Пакистан. Южная Азия. Исламский мир. Восток Ч1

Автор: Белокреницкий В.Я.

Большой Ближний Восток Категория: Пакистан

Книга содержит избранные публикации 2008 - 2016 гг. доктора исторических наук профессора В.Я. Белокреницкого по истории образования и особенностям развития Пакистана, геостратегически ключевой страны Азии, ее внешней политики и влиянии на положение в соседнем Афганистане. Рассмотрены особенности эволюции Индии и Пакистана, современное состояние связей России с двумя этими ведущими государствами Южной Азии. Проанализированы некоторые стороны современного состояния мусульманских государств по периметру южных границ Кавказа и Центральной Азии, в частности, Турции и Ирана. Оценены тенденции поступательного развития стран Востока в период после окончания Второй мировой войны и сформулированы предположения о вероятной их будущей эволюции. Демографическая история исламского мира и перспективы его дальнейшего роста подвергнуты многостороннему анализу и сделаны выводы относительно ограничителей роста и общего его тренда в контексте взаимодействия мусульманского ареала и других макрорегионов мира. Институт востоковедения РАН. - М.: ИВ РАН, 2016. - 712 с

Танков: 2 680 Авиация: 1 364 Авианосцы: 0 Субмарины: 9

Подборка фото - отсюда и отсюда

ОТ АВТОРА

Книга включает серию публикаций последних лет, появившихся на страницах журналов, в тематических сборниках, учебниках и коллективных монографиях. Собранные вместе, они, на мой взгляд, дают определенное представление о ряде актуальных тем и проблем, связанных с историей и современной политикой в Пакистане, текущей ситуацией в Южной Азии, некоторыми процессами, охватившими исламский мир, наконец, с Востоком в целом как политико-культурном регионе, играющем все более значительную роль в мировой политике и международных отношениях.
В кратком предисловии к книге хотелось бы выявить несколько аспектов, которые стали очевидными и особенно значимыми в самое последнее время.
Касаясь тематики первого раздела, содержащего публикации по Пакистану, следует указать на определенную стабилизацию внутриполитической обстановки в стране. Проведенные в мае 2013 г. парламентские выборы впервые в пакистанской истории ознаменовались конституционной сменой власти — правившая в течение пяти лет Пакистанская народная партия проиграла выборы, и на смену ее правительству пришел кабинет главной оппозиционной партии — Пакистанской мусульманской лиги. Передача власти завершилась избранием в сентябре того года нового президента. Консолидация институтов власти позволила пакистанской армии нанести ощутимые удары по главным противникам порядка и спокойствия — местным талибам и их союзникам. Однако ожидания прорыва в экономической, социально-политической и внешнеполитической сферах не оправдались. Темпы экономического роста возросли ненамного, проблемы экстремизма и терроризма притупились, но не были искоренены, сохранилась напряженность в отношениях как на западном, афганском, направлении региональной внешней политики Пакистана, так и на восточном, индийском.
В ряде публикаций этой книги подмечено, что в историческом развитии Пакистана довольно четко выявляется цикличность, выражающаяся в наступлении социально-политического кризиса раз в 10-12 лет. Последний кризис пришелся на 2007 - 2009 гг. Если закономерность политико-экономической эволюции этой страны (а она, очевидно, различна у разных государств) не будет нарушена, то очередные потрясения ожидают страну в достаточно близком будущем. Хотя предсказать конкретный характер осложнений не представляется возможным, они, по всей видимости, будут объясняться факторами как внутреннего, так и внешнего свойства. Среди внутренних подспудных причин вероятных трудностей главной, вероятно, будет растущий разрыв между основными регионами — достаточно развитым поясом орошаемого земледелия, охватывающим, прежде всего, центральные и восточные районы стержневой для страны провинции Панджаб, и отстающими в сельскохозяйственном и в целом социально-экономическом отношениях областями к западу от бассейна Инда — провинциями Белуджистан и Хайбер-Пахтунхва, а также примыкающими к ним югом Панджаба и западом южной провинции Синд. Все это ареалы богарно-кяризного земледелия и отгонно-пастбищного скотоводства, сохраняющие во многом «чистоту» архаичных общественных порядков и структур.
Обозревая публикации второго раздела, посвященные положению в Южной Азии, надлежит подчеркнуть обострившуюся недавно ситуацию в долине Кашмира. Речь, безусловно, не идет о возврате к глубокому кризису, охватившему индийский штат Джамму и Кашмир на рубеже 1980-90-х годов, но нельзя не заметить сигналы о сохраняющемся неблагополучии на севере Индии. Их посылают, в частности, события июля 2016 г., приведшие к жертвам среди протестующего мусульманского населения штата. Вместе с тем налицо стремление правительств Индии и Пакистана избежать крупных осложнений во взаимосвязях друг с другом. Весьма характерным представляется быстрое и решительное преодоление кризиса в отношениях, вызванного в самом начале января текущего года нападением боевиков, связанных с определенными силами в Пакистане, на индийскую военно-воздушную базу в Патханкоте, расположенную всего в нескольких километрах от пакистанской границы. Учитывая реальные потери, понесенные индийскими военными в результате растянувшейся на несколько дней атаки террористов, скандал мог бы принять существенно более острый и затяжной характер. Совместные усилия Нью-Дели и Исламабада, направленные на урегулирование ситуации демонстрируют, очевидно, решимость сторон сосредоточиться на более приоритетных для них задачах экономического подъема и социального умиротворения. Это заставляет считать перспективным для стран-партнеров Индии и Пакистана, в том числе, для России, параллельное расширение взаимовыгодных экономических, торговых и даже военно-политических контактов с двумя ведущими государствами Южной Азии.
Публикации третьего раздела в основном не потерявшие, как мне кажется, своей актуальности, нуждаются лишь в некоторых уточнениях. Что касается значения исламского мира для России, то оно, без всякого сомнения, продолжает расти, но не столько в последние годы за счет расширения и углубления наших торгово-экономических связей с государствами мусульманского пояса, хотя и это, несомненно, имеет место во взаимоотношениях, например, с Ираном, сколько вследствие политических причин, проблем безопасности, обострившихся ввиду расползания очага исламистского радикализма и терроризма. Это подрывает базовые условия для социального и материального прогресса на всем пространстве к югу от исторических границ России, пролегающих, как представляется, по Черному и Каспийскому морям и горным цепям Кавказа и Средней Азии.
Еще совсем недавно особенность расположенных вдоль этих рубежей государств состояла в расходящихся траекториях их развития — Турция и Иран продвигались вперед существенно быстрее и увереннее, чем Пакистан и особенно Афганистан. Сегодня складывается впечатление, что при сохранении существенного различия в экономическом и культурном уровнях названных стран их раз-бегание в разные стороны приостановилось или, по меньшей мере, замедлилось. Очевидно, что вследствие затянувшейся кровопролитной войны в Сирии и Ираке Турция вступила в полосу экономического спада и обострения внутренних проблем. Кажется также, что долгий путь Турции к Европе остановился в шаге от цели, который не позволяют сделать азиатские корни турецкого общества и государства. Они становятся особенно явны в условиях кризиса европейского интеграционного процесса, при котором социальным, культурным и политико-юридическим особенностям участвующих в нем государств придается все большее значение.
Четвертый раздел книги распадается на два подраздела, в первом из которых подводятся некоторые итоги политического, экономического и социального развития стран Азии и Северной Африки во второй половине прошедшего столетия и оцениваются их перспективы в наступившем веке. Сделанные автором в начале 2000-х годов оценки в основном не вступают в противоречие с наблюдаемыми ныне процессами. На базе статистических данных уже тогда удалось подметить слабости и диспропорции в социально-экономической эволюции стран Северной Африки и Юго-Западной Азии, обратить внимание на такие перекосы, как наличие огромного резервуара молодежи, который не всем экономикам этих регионов удается абсорбировать. Отмечены также быстро растущая концентрация населения в городах и стремительное распространение среди населения средств аудио и видеоинформации и мобильной связи. Все это, судя по всему, подготовило почву для процессов радикализации и мобилизации под исламистскими знаменами.
Вторая часть последнего раздела книги посвящена тенденциям и перспективам роста мусульманского населения мира. Приводимые в этих публикациях оценки и расчеты не нуждаются с позиции автора в существенной корректировке. Стоит только, быть может, обратить внимание на происходящее, судя по всему, дальнейшее замедление темпов демографического роста в мусульманском ареале, охваченном гуманитарным кризисом и массовым исходом, эмиграцией людей. В таких странах, как Сирия, Ирак, Йемен, отчасти Афганистан, имеет место, скорее всего, сокращение рождаемости и снижение общих темпов роста населения в связи с потерями от военных действий. Впрочем, оценить масштабы этих потерь и их воздействие на долговременные демографические процессы не представляется возможным до проведения переписей населения и специальных его обследований.
Более значимыми в связи с последними событиями представляются связанные с демографией процессы миграции населения. Бросается в глаза такая вытекающая из всего этого особенность современного мира, как его «афроазиатизация» (по выражению А.Б. Давидсона) или «ориентализация». Помимо увеличения доли населения Азии и Африки (всей Африки, в границах так называемого Большого Востока), ориентализация дает о себе знать в тенденциях ускоряющегося перемещения населения евразийско-афри-канского ареала с юга на север, из Африки в Южную и Западную Европу, из центра Евразии в Россию. Нынешний момент демографической истории представляется прямо противоположным тому, что наблюдался на протяжении Х1Х и первой половины ХХ вв., в частности, в период между мировыми войнами последнего века. Европейцы тогда переезжали в Северную Африку, на Кавказ, в Среднюю Азию и другие области Востока, а их удельный вес в составе мирового населения достигал максимума, составляя примерно 30%. Важнейший аспект современной ориентализации состоит в расширении за рамки Европы эпицентров геополитического пространства, превращение Ближнего Востока до известной степени в аналог Балкан начала ХХ века. Такой сдвиг вызывает к жизни «демонов» прежних времен, таких как национализм, консерватизм, консолидированность государств с их преобладанием над народами и гражданским обществом.
В заключение несколько слов признательности за поддержку со стороны друзей и коллег, которая позволила подготовить и опубликовать собранные в этой книге материалы. Особо хочу поблагодарить доктора исторических наук, профессора, члена-корреспондента РАН Виталия Вячеславовича Наумкина, научного руководителя Института востоковедения РАН, главного редактора журналов Восток и Восточная аналитика; доктора политических наук профессора Алексея Дмитриевича Воскресенского, декана факультета политологии МГИМО (У) МИД России, главного редактора журнала Сравнительная политика, редактора многих учебных пособий и книг; доктора исторических наук профессора Дмитрия Викторовича Стрельцова, заведующего кафедрой востоковедения МГИМО, ответственного редактора серии подготовленных кафедрой в последнее время коллективных монографий. Огромную искреннюю признательность испытываю к моим коллегам по Центру изучения стран Ближнего и Среднего Востока ИВ РАН, в первую очередь, Наталье Юрьевне Ульченко, Нине Михайловне Мамедовой, Сергею Наумовичу Каменеву, Владимиру Николаевичу Москаленко. Хотел бы от души поблагодарить также сотрудников других подразделений Института востоковедения, ряда академических институтов, высших учебных заведений, редакций издательств и журналов за интерес и внимание, проявленные к моим трудам, высказанные на том или ином этапе их подготовки замечания и пожелания.
август 2016

РАЗДЕЛ I ПАКИСТАН

1.1. Создание и главные этапы эволюции

Уход Англии из Индии и проблема образования двух доминионов*

Актуальность теме придают несколько обстоятельств. Первое из них состоит в новом интересе к империям, в том числе Британской, и их роли в международно-политических процессах. Впрочем, «старые» империи, связанные с колониализмом классического типа, вызывают по большей части исторический интерес. Зато второй аспект темы, а именно способ ухода империи и замены ее на постимперский порядок, имеет аналогии с современностью. Третий момент заключается в последствиях, которые продолжает оказывать уход Англии в 1947 г. на современную международную обстановку через до сих пор не решенную проблему принадлежности бывшего княжества Джамму и Кашмир. Генезис более чем полувекового конфликта по этому поводу между образовавшимися на месте Британской империи на юге Азии Индией и Пакистаном непосредственно связан с политикой колониальных властей на этапе подготовки и осуществления передачи власти. Четвертым фактором, придающим злободневность сюжету, служит феномен усилившегося в заключительный период господства англичан политического значения ислама, да и в целом религий и религиозных общностей как инструментов политической и национальной идентификации.
Четыре отмеченных обстоятельства во многом обусловливают современный интерес к проблематике завоевания Индией независимости и образования на первых порах двух доминионов, при этом второе и третье из них в наибольшей мере определяют поставленные автором задачи.
*Британская империя в ХХ веке. Институт всеобщей истории РАН / Ред. А.М. Пегушев, Е.Ю. Сергеев. М., 2010, с. 270 - 294.

Две тенденции в политике предоставления Индии независимости

В колониальной политике Великобритании очень рано выявляются два подхода, которые можно охарактеризовать как консервативный и либеральный. При этом базовым и большую часть времени преобладающим был первый из них, что вполне объяснимо потребностями установления политического контроля над иным в культурном отношении населением и его закрепления путем опоры на господствующие в местном обществе силы. Вместе с тем, и либеральная, умеренно преобразовательная тенденция довольно быстро дала о себе знать, так как завоеватели стремились извлечь не только политическую, но и коммерческую выгоду, обеспечив благоприятные для этого перемены в социальной жизни и экономике1 .
После широкого антианглийского восстания 1857—59 гг. и перехода Индии под прямое управление британской короны власти проводили преимущественно осторожную, консервативную политику, не исключавшую, впрочем, осуществления отдельных реформ, в том числе в юридической и политической сферах.
Новая волна либерализма пришлась на правление вице-короля лорда Рипона в первой половине 1880-х годов и вылилась в принятие закона о местном самоуправлении. Пришедшие на смену либералам консерваторы заморозили процесс реформ и допуска представителей местной элиты к государственным делам. Однако наиболее четко пути консерваторов и либералов разошлись в начале XX в. в связи с первым конституционным актом, известным как реформы Морли-Минто (по имени либерально настроенного госсекретаря по делам Индии в королевском правительстве Дж. Морли и вице-короля лорда Минто) Реформы явились попыткой сгладить впечатление от жесткого и энергичного правления консерватора лорда Керзона, который в 1905 г. пошел на непопулярную меру — раздел сохранявшей тогда столичное положение провинции Бенгалии на Западную Бенгалию, преимущественно индусскую, и Восточную, в основном мусульманскую2 .
Но как и в XIX в. либеральные подходы вскоре сменились консервативными, чтобы в очередной раз проявиться в годы первой мировой войны. Англия тогда остро нуждалась в поддержке своих военных усилий со стороны крупнейшей колонии. Более 1 миллиона индийских солдат приняли участие в боях на европейском театре военных действий, причем потери индийцев превысили 100 тыс., из них 36 тыс. убитыми3. Значительных размеров достигали также материальные перечисления (дары) Индии своей метрополии и поставки военных грузов. Общественное мнение в Индии на протяжении войны в целом одобряло политику Лондона, рассчитывая взамен обрести атрибуты самоуправления. В августе 1917 г. в критический для судьбы первой мировой войны момент госсекретарь по делам Индии либерал Э. Монтегю выступил в палате общин британского парламента с правительственным заявлением, в котором провозглашалась цель расширить участие индийцев в управлении с целью постепенно дать колонии «ответственное правительство»4. Хотя в заявлении не было и намека на независимость, именно оно, как считали уже современники, знаменовало начало процесса ухода Англии5 .
Но до его завершения было еще далеко. Либеральная и консервативная тенденции в первый послевоенный период сплелись в тугой узел. Госсекретарь Монтегю инициировал новую конституционную реформу, по которой существенно расширялась когорта избирателей по сравнению с уложением 1909 г. (Морли-Минто), хотя последняя по-прежнему определялись на основании имущественного и образовательного цензов. По закону, принятому в конце 1919 г. и известному под названием реформы Монтегю и вице-короля лорда Челмсфорда, центр тяжести самоуправления перемещался в провинции, где в 1920 — 1921 гг. прошли выборы в законодательные собрания. Расширению прав имущих и образованных индийцев предшествовала консервативная волна, связанная с принятием в начале 1919 г. актов судьи Роулетта, которые фактически продлевали действия репрессивных указов военного времени на период по окончании войны.
Кризис традиционного либерализма в Англии в 1920-х годах привел к замещению либералов в двухпартийной парламентской системе лейбористами. Радикализация либерального фланга по существу никак не сказалась на его позиции по вопросу об Индии. Лейбористы полагали, что сохранение английской власти над колонией отвечает интересам организованного рабочего движения Великобритании, хотя и не сомневались в необходимости внесения дальнейших модификаций в способ управления Индией.
На протяжении 1930-х годов в английской политике в Индии наблюдалось сочетание консервативных и реформаторских (предусматривающих, в частности, удовлетворение ряда требований индийских националистов) черт, отразившееся как в организации конференций «круглого стола» в Лондоне в 1930 — 32 гг., так и в принятом в 1935 г. новом законе об управлении Индии. Это придавало британскому колониализму черты двойственности, амбивалентности, отличая его, с одной стороны, от более жестких действий по отношению к силам национального освобождения колониальных властей Франции в Индокитае и Нидерландов в Индонезии, а с другой, от проводившейся США на Филиппинах линии на реальную, хотя и поэтапную передачу власти в руки местной элиты6 .
Двойственность британской стратегии проявилась и в ключевом вопросе о сроках и форме предоставления Индии независимости. В октябре 1929 г. «самый либеральный из консерваторов по индийскому вопросу»7 вице-король лорд Ирвин (впоследствии лорд Галифакс) с одобрения лейбористского правительства выступил с заявлением, в котором отмечалось, что «естественным следствием конституционного прогресса Индии ... является достижение ею статуса доминиона»8 .
Необходимо отметить, что доминиальный статус имел длительную историю становления, начавшись с предоставления его Канаде в 1867 г. Ко времени заявления Ирвина статус получил официальную трактовку в докладе лорда Бальфура 1926 г. В соответствии с ней доминионы, также как и Великобритания, провозглашались «автономными единицами, равными по положению, ни в коей мере не подчиненными друг другу». Вместе с тем, они оставались связанными между собой верностью английской короне и входили в состав Британского содружества наций9. Такое определение доминиона было закреплено в 1931 г. Вестминстерским статутом (законодательным актом британского парламента) и послужило основанием для новой имперской системы (имперских торговых привилегий и т. п.).
Несмотря на существенное переосмысление статуса доминиона, который переставал означать сохранение какой-либо зависимости от Англии, подчиненность продолжала ассоциироваться с термином, тем более что она закреплялась символически через верховный авторитет английской короны. Поэтому не случайно Индийский национальный конгресс отверг предложение Ирвина и 31 декабря 1929 г. провозгласил в качестве цели предоставление Индии полной независимости (пурна сварадж).
Смешанный эффект от развернутых Конгрессом под руководством М.К. Ганди кампаний гражданского неповиновения в 1930—31 и 1932 — 34 гг. побудили конгрессистских лидеров согласиться на участие своей организации в выборах весны 1937 г. в законодательные собрания провинций (проводились согласно конституции 1935 г.). Успех Конгресса на выборах и формирование им правительств в семи провинциях из 11 превращал его в парламентскую партию, хотя и особого типа — контроль за действиями министров-конгрессистов сохранялся за центральными органами Конгресса и его лидерами, которые сами, за редким исключением, отказались принимать участие в органах законодательной и исполнительной власти.
Консервативная тенденция в британской политике усилилась с началом второй мировой войны. Вице-король лорд Линлитгоу поспешил уже 3 сентября 1939 г. объявить о том, что Индия находится в состоянии войны с Германией. Авторитарный стиль, в котором был решен принципиальный с точки зрения представлений о независимости вопрос о вступлении в войну, вызвал возмущение и широкое недовольство в стране. Национальный конгресс принял решение в знак протеста прекратить сотрудничество с англо-индийскими властями и отказаться от участия в провинциальных правительствах.
Англо-индийские власти после этого сделали ставку на сотрудничество с либеральными деятелями, не входившими в Конгресс (такими как Т.Б. Сапру), региональными неконгрессистскими организациями (например, правящей в Панджабе Юнионистской партией), а также Всеиндийской мусульманской лигой, которую к тому времени единолично возглавил и возродил как влиятельную силу М.А. Джинна. По его инициативе отказ Конгресса от участия в провинциальных правительствах отмечался мусульманами как акт «избавления» от власти индусов, а в марте 1940 г. на сессии Лиги в Лахоре была единодушно принята декларация получившая название пакистанской. Она призывала к созданию «независимых государств» в северо-западных и восточных районах Индии с преимущественно мусульманским населением10 .
Отличительной чертой сотрудничающих с властями индивидуумов и групп был их высокий социальный статус. Опора на местную элиту как самый дешевый и эффективный способ управления весьма характерна для консервативной имперской политики Британии11. Однако годы второй мировой войны явились для нее тяжелым испытанием. Ограниченность экономических и людских ресурсов усугублялась их разбросанностью по всему восточному полушарию. Создание военного коалиционного кабинета во главе с У. Черчиллем в мае 1940 г. помогло мобилизовать силы для обороны британских островов, но не спасло от стремительно нараставшей экспансии Германии на Ближнем, а Японии — на Дальнем Востоке. Вступление в союзнические отношения с СССР после июня 1941 г. и приобретение нового могущественного союзника в лице США после декабря того же года заставили Лондон задуматься о корректировке своей политики в Индии. К тому же его подстегивала реальная военная угроза последней со стороны Японии, войска которой в декабре 1941 г. взяли морскую крепость Сингапур, а в марте 1942 г. заняли Рангун, столицу британской колонии Бирмы, которая вплоть до 1935 г. входила в состав Индии.
Впрочем, еще в августе 1940 г. вице-король Линлитгоу выступил с предложением о расширении за счет «ответственных» политических деятелей Индии своего исполнительного совета, повторив, как и в сентябре 1939 г., что после войны в стране начнется конституционный процесс и цель Англии состоит в предоставлении Индии статуса доминиона12. Однако руководство Конгресса, как и Мусульманской лиги, отказалось от «августовского предложения», не веря обещаниям и требуя полноправного участия в управлении страной.
Под давлением американцев и в расчете на мировое общественное мнение военный кабинет в марте 1942 г. направил в Индию одного из видных лейбористов Ст. Криппса, незадолго до этого занявшего в правительстве пост лорда-хранителя печати и лидера палаты общин. Миссия Криппса сводилась к тому, чтобы привлечь к сотрудничеству с властями ведущие политические силы Индии, прежде всего Национальный конгресс. При этом на период войны англичане не соглашались на создание национального индийского правительства, предлагая лишь расширить консультативную роль индийцев. Зато после войны Криппс предлагал статус доминиона для Индийского союза «с правом выхода, если он того пожелает, из Британского содружества наций». Имелась в виду, таким образом, полная независимость, хотя и предусматривалось, что между Индией и Великобританией должен быть заключен договор, регулирующий все вопросы, вытекающие из «перехода ответственности в индийские руки». Будучи официально сделанным от лица кабинета, возглавляемого Черчиллем, архиконсерватором в вопросах Индии, оно в дальнейшем серьезным образом сказалось на процессе передачи власти, заставив и консерваторов смириться с потерей Индии13 .
Предложения Криппса во многом предвосхитили будущий ход истории, указав конкретные сроки и окончательность расставания империи с Индией. Либеральные по своему существу предложения отличались, вместе с тем, значительной преемственностью по отношению к традиционной колониальной политике. Как и в предложении Линлитгоу, в плане Криппса подчеркивалось, что отдельные части страны имеют право воздержаться от вхождения в состав Индийского союза и особо отмечались обязательства королевского правительства по «защите расовых и религиозных меньшинств»14. В позиции Криппса очевиден недвусмысленный реверанс в сторону Мусульманской лиги с ее требованием Пакистана, а также крупнейших князей (о полусамостоятельных индийских княжествах речь пойдет ниже). Однако не эти соображения заставили руководство Конгресса и в первую очередь Ганди отказаться от принятия предложений о сотрудничестве с англо-индийским правительством. Главным был отказ англичан от создания национального правительства уже в военное время. Заявляя о поддержке дела союзников в борьбе с фашизмом и войне с «державами оси», лидеры Конгресса полагали, что только «обретя собственный голос», Индия сможет успешно противостоять натиску японцев. Хотя Конгресс отверг с порога (уже в апреле) предложение участвовать в исполнительном совете при вице-короле, вопрос о его отношении к колониальной администрации оставался долгое время непроясненным. Лишь в августе Всеиндийский комитет Конгресса принял резолюцию, санкционировавшую начало массовой борьбы «для защиты неоспоримых прав Индии на свободу и независимость»15. Незамедлительные действия властей по аресту руководителей Конгресса привели к переходу инициативы в проведении кампании ко второму эшелону лидеров и превращению ненасильственной по замыслу Ганди борьбы в серию актов террора и саботажа под лозунгом «Вон из Индии» (Quit India)16 .
Жесткие меры англо-индийской администрации во главе с Линлитгоу, а также расквартированной в Индии армии под командованием лорда Уэйвелла, ставшего в 1943 г. новым вице-королем, получили поддержку Черчилля и означали окончательный провал миссии Криппса, который той же осенью был выведен из состава кабинета. Меры по подавлению движения «вон из Индии» привели к аресту свыше 90 тыс. человек., полиция и армия убили почти 1000 и ранили более 1,5 тыс. человек17 .
Наступившее политическое затишье в Индии и провал японской попытки весной 1944 г. вторгнуться в северо-восточную провинцию Ассам, позволили англичанам вновь вернуться к переговорам с деятелями Конгресса. В мае из тюрьмы был освобожден Ганди, а осенью после обмена письмами состоялись его переговоры с Джинной. По некоторым сведениям, Ганди в принципе согласился с возможностью выделения из состава независимой Индии районов с мусульманским большинством. В то же время Джинна твердо отверг такой вариант «изъеденного молью» Пакистана, настаивая на включении в его состав целиком Панджаба и Бенгалии18 .
Капитуляция Германии и прекращение военных действий в Европе заставили англичан позаботиться о выполнении обещаний. В июне 1945 г. они освободили из-под стражи ведущих деятелей Конгресса, и в конце того месяца вице-король Уэйвелл собрал конференцию наиболее видных индийских политиков в Симле (летней своей резиденции). Обсуждалось предложение о реорганизации исполнительного совета при вице-короле в прообраз ответственного общенационального правительства, состоящего почти целиком из индийцев. По плану вице-короля, 40% процентов индийских членов совета должны были представлять индусов, другие 40% — мусульман, а остальные 20 — прочие религиозные общины (сикхов, христиан и т. д.) Формула отражала весьма консервативные взгляды как Уэйвелла, так и кабинета в Лондоне, ибо на первый план выдвигался в чистом виде общинный принцип, или, в формулировке англичан, вопрос о меньшинствах. Конференция закончилась неудачей из-за возражений Джинны против того, чтобы мусульман в правительстве представлял кто-либо из «националистов» (т. е. членов Национального конгресса и Всеиндийской мусульманской национальной конференции).
Положение изменилось в июле того года в результате победы на всеобщих выборах в Великобритании не консерваторов во главе с «победителем» Черчиллем, а лейбористов. Сформированное ими правительство К. Эттли одним из важнейших дел считало разрешение индийского вопроса, тем более что ожидавшееся длительное сопротивление Японии прекратилось уже в середине августа, а в начале сентября с принятием ее капитуляции завершилась Вторая мировая война.
Англо-индийское правительство стало действовать в соответствии с планом Криппса. Зимой 1945—46 гг. состоялись выборы в центральную легислатуру и провинциальные законодательные собрания. Выборы продемонстрировали возросшую поляризацию сил вокруг Национального конгресса и Мусульманской лиги, и для англичан исключительно остро встал вопрос о том, кому и как передавать власть, как отнестись к требованию о создании Пакистана и будущему Индии как единого государства.
Весной 1946 г. лейбористы направили в Индию представительную миссию кабинета в составе госсекретаря по делам Индии лорда Петик-Лоуренса, председателя торговой палаты (министра торговли) Ст. Криппса, и первого лорда адмиралтейства (морского министра) А.В. Александера. Основной задачей миссии, где роль «мотора» играл Криппс, было нахождение формулы, которая позволила бы сохранить единство Индии и ее тесную связь с Англией. А главным результатом работы стало заявление миссии от 16 мая 1946 г., в котором излагался «план единство», предлагавший весьма сложную процедуру функционирования конституционной ассамблеи. Выбранные от провинций депутаты должны были сформировать три секции, которые представляли бы шесть географически срединных провинций группы А с индусским большинством, три северо-западные провинции группы В с мусульманским большинством и две восточные провинции группы С с мусульманским большинством19. Имелось в виду, что после созыва учредительного собрания депутаты от провинций могут принять решение в пользу отдельных конституций для групп провинций, а само конституционное устройство подлежит пересмотру через определенный промежуток времени.
Таким образом либеральная тенденция состояла в попытке сохранения единства Индии, с передачей главенствующих в ней функций Конгрессу как наиболее представительной политической организации, идейно к тому же наиболее близкой лейбористам, но проводилась она в жизнь непоследовательно, встречая сопротивление со стороны консервативно настроенных политиков как в Лондоне, так и в Дели.
Заложенная в плане миссии кабинета нечеткость дала возможность руководству Конгресса и Лиги согласиться с ним в принципе. Но к моменту отъезда миссии в конце июля, позитивные договоренности были нарушены и Конгрессом, и Лигой, так что «призрак Пакистана» как угроза единству Индии, витавший перед взорами автором плана обрел вполне реальные очертания в виде провозглашенной Мусульманской лигой программы «прямых действий» в борьбе за Пакистан20 .
Начавшиеся с событий 16 августа в Калькутте межобщинные столкновения и кровавые погромы охватили несколько провинций. Не в силах справиться с возникшим положением (англо-индийский колониальный аппарат на глазах терял эффективность) и стремясь разделить ответственность, вице-король привел к присяге в начале сентября 1946 г. переходное индийское правительство во главе с премьер-министром Дж. Неру. Мусульманская лига на первых порах бойкотировала его работу, присоединившись лишь в конце октября из опасения потерять политический вес и упустить шанс реального участия в управлении.
Переход властных полномочий от англичан к индийцам с осени 1946 г. носил хоть и вынужденный, но психологически достаточно подготовленный характер. Лейбористы в большей мере, чем в основном консервативная парламентская оппозиция, отдавали себе отчет в неизбежности и необходимости ухода. Вместе с тем, они хотели «уйти, чтобы остаться», т. е. сохранить наиболее тесные связи с бывшей колонией. Вице-король Уэйвелл не вполне соответствовал этим задачам. Ему не хватало умения установить доверительные отношения с индийскими политиками, в первую очередь из лагеря конгрессистов. Последние не забыли, что в годы войны вице-король держал их в тюрьме, одновременно пользуясь советами Джинны и других своих противников. После войны Уэйвелл сделал несколько существенных шагов навстречу конгрессистам: поставил их во главе правительства и созвал в декабре 1946 г. учредительное собрание. Однако Мусульманская лига отказалась от участия в ее работе и весь план миссии кабинета был по существу сорван. Не помогли найти выход из тупика и переговоры, которые провели в Лондоне со специально приглашенными туда в том же декабре Неру и Джин-ной высшие правительственные и политические круги Англии21 .
После декабрьских переговоров в Лондоне вопрос о замене Уэй-велла был предрешен. Новым вице-королем правительство Эттли назначило родственника короля лорда Маунтбеттена, который в 1943—46 гг. командовал силами союзников в Юго-Восточной Азии. В заявлении правительства от 20 февраля 1947 г. наряду с информацией о смене вице-короля утверждалось, что Великобритания покинет Индию самое позднее в июле 1948 г.22
Маунтбеттен оказался подлинной находкой для правительства лейбористов. Получив от него чрезвычайные полномочия, он постарался добиться выхода из конституционного тупика в кратчайшие сроки, за два, максимум шесть месяцев. Убедившись в невозможности сохранить единство Индии из-за позиции Мусульманской лиги, он сначала поддержал программу предоставить провинциям и отдельным их частям (субпровинциям, гомогенным в религиозном отношении), а также полунезависимым индийским княжествам право самоопределения для объединения в группы (характерное неофициальное ее название — «Балканы»), но встретившись с резким несогласием Конгресса, предложил раздел Индии на два доминиона23. Идея раздела с самого начала витала в воздухе, но страшила своими последствиями, ее пытались обойти, найти замену, но безуспешно. Страхи между тем в значительной мере оправдались, ибо раздел привел к трагическим последствиям для миллионов людей.
Большое значение для Маунтбеттена имела проблема удержания Индии в составе Британского содружества. Дело в том, что в январе 1947 г. учредительное собрание, опираясь на решения Ми-рутской (осени 1946 г.) сессии Национального конгресса, провозгласила в качестве цели превращение Индии в независимую суверенную республику. Хотя это решение не имело практического значения, оно заставило английские власти всерьез обеспокоиться проблемами глобальнополитического и военно-стратегического характера. Среди консервативно настроенных кругов начались разговоры о значении Индии для всей системы британских военно-морских коммуникаций и опасностях, связанных с возможным приходом в регион России24. Как морской офицер, предполагавший продолжить карьеру, Маунтбеттен хорошо понимал значение вопроса и старался добиться от лидеров будущей Индии согласия на получение независимости в статусе доминиона.
Оказывая давление на премьер-министра Неру и других руководителей Конгресса, англичане использовали то обстоятельство, что Джинна неизменно подчеркивал свое желание видеть Пакистан в составе Британского содружества наций. Все эти обстоятельства, на фоне непреклонной позиции Джинны и растущего напряжения в связи с нерешенностью вопроса о власти привели к тому, что лидеры Конгресса (Неру, В. Патель и др., и даже, хотя и с большими оговорками, Ганди) согласились на расчленение Индии на два независимых доминиона. Джинна отстаивал до последнего идею «большого Пакистана» (в границах групп провинций В и С по плану миссии кабинета) Но в конце концов согласился на усеченный вариант, предполагавший раздел провинций Панджаб на северо-западе и Бенгалии на востоке.
План раздела был обнародован 3 июня 1947 г. после согласования основных его позиций в Лондоне и получения предварительного согласия со стороны лидеров Конгресса (немусульманского большинства), Лиги (мусульман) и сикхской общины. Последняя в наибольшей мере теряла от плана из-за раздела Панджаба, но слабость политического руководства не позволили сикхам противопоставить что-либо губительной для многих из них логике развития событий.
Планом 3 июня предусматривалось также проведение референдума в Северо-Западной пограничной провинции, где, несмотря на абсолютное преобладание мусульман-пуштунов, преобладающие позиции в законодательном собрании имела организация Конгресса во главе с А. Гаффар Ханом, а также в мусульманском по преимуществу округе Силхет восточной провинции Ассам.
Согласие двух основных партий позволило Маунтбеттену существенно приблизить сроки предоставления независимости. На весь подготовительный период отводилось всего два с половиной месяца. Передача власти назначалась на 15 августа. При этом Маунтбеттен ожидал, что он останется генерал-губернатором обоих доминионов до июня 1948 г. Конгресс согласился на такой вариант, тогда как Джинна после некоторой паузы ответил отказом. В начале июля он заявил, что намерен сам стать первым генерал-губернатором Пакистана. Вместе с тем, он выразил полное доверие Маунтбеттену как генерал-губернатору Индии и согласился, чтобы тот на первых порах возглавил единый для двух доминионов совет обороны, предусматривающий сохранение объединенного командования25 .
Для раздела Панджаба и Бенгалии была создана комиссия во главе с приехавшим из Англии для этой цели судьей С. Редклиф-фом. Его приговор был объявлен 17 августа уже после церемонии провозглашения независимости Пакистана (14 августа) и Индии (в полночь с 14 на 15 августа). К пакистанскому, западному Панджабу, по решению комиссии, отошли области и округа с преимущественно мусульманским населением (по переписи 1941 г.), а к восточному Панджабу — с индусским и сикхским большинством. В отдельных случаях судье приходилось нарушать этот принцип и учитывать иные соображения. Таким же образом был произведен раздел Бен-галии, причем в состав восточной Бенгалии был включен ассамский округ Силхет.
В результате «двойного раздела» — Индии и двух ее провинций — получилось странное государственное формирование, состоявшее из двух частей (крыльев) — западного и восточного, отделенных друг от друга сплошным массивом индийской территории (кратчайшее расстояние по прямой между ними составило более 1,5 тыс. км). В западное крыло помимо Панджаба вошли мусульманские провинции Синд и СЗПП (по результатам проведенного в конце июля референдума, который местная организация Конгресса призвала бойкотировать), а также не имеющая выборных органов провинция Белуджистан (волеизъявлением ее населения посчитали результаты голосования племенной джирги и членов муниципалитета ее главного города Кветты. Окончательная конфигурация двух доминионов складывалась на основании решений, принятых правителями индийских княжеств, на которые приходилось в общей сложности более двух пятых территории и почти четверть населения.
В заключение параграфа хотелось бы подчеркнуть, что либеральная тенденция в политике британских властей состояла в решительном отказе от затягивания процесса расставания с крупнейшей колонией и выбором в качестве главного партнера при передаче власти Индийского национального конгресса как организации наиболее массовой, популярной и демократичной. Таким путем английские лейбористы добились сохранения своего влияния в Индии и согласия на ее пребывание в качестве доминиона, а затем и республики в составе Содружества.

Англия и проблема единства индии

Сделанный выше вывод в известной мере противоречит устоявшимся в нашей историографии представлениям о том, что английские колонизаторы действовали в Индии по принципу «разделяй и властвуй» и несут прямую ответственность за ее расчленение26. Между тем, из него вовсе не следует, что англо-индийские власти не приложили руку к ослаблению движения за политическую независимость и не пытались усилить присущие ему противоречия. Особенно явно эти попытки проявлялись в периоды правления в Англии консервативной партии.
Поэтому и здесь можно говорить о двух тенденциях в колониальной политике, связанных с отношением к единству Индии, ее органичности и целостности, а также вытекающему отсюда вопросу о месте, которое она призвана занимать в геополитике юга Азии. Среди английских администраторов и аналитиков во второй половине XIX в. сложились, соответственно, две школы.
Господствующей была та, что исходила из имперской реальности того времени и подчеркивала заслугу Англии в воссоздании исторического единства Индии. Одним из наиболее крупных политиков этого направления был лидер консервативной партии Б. Дизраэли, который занимая пост премьер-министра в 1876 г. сумел, вопреки либералам, провести через парламент законопроект о присвоении королеве Виктории титула императрицы Индии. В канун 1877 г. его протеже вице-король лорд Литтон организовал по этому поводу первый из дарбаров (приемов) для индийской знати27 .
С большим энтузиазмом относился к значению обширной Британской Индии лорд Керзон. Почти самовластно управляя колонией в 1899—1905 гг., он использовал ее центральное стратегическое положение для укрепления позиций Англии к западу в Иране, на Аравийском полуострове и в Персидском заливе, и к востоку — в Тибете.
Вместе с тем, в рамках того же консервативного подхода обозначилась линия на отношение к Индии как к слабо связанному между собой конгломерату отдельных областей и княжеств, к многообразию без единства. Эта традиция связана, в частности, с именем одного из главных помощников Литтона Дж. Стречи28 .
Англичане с самого начала своего пребывания в Индии столкнулись также с разнообразием верований и обычаев — индусских, мусульманских, сикхских и т. п. Конфессиональные различия под воздействием колониальной политики и европейской культуры на протяжении XIX и в начале XX вв. становились более отчетливыми, имело место по существу возрождение индуизма как религиозной системы, формировались влиятельные школы в исламе, обновлялась религиозная практика сикхов.
Из всех местных религий наиболее знакомой для англичан был ислам. Он единственный к тому же имел значение не только для Индии, но и для многих других регионов Востока. Геополитическая роль ислама в новое время определялась наличием ведущего звена, Османской империи, воплощавшей и духовную (центр халифата, контроль над Меккой и Мединой) и материальную (военно-политическую) мощь религии. Хотя в XIX в. Османская империя переживала не лучшие времена, она оставалась одним из крупнейших державных образований, важным участником тогдашней мировой политики, привлекая к себе сочувственное внимание мусульман Индии (особенно суннитов). Британские власти в колонии не могли не учитывать эти настроения и старались достаточно внимательно относиться к особым интересам индийской мусульманской общины.
Последние определялись среди прочего тем обстоятельством, что до установления господства заморской державы Индией управляли в основном мусульманские правители. В течение целого века от битвы при Плесси в 1757 г., положившей начало британскому правлению, до 1858 г., высшая символическая власть формально принадлежала шахам из династии Великих Моголов, наследникам последней общеиндийской мусульманской империи. Массовое антианглийское восстание в конце 1850-х годов проходило под лозунгами ее восстановления, а активное участие в нем мусульманской элиты на время сделало ее в глазах англичан неблагонадежной. Связанное отчасти с этим, а отчасти с иными обстоятельствами оскудение и понижение в статусе высшего слоя мусульман, вызвало обеспокоенность в рядах англо-индийской администрации, которая боялась новой вспышки недовольства и нарушения равновесия в распределении богатства и привилегий в сторону немусульман, представляющих основную массу населения.
Особое внимание к мусульманам, объяснявшееся соображениями как внутренней, так и внешней политики, обычно сочеталось с консервативноромантическим по духу предпочтением нобилитета. Отражением этой политики был, в частности, теплый прием, оказанный вице-королем лордом Минто в 1906 г. делегации мусульман во главе с главой секты исмаилитов Ага Ханом III, попросившей учреждения избирательной курии для мусульман на намечавшихся выборах в законодательные советы. В том же году эта небольшая группа образованной знати и богословов основала Всеиндийскую мусульманскую лигу, а ее прошение о выделении мусульман в отдельную группу избирателей было удовлетворена в конституционном акте 1909 г.29
В начавшем работу в 1912 г. центральном законодательном совете большинство мусульманских мест заняли представители Лиги, но ко времени первой мировой войны в ее персональном составе произошли некоторые перемены и на позицию лидера выдвинулся молодой преуспевающий юрист из Бомбея М.А. Джинна. Из всех крупных городов Индии в конце XIX — начале XX века Бомбей отличался наиболее быстрым ростом богатства и сплоченностью местной элиты, состоявшей в основном из парсов (зороастрийцев по вере, потомков выходцев из Персии), индусов и мусульман. Сложившиеся там предпосылки единого фронта верхних политически активных слоев способствовали заключению Конгрессом и Лигой соглашения о единстве действий при учете особых интересов религиозных меньшинств на выборах в провинциальные советы (пакт заключен в г. Лакнау в 1916 г.).
Временная религиозно-общинная гармония, усилившаяся в первые послевоенные годы совместным участием масс индусов и мусульман в кампании ненасильственного сопротивления Ганди и движении в защиту османского халифата, которое возглавили богословы деобандийской школы братья Шаукат и Мухаммад Али, вероятно, в немалой степени напугала англичан и в какой-то мере объясняет перенос ими центра тяжести организованной политической борьбы на провинциальный уровень.
В соответствии с реформами Монтегю—Челмсфорда в крупнейших (тогда шести) провинциях, возглавляемых губернаторами, вводилась система усеченного самоуправления. В результате выборов там образовались законодательные собрания, которые контролировали деятельность правительств. Однако высшая исполнительная власть оставалась в руках губернатора, который назначал советников, ответственных за сборы земельного налога, функционирование судов и полиции, ирригацию и вопросы труда (система получила название диархии, двоевластия, исходившего из деления провинциальных государственных департаментов на отвечающие за законность и порядок, с одной стороны, и «развитие нации», с другой)30.
По новому положению мусульмане сохраняли свою избирательную курию, более того принцип общинного представительства был закреплен и расширен — сикхи получили свою когорту избирателей в Панджабе, христиане в Мадрасе, англо-индийцы и европейцы в ряде других провинций, в частности, в Бенгалии. Число специальных курий, кстати, не ограничивалось религиозными, выделялось небольшое количество мест для университетов, крупных землевладельцев, промышленности и торговли.
Наибольшее значение и последствия имело однако введение ре-лигиознообщинных курий, прежде всего мусульманской, ибо численность мусульман приближалась к четверти от всего населения Индии, и мусульмане более или менее равномерно населяли различные регионы, хотя их было заметно меньше на дравидском юге и центральном Деканском плато.
Конституционные реформы англичан в 1920—30-х годах способствовали усложнению системы управления колонией и вытекали из их представлений об Индии как о лоскутном одеяле. Помимо шести губернаторских провинций (с 1923 по 1935 г. таковой также была Бирма) существовали провинции, возглавляемые лейтенант-губернаторами и главными комиссарами, которые не имели законодательных собраний.
Существенно тоже, что Британская Индия юридически не включала в себя индийские княжества. Они находились в отношениях прямого подчинения короне и вице-король выступал по отношению к ним как ее представитель, осуществляющий права сюзеренитета (paramountsy). Княжества, число которых превышало 560, распадались на три группы. Немногие наиболее крупные по территории и населению вместе с достаточно большими, известными своей историей и богатством образовывали группу из 108 княжеств, правители которых непосредственно входили в палату князей, созданную по закону 1919 г. Более мелкие 127 княжеств посылали в палату совместно 12 представителей. Оставшаяся часть «княжеств» представляла собой крайне небольшие и малонаселенные территории (имения), которые пользовались традиционным налоговым иммунитетом и свободой от внешнего надзора.
Несмотря на выявившееся к 1920-м годам явное отставание княжеств по уровню экономического и культурного развития от большинства районов Британской Индии, колониальные власти по-прежнему отводили им большое место в создаваемой структуре управления «индийским континентом».
С 1924 г. в фазе спада ненасильственной борьбы пути партий и организаций, опирающихся на поддержку преимущественно индусской и мусульманской (а также сикхской) общин начинают расходиться. Возобновляются эксцессы на религиозной почве (антииндусское восстание мусульман-мопла на Малабарском побережье провинции Бомбей, погромы в Северо-Западной пограничной провинции), усиливается деятельность религиозно-политических организаций индусов (Хинду махасабха) и сикхов (Акали дал), вновь расходятся позиции Конгресса и Лиги.
В 1930 г. на фоне вышеупомянутых английских обещаний статуса доминиона для Индии, требований полной независимости, выдвинутых Конгрессом, особой позиции Мусульманской лиги, добивавшихся гарантий соблюдения прав мусульманского меньшинства английское правительство собирает выразителей индийского общественного мнения в Лондоне для проведения конференции круглого стола с целью выработки основ новой конституции. Работа конференции растянулась на три года. Большинство делегатов были выбраны вице-королем, но представляли различные политические группы и специальные, главным образом религиозно-общинные, интересы. Весьма значительным было представительство князей. Конгресс участвовал только в одной из сессий конференции в 1931 г. и единственным его представителем был Махатма Ганди, которому не удалось извлечь пользы из длительного в то время морского вояжа31 .
Главными вопросами, обсуждавшимися на конференции, были принципы формирования единой индийской федерации с учетом интересов князей и различных групп. Идея федерации предполагала устранение вышеупомянутого дуализма, который исторически сложился в ходе завоевания индийского континента англичанами, когда часть территории (около 60%) управлялась непосредственно британцами, а оставшаяся часть — подчиненными короне, но самостоятельными в плане внутреннего управления наследственными правителями. Князья первоначально позитивно отнеслись к плану объединения при условии сохранения за ними власти и привилегий. Однако затем в их рядах наметился раскол. Ни к чему не привело и обсуждение вопроса о гарантиях прав религиозных меньшинств. Дебаты начались с предложения отказаться от курий, а закончилось дело тем, что британское правительство еще до окончания конференции, в августе 1932 г., вынесло решение (Commun1ty Award) о закреплении куриальной системы на выборах в провинциальные легислатуры32 .
Последствия неудавшейся конференции преодолевались достаточно долго и лишь в 1935 г. британский парламент принял новый закон об управлении Индией. Разработанный консерваторами, находившимися тогда у власти, он, по словам современного английского историка Дж. Браун, был «нацелен на то, чтобы спасти и укрепить империю, а не ликвидировать ее»33. Создание федерации ставилось законом в зависимость от желания правителей княжеств присоединиться к ней (за это должно было высказаться не менее половины членов палаты князей). До появления такого стремления наследственных правителей законом утверждалось сохранение прежней системы автократического правления вице-короля и его исполнительного совета (правительства Индии). В качестве уступки индийскому общественному мнению устранялась диархия в провинциях, где все департаменты стали возглавляться министрами, ответственными перед законодательными собраниями. Избирательный корпус по закону 1935 г. возрастал примерно в шесть раз по сравнению с актом 1919 г. (с 5 до 30 млн человек) при сохранении пониженных цензов на имущество и образование и куриальной системы согласно решению 1932 г.
Закон, таким образом, не отменяя перспективу единого государства, передавал значительные властные полномочия на места, в провинции, поощряя тем самым тенденции к региональной консолидации и обособлению. Сохранение ослабленного централизованного начала в руках англичан делало их как бы гарантами единства Индии, одновременно раздробляя и направляя на решение местных проблем энергию политической элиты. При всей изобретательности такой схемы (главным ее автором считается государственный секретарь С. Хор) ее отличает преемственность по отно-щению к предшествующему конституционному акту и совпадение с принципами косвенного правления (через систему агентов и доверенных лиц), характерную, как выше отмечалось, для всей британской системы колониального устроения.
На этом фоне становятся понятными сложности, которые испытывали впоследствии сами англичане при стремлении «освободиться от империи». И в предложении Линлитгоу 1940 г. и в плане Криппса 1942 г. ив плане миссии кабинета 1946 г. содержались положения, вытекающие их традиционных для английской политики в Индии забот о правах отдельных провинций, учете интересов меньшинств, не только мусульман, но их в особенности, и привилегиях князей. Концепция раздробленности Индии по региональному, конфессиональному и административно-политическому основанию определяла объем обязательств, взятых на себя консервативно настроенными колонизаторами.
Не возвращаясь еще раз к затронутым выше перипетиям выхода из этого тупика, остановлюсь лишь на проблеме подключения к общей схеме формирования двух доминионов индийских княжеств.
Надо отметить, что поглощенные проблемой Пакистана и позицией Мусульманской лиги английское правительство и лидеры Конгресса долгое время не придавали большого значения вопросу о княжествах. С одной стороны, это объясняется уверенностью в том, что после получения независимости наследственным правителям не останется ничего другого, как искать способ существования (modus vivendi) с новой властью и исходить при этом из своих более слабых позиций. С другой, причина состояла в том, что большинство князей достаточно рано осознали бесперспективность поисков какого-либо иного пути, кроме как сотрудничества с силами общеиндийского национализма (т. е. с Конгрессом) и пытаясь не испортить отношения с ним заявляли о готовности присоединиться к новой системе власти при сохранении за ними основных привилегий и прерогатив.
В то же время Национальный конгресс с 1938—39 гг. предусмотрительно обратил внимание на массовую борьбу, развернувшуюся в ряде княжеств под антифеодальными лозунгами, и возглавил наиболее влиятельную политическую организацию — Всеиндий-скую конференцию народов княжеств. Выступая на ее сессии в конце 1945 г. Неру дал довольно точное представление о будущей политике правительства Конгресса по отношению к князьям — назначение им пенсий, оставление ряда привилегий при лишении прав самостоятельной внутренней юрисдикции, вовлечение, особенно на первых порах, в дела управления34.
Большинство правителей вынужденно согласились с такими перспективами, а часть была настроена патриотично и лояльно по отношению к Конгрессу. Князья в целом благоприятно отнеслись к плану миссии кабинета, по которому им отводилась четверть мест в общеиндийском учредительном собрании и возможность влиять на окончательное государственное устройство в переходный период, оставляя за собой право выбора и торга. Однако воспользовавшись бойкотом учредительного собрания со стороны Мусульманской лиги и сикхов палата князей в декабре 1946 г. объявила от отказе участвовать в нем. Лишь позднее князья частично присоединились к его работе, что свидетельствовало о колебаниях и расколе в их рядах35 .
Последнему во многом способствовала активность ряда высших чиновников колониальной администрации, прежде всего политического советника вице-короля в его качестве представителя короны, т. е. ответственного за отношения с княжествами, К. Корфильда. Известный своими консервативными взглядами, он поддерживал стремление отдельных наиболее крупных и самостоятельных правителей добиться фактической независимости. Узнав в декабре 1946 г. о наличии у вице-короля Уэйвелла плана поэтапной эвакуации английской армии из Индии с передачей полномочий местным правительствам (так называемый план распада, не принятый Лондоном и ускоривший замену вице-короля), Корфильд стал предпринимать меры к тому, чтобы дать возможность отдельным князьям «встать на собственные ноги»36. Эта его деятельность продолжалась и после назначения Маунтбеттена в период, когда тот еще не принял решения о разделе и предлагал даже Лондону одобрить «план Балканы». Нужно отметить, что и в «команде» нового вице-короля, часть которой он унаследовал от старого, а часть привез с собой из Лондона, было немало сторонников балканизации Индии путем предоставления некоторым княжествам, прежде всего Хайдарабаду, а также Бхопалу и Траванкуру, полунезависимого статуса, который позволил бы им со временем обрести права доминионов.
Однако большинство членов команды Маунтбеттена, как и он сам, и правительство в Лондоне четко определились в вопросе о судьбе княжеств после того, как Неру от лица Конгресса принял план раздела. Однако англичане при этом оказались заложниками прежней политики поощрения особого статуса княжеств и своих обещаний князьям не передавать против их воли права сюзеренитета государствам-наследникам Британской Индии37 .
Двойственность подхода к судьбе княжеств, как и к вопросу о балканизации Индии, вполне вписывается в дихотомию консервативной и либеральной политики. Правительство Эттли серьезно опасалось обструкции в парламенте со стороны консерваторов, очевидно, полагая, что такой вопрос, как предоставление Индии независимости, требует общенационального консенсуса. Скорее всего по этой причине в законе о независимости Индии, одобренном всем британским парламентом 18 июля 1947 г., о княжествах упоминается в специальном подразделе, где их судьба подчеркнуто выносится за скобки и утверждается, что сюзеренитет короны над ними прекращается и им возвращаются все права, которыми они обладали до вступления в договорные отношения с ней38 .
Понимать это как предоставление княжествам выбора остаться независимости нельзя, т. к. Англия соглашалась на признание «независимыми доминионами» только Индии и Пакистана. О создании каких-либо других доминионов речи не было.
Некоторые правители попытались однако «не заметить» это обстоятельство и заявили о своем желании обрести самостоятельность. Это заставило Маунтбеттена уже как будущего генерал-губернатора нового доминиона вплотную заняться проблемой княжеств, сетуя на неожиданно для него возникшие осложнения39. Выступая 24 июня в палате князей он ссылался на ее решение поддержать в 1946 г. план миссии кабинета как свидетельство выраженного тогда согласия войти в федерацию и призывал правителей сделать выбор в пользу Индии или Пакистана в зависимости от географического положения и с учетом интересов своих подданных40 .
К середине августа, т. е. к моменту провозглашения независимости, проблема была в целом решена. Абсолютное большинство князей определилось с выбором в пользу того или иного доминиона. Правители Траванкура и Бхопала отказались ввиду бесперспективности от претензий на самостоятельный статус. В числе спорных остались только три вопроса. Во-первых, низам Хайдарабада настаивал на статусе доминиона. Во-вторых, мусульманский правитель небольшого княжества Джунагадх на полуострове Катхиавар в западной Индии заявил о желании присоединиться к Пакистану, несмотря на то что 80% его подданных составляли индусы, а с Пакистаном его связывал только морской путь. В-третьих, индусский правитель северного, преимущественно мусульманского княжества Джамму и Кашмир колебался в надежде добиться особого статуса. К середине августа он заключил договор о временном статус-кво с Пакистаном и вел переговоры о том же с Индией41 .
Из трех спорных проблем с присоединением княжеств история в наследство оставила только одну — кашмирскую, но и ее оказалось достаточно, чтобы этот вопрос не потерял значение для современности. Спор вокруг судьбы Джамму и Кашмира не решен до сих пор, территория бывшего княжества остается временно разделенной, трижды или даже четырежды (с учетом конфликта 1999 г.) на ней происходили бои между силами Индии и Пакистана, существование проблемы отравляет атмосферу в регионе и остается в центре мировой политики.
Что касается вины англичан за создание кашмирской проблемы, то ее степень может быть оценена по-разному. Представляется, что Маунтбеттен в качестве последнего вице-короля Британской Индии и первого генерал-губернатора индийского доминиона старался способствовать присоединению Кашмира к Индии. В этом убеждает и близость его взглядов на будущее субконтинента к представлениям руководителей Конгресса, прежде всего Неру, и попытка воздействовать на позицию кашмирского махараджи, и вероятное влияние на определение линии раздела Панджаба, которая дала Индии возможность иметь общую границу с княжеством42 .
В то же время Маунтбеттен не мог отказаться от принципа демократического самоопределения, который правительство лейбористов считало очень важным при решении судьбы бывшей колонии. После плебисцитов о присоединении к Индии или Пакистану, проведенных в СЗПП и ассамском округе Силхет, было естественным настаивать на применении того же принципа в отношении спорных княжеств. Правительство Индии в феврале 1948 г. пошло на проведение такого плебисцита в княжестве Джунагадх, до того занятого индийскими войсками. Естественным в той обстановке представляется и решение Дели, которое принималось при участии английского генерал-губернатора объявить о плебисците (как форме массового волеизъявления) в Джамму и Кашмире, после того как большая его часть оказалась в конце октября того года под контролем индийских регулярных частей, а меньшая — под фактической юрисдикцией Пакистана.
Индийско-пакистанский конфликт, начавшийся тогда с вторжения пуштунских ополчений в центральную часть княжества, Кашмирскую долину, привел к сокращению переходного этапа, когда у двух вновь созданных государств имелись общий штаб обороны и единый главнокомандующий. Так как вместо предполагавшегося мирного развода произошла крупная ссора, единое командование прекратило существование уже в конце ноября 1947 г., а в самом конце года Индия обратилась с жалобой на Пакистан в Организацию объединенных наций, не видя в Британском содружестве международной организации, способной оказать посреднические услуги в разрешении возникшего у нее с другим доминионом спора.
Отношения между двумя доминионами, помимо Кашмира осложняли на первых порах и другие проблемы, связанные с разделом финансовых и материальных ресурсов, существованием миллионов беженцев и т. д. В обеих странах шел процесс административно-политической консолидации и формирования укомплектованного национальными кадрами государственного аппарата.
Остававшиеся после передачи власти на своих постах английские чиновники, в том числе высший военный и гражданский персонал, в течение полутора-двух лет в основном покинули Индию и Пакистан. Существенной вехой на этом пути стала замена Маунтбеттена на посту генерал-губернатора Индии в июне 1948 г. (к намеченной еще в начале 1947 г. дате британского ухода) индийцем Ч. Раджагопалачари.

