Автор: Васильев Л.С.
Китай Категория: Васильев Леонид Сергеевич
Просмотров: 2317

Аристократы в войнах

Во всех удельно-феодальных структурах — а именно таковой был чжоуский Китай до периода Чжаньго — всегда воевали главным образом аристократы, представители правящих верхов и выходцы из родовой знати. Не везде аристократы конституировались как четко оформленное влиятельнейшее сословие, верхи общества. Однако сказания героического эпоса и хорошо известные исторические факты из истории многих стран, прежде всего средневековой Европы, свидетельствуют о том, что феодальные или рыцарские войны — это нечто вполне реальное, хотя в разных регионах в различные исторические эпохи принимавшее весьма отличные друг от друга формы. Одно дело — немецкие рыцари, другое — японские самураи, но те и другие вели именно феодальные войны.

Со времен Шан формирующаяся древнекитайская аристократия была в основном военной знатью, воинами. Первые клановые структуры возникали как военные, профессионально-воинские, знаменные формирования [24, с. 180-182]. В ранних чжоуских уделах роль дружины военных профессионалов тоже играли, насколько об этом можно судить по данным надписей на бронзе, представители чжоуских верхов, ближайшие сородичи удельных властителей (люди вана, чжо-усцы, — в отличие, скажем, от аборигенов, составлявших население территории, пожалованной в качестве удела). Естественно, что с течением времени, по мере институционализации сословия феодализи-рующейся аристократии, в уделах чжоуского Китая возрастали и количество феодальной знати, и ее роль в жизни страны. Основным занятием представителей этого сословия (если не считать сравнительно несложного еще аппарата администрации и тем более спорадических жреческих функций) была война. Война и умение хорошо воевать всегда и везде были первой заповедью аристократии, и древнекитайская высшая знать не была в этом смысле исключением. Военное искусство и регулярные тренировки на охоте и в войнах были нормой. Начиная с Шан все аристократы с детства приобретали опыт военного дела. Стрельба из лука, метание копья, управление колесницей — все это входило в число обязательных дисциплин, которым юного отпрыска знатной семьи смолоду учили, равно как письму или счету.

Так обстояло дело везде, где сословие аристократов институционализировалось, идет ли речь о западноевропейских рыцарях или русских дворянах. Но важно отличие древней феодальной знати от средневековой. Специфика древнего Китая — как, впрочем, и иных народов древности — заключается в видах вооружения и соответственно способах ведения войны: основной военной силой в шанско-чжоуском Китае вплоть до периода Чжаньго были боевые колесницы.

Именно боевые колесницы (когда отсутствовала кавалерия и общество вообще еще не было знакомо с верховой ездой) играли главную роль и в войнах и во время охоты. Развивая в нужный момент необходимую скорость, боевая колесница сминала ряды вражеской пехоты и могла быть остановлена лишь встречной колесницей противника. Нередко сражения были именно столкновением колесниц, в ходе которых одни терпели поражение, а другие брали верх, тогда как сравнительно немногочисленная пехота лишь довершала начатое сражение. Неудивительно поэтому, что колесницы были не только богатством и наилучшим вооруженным средством боя, но и своего рода мерилом воинской силы.

Как известно, числом колесниц обычно измерялась боевая мощь того или иного из чжоуских государств, особенно в период Чуньцю. Опираясь на данные «Цзо-чжуань», Сюй Чжо-юнь приводит интересные цифры [200, с. 65-66]. Так, в среднем по размеру и силе царстве Чжэн уже в конце VIII в. до н.э., т.е. в самом начале периода Чуньцю, было значительно более 200 боевых колесниц, так как именно с 200 выступил против своего мятежного братца в 722 г. до н.э. чжэнский Чжуан-гун, а сколько их было на стороне побежденного брата, в тексте не сказано [114, 1-й год Инь-гуна; 212, т. V, с. 2 и'6]. Похоже, что в начале Чуньцю для среднего размера царств цифра в 200300 боевых колесниц была нормой. Когда в 660 г. до н.э. варвары-dw разгромили царство Вэй, в нем оставалось лишь 30 колесниц, и только через несколько лет, благодаря помощи гегемона-ба циского Хуань-гуна, их вновь стало 300 [114, 2-й год Минь-гуна; 212, т. V, с. 127-129 и 131]. Во второй половине Чуньцю колесниц уже было больше. В Чжэн в 548 г. до н.э. их было 700, а в царстве Лу в 534 г. до н.э. даже 1000 [114, 25-й год Сян-гуна и 8-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 511 и 515, 621 и 622]. В то же время (529 г. до н.э.) в сильном Цзинь их было 4 тыс. [114, 13-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 645 и 651].

