: Наука, 1984. - 264 с.
303. Вампилов Б. Об антирелигиозной работе в Бурят-Монголии // Антирелигиозник. 1938. № 8-9. С. 27-30.
304. Васильков Я.В. Встреча Востока и Запада в научной деятельности Ф.И. Щербатского // Восток Запад. Исследования. Переводы. Публикации. -М.: Наука, 1989.-С. 178-223.
305. Вашкевич В. Ламаиты в Восточной Сибири. СПб.: Тип. МВД, 1885.144 с.
306. Венюков М.И. Очерк политической этнографии стран лежащих между Россией иИндией. СПб.: Тип. В. Безобразова и К0, 1878. - 22 с.
307. Виленский (Сибиряков) В.Д. Современная Монголия. Харьков: «Пролетарий», 1925. - VI, 7-58 с.
308. Витухновский A.JI. Из истории англо-русских отношений на Среднем Востоке в начальный период англо-бурской войны // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. 1958. Вып. 1. Т. 7. С. 115-130.
309. Воловников В.Г. Путешествия российского купца-дипломата // Российские путешественники в Индии. XIX начало XX в. Документы и материалы. -М.: Наука, 1990.-С. 10-30.
310. Гарри И. Хроника взаимоотношений Далай-ламы XIV и центрального правительства КНР // Буддизм России. СПб. 2003. № 38. С. 49-58.
311. Гафуров Б.Г. Октябрьская революция и национально-освободительное движение. -М.: Мысль, 1967. 151 с.
312. Герасимова К.М. Обновленческое движение бурятского ламаистского духовенства (1917-1930 гг.). Улан-Удэ: Бурятское книжное изд-во, 1964. -179 с.
313. Грулев М. Соперничество России и Англии в Средней Азии. СПб.: В. Березовский, 1909. - X, 380 с.
314. Грум-Гржимайло Г.Е. Тибет // Энциклопедический словарь «Гранат». Т.41.Ч. VIII. 1924.-Стлб. 11-45.
315. Гулам Мирза. Наступление английского империализма в Тибете и Западном Китае // На зарубежном Востоке. 1933. № 3-4. С. 129-139.
316. Гуревич Б.П. Освобождение Тибета. М.: Изд-во восточной лит-ры, 1958.-212 с.
317. Давидсон А.Б., Филатова И.И. Англо-бурская война и Россия // Новая и новейшая-история. 2000. № 1. С. 31-50.
318. Далай-лама XIV. Буддизм Тибета. М. - Рига: Нартанг - Угунс, 1991.103 с.
319. Дамдинов А.В. Агван Доржиев: Дипломат, политический, общественный и религиозный деятель. Улан-Удэ: Изд-во Бурятского госуниверситета, 1999.- 135 с.
320. Доржиев Агван // Большая Советская Энциклопедия. 1-е изд. 1931. Т. 23. Стлб. 290.
321. Доржиев Ж.Д., Кондратов A.M. Гомбожаб Цыбиков. Иркутск: Восточно-Сибирское книжное изд-во, 1990. - 236 с.
322. Дубровин Н.Ф. Н.М. Пржевальский. Биографический очерк. СПб: Воен. тип., 1890.-628 с.
323. Ермаков Н.А.. Подъесаул Уланов и лама Ульянов // Очерки истории российской внешней разведки. Т. 1-6. Т. 1. М.: Международные отношения, 1996.-С. 183-191.
324. Ермашёв И. Сунь Ят-Сен. М.: «Молодая гвардия», 1964. - 318 с.
325. Ефремов Ф.. Российского унтер-офицера Ефремова, ныне коллежского асессора, десятилетнее странствие и приключение в Бухарин, Хиве, Персии и Индии и возвращение оттуда через Англию в Россию, писанное им самим. -СПб., 1786.-224 с.
326. Жуковская H.JI. Бурятия: Жаркий июль 1991 г. // Буддизм. 1992. № 1. -С. 15-19.
327. Зарницкий Г.В., Сергеев А.Н. Чичерин. 2-ое изд.- М.: «Молодая гвардия», 121. 1975.-288 с.
328. Зарницкий С., Трофимова Л. Путь к Родине // Международная жизнь. 1965. № 1.-С. 96-107.
329. Заятуев Г-Н. Цанид-хамбо Агван Доржиев, 1853-1938 гг. Улан-Удэ, 1991.-46 с.
330. Зотов О.В. «Тайная» история Синьцзяна: Российский ракурс // Восток (Oriens). 2003. № 1.-С. 80-94.
331. Ивин А. Предисловие к кн.: В. Мак-Говерн. Переодетым в Лхассу. М. -Л., 1929.-С. 5-10.
332. Каллинников А. Национально-революционное движение в Монголии. -М. JL: Московский рабочий, 1926. - 118 с.
333. Каллинников А. Революционная Монголия. М.: Госиздат, 1925.96 с.
334. Капица М.С. КНР: Три десятилетия три политики. - М.: Политиздат, 1976.-576 с.
335. Керзон Георг. Положение, занимаемое Индией в Британской Империи. Ташкент: Управ, окр. ген.-квартирмейстера штаба Туркестанского военного округа, 1911. -44 с.
336. Клинов А.С. Политический статус Тибета и позиция держав (1914 г. -конец XX в.) Майкоп: Изд-во Майкопского гос. технологического института, 2000. - 543 с.
337. Кобеко Д. Поездка митрополита Хрисанфа к Далай-ламе // XXV лет. Сборник, изданный комитетом Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым. СПб., 1884. - С. 385-398.
338. Козлов П.К. Монголия и Кам. Труды Экспедиции ИРГО, совершенной в 1899-1901. Т. 1-2. СПб.: ИРГО, 1905-1906. - Т. 1. Ч. 1. По Монголии до границ Тибета - XII, 256 е.; Т. 1.4. 2. Кам и обратный путь. - X, 257-734 с.
339. Козлов П.К. Английская экспедиция в Тибет // Исторический вестник. 1907. Т. 5. -С. 522-539.
340. Козлов П.К. Монголия и Тибет // Военный сборник. 1913. Т. 5. С. 157160.
341. Козлов П.К. Тибет и Далай-лама. Пг., 1920. - 100 с.
342. Козлов П.К. Тибет и Далай-лама. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2004.- 137 с.
343. Козлов П.К. Тибет // Новый мир. 1928. № 2. С. 256-267.
344. Козлов П.К. Монголия и Амдо и мертвый город Хара-хото. М.: ОГИЗ, 1948.-328 с.
345. Колбенев Э.К.. Первые зарубежные партнеры // Очерки истории российской внешней разведки. Т. 1-6. Т. 2. М.: Международные отношения, 1996.-С. 264-270.
346. Кому принадлежит суверенитет над Тибетом и как в Тибете обстоит дело с правами человека. Пекин: Пресс-канцелярия Госсовета КНР, 1992. -103 с.
347. Коростовец И.Я. От Чингис Хана до Советской республики. (Краткая история Монголии с учетом новейшего времени). Улан-Батор: Изд-во Ад-мон, 2004. - 560 с.
348. Котвич B.JI. Введение к кн.: С.Ч. Дас. Путешествие в Тибет. СПб., 1904. -C.IX-XXXVII.
349. Кузьмин Ю.В. П.А. Бадмаев: дипломат, политик, предприниматель. -Иркутск, 2002. 105 с.
350. Кулешов Н.С. Россия и тибетский кризис начала XX века // Вопросы истории. 1990. № 11.- С. 152-160.
351. Кулешов Н.С. Россия и Тибет в начале XX века. М.: Наука, 1992.273 с.
352. Кулешов Н.С. Как Монголия и Тибет признали обоюдную независимость: О внешнеполитической деятельности Агвана Доржиева // Священный Байкал (Улан-Удэ). 1995. Спецномер. С. 18-19
353. Кычанов Е.И., Савицкий JI.C. Люди и боги Страны снегов. Очерки истории Тибета и его культуры. М.: Наука, 1975. - 304 с.
354. Ладыгин В.Ф. Некоторые данные о положении торговли в Ганьсу, Тибете и Монголии, собранные во время экспедиции 1899-1902 гг., снаряженной ИРГО // Известия ИРГО. Т. XXXVIII. № 4. С. 371-466. (Отдельный оттиск: СПб., 1902.-С. 1-96).
355. Ленин В.И. Тетради по империализму. (Тетрадь «ни») // Полн. собр. соч. 5-е изд. М., 1962. Т. 28. - С. 474-519.
356. Ленин В.И. О сепаратном мире // Полн. собр. соч. 5-е изд. М., 1962. Т. 30.-С. 184-192.
357. Леонтьев В.П. Иностранная экспансия в Тибете в 1888-1919. М.: Издво АН СССР, 1956.-224 с.
358. Леонтьев В.П. Вступ. статья к кн.: А. Уннингтон. Рассказ о путешествии.-М., 1958.-С. 5-18.
359. Ломакина И.И. Великий беглец. М.: «Дизайн. Информация. Картография», 2001. - 288 с.
360. Лукоянов И.В. Дальневосточная авантюра П.А. Бадмаева. К вопросу о » вневедомственных влияниях во внешней политике России. (Рукопись).
361. СПб.: СПб Филиал Института истории РАН, 1992. 30 с.
362. Маоизм и национальный вопрос. М.: Институт Дальнего Востока АН СССР (Информационный бюллетень АН СССР, ИДВ. № 17), 1980. - 237 с.
363. Мартене Ф.Ф. Россия и Англия в Средней Азии. СПб.: Издание книгопродавца Эмиля Гартье, 1880. - 91 с.
364. Лузянин С.Г. Россия Монголия - Китай в первой половине XX века: Политические взаимоотношения в 1911-1946. - М., 2000. - 268 с.
365. Мартынов А.С. Статус Тибета в XVII XVIII в традиционной китайской системе политических представлений. - М.: Наука, 1978. - 282 с.
366. Мендельсон В.И. Англо-русские противоречия в Афганистане в начале XX века // Исторические записки. 1969. Т. 83. С. 144-258.
367. Мировицкая Р.А. Советский Союз и национально-освободительное движение в Китае (1923-1927). М.: Наука, 1969. - 232 с.
368. Мировицкая Р.А. Советский Союз в стратегии Гоминьдана (20-30-е гг.) -М.: Наука, 1990.-234 с.
369. Мировицкая Р.А. Китайская государственность и советская политика в Китае. Годы Тихоокеанской войны: 1941-1945. М.: «Памятники исторической мысли», 1999. - 311 с.
370. Митрохин Л.В. Противодействие английских властей влиянию Октябрьской революции на Индию. (По материалам Национального архива Индии) // Народы Азии и Африки. 1969. № 5. С. 128-132.
371. Наберухин А.И. Араши Чапчаев. Краткий биографический очерк. -Элиста, 1990.-40 с.
372. Новейшая история Китая, 1917-1970. М.: Глав. ред. соц-эконом. литры, 1972.-437 с.
373. Новейшее и достоверное описание Тибетского государства // Академические Известия. СПб. Ч. 1. 1779. С. 257-280.
374. Новый прогресс в защите прав человека в Тибете. Пекин: Пресс-канцелярия Госсовета КНР, февраль 1998. - 37 с.
375. О'Коннор Т.Э. Георгий Чичерин и советская внешняя политика, 1918-1930.-М.: Прогресс, 1991.-320 с.
376. Ольденбург С.Ф. Новейшая литература о Тибете. Papers relating to Tibet. Сарат Чандра Дас // Журнал Министерства народного просвещения. 1904. Ч. 356. Отд. II.-С. 129-168.
377. Ольденбург С.Ф. Англо-индийский поход в Тибет 1904 г. // Журнал Министерства народного просвещения. 1905. Ч. 360. Отд. II. С. 197-227; Ч. 361.-С. 134-150.
378. Остальцева А.Ф. Англо-русское соглашение 1907 г.: Влияние русско-японской войны и революции 1905-1907 гг. на внешнюю политику царизма и на перегруппировку европейских держав. Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1977.-277 с.
379. Остриков П.И. Империалистическая политика Англии в Китае в 1900— 1914 годах. -М.: Изд-во «Наука», 1978. 228 с.
380. Очерки истории МНРП. 3-е изд. (Ред. Б. Лхамсурэн) М.: Политиздат, 1987.-343 с.
381. Павлович М.П. Англия и Россия // Вестник НКИД. 1922. № 1-3. С. 2059.
382. Певцов М.В. Путешествие по Восточному Туркестану, Кун-луню, северным окраинам Тибетского нагорья и Чжунгарии в 1889-1890 гг. СПб.: ИРГО, 1895.-XIV, 424 с.
383. Пескова Г.Н. Становление дипломатических отношений между Советской Россией и Китаем, 1917-1924 // Новая и новейшая история. 1997. № 4. -С. 105-134.
384. Пескова Г.Н. Дипломатические отношения между СССР и Китаем в 1924-1929 // Новая и новейшая история. 1998. № 1. С. 106-119; № 2. - С. 6668. .
385. Попов А. К истории возникновения русско-сиамских отношений // Новый Восток. 1924. № 6. С. 31-42.
386. Поцов А. Россия и Тибет // Новый Восток. 1927. № 18. С. 101-119; 1928. №20-21.-С. 33-54.
387. Попов А. От Босфора к Тихому Океану // Историк марксист. 1934. № 3 (37). С. 3-28.
388. Попов А.Л. Английская политика в Индии и русско-индийские отношения в 1897-1905 гг. // Красный Архив. 1926. Т. 6 (19). С. 53-63.
389. Потанин Г.Н. Путь из Урги в Хлассу через кочевья Голуков // Известия Восточно-Сибирского отдела РГО. 1893. Т. XXIV. Ч. 2. С. 38-43.
390. Потанин Г.Н. Тангутско-тибетская окраина Китая и Центральной Монголии. -М.: Гос. издат. Геогр. лит-ры, 1950. 652 с.
391. Пржевальский Н.М. Монголия и страна тангутов. Т. 1-2. СПб.: ИРГО, 1875-1876. - Т. 1.: X, 383 е.; Т. 2.: 428 с.
392. Пржевальский Н.М. Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки. СПб.: ИРГО, 1883. -IV, 476 с.
393. Пржевальский Н.М. От Кяхты на истоки Желтой реки. Исследование северной окраины Тибета и путь через Лоб-нор по бассейну Тарима. СПб: ИРГО, 1888.-IV, 537 с.
394. Пржевальский Н.М. О возможной войне с Китаем // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып. 1. -СПб.: Изд. Главного Штаба, 1883. С. 293-321.
395. Пубаев Р.Е. Дневники путешествия Будды Рабданова в Восточный Тибет (1903-1904) // Историко-культурные связи народов Центральной Азии. -Улан-Удэ: Бурятский филиал СО АН СССР, 1983. С. 21-28.
396. Рахимов Т.Р. Национализм и шовинизм основа политики группы Мао. -М.: Мысль, 1968.-120 с.
397. Рахимов Т.Р. Великодержавная политика Мао Цзедуна и его группы в национальном вопросе // Опасный курс. Вып. 1. М.: Политиздат, 1969. -С. 193-200.
398. Рахимов Т.Р. Судьба неханьских народов в КНР. М.: Мысль, 1981.158 с.
399. Рерих Ю.Н. Тибет и Центральная Азия. Статьи, лекции, переводы. -Самара: Изд. дом «Агни», 1999. 361 с.
400. Роборовский В.И. Экскурсии по Тибету и Кашгарии. СПб.: А.С. Суворин, 1892.-27 с.
401. Роборовский В.И. Путешествие в Восточный Тян-Шань и в Нань-Шань. Труды экспедиции РГО по Центральной Азии в 1893-1895. М.: Гос. изд-во геогр. лит-ры, 1949. - 492 с.
402. Роль и значение помощи международного коммунистического движения в становлении и развитии МНРП. М. - Улан-Батор , 1978. - 263 с.
403. Росов В.А. Николай Рерих: Вестник Звенигорода. Кн. 1: Великий план. -СПб.: «Алетейя СПб», «Ариаварта-Пресс», 2002. -270 с.
404. Руир А. Англо-русское соперничество в Азии в XIX в. М., 1924.133 с.
405. Сазыкин А.Г. Описание Тибета, составленное в XVIII в. бурятским паломником Дамбо-Доржи Заяевым // Страны и народы Востока. 1989. Вып. XXVI. Кн. 3. С. 117-125.
406. Сведения, касающиеся стран сопредельных с Туркестанским военным округом. Вып. XLIX. № 1-2. Ташкент, 1904. С. 23-34.
407. Снесарев А.Е. Индия как главный фактор в средне-азиатском вопросе. -СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1906. -VI, 173 с.
408. Снесарев А.Е. Англо-русское соглашение. СПб.: Экон. типолит., 1908. -30 с.
409. Схиммельпеннинк ван дер Ойе Д. Свет с Востока // Родина. 1995. №11. -С. 30-33.
410. Схиммельпеннинк ван дер Ойе Д. Несостоявшийся Кортес. Имперские амбиции Н. Пржевальского // Родина. 2002. № 6. С. 36-40. Сувиров Н.И. Тибет. - СПб, 1905. - 137 с.
411. Теплов В. Английская экспедиция в Тибет // Русский вестник. Т. 290. Март 1904. -'С. 393-415; Апрель 1904. С. 784-831.
412. Теплов В. Английская экспедиция в Тибет. Отдельный оттиск. СПб.: Типография В.В. Комарова, 1904. - Б/п.
413. Тибет сегодня: Всеобщая ответственность. СПб.: Общество друзей Тибета, 1993.-23 с.
414. Тибет: Правда, основанная на фактах. М.: Голарт, 1994. - 117 с.
415. Титов А.С. Из истории борьбы и раскола в руководстве КПК. М.: Наука, 1979.- 151 с.
416. Третьякова О.Д. Политические и экономические отношения советского государства и Афганистана в 1919-1929 гг. Автореф. дис. на соиск. уч. ст. к. ист. н. Владимир: Владимирский гос. пед. институт, 1996. - 18 с.
417. Пучковский JI.C.. Панчен-Богдо и его контрреволюционная деятельность // Современная Монголия. 1937. № 2 (21). С. 57-66; № 3 (22). - С. 6776.
418. Трояновский К.М. Восток и революция. Попытка построения новой политической программы для туземных народов Востока Индии, Персии и Китая.-М.: Изд. ВЦИК СРСКиКД, 1918.-71 с.
419. Ульянов Д. Предсказание Будды о Доме Романовых и краткий очерк моих путешествий в Тибет в 1904-1905 гг, СПб.: Центр, типолит., 1913. -118 с.
420. Ухтомский Э.Э. Из области ламаизма. К походу англичан в Тибет. -СПб.: Паровая скоропечатня «Восток», 1904. 129 с.
421. Ухтомский Э.Э. К событиям в Китае. Об отношении Запада и России к Востоку. СПб.: Паровая скоропечатня «Восток», 1900. - VIII, 87 с.
422. Ф. Ф. А. Рецензия на книгу П.К. Козлова «Тибет и Далай-лама». // Новый Восток. 1922. № 2. С. 662-663.
423. Ферестанов Д. Английский империализм в Тибете // На зарубежном Востоке. Ташкент. 1934. № 2. С. 70-80.