Заключение

Английское господство над Индией заняло столь продолжительный отрезок времени, начавшись с освоения портовых факторий еще в первые десятилетия XVII в., что накануне ухода Британской империи многие и среди англичан, и среди индийцев не верили в его реальность43 .
Между тем, занимая ключевое положение в системе британских заморских связей, Индия была первой из населенных по преимуществу представителями неевропейской (небелой) расы колонией, которая поднялась на борьбу за самоуправление и ответственное перед выбранными органами правительство.
Общественное мнение Англии по вопросу о политических перспективах Индии раскололось на два лагеря — консервативный и либеральный. Консерваторы (причем не только члены одноименной партии) исходили из того, что индийский политический класс недостаточно подготовлен, чтобы передавать ему управление страной, а сама Индия не представляет собой единого целого, ее отличают непримиримые противоречия между индусами и мусульманами, обособленность интересов других религиозных и расовых общин.
Другой лагерь состоял к 1930 - 40-м годам главным образом из членов лейбористской партии и отличался либеральным подходом к проблеме индийской независимости. Последний заключался в осознании популярности и силы массовых индийских политических организаций, прежде всего Национального конгресса. Отправным моментом служило понятие единой Индии, созданной или воссозданной целенаправленными усилиями поколений по преимуществу благожелательно настроенных британских колонизаторов. По мнению лейбористов, после окончания Второй мировой войны для Англии пришло время освободиться от бремени имперских обязательств в отношении Индии. При этом надо было как можно лучше подготовить уход, сохранив тесные связи с силами, которые встанут у власти.
Консервативно-либеральное размежевание не было глубоким. Элементы тех и других представлений сочетались в политической линии, но на последнем этапе преобладал либеральный подход. Между тем, единства Индии сохранить не удалось. Коротко остановлюсь в заключение на двух факторах общего свойства, которые, по-видимому, помогают это объяснить.
Первый из них не имеет отношение к англичанам и их политике. Речь идет о реальной силе исламских и панисламских настроений среди значительного большинства населения британской колонии. В отличие от индуизма, территориально и расово замкнутой религии, ислам не имеет изнутри определяемых границ, он вненациона-лен и экстерриториален. С конца XVIII в. в Индии (как и в Аравии) начался современный этап его традиционалистского возрождения (возвращения к истокам, фундаментализма). В период между мировыми войнами, после краха Османского султаната и халифата индийский исламизм вылился в поиск не привязанной жестко к Ближнему Востоку идентичности. Вместе с тем, это совпало с оживлением панисламизма в арабском мире. Таким образом, на историческом этапе определения судьбы единой Индии исламизм и панисламизм оказались в фазе первичного подъема, что не могло не повысить шансы на создание первого в мире государства на мусульманской религиозно-общинной основе.
Второй фактор связан с британской геополитикой, видоизменением системы стратегических предпочтений. Хотя Дальний Восток и Юго-Восточная Азия оставались регионами, имеющими значение для интересов Англии, главное внимание после Второй мировой войны она обратила на Ближний Восток и Африку. Там располагались ее многочисленные колонии и подмандатные территории. Роль региона возросла также из-за наступления эры нефти, пришедшей на смену веку угля как главного топливно-энергетического ресурса. Все это, видимо, объясняет благосклонность, с которой англо-индийские власти и общественное мнение в метрополии отнеслось к идее раздела Индии и создания там отдельного государства с мусульманским большинством. Тем более, что с прецедентами и требованиями образования государств на религиозно-ком-муналистских принципах Англия сталкивалась и в Ирландии, и в Палестине.

Примечания

Первые опыты либерализма относятся в основном к концу 1820-х — началу 1830-х годов, периоду генерал-губернаторства лорда Бен-тинка, и связаны с идеями и программой действий английских утилитаристов (А. Смита, Дж. Бентама, Дж. Милля и др.), см.: Stokes E. The Peasant and the Raj. Studies in agrarian history and peasant rebellion in colonial India. Cambridge, Cambridge University Press, 1978, Ch. l. Преобразовательные цели нашли отражение в принятых британским парламентом в 1833 и 1853 гг. Хартиях, регулирующих управление Индии торговой Ост-Индской компанией, и хорошо известны, в частности, благодаря таким работам К. Маркса, как Британское владычество в Индии, Будущие результаты британского владычества в Индии и др., см: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е, т. 9, М., Гос. изд-во полит. литературы, 1957, с. 130 - 136; 224 - 230.
2 Brown J.M. Modern India. The origins of an Asian democracy. Oxford: Oxford University Press, 1994, p. 133 - 135.
India, history of: The Postwar years // Encyclopedia Britannica, CD Rom Deluxe edition 2000.
4 Smith V. The Oxford History of India / ed. P. Spear. New Delhi: Oxford University Press, 4th ed., 1988, p. 780 - 781; Brown J.M. Modern India, p. 204.
Moore R.J. Escape from Empire. The Attlee Government and the Indian Problem. Oxford: Clarendon Press, 1983, p. 33 - 34.
6 Low D.A. Britain and Indian Nationalism. The imprint of ambiguity 1929 - 1942. Cambridge: Cambr1dge Univers1ty Press, 1997, p. 8 - 17, e. a.
Moore R.J. Escape from Empire, p. 22.
Low D.A. Britain and Indian Nationalism, p. 45; Brown J.M. Moderm India, p. 270.
Low D.A. Britain and Indian Nationalism, p. 22.
10 The Transfer of Power // Ed. K.S. Hasan. Karachi: Pakistan Institute of International Affairs, 1966, p. 19 - 20.
11 Low D.A. Britain and Indian Nationalism, p. 19 - 20.
12 Датт П. Индия сегодня. М., Гос. изд-во иностранной литературы, 1949, с. 566 - 567; Brown J.M. Modern India, p. 360.
13 Датт П. Индия сегодня, с. 570.
14 Там же, с. 576.
15 Brown J.M. Modern India, p. 320 - 325.
16 Датт П. Индия сегодня, с. 589; Brown J.M. modern India, p. 323 - 324.
17 Moore R.J. Escape from Empire, p. 84, 94.
18 Текст плана приводится в приложении к книге В.П. Менона (Me-non V.P. The Transfer of Power in India. Bombay: Orient Longman, 1957 Appendix IV, p. 470 - 476.) Кстати, в известной работе А.М. Дьякова (Дьяков А.М. Индия во время и после Второй мировой войны. (1939 - 1949). М.: Изд-во Академии наук СССР, 1952) группы В и С поменялись местами (с. 84, 86) Эта ошибка воспроизводилась впоследствии в ряде работ наших авторов.
19 Неотвратимость раздела и образования Пакистана в границах территорий с мусульманским большинством (согласно переписи 1941 г.) интуитивно понимали чиновники лондонской Индиа оффис еще в начале 1946 г. перед отъездом миссии кабинета в Индию. К этому событию они составили меморандум, гле прямо утверждается, что несмотря на экономические, финансовые и военные потери и неудобства от раздела, он , скорее всего, состоится и прилагали карты будущего Пакистана, границы которого совпадают с позднее проведенными, см: The Transfer of Power 1942 - 7 / Ed. N. Mansergh et. al. L.: H. M. Srationary Office, 1976, p. 951 - 966.
20 Brown J.M. Modern India, p. 362; Moore R.J. Escape from Empire, p. 204 - 205.
21 Текст заявления см: The Transfer of Power, p. 198 - 202.
22 Menon V.P. The Transfer of Power in India, p. 365; Moore R.J. Escape from Empire, p. 245 -248.
23 Ibid, p. l88, 193.
24 Ibid., p. 316 - 317.
25 В вышеупомянутой книге А.М. Дьякова (Индия во время и после Второй мировой войны) неизменно употребляется термин расчленение, и вина за это возлагается на английские власти. Такой же подход сохранялся и далее, см., например, Антонова К.А., Бонгард-Левин Г.М., Котов-ский Г.Г. История Индия. М.: Наука, 1979, с. 461, 472, 476, 478, 482.
26 Вепсе-Jones М. The Viceroys of India. L., Constable, 1982, p. 98.
27 Strachey J. India. L.: Keagan Paul, 1888.
28 Smith V. The Oxford History of India, p. 806.
29 Ibid., p. 787 - 788. В центре диархия отсутствовала и имперский законодательный совет, выборы в который прошли в соответствии с новым конституционным актом в 1923 г., играл роль лишь совещательного органа. В то же время в исполнительном совете при вице-короле (аналоге кабинета министров) квота индийцев увеличилась почти до половины.
30 Датт П. Индия сегодня, с. 451.
31 Brown J.M. Modern India, p. 272 - 273.
32 Ibid., p. 289 - 290.
33 Ibid., p. 283 - 284.
34 Датт П. Индия сегодня, с. 464 - 465; Дьяков А.М. Индия во время и после Второй мировой войны, с. 161.
35 Дьяков А.М. Индия во время и после Второй мировой войны, с. 107; Moore R.J. Escape from Empire, p. 295 - 296.
36 Moore R.J. Escape from Empire, p. 294.
37 Ibid., p. 290 - 293.
38 The Transfer of Power, p. 265, 268 - 269.
39 Moore R.J. Escape from Empire, p. 290; Hodson H.V. The Great Divide. Britain, India and Pakistan. Karachi: Oxford University Press, 1985, p. 357 - 359.
40 В частной инструкции премьер-министр писал Маунтбеттену: «Вы должны посодействовать тому, чтобы княжества вступили в переговоры с лидерами Британской Индии по поводу их отношений в будущем». Ibid, p. 358.
41 Ibid., p. 381, 385 - 386.
42 См.: Lamb А. The Birth of a Tragedy. Kasnmir 1947. Hertingfortbury: Roxford Books, 1994.
43 Любопытно, что передававший в 1943 г. эстафету правления Индией лорд Линлитгоу в беседе с новым вице-королем Уэйвеллом выразил мнение, что Англия останется в Индии еще по меньшей мере на 30 лет — Wavell. The Viceroy's Journal / Ed. P. Moon. L.: Oxford University Press, 1973, p. 33.

Региональные мотивы как фактор создания и сохранения Пакистана*

Проблема территории, географического пространства не перестает быть весьма актуальной для исторической и политологической литературы. Такой интерес к географической компоненте связан с разнообразными причинами как внешнего для науки (социального), так и внутреннего (собственно познавательного, эпистемологического) характера. Если говорить о внутренних причинах, то имеет значение, вероятно, статус географической науки, как одной из наиболее «точных» среди гуманитарных. В качестве примера широкого использования пространственных, территориальных категорий и построений в нашей литературе можно привести работы А.Д. Воскресеенского по мировому комплексному регионоведению1, а в западной — исследования по осмыслению территории в историческом ключе2.
Одним из наиболее востребованных аспектов территориальности служит связь с национализмом. Общность территории является непременным признаком нации-государства, но ее значение в массовом сознании, как правило, уступает таким свойствам, как единство языка, культуры, религии. Этим, видимо, объясняется обострившееся в последнее время внимание к категории «территория» при обсуждении проблем нации, этничности, национализма3 .
Особую роль территория играет в мусульманском мире. Известно, что ислам как религия и основа политической идеологии не признает делений на расы, языковые, этнические группы и региональные сообщества. Догматически это поистине мировая, универсальная религия, не делающая никаких различий между людьми, какого бы происхождения они ни были.
*Под небом Южной Азии. Территория и принадлежность / Руководитель проекта И.П. Глушкова; отв. ред. А.В. Бочковская. Институт востоковедения РАН, М., 2016, с. 658-678. Пользуясь случаем, автор выражает искреннюю благодарность Евгении Юрьевне Ваниной за замечания и предложения, сделанные в ходе редактирования статьи.
Существование политических образований внутри исламского мира можно считать отступлением от его идеалов. Оно допускается ввиду реальных условий, в которые поставлены верующие, вынужденные защищать право исповедовать свою религию. Территориальность, или региональность, характерная для мусульманской цивилизации на всех этапах ее эволюции, наличие национализма больших и малых наций и этнических групп, остается предметом серьезных и актуальных научных дискуссий и экспертного анализа4.
Хотя тема региональных вариантов наиболее часто поднимается в связи с проблемой арабского единства и государственной разобщенности арабов, территория как объединяющий момент имеет значение и вне арабского мира, в частности, в индийско-мусульманском ареале.
Напомним, что образование Пакистана обычно связывают с «теорией двух наций» Мухаммада Али Джинны (1876 - 1948), признанного «отца-основателя» страны. Он считается политическим деятелем, в наибольшей мере ответственным за раздел колониальной Индии в 1947 г., который произошел одновременно с предоставлением ей независимости. М.А. Джинна исходил из постулата о существовании особой нации мусульман в масштабах всей Индии. Поэтому надо полностью согласиться с трактовкой идеологии такого мусульманского национализма, как коммуналйзма, т. е. национализма религиозной общины5, i. «Коммуналистский» вариант Джинны и его идейных предшественников (Сайида Ахмада Хана и др.) не был единственным, но «затмил», оттеснил на задний план другие. Причем отличия между версией Джинны и других теоретиков ком-муналистской мусульманской идеологии заключались в различных представлениях о территории будущего государства.
i При этом Е.Ю. Ванина, тонко проанализировав мусульманский и индусский варианты «воображения» нации как религиозной общины, заключает, что «мусульманский и индусский коммунализмы возникли в индийской националистической (религиозно-националистической? — В.Б.) мысли практически одновременно» и подпитывали друг друга. Им обоим противостоял общегражданский вариант «воображения» нации, исходивший из единства Индии, независимого от религиозной принадлежности ее населения. «Эксклюзивный» коммуналистский подход противостоял «инклюзивному национализму» или «секуляризму». См.: Ванина Е.Ю. Индия: история в истории. М.: Восточная литература, 2014, с. 191.
Именно отношение к территории определяет специфику проектов (провидения) «духовного отца» мусульманского национализма, известного поэта и религиозного философа Мухаммада Икбала (1877 - 1938), а также автора идеи образования государственного образования под придуманным им названием «Пакистан» Рахмата Али Чоудхари (1897 - 1951).
Построения «территориальных националистов» оказались в итоге реалистичнее представлений Джинны относительно единой мусульманской нации и одного государства для мусульман всей Индии, где они не были бы в меньшинстве и не оказались «под пятой у индусов». Боязнь хинду раджа («правления индусов») лежала и лежит до сих пор в основе пакистанского национализма, составляя важнейшую черту так называемой обратной идентичности, т. е. самоосознания себя через образ другого, отталкивание от него6. Важно иметь в виду, что это не единственный элемент пакистанского национализма — кроме «негативных» имелись изначально и постепенно укреплялись его позитивные черты, синтезировавшие религиозные и территориальные, социальные и политические аспекты.

Ислам и территориальный национализм

Для абсолютного большинства мусульман и сторонников исламской идеологии ислам представляет собой в полной мере мировую, универсальную религию. Хотя никто, естественно, не оспаривает его арабских корней, ислам устремлен к всеобщности. Вместе с тем, как отметил Г.В. Милославский, концепция «исламского единства» на рубеже нового и новейшего времени послужила фундаментом и для панисламизма, и для мусульманского национализма7. Ту же двойственность, выделение и сочетание как всеобщих, общемировых, так и особенных, территориальных и этнорегиональных компонентов в представлениях исламских теоретиков подчеркивали также З.И. Левин, P.P. Сикоев и другие авторы8; об арабском национализме/национализмах9.
Такого рода дуализм характеризовал и воззрения ведущих теоретиков исламизма в колониальной Индии. Там при этом, как, впрочем, и в других частях исламского мира, можно обнаружить несколько уровней сочетания всеобщности и конкретности в преломлении к вопросу о территориальном охвате ислама и его идеологии. Первый из них — высший, общемировой, второй — макрорегиональный (в частности, панарабский, общеиндийский), третий — региональный, регионально-конфессиональный, объединяющий некоторые исторически сложившиеся территориальные комплексы, наконец, четвертый — субрегиональный, зачастую совпадающий с ареалом обитания определенной этнической, осознающей себя в качестве особой историко-языковой общности.
Среди теоретиков исламского универсализма в колониальной Индии выделяется Маулана" Абул Ала Маудуди (1903 - 1979). Близкий к распространенной в Индии суннитской школе богословия део-банди, А.А. Маудуди встал во главе идейного течения, аналогичного движению «Братьев-мусульман» в арабском мире. Что касается воззрений на исламское государство, то, по его словам, «подлинное государство ислама на ограниченной территории существовать не может — власть ислама должна быть всемирной»10, В соответствии с такой целью Маудуди в 1930 - 1940-х годах призывал обращать в ислам индусов, сикхов, христиан и др. Выступая против идеи создания Пакистана, он основал в 1941 г. общеиндийскую исламскую партию нового типа под названием Джамаат-е ислами («Исламское общество»). Долгое время Маудуди не верил, что создание Пакистана отвечает целям «исламской революции», и лишь спустя некоторое время после образования страны перебрался в нее из Индии. Оказавшись в стране с мусульманским большинством, он направил свою энергию на борьбу за глубокую исламизацию государства. Тем самым Маудуди смог примирить свой универсализм, «революционный» панисламизм, с образованием территориально ограниченного Пакистана.
Помимо радикальных сторонников идей исламского универсума (ойкумены) в колониальной Индии были приверженцы умеренных взглядов. Их позиции усилились после поражения Османской империи в Первой мировой войне на волне массового протеста против ущемления «европейскими империалистами» власти халифа правоверных, которым являлся (до 1923 г.) османский султан.
ii Маулана — почетный титул, переводимый как «[наш] господин».
iii См. также о его взглядах: Гордон-Полонская Л.Р. Мусульманские течения в общественной мысли Индии и Пакистана. М.: Издательство восточной литературы, 1963, с. 41 - 43; Плешов О.В. Ислам, исламизм и номинальная демократия в Пакистане. М.: ИВ РАН; Крафт+, 2003, с. 41 - 43; Филимонова A.JI. Идея национальной идентичности. Опыт Пакистана. М.; СПб.: Нестор-История, 2013, с. 133 - 134.
Во главе халифатистского движения встали руководители первой крупной религиозно-политической партии Индии Джамиат-е улама-е хинд («Сообщество индийских улемов»). Ввиду того, что их борьбу поддержал, придав ей характерные для индуизма ненасильственные формы, харизматический лидер Индийского национального конгресса (ИНК) Махатма Ганди, халифатисты по большей части перешли на позиции Конгресса. Мусульмане-конгрессисты, прежде всего их наиболее видный представитель, Маулана Абул Калам Азад, объединяли цели защиты ислама и прав мусульман с задачами национально-освободительной борьбы в Индии. Они выступали как националисты секулярного, общегражданского типа, а с точки зрения территориального аспекта как сторонники общеиндийского, макрорегионального национализма.
К такому же типу представлений в начале своей профессиональной и общественной карьеры склонялись как М. Икбал, так и М.А. Джинна. Первый из них оставался на позициях всеиндийского национализма относительно короткий период. Но в своих первых и весьма популярных поэтических сочинениях Икбал предстает как поборник единства Индии, солидарности мусульман с индусами и другими представителями «большой родины»11. Как отмечают исследователи творчества и политических взглядов Икбала, он несколько раз менял свои идейные приоритеты — второй период в его творчестве характеризуется как панисламисткий (1908 - 1926). В дальнейшем в творчестве и общественно-политической деятельности Икбала на передний план выходит национализм третьего уровня, региональный12. Наиболее известным выражением таких настроений считаются слова Икбала, сказанные им в качестве президента Всеиндийской мусульманской лиги на ее сессии в Аллахабаде в 1930 г. Защищая идею коммунализма, религиозной общинности как вполне закономерную в условиях, когда ИНК, по его мнению, встал на проиндусские позиции, Икбал считал обоснованным требование мусульман о создании «мусульманской Индии» внутри Индии. Развивая эту мысль, он провозгласил, что хотел бы видеть «Панджаб, Северо-Западную пограничную провинцию, Синд и Белуджистан объединенными в одно государство»13. Из дальнейшего текста его речи следует, что под государством (state) он имел в виду самоуправляемую территорию в рамках Британской империи или вне ее рамок, т. е. на этапе после освобождения. Конечную цель он видел в «создании консолидированного северо-западного индийского мусульманского государства»14. Таким образом, Икбал на «пакистанском» этапе развития своих политических представлений выступал как сторонник территориального, региональ-но-надэтнического национализма.
В этом русле развивались и построения упомянутого выше Р.А. Чоудхари. Учась в Кембридже, он в начале 1933 г. выпустил памфлет, в котором «от имени 30 миллионов мусульманских братьев», населяющих пять северных областей Индии» выступил с призывом к созданию «мусульманской федерации» под названием «Пакистан», состоящей из Панджаба, Северо-Западной пограничной провинции (Афганской провинции), Кашмира, Синда и Белуджистана. При этом он ссылался на общее наследие мусульман Индии и присущие им черты «отдельной национальности»15. В дальнейшем Чоудхари опубликовал ряд брошюр на тему Пакистана, а в 1940-х годах в Индии и Англии вышли и обстоятельные его труды с изложением планов образования не одного, а целого ряда мусульманских государств. Помимо Пакистана он обосновывал образование Бангистана на востоке — в Бенгалии, Османистана — в центре на базе княжества Хайдарабад, а также Муинистана, Сид-дикистана, Хайдаристана, Фарукистана и Маплистана в Северной и Южной Индии, выделяя тем самым все территории с более или менее компактным мусульманским населением16. Хотя планы образования такого количества мусульманских государств страдали очевидными натяжками, его труды содержали в себе «провидение» двух ныне существующих государственных образований. Следует также подчеркнуть амбивалентность его схем: наряду с территориальным в них с самого начала присутствовал религиозный компонент. Переосмысливая Пакистан как «страну чистых [рок (урду) — «благочестивый, правоверный»; stan — «территория, ареал»], он набрасывал план создания 10 мусульманских образований (миллат или диниа) в Индии и на Цейлоне, объединенных в Пакистанское содружество наций, которое мыслил как часть всемирного содружества мусульманских государств.
Что касается М.А. Джинны, то он на протяжении весьма значительной части своей общественно-политической карьеры оставался верным идеалу единой Индии. В 1916 г. Джинна от имени Всеиндийской мусульманской лиги, куда он вступил за три года до этого, подписал дружественный пакт с Конгрессом в Лакхнау, став, по выражению руководителя ИНК того времени Г.К. Гокхале, «послом индусско-мусульманского единства»17. В дальнейшем, борясь за обеспечение прав мусульман во властных и представительных структурах, он не поддерживал региональных устремлений и выступал против усиления прерогатив отдельных провинций. В отличие от Икбала, Джинна никогда не был исламским идеологом и не испытывал влияния панисламизма с его антизападническим уклоном1'. Однако в конце 1930-х годов отчасти под влиянием Ик-бала, ведшего с ним интенсивную переписку, отчасти же из-за ошибок ИНК, подстегнувших коммуналистский мусульманский проект, Джинна воспринял идею территориально ограниченной «мусульманской Индии». Но наперекор знаменитой Лахорской резолюции Мусульманской лиги от 23 марта 1940 г., которая провозглашала в качестве цели партии создание двух «независимых государств» на северо-западе и востоке страны18, он настаивал на борьбе за одно государство для «нации индийских мусульман». В его представлении Пакистан территориально включал около половины Британской Индии. Пакистан после раздела, по замыслу Джинны, должен был установить мирные добрососедские отношения с другой половиной — индусской. При этом «княжеская Индия» (две пятых территории) оставалась за скобками его планов раздела, и княжества могли, согласно публичным высказываниям Джинны, сохранять любую форму отношений с метрополией19.
Идеалом Джинны, была, таким образом, большая территория Индии (в границах, которыми непосредственно управляли англичане) с относительным и весьма небольшим мусульманским большинством. В этом государстве должны были полностью соблюдаться права представителей других вероисповеданий, в то время как в немульманской Индии — права мусульманского меньшинства. С точки зрения вопроса о территориальности и национализме этот идеал можно охарактеризовать как усеченный макрорегионализм.

1v Поглощенность Джинны общеиндийской политикой хорошо продемонстрирована в капитальном историческом труде бывшего министра иностранных дел в правительстве Бхаратийя джаната парти (1999 - 2004) Джасванта Сингха (Singh J. Jinnah. India - Partition - Independence. N. D.: Rupa and Co, 2009).

Распад территориально разобщенного государства

Действительность, как часто бывает, оказалась куда менее идеальной, чем планы. Хотя в расчеты Джинны, как будто, входило переселение мусульман в районы с компактным мусульманским большинством, оно не представлялось ему «одномоментным» и трагическим событием. Джинна был крайне недоволен разделом двух крупнейших провинций на северо-западе и востоке субконтинента Панджаба и Бенгалии — и с трудом мирился с доставшимся ему «побитым молью» Пакистаном.
Напомним, что созданный в 1947 г. доминион Пакистан состоял из двух территорий, западной и восточной, отстоящих друг от друга по прямой на 1500 км. Ввиду малого развития авиационного сообщения, связь между ними на первых порах могла осуществляться только морем. Протяженность морского пути вокруг полуострова Индостан равнялась примерно 3500 км. Если не считать США (с Аляской, оторванной от основной территории), другого такого государства на политической карте мира не было. И не случайно многие наблюдатели уже в момент образования «первого Пакистана» предсказывали ему неизбежный распад.
Западное «крыло» страны превосходило восточное по площади примерно в шесть раз (800 тыс. против 144 тыс. кв. км). Но с демографической точки зрения более крупной была восточная часть — согласно переписи 1951 г., там находилось 42 млн человек (55% от всего населения), а в западной — 34 млн. По переписи 1961 г., из 94 млн человек, проживавших во всем тогдашнем Пакистане, на Восточный Пакистан приходилось 54% (51 млн), а на Западный — 43 млн человек20.
Демографическое неравенство накладывалось на территориальную разобщенность, что добавляло к проблеме связи и коммуникаций вопрос о распределении экономических ресурсов и политических преференций. Носители государственной власти обосновались в западной части страны. Ее морские ворота — портовый город Карачи, стал столицей нового государства (в 1948 г. выделен в особый столичный округ). Туда приехали сотни тысяч переселенцев из Северной и Центральной Индии, чьим родным языком был преимущественно урду. Они стали известны как мухаджиры в честь первых мусульман, совершивших вместе с пророком Мухаммадом хиджру (переселение) из Мекки в Медину. Из числа мухаджиров, среди которых было много образованных и квалифицированных людей, формировался в основном слой первых пакистанских бюрократов и государственных служащих.
Восточную часть страны, удаленную от центра власти на тысячи километров, составили восточные и центральные округа провинции Бенгалия, а также округ Силхет, входивший в колониальное время в расположенную к северу от нее провинцию Ассам. В географическом и этническом отношении восточная провинция Пакистана обладала почти абсолютной однородностью. Расположенная на аллювиальной равнине, она занимала Бенгальскую дельтовую низменность, образованную великими реками Гангой и Брахмапу-трой. Население этой изрезанной бесчисленными водными артериями провинции на 98% состояло из бенгальцев (беженцы-мусульмане были в основном выходцами из Западной Бенгалии и лишь несколько сот тысяч из областей к западу от бенгальского ареала, в основном из Бихара. По этой причине неассимилировавшиеся переселенцы получили наименование бихари).
Почти абсолютная этнолингвистическая гомогенность Восточной Бенгалии способствовала превращению ситуации с официальным языком в одну из главных для молодого государства. М.А. Джинна не хотел признавать бенгальский в качестве государственного языка, полагая, что он имеет значение лишь для восточной провинции. Единая мусульманская нация, по его представлениям, должна была иметь единый разговорный и письменный язык общения — урду, как наиболее соответствующий природе мусульманской нации.
В связи с тем, видимо, что княжеская Индия не входила автоматически, по представлениям Джинны, в состав западнопакистан-ской территории, он старался не придавать спору вокруг Кашмира (северного княжества Джамму и Кашмир) чрезмерного общественного значения'. В то же время единство территориально разобщенного Пакистана тревожило его в очень большой степени. Несмотря на плохое состояние здоровья, он в марте 1948 г. посетил Восточную Бенгалию. В речи перед отъездом оттуда он, в частности, сказал, что в таком вновь образованном государстве, как Пакистан, «состоящем из двух далеко отстоящих друг от друга частей», сплоченность и солидарность граждан «необходимы для его прогресса и даже выживания» .
После охвативших Восточный Пакистан в начале 1950-х годов массовых выступлений за признание бенгальского общегосударственным языком центральные власти были вынуждены пойти на удовлетворение этого требования.
v В речах Джинны, произнесенных им в период, когда он занимал пост первого генерал-губернатора Пакистана (14.08.1947 — 11.09.1948), слово «Кашмир» упоминается всего один раз (Jinnah M.A. Speeches as Governor-General of Pakistan 1947 - 1948. Karachi: Pakistan Publications).
Однако и затем главный вопрос решен не был. А он состоял в неравенстве возможностей для выходцев из восточной части страны по сравнению с предтавителями западной, для которых язык урду, остававшийся основным (наряду с английским) для центрального аппарата власти, был либо родным, либо близким по структуре к родному, являясь, что очень важно, основным языком школьного обучения во всех регионах западной части страны (за исключением сельского Синда).
Опустив вопросы, связанные с политической историей существования территориально разобщенного Пакистана22, заметим лишь, что демографическое преобладание политически дискриминируемого Восточного Пакистана было одной из главных причин, долгое время препятствовавших проведению в стране всеобщих выборов. Лишь в 1970 г., после второго военного переворота, армейская бюрократия пошла на организацию выборов — и просчиталась. Жители Восточного Пакистана почти единодушно отдали свои голоса выступавшей за широкую автономию партии Авами лиг («Народная лига»). Ее глава должен был возглавить кабинет министров, если бы военным правителям и политическим лидерам двух частей Пакистана удалось договориться о созыве парламента. Соглашения не достигли ввиду нежелания западнопакистанской военно-политической элиты пойти на передачу существенной части властных полномочий и экономических выгод представителям Восточного Пакистана. На фоне зашедших в тупик переговоров между представителями запада и востока страны движение за автономию восточной провинции переросло в массовую кампанию за создание на ее месте Бангладеш («страны бенгальцев»).
Грубое подавление военными антиправительственных выступлений привело к затяжному кризису в Пакистане, обострению его отношений с Индией, на территорию которой переместились миллионы беженцев, и к индийско-пакистанской войне в декабре 1971 г., завершившейся капитуляцией группировки пакистанских войск, дислоцированной на востоке страны. Последовавшее образование Народной республики Бангладеш можно считать торжеством конфессионально-регионального принципа, реализацией модели этнической мусульманской территориальности.

Этнорегионадизм в территориально интегрированной стране

С отделением Бангладеш на месте западной части Пакистана возникла по существу новая страна со старым названием. Она стала примером реализации мусульманского территориального национализма третьего вида (см. выше), а именно — территориаль-но-интегрированного, надэтнического. В отличие от однородного в природно-хозяйственном и этническом отношении восточного крыла «первого Пакистана», его западное крыло отличалось серьезными эколого-социальными различиями и сложным этнолингвистическим составом.
Западный Пакистан располагался в географическом ареале, где стержневую роль играл бассейн еще одной великой азиатской реки, Инда, и ее крупных притоков — Джелама, Чинаба, Рави и Сатледжа. Северная часть западнопакистанского ареала охватывала равнину Панджаба (Пятиречья), а южная часть — Синдскую низменность. К плоской долине Инда с севера прилегали горные хребты Гиндукуша, а с запада — Иранского нагорья. Различия между орографическими областями во многом предопределили формирование четырех основных историко-культурных областей — Панджаба (в верхнем и нижнем течении Инда и четырех его притоков), Синда (в нижнем течении и дельте реки), пуштунских земель в предгорьях и горах Гиндукуша и белуджского ареала к западу от Синда и южной части Панджаба. Коренное население западной части Пакистана состояло из четырех крупных этнических групп, родными языками которых были панджаби, синдхи, пушту и балучи. Языковое родство было не единственным фактором, определявшим их этническую принадлежность. Важнейшую роль играли особенности исторической памяти населения и его регионально-провинциальная аффилиация.
Нужно заметить, что западная часть Пакистана перед получением независимости территориально принадлежала четырем провинциям Британской Индии (Панджабу, Синду, Северо-Западной пограничной и Белуджистану) и ряду княжеств. Раздел Панджаба в 1947 г. привел к образованию пакистанской провинции под названием Западный Панджаб. Две другие провинции сохраняли свои границы вплоть до 1955 г, когда была проведена административная реформа и в соответствии с ней на западе страны учреждена единая провинция Западный Пакистан. Тогда же был ликвидирован полунезависимый статус княжества Бахавалпур, расположенного на юге Панджаба, княжества Хайрпур (север Синда) и белуджского княжества Калат вместе с подчиненными ему династийными владениями Харан, Макран и Лас-Бела. Полусамостоятельный статус сохранили лишь пуштунские княжества Северо-Западной пограничной провинции (СЗПП) на границе с Афганистаном (Дир, Сват, Амб и Читрал).
Образование единой административной единицы на западе территориально разобщенной страны преследовало цель уравнять относительный вес Западного и Восточного Пакистана в федеративной республике, провозглашенной в 1956 г. Учредительным собранием путем принятия соответствующей конституции.
Создание федеральной системы из «двух Пакистанов» оказалось как нельзя кстати после первого военного переворота, поставившего у власти в конце 1958 г. главкома армии М. Айюб Хана". При нем ускорились модернизация и экономическое развитие обеих частей страны. Однако этническая разнородность Западного Пакистана сыграла с либерально-модернизаторской политикой плохую шутку. Главным вызовом для властей стал ретроградный национализм окраинных районов, прежде всего Белуджистана, и в какой-то мере СЗПП23.
После перехода от прямого военного правления в 1958 - 1962 гг. к военно-парламентскому в 1962 - 1969 гг. политические силы, выступавшие против либеральной политики центра, смогли накопить определенный опыт и выступили с требованием распустить единую провинцию. Второй военный режим генерала А.М. Яхъя Хана™ в 1969 г. объявил о создании в западной части тогдашней страны четырех новых провинций, что, по сути, возвращало административно-территориальное деление к положению 1947 - 1955 гг. Вместо старой провинции Западный Панджаб была создана провинция Панджаб, включившая обширное княжество Бахавалпур; прежняя провинция Синд увеличилась за счет Хайрпура; а провинция Белуджистан с центром в Кветте «приросла» огромной пустынной территорией бывших белуджских княжеств со «столичным» для сильнейшего из них городом Калат.
vi Президент Пакистана в 1958 - 1969 гг.
vii Президент Пакистана в 1969 - 1971 гг.
К СЗПП присоединялась область вышеупомянутых пуштунских княжеств, а полоса горских «независимых» пуштунских племен была преобразована в Территорию племен федерального управления (ТПФУ).
Первый этап в существовании территориально компактного Пакистана был отмечен тенденцией к дальнейшей децентрализации управления. В 1972 г. военно-гражданский режим президента Зульфикара Али Бхутго'ш дал возможность партиям, победившим на выборах 1970г., образовать правительства в «малых» провинциях — Белуджистане и СЗПП. Это были в основном партии традиционной элиты, взявшие на вооружение светскую квазисоциа-листиче-скую идеологию для противопоставления своих позиций основным политическим силам с их либеральной прозападной ориентацией. В левой промосковской ориентации их особенно привлекал тезис о праве наций на самоопределение вплоть до отделения.
В СЗПП и северных пуштунских районах провинции Белуджистан традиционно сильными были также позиции умеренно исламистских (происламских) партий. Блоки из левых и правых партийных сил пришли к власти в провинциях, расположенных к западу от стержневого для нового Пакистана Индского бассейна. Такая децентрализация власти продолжалась меньше года. В начале 1973 г. центральное правительство под надуманным предлогом распустило правительства и заменило губернаторов в «малых» провинциях. Восстание, руководимое вождями белуджских племен марри и менгал, вылилось в кровопролитную войну 1973 - 1977 гг.
На втором этапе правления З.А. Бхутто возобладала, таким образом, цен-трализаторская тенденция, проводившаяся с опорой на союзников в периферийных провинциях. Она сочеталась с поддержкой происламских настроений и ростом значимости исламского элемента в официальной идеологии. Эти тренды усилились после военного переворота в июле 1977 г. Новый лидер страны генерал М. Зия-уль-Хак развернул кампанию по исламизации всех сторон жизни общества — политики, экономики, права, образования, культуры.
Долгое правление Зия-уль-Хака (1977 - 1988) оказало серьезное воздействие на структуру пакистанского национализма и одновременно усилило роль и значение окраинных провинций страны.
viii Президент Пакистана в 1971 - 1973 гг., премьер-министр Пакистана в 1973 - 1977 гг.
Политика военных привела в какой-то мере к воплощению в реальность планов и надежд А.А. Маудуди. А ввиду того, что место се-куляризма занял исламизм суннитского толка, в обществе возросли трения не только на межэтнической, но и на межсектантской почве. Это приводило, в частности, к обострению ситуации в ряде периферийных районов (в ТПФУ и Белуджистане), где обострились противоречия между суннитами и шиитами. Часть шиитов составляла особую этническую группу хазарейцев — выходцев из Афганистана. Они стали для суннитов объектом этноконфессиональной вражды.
Осуществленная генералами «исламизация сверху» соответствовала не только их интересам, но и запросам разраставшейся прослойки мусульманских богословов и служителей культа — улемов и мулл. Религиозно-политические партии, формируя официальную происламскую идеологию, стремились всемерно укреплять свои позиции в наименее экономически развитых и наиболее архаичных в религиозном и семейно-бытовом отношении западных и северо-западных областях страны.
Положение происламских сил в стране и в целом, и на ее окраинах серьезно упрочилось в 1980-х годах вследствие непрямого участия Пакистана в вооруженной борьбе с народно-демократическим режимом в соседнем Афганистане. Превратившись в «прифронтовое государство», Пакистан служил главной тыловой базой для действий афганских муджахедов (участников священной войны джихад) и их арабских и пакистанских соратников. Вовлеченность Пакистана в афганские дела и связанные с этим факторы усиления военно-экономического комплекса негативно сказались на социальном развитии, что привело к росту центробежных тенденций в Белуджистане и пуштунских районах. Еще более серьезно осложнилась ситуация после событий 11 сентября 2001 г., вторжения группировки войск США и их партнеров в Афганистан, ликвидации режима Талибан и бегства сотен тысяч талибов в Пакистан24.
На начало 2000-х годов приходится новое обострение белуджской проблемы. Антиправительственное восстание охватило территорию крупного белуджского племени бугти и завершилось гибелью ее предводителя Хана Акбара Бугти в 2006 г. После этого, как отмечает Ф. Грейр, движение претерпело некоторые изменения — из по преимуществу сельского, трайбалистского, оно превратилось в более широкое, охватившее средние городские слои, и при этом сдвинулось с северо-востока на юго-запад, из глубинных гористых районов на Макранское побережье. Одновременно в нем усилились происламские течения25 .
Похожая тенденция наблюдалась в пуштунском национальном движении. На выборах 1997 г. секуляристы из «Народной национальной партии» (Awami National Party, АНП) одержали победу в Северо-Западной пограничной провинции, но после четвертого военного переворота 1999 г. были отстранены от власти. Режим генерала П. Мушаррафа (1999 - 2007) поддержал исламистов на организованных им выборах 2002 г., и АНП смогла победить лишь с окончанием военного правления, на выборах 2008 г. Правление провинциального кабинета АНП не было отмечено успехами. Наоборот, в 2008 - 2009 гг. в округе Сват, как и почти во всей горной области Малаканд, фактический контроль над труднодоступной территорией перешел в руки исламских радикалов («пакистанских талибов»). Пребывание АНП у власти не решило проблем отстающей окраинной территории. Едва ли не единственное, чего она добилась, выполняя свои обещания, так это переименование провинции в Хайбер-Пах-тунхва (Хайберско-пуштунскую, Хайбер — название знаменитого горного перевала). Выборы 2013 г. АНП проиграла, уступив место более происламской партии «Движение реформ» (Техрик-е инсаф).
Хотя соединение умеренно исламского элемента с пуштунским национализмом сохраняется (представлено вышеупомянутыми религиозно-политическими партиями), главным и крайне опасным синтезом пуштунского национализма и ислама стало движение талибов. Как отмечает, в частности, А. Сайкал, влияние талибов в Афганистане ограничивается почти исключительно пуштунами. То же характерно для талибов Пакистана, имеющих дело главным образом с местными пуштунами. «Талибанизация» становится при этом выразителем общепуштунского радикально-исламского национализма26. Апеллируя к населению ареала, охватывающего часть территории двух государств, талибанизация способна, по мнению некоторых наблюдателей, подорвать их целостность и само суще-ствование27 .
Характерно при этом, что сторонники единого и при этом не фундаменталистского Пакистана стремятся доказать обоснованность своего убеждения ссылками на культурно-историческую, ци-вилизационную уникальность «страны Инда». Наиболее заметной работой такого рода представляется книга известного адвоката и политического деятеля панджабца Э. Ахсана28. Обращаясь к истории региона, как исламской, так и предисламской, он утверждает, что сложившаяся в ее ходе схожая культура и ментальность людей зависит не от религии. В соответствии с его выводами мужское население Инда (и все население в целом через приобщение женщин к мужскому обществу) обладает некоторыми «примордиальными» (исконными) чертами социальной психологии. К ним, в частности, относятся качества храброго воина, защитника от разбойных нападений; человека, преданного семье, уважающего родителей и любящего детей; склонного к потреблению, а не накоплению (вследствие неуверенности в сохранности накопленного из-за превратностей судьбы); любящего успех, пусть и случайный (лотерейный); и выставляющего богатство напоказ. При этом «человек Инда» не склонен к религиозному фанатизму, хотя и глубоко религиозен, и тяготеет к мистическому (суфийскому) исламу. Элиту Индского региона составляют обычно плохие администраторы, не обладающие чувством гражданской ответственности29 .
Ахсан отделяет земледельца Инда от жителя горных и пустынных районов, где исторически господствовали «номадизм, трайбализм и власть патриарха». Это делает его концепцию уязвимой с позиции обоснования исконной интегрированности всего пакистанского ареала. Главное для него, по всей видимости, доказать связь Панджаба с Синдом. Но различия между земледельческим и скотоводческим ареалами Пакистана, по нашему мнению, не слишком существенны вследствие происходившего на протяжении последних веков проникновения кочевников и полукочевников на земледельческую территорию и «размягчения» их культуры под влиянием контактов с земледельцами. В то же время выделенные Ахсаном черты социальной психологии характеризуют в той или иной степени население не только долины Инда, но и других областей Индии и некоторых иных регионов. При этом главная цель его анализа, как представляется, достигнута — единство Пакистана получило обоснование не с точки зрения религиозной общности, а с секуляр-ных (инклюзивных) позиций принадлежности к интегрированному историкокультурному пространству.
Серьезный внутренний кризис, который пережил Пакистан в 2007 - 2009 гг., побудил ряд авторов отнести его к разряду провальных, обреченных государств. Очевидно, что в таком к нему отношении не учитываются факторы, способствующие выживанию и консолидации, в частности, отмеченная выше компактность и взаимосвязанность территории.
Наиболее слабым звеном в целостной территориальной конструкции остается малонаселенный западный регион — Белуджистан. Он широкой полосой «выходит» к морю и вместе с Синдом способен отгородить «сердце» страны — Панджаб — от морских коммуникаций. По-видимому, не случайно на фоне некоторой политической стабилизации последних лет в Пакистане развернуты программы экономического освоения Белуджистана. В первую очередь, это строительство на побережье с помощью КНР глубоководного порта Гвадар и формирование отходящих от него транспор-тно-коммуникационных коридоров, ведущих через весь Индский регион на север, в китайский Синьцзян.
Представляется, что субрегиональный вариант национализма белуджского или пуштунского образца не имеет пока отчетливых перспектив для реализации. Это подтвердили результаты выборов 2013 г., на которых победили партии, поддерживающие сплоченность нации-государства, а также последовавшая за выборами достаточно успешная борьба армии и сил безопасности с исламскими экстремистами и крайними националистами. Обстановка может, впрочем, ухудшиться вследствие деструктивных воздействий извне, но и в этом случае Пакистан способен, видимо, довольно долгое время противостоять им.
К тому же в силу своего местоположения государство обладает редким геополитическим ресурсом. Оно находится на стыке четырех важнейших международно-политических регионов — Южной, Центральной, Восточной и Западной Азии, граничит с Индией и Китаем, Афганистаном и Ираном, арабскими странами Залива. Такой геополитический ресурс представляет огромную ценность для правящей элиты, в частности военной корпорации; он давно активно используется и может сыграть в перспективе как позитивную, так и негативную роль в эволюции страны.

Примечания

1 Мировое комплексное регионоведение / Отв. ред. А.Д. Воскресенский. М.: Магистр, 2014.
2 Elden S. Thinking Territory Historically // Geopolitics. 2010. № 15.
3 См., например: Penrose J. Nations, States and Homelands: Territory and Territoriality in Nationalist Thought // Nations and Nationalism. № 3. 2002; Moaddel М. Modalities of National Sovereignty: Territorial Nationalism versus Islamic Nationalism in Muslim-Majority Countries. Report 14-816. Population Studies Center. Institute for Social Research. University of Michigan [http://www.psc.isr.umich.edu/pubs/pdf/ rrl4-816.pdf]. 12,03,2014.
4 Косач Г.Г. Арабский национализм или арабские национализмы: доктрина, этноним, варианты дискурса // Национализм в мировой истории / Отв. ред. В.А. Тишков, В.А. Шнирельман. М.: Наука, 2007; Наум-кин В.В. Цивилизация и кризис нации-государства // Россия в глобальной политике. 2014. № 2.
5 Гордон-Полонская Л.Р. Мусульманские течения в общественной мысли Индии и Пакистана. М.: Издательство восточной литературы, 1963, с. 161, 216 - 217; Ванина Е.Ю. Прошлое во имя будущего: индийский национализм и история // Национализм в мировой истории / Отв. ред. В.А. Тиш-ков, В.А. Шнирельман. М.: Наука, 2007, с. 509 - 510; Ванина Е.Ю. Индия: история в истории. М.: Восточная литература, 2014, с. 189 - 190.
6 См.: ФилимоноваA.JI. Идея национальной идентичности. Опыт Пакистана. М.; СПб.: Нестор-История, 2013, с. 170 - 171, 303.
7 Милославский Г.В. Интеграционные процессы в мусульманском мире (Очерки исламской цивилизации). М.: Наука, 1991, с. 57 - 62.
8 См.: Левин З.И. Ислам и национализм в странах зарубежного Востока. М.: Наука, 1988; Сикоев P.P. Панисламизм: истоки и современность. М.: Аспект-пресс, 2011.
9 Косач Г.Г. Арабский национализм или арабские национализмы: доктрина, этноним, варианты дискурса // Национализм в мировой истории / Отв. ред. В.А. Тишков, В.А. Шнирельман. М.: Наука, 2007.
10 Гареева Г.И. К вопросу о «мусульманской нации» (М. Маудуди и движение за образование Пакистана) // Пакистан, страны Южной Азии и Среднего Востока: сб. памяти Ю.В. Ганковского. М.: Научная книга 2004,
с. 248.
11 Ванина Е.Ю. Индия: история в истории. М.: Восточная литература, 2014, с. 182 - 183.
12 Fatimi Q. Islamic Universalism and Territorial Nationalism in Iqbal's Thought [http://www.allamaiqbal.eom/publications/joumals/review/oct76/3. htm]. 08,03,2014. с. 5 - 6; Mujahid al-Sharif. Muslim Nationalism: Iqbal's Synthesis of Pan-Islamism and Nationalism [http://www.-epistemology.net/ attachments/320_Iqbal%20Synthesis%20of% 20Pan-Islamism%20and%20 Nationalism.pdf]. 26,02,2014. p. 39 - 40; Raja A.Q. Iqbal and Division of India. Islamabad: P.O. Foundation Press, 2010, p. 49 - 58, 104- 108.
13 Цит. по: Iqbal, Jinnah, and the Pakistan. The Vision and the Reality / C.M. Naim (ed.). Syracuse: Syracuse University Press, 1979, p. 195.
14 Ibid.
15 Choudhary R.A. Now or Never. Are We to Live or Perish for Ever? Pamphlet dated 28th January 1933 [http://www.columbia.edU/etc/mealac/ pritchett//islamlinks/txt-rahnatal]. 05,03,2015.
16 Ahmed A.S. Jinnah, pakistan and Islamic Identity. L.; N. Y.: Routledge, 1997, p. xxvi.
17 Алаев Л.Б. Индия // Отв. ред. Р.Г. Ланда. История Востока: в шести томах. Т. V. Восток в новейшее время (1914 - 1945). М.: Восточная литература, 2006, с. 318; Singh J. Jinnah. India - Partition - Independence. N. D.: Rupa and Co, 2009, p. 102 - 103]
18 См.: The Transfer of Power / S.K. Hasan (ed.). Karachi: Pakistan Institute of International Affairs, 1966, p. 19 - 20])
19 Гордон-Полонская Л.Р. Мусульманские течения в общественной мысли Индии и Пакистана. М.: Издательство восточной литературы, 1963, с. 222.
20 Пакистан. Справочник. М.: Наука, 1966, с. 29.
21 Jinnah M.A. Speeches as Governor-General of Pakistan 1947 - 1948. Karachi: Pakistan Publications.
22 См., например, Белокреницкий В.Я., Москаленко В.Н. История Пакистана. XX век. М.: ИВ РАН; Крафт+, 2008; Jahan R. Pakistan: Failure in National Integration. N. Y.; L.: Columbia University Press, 1972.
23 См.: Ганковский Ю.В. Национальный вопрос и национальные движения в Пакистане. М.: Наука, 1967.
24 См.: Белокреницкий В.Я., Сикоев P.P. Движение Талибан и перспективы Афганистана и Пакистана. М.: ИВ РАН, 2014.
25 Grare F. Balochistan: The State Versus the Nation. Washington: Carnegie Endowment for International Peace, 2013, p. 8 - 10; 17 - 19.
26 Saikal A. Afghanistan and Pakistan: The Question of Pashtun Nationalism? // Journal of Muslim Minority Affairs. 2010. № 1, p. 12.
27 Wilkens A. Relations between Pakistan and Afghanistan // Pakistan — Consequences of Deteriorating Security in Afghanistan / K. Zet-terlund (ed.). Stockholm: Swedish Defense Research Agency, 2009, p. 105 - 106.
28 Ahsan A. The Indus Saga and the Making of Pakistan. Lahore: Nehr Ghar Publications, 2001.
29 Ahsan A. The Indus Saga and the Making of Pakistan. Lahore: Nehr Ghar Publications, 2001, p. 339 - 350.

Основные черты и вехи развития Пакистана*

Развитие страны в 1947-1971 годах.

