Автор: Белокреницкий В.Я.
Большой Ближний Восток Категория: Пакистан
Просмотров: 2637

Современное государство, гражданское общество и локальные сообщества в мусульманском ареале к югу от исторических рубежей России*


В мусульманском ареале к югу от России, вдоль южных границ Центральной Евразии (Кавказа и Центральной Азии), располагаются четыре независимых государств и одно автономное — Северный район Ирака, Иракский Курдистан. Все они отличаются республиканской формой правления. За ней, однако, скрываются разные сочетания элементов демократии и автократии в реализации властных полномочий, а Существующие формы государственного управления демонстрируют немалое своеобразие:
— парламентская система в Турции находится под прессом многолетнего (с 2002 г.) пребывания у власти происламской Партии справедливости и развития. Монополия одной партии угрожает сути избирательной парламентской системы с ее конкуренцией и сменяемостью законодательной и исполнительной властей; осложняет положение наблюдающаяся в обществе раздвоенность в идеологической сфере (между европеизмом и исламизмом) и в этнической политике в связи с курдским вопросом;
— в Иране с конца 1970-х годов утвердилась исламская демократия, где парламентская выборная система сочетается с верховным лидерством духовного вождя (рехбара) и конституционно закрепленным авторитетом представителей высшего слоя шиитских богословов.
* Авторская часть Предисловия (написано совм. с Н.Ю. Ульченко) к книге: Государство, общество, международные отношения на мусульманском Востоке / Отв.ред. В.Я. Белокреницкий, Н.Ю. Ульченко. М.: ИВ РАН, Крафт+, 2014, с. 9 - 18.
Президентско-парламентская форма правления обеспечивает через выборы определенный контакт с населением, заодно освобождая духовных лидеров от прямой ответственности за действия правительства.
— в курдском районе Ирака действует местная демократическая система, имеется свой парламент и автономное правительство, но при этом наблюдается концентрация власти в руках традиционной кланово-племенной элиты. Там нарастает недовольство авторитарной и коррумпированной системой дележа власти между двумя центрами местных политических сил («дуополией»);
— в Афганистане с конца 2001 г. установлен демократический по форме режим правления, опирающийся на поддержку иностранных войск (США и НАТО). Режим контролирует ситуацию далеко не на всей территории и теряет популярность среди населения. Вооруженная оппозиция, представленная свергнутыми правителями (талибы и их союзники), готовится к новому этапу борьбы за власть, который наступит после предстоящего в ближайшие годы вывода американо-натовских боевых частей;
— Пакистан с 2008 г. переживает период парламентского правления, но ситуация осложнена тяжелой экономической ситуацией и участием вооруженных сил страны в «глобальной войне с терроризмом». Длительное неблагополучие в обеспечении личной и общественной безопасности усиливает силовые элементы во внутренней политике режима.
Из далеко не полного перечня характерных черт господствующих в регионе режимов власти, следует, что главная их общая характеристика — выраженный авторитаризм, иерархическая форма устройства власти, господство властной «вертикали». Можно, видимо, утверждать, что какую бы «политию» (политический организм), мы ни взяли на всем мусульманском Востоке, структура власти в ней будет иерархична и в той или иной степени репрессивно-авторитарна.
Разумеется, на Западе (и в целом вне исламского мира) тоже господствует иерархия, так как без определенной централизации ни одна система власти не устоит и не будет эффективной. Однако наряду с вертикалью власти в странах классической, либеральной демократии существует и «горизонталь». Иными словами, политическая инициатива направлена не только из единого центра на места, но идет и в обратном порядке, от ряда локальных центров в единый, федеральный. К тому же, имеет место полноценная обратная связь со стороны общества на принимаемые государством решения, что создает замкнутый политический контур1.
Недостаточность тесных обратных связей между социумом и политией сочетается с отсутствием или слабым распространением федерализма на мусульманском Востоке. Это создает трудно преодолимые преграды на пути решения острых проблем внутренней, этнической политики. Редкое исключение в этом ряду представляет собой Пакистан, но оно есть прямое следствие длительного колониального правления.
Согласно теории государства, предложенной В.В. Ивановым2, государственные образования в самые разные эпохи управлялись олигархиями. Опираясь во многом на теоретические положения К. Шмитта, он утверждает, что различие форм государственного устройства (монархии, республики разного вида) имеет ограниченное значение, ибо во всех случаях речь идет о фасаде власти, а не ее сути. Характеризуя юридические особенности государственного правления и устройства, автор подчеркивает принципиальную роль государственного суверенитета и вклад в его обеспечение реальных носителей власти в лице правителей, олигархической элиты.