424. Халфин Н.А. Присоединение Средней Азии к России (60-90-е гг. XIX в.). М.: Наука, 1965. - 468 с.
425. Цендина А.Д. .И страна зовётся Тибетом. М.: Изд. фирма «Восточная литература», РАН, 2002. - 304 с.
426. Цыбиков Г. О центральном Тибете // Цыбиков Г. Избранные труды в 2-х т. 2-е изд. Т. 2. Новосибирск: Наука, Сибирское отделение, 1991. - С. 826.
427. Чжан Тянлу. Китай: Прошлое, нынешнее и будущее состояние населения в Тибете. Пекин: Изд-во «Синьсин», 1994. - 33 с.
428. Чичерин Г.В. Статьи и речи по вопросам международной политики. -М.: Соцэкгиз, 1961. 516 с.
429. Шакаб'Па Цеп он В. Д. Тибет: Политическая история. СПб.: «Нартанг», 2003.-428 с.
430. Шастина Н.П. Русско-монгольские посольские отношения XVII века.
431. М.: Изд-во восточной литературы, 1958. 182 с.1
432. Шаумян Т.Л. Тибет в международных отношениях начала XX в. М.: Наука, 1977.-231 с.
433. Шаумян Т.Л. Тибет. Политические и военно-стратегические аспекты китайской аннексии Тибета. Разработка для использования советских общественных организаций. М., 1983. - 47 с.
434. Шаумян Т.Л. Англия и Россия в борьбе за господство над Тибетом. -Lewiston Queenston - Lampeter: The Edwin Mellen Press, 2001. - 344 c.
435. Шишмарев Я.П.. Маршрут из Урги в Хлассу // Известия ИРГО. 1873. №6.-С. 185-191.
436. Юдин В.И. У истоков монгольской народной революции // Монгольский сборник: Экономика, история, археология. -М., 1959. С. 105-125.
437. Юзефович Л. Самодержец пустыни. Феномен судьбы барона Р.Ф. Ун-герн-Штернберга. -М.: Эллис Лак, 1993. 271 с.г
438. Юрьев М.Ф. Красная армия Китая, 1927-1937. М.: Изд-во Восточной лит-ры, 1958,- 195 с.
439. Юсов Б.В. Тибет. Физико-географическая характеристика. М.: Гос. изд-во геогр. лит-ры, 1958. - 223 с.
440. Юсупова Т.И. Неосуществленная мечта П.К. Козлова // Природа. 2003. № 9. С. 52-56.
441. Adamec L.W. Afghanistan 1900-1923. A diplomatic history. Berkeley -Los Angeles: University of California, 1967. - VII, 245 p.
442. Addy Premen. Tibet on the Imperial Chessboard: The making of British policy towards Lhasa, 1899-1925. Calcutta: Academic Publishers, 1985. - X, 364 p.
443. Andreyev A.I. Soviet Russia and Tibet: The Debacle of Secret Diplomacy. -Leiden Boston: Brill, 2003. - 433 p.
444. Andreyev A. Russian Buddhists in Tibet, from the end of the 19th century -»1930 // Journal of the Royal Asiatic Society. 2001. Series 3. Vol. 11 (3). P. 349362
445. Andreyev A. Indian Pundits and the Russian Exploration of Tibet: An Unknown Story of the Great Game Era // Central Asiatic Journal. 2001. # 45 (2). -P. 163-180.
446. Andreyev A. The Tsar's Generals and Tibet // Tibet and her Neighbours: A History. Hansjorg Mayer, London, 2003. P. 167-173.
447. Andrustang Gompo Tashi. Four Rivers, Six Ranges. (A true account of Khampa resistance to Chinese in Tibet). Dharamsala: Information and Publicity Office of HH'the Dalai Lama, 1973. - 114 p.
448. Baabar. Twentieth Century Mongolia. Cambridge: The White Horse Press, 1999.-448 p.
449. Bartlett C.J. The Global Conflict. The international rivalry of the great powers, 1880-1990. London-New-York, 1994. -VIII, 238 p.
450. Bawden C.R. The Modern History of Mongolia. London: Paul Kegan International, 1989. - 476 p.
451. Belka L. The Revival of Tibetan Buddhism in Inner Asia // Asian and African Studies. 2002. Vol. 11 (l).-P. 15-36.
452. Belka L. The Restoration of Buddhism in Buryatia: The Current State // Religions in Contact. Selected Proceedings of the Special IAHR Conference, Brno 1994.-Brno, 1996. -P. 163-177.
453. Bell С. Portrait of a Dalai Lama: The Life and Times of the Great Thirteenth. London: Wisdom Publications, 1987. - 467 p.
454. Bell C. Tibet: Past and Present. Delhi: Motilal Banarsidass Publishers, 2000. - 326 p.
455. Bormanshinov A. A Secret Kalmyk Mission to Tibet in 1904 // Central Asiatic Journal. 1992. Vol. 36. #. 3-4.-P. 161-185.
456. Christie C. Great Britain, China and the status of Tibet, 1914-1921// Modern Asian Studies (UK). 1976. Vol. 10 (4). P. 481-508.
457. Curzon G.N. Russia in Central Asia in 1889 and the Anglo-Russian Question. -London, 1889.-477 p.
458. Davidson-Houston J.V. Russia and China. From the Huns to Mao Tsetung. -London: Robert Hale Ltd., 1960. 192 p.
459. Elleman B.A. Diplomacy and Deception: The secret history of Sino-Soviet diplomatic relations, 1917-1927. Armonk, New York - London. 1997. - 322 p.
460. Engelhardt I. The Closing of the Gates: Tibetan European Relations at the end of the 18lh C. // Tibet, Past and Present. Proceedings of the 9th seminar of the IATS. - Leiden: Brill, 2000. - P. 229-245.
461. Engelhardt I. Tibetan triangle: German, Tibetan and British relations in the context of Ernst Schaefer's expedition, 1938-1939 // Asiatische Studien Etudes Asiatiques. 2004. Vol. LVIII. # 1. - P. 57-113.
462. Fleming P. Bayonets to Lhasa. The first full account of British invasion of Tibet in 1904. London: R. Hart-Davis, 1961. -319 p.
463. Forsyth J. A History of the Peoples of Siberia, Russia's North Asian Colony, 1581-1990. Cambridge - New York - Port Chester - Melbourn - Sydney: Cambridge University Press, 1992. - 455 p.
464. French P. Younghusband: The Last Great Imperial Adventurer. London: Harper Collins Publishers, 1994. - 424 p.
465. Gillard D. The Struggle for Asia, 1828-1924: A Study in British and Russian Imperialism. London: Methuen & C°, 1977. - 214 p.
466. Goldstein M. A History of Modern Tibet, 1913-1951: The Demise of the Lamaist State. Berkeley - Los Angeles - London: University of California Press, 1989.- 898 p?
467. Goldstein, M. The Snow Lion and the Dragon: China, Tibet and the Dalai Lama. Berkeley: University of California Press, 1977. - 152 p.
468. Grunfeld T. The Making of Modern Tibet. Armonk, New York: M.E. Shar-pe, 1987.-277 p.
469. Grunfeld T. A Brief Survey of Tibetan Relations with the United States // Tibet and her Neighbours. A History. Ed. by A. McKay. London: Edition Hansjorg Mayer, 2003.-P. 197-205.
470. Hale Ch. Himmler's Crusade: The true story of the 1938 Nazy Expedition into Tibet. London - Toronto - Sydney - Auckland, 2003. - 422 p.
471. Hauner M. India in Axis Strategy. London - Stuttgart, 1981. - 750 p.
472. Hauner M. What is Asia to Us? Russia's Asian Heartland Yesterday and Today. London - New York, 1992. - 264 p.
473. Henze'P.B. The Strategic Significance of Recent Events in Tibet // Journal of the Royal Central Asian Society. 1953. Vol. XL. P. 169-173.
474. Hopkirk P. Setting the East Ablaze. On secret service in Bolshevik Asia. -Oxford: Oxford University Press, 1984. 252 p.
475. Hopkirk P. The Great Game: On secret service in High Asia. London: John Murray (Publishers) Ltd, 1990. - 562 p.
476. Hopkirk P. Trespassers on the Roof of the World. The secret exploration of Tibet. New York - Tokyo - London: Kodansha International, 1995 (2nd edition). -276 p.
477. Hundley H. Tibet's part in the "Great Game" // History Today. Oct. 1993. -P. 45-52.
478. Jagou F. Le 9e Panchen Lama (1883-1937), enjeu des relations sino-tibetaines. Paris: EFFEO / De Boccard. Monografie # 191, 2004. - 431 p.
479. Kawaguchi Ekai. Russia's Tibetan Policy // The Open Court. 1916. Vol. 30 (6).-P. 370-380.
480. Kazemzadeh F. Russia and Britain in Persia, 1864-1914. A Study in Imperialism. New Haven: Yale University press, 1968. - 711 p.
481. Knaus J.K. Orphans of the Cold War. America and the Tibetan Struggle for Survival. New York: Public Affairs, 1999. - 384 p.
482. Donn J. The Russian Empire and the World, 1700-1917: The Geopolitics of Expansion and Containment. New York - Oxford, 1997. - 394 p.
483. McKay A.C. The Cinderella of the Foreign Service: The Role of the British trade agents in Tibet 1910-1920 // South Asia Research. 1992. Vol. 12 (2). -P. 119-134. .
484. McKay A. A very British coup attempt? // Journal of the Royal Asiatic Society. Series 3. 1997. Vol. 3 (3). P. 411-424.
485. McKay A.C. Tibet and the British Raj: The Frontier Cadre 1904-1947. -Richmond: Curzon Press, 1997. 293 p.
486. Mehra P. Tibet and Russian Intrigue // Journal of Royal Central Asian Society. 1958.-Vol. 45(1).-P. 28-42.
487. Mehra P. The Mongol-Tibetan Treaty of January 11, 1913 // Journal of Asian History. 1969. Vol. 3 (1). - P. 1-22.
488. Mehra P. Tibetan Polity, 1904-1937. The conflict between the 13th Dalai Lama and the 9th Panchen. 1903-1937. Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1976. -94 p. ;
489. Mehra P. The Younghusband expedition: An Interpretation. New Delhi: Gyan Publishing House, 2005. - 418 p.
490. Meyer, K.E., Brysac, S.B. Tournament of Shadows: The Great Game and the Race for Empire in Central Asia. Washington, D.C., 1999. - 646 p.
491. Morgan, G. Anglo-Russian rivalry in Central Asia: 1810-1895. London: Frank Cass, 1981. -XIX, 264 p.
492. Nicolson, H. Curzon: The last phase, 1919-1925. A study in post-war diplomacy. London: Constable and C°, 1934. - XVI, 416 p.
493. Norbu Dawa. Strategic development in Tibet: Implications for its Neighbours // Asian Survey. 1979. Vol. 19 (3). P. 245-259.
494. Norbu Dawa. Imperialism and Inner Asia, 1775-1907: How British India and Imperial China redifined the status of Tibet // Ethnicity and Politics in Central Asia. -NewDelhi,;1992.-P. 21-61.
495. Norbu Dawa. China's Tibet Policy. Richmond, Surrey: Curzon Press, 2001. - 470 p. . ,
496. O'Connor, Т.Е. G.V. Chicherin and Soviet Foreign Affairs, 1918-1930. -Iowa State University Press, Ames, 1988. 250 p.
497. Palace W. The British Empire and Tibet, 1900-1922. London - New York: Routledge Curzon, 2005. - 194 p.
498. Poppe, N.N. The Buddhists in the USSR // Religion in the USSR, Munich. Series 1. 1960. #59.-P. 168-179.
499. Praag, M.C. v. W. The Status of Tibet: History, Rights, and Prospects in International Law. Boulder, Colorado, 1987. - 382 p.
500. Rank M. Frank Ludlow and the English School in Tibet, 1923-1926 // Asian Affairs. 2003. Vol. XXXIV. # 1. P. 33-45.
501. Rank M. Buddhism under threat in Tibet // Frontier. Oxford: Keston Institute. 2004. # 3. -P-. 31-33.
502. Rayfield D. Dream of Lhasa: The Life of Nikolay Przhevalsky. London: Elek, 1976.-221 p.
503. Richardson, H.E. Tibet and its History. London: Oxford University press, 1962.-X, 308 p.
504. Rupen R.A. Mongols of the 20th Century. Vol. 1-2. Bloomington, 1964. -Vol. 1:570 p.; Vol. 2: 167 p.
505. Rupen R.A. Mongolia, Tibet, and Buddhism or, a Tale of Two Roerichs // Canada-Mongolia Review. Saskatchewan. 1979. Vol. 5 (1). P. 1-36.
506. Sarkisyanz E. Communism and Central Asian Utopianism in Central Asia // The Review of Politics. Notre Dame (Indiana, USA). 1958. Vol. 20 (4). P. 623633.
507. Schimmelpenninck van der Oye D. Russia's Great Game in Tibet // Tibetan Review. 1994. Vol. XXIX (1). P. 13-20.
508. Schimmelpenninck van der Oye D. Tsarist intelligence and the Younghusband Expedition of 1904. (Неопубликованная рукопись.) 31 p.
509. Schimmelpenninck van der Oye D. Toward the Rising Sun: Russian Ideologies of Empire and the Path to War with Japan. DeKalb, Illinois: Northern Illinois University Press, 2001. - 329 p.
510. Schimmelpenninck van der Oye D. Tournament of Shadows: Russia's great game in Tibet // The History of Tibet. Vol. I-III. Vol. Ill: The Modern Period (1895-1959). London & New York: Routledge Curzon, 2003. - P. 43-56.
511. Siegel J. Endgame. Britain, Russia and the Final Struggle for Central Asia. -London, New York: I.B. Tauris Publishers, 2002. 273 p.
512. Shakabpa, W.D. Tibet: A Political History. New York: Potala Publications, 1988.-369 p.
513. Shakya Ts. The Dragon in the Land of Snows. A History of Modern Tibet Since 1947. London: Pimlico. 1999. - 574 p.
514. Shaumian T. Tibet: The Great Game and Tsarist Russia. New Delhi: Oxford University Press, 2000. - 223 p.
515. Snelling J. Agvan Dorjiev: Eminence Grise of Central Asian Politics // Asian Affairs. 1990,.Vol. 21 (1). P. 36-43.
516. Snelling J. Buddhism in Russia: The Story of Agwan Dorjiev, Lhasa's Emissary to the Tsar. Shaftsbury, Dorset, 1993. - 320 p.
517. Song Liming. The Younghusband Expedition and China's policy towards Tibet, 1903-1904 // Tibetan Studies. Proceedings of the 6th Seminar of the IATS, Fagernes 1992. Vol. 2. Oslo, 1994. - P. 789-800.
518. Song Liming. General Huang Musong's Mission to Lhasa and the Sino-Tibetan Negotiations in 1934 // Tibetan Studies. Proceedings of the 7 Seminar of the IATS, Graz 1995. Vol. 2.-Wien, 1997.-P. 903-916.
519. Spence H. Tsarong II, the Hero of Chaksam, and the modernisation struggle in Tibet, 1912-1931//The Tibet Journal. 1991. Vol. 16(1).-P. 34-57.
520. Spence H. Britain: Protector of Tibet? 1912-1933 // Tibetan Studies. Proceedings of the 7th Seminar of the IATS, Graz 1995. Vol. 21. Wien, 1997. -P. 917-922. ••
521. Spengen W van. Tibetan border worlds. A geohistorical analysis of trade and traders. London & New York: Kegan Paul International, 2000. - 307 p.
522. Sperling E. The Chinese venture in K'am, 1904-1911, and the role of Chao Erh-feng // Th6 Tibet Journal. 1976. Vol. I (2). P. 10-36.
523. Stanwood F. War, Revolution and British Imperialism in Central Asia. -London: Ithaca Press, 1983. 261 p.
524. Swinson A. Beyond the Frontiers: The biography of Colonel F.M. Bailey,explorer and special agent. London, 1971. - XIII, 246 p.
525. The History of Tibet. Vol. I-III. Ed. A. McKay. Vol. Ill: The Modern Period: 1895-1959. London-New York: Routledge Curzon, 2003. - 737 p.
526. The Mongols and Tibet. A Historical Assessment of Relations between the Mongol Empire and Tibet. Dharamsala: Department of Information and International relations, 1996. - 36 p.r> The N.erw Russian Foreign Policy. Council on Foreign Relations. Ed. by
527. Mandelbaum. New York: A Council of Foreign Relations Books, 1998. - 202 p.
528. Tibet // The Indian Year Book. Bombay: The Times Press, 1922. - P. 176178.
529. Tibet // The Indian Year Book. Bombay: The Times Press, 1927. - P. 244246.
530. Tibet and her Neighbours. A History. (Ed. A. McKay). London: Hansjorg Mayer, 2003.-240 p.
531. Tibet: From 1951 to 1991. Beijing: New Star Publishers, 1991. - 138 p.
532. Tsarong Dundul Namgyal. In the Service of His Country. The Biography of Dasang Damdul Tsarong, Commander General of Tibet. Ithaca, New York: Snow Lion Publications, 2000. - 149 p.
533. VerrierA. Francis Younghusband and the Great Game. London, 1991. -XVIII, 238 p.
534. Waller D. Pundits: British Exploration of Tibet and Central Asia. Lexington: University Press of Kentucky, 1990. - 327 p.
535. Walt van Praag van M.C. The Status of Tibetan Historyt, Rights and Prospects in International Law. Boulder, Colorado: Westview Press, 1987. - 382 p.
536. Wang Fureng, Suo Wenqing. Highlights of Tibetan History. Beijing: New World Press, 1984.-206 p.
537. Warikoo, K. Central Asia and Kashmir. A Study in the context of Anglo-Russian rivalry. New Delhi: Gyan Publishing House, 1989. - X, 264 p.
538. Wersto,-Th.J. Tibet in Sino-Soviet Relations // Asian Affairs. An American Review. 1983. Vol. 10 (3). P. 70-85.
539. Younghusband, F. India and Tibet. A history of the relations which have subsisted between the two countries from the time of W. Hastings to 1910, with a particular account of the mission to Lhasa of 1904. London: Murray, 1910. - XVII, 455 p.
540. Zhong '"Zangwen. China's Tibet. Beijing: China Intercontinental Press, 1995.-94 p.
541. Zhukovskaya N.L. Buddhism and Problems of National and Cultural Resurrection of the Buryat Nation // Central Asian Survey. 1992. Vol. 11 (2). P. 27-41.
http://www.dslib.net/istoria-otechestva/
Год: 2005
Автор научной работы: Благодер, Юлия Гариевна
Ученая cтепень: кандидата исторических наук
Место защиты диссертации: Краснодар
07.00.02. - Отечественная история
Краснодар - 2005
Работа выполнена на кафедре истории древнего мира и средних веков Кубанского государственного университета.
Научный руководитель: доктор исторических наук, профессор Смертин Юрий Григорьевич
Официальные оппоненты: доктор исторических наук, доцент Минц Светлана Самуиловна доктор исторических наук, доцент Клипов Анатолий Сергеевич
Ведущая организация: Институт стран Азии и Африки при МГУ
Оглавление научной работы
ВВЕДЕНИЕ
1. "ПОДНЕБЕСНАЯ ИМПЕРИЯ" ГЛАЗАМИ РОССИЙСКИХ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ И ДИПЛОМАТОВ XVII - XVIII вв.