18 июля 1947 г. британский парламент принимает решение предоставить Индии независимость и одновременно разделить ее на две части. Образованный 14 августа Пакистан на состоял из двух территорий, западной, в 800 тыс. кв. км., охватывающей бассейн реки Инд, и восточной в 145 тыс. кв. км, находящейся в дельте двух других великих рек индийского субконтинента — Ганга и Брахмапутры. К нему отошли некоторые из наименее промышленно развитых регионов субконтинента. Однако в сельскохозяйственном отношении западный Пакистан был одной из продвинутых областей. Благодаря строительству плотин и магистральных каналов бассейн Инда и его притоков превратился в обширную зону орошаемого земледелия, где производилось значительное количество товарной пшеницы, фуражного зерна и хлопка. Восточная Бенгалия с аграрной точки зрения находилась на среднем уровне, производя джут, чай, рис, но уже тогда страдала от перенаселенности.
Раздел провинций Панджаб на западе и Бенгалии на востоке привел к перемещению через новые государственные границы 14 - 16 млн людей. Из западного Пакистана спешно уехали практически все кастовые индусы и сикхи (4,7 млн человек), а прибыли 6,5 млн мусульман из восточной части Панджаба, Северной Индии и других мест. Население в результате выросло почти на 2 млн. Выехавшие из Пакистана индусы в большинстве были городскими жителями, принадлежали к кастам торговцев и ростовщиков, известными как бания. Кроме того, индусы принадлежали к грамотному сословию, служили в качестве чиновников (амилов), помогали в ведении частных дел и т. п.
*История стран Азии и Африки после Второй мировой войны. Часть 1. Учебник / Под ред. С.И. Лунёва. М.: МГИМО-Университет; ЮРАЙТ, 2016. Раздел 4.2, с. 267 - 282. Материал публикуется в авторской редакции.
Многие сикхи после демобилизации из армии наделялись землей и обзаводились городской и сельской недвижимостью. Большая часть собственности в ставших пакистанскими городах, таких как Лахор в Панджабе, Карачи в Синде, Пешавар в Северо-Западной пограничной провинции (СЗПП), принадлежала немусульманам. Многие города в прямом смысле опустели после отъезда индусов и сикхов.
Среди приехавших в Пакистан мусульман значительную часть также составляли горожане. Основная часть переселенцев горожан осела в столице нового государства Карачи (в 1959 г. было принято решение о переводе столицы на север Панджаба в новый город Исламабад). Крупное чиновничество и армейские чины из Северной Индии (урдуязычные мухаджиры т. е. переселенцы из религиозных побуждений) составили поначалу элиту нового общества, прежде всего административно-политическую. Что касается экономической элиты, то в ее формировании ведущую роль сыграли беженцы из Гуджарата, представители мусульманских торговых каст мемонов, ходжа-исмаилитов, бохра. Наряду с ними, костяк небольшого слоя первых банкиров и промышленников Пакистана составили парсы (зороастрийцы), переехавшие из Бомбея, мусульмане-шииты иранского происхождения и другие «инонационалы», т. е. представители других национальных групп, помимо панджабцев, бенгальцев, син-дхов, пуштунов и белуджей.
Формирование новых групп богачей, действующих в основном в сфере внешней торговли, произошло в первые три-четыре года существования страны. С 1952 г. при содействии государственной Корпорации промышленного развития начался активный перелив капитала из торговой в промышленную и финансовую сферы.
Поощрение частного сектора было положено в основу разработанных с помощью американских советников первого (1955 - 60 гг.) и второго (1960 - 65 гг.) пятилетних планов. Особенно последовательно и эффективно либеральную экономическую политику проводила военная администрация, пришедшая к власти осенью 1958 г.
До военного переворота Пакистан пытался нащупать путь демократического устройства, который завещал ему основатель государства Мухаммад Али Джинна. Реализовать его идеи оказалось делом непростым. После смерти М.А. Джинны в сентябре 1948 г. и убийства второго признанного лидера премьер-министра Лиакат Али Хана в сентябре 1951 г. в стране наступил период политического брожения и правительственной чехарды.
Учредительное собрание никак не могло разработать и принять конституцию. Нарастали противоречия между двумя «крыльями» Пакистана — восточным и западным. Для их уменьшения в 1955 г. была создана единая провинция Западный Пакистан. Наконец, в марте 1956 г. второе Учредительное собрание приняло конституцию Исламской Республики Пакистан (первой такой республики в мире) и в новом качестве федеральной легислатуры избрало президентом Мирзу Искандера. Тот с 1955 г. уже выполнял обязанности главы государства как генерал-губернатор доминиона, но, став президентом, не смог надолго удержать руль управления.
Бескровный военный переворот поставил во главе государства главнокомандующего ее окрепшими к тому времени сухопутными силами генерала, а затем фельдмаршала Мухаммада Айюб Хана. Укрепившись в новом положении, он провозгласил курс социально-экономических и политических реформ. В стране была введена система косвенной демократии. Каждая из двух территорий получила равное число мест в коллегии выборщиков президента и парламента. Ее образовали избранные всеобщим и тайным голосованием 80 тысяч представителей органов местного самоуправления.
В январе 1960 г. коллегия, в отсутствие соперников и временном запрете на деятельность партий, избрала Айюб Хана президентом. В 1962 г. те же выборщики, названные «базовыми демократами», избрали парламент и законодательные собрания провинций. По принятой в 1962 г. второй конституции из названия республики ушло определение «исламская», хотя основной закон содержал множество исламских положений. Консервативное общественное мнение вскоре заставило парламентариев вернуться и к вопросу о названии государства. В 1963 г. своей первой поправкой к конституции парламент вернул стране прежнее имя — Исламская Республика Пакистан.
Либеральные реформы первого периода пребывания у власти Айюб Хана были проявлением твердой политической воли. Наперекор традиционной элите, им была проведена аграрная реформа, несколько сократившая крупное землевладение традиционного для зоны неорошаемого земледелия на Востоке феодального типа с широким слоем бесправных и социально приниженных наследственных арендаторов. Айюб Хан в 1961 г. подписал закон, запрещающий многоженство (за специальными исключениями) и ранние браки (до 16 лет), а также регламентирующее в пользу женщин права наследования. Началось осуществление программы ограничения рождаемости (планирования семьи).
Военное правительство поощряло модернистскую интерпретацию ислама, учредило Совет исламской идеологии во главе с либерально настроенными религиозными деятелями, а в своих шагах в защиту положения женщин опиралось на исламское право (шариат), противопоставляя его более жесткому обычному праву (адату).
Секуляризм военного режима заключался не в отрицании роли религии, а в попытке поощрять ее осовремененный, условно говоря, более светский вариант. Эта попытка регламентации сверху вызвала не только прямую, но и обратную реакцию — укрепление старых и появление новых фундаменталистских течений и организаций.
В экономической области администрация Айюб Хана следовала классическим правилам выжимания соков из традиционной деревни для финансирования современной городской экономики. В аграрном секторе ставка делалась на крупные и средние хозяйства фермерского типа, способные использовать достижения передовой агрикультуры. Одновременно с Индией и рядом других стран Азии в Пакистане (прежде всего западной его части) произошла «зеленая революция» — повышение урожайности пшеницы и риса за счет ввоза улучшенных сортов семян, применения пестицидов и минеральных удобрений. На полях шире использовались тракторы и другая техника.
Урожаи за 10 с половиной лет правления Айюб Хана (1958 - 1969 гг.) выросли в Западном Пакистане почти вдвое за счет повышения урожайности и расширения посевной и орошаемой площади. Все это стало возможным благодаря лучшему использованию построенных ранее ирригационных сооружений, применению средств малой ирригации (артезианских колодцев), а также строительству новых плотин и гидроэлектростанций в рамках масштабного международного проекта освоения бассейна реки Инд. Проект стоимостью свыше 1 млрд долл. (в ценах того времени) осуществлялся под эгидой Международного банка реконструкции и развития. В нем приняла участие и Индия, ибо речь шла о разделе воды Инда и его притоков между двумя соседними государствами.
Несмотря на это, отношения с Индией служили главным камнем преткновения во внешней политике страны. Раздел вылился не только в споры по поводу дележа материальных и финансовых активов, но и в военные действия на севере субконтинента в горной области Джамму и Кашмир. Перемирие, заключенное в 1949 г., оставило три четверти населения бывшего княжества, в большинстве своем мусульман, на индийской территории, что Пакистан посчитал нарушением прав кашмирцев и подрывом своих представлений о справедливости.
В поисках противовеса Индии пакистанское руководство обратилось к западным странам. США в ответ потребовали поддержать их в холодной войне с СССР. Правительство в Карачи согласилось, и в 1954 г. заключило с Вашингтоном договор о взаимопомощи в обороне. В том же году Компартия Пакистана была объявлена вне закона. Союз с США был закреплен новым соглашением 1959 г. Айюб Хан на первых порах зарекомендовал себя верным союзником американцев. Предпринятая им попытка с их благословения договориться с Индией о совместной обороне субконтинента не удалась. Поражение Индии от Китая в пограничной войне 1962 г. продемонстрировало Пакистану возможности, которые сулил союз с Пекином, отдалявшимся в тот период от Москвы. Не забывали в Пакистане и о мусульманской солидарности, и об участии в азиатско-африкан-ских форумах.
Закат режима Айюб Хана начался в 1965 г. Тревожным сигналом были непрямые выборы президента в январе. На них Восточный Пакистан отказал в поддержке Айюб Хану, проголосовав за его соперника, каким по просьбе объединенной оппозиции была сестра и соратник М.А. Джинны Фатима. Борьба между ними не имела идеологического характера, но показала тщетность попыток власти, центр тяжести которой находился в Западном Пакистане, завоевать сердца и умы восточных бенгальцев.
Ошибочным шагом была развязанная Пакистаном в августе 1965 г. война с Индией из-за Кашмира. США не поддержали Пакистан, объявив об эмбарго на поставки оружия обеим сторонам. Посредничество СССР привело к подписанию в Ташкенте в январе 1966 г. декларации, положившей конец войне. Но мир оказался выгодным Индии и проигрышным для Пакистана. От Айюб Хана дистанцировался, а затем ушел в оппозицию Зульфикар Али Бхут-то, его правая рука среди гражданской бюрократии, министр иностранных дел.
Вслед за ухудшением экономического положения из-за войны и сократившейся помощи США обострилась ситуация в Восточном Пакистане. Рост цен спровоцировал недовольство по всей стране. Выступления студентов в ноябре 1968 г. ознаменовали начало массовых выступлений, которые поддержали оппозиционные политические партии. Режим непрямой демократии рухнул в разгар переговоров правительства с партиями оппозиции. Определенное значение в его падении сыграл и такой субъективный фактор, как болезнь Айюб Хана. Военные оттеснили его от принятия решений и уговорили, нарушив собственную конституцию, ввести военное положение в марте 1969 г.
Бескровный конституционный переворот, казалось, не сулил катастрофических последствий. Для легитимизации власти военные прибегли к удовлетворению популярного требования ликвидации единой провинции Западный Пакистан и проведению прямых всеобщих выборов в парламент. Глава военного положения и новый президент генерал А.М. Яхья Хан продолжил в основном курс своего патрона и предшественника, стараясь не нарушать баланс внешних связей.
Однако пауза с возвращением к свободе политической деятельности затянулась почти на год, а воссоздание в западной части страны четырех провинций — Панджаба, Синда, СЗПП (с присоединением к ней трех пуштунских княжеств) и Белуджистана — способствовало обострению межэтнических противоречий.
Прогрессивные по форме меры дозировались страхом военных потерять контроль над ситуацией. Генералитет потерял в лице Айюб Хана опытного и твердого руководителя. Яхья чувствовал себя неуверенно и действовал неудачно.
Первые всеобщие выборы были назначены на октябрь 1970 г. Грозным предзнаменованием послужило гигантское наводнение, обрушившееся в этот момент на Восточный Пакистан. В результате бедствия пострадал почти 1 млн человек. Жители провинции были крайне недовольны действиями центральных властей. Военные, однако, не пошли на отмену обещаний о проведении выборов, что они с успехом делали в дальнейшем, а провели их в декабре.
Результат оказался предсказуем. Страна по итогам выборов раскололась на две части. В более многонаселенном (55% от общего числа жителей) Восточном Пакистане абсолютную победу одержала партия Авами лиг («Народная лига») во главе с популярным лидером Шейхом Муджибур Рахманом. В западной части страны наибольшего успеха добилась основанная З.А. Бхутто Пакистанская народная партия (ПНП).
В ходе переговоров между военными и победившими на выборах политическими лидерами в начале 1971 г. стороны несколько раз были близки к компромиссу. Результаты выборов позволяли М. Рахману сформировать правительство единого Пакистана. Яхья Хан, наверное, пошел бы на это, но помешал З.А. Бхутто. Его амбиции, судя по всему, были главной причиной провала переговоров. Ощущение тупика вызвало радикализацию настроений в восточной провинции, что привело в конце марта к жестокой расправе военных над сторонниками Авами лиг, которые провозгласили создание нового государства — Бангладеш (страны бенгальцев). Арест М. Рахмана и кровавые репрессии сделали непопулярным в мире военный режим Пакистана. Облавы заставили противников режима бежать в Индию. Там было образовано правительство Бангладеш в изгнании и начали формироваться отряды сил освобождения (мукти бахини).
Оказавшаяся втянутой в пакистанскую гражданскую войну Индия сыграла ключевую роль в расколе страны. Умело разыграв свои карты, индийский премьер Индира Ганди довела трехнедельную войну с Пакистаном в декабре 1971 г. до капитуляции армии соперника и взятии в плен почти 100 тысяч пакистанских военнослужащих и гражданских лиц.
Пакистан между 1971 и 1988 гг.

Безоговорочное поражение пакистанской армии на восточном и западном фронтах военных действий против Индии заставили генералитет и высшее офицерство отказать в доверии Яхья Хану и передать власть З.А. Бхутто как наиболее популярному гражданскому лидеру страны в ее новых границах. 20 декабря 1971 г. З.А. Бхутто был приведен к присяге в качестве президента, став одновременно главным администратором военного положения. Освободившись от опеки непосредственных инициаторов своего возвышения путем отправки их послами за границу, З.А. Бхутто упразднил должность главнокомандующего родами войск (сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил) и сделал высшей должностью пост начальника штаба. Начальником штаба главного рода пакистанских ВС сухопутной армии он сделал генерала Тикка Хана, «прославившегося» расправами в Восточном Пакистане. Забота об армии не оставляла З.А. Бхутто и после этого. Подписав в июле 1972 г. мирный договор с И. Ганди в индийском городе Симле, он добился постепенного возвращения домой «пленников войны», в том числе обвиненных Бангладеш в злостных преступлениях.
Унаследовав военный режим власти, З.А. Бхутто поспешил преобразовать его в парламентский. В апреле 1972 г. получившие мандаты на выборах 1970 г. депутаты центрального (федерального) парламента одобрили проект временной конституции и избрали президентом З.А. Бхутто. Это позволило отменить военное положение, сохранявшееся более трех лет. Постоянная конституция была принята весной следующего года и вступила в действие в очередной день независимости 14 августа 1973 г. Конституция вводила политический строй, близкий по форме к британскому парламентаризму. Роль президента становилась церемониальной, реальная власть переходила к главе правительства, опирающегося на парламентское большинство. З.А. Бхутто стал первым премьер-министром в рамках действующей до сих пор конституции 1973.г.
Популярная в мире на рубеже 1960 - 70-х годов левая, социалистическая идеология легла в основу социально-экономических преобразований З.А. Бхутто. Он свернул с либерального пути развития, провел широкую национализацию крупных промышленных и финансовых активов, обвинил частных «монополистов» в преступлениях и вынудил значительную часть владельцев капиталов, особенно из числа «инонациональной» буржуазии, покинуть страну.
При этом З.А. Бхутто выступал как защитник прав городских рабочих, служащих и малоземельного крестьянства, позволив действовать левым профсоюзам и восстановленной в правах Компартии. В 1972 г. он объявил о новой аграрной реформе, более радикальной, чем реформа Айюб Хана. Однако в отличие от первой, вторая реформа осталась в значительной мере на бумаге из-за саботажа со стороны вступивших в его партию помещиков-«феодалов», к которым принадлежал и сам З.А. Бхутто. Но вплоть до 1974 г. социальная политика властей была окрашена в красный цвет, а кумиром председателя ПНП З.А. Бхутто был председатель КПК Мао Цзэдун. Левый популизм привел к политизации массового сознания и пробуждению низов.
Но материальное их положение ухудшилось. Виной тому и исключительно неблагоприятные погодные условия (разрушительные наводнения обрушивались на страну летом 1973, 1974 и 1976 гг.), и резкое сокращение промышленного производства, и удорожание импорта вследствие крутого роста мировых цен на нефть.
Стремясь упрочить свои позиции, З.А. Бхутто проявлял заботу о вооруженных силах и службах безопасности. Военные расходы при нем увеличились. В 1974—77 гг. армия проводила крупные карательные операции против повстанцев в провинции Белуджистан. В то время как информация о них скрывалась, пакистанские СМИ широко освещали судебный процесс над противниками премьера и правительства, лидерами леводемократических пуштунских и белуджских партий. После превращения стран Персидского залива в нефтяные эльдорадо З.А. Бхутто усилил внимание к связям с ними. В начале 1974 г. он организовал встречу глав государств и правительств исламских стран в Лахоре. Это был второй саммит Организации Исламская конференция (ныне — Организация исламского сотрудничества). На конференции З.А. Бхутто торжественно примирился с Муджибур Рахманом, объявив о признании Пакистаном Бангладеш. С подчеркнутым пиететом лидер Пакистана относился к саудовскому королю Фейсалу. После убийства короля в 1975 г. З.А. Бхутто переименовал третий по величине город страны в Фей-салабад (город Фейсала).
Сложнее складывались отношения Пакистана с соседями — Афганистаном и Ираном, но трения между ними скрывались. З.А. Бхут-то удалось нормализовать связи с Индией, хотя он не отказался от того, чтобы поднимать на международных форумах кашмирскую проблему. По его инициативе в Пакистане начала тайно разрабатываться военная ядерная программа. Слухи о ней испортили отношение к нему со стороны США, которые опасались создания предназначенной для Израиля «исламской бомбы».
Между тем экономическая политика режима оказалась попросту провальной. Бегство крупного частного капитала не могли компенсировать вложения по линии государственного сектора. Стагнация в индустриальных секторах вынуждала З.А. Бхутто к экстренным мерам, которые лишь усугубляли положение.
Демократия к середине его правления выродилась в персона-листский авторитаризм, к которому пакистанская политическая система склонялась и раньше. З.А. Бхутто определял политические решения, его воля довлела над союзниками и соперниками. Режим, вместе с тем, казался прочным, и премьер в начале 1977 г. смело пошел на досрочные выборы.
Просчет оказался роковым. Против партии З.А. Бхутто немедленно объединились почти все легальные политические силы, объявившие о создании предвыборного Пакистанского национального альянса (ПНА). Тон в нем задавали правые религиозные партии — Джамаат-е ислами (ДИ, Исламское общество) и Джа-миат-е улама-е ислам (ДУИ, Сообщество исламских богословов). Накал предвыборной борьбы вступил в противоречие с результатами выборов в марте, на которых победу за явным преимуществом одержала партия З.А. Бхутто. Это вызвало массовые акции протеста и кровавые столкновения.
Жизнь в стране оказалась парализована на несколько месяцев. Военные воспользовались этим и совершили в начале июля захват власти, арестовав премьера и его противников. Руководитель заговора начальник штаба армии Мухаммад Зия-уль-Хак на первых порах соблюдал беспристрастность, два раза выпускал З.А. Бхутто на свободу. Генерал клятвенно заверял о желании в кратчайшие сроки провести выборы, и в то же время готовил судебную расправу над ним. Обвинение З.А. Бхутто в том, что он отдал в 1973 г. приказ об убийстве политического соперника позволило Зия продлить военное положение. Суд вынес З.А. Бхутто смертный приговор, который генерал, несмотря на обращения к нему со стороны мировых лидеров, оставил в силе. Политический противник военного диктатора был повешен в апреле 1979 г.
Осенью того года Зия-уль-Хак, занявший к тому времени пост президента, объявил о запрете политической деятельности и введении исламского режима правления. В 1981 г. вместо парламента он назначил совещательный совет (маджлис-е шура; это название конституционными поправками 1985 г. было перенесено на федеральное собрание). Развернутая сверху консервативная исламизация в период правления Зия-уль-Хака оказала глубокое и долговременное влияние на пакистанское общество. При нем завершилась трансформация Пакистана в идеологическое исламское государство.
Определенный вклад в эту трансформацию внес и З.А. Бхутто, враждовавший, как правило, с происламскими партиями. По его инициативе была принята самая, можно сказать, исламская из трех конституций. При нем в 1974 г. парламент принял решение о причислении либерально-реформистской секты ахмадийя к неисламским, т. е. произошло законодательное причисление большой и влиятельной группы людей, считающих себя мусульманами, к иноверцам, присвоение им статуса религиозного меньшинства. Весной 1977 г. в разгар борьбы за политическое выживание З.А. Бхутто ввел ряд запретов исламского характера — на азартные игры, потребление алкоголя и т. п.
Военный режим Зия-уль-Хака подхватил эстафету. С начала 1979 г. началась исламизация экономической жизни, были введены мусульманские налоги закат и ушр, еще через два года власти приступили к проведению программы исламизации кредитно-финансовой системы, направленной на искоренение практики взимания запрещенного Кораном ссудного процента (риба). Исламизация охватила практически все стороны общественной жизни — этику государственной службы, образование, сферу культуры и досуга. Под массированным воздействием властей повседневная жизнь людей серьезно изменилась. Среди обеспеченных слоев сложилась практика «двойного стандарта» — один для государства, другой — для себя.
Связанной с исламизацией оказалась и другая сторона деятельности военных по укреплению своей власти — запугивание, репрессии. Помимо военных трибуналов при Зия-уль-Хаке стали действовать шариатские (исламские) суды, введены в действие традиционные наказания за прелюбодеяние и супружескую измену. Ужесточению несколько раз подвергался закон о богохульстве — за хулу на ислам была введена смертная казнь. Власти практиковали публичные порки и ввели другие жестокие экзекуции, масса людей оказалась за решеткой. В тюрьме более года провела дочь З.А. Бхутто, новый лидер ПНП и будущий премьер-министр Беназир Бхутто.
Насилие под флагом ислама превратилось в обыденное явление при Зия-уль-Хаке. Маневрирование, к которому он прибегал, служило целям обеспечить поддержку за границей. И в этом он преуспел. Несмотря на репрессивный характер режима, США оказали ему крупную военно-экономическую помощь. Поддержка объяснялась заинтересованностью США в пакистанском режиме после ввода советских войск в соседний Афганистан и в целом достаточно большой зашоренностью американских правящих кругов. Погоня за сиюминутной целью заставила Вашингтон закрыть глаза и на успешно развернутую в Пакистане программу создания атомной бомбы. Впрочем, к концу правления Зия-уль-Хака его отношения с США испортились и из-за ядерного фактора, и вследствие расхождений по афганской проблеме.
Но до того Пакистан успел превратиться в паразитическое прифронтовое государство, в полной мере использовавшее выгоды от размещения на его территории баз афганских исламистов — противников левого правительства в Кабуле. Холодная война, таким образом, сильнейшим образом сказалась на Пакистане, а ее окончание, к чему он сам приложил руку, может служить вехой в истории Пакистана.
Действуя с опорой на США и их партнеров, в том числе на мусульманские государства (прежде всего Саудовскую Аравию и Египет), а также на КНР, Пакистан без сомнения способствовал отводу войск СССР из Афганистана в 1988—89 гг., хотя нет оснований, как это часто делается в Пакистане, преувеличивать это обстоятельство в качестве причины распада СССР. При этом Исламабад грубо нарушал заключенные в Женеве в апреле 1988 г. соглашения об афганском урегулировании и продолжал активно вмешиваться в дела соседа.
В августе 1988 г. Зия-уль-Хак погиб в авиакатастрофе, что было, очевидно, актом возмездия. Генералы передали функции президента спикеру Сената, верхней палаты парламента, выбранного в ходе прямых и всеобщих выборов 1985 г. Выборы послужили вехой перехода от прямого военного правления на протяжении долгих восьми лет к смешанному военно-парламентскому типу. Проводились они на непартийной основе. Функционирование партий возобновилось лишь после восстановления в измененном виде конституции 1973 г. Внесенные Зия-уль-Хаком поправки обеспечили ему алиби перед законом и трансформировали парламентскую по форме республику в президентскую.
Эволюция в 1988- 2014 годах.

В конце 1988 г. после с трудом одержанной победы на новых теперь уже партийных выборах к власти пришло правительство ПНП во главе с Беназир Бхутто. Однако основные рычаги власти остались у ее соперников — президента и военного руководства. В конце 1991 г. Пакистан имел уже иного премьера — Наваз Шарифа и иную правящую коалицию, продолжавшую в основном во внутренней и внешней политике линию Зия-уль-Хака.
Два первых десятилетия существования Пакистана в нынешних границах отмечены крайне неравномерной экономической эволюцией демографически быстро растущей страны. Между переписями 1972 и 1981 гг. население выросло почти на 20 млн человек, с 65 до 84 млн, и продолжало стремительно расти в дальнейшем. Это объяснялось отказом от политики планирования семьи, сохранением и даже усугублением приниженного положения женщин, малой грамотностью и патриархальным бытом населения, особенно сельского, составлявшего более двух третей жителей. Между 1971 и 1991 гг. сильно замедлились по сравнению с предыдущим периодом темпы роста крупной обрабатывающей промышленности. Сельское хозяйство развивалось быстрее, но в основном за счет мероприятий, которые были осуществлены в 1960-е годы.
В последующие 20 лет основы экономической политики, заложенные национализацией начала 1970-х годов и ее последующей исламизацией, в основном сохранились. Все попытки проведения либеральных реформ наталкивались на саботаж чиновников и слабость предпринимательского класса, лишенного покинувшего страну креативного меньшинства. Государственный сектор и государственное регулирование, отягощенные грузом коррупции и кумовства, не смогли дать необходимый импульс росту национальной экономики. Темпы ее развития в наибольшей степени зависели от поступлений средств из-за рубежа и природных условий. Самым пагубным образом на экономике сказалось промедление в реализации необходимых проектов в гидроэнергетической области.
Политическая ситуация также была прямым продолжением тенденций, сложившихся за 11 лет правления военных (1977 — 1988). Внедрение ислама консервативного, охранительного толка продолжалось и в период, когда правительство Пакистана впервые в мусульманском мире возглавила женщина.
Удивительно мало для улучшения прав и положения женщин сделала Беназир Бхутто и в первый короткий период, когда она стояла во главе кабинета министров, с декабря 1988 по август 1990 г., и во второй более продолжительный, с ноября 1993 по ноябрь 1996 г. Возможно, ей не хватало реальной власти, но главное, видимо, в том, что социальные реформы не входили в ее планы.
Наибольших успехов ей удавалось достичь в сфере внешней политики, особенно в плане улучшения отношений с США. При этом она, как и ее отец, действовала в расчете на то, чтобы заслужить одобрение своих военных кругов, имея среди них союзников и противников.
Преемственность сохраняла при ней политика Пакистана в афганском вопросе. Исламабад всеми силами и до нее, и после пытался утвердить власть своих протеже в Афганистане. Весной 1992 г. казалось, что цель достигнута — Кабул перешел под контроль исламистов (муджахедов), чьи опорные базы находились в Пакистане. Однако между муджахедами вскоре началась война. Именно правительству Б. Бхутто, а персонально близкому ей министру внутренних дел генералу в отставке Н. Бабуру, принадлежит «честь» открытия новой силы, способной установить порядок в Афганистане. Ею оказалось новое поколение афганцев, выросшее в лагерях для беженцев на территории Пакистана и получившее там образование в религиозных школах. Из учеников и выпускников этих школ и духовных семинарий — талибов — генерал снарядил первые боевые отряды. Пополнившись за счет части муджахедов, они стали грозной силой, образовали ядро исламского движения Талибан (мн. ч. на языке пушту от талиб), провозгласившего образование в Афганистане Исламского эмирата.
Определенные успехи на афганском направлении Пакистан стремился развить на индийском. После полного поражения от Индии в 1971 г. и подписания в качестве побежденной стороны соглашения с ней в Симле летом 1972 г. пакистанское руководство опасалось раздражать мощного соседа, в семь с половиной раз превосходящего его по числу жителей и экономическому потенциалу. Но обострившаяся с 1989 г. обстановка в индийском Кашмире дала Исламабаду надежду рассчитывать на реванш. Он помог кашмирцам и добровольцам среди пакистанцев, воевавших на стороне муд-жахедов в Афганистане, перебраться по горным тропам на территорию индийского штата. Движение гражданского неповиновения, более или менее спонтанно начавшееся там, приобрело с помощью бывших муджахедов и пакистанских спецслужб характер диверси-онно-террористической войны. С переменным успехом она длилась до 2003 г., а ее апогеем стала прямая конфронтация вооруженных сил Пакистана и Индии высоко в горах на разделяющей Кашмир линии контроля в мае-июле 1999 г. (Каргильский конфликт).
За год до мини-войны Пакистан стал де-факто ядерной державой. Пакистан, начавший работу над созданием атомной бомбы в середине 1970-х годов, подтвердил опасения о наличии у него готовых к подземным испытаниям ядерных боезарядов.Обретение двумя традиционными антагонистами средств массового поражения, возможно, предотвратило перерастание локального конфликта в более крупное столкновение. Но очевидно, что военные в Пакистане, контролирующие ракетно-ядерную программу, тем самым получили еще один аргумент, доказывающий их значимость. И не случайно, почти сразу после мини-войны в Кашмире в октябре 1999 г. они вновь пришли к власти, свергнув законное правительство Н. Шарифа.
Четвертое по счету правление военных во многом следовало опробованному алгоритму. Три года длилось прямое правление, затем произошел переход к косвенному, под прикрытием парламентской демократии. До лета 2001 г. глава режима начальник штаба армии генерал Первез Мушарраф занимал пост главы исполнительной власти при прежнем президенте, затем он стал президентом, «подтвердив» свои полномочия посредством организованного властями референдума в апреле 2002 г. Оставив за собой в соответствии с принятыми при Зия-уль-Хаке конституционными поправками власть распускать парламент и правительство, П. Мушарраф провел всеобщие выборы с участием всех партий, в том числе и тех, чьи лидеры, бывшие премьеры Б. Бхутто и Н. Шариф, находились в изгнании за границей. По числу мест партия президента, Пакистанская мусульманская лига (К) (имени М.А. Джинны, которого называют в Пакистане «великим вождем» — Каид-и-азамом), немного опередила ПНП и другую Пакистанскую мусульманскую лигу, признающую лидером Шарифа.
На четвертое место, заняв около 20% мест в нижней палате парламента, вышло объединение 6 исламских партий ММА (Мутта-хида маджлис-е амаль, Единый фронт действия) во главе с Джа-миат-и ислами (ДИ; Исламское общество) и Джамиат-и улама-и ислам (ДУИ; Общество исламских богословов). Исламисты победили в СЗПП и вошли в правительство провинции Белуджистан. Альянс легальной исламской оппозиции двояко относился к военным, критикуя их за проамериканскую политику и одобряя исла-мо-националистические шаги.
С помощью исламистов властям удалось организовать выборы генерала президентом с сохранением за ним главного военного поста. Однако легитимность его правления оспаривалось на том основании, что совмещение официальных должностей не предусмотрено конституцией.
Готовясь к продлению своей власти в преддверие новых парламентских и президентских выборов (спустя положенные по конституции пять лет), П. Мушарраф в марте 2007 г. отправил в отставку главного судью. Тот в ответ инициировал кампанию гражданского неповиновения. В обществе произошел раскол и начался затяжной политический кризис. Несмотря на сопротивление большинства судей и адвокатов, П. Мушаррафа в ноябре утвердили в должности президента на следующие пять лет, но он был вынужден покинуть пост начальника штаба армии.
Состоявшиеся в феврале 2008 г. парламентские выборы принесли успех Пакистанской народной партии, лидер которой Беназир Бхутто незадолго до них погибла в результате теракта на предвыборном митинге. Сложившееся двоевластие завершилось уходом П. Мушаррафа в отставку в августе и избранием овдовевшего мужа Бхутто Асифа Али Зардари новым президентом (президента избирают члены обеих палат федерального парламента и провинциальных законодательных собраний).
Принятая в апреле 2010 г. поправка к конституции лишила институт президентства значительной части полномочий, вернув конституционный строй к модели 1973 г., по которой полнота власти находится в руках премьер-министра. Но ввиду того, что тогдашнее правительство было однопартийное, а ПНП, как и большинство других партий в Пакистане, функционирует во многом как персо-налистская, подчиняющаяся авторитету лидера, у Зардари остались, по сути, главные властные прерогативы.
Что касается военных, то они в какой-то мере скомпрометировали себя участием в борьбе с терроризмом, весьма непопулярной в Пакистане. Главная причина этого в убеждении, что она была нужна, в первую очередь, американцам, а не их стране. При этом большинство населения не одобряет террор. В отличие от части «арабской улицы», в Пакистане не было ликования по поводу совершенных 11 сентября 2001 г. кровавых террористических актов в Нью-Йорке и Вашингтоне. В целом с одобрением было воспринято принятое после них решение военных во главе с П. Мушаррафом отказаться от поддержки режима Талибан, укрывшего у себя организаторов и исполнителей терактов — подпольную организацию Аль-Каида. Раскол мнений по поводу отношения к афганским талибам, несомненно, был, и пролегал, в том числе географически, по границам между горными пуштунскими областями и остальной частью территории.
Весной 2009 г. пакистанская армия развернула наступление на исламских боевиков в горных ущельях и укрытиях полосы независимых пуштунских племен, выбив их из большинства населенных пунктов в долинах и межгорных котловинах. Особый размах одновременно обрели налеты американских беспилотных самолетов, эффективно обстреливающих ракетами окопавшихся в горах боевиков.
На протяжении 2000-х годов Пакистан помогал Западу в борьбе с террором, но действовал с учетом собственных выгод и интересов. С его помощью был обезврежен костяк возглавляемой Усамой бен Ладеном международной террористической организации. Отношение Исламабада к афганским талибам, да и к Аль-Каиде, было по существу двойственным — уверяя американцев во всемерной поддержке, он на деле старался не допустить их полного разгрома. Ликвидация в мае 2011 г. бен Ладена, проживавшего под носом у пакистанских военных в их гарнизонном городе Абботабад, обнажила двойственность пакистанской позиции.
Военный режим Мушаррафа проводил социальную политику, напоминающую курс Айюб Хана. Действуя в духе времени, он предоставил полную свободу прессе, телевидению, Интернету, демонтировал некоторые одиозные законы, введенные при Зия-уль-Хаке, внес законодательные улучшения в положение женщин, стремясь повысить их политическую и социальную роль. При Мушаррафе несколько выросла доля государственных средств, выделяемых на образование и здравоохранение, и уменьшился удельный вес военных расходов. Генерал зарекомендовал себя сторонником модернистской интерпретации ислама, критиком фундаментализма, автором концепции «просвещенной умеренности». Однако дальше слов и небольших подвижек дело не пошло. То же можно сказать и о политике его гражданских преемников, которые вынуждены мириться и часто отступать перед консервативно-исламскими настроениями широких масс.
Макроэкономические показатели в середине 2000-х годов заметно улучшились, но добиться этого удалось в основном за счет благоприятной внешней конъюнктуры — иностранной помощи и денежным переводам от пакистанцев, работающих за рубежом, главным образом в арабских странах Залива, а также в США и Англии. За счет переводов средств пополнились ряды среднего и несколько ниже среднего по доходам населения, вырос совокупный внутренний спрос. Эффект от такого рода «глобализации» начал реально ощущаться даже в пакистанской глубинке.
Разразившийся в 2007—2008 гг. политический кризис свел во многом на нет достижения предшествующих лет. Пакистан вновь испытал бюджетный дефицит, инфляцию, оскудение золотовалютных резервов. Остро ощущалась нехватка электроэнергии.
Ситуация немного улучшилась лишь в 2009 г., после того как армия навела порядок в горном северо-западном ареале, а политической элите удалось сгладить разъедающие ее противоречия. Но летом 2010 г. на Пакистан обрушилось невиданное по масштабу наводнение. Вода вышедшего из берегов Инда и его притоков смывала целые деревни, затапливала города. От наводнения погибли около 2 тыс. и пострадали 20 млн человек. Пакистан преодолел последствия наводнения, но впереди его ждут новые нелегкие испытания. Летом 2011 г. южные районы страны пострадали от нового наводнения.
Таким образом, для политической системы Пакистана характерна господствующая роль вооруженных сил и ее силовых, разведывательных структур. Усеченная, номинальная, по сути, демократия служила чаще всего лишь прикрытием господства военной бюрократии, действующей в тандеме с гражданскими чиновниками. Лидеры политической элиты, как и бюрократии, чаще всего тяготели к авторитарным методам правления.
Унаследовав традиционный строй жизни в сельской местности и ее «продолжении» в виде административно-рыночных по выполняемым функциям городов, пакистанское государство пыталось лишь сгладить отдельные углы архаичности, стремясь не допустить, чтобы они были заметны извне.
Рост пакистанской экономики, хотя и был в абсолютных цифрах значительным, носил по-преимуществу экстенсивный, поверхностный характер. Резко возросшая эксплуатация главных природных ресурсов — плодородия почвы и воды для полива — привели страну на грань социально-экологического кризиса. Количество потребляемой пресной воды в расчете на человека за шесть десятилетий существования Пакистана сократилось с 5 тыс. куб. м до менее 1 тыс. куб. м. Мало того, потепление мирового климата грозит Пакистану серьезными последствиями. Таяние гималайских ледников, от которых питается водная система страны, может привести уже в среднесрочной перспективе к хронической засухе. Ожидаемый рост населения почти до 300 млн человек к 2030 г., наряду с деградацией природной среды, ставит под сомнение экономические, а с ними и политические возможности Пакистана.
Такое чреватое катастрофическими осложнениями будущее является, разумеется, лишь одним из его вариантов. Пакистан имеет немалый потенциал, в частности, анклавы современного эффективного производства и управления. Подобно Индии, в Пакистане получили развитие своеобразные традиции гражданского общества и парламентской демократии. При умеренной и грамотной политике все это способно вывести страну в число уверенно растущих рынков. В этом ей могут помочь успехи мировой экономики знаний и уплотнение информационного и гуманитарного пространства.

1.2. Особенности и проблемы развития.