Сражения с применением колесниц требовали, естественно, более или менее благоприятных для этого условий. Насколько можно судить по описаниям больших сражений, для главных битв выбиралось поле, на котором было удобно перемещаться. Иногда еще до начала сражения колесницы с легкостью достигали рядов противника и, нанеся удар, тут же возвращались к своим. В благоприятных полевых условиях боевые колесницы действовали легко и безотказно. Но не всегда условия бывали благоприятными. Иногда колесницы застревали в болоте или в чащобе, и тогда итоги столкновений могли быть разными. Циский правитель вынужден был обменяться одеждой со своим колесничим и только в результате этого избежать плена, когда его колесница в битве с войсками Цзинь в 589 г. до н.э. попала в беду. С застрявшей колесницей попал в плен к циньскому Му-гуну цзиньский Хуэй-гун в 645 г. до н.э.

Неясно не только то,- сколь эффективной была колесница при передвижении по пересеченной местности или в непогоду, но и то, как огромные армии с сотнями колесниц добирались до противника, располагавшегося подчас за сотни километров. Примером могут служить частые столкновения могущественного царства Цзинь, находившегося к северу от Хуанхэ, с Чу, чьи основные владения размещались на многие сотни километров к югу от этой реки. Цзиньской армии, которая, как правило, выступала инициатором столкновения, требовалось не только переправиться через широкую реку, но и преодолеть огромное расстояние, отделявшее ее от Чу. И она обычно с этим успешно справлялась. Пусть на дорогу уходили долгие недели, если не месяцы, но ни в одном из рассказов источников не было замечаний или жалоб на то, что колесницы ломались либо нуждались в ремонте. Стало быть, длинный путь к месту сражения преодолевался нормально.

Правда, были дороги. Напомню о том, как циньская армия, направлявшаяся после смерти цзиньского Вэнь-гуна воевать с Чжэн, встретила на своем пути чжэнского торговца, который обманул ее, сказав, что в Чжэн армию ждут и готовы воевать с Цинь. Не касаясь вопроса о несколько странном поведении циньских военачальников3, обратим внимание на то, что была дорога, где обе стороны встретились. Другой эпизод, относящийся к 573 г. до н.э., повествует о мятеже в Сун, в ходе которого несколько потерпевших поражение влиятельных сунских аристократов бежали в Чу, и именно для них чуский правитель хотел отобрать у Сун часть территории с городом Пэнчэн, через которую проходила стратегически важная дорога из Цзинь в царство У, которое в эти времена становилось едва ли не главным врагом Чу и союзником Цзинь.

3 Циньские военачальники, как уже говорилось, узнав почти в конце своего неблизкого пути, что с ними готовы воевать, повернули назад. Здесь явно что-то не то, обычно так шедшие в бой не поступали.

Итак, дороги существовали. Похоже на то, что это были обычные для Китая проселочные дороги с глубокими колеями для больших колес, которые, быть может, кое-где сохранились и сейчас. В принципе они были пригодны как раз для телег и колесниц, так что проблем с перемещением на большие расстояния, как то вытекает из отсутствия в текстах соответствующих жалоб и сетований, не было. В случае необходимости вести бои в гористой местности колесницы были бессильны и их экипажам приходилось воевать в пешем строю. Но это было, насколько можно понять, исключением из нормы, вызванным экстремальными обстоятельствами.