1.1. Начало русско-китайских контактов: первые впечатления первая половина XVII в.).
1.2. Рост интереса к китайской культуре в период расширения связей России с Цинской империей (вторая половина XVII в.).
1.3. Восприятие Китая российскими путешественниками и дипломатами XVIII в.
2. РОССИЙСКИЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ И ДИПЛОМАТЫ О КИТАЕ XIX - начала XX вв.
2.1. Специфика китайской политической системы.
2.2. Городская жизнь и бытовой уклад жителей Срединной империи.
2.3. Особенности китайского национального характера и межличностных отношений.
Актуальность темы исследования
Изучение духовных культур других цивилизаций в их внутренней сущности и внешнем эстетическом выражении является необходимым условием органичного и гармоничного единения традиций. Для России, стоящей на стыке западной и восточной цивилизаций, знание культуры Китая и взаимодействие с ней имеет особое значение, так как эта культура также глубоко традиционна и внесла существенный вклад в систему мировых духовных ценностей.
Анализ российско-китайских контактов под углом зрения преемственности в развитии межгосударственных отношений представляет значительный интерес для науки прежде всего потому, что новые подходы в исследовании российской истории, попытки избавиться от идеологического догматизма позволили на многие вопросы международных отношений и поиск исторического пути собственной страны взглянуть без предвзятости.
Межгосударственные связи России и Китая не являются новой темой для отечественной китаистики. Историки прошлого столетия сумели в значительной степени обогатить данную проблематику фактологически и в достаточной мере реализовать здесь методологический потенциал формационной концепции развития обществоведческих наук. Современная наука ставит перед исследователями задачу расширения и обогащения имеющихся знаний путем введения новых исторических материалов и использования иных методологических подходов.
Воссоздание реально протекавших процессов, анализ идейных концепций "старого" Китая имеют не только научный, но и политический смысл. В наши дни, когда социальные, экономические и политические аспекты китаеведения заметно выдвинулись на передний план и пользуются преимущественным вниманием специалистов, традиционная история китайской культуры отнюдь не потеряла своей актуальности. Скорее наоборот, практика показывает, что при каждом развороте политических событий, на очередном новом этапе анализа китайского общества интерес к истории традиционной китайской цивилизации резко возрастает, ибо сама жизнь ставит перед исследователями вопросы, ответить на которые можно только с учетом хорошего знания прошлого Китая.
Изучение отношений Китая с Российским государством представляет собой одну из важных задач, стоящих перед исследователями международных отношений. Интерес к наследию традиционных культур Востока не надо считать ни случайностью, ни данью поверхностной моде. Ищется новая парадигма, позволяющая укоренить область духовного мира в конкретном проявлении человеческой практики.
Требуется комплексный подход к проблематике в данной области. Документы и материалы, представленные очевидцами событий, дают возможность выявить особенности восприятия ими Китая эпохи династий Мин и Цин и проследить пути формирования стереотипов государств в отношении друг друга, поэтому необходимо вводить в научный оборот широкий круг источников разного характера, даже тех, которые, на первый взгляд, играют второстепенную роль, обращать серьезное внимание на смежные исторические и историко-культурные проблемы, искать различные варианты интерпретаций событий.
В научной литературе встречаются разнообразные оценки и противоречивые мнения в освещении истории и культуры Китая представителями западного мира. С одной стороны, приводятся доказательства утонченности, богатства китайской культуры, с другой - проявления невежества, суеверий, жестокости.
До недавнего времени Запад пытался представить свою культуру в качестве единого и единичного эталона, стандарта, применимого ко всем без исключения странам, невзирая на особенности исторического и культурного пути, пройденного их народами. Непонимание китайской культуры лежит в основе многих из тех неверных представлений и ложных позиций, которые порой и поныне действуют и оказывают свое влияние на людей, недостаточно знающих Китай, стремящихся оценить его с точки зрения привычных для них (выработанных, как правило, на базе европейской цивилизации) норм, принципов, понятий и стереотипов. Ошибочность такого подхода, столь очевидная для любого, кто всерьез исследует китайскую цивилизацию, не бросается в глаза при поверхностном ознакомлении со страной, ее историей и характерными для нее социальными и экономическими процессами. Это приводит к мысли о необходимости более пристально вглядеться в познавательные возможности этой темы и глубже проникнуть в культурно - исторические процессы развития китайской цивилизации, основной особенностью которой можно считать традиционализм как фундамент формирования культурных, психологических, социопсихологических, экономических и иных стереотипов, во многом определяющих жизнь общества.
Путешествие по Китаю, более глубокое знакомство с культурой народа, изучение фольклора, литературы, религии и описание увиденного разворачивают перед нами достаточно широкую картину китайской жизни, позволяют судить о нравах, царящих в китайском обществе, о жизни представителей различных социальных кругов, о влиянии ритуалов и традиций на повседневный и праздничный уклад жителей страны. Такие исследования, с одной стороны, раскрывают общечеловеческие культурные ценности, а с другой - выявляют самобытность, оригинальность, национальную специфику изучаемой страны.
Исключительная познавательная ценность рассказа о путешествии по чужой стране заключается в том, что на страницах этих сочинений встречаются и тесно взаимодействуют разные и во многом несхожие традиции. Основополагающие представления о человеке и мире, заложенные в сознании русского человека, сталкиваются и переплетаются с представлениями китайского общества. Взгляд автора-путешественника, купца, дипломата на мир китайской жизни, взгляд, который он разделял со своими современниками, побуждали его искать парадоксальные ситуации и выделять именно их из потока информации. Сугубая прозаичность быта и повседневных отношений внезапно раскрывается по-новому, будучи рассмотрена под углом зрения другой цивилизации.
Объектом данного диссертационного исследования является практическое китаеведение XVII- начала XX вв. и его роль в освещении китайского общества, образ которого непосредственно через письменные свидетельства отечественных путешественников и дипломатов и опосредованно через вещественные памятники китайской традиционной культуры ретранслировался в российское общество.
Предметом - феномены китайской культуры, отмеченные российскими подданными, побывавшими в Срединной империи в исследуемый период.
Интересующий нас период взаимоотношений Китая и Российского государства отличается различной степенью насыщенности дипломатическими акциями. В период правления династий Мин и Цин были отмечены всевозможные формы дипломатических контактов, причем осуществлялись они в условиях как мирного развития событий, так и вооруженного столкновения двух государств. Эта особенность периода, а также неоднократная смена внешнеполитических задач на различных этапах отношений между государствами, дает возможность исследовать весь спектр дипломатических акций. Все это позволяет зафиксировать хронологические рамки исследования следующим образом. Нижняя граница определяется началом XVII в., когда благодаря участникам дальних походов в неизвестные ранее земли (Т. Петров, И. Куницын, В. Тюменец, И. Петлин) в Московском государстве начинает появляться информация о Китае. Верхняя - первым десятилетием XX в. - периодом поступления последних свидетельств очевидцев "угасающей" культуры императорского Китая.
Географические рамки ограничиваются территорией пребывания российских путешественников и дипломатических представителей указанного выше периода (Северная, Северо-западная части Китая и его восточное побережье).
Степень изученности проблемы.
По данной проблематике до настоящего времени специального монографического исследования не было. Можно утверждать, что в отечественной историографии в настоящее время идет активный процесс накопления, проработки, систематизации фактического материала о том, каким себе представляли императорский Китай российские путешественники. Постоянно увеличивающееся количество статей, посвященных отдельным аспектам российско-китайского взаимодействия, демонстрирует наличие исследовательского интереса к данной теме в научных кругах России.
Изучением Китая и представлений о нем специально до XVII в. в Московском государстве не занимались, да и практической надобности в этом не ощущалось, поскольку границ с Китаем не было. С появлением предпосылок для развития русско-китайских связей изучение Китая становится необходимым. По крупицам собирается информация из "Сказок", "Статейных списков", "Росписей" первых русских миссий. Начало научного исследования Срединной империи связывается с деятельностью "дипломатов в духовных званиях", переводчиков и служителей Российской духовной миссии в Пекине, из среды священников и учеников которой вышли первые русские китаеведы. Как отмечает Г.В. Ефимов, они "избавили Россию от тенденциозной политики иезуитов, мешавшей развитию российскокитайских отношений" [43. С. 10]. Знакомя русскую общественность с Китаем, его народами и их культурой, А. Леонтьев, И. Рассохин, С. Липовцев, И. Бичурин и др. одновременно "закладывали фундамент будущего развития отечественного китаеведения" [136. 103].
Многолетнее кропотливое изучение образа Китая, а также его истории, философии, культуры, государственного устройства, менталитета китайцев, придворного этикета и дипломатического церемониала Российской духовной миссией и ее воспитанниками, дипломатами, историками, этнографами и исследователями-любителями заметно отличает отечественное востоковедение. Но нельзя не отметить, что особенностью изучения данных вопросов в дореволюционный период является его хронологическая и тематическая неравномерность. Внимание исследователей привлекал главным образом начальный период взаимоотношений двух стран, период их географического сближения, установления дипломатических связей между правительствами, освоение русскими Приамурья и отражение маньчжурской экспансии.
По мнению Г.В. Ефимова, уже "к концу XVIII века отчетливо выявились характерные черты тогдашнего русского китаеведения: энциклoneдичность, основательная языковедческая база, стремление к глубокому проникновению в жизнь Китая". Исследователь подчеркивает, что "первые русские китаисты глубоко чужды были тенденции уйти от современности в глубокую древность. Они изучали, прежде всего, современный Китай, стремясь дать русскому обществу наиболее широкое и основательное представление об этой стране" [129. С. 16].
Из группы опубликованных материалов следует выделить труд Н.Н. Бан-тыш-Каменского "Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792 год" [27], который был им составлен в конце XVIII -начале XIX века на основе документов Архива МИД. "Его работа, - как отмечает Г.В. Ефимов, - и источник по истории русско-китайских отношений, и вместе с тем исследование" [129. С. 14]. Данное сочинение представляет подробное изложение содержания документов с большими выдержками из самих актов, относящихся к истории дипломатии и отчасти торговых отношений. Но, вводя в оборот документы Посольского приказа и Коллегии иностранных дел, указанное издание далеко не исчерпало богатства их содержания применительно к теме данного исследования.
Русские китаеведы XIX века значительно расширили проблематику исследований и переводов, обогатив науку рядом таких серьезных работ как "Китай, его жители, нравы, обычаи, просвещение", "Статистическое описание Китайской империи" Н.Я. Бичурина, "Исторический очерк древнего буддизма", "Труды членов Российской духовной миссии в Пекине" П.И. Кафарова, "Начало и первые дела Маньчжурского дома" В.В. Горского, "Историческое обозрение народонаселения Китая" И.И. Захарова, "Очерки современного Китая" М.И. Венюкова и др. Но наиболее заметной личностью того времени был о. Иакинф Бичурин, руководивший духовной миссией с 1807 по 1821 г. "Его исследовательская, преподавательская и организационная (в том числе создание первого учебного центра в Кяхте) деятельность выделяется в качестве особого - "Бичуринского" - периода в истории отечественного китаеведения. Научные труды автора заложили собой фундамент практически всех будущих китаеведческих дисциплин (истории, философии, религиоведения). Кроме того, находясь в тесных дружеских отношениях со многими известными деятелями культуры России первой половины XIX в. (А.С. Пушкиным, В.Ф. Одоевским, И.А. Крыловым, И.И. Панаевым), И.Я. Бичурин во многом способствовал популяризации знаний о Китае в среде российской интеллигенции" [150. С. 23].
Анализ современной литературы по истории российско-китайских отношений позволяет сделать вывод о том, что в последнее время в научный оборот был введен новый круг китайских источников и разного рода архивных документов, ранее в исследовании не использовавшихся или привлекаемых иллюстративно.
Из обширного комплекса литературы на русском языке в диссертации представлены важнейшие монографии и статьи из сборников, характеризующие не только дипломатическую, но также культурную, научную деятельность российских путешественников в Китае.
Немалый интерес для науки и данного исследования представляют труды B.C. Мясникова [174, 175, 176, 177], М.А. Патрушевой [188], В.В. Малявина [167, 169], М.И. Казанина [138, 139], Г.И. Саркисовой [194, 195], А.Н. Хохлова [220, 222, 223] и Т.К. Шафрановской [229, 230], основу которых составили новые архивные материалы о деятельности в Китае как уже представленных ранее исторической науке миссионеров и дипломатов (Н.Я. Бичурина, C.JI. Владисловича
Рагузинского, Спафария), так и малоизвестных путешественников (Ф. Елачича, В.Ф. Братищева, И.И. Кропотова). В России главным центром прикладного (создание словарей и учебных пособий, подготовка переводческих и экспертных кадров) и академического (проведение научных исследований) китаеведения на протяжении более ста лет (с 1727 по 1866 гг.) была Российская духовная миссия в Пекине. Поскольку ее представители внесли весомый вклад в изучение китайской истории и культуры, отдельно необходимо отметить диссертационное исследование С.Г. Андреевой об активной дипломатической и научно-исследовательской деятельности сотрудников миссии [276].
Представляют несомненный интерес исследования В.В. Сербиенко [197], А.А. Люцидарской [162], Е.И. Кычанова [156] и Т.Ю. Запоева [131], где раскрывается образ китайской культуры, "созданный" русской общественной мыслью. О том, как воспринимала российская читающая публика информацию о Китае, какой она видела эту страну, мы можем проследить в трудах известных философов и историков конца XIX- начала XX вв. К примеру, В.Г. Белинский [131], B.C. Соловьев [89], В.О. Ключевский [146] представили символический образ Срединной империи и анализировали русско-китайские отношения через призму проблемы взаимодействия западной и восточной цивилизаций.
К проблеме адекватного отражения и восприятия европейцами сведений об этой далекой стране обращаются O.JI. Фишман [219] и Д.В. Дубровская [127]. В их исследованиях мы видим попытку систематизировать все сведения, поступавшие в Европу от путешественников, торговцев, миссионеров (преимущественно - иезуитов), оказавших влияние на формирование "мифа" о Китае, как экзотическом и идеальном государстве. Изучая историю католического миссионерства в Китае, к данной тематике обращаются В.В. Киселева [281], О.В. Шаталов [283]. В своих диссертационных исследованиях они сделали попытку проследить, под влиянием каких факторов складывались представления западноевропейских и русских миссионеров XVIII в. о Китае.
Описание специфики развития русско-китайских политических и торговых отношений можно увидеть в работах X. Трусевича [215], В.Г. Щебенькова [231] и П.Т. Яковлевой [237]. Особо стоит отметить глубокое исследование проблем дипломатических контактов и взаимного восприятия двух государств в монографии
Империя Цин и русское государство в XVII веке" [174] и статье "Межгосударственные отношения России с Китаем как форма межцивилизационного контакта" B.C. Мясникова [175]. Помимо этого, в диссертационных исследованиях Е.А. Григорьева [275] рассматривает российско-китайские отношения второй половины XVII - первой четверти XVIII вв. в контексте развития внешнеполитической доктрины империи Цин, a B.C. Горшунов акцентирует внимание научной общественности на освещении проблемы взаимодействия двух государств в отечественной историографии [278].
Изучению истории и культуры Китая, национальных традиций, духовных ценностей, особенностей формирования китайского мировоззрения в отечественной науке посвятили свои труды Б.Г. Доронин [126], Л.Д. Демосин [122], JI.C. Васильев [105, 107]. В материалах сборника статей "Китай: традиции и современность" [144] с древнего времени до наших дней прослеживается устойчивость традиционных форм в структуре китайского общества и его идеологии. Авторов объединяет стремление глубже понять особенности конкретно-исторического развития Китая, наиболее полно отразить традиционные приемы и методы государственного развития. В статье "Некоторые особенности системы мышления, поведения и психологии в традиционном Китае" [144], вошедшей в этот сборник, Л.С. Васильев предлагает культ традиции и консерватизм рассматривать не столько как результат соответствия особенности мышления, сколько в качестве определенных требований социально-политической системы, а конфуцианскую идеологию отождествлять в Китае с религией. В своем исследовании автор выделяет рационализм и практицизм как особо ценные черты идеологии, пытается определить, какое место занимают чувство долга и личные эмоции в системе социальных и этических ценностей.
Ценный фактологический материал для диссертационного сочинения о видении китайской политической системы российскими путешественниками был почерпнут из работ В.Я. Сидихменова [198], Л.А. Березного [103], Н.А. Абрамовой [275]. Авторы отмечают, что изучение роли и влияния традиционных идей, взглядов, форм политического поведения помогает лучше понять мотивы и причины происходящих в обществе процессов. В.Я. Сидихменов [198], подвергая оценке вопросы управления государством аппаратом чиновников, не исключает из поля своего внимания и темы семейного быта (особенности китайского костюма, положение и стиль общения представителей различных слоев населения, различные церемониальные действия).
Описанию отдельных элементов традиционной культуры Китая, роли философского знания в процессе ее формирования, историческим и политическим исследованиям китайской государственности посвящены работы Н.Н. Науменковой [179] и М.А. Неглинской [180]. Характеристику принципов формирования личностной культуры китайцев представляет М.Е. Кравцова в монографии "История культуры Китая" [150]. Здесь дается полная картина истории развития культуры этой страны во всех образующих ее традициях и духовных ценностях. Рассматриваются и объясняются возникновение, сущность, главные отличительные особенности китайских верований, культов, философских учений, политической и художественной культуры, поведенческих принципов личности. В основе ее исследования - материал оригинальных (китайских) источников, авторской отечественной и зарубежной научной литературы.
Достаточно полно раскрывает и анализирует особенности культурного развития и социального уклада в средневековом Китае работа JI.C. Васильева «Культы, религии, традиции в Китае» [107]. Автор отмечает переплетение религии и морали в китайской культуре, фиксирует приоритет этики и социальной политики в идеологической структуре традиционного китайского общества, способствовавших возведению идеалов добродетели, справедливости, мудрости и гуманизма на высшие позиции ценностной иерархии.
В настоящее время в мировой историографии ведущие позиции получили проблемы изучения социально-психологических аспектов истории (менталитета). Как отмечает Е.И. Малето, "этот новый, личностно окрашенный уровень исследования, позволяет приблизиться к пониманию духовной жизни человека разных эпох, по другому осмыслить исторические события и социальные процессы" [166. С. 45]. Для изучения специфики представленного путешественниками китайского национального характера и межличностных отношений в рамках традиционной духовной культуры мы опирались на труды B.C. Мясникова [176] и монографию В.В. Малявина "Китайская цивилизация" [167], которые основаны на многолетних исследованиях и личном опыте. Опираясь на письменные свидетельства очевидцев, авторы поднимают вопросы о развитии классической школы китайской морали, философской традиции, религии, письменности и литературы, искусства, дают характеристику особенностям домашнего быта (интерьер жилища, кухня, одежда), общественным нравам, традиционной обрядности. В научном исследовании "Сумерки Дао. Культура Китая на пороге нового времени" [170] В.В. Малявин предлагает оригинальный взгляд не только на традиционную культуру Китая, но и - в известной мере - на китайскую историю. На примере различных видов искусства, живописи, каллиграфии, архитектуры, театра, скульптуры выявляется общая основа художественного канона, прослеживается соотношение в китайской традиции культуры, природы и человека, подробно говорится о символизме культуры (народных праздников, театра). В данном исследовании дается подробная характеристика политического и общественного строя, городского уклада и культуры Китайской империи. Не обходит вниманием автор и вопросы типологии религиозных культов, этического учения Конфуция, эволюции ритуала.