Этнорегиональные и религиозно-сектантские конфликты в Пакистане*

Конфликты раздирают Пакистан. Они существуют на разной почве, и в отдельные периоды существования страны социальные и политические конфликты различного типа имели решающее значение, проявляясь наиболее выпукло. Конфликт выступает как результат противоречий между группами интересов и имеет мирные, переговорные и вооруженные, насильственные формы проте-кания1. Основной интерес вызывает сегодня последняя форма, так как она связана с терроризмом, внутренним и международным, и опасностями, обусловленными ростом преступности, беззакония и насилия.
На примере Пакистана весьма, кстати, отчетливо видна тенденция нарастания конфликтности в обществе и силовых, насильственных форм ее выражения. На первом этапе своего существования, а Пакистан как независимый доминион в составе Содружества наций (Британского содружества) возник в августе 1947 г., главным был внешний конфликт с образованной тогда же Индией. Уже осенью того года он вылился в военные действия между ними на территории княжества Джамму и Кашмир. Они обострились весной 1948 г. и продолжались вплоть до самого его конца. Однако количество убитых среди военнослужащих обоих государств едва превысило 1 тыс. человек.
Связанным с тем же внешним фактором был и главный конфликт начальных лет — межрелигиозное, межобщинное противостояние, сопутствовавшее разделу колониальной Индии и особенно болезненно проявившееся в Панджабе в 1946 — 1947 гг. и Бенгалии в 1949 — 1950 гг. Общее количество беженцев, главным образом индусов и сикхов, по-кинувших отошедшие к Пакистану районы, и беженцев-мусульман, оставивших индийскую территорию, составило от 12 до 14 млн человек.
*Конфликты на Востоке: Этнические и конфессиональные. Учебник / Под ред. А.Д. Воскресенского. М.: Аспект Пресс, 2008, с. 326—346.
В ходе одного из самых массовых в истории единовременных перемещений людей погибло, по разным оценкам, от 200 тыс. до 1 млн человек. Уровень насилия и жестокости на коммуналистской почве был исключительно высок. Однако этот конфликт нельзя рассматривать как внутрипакистанский, он был завершающим аккордом в межобщинных распрях, потрясавших время от времени колониальную Индию.
Трагические последствия раздела, война в Кашмире, ощущение внешней угрозы со стороны Индии служили на первых порах факторами, способствующими консолидации. Однако становление национально-государственной общности протекало в сложных условиях. Сказывались нехватка финансовых средств для функционирования даже мини-мального государственного аппарата и недостаток квалифицированных кадров для работы в нем. В общественном и хозяйственном отношении Пакистан серьезно отставал от Индии. На момент образования в стране было только два относительно больших города — Карачи, единственный порт в устье Инда, центр провинции Синд, и столица Панджаба Лахор, весьма пострадавший от последствий раздела. Почти половину его жителей составляли индусы и сикхи, среди которых было много владельцев недвижимости, предпринимателей и торговцев, обеспеченных и образованных людей. Все они покинули город, спасаясь от грабежей и насилия.
Помимо Кашмира, острой на первых порах была также ситуация в полосе пуштунских племен, в стране вазиров, где властям Пакистана, как ранее англо-индийским, оказывал сопротивление легендарный духовный и политический предводитель Факир из Ипи.
Смерть «отца-основателя» Пакистана, первого генерал-губернатора доминиона, председателя Всеиндийской (затем Всепакистан-ской) мусульманской лиги М.А. Джинны в сентябре 1948 г. хотя и не поколебала внутреннего спокойствия в стране, однако активизировала силы, выступавшие с конфликтующими между собой программами действий.
Наиболее острым оказался тогда в Пакистане конфликт между политическими и бюрократическими элитами, представляющими разные этнические области и провинции страны. Нужно отметить, что остроту этого конфликта в немалой степени объясняет наследие колониального времени. Дело в том, что политика англичан в последние десятилетия их господства, особенно начиная с реформ Монтегю — Челмсфорда 1919 г., состояла в поощрении идей и практики провинциальной автономии. Именно в провинциях опробовались системы выборов, хотя и не всеобщих, но охватывавших все более широкие слои населения. В значительной мере поэтому политическая жизнь в Индии между двумя мировыми войнами протекала весьма интенсивно в рамках отдельных провинций и в соответствии с распространенными тогда в мире представлениями опиралась на идеи национализма в смысле солидарности на этнической (наличии общих корней) и этнолингвистической основе. Одной из наиболее развитых «наций» в колониальной Индии считалась бенгальская. Область расселения бенгальцев первой попала под господство англичан, с нее началась предпринятая англичанами мо-дернизация культурной и политической жизни индийцев. Бенгальская литература достигла высокого уровня развития уже в конце XIX в., и не случайно в самом начале следующего столетия крупнейший ее представитель Р. Тагор первым из индийцев получил Нобелевскую премию. Неудачный эксперимент вице-короля Керзона по разделу Бенгалии в 1905 г. на две провинции, преимущественно индусскую и мусульманскую, продемонстрировал и силу, и слабость бенгальского национализма, потому как, несмотря на воссоединение провинции в 1911 г., он выявил наличие таких групп интересов в Бенгалии, да и во всей Индии, которые опирались на идеи солидарности на религиозной основе.
Образование Пакистана привело к новому разделу Бенгалии, теперь уже на межгосударственной основе. В провинции Восточная Бенгалия, переименованной в Восточный Пакистан, происходила борьба интересов вокруг двух самоидентификаций — бенгальской и мусульманской.
Их соединение, заметим, в период после окончания Второй мировой войны, позволило бенгальскому отделению Всеиндийской мусульманской лиги стать наиболее сильной провинциальной организацией. Именно в Бенгалии Лига одержала самую убедительную победу на выборах 1946 г. в законодательные собрания провинций, и во многом благодаря этому успеху достигло цели само движение за образование Пакистана.
Несмотря на такой вклад Восточной Бенгалии в общее дело, центр тяжести Пакистана с самого начала сместился в западную часть страны. Там в родном для себя городе Карачи обосновался генерал-губернатор М.А. Джинна и разместились центральные правительственные учреждения. Проблемы Западного Пакистана (Кашмир, полоса пуштунских и белуджских племен) привлекли к себе на первых порах основное внимание. Только зимой 1949 — 1950 гг. волна индусско-мусульманских столкновений, охватившая приграничные области пакистанской и индийской Бенга-лии, а также соседние с последней штаты Индии, заставила пакистанского премьер-министра Лиакат Али Хана вплотную заняться проблемами Восточного Пакистана. В апреле 1950 г. он отправился в Дели, где вместе с премьером Индии Дж. Неру подписал соглашение об урегулировании вопросов, связанных с положением религиозных меньшинств в обоих государствах (так называемый пакт Неру — Лиакат Али).
Этот пакт, между прочим, на время усилил позиции представителей индусской общины в Восточном Пакистане. Численность индусов по переписи 1951 г. составляла 23%, на них приходилось почти 90% недвижимой собственности, включая капитальное оборудование. На их поддержку опирались Национальный конгресс Восточного Пакистана, Объединенная прогрессивная партия, Федерация каст неприкасаемых и другие мелкие организации. Однако дальнейшее обострение конфликтов в экономической области между индусами и мусульманами привело в первой половине 50-х годов XX в. к переводу индусской буржуазией и помещиками средств из Восточного Пакистана в Индию.
Восточнобенгальская, главным образом мусульманская, элита была в то же время недовольна тем скромным, подчиненным местом, которое ей отвели в общепакистанских верхах. Хотя она могла опереться на поддержку большинства населения, основные рычаги власти оказались в руках представителей западной части страны, прежде всего у мусульман, прибывших туда из Индии (их стали с почетом называть мухаджирами, т. е. людьми, совершившими хиджру, переезд в благочестивых, религиозных целей), а также панджабцев из тогдашней провинции Западный Панджаб. Впрочем, нужно иметь в виду отставание от последних элиты вос-точнобенгальских мусульман, как по численности, так и по квалификации, необходимой для управленческо-административной работы. Так, из 95 мусульман, входивших в 1947 г. в состав элитных индийских служб (бюрократических корпораций) и выбравших Пакистан, по меньшей мере треть была панджабцами и только один-два — бенгальцами.
В рядах политиков из Восточной Бенгалии произошло размежевание между группой ашраф (благородных), сплотившейся вокруг второго генерал-губернатора Пакистана, представителя княжеского рода навабов (наместников) Дакки Ходжи Назимуддина, и более демократичной группировкой во главе с А.К. Фазлул Хаком. Одним из главных пунктов расхождений стал вопрос о государственном языке. Первая группа, состоявшая из бенгальцев, в совершенстве владевших также языком урду, исходила из того, что этот язык должен быть единственным государственным языком, так как он является символом Пакистана, знаком принадлежности к «нации» индийских мусульман. Представители второй группировки настаивали на признании бенгальского языка вторым государственным и основным официальным языком в восточной провинции страны.
Волнения на языковой почве охватили города Восточного Пакистана, прежде всего административный центр Дакку, уже в январе 1952 г. Они вызвали первые столкновения между студентами и полицией и первые жертвы. Эти волнения, а также рост левых и националистических настроений привели к резкому падению популярности Мусульманской лиги в Восточном Пакистане. На первых всеобщих выборах в Пакистане, каковыми были выборы 1954 г. в законодательное собрание провинции Восточный Пакистан, Лига, с деятельностью которой была тесно связана вся история борьбы за Пакистан, получила лишь 10 мест из 309.
Поражение потерпела не только группа ашраф, стоявшая во главе Лиги, но и вся политика центральных властей, которая отторгалась политическим классом и населением Восточной Бенга-лии из-за позиции по языковой проблеме, и не только. Неприятие вызывали несправедливость распределения финансовых потоков, ущемление экономических интересов бенгальцев, пренебрежение к ним чиновников, присылаемых из центра, т. е. из западной части страны.
Хотя коалиционное провинциальное правительство во главе с Фазлул Хаком попыталось установить «рабочие отношения» с центром, пойдя на ряд уступок национальному руководству, последнее прибегло к репрессиям и через два месяца после выборов распустило собрание, сместило правительство, опиравшееся на парламентское большинство, и ввело прямое губернаторское правление. Эти действия были своего рода прелюдией к репрессивным действиям 1971 г., положившим конец надеждам на сохранение единства двух частей Пакистана.
Конфликты на межпровинциальной, межэтнической почве не ограничивались противоборством между представителями групп интересов из восточной и западной частей страны. В последней (с 1971 г. это весь Пакистан в нынешних границах) рано проявились размежевания между переселенцами-мухаджирами и «сыновьями земли», а внутри местного по происхождению населения и представляющего его политического класса — между панджабцами, синдха-ми, пуштунами и белуджами. Отражением первого из конфликтов можно в какой-то мере считать убийство в октябре 1951 г. Лиакат Али Хана. Хотя мотивы этого акта не стоят в прямой связи с тем, что убитый премьер, признанный лидер страны после смерти Джинны, происходил из Северной Индии, его уход ознаменовал начало процесса сокращения влияния элиты из числа говорящих на урду му-хаджиров, главным образом бюрократов и технократов. На первые роли стали выдвигаться представители панджабских (тогда — за-паднопанджабских, так как провинция называлась Западный Пан-джаб) семей крупных земельных собственников, называемых часто лендлордами или феодалами. С ними блокировалась часть пуштунской элиты, а в оппозиции оказывались чаще всего выходцы из среды потомственной аристократии Синда и Белуджистана.
Такое размежевание, хотя и не всегда четкое и окончательное, но сохранившееся вплоть до последнего времени, выявилось уже в ходе подготовки и проведения главного акта, призванного дать общественно-политическим верхам страны возможность для укрепления своих позиций. Имеется в виду объединение в 1955 г. всех провинций западной ее части в одну под названием Западный Пакистан. Главным министром новой провинции стал Хан Сахиб, брат известного пуштунского националиста, героя антиколониальной борьбы Абдул Гаффар Хана. На этапе, предшествующем разделу Индии в 1947 г., Хан Сахиб возглавлял правительство Северо-Западной пограничной провинции, будучи одним из руководителей провинциального отделения Индийского национального конгресса. Его переход от оппозиции к сотрудничеству с центром означал подключение влиятельной группы пуштунских политиков из среды относительно некрупных землевладельцев (так называемых «малых ханов») к общепакистанской элите. А основные позиции в ней заняли выходцы из панджабских землевладельческих кланов, главным образом северных и северо-западных областей.
Одновременно с объединением национально-региональных провинций западной части Пакистана произошло и включение в Западный Пакистан 11 полунезависимых княжеств (43% территории, 10% населения). Этот аспект административной реформы был типологически близок к реформе в Индии в 1956 г. по созданию крупных штатов и включению в них штатов, сформированных из бывших княжеств и их союзов. Но в отличие от Индии пакистанская реформа не укрепляла, а нарушала принцип этнолингвистических, национально-региональных образований. К тому же в отмеченном аспекте территориальной консолидации реформа прошла небезболезненно, вызвав, в частности, неудачную попытку крупнейшего белуджского князя, хана Калата, отделиться от Пакистана. Она также способствовала появлению движения за создание провинции для населения, говорящего на языке сирайки, с центром в упраздненном княжестве Бахавалпур на юге Панджаба.
Создание Западного Пакистана предшествовало принятию в начале 1956 г. первой конституции Исламской Республики Пакистана. В ходе ее подготовки правящие круги удовлетворили требование о признании бенгальского языка вторым государственным и предоставили возможность ведущим политикам-бенгальцам (М.А. Богра, Х.Ш. Сухраварди) возглавлять на протяжении ряда лет кабинет министров. В обмен они добились согласия восточнобенгальских политиков на паритет в распределении мест в парламенте между двумя провинциями.
Всеобщие выборы, однако, так и не состоялись. Подготовка к ним увязла в дискуссиях о способах проведения — в Восточном Пакистане настаивали на отказе от куриальной системы (выборы по куриям отдельно для мусульман и немусульман), а в Западном — на ее сохранении. Главное же состояло в усилившейся борьбе в верхах между представителями разных групп интересов, внутреннем кризисе, расколе и переходе в оппозицию правившей до 1956 г. Мусульманской лиги, в правительственной чехарде (за два года сменилось четыре кабинета) и развитии массовых оппозиционных движений леворадикальной и националистической направленности. В этих условиях у представителей гражданской и военной бюрократии, реально управлявших страной, возобладало желание не рисковать. Осуществленный ими осенью 1958 г. конституционный переворот с введением режима военного положения, во главе которого встал главнокомандующий армией М. Айюб Хан, отодвинул проведение выборов на 12 лет.
Прежде чем затрагивать вопрос о конфликтах периода, наступившего после военного переворота, следует вернуться по времени назад, к возникновению трений на религиозно-сектантской почве. Проведенный на конфессиональной основе раздел колониальной Индии не привел к ликвидации религиозных меньшинств в новых независимых государствах. В Индии мусульмане на первых порах составляли 10—11%, а в Пакистане индусы — 14%, причем почти все они проживали в восточной провинции. С течением времени, однако, в Пакистане происходило усиление религиозной однородности, индусы покидали страну, столкнувшись с неудачными попытками сохранить свои экономические позиции и избежать дискриминации на религиозном основании. Вместе с тем противоречия на религиозной или сектантской почве в Восточном Пакистане редко приобретали формы открытого, связанного с насилием политического конфликта.
Иначе обстояло дело в западной части страны. Численность немусульман в ней после обмена населением в 1946 — 1947 гг. сократилась до 2 — 3%. Почти все сикхи и кастовые индусы покинули пакистанские территории. Остались низкокастовые индусы, сосредоточенные главным образом в Верхнем Синде и пограничных с ним районах Белуджистана и Панджаба, а также христиане, по преимуществу католики из числа обращенных миссионерами представителей социально приниженных слоев. Особняком среди масс немусульман стояли парсы-зороастрийцы, входившие в верхи общества (дельцы и предприниматели, лица свободных профессий).
На фоне почти полной религиозной однородности существенными оказались различия среди мусульман по принадлежности к сектам, суфийским орденам, школам богословия и т. п. На передний план в начальные годы вышел вопрос вокруг ахмадийцев, приверженцев учения Мирзы Ахмада Кадиани. Центр активности возникшей в конце XIX в. секты сторонников этого религиозного проповедника после 1947 г. переместился из панджабского местечка Кадиан в Индии в населенный пункт Рабвах близ Лахора. Определенные черты ахмадийского учения сделали его последователей убежденными сторонниками европейского образования и просвещения. Лидеры секты сохраняли лояльность колониальной администрации, а с обретением независимости стали приверженцами проанглийской ориентации во внешней политике страны (к ним принадлежал первый министр иностранных дел Пакистана Чаудхури Зафрулла Хан). Члены секты занимали видное место среди интеллигенции, в частности, ученых и профессуры. Из их среды вышел единственный пакистанский лауреат Нобелевской премии, физик Абдус Салам. Синкретизм и модернизм ахмадийского учения и его прозападные установки резко контрастировали с преобладающим массовым да и элитным религиозно-политическим спектром мнений.
Антиахмадийские выступления, охватившие Панджаб в конце 1952-го — начале 1953 г., стали первым крупным межсектантским конфликтом. Материально достаточно богатая ахмадийская община использовала свои ресурсы для пропаганды доктрины и прозелитизма, а определенные группы интересов среди политиков Панджаба, закрывавших глаза на рост воинственности противников ахмадийцев, способствовали развитию неблагоприятных тенденций. Инициаторами погромов были общественная организация и политическая партия Джамаат-е ислами (ДИ, Исламское общество) и организация ахраров (Маджлис-е ахрар-е ислам, Общество свободных мусульман). В марте 1953 г. власти решили вмешаться и ввели в Лахоре, превращенном в главную арену кровавых разборок и грабежей, военное положение.
Первый случай использования армии для наведения внутреннего порядка принес ожидаемый успех. Волнения прекратились, а инициаторы антиахмадийских акций предстали перед судом. Среди них был духовный и организационный лидер ДИ маулана (ученый богослов) Абул Ала Маудуди. Приговоренный судом к смерти он был вскоре помилован.
Антиахмадийский межсектантский конфликт имел в дальнейшем свое продолжение. Но и в середине 50-х годов XX в. он способствовал важным сдвигам — кристаллизации политической борьбы вокруг двух проектов, светского и религиозного. Именно на этом идеологическом основании базировался раскол, произошедший в рядах правящей Мусульманской лиги, от которой в 1956 г. отпочковалась значительная часть ее лидеров, образовавших Республиканскую партию (РП), занявшую вскоре положение правящей. Оппозиционная к правительству РП Мусульманская лига возглавила объединение религиозных партий Ислам махаз (Исламский фронт) — первое из последующего ряда других подобных коалиций.
В него помимо Лиги вошли ДИ, а также Джамиат-е-улама-е ислам (ДУИ, Сообщество исламских богословов), Низам-е ислам (Исламский порядок) и др.
Правые идейные тенденции в пакистанской и международной политике, в том числе исламский идеологический проект, в конце 1950-х и в 1960-е годы в целом уступали либеральным и левым. В годы военного правления (1958 — 1962) и режима президентской республики, построенной на непрямом (через коллегию выборщиков) избрании президента и парламента (1962—1969), исламская составляющая в официальной идеологии и политике играла существенную, но подспудную, почти незримую роль. Более открыто она использовалась оппозиционными силами. Формально под их давлением стране, которая по конституции 1962 г. стала называться Республика Пакистан, уже в следующем году было возвращено прежнее название — Исламская республика. Происламские силы активно действовали как в Западном, так и в Восточном Пакистане. В восточной провинции они пытались противостоять тенденциям к росту бенгальского национализма, но безуспешно.
Кризис режима непрямой демократии во главе с фельдмаршалом Айюб Ханом привел к его решению об отставке с передачей власти главнокомандующему армией А.М. Яхья Хану. Ввиду того что при этом нарушались конституционные положения, предусматривающие переход президентских полномочий к спикеру парламента, справедливо говорить о втором по счету военном перевороте — марта 1969 г. В целях легитимизации своего правления военные пошли на два популярных шага. Во-первых, отменили решение о создании единой провинции Западный Пакистан и воссоздали четыре прежних провинции в несколько измененных границах, а во-вторых, объявили о проведении всеобщих выборов в центральный парламент и законодательные собрания провинций.
Состоявшиеся осенью 1970 г. первые демократические выборы привели к драматическим последствиям. Кризис, связанный с непримиримыми противоречиями по поводу дележа властных полномочий между политическими силами, одержавшими верх в Восточном и Западном Пакистане, и армией, окончился тем, что восточную провинцию в марте 1971 г. охватило движение за создание страны бенгальцев, Бангладеш. Беспощадная расправа пакистанских властей над восставшими привела к бегству миллионов жителей провинции в Индию, нарастанию напряженности в пакистано-индийских отношениях и войне в ноябре-декабре 1971 г. Она закончилась полным поражением Пакистана и образованием на месте его восточной части Народной Республики Бангладеш.
Пакистан после раскола более чем вдвое уступал прежнему по населению. В то же время он состоял не из двух территориально разорванных частей, а из одной, охватывающей к тому же естественный ареал бассейна реки Инд (Индскую низменность, Панджабскую равнину и прилегающие к ним с запада и северо-запада нагорья и горные системы).
Первый период развития нового Пакистана был отмечен взрывом участия масс в политике. З.А. Бхутто, выдвинутый военно-бюрократической верхушкой на пост президента и главного администратора режима военного положения, был одновременно государственным и политическим деятелем. Выйдя в отставку в 1966 г. с поста министра иностранных дел, Бхутто перешел в оппозицию и возглавил Пакистанскую народную партию. Она добилась наибольшего успеха на выборах в западной части страны, получив около 60% мест. Свойства политика харизматического типа (народного трибуна) облегчили З.А. Бхутто задачу укрепления своей власти в первые месяцы пребывания на посту президента. Проправительственные митинги, организованные в тот период, отличала атмосфера энтузиазма и ожиданий перемен к лучшему. Идя навстречу распространенным тогда левым настроениям, Бхутто провел национализацию более трех десятков крупных частных компаний, укрепив и расширив государственный сектор в экономике. Он также не препятствовал созданию в Северо-Западной пограничной провинции и Белуджистане, где на выборах 1970 г. его партия проиграла, кабинетов министров из членов оппозиционных партий и назначил из их числа губернаторов этих провинций.
В августе 1973 г. парламент принял новую, третью по счету конституцию страны, действующую до сих пор. В соответствии с этой конституцией парламентского (вестминстерского) типа Бхутто занял пост премьер-министра. Однако романтический период его правления к тому времени уже, по существу, завершился. В начале 1973 г. были разогнаны оппозиционные центру администрации двух вышеупомянутых провинций, подавлены несанкционированные выступления рабочих и служащих, восстановлен режим контроля за функционированием всех элементов административной машины (иначе говоря, укреплена «вертикаль власти»).
З.А. Бхутто, подавив возможные очаги сопротивления своему личному господству среди тогдашних руководителей вооруженных сил, а также среди политиков, в том числе из своей партии, установил, по сути, режим личного доминирования. Такое положение дел позволило ему переменить в конъюнктурных целях акценты в идеологическом обосновании политического курса с исламо-со-циалистического на исламофундаменталистский. Первый из них отражал внешнеполитическую ориентацию Пакистана на КНР, а в определенной степени и СССР, второй — соответствовал новым реалиям начала 1970-х, а именно росту в мире экономического и политического значения Саудовской Аравии, Ирана и государств Персидского залива.
Подъем центров финансовой мощи в прилегающем к Пакистану с запада мусульманском регионе оказал значительное воздействие на характер и формы протекания внутренних конфликтов в стране. Возросшее саудовское влияние сказалось на усилении позиций ряда исламских партий и организаций, прежде всего ДИ во главе с А.А. Маудуди. Его труды к тому времени получили немалое признание в арабском мире среди представителей умеренных исламистов (сторонников реформирования государства с целью придания ему черт исламского). ДИ выступила в авангарде движения по борьбе с ересью, в которой была вновь обвинена секта ахмадийцев. Сопротивление последней в изменившихся исторических условиях было скорее формальным. В 1974 г. по инициативе правящей партии парламент принял постановление, относящее секту ахмадия к разряду неисламских.
«Доказанная» ересь (такфир) одной из сект, члены которой считали себя мусульманами, сняло психологические барьеры на пути попыток признания неисламскими других направлений и сект, тем более что в исламе, как известно, нет ортодоксии и секты с одинаковым правом претендуют на звание правоверных. Внутриисламские различия, ранее почти незаметные в общественной жизни, по мере нарастания процессов исламизации стали выступать на передний план.
Правительство З.А. Бхутто не могло не считаться с увеличением богатства и внешнеполитических возможностей исламских нефтедобывающих режимов Ближнего и Среднего Востока. Однако флаг исламизма оказался в Пакистане в руках оппозиции, которая сумела использовать его в период подготовки и проведения вторых всеобщих выборов в марте 1977 г., а также на этапе глубокого кризиса, поразившего страну после объявления итогов. Обвинения в их подтасовке, выдвинутые против правительства и уверенно победившей Пакистанской народной партии, привели к массовым манифестациям в поддержку оппозиционного Пакистанского национального альянса (блока из девяти партий, где наиболее активную роль играли исламисты), акциям гражданского неповиновения, харта-лам (закрытию торговых точек). Стремясь разрядить обстановку и выбить козырь из рук оппозиции, Бхутто объявил о мерах по исла-мизации — запрете азартных игр, закрытии винных магазинов и ночных клубов. Однако было уже поздно. Оппозиция восприняла эти шаги как признание вины. Совершив бескровный переворот в июле 1977 г., военные во главе с генералом М. Зия уль-Хаком прибегли затем к широкой исламизации как средству оправдания, придания черт легитимности своему правлению.
Исламизация позволила военным постепенно отойти от фасадно демократических форм правления в пользу окрашенных в исламские тона авторитарных. Казнь З.А. Бхутто в апреле 1979 г. напугала и обезоружила оппозицию. Осенью того года в условиях международной изоляции режима генерал Зия уль-Хак, провозгласивший себя президентом, объявляет о приостановке действия конституции, отмене выборов, которые до того неоднократно откладывались, запрете партий и политической деятельности. С 1980 г. одновременно с развернувшейся в соседнем Афганистане вооруженной антиправительственной борьбой под флагом священной войны мусульман (джихада) в Пакистане проводят разнообразные меры по исламиза-ции общественной, политической и экономической жизни.
В первой из названных сфер новыми постановлениями была серьезно затронута система образования, от начального до высшего, а также сфера повседневной религиозной практики, культурного досуга и развлечений.
Во второй, политической сфере вместо парламента учреждается исламский консультативный совет при президенте (маджлис-и шура), указами президента помимо военных судов организуется сеть религиозных, шариатских судебных органов (прежде всего для рассмотрения законов и указов на предмет их соответствия предписаниям Корана) и объявляется о введении исламских наказаний. Массовые нарушения прав человека в ходе борьбы с оппозицией учащаются после захвата самолета Пакистанских международных авиалиний в марте 1981 г. организацией Аль-Зульфикар. Ее возглавлял сын казненного З.А. Бхутто Муртаза.
В экономической области Зия уль-Хак действует в соответствии с фундаменталистскими догмами возврата к прежним временам. Это проявилось главным образом в стремлении изменить финансовую систему путем запрета риба (лихвы, ростовщического процента) и введения обязательных для состоятельных мусульман благотворительных налогов — заката (2,5% измеряемого особым образом личного богатства) и ушра (десятины с сельскохозяйственного продукта, на самом деле 5%, двадцатая часть).
Меры по исламизации, создав определенную формальную основу для власти военных, произвели существенный негативный эффект. Помимо «брутализации», ожесточения политической борьбы и атрофии общественной жизни, они самым непосредственным образом сказались на остроте межсектантских противоречий. Прежде всего обострилась проблема шиитов. Представители шиитского меньшинства (15—25% пакистанских мусульман) бурно протестовали против решения властей о введении исламских налогов на том основании, что они не соответствуют их юридическим канонам (фикх-е джафария). На волне протестов появилась партия шиитов Техрик-е нифаз-е фикх-е джафария (Движение за шиитские юридические установления). Массовые выступления шиитов заставили Исламабад пойти им на уступки, освободив от действия универсальной государственной системы сбора и распределения налоговых сумм. Однако победа шиитов вызвала недовольство радикально настроенных суннитов, приверженцев школы деобанди. В Южном Панджабе, в первую очередь в округе Джанг, где шииты исторически владеют крупными земельными поместьями, в начале 1980-х прокатилась волна убийств шиитских лидеров и нападений на их молельные дома (имамбара). Они были организованы деобандским обществом Сипах-е сахаба Пакистан (ССП, Пакистанские воины сподвижники Пророка). Шииты в ответ создали свои боевые организации, в частности Сипах-е Мухаммад (Воины Пророка), и началась длинная череда актов террора и мести. В начале 1990-х от ССП откололась и стала активно действовать против шиитов военизированная группа Лашкар-е Джангви (названа в честь убитого лидера ССП Х.Н. Джангви).
Суннито-шиитские кровавые столкновения стали главным стержнем внутриисламских разборок, явившись по большей части следствием нововведений Зия уль-Хака. Определенную роль сыграли и внешние факторы. Совершенная в Иране в 1978 — 1979 гг. революция, во главе которой стоял имам Хомейни, сделала его имя и идеи весьма популярными среди пакистанских шиитов (тем более что род имама генетически связан с Кашмиром). На Пакистан, кроме того, оказалась спроецированной борьба Ирана и Саудовской Аравии за контроль над радикально настроенными силами во всем обширном регионе от восточного Средиземноморья до внутренней Евразии. Она была особенно острой в годы ирано-иракской войны (1980—1988) и афганского джихада (1979—1992).
Под прямым воздействием исламизации, насаждавшейся Зия уль-Хаком, обострились отношения между двумя направлениями в суннизме, деобанди и барелви. Военные власти и лично генерал-президент были весьма близки к первым, а большинство населения, особенно сельского, традиционно находилось под влиянием мулл и улемов школы барелви. Последние одобряли важную для набожных и неграмотных деревенских жителей практику поклонения гробницам и могилам местных святых, ежегодные празднества в их честь (урсы). Улемы-барелви признавали обычаи и обряды суфиев, а суфийские ордена (чиштия, накшбандия, сухравардия, кадирия и др.) имели много последователей в сельской местности, особенно в провинции Синд. Из-за позиции властей, явно благосклонных к одному из направлений, обострились столкновения интересов между ними. Это вызвало серию нападений, заказных убийств, напряженную борьбу за контроль над мечетями (называемыми масджид) и учебными заведениями, медресе (дин-и-мадарис).
Значительную роль в усилении сектантских конфликтов сыграла прямая и глубокая вовлеченность Пакистана в афганский джихад. Как прифронтовое государство в самой крупной после Вьетнама «войне по доверенности» (т. е. конфликте глобальных держав, действующих через посредников) Пакистан получал большое количество военных, финансовых и технических ресурсов. Близкие к правительству религиозные организации, в первую очередь Джа-маат-е ислами и Джамиат-е улама-е ислам (о них см. выше), были косвенно включены в программы и механизмы распределения средств среди участников джихада, имея среди афганских исламистских партий своих союзников и подопечных. Немалые средства из тех, что предназначались афганцам, оседали в карманах пакистанских кураторов. Почти все боевые организации пакистанского исламорадикализма на более поздних этапах борьбы с правительством в Кабуле и поддерживающей его прямо или косвенно Москвой обзавелись тренировочными лагерями и базами подготовки бойцов-диверсантов на территории либо Афганистана, либо Пакистана, главным образом в полосе проживания горных пуштунских племен.
Весьма существенную роль сыграли при этом такие элементы пакистанской государственной системы, как армия и военная разведка, прежде всего межвойсковая (InterService Intelligence, ISI). Разведывательные органы взяли на себя выполнение функций не только внешней разведки, но и контрразведки, службы национальной безопасности, все более активно втягиваясь в тайное решение внутриполитических споров. По мере расширения сферы ответственности увеличились штаты всесильной ISI — до десятков, а то и сотен тысяч сотрудников (с учетом осведомителей и доносчиков).
Участие Пакистана в афганской войне привело также к усилению роли фундаменталистских партий и организаций, большинство из которых примыкают к деобандской школе богословия. В числе последних оказалась и ваххабитская организация Джамиат-е ахл-е хадис (ДАХ, Сообщество людей предания). То, что по происхождению эта организация не связана напрямую с центрами ваххабизма в Аравии (ее корни уходят в существовавшее в колониальной Индии движение Тарика-и мухаммадиа, т. е. Путь Мухаммада), не помешало ей получать с начала 1980-х существенную моральную и материальную помощь из Саудовской Аравии. Люди предания разделяют с радикалами-деобанди критическое отношение к шиитам, а возникшая в рамках их направления боевая организация Лашкар-е тоиба (Армия чистых) активно проявила себя в 1990-е и начале 2000-х участием в кашмирском джихаде (священной войне мусульман-сепаратистов в индийском штате Джамму и Кашмир).
Гибель диктатора Зия уль-Хака в авиакатастрофе в августе 1988 г. привела к демократизации режима власти, проведению выборов в парламент и победе на них оппозиции в лице Пакистанской народной партии. Правительство возглавила дочь З.А. Бхутто Бе-назир. Однако потеря военными рычагов управления была далеко не полной. Правительство Б. Бхутто смогло стать лишь одним из трех центров силы и влияния. Двумя другими оставались армия и бюрократия, причем от лица последней действовал президент, наделенный в соответствии с 8-й поправкой к конституции значительными полномочиями. Такая сложная конструкция оказалась весьма непрочной. Трижды, в 1990-м, 1993-м и 1997 гг., в Пакистане проходили внеочередные выборы, которые каждый раз заканчивались поражением прежнего правительства и приходом к власти нового. Дважды кабинет министров возглавляла Б. Бхутто (1988 — 1990, 1993 — 1996) и дважды — лидер Пакистанской мусульманской лиги Наваз Шариф (1990—1993, 1997—1999).
Существование такой дефектной, или, по определению О.В. Пле-шова, номинальной демократии сопровождалось сохранением условий для серьезных конфликтов на этнической, религиозной и сектантской почве. Ситуация, естественно, принципиально не изменилась и после нового прихода к власти военных в октябре 1999 г., а также и на этапе, последовавшем за проведением в октябре 2002 г. восьмых парламентских выборов и еще одного преобразования военного режима в военно-гражданский, номинально демократический.
Коснемся межрелигиозных конфликтов на современном отрезке истории Пакистана. Власти при Зия уль-Хаке предприняли шаги, серьезно осложнившие положение меньшинств, к числу которых, помимо индусов, христиан, парсов и др., в 1970-х годах присоединились и ахмадийцы. Принятые в 1983-м и 1990 г. поправки в Закон о святотатстве или богохульстве (Blasphemy Law) предписывают смертную казнь или пожизненное заключение за публичные действия, которые могут быть расценены как оскорбление Святого Пророка. Ахмадийцы, считающие себя мусульманами, были среди первых жертв применения закона.
Другой группой риска оказались христиане. Некоторые из них попадали в тюрьму по обвинению в богохульстве. Особое внимание общественности как в Пакистане, так и за его пределами привлек процесс над двумя панджабскими христианами — Рехматом Маси-хом и его сыном Саламатом. Последнего, неграмотного 14-летнего подростка, суд в начале 1995 г. приговорил к смертной казни. После долгих проволочек приговор был отменен, но в период судебных процессов над христианами на улице был застреляй один из обвиняемых — Манзур Масих.
В 90-е годы и позднее экстремисты не раз проводили операции запугивания против лидеров христианских общин. Новым гонениям христиане подверглись в период проведения антитеррористической кампании после 11 сентября 2001 г. Исламские экстремисты разгромили и подожгли несколько храмов в небольших городах восточной части Панджаба, выступали с провокационными заявлениями против местных христиан как пособников антиталибских сил. Антихристанские акты продолжались и в дальнейшем. В январе 2004 г. в Карачи прогремел мощный взрыв близ Пакистанского библейского общества. Не останавливаясь на положении других религиозных меньшинств, стоит лишь отметить, что в обстановке нетерпимости, сложившейся в период правления Зия уль-Хака и после него, им (за исключением парсов) приходится довольствоваться положением граждан второго сорта. Не имея по конституции права занимать высшие государственные посты, они подвергаются дискриминации при приеме на работу в официальные учреждения. Зия уль-Хак восстановил практику резервирования за религиозными меньшинствами мест в парламенте. Все немусульмане получили 10 из 237 мест.
Наиболее непримиримо среди суннитов к иноверцам относятся улемы-барелви. Созданная ими в 1948 г. партия Джамиат-е ула-ма-е Пакистан (ДУП, Сообщество пакистанских богословов) долгое время была одной из самых популярных среди мухаджиров именно благодаря ревностному отношению к религии, во имя которой эти жители Индии покинули родные места и переселились в Пакистан. В то время как для барелви главным представляется прозелитская деятельность, для улемов-деобанди основной является борьба с ересью, за чистоту ислама. В 1990-е спорадически возникали противоречия между двумя главными школами в пакистанском суннизме. Однако наиболее кровавыми и жестокими по-прежнему были столкновения между суннитами-деобанди и шиитами.
Стычки и акты терроризма происходили главным образом в пяти очагах — пуштунском, в полосе племен (агентство Куррам федерально управляемой территории племен), где шиитским являются племя тури и часть племени оракзаев, панджабском (Джанг, Фей-салабад), северобелуджистанском, где проживают шииты-хазарей-цы (представители той же народности, что населяет центральные районы Афганистана), а также в Лахоре и Карачи, где находятся главные шиитские мечети и медресе и проживает основная часть элиты шиитской общины.
Яркая вспышка суннито-шиитской борьбы пришлась на 1994— 1995 гг. Считается, что она не случайно совпала с острым противостоянием между правительством Б. Бхутто и оппозицией во главе с бывшим премьером Н. Шарифом, так как определенные силы пытались с их помощью в еще большей степени дестабилизировать обстановку. Очередное обострение пришлось на кризисную в экономическом и политическом отношении зиму 1997 — 1998 г. Наиболее драматическим эпизодом было нападение на шиитское кладбище в Лахоре в январе 1998 г. В результате расстрела собравшихся там людей на месте погибли 22 человека и более 50 (в том числе женщины и дети) серьезно пострадали. После этого на несколько дней центральные улицы Лахора перешли под контроль протестующей, разгневанной беспомощностью властей толпы. В ряде мест страны шииты в ответ совершили акты возмездия и сами стали жертвами новых нападений и погромов. По сведениям пакистанской печати, в одной только провинции Панджаб за 1996 — 1998 гг. в сектантских, главным образом суннито-шиитских конфликтах погибли 350 человек, причем 200 человек в одном 1997 г.
С приходом военных к власти осенью 1999 г. страсти несколько улеглись. Но летом 2003 г. в Кветте, главном городе провинции Белуджистан, неизвестные расстреляли 12 молодых шиитов-хазарей-цев, проходивших подготовку для службы в местной полиции. И это был не единственный случай выпадов против хазарейцев. В апреле 2004 г. в результате теракта, совершенного близ наиболее крупного деобандского центра обучения в Карачи и мечети Джамиа Бинора, погибли 10 и были ранены 40 человек. Последовавшие вслед за тем беспорядки в городе привели к гибели более 60 человек. Стоит заметить, что группой риска в связи с суннито-шиитским конфликтом оказались иранцы. Еще в 1990 г. в Лахоре произошло убийство генерального консула Ирана. В начале 1997 г. в другом панджабском городе, Мултане, убивают консула из этой страны и еще пятерых сотрудников консульства. Это вызвало острую реакцию протеста со стороны Тегерана, совпавшую по времени с усилением борьбы за влияние между двумя государствами в Афганистане. В 1998-м и 1999 г. одновременно с расправами талибов над афганскими шиитами участились нападения на иранцев в Пакистане.
Весь период обострения межсектантских отношений, особенно текущий этап, с конца 90-х, отмечен чередой убийств видных суннитских и шиитских религиозно-политических деятелей. В 1998 г. в Карачи был убит один из наиболее влиятельных представителей улемов-деобанди, наставник многих видных пакистанских и афганских радикалов (в том числе лидеров движения Талибан) маулана Юсуф Бинори. Вслед за этим последовали убийства богословов из числа шиитов и улемов-барелви.
Среди других расправ над политическими деятелями выделяются произошедшие уже после подключения Пакистана к международной антитеррористической кампании убийства одиозного руководителя Лашкар-е Джангви Риаза Басра (май 2002 г.), другого крупного суннито-деобандского радикала, лидера Сипах-е сахаба Азама Тарика, успевшего, кстати, стать сенатором (октябрь 2003 г.), лидера организации суннитов-барелви Сунни техрик (Суннитское движение) Салима аль-Кадри (ноябрь 2003 г.), деобандского духовного лидера, шейха-уль-хадиса, знатока священного предания, мечети Джамиа Бинориа в Карачи Муфти Шамзаи (май 2004 г.) и др.
Наряду с сектантскими и религиозными конфликтами продолжали периодически обостряться в 1990-х — начале 2000-х и межэтнические столкновения. Причем политизация последних была и более явной, и более существенной. Как и на начальных исторических этапах, этнический фактор остается главным индикатором и дифференцирующим признаком существующих в Пакистане теневых, неассоциированных групп интересов2. Причем эти группы пронизывают прежде всего высшие, элитные слои. В борьбе между ними, включающей, впрочем, и компромисс, и тактическое согласие, складывается равнодействующая политики правящих кругов по ряду вопросов.
Межэтнические разногласия и социальные конфликты на этой основе не ограничиваются борьбой в верхах. Они нередко затрагивают средние слои (торговцев и служащих) и низшие, пролетарские и люмпенские массы. При этом конфликт с участием широких слоев зачастую формируется и используется верхушкой общества, причем нередко через специальные государственные структуры, в том числе упомянутую выше военную, а также гражданскую разведку (Intelligence Bureau, IB), подчиненную министерству внутренних дел.
Из-за тенденции к изменению форм протекания конфликтов, от преимущественно мирных к силовым террористическим действиям, поменялся и способ манипулирования массами. Как правило, только отдельные их представители мобилизуются для участия в них. Впрочем, массовые мирные и полумирные выступления сохраняют определенное значение, в первую очередь в конфликтах интересов на этнорегиональной почве.
Как уже отмечалось, в Пакистане насчитывается пять-шесть основных этнических общностей, представители которых пополняют ряды партий и организаций этно(суб)националистического толка. Наиболее известной среди них является образованная в 1984 г. Му-хаджир кауми махаз (МКМ, Национальный фронт мухаджиров». Партия, возглавляемая харизматическим лидером А. Хусейном, добилась полной электоральной поддержки урдуязычного населения Карачи на всех выборах, проводившихся с 1988-го по 2002 г. в центральный и провинциальные парламенты. При этом лидер партии с 1990 г. скрывается от пакистанского правосудия в Лондоне и оттуда руководит действиями своих сторонников. МКМ требует признания мухаджиров пятой национальностью Пакистана (наряду с панджабцами, синдхами, пуштунами и белуджами) и выделения городского Синда в отдельную провинцию. Из-за этого у партии сложились остроконфликтные отношения с Пакистанской народной партией Б. Бхутто, опирающейся на поддержку синдхов и сельского Синда. В 1990 г. имели место первые кровавые столкновения между мухаджирами и синдхами. В 1991 — 1992 гг. Карачи охватили стычки и погромы, причем беспорядки затронули наряду с синдхами и прочих немухаджиров, населяющих многомиллионный город, т. е. главным образом пуштунов (их около 1 млн чел.) и панджабцев. Масла в огонь подлил раскол в рядах МКМ, вызвавший братоубийственную войну между основной группой А. Хусейна и отколовшейся МКМ (X) (хакики— «подлинная»). Для наведения порядка в город были введены войска.
Еще более острые формы противостояние приняло в 1994— 1995 гг. Волнения охватили Карачи, другие города Синда, перекинулись на его сельскую местность и другие провинции. В мае-июне 1995 г. отдельные районы Карачи превратились в арену настоящей гражданской войны. Потери за неполные два года превысили 2 тыс. человек. Столкновения привели к большому материальному ущербу. Вновь введенная в город армия объявила некоторые его районы запретными для посещения не проживающими там людьми (no go zone).
Помимо мухаджиров на статус отдельной национальности (пятой или шестой) претендуют некоторые жители южных и юго-западных округов Панджаба, говорящие на языке сирайки. Возникшее еще в 1960-х (об этом см. выше) верхушечное движение за образование провинции Сирайки (Сирайки суба) не добилось больших успехов, но и не сошло на нет. Его подогревают социально-экономическая отсталость южной части самой населенной провинции и заметная культурная обособленность. Вместе с тем к прямому вооруженному конфликту движение сирайки пока не привело.
Более острые формы на протяжении всего периода существования Пакистана имело национальное движение белуджей. Вооруженные столкновения в Белуджистане между повстанцами из крупнейших белуджских и брагуйских племен (марри, бугти, мен-гал и др.) имели место в конце 1950-х — начале 1960-х. Военные действия в провинции, главным образом в «стране марри», велись в 1974 — 1977 гг. Ситуация в Белуджистане вновь обострилась после длительного перерыва с 2003 г.
В основе противоречий на этот раз оказался экономический вопрос. В зоне расселения белуджских племен, главным образом племени бугти, находятся основные из разрабатываемых в стране месторождений природного газа. Среди белуджей распространено мнение, что центральные власти не используют природные богатства для нужд региона, допуская тем самым его дискриминацию. Имеются и другие причины, которые позволяют оппозиционно настроенным силам в провинции обвинять Исламабад в пренебрежении интересами и потребностями местного населения. Более трех лет в Белуджистане идет подлинная война между повстанцами и армейскими подразделениями. Террористические акты, главным образом выведение из строя газопроводов и ракетные обстрелы армейских баз, вызывают ответные карательные акции. В результате одной из них в августе 2006 г. погиб сардар (наследственный глава) племени бугти видный политический деятель, бывший губернатор Белуджистана 79-летний Акбар Хан Бугти. Его смерть привела к волнениям и акциям протеста.
В заключение нужно подчеркнуть, что в главе рассмотрены далеко не все конфликты на этнорегиональной и религиозно-сектантской почве. Страну характеризует многообразие, которое с большим трудом складывается в единство. Виной тому, по-видимому, неравномерность экономического и социального развития, общий его невысокий уровень, а также особенности политической культуры и политической системы.
После изменений во внешней политике Пакистана, вызванных событиями 11 сентября 2001 г., ситуация в стране, долгое время остававшаяся критической, стала улучшаться. Опираясь на внешнюю поддержку и одобрение большинства граждан страны, военные власти во главе с президентом генералом П. Мушаррафом укрепили правопорядок, проведя серию акций, направленных против религиозных экстремистов и членов различных террористических формирований. Был в значительной степени восстановлен демократический фасад политического режима, улучшились основные макроэкономические показатели.
Однако какие-либо серьезные структурные реформы властями не проводятся. Пакистанский государственный корабль держится на прежних якорях внешней помощи. Его отличает неизменность правящей элиты, состоящей в основном из землевладельческой по происхождению аристократии. Неизменна по сути и политико-государственная система, основу которой составляют армия и превратившееся чуть ли не в самостоятельную силу военно-разведывательное сообщество. Элементом системы остаются клерикальные исламистские круги. Связанные с этими и другими факторами консерватизм политического строя и косность общества (эффективная грамотность взрослого населения в стране не перевышает 40%) часто вызывают к жизни демонов конфликтов, которые, видимо, продолжат терзать Пакистан, непосредственно отражаясь и на положении в соседних странах.

Примечания

1 См., напр.: Дмитриев А., Кудрявцев В., Кудрявцев С. Введение в общую теорию конфликтов. М., 1993; Социальная конфликтология. М., 2002. В этих и других работах социальный конфликт трактуется как предельный случай обострения противоречий и столкновения различных групп, общностей. Политический конфликт переводит социальный в иную плоскость, делая его частью фунцкионирования политической системы.
2 Их характеристику см.: Алмонд Г., Пауэлл Дж., Стром К., Дантон Р. Сравнительная политология сегодня: Мировой обзор. М., 2002. С. 131 — 132.

Завернутый в покрывало пакистанский мальчик у перевала Каяк в Пакистане. Перевал Каяк, находящийся на высоте 2290 метров, - одно из главных соединений Пакистана с Афганистаном. (AP Photo/Anja Niedringhaus)

Пакистан: судьба идеологического государства*

Судьба Пакистана вызывает ныне повышенное внимание. Это одно из крупнейших по населению государств c числом жителей более 175 млн человек. Занимая по демографическому показателю шестое место в мире, страна к 2020 г. должна перейти на пятое, а затем и четвертое место, после Китая. Индии и США. В то же время, быстро растущее население «умещается» на площади всего в 800 тыс. кв. км. В отличие от Индии, где обрабатываемая земля превышает 60% общей территории, в Пакистане горы и пустыни делают непригодными для земледелия около двух третей площади. По доле пахотной земли (35%) Пакистан немного уступает даже соседнему Ирану (37%) с его 70 млн жителей1. К тому же, все более сказывается нехватка воды для искусственного орошения, от которого зависит 80% урожая. В расчете на душу населения наличие пресноводных ресурсов в годовом исчислении за последние 50 лет сократилось в пять раз, уже сегодня приблизившись к критическому уровню в 1000 кубометров2.
Понятно, что мировое общественное мнение обеспокоено не только этой тревожной ситуацией, но и тем, что она сложилась в государстве без глубоких исторических традиций, внутренне недостаточно прочном, расположенном на стыке трех современных геополитических регионов — Южной, Центральной и Западной Азии. Пакистан давно уже находится в непосредственном и тесном контакте с одной из главных болевых точек мира — Афганистаном — и сталкивается с серьезным вызовом со стороны крайних исламистских сил. Ассоциируемые с Пакистаном проблемы безопасности осложняются из-за того, что он обладает прошедшим испытания ядерным оружием и ракетными средствами его доставки.
*Вестник Московского Университета. Серия 25. Международные отношения и мировая политика / Гл. ред. А.А. Кокошин. 2010. Апрель-июнь. № 2, с. 48—65. Статья приводится в авторской редакции.
Через эту страну пролегают пути транспортировки наркотиков из Афганистана, где производится сегодня свыше 90% мирового героина.
Находясь как государство в эпицентре борьбы с международным терроризмом, Пакистан сам является почвой, на которой процветает питающий его религиозный экстремизм. На протяжении последних двух-трех лет страна пребывает в состоянии острого внутриполитического кризиса. Его осложняет ситуация в экономической области и в сфере безопасности. Особенно тяжелым выглядит положение на северо-западе страны, в горном массиве на границе с Афганистаном. Там государство временами теряет контроль и вынуждено восстанавливать его с помощью армии.
Вместе с тем, Пакистан далеко не обделен ни природными ресурсами, ни накопленными богатствами, ни современной научно-технической базой. По уровню душевого дохода Пакистан в несколько раз превосходит соседний Афганистан, а также такие государства Южной Азии, как Непал и Бутан, и лишь немного уступает Индии. Достаточно заметен прогресс страны и в политико-культурной области, но противоречия и конфликты раздирают общество, делая его неуверенным в себе, склонным к фатализму и саморефлексии.
Оттого так остро стоит в случае с Пакистаном вопрос о том, считать ли его провальным, несостоявшимся государством (failed state) или оно все-таки «состоялось», будет развиваться и впредь, превратившись в одно из крупных не только по населению, но и по агрегатным экономическим показателям и весу в региональной и мировой политике. Другой вариант его эволюции — превращение в оплот джихадизма, в эпицентр его распространения по всему исламскому Востоку.

Юная индуска прикрывает лицо, прибыв в храм Шри Хингладж Мата во время паломничества в пакистанскую провинцию Белуджистан. Тысячи пакистанцев и индийцев приняли участие в ежегодном четырехдневном паломничестве в храм, глубоко почитаемый индусами. (Reuters/Akhtar Soomro)

От постколониалъного государства к идеологическому

Пакистан поначалу был типичен для новых государств, возникших после окончания Второй мировой войны в результате освобождения от зависимости классического для колониализма заморского (территориально дезинтегрированного) образца. Главными виновниками его появления на «политический свет» можно считать три фактора — социальный, политический и личностной, а именно: обострение коммуналистских антагонизмов в Британской Индии в период между мировыми войнами ХХ века; усиление взаимной отчужденности политических элит из разных религиозных общин накануне, во время и по окончании войны; твердость характера и политическая энергия лидера индийских мусульман Мухаммада Али Джинны3.
Хотя страна, как принято утверждать, была образована по конфессиональному признаку, идея М.А. Джинны не состояла в создании исламского государства. Секулярист и англофил, только ближе к концу жизни ощутивший всю значимость принадлежности к общности мусульман, «отец-основатель» нового государства ставил перед собой иную задачу — защитить мусульман Индии, менее сильную часть ее населения, от неминуемого, как он считал, после ухода англичан притеснения со стороны более искушенных и богатых индусов и сикхов.
Пакистанский доминион, образованный в 1947 г. как единство двух территорий, к западу и востоку от Индии, поначалу не отличался от нее по характеру и принципам государственного устройства. Обе страны унаследовали основные черты колониальной политико-юридической системы и приступили к постепенному ее преобразованию.
В принятой Учредительным собранием в 1949 г. (уже после смерти Джинны 11 сентября 1948 г.) «Резолюции о целях», ставшей декларацией об основах конституционного устройства, было зафиксировано особое представление мусульман о характере государства, прописан постулат о зависимости власти от воли Аллаха. Исламские положения остро критиковались членами собрания из числа немусульман, представлявшими главным образом «восточное крыло» государства, и послужили первым шагом на пути создания религиозно-идеологического государства4.
Понятие идеологического государства часто ассоциируется с именем французского философа — неомарксиста Л. Альтюссера, хотя он свое время (в 1960 — 70-х годах) выдвинул концепцию идеологических государственных аппаратов (инструментов) в их отличии от собственно репрессивных в условиях классового, буржуазного строя5. Выходя за рамки марксистских подходов, стоит отметить особую значимость идеационных ценностей («мягкой власти»), как и влияние «обрученных» с ними социально-профессиональных групп, в любом государстве по мере увеличения его институциональных размеров. Интересно также, что, оперируя европейским материалом, Альтюссер придает важнейшее значение религии и христианской идеологии.
Постепенному превращению Пакистана в идеологическое государство способствовали отъезд значительной части богатых, влиятельных и образованных индусов из пакистанской Восточной Бенгалии в Индию. В результате этих процессов представленность немусульман в законодательных органах Пакистана заметно сократилась, что облегчило появление в 1953 году в ходе обсуждения проекта Конституции и нового названия страны — Исламская рес-публика6.
Принятая в 1956 г. Конституция не только провозглашала создание исламской по названию республики (впервые в мировой истории), но и содержала ряд законодательных установлений, ставивших мусульман в особое, политически привилегированное положение. Только мусульманин, в частности, мог занимать пост президента, важной целью внешней политики провозглашалось содействие единству мусульманских стран, государству вменялось в обязанность способствовать религиозному образованию мусульман и отправлению ими религиозного культа. По мнению Ю.В. Ганков-ского и В.Н. Москаленко, все это, по сути, превращало ислам в государственную религию, несмотря на провозглашенную в конституции свободу вероисповедания7.
После преодоления психологической травмы тяжелейшей Второй мировой войны в мире распространилось ощущение наступившей эры материального прогресса и благополучия, а популярность религиозных представлений уменьшилась. В Пакистане это особенно проявилось после военного переворота 1958 г. Прозападный режим во главе с президентом М. Айюб Ханом отличался заметным либерализмом в религиозных вопросах. В 1961 г. президент издает Указ, предоставляющий женщинам более широкие права в делах о наследовании и разводе, в 1962 г. принимается новая конституция Республики Пакистан. Однако и в этой конституции не обходится без происламской преамбулы (текста «Резолюции о целях»).
Хотя режим Айюб Хана был светским, причем прежде всего в расчете на внешних покровителей8, он нуждался в исламских скрепах уже потому, что слишком далеки были друг от друга по самоидентификации жители двух территориальных кусков страны. Велико было к тому же давление религиозных кругов. Не случайно собравшийся на свою первую сессию парламент, избранный в соответствии с Конституцией 1962 г. непрямым путем, незамедлительно принял решение о возвращении государству его прежнего названия Исламская Республика Пакистан9.
Произошедшее в конце 1971 г. отделение восточной части страны от западной усилило в Пакистане позиции традиционалистов от ислама. Этому же способствовал начавшийся тогда подъем мирового религиозного самосознания, охвативший в первую очередь исламский ареал. Немалую роль в «реванше бога», сыграло, как известно, резкое увеличение нефтяной ренты, получаемой монархиями Персидского залива, в первую очередь Саудовской Аравией. Ориентация на них стала естественной для Пакистана, чье геополитическое положение после отделения Бангладеш существенно изменилось — из страны, замкнутой на регион Южной Азии, он превратился в геополитически открытый, «стыковой» с выходами на Ближний Восток, в Китай, Центральную и Западную Азию.
Первые шаги к преобразованию Пакистана во вполне идеологическое, исламское государство были сделаны в 1970-х годах при таком, казалось бы, светском правителе, как Зульфикар Али Бхутто. Принятая в 1973 г. и действующая до сего времени конституция открыто провозглашает ислам государственной религией, допускает руководство страной лишь представителями этой религии, обязывает государство помогать верующим мусульманам в отправлении культа и углублении своих религиозных знаний. Среди немалого числа исламских положений значится и международно — политическая задача укрепления «братских» отношений с другими мусульманскими странами10.
Крупной вехой на пути утверждения исламской идентичности «нового» Пакистана стало проведение в 1974 г. Исламского саммита, второго после конференции мусульманских лидеров в Марокко в 1969 г. Он укрепил незадолго до того появившуюся Организацию Исламской конференции (ОИК). Под давлением ортодоксальных кругов в Пакистане начались преобразования происламского толка. Секта ахмадийя, основатель которой отказался от принципа конечности цепи пророков (кхатм ал-анбийа), по принятому в 1974 г. закону была провозглашена неисламской. В условиях политического кризиса 1977 г. Бхутто ввел ряд других мер — запрет на азартные игры, продажу алкоголя и т. п.

Представитель войск, занятых в операциях по борьбе с талибами, на месте взрыва придорожного фугаса на окраине Пешавара. (AP Photo/Mohammad Sajjad)

От идеологического государства к расхитительскому

Завершил процесс превращения Пакистана в исламское по господствующей идеологии генерал М. Зия уль-Хака, совершивший в июле 1977 г. государственный переворот. Исламизация стала главным способом легитимизации новой власти. После казни весьма популярного З.А. Бхутто в апреле 1979 г. Зия-уль-Хак осенью того года пошел на демонтаж парламентской системы правления. Он отказался от проведения выборов, запретил партии, ввел ограничения на политическую деятельность. В начале 80-х годов были введены исламские налоги (закат и утр), запрещено взимание процента (риба), госчиновникам отвели места для обязательных молитв, в университетах и других высших учебных заведениях вводилось изучение «исламских наук». Образованные в рамках судебной системы шариатские суды начали применять исламские наказания (худуд), устраивались публичные бичевания, в том числе женщин по обвинению в прелюбодеянии. Права женщин при Зия уль-Хаке систематически игнорировались, и гендерная проблема стала зияющей раной11.
Расправа с противниками режима, «брутализация» политики под флагом ислама трансформировало государство не только в идеологическое, но и тотально-репрессивное. Однако тоталитарности власти препятствовала экономическая зависимость от Запада, встроенность в международную систему на правах подчиненного игрока. Поддержав диктатора в интересах борьбы с «мировым коммунизмом» в соседнем Афганистане, Запад в лице США заставил руководство Пакистана смягчить формы подавления политической оппозиции. После значительного срока, проведенного в тюрьме, на свободу была отпущена и выехала за рубеж дочь З.А. Бхутто Бена-зир, фактически возглавившая после смерти отца созданную им в 1967 г. Пакистанскую народную партию (ПНП).
«Исламизация сверху» кардинально изменила культуру и государства, и общества, уничтожив в последнем остатки синкретизма (сочетание традиций, влияние индуизма, часто не вполне осознаваемое, на бытовом уровне12. И хотя военные, в конечном счете отказались от опоры на происламские партии (в 1978 — 1979 гг. они предоставляли им места в правительстве), в основе их действий лежала идеологическая программа религиозно-ортодоксальных сил. В результате отсылающая к фундаментальным религиозным принципам теория известного богослова А.А. Маудуди и практика основанного им Исламского общества (Джамаат-е ислами) и ряда других организаций, примыкающих к деобандской школе ортодоксального суннизма, потеснила позиции так называемого народного, низового ислама, а также влиятельных суфийских орденов.
Исламские реформы Зия уль-Хака, помимо этого, привели к серьезному обострению противоречий между суннитами и шиитами. По числу шиитов Пакистан уступает лишь Ирану, где тогда же происходил похожий «исламский ренессанс». Вдохновленные примером Ирана, пакистанские шииты выступили против суннитских нововведений военных властей. В стране возникли оппозиционные шиитские партии и организации, прошли массовые манифестации протеста13.
С середины 1980-х годов участились случаи кровавых столкновений представителей суннитских и шиитских молодежных организаций, которые становились все более «боевыми». Этому в большой степени способствовала война в Афганистане, развернувшаяся по другую сторону от северо-западной пакистанской границы. Она сделала более доступным и дешевым стрелковое оружие, прежде всего автоматы Калашникова советского и китайского производства и их пакистанские имитации14.
Афганская война способствовала превращению исламского идеологического государства в расхитительское или хищническое (predatory). Согласно концепции известного американского историка Ч. Тилли, государства в Европе в начале Нового времени создавались и укреплялись в условиях постоянных войн и насилия, и поступали как хищники, пользовавшиеся правами узаконенного насилия для рэкета — деньги в обмен на безопасность15. Это понятие в последнее время применяется и в отношении ряда совремепн-ных государств, в том числе Пакистана16 .
Под воздействием афганской войны в Пакистан хлынул поток афганских беженцев, главным образом пуштунов из южных и восточных провинций. Лагеря беженцев, образовавшиеся в соседних с афганскими районах провинции Белуджистан и Северо-Западной пограничной провинции (СЗПП), а также на Территории племен федерального управления (ТПФУ), обустраивались в основном за счет международной благотворительной помощи, которая в значительной степени расхищалась чиновниками пакистанского госаппарата. Сходное воздействие имели поставки военных грузов.
Оседавшие в карманах чиновников средства пускались в оборот, так или иначе связанный с войной (джихадом). Они шли на создание сети религиозных школ и семинарий, строительство новых мечетей, религиозно-благотворительных фондов и т. п. Незаконные средства наращивалась за счет наркоторговли, контрабанды оружия и товаров широкого потребления, а также скрытых от налогообложения строительно-подрядных работ. В зоне племен «расцвели» рыночные центры (Бара, Ландикотал и др.), где продавались ввозившиеся в Пакистан беспошлинно под видом реэкспорта в Афганистан, товары длительного пользования. Метастазы подпольной, «черной» экономики захватили крупнейший город-порт страны Карачи и главные торгово-транспортные пункты, ведущие от него в Кветту (столицу Белуджистана), Лахор (Панджаба) и Пешавар (СЗПП). Контроль за незаконной торговлей, а заодно и перевозкой обычных грузов, в том числе военных, перешел по большей части в руки пуштунской и афганской мафии17 .
По свидетельству ряда журналистов-расследователей, черная (антиобщественная) и серая (укрытая от казны) экономическая деятельность разрослась многократно, и ее обороты по стоимости приблизились к половине официального ВВП. Идеологическое государство оказалось во власти коррупции, она проникла в его поры и разлагающе действовала на качество управления.
Смена военного правления в 1988 г. после гибели Зия-уль-Хака в авиакатастрофе, (она была, по всей видимости, результатом диверсии) на гражданское, формально демократическое, не затормозила процесс разложения государства и превращения его в хищнически-расхитительское. Участие Пакистана в междоусобной афганской войне продолжалось. Изменение общей международной обстановки привело весной 1992 г. к победе муджахедов над «коммунистами». Но победители не смогли договориться между собой. Пакистанская армия и военная разведка пытались помирить афганские группировки, но тщетно.
C 1991 г. военно-экономическая помощь США Пакистану прекратилась. Президент США не смог подтвердить, что Пакистан не ведет разработок ядерного оружия, т. е. не нарушает поправок Сай-мингтона-Гленна и Пресслера, принятые в 1976—1977 и 1985 гг.18 Это вызвало ожесточенную схватку за оставшиеся ресурсы. Острие борьбы под национально-исламистскими лозунгами на время переместилось из Афганистана в индийский Кашмир. Там в начале 1990 г. вспыхнул мятеж, подавленный властями весьма жестко. Острое противостояние в Кашмире, затянулось и привело к десяткам тысяч жертв. При этом Пакистан, по существу, вел там непрямую (через агентов) войну вплоть до 2003 г.
Не прекращалась и вовлеченность пакистанских структур в афганские дела. Министерство внутренних дел, имеющее полувоенные формирования, и Межвойсковая разведка (ISI) сыграли активную роль в создании первых отрядов талибов, молодых афганцев, учащихся религиозных школ в лагерях беженцев. В дальнейшем, особенно после того как в 1996 г. бойцы афганского движения Талибан взяли Кабул, произошло охлаждение отношений между ними и их пакистанскими покровителями. Пакистан не получил каких-либо выгод для себя. Новая власть отказалась, в частности, признать в качества официальной фактическую границу между двумя государствами, проходящую по так называемой «линии Дюранда». Более того, в лице талибского Афганистана Пакистан получил беспокойного соседа, откуда исходили угрозы для его северо-западных гра-ниц19. Столь же разочарованным был Вашингтон, где надеялись на нормализацию обстановки при власти талибов и осуществление проектов по транспортировке нефти через афганскую территорию20 .
После 1996 г. главное значение для талибов приобрела их тесная связь с арабской по составу экстремистской организацией Аль-Каи-да. Перебравшийся в 1996 г. в Афганистан из Судана ее лидер Усама бен Ладен организовал лагеря подготовки бойцов-джихадистов в зоне афгано-пакистанского пограничья (прежде всего в горном массиве Тора-Бора) и там в феврале 1998 г. объявил о создании антизападного фронта подпольной борьбы. Ее результатом стали взрывы у зданий американских посольств в Восточной Африке летом 1998 г., а ответом бомбовые атаки дальней авиации США на лагеря Аль-Каиды в Афганистане.
Атаки с воздуха не принесли того результата, на который были рассчитаны — ни бен Ладен, ни другие руководители международной джихадистской организации не пострадали, но некоторое число боевиков, в том числе и пакистанцев, были убиты и ранены. Между тем, опасность, исходившая от Аль-Каиды не была мифической. По некоторым сведениям в ее лагерях подготовки диверсантов за 1996 — 2001 гг. прошло обучение около 30 тыс. человек со всех концов света21 .
Террористические атаки 11 сентября 2001 г. привели к безоговорочному переходу правительства генерала Первеза Мушаррафа (пришел к власти в результате переворота в октябре 1999 г.) на сторону коалиции из войск США и Англии, которая неожиданно быстро, менее чем за два месяца, разгромила основные силы талибов.
Между тем, тайная роль пакистанских спецслужб в Кашмире и Афганистане «освящалась» одним джихадистским знаменем и способствовала укоренению в стране исламистской инфраструктуры. Та в свою очередь усиливала этнополитические и религиозно-политические трения и коллизии, служила питательной средой для непотизма и коррупции, разбоя, вымогательств и других проявлений криминальной субкультуры.
Крупнейший город Пакистана, Карачи, на долгие годы превратился в арену вооруженной борьбы. Между 1994 и 2001 гг. там было убито около 4 тыс. человек. Крайне неблагополучной оставалась ситуация и в провинции Панджаб22 .
С упомянутым выше приходом к власти военных в 1999 г. страсти несколько улеглись. Но летом 2003 г. в Кветте, главном городе провинции Белуджистан, неизвестные расстреляли 12 молодых шиитов-хазарейцев, проходивших подготовку для службы в местной полиции. И это был не единственный случай выпалов против хазарейцев, основная масса которых населяет центральные районы Афганистана.
В короткий период времени после кризиса в пакистано-индий-ских отношениях, связанного с нападением террористов на здание парламента в Нью-Дели 13 декабря 2001 г., и его смягчения, благодаря запрету на исламистские партии и организации, введенного вслед за речью главы пакистанского государства 12 января следующего года складывалось впечатление, что Пакистан всерьез намерен бороться с угрозами религиозного экстремизма. Однако уже к марту-апрелю иллюзии рассеялись арестованные и посаженные под домашний арест лидеры исламистских организаций были выпущены на свободу, им дали возможность реорганизоваться. Референдум по избранию Мушаррафа президентом, организованный в апреле, показал, что генерал мало отличается от предшественников во власти и идет на повторение их ходов23.
Грубая подтасовка результатов референдума, принятие в августе Указа о рамках законности, содержащий 17-ю поправку к конституции, и проведение выборов в парламент в октябре 2002 г. были отмечены печатью цинизма и безразличия к общественному мнению. Более того, армия и военная разведка помогли происламскому Объединенному фронту действий (Муттахида маджлис-е амал) показать высокий результат (почти 20% мест в федеральном парламенте). В пуштунской Северо-Западной пограничной провинции ОФД получил большинство и сформировал правительство. В соседнем Белуджистане представители Фронта фактически возглавили коалиционный кабинет. При «легальных исламистах», находившихся у власти в СЗПП и Белуджистане до 2007 г., экономика запада и северо-запада страны пришла в сильный упадок, произошло усиление организованной преступности, контрабанды, торговли наркотиками.
На положении в провинциях сказывались не только «заметённое под ковер» неблагополучие в Пакистане, но и ситуация в Афганистане. Большую долю ответственности за «нисхождение в хаос» всего афгано — пакистанского ареала несут американцы. Их действия в Афганистане после победы над талибами многие обозреватели и аналитики рассматривают как цепь крупных просчетов и ошибок. Министерство обороны США и ЦРУ не оказали достаточной помощи центральному правительству в Кабуле, а решили опереться на полевых командиров («warlords»). Такие действия, по сути, возродили сложившуюся в период между 1992 и 1996 гг. фрагментацию Афганистана на ряд областей, где всесильными оказались предводители и верхушка местных вооруженных формирований, «военные лорды»24 .
Кроме того, американцам не удалось предотвратить перемещение талибов в Пакистан, где они расположились на юге пуштунского пояса, в северо-западных округах провинции Белуджистан (Квет-те, Пишине, Зхобе и Лоралаи). Одновременно в более высокогорную часть пуштунского пояса бежали из Афганистана «алькаидовцы». Затаившись там, они дожидались момента для новых действий25.
И такой момент настал после начавшегося в марте 2003 г. вторжения войск США и Англии в Ирак. Не закончив одну войну, западная коалиция вступила в другую. Вскоре стало очевидно, что американских сил не хватает на ведение двух войн одновременно. Погрязнув в Ираке, США передоверили сохранение порядка в Афганистане НАТО, под руководство которого с 2003 г. перешли созданные годом ранее Международные силы содействия безопасности (МССБ).
Для Пакистана все это означало перетекание войны на его территорию. и прямое участие в «войне с террором». Экстремисты попытались нащупать слабое место в противостоящих им силах и в качестве мишени выбрали главу Пакистана. В декабре 2003 г. их люди в пакистанской армии подготовили и совершили с интервалом в две недели две серьезнейшие попытки убить Мушаррафа26.
Хотя попытки оказались неудачны, определенный эффект они, по-видимому, возымели, ибо в дальнейшем покушения прекратились. Не исключено, что Мушарраф пошел на удовлетворение каких-то требований исламистски настроенных военных кругов. Весной 2004 г. началось, но вскоре закончилось провалом наступление армии на позиции пакистанских талибов в горах ТПФУ (в политических агентствах Южного и Северного Вазиристана)27.
Наступило шаткое равновесие, которым Исламабад воспользовался для наведения мостов с Индией и США. С Дели он вступил в «комплексный диалог», а от Вашингтона получил выделение значительных средств в счет погашения расходов на ведение войны с террором, т. е. для поддержания разросшихся до непосильного для страны предела вооруженных сил. Чтобы облегчить их выделение в обход Конгресса администрация Буша присвоила Пакистану статус «главного союзника вне НАТО по борьбе с терроризмом».
В октябре 2005 г. контролируемая Пакистаном самопровозглашенная республика Азад (свободный) Кашмир, где располагалась основная масса беженцев из Индии, оказался в эпицентре сильнейшего землетрясения. Значительная международная помощь, в том числе от США и других западных стран, была в значительной мере разбазарена, а частично попала в карманы экстремистам. Кроме того, и сами они смогли оперативно отреагировать на чрезвычайную ситуацию, приняли участие в спасательных работах и реабилитации пострадавших и заработали тем самым немало очков в пропагандистско-репутационной войне28 .
Трудно рассчитать, какое именно воздействие оказали последствия землетрясения на боеспособность экстремистов, но через полгода, весной 2006 г. афганские талибы, используя Пакистан как свой тыл, перешли в наступление и нанесли ряд серьезных поражений коалиционным силам в южных провинциях Афганистана, главным образом в Кандагаре, Гильменде и Урузгане29 .
Хотя дела в Пакистане в 2003 — 2006 гг. развивались по внешне спокойному сценарию и характеризовались неплохими макроэкономическими показателями, за фасадом благополучия скрывались разложение военно-бюрократических, клерикальных и парламентских структур, усиление коррупции и непотизма, победа религиозного обскурантизма. Все это сопровождалось подавлением оппозиции, преследованием отдельных ее представителей. В качестве инструмента подавления оппозиционных голосов использовалось Национальное бюро отчетности (National Accountability Board). В тюрьме оказались в этот период видные деятели Пакистанской народной партии, в том числе, будущий премьер-министр Юсуф Раза Гилани, а также оппозиционной Пакистанской мусульманской лиги (Н, т. е. Наваз Шарифа). Лидер парламентской фракции этой партии Джавед Хашми был осужден на 17 лет (!) заключения по обвинению в заговоре против военных.
С начала 2007 г. стало ясно, что наступает кризис. Генерал Му-шарраф, обеспокоенный проблемой сохранения власти (летом истекал пятилетний срок его пребывания на посту президента, а в октябре должны были проводиться очередные парламентские выборы) стремился не испортить отношения с исламистами. Видимо, поэтому власти оставили без ответа произошедший в январе захват экстремистами Красной мечети — религиозного-учебного комплекса в самом центре Исламабада.
Понимая, что вопрос о президенте во многом зависит от позиции Верховного суда генерал-президент решил предпринять упреждающие шаги и в начале марта отправил в отставку Главного судью, председателя Верховного суда Ифтихара Чаудхри. Этот шаг военных вызвал гнев и осуждение общественности. В первых рядах протестующих оказались представители судейско-адвокатской корпорации. Судья Чаудхри проявил характер и не согласился с решением президента. Отказываясь от выдвижения политических требований, он по существу начал кампанию гражданского неповиновения. Его приезд в Карачи в мае 2007 г. привел к стычкам между полицией и его сторонниками и жертвам среди них.
Между тем, засевшие в Красной мечети религиозные экстремисты устроили ряд провокаций и заставили Мушаррафа в июле пойти на штурм мечети. Плохо проведенная военная акция в центре столицы, в результате которой погибли более 100 человек, вызвало брожение в обществе и панику властей. Мушарраф в августе восстановил И. Чаудхри в правах Главного судьи, затем организовал, используя коррумпированность и оппортунизм парламентской оппозиции, выборы себя в качестве президента. Но натолкнулся на сопротивление судей. Они затягивали рассмотрение вопроса о легитимности избрания президентом человека, не расставшегося с главным военным постом начальника штаба армии.
Штурм Красной мечети осенью вызвал ответные действия исламистов, северо-запад страны подвергался усиливающимся террористическим атакам. Проявленная Мушаррафом слабость позволила надавить на него извне. По инициативе США (плохо скрываемой) между ним и находившейся длительное время в вынужденной эмиграции Беназир Бхутто было заключено соглашение, позволившее ей вернуться в страну, не боясь судебного преследования. Прибытие Беназир в Карачи 18 октября едва не завершилось ее гибелью. Теракт нанес удар по военному режиму, оказавшемуся неспособным предотвратить смерть более 160 человек и ранение еще около 500.
Политическая интрига в Пакистане при участии внешних сил (США, Саудовской Аравии) развивалась ускоренными темпами. 3 ноября Мушарраф ввел чрезвычайное положение, чтобы отстранить упрямого главного судью и его сторонников. Новый состав Верховного суда привел генерала к присяге в качестве президента, после чего он сложил с себя полномочия военного руководителя, а вслед за тем отменил чрезвычайное положение и провел выборы в парламент, достаточно честные и свободные.
Впрочем, между этими событиями пролегло еще одно — второе покушение на жизнь Беназир Бхутто 27 декабря 2007 г. оказалось роковым. Ее гибель вызвала трехдневный паралич власти, большие материальные разрушения и жертвы среди населения. На выборах в феврале 2008 г. победила ПНП во главе с мужем покойной Бена-зир Асифом Али Зардари, на втором месте оказалась Пакистанская мусульманская лига другого противника Мушаррафа — Наваз Шарифа.
В сентябре вместо вынужденного уйти в отставку Мушаррафа на пост президента избрали А.А. Зардари. Это сделал парламентский корпус (члены федерального и провинциальных законодательных собраний) в соответствии с конституцией.
Однако Зардари очень быстро растерял почти весь свой политический багаж. Он оказался неуживчивым политиком, пошел на обострение отношений с Наваз Шарифом, назначив на пост губернатора провинции Панджаб, где партия Шарифа победила и сформировала правительство, своего выдвиженца. Второй камень преткновения — судьба дважды отставленного судьи Чаудхри — едва не привел к массовым беспорядкам в марте 2009 г. Под угрозой прямых действий против президента со стороны активно поддержавших судью политических сил и почти всего судебно-адвокатского корпуса Зардари пришлось уступить. Но восстановленный судья не успокоился и в конце года добился отмены Указа о национальном примирении, принятого в сентябре 2007 г. в результате упомянутой выше договоренности между Мушаррафом и Б. Бхутто. Тем самым поставлена под вопрос чистота перед законом президента и многих политиков из его партии.
Итак, борьба в верхах не закончилась, а ситуация для низов общества и средних его слоев, сосредоточенных в немногих крупных городах, ухудшилась. Рост инфляции в 2009 г., по официальным данным, превысил 10%, а по неофициальным был вдвое выше, и это при очень медленном росте экономики (на 2%)30. Особенное возмущение вызвал резкий подъем цен на сахар, вызванный беззастенчивой спекулятивной деятельностью оптовиков. Продолжались перебои со снабжением городов электроэнергией, росла безработица. Только благоприятные погодные условия и переводы от пакистанцев, работающих за границей, помогли спасти экономику от падения.
Между тем, ситуация в сфере безопасности в 2009 г. еще более ухудшилась. С мая по июль крупные подразделения пакистанской армии вели бои против талибов в Свате (СЗПП), а с октября по ноябрь — в полосе племен, главным образом в Южном Вазиристане. В обоих случаях тяжело вооруженным и хорошо снабжаемым войскам сопутствовал успех. Пакистанские талибы и скрывающиеся на территории Пакистана экстремисты из других стран (члены Аль-Каиды, Исламского движения Узбекистана) понесли серьезные потери. В ответ они усилили террористические атаки против военнослужащих, полицейских и мирных жителей главным образом в северо-западном регионе. Жизнь там оказалась во многом парализована, люди стали бояться покидать свои дома, сотни тысяч уехали из родных мест из-за опасений попасть под перекрестный огонь. Проблема внутренних перемещенных лиц стала острейшей для пакистанского государства, которую она вынуждена решать с помощью ООН и других международных организаций. Число жертв терактов за октябрь-ноябрь 2009 г. превысило 350 человек.