Итак, боевые колесницы были основой военной мощи царств и применялись практически везде и всегда, во всех войнах и почти при любых обстоятельствах, от них зависел исход боя. Но колесницы были оружием аристократов. Каждая из них комплектовалась тремя воинами и перемещалась усилиями чаще всего четырех лошадей.

В боевом экипаже колесницы главную роль играл ее хозяин и командир, располагавшийся по ходу слева и имевший достаточно широкий маневр для выбора цели и стрельбы из лука. Вторым был колесничий, находившийся в центре и управлявший лошадьми. Видимо, в горячий момент схватки он мог попридержать или вовсе остановить лошадей, привязав поводья и тоже взяться за оружие. Третьим был воин справа, имевший возможность прицельно и далеко бросить копье и потому именовавшийся копьеносцем справа. Хотя каждое из мест строго закреплялось за определенным человеком, по-видимому, все они при необходимости могли заменить друг друга и умели хорошо пользоваться и луком со стрелами, и копьем, и иными видами вооружения, в частности необходимыми для ближнего боя, т.е. кинжалами, клевцами, боевыми топорами и т.п.4. Эти навыки приобретались, о чем уже упоминалось, смолоду, в ходе учебы и регулярных тренировок на охоте. Иными словами, экипаж колесницы комплектовался из аристократов, которые с юных лет становились в ряды профессионалов военного дела. Это не значит, что они всегда только воевали. Как известно, в чжоуском Китае разделения знати на занятую в военном деле, в гражданской администрации или в ритуалах практически не существовало. Обычно одни и те же люди выполняли различные функции в зависимости от ситуации. Из текстов хорошо видно, что воевали и возглавляли армии те же люди, что управляли царством, занимая в нем различные должности, начиная с самых высших.

4 Подробней о бронзовом оружии в древнем Китае см. исследование М.Лёра [216]. Там же интересные данные о происхождении многих видов этого оружия.

Таким образом, колесница в чжоуском Китае была оружием аристократа. Неудивительно, что комплектованию экипажа ее хозяин и командир — а таковыми были все высокопоставленные представители знати, начиная с чжухоу, — уделял большое внимание. Насколько можно судить по текстам, правитель не стремился включать в команду близких родственников, которых всегда было немало, а предпочитал брать людей надежных, кому можно было довериться в бою. Стоит еще раз вспомнить в этой связи о цзиньском Сянь-гуне, который после удачного похода сделал двух членов из своего экипажа, Чжао Су и Би Ваня, дафу и дал им во владение завоеванные княжества в качестве уделов.

Когда сын Сянь-гуна Хуэй-гун создавал свой экипаж, он обратился к обряду гадания, которое указало на приближенного Цин Чжэна. Однако правитель пренебрег его результатами на том основании, что Цин Чжэн непокорен и имеет привычку спорить. Как поясняет «Го юй», незадолго до того, когда шел спор о том, давать ли царству Цинь цзиньское зерно, Цин Чжэн был за помощь, а правитель принял аргументы противоположной стороны, да еще и упрекнул Цин Чжэна, когда тот поинтересовался мотивами. Можно понять Хуэй-гуна, не желавшего иметь в экипаже человека с характером, настырно требующего пояснений. Но зачем тогда прибегать к гаданию, искушать судьбу? Как бы то ни было, Хуэй-гун пренебрег результатами гадания, чем Цин Чжэн был крайне оскорблен. И когда вскоре после этого в решающий момент сражения с Цинь колесница Хуэй-гуна застряла в грязи (подтекст можно понять таким образом, что колесничий оказался не на высоте — не зря ведь гадание указало на другого!), а сам Хуэй-гун стал просить Цин Чжэна взять его в свою колесницу, тот отказался, заметив, что это был выбор правителя, так что пусть он сам теперь и выпутывается. Правда, сразу же после этого Цин Чжэн подъехал к другой цзиньской колеснице, которая преследовала колесницу циньского Му-гуна, и посоветовал прекратить погоню за врагом и спасать своего правителя, что и было сделано. Однако к своему правителю спасатели опоздали (он уже был взят в плен циньцами), а Му-гуна в результате упустили. Позже Цин Чжэн за все это поплатился жизнью [85, с. 116-119; 29, с. 155-161] (чуть иная версия у Сыма Цяня [103, гл. 39; 71, т. V, с. 151-152]).