Указанные монографии и статьи, опубликованные в научных журналах, сборниках докладов конференций востоковедов, содержат обширные и уникальные сведения различных областей научного знания, что сделало возможным диссертанту расширить спектр изучаемых вопросов.
Обращают на себя внимание результаты научного анализа отдельных аспектов восприятия путешественниками культурного развития китайского общества изучаемого нами периода, проведенного европейскими и американскими антропологами и историками. Поскольку наибольший объем информации о культурных ценностях восточных цивилизаций Запад получал от миссионеров, то, прежде всего, следует отметить статьи А. Беннета, И. Карлсона, С. Форсайта и Дж. Гребилла [238, 240, 251, 253], включающие обширный документальный материал, накопленный в течение нескольких столетий христианскими миссионерами, проживающими в Китае. Сегодня на страницах специализированных журналов ("The Historical Journal", "The English Historical Review", "The Journal of Asian Studies") получают освещение как субъективные описания очевидцами собственных впечатлений, переживаний и размышлений о жизни в новых непривычных условиях [239, 243], так и аналитические обобщения по отдельным вопросам развития изучаемой страны и ее устройства: торговые отношения [247], взаимодействие европейцев с местными чиновниками и знатью [257] и др.
Особо следует отметить публикации французского историка А. Гобилля, систематизировавшего корреспонденцию, поступившую из Пекина в первой половине XVIII в. Описание провинциальной и столичной жизни представителей различных слоев китайского общества оказалось не только не безынтересным читающей публике, но и во многом способствовало формированию образа Цинской империи в европейской среде. К данной проблеме обращается и Б. Гай [254], а И.Эрдберг [249], изучая описание миссионерами китайских традиций, акцентирует внимание на выделение ими особенностей ландшафтной архитектуры, элементы которой были активно заимствованы французскими и английскими аристократами - любителями роскоши, красоты и экзотики, и сыграли немаловажную роль в формировании так называемого "китайского стиля ".
Несмотря на то, что Россия имела возможность направлять в Китай собственных дипломатов, ученых, священнослужителей и получала от них достаточно обильный поток информации о Дальневосточном соседе, все же определенное влияние на "видение" китайской жизни оказала переводная европейская литература. На этот аспект изучения данной проблематики обращают внимание Р. Доусон [246] и К. Фейербен [250]. В большинство статей и монографий исторической тематики авторитетные иностранные исследователи включают научное обобщение имеющихся в европейской исторической науке сведений, полученных от тех людей, кто не один год провел в Центральной и Юго-Восточной Азии и хорошо знаком с восточным, в том числе и китайским, образом жизни, политическими, культурными и религиозными традициями народов, проживающих в этих землях.
В ходе работы диссертантом были изучены научные тексты, размещенные в сети Интернет. Несмотря на то, что по интересующей тематике материалы не систематизированы, мы имели возможность привлечь результаты научных исследований по философии, истории, культуре государств Центральной и Юго-Восточной Азии. Обращает на себя внимание информация об историческом и культурном наследии Китая следующих сайтов: www. china, org. cn, www. Chinese, orthodoxy, ru, www. orient, pu. ru / books. Кроме того, благодаря всемирной компьютерной сети стали доступны статьи английских и американских историков и этнографов
R.Swinhoe, W. A. Whyte, R. Valpy, E.C. Jones) [269, 270, 273, 274], которые еще не опубликованы в России.
Работа имеет целью охарактеризовать образ Китая, представленный в заметках и отчетах российских путешественников и дипломатов XVII - начала XX вв., который формировался под влиянием новых впечатлений в сопоставлении увиденного с российской культурной традицией.
Задачи исследования:
1. Подвергнуть анализу ценностные установки, которыми руководствовались российские путешественники, купцы, дипломаты, фиксируя в документальных отчетах привлекающие их внимание отдельные элементы китайской традиционной культуры.
2. Вводя в повествование небольшие фрагменты истории, биографические сведения, описания среды, из которой вышли путешественники, а также характеристики отдельных аспектов российской культурной традиции, сопоставить черты духовной и материальной культуры двух народов.
3. Приняв за основу записки, дневники, отчеты и другие документы, принадлежащие российским путешественникам, предпринимателям, общественным и политическим деятелям XIX в., исследовать принципы организации и функционирования политических институтов и особенности всей китайской политической системы.
4. Проследить степень влияния описания предметов быта (конструктивных особенностей интерьера жилища, домашней утвари, фрагментов костюма, его украшений, предметов личного обихода) на создание наглядных образов жителей Срединной империи.
5. На основе свидетельств российских подданных, ставших очевидцами событий, происходивших в Китае в период правления там династий Мин и Цин, охарактеризовать городскую культуру и бытовой уклад жителей империи.
6. Путем изучения различных сегментов традиционной культуры (обычаев, форм организации досуга, стиля общения, нравственных норм, стереотипов, как элементов мотивации поведения, деятельности), отметить своеобразие представленного путешественниками китайского национального характера и сложившихся в исследуемой нами социальной среде межличностных отношений.
Методологическая основа исследования.
Большинство существующих исторических работ в классическом востоковедении сводилось к описательным дипломатическим рассказам ретроспективного характера, которые отличались друг от друга только страной описания и исторической школой, в рамках которой это описание было выполнено, и при создании которых применялись интерпретационные методы и подходы, а принятая методология сводилась лишь к обобщениям конкретных фактов. Результаты ретроспективного анализа становились основой прогностических обобщений.
Существующие в востоковедческой литературе различные объяснения и интерпретации фактов подспудно предполагают необходимость новых комплексных регионоведческих подходов, поэтому современная наука требует иного и более избирательного выбора фактов и данных, с одной стороны, и более высокого уровня концептуального анализа - с другой.
В последнее десятилетие все большее внимание российская наука уделяет цивилизационному подходу, выявлению специфики каждого из исторических сообществ не только через анализ экономических и социально-политических факторов. В рамках данных методологических воззрений каждый участник - нация, государство, правительство, международная или национальная организация, индивидуум (дипломат, путешественник) - представляет собой субъект взаимодействия и, одновременно, составную часть системы, которая качественно отличается от своих составляющих. Здесь важно понять специфику социальной ориентации, иерархии ценностей, механизма взаимодействия социальных связей, определяющих характер общества и тип цивилизации, которая предстает, прежде всего, как некая совокупность определенным образом упорядоченных элементов культуры. История складывается как бы из многочисленных частных историй развития и функционирования социальных институтов, нравов, будничной жизни, жилища, одежды, которые характеризуют образ жизни населения, городов, принципов межличностных отношений. Каждая цивилизация предстает в своем неповторимом многообразии, в котором весьма затруднительно предположить общие принципы устроения и законы эволюции. Каждый культурный компонент выступает как подсистема, соотносимая с культурой в целом и с другими компонентами социального бытия.
Цивилизационный подход признает как единство мирового историко-культурного процесса, так и наличие множественности уникальных культур, имеющих свой собственный путь развития, обусловленный естественно-географическими и иными факторами. Такой подход предполагает выявление и объяснение своеобразия отдельных народов и стран путем соотнесения реалий их истории и культуры с общечеловеческими цивилизационными закономерностями и универсалиями.
Методологическую основу диссертации составляет диалектический метод научного познания, раскрывающий общие идеи и принципы отражения реальности. Необходимо также отметить принцип историзма, требующий исследования явлений и процессов в связи с конкретными условиями, породившими их выделение, раскрытие объективно существующих связей между фактами и выяснение их специфики с учетом пространственно-временных связей.
В настоящей работе автор сделал попытку создать комплексное междисциплинарное исследование, в котором проблемный подход сочетается с хронологически последовательным анализом источников. Тема традиционной китайской культуры рассматривается с точки зрения смежных дисциплин - религиоведения, этнографии, истории и культурологии. В связи с этим необходимо дать операциональные определения понятиям, выделенным в ходе изучения письменных источников. В данной диссертации под "образом" жителей Срединной империи понимается упрощенный, схематизированный, эмоционально окрашенный и чрезвычайно устойчивый портрет наиболее многочисленной этнической общности (хань) и национальных меньшинств, проживающих на севере и северо-западе страны, легко распространяемый на всех ее представителей (этнический стереотип). Это нежестко схематизированная программа поведения, типичная для представителей государства, в пределах которого побывали путешественники и оставили свои письменные свидетельства о бытовом укладе, трудовой деятельности китайского населения, его миграционной активности, семье, ритуальной и религиозной культуре. Кроме того, необходимо отметить, что, используя термин "общество", автор определяет его как объединение людей, имеющих определенную территорию проживания, систему специфических культурных ценностей и социальных норм. Это единство характеризуется также осознанной социокультурной идентичностью его членов.
Диссертант использовал синхронный анализ общественно-исторических систем, рассматривая их на определенных горизонтальных временных срезах: XVII -XVIII вв., XIX - начало XX вв.
Используя текст нарративных и иных источников, а также результаты научных поисков ученых - историков и литераторов, при написании данной работы применялись такие теоретико-логические формы рассуждения как анализ и синтез, дедукция и индукция. В качестве важных методов исследования использовались: сравнительно — исторический и метод теоретического обобщения.
Источниковая база диссертации.
Данная диссертационная работа основана на анализе широкого круга разнообразных источников, каждый из которых привносит в исследование качественную характеристику элементов китайской традиционной культуры середины XVII- начала XX вв. Среди них необходимо выделить неопубликованные архивные материалы, печатные издания сборников документов данного периода: тексты договоров, грамоты монархов, наказы отбывшим за границу русским дипломатам ("Наказные памяти"), отчеты, составленные по возвращении ("Статейные списки"), записи устных показаний ("Сказки"), короткие сообщения о политической обстановке, посольские верительные грамоты, описания аудиенций и торжественных обедов, протоколы переговоров, списки подарков, росписи продовольствия, а также дневники, мемуары, свидетельства российских путешественников (купцов, дипломатов, миссионеров, ученых-исследователей, военных), не раз посещавших Китайскую империю в мирное время (чаще для переговоров с властями), либо в период военных действий. Отчеты и путевые заметки, составленные ими во время пребывания там, дают богатые сведения о жизниМашриалв^охршсядр^шэтваАрхиве внешней политики Российской империи (АВПРИ) явились не определяющей, но значительной опорой для изучения культурно-политической жизни Китая и российско-китайских отношений. В этом спектре первостепенное значение для исследования имели материалы Фонда 143 "Китайский стол" (1644-1917 гг.). Дела, содержащиеся в нем, дают возможность "увидеть" жизнь императорского дома [1-3], познакомиться с состоящими на службе наиболее авторитетными китайскими и маньчжурскими чиновниками конца XIX-начала XX вв. [4], сделать акцент на интересных, но на первый взгляд, казалось бы, второстепенных проблемах взаимодействия российских поданных с китайскими чиновниками [8], из которых складывается общая картина характера российско-китайских отношений.
Определить роль органов государственной власти Российской империи и общественных организаций в расширении и углублении знаний о Китае в различных областях науки автору позволяет анализ документов Фонда 148 "Тихоокеанский стол" (1799-1922 гг.). По просьбе РАН и Русского географического общества, Петербургского Университета МИД Российской империи оказало покровительство и помощь многим представителям мира науки и искусства, в числе которых можем назвать исследователя языка тюркских племен Н.Ф. Катанова [10], консула в Тянь-Цзине, собирателя памятников народной словесности И. Падерина [12], историков и этнографов А.О. Ивановского [15], В.П. Васильева [12], исследователя древних памятников Сибири, Средней Азии, Западного Китая В.В. Бартольда [14], В.М. Алексеева [11], географов Г.Е. Грумм-Гржимайло [13], М.В. Певцова и В.И. Робо-ровского [11], ботаников И.Н. Клингена и А.Н. Краснова, изучавших в Индии, Китае и Японии культуру чая [15], художников С. Дудина, Н.И. Кравченко [18]. Благодаря содействию Министерства народного просвещения отправляются в Пекин А. Рудаков и П. Шмидт для изучения китайского языка [16].
Усилиями этих людей уже в XIX веке в распоряжение исследователей и читающей публики России поступил большой массив новых материалов и документов: мемуары и письма современников, а также библиографические очерки и переводы китайской литературы, снабженные ценными комментариями, терминологическими словарями, указателями географических названий и личных имен.
В диссертации, помимо указанных выше, впервые вводятся в научный оборот в качестве источников по предлагаемой тематике документы Фонда 340 "Коллекция документальных материалов из личных архивов чиновников МИД" [19-26].
Материалы, касающиеся деятельности служившего при российском консульстве в Пекине действительного статского советника И.Я. Коростовца [19], представляют собой собрание любопытных сведений, документов и свидетельств о политической, культурной (в том числе и бытовой) сферах жизни столицы империи.
Здесь же мы находим уникальные заметки ("путевые записки") генерального консула в Чугучаке Н.Н. Балкашина, которые акцентируют внимание на специфических характеристиках провинциальной жизни этой страны [26]. Содержащийся в указанном фонде личный архив секретаря русского консульства в Кульдже Н.Н. Кроткова, позволяет нам увидеть в представителях дипломатического корпуса Российской империи не только политиков, но и исследователей, и меценатов.
Помимо указанного ранее фундаментального труда Н. Бантыш-Каменского, остальные публикации документов того времени в известной мере случайны или составляют незначительные вкрапления в научные изыскания более широкого профиля.
Свидетельства о первых контактах русских с китайской цивилизацией находим в опубликованном сборнике материалов и документов (сост. Н.Ф. Демидова, B.C. Мясников) "Русско-китайские отношения в XVII веке". Анализ содержащихся в них сведений позволяет отметить, что первые русские "послы" были людьми разного уровня культуры и разного писательского таланта. Кроме того, общая тональность из записок зачастую зависела от характера приема, который был им оказан в Пекине, и от политической обстановки в регионе.
Доверять этим сочинениям следует с осторожностью, но многие сведения, которые мы находим в них, необычайно ценны. Не будучи, как правило, дипломатами, авторы во многом исходили из собственного опыта, описывали диковинные предметы и явления, события и церемонии с точки зрения участников, непосредственных свидетелей, но довольно часто излагали факты, полученные из "третьих рук".
Кроме того, в сборнике Н.Ф. Демидовой, B.C. Мясникова впервые вводятся в научный оборот дипломатическая документация, личная и официальная переписка, свидетельствующая о неподдельном серьезном интересе в рассматриваемый период российской политики и дипломатии к дальневосточному соседу.
Автор диссертации подвергает тщательному изучению и анализу "Расспрос-ные речи в посольском приказе служилых людей Томилы Петрова и И. Куницына о поездке в калмыцкую землю и встрече там с китайскими послами" [77], "Отписку томского воеводы В.В. Волынского в Приказ Казанского дворца о неудачном посольстве томского конного казака И. Белоголова с товарищами к монгольскому
Алтын-хану и в Китай" [69], "Расспросные речи в Томской приказной избе служилых людей В. Тюменца и И. Текутьева о посольстве к Алтын-хану" [77]. В этих описаниях путешественников появляется много существенных черт жизни китайского общества, причем, сообщения достаточно детализированы, хотя многое еще остается непонятым или понятым ошибочно, причем эти ошибки — результат, в большей степени, искренних заблуждений.
Большой познавательный интерес представляет "Роспись Китайского государства и монгольских земель" [82], составленная томским казаком И. Петлиным, где автор излагает все, что он и его спутники делали, видели и слышали за границей. "Статейный список" [89], также рассказывающий об этом путешествии, дополняет краткие сведения, полученные ранее. Как видим из документа, внимание привлекали различные факты: проблемы градостроительства, культуры, образования, обычаи, быт, нравы, политическое устройство, военная мощь, тонкости дипломатического церемониала и придворного этикета. Кроме того, эти свидетельства примечательны и тем, что дают возможность узнать, как воспринимали русские люди того времени чужую, незнакомую им жизнь других народов.
В контексте данной темы представляет интерес "Статейный список" посольства Ф.И. Байкова в Цинскую империю [90], которому удалось собрать достаточно интересную информацию. Здесь зафиксирован ряд сведений о неизвестном ранее пути в Китай, о политическом положении в этой стране. Автор достаточно красочно и точно описал Пекин, обратил внимание на этнические особенности китайцев и маньчжуров, сообщил об их верованиях, бытовом укладе, отдельно посол сгруппировал сведения о посещениях Китая европейскими и мусульманскими купцами. Этот документальный источник позволяет сравнить русскую и китайскую одежду и кухню XVII века.
Достоинством "Статейных списков" того времени является предельная детализированность изложенной в них информации. Поскольку иными документальными свидетельствами современная наука не располагает, данные материалы становятся, как отмечает Е.А. Григорьева, "единственным источником, по которому мы воспроизводим историю пребывания миссии в Китае со всеми нюансами приема и переговоров. Невозможность верифицировать содержащиеся здесь факты не снижает ценность данного источника" [279. С. 31]. Чиновники Приказов и Коллегий фиксировали свидетельства и собирали отчеты у всех участников путешествий, поэтому вызывающие сомнение факты всегда могли быть уточнены или перепроверены у других членов миссии.
Сказанное выше позволят констатировать, что информативность "Статейного списка" Ф.И. Байкова сделала его ценным источником знаний о Китае того времени, надолго определила интерес к нему в европейских государствах, а со временем превратила его в замечательный памятник истории русской дипломатии и отечественного китаеведения.
Огромное значение на формирование представлений о Китае имели рукописи, касающиеся миссии Н.Г. Спафария. Здесь в поле зрения диссертанта попадают такие документы сборника "Русско-китайские отношения в XVII веке" как "Наказная память", данная в Посольском приказе главе посольства накануне его поездки [66], "Статейный список" [91] и "Отписка Н.Г. Спафария в Посольский приказ о пути от Нерчинска до границы Цинской империи и о переговорах с маньчжурскими чиновниками в Букее" [68].
Благодаря этим документам Московское государство получает в конце XVII века первые серьезные описания китайской культуры. Те фрагменты, в которых говориться о путях из России в Китай, о Пекине и нравах его жителей, основаны на личных впечатлениях дипломата. Об остальных же областях Срединной империи глава русского посольства писал, в отличие от своих предшественников, опираясь на сочинения и устные рассказы католических миссионеров, живших в Китае. Сопоставляя заметки Спафария и иезуита М. Мартини, необходимо констатировать тот факт, что Милеску, бывший в ряде случаев свидетелем и даже участником событий, предпочитает рассказывать о них, опираясь на письменные свидетельства других очевидцев и исследователей, а не на личные наблюдения и воспоминания.
В описаниях Китайской империи Спафарием мы, конечно, не можем не видеть традиционности и сильной зависимости от устоявшихся образцов и штампов предшествующей литературы. Но, начиная с И. Петлина, каждое последующее описание Китая наполняется конкретным, реальным биографическим и фактологическим материалом.