Пакистанские дети в вагончике канатной дороги в Равалпинди. (AP Photo/Muhammed Muheisen)

Заключение.

Итак, пакистанское государство, превратившись из идеологического в расхитительское и оставаясь гипервоенизированным, находится на грани срыва. Общество представляется более сильным и жизнеспособным, Между Пакистаном и Афганистаном, как отмечалось в начале статьи, нельзя ставить равенства. В Пакистане сложилась достаточно развитая экономика, имеются средний класс и хорошо образованная элита. Гражданское общество, вместе с тем, глубоко расколото по нескольким линиям — идеологической, конфессиональной, этнорегиональной и корпоративной.
В идеологическом плане раскол пролегает по уже отмеченным линиям сторонников светского, либерального и умеренно прозападного пути и приверженцев исламистского, консервативного и жестко антизападного направления. Это противостояние разрывает страну и по вертикали и по горизонтали, т. е. пространственно. Сторонников радикальноконсервативного пути существенно больше на западе и северо-западе страны, ближе к Афганистану и Ирану. Но и там, особенно в пуштунской по-преимуществу Северо-Западной пограничной провинции, достаточно сильны сторонники светской идеологии, выросшей из симбиоза левого радикализма и пуштунского национализма и представленной Народной (авами) национальной партией, уверенно победившей на последних выборах 2008 г.
Сложный синтез современного и традиционного проявляется в сфере межэтнических и межконфессиональных отношений. Наиболее существенными представляются ныне накопившиеся претензии и текущие противоречия между такими региональными общностями, как панджабская и синдская, и такими конфессиональными, как суннитская и шиитская. В первом случае речь идет как об этнической самоидентификации, так и о региональной, связанной с осознанием общности интересов по принадлежности к двум крупнейшим провинциям — Панджабу и Синду. В последней численно преобладают синдхи и переселенцы из Индии после раздела 1947 г. (урдуязычные в основном мухаджиры). Острые когда-то трения между ними в последнее время притупились. В то же время в провинции Панджаб усиливается разделение на центральные и северные области, с одной стороны, и южные с центром в Мултане (разговорным языком на юге служит не панджаби, а сирайки, четвертый по количеству говорящих на нем, признанный ныне как отдельный язык, а не диалект панджаби)31.
Весьма важен для современного Пакистана раскол на военную и гражданскую (прежде всего судебную) институционально-профессиональные корпорации. На стороне армии выступают тайные пружины власти, прочные социальные, в том числе личностные и семейно-клановые, связи с элитными городскими и сельскими группами. Военные имеют не только свои сугубо профессиональные, но и экономические интересы. За последние десятилетия военная корпорация обзавелась инвестиционными фондами, банками и страховыми компаниями. Армейская экономика охватывает многие сферы хозяйства, представляя собой одну из мощнейших финансовопромышленных групп в преобладающей в Пакистане монопольно-олигархической политико-экономической системе32.
Судебная корпорация — много слабее, но на ее стороне связи с публичными политиками и представителями влиятельной в Пакистане прессы, телевидения, Интернета. Существенным плюсом является ее выход на международные неправительственные организации, которые уравновешиваются контактами военных с коллегами из США и других стран НАТО. Адвокатско-судебная корпорация заинтересована в соблюдении духа и буквы закона, с ее деятельностью связывают надежды на эффективно функционирующую демократическую систему. Хотя слой юристов, понятно, не идеален и не свободен от разлагающего влияния угроз и подачек, он в большей мере, чем военные, выражает интересы среднего класса, более нетерпим к коррупции и разложению верхов33 .
Противостояние военной и гражданской институциональных корпораций может быть в определенной мере отражает борьбу государства против общества, бюрократии против интеллигенции. При этом она сопрягается с идеологической борьбой вокруг вопросов войны и мира с Индией, отношения к Западу, близости к проислам-ским и радикальным религиозно-политическим кругам.
Результат противостояния по всем выше отмеченным линиям при сложном их сочетании и переплетении определит сможет ли пакистанское государство эволюционировать от по-преимуществу идеократического и расхитительского к нормальному для современной эпохи, функциональному, полезному для общества и широких масс.
В случае неудачи Пакистан, скорее всего, ждет превращение в эпицентр религиозного экстремизма, в Исламский эмират Пакистана, который охотно предоставит возможность выйти из укрытия бен Ладену и его соратникам34. В распоряжении экстремистов при этом окажется пакистанское ракетно-ядерное оружие. Не угрожая США или Европе, оно может быть использовано ими для самообороны. Зная бесстрашие и безрассудство исламистских террористов, вряд ли есть сомнения, что для соседей Пакистана и для всего достаточно большого региона вокруг него война с джихадистами станет подлинной катастрофой.

Примечания

1 The Little Green Data Book. 2004. The World Bank. Wash., 2004, p. 109, 111, 168.
2 The Final Settlement. Restructuring India-Pakistan Relations. Inside: Fier, Water, Earth. Mumbai: International Center for Peace Initiatives, 2005, p. 55.
3 Ahmed A.S. Jinnah, Pakistan and Islamic Identity. L.: Routledge, 2000, p. 32.
4 Плешов О.В. Ислам, исламизм и номинальная демократия в Пакистане. М., ИВ РАН; Крафт+, 2003, с. 69 - 71.
5 Althusser L. Ideology and Ideological State Apparatuses // S. Jijek (ed.). Mapping Ideology. L.: Verso, 1994.
6 Белокреницкий В.Я., Москаленко В.Н. История Пакистана. ХХ век. М.: ИВ РАН; Крафт+, 2008, с. 111.
7 Банковский Ю.В., Москаленко В.Н. Три конституции Пакистана. М.: Наука, 1975, с. 30 - 31.
8 Haqqani H. Pakistan between Mosque and Military. Wash.: Carnegie, 2005, c. 16.
9 Белокреницкий В.Я., Москаленко В.Н. История Пакистана. ХХ век. М.: ИВ РАН; Крафт+, 2008, с. 218.
10 См.: The Constitution of the Islamic Republic of Pakistan. Karachi: Gazetteer of Pakistan. Government Press, 1973, art. 40.
11 См.: Malik I.H. State and Civil Society in Pakistan. Oxford: St. Anthony's, 1997, с. 146 - 150.
12 Kurin R. Islamization in Pakistan: The Sayyid and the Dancer // Russia's Muslim Frontiers. New Directions in Cross-Cultural Analysis / Ed. by D. Eickelman. Bloomington: Indiana University Press, 1993, c. 175 - 189.
13 См.: Sial S. Taliban on the March: Threat Assessment and Security Implications for the Region // Conflict and Peace Studies. Pak Institute for Peace Studies, vol. 2, № 3, p. 30.
14 Пахомов Е. Зона племен // Итоги. 9 мая 2000, с. 40 - 41.
15 См.: Tilly Ch. Coercion, Capital and European States. Oxford: Black-well, 1992.
16 См.: Siddiqa A. Military Inc. Inside Pakistan's Military Economy. Karachi, Oxford University Press, 2007, с. 3 и др.
17 См.: Duncan E. Breaking the Curfew. A Poltical Journey through Pakistan. L.: Michael Joseph, 1989.
18 Белокреницкий В.Я., Москаленко В.Н., Шаумян Т.Л. Южная Азия в мировой политике. М.: Международные отношения, 2003, c. 114, 139.
19 Hussain Z. Frontline Pakistan. The Struggle with Militant Islam. N. Y.: Columbia University Press, 2007, c. 30 - 31.
20 Fundamentalism Reborn? Afghanistan and the Taliban / Ed. by W. Maley. Lahore: Vanguard Books, 1998, c. 90 -91, 97 - 100.
21 Sial S. Taliban on the March: Threat Assessment and Security Implications for the Region // Conflict and Peace Studies. Pak Institute for Peace Studies, vol. 2, № 3, p. 32; Rashid A. Descent into Chaos. The U.S. and the Disaster in Pakistan, Afghanistan, and the Central Asia. N. Y: Penguin Books, 2009, p. 16.
22 The Jihadi Culture // The Future of Pakistan. Ch. 12. Mumbai: International Center for Peace Initiatives, 2002, p. 54.
23 Rashid A. Descent into Chaos. The U.S. and the Disaster in Pakistan, Afghanistan, and the Central Asia. N. Y: Penguin Books, 2009, p. 147, 150 - 151.
24 Rashid A. Descent into Chaos. The U.S. and the Disaster in Pakistan, Afghanistan, and the Central Asia. N. Y: Penguin Books, 2009, p. 125 - 144.
25 Hussain Z. Frontline Pakistan. The Struggle with Militant Islam. N. Y.: Columbia University Press, 2007, p. 120 - 122.
26 Rashid A. Descent into Chaos. The U.S. and the Disaster in Pakistan, Afghanistan, and the Central Asia. N. Y: Penguin Books, 2009, p. 230 - 233.
27 Hussain Z. Frontline Pakistan. The Struggle with Militant Islam. N. Y.: Columbia University Press, 2007, p. 148, 153.
28 Levy A., Scott-Clark C. Deception. Pakistan, the United States and the Global Nuclear Weapons Conspiracy. New Delhi: Penguin Books India, 2007, p. 438.
29 Rashid A. Descent into Chaos. The U.S. and the Disaster in Pakistan, Afghanistan, and the Central Asia. N. Y: Penguin Books, 2009, p. 359 - 362.
30 Pakistan. Economic Update September 2009. The World Bank, 2009.
31 Rahman T. Language Policy and Localization in Pakistan: Proposal for a Paradigmatic Shift. 2004.
32 См.: Siddiqa A. Military Inc. Inside Pakistan's Military Economy. Karachi, Oxford University Press, 2007.
33 См.: Grare F. Reforming the Intelligence Agencies in Pakistan's Transitional Democracy. Wash.: Carnegie, 2009.
34 Riedel B. Armageddon in Islamabad // The National Interest.July-Aug. 2009. № 102, p. 13.

Пакистанские шахтеры в туннеле во время спасательной операции в одной из шахт провинции Белуджистан. В результате взрывов и обрушения шахты погибли семь человек и еще 41 оказался в ловушке. (Banaras Khan/AFP/Getty Images)

Становление и роль гражданского общества в Пакистане*

(дефиниции, тенденции, перспективы)

Гражданское общество — достаточно старое понятие, переживающее с последних десятилетий прошлого века второе рождение. Его истоки находят у античных мыслителей (Сократа, Платона, Аристотеля) и в произведениях крупнейших представителей философии и науки эпохи возрождения и просвещения, прежде всего у Э. де Ваттеля и И. Канта. В литературе того времени встречаются как позитивные, так и негативные оценки обозначаемого им феномена (последние, например, у Г. Гегеля). Считается, что гражданское общество — продукт эпохи европейского абсолютизма и просвещения ХVШ в. В ХГХ в. термин имел довольно широкое хождение, но на протяжении большей части прошлого столетия употреблялся редко.
Новую популярность он получил в западной науке в конце 80-х — начале 90-х годов ХХ в., на последнем этапе холодной войны и после ее окончания. К известным работам того периода относится книга А. Селигмена «Идея гражданского общества». В предисловии к ней гражданское общество определяется как «общественное пространство», в котором «свободные самостоятельные индивидуумы выдвигают права на удовлетворение своих потребностей и личной автономии»1. Использование гегелевской терминологии не помешало автору высоко оценить само явление, укреплявшееся на выходе из холодной войны в Западной и особенно Восточной (Восточно-Центральной) Европе. В дальнейшем о гражданском обществе писали многие другие авторы, причем применительно как к экономически развитым и переходным (бывшим социалистическим), так и менее развитым, незападным, в том числе восточным, азиатско-африканским странам.
*Сравнительная политика (Comparative Politics) / Гл. ред. А.Д. Воскресенский. 2013. № 1 (11), с. 23 - 35.
Между тем, акцент, сделанный в вышеприведенном определении на личных правах, весьма мало соответствует традициям не западных обществ. Преодолевая этот ограничитель, представители либеральной (и в то же время релятивистской) политической мысли пытались найти общие для разных культур, цивилизаций, укладов жизни и систем ценностей основания для универсального, «глобального» гражданского общества. Главным таким основанием ряд влиятельных авторов посчитали отказ от насилия, терпимость, толерантность. Эти качества позволили им отделить «гражданские» институты от «негражданских». Естественно, что террористические и преступные группы и организации зачислялись в число последних. Некоторые авторы (Г. Анхайер и его коллеги) не делали различий между «хорошим» и «плохим» гражданским обществом, выдвигая в качестве главного критерия добровольность, которая, очевидно, не может быть присуща «негражданским», т. е. использующим методы принуждения для включения в свой состав новых членов, организациям и группировкам.
Водоразделы насилия и добровольности позволяют наметить общие этические принципы, на которых может базироваться глобальное гражданское общество или конгломерат национальных гражданских обществ. Эти критерии относятся к средствам действия и принципам формирования групп действия, а что касается целей, то они определяются уже более широкими и отчасти размытыми категориями социальных изменений, защитой прав человека, борьбой против коррупции, за искоренение бедности и т. п.2 Принципиально, что в рамки гражданского общества, когда речь идет о мировой периферии, обычно включают как западные по происхождению, «привнесенные» практики и структуры, так и местные, укорененные в собственной почве элементы — локальные, родственно-земляческие, этнические сообщества, религиозные и парарелигиозные институты и организации и т. п.
Не касаясь здесь уже достаточно обширной отечественной литературы по вопросу о гражданском обществе применительно к российскому опыту3, обратимся к дефинициям авторов, пишущих об этом феномене в Пакистане. Насколько можно судить по доступным материалам, гражданское общество в узком смысле понимается ими, как правило, в вышеприведенном смысле как множество любых негосударственных и некоммерческих (не связанных с бизнесом) структур и организаций, имеющих добровольный характер4.
Дискуссионным остается вопрос о политических партиях. Участие в борьбе за власть превращает их в часть государственно-политической системы. В то же время далеко не все политические партии страны реально претендуют на доступ к рычагам управления, лишь малая их часть представлена в центральном (федеральном) парламенте, или законодательном собрании провинций. Непарламентские партии представляют собой, скорее, общественные организации и движения, принадлежащие гражданскому обществу.
В похожем положении оказываются средства массовой информации. Они используются борющимися за власть силами и нередко стремятся к получению прибыли. Вместе с тем, мотивы деятельности СМИ не детерминируются во многих случаях по преимуществу этими мотивами. То же самое касается и каналов массовой коммуникации, развивающихся благодаря Интернету. Отсюда наличие пограничной полосы между политизированным и неполитизиро-ванным, коммерческим и некоммерческим секторами в сфере обмена информацией.
Расхождения по поводу «пограничных» структур выявляют наличие в литературе по Пакистану двух точек зрения на вопрос о сути и составе гражданского общества. Ряд авторов, особенно те из них, кто писал о нем в 1990-х годах, трактуют это понятие расширительно, включая в него по существу все общественно-политические организации, и акцентируя внимание на их противостоянии государству как репрессивному режиму власти5. Вторая позиция была отмечена выше и более соответствует традиции использования термина, утвердившейся в начале нынешнего столетия в мировой исследовательской и аналитической литературе и международно-общественной практике6.
Мы будем различать два подхода к понятию гражданского общества в Пакистане, расширительный и узкий, отдавая предпочтение первому из них как более тесно связанному с историей Пакистана и его перспективами. В то же время в статье будет охарактеризовано и гражданское общество в узком понимании, при котором оно рассматривается как третий (или третичный) сектор экономической и политической активности, находящийся за рамками государства и рынка, иначе говоря, набор неправительственных и некоммерческих организаций добровольного, ассоциативного типа. Совмещая оба подхода, автор постарается рассмотреть в первом приближении становление гражданского общества в общем и специальном смысле, внутреннюю структуру, роль и взаимодействие с государством и обществом в целом7.

Два пакистанца на телеге во время ливня на окраине Исламабада. (AP Photo/Muhammed Muheisen)

Этапы становления и юридическая основа существования

Можно выделить несколько крупных периодов в истории пакистанского гражданского общества. Первый из них — эмбриональный, подготовительный. Речь идет о колониальном времени, когда на территории будущего Пакистана, в крупнейших ее городах, Карачи и Лахоре, появлялись первые капиталистические фирмы и компании, формировались отдельные ассоциации буржуазного сообщества. Время таких перемен для пакистанских областей колониальной Индии последовало вскоре после их завоевания англичанами в середине ХК в. Заметную часть тогдашнего «среднего класса» составляли выходцы из метрополии, часто лишь на время приезжавшие в колонию. В немалой степени в расчете на них колониальные власти приняли первые законы, регулирующие деятельность гражданских, негосударственных организаций. В 1860 г. был принят закон о регистрации обществ (Societies Registration Act), в 1863 г. — закон о религиозных фондах (Religious Endowment Act), а в 1882 г. — закон о трестах (Trust Act)8. В 1890 г. к трем первым добавился закон о благотворительных фондах (Charitable Endowments Act), а существенно позднее, в 1925 г., был принят закон о кооперативах (Co-operative Act)9.
Эти законоположения регулировали в течение всего последующего колониального периода деятельность гражданских, в том числе общинных организаций. И до сих пор они являются основными регуляторами деятельности большинства неправительственных структур в Пакистане.
Число неправительственных и некоммерческих организаций, созданных в колониальное время на территории Пакистана не было большим. Формирующие ее области отставали от ряда других регионов колониальной Индии по уровню торгово-промышленного развития. Сильные позиции на «пакистанской» территории имел немусульманский капитал10.
К концу колониальной эры в Индии усилились массовые про-тестные движения, что можно считать проявлением активности гражданского общества в широком смысле. Пакистанские районы опять же не были среди наиболее заметных в этом процессе (все их население составляло по переписи 1941 г. 28 млн человек при общей численности жителей колонии в 400 млн)\ Тем не менее, Лахор выдвинулся в число видных центров общеиндийской социально-политической активности, а города Пешавар и Карачи превратились в региональные ее центры. Подспудно шел также процесс консолидации религиозных общин и их гражданских, добровольных организаций, но вплоть до 1946 и 1947 гг. в этой части Индии не было крупных межобщинных столкновений.
Второй период в истории гражданского общества Пакистана совпадает с эпохой холодной войны. Внешние факторы оказывали немалое, хотя и в основном косвенное, воздействие на формы существования и эволюцию гражданских институтов. Оно проявлялось в том, что массовые движения и объединения, особенно на начальном этапе существования страны, в 1947 - 1958 гг., строились во многом на классовой идеологической основе. Правящие круги Пакистана без колебаний выбрали господствующую в тогдашнем постколониальном мире прозападную ориентацию. Оппозиционные силы пытались найти альтернативу. В результате окрепли возникшие еще до Второй мировой войны группы левых интеллектуалов, была образована Компартия с помощью переехавших в страну из Индии мусульман-членов КПИ.
В 1951 г. левым силам был нанесен удар разоблачением антиправительственного «заговора в Равалпинди». В заговоре военных оппозиционеров оказались замешаны видные «прогрессивные» литераторы, представители интеллигенции. Суровые приговоры, вынесенные участникам заговора, были вскоре смягчены, но в 1954 г. Компартию запретили, чтобы расчистить путь для тесного военно-оборонительного союза с США. Еще через четыре года после прихода к власти военных во главе с генералом, а затем фельдмаршалом М. Айюб Ханом под запретом оказались и все другие политические партии. При возобновлении их деятельности в 1962 г. запрет с Компартии снят не был. Легализация КПП произошла лишь в 1972 г., после того как промосковские силы растеряли большую часть массовой поддержки. Одной из причин этого было содействие, которое СССР оказал Индии в войне с Пакистаном в 1971 г., приведшей к расколу страны, первоначально состоявшей из двух территорий, и образованию на месте восточного «крыла» Пакистана отдельного государства Бангладеш.
i Это, кстати, означает, что тогда на ныне пакистанские районы приходилось примерно 7% общего числа жителей в Южной Азии, а теперь — около 14%. (приблизительно 200 из 1 450 млн человек).
Левые группы после 1960 г. имели в Пакистане не только московскую, но и пекинскую «прописку». Однако сближение Исламабада с Пекином, нараставшее с 1963 г., ослабило, а затем и ликвидировало полностью, возможности оппозиции использовать китайскую поддержку. И СССР к 1970-м годам отказался от курса на затратную помощь всем рабочим и коммунистическим партиям и движениям, предпочитая более осторожный, избирательный подход. Пакистанские коммунисты, в отличие, например, от афганских, не могли рассчитывать на заметные успехи. Дозированная поддержка КПП Москвой находилась в 1960 - 70-х годах «под колпаком» пакистанской контрразведки и не внушала той серьезных опасений. Тем не менее, левая альтернатива существовала, и именно ее наличие во многом определяло и структурировало гражданское общество в Пакистане на втором этапе, особенно до середины 1970-х годов. Помимо КПП, будь она в подполье или на легальном положении, действовали левые профсоюзные и студенческие организации и объединения, гильдии и союзы левых литераторов, журналистов и адвокатов.
С начала 70-х годов количество центров внешнего воздействия на Пакистан и его гражданское общество увеличилось с трех (США, СССР и КНР) до пяти. Китай обладал большим весом при правительстве поставленного военными у власти после поражения в войне с Индией харизматического политика З.А. Бхутто. Но китайское влияние сократилось после смерти Мао Цзэдуна в 1976 г. и последовавшей за тем смены международного курса Пекина. Зато сложились и усилились два исламских центра — саудовский (суннитский) и иранский (шиитский). Саудовцы, по общему мнению, сыграли существенную роль в событиях, приведших летом 1977 г. к острому внутриполитическому кризису и перевороту, совершенному военными во главе с генералом М. Зия уль-Хаком.
С того момента наметившийся еще при Бхутто правый (традиционалистский, исламо-консервативный) уклон стал преобладающим не только для государственной политики, но и гражданского общества. Развернутая генералом-президентом с опорой на исламские политические партии кампания по исламизации общества в целом и его гражданского сегмента в частности имела результатом существенные, хотя зачастую и фасадные, изменения11.
Хотя левая тенденция в общественно-политической жизни еще давала о себе знать, подпитываемая с 1978 г. «коммунистическим» переворотом в соседнем Афганистане, опиравшемуся на нее этно-национализму окраин — пуштунскому, белуджскому и синдхско-му — был нанесен удар уже при Бхутто". Остаточный левый тренд еще сохранялся в профсоюзах и крестьянских организациях, но характер и структура гражданского общества активно правели и «ис-ламизировались». При этом элементы прежнего гражданского общества оказались в значительной степени вытеснены из страны и нашли убежище в организациях мигрантов, возникших в диаспоре, неуклонно разраставшейся в США, Великобритании и ряде других стран. Политизированное гражданское общество, таким образом, как бы перетекло через государственные границы, оказалось шире внутреннего, помогая существованию оппозиции при авторитарных и непопулярных режимах.
Возвращаясь к началу второго периода в истории пакистанского гражданского общества, следует заметить, что после образования страны в 1947 г. располагавшиеся на ныне пакистанской территории различные неполитические организации граждан в основном прекратили свое существование из-за выезда за рубеж (в Индию и Англию) их активных членов и руководителей. На их месте образовались новые структуры, главным образом мусульманские и целевые по характеру своей деятельности.
В больших городах появились кооперативы (товарищества) по освоению и застройке новых участков земли. В столичном на первых порах Карачи возник, например, Жилищный кооператив пакистанских служащих (Pakistan Employees Cooperative Housing Society, PECHS), Колония военных (Defense Colony) и т. п. На их примере видно взаимодействие гражданских (поскольку участниками кооперативов выступали частные лица) и государственных структур (правительство и вооруженные силы оказывали содействие своим служащим).
ii В 1975 г. он отдал левонационалистических деятелей под суд военного трибунала, который продолжался до прихода к власти военных.
На стыке и в переплетении государственных и общественных (личных, гражданских) интересов возникали неправительственные организации, занимавшиеся разрешением спорных вопросов, возникших в связи с переселением более 6 млн. мусульман из Индии в Пакистан12. К этому надо добавить организации мигрантов земляческого типа, по урегулированию прав собственности, возмещению убытка и т. п. Они тесно контактировали с правительственными ведомствами, вступавшими в контакт с соответствующими структурами в Индии.
Таким образом, гражданское общество распадалось на три основные потока: политизированные как левые, так и правые (религиозные) по идеологии организации и движения; неполитизирован-ные, целевого и вспомогательного, поддерживающего назначения; традиционные, религиозно-общинные, соседско-родственные и кла-но-племенные.
Постколониальный период ознаменовался принятием еще двух законоположений о гражданских институтах. Оба они были приняты при военных режимах и носили форму президентских указов. В 1961 г. был обнародован Указ о добровольных агентствах социального благосостояния (Voluntary Social Welfare Agencies), а в 1984 г. — Указ о компаниях, где в разделе 42 регулировалась регистрация некоммерческих организаций (Companies Ordinance (Section 42)13.
Третий период существования гражданского общества охватывает время кризиса биполярной системы международного устройства и современную эпоху постбиполярного мира. На этом этапе серьезно расширился спектр целевых, правозащитных и гуманитарных, по защите прав женщин и меньшинств, просветительских и благотворительных неправительственных организаций в значительной мере под влиянием либерально-интернационалистских (космополитических) тенденций в мире. Космополитизм с начала 1990-х годов активно поощрялся ведущими межправительственными организациями — ООН, Всемирным банком, Международным валютным фондом, Всемирной торговой организацией (с 1995 г.), ЮНЕСКО и др.14
В 1995 г. пакистанское правительство внесло на рассмотрение парламента законопроект, вносивший поправки в указ 1961 г. о добровольных агентствах социального благосостояния (Voluntary Social Welfare Agencies Regulation and Control (Amendment) Act). Поправки устанавливали, что неправительственные благотворительные организации должны проходить обязательную государственную регистрацию и могли быть запрещены и распущены. Это вызвало протесты со стороны гражданских организаций и подстегнуло процесс создания гражданских сетей и форумов, а также координацию совместных действий15. В результате протестов проект так и не превратился в закон.
На рубеже 1990-х и 2000-х годов в Пакистане в основном сложилась нынешняя структура гражданского общества в узком понимании его смысла и назначения. Оно стало вполне сопоставимо с аналогичными в других странах. К этому моменту относится и формирование инструментария такого рода сравнений.

Сторонники пакистанской религиозной партии Джамаат-и-Ислами в Карачи слушают своих лидеров на митинге против США и их нарушении пакистанского суверенитета в результате убийства Усама бен Ладена. (AP Photo/Shakil Adil)

«Ромб» гражданского общества

Исследование особенностей функционирования узко понимаемого гражданского общества в различных странах мира связано с возникновением в начале 1990-х годов международной организации CIVICUS — Мирового альянса за гражданское участие. В 1999 г. началось осуществление совместного с Лондонской школой экономики проекта по сопоставительному изучению гражданских обществ в различных странах. Сотруднику школы Г. Анхайеру принадлежала идея использования «ромба» для презентации итогов комплексного количественного сопоставления данных о деятельности организаций гражданского общества. Для построения ромба выделяются четыре оси — структура, ценности, пространство и влияние. Первая из осей отражает число организаций, их распределение по секторам и регионам страны, ресурсы, членство и т. п., вторая оценивает цели и задачи, нормы и подходы, которые разделяют и пропагандируют неправительственные и некоммерческие добровольные ассоциации, третья дает представление о легальной, политической и социокультурной среде, в которой существует ГО, в частности, отношение общества в целом к духу добровольности и социальной активности, а четвертая измеряет вклад гражданских организаций в разрешение различных социальных, экономических и политических вопросов, определение повестки дня общественных интересов, принятие решений государством и бизнесом и их реализацию16.
Первичные сведения для проекта собирались в основном путем анкетирования руководителей и участников организаций и групп гражданского общества. Пакистан оказался в числе десяти первых стран, где обследования проводились в 2000 - 2001 гг. Причем среди них (в большинстве восточноевропейских) он был единственной азиатской и мусульманской страной. В 2003 - 2006 гг. сходный проект по созданию индекса гражданского общества охватил более 50 развитых и развивающихся стран Европы, Южной Америки, Африки и Океании. В число обследованных из мусульманских государств попали только Египет и Турция, а из азиатских — лишь Индия. Южная Корея и Вьетнам17.
Показатели по Пакистану, позволившие «нарисовать» ромб его гражданского общества оказались довольно неплохими даже при сравнении с такой развитой и явно «гражданской» страной, как Голландия. Вместе с тем, пакистанские показатели уступали голландским по всем сторонам ромба (пакистанский ромб находился как бы внутри голландского). Особенно сильно почти на 40 процентных пункта, был меньше третий индекс (среда), на 20 пунктов меньше голландского были у пакистанского ГО первый и второй показатели и на 16 пунктов (влияние) четвертый индекс. Кроме того, пакистанские организации в целом были не вполне сопоставимы с голландскими, т. к. отличались значительно большей типологической и генетической гетерогенностью, наличием современного и традиционного (не вполне, по существу, гражданского) сектора.
Оценивая масштабы и другие характеристики гражданского сегмента в Пакистане, авторы доклада о подготовке упомянутого выше индекса CIVICUS отмечали также нехватку достоверных и представительных данных. Так, число зарегистрированных и активно действующих неправительственных организаций оценивалось ими в 10 - 12 тысяч. Но при добавлении к ним зарегистрированных, но не проявляющих какой-либо активности организаций количество гражданских структур возрастало до 60 тысяч18.
В качестве принадлежащих гражданскому сектору авторами учитывались профессиональные союзы. Их количество оценивалось округленно в 8 тыс. с числом членов около 1 млн человек. Это составляло лишь 5% рабочей силы страны. Последняя оценивалась в 20 млн человек и не включала неоплачиваемых работающих членов семьи, особенно многочисленных в сельском хозяйстве и в неформальном секторе (незарегистрированный малый бизнес). Причисление профсоюзов к гражданскому сегменту демонстрирует расплывчатость его границ, хотя, на наш взгляд, полностью соответствует его критериям — добровольности и общественной активности. Факты, свидетельствующие о крайне ограниченных масштабах профдвижения существенны для понимания степени организованности труда, а также свободы в обществе, т. к. одна их основных причин слабости тред-юнионизма — ограничения, налагаемые государством в соответствии с «пожеланиями» хозяев предприятий. Авторы доклада отмечают, что численность и роль профсоюзов в Пакистане с 1970-х годов неуклонно сокращались. Это касалось как союзов на предприятиях, так и профобъединений. Только 2 тыс. тред-юнионов, по данным на 2000 г., 22 имели право на заключение коллективных договоров19.
Среди неправительственных организаций преобладали образовательные, далее располагались организации по охране здоровья и правам женщин. Связанными тематически с ними были детские и спортивные организации и ассоциации, а также по развитию общин, соседских и религиозных. Так называемые промежуточные, посреднические и поддерживающие структуры ориентировались в основном на те же цели, оказывая финансовую, техническую и организационную помощь.
Особо следует сказать о женском движении и организациях женщин. Возникнув первоначально как элитные клубы для женщин из богатых семей, движение за права женщин вышло на передний край общественной и политической борьбы под воздействием политики исламизации, проводимой режимом Зия-уль-Хака в 1980-х годах. Именно тогда образовались влиятельные женские организации (прежде всего, Хаватин-е-махаз-е-амаль, Женский форум действия), вступившие в борьбу против вводимых властями мер (исламские законы худуд), ущемляющих права женщин в суде, при разбирательстве дел об обвинении в супружеской измене и прелюбодеянии, а также других дел, где свидетельство одного мужчины приравнивалось к двум женским. Острота проблемы дискриминации и притеснения женщин не была снята и в дальнейшем, что отразилось на активности и решительной позиции относительно немногочисленных, но весьма влиятельных женских правозащитных организаций20.
Трудно оценить масштабы средств, которые проходили через каналы гражданских организаций. Вопреки распространенному мнению, в основном это были внутренние, пакистанские средства. Сказались, в частности, традиции благотворительности, оказавшиеся весьма характерными для Пакистана. С 1960-х годов известен своей благотворительной деятельностью Саттар Идхи, создавший в Карачи и других городах страны организации по помощи бедным, больным, сиротам (головной организацией является «Трест Идхи») Широкую известность приобрела деятельность Хамид Хана, инициировавшего пилотный проект комплексного развития одного из трущобных районов Карачи — Оранги. Благотворительность нередко фокусируется на оказании медицинских услуг:фонд Шаукат Ханум оказывает помощь больным раком, а трест Лейтон-Рахма-тулла — нуждающимся в лечении глазных болезней21. Видное место в оказании услуг в области здравоохранения давно занимают исмаилитский Фонд Ага Хана (о нем подробнее ниже) и некоторые христианские миссии.
Как явствует из приведенных примеров, благотворительность носила нередко религиозный, общинный характер, но чаще всего не была связана с радикальными идеологическими установками и, как правило, не ограничивала свою деятельность строгими рамками конфессиональной принадлежности.
Внешние, иностранные источники имели значение лишь для наиболее крупных и широко известных организаций, осуществляющих проекты социальной и экономической модернизации, по защите прав граждан и адвокатуре (оказание помощи в уголовно-судебных процессах). Впрочем, и некоторые религиозно-общинные организации, имея корни внутри страны, являлись по существу интернациональными.
Число членов в пакистанских НПО не было значительным. Систематическое представление о распределении организаций с точки зрения их численности дало лишь обследование 1991 г. осуществленное Организацией ООН по развитию. На тот момент треть организаций имела менее 50 членов, 17% — 50 - 99 , еще 20% — от 100 до 149 и лишь у 5% количество членов превышало 450. Обследование показало, что около 90% работавших в НПО и НКО были волонтерами, и только 10% получали вознаграждение за свою работу. С опорой на эти данные число занятых в гражданском секторе на начало 2000-х годов оценивалось примерно в 250 тыс., что составляло от 0,5 до 1,6% рабочей силы, в зависимости от ее оценки: 16 - 25 млн человек22.
Проведенное в 2002 г. обследование некоммерческих (non-profit) организаций дало несколько иные данные о специализированных гражданских организациях. (см. табл. 1)23.

Почти половина некоммерческих организаций относилась к сфере образования и исследований. Но, как отмечают авторы доклада, комментирующие эти цифры, огромная часть из них принадлежала религиозным, главным образом исламским организациям. Именно медресе (дин-и-мадарис) и семинарии (дар-ул-улум) составляли основу негосударственного и некоммерческого сектора образования. Обучение в религиозных школах для мусульман имеет в Южной Азии глубокие исторические корни. Распространенность такого образования усиливается в Пакистане тем обстоятельством, что далеко не все дети школьного возраста имеют возможность посещать государственные и общественные (частные привилегированные) школы. По оценкам на соответствующий период, примерно треть (более 1,5 млн) посещавших школу детей получали образование в медресе, число которых превышало 10 - 12 тыс.24
Именно распространением религиозного начального образования для детей из бедных семей можно объяснить, как считают А. Хан и Р. Хан, столь явное превосходство НКО образовательного профиля над другими. Хотя доля организаций в области здравоохранения невелика, но по количеству занятых они находились на втором месте — 17%, а на организации по поддержке гражданских свобод приходилось всего 2% занятых в гражданском секторе. В то же время по численности они находились на втором месте (см. Табл. 1).
Чисто религиозные организации, главным образом, хотя и не исключительно, мусульманские, составляли немалый процент от общего количества и должны быть присоединены к организациям и попечительским советам, курирующим сеть медресе и семинарий. В результате соотношение между НКО либерального и консервативного толка оказалось, как отмечают авторы доклада, далеко не в пользу первых. Причем отставание либерального сегмента ГО, состоящего из правозащитных организаций, по борьбе с коррупцией, за охрану окружающей среды и т. п., со временем усиливалось25.

Рабочий поправляет рекламный щит в коммерческом районе Карачи. (Reuters/Akhtar Soomro)

Исламо-радикализация гражданского общества

Оценки состояния гражданского общества, которые давали авторы в начале 2000-х годов через десятилетие изменились, отражая тот же тренд. По мнению Т. Рашид, за это время усилилась прослойка организаций ГО, которые заняли промежуточную нишу между современным и традиционным полюсами. Члены таких организаций, как правило, имеют современное нерелигиозное образование, принадлежат к лицам квалифицированных профессий, но по своему мировоззрению тяготеют к исламистам. Их отличает вера в «воображаемое славное прошлое» мусульман и эксплуатацию исламского мира Западом. В отличие от мусульман-традиционалистов они полагают, что их корни — не в родной земле (т. е. в исторической Индии), а в Саудовской Аравии, на родине ислама. Фундаменталистские и радикальные группы потеснили в первую очередь либеральные организации, наиболее сильные в крупных городах, оставив консервативным их традиционные сферы — деревенское общество и население малых, «сельских» городов. Впрочем, и мировоззрение многих членов светского (неисламистского) общества, как отмечает австралийская исследовательница пакистанского происхождения, отличает зачастую опора на конспирологические теории, уверенность в мировом заговоре, направленном против ислама и Пакистана.
Такие процессы, отмечает Т. Рашид, имели место в существенной мере вследствие политики государства как при военном режиме генерала П. Мушаррафа (1999 - 2008), так и после него, главным образом опять же вследствие влияния армии. Пакистанское государство поощряло радикализм посредством своей внешнеполитической деятельности — по вопросу об Афганистане и талибах, в отношении Индии и происходящих там терактах, а также политики в сфере внутренней безопасности с возложением вины за ее нарушения на внешние враждебные силы26.
Тенденция увеличения роли мусульманских общественных организаций отразилась в расширение сети религиозного образования. К началу 2010-х годов число только зарегистрированных (т. е. учтенных правительством) медресе достигло 16 тыс. Обучение там находилось под слабым контролем государства. Только 250 зарегистрированных религиозных школ согласилось участвовать в разработанной правительством программе модернизации обучения27. Преподавание истории и ряда других дисциплин велось в большинстве медресе по учебникам, нарочито искажавшим канву и смысл событий прошлого и грубо очернявшим внешнюю политику Индии и Запада. Произошедшее за последние два десятилетия сближение Индии и США облегчили возможность подогревать чувства антагонизма, ненависти к двум этим государствам (а также Израилю), — их изображают виновниками всех бед и несчастий, постигших страну.
В последнее время отмечено большое внимание, уделяемое исламистскими организациями целенаправленному воспитанию и образованию детей, прежде всего мальчиков. Особенно активно проявляет себя на этом поприще Джамаат-е ислами (ДИ, Исламское общество). Оно одновременно является и партией, поскольку принимает участие в парламентской борьбе, и закрытой для посторонних структурой с жесткой внутренней дисциплиной. Помимо образования, ДИ широко занимается благотворительностью, помогает нуждающимся семьям. Определенные средства исламские общественные и политические организации вкладывают также в экономическое развитие, поощряя малый бизнес, торговлю, но выступая, например, против схем по микрокредитованию, потому как они предполагают получение процента, запрещенного в исламе.
Характерно, что активность немусульманских религиозных организаций на современном этапе снижается, что в немалой степени связано с государственной политикой стимулирования в первую очередь исламской идеологии, образования и культуры28.
Как уже отмечалось, благотворительность и помощь в решении проблемы бедности традиционно были заметной стороной деятельности многих религиозных сообществ. Характерна она и для организаций, представляющих богатые общины мусульманского меньшинства. Первое место среди них занимает Фонд исмаилитов Ага Хана. Это всемирная организация с центром в Лондоне активно действует не только в Пакистане, но и в Индии, в Таджикистане (на Памире) и других районах распространения исмаилитской шиитской секты. Наиболее успешным пакистанским проектом Фонда Ага Хана была поддержка сельского развития в ряде северных, населенных в значительной мере исмаилитами районах страны. Достаточно эффективная помощь крестьянам-исмаилитам послужила образцом для подражания и правительству, и другим общественным фондам. Пакистанское отделение фонда, кроме того, выступило в начале 2000-х годов в качестве инициатора и организатора Форума НПО — объединения гражданских обществ, соединяя в себе религиозную и светскую часть ГО.
В то же время успешная деятельность исмаилитских и других шиитских общественных организаций в последние годы косвенно вызывала усиление трений между общинами. Радикальные суннитские группировки использовали растущий разрыв между благосостоянием шиитов и суннитов для натравливания общин друг на друга. Кровавые столкновения на этой почве имели место между исмаилитами и суннитами в Гилгите на севере страны, а между шиитами и суннитами — в округе Джанг провинции Панджаб29.
Можно утверждать, что исламизация и радикализация части гражданского общества была следствием его «зажатости» между весьма слабым по сути, но при этом авторитарным, несмотря на внешнюю демократичность, государством и усиливающимися в широком политическом поле исламо-националистическими силами. Большую роль в образовании этих «клещей» играют вооруженные силы и состоящие при них силовые структуры, которые «подпирают» и во многом контролируют демократически избранную гражданскую власть, функционирующую на основе конституции парламентского типа. Именно недостаток подлинной демократии, влияние военно-религиозных кругов, по мнению И. Муфти, одного из лидеров либеральной части оппозиционного движения граждан, толкает пакистанское ГО вправо, на путь подчинения обскурантистским и экстремистским политическим течениям30.

Танк пакистанской армии во время учений у горного хребта Кхудаи в округе Музаффаргарх. (Reuters/Adrees Latif)

Заключение

Итак, в Пакистане за годы его самостоятельного существования сложилось достаточно представительное и влиятельное гражданское общество, как в узком, так и в широком понимании этого термина. Формирование ГО шло параллельно с развитием государства и общества в целом (экономикой, правом, политикой, культурой и т. д.). Исторически сложившийся в обществе дуализм, сосуществование современного, капиталистического уклада жизни и до некоторой степени преображенных взаимодействием с ним традиционных порядков отразилось и на неоднородном составе гражданского общества, наличии внутри него двух соответствующих такому дуализму секторов. Различия между секторами со временем уменьшались, что отражало своеобразную эволюцию дуалистической системы экономики и быта — расширение промежуточной, гибридной зоны сочетания современных и традиционных форм хозяйствования и укладов жизни.
Образование неправительственных и некоммерческих организаций ускорилось в конце прошлого и начале нынешнего столетия. И происходило это как под воздействием извне, в первую очередь, со стороны Запада, так и под влиянием усложняющейся внутренней обстановки, связанной с тесной вовлеченностью Пакистана в нескончаемый военный конфликт в Афганистане и другие остро протекающие региональные процессы.
Разнообразные внешние и внутренние факторы способствовали радикализации общественной обстановки в нынешнем Пакистане. Политизированная часть гражданского общества сдвинулась по преимуществу в сторону исламских и опирающихся на них националистических ценностей. Армия как важнейший в пакистанских условиях институт власти остановилась в опасной близости от пропасти исламистской радикализации. В гражданском обществе представлены обе тенденции — исламистская и либеральная, однако позиции последней заметно слабее. В 2011 г. ей были нанесены два удара — были убиты последовательный противник обскурантизма губернатор Панджаба С. Тасир и министр по делам религий в центральном правительстве единственный представитель христианской общины в нем Ш. Бхатти. Хотя убийцу губернатора осудили и приговорили к расстрелу, симпатии значительной, если не преобладающей, части пакистанцев находятся на его стороне.
Либеральная часть пакистанского гражданского общества надеется на изменение ситуации в результате проведения в стране очередных парламентских выборов в начале 2013 г. Само по себе проведение выборов после пяти лет, прошедших со времени избрания парламента в 2008 г., явится первым таким событием в истории страны. Выборы могут содействовать оттеснению военных от власти. В то же время за ними может последовать череда чрезвычайных событий, и не исключено, что Пакистан окажется в водовороте новых катаклизмов. Противовесом радикалам и националистам, способным дестабилизировать ситуацию, может стать, при всей его неоднородности, гражданское общество страны.

Примечания

1 Seligman A.B. The Idea of Civil Society. N. Y.: The Free Press, 1992, Introduction (Electronic version).
2 Keane J. Global Civil Society? Cambridge: Cambridge University Press, 2003, p. 198 - 209.
3 Корданский С. Государство, гражданское общество и коррупция; Зигерт Й. Гражданское общество в России; Ноженко М. Кто и как взращивает в России гражданское общество; Тейлор Б.Д. Правоохранительные органы и гражданское общество в России в: Отечественные записки. № 6, 2005, с. 20 - 33; 34- 43; 130 - 138; 148 - 162; Рябев В.В. К вопросу о взаимодействии государства и гражданского общества в современной России // Журнал социологии и социальной антропологии. № 2, Том VIII, 2005 (Электронная версия); Гражданское общество: конкуренция идей и интересов. Сайт Высшей школы экономики, 19 июня 2012 (Электронная версия).
4 See: Qadeer M., Adnan S., Baig R. Civil Society in Pakistan. Karachi, NGO Recource Centre, 2011 (Electronic version); Khan A., Khan R. Civil Society And Social Change In Pakistan. Sussex, Karachi, 2004 (Electronic version); Bajoria J. Pakistan's Institutions and Civil Society. Backgrounder, 2008 (Electronic version).
5 Malik I. State and Civil Society in Pakistan. L.: Macmillan Press, 1997; Qadeer M. The Evolving Structure of Civil Society and the State in Pakistan // The Pakistan Development Review, 36:4, Islamabad, Winter 1997, pp. 743 - 762.
6 Этому, в частности, способствовал выполненный в 1999 - 2001 гг. проект по разработке индекса CIVICUS, призванный создать инструментарий для сопоставления гражданских обществ различных стран.. Идея сравнения с помощью индекса возникла в 1997 г. у международной неправительственной организации CIVICUS (Мирового альянса за участие граждан). Основной вклад в разработку индекса (о нем см.ниже) внес Х. Анхайер. See: Holloway R. Handbook on how to use the Index as a Self-Assessment Tool, 2001 at: http://www.civicus.org/new/media/Index Handbook. pdf; CIVICUS Civil Society Index Report for the Netherlands. Final Draft. September 2006 (Electronic version).
7 Об особенностях государственно-политических систем Азии и Африки см., в частности: Воскресенский А.Д. Политические системы и модели демократий на Востоке. М.: Аспект пресс, 2007; Восток и политика / Под ред. А.Д. Воскресенского. М.: Аспект пресс, 2011. Проблематика гражданского общества, понимаемого в узком значении термина, в этих работах почти не затронута , что свидетельствует об относительной новизне как самого явления, так и внимания к нему с стороны отечественных политологов-востоковедов.
8 Rashid T. Radicalisation of Civil Society: A Case Study of pakistan — in: South Asia: Envisioning a Regional Future / S.S. pathanaik (ed.). New Delhi: pentagon press, 2011, p. 155 (Electronic version).
9 Sattar A., Baig R. Civil Society in pakistan. NGO Resourse Centre, Karachi, August 2001, p. 7 (Electroniic version).
10 Подр. см.: Белокреницкий В.Я. Пакистан. Особенности и проблемы урбанизации. М.: Наука, 1982, с. 50 - 57; Белокреницкий В.Я. Капитализм в Пакистане. Особенности социально-экономического развития с середины XIX в. до 80-х годов ХХ в. М.: Наука, 1988, с. 118 - 119.
11 См. обсуждение этих процессов, в частности: Пакистанское общество: экономическое развитие и политическая структура / Отв. ред. Ю.В. Ганков-ский. М.: 1986, гл. 2 и 3.; Белокреницкий В.Я., Москаленко В.Н. История Пакистана. ХХ в. М.: 2008, гл. 5..
12 По последним данным, в западную часть страны (теперешний Пакистан) в 1947 - 1948 гг. прибыло 6,5 млн. мусульман, а покинуло — 4,7 млн. немусульман, главным образом индусов и сикхов. Hasan A. Unplanned Rrevolution. See: Observations on the processes of Socio-economic Change in pakistan. Karachi: Oxford University press, 2009, p. xxxii.
13 Rashid T. Radicalisation of Civil Society, p. 155.
14 Число неправительственных организаций в этот период заметно выросло не только в Пакистане, но и в большинстве других стран мира и одновременно существенно увеличилась количество международных неправительственных организаций (свыше 27 тыс. в 2001 г.) — Лебедева М.М. Мировая политика. М.: Аспект пресс, 2003, с. 87.
15 Mufti I. Struggle of civil society organizations in pakistan for pro-people legislation. pLA Notes 43, 2002. p. 23 - 25 (Electonic version).
16 See: Anheier H.K. Civil Society. Measurement, Evaluation, policy. L.: Eartscan, 2004. Ch. 2, 6 (Electronic version).
17 CIVICUS Civil Socuety Index Report for the Netherlands. Final Draft, September 2006, p. 10 (Electronic version).
18 Sattar A., Baig R. Civil Society in pakistan, p. 5.
19 Ibid., p. 5 - 6.
20 Shaheed F. The Women's Movement in pakistan: Challenges and Achievements. paper for edited book // Rethinking Clobal Women's Movement / ed. Amrita Basu. Routledge. Проблема женского протестного и правозащитного движения в Пакистане заслуживает специального рассмотрения. Отдельные ее стороны, а также вопрос об угнетении женщин рассмотрены в работах некоторых отечественных авторов, таких как А.А. Суворова, С. Махкамова и др.
21 Khan A., Khan R. Civil Society and Social Change in pakistan, p. 8 - 9.
22 Sattar A, Rabia B. Civil Society in pakistan, p. 9.
23 Khan A., Khan R. Civil Society and Social Change in pakistan, p. 3
24 Ibid., p. 6 - 7.
25 Ibid., p. 34 - 35.
26 Rashid T. Radicalisation of Civil Society, p. 162.
27 Ibid., p. 162 - 164.
28 Подробнее об этом см: Серенко И.Н. Система образования в Исламской Республике Пакистан. М.: Научная книга, 2006, с. 116 - 127; Kirmani N. Interactions between Religion, the State and Civil Society in pakistan. Some Implications for Development. Lahore, 2011, p. 5. (Electronic version).
29 Ibid., p. 5 - 6.
30 An overview of Civil Society in pakistan by Irfan Mufti // Civil Society Watch Monthly Bulletin. № 44. August 2009 (Electronic version).

Пакистанец на лыжах на горе во время четырехдневного горнолыжного конкурса на курорте Малам Джабба, в 300 км к северо-западу от столицы Исламабада. Кажется невероятным, что всего несколько лет назад боевики «Талибана» взорвали подъемник, подожгли соседний отель, превратили Малам Джаббу в территорию для тренировок и планировали здесь операцию по свержению правительства. (A. Majeed/AFP/Getty Images)

Центр силы или источник нестабильности? Диалектика современного Пакистана*

Роль и место Пакистана в регионе, а также будущее страны оценивают по-разному. С одной стороны, его нередко относят к разряду «провальных», несостоявшихся государств, называют «больным человеком Азии», очагом исламского экстремизма и терроризма, этнического сепаратизма. С другой — считают растущей экономикой, крупнейшим по населению мусульманским государством, средоточием военной силы, обладателем быстро растущих арсеналов ядерного оружия. С позиции первого подхода страна является крупным международным должником, постоянно зависящим от помощи Соединенных Штатов, КНР, Саудовской Аравии, других исламских режимов, бедной и перенаселенной нацией, разрываемой внутренними конфликтами и противоречиями. Под вторым углом зрения Пакистан предстает амбициозным игроком, склонным к экспансионизму, располагающим разветвленной агентурной сетью, которая подчинена разведывательному сообществу во главе с межвойсковой разведкой (Inter-Service Intelligence, здесь Service — вид войск).
Как бы мы ни смотрели на Пакистан, он заслуживает повышенного внимания. От него во многом зависит развитие ситуации в Южно-Центральноазиатском регионе, в зоне исторического разлома между мусульманским и индо-буддийским религиозно-цивили-зационными макроареалами. Особенно много вопросов судьба этой страны вызывает в преддверии вывода основной части войск США и НАТО из Афганистана. Какую роль сыграет Пакистан в геополитическом раскладе после 2014 года? Является ли он достаточно стабильным государством, способным проецировать влияние вовне, или будет источником хронической неустроенности, проводником чужих идей и намерений, деструктивных и дестабилизирующих течений и движений?
* Россия в глобальной политике / Гл. ред. Ф. Лукьянов. Том 11. № 2. Март-апрель 2013, с. 138 - 150.