Эпизод весьма информативен. Во-первых, из него явствует, что в состав экипажа правителя входили высшие представители клановой знати, которые имели свою колесницу, обладали высоким чувством собственного достоинства и в ответ на оскорбления могли быть не только непокорными, но и мстительными. Во-вторых, он свидетельствует о том, что нельзя нарушать принятые нормы. Лучше вовсе не гадать, чем пренебречь результатом гадания, ибо именно от этого случаются беды. В-третьих, из него видно, сколь важно правильно подобрать команду. Война — это экстремальная ситуация, и люди в составе команды должны быть единомышленниками, не перечить командиру. Не менее существенно, чтобы они были хорошими профессионалами, ибо в противном случае неумелые действия оборачиваются катастрофой. Все это со временем становилось нормой.

Когда Дао-гун, вступив на цзиньский престол в 572 г. до н.э., производил назначение воинских начальников, он уже не гадал, но зато тщательно оценивал достоинства и характер каждого кандидата. Своим колесничим он назначил Луань Цзю из влиятельного клана Луань за то, что тот неплохо управляет лошадьми и спокоен в бою. Копьеносцем — Сюнь Биня из другого известного цзиньского клана Сюнь за то, что тот обладал большой силой [85, с. 156-157; 29, с. 205-206].

Из описаний больших военных кампаний в «Цзо-чжуань» явствует, что нормой становилось сплочение и взаимовыручка команды колесницы. Можно еще раз напомнить о том, как в опасной ситуации колесничий поменялся одеждой с циским правителем в ходе сражения в 589 г. до н.э. и тем спас его от плена. Эпизодов противоположного характера немного — кроме упоминавшегося уже случая с Цин Чжэ-ном приходит в голову разве что все тот же колесничий сунского Хуа Юаня, которого обошли бараньей похлебкой, из-за чего Хуа Юань и попал в плен к чжэнцам. Если оставить в стороне исключения, норма убедительно свидетельствует о том, что команда колесницы состояла из аристократов, обладавших устойчивым и веками выработанным чувством своей сословной исключительности, подчинявшихся законам рыцарской этики и не готовых терпеть оскорбления и унижения. Иными словами, в войнах периода Чуньцю главную роль играла феодальная знать, сидевшая на колесницах и хорошо знакомая с принципами аристократической этики и ритуального церемониала, которые многое для нее значили. /

В ходе знаменитой битвы при Яньлине между Цзинь и Чу в 575 г. до н.э. главный идеолог стратегического замысла, приведшего цзиньцев к победе, Ци Чжи, трижды сталкивался с колесницей чуского правителя Гун-вана и всякий раз, как повествуют «Цзо-чжуань» и «Го юй», соскакивал со своей колесницы и спешил приветствовать чужого правителя. За это Гун-ван после сражения велел поднести ему в подарок лук, отметив, что Ци Чжи («человек в наколенниках из красной кожи») вел себя как благородный муж. Впоследствии именно за этот эпизод Ци Чжи был обвинен в преступном замысле и едва ли не весь самый могущественный в то время в Цзинь клан Ци был уничтожен [114, 16-й и 17-й годы Чэн-гуна; 212, т. V, с. 392 и 397, 402 и 405; 85, с. 140 и 152; 29, с. 197-198 и 201-202].