Китайские дипломатические порядки исследователь рассматривал изнутри, как профессионал, хорошо знающий предмет, но в то же время и с некоторой дистанции, отчужденно, а порой и предвзято, оценивая увиденное с позиции европейца. Как опытный дипломат и знаток придворного этикета, Спафарий не мог не заинтересоваться китайским церемониалом, ритуалом приема гостей, культурной и политической традицией.
Нельзя обойти вниманием такой документ, как "Сказка в тобольской приказной избе тобольского служилого бухарца Сеиткула Аблина и казака И. Тарутина об их поездке в Цинскую империю" [83]. Помимо этого свидетельства, сведения о поездке С. Аблина находятся в "Распросных речах" [76], составленных со слов путешественника. Из указанного нами ранее отчета о поездке видно, что основная задача сводилась к закреплению установившихся задолго до этого торговых связей России с Китаем. Причем, экономические контакты с Китаем уже стали приобретать немаловажное значение в общем балансе русской торговли. Автор делает акцент на описании торговой деятельности путешественников: перечисляются привезенные китайскому императору и полученные от него подарки, российские и китайские товары, с указанием их стоимости, представляются сметы всех текущих расходов, что, бесспорно, характеризует гонца из Московии, как обстоятельного, деловитого и опытного купца.
Печатные издания первоисточников по истории российско-китайских отношений начали выходить в свет в XVIII в. Толчок этому процессу был задан в первой половине этого столетия правящей элитой, ощутившей новую потребность в аналитических материалах, касающихся положения на Дальнем Востоке. Первые серьезные шаги на пути сбора, систематизации и публикации источников по данной теме сделал знаменитый российский исследователь Г.Ф. Миллер, благодаря усилиям которого было положено начало сбору и обработке исторических источников по русско-китайским связям XVII-XVIII вв.
Г.В. Ефимов в историко-библиографическом обзоре источников и литературы по истории Китая приводит следующие данные: "В 1774 г. И.Е. Фишер публикует оригиналы расспросных речей служилых людей В. Тюменца и И. Петрова, направленных в 1616 году тобольским воеводой И. Куракиным в Китай. Стараниями русского просветителя Н. Новикова в 80-е гг. XVIII в. были напечатаны материалы, связанные с путешествием И. Идеса ко двору китайского императора. Полный текст отчета о поездке И. Петлина на русском языке был опубликован в 1818 году
Г.И. Спасским в "Сибирском вестнике", а "Статейный список" посольства Н.Г. Спафария - лишь в 1906 году Ю.А. Арсеньевым" [129. С. 4]. Четыре года спустя в Казани вышло в свет еще одно издание, связанное с именем Милеску, - «Описание первые части вселения, именуемой Азия, в ней же стоит Китайское государство с прочими его городы и провинции». Первые издания "Статейного списка" Ф. Бай-кова относятся к 1788 (публикация Н.И. Новикова в "Древней российской вивлио-фике") и 1820 годам (публикация Г. И. Спасского в "Сибирском вестнике"). В 50-е годы XX века A.M. Филипповым были найдены в Центральном государственном архиве древних актов документы о посольстве С. Аблина, которые увидели свет на страницах журнала "Советское китаеведение" в 1958 году.
Благодаря этим путешественникам в столицу Московского государства поступают письма, записки, путевые заметки, доклады, переводы, ученые труды, раскрывавшие все аспекты истории Китая и его современного состояния. Эта обширная документация представляет огромную ценность для изучения китайской культуры, так как весь описательный материал был изложен достаточно образованными эрудированными людьми по результатам их личных наблюдений.
Многие путешественники отмечают своеобразие китайской культуры и религии, неповторимую, непривычную русскому глазу красоту искусства и архитектуры, кулинарной традиции и многих ритуалов. В отличие от Западной Европы, уже регулярно получавшей донесения подобного содержания из Китая от миссионеров, главным образом иезуитов, осевших там, XVII век не принес Московскому государству обилия информации по интересующей нас теме, но заложил основы дальнейшей дипломатической практики, торговых отношений и изучения китайского государства.
Несмотря на то, что литература о китайских традициях XVIII - первой четверти XIX века на русском языке немногочисленна, все же к этому времени представления российского общества о жизни народов восточных стран расширяются. Усиливается интерес авторов к светской общественно-политической и государственной жизни представителей иных культур.
Двухтомный сборник документов "Русско-китайские отношения в XVIII веке", составленный Н.Ф. Демидовой и В. С. Мясниковым, посвящен истории контактов двух государств, периоду, который начался с проведения в жизнь условий
Нерченского договора 1689 г. и получил свое логическое завершение при заключении Кяхтинского трактата.
Уникальность данного издания заключается в том, что авторы сосредоточили в нем большой объем документальных свидетельств, имеющихся в фондах Центрального государственного архива древних актов и Архива внешней политики Российской империи. Ранее документы по истории русско-китайских отношений первой четверти ХУНГвека никогда не являлись предметами специальной публикации. Издания разрозненных материалов нередко имели случайный и выборочный характер. Как отмечает один из составителей сборника B.C. Мясников, "данное собрание заполняет указанный пробел, предоставляя материалы, полученные в результате максимально полного выявления и обследования всех дошедших до нас документальных собраний" [177. С. 15].
Большое место среди опубликованных в первом томе указанного сочинения занимают материалы о посольстве в Китай первого десятилетия XVIII в. Прежде всего, отметим "Статейный список" JI.B. Измайлова [82], возглавившего посольство в Цинскую империю. Этот документ дает возможность "увидеть" основные события, происходящие в тот период в Пекине, проследить за деятельностью представителей российской стороны, получить представление о тех документах, которые были представлены императорскому двору и получены взамен российскими дипломатами.
В официальных документах в большинстве случаев помещаются более подробные сведения об этом визите. К примеру, стоит обратить внимание на "Грамоту царя Петра I императору Сюань Е о посылке JL Ланга в качестве торгового агента в Пекин" [38], "Указ коллегии иностранных дел агенту JI. Лангу с предписанием известить пекинский двор о скором приезде русского посланника" [93], "Меморию императора Петра I агенту Л. Лангу относительно выяснения в Пекине состава китайского фейерверка и изготовления заказанных обоев" [65]. Здесь речь идет о прозаических, не привлекающих внимание авторов "Записок" незначительных вопросах, которые, как мы видим, привносят в научное исследование подробности и детали, немаловажные для понимания мотивов тех или иных поступков участников событий. Это, конечно, заставляет привлекать, в первую очередь, в качестве исторического источника именно официальную документацию, хотя данный факт не умаляет познавательного и общекультурного значения дневников и мемуаров, изобилующих яркими фрагментами. Кроме того, почти полное соответствие в дневниках и реляциях информации повышает степень достоверности приводимых фактов, позволяет, в случае необходимости, уточнить те или иные детали. Поэтому видное место в составе материалов сборника занимают воспоминания, находившихся в составе посольства шотландца на русской службе, включенного в состав миссии в качестве врача, Джона Белла Антермони [47], художника и гравера Георга Иоганна Унферцагта [46] и торгового консула Лоренца Ланга [48], которые, дополняя друг друга, дают наиболее полное представление об этом дипломатическом визите. Каждое из описаний индивидуально и своеобразно. В манере изложения, в выборе фактов, требующих пояснения, тонких замечаниях, позитивных и негативных оценках тех или иных людей и событий проявляется характер автора, его интересы и пристрастия. Не являясь ни учеными-историками, ни литераторами-переводчиками, они акцентируют внимание на описаниях занятных предметов быта и личного обихода, интерьера жилища, одежды, правил этикета, то есть на таких вещах, которые привлекали внимание любопытных путешественников и русских читателей, знакомых с Китаем, в лучшем случае, по отрывкам переводной европейской литературы.
В отличие от ряда русских материалов, оставшихся лежать в Посольском приказе, сведения этих путешественников стали доступны европейской читающей публике уже во второй половине XVIII века.
В описываемый период Россия делает большой скачок в расширении российско-китайских отношений. Документальные свидетельства российских путешественников и дипломатов XVIII в. наполнены увлекательными повествованиями, дающими обществу широкое представление о Китае. Авторы не заостряют внимание на событиях глубокой древности, они наблюдают и фиксируют все увиденные и имеющие, по их мнению, значение особенности китайской жизни. Стиль их заметок индивидуален: каждому были присущи различные способности, степень критичности, любознательности, чем в итоге и определялись их представления об окружающем мире. Увиденное очевидцы событий оценивают по своим собственным критериям, которые формировались под влиянием социального положения, интересов или национальных и культурных традиций их родины.
Среди письменных источников, имеющих отношение к проблеме описания традиционной китайской культуры российскими путешественниками и дипломатами, особое место занимают материалы второго тома сборника документов "Русско-китайские отношения в XVIII веке". Диссертант использует зафиксированные в путевом журнале наблюдения C.JI. Владиславича-Рагузинского о специфике китайского образа жизни и быта (сведения о народонаселении, национальном характере, различиях в вероисповедании), сопоставляя их с теми, которые были представлены главой посольства о его пребывании в Пекине, возвращении на границу и завершении посольской миссии в "Статейном списке" [36], выписка из которого была сделана в Коллегии иностранных дел.
Условно "разделить" сферы авторских интересов и выполнения поставленной задачи по сбору необходимой информации, нам дает возможность "Инструкция коллегии Иностранных дел С. JI. Владиславичу-Рагузинскому о посольстве в Цинскую империю" [56].
Для того, чтобы представить, как принимали российское посольство и как воспринимали российских представителей Цинский Двор, составители сборника включили любопытную запись, сделанную автором хроники правления маньчжурской династии о пребывании в Пекине посольства С. JI. Владиславича-Рагузинского [50].
Точную хронологию событий, составленную главой миссии, дополняют красочные, в какой-то степени даже художественные описания китайской традиции, переводчика и канцеляриста из свиты главы миссии С. И. Писарева. Его "Записка о путешествии в Цинскую империю в 1725-1728 гг." [45] первой из документов, прямо или косвенно относящихся к данному посольству, была опубликована еще в XVIII веке. Сведения о событиях, происходящих в Китае после воцарения новой династии, он дает "по изданной пребывающими в Китаях иезуитами на разных языках о том повести", а о событиях того же времени, происходивших в приграничных территориях, "по сказкам тамошних старожилов". Что же касается сведений "о поведении и нравах китайцев", то о них писал "яко уже тому самовидец" [Цит. по: 45. С. 608]. Однако, мы не знаем, писал ли он о своих наблюдениях по памяти или пользовался собственными материалами. Вел ли он дневники во время своего пребывания при посольстве, остается также неизвестно.
Помимо материалов, опубликованных в указанных ранее сборниках, первостепенное значение в диссертационном исследовании сыграли отдельно опубликованные свидетельства (мемуары, дневниковые записи, путевые заметки и т.п.) очевидцев и современников тех событий, которые происходили в Китае в конце XVII-начале XX вв.
В распространении сведений о Китайском государстве, быте и нравах его народа значительную роль сыграли русские пленники, насильно вывезенные в Китай. "Роспись" П. Хмелева является документальным свидетельством о положении в Цинской империи в конце XVII века. Как считает известный российский китаевед B.C. Мясников, "этот документ был составлен достаточно образованным свидетелем описываемых событий, в течение пяти лет имевшим широкую возможность следить за жизнью маньчжурского Китая и в известной мере обобщившим не только свои личные наблюдения, но и непосредственный опыт десятков других русских пленников" [172. С. 108]. Поэтому сведения П. Хмелева при всей краткости их изложения отличаются большой глубиной и точностью.
Находясь в тяжелых условиях маньчжурского плена, терпя лишения и превозмогая невзгоды, пленные, естественно, оценивали мир китайской жизни предвзято, но, несмотря на это, данный документ все же является важным свидетельством о политическом, экономическом, культурном развитии Китайской империи. Согласимся с утверждением B.C. Мясникова, что "уникальность этого документа и ценность заключенной в нем информации позволяют поставить его в один ряд с такими важнейшими документальными памятниками о Китае, как "Роспись" И. Петлина и "Статейные списки" Ф.И. Байкова и Н.Г. Спафария" [172. С. 108].
Обращают на себя внимание "Записки о русском посольстве в Китай (16921695)" [51], авторами которых выступают участники этого путешествия Избрант Идее и Адам Бранд, направленные в эту далекую восточную страну Петром Первым, придававшим большое значение развитию внешних связей, для обсуждения накопившихся дел и изучения возможности расширения торговли. Достаточно ознакомиться хотя бы с одной из глав записок, чтобы убедиться, что рассказ Брандта в некоторых отношениях подробнее, обстоятельнее и точнее рассказа Идеса. Тем не менее, оба автора дают довольно большой материал по истории и этнографии Сибири и Китая, сообщают о пути и различных способах передвижения в этих землях, вводят в повествование описание цинского двора и маньчжурской дипломатии, приемов, этикета и церемониала при дворе богдыхана, его сановников и иезуитских советников. Здесь же содержится информация о дворце китайского императора, его великолепном внутреннем убранстве, интерьере, о сложном дворцовом ритуале, встрече китайского Нового года.
Вышеуказанные документы, несомненно, вносят важный вклад в литературу XVII века о цинском Китае, богатую китайскими энциклопедическими сочинениями и относительно бедную письмами, дневниками и описаниями путешествий. Причем, русские посольские свидетельства представляют особую важность для исследователей, занимающихся историей Китая в период господства там маньчжурской династии.
Для изучения вопроса о том, как складывались отношения между двумя равновеликими странами - соседями, с разными культурными традициями, с их не совпадавшими представлениями о практике дипломатических отношений, дипломатическом церемониале и этикете, в том числе и в вопросе приема иностранных посольств, автор диссертации использовал путевые заметки ("Журнал путешествия") И. И. Кропотова [44].
Расцвет научных знаний о Китае пришелся на XIX век. Он был связан, прежде всего, с именем Н.Я. Бичурина. Как отмечает B.C. Мясников, "в творчестве этого выдающегося китаеведа в полной мере проявились лучшие черты, свойственные традиционной российской востоковедной научной культуре: точный перевод основных источников как предварительное условие для исследовательской работы, максимальный охват фактического материала, глубокий историко-философский подход, внимание к текстологическому анализу" [175. С. 216].
Работа Н.Я. Бичурина "Китай в гражданском и нравственном состоянии" [29] по праву может считаться своеобразной энциклопедией знаний об императорском Китае. Опираясь на богатейший материал, глубокое знание китайской действительности, руководствуясь тем мировоззрением, которое было господствующим в тот период, талантливый исследователь создал труд по объему информации не уступавший известным ранее работам европейцев о Китае. Автор знакомит читателей с государственным устройством, уголовным правом, системой образования и хозяйственной деятельностью властей Цинской империи, обрядами императорского дома, обычаями и нравами китайцев первой половины XIX века.
В диссертации проводится анализ научных исследований хорошо известного в мире китаеведа, организатора и первого руководителя кафедры китайского языка на восточном факультете Санкт-Петербургского Императорского университета, академика В.П. Васильева. Ему принадлежат многочисленные труды по истории, религии, географии и литературе Китая. В своей работе "Открытие Китая" [34] он касается таких сложнейших вопросов, как социальная структура китайского общества, специфика идеологической системы и традиционной культуры китайской цивилизации.
Из его непосредственных учеников отдельного упоминания заслуживает С.М. Георгиевский, научный интерес которого заключался в изучении мифологии, устоев китайского общества, норм, определявших здесь проведение обрядов жизненного цикла. Подвергнув критике европоцентристский подход к оценке культуры восточных народов, в работе "Принципы жизни китайцев" [37] он показывает общекультурное значение конфуцианского учения и его воздействие на политику и законодательство императорского Китая.
Следует подчеркнуть, что неприятие европоцентристских установок российскими китаеведами проистекало не только и не столько из их личных научных убеждений, сколько из общей геополитической ситуации, сложившейся во второй половине XIX века, которая характеризовалась резким противостоянием на Дальнем Востоке Российской империи и европейских держав. "Но, - как отмечает М. Кравцова, - вступив в заочную полемику с европейскими учеными и мыслителями, разделявшими принятый в то время в Европе тезис об "окаменелости" и духовной отсталости китайской нации, сам С.М. Георгиевский невольно оказался на китае-центристских позициях, что означает абсолютизацию уникальности китайской цивилизации, ее культурного наследия и идеализацию ее духовных устоев" [150. С. 32].
Впрочем, китаецентристские позиции свойственны исследованиям и многих других отечественных китаеведов, преувеличивавших самобытность китайских культурных традиций. Поэтому с данной позиции, что и отложилось в российском общественном сознании, китайская цивилизация нередко видится экзотической и необыкновенной.
В диссертационном исследовании автор опирается на научное наследие (литературоведческие исследования, труды этнографического характера, художественные переводы поэтических и прозаических текстов) продолжателя школы В.П. Васильева - академика В.М. Алексеева. В его работе "В старом Китае. Дневники путешествия 1907 г." [27] содержится ряд примечательных наблюдений и суждений, что позволяет нам глубже проникнуть в китайскую действительность, в историческое прошлое этой страны. . ~~ Т Дневники и путевые записки русских дипломатов Е.Ф. Тимковского, Е.П. Ковалевского, как и названные ранее работы, довольно быстро привлекли внимание современников, главным образом потому, что существенно дополнили имевшиеся о Китае сведения и позволили расширить представление о китайской империи.
Е.Ф. Тимковский - пристав, сопровождавший 10-ю миссию в Китай, - был широко известен как автор трехтомной работы "Путешествие в Китай через Монголию в 1820-1821 годах" [92], переведенной в дальнейшем на французский, английский, польский, немецкий, голландский языки. Это сочинение (дневник путешествия) представляет и сегодня немалый интерес своими ценными наблюдениями, а также включением в текст фрагментов переводов, выполненных с китайского языка Н.Я. Бичуриным. Автору удалось показать своеобразие Китая в "Кратком описаним Пекина" [57], где содержится обширный исторический и фактический материал, полученный и из китайских источников, и в результате собственных наблюдений исследователя.
Уделяя в своих записках о поездке в Китай большое внимание описанию ^ жизни, быта и нравов китайцев русский дипломат, ученый-востоковед и писатель Е.П. Ковалевский создал книгу "Путешествие в Китай". Увлекательные записки Е.Ф. Тимковского, Е.П. Ковалевского, заинтересовавшие в свое время российскую и зарубежную общественность непредвзятыми суждениями и уважительным отношением к Китаю, также явились для нас предметом тщательного изучения.
Во второй половине XIX в. русская географическая наука внесла большой вклад в изучение этнографии и археологии Китая. Усилиями российских путешественников проведены исследования обширных пространств Азиатского материка (северо-западные окраины Китая и Монголии, Западный Китай и Тибет, прилегающие к России области Китая и Кореи), даны характеристики природы и рельефа, климата, рек, растительного и животного мира. По итогам экспедиций путешественники (для углубленного изучения Китая в состав экспедиции по мере возможности включались специалисты, получившие филологическое образование и знакомые с историей, экономикой, культурой Китая) составляли отчеты, которые публиковались в России и неизменно привлекали внимание общественности.