Пакистанская девочка в пасмурный день на грязной дороге в трущобах на окраине Исламабада. (AP Photo/Muhammed Muheisen)

Военная мощь и ядерное оружие

Пакистан обладает внушительными вооруженными силами. Общая численность военнослужащих, по данным на 2012 г., составляет 617 тыс. человек. Активный армейский резерв равен 500 тыс., а различные военизированные формирования (национальная гвардия, горные отряды, пограничные и патрульные службы) насчитывают еще 300 тыс. человек. Одновременно на воинской службе состоит свыше 1 млн человек (6-е место в мире). По численности действующих войск Пакистан находится на 7-м месте, уступая чуть более чем вдвое своему традиционному противнику — Индии (у нее 3-е место после КНР и Соединенных Штатов).
Технико-тактическое отставание основных для Пакистана сухопутных сил от индийских существенно больше. У пакистанской армии, согласно последним данным, в 4,5 раза меньше единиц боевой техники, вдвое меньше танков, в пять раз — артиллерии, в 15 раз — противотанковых орудий и в 6 раз — противовоздушных и военно-транспортных средств.
Отставание от Индии в вооруженности воздушных сил менее выражено, но тоже заметно — по числу самолетов всех видов в 1,7 раза, вертолетов — в 1,6 раза. Наименее продвинутым видом является военно-морской флот. По численности служащих (22 тыс.) ВМС вдвое уступают ВВС (45 тыс.). Количество боевых кораблей в 17 раз меньше, чем у Индии, но число подлодок (15) лишь вдвое уступает числу индийских субмарин. Учитывая, что протяженность береговой линии Пакистана в семь раз меньше индийской, такую разницу легко объяснить. Пакистан ориентирован в основном на сушу. Подлодки для него — средство защиты единственной крупной военно-морской базы в Карачи. Индия, напротив, по-преиму-ществу морская держава, создающая в настоящее время полномасштабный глубоководный флот.
Отставание от Дели в обычных видах вооружений компенсируется ракетно-ядерным паритетом. Если 15 лет назад, после проведения обеими странами подземных ядерных испытаний в мае 1998 г., считалось, что Пакистан имеет в 3 - 4 раза меньше ядерных боезарядов, чем Индия, то, по сегодняшним оценкам, он сравнялся с ней или даже вышел вперед, имея 95 - 110 боезарядов. Средствами доставки служат авиация и ракеты. По количеству и качеству самолетов, способных нести ядерное оружие, Пакистан несколько уступает Индии, но по ракетам малого и среднего (до 2 - 2,5 тыс. км) радиуса действия он практически ни в чем не отстает от соседа. Российско-индийская крылатая ракета БраМос является сверхзвуковой, такой у Исламабада нет, но его ракета Бабур превосходит индийскую по дальности. По ряду сведений, Пакистан к тому же создает тактическое ядерное оружие — мобильную ракету Наср малой дальности (до 60 км). Разработка ракет тактического назначения увеличивает вероятность применения атомного оружия, но, по мнению большинства экспертов, она пока остается сугубо гипотетической. Согласно обнародованной доктрине, Индия (как и Китай) отказалась от применения первой ядерного оружия. В Пакистане, где реальный контроль над ним находится в руках у военных, от первого удара не отказались, но предупредили, что он может быть направлен только против Индии и лишь в том случае, если возникнет явная угроза самому существованию страны.
Армия в Пакистане — своего рода государство в государстве. Причем в этом случае под ней подразумевают все виды войск, а также разведывательные службы. Помимо вышеупомянутой ISI существуют собственно армейская разведка (Military Intelligence) и разведывательное бюро (Intelligence Bureau), которое тоже, как правило, возглавляют военные в отставке. В социальном отношении вооруженные силы — самый демократический из государственных институтов. Среди генералитета редко встретишь выходцев из среды потомственной землевладельческой аристократии. Корпоративность при этом — наиболее выраженная сторона устройства жизни военных. Профессиональная армия по традиции отделена от неармейской среды, причем не столько социально, сколько этнически — добровольцев набирают среди крестьян в одних и тех же северо-западных округах главной провинции Панджаб. Офицерский корпус пополняется тоже в основном Панджабцами. ВС Пакистана служили и служат мощной опорой порядка. Из 65 лет существования государства, возникшего вследствие раскола Индии, половину срока военные управляли страной, а в остальное время влияли на власть из-за кулис.
Обособленность армейской службы не привела к ее отчуждению от общества. Благодаря умелой пропаганде, армия в глазах пакистанцев — гарант независимости, которой угрожает Индия. Культ военных стал одной из основ пакистанской государственной идеологии, наряду с исламом и борьбой за права мусульман, особенно мусульман-кашмирцев, лишенных Индией возможности осуществить через референдум право на самоопределение.
Военная верхушка руководит и мощной экономической корпорацией. В свое время военные создали несколько финансовых фондов, которые помимо благотворительности, занялась коммерческой деятельностью. Фауджи фаундейшн (Армейский фонд) входит ныне в число крупнейших финансовопромышленных групп страны. Имеются у армии и своя богатая страховая компания, и много военных и гражданских предприятий. Впрочем, основная часть ВПК финансируется из бюджета. При этом расходы на военные цели, судя по всему, отражены в нем далеко не полностью. Трудно понять, как при многократной и возрастающей разнице в величине военных расходов с Индией (4,5 млрд долл. против 36 млрд в 2011 г. по обменному курсу валют) Пакистан сохраняет с ней ракетно-ядерный паритет и далеко не драматическое отставание по обычным видам вооружений. Разумеется, играет роль значительная помощь извне, главным образом американская и китайская, но и она не может объяснить эту разницу.

Вид с воздуха на палатки беженцев в городе Сехван. Катастрофические ливни, шедшие в стране в июле и августе 2010 года, нанесли вред 20 миллионам людей, уничтожив 1,7 миллионов домов и повредив 5,4 миллиона акров земли. (Rizwan Tabassum/AFP/Getty Images)

Политическая система и гражданское общество

Очевидно, что по степени развития военного комплекса Пакистан — региональный центр мощи, одно из ведущих государств мира в военном отношении, четвертое или пятое по масштабам ядерного арсенала. На этом фоне дефекты его политической системы вызывают законное беспокойство. К ним, прежде всего, относится упомянутая выше гипертрофированная роль армии, засилье отставных и действующих военных в государственном аппарате.
Вместе с тем, пик господства военных, по всей видимости, остался позади. Он пришелся на 11-летнее правление генерала Мухам-мада Зия-уль-Хака (1977 - 1988). Именно при нем сложился союз военной элиты и мусульманских богословов. Правление Зии, однако, не было похоже на теодемократию иранского образца. Военный диктатор не потерпел присутствия служителей культа рядом с собой, но опирался на них при проведении реформ, приведших к исламизации государства, общества и культурной среды. Режим другого генерала, Первеза Мушаррафа (1999 - 2007) не походил на зияульхаковский. Он отличался подчеркнутым либерализмом, предоставлением свободы выражения мнений, принятием ряда законов, направленных на улучшение правового положения женщин, хотя и непоследовательной, но реальной борьбой с исламскими радикалами и исламистским терроризмом. Чисто военный поначалу властный фасад сменился после проведения всеобщих выборов в 2002 г. на военно-парламентский — генерал Мушарраф, избранный президентом в соответствии с Конституцией, сохранил за собой, вопреки ей, высший военный пост начальника штаба армии.
Его отставка с обеих постов и новые парламентские выборы в феврале 2008 г. ознаменовали отстранение военных от власти, но не подорвали их влияние в государстве и популярность в обществе. Большинство мест на выборах получила партия видного политического деятеля, дважды занимавшей пост премьер-министра Беназир Бхутто, которая погибла в результате теракта в декабре 2007 года. Овдовевший муж Беназир Асиф Али Зардари «унаследовал» ее ореол борца с диктатурой. Он был избран президентом в сентябре 2008 г. и, несмотря на пророчества многих, сумел довести страну до новых выборов весной 2013 года. Это беспрецедентное событие в истории Пакистана, т. к. ни один ранее избиравшийся законодательный орган не сдавал полномочия в срок и согласно Конституции.
Несмотря на этот успех, многие пороки пакистанской демократии сохраняются. Зардари крайне непопулярен. Его считают коррумпированным и беспринципным. Полагают, что возглавляемая им Пакистанская народная партия, основанная в 1967 г. Зульфика-ром Али Бхутто, отцом Беназир, по-прежнему является «семейным предприятием». Хотя, согласно поправке, принятой парламентом в 2010 г., Пакистан превратился из президентско-парламентской в парламентскую республику, Зардари остался не церемониальным главой государства, но и ее фактическим лидером, стоящим над премьером благодаря партийной субординации. Замена военного авторитаризма на гражданский и наоборот не раз случалась в истории Пакистана. Политическая верхушка продолжает быть обособленной, и — в отличие от военной — она глубоко пронизана «феодальным» менталитетом землевладельческой элиты.
Между тем, в Пакистане за последние десятилетия, в условиях почти не ограниченной свободы слова, собраний, средств массовой информации, прежде всего популярного в стране телевидения, а также Интернета с его блогосферой, твиттерами и фейсбуками, окрепло гражданское общество. Оно состоит из представителей среднего класса, проживающих в крупных городах и мегаполисах, какими являются Карачи (почти 20 млн. жителей по неофициальным подсчетам), Лахор (более 10 млн), Исламабад-Равалпинди (около 4 млн). Лишь малая часть неправительственных организаций придерживается прозападной, либеральной ориентации, большинство же связано с религиозными общинами, консервативными партиями и структурами, но не крайнего, радикального типа. Гражданские организации различаются своими целями и программами, но все они ценят свободу действий и самовыражения.
Гражданская активность усилилась одновременно с резко возросшей за годы парламентского правления ролью Верховного суда и всего судебноадвокатского корпуса. Главный судья (глава ВС) Ифтихар Мухаммад Чаудхри стал основным оппонентом президента Зардари, требуя возобновления дела по обвинению его в коррупции в швейцарском суде. Высшая судебная инстанция заставила премьер-министра Юсуфа Резу Гилани уйти в отставку, но за этим последовал не правительственный кризис, а лишь замена премьера на другого члена руководства президентской партии Раджу Перве-за Ашрафа.
Для проведения честных и справедливых выборов парламент принял специальную поправку к Конституции, по которой действующий кабинет уходит в отставку, завершив пятилетний срок, и его заменяет нейтральная администрация. В марте 2013 г. было создано временное надпартийное правительство во главе с бывшим судьей Мир Хазар Ханом Кхосо и объявлено, что выборы в парламент федерации и законодательные собрания провинций состоятся 11 мая. Наученные горьким опытом предшествующих кампаний, пакистанские обозреватели не исключали отмены выборов под предлогом осложнившейся внутренней обстановки, активизации террористов и т. п., но, по всей видимости, выборы состоятся. С началом предвыборной кампании степень насилия даже несколько снизилась, и почти все политические силы страны объявили о желании участвовать в выборах. Общее число политических структур в стране превышает 200, к участию в выборах, проводящихся по мажоритарной системе (один избирательный округ — один депутат, набравший относительное большинство голосов) допущено 162 партии. Но реальная борьба развернется между тремя политическими силами — правившей в течение последних пяти лет Пакистанской народной партией президента Зардари, Пакистанской мусульманской лигой в прошлом дважды премьер-министра Нава-за Шарифа и Движением за справедливость Имран Хана, бывшего капитана сборной по исключительно популярной в стране игре в крикет, политика-популиста, любимца городской молодежи. Ислам фигурирует в предвыборных программах этих и всех других партий. Центральное место он, естественно, занимает у клерикально-политических организаций, которые, вероятно, получат больше голосов, чем на выборах 2008 г. Скорее всего, победит на выборах партия Шарифа, или они не выявят явного лидера. Вероятно. произойдет рассеивание голосов между рядом ведущих партий, причем во всех четырех провинциях — Панджабе, Синде, Хайбер-Пахтунхва и Белуджистане — набор партий-лидеров будет различным. Выборы могут поэтому усилить центробежные тенденции и в конце концов повлечь за собой глубокий политический кризис. Опорой власти в этом случае окажется армия с усиливающимся в ней влиянием исламистов.

Пакистанские дети на каруселях в трущобах Исламабада. (AP Photo/Anjum Naveed)

Демографический всплеск и угроза экологического коллапса

В то же время сами по себе выборы являются ярким примером демократического волеизъявления. Их организует независимая избирательная комиссия, с составом которой согласились основные политические силы. Комиссия рассмотрела рекордное число заявок от 24 094 человек и утвердила список из почти 20 тысяч кандидатов на места в федеральное и провинциальные законодательные собрания. Число избирателей (лица старше 18 лет) составило примерно 85 млн из них свыше 4 млн — это пакистанцы, проживающие за границей.
Количество избирателей делают пакистанскую кампанию одной из наиболее масштабных и дорогостоящих в мире (помощь Пакистану оказывают ООН и некоторые страны, такие как Япония). Причем при составлении списков избирателей национальная регистрационная палата ориентируется на свои сведения, не совпадающие с переписными данными.
Между тем, опубликованные в печати предварительные результаты переписи 2011 г. позволяет сделать вывод, что население Пакистана в период между переписями 1998 г. и 2011 г. выросло на 47%, т. е. в среднем на 3,5% в год. В абсолютных цифрах оно увеличилось со 131 до 192 млн человек, а с учетом ряда неохваченных областей и подконтрольных Исламабаду спорных территорий бывшего княжества Джамму и Кашмир, составило 197 млн человек. Среднегодовой темп естественного прироста оказался почти вдвое выше, чем приводили вплоть до последнего времени авторитетные национальные и международные издания. Представитель демографической службы ООН в Пакистане поспешил заявить, что население растет среднегодовыми темпами в 2,1%, что несколько выше, чем прежние оценки, но далеко отстоит от цифры, на которую выводят предварительные, и, быть может, несколько завышенные переписные данные.
Демографический взрыв в Пакистане, вместе с тем, вряд ли подлежит сомнению. Там сложилась уникальное сочетание молодого населения (средний возраст по медиане — 20 лет) и медленно меняющихся условий его существования. По-прежнему низка грамотность женщин (30 - 35%), численно преобладают сельские жители (60 - 65%), огромная масса людей страдает от нищеты (от трети до двух третей, по разным оценкам). К этому надо добавить сохранение традиций большой семьи — средняя численность домохозяйства почти не изменилась за 1998 - 2011 гг., оставшись на уровне в 7 человек. Впрочем, насколько уникально такое сочетание факторов и насколько реальны позитивные сдвиги, отмечаемые демографами и статистиками в других мусульманских и бедных странах мира, покажет время.
В случае с Пакистаном, по-видимому, ясно, что демографические расчеты на перспективу требуют корректировки в сторону повышения. К 2050 г. на территории в 800 тыс. кв. км должны будут «разместиться» почти 400 млн человек. Реально ли это с учетом того, что пригодная к обработке площадь составляет менее 30% от общей и исключительно остро уже сегодня стоит вопрос о нехватке пресной воды. По прогнозам, в 2025 г. дефицит составит 100 млрд куб. м, примерно треть от общих потребностей. При этом объем доступной пресной воды сократится до 600 - 700 куб. м на человека, тогда как в 2005 г. он составлял 1200 куб. метров. К нехватке воды добавляется проблема эрозии почв, их интенсивного засоления и заболачивания.
Прекращение в конце 1970-х гг. строительства крупных ирригационных сооружений и относительное сокращение государственных вложений в другие отрасли агросферы усугубили кризис земледельческой инфраструктуры. Он сильно дал о себе знать в начале нынешнего века в связи с тремя подряд засушливыми сезонами (2000 - 2002). Наступление влажного периода в начале 2010-х гг. сопровождалось разрушительными наводнениями, Летом 2010 г. от разлива рек пострадало почти 20 млн человек. Однако обильные муссонные дожди и усиленное таяние снегов в Гималаях, откуда берет начало главная река страны Инд и большинство ее притоков, способствовали увлажнению почвы в Панджабе, основной житнице страны. Неизбежный в перспективе приход засушливых сезонов может привести к еще большим осложнениям для пакистанской экономики и общества, чем наводнения.
Предотвратить их может лишь крупное гидроэнергетическое строительство, увеличение масштабов ирригации и мелиорации, но похоже, что раздираемый противоречиями правящий класс вряд ли способен на осуществление комплекса продуманных мер. Мало помогает ему в этом и мировое сообщество, больше занятое вопросами безопасности и борьбой с терроризмом.

Индийские верующие взбираются к кратеру грязевого вулкана, чтобы исполнить ритуал подношения кокосов во время паломничества в храм Шри Хингладж Мата в провинции Белуджистан. Тысячи верующих из Пакистана и Индии приняли участие в ежегодном четырехдневном паломничестве в храм, считающийся для индийцев священным. (Reuters/Akhtar Soomro)

Белуджистан как катализатор раскола

Было бы неправильно сгущать краски и лишь в мрачных тонах рисовать перспективы Пакистана. Бассейн Инда населяют растущие массы молодого населения, полного энергии и надежд на улучшение жизни. Несчастья, обрушившиеся на страну в последнее время (к наводнениям 2010 и 2011 гг. нужно добавить землетрясение осени 2005 г., от которого пострадало свыше 30 тыс. человек), словно, закалили пакистанцев, продемонстрировав их высокую сопротивляемость ударам судьбы. Согласно опросам населения различных стран на предмет их удовлетворенности жизнью и выведенному на этом основании «индексу счастья», пакистанцы вышли на одно из первых мест в мире, обогнав, в частности, индийцев.
Задаваясь вопросом о парадоксе бедности и удовлетворенности жизнью, некоторые наблюдатели обращают внимание на такие черты пакистанцев, как любовь к детям, умение проводить время в кругу семьи и друзей за едой и беседой, привычку довольствоваться малым. Как представляется, в полной мере это присуще культуре равнинных областей бассейна Инда — жителей провинций Панджаб в верхнем и среднем течении реки и Синд в его нижнем течении. Что касается горных и пустынных районов к западу и северо-западу от Индской долины, там характер поведения людей несколько иной, в социально-психологическом плане они более порывисты и эмоциональны.
К западу от Синда простирается обширная провинция Белуджистан. Коренное ее население — племена белуджей, традиционно занятых отгонно-пастбищным скотоводством и очаговым, главным образом кяризным земледелием (кяризы — искусственно сделанные галереи для подъема грунтовых вод на поля). Белуджи — самый беспокойный элемент пакистанского общества. В их среде всегда был силен дух сепаратизма, склонность к мятежам против центральной власти. Пакистанское государство в ответ не раз применяло грубую силу. Наиболее крупное восстание белуджей было подавлено в 1973 - 1977 гг., еще одна вспышка сопротивления пришлась на 2005 - 2006 гг., когда в провинцию вновь были введены части регулярной армии. Ситуация снова обострилась в 2009 г. в разгар борьбы правительственных войск с пакистанскими талибами в соседней с северным Белуджистаном зоне пуштунских племен.
В последние годы борьба перешла в скрытую фазу. Большинство лидеров трайбалистской оппозиции находятся в эмиграции — в Афганистане, ОАЭ, Англии, Швейцарии и других государствах. Оттуда они руководят действиями своих сторонников, совершающих акты террора и саботажа — подрыв мостов и газопроводов, убийство чужаков — строителей, администраторов, поселенцев. Белуджистан располагает крупнейшими в стране залежами полезных ископаемых (до 80%), хотя разрабатываются в основном лишь месторождения природного газа. Белуджские националисты недовольны системой его распределения (только 3% деревень провинции газифицированы). Они выступают и против развития глубоководного порта Гвадар на белуджистанском побережье Аравийского моря по той причине, что местные жители не получили ни работы, ни доходов от вступления в строй первых портовых сооружений (работы в Гвадаре, начатые в 2002 г., прервались в 2007 г.).
Белуджское национальное движение опирается не только на традиционные структуры, но и на организации среднего городского класса, выросшие из студенческих союзов и объединяющие группы недовольной интеллигенции, а также торговцев и предпринимателей. Вывод частей пакистанской армии и полувоенных формирований из глубинных районов провинции, ускорившийся в последние годы, привел, по некоторым сведениям, к вакууму власти на местах и подъему сепаратистских настроений. Дело дошло до того, что в ряде школ демонстративно отказывались от исполнения национального гимна.
Центральные власти винят в проявлениях протеста и сепаратизма внешние силы, прежде всего Индию, но также Афганистан, а иногда, и Россию (ее в Белуджистане с колониальных времен стремились использовать как альтернативную силу). Изменившимся методам борьбы белуджей соответствуют и перемены в способах ее подавления. Главным приемом стали тайные аресты и ликвидация националистов. За год в Белуджистане в среднем «исчезает» около 200 человек. Глухой ропот в ответ на действия полиции и спецслужб создает тот фон, который может вызвать необратимую реакцию отторжения Белуджистана, что станет началом процесса фактического раскола страны.

Пуштунистан и талибанизация

Кризис власти на местах ощущается не только в Белуджистане, но и по всему окружающему провинцию ареалу. Эпицентром регулируемых «снизу» порядков служит зона пуштунских племен. Административно она состоит из Территории племен федерального управления (ТПФУ) и прилегающих к ней с востока предгорных и долинных районов бывшей Северо-Западной пограничной провинции. С 2010 г., по решению парламента, она стала называться Хай-бер - Пахтунхва (по названию легендарного горного перевала Хай-бер и самоназвания пуштунов на их «мягком» восточном диалекте). Пуштуны составляют основную часть населения и провинции, и ТПФУ, распадаясь на равнинных и горских. Последние с колониальной эпохи и до настоящего времени считаются «свободными», не платят государству податей и налогов, получая от него субсидии и дотации. В Афганистане вдоль границы с Пакистаном проживают родственные племена пуштунов (они же — этнические афганцы), что превращает всю огромную площадь по обе стороны от границы в сплошное пуштунское «царство». С учетом тесных отношений пуштунов с белуджами оно расширяется на юг, выходя к побережью Аравийского моря, и на восток, за счет поселений равнинных пуштунов и белуджей в южном Панджабе и восточном Синде.
Впрочем, между белуджскими и пуштунскими националистами имеются расхождения, планы создания Великого Белуджистана и независимого Пуштунистана противоречат друг другу, так как их сторонники претендуют отчасти на одну и ту же территорию. Однако нельзя исключить появление у них общего знаменателя в виде радикального ислама и талибанизации. Белуджский национализм развивался длительное время как преимущественно светский. Религия (почти все белуджи — сунниты) не играла доминирующей роли в их политическом самосознании. Лозунгами борьбы белуджей были широкая автономия в рамках Пакистана или образование собственного государства на этнонациональной основе. Под влиянием идеологии арабской Аль-Каиды и афганского движения Талибан во всем белуджско-пуштунском ареале усилились антишиитские настроения. Объектом террористических актов все чаще становится проживающая в столице провинции Кветте и ряде других мест община шиитов-хазарейцев.
Антишиизм усиливается из-за предполагаемых притеснений белуджей, проживающих в шиитском Иране. Более продвинутое самосознание пакистанских белуджей и их численное превосходство объясняют появление в Пакистане происламской и одновременно белуджско-националистической организации Джундалла (Армия аллаха). Свою террористическую активность она направила против Тегерана, встретив с его стороны жесткий отпор. Относительная слабость пакистанского государства может со временем изменить направленность действий белуджских исламистов и привести к их союзу с пуштунскими.
Пуштунское национальное движение проявляется трояко. Во-первых, это легальный светский национализм, представленный прежде всего правящей в хайберско-пуштунской провинции с 2008 г. Авами нешнл парти (Народной национальной партией). Во-вторых, происламскими или исламистскими партиями, которые хотя и действуют по всему Пакистану, но наибольшую электоральную поддержку имеют в пуштунском регионе. В-третьих, радикальными боевыми группами, сформировавшимися после 2001 г. в горах ТПФУ под именем пакистанских талибов. Пик их деятельности, направленной против правительства, армии и полиции, пришелся на 2007 - 2009 годы. Целые области в пуштунском ареале к концу этого периода оказались под контролем исламистов. Правительство пыталось примириться с ними, но радикалы не пошли на отказ от «принципов», в результате чего мировые соглашения сорвались.
В мае 2009 г. на фоне сложившегося в обществе консенсуса армия начала решительные боевые действия против талибов и их союзников. К 2010 г. сопротивление экстремистов было в основном подавлено, они покинули равнинные области, укрылись в горах и растворились среди мирных жителей. И впоследствии талибы не отказались от выжидательной тактики, подвергаясь давлению со стороны армии, которая впервые расквартирована в ТПФУ на постоянной основе, и атакам с американских беспилотных летательных аппаратов. Скрываются на территории племен, готовясь для «прыжков» в Афганистан, и боевики из афганского движения Талибан, а также их союзники из Аль-Каиды, Исламского движения Узбекистана и других террористических организаций.
За исламистской риторикой талибов как афганского, так и пакистанского подданства просматривается этнонациональное, пуштунское ядро. Среди афганских талибов имеются и непуштуны, но они составляют явное меньшинство. Нераздельное, но и не слиянное единство двух компонентов придает силы радикальной идеологии талибов.
Поддерживая в той или иной мере афганских экстремистов, Пакистан играет с огнем. Вероятные успехи талибов в Афганистане после 2014 г., когда оттуда уйдут боевые части США и НАТО, могут бумерангом ударить по Исламабаду, вызвав подъем проталибских, джихадистских настроений, прежде всего на северо-западе страны. Вариант джихадизации Пакистана исключительно опасен. Об этом предупреждают многие аналитики, в том числе советник президента США Брюс Ридел и известный пакистанский журналист Ахмед Рашид. Превращение Пакистана в неуправляемое исламистское государство вряд ли совершится одномоментно. Одним из возможных исходов гипотетической гражданской войны станет раскол существующего государства на несколько других. Пакистан при этом может сохраниться в урезанном виде и удержит контроль над ядерным оружием.
Катастрофические сценарии, как известно, реализуются много реже, чем конструируются. У Пакистана, безусловно, есть возможность миновать дорогу, которая ведет в пропасть. Как отмечалось выше, страна стоит на пороге очередных парламентских выборов, за которыми может последовать укрепление демократических порядков. Экономика развивается в последние годы стабильными, хотя и невысокими темпами (3 - 4% в год). На этом фоне снизилась инфляция и увеличились золотовалютные резервы. Стабилизующую роль играет внешняя помощь, хотя приток прямых иностранных инвестиций явно недостаточен, не хватает внешних и внутренних накоплений для модернизации инфраструктуры и промышленности.

Сын помогает пакистанскому рыбаку Фиде Кхану (слева) установить сеть перед приливом на пляже Карачи. (AP Photo/Shakil Adil)

Россия и Пакистан

При решении задач экономического подъема определенное значение могло бы иметь развитие связей с Россией. Российско-пакистанским отношениям хронически не везет. На протяжении всей своей истории Пакистан стремился установить достаточно тесные политические и торговоэкономические связи с Москвой, но мешали многие обстоятельства, в том числе, ревнивое отношение со стороны Индии. Исключением оказались 60 - 70-е годы прошлого века, когда СССР был достаточно силен, чтобы занять сбалансированную позицию, развивая контакты одновременно с Дели и Исламабадом.
Усиление России и большее внимание к отношениям с южными соседями может позволить ей повторить схему советского времени. Продолжая линию экономического взаимодействия того периода, было бы целесообразно, в частности, осуществить проект расширения металлургического комбината, построенного с советской помощью в 1970-х — 1980-х гг. в пределах большого Карачи (в последние годы он работает в полсилы, а казна терпит большие убытки). Еще одной сферой сотрудничества могла бы стать модернизация пакистанских железных дорог и расширение сети трубопроводов, а также развитие пакистанской энергетики, участие в строительстве тепловых и гидроэлектростанций. Для укрепления связей с Пакистаном вовсе не обязательно сотрудничество в военно-технической сфере. Здесь у Исламабада много партнеров, а его желание добавить к ним Москву похоже на попытку сыграть роль «спойлера», отравить российско-индийские контакты по линии ВТС.
Отвечая на поставленный в заголовке статьи вопрос, можно утверждать, что Исламская Республика Пакистан является одновременно и крупным региональным центром силы и потенциальным источником нестабильности на восточном фланге Большого Ближнего Востока. Разгул террора, не стихающий на пакистанском северо-западе и в Карачи, создает в стране нервозную обстановку, делает трудно предсказуемым даже ближайшее будущее.
В среднесрочной перспективе возможен как благоприятный вариант укрепления и оздоровления пакистанского государства и общества, так и ряд неблагоприятных, среди которых раскол страны и превращение ее в исламистскую силу, настроенную экспансионистски в отношении Афганистана и Центральной Азии. Встав на путь экспансии через талибо-джихадистские каналы, Пакистан неминуемо превратится в катализатор суннито-шиитского противостояния в эпицентре мирового ислама. Не исключено и ужесточение позиций в споре с Индией по поводу Кашмира. Оно способно привести к войне в Южной Азии, таящей угрозу применения ядерного оружия.

Дети с игрушечными пистолетами недалеко от места, где был убит Усама бен Ладен в Абботтабаде. (Aamir Qureshi/AFP/Getty Images)

Исламизация общества и диффузия власти в Пакистане*

Историю Пакистана с точки зрения исламизации общества логично разделить на пять периодов. Первый из них — начальный, либерально-секуляристский, охватывал четверть века существования страны, сформированной в 1947 г. на обломках Британской Индии из двух удаленных друг от друга территорий в западной и восточной частях Индостана. Второй этап можно назвать переходным, продолжавшимся с момента образования в конце 1971 г. Пакистана в его нынешних границах1 до военного переворота в июле 1977 г. На этом этапе администрация З.А. Бхутто сменила свой первоначально левый популизм на правый, происламский. Третий период охватывает время исламизации, осуществленной военными во главе с генералом-узурпатором М. Зия уль-Хаком. Вопрос о сроке его завершения остается открытым. Некоторые авторы считают, что он не закончился до сих пор, несмотря на гибель в результате теракта самого инициатора исламизации в августе
1988 г. Больше оснований считать, что после смерти генерала наметились новые этапы, связанные не только с внутренней политической ситуацией, но и с вовлеченностью в конфликт с Индией в
1989 - 2002 гг. из-за волнений в индийском штате Джамму и Кашмир и в противостояние в Афганистане. Втягивание Пакистана в афганский конфликт, начавшееся еще на рубеже 1970 - 1980-х гг., заметно усилилось после военного вмешательства США и их союзников в конце 2001 г. Таким образом, выделяются еще два периода, совпадающие в основном с последним десятилетием XX и первой, а также началом второй декады XXI в.

* Восток (Oriens) / Гл. ред. В.В. Наумкин. 2013, 5, с. 5-18.

i На восточной территории возникло государство Бангладеш.

Модель в наряде от пакистанского дизайнера на неделе моды в Лахоре. (AP Photo/K.M.Chaudary)

Секулярная протоисламизация

Пакистанское государство возникло на основе, лишенной исторического прецедента и единой этногенеалогии. Сначала появилась идея нового политического образования, казавшегося многим искусственным и нежизнеспособным, а затем уже — ее реальное воплощение. Важно отметить, что пакистанский национализм сложился как идеология, опирающаяся на религиозный, территориальный и надэтнический компоненты1.
В планы "отца-основателя" Пакистана М.А. Джинны (1876 - 1948) входило создание страны с относительным мусульманским большинством. Джинна не предвидел появления государства, где мусульмане имели бы абсолютное превосходство и пользовались особыми правами. Недаром накануне раздела колониальной Индии, 11 августа 1947 г., он произнес перед членами Учредительного собрания нового доминиона Пакистан часто цитируемые слова о том, что "... с течением времени вы обнаружите, что индусы перестанут быть индусами, а мусульмане перестанут быть мусульманами, не в религиозном смысле, потому что это вопрос личной веры, но в политическом, как граждане государства"2.
Предвидение Джинны оправдалось лишь отчасти. Гражданская общность получила формальное закрепление, но граждане, исповедующие разные конфессии, оказались не вполне равноправными. Первое ущемление прав религиозных меньшинств связано с принятием конституции 1956 г. В основном законе, разработанном после долгих дебатов и закулисной борьбы мнений, провозглашалось создание Исламской Республики11. В конституции было записано дискриминационное положение о том, что президентом страны может быть только мусульманин. Она содержала и некоторые другие положения "исламского" характера, что дало основание для утверждений о превращении ислама, по сути, в государственную религию3.
Вместе с тем Пакистан на протяжении первого периода сохранял характер вполне светского государства, где существовала свобода вероисповедания. Ее обеспечивала как первая, так и вторая конституция, принятая в 1962 г. после военного переворота 1958 г. Президент страны — генерал, а затем фельдмаршал М. Айюб Хан — инициировал проведение ряда социально-экономических преобразований либерально-прогрессивного толка.
ii Надо отметить, такое название государства появилось впервые.
Помимо аграрной реформы, принятия нового законодательства по труду, реформирования сферы образования и административной системы определенные изменения были внесены в такую чувствительную с позиций ислама область, как семейное право. В 1961 г. президентом был подписан указ, запрещавший полигамию и вступление в брак девушкам моложе 16 лет. Обязательной была объявлена регистрация браков в местных органах власти. Реформа семейного права, как замечает В.Н. Москаленко, не была ломкой традиционных мусульманских норм, так как она опиралась на принципы и дух Корана и старалась не выходить за рамки обычного права4.
Либеральная интерпретация исламских принципов была характерной особенностью всей политики властей в области религии и идеологии на первом этапе существования страны. Нужно при этом иметь в виду два обстоятельства. Во-первых, общую обстановку в мире в первые послевоенные десятилетия — восстановление экономики, почти повсеместное повышение уровня жизни, наглядные проявления иаучно-технического прогресса, распространение се-куляристских и атеистических идей. Э. Хобсбаум назвал эти годы "золотыми"6. Во-вторых, наличие в Восточном Пакистане довольно значительного немусульманского меньшинства (порядка 20%). Представители индусского населения на первых порах принимали активное участие в работе выборных органов Пакистана, а также правительства, как центрального, так и восточнобенгальского. С их голосами и влиянием нельзя было не считаться6.
Между тем значение второго фактора с течением времени падало. Доля немусульманского населения, главным образом индусов высших и низших каст, сократилась с 22 до 18% за десятилетие между 1951 и 1961 г.7 Исход немусульман, начавшись в 1946 - 1947 гг., продолжался, то усиливаясь, то ослабевая, на всем протяжении четвертьвекового существования страны в "двукрылом" виде. Из восточной провинции в Индию эмигрировали представители политической и экономической элиты индусов — богатые купцы и банкиры, увозя с собой (буквально "на себе") деньги и драгоценности.
Одновременно шел процесс переезда в страну из Индии мусульман, в том числе людей глубоко верующих, представителей сословия богословов, религиозных политических деятелей. Долго не принимавший идею раскола Индии по конфессиональному признаку видный теоретик исламского фундаментализма и автор концепции "теодемократии" А.А. Маудуди в 1948 г. перебрался в Пакистан. Тогда же туда переехали некоторые крупные богословы из Деобан-да, города в Северной Индии, известного как центр консервативной, пуристской школы суннитского (ханифитского) ислама. С 1948 г. ведут отсчет своего существования в Пакистане основные религиозные партии — Джамаат-е ислами (ДИ)111, Джамиат-е-улама-е ислам (ДУИ)1' и Джамиат-е-улама Пакистан (ДУЛ)" 8.
Звонком, возвестившим о выходе воинствующего ислама на авансцену страны, стали события 1953 г. Две силы — ДИ и Мадж-лис-е-ахрар" организовали погромы ахмадийцев, представителей секты, обвиненной ими в отступлении от ислама. Первые беспорядки на религиозной почве были подавлены с помощью армии и завершились громким судебным процессом, привлекшим внимание к фигуре Маудуди. Он был сначала приговорен к смертной казни, затем помилован, но провел несколько лет в тюрьме9.
Политику военного режима Айюб Хана можно назвать секуляр-ным протоисламизмом. С одной стороны, военные оттеснили исламистов, как, впрочем, и других представителей политических сил, на обочину политической жизни, с другой — активно использовали ислам в целях консолидации полиэтнического общества, распадавшегося на большинство — восточнобенгальцев™ — и меньшинство — жителей Западного Пакистана, принадлежащих к различным этническим группам: панджабцам, пуштунам, синдхам, белуджам и др. Ислам как синтез религии и идеологии и стержневой элемент пакистанского национализма поддерживался военными, особенно на первом этапе после прихода к власти10 Пропаганду ислама среди военных, первые поколения которых были воспитаны в западных традициях, взял на себя сам Айюб Хан, написавший в 1959 г. специально для распространения среди офицерства памфлет "Исламская идеология Пакистана"11 .
iii Общество ислама во главе с Маудуди.
1v Общество исламских богословов-деобанди.
v Пакистанское общество богословов, принадлежащих к менее ортодоксальной, более народной, "для низов", школе барелви.
v1 Собрание борцов за свободу, возникшее в 1931 г. в самоуправляемом княжестве Джамму и Кашмир на волне выступлений против правления индусского махараджи.
vii 55% населения.
В течение первого периода в истории страны мусульманские религиозные партии рассчитывали добиться успеха через демократические процедуры. Религиозные деятели приняли участие в работе Учредительного собрания по выработке основ конституции, и именно под их влиянием она приобрела отмеченную выше исламскую окраску. Срединное место в исламском идеологическом поле с середины 1950-х гг. заняла Мусульманская лига Пакистана (МЛП), наследница Всеиндийской мусульманской лиги М.А. Джинны, в 1950-е гг. она постепенно приобрела менее светский характер, блокируясь с исламистскими партиями. С 1956 г. МЛП уступила роль правящей партии в центре и в обеих провинциях партиям подчеркнуто светского типа: Республиканской, Национальной народной и др. Тогда же в условиях обостряющегося политического кризиса впервые создается блок исламских партий: Ислам махав"111, ведущую роль в котором играла партия Маудуди и идеологически близкие к ней организации12 .
Запрет после военного переворота в 1958 г. и возобновление вслед за принятием конституции в 1962 г. деятельности партий пошел в целом на пользу происламским силам. Они сумели провести достаточно большое количество своих сторонников в парламент и законодательные собрания провинций, которые были сформированы путем непрямых многоступенчатых выборов. Характерно, что в первой поправке к конституции 1962 г. парламент возвратил стране название Исламской Республики1'. Отражением постепенно усиливающихся позиций коммуналистских сил стали результаты непрямых' президентских выборов в январе 1965 г. По инициативе Маудуди исламисты поддержали альтернативного кандидата на выборах, хотя им была женщина, сестра "отца-основателя" государства Фатима Джинна, и добились поддержки более трети избира-телей13 .
Не слишком убедительная победа Айюб Хана на выборах продемонстрировала помимо прочего углубляющийся разрыв между военно-гражданской бюрократией и партийно-политическими структурами, опиравшимися в то время на этнолингвистический регионализм и коммуналистские лозунги.
viii Исламский фронт.
iХ Согласно разработанному администрацией Айюб Хана основному закону, Пакистан провозглашался Республикой.
Х Голосами избранных членов местных органов самоуправления, так называемых базовых демократов.
Популярность последних усиливались в Пакистане известиями об индусско-мусульманских столкновениях в Индии, достигших в 1963 и 1964 гг. пиковых значений для периода после раздела14.
В пакистанском партийно-политическом спектре 1962 - 1969 гг. центральное положение занимали две конкурирующие партии, претендовавшие на наследство: МЛП — проправительственная, имевшая английскую приставку Convention", и оппозиционная — Council'11. Первая из партий была более светской по программе, вторая — более религиозной, тяготевшей к правым конфессиональным партиям.
В период массовых оппозиционных выступлений в 1968 — начале 1969 г. правое крыло оппозиции в целом уступало левому, усилившемуся благодаря созданию в 1967 г. З.А. Бхутто, бывшим министром иностранных дел в правительстве Айюб Хана, Пакистанской народной партии (ПНП)'111. Боязнь победы левоцентристских и левых сил, видимо, повлияла на решение Айюб Хана отменить собственную конституцию и передать власть в марте 1969 г. в руки военных. Сняв напряжение временным запретом на политическую деятельность, военным пришлось согласиться на проведение давно откладывавшихся всеобщих выборов. Кроме того, они расформировали единую провинцию Западный Пакистан и воссоздали четыре этнорегиональные: Панджаб, Синд, Северо-Западную пограничную и Белуджистан. Решение о расформировании единой провинции ослабило леводемократические силы вследствие их раскола по этнонациональному признаку и усилило правые, опиравшиеся на ислам и традиционалистские местные элиты.
Религиозно-политические партии приняли активное участие в первых всеобщих выборах, состоявшихся в декабре 1970 г. Однако большого успеха не добились: ДУИ и ДУП получили по 7 мест из 300 в Национальном собрании единого Пакистана, а ДИ завоевала всего 4 места15. Особенно чувствительным было поражение проис-ламских партий в Восточном Пакистане.
xi Создана на конференции в 1962 г.
xii Появилась по решению Совета лиги в 1963 г.
xiii Pak1stan People;s Party.
В 1971 г. в условиях гражданской войны, охватившей провинцию в связи с провозглашением независимости от центра, были созданы первые боевые организации ДИ. Истоки воинствующего исламизма оказались связаны с фактором, который из внутреннего для Пакистана превратился во внешний. И в дальнейшем внешние, прежде всего заграничные, явления будут оказывать стимулирующее воздействие на радикально-исламистские течения.
Неудача "легальных исламистов" на выборах 1970 г. в масштабах единого Пакистана представляется относительной. Если брать результаты только по западной части страны, которая спустя год с небольшим преобразовалась в новое государство, то полученные тремя религиозными партиями 18 мест (12%) долгое время будут недостижимым для них результатом'1". Понимая ограниченность своей электоральной базы, исламские организации, в первую очередь ДИ во главе с Маудуди, прибегли к "уличным" формам политической мобилизации. В 1974 г. они воспользовались случаем для обострения ситуации в отношении секты ахмадийя и взяли реванш за поражение, которое потерпели за 20 лет до того, в 1953 г. Решением парламента секта была объявлена неисламской, а ее члены законодательно причислены к религиозным меньшинствам16 .
Парламентское решение было оформлено как поправка к конституции 1973 г., принятой уже после раскола страны, последовавшего непосредственно за безоговорочным поражением пакистанской армии от индийской в декабрьской войне 1971 г. После капитуляции армейской группировки в Восточном Пакистане высшее офицерство заставило генерала А.М. Яхья Хана уйти в отставку с поста президента'", передав президентские полномочия З.А. Бхутто, лидеру партии, завоевавшей на выборах около 60% мест в западной части страны17 .
Действующая до сих пор конституция 1973 г. провозглашала существование Исламской Республики Пакистан как демократического государства с парламентской формой правления. Исламским положениям в третьей конституции было отведено более значительное место, чем в предыдущих двух. Ислам объявлялся государственной религией при свободе вероисповедания для всех граждан18 .
14 Только в 2002 г. доля мандатов, полученных ими, превысила эту цифру.
15 Занимал его около трех лет.
Под воздействием внешних факторов, связанных с арабо-израильской войной 1973 г. и превращением государств Аравийского полуострова в обладателей огромных запасов не только нефти, но и долларов от ее продажи, правительство З.А. Бхутто усилило внешнеполитическую ориентацию на исламский мир. В феврале 1974 г. в Лахоре, столице крупнейшей провинции Панджаб, состоялся второй саммит Организации Исламской конференции'". Среди собственно исламских мероприятий нужно отметить проведение в 1976 г. первого международного конгресса, посвященного жизни и учению пророка Мухаммада (сират), и аналогичную национальную конференцию, состоявшуюся в феврале следующего года19 .
Последние годы правления З.А. Бхутто можно считать началом процесса исламизации. Проведенные в марте 1977 г. вторые всеобщие выборы спровоцировали острый внутриполитический кризис. Оппозиционные партии объединились в избирательный блок Пакистанский национальный альянс, где главную идеологическую функцию выполняли исламские организации. После оглашения результатов выборов ПНА обвинила правительство в их подтасовке и призвала массы к сопротивлению. Объявленная ПНА национальная забастовка парализовала жизнь в стране. З.А. Бхутто в стремлении лишить исламистов популярных лозунгов объявил о введении ряда новых законов — о полном запрете потребления алкоголя, игорного бизнеса, ночных клубов, баров и кинотеатров. В течение шести месяцев он обещал привести все законы в "полное соответствие с Кораном и Сунной"20 .

Памзан Ахмед шьет футбольные мячи на заводе в Сиалкоте – городе, который веками производит спортивные товары.

Политика исламизации и брутализация политики

Однако судорожные усилия З.А. Бхутто спасти положение, опираясь на меры по исламизации, не помогли. Затянувшимся политическим кризисом воспользовались военные. Совершив государственный переворот 5 июля 1977 г., они использовали растущую популярность исламских идей для легитимизации своей власти.
В проведении генералами во главе с начальником штаба армии М. Зия уль-Хаком политики исламизации выделяются несколько этапов. Первый из них, предварительный, относится ко времени судебных процессов над З.А. Бхутто, обещаний военного руководства провести парламентские выборы и опоры на непосредственную поддержку религиозных партий, в первую очередь ДИ и ДУИ.
16 Ныне — Организация исламского сотрудничества.
Наиболее активный этап начался в конце 1979 г. после решения Зия уль-Хака о временной (как оказалось, на долгий период) приостановке действия конституции и запрете на политическую деятельность. Используя теоретические наработки и лозунги исламистов, военные провели насаждение "сверху" исламских норм и порядков. Главные из них состояли в следующем:
в политике — учреждение консультативного совета, маджлис-е шура, при правителе-президенте, табу на партийно-политическую систему;
в юридической сфере — применение исламских процессуальных норм (кисас, дийят, шахадат), наказаний (худуд), учреждение шариатских судов;
в экономике — взимание государством исламских налогов (ва-кат и ушр), запрет ростовщического процента (риба), создание исламских беспроцентных банков;
в образовании и культуре — обязательный курс ислама в школах и высших учебных заведениях, отведение мест для молитвы (намава) в госучреждениях и общественных местах, запрет на неисламские развлечения и праздники21 .
ДИ и другие религиозно-политические организации первоначально целиком поддерживали военный режим, но после запрета на политическую деятельность отстранились от него, чтобы не потерять поддержку в обществе™1. К 1984 г. отношения между бывшими партнерами (военными и клириками) серьезно ухудшились, о чем, в частности, свидетельствовал введенный правительством запрет на деятельность студенческих союзов, сильнейшим из которых была тогда молодежная структура ДИ — Ислами джамиат-е тулаба'™1. Впрочем, запрет Зия уль-Хака был направлен в первую очередь против левых студенческих организаций22 .
Основная часть шагов по исламизации предпринималась между 1979 и 1986 гг. Одной из последних мер было ужесточение существующего с колониальных времен Закона о богохульстве, по которому оскорбление Аллаха и веры в него карается смертной казнью или пожизненным заключением23.
17 Заметим, что в 1979 г. в США после продолжительной болезни скончался А.А. Маудуди.
18 ИДТ, Исламское общество студентов.
Большинство нововведений военных властей пережило гибель Зия и связанную с ней замену военно-парламентской формы правления на президентско-парламентскую. В целом они оказали глубокое воздействие на общественную и политическую жизнь и существенно преобразили культуру и быт страны. Причем сначала многим наблюдателям казалось, что навязанные меры по ислами-зации не укоренятся и не изменят уклад жизни и массовую психологию. Однако позднее стало понятно, что исламские преобразования нашли благодатную почву и изменили общество24. Важными следствиями исламизации стали "брутализация" (огрубление и ужесточение форм и методов борьбы за власть и влияние) и усиление общественно-политических расколов и трений. Политические преследования, развернутые режимом Зия уль-Хака, были нацелены в основном на подавление левых и левоцентристских сил. Главным объектом атаки была партия осужденного и казненного в апреле 1979 г. З.А. Бхутто. Преследованиям и тяжелым испытаниям подверглись его жена и дочь, тысячи функционеров партии оказались за решеткой, многие были подвергнуты публичным наказаниям. Помимо ПНП пострадали активисты других левых сил — коммунисты, социалисты, активисты профсоюзного и студенческого движения. Из списка, составленного на основании газетных сообщений, а также официальных сводок и данных правозащитных организаций, следует, что с 1978 по 1985 г. наказания понесли 19 804 человека. Они прошли через тюрьмы, пытки или "исчезли", т. е. были тайно убиты25 .
Весь левый фланг пакистанской гражданской активности и политики был "зачищен", причем самым безжалостным и кровавым способом. На правом фланге тоже испытывали определенный страх, ибо от преследований и гонений со стороны военных властей не были застрахованы и отдельные его представители. В то же время, чтобы обезопасить себя и утвердить свою идентичность и оппозиционность к правящему центру, правые религиозные силы выступали обычно с крайних, радикальных позиций.
Характерным примером расправы по религиозным мотивам представляется дальнейшая судьба ахмадийцев, на которую Зия уль-Хак пошел под прямым давлением религиозно-ортодоксальных сил. В 1985 г. генерал обнародовал указ, касавшийся секты ахмадийя. Согласно ему, членам секты запрещалось называть себя мусульманами, свои молельные дома — мечетями, пользоваться исламской терминологией. Нарушения указа сурово карались26. После издания указа основная часть ахмадийцев покинула Пакистан, центр общины переместился из панджабского местечка Раб-вах в Лондон.
Исламизация по Зия уль-Хаку проводилась с опорой на каноны суннизма и ханифитского (ханафитского) мазхаба. Это, естественно, вызвало возражения со стороны шиитского меньшинства (15—20% пакистанских мусульман). В 1980 г. сотни тысяч шиитов вышли на митинг в столичном Исламабаде в знак протеста против проводимой властями политики исламизации. Тогда же появилась первая влиятельная шиитская партия Техрик-е-нифаз-е-фикх-е-джафария'1' 27. Осуществлявшаяся военными исламизация наряду с известиями о шиитской революции в соседнем Иране способствовали политизации и радикализации шиитов, появлении острых трений между радикалами-шиитами" и суннитскими экстремистами. Глубокая трещина в отношениях между общинами пролегла из-за убийства в 1988 г. духовного лидера пакистанских шиитов X. аль-Хусейни, ученика и последователя имама Хомейни28. Шииты заподозрили в убийстве суннитскую радикальную организацию Сипах-е сахаба Пакистан (ССП)''1 и убили в 1990 г. его руководителя Х.Н. Джангви. Отколовшаяся от основной организации боевая группировка Лашкар-е Джангви''11 (ЛД) провела серию антишиитских терактов в Панджабе.
Бурные вспышки суннито-шиитской борьбы совпадали с обострением партийно-политической схватки между двумя основными партиями постзияульхаковского периода — Пакистанской народной во главе с дочерью З.А. Бхутто Беназир и Пакистанской мусульманской лигой Н. Шарифа. Наиболее драматическим эпизодом стало нападение на шиитское кладбище в Лахоре в январе 1998 г.
19 Движение за установление джафаритского фикха, т. е. основного шиитского мазхаба, позднее переименованное в Техрик-е-джафария Пакистан (ТДП).
20 Главная их организация — Сипах-е Мухаммад (Воины Мухаммада).
21 Пакистанские воины сподвижников пророка.

22 Армия им. Джангви.
В результате расстрела собравшихся там людей на месте погибли 22 человека и более 50, в том числе женщины и дети, серьезно пострадали. После этого на несколько дней центральные улицы второго по величине города страны перешли под контроль протестующей, разгневанной беспомощностью властей толпы. В ряде мест в Панджабе шииты в ответ совершили акты возмездия, а сами стали жертвами новых нападений и погромов. В 1990 — 1998 гг. в суннито-шиитских столкновениях погибли 623 человека: 411 шиитов и 212 суннитов29.
Политика насаждаемой сверху исламизации обострила противоречия и между суннитами, приверженцами двух основных богословских школ, деобанди и барелви. Рост антагонизма между богословами (улемами) двух школ был связан с борьбой за контроль над мечетями и учебными заведениями (медресе). Наиболее острые формы конфликт принял в 2000-е гг. и охватил прежде всего Карачи. В октябре 2003 г. там был убит глава Сунни техрик, организации суннитов-барелви, С. Кадри, а в мае 2004 г. — деобандский духовный лидер, шейх улъ-хадис (знаток священного предания) мечети Джамиа-бинориа М. Шамзаи. За месяц до этого убийства на крупнейший деобандский центр обучения в Карачи, расположенный в районе Бинори-таун, было совершено вооруженное нападение, в результате которого погибли 10 и были ранены 40 человек. Последовавшие вслед за тем беспорядки в городе привели к многочисленным жертвам30 .
Большую роль в брутализации внутриполитической борьбы в Пакистане сыграли связанные с политикой исламизации внешние факторы. В 1980-е гг. главным среди них был афганский. Как известно, военные власти страны всеми доступными им средствами поддерживали борьбу исламистских сил против просоветской власти в Кабуле. Особенно значительными стали их возможности после ввода советских войск в конце 1979 г., поскольку западный альянс во главе с США, мусульманское сообщество, в первую очередь Саудовская Аравия и Египет, и даже коммунистический постмаоистский Китай увеличили военно-экономическую помощь Исламабаду и афганским муджахедам .
С возрастающим влиянием Саудовской Аравии связано усиление нового полюса пакистанского радикального исламизма — организации Маркази джамаат дават-валь-иршад23, с начала 2000-х гг. оно известно под названием Джамаат-уд-Дава (ДД).
23 Центральное общество призыва к очищению и наставлению.
Направление, которое оно представляет, восходит к индийским неоваххабитам (салафитам), традиционное самоназвание которых — "люди предания" (ахл-е хадис)31. Хорошо документированы факт обучения в Саудовской Аравии лидера организации Х.М. Саеда и его участие в афганской войне в составе спонсируемой Эр-Риядом группировки А.Р. Сайяфа32. ДД служит "фасадом" для террористической группировки Лашкар-и тоиба (ЛТ)24, превратившейся в 2000—2010-х гг. в одну из главных по активности и дерзости атак боевых групп. К "подвигам" ЛТ относится, в частности, нападение на крупнейший индийской город Мумбай (Бомбей) в конце ноября 2008 г., жертвами которого стали свыше 160 человек.
Индия заняла место Афганистана в 1990-х гг. Сменявшие друг друга партийно-политические администрации Пакистана поддерживали мятежные выступления в индийском штате Джамму и Кашмир, способствуя тому, что они приняли характер еще одного джихада — против "индусов", "незаконно оккупировавших" исконно мусульманские земли.
Не углубляясь в достаточно хорошо известные особенности международных конфликтов, связанных с ситуацией в Афганистане и Кашмире, подчеркну еще раз, что процессы исламизации, продолжавшиеся в Пакистане и после активного этапа навязывания ее сверху военными, сопровождались ужесточением норм и правил ведения политической борьбы, разгулом террора и насилия.

24 Армия чистых.