Вся история с Ци Чжи очень противоречива. «Го юй», например, восхваляет его за благородство (храбр и знает правила ли, т.е. ритуального церемониала), но в то же время и обвиняет его не только в предательстве, но в постыдном лицемерии, т.е. в отсутствии благородства и добродетельности [85, с. 82; 29, с. 56]. Разумеется, многое зависит от того, как расценить неординарный поступок. Расшаркиваться на поле боя с командующим войсками противника действительно не очень-то было принято. Но нельзя забывать, что речь идет об аристократе высшего ранга, о храбром воине и военачальнике, который задумал и осуществил успешную военную операцию. За благородное поведение и соблюдение, быть может, чересчур любезных в той ситуации норм аристократическо-рыцарской этики его впоследствии обвинили и казнили. Очень похоже на то, что в сообщениях источников о поведении Ци Чжи что-то не так. Но как оно было на самом деле — если было иначе, — нам никогда не узнать. Единственное, что можно в данной ситуации точно определить, так это то, что рыцарская этика как таковая не только существовала, но и порой принимала столь вычурные, как в случае с Ци Чжи, формы.

Именно такого рода этические выкрутасы — как бы они ни казались непривычны как нам, так и современникам того же Ци Чжи — являются одним из наиболее убедительных свидетельств феодального характера войн, которые велись в Чуньцю. В самом деле, попробуем более основательно проследить ситуацию, складывавшуюся на поле боя. Первое, что бросается в глаза любому, кто прочтет подробные описания баталий в «Цзо-чжуань», — это сам характер военных действий.

Воюют колесницы, т.е. знатные аристократы, воины-профессионалы. Конечно, есть и пехота, но она явно не играет самостоятельной роли. Она воюет в качестве вспомогательной силы, следующей за колесницами и помогающей воинам-профессионалам.

Источники обстоятельно описывают отдельные эпизоды битв, рассказывают о столкновениях и поединках, иногда о тактических замыслах (охватить противника с флангов, отрезать основную часть его войска от других и т.п.), но все это осуществляют только колесницы с их профессиональными воинами из числа аристократов, хорошо вооруженных и надежно прикрытых шлемами, латами и прочими средствами личной защиты. Колесницы свободно передвигаются по полю боя, совершают рейды, перемещаются, преследуют друг друга, приостанавливаются для поражения врага и проходят далее, оставляя на долю пехоты «зачищать» пройденный путь. Именно они воюют на данном пространстве, причем действуют большим числом. В сражениях крупного масштаба, описанных в «Цзо-чжуань», с каждой из сторон принимает участие примерно 700-800 боевых колесниц. Это полторы тысячи одновременно мчащихся четверок лошадей. Они скачут, поворачиваются, преследуют, обходят, останавливаются, снова движутся. И все это время их экипажи стреляют из лука, поражают врага копьями, а временами, спешившись, ведут, возможно, и рукопашный бой. Здесь явно нет и не может быть места сколько-нибудь значительному массиву пехоты.

Каково же было соотношение между колесницами и пехотой? Известно, что со времен Шан каждая колесница обязательно сопровождалась отрядом пехоты. Но в Шан колесниц было, насколько можно судить по косвенным данным, сравнительно немного. Число их измерялось несколькими десятками с каждой из воюющих сторон, а порой они вообще были только у шанцев и в этом случае использовались для поражения варварских отрядов пехоты, коль скоро это было возможно в условиях битвы (если такой возможности не было, велись военные действия между пехотинцами, а на колесницах находились командиры, руководившие ходом сражения). Считается, что в Шан на одну колесницу приходилось около 70-80 бойцов-пехотинцев, которые строились в колонны по 10-12 человек, были неплохо вооружены и защищены (это относится прежде всего к первым колоннам) латами, шлемами и т.п. [5, с. 68 и сл.]. Но в эпоху Чуньцю многое изменилось.

В нашем распоряжении немного данных об этом. Но те, что имеются, весьма показательны. Известно, например, что, когда царство Вэй было почти до основания разгромлено дисцами в 660 г. до н.э., циский Хуань-гун, как упоминалось, послал ему на выручку свои войска. Они состояли из 300 колесниц и 3 тыс. солдат пехоты [114, 2-й год Минь-гуна; 212, т. V, с. 127 и 129] и возглавлялись одним из его сыновей. Именно эти солдаты и воины на колесницах помогли Вэй отразить врагов и восстановить государство. Когда в 532 г. до н.э. цзиньский Вэнь-гун в успешном сражении одержал верх над Чу, он послал в подарок чжоускому вану 100 колесниц и 1000 пленников [114, 28-й год Си-гуна; 212, т. V, с. 205 и 210]. Не вполне ясно, как обстояло дело во втором случае, т.е. были ли вместе с колесницами отосланы вану их экипажи из чуской знати. Скорее всего, так не было. Но если пренебречь этой неясностью, приведенные эпизоды наталкивают на мысль, что в период Чуньцю каждой колеснице придавалось в качестве сопровождения лишь 10 человек пехоты, т.е. много меньше, нежели то было во времена Шан. Именно так трактует эти цифры и их соотношение Сюй Чжо-юнь [200, с. 66].