Обзор продолжаем описанием работ географа и историка М.И. Венюкова, в "Очерках современного Китая" рассказавшего о событиях, происходящих в Срединной империи начала 70-х годов XIX века. Источниковедческую основу работы также составили двухтомное издание "Описание путешествия в Западный Китай" российского географа и исследователя Западного Китая, Памира, Тянь-Шаня, Западной Монголии и Дальнего Востока Г.Е. Грумм-Гржимайло [39,40], отдельные главы "Путешествия по Китаю и Монголии" совершившего путешествие в Тибет, Джунгарию и через пустыню Гоби в Калган и Кашгар географа и геодезиста М.В. Певцова [70], "Путешествие в Тянь-Шань и Нань-Шань" В.И. Роборовского [80], которому давелось принимать участие в трех Тибетских экспедициях Н.М. Пржевальского (1879-1880, 1883-1885) и М.В. Певцова (1889-1890). Эти исследователи собрали богатейший этнографический материал о жизни местных народов, анализ отчетов и воспоминаний, опубликованных в виде путевых заметок и дневников, * позволяет расширить спектр изучаемых вопросов и обогатить содержание диссертационного исследования дополнительными подробностями.
Особое место среди документов занимают "Путешествия и новейшие наблюдения в Китае, Маниле и Индо-Китайском архипелаге" мореплавателя и предпринимателя П.В. Добеля [42] и "Путевые очерки Маньчжурии, Дальнего Востока, Китая, Японии и Индии" П.Н. Краснова [62] - российского военного деятеля и писателя, поскольку отличаются своеобразием, оригинальностью изложения фактов и дают ценнейшие сведения о жизни Срединной империи.
Осуществленные этими путешественниками исследования и составленные отчеты стали важными источниками для исторической науки и, способствуя росту интереса к Китаю, оказали немалое воздействие на российское общество.
Большое влияние на формирование представлений и пробуждение интереса к Китаю и его культуре оказали работы врача-натуралиста, участника экспедиции Ю.А. Сосновского в Китай П.Я. Пясецкого "Путешествие по Китаю в 1874-1875 гг." [74], чрезвычайного посланника и полномочного министра в столице Цинской империи И. Коростовца "Китайцы и их цивилизация" [58], а также очерки из жизни в Китае ("В старом Пекине"), написанные врачом, несколько лет служившим в российском посольстве в Пекине, В.В. Корсаковым [60].
Среди нарративных источников по истории Китая изучаемого периода важное место занимают опубликованные в XIX веке и известные российской читающей публике дневники и письма европейцев - очевидцев тех или иных событий, происходивших в этой стране. Этот комплекс материалов, дающих ясное представление о западноевропейском видении и критериях оценки политической системы Цинского Китая, значения конфуцианства в деле управления империей, присутствует в работах "Китайцы у себя дома" английского миссионера, китаеведа Д. Макгована [64] и его соотечественника, историка китайской философии и литературы, "Китай и его жизнь" - вице-консула в Шанхае. Г. Джайлса [91]. В качестве предметов исследования выделяют отдельные эпизоды и феномены китайской культуры, при их характеристике опираясь как на собственные наблюдения и впечатления, так и исследования и переводы китайских текстов своих предшественников - европейских миссионеров. В указанных сочинениях содержатся интересные, познавательные сведения о различных сторонах жизни местного населения. Изучение культурного наследия Цинской империи, нравы и обычаи, этикет и формы общежития, церемонии и способы организации досуга нашли свое отражение в заметках "Китай и китайцы" Э. Вартега - немецкого исследователя, историка и этнографа, прожившего несколько лет в этой стране [33]. В освещении культурно-идеологических традиций авторы усматривали ключ к пониманию духовных устоев общества и своеобразия китайской нации.
Кроме того, диссертант использует опубликованные в Европе и переведенные на русский язык труды таких специалистов в области религиозной жизни, истории и культуры Китая, как: Э. Реклю "Срединная империя: климат, почва, племена, богатства, духовная жизнь и учреждения Китая" [78] и Ж. Рода "Современный Китай" [81], на страницах которых французские авторы делятся с читателями своими наблюдениями, впечатлениями и воспоминаниями о путешествии на Восток. Данные произведения, переведенные на русский язык, способствовали тому, что в XIX веке интерес к Китаю не ограничивался только узкими академическими кругами, а стал немаловажной составной частью духовной жизни российского общества.
Записки путешественников, как особый тип источника, постоянно привлекает внимание отечественных и зарубежных исследователей многих специальностей. Образование, воспитание, общественное положение, мировоззрение, круг общения, жизненный опыт этих людей существенно отличались. Разница в стиле жизни прет допределила специфический стиль и уровень мышления, различную оценку одних и тех же явлений. Благодаря этому исследователи имеют редкую возможность получить сведения разного свойства по целому комплексу различных гуманитарных научных направлений, а также быту, нравам, религии, политической системе и социальной стратификации народов.
Полагаем, что имеющаяся источниковая база содержит достаточный фактологический материал для анализа интересующих нас событий и явлений и после-vS' дующего построения самостоятельных выводов.
Научная новизна исследования.
1. Научная новизна данной диссертационной работы состоит в том, что в ней представлено обобщающее комплексное исследование проблемы восприятия и интерпретации российскими путешественниками китайской культурной традиции, имеющее большое значение для изучения представлений о Китае, китайском образе жизни в российском общественном сознании.
2. Были рассмотрены ранее не введенные в научный оборот официальные документы (личный архив Н.Н. Кроткова: переписка, газетные вырезки, счета и квитанции; черновые письма на имя китайских чиновников Н.Н. Балкашина; секретные телеграммы Д.С.С. Покотилова и Д.С.С. Лессара; депеша Д.С.С. Коростов-ца), связанные с дипломатической деятельностью российских представителей за рубежом и многочисленные нарративные источники (мемуары, письма, путевые заметки). В результате изучения данного комплекса материалов выявлены существенные различия в выборе предмета описания очевидцами событий, происходивших в Китае в XVII - нач. XX вв. Автор пришел к выводу, что это во многом завиЛ» село от степени их осведомленности, социокультурных установок, уровня образования, наличия познавательного интереса.
3. Особое внимание уделено отдельным аспектам российской культурной традиции, описанию жизни исследователей, их личностных качеств, среды, из которой они вышли. Доказано, что в указанных выше характеристиках следует искать причину появления той или иной оценки увиденного в Китае. Большую часть свидетельств отличает идеализация китайской общественной системы, поэтому на их фоне особенно рельефно выделяются критические замечания П. Хмелева, И.И. Кропотова, И.Я. Коростовца, Н.Н. Балкашина.
4. Активная коммерческая, дипломатическая, научная (исторические, этнографические, философские, лингвистические исследования) деятельность наших соотечественников в Китае, дает основание говорить об их исключительных заслугах в становлении российского практического и академического китаеведения, способствовавших распространению знаний о дальневосточном соседе и пониманию феноменов китайской культуры.
5. Продемонстрирована высокая степень влияния описания предметов быта (конструктивных особенностей интерьера жилища, домашней утвари, фрагментов костюма, его украшений, предметов личного обихода) на создание наглядных образов жителей Срединной империи.
Теоретическая и практическая значимость работы.
Представленные в работе факты и их интерпретации дают новый материал для оценки ряда аспектов известных исторических событий в их взаимосвязи и в ряде случаев дополняют известные исторической науке сведения. На конкретных материалах показано, как формировалось в России представление о Китае, и какие факторы оказали на него наиболее существенное влияние.
Автор исследования видит перспективу работы над данной темой не в простой констатации исторических фактов, а в том, чтобы наряду с объяснением истории выявить специфические черты российской и китайской традиционной культуры и точки их соприкосновения, способствующие наиболее плодотворному взаимодействию.
Практическая значимость диссертации заключается в том, что ее результаты могут быть использованы при обработке вводимых в научный оборот архивных материалов по исследуемой тематике, проведении обучающих занятий, чтении лекционных курсов, подготовке учебных пособий, составлении обобщающих трудов по истории российского академического, университетского и практического востоковедения, вопросам китайской культуры XVII- начала XX веков.
Апробация исследования.
Основные положения диссертации изложены в девяти печатных работах общим объемом 7 печатных листов. Материал отдельных частей исследования был представлен в докладах региональных научных конференций "Страны Востока: государство и общество" (Краснодар, ИНЭП, 2003, 2005 гг.).
Отдельные фрагменты исследования являются иллюстрацией российской дипломатической практики и специфики межгосударственного общения в разработанном автором программно-методическом комплексе "Социология международных отношений" (Краснодар, Кубанский государственный технологический университет, 2005) для студентов высших учебных заведений специальности "Социология" и используются при чтении лекций по курсам "Социология международных отношений", "Политология" студентам Социально-гуманитарного факультета Куб-ГТУ.
Положения, которые выносятся на защиту.
1. Степень осведомленности, социокультурные установки, уровень образования, активность, наличие познавательного интереса самого путешественника определяли его выбор темы описания, что в последствии оказало влияние на то, какие именно сведения о жизни китайского общества формировали в российском общественном сознании образ Китая. Изучение документальных свидетельств, представленных российскими исследователями о китайском образе жизни, необходимо проводить в единстве с осмыслением российской культурной традиции.
2. Восприятие и оценки в российском обществе информации о Китае складывались под воздействием ситуативного фактора (приграничные конфликты, недоразумения из-за незнания посольского этикета, неточные переводы документов, вмешательство и интриги западноевропейских миссионеров и т.д.), политических процессов и культурологических предпочтений (мода на китайские вещи в рамках европейского стиля рококо и т.п.).
3. Весь спектр политических и межкультурных российско-китайских противоречий сводился к приграничным территориальным и торговым спорам, взаимному определению статусов двух держав, изучению ценностных категорий каждой из сторон, которыми определялось поведение их представителей.
4. Посольская деятельность XVII века заложила основы не только дипломатической практики и торговых отношений, но и изучения таких важных сфер жизни китайского общества, как политическая (форма государственного правления, роль аппарата чиновников в решении административных вопросов, дипломатия и церемониал, практика внешнеполитических отношений), социально-экономическая (место образованных людей в иерархической общественной системе, отношения между представителями различных социальных групп, уровень жизни различных категорий населения), духовная (своеобразные традиции и этические нормы).
5. В XVIII в. благодаря европейской литературе, научным трудам учеников Российской Духовной миссии в Пекине и непринужденным, занимательным повествованиям участников официальных российских посольств об особенностях этикета и бытового уклада представителей различных слоев общества, элементы китайской культуры начинают занимать достаточно весомое место в формировании эстетических вкусов и пристрастий российской элиты.
6. В XIX - начале XX вв. образ Китайской империи формируется на основе знаний о характере функционирования политических институтов и особенностях всей китайской политической системы, своеобразии мира городской культуры и повседневной жизни представителей местной элиты и простых обывателей, представлениях российской читающей публики о китайской культурной традиции (специфике элементов одежды, архитектурных решений, обрядовых форм и этикета), неординарном китайском характере и сложившимися в изучаемой нами социальной среде межличностными отношениями.
7. Опыт общения с Китаем позволил исследователям увидеть в новом свете многие явления как китайской, так и собственной российской жизни.
Структура работы соответствует цели и задачам исследования. Диссертация, построенная по хронологическому принципу, состоит из введения, двух глав, заключения. Работа снабжена списком использованных источников и литературы и приложением, включающим краткие биографические сведения об авторах.
Английский китаевед Дж. Макгован [См.: Приложение 1 (25)] считал, что для европейца китайская цивилизация всегда была и будет загадкой. "Трудно понимать этот загадочный народ, - пишет он, - в национальном характере которого сочетались столь противоположные крайности" [64. С. 217]. Для того, чтобы понять культуру другого народа, надо глубоко и серьезно познакомиться с этой страной. В связи с территориальной отдаленностью и замкнутостью китайской империи Европа несколько столетий ограничивалась преимущественно изучением лишь сведений, сообщаемых ей о Китае или самими китайцами, или европейцами, имевшими случай видеть эту страну. Формализм и сухость изложения истории китайскими учеными преподносит только внешнюю сторону китайской жизни. Поэтому важное место среди исторических источников занимают дневники и письма тех, кто стал очевидцем событий, происходивших в этой стране.
Достаточно весомый вклад в изучение китайской культурной традиции внесли русские путешественники (купцы, дипломаты, миссионеры, географы, военные), не раз посещавшие Китайскую империю в мирное время (чаще для переговоров с властями), либо в период военных действий. Отчеты и путевые заметки, составленные ими во время пребывания там, дают богатые, но подчас противоречивые и иногда, к сожалению, ошибочные сведения о жизни этого далекого государства [188. С.190]. Непонимание китайской культуры лежит в основе многих из тех неверных представлений и ложных позиций, которые порой оказывают свое влияние на людей, недостаточно знающих Китай, стремящихся оценить его с точки зрения привычных для них (выработанных, как правило, на базе европейской цивилизации) норм, принципов, понятий и стереотипов.
На рубеже XVI-XVII вв. Россия переживала Смутное время. Но, несмотря на внутренние противоречия, а, может быть, благодаря им, это было время стремительного продвижения русских и русского государства на восток. Через всю Сибирь шли "землепроходцы", представители казачьей среды и народов русского Севера, становившиеся служилыми казаками. За ними следовали купцы и "охочие люди", свободные землепашцы и беглые крестьяне, священники и просто желающие попытать счастья. По мнению известного китаеведа В.В. Малявина, русский характер, "русская душа всего полнее раскрываются, когда русский человек не держится за то, чем обладает, а вверяет себя новому и неизведанному, живет вольным странником, вечно ускользая от тяжелой десницы государства, от соблазнов цивилизации; так было среди казаков на юге, и поморов на севере. Так было и среди первопроходцев на востоке" [147. С. 124-125].
На фоне строгих и в какой-то степени даже скупых, лишенных образности характеристик, к которым прибегали некоторые авторы XIX века, дабы подчеркнуть серьезность своего исследования, попытка X. Трусевича, одного из известных историков-публицистов названного столетия, дать художественное описание получившим известность фактам, связанным с "открытием" Китая, выглядит, по меньшей мере, неожиданно. Но, пожалуй, именно благодаря подобным работам, все большее число российской публики приобщалось к изучению литературно-исторических произведений. На вопрос, что же явилось причиной, побудившей людей, преодолевая трудности, не щадя себя, идти на восток, автор отвечает: " все попытки проникнуть в Китай основаны или на русском любопытстве, или на всепоглощающем, подобно лавине, разливе молодецкой силе казачества, стремящейся обнять возможно больше пространство земли, чтобы ясаком сослужить службу своему батюшке-царю, и, конечно, себя не забыть" [215. С. 6]. Несмотря на излишнюю метафоричность все же в данном фрагменте подмечен важнейший аспект: сила, преданность царской власти казачьего сословия в сочетании со свободо- и вольнолюбием, что в немалой степени и способствовало расширению территориального пространства России.
Богатства далекого края заставили понять необходимость изучения и освоения этих огромных земель. Немногочисленные сохранившиеся летописи позволяют представить лишь общую картину постепенного освоения севера и востока России. В XVII в. один за другим по всей Сибири поднимались русские остроги и городки, деревни и зимовья. К середине указанного столетия завершилось покорение земель за Енисеем, возникли Енисейский, Красноярский, Томский, Тобольский остроги. Вскоре русские вышли к Ангаре, достигли Байкала и стали частыми гостями в Забайкалье. Знакомство русских с Китаем начинается с рассказов, довольно пространных и кратких, служилых людей, побывавших в монгольских землях, соприкасающихся одновременно и с китайским, и с русским государствами, и беседовавших там с китайскими послами. Опыт подобного рода контактов облегчил восприятие образа жизни народа иной цивилизации. Но недостаток достоверных знаний не мешал и даже способствовал распространению среди европейцев всякого рода домыслов о нравах и обычаях неведомого восточного народа. И в этих повествованиях мы видим стремление противопоставить самих себя "чужакам" и в то же время найти в этих "чужаках" что-то родственное и близкое себе. В отличие от Западной Европы, уже регулярно получавшей донесения из Китая от миссионеров, главным образом иезуитов, осевших там, XVII век не принес Московскому государству обилия информации о восточном соседе, но заложил основы дальнейшей дипломатической практики, торговых отношений и изучения китайского государства. Но, как считает этнограф А.А. Люцидарская, уже к концу XVI столетия, времени начала колонизации Сибири, "был сделан колоссальный шаг на пути осознания пространства и преодоления восприятия образа язычника как "нелюдя". Значительно вырос кругозор русского народа в результате контактов с западными и восточными мирами" [162. С. 19]. Присоединение новых территорий включало в состав Московского государства этносы с отличными от русской культурами. Этническая неоднородность подданных русского самодержца, значительная часть которых в недавнем прошлом находилась на положении язычников или "неверных", способствовала трансформации представлений о чужеземцах в сознании православного россиянина. По мнению А.Я. Гуревича, с расширением и усложнением географического пространства происходило и изменение мировоззрения людей, смещались ценностные ориентации [Подр. см.: 117. С. 88]. Создавались предпосылки для формирования этнического образа, который тесно связан с проблемой личности, особенностями ее восприятия в разных культурах и в разные исторические эпохи. Разумеется, это был сложный, длительный и неоднозначный процесс.
Со времен Ивана III внешняя политика государства становится более активной. Московское государство "заводит" сложные дипломатические сношения с германским императором, Тевтонским и Ливонским орденами, западноевропейскими государствами (Польшей, Литвой, Швецией). Потрясения Смутного времени, как писал В.О. Ключевский, "ударили по сонным русским умам", заставили талантливых и мыслящих людей взглянуть "прямым и ясным взглядом" на окружающий мир и свою жизнь" [146. С. 319]. Стало заметным несоответствие существующего уровня знаний запросам растущего и крепнущего Московского государства.
Люди прежних поколений боялись перенимать у Запада даже элементы материального удобства, чтобы таким образом не нарушить установленный отцами и дедами порядок. Царь Алексей Михайлович и его ближайшее окружение, не менее предков дорожа своей православной стариной, все же верили, что можно использовать опыт иноземцев, сохраняя в неприкосновенности традиции предшествующих поколений. Если Россия XVII века ограничивалась лишь робкими попытками и нерешительными заимствованиями у Запада, то становится понятным столь осторожное отношение к Востоку, и, тем более, к расположенному так далеко Китаю. Как объяснить нерешительность действий русской верховной власти по отношению к Китайской империи? Ведь возможность дальнейшего сближения после хоть и недостаточно удачных посольств И. Петлина и Ф. Байкова явно существовали. Сыграла ли здесь роль историческая память о татаро-монгольском нашествии или же причина дипломатической медлительности кроется в удаленности Китая, в отличие от ближайших западных соседей, постоянно оспаривающих право на русские земли?
Анализируя исторические материалы данного периода, B.C. Мясников приходит к выводу, что к этому времени Пинский двор располагал достаточно обширной и достоверной информацией о своем северном соседе. Иезуиты-миссионеры показали местоположение и размеры Русского государства на карте, обрисовав Сибирь и воздвигнутые вдоль ее южных рубежей остроги. Перебежчики с Амура, за численные Цинским властями на службу, сообщили об укреплениях острогов и численности их гарнизонов. Цины узнали о превосходстве европейского огнестрельного оружия и воинской выучки, и теперь не только иезуиты отливали им пушки, но и казаки-перебежчики обучали стрельбе из пищалей с коня и в пешем строю [Подр. см.: 174. С. 144].