Ребенок на куче мандаринов на рынке в Пешаваре. (Reuters/Fayaz Aziz)

Диффузия властного контроля

Параллельно с исламизацией общества в Пакистане на всем протяжении его существования происходило распространение и рассеивание контроля в сфере обеспечения общественной и личной безопасности. Этот процесс можно назвать диффузией власти, происходившей одновременно с попытками ее консолидации.
Усиление институтов и эффективности государственного контроля шло по нарастающей вплоть до 1970-х гг. Государство становилось сильнее общества, активно вмешиваясь в его более или менее автономное существование в рамках сельских и традиционных городских сообществ.
Аккумуляция госконтроля началась с первых лет существования Пакистана, когда центральные власти решительно подчинили окраинные территории запада и крайнего северо-запада страны — Белуджистан и горную полосу пуштунских племен"". Существенным шагом в этом отношении стала проведенная в 1955 г. административная реформа, объединившая четыре провинции западной части страны и почти все самоуправляемые княжества (четыре белуджских во главе с Калатом, синдское — Хайрпур и панджабское — Ба-хавалпур) в единую провинцию Западный Пакистан. Попытки отколоться от центра предпринимались на окраинных территориях и в дальнейшем (в 1959, 1961, 1973—1977 гг.), однако центр каждый раз жестко и решительно подавлял сепаратистские поползновения.
С 1970-х гг. на смену преобладавшим до того тенденциям к укреплению государства как органа, имеющего законные права и полномочия на наведение порядка, приходит иной тренд, заключающийся в ослаблении государственной монополии на власть в ее функции контроля и силового господства. Едва ли не в первую очередь он связан с политикой исламизации. Выше уже отмечались примеры усиления как официозного, гак и протестного ислама на политическом уровне.
Не менее глубокое воздействие исламизация оказала на средние и нижние этажи социальной пирамиды. На общественно-гражданском уровне в Пакистане стали активно действовать начиная с 1970 — 1980-х гг. разнообразные благотворительные и просветительские организации. Среди них стоит отметить самую крупную деобандскую религиозно-просветительскую организацию Таблиг-и джамаат (ТД)''"1. С течением времени она приобрела громадную популярность в Пакистане и в окружающем его суннитском ареале. Ежегодные конгрегации ТД в местечке Муридке под Лахором регулярно собирали и собирают от одного до двух-трех миллионов человек и считаются вторыми по массовости в исламском мире после хаджа.
25 Племена ныне составляют 3 — 4% населения. Административно земли пуштунов входят в провинцию Хайбер-Пахтунхва (до 2010 г. — Северо-Западную пограничную провинцию) и Территорию племен федерального управления, где действуют свои регулирующие акты и положения.
26 Общество призыва.
Деятельность ТД, ведущей активную прозелитскую деятельность, вызывает подозрение властей в государствах Центральной Азии, так же как и активность аналогичной ей, арабо-па-лестинской по корням, Хизбут-тахрир аль-ислами""11, 33.
Соединение просветительского и политического начал характерно и для других происламских организаций. Как бы ни относиться к их активности, они представляют собой отдельные, формально или реально независимые от государства, центры силы и влияния.
Диффузии власти в ее функции организатора социального действия способствуют организации исламизированного гражданского общества (ГО) — независимые по источникам финансирования, хотя и зарегистрированные государством дин-и-мадарис (учебные заведения — школы и семинарии), фонды отдельных религиозных общин, такие как Фонд Ага Хана (общины исмаилитов-ходжа), благотворительные организации: С. Идхи и др.34
Помимо того, диффузия власти нашла яркое отражение в росте коррупции и непотизма, распространении практики дачи взяток и культуры "связей". Как отмечает М.А. Кадир, получить элементарные документы и совершить законные сделки редко кому удается без взятки или использования блата. С помощью денег и знакомств, по убеждению пакистанцев, можно добиться всего. Если кому-то не удается задуманное, неудача объясняется недостатком задействованных "ресурсов". Коррумпированность и кумовство охватили, по его наблюдениям, все звенья и ступени государственной системы35 .
Неудивительно при этом, что Пакистан занимает одно из самых высоких мест в мировом табеле коррупции36. Теневая экономика страны давно стала "притчей во языцех". Еще в конце 1980-х гг. считалось, что она равна половине или более чем половине официального ВВП. Массовое уклонение от уплаты налогов стало нормой для большого числа состоятельных лиц и ведущих компаний. Считается, что прямые налоги (на прибыль и сверхприбыль, недвижимость, наследство, дарения и пр.) уплачивает приблизительно треть юридических и физических получателей подлежащих обложению доходов. Низкая собираемость налогов — одна из хронических слабостей пакистанской экономики. Однако среди представителей среднего класса отношение к этой проблеме далеко не однозначно. Автору этих строк во время пребывания в Карачи удалось недавно услышать мнение, что повышение собираемости прямых налогов стало бы еще большим бедствием для страны, так как государственные средства были бы неминуемо расхищены и растрачены чиновниками.
27 Партии исламского возрождения.
Такие суждения свидетельствуют о недостатке доверия к государству и диффузии, распылении экономического контроля. Нет сомнения, что ей способствовали меры по исламизации экономики, принятые в начале 1980-х гг. Увеличив на первых порах перераспределяемую с помощью государства через исламские налоги долю частных доходов, они по прошествии некоторого времени "вытолкнули" прибыли и доходы в "серую" экономику. Беспроцентная банковская система способствовала распространению практики сокрытия прибылей с помощью различного рода уловок и договоренностей, а наиболее надежной и распространенной формой кредитования стала веками существовавшая практика доверительного займа хавала37 .
Одновременно с созданием институтов по расширению контроля над территорией и проживающим на ней населением правящие режимы Пакистана укрепляли институты наблюдения за выполнением норм законности и расширяли пенитенциарную систему. Сеть государственных тюрем была унаследована Пакистаном от колониального режима. Наряду с нею существовали частные тюрьмы — их имели наследственные правители полунезависимых княжеств, предводители крупных племен в пустынных районах Белуджистана, традиционная земельная знать в заповедных районах Синда и южного Панджаба. С течением времени, по-видимому, происходило сокращение числа частных тюрем, хотя полного исчезновения вековой практики не произошло. Известно, например, что у предводителей крупных белуджских племен тюрьмы сохранились до начала нынешнего века38 .
Между тем расходы на содержание государственных тюрем, находящихся в ведении провинциальных властей, хронически отставали от потребностей в них. По отрывочным данным, появляющимся в прессе, ситуация с местами заключений в Пакистане в целом удручающая и мало отличается от провинции к провинции. В 26 тюрьмах Синда в конце 2012 г. содержались 14 тыс. заключенных при числе мест, равном 12 тыс.39 Тюремный персонал получал низкую зарплату, а помещения нуждались в капитальном ремонте.
Нередки в Пакистане случаи побега из тюрем, которые плохо охраняются. Порядки внутри тюрем регулируются, как правило, самими заключенными, которые прибегают к расправам и насилиям над сокамерниками. Только редкие случаи такого рода становятся достоянием гласности.
Особенно заметным кризис исправительной системы стал с 1970 — 1980-х гг., когда произошел связанный во многом с последствиями исламизации взрыв насилия в обществе. По подсчетам М.А. Кадира, число инцидентов с насилием в 1950-е гг. было относительно небольшим и росло медленно. На протяжении следующего десятилетия оно снижалось, затем возросло в 1970-е гг. и круто пошло вверх в период с 1985 по 1996 г. Пики насилия пришлись на 1986, 1988, 1990 и 1995 гг. Среднее число убийств в Пакистане в 1948—1970 гг., равнялось 2848 в год, в 1971 — 1977 гг. этот показатель вырос на 63% до 4633 в год, в 1978—1983 гг. упал''"111 до 4381, но затем вновь резко возрос до 7321 в 1984 — 1996 гг. Если принимать во внимание рост численности населения, то в первый из выделенных периодов одно убийство приходилось на 16 700 человек, во втором — уже на 13 007 человек, в третьем — на 17 970 человек, а в четвертом этот показатель вновь, как во втором периоде, достиг максимума: одно убийство на 13 235 человек40 .
Хотя сопоставимых данных за более поздний период нет, по ряду признаков можно считать, что уровень насилия в дальнейшем существенно вырос. Это связано в значительной мере с участием Пакистана в глобальной войне с терроризмом, проще говоря, с его вовлеченностью в афганский конфликт на его последнем этапе борьбы коалиционных сил США и НАТО с талибами. Пакистан оказался главной жертвой затяжного кризиса, связанного с подъемом воинствующего радикального исламизма в Афганистане и на пограничных с ним пакистанских территориях. По данным секретных пакистанских служб, представленным Верховному суду в марте 2013 г., в результате террористических операций за 2001 — 2013 гг. погибло 49 тыс. человек, из них жертвами в период до 2008 г. стали 24 тыс., а позднее — еще 25 тыс. В боевых действиях против отрядов исламских радикалов, прежде всего из пакистанского движения талибов Техрик-е Талибан Пакистан (ТТП), за 2009—2013 гг. погибло почти 16 тыс. военнослужащих. Потери среди их противников оказались на порядок ниже — лишь более 3 тыс. убитыми. Почти 6 тыс. гражданских лиц лишились жизни за последние четыре года в результате взрывов бомб и атак террористов-самоубийц.
28 Вследствие, очевидно, запуганности расправами военного режима и неполной информации в СМИ.
Пик потерь пришелся на 2009 г., когда пакистанской армии удалось сломить сопротивление талибов и их союзников, лишив их контроля над высокогорными политическими агентствами полосы племен (прежде всего Северным и Южным Вазиристаном) и прилегающими к ним округами тогдашней Северо-Западной пограничной провинции и провинции Белуджистан41 .
По приводимым ведущей пакистанской газетой Доон сведениям авторитетного индийского портала, посвященного терроризму в Южной Азии, в Пакистане между маем 2010 и апрелем 2011 г. в результате терактов погибли 2178 гражданских лиц и 493 служащих контртеррористических сил. Потери среди боевиков-террористов оценены в 4200 человек. За последующий период вплоть до апреля 2013 г. жертвами стали почти 6 тыс. мирных жителей, около 2 тыс. служащих армии и военизированных подразделений, включая полицию, и 5,5 тыс. боевиков. Общее число жертв за три года превысило 20 тыс. человек42 .
Только за первые четыре месяца 2013 г. погибли 3 тыс. человек. Сохранение такой тенденции привело бы к потерям за год, вдвое превышающим уровень трех последних лет. По этим собранным Пакистанским центром анализа безопасности данным, продолжалось увеличение случаев насилия со смертельным исходом в крупнейшем, почти 20-миллионном городе Карачи, в Белуджистане и пуштунском ареале: Территории племен федерального управления и провинции Хайбер-Пахтунхва. Главными жертвами насилия являлись мирные жители, на втором месте — потери контртеррористических сил и лишь на третьем — боевиков и террористов43 .
Карачи в последние годы превратился в самый беспокойный и небезопасный район страны. Число убитых в городе увеличилось с 1083 в 2010 г. до 2192 в 2012 г. Каждый день в результате преступлений на этнической, политической и мафиозной почве в среднем погибает 6 человек, в отдельные дни — до 15. Резко выросло и количество других преступлений — разбойных нападений, краж, похищения людей44.
Число преступлений, связанных с борьбой за городскую недвижимость, получением отступных за похищенных, продажей в рабство, проституцией среди малолетних, выросло в Пакистане скачкообразно в начале нынешнего столетия. За 2000—2008 гг. общее число зарегистрированных преступлений возросло округленно с 400 до 600 тыс., случаи похищения участились более чем вдвое, а нападения бандитских групп (свыше 5 человек) — в три с половиной раза45. Тенденция к росту организованной преступности сохраняется, ставя под вопрос способность государства обеспечить законность и порядок. Профессии полицейского и других правоохранителей превратились в одни из самых опасных. "Плату за страх" в условиях дефицита бюджетных средств обеспечивают разного рода коррупционные схемы.

Пакистанец чистит копыто осла в ожидании открытия магазинов на рынке в Карачи. (Reuters/Akhtar Soomro)

Заключение. Примечания

Выявляя наиболее существенные исторические тренды, можно утверждать, что консолидация власти, естественно происходящая вслед за появлением нового государственного организма, достигла максимума в 1970-е гг. Тогда после распада "первого Пакистана" вследствие отделения Бангладеш возник усеченный, но территориально компактный и достаточно гомогенный в этнокультурном отношении "второй Пакистан". Центральная власть, опираясь на армию и внешнюю поддержку (со стороны шахского Ирана и США), решительно подавила попытки мятежа на окраинах, прежде всего в Белуджистане, проводя исламо-модернистскую, социально-ориентированную внутреннюю политику. С конца десятилетия исламская модернизация под социальными лозунгами уступила место фундаменталистской исламизации, и начался процесс распыления, диффузии власти за счет фрагментации социально-политической среды, усиления негосударственных институтов и агентов влияния и контроля.
Исламизация суннитского образца способствовала обособлению шиитов и ухудшению их положения, вытеснению и маргинализации религиозных меньшинств — ахмадийцев, христиан, индусов, а также привела к узаконенной дискриминации женщин. Ответная реакция в виде активного и пассивного сопротивления (бегства за рубеж представителей меньшинств, протестов женских и правозащитных организаций) ослабили государство и его социально-экономический фундамент. Иначе говоря, введенный военными при Зия уль-Хаке порядок, став исключительно жестким, дал течь, углубил трещины и расколы, вызвал диффузию как принуждения (твердой силы), так и убеждения (силы мягкой).
На примере Пакистана хорошо видно, как исламизация мусульманского общества, т. е. укрепление базирующейся на исламе идеологии, обращение массы людей к более строгому и ревностному исполнению норм и требований религии, расширение сети исламских центров просвещения и образования и т. п., меняет культурный облик людей и населенных ими исторических областей, сказывается на быте и мировоззрении.
Происламские черты приобретает, в частности, гражданское общество (ГО), состоящее из неправительственных и некоммерческих организаций, а также ассоциаций единомышленников и волонтеров. Исламизированное ГО в Пакистане появляется одновременно с подобными гибридными (исламо-гражданскими) феноменами в других ареалах мусульманского Востока. Их укоренение обусловлено, по-видимому, кризисом либеральной модели модернизации и поисками путей для более адекватного оформления рецептов общественного прогресса.
Исламизацию Пакистана поэтому ни в коей мере нельзя считать исключением — подобные явления давно охватили Турцию, а в последнее время и многие арабские государства. Весьма далеко продвинулся на этом пути Иран, где в результате революции 1978—1979 гг. установилось исламское правление, окутавшее плотным религиозным покрывалом всю политическую и общественную жизнь. При власти талибов по самой крайней траектории ислами-зации двигался Афганистан. Отдельные попытки развернуть ось эволюции в этом направлении предпринимались в республиках Центральной Азии, Малайзии и Индонезии.
Исламизация во всех этих случаях предстает преимущественно средством защиты, поиска новой, соотнесенной с исторической, идентичности. Возрождение религии в мусульманском мире (и не только в нем) укрепляет особую национальную (местную) самодостаточность. В сложных полиэтнических обществах центра и юга Азии оно подводит базу под национализм надэтнической территориальной общности наподобие пакистанской. Хотя исламизация сопровождается диффузией власти, раскалывая мусульманскую общину и обостряя конфликты внутри нее, она одновременно способствует укреплению общественных (горизонтальных) связей и формирует во многом новую, весьма противоречивую и сложную социальную ткань.

Примечания

1 О теории вопроса и различии понятий см.: Национализм в мировой истории / Под ред. В.А. Тишкова и В.А. Шнирельмана. М.: Наука, 2007, с. 5, 7 — 13.
2 Quaid-i-Azam Mahomed Ali Jinnah. Speeches as Governor-General of Pakistan 1947 — 1948. Karachi, s.a. 1948, р. 9; Wolpert S. Jinnah of Pakistan. Delhi: Oxford University Press, 1989, р. 340.
3 Ганковский Ю.В., Москаленко В.Н. Три конституции Пакистана. М., 1975, с. 30.
4 Белокреницкий В.Я., Москаленко В.Н. История Пакистана. XX век. М.: ИВ РАН; КрафГ+, 2008, с. 192 — 194].
5 Хобсбаум Э. Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век 1914 — 1991. М.: Изд-во "Независимая газета", 2004, с. 278 — 309.
6 Ганковский Ю.В., Гордон-Полонская Л.Р. История Пакистана. М., 1961, с. 198—203.
7 Пакистан. Справочник I / Отв. ред. Ю.В. Ганковский. М., 1966, с. 42 — 43.
8 Энциклопедия Пакистана / Отв. ред. Ю.В. Ганковский. М., 1998, с. 102, 103.
9 Подробнее см.: Плешов О.В. Ислам, исламизм и номинальная демократия в Пакистане. М.: Крафт+, 2003, с. 73 — 75; Jamal A. A History of Islamist Militancy in Pakistani Punjab. Washington: Jamestown Foundation, 2011, р. 15 — 16.
10 Haqqani H. Pakistan between Mosque and Military. Washington: Carnegie, 2005, Ch. 3; Cohen S.P. The Idea of Pakistan. Washington: Brookings, 2004, p. 83 — 84.
11 Gauhar A. Ayub Khan: Pakistan's First Mlitary Ruler. Karachi: Oxford University Press, 1996, р. 93.
12 Белокрсницкий В.Я., Москаленко В.Н. История Пакистана. XX век. М.: ИВ РАН; Крафт+, 2008, с. 131 — 134.
13 Talbot I. Pakistan: A Modern History. N. Y.: St. Martin's Press, 1998, р. 160.
14 Brass P.R. The Politics of India Since Independence. Cambridge, Cambridge University Press, 1994, р. 240.
15 Шерковина Р.И. Политические партии и политическая борьба в Пакистане. М., 1983, с. 148.
16 Oxford Companion to Pakistan History / Ed. A. Jalal. Oxford: Oxford University Press, 2012, p. 13. 181
17 Burki S.J. Pakistan under Bhutto 1971 - 1977. L.: Macmillan, 1980, р. 69.
18 Ганковский Ю.В., Москаленко В.Н. Три конституции Пакистана. М., 1975, с. 112.
19 Wolpert S. Jinnah of pakistan. Delhi: Oxford University press, 1989, р. 264, 282.
20 Wolpert S. Jinnah of pakistan. Delhi: Oxford University press, 1989, р. 280.
21 Подробнее см.: Жмуйда И.В. Пакистан. Внутренние и внешние факторы экономического развития (70 -80-е годы). М.: Наука, 1988, с. 171 186; Плешов О.В. Ислам, исламизм и номинальная демократия в Пакистане. М.: Крафт+, 2003, с. 116 - 119; Novossyolov D.B. The Islamization of Welfare in pakistan // Russia's Muslim Frontiers. Indianapolis: Indiana University press, 1993, р. 160 - 174; Talbot I. pakistan: A Modern History. N. Y.: St. Martin's press, 1998, р. 275 - 279.
22 Oxford Companion to pakistan History / Ed. A. Jalal. Oxford: Oxford University press, 2012, p. 500.
23 Talbot I. pakistan: A Modern History. N. Y.: St. Martin's press, 1998, р. 282.
24 См.: в частности: Kurin R. Islamization in pakistan: The Sayyid and the Dancer // Russia's Muslim Frontiers. Indianapolis: Indiana University press, 1993, р. 175 - 189; Qadeer M.A. pakistan: Social and Cultural Transformations in a Muslim Nation. N. Y.: Routledge, 2006, Ch. 7.
25 Iqtidar H. Secularising Islamists? Jamaat-e-Islami and Jamaat-ud-Dawa in pakistan. Chicago: University of Chicago press, 2011, р. 180.
26 Плешов О.В. Ислам, исламизм и номинальная демократия в Пакистане. М.: Крафт+, 2003, с. 181 - 183; Talbot I. pakistan: A Modern History. N. Y.: St. Martin's press, 1998, р. 282 - 283.
27 Hussain Z. Frontline pakistan: The Struggle with Militant Islam. N.Y.: Columbia University press, 2007, р. 92.
28 Jamal A. A History of Islamist Militancy in pakistani punjab. Washington: Jamestown Foundation, 2011, р. 21; Talbot I. pakistan: A New History. Karachi: Oxford University press, 2012, р. 129.
29 Jamal A. A History of Islamist Militancy in pakistani punjab. Washington: Jamestown Foundation, 2011, р. 23 - 24.
30 Белокреницкий В.Я. Этнические, религиозные и сектантские конфликты в Пакистане // Этносы и конфессии на Востоке: конфликты и взаимодействие / Отв. ред. А.Д. Воскресенский. М.: МГИМО; Навона, 2005, с. 427.
31 Милославский Г.В. Ваххабизм в идеологии и политике мусульманских стран // Ислам и политика. М.: Крафт+, 2001, с. 79 -80; Oxford Companion to pakistan History / Ed. A. Jalal. Oxford: Oxford University Press, 2012, p. 7 - 8.
32 Iqtidar H. Secularising Islamists? Jamaat-e-Islami and Jamaat-ud-Dawa in Pakistan. Chicago: University of Chicago Press, 2011, р. 122 - 123.
33 Наумкин В.В. Ближний Восток в мировой политике и культуре. Избранные статьи, лекции, доклады 2009 - 2011 гг. М., 2011, с. 258 - 260; Rashid A. Jihad: The Rise of Militant Islam in Central Asia. New Haven: Yale University Press, 2002, р. 115 - 136.
34 Серенко И.Н. Система образования в Исламской Республике Пакистан. М.: Научная книга, 2006, с. 116 - 127; Iqtidar H. Secularising Islamists? Jamaat-e-Islami and Jamaat-ud-Dawa in Pakistan. Chicago: University of Chicago Press, 2011, р. 127 - 132.
35 Qadeer M.A. Pakistan: Social and Cultural Transformations in a Muslim Nation. N. Y.: Routledge, 2006, Ch. 7.
36 Каменев С.Н. Природные катастрофы в Пакистане и перспективы экономического развития // Мусульманское пространство по периметру границ Кавказа и Центральной Азии. М.: Крафт+, 2012, с. 60.
37 Ballard R. Hawala // IIAS Newsletter 42, Autumn 2006, р. 8 - 9.
38 Плешов О.В. Ислам, исламизм и номинальная демократия в Пакистане. М.: Крафт+, 2003, с. 48.
39 Sindh Jails Overcrowded //http://pakistan.onepakistan.com.pk/news/ citv/karachi/151429-sindh-iails-overcrowded-13833-prisoners-lodged-in-26-iails-against-capacitv-of-11937.html
40 Qadeer M.A. Pakistan: Social and Cultural Transformations in a Muslim Nation. N. Y.: Routledge, 2006, р. 243 - 244.
41 Rafique D. Crime rate surged in 5 years of PPP // www.dailvtimes.com. pk/2013/03/17
42 Haider M. Osama bin Laden: More fatal in death II http://x.dawn. eom/2013/05/01/osama-bin-laden-more-fatal-in-dеath/
43 Wasim A. 2670 People killed in Pakistan in four Months / www.dawn. com/2013/05/05
44 См. сноску 41
45 Waheed M.A. Victims of Crime in Pakistan II http://www.unafei.or.jp/ english/pdf/RS N08I/N08I 14PA Waheed.pdf, p. 139. 183

Пакистанка собирает урожай пшеницы в Лахоре. (AP Photo/K.M.Chaudary)

Социальный протест в Пакистане: от классовых форм к религиозным*

Социальный протест на Востоке, в частности в Пакистане, является сегодня одной из самых актуальных и востребованных тем. Ввиду понятного интереса к причинам острого социального недовольства, охватившего многие государства мира, в первую очередь, Ближнего и Среднего Востока, а также к процессам радикализации там протестных настроений, распространению террористических методов борьбы с властью и ее ответных репрессий, расползанию, подобно раковой опухоли, зон брожения и небезопасности.
Пакистан является крупнейшим по населению государством мира (6-е место, примерно 200 млн жителей), находящимся на стыке Южной, Западной и Центральной Азии. Исторически он принадлежит Южной Азии, Индостану, а культурно и цивилизационно связан с исламским миром, как арабским, так и тюрко-иранским. Международно-политическое его значение определяется рядом факторов, среди которых вражда с соседней Индией, обладание ядерным оружием, глубокая и органичная связь с обстановкой в Афганистане, участие государства в «войне с глобальным терроризмом» и распространение на его территории крупных очагов экстремистского исламизма.
В достаточно обширной отечественной и еще более значительной мировой историографии проблем Пакистана сюжету о формах социального протеста и динамике их изменений уделено, к удивлению, немного внимания. Между тем, роль и место этого социального явления велико, а определение предмета исследования на первый взгляд не представляется затруднительным.
* Социальный протест на современном Востоке / Под ред. Д.В. Стрельцова. МГИМО (Университет) МИД России. М.: Аспект пресс, 2016, с. 139 - 154.
Если посмотреть на почти уже 70-летнюю историю существования пакистанского государства, то легко увидеть резко различающиеся этапы в характере, формах и движущих силах массового протеста, перемены во внутренних и внешних причинах, которые воздействовали на него. Предварительно можно выделить два крупных периода, на которые распадается история массовых протестов населения. Первый из них включает начальные десятилетия, более четверти века существования страны с момента образования в 1947 г. до середины-конца 1970-х годов. В эти годы социальный протест носил, как представляется, по преимуществу классовый характер, выступая в форме выступлений рабочего класса и крестьянства, а также студенчества и средних городских слоев. Они протекали как в стихийной, так и в организованной форме и были нередко связаны с левыми и се-куляристскими политическими группами и партиями, интеллектуальными кругами либерально-демократического или левокомму-нистического толка. Второй период, не закончившийся до сих пор, ознаменовался жестким подавлением государством оппозиционного рабочего, крестьянского и профсоюзного движения, усилением правого, религиозного радикализма, захватом им антиправительственной «площадки». Можно в качестве гипотезы предположить, что массовый протест в Пакистане от социально-классовых форм эволюционировал в сторону социально-религиозных.

Полицейский поправляет заградительную ленту на месте теракта в округе Новшера, на северо-западе Пакистана. В результате теракта у здания окружного суда погибла женщина-констебль и еще один человек. (Reuters/Akhtar Soomro)

Холодная война и классовый протест

Раздел колониальной Индии на два независимых государства особенно много перемен принес историческим областям, образовавшим Пакистан.
Независимая Индия унаследовала уже сложившееся в предшествующий период общество, как определенное единство населения и культуры, политики и экономики, между тем как пакистанское общество складывалось, по сути, заново1. Пакистан возник в исторический период, совпавший с началом холодной войны между двумя политикоидеологическими блоками. Формирование его социально-политической структуры проходило под влиянием развернувшейся борьбы между так называемым свободным миром и коммунистическим лагерем за идейное и политическое влияние на освободившиеся от колониализма государства.
Важнейшим моментом в этом процессе можно считать решение компартии Индии о делегировании части членов своего руководства для создания Компартии Пакистана. Она была создана в феврале 1948 г. на первом (учредительном) съезде в Калькутте (то есть на территории Индии). В начале 1950-х годов компартия разделилась на две фактически самостоятельные организации, действующие в Западном и Восточном Пакистане2. Нужно заметить, что мусульмане составляли немалую часть руководящего состава КПИ. В 1942 - 1945 гг., когда руководство Индийского национального конгресса во главе с М. Ганди и Дж. Неру отказывалось от сотрудничества с англо-индийскими властями, КПИ, поддерживая антифашистскую борьбу СССР в союзе с Великобританией, имела определенную свободу действий в Индии. В 1943 г. КПИ в резолюции, предложенной ее новым секретарем П.Ч. Джоши, поддержала движение за образование Пакистана, трактуя его как реализацию права наций на самоопределение. Пропакистанская позиция коммунистов способствовала росту их влияния среди крестьян в Панджабе (сердцевине будущей страны), где стоявшая у власти в тогдашней провинции колониальной Индии Юнионистская партия, выступая против образования Пакистана, выражала интересы лендлордов (крупных землевладельцев). Некоторые панджабские коммунисты, такие как Д. Латифи, тесно сотрудничали с представителями местного отделения Всеиндийской мусульманской лиги (ВМЛ) и участвовали в разработке манифеста панджабской организации лиги на выборах 1945 и 1946 гг.3. При этом коммунисты пытались придать движению за создание Пакистана, которое возглавляла ВМЛ во главе с М.А. Джинной, популистский (народнический) и социалистический характер, апеллирующий к сознанию крестьян и городских низов.
После образования Пакистана пути коммунистов и Мусульманской лиги разошлись. Коммунисты стали подвергаться репрессиям, но определенное влияние на массы и общественно-политические организации они сохраняли. В частности, значительным было их присутствие в руководящих органах крупных профсоюзов Панджа-ба, прежде всего союза железнодорожников. Коммунисты пользовались большим влиянием в местных крестьянских союзах. Политики, придерживающиеся левых взглядов, возглавляли такую массовую крестьянскую организацию Синда (другой крупной провинции Западного Пакистана), как Хари комити (Комитет издольщиков)4.
В начале 1950-х годов после принятых в ряде провинций законодательных актов об ограничении сгона арендаторов с земли, наделении безземельных и малоземельных крестьян государственной землей и т. п. наступил некоторый спад в массовом движении. Удар по позициям коммунистов и левых сил нанес громкий судебный процесс, получивший известность как «заговор в Равалпинди»5. Под следствием оказались и были осуждены по обвинению в подготовке государственного переворота некоторые видные военные, чиновники и представители интеллигенции лево-либеральных, прокоммунистических взглядов. Среди них был и будущий лауреат Ленинской премии мира (1970 г.) весьма популярный и ныне поэт и один из духовных символов страны Ф.А. Фаиз6. Гонения на коммунистов продолжались и в дальнейшем, по мере втягивания Пакистана в орбиту политики США в Азии и на Ближнем Востоке. Не случайно вслед за заключением Пакистаном соглашения с США о взаимной помощи в обороне 19 мая 1954 г. были запрещены компартии в Восточном (5 июля) и в Западном Пакистане (24 июля)7 .
Массовые выступления рабочих, членов профсоюзов и крестьян продолжались и после этого, однако проходили они в основном под экономическими лозунгами8. С середины 1950-х годов в стране заметно выросла роль армии в наведении порядка в крупных городах. В начале 1953 г. в Лахоре было впервые введено военное положение, причем необходимость такого шага вызвали не угрозы слева, а выступления правых, религиозных сил9.
Подробнее о роли религиозной оппозиции речь пойдет ниже, здесь же укажем, что вплоть до второй половины 1970-х годов левые и правые силы в Пакистане иногда сотрудничали друг с другом. Введение в 1958 г. первого военного положения и установление власти армейских чинов во главе с М. Айюбом Ханом сопровождалось запретом на деятельность всех политических сил. В 1962 г. политическая активность была разрешена, но компартия осталась запрещенной, а некоторые видные политические лидеры центра и правого фланга были лишены права баллотироваться в члены парламента, избираемого непрямым путем (голосами коллегии выборщиков, формируемых многоступенчатым избирательным процессом). Дискриминационные меры против как левых, так и правых политических сил и их лидеров содействовали тому, что на непрямых выборах президента в 1965 г. левые и правые организации сообща поддерживали соперника Айюба Хана, сестру «отца-основателя» государства Ф. Джинну. Победа фельдмаршала Айюба была хотя и бесспорной, но не слишком убедительной и послужила предзнаменованием глубокого политического кризиса конца 1968 — начала 1969 г. В ходе антиправительственных выступлений того периода классовый и «прогрессивный»10 характер социального протеста проявлял себя весьма сильно, причем основным участником массовых акций были студенты.
Студенческие выступления в Пакистане совпали по времени с волнениями студентов во Франции и других странах Западной Европы. Поводом, как нередко в таких случаях, послужили частные придирки властей к студентам одного из престижных университетских колледжей в Равалпинди (тогдашней временной столице). Бурная реакция молодых людей, представителей средних слоев, спровоцировала волну солидарности с ними, которой воспользовались оппозиционные военно-парламентскому режиму политические силы. Попытка властей договориться с политическими оппонентами не удалась во многом из-за массовой поддержки оппозиции со стороны студенческих, рабочих и профсоюзных организаций. В середине февраля по призыву этих организаций в стране прошла массовая стачка (хартал), то есть приостановка всех видов деятельности, в ряд городов для наведения порядка были введены войска11 .
Необходимо еще раз повторить, что социальный протест в Пакистане в тот период носил характер, общий для первых десятилетий по окончании Второй мировой войны, для волны деколонизации. В капиталистическом мире, за пределами США, были еще распространены левые настроения, достаточно сильны коммунистические партии и движения. В Пакистане в это время вступало в жизнь первое поколение молодежи, родившейся после обретения независимости и получившей возможность освоить профессиональные знания, отправиться для продолжения учебы за границу, расширить свои познания о мире. Среди этого и предшествующего ему поколения было немало энтузиастов, веривших в социальную справедливость, воспитанных на идеалах антиколониализма, пацифизма, борьбы за улучшение материальных условий жизни широких масс.
Такие настроения породили определенное единение верхушечного в основном студенческого движения с более массовым и низовым рабочим и крестьянским. Соединению классового социального протеста с левым политическим флангом содействовала деятельность не только «традиционных» (созданных на заре политической активности в Пакистане) леводемократических партий, таких как Национальная народная партия (ННП), но и новых популистских организаций, прежде всего Пакистанской народной партии (ПНП). Она возникла в конце 1967 г. по инициативе и под руководством З.А. Бхутто, бывшего министра иностранных дел Пакистана, выходца из среды крупных землевладельцев Синда. Социальное происхождение не помешало Бхутто собрать вокруг себя интеллектуалов левого толка, сторонников светского и исламского социализма. С их помощью была разработана программа партии, с которой она вышла на выборы 1970 г. Основными и весьма популярными в народе лозунгами ПНП стали требования роти, капра ва макан («хлеба, одежды и жилища»). С ними партия добилась победы на парламентских выборах в западной части страны, завоевав около двух третей депутатских мандатов (81 из 138). После наступившего через год после выборов раздела страны на Бангладеш и Пакистан партия З.А. Бхутто образовала самую крупную фракцию в парламенте и, в соответствии с принятой в 1973 г. Конституцией, стала правящей.
Кабинет министров во главе с Бхутто проводил двойственную, во многом казуистическую социальную политику. С одной стороны, он пошел на выполнение левопопулистских требований национализации крупных частных предприятий, банков и компаний, а с другой, пытался всеми путями ослабить единство и влияние профсоюзных объединений, рабочих союзов и крестьянских организаций12. Уже в 1972 г., в первый год своего правления, Бхутто одновременно наносил удары по классовым противникам справа (ведущим городским банкирам и предпринимателям, выигравшим от проводимой властями в 1950 -60-х годах социально-экономической политики) и слева (рабочим и широким трудовым слоям). Если против первых он использовал национализацию без выплаты компенсации и судебные преследования, то против вторых — запрет на забастовки, особенно на государственных предприятиях, отказ от признания коллективных договоров, заключенных самостоятельно профсоюзами с частными нанимателями. Государство (точнее, верхушка бюрократии), взяв на себя в результате национализации ключевых отраслей экономики функцию корпоративного предпринимателя, постаралось занять в других сферах роль посредника между рабочими и капиталистами.
Стараясь сохранить за собой инициативу в проведении показных мероприятий левопопулистского толка, правительство сделало праздник солидарности трудящихся 1 мая выходным днем, объявило о повышении минимума зарплаты, увеличении числа выходных дней в году и суммы выходных пособий13. Правящая партия стремилась проводить праздничные демонстрации трудящихся под своими знаменами14, вызывая раскол в рядах профсоюзов с помощью обмана и подкупа15. Особенно усилились меры, направленные против социального протеста под классовыми лозунгами в последние годы пребывания у власти правительства Бхутто. Однако наиболее чувствительный удар по массовым движениям этого типа нанес пришедший ему на смену военный режим.

Разгром левых сил и исламизация социального протеста

Репрессивные меры военных против рабочих организаций и левых сил начались по существу сразу после того, как закончился переходный период между захватом армией летом 1977 г. рычагов управления страной и консолидацией у нее власти осенью. Бывшему премьеру З.А. Бхутто предъявили в конце сентября обвинения в организации политического убийства, а начальник штаба армии М. Зия-уль-Хак отказался от провозглашенного ранее намерения провести новые выборы в парламент, отложив их на два года. Ограничительные меры, предпринятые военными властями против публичных проявлений политической и общественной активности, коснулись пробхуттовских и в целом левых сил и организаций.
Под запретом оказались забастовки, пресекались попытки трудовых коллективов выдвигать требования к хозяевам предприятий. Знаковым стал расстрел рабочих забастовщиков 2 января 1978 г. в Мултане (крупном городе южной части Панджаба). Он показал, что военные власти не только стоят на стороне предпринимателей, но и готовы применить оружие против тех, кто посягает на права частной собственности16. В октябре 1979 г. Зия-уль-Хак, занявший к тому времени пост президента, объявил о запрете политической деятельности и подтвердил решение, делавшее невозможным проведение стачек и забастовок. Используя существовавший и ранее закон о жизненно необходимых отраслях и службах, военные лишили каналов социального протеста рабочих и служащих предприятий и учреждений государственного сектора.
В результате запретов и целенаправленных репрессий ранее весьма активные профсоюзы железнодорожников, портовых рабочих, служащих радиостанций и телевизионных корпораций, почты и телеграфа, не смогли провести в годы военного правления ни одной массовой акции. Репрессии против левой оппозиции имеют документальное подтверждение. Базируясь на сообщениях пакистанской печати, официальных документах и докладах международных организаций, пакистанский экономист О.Номан подсчитал, что наказаниям за политическую активность в 1977 - 1985 гг. подверглось в общей сложности около 20 тыс. человек17. Среди них, помимо активистов политических партий, было большое число профсоюзных и рабочих лидеров. Запрет на деятельность профсоюзов сочетался в эти годы с миграцией, а зачастую фактически бегством квалифицированных рабочих и инженернотехнических работников за рубеж, главным образом в нефтедобывающие страны Персидского залива. Отток рабочих привел к повышению реальной заработной платы в пакистанской промышленности и вызвал охлаждение работников к профсоюзной борьбе.
Несколько улучшилось положение рабочих и профсоюзных организаций после проведения в начале 1985 г. парламентских выборов, хотя и на непартийной основе, и триумфального возвращения в страну в апреле 1986 г. Беназир Бхутто, дочери бывшего премьера, казненного по недоказанному обвинению в 1979 г. Она возглавила бывшую правящую партию, которая пыталась восстановить свои позиции среди служащих, рабочих и крестьян18 .
Однако сделать это было нелегко в связи с отмеченными выше тенденциями и произошедшей «сменой поколений» среди активистов рабочего и профсоюзного движений. Не удалась во многом из-за смены поколений и попытка возродить Ассоциацию прогрессивных писателей. Ко всему, хотя среди пострадавших от притеснений военных властей были некоторые лидеры ПНП (Б. Бхутто, в частности, провела несколько месяцев в одиночной камере в тюрьме обычного режима), однако большинство из них, принадлежа к традиционным верхам общества, избежали репрессий, многие пошли на сговор с властями, а партия в целом ничем не помогла левым оппозиционерам, действовавшим в городах Панджаба и в Карачи, а также активистам профессиональных союзов19 .
Наиболее сильными позициями ПНП располагала в сельских районах Синда. Там во второй половине 1983 г. прошла серия массовых митингов и манифестаций против политики военного режима. Основную массу участников составляли бедные крестьяне и бесправные арендаторы, которыми, как правило, дирижировали вожди из землевладельческой знати. Власти восприняли эти выступления как восстание, поддержанное из-за рубежа (предположительно, из Индии) и перебросили воинские части для подавления мятежа. Борьба с оппозиционным выступлениями и действиями партий, объединившихся в возглавляемое ПНП Движение за восстановление демократии, сопровождалась многочисленными жертвами и завершилась только в начале 1984 г.20
Учиненный военными властями разгром сил социального протеста, как народническо-крестьянских и светских по форме, так и городских леводемократических, сопровождался одновременно подъемом правого протестного движения в исламских «одеяниях». Как выше отмечалось, вплоть до конца 1970-х годов клерикальные организации еще не чурались политического блокирования с умеренно левыми силами. Вместе с тем, они остро конкурировали с левыми радикалами в борьбе за влияние на студентов, рабочие и крестьянские массы.
Ведущей партией происламского направления с первых лет существования Пакистана была Джамаат-е ислами (ДИ, Исламское общество) во главе с видным теоретиком исламизма А.А. Маудуди. Переехав из Индии в Пакистан в 1948 г., он занял крайние позиции по вопросам чистоты ислама, боролся против либеральной секты ахмадийя, требуя признать ее неисламской. Волнения, вызванные антиахмадийскими выступлениями ДИ, послужили основанием для его осуждения на смертную казнь в 1953 г. Проведя несколько лет в тюрьме и помилованный властями Маудуди продолжил организационную деятельность, пытаясь сформировать «партию ленинистского типа». На Маудуди, как считается, произвела впечатление модель партии большевиков, от которой он мог узнать от коммунистов. Его привлекла обязательность непосредственного участия членов организации в партийной работе, наличие профессионального кадрового ядра, демократический централизм в принятии решений. Маудуди пытался, таким образом, перенять у левых принципы партийного строительства. Болезненно воспринял он успех выше упомянутой Крестьянской конференции в 1970 г. и в противовес ей организовал свою массовую процессию и митинг в Лахоре21 .
Несмотря на неудачу на выборах 1970 г. (ДИ получила четыре места, а другие религиозно-политические партии — 14), исламисты в 1970-х годах постепенно добились перехода к ним инициативы в проведении массовых мероприятий. Образованный в начале 1977 г. в канун вторых выборов партийный блок Пакистанский национальный альянс (ПНА) имел цель воспрепятствовать победе правящей ПНП и авторитарного премьера Бхутто.
Он объединял все главные партии, включая умеренно левую Национальную народную, но предвыборные лозунги блока имели по преимуществу исламскую окраску, за которыми угадывалась рука ДИ и ее спонсоров, в том числе и зарубежных (по распространенным слухам, из Саудовской Аравии).
Неудивительно поэтому, что, узурпировав власть в июле 1977 г., военные использовали исламистов, в первую очередь из ДИ, в качестве прикрытия для своей диктатуры. Представители ДИ и других происламских (ислампасанд на урду, то есть любящих ислам) партий вошли в состав временного кабинета министров, приведенного к присяге в августе 1978 г. Они разработали теоретические основы программы исламизации, к выполнению которой Зия-уль-Хак особенно активно приступил уже после запрета на политическую деятельность, введенного в октябре 1979 г., и отставки министров-исламистов. К тому времени Маудуди уже не было в живых, и Джамаат-е ислами возглавлял малоколоритный М. Туфаил. Отчуждение военных и исламистов не было полным и не сразу стало очевидным. Но оно нарастало, и в начале 1984 г. Зия-уль-Хак объявил о запрещении деятельности в университетских кампусах (общежитиях) всех студенческих организаций. Этим указом военный диктатор нанес удар по самой сильной к тому времени студенческой организации Ислами джамиат тулаба (ИДТ, Исламское общество студентов).
Создание ИДТ можно считать одним из наиболее успешных проектов партии Маудуди. В первые десятилетия существования Пакистана большим влиянием пользовались левые студенческие организации. Хотя коммунисты не успели укорениться в студенческой среде, общая обстановка в мире благоприятствовала прогрессивным, антиимпериалистическим настроениям. С середины 1960-х годов, после сближения Пакистана с КНР, на пакистанский книжный рынок начала свободно поступать марксистская и маоистская литература из Китая. Это увеличило привлекательность идей Маркса, Ленина и Мао Цзэдуна для молодежи и вызвало озабоченность исламистов. До того в своей пропагандистской работе они делали акцент на неприятии колониализма, модернизма и империализма. В некоторых моментах их позиции совпадали с точкой зрения левых и леволиберальных кругов. Растущая популярность среди студентов и интеллектуалов идей социализма и коммунизма, главным образом китайского образца, заставили ДИ и ее молодежное крыло перенести акцент на критику социализма.
С 1960-х годов ИДТ начала активную борьбу с организациями левой и либеральной направленности за влияние на студенческие массы. Помимо агрессивной агитации, члены ИДТ нередко прибегали к изощренным и силовым методам борьбы и смогли повести за собой большинство студентов в крупнейших университетах22.
В первый период после прихода к власти Зия-уль-Хака военные полностью поддерживали ИДТ, но запрет на политическую деятельность вызвал недовольство среди студентов. Проводившаяся властями «исламизация сверху» также не во всем соответствовала их идеалам и ожиданиям. Отсюда — призывы студентов-исламистов покончить с военным положением, которые вызвали упомянутые выше ответные меры генерала-президента. Вместе с тем, полное размежевание с исламистами не отвечало интересам военного руководства. Происламские настроения служили опорой авторитаризма. Сигнал от ИДТ, как и некоторые другие факторы и обстоятельства, в частности, сопротивление общества прямой диктатуре и давление со стороны США, недовольных грубыми методами расправы с оппозицией, заставили Зия-уль-Хака встать на путь преобразования военного правления в военно-гражданское.
Параллельно с работой на студенческом фронте исламисты из ДИ вели агитацию среди рабочих и внутри профсоюзного движения. Особенно активно и успешно они стали действовать в конце 1970-х годов, на волне общего подъема происламских настроений. Под контроль ДИ перешли одно из наиболее мощных профсоюзных объединений — Национальная федерация труда, а также профсоюзы ведущих государственных предприятий и компаний, таких как Пакистанский металлургический комбинат, построенный с помощью СССР, Управление по водным ресурсам и энергетике, национализированные банки и т. д.24.
Следует подчеркнуть, что к концу правления Зия-уль-Хака формы проявления социального протеста изменились. Массовые выступления трудящихся по сути прекратились вследствие ослабления рабочих и профсоюзных организаций, крестьянских союзов. Либеральные студенческие организации и ассоциации прогрессивно настроенной интеллигенции, в частности, профессуры, врачей и адвокатов, уступили место лидеров общественного мнения консервативно настроенным кругам и мусульманским богословам (улемам).
Помимо внутриполитических причин, это объяснялось новой ситуацией в экономике. Косвенное участие Пакистана в войне афганских муджахедов (борцов за веру) против правительственных и советских войск в Афганистане помогло властям проводить либеральный внешнеторговый курс. Поток импортных товаров массового потребления вызвал кризис в ряде ведущих отраслей пакистанской обрабатывающей промышленности и замедлил темпы индустриального роста. Увеличение безработицы в городах подхлестнуло миграцию рабочей силы за рубеж. Туда уехали многие активисты и участники рабочего и профессионального движения. Относительно высокие заработки трудовых мигрантов позволили им переводить часть денег домой, где они вкладывались в хозяйство. Перевод средств из-за границы по частным каналам превратился в серьезный фактор не затрагивающих основ общества социальных перемен25 .
После гибели в авиакатастрофе военного диктатора Зия-уль-Ха-ка вавгусте 1988 г. (ее причины не раскрыты до сего времени) началась новая фаза политической истории Пакистана, которую можно назвать периодом электоральной демократии. Он был прерван военным переворотом 1999 г., но чрезвычайный режим был нежестким и недолгим, завершившись парламентскими выборами 2002 г, за которыми последовали выборы 2008 и 2013 гг. Социальный протест в условиях парламентской республики трансформировался по большей части в партийно-политический и был направлен не против власти как таковой, но против злоупотреблений властью. Облекался он, как правило, в цвета ведущих оппозиционных партий и организаций, особенно обостряясь на этапе перед выборами и непосредственно после них. Протест при этом протекал уже не столько под позитивными лозунгами борьбы за расширение социальных гарантий, политических свобод и улучшение условий жизни, сколько под негативными, такими как борьба против нарушений личных и общественных прав и свобод, против коррупции, непотизма и социальной несправедливости, против разгула терроризма и способов борьбы с ним.

Этнический сепаратизм и религиозный партикуляризм

Массовый социальный протест на последнем историческом этапе проявил себя, кроме того, в усилении этнического (этноплеменного) сепаратизма и религиозного партикуляризма. Сепаратистские тенденции появились по сути одновременно с образованием государства. Наиболее серьезными были попытки правителей белуджского княжества Калат, возглавлявших конфедерацию более мелких княжеств и союзов племен, не признать законность вхождения в Пакистан исторической области Белуджистан26. Кроме того, в пограничной с Афганистаном полосе пуштунских племен сторонники харизматического муллы, известного под именем Факира из Ипи, провозгласили создание Свободного Пуштунистана и получили поддержку со стороны Кабула27. Вслед за первыми неудачными попытками отделиться последовали другие. Наиболее серьезный размах белуджский сепаратизм приобрел в середине 1970-х годов. Против центрального правительства во главе с З.А. Бхутто выступили недавние его союзники из Национальной народной партии и религиозной Джамиат-е улама-е ислам. Они возглавляли в 1972 — 73 гг. администрацию в Белуджистане и Северо-Западной Пограничной провинции. Лидерами ННП были представители белуджской племенной знати, и после их ареста ряд племен (марри, менгал и др.) оказали сопротивление введенной в провинцию армии. Боевые действия велись в 1974 — 77 гг. и привели, по оценкам, к гибели тыс. человек28. Замирение наступило после смены власти в Исламабаде ипродолжалось до 2003 г. Новый конфликт между племенем бугти и центральным правительством был вызван спором по поводу ренты от добычи природного газа на крупнейшем в стране месторождении природного газа в местечке Суи, находящемся на территории племени. Горячая фаза противостояния пришлась на 2005—2006 гг. и закончилась гибелью предводителя бугти Акбара Хана, который, между прочим, был видным государственным и политическим деятелем общепакистанского масштаба.
Нужно подчеркнуть, что вооруженные стычки и боестолкнове-ния были лишь верхушкой айсберга белуджского сепаратизма. Его подводная часть отличается амбивалентностью. Носителями сепаратизма, с одной стороны, являются консервативно настроенные вожди и старейшины наиболее крупных и изолированных племенных групп, а с другой, представители среднего городского класса, выходцы из торговых, ремесленных и предпринимательских слоев, студенты и люди свободных профессий. По ряду свидетельств, после 2006 г. оппозиционные настроения все более охватывают города провинции и сдвигаются из глубинных районов в сторону Макран-ского побережья29 .
Вплоть до начала нынешнего века белуджский сепаратизм идеологически носил светский и лево-демократический характер. Однако в последние десятилетия движение сдвинулось вправо, ближе к радикальнорелигиозным течениям. Видное место среди белуджских оппозиционных организаций заняла Джундалла (Армия Аллаха), законспирированная боевая группа воинствующих суннитов. «Мозговой трест» организации, по предположениям, находится в Карачи, где давно сложилась белуджская диаспора. Круг противников Джундаллы включает руководство Пакистана и Ирана, где проживает часть белуджей. Деятельность группы, таким образом, вписывается в разгоревшееся с 1980-х годов в Пакистане пламя кровавой суннито-шиитской вражды30.
Схожие метаморфозы претерпел пуштунский сепаратизм. Долгое время идеологически он был представлен лево-либеральными, светскими силами.
«Отец-основатель» современного национализма пуштунов Пакистана, а отчасти и Афганистана, Гаффар Хан был близок по идейным установкам к Махатме Ганди с его призывами к ненасилию и достижению политических целей мирными массовыми действиями. На этих принципах строилась деятельность Национальной народной партии, которую в 1960—80-х годах возглавлял сын Гаффара Вали Хан, а позднее внук Асфандияр Хан. Светские силы среди политически активных пуштунов в конце ХХ в. оказались потеснены исламистами, известными сначала как муджахеды, а с середины 1990-х годов как талибы (ищущие подлинного знания). Борьба между различными группами исламистов в Афганистане перекинулась после 2001 г. (вторжения американо-натовских войск и разгрома талибского режима) на Пакистан и привела к возникновению там, главным образом в горных районах расселения племен, местных талибских организаций31. Их можно рассматривать как этноплеменные и подспудно националистические, хотя они часто заявляют о своей идейно-политической близости к исламистам ха-лифатистского толка и руководствуются целями борьбы против всей системы современных государств и международного порядка.
Наряду с исламизацией этнического национализма в Пакистане последних десятилетий наблюдался подъем религиозного максимализма и партикуляризма. Политика исламизации при Зия-уль-Ха-ке вызвала раскол между большинством мусульман, состоящим из суннитов преобладающей в стране ханафитской школы юриспруденции, и шиитским меньшинством. Поскольку проводилась она по суннито-ханафитским канонам. Массовые демонстрации шиитов охватили столицу Исламабад и другие крупные города в 1980 г. Они убедили власть удовлетворить основные требования протестующих, предоставив шиитским организациям право устанавливать свои правила проведения исламизации. Однако радикально настроенные представители двух основных направлений в исламе сплотились в боевые организации и развязали братоубийственную войну. Пик кровавых суннитошиитских разборок пришелся на вторую половину 1990-х годов. Ответом на террористические акты нередко служили массовые акции протеста против бессилия властей. Так, в начале 1998 г. центральные улицы Лахора в течение трех дней удерживались толпой охваченных гневом людей после массового расстрела на шиитском кладбище. Паралич временами охватывал целые кварталы Карачи и других городов32 .
В первые десятилетия нынешнего века властям удалось несколько ослабить остроту суннито-шиитских столкновений в главном их центре, провинции Панджаб. Вслед за общим ухудшением ситуации с безопасностью на западных и северо-западных окраинах там участились теракты, направленные против шиитов-хазарейцев, переселенцев из Афганистана. Достаточно многочисленная их колония разместилась в главном городе Белуджистана, Кветте. Нападения боевиков из суннитских организаций на хазарейцев неизменно вызывали массовые акции протеста в Карачи, Исламабаде, других крупных городах. Их проведение осуществляли, помимо шиитских, правозащитные организации, обвиняющие власть в неспособности обеспечить безопасность своих граждан33 .
Массовые протесты вызывают в современном Пакистане и акты террора, вызванные борьбой за влияние между улемами (богословами), принадлежащими к соперничающим направлениям в суннизме — школам деобанди и барелви. Партикуляристские процессы в исламе сопровождались возникновением многочисленных групп и организаций, состоящих из видных улемов и их последователей. Одна из них, Минхадж-уль-ислам, организовала массовые мирные манифестации с политическими лозунгами в начале 2013 г. и вновь активизировалась в июле-сентябре 2014 г. Ее лидер, богослов Т. уль-Кадри, объединил усилия с популярным в стране политиком новой волны, бывшим спортсменом Имраном Ханом. Действуя совместно, партия И. Хана Техрик-е инсаф (Движение за справедливость) и организация уль-Кадри, впоследствии преобразованная в партию Пакистан авами техрик (Пакистанское народное движение) сумели мирными средствами парализовать жизнь в столице страны и вынудили правительство пойти на частичное выполнение их требований. Характерно, таким образом, что организованный социальный протест имел в данном случае выраженную религиозную форму, не носившую радикальный, воинствующий характер. Из социального на первых порах он трансформировался в социальнопо-литический с заметной исламской подоплёкой.

Заключение.

Подводя итоги, отметим, что рассмотрение ряда основных форм и явлений социального протеста в Пакистане подтвердило выдвинутую во введении к статье гипотезу о кардинальных переменах, которые претерпело это явление за почти 70 лет существования страны. На первом этапе, вплоть до 1970-х годов, протестные настроения в обществе вызывались несогласием с политикой властей в социально-экономической и внешнеполитической областях. Неприятие формировалось под влиянием левой, марксистской и маоистской идеологии, причем до рубежа 1950—60-х годов, положительным примером служил главным образом СССР, а позднее — по-преи-муществу КНР. Заметную роль в жизни тогдашнего пакистанского общества играли классовые организации. Это были, прежде всего, профессиональные союзы рабочих и служащих отдельных крупных предприятий, целых отраслей, а также профобъединения, находившиеся под влиянием различных партий. Массовые акции проводились ими в основном под экономическими лозунгами. Помимо рабочих, действовали крестьянские союзы, выступавшие со своими призывами и требованиями. Видную роль играли студенческие ассоциации и группы прогрессивно настроенной интеллигенции.
На втором этапе, продолжающемся поныне, социальный протест формируется под влиянием иных внутренних и внешних факторов. Угасание социалистических идей породило кризис рабоче-крестьянского движения, левых студенческих организаций и интеллигентских кружков. На передний план вышли ретроградное мировоззрение и архаические идеалы. Под влиянием изменений в главной оси мирового противостояния оппозиционные настроения формируются на этом этапе силами справа от центра. Они опираются на моральную и материальную поддержку региональных держав исламского пояса.
В пакистанском обществе на нынешнем этапе заметен налет усталости и подавленности, того, что социальные психологи называют фрустрацией. Она вызвана беспрецедентным масштабом актов терроризма и насилия. Более всего ими охвачены пакистано-афган-ское приграничье (пуштуно-белуджские ареалы) и мегаполис страны — многомиллионный Карачи. По числу жертв среди мирного населения Пакистан в период после 2001 г. превзошел Афганистан и находится на одном из первых мест в мире. Это вызывает протесты гражданского общества, сформированного во многом заново, под влиянием западных правозащитных организаций и движений. Идейнополитическая борьба в среде пакистанской общественности строится ныне вокруг конфликта между ценностями радикального исламизма, умеренного ислама и либерализма. Государство, управляемое гражданским правительством, пришедшим к власти по итогам парламентских выборов 2013 г., пытается опереться на синтез исламских и либеральных идей, проводя в целом прозападную внешнюю политику, но с оглядкой на особые узы, связывающие его с Саудовской Аравией и Китаем. Представляется, что протест-ные настроения в обозримой перспективе вряд ли смогут расшатать сложившийся в Пакистане порядок вещей. Опасность ему может грозить лишь при изменении внешней геополитической среды, региональной, либо глобальной.

Примечания

1 См.: Белокреницкий В.Я., Москаленко В.Н. История Пакистана. ХХ век. М., ИВ РАН, Крафт+, 2008, гл. 2.
2 Энциклопедия Пакистана / Отв. ред. Ю.В. Ганковский. М.: Фундамента пресс, 1998, с. 249.
3 Iqtidar H. Secularizing Islamists? Jama'at-e-Islami and Jama'at-ud-dawa in Urban Pakistan. Chicago, Chicago University Press, 2011, p. 64-65.
4 Пакистан: справочник / Отв.ред. Ю.В. Ганковский. М.: Наука, 1966, с. 178 - 189.
5 СССР и Пакистан / Отв. ред. И.В. Халевинский. М.: Наука, 1984, с. 24 - 25.
6 Васильева Л.А. Фаиз Ахмад Фаиз. Жизнь и творчество. М.: ИВ РАН, 2002, с. 196 - 201.
7 Энциклопедия Пакистана, с. 249.