Цифр мало, так что сомнения в любом случае остаются, тем более что во втором эпизоде рассказывается о пленных и трофеях, а не о числе колесниц и пехоты в битве. Однако других данных в нашем распоряжении просто нет. Правда, есть косвенные данные, которые вроде бы подтверждают трактовку Сюя. В сообщении «Цзо-чжуань» от 707 г. до н.э., где рассказывается о сражении царства Чжэн с коалицией войск во главе с чжоуским ваном, упомянуты боевые единицы по 5 солдат, причем текст поддается различной трактовке. Комментаторы предполагают, что речь идет о 25 колесницах, каждой из которых придано по 5 солдат. Легг переводит иначе, интерпретируя сообщение таким образом, что на одну колесницу приходится пять рядов по пять солдат [114, 5-й год Хуань-гуна; 212, т. V, с. 44 и 46]. В любом случае цифра сравнительно невелика: на одну колесницу приходится либо 5, либо 25 пехотинцев. В «Шицзине», в разделе «Сун» (гимны), датируемом временем до периода Чуньцю, помещено песнопение, восхваляющее луских правителей и повествующее об истории Лу. Среди прочего там упомянуто, что у луского правителя было 1000 колесниц и 30 тыс. воинов-пехотинцев [136, т. 10, №300; 74, с. 455]. Лу всегда было привилегированным царством, и вполне возможно, что незадолго до начала Чуньцю, где-то в IX—VIII вв. до н.э., у луского правителя действительно было 1000 колесниц, причем на каждую из них приходилось по 30 человек пехоты.

Словом, немногочисленные свидетельства позволяют заключить, что перед периодом Чуньцю на одну колесницу приходилось 30 (в Л у) или 25 (быть может, даже пять в Чжэн) пехотинцев. Если сопоставить эти цифры с шанскими и теми, что имеются в «Цзо-чжуань» применительно к VII в. до н.э., то окажется, что средняя численность солдат пехоты неуклонно снижалась (70-80 с лишком — в Шан; 25-30 — до периода Чуньцю и в самом его начале; 10 —в VII в. до н.э.). Здесь может быть зафиксирована некая закономерность: по мере развития общества, увеличения его численности и, главное, формирования мощного слоя феодальной знати среднее количество колесниц в распоряжении царств росло, а количество сопровождающих каждую из них воинов-пехотинцев соответственно сокращалось. Иными словами, войны все более превращались в феодально-рыцарские, ведшиеся силами преимущественно аристократов-профессионалов. Такого рода войны в феодальных обществах не были редкостью, в чем убеждает нас знакомство с ранним европейским средневековьем. Правда, там не было колесниц, но рыцари всегда были основой воинства и боевой силы, именно они сражались на поле боя, тогда как сопровождавшая их пехота из числа крестьянских рекрутов или ополченцев лишь завершала начатое. Вспомним, в частности, как выглядело воинство немецких рыцарей в середине XIII в. в битве на Чудском озере (Ледовое побоище).

Итак, можно предположить, что в крупных сражениях периода Чуньцю, где на поле битвы сталкивались по 1500 колесниц с соответственно 4,5 тыс. профессионалов-воинов из числа знати, пехотинцев было не так уж много, примерно 15 тыс. Они набирались из числа крестьян по системе, насколько можно судить, рекрутского набора (о доле солдат-рекрутов немало сказано в песнях «Шицзина»).