Неудачи первых посольств, конечно, не могли воспрепятствовать дальнейшему сближению русских с подданными Цинской империи. В 60-х годах XVII в. продолжалось заселение Приамурья русскими людьми, которые доставляли все больше хлопот местным маньчжурским военачальникам. Последние довольно бы-стро убедились, что единственно военной силой с выходцами из далекой западной Московии им не разрешить спорные вопросы. Один из Цинских чиновников писал в те годы о русских: "оружие их весьма страшно, они храбры, как тигры, и очень искусны в стрелянии из ружей" [Цит. по: 231. С. 78]. Постепенно дипломатические переговоры стали обычным делом в сношениях пограничных властей Китая и России.
В XIX веке характер описания китайских традиций в русских источниках существенно меняется. Уровень развития знания об этой стране становится совершенно иным. Благодаря русским путешественникам и ученым, исследовавшим Азию, для науки были открыты огромные пространства и началось подлинно научное изучение стран Центральной Азии, о которых ранее имелись только скудные, отрывочные сведения весьма сомнительной достоверности.
К описываемому периоду относятся труды самого выдающегося представителя русской науки того времени - Н. Я. Бичурина [См.: Приложение 1 (5)], которого по праву считают основоположником научного китаеведения в нашей стране, так как его деятельность сыграла огромное значение в изучении Китая и ознакомлении с ним российского общества. Как отмечает B.C. Мясников, "этот прославленный ученый первым из отечественных китаеведов преступил профессиональ- ные рамки и стал крупной общественной фигурой 30-40-х гг. XIX столетия. Поддерживая связи с передовыми кругами петербургских литераторов и ученых, сотрудничая в прогрессивных журналах, он страстно пропагандировал подлинные знания о Китае" [178. С. 61].
Уже много лет действовала Пекинская духовная миссия, члены которой порой совмещали миссионерские и дипломатические обязанности и выступали авторами книг и статей, закладывая прочные основы этнографического изучения жителей Китая. Начало этого столетия ознаменовалось возникновением крупного научного центра и созданием системы востоковедного образования в России. Шло пре V подавание китайского языка в университетах (важную главу в развитие русского востоковедения вписал Казанский университет, Устав которого 1804 г. предусматривал организацию кафедры восточных языков), проводилась исследовательская работа в Академии наук, где к тому времени уже была коллекция восточных рукописей и около 2,5 тысяч китайских книг. Это крупнейшее собрание книг и рукописей Востока вошло в фонд Азиатского музея, открытие которого в Петербурге в 1818 г. стало знаменательным событием культурной жизни государства и обеспечило российским востоковедам научную базу непосредственно в нашей стране.
Существенно изменилась подготовка дипломатических визитов в Пекин: в 1781 г. в Петербурге, благодаря поддержке Академии наук, вышел в свет перевод с маньчжурского языка своеобразного гражданского кодекса Цинской империи -"Всех законов и установлений Китайского (ныне Маньчжурского) правительства". Он был выполнен А.Л. Леонтьевым - выдающимся русским китаеведом, получившим образование в Пекинской духовной миссии и работавшим переводчиком коллегии иностранных дел. Кроме того, именно в XIX столетии начали издаваться первые документы делопроизводственного характера.
В созданном в 1724 г. Московском архиве иностранных дел, получившем позже название Московского главного архива Министерства иностранных дел, в начале XIX в. из собраний документов приказа и коллегии была сформирована единая тематическая коллекция дел по сношению с Китаем. В этот же период была завершена капитальная работа Н. Н. Бантыш-Каменского "Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792 год", которая явилась детальным обзором материалов данного архива и включала в себя частичное или полное воспроизведение текстов важнейших документов начального периода господства Цинской династии.
Большую положительную роль в распространении знаний о Китае сыграл журнал "Сибирский вестник", выходивший в 1818-1825 гг., а затем в 1825-1827 гг. продолженный под названием "Азиатский вестник".
Опыт общения с Китаем позволил исследователям увидеть в новом свете многие явления китайской жизни. Впоследствии именно эта новая позиция станет стержневой в выработке подхода к изучению этой цивилизации. Появление в XIX веке железнодорожных линий от Пекина до Ханькоу, активизация деятельности западноевропейских пароходных компаний во много раз упростили и сделали более комфортным передвижение по огромному пространству империи. Врач А. Боткин, сын известного лейб-медика С. Боткина, в беседе с консулом в Китае Н.Я. Ко-ростовцом [См.: Приложение 1 (20)], отмечал, что в Петербурге ему говорили: "... поездки в Пекин - весьма банальное дело" [19]. Но, поддавшиеся соблазну получить новые впечатления, рискнувшие совершить столь трудное путешествие, воспользовавшись 133 благами европейской цивилизации, вскоре могли увидеть, что реальная картина китайского быта разительно отличалась от той, которую они рисовали в своем воображении. Кроме того, необходимо учитывать и то, что правящая здесь династия не пользовалась симпатиями коренного населения, так что обстановка периодически накалялась, переходя от стадии пассивного выражения недовольства к открытому вооруженному антиманьчжурскому выступлению. Дестабилизирующим фактором являлось также присутртвие войск европейских держав. Поэтому пребывание в Срединной империи не было безопасным. Зная это, Императорское Географическое общество неоднократно напрямую обращалось в МИД за помощью. К примеру, в ноябре 1911 г., как показывают сохранившиеся в архивах МИД телеграммы, названное научное учреждение просит о "содействии в получении от китайского правительства открытого листа на имя камер-юнкера двора Его Императорского Величества, Действительного члена оного общества А.Н.Авинова и его помощника А.Г. Якобсона, отправляющихся в сопровождении 4 - 5 слуг в китайские пределы" [5]. Это было связано с тем, что в наиболее тревожные периоды китайская сторона, как зафиксировала Российская миссия в Пекине, "ввиду происходящих волнений, не выдавала открытых листов, не будучи в состоянии ручаться за безопасность иностранных путешественников". Исследователи были поставлены в известность, что "предпринимаемое ими путешествие они совершают на свой собственный риск" [6]. Подобная ситуация не была редкостью и складывалась не только вокруг российских, но западноевропейских ученых. Но надо отдать должное членам Православной миссии в Пекине и Российским консульствам в китайской столице и других городах империи, оказавшим всю возможную помощь российским гражданам. В данном случае Генеральный консул в Пекине В.Сосковец, пользуясь личными хорошими отношениями с местными властями, "заручился от последних рекомендациями для г. Авинова и его спутников на предмет беспрепятственного и безопасного проследования экспедиции в пределах высочайше вверенного [ему] округа". Ко времени прибытия экспедиции в Каргалык он заявил о готовности выслать для сопровождения до Кашгара нескольких человек из своего конвоя, "к которым местные власти, по всей вероятности, не откажутся придать и несколько человек китайских солдат" [7]. По просьбе РАН и Русского географического общества, Петербургского Университета МИД Российской империй оказало покровительство и помощь многим представителям мира науки и искусства, в числе которых можем назвать языковеда, исследователя языка тюркских племен Н.Ф. Катанова [10], консула в Тянь-Цзине Падерина, собирателя памятников народной словесности [12], историков и этнографов А.О. Ивановского [14], академика В.П. Васильева [13], исследователя древних памятников Сибири, Средней Азии, Западного Китая В.В. Бартольда [14], В.М. Алексеева [19], географов Г.Е. Грумм-Гржимайло [18], М.В. Певцова и В.И. Роборовского [11], ботаников И.Н. Клигена и А.Н. Краснова, изучавших в Индии, Китае и Японии культуру чая [15], художников С. Дудина, Н.И. Кравченко [18]. Благодаря содействию Министерства народного просвещения отправляются в Пекин А. Рудаков и П. Шмидт для изучения китайского языка [16].
диссертация на тему "Образ Китая в письменных свидетельствах российских путешественников и дипломатов XVII - начала XX вв."
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Тщательное изучение документальных свидетельств (записок, дневников, отчетов и др.), принадлежащих российским путешественникам, предпринимателям, общественным и политическим деятелям, побывавшим в Цинской империи в указанный период, а также привлечение научных исследований отечественных ученых, позволили диссертанту сформулировать следующие выводы.
Систематизация и всесторонний анализ документальных свидетельств дает основание говорить об исключительном значении трудов российских путешественников и исследователей для развития отечественного и мирового китаеведения.
В середине XVII в. было положено начало взаимодействию двух сильных мировых цивилизаций, которые ранее на протяжении тысячелетий развивались практически автономно. Это было время, когда стороны собирали информацию друг о друге и пытались на этой основе выработать язык дипломатического поведения и взаимодействия. Противоречивость получаемых сведений рождала непонимание мотивов и целей партнера, способствовала возникновению настороженности, неприязни и, как следствие, — самых разнообразных конфликтов.
Конфронтация интересов в рамках дипломатических отношений между Россией и Китаем на этапе их становления была объективно неизбежным явлением. Процесс экспансивного расширения границ обеих империй неизбежно должен был привести к столкновению культур и мировоззрений, что во многом предопределило трудности и противоречия на пути становления системы российско-китайских отношений, в том числе и в военно-политической сфере. В этом контексте выглядят не случайными вооруженные конфликты за Албазин и менее крупные столкновения в Приамурье во второй половине XVII века. щ. Потребовалось немало времени, прежде чем российские политики осознали, что для того, чтобы поддерживать прочные и плодотворные отношения с Китаем, необходимо выработать особую стратегию. Научный подход отечественных исследователей к изучению китайской культурной традиции в XIX веке привел к созданию ими серьезных и фундаментальных работ, что существенно обогатило мировую науку и культуру. Тактические просчеты, переоценка собственных возможностей, недостаточно точная информированность заставили обратить внимание на сведения, полученные не из иностранных источников, а от собственных послов, купцов, священников и служащих Пекинской Духовной миссии, являющимися более достоверными. Их научные труды, отчеты, путевые заметки становятся основополагающими при формировании образа китайской традиционной культуры в сознании жителей Российской империи.
Ситуативный фактор, политические процессы и культурологические предпочтения авторов-путешественников, а также социокультурные установки, которыми они руководствовались, сыграли определяющую роль в том, как и в каком объеме была воспринята и оценена в российском обществе информация о Китае.
Более глубокое проникновение в суть китайской культуры, истории, языка, переводы классических китайских источников, научное обобщение всех сведений о религиозных традициях в Китае, имеющихся в европейской исторической науке, философии и литературе в единстве с личными наблюдениями позволяют говорить о том, что, используя опыт предшествующих поколений, исследователи выходят на более высокий уровень тщательной проработки, анализа фактического материала, а также поиска причин и истоков изучаемых явлений.
Восприятие других стран и народов во многом зависит от культурных традиций, которые вырабатываются в ходе длительного периода развития "своего" общества. Оно всегда опирается на стереотипы, составляющие основу менталитета, который специфичен для каждого народа. Оценка любого явления культуры должна быть соотнесена с той эпохой в развитии человеческого общества, к которой оно принадлежит. Следует посмотреть, какую роль играет данная культура в развитии общества, является ли она стимулом или, напротив, препятствием для такого развития.
Описания, представленные российскими путешественниками, интересны, информативны и под час весьма занимательны, но за небольшим исключением имеют богатую эмоциональную окраску, что делает их в достаточной степени привлекательными для читателя. Анализируя фрагменты дневниковых записей российских путешественников, мы видим, что ранее авторы описывали все, что попадалось им на глаза, не руководствуясь каким-либо строгим планом изложения. К середине XIX в. явно прослеживается попытка компоновки и систематизации всей имеющейся информации о Срединной империи и ее жизни в рамках того или иного вопроса, в частности китайского бытового уклада, внимательного изучения деталей культурной традиции, а не бездумного воссоздания определенного образа предмета или явления.
Интерес к традиционной культуре Китая проявлялся в том, что российские дипломаты, путешественники, знакомясь со страной, специально посещали столицу и провинциальные города, дома чиновников, торговцев и крестьян, культовые сооружения, театральные представления, наблюдали и подробно описывали обряды, праздничные церемонии. При этом делались замечания о специфике характера, особенностях этикета, поведении китайцев и существующих в их среде межличностных отношениях.
Нельзя не принимать во внимание то, что характеристики, представленные путешественниками, часто отнюдь не были однозначно положительным и свободным от влияния устоявшихся, общеевропейских по своему происхождению схем восприятия китайской традиции. С культурно-исторической точки зрения важно другое, а именно - характерное для них вполне осознанное стремление понять и интерпретировать типологические особенности китайской духовной традиции. Сравнивая культуру иноземцев с культурой своего народа, исследователи улавливали существенные различия, которые возникают именно из-за несходства традиций.
Анализируя документальные свидетельства, мы понимаем, что информация о традиционном китайском мире достаточно противоречива: одни представляют картины яркой, самобытной и утонченной культуры, другие подчеркивают проявления грубого невежества, выставляют на показ смешные, на их взгляд, стороны характера и быта китайцев. Но не стоит забывать, что в "китайском стиле" большинство европейских и российских исследователей и читателей даже в XIX веке, по-прежнему, все еще привлекает лишь его экзотика. Несмотря на это, путешествие по Китаю и описание увиденного, разворачивает перед нами интересную картину китайской жизни. Подобные характеристики выявляют оригинальность, национальную специфику изучаемой станы, позволяют сопоставить культурные ценности Западного и Восточного миров.
Начиная с XVII столетия в российском сознании постепенно складывались стереотипы-мифы об экзотическом Китае настолько прочные, что даже под влиянием серьезных научных исследований конца XIX- начала XX вв. они не были полностью преодолены и по ходу истории вплетаются в контекст социальных взаимодействий.
Каким же можно представить себе образ Китая в России XVII века? Суть его сводилась к представлениям об отделенной от окружающего мира Великой стеной многонаселенной стране с большими городами, хорошо мощеными улицами и удивительными каменными мостами, именуемую местными жителями - "Срединное государство". Китайцы с уважением относятся к образованию, почитают родителей и старших, так как признают патерналистические отношения подданных к государю. Китайцы - необыкновенно трудолюбивые земледельцы. Отношение их к труду характеризуется организованностью, дисциплиной, терпением, трудолюбием, усердием и аккуратностью. Они обладают отличающей их особенностью переносить трудности и лишения с невозмутимым спокойствием. Однако, это народ лукавый, склонный к обману, корыстолюбивый.
С течением времени в описаниях путешественников появляется все большее число характеристик существенных черт жизни китайского общества. Приняв за основу записки, дневники, отчеты и др. документы, принадлежащие российским путешественникам, предпринимателям, общественным и политическим деятелям XIX в., мы исследовали принципы организации политических институтов, отметив определяющее значение в их эффективном функционировании нравственно-идеологических установок (преданность, чувство долга, ответственность, справедливость). Китай видится хорошо управляемой страной, с большим чиновничьим аппаратом, где необычайным влиянием пользуются философы. Во главе государства стоит император - Сын Неба. С другой стороны, это страна, где сами китайцы лишены власти маньчжурами - завоевателями. Срединная империя - это мир с непривычной и неприемлемой европейцами системой взглядов на связи с соседними народами, причем, практика этих связей противоречит сложившемуся европейскому праву, всему, что принято у других народов.
Урегулирование отношений с Китаем представляло немаловажное значение для России как средство к достижению таких практических политико-экономических задач как присоединение новых территорий, увеличение податного населения, возможное налаживание торговых связей с достойными внимания партнерами. Эти приоритеты надолго закрепились во внешней (в том числе и дальневосточной) политике России.
Изучая документальные свидетельства, мы увидели, что элементы китайской культуры, пусть даже в европейской интерпретации, занимали достаточное весомое место в формировании эстетических вкусов и пристрастий как российской дворянской элиты, так и некоторых иных, неродовитых, но располагающих материальным достатком, категорий населения. Век XVIII не дает нам принципиально новой информации о китайской империи. Комментарии очевидцев событий, происходящих в эту эпоху в Китае, не на много расширяют знания российской читающей публики, но именно в это время впервые делаются попытки не просто констатировать факты, а осмысливать и анализировать весь объем информации, накопившейся к данному моменту.
Недостаточная информированность русского общества (свидетельства путешественников в те времена были одной из важных форм изучения культуры Китая, и немногочисленные труды китаеведов были более доступны специалистам), выделение в китайской культуре и истории в первую очередь тех черт, которые, с одной стороны, не соответствовали западным идеалам, а с другой - находили аналогию отрицательных, вызывающих негодование и критику характеристик царской России, заставляли видеть в Китае, при всей красоте и притягательности его экзотической культуры, воплощение всего самого реакционного и консервативного.
В рамках диссертационного исследования мы сделали попытку через анализ различных сегментов как российской, так и китайской традиционных культур (обычаев, форм организации досуга, стиля общения и др.) выявить ценностные ориентации отдельных людей и социальных групп, представления, разделяемые большей частью общества, их идеалы и образцы поведения. К примеру, анализ символических функций костюма, архитектурных форм и фрагментов декора приобретают особую актуальность в свете изучения традиций такого достаточно сложного (в плане социальной стратификации) общества, как китайское, и позволяет выявить особенности исторического развития данного социума на определенном этапе его существования. В подобных аспектах китайской культуры нашли свое воплощение и китайские, маньчжурские традиции, и формы организации общественной жизни с ее строгой иерархией, так как элементы быта - это не только жизнь отдельных вещей, но и обычай, весь ритуал ежедневного поведения, тот строй жизни, который определяет распорядок дня, специфику различных занятий, характер труда и досуга. Ведь именно в них раскрываются те черты, по которым мы обычно узнаем своего и чужого, определяем человека той или иной эпохи.
Отметим, что вопрос о характеристике отдельных элементов китайской культуры, определении их своеобразия и роли в создании наглядных образов жителей Цинской империи вызывает живейший интерес не только у профессиональных исследователей, историков и этнографов, но и интересующейся культурой иных народов читающей публики. Поскольку при изучении человека, прежде всего, внимание концентрируется на его внешнем облике и среде, его окружающей, то бытовой уклад, домашнее убранство, архитектурное своеобразие, одежда и все ее элементы становятся одними из важных фрагментов культуры и отдельных людей, и всего изучаемого народа, так как порождались они не столько индивидуальными вкусами, но и в большей степени социальными мотивами. Обращение внимания науки на вопросы данной тематики позволяет понять, какова характерная особенность цивилизации, какое место занимает в ней понятие "личность", ориентирована ли культура на поклонение традиции, насколько сильным является интерес к предпочтениям определенной социальной группы.