8 Пакистан. Справочник, с. 181 - 189.
9 Ганковский Ю.В., Гордон-Полонская Л.Р. История Пакистана. М.: Восточная литература, 1961, с. 207 - 208. Sayyed K.B. Politics in Pakistan. The Nature and Direction of Change. N. Y., 1980, p. 37 - 38.
10 Нужно отметить распространенность обозначения «прогрессивный» для леводемократических идейных течений. Так с 1947 г. в Пакистане существовала Ассоциация прогрессивных (на урду — тараккипасанд) писателей. В 1954 г. она была запрещена, но как направление в литературном процессе и общественно-политической мысли «прогрессивизм» сохранял серьезное значение вплоть до 1980-х годов — Энциклопедия Пакистана, с. 493 - 494.
11 Feldman H. From Crisis to Crisis. Pakistan 1962 - 1969. Karachi: Oxford University Press, 1972, p. 264- 265.
12 З.А. Бхутто помнил, с каким трудом ему удалось сохранить лицо своей партии, когда в небольшом панджабском городке Тобатексингхе с большим успехом в марте 1970 г. прошла общепакистанская Крестьянская (кисан) конференция созванная не его партией, а лишь при ее запоздалом участии, см.: Iqtidar H. Secularizing Islamists? p. 80 - 83.
13 Белокреницкий В.Я., Москаленко В.Н. История Пакистана, с. 250, 252.
14 Автору статьи довелось наблюдать демонстрацию активистов ПНП и представителей других партийных и профсоюзных организаций на главной улице Лахора, столицы Панджаба, 1 мая 1975 г. Запомнилось, что на проезжавших по ней открытых грузовиках плотными рядами стояли манифестанты рабочего вида с красными транспарантами и красно-зелено-белыми флагами ПНП в руках.
15 Об этой стороне политики ПНП писали многие, в числе недавних упоминаний см: Iqtidar H. Secularizing Islamists? p. 92 -93.
16 Пакистан. Справочник / Отв.ред. Ю.В. Ганковский. М.: Наука, 1991, с. 111.
17 Цит. по: Iqtidar H. Secularizing Islamists? p. 180, fn. 89. 201
18 Hussain Z. A Division of Labour // Herald, Karachi, August 1986, vol. 8, p. 81 - 85. Положение на многих предприятиях фактически ухудшилось в середине 1980-х годов. Власти, опасавшиеся до определенного времени организованных выступлений рабочих, все более активно поддерживали хозяев предприятий в их спорах с трудовыми коллективами. Это позволило предпринимателям расправиться со многими строптивыми профсоюзами, заменив их на другие, карманные, либо вовсе лишить работников коллективной защиты — IAR. Thrice cursed // Herald, November 1986, p. 81 - 82.
19 Белокреницкий В.Я., Москаленко В.Н. История Пакистана, с. 322.
20 Iqtidar H. Secularizing Islamists? pp. 42,66,84.
21 Ibid., p. 73 - 74.
22 Подр. см.: Белокреницкий В.Я., Москаленко В.Н. История Пакистана, с. 323 - 336.
23 Ibid., p. 88.
24 Подр. см: Hasan A. The Unplanned Revolution. Observations on the Processes of Socio-economic change in Pakistan. Karachi, Oxford University Press, 2009; Hasan A., Ali M. Migration and Small Towns in Pakistan. Karachi, Oxford University Press, 2011.
25 Ганковский Ю.В. Национальный вопрос и национальные движения в Пакистане. М.: Наука, 1967, с. 195 - 197.
26 См: Райков А.В. Факир из Ипи — борец за свободу Вазиристана // Восток, 1995, № 3, с. 90 - 91.
27 Talbot I. Pakistan. A Modern History. L.,1998, p.226; Talbot I. Pakistan. A New History. Karachi, Oxford University Press, 2012, p. 100.
28 Grare F. Balochistan. The State Versus the Nation. The Carnegie Papers. South Asia. April 2013, p. 8 - 10.
29 Khalil T. Talibanisation rising in Balochistan // The News, Nov. 11, 2012. From Web Edition.
30 Об этом см: Белокреницкий В.Я., Сикоев Р.Р. Движение Талибан и перспективы Афганистана и Пакистана. М.: ИВ РАН, 2014, гл. 5.
31 Белокреницкий В.Я. Этнорегиональные и религиозно-сектантские конфликты в Пакистане // Конфликты на Востоке этнические и конфессиональные / Под ред. А.Д. Воскресенского. М.: Аспект пресс, 2008, с. 342.
32 В феврале 2013 г. автору довелось быть свидетелем массовой акции протеста, охватившей Карачи после получения сообщений об убийстве в Кветте группы хазарейцев. Контраст между увиденным в Лахоре в 1975 г. (см. сноску 15) и тем, что наблюдалось на улицах Карачи спустя почти 40 лет был велик. В Лахоре господствовало праздничное, хотя и несколько настороженное настроение, а в Карачи — раздраженное и озлобленное.

Власть и политическое насилие в Пакистане*

Характер власти в Исламской Республике Пакистан представляется весьма типичным для восточных, азиатских стран. Его отличает авторитарный стиль управления, доминирование государства над обществом, приоритет государственных, так называемых национальных, интересов при проведении внутренней и внешней политики. Видную или ведущую роль играют силовые и правоохранительные структуры, созданные, как правило, при участии вооруженных сил. При базовой типичности у Пакистана есть своеобразные, особые черты. Их краткому анализу в исторической динамике посвящена первая часть данной статьи. Во втором ее разделе делается попытка рассмотреть типологию и динамику политического насилия в стране, а в заключении оценены перспективы государства при нарастающем буме насилия.

Формирование и структура государственной власти
Авторитарная структура власти сложилась под влиянием наследия колониальных порядков и фактора внешней угрозы со стороны Индии. «Отец-основатель» государства М.А. Джинна занял в августе 1947 г. пост первого генерал-губернатора доминиона и возглавил режим бюрократического правления с элементами представительной демократии. Законодательную ветвь власти представляло Учредительное собрание, депутаты которого победили на выборах в центральные и провинциальные учредительные собрания в 1945 - 1946 гг. Заново, с использованием доставшихся Пакистану колониальных учреждений, создавался канцелярский аппарат, судебные органы и вооруженные силы.
* Власть и насилие в незападных обществах. Проблемы теоретического осмысления и опыт практического изучения. М.: Московский государственный образовательный комплекс, 2016, с. 471 - 482.
Уже через несколько месяцев после провозглашения независимости 14 августа 1947 г. военные силы страны, находившиеся еще под командованием британских военачальников, вступили в бой с индийскими войсками на территории самого северного, обширного, хотя и малозаселенного, княжества Джамму и Кашмир. Война между Пакистаном и Индией за Кашмир длилась до конца 1948 г. и закончилась временным перемирием с разделом княжества на индийскую и пакистанскую.
Неудовлетворенность Пакистана решением кашмирского вопроса, вызвавшая, в дополнение к ряду других причин, глубокую враждебность по отношению к Индии заставила управляющую страной бюрократию обратить особое внимание на подготовку и боеспособность вооруженных сил. В начале 1950 г. во главе армии встал пакистанец, генерал М. Айюб Хан, будущий первый военный правитель страны. С опорой на США, ему удалось серьезно укрепить сухопутные силы, вооружив их передовым для того времени оружием. Между тем, гражданская власть, после смерти в сентябре 1948 г. М.А. Джинны, вступила в полосу кризиса. Учредительное собрание первого состава не смогло выработать конституцию. Генерал-губернаторы продолжали занимать центральные позиции в системе власти, проявляя склонность к персоналистскому (персонифицированному) авторитаризму1.
Положение не улучшилось и после принятия первой конституции, в которой президенту страны, в отличие от конституции Индии, принятой в 1950 г., отводилась не церемониальная в основном, а вполне значимая политическая роль. Правительственная чехарда и общая нестабильность в стране, разделенной на две удаленные друг от друга на 1500 км территории, подтолкнули бюрократию к введению прямого президентского правления. Этим воспользовалась армия. Ее главнокомандующий низложил гражданского президента и управлял страной в течение 11 лет, с 1958 по 1969 гг. При этом в Пакистане была введена система косвенной демократии. Всеобщим и тайным путем избирались местные органы власти, советы разных уровней, получившие название «основы демократии». Голосами выборщиков Айюб Хан, уже в звании фельдмаршала, дважды избирался президентом. Они же избрали парламент в 1962 и 1965 гг. Начавшиеся в конце 1968 г. массовые протестные выступления привели к отмене конституции 1962 г. и введению нового военного положения во главе с генералом А.М. Яхья Ханом.
Таким образом, пакистанская система власти, изначально авторитарная, рано приобрела черты военной диктатуры, что не являлось большой редкостью для постколониального мира двух первых послевоенных десятилетий. «Третья волна демократизации», начавшаяся по С. Хантингтону в 1974 г.2, обнаружила себя в Пакистане на два года раньше. После поражения в войне с Индией в декабре 1971 г. и потери, вследствие этого, своей восточной территории, Пакистан вернулся к гражданской форме правления. Причем сделано это было по инициативе военных, которые сочли за благо «уйти в бараки», то есть, отстраниться от непосредственного контроля за политической жизнью. Новым лидером страны стал З.А. Бхутто, государственный деятель и политик, обладавший яркой харизмой. Хотя при нем, в 1973 г., парламент, избранный на первых всеобщих выборах осени 1970 г., принял конституцию парламентского образца, Бхутто, по некоторым сведениям, планировал ее замену на президентскую в случае победы на выборах 1977 г.3
Однако одержанная им на выборах победа обернулась поражением из-за протестов оппозиции по поводу массовых подтасовок. Межпартийный кризис спровоцировал военный переворот генерала М. Зия-уль-Хака, установившего в стране через несколько лет подлинную диктатуру с отменой выборов, роспуском партий и запретом на политическую деятельность. Способом легитимизации диктатуры стала агрессивно проводимая «сверху» кампания по ис-ламизации всех сторон общественно-политической деятельности, судебной и финансовой систем4. В период 11-летнего правления генерала-исламиста, с 1977 по 1988 гг., авторитарный режим приобрел военно-репрессивный и религиозноморализаторский характер.
После гибели Зия-уль-Хака в авиакатастрофе в августе 1988 г. военные вновь отдали власть гражданской бюрократии. На выборах осени того года победила основанная З.А. Бхутто Пакистанская народная партия (сам он был казнен в 1979 г. по недоказанному обвинению). Однако ни его дочь, Б. Бхутто, дважды занимавшая в 1990-х годах пост премьер-министра, ни ее соперник, глава Пакистанской мусульманской лиги Н. Шариф, тоже дважды становившийся премьером, не смогли устранить влияние военных на политический процесс. Выявилось при этом, что не только военные, но и гражданские правительства, опирающиеся на поддержку парламента, стремились к устранению любых препятствий на пути к обладанию всей полнотой властных полномочий.
Разыгравшийся на этой почве конфликт между премьером Н. Шарифом и верхушкой военных привел в 1999 г. к четвертому перевороту. Главой военного режима на этот раз стал генерал П. Мушарраф. Три года его прямого правления сменились переходом после выборов 2002 г. к военнопарламентскому (военно-гражданскому) режиму, однако авторитарная суть власти от этого в принципе не изменилась.
Впрочем, на современном этапе наблюдаются некоторые перемены в композиции господствующих социально-профессиональных групп (корпораций). Вооруженные силы, прежде всего, главный их вид, сухопутные войска (армия) в лице высшего офицерства (генералитета) с начала 1950-х годов пользовались особым, привилегированным положением. Как священную корову у индусов, офицеров нельзя было задевать, у них были свои военные суды, школы, система вознаграждения и выхода на пенсию. Гражданские служащие, чиновники сопоставимого ранга, завидовали военным, но мирились с их кастовой исключительностью. Неудачный шаг генерала-президента Мушаррафа в марте 2007 г. чуть не поставил под сомнение сложившийся порядок. Он неожиданно и необоснованно отправил в отставку главного судью страны (председателя Верховного суда) М.И. Чаудхри, что вызвало бурю протестов со стороны судейско-ад-вокатской корпорации. Массовые выступления представителей среднего образованного класса показали, что привилегированное положение военных вызывает отторжение в обществе. Мушарраф был вынужден отступить, и восстановил судью в должности. Но в ноябре того же года ввел чрезвычайное положение и заменил высшие судебные органы, чтобы быть утвержденным в должности президента на новый срок. Утвердившись в ней, Мушарраф одержал пиррову победу. В конце ноября он счел за благо отменить чрезвычайное положение и уступил высший военный пост, а в августе 2008 г. отказался и от президентской власти. Его возвращение в страну из добровольной ссылки в 2013 г. в разгар второй после отмены чрезвычайного положения предвыборной кампании привела его не в парламентское кресло, а на скамью подсудимых. Процесс над ним ознаменовал потерю военными статуса неприкосновенности и появление новой влиятельной профессиональной корпорации, объединяющей судей и адвокатов.
Все же, несмотря на постоянные попытки отстранить военных от власти, гражданским корпорациям это до сих пор не удается. В известной мере «пожертвовав» Мушаррафом, генералитет и после 2008 г. сохранил привилегированный статус и важнейшие общественно-политические полномочия. В этом ему помогают сохраняющиеся угрозы безопасности (отчасти раздуваемые им самим) со стороны внутренних и внешних врагов и недоброжелателей.
Из внутренних угроз, после свержения режима талибов в соседнем Афганистане в 2001 г., на первое место вышла неспокойная обстановка на северо-западе страны, подъем воинствующего исламизма, претензии на власть в отдельных районах со стороны местных пакистанских талибов и других боевиков-экстремистов.
Главной внешней угрозой в Пакистане продолжают считать Индию. Вооруженные силы осуществляют непосредственный контроль над ядерным оружием, по арсеналу которого Пакистан, по ряду сведений, за последнее время опередил Индию, и обезвреживают с помощью военной контрразведки вражеских агентов, проникающих через Афганистан в чувствительные районы Пакистана, прежде всего, в провинции Белуджистан и Синд.
Нынешний кабинет министров, сформированный по итогам выборов в мае 2013 г., объективно имеет более сильные позиции, чем предыдущий. В отличие от коалиционного правительства во главе с представителями Пакистанской народной партии (лидер ПНП Б. Бхутто погибла в результате теракта в самом конце 2007 г., а ее овдовевший муж, А.А. Зардари, возглавил партию и занимал пост президента страны с 2008 по 2013 гг.), новый кабинет — однопартийный, опирается на большинство из Пакистанской мусульманской лиги. Лидер партии Н. Шариф надеялся, очевидно, на утверждение своей единоличной власти. Однако политический кризис, срежессированный, очевидно, при поддержке генералитета летом-осенью 2015 г. способствовал сохранению прежней конфигурации власти. Армия, условно говоря, сохраняет «контрольный пакет», заставляя некоторых аналитиков с сарказмом заявлять, что у государств обычно есть армия, а в Пакистане у армии есть государство.

Типология и динамика политического насилия
История политического насилия в Пакистане началась, можно сказать, с момента его создания. Трудно даже перечислить все эпизоды насильственной борьбы оппозиционных сил против государства и применения им весьма жестких контрмер. Достаточно назвать только кампании против сепаратистских сил в Белуджистане в 1948, 1958 - 59, 196364 и 1974- 77 гг., меры по пресечению оппозиционных выступлений студентов в конце 1960-х гг., попытки силой подавить сепаратизм в Восточном Пакистане в начале следующего десятилетия и обезвредить синдское, по преимуществу, Движение за восстановление демократии в 1983 - 1984 гг. Не проводя в рамках статьи сколько-нибудь полного анализа антиправительственных выступлений и репрессий властей на протяжении всей пакистанской истории, попытаемся осветить типологию и масштабы политического насилия на близком к нашему времени периоду.
Недавно проведенное совместно американскими и пакистанскими политологами исследование типов и тенденций политического насилия в Пакистане в 1988 - 2010 гг. базируется на уникальном материале — обработке сообщений о случаях насилия, появившихся на страницах ведущей ежедневной газеты «Доон» (Карачи) за весь период наблюдения5.
Количественный анализ позволил сделать некоторые интересные выводы, не отменяющие, разумеется, необходимость в содержательной качественной оценке. Авторами были выявлены следующие типы насилия:
— терроризм (политически мотивированный акт насилия против невоенных целей, совершенные подрывными, тайными группами или агентами);
— стычка между группами, не имеющими отношение к государству;
— политическая демонстрация людей, отмеченная актами насилия;
— политическое убийство или покушение на убийство;
— убийство, совершенное с помощью беспилотных летательных аппаратов (дронов);
— нападения на военные, полицейские, полувоенные и разведывательные структуры;
— действия военных частей, полувоенных формирований и полицейских против вооруженного противника;
— расправа правительственных сил с гражданскими лицами (задержание, избиение, пытка);
— угроза расправы с политическими противниками. Представленная типология позволяет выделить три кластера
насилия — против государства (терроризм и атаки боевиков), государства против его противников и межгрупповое, нейтральное с точки зрения прямого вовлечения государства в конфликт (убийства и мятежи или демонстрации). Категория «убийства» включает случаи насилия различного рода, в том числе инициированные как государством, так и антигосударственными силами, хотя в наибольшей мере она относится к межгрупповому (субгосударственному) соперничеству.
Весь период наблюдения авторы подразделяют (на основе кропотливого анализа первичных данных) на два периода, водоразделом между которыми служит 2005 г. Интенсивность насилия на первом этапе (1988 - 2005) оказалась в несколько раз ниже, чем на втором (2005 - 2010). Причем в более экономически и социально развитых провинциях Панджаб и Синд скачок в масштабах насилия не был столь заметен, сколь в менее развитых окраинных — Белуджистане, Северо-Западной Пограничной провинции (с 2010 г. — провинции Хайбер-Пахтунхва) и на Территории племен (пуштунских) федерального управления (ТПФУ).
Пик насилия в Панджабе пришелся на конец 1990-х годов и был связан в основном с межсектантскими (суннито-шиитскими) столкновениями. В Синде, где главной зоной насилия был крупнейший многомиллионный пакистанский город-порт Карачи, отмечено плавное нарастание разнохарактерного насилия с пиками в начале и середине 1990-х годов и ближе к 2010 г. В Белуджистане относительно спокойная обстановка стала ухудшаться в 2002 - 03 гг., и насилие затем круто возросло, вследствие действий пакистанской армии по подавлению антиправительственных выступлений белуджского племени бугти на северо-востоке провинции. Пуштунская Северо-Западная Пограничная провинция в 1988 - 2005 гг. оставалась самым спокойным среди выделяемых в исследовании пяти регионов.
Повторим, что за последующие пять лет число жертв политического насилия резко увеличилось, особенно в ТПФУ, СЗПП и Синде. В Белуджистане оно тоже продолжало расти, но после усмирения бугти, приобрело более размеренный и территориально размытый характер. В Панджабе насилие несколько уменьшилось, дав «свечку» только в 2010 г.
Всего же, за 22-летний период в Пакистане погибло по политическим причинам 44 тыс. человек и 60 тыс. были ранены, что дает в среднем в год 2 тыс. погибших и почти 4 тыс. пострадавших. Более всего погибло людей в самой малонаселенной Территории племен федерального управления (проживало З.2 млн человек из 134,6 млн по всем выделенным регионам, согласно переписи населения 1998 г.). Там в 2005 - 2010 гг. развернулась настоящая война, число погибших в среднем в год достигло 100 на 100 000, то есть, умирал от насилия один человек из тысячи (увеличение в 20 раз по сравнению с рекордным и без того уровнем 1988 - 2004 гг.). В Синде, Панджабе и СЗПП погибло за 22 года примерно одинаковое число людей (7,5 - 9,5 тыс.) При этом ситуация в Панджабе, крупнейшей по населению провинции (75,4 млн чел.), была наиболее, а в Синде — наименее благоприятной. В главном городе Синда, Карачи, наибольшим было количество жертв заказных убийств и стычек между бандами, как политическими, так и политико-криминальными.
В целом же по стране за весь период наблюдения (авторы, к сожалению, не приводят данные отдельно за 2005 - 2010 гг.) жертвами актов терроризма и нападений боевиков стали 32% об общего числа погибших, от контртеррористических мер и других силовых акций государства погибло 27%, между тем, как причиной большинства смертей (41%) стало общественное (субгосударственное) насилие.
Поскольку в полной мере сопоставимых данных за последующие годы нет, можно сделать лишь некоторые приблизительные выводы о дальнейшем развитии ситуации. Так, по сведениям авторитетного индийского портала, между маем 2010 и апрелем 2011 г. в результате терактов погибли 2178 гражданских лиц и 493 военнослужащих контртеррористических сил. Потери среди боевиков-террористов оценены в 4200 человек. За последующий период до апреля 2013 г. жертвами стали почти 6 тыс. мирных жителей, около 2 тыс. служащих в армии и полувоенных подразделениях и полиции, и 5,5 тыс. боевиков. Общее число жертв за три года превысило 20 тыс. человек6. Таким образом, интенсивность политического насилия продолжала возрастать. Если сравнивать эти данные с вышеприведенными за 1988 - 2010 гг., то она возросла более чем втрое, с 2 до почти 7 тыс. человек в среднем в год.
После проведения выборов в мае 2013 г. степень насилия, по-видимому, несколько уменьшилась. Новое правительство страны во главе с Н. Шарифом объявило о мерах борьбы с беззаконием и массовым насилием. Осенью оно начало широковещательную кампанию по наведению порядка в Карачи с помощью полувоенных формирований. Однако о реальной эффективности этой кампании судить трудно, поскольку победные реляции не подтверждаются из независимых источников. Карачи давно превратился в клубок трудно разрешимых противоречий, коренящихся в интересах законного и незаконного бизнеса, в межэтнической и межконфессиональной брутальной политической схватке. Такой же по существу представляется и ситуация в исходящем от Карачи «полумесяце», охватывающем Белуджистан, ТПФУ и провинцию Хайбер-Пахтун-хва. С июня 2014 г. пакистанская армия развернула в ТПФУ (главным образом в агентстве Северный Вазиристан) крупную антитеррористическую операцию, что вызвало громкий ответный выпад со стороны террористов, напавших в декабре на школу для детей военнослужащих в главном городе Хайбер-Пахтунхва Пешаваре и убивших более 140 учащихся.

Заключение

Попробуем в завершении соединить оба рассмотренных в статье сюжета, а именно, характер и структуру власти и проявления политического насилия. Очевидно, что авторитарная природа пакистанского государства находит прямое отражение в государственном насилии. Более того, масштабы такого насилия имеют тенденцию к заметному и ускоряющемуся разрастанию. Если в первые десятилетия существования страны насильственные действия охватывали в основном верхний ярус политики и наблюдались в форме мятежей представителей элиты (полунезависимых князей, других «феодалов») против центральной власти, то в дальнейшем насилие опустилось с верхнего яруса на средний и нижний, что придало процессу массовый характер. Переломным моментом стал военный переворот генерала Зия-уль-Хака в 1977 г., развязанная армией кампания исламизации и участие Пакистана в войне под исламскими лозунгами против властей в соседнем Афганистане. Цепь этих событий привела к притоку оружия в страну, сначала автоматического стрелкового, а затем и более совершенного, в частности, переносных ракет («Стингеров»), и расширению поля его применения, как санкционированного государством, так и направленного против него. Угрозы личной и общественной безопасности превратились в аргумент в пользу усиления роли армии в политике. Иначе говоря, государство во многом способствовало росту политического насилия, а то в свою очередь обеспечивает оправдание для укрепления «силовой компоненты» и ключевой роли военных.
Наряду с сильными сторонами у пакистанского государства есть и слабые. Об этом говорят уже сами масштабы политического насилия, происходящего в значительной степени вне зоны прямого контроля и влияние государственных институтов. Как следствие все последние годы отсутствует безопасность в ряде крупнейших городов страны, прежде всего в Карачи. Другим ареалом нестабиль ности все в большей степени становятся пуштуно-белуджские окраины. Помимо талибов, как афганских, так и местных, пакистанских, помимо Аль-Каиды и ее союзников, туда с 2014 г. протягивает свои щупальцы новая сила мирового устрашения — Исламское государство с опорной базой в Ираке и Сирии. Сильное своей военной мощью пакистанское государство может со временем оказаться слабым, особенно в зоне пакистано-афганского приграничья. А такого рода слабость способна повлечь за собой череду трудно прогнозируемых, но, скорее всего, крайне неблагоприятных последствий для внутристраной и региональной ситуации.

Примечания

1 Белокреницкий В.Я. Персоналистский авторитаризм в Пакистане. К вопросу о политической культуре и режиме власти в восточном варианте // Полития, 2005. № 2, с. 200.
2 Категории политической науки. Учебник. М., 2012, с. 405.
3 Wolpert S. Zulfi Bhutto. His Life and Times. N.Y.: Oxford, 1993, p. 279]
4 Белокреницкий В.Я., Москаленко В.Н. История Пакистана ХХ век. М.: ИВ РАН, КрафГ+, 2008, с. 294 - 322.
5 Political Violence in Pakistan 1988 - 2010. International Growth Centre. Working Paper by J.N. Shapiro, C.C. Fair, R.B. Rais. 2012 URL: www.igc.com.
6 Haider M. Osama bin Laden: More fatal in death//www.dawn. com/2013/05/01

Исламистский радикализм в Пакистане: факторы, этапы, циклы*

Зарождение радикального исламизма

Радикальные тенденции были присущи исламу как комплексу общественно-политических воззрений задолго до нашего времени. Их существование в Индостане в более близкий к нам колониальный период коренилось в трениях между мусульманами и немусульманами, проживающими по соседству и взаимодействующими на бытовом уровне. Политизация социальных проблем приводила нередко к стихийным, неорганизованным столкновениям и давала повод для конфликтов более высокого ранга, вовлекавших в свою орбиту политические силы коммуналистской направленности. Сами эти силы могли провоцировать конфликты, перераставшие из бытовых, затрагивающих жизнь рядовых людей, в политические и придавать им острую идеологическую окраску.
В колониальное время к местным, локальным факторам радикализации добавились внешние, связанные с отторжением европейской власти и попыток навязывания ею христианских ценностей, как косвенным путем, так и прямым, поощрением миссионерского прозелитизма. В начале ХХ в. в арабском мире возник панисламизм, как общественно-политическое течение, настроенное на идейную борьбу с доминированием неисламского Запада, куда в ту эпоху включалась и Россия. Он оказал заметное влияние и на Индию, где имели место ранние проявления исламистской радикализации, с которыми британские колониальные власти вели упорную борьбу.
* Азия и Африка сегодня / Гл. ред. А.М. Васильев. 2016, № 5, c. 13-19.
После раздела колониальной Индии в 1947 г. и образования двух независимых государств — Индии (Индийского союза) и Пакистана — межобщинная (индусско-мусульманская) вражда стала сильнее ощущаться в Индии, где более 10% жителей исповедовали ислам, в то время как в Пакистане (в современных границах) к немусульманам относилось менее 3% населения. Впрочем, до 1971 г. Пакистан состоял из двух территориальных кусков, удаленных друг от друга на 1,5 тыс. км. В восточном «крыле» доля индуистов приближалась поначалу к 20%. Синкретический, пропитанный влияниям индуизма (тантризма) и буддизма, характер сложившейся там исламизированной культуры на фоне языковой, бенгальской, однородности не создавал благодатной почвы для исламистской радикализации.
Религиозный экстремизм в Пакистане подпитывался на первых порах в основном внешними обстоятельствами. Главным был спор с Индией по поводу принадлежности бывшего полусамостоятельного княжества Джамму и Кашмир. Ограниченная территорией княжества война между двумя соседями, растянувшаяся почти на полтора года (с сентября 1947 до декабря 1948 г.) завершилась разделом на меньшую, пакистанскую, и в три раза большую по населению индийскую части. В рамках Индийской Федерации возник единственный штат, Джамму и Кашмир, с мусульманским большинством.
Хотя в период, можно сказать, внутриутробного развития феномена радикального исламизма в Пакистане основными для него были антииндийские (региональные) и антизападные (глобальные) идеи, к ним быстро добавились и внутримусульманские фобии. Главным раздражителем в этом плане послужила община последователей неортодоксального религиозного проповедника конца Х1Х — начала ХХ вв. Ахмада Кадиани, известного оправданием колониального режима1. Часть последователей его учения переехала после 1947 г. из индийской части Панджаба в пакистанскую и расположилась в крупнейшем панджабском городе Лахор. Первые волнения на ан-тиахмадийской почве произошли в 1953 г. Их инициировали сторонники «очищения ислама» из двух организаций — Джамаат-е ислами (Исламское общество) и Маджлис-и ахрар (Собрание свободных). Обе политические организации не поддерживали борьбу за создание Пакистана. Между тем как многие представители богатой общины индийских ахмадийцев принимали в ней активное участие и заняли видное место среди ее политической элиты2.
Инициаторы ахмадийских погромов в Лахоре в 1953 г. были привлечены к суду, который вынес суровый вердикт — основателя Джамаат-е ислами, Абул Ала Маудуди, приговорили к смертной казне. После несколько лет, проведенных в тюрьме, он был помилован и смог продолжить активную политическую и литературно-проповедническую деятельность3 .
Постепенная радикализация политического ислама через 20 лет после осуждения антиахмадийцев привела к выполнению их требований об объявлении секты ахмадийя неисламской. Это произошло при Зульфикаре Али Бхутто, руководителе страны, пытавшемся соединить идеи ислама и социализма. После прихода к власти в результате военного переворота в июле 1977 г. генерала Мухамма-да Зия уль-Хака началась исламизация всех сторон общественной жизни4. Она стала инструментом придания законности перевороту и послужила фоном, который позволил через два года после свержения казнить З.А. Бхутто.

Подъем воинствующего исламизма

Время правления Зия-уль-Хака (1977 - 88) надо считать точкой отсчета для радикального ислама. Сама по себе «исламизация сверху» не несла в себе черты экстремизма. Он оказался косвенным результатом внедрения исламских норм в государственное управление, финансово-экономическую систему, судебно-юридическую практику и образовательную сферу. Произошло это потому, что мусульманская община в Пакистане неоднородна. В своем большинстве она состоит из суннитов ханифитского (ханафитского) мазхаба (религиозно-правовой традиции). Осуществление исламизации по этим канонам вызвало острое недовольство шиитов, составляющих, по разным оценкам, от 10 - 15 до 25% мусульман. В столице Пакистана городе Исламабаде и ряде других мест состоялись массовые уличные протесты шиитов. На гребне протестной волны, в начале 1980-х годов, появились их первые политические организации.
Консолидации шиитов способствовал успех шиитской (неошиитской) идеологии, утвердившейся после Исламской революции 1978—79 гг. в соседнем Иране. Противостояние главных ветвей ислама привело к появлению в Пакистане радикально настроенных боевых группировок — Сипах-е сахаба (суннитская, Воинов-сподвижников Пророка) и Сипах-е Мухаммад (шиитская, Воинов Пророка). Стычки между «воинами» приобрели затяжной и ожесточенный характер. В 1988 г. в ходе разборок был убит лидер пакистанских шиитов авторитетный богослов А.Х. Хуссейни, а через два года ответный теракт унес жизнь главаря суннитских «воинов» Х.Н. Джангви5. Такие события не могли не отразиться на пакиста-но-иранских отношениях, что добавляло остроту в радикализм на межсектантской почве.
Другим внешним фактором радикализации политического ислама в Пакистане на той же основе была ситуация в Афганистане. Афганские шииты составляют примерно ту же долю местного населения (10 - 20%), что и в Пакистане, но принадлежат в основном к одной этнической группе хазарейцев. Преследование шиитов-хаза-рейцев со стороны суннитского движения Талибан, установившего во второй половине 1990-х годов, опираясь на прямую поддержку Пакистана, контроль над большей частью территории страны, вызвало новые осложнения в пакистано-иранских отношениях и подтолкнуло процесс дальнейшей радикализации пакистанского исламизма.
Суннито-шиитские кровавые разборки приняли особенно острый характер в 1997 и 1998 гг., охватив, прежде всего, наиболее населенную провинцию страны Панджаб6. Это случилось спустя 10 лет после гибели Зия уль-Хака в авиакатастрофе, в период так называемого демократического просвета, то есть функционирования парламентской системы между военными режимами.
Нужно подчеркнуть, что утвердившиеся у власти в Кабуле афганские талибы были в большинстве учениками религиозных медресе (школ), расположенных в лагерях беженцев на территории Пакистана. Беженцы из охваченного войной Афганистана (их число равнялось, по оценкам, 3 - 4 млн человек) в большинстве состояли из пуштунов, этноса, во многом сохранившего традиции племенной и клановой организации. Хотя пуштуны являются самой многочисленной этнической группой в Афганистане, они по численности примерно вдвое уступают пакистанским соплеменникам. Пакистанские пуштуны не отказывали афганским «собратьям» в помощи, хотя это и вызывало определенные трения. Между тем, переход миллионов беженцев из одной страны в другую размыло и без того плохо соблюдаемую и охраняемую межгосударственную границу.
Не удивительно, что, поскольку радикализация основанной на исламистских идеях программы практических действий помогла афганским талибам одержать верх в борьбе за власть, в Пакистане стали набирать силу похожие явления. Расцвет максималистского ислама как идеологии и практики политического действия пришелся там на вторую половину 1990-х годов.
Отметим, что, помимо афганского, усилению исламистского радикализма способствовал кашмирский фактор. В упомянутом выше единственном в Индии «мусульманском» штате Джамму и Кашмир на рубеже 1980—90-х годов вспыхнул антиправительственный мятеж. Он был активно поддержан официальными пакистанскими кругами, настаивавшими на нерешенности вопроса о судьбе бывшего княжества. Помимо государственных средств, на поддержку борьбы кашмирских сепаратистов были мобилизованы общественные фонды, образованные с помощью целого ряда исламистских организаций8.
В самом конце 1999 г. пакистанским террористам удалось захватить индийский пассажирский самолет и посадить его в талибском городе Кандагар на юге Афганистана. Уступая угрозе расправиться над пассажирами, Нью-Дели согласился освободить четырех захваченных ранее в Кашмире лидеров боевиков. Их освобождение было воспринято исламистами как крупный успех и, казалось, усилило их позиции в Пакистане9. Однако смена власти в стране помешала дальнейшему развитию этих тенденций.

Первое отступление

Нужно подчеркнуть, что проблема индийского Кашмира сохраняла для Пакистана исключительную остроту на протяжении всего последнего десятилетия прошлого века. Очередному государственному перевороту в стране в октябре 1999 г. предшествовала спровоцированная пакистанскими военными мини-война в Кашмире10. Главной целью армейского руководства во внутриполитическом плане было, как представляется, создание условий для свержения правительства Наваза Шарифа, чья партия (Пакистанская мусульманская лига) уверенно победила на выборах 1997 г. и попыталась отстранить генералитет от рычагов управления страной. Придя к власти в результате государственного переворота, военные во главе с генералом Первезом Мушаррафом сделали ставку на умеренно происламские политические силы. Введение чрезвычайного положения помогло сбить накал страстей в суннито-шиитском противостоянии. Поутихла в новых условиях, как политическая, так и общественная жизнь. Власти с 2000 г. переключили внимание населения на проведение выборов в местные органы власти, которые не давали исламистам шансов для агитации и пропаганды. Проводя политику поощрения умеренного исламизма, пакистанские власти летом 2001 г., еще до осуществления терактов в США 11 сентября, запретили две боевые исламистские организации.
Отвернувшись от талибов осенью 2001 г., Исламабад, судя по всему, позволил находящимся под его влиянием радикально настроенным элементам совершить террористические акты в Джамму и Кашмире и осуществить нападение на здание индийского парламента в Нью-Дели11. Продолжавшийся из-за этого примерно полгода острый кризис в пакистано-индийских отношениях продемонстрировал опасность противостояния двух непризнанных мировым сообществом ядерных держав (подземные ядерные испытания сначала Индия, а затем Пакистан провели в мае 1998 г.) и разрешился фактическим отказом Исламабада от политической поддержки кашмирских экстремистов. В конце 2002 г. стороны объявили об отводе своих войск от межгосударственной границы и Линии контроля в Кашмире, а с весны 2003 г. начались консультации между сторонами по всем спорным вопросам.
Еще до этого в январе 2002 г. президент Мушарраф выступил с речью по национальному радио, где призвал отказаться от использования ислама как прикрытия для экстремистских призывов и террористических действий. Вслед за этим власти объявили о запрете пяти крупных исламистских организаций, провели обыски в их помещениях и арестовали около 2 тысяч активистов12. Хотя кампания оказалась краткосрочной и уже к весне того года большинство арестованных вышли на свободу, исламисты в результате понесли немалый ущерб. Это дало возможность смягчить обстановку в регионе, вызвав крайнее озлобление непримиримых боевиков. Они совершили серию покушений на президента Мушаррафа, в которых он не погиб лишь по счастливой случайности.
Одновременно с отступлением исламистов в Пакистане наблюдался откат религиозного радикализма и во всем центре Евразии после ликвидации исламистов (ваххабитов) в Чечне и Дагестане в 1999—2000 гг. и уже упомянутых атак террористов-камикадзе на Нью-Йорк и Вашингтон в сентябре 2001 г. Теракты дали повод для военной кампании в Афганистане, где под крылом талибов нашла убежище экстремистская арабская организация Аль-Каида во главе с Усамой бен Ладеном. Разгром отрядов движения Талибан осенью 2001 — зимой 2002 г. силами американо-британской коалиции и афганских соперников талибов с севера страны привел к власти в Кабуле разнородную правящую группу, состоявшую по-преимуще-ству из муджахедов (участников афганского джихада, «священной войны» 1980-х годов) доталибского призыва, как пуштунского, так и непуштунского происхождения13 .
Присутствие во властных структурах нового Афганистана значительного числа пуштунов было во многом связано с давлением Исламабада, который, как выше отмечалось, в последний момент перед крахом талибского режима согласился разорвать отношения с ним и, воспользовавшись своим географическим положением, предоставил ценную логистическую помощь американцам. США в ответ закрыли глаза на переход границы с Пакистаном главарей талибов и тысяч рядовых членов организации14. Пакистанская территория превратилась в тыловую базу радикально-исламистского подполья, где скрывались боевики из разных талибских и союзных с ними организаций, прежде всего так называемой сети Хаккани15, а также Аль-Каиды, Исламского движения Узбекистана (ИДУ) и др. Однако до определенного момента боевики притаились, накапливая силы и средства для нового этапа борьбы.
Пауза в активности пакистанских радикалов объяснялась не только гонениями на них властей. Тому же содействовали стабилизация экономического положения в стране и провозглашение правительством П. Мушаррафа политики «просвещенной умеренности».
В рамках последней был принят ряд законодательных актов, направленных на улучшение юридического положения женщин и возможностей для их участия в политической и общественной жизни. Вместе с тем, либеральные меры, одобряемые Западом, готовили почву для нового подъема исламизма, вызывая злобу и раздражение в консервативных и ультраконсервативных кругах.

Пик исламистской реакции

Иракская кампания США, начатая в марте 2003 г. сыграла, можно сказать, роковую роль в судьбах всего Ближнего и Среднего Востока, да и мира в целом. Она прервала эпоху ослабления международной напряженности, установившуюся в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Не закончив одну, афганскую, кампанию по вторжению в чуждую культурно-цивилизационную среду, Вашингтон без оснований и расчета ввязался в другую. И в том, и в другом ареале мусульманского Востока это вызвало усиление радикальных исламистских настроений. Укрывшиеся на пакистанской территории афганские талибы и их союзники перешли к подготовке нового наступления. Существенно укрепились позиции пакистанских радикалов в граничащих с Афганистаном горных пуштунских районах.
На первых порах экстремисты концентрировались в политических агентствах Южный и Северный Вазиристан Территории племен федерального управления (официальное название зоны пуштунских племен). Заметной фигурой среди них был участник афганского джихада Нек Мухаммад из племени вазиров, убитый американской ракетой летом 2004 г. После его гибели вооруженные отряды в Вазиристане возглавил Бейтулла Масуд (из одноименного племени), который в 2007 г. провозгласил создание Техрик-е талибам Пакистан (Движения пакистанских талибов, ДПТ)16.
Пик активности воинствующих исламистов пришелся именно на это время, кризисное для режима генерала Мушаррафа. В начале 2007 г. исламисты захватили контроль над Красной мечетью в Исламабаде. Названная красной по цвету строительного камня и облицовки, Лал масджид, как она называется на урду, представляет собой комплекс зданий в центре пакистанской столицы, включающих не только мечеть, но и религиозные учебные заведения. Власти долгое время не решались на штурм комплекса, взятого в кольцо. Мирные переговоры с решительно настроенными руководителями религиозно-учебного заведения ничего не приносили, а промедление ставило в трудное положение оставшихся за стенами комплекса учеников. Взятие мечети штурмом в начале июля 2007 г. привело к гибели около 200 человек и породило волну ответных терактов. Наиболее тяжелым по последствиям (свыше 60 погибших) стал прорыв начиненного взрывчаткой грузовика на территорию самого фешенебельного в Исламабаде отеля Марриот. Еще более крупным по числу жертв (более 180 человек) был взрыв 18 октября в Карачи во время триумфальной встречи вернувшейся в страну после долгого изгнания Беназир Бхутто, дочери З.А. Бхутто, которая сама дважды, в 1988—90 и 1993—96 гг., занимала пост премьер-министра. Завершил череду кровавых событий теракт 27 декабря, унесший жизнь Б. Бхутто.
Весь 2008 и первая половина 2009 года прошли под знаком усиления позиций исламистских радикалов в горной и предгорной областях страны. Этому способствовал раскол в верхах между военными и гражданским элитами, а также жесткая конкуренция между победившей на выборах в феврале 2008 г. Пакистанской народной партией, руководителем которой стал овдовевший муж Бхутто А.А. Зардари, и немного отставшей от нее по итогам выборов Пакистанской мусульманской лигой во главе с Н. Шарифом17 .
Распространение влияния пакистанских исламистов совпало по времени с усилением позиций их «собратьев» в Афганистане. Именно на 2006—2009 гг. приходится наиболее острая фаза вооруженного противостояния между возродившимися афганскими талибами и силами американо-натовской коалиции. В этот период весь пуштунский ареал по обе стороны от границы между двумя странами находился под сильнейшим давлением со стороны движения Талибан. Его лидер, амир аль-муслимин (предводитель правоверных) мулла Мохаммад Омар, признавался верховным духовным и политическим вождем как афганских, так и пакистанских исламистских инсургентов. Руководство Аль-Каиды также не оспаривало его авторитет.
Успехи исламистов, потребовавших от властей признать законность их власти в северной части пуштунского пояса, «нависающей» в географическом смысле над Пешаваром (главным городом Северо-Западной пограничной провинции, с 2010 г. — провинции Хайбер-Пахтунхва) и Исламабадом, способствовали достижению договоренностей между конкурирующими партиями и между гражданской и военной бюрократией. Тому же содействовали обещания США увеличить объем предоставляемой Пакистану военно-экономической помощи. В мае 2009 г. пакистанская армия перешла к решительным действиям против боевиков в долине Свата, предгорных округах Бунер и Нижний Дир. Активная фаза операции по очистке севера пакистанского пуштунского ареала от боевиков продолжалась до весны 2010 г.

Спад и кризис

С этого года можно вести отсчет современному этапу в эволюции исламистского радикализма в Пакистане. Для него характерно постепенное угасание активности радикалов и вынужденный их переход к тактике отдельных выпадов и террористических атак. Пакистанские талибы понесли в этот период крупные потери. В результате авиаудара с американского беспилотника осенью 2009 г. погиб Б. Масуд, а через четыре года аналогичная судьба постигла его преемника Хакимуллу Масуда. После его гибели в ДТП произошел раскол, и позиции движения резко ослабли.
Одновременно с отступлением джихадистов (участников современного джихада) в Пакистане то же самое происходило в Афганистане благодаря трехкратному росту численности войск США и НАТО в этой стране. Существенным ударом по мировому радикальному исламизму была ликвидация американскими морскими пехотинцами У. бен Ладена в мае 2011 г. То, что это была сделано в Пакистане, где он скрывался, без уведомления властей страны омрачило на некоторое время отношения между Вашингтоном и Исламабадом, но не изменило их характера. Пакистанский правящий класс сильно зависит от помощи и поддержки Америки и потому не может разрывать или надолго замораживать связи с ней.
В течение 2012 — 13 гг. ситуация с безопасностью в Пакистане оставалась неблагополучной, особенно это касается положения в главном городе страны, «распластанном» вдоль побережья Аравийского моря более чем 15-миллионном Карачи. В центральных районах мегаполиса проживают в основном говорящие на официальном языке страны — урду — потомки переселенцев из Индии и сами эти переселенцы, называющие себя мухаджирами, подражая первым мусульманам, отправившимся вслед за Пророком из Мекки в Медину. На окраинах города с 1990-х годов стали расселяться пуштуны, где они составляют ныне едва ли не большинство. Туда с 2010 — 11 гг. начали перемещать свои подпольные штаб-квартиры афганские и пакистанские талибы, заставившие карачинских пуштунов признать в них главных защитников их интересов. Криминальный бизнес в Карачи (торговля наркотиками, отмывание денег путем вложения в недвижимость и т. п.) превратился для талибов в крупнейший источник доходов. Борьба пуштуно-талиб-ских мафиозных группировок с преступным бизнесом мухаджиров, а также представителей других этнических групп (панджабцев, белуджей, синдхов), превратила город в одно из самых небезопасных мест на земле, где в среднем погибали в день 8—10 человек18.
Парламентские выборы в мае 2013 г. принесли победу партии Н. Шарифа, который в третий раз возглавил национальное правительство. Наведение порядка и борьба с экстремизмом были объявлены им главными приоритетами. Нужно отдать должное кабинету Шарифа — оно оказалось более способным решать эти проблемы, чем предшествующее правительство Пакистанской народной партии. Однако сложная расстановка политических сил в парламенте и законодательных собраниях провинций, а также непрекращающаяся борьба за влияние между армией (военной бюрократией) и партийно-государственной системой (гражданской властью) долгое время не позволяла приступить к решительным действиям по борьбе с радикалами.
Лишь после атаки террористов на международный аэропорт в Карачи в начале июня 2014 г. и вылазок диверсантов на северо-западе страны армия приступила к проведению масштабной операции по вытеснению боевиков из Северного Вазиристана под названием Зарб-е-азб (Разящий удар). К осени того года армейские службы по связям с общественностью сообщили о полном успехе операции — в ее ходе, как они утверждали, было уничтожено более тысячи радикалов — джихадистов.
16 декабря 2014 г. боевики нанесли ответный удар, проникнув на территорию привилегированной школы для детей военнослужащих в Пешаваре. За короткое время от рук террористов погибли более 140 учеников и их наставников, были ранены еще около 200. События в Пешаваре напомнили трагедию Беслана 2004 г., тем более, что среди террористов не оказалось, как выяснилось впоследствии, ни одного пакистанца, а руководил операцией выходец из Чечни.
Атака на армейскую школу была воспринята властями Пакистана как сигнал к ужесточению форм и методов борьбы с террористами и исламистской оппозицией. В список запрещенных в стране джихадистских организаций были включены более 10 новых, в том числе такие ранее «неприкасаемые» группировки, как сеть Хак-кани и Джамаат-уд-Дава (ДуД, Общество призыва)19. ДуД была фасадной и материнской организацией для террористической Лаш-кар-е тоиба (Армия чистых), ответственной за беспрецедентную по дерзости и масштабу (более 160 погибших) атаку высадившихся с моря пакистанских диверсантов на индийский Мумбаи (Бомбей) в ноябре 2008 г. Запрет двух этих структур был, вероятно, уступкой со стороны военных, которые, как считается, могли оказывать им покровительство. В ответ армия получила оперативно принятую парламентом 21-ю поправку к конституции, существенно расширяющую ее права и свободу действий. Согласно ей, учреждаются (правда, временно, на два года) военные суды для разбирательства дел, связанных с терроризмом и экстремистскими призывами. С подачи военных был также одобрен Национальный план действий по борьбе с террором20. В его рамках отменен мораторий на смертную казнь. В начале 2015 г. в обычных и гарнизонных тюрьмах были приведены в исполнение многие десятки смертных приговоров.
Принятые меры, к числу которых нужно отнести расширение армейских операций против джихадистов в горах пуштунского пояса и меры по наведению порядка в Карачи, оказались достаточно эффективными. Число терактов и диверсионных вылазок в 2015 г. снизилось приблизительно на 60% по сравнению с предыдущим годом21. Таким образом, характеризующая 2010 — 2015 гг. кривая преступлений на исламистской почве в конце периода круто пошла вниз. Означает ли это, что такая тенденция продолжится и, как заверяют руководители страны, в частности, главнокомандующий вооруженными силами (начальник штаба армии) Рахил Шариф (однофамилец премьера), в 2016 году с террором в Пакистане будет покончено?
Если исходить из представлений о цикличности в эволюции такого явления, как исламистский радикализм, то можно представить себе ее будущую траекторию в соответствии с намеченными в статье большими и малыми циклами. Первый из них представлен медленным подъемом исламизма и его экстремистской ипостаси в 1980 — 1990-х годах. По аналогии с длинным периодом возрастания можно увидеть проявление обратного тренда к постепенному умалению силы радикально-исламистского, джихадистского феномена. Обнаруженные малые циклы, наоборот, заставляют предположить, что за упадком в течение последних пяти лет наступит новый этап усиления.
При этом нужно иметь в виду, что формирующаяся в Пакистане ситуация будет зависеть от целого ряда внутренних и внешних факторов, которые часто находятся в тесной взаимосвязи. Несомненно, например, что афганский джихад давно стал неразрывной частью внутренней обстановки. По закону обратной связи развивается и кашмирский конфликт. В последнее время к Пакистану приблизились такие внешние феномены, как геополитическая региональная схватка между суннитскими и шиитскими державами, прежде всего Саудовской Аравией и Ираном, а также затяжная гражданская война в Сирии и Ираке. Возникшее там крайне агрессивное военизированное движение, Исламское государство Ирака и Леванта (ИГИЛ, или, согласно арабской аббревиатуре, ДАИШ) пытается оказывать влияние не только на Афганистан, где конкурирует за влияние с талибами, но и на Пакистан, а через них и на Центральную Азию.
Хотя пока нет оснований преувеличивать угрозу со стороны ИГИЛ, надо осознавать, что в Пакистане, как и в Афганистане и некоторых государствах ЦА, имеются регионы, представляющие собой благодатную почву для распространения идей и практики радикального исламизма. Кроме пакистанского северо-запада, о котором много говорилось выше, подверженными воздействию агентов и пропаганде ИГИЛ представляются бедные и отсталые районы юга Панджаба и севера Синда, то есть, обширные части двух стрежневых для государства провинций. Помимо социальных причин этому благоприятствует конфессиональная структура населения — сочетание суннитского большинства с шиитским меньшинством и вкраплениями христиан и индуистов.
Еще раз подчеркнем, что будущее пакистанского радикализма остается неопределенным. Внутренняя ситуация в стране в последние годы улучшилась, и потому ее стоит рассматривать как достаточно надежного партнера. Москва, кстати, уже предприняла меры для расширения сотрудничества с Исламабадом. Она поддержала его стремление стать полноправным членом Шанхайской организации сотрудничества, Российская госкомпания заключила осенью 2015 г. крупный экономический контракт. Возобновлено и военно-техническое взаимодействие22. Вместе с тем, внешние факторы складываются не слишком благоприятно. А они могут подтолкнуть процесс нового подъема радикального исламизма, который способен ввергнуть страну в тяжелый кризис.

Примечания

1 Об учении кадиани или ахмадийцев (ахмадийя) см: Гордон-Полонская Л.Р. Мусульманские течения в общественной мысли Индии и Пакистана. М.: Издательство восточной литературы, 1963, с. 154— 160. Резкое неприятие вызывал провозглашенный Ахмадом Кадиани тезис о неокончательности пророчества Мухаммада.
2 Jalal A. The Struggle for Pakistan. A Muslim Homeland and Global Politics. Cambridge (Mass.): Harvard University Press, 2014, p. 63.
3 Подр. см: Плешов О.В. Ислам, исламизм и номинальная демократия в Пакистане. М.: ИВ РАН, 2003, с. 40—44;
4 См. там же, с. 82 — 201; Talbot I. Pakistan. A New History. Karachi: Oxford University Press, 2012, p. 126 — 130.
5 Его имя носит отколовшаяся от Сипах-е сахаба Пакистан террористическая организация Лашкар-е-Джангви (Армия Джангви).
6 Political Violence in Pakistan. Table 4. Sectarian violence in Punjab, 1988—2010. International Growth Centre. Princeton, 2014, p. 3; Белокреницкий В.Я. Этнорегиональные и религиозно-сектантские конфликты в Пакистане — в кн.: Конфликты на Востоке, этнические и конфессиональные. М.: Аспект пресс, 2008, с. 342.
7 Официальные власти Афганистана, к тому же, не признают легитимной существующую границу в районе проживания горских пуштунских племён. Проведенная в 1893 г. по предложению тогдашних англо-индийских властей «линия Дюранда» не устраивала эмира Афганистана, но он был вынужден согласиться с ней под давлением и в расчете на субсидии англичан. Именно это обстоятельство, «согласие под нажимом», позволило властям в Кабуле с первых лет после образования Пакистана оспаривать законность границы. См. напр.: Паничкин Ю.Н. «Линия Дюранда» и пуштунский вопрос в отношениях между Афганистаном и Пакистаном в кн.: Исламский фактор в истории и современности. М., Восточная литература, 2011, с. 179 — 187.
8 Talbot I. Pakistan. A New History, p. 166 — 167. .
9 Rashid A. Descent into Chaos. The U.S. and the Disaster in Pakistan, Afghanistan, and Central Asia. L.: Penguin Books, 2008, p. 112 — 114.
10 Хотя в пакистанской литературе, в том числе академического характера, делаются попытки доказать обратное, убедить в том, что Каргиль-ский конфликт был частью индийского «плана игры» (Mazari S. The Kargil Conflict 1999. Separating Fact from Fiction. Islamabad, 2003, p. 29 — 32,et al.), они не представляются убедительными, поскольку реальные шаги по нарушению Линии контроля были сделаны пакистанскими военными, что не отрицается и защитниками их интересов. (Ibid., p. 43 — 46).
11 Rashid A. Descent into Chaos, p. 115 — 116.
12 Belokrenitsky V.Y., Moskalenko V.N. A Political History of Pakistan. 1947 — 2007. Karachi: Oxford University Press, 2013, p. 381 — 382.
13 См.: Коргун В.Г. История Афганистана. ХХ век. М.: ИВ РАН, Заключение, с. 462 — 476; Современный Афганистан и сопредельные страны / Отв.ред М.Р. Арунова. М.: ИВ РАН, 2011.
14 Белокреницкий В.Я., Сикоев Р.Р. Движение Талибан и перспективы Афганистана и Пакистана. М.,ИВ РАН, 2014, с. 158 — 160.
15 Боевая организация под этим названием действовала под руководством «ветерана» исламистского подполья Джалалуддина Хаккани из пограничного афганского племени джадран (задран). Реально возглавлял ее с середины 2000-х годов его сын Сираджуддин. См. там же, с. 164, 168.
16 Там же, с. 174.
17 См.: Замараева Н.А. Усиление исламского экстремизма в Пакистане в 2008 — 2010 гг. // Мусульманское пространство по периметру границ Кавказа и Центральной Азии. М.: ИВ РАН, 2012, с. 179 — 201.
18 Zaman F., Ali N.S. Taliban in Karachi: the real story. Published Mar. 31 2013//http://www.dawn.com/news/799118/taliban-inp-karachi-the-re...
Accessed 02,10,2015.
19 Gishkori Z. Revealed: Govt decides to ban Haqqani Network, JuD. The Express Tribune. Published 15 Jan 2015//http://tribune.com.pk/story/822087/ revealed-govt-decides-to-ban-haqqa... Accessed 15,01,2015.
20 См. об этом: Замараева Н.А. Армия и демократические институты в современном Пакистане // Нации и национализм на мусульманском Востоке. М.: ИВ РАН, 2015, с. 324 — 326.
21 CRSS report reveals decline in violence in Pakistan. Published in Daily Times, October 15, 2015//http://www.dailytimes.com.pk/national/15-Oct-2015/ crss-report-reveals... Accessed 02,01,2016.
22 Каменев С.Н. Российско-пакистанское сотрудничество, сегодня и завтра//http:www.iimes.ru/eat=13. Accessed 27,10,2015.

Пакистанские торговцы лепестками роз в ожидании клиентов на цветочном рынке в Лахоре. (Arif Ali/AFP/Getty Images)

Продолжение - см Часть 2