Сложность в изучении этих проблем заключается в том, что культуру китайского общества необходимо оценивать как в ее собственном контексте с точки зрения внутренних закономерностей ее самобытного развития, так и с позиции какой-либо иной культуры, в данном случае, российской. Китайский характер, как и многие явления культуры Дальневосточного региона, не соответствует привычным европейским схемам его восприятия. Ошибка большинства исследователей, как показывают оставленные ими документальные свидетельства, состояла в стремлении создать психологический и социальный портрет "китайского характера" лишь через фиксирование того или иного действия. Предметное содержание единичного поступка или их совокупности является, безусловно, одним из важнейших информативных источников, но для составления наиболее полной картины этнического образа мы обращались к более глубоким категориям, таким, как "духовная практика", "самоидентификация", "универсальные ценности", "социально-культурный феномен" и др.
Интерес к культуре Китая давно уже стал характерной чертой российской науки. С течением времени в обществе постепенно складывались стереотипы восприятия китайских духовных ценностей как чего-то экзотического, далекого от повседневной жизни. Подобное неадекватное отражение богатой духовной традиции вступает во все более явное противоречие с культурно-идеологическими и политическими реалиями современного общества.
Для преодоления предвзятых представлений, ложных образов и предубеждения по отношению к восточному соседу необходимо изучать не только подробности исторического прошлого Китая, но и ту нравственно-социальную основу, которая составляет его культуру. Это приобретает сегодня особо важное значение и вносит немалый вклад в установление прочных, позитивных отношений, укрепление Россией своих позиций на Дальнем Востоке.
Кроме того, знание культурных достижений китайской цивилизации становится обязательным качеством образованного человека. В современных условиях интенсивного развития межгосударственных культурных контактов России с Китаем, более глубокого соприкосновения российской и китайской цивилизаций в силу расширения приграничной торговли и прямого экономического взаимодействия, такая информация приобретает все более прикладной характер.
Сложившаяся сегодня ситуация в мире и постепенное превращение Китая в активного субъекта мирового политического процесса, привели к изменению представлений о Востоке и, соответственно, возрастанию научного и общественного значения исследования той тематики, которая связанна с изучением традиционной культуры, анализом восприятия друг друга населением различных стран. Все названные проблемы уже давно превратились в неотъемлемый компонент исследований международных отношений, так как создают культурные, исторические и научно-познавательные основы для взаимопонимания, взаимодействия и диалога культур России и Китая.
Благодер, Юлия Гариевна, диссертация по теме "Отечественная история"
1. ИСТОЧНИКИ1. Архивные материалы
2. Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ)
3. Ф. 143. Китайский стол. Оп. 491, 1644-1911 гг. Д. 1980. Китайский Императорский Дом. Л. 2. Секретная телеграмма Д.С.С. Лессара.
4. Ф. 143. Оп. 491. Д. 1980. Л. 4 -5. Секретная телеграмма Д.С.С. Покотило-ва.
5. Ф. 143. Оп. 491. Д. 1980. Л. 9-10. Депеша Д.С.С. Коростовца.
6. Ф. 143. Оп. 491. Д. 1994. Китайские чиновники. Л. 2-18.
7. Ф. 143. Оп. 491. Д. 2504. Авинов А. Н., Якобсон А. Л. путешественники. Л. 4. Телеграмма в МИД.
8. Ф. 143. Оп. 491. Д. 2504. Л. 5. Переписка Императорской Российской миссии в Пекине с Первым Департаментом МИД.
9. Ф. 143. Оп. 491. Д. 2504. Л. 7. Переписка Императорского Российского консульства в Кашгаре с Первым Департаментом МИД.
10. Ф. 148. Тихоокеанский стол. Оп. 487, 1799-1922 гг. Д. 1487. Переписка по ходатайству Российской Академии наук об оказании содействия в пополнении библиотеки Азиатского музея сочинениями, изданными в Китае. Л. 1-7.
11. Ф. 148. Оп. 487. Д. 14. Переписка по отношению российского посланника в Пекине в МИД относительно экспедиции в Китай. Тут же письма Певцова и Роборовского об их путешествии по Тибету. Л. 1-11.
12. Ф. 148. On. 487. Д. 15. Переписка по письму Русского географического общества в МИД о командировке консула в Тянь-Цзине Падерина в Маньчжурию для собирания памятников народной словесности. JI. 1-9.
13. Ф. 148. Оп. 487. Д. 21. Переписка по отношению РАН министерства народного просвещения в МИД о выдаче открытого листа для путешествия в Китай с Научной целью академика Васильева (16.05.-28.05.1890). JI. 16.
14. Ф. 148. Оп. 487. Д. 33. Переписка по отношению РАН в Азиатский департамент МИД о выдаче заграничных паспортов магистранту Петербург
15. V ского Университета В.В. Бартольду и художнику С. Дудину для исследования памятников древности в Сибири, Средней Азии и Западных провинциях Китая. JI. 1-7.
16. Ф. 148. Оп. 487. Д. 47. Переписка по письму Министерства народного просвещения в МИД о командировании в Пекин А. Рудакова и П. Шмидта для изучения китайского языка. JI. 1-6.
17. Ф. 148. Оп. 487. Д. 96. Переписка МИД и министерства финансов о поездке Ухтомского в Китай и о характере этой поездки.
18. Ф. 340. Коллекция документальных материалов из личных архивов чиЛновников МИД. Оп. 839. Личный архив Коростовца И.Я. Д. 6. Коростовец. Мемуары о Китае. Л. 5-33 об.
19. Ф. 340. Оп. 862 а. Личный архив Кроткова Н.Н. Д. 1. Переписка, газетные вырезки, счета и квитанции. Наброски о буддизме в Китае. Л. 9. Переписка Н.Н. Кроткова с Русским комитетом для изучения Средней и Восточной Азии.
20. Ф. 340. On. 862 а. Д. 1. JI. 10. Переписка Н.Н. Кроткова с Императорской Академией наук.
21. Ф. 340. Оп. 862 а. Д. 1. JI. 73. Статья из газеты "Новое время".
22. Ф. 340. Оп. 862 а. Д. 1. JI. 111. Надпись на камне, поставленном на горе Гэдэн в воспоминание о завоевании Джунгарии.
23. Ф. 340. Оп. 868. Балкашин Н.Н. Д. 9. Черновые письма Н.Н. Балкашина на имя китайских чиновников. JI. 1.
24. Ф. 340. Оп. 868. Д. 9. JI. 20-20 об. Черновые письма Н.Н. Балкашина на имя китайских чиновников.
25. Ф. 340. Оп. 868. Д. 11. Путевые заметки бывшего консула в Чугучаке Н.Н. Балкашина, извлеченные из его записной книжки. Тут же и записная книжка (с 25 августа по 11 октября 1887 г. ). Л. 31-31 об.
26. Опубликованные свидетельства путешественников (отчеты, мемуары, дневники, заметки и т.д.)
27. Алексеев, В.М. В старом Китае. Дневники путешествия 1907 г. Текст. / В.М. Алексеев ; отв. ред. В.М. Штейн ; АН СССР, Ин-т. китаеведения. -М.: Изд-во восточной литературы, 1958. 312 с.
28. Березин В.И. Путешествие в Китай Текст. / СПб., 1969. - 112 с.
29. Бичурин, Н.Я. Китай в гражданском и нравственном состоянии. Сочинение монаха Иакинфа в четырех частях Текст. / Н.Я. Бичурин. СПб., 1848.- 158 с.
30. Бичурин, Н.Я. Китай в гражданском и нравственном состоянии. Сочинение монаха Иакинфа в четырех частях Текст. / Н.Я. Бичурин. М.: Восточный Дом, 2002. - 432 с.
31. Бурбулон де. Записки о Китае Текст. / Де Бурбулон. СПб., 1885. -317с.
32. Валиев, P.M. Феномен казанского востоковедения XIX- первое десятилетие XX вв. Текст. / P.M. Валиев // Вестник Моск. ун-та. Сер. 13. Востоковедение. 1997. - № 3. - С. 70-83.
33. Вартег, Э. Китай и китайцы Текст. / Э. Вартег. СПб., 1900. - 378 с.
34. Васильев, В.П. Открытие Китая Текст. / В.П. Васильев. СПб., 1900. -164 с.
35. Венюков, М.И. Путешествия по Приамурью, Китаю и Японии Текст. / М.И. Венюков. Хабаровск: Кн. изд., 1970. - 236 с.
36. Георгиевский, С. Принципы жизни Китая Текст. / С. Георгиевский. -СПб.: тип. И.Н. Скороходова, 1888. 494 с.
37. Текст. В 2 т. Т.1. Вдоль восточного Тянь-Шаня. / Г. Е. Грумм-Гржимайло ; Императорское Русское Географическое Общество СПб.: Тип. С.М. Николаева, 1896. - 547 с.
38. Грумм-Гржимайло, Г. Е. Описание путешествия в Западный Китай Текст. В 2 т. Т.2. Поперек Бэй-Шаня и Нан-Шаня в долину Желтой реки / Г. Е. Грумм-Гржимайло ; Императорское Русское Географическое Общество. СПб.: Тип. В. Киршбаума, 1899.-445 с.
39. Джайлс, Г. Китай и его жизнь Текст. / Г. Джайлс; пер. с англ. И.Г. Гу-менюка. СПб.: Издание П.П. Сойкина, 1914. - 199 с.
40. Добель, П.В. Путешествия и новейшие наблюдения в Китае, Маниле и Индо-Китайском архипелаге Текст. / П.В. Добель. М.: Восточный Дом, 2002.-272 с.
41. Ефимов, Г.В. Пекинский дневник врача Российской Духовной миссии П.А. Корниевского Текст. / Г.В. Ефимов // Народы Азии и Африки.1965. -№ 6. С, 141-143.
42. Журнал путешествия И. И. Кропотова в Китай Текст. // Общество и государство в Китае: VII научная конференция. Ин-т востоковедения. Ч. 2. - М.: Восточная литература, 1976. - С. 219-249.
43. Записка С.И. Писарева о путешествии в Цинскую империю в 17251728гг. Текст. // Русско-китайские отношения в XVIII веке. Материалы и документы (1725-1727 гг.). М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. - С. 214-528.
44. Записки Г.И. Унферцагта о путешествии в Цинскую империю Текст. //1. V'
45. Русско-китайские отношения в XVIII веке. Материалы и документы (1700-1725 гг.). М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1978.-С. 555-585.
46. Записки Д. Белла о путешествии в Цинскую империю в 1719-1722 гг. Текст. // Русско-китайские отношения в XVIII веке. Материалы и документы (1700-1725 гг.). М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1978.-С. 498-554.
47. Записки JI. Ланга о поездке в Пекин Текст. // Русско-китайские отношения в XVIII веке. Материалы и документы (1700-1725 гг.). М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1978. - С. 487-498.
48. Запись беседы толмача Посольского приказа П. Враского с послами Алтын-хана и ламы Дайн Мерген-ланзы о Китае Текст. // Русско-китайские отношения в XVII веке. Материалы и документы. Т.1. М.: Наука, 1969. -С. 106-108.
49. Идее, Избрант. Записки о русском посольстве в Китай (1692-1695) Текст. / И. Идее, А. Бранд; отв. ред. Б.Б. Кафенгауз, B.C. Мясников. -М.: Наука, 1967.-404 с.
50. Из записи приема в Тобольской приказной избе послов монгольского Ал
51. Из наказной памяти, данной из Посольского приказа послам С.И. Волынскому и дьяку М. Позднееву. О проезде английских купцов в Китай через Сибирь Текст. // Русско-китайские отношения в XVII веке. Материалы и документы. Т.1. М.: Наука, 1969. - С. 66-69.
52. Из расспросных речей В. Тобольской приказной избе служилых людей В.Тюменца и И.П. Текутьева о поездке к Алтын-хану Текст. // Русско-китайские отношения в XVII веке. Материалы и документы. Т.1. М.: Наука, 1969.-С. 58-59.
53. Ковалевский, Е.П. Путешествие в Китай Текст. / Е.П. Ковалевский. -СПб., 1853.-354 с.
54. Коростовец, И. Китайцы и их цивилизация Текст. / И. Коростовец. -СПб., 1896.-625 с.
55. Корсаков, В.В. В проснувшемся Китае Текст. В 2 ч. / В.В. Корсаков. -М., 1911.-248 с.
56. Корсаков, В.В. В старом Пекине. Очерки из жизни в Китае Текст. / В.В.Корсаков. СПб., 1904. - 358 с.
57. Кравченко, Н. В Китай. Путевые наброски художника Текст. / Н. Кравченко. СПб., 1904. - 217 с.
58. Краснов, П. По Азии. Путевые очерки Маньчжурии, Дальнего Востока, Китая, Японии и Индии в 1901-1902 гг. Текст. / П. Краснов. СПб.:
59. Тип. Исидора Гольдберга, 1903. 619 с.
60. Ламздорф, В.Н. Дневник. 1894-1896 гг. Текст. / В.Н. Ламздорф ; пер. с нем., франц., англ., вступ. ст. и коммент. И.А. Дьяковой М.: Международные отношения, 1991.-456 с.
61. Макгован, Дж. Китайцы у себя дома : очерки семейной и общественной жизни Текст. / Джон Макгован ; пер. с англ. В.В. Ломанского. СПб.: Изд. А.Ф. Девриена, 1910. - 222 с.
62. Наказная память, данная из Посольского приказа Н.Г. Спафарию о посольстве в Цинскую империю Текст. // Русско-китайские отношения в XVII веке. Материалы и документы. Т.1. М.: Наука, 1969. - 612 с.
63. Отписка Н.Г. Спафария в Посольский приказ о пути от Нерчинска до границы Цинской империи и о переговорах с маньчжурскими чиновниками в Букее Текст. // Русско-китайские отношения в XVII веке. Материалы и документы. Т.1. М.: Наука, 1969. - 612 с.
64. Певцов, М.В. Путешествия по Китаю и Монголии Текст. / М.В. Певцов; ред. и коммент. Я.А. Марголина. М.: Географгиз, 1951. - 283 с.
65. Пржевальский, Н.М. От Кяхты на истоки Желтой реки: исследование Северной окраины Тибета и путь через Лоб-Нор по бассейну Тарима
66. Текст. / Н.М. Пржевальский: Императорское русское географическое общество. СПб. : Тип. В. Балашева, 1888. - 536 с.
67. Путевой журнал C.JI. Владиславича-Рагузинского Текст. // Русско-китайские отношения в XVTII веке. Материалы и документы (1725-1727 гг.). М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. - С. 187218.
68. Путята, Д.В. Китай: очерки географии, экономического состояния, административного и военного устройства Серединной империи и военного значения пограничной с Россией полосы Текст. / Д.В. Путята. СПб.: Военная типография, 1895. - 256 с.
69. Пясецкий, П.Я. Путешествие по Китаю в 1874-1875 гг. через Сибирь, Монголию, Восточный и Северо-Западный Китай Текст. В 2 т. Т.1./ ПЛ. Пясецкий. 2-е изд. - М.: Университетская типография М. Каткова, 1882.-605 с.
70. Расспросные речи в приказе Казанского дворца томского казака И. Пет-лина с товарищами о их поездке в Китай Текст. // Русско-китайские отношения в XVII веке. Материалы и документы Т.1. М.: Наука, 1969. -С. 92-95.
71. Расспросные речи в Томской приказной избе служилых людей В. Тю-менца и И. Текутьева о посольстве к Алтын-хану Текст. // Русско-китайские отношения в XVII веке. Материалы и документы. Т.1. М.:1. Ч* Наука, 1969.-С. 46-49.
72. Реклю, Э. Срединная империя: климат, почва, племена, богатства, духовная жизнь и учреждения Китая Текст. / Э. Реклю; пер. с франц. О. Коса-гоской. СПб, 1904. - 230 с.
73. Роборовский, В.И. Путешествие в восточный Тянь-Шань и Нань-Шань. Труды экспедиции русского географического общества по Центральной Азии в 1893-1895 гг. Текст. / В.И. Роборовский. М.: Географгиз, 1949. -491 с.
74. Род, Ж. Современный Китай Текст. / Ж. Род; пер. с франц. М.А. Брагинского; Библиотека обществознания. М.: Издание «Брокгауз-Ефрон», 1912.-295 с.
75. Роспись Китайского государства и монгольских земель, составленная томским казаком И. Петлиным Текст. // Русско-китайские отношения в XVII веке. Материалы и документы. Т.1. М.: Наука, 1969. - С. 79-90.
76. Сказка в тобольской приказной избе тобольского служилого бухарца Се-иткула Аблина и казака И. Тарутина об их поездке в Цинскую империю Текст. // Русско-китайские отношения в XVII веке. Материалы и документы. T.l. -М.: Наука, 1969. С. 288-293.
77. Смит, А.Г. Характеристики китайцев Текст. / А.Г. Смит; пер. с англ. К.Дмитриева. Владивосток, 1907. - 36 с.
78. Соловьев, B.C. Сочинения Текст. В 12 т. Т.6. / B.C. Соловьев; сост. : Н.В. Котрелева. М.: Правда, 1989. - 687 с.
79. Соловьев, B.C. Лекции по истории философии Текст. / B.C. Соловьев // Вопросы философии. 1989. - № 6. - С. 67-74.
80. Соловьев, B.C. Китай и Европа Текст. / B.C. Соловьев // Проблемы Дальнего Востока. 1990. -№ 2. - С. 188-190.
81. Сосновский, Ю.А. Экспедиция в Китай в 1874-1875 гг. Текст. В 2 т. Т.1. / Ю.А. Сосновский. Т. 1. М., 1883. - 894 с.
82. Статейный список посланника Л.В. Измайлова о посольстве в Цинскую империю // Русско-китайские отношения в XVIII веке. Материалы и документы (1700-1725 гг.). М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1978.-С. 186-229.
83. Статейный список посольства Ф.И. Байкова в Цинскую империю Текст.
84. Русско-китайские отношения в XVII веке. Материалы и документы Т.1. М.: Наука, 1969. - С. 169-192.
85. Статейный список посольства Н.Г. Спафария в Цинскую империю Текст. // Русско-китайские отношения в XVII веке. Материалы и документы Т.1. М.: Наука, 1969. - С. 346-458.
86. Тимковский, Е.Ф. Путешествие в Китай через Монголию в 1820-1821 гг. Текст.: Ч. 2. / Е.Ф. Тимковский.- СПб., 1824. 405 с.
87. Ухтомский, Э.Э. К событиям в Китае. Отношение Запада и России к Востоку Текст. / Э.Э. Ухтомский. СПб., 1900. - 87 с.1.. ЛИТЕРАТУРА Монографии и статьи
88. Абрамов, В.А. Китайская философия в свете перспектив межкультурного диалога Текст. / В.А. Абрамов, Н.А. Абрамова // Гуманитарный
89. Алексеев, В.М. Китайская история в Китае и в Европе Текст. / В.М.Алексеев // Проблемы Дальнего Востока. 1975. - № 1. - С. 15097. Алексеев, В.М. Наука о Востоке [Текст] / В.М. Алексеев. - М.: Наука,1982.-535 с.
90. Бадмаев, П.А. Россия и Китай Текст. / П.А. Бадмаев. СПб. : тип. А.С.Суворина, 1905.-256 с.
91. Балдаев, Г.Г. Русско китайские отношения первой четверти XVIII столетия и посольство С.Л. Владиславича - Рагузинского в Китай
92. Банников, А.Г. Первые русские путешествия в Монголию и Северный Китай Текст. / А.Г. Банников. 2-е изд. М.: Географгиз, 1954. - 54 с.