Следует согласиться, что один человек (монарх) не может управлять единолично, без помощников и посредников, даже маленьким государством, поэтому чистой монархии как власти одного — нет. Не бывает и чистой демократии, ибо за всякой властью в республике стоит не народ, не население, но группа предводителей или представителей народонаселения. Причем в современных условиях это группа людей, имеющих разнообразные интересы — экономические, социальные и собственно политические.
Для характеристики современного государства существенное значение имеет, как представляется, теоретическая схема, разработанная Л.С. Васильевым3. Оставаясь в рамках предложенного им в качестве «несущей конструкции» всеобщей истории противопоставления Востока и Запада, попробуем задаться вопросом, в какой степени власть рождает собственность на современном мусульманском Востоке, до какой степени действует там феномен «власти-собственности», отличающий Восток, как архетип, от Запада. Понимая, что идеальные типы и образы конкретной реальности в полной мере несопоставимы, заметим, тем не менее, что на примере современного мусульманского Востока, видимо, можно выявить отличную от западной форму взаимодействия между властью и собственностью.
Если на Западе собственность как бы предшествует власти, овладевает ею, чтобы «прописать» такие законы, которые обеспечивали условия для накопления богатства и капитала, то на Востоке справедливо обратное — власть «предшествует» собственности, обладатели власти получают возможность диктовать условия (легальные и нет), способствующие их обогащению. Хотя грани между восточным и западным историческим опытом ныне во многом стерты, вследствие взаимопроникновения культур и их гибридизации, но не исчезли вовсе. А потому отмеченное различие может быть использовано для интерпретации некоторых процессов, происходящих в странах Востока, в том числе мусульманского его ареала.
В качестве примера можно указать на обогащение генералитета и старшего офицерства Пакистана. Армия в этой стране по традиции является одним из самых демократичных государственных институтов. Ряды военных пополняются за счет людей скромного достатка, а продвижение по службе в значительной степени зависит от заслуг. Однако вследствие господствующей роли ВС в системе управления, верхушка военных получила доступ к источникам обогащения. Земельные участки и городская недвижимость продаются отставным и действующим военным чинам на льготных условиях, государственные пустующие земли, пригодные к обработке, распределяются бесплатно или за символическую плату. Верхушка военных превратилась в результате в едва ли не самую крупную прослойку владельцев недвижимости4. Такого рода примеры, видимо, можно умножить.
Одна из особенностей государства на Ближнем и Среднем Востоке кроется в составе политической элиты, которая «налагается», пересекает по касательной, кланово-семейные группы традиционно высокого происхождения и социального статуса. «Аристократические» родственные группы составляют в ряде стран и областей региона (Курдистане, Афганистане, Пакистане) заметную часть правящей верхушки, в то время как для Турции и Ирана это уже не столь характерно.
Затронем далее некоторые вопросы, связанные с гражданским обществом. Это термин одновременно старый и новый. Историческими своими корнями он уходит, как и многие другие общественно-политические явления, в Древнюю Грецию. В европейский век просвещения и абсолютизма он получил противоположные оценки в классических философских трудах — по преимуществу негативные у Г. Гегеля, позитивные у Э. де Ваттеля, И. Канта и др. В XIX в. понятие использовалось достаточно широко, но с наступлением ХХ в. оно было забыто, обретя новую жизнь только в конце прошлого столетия, накануне и особенно после окончания «холодной войны».
Что такое гражданское общество? Существуют различные его определения, но большинство сводится сегодня к тому, что это так называемый «третий сектор», объединяющий неправительственные и некоммерческие структуры. Он состоит из добровольных ассоциаций граждан, рядовых жителей той или иной страны, находясь между семьей и государством и объединяя самостоятельных свободных лиц, мужчин и женщин, преследующих свои профессиональные, гендерные, гуманитарные и другие цели и интересы, главным образом благотворительные и антидискриминационные.
Необходимо различать два аспекта функционирования организаций ГО:
— политизированный и неполитизированный. Они связаны с характером отношений между гражданским обществом и современным государством. В первом случае акцент делается на противостоянии, оппозиционности гражданского общества по отношению к олигархическому государству, во втором — на взаимодействии и сотрудничестве общественных и государственных институтов. В широком смысле гражданское общество является важной составной частью политического процесса, поскольку его организации участвуют в борьбе конкурентов за обладание властью, стараются влиять на власть через массовые акции, манифестации, опираясь при этом на информационные механизмы и технологии. В более специальном, узком смысле, гражданские организации не участвуют в этой борьбе, стремятся к решению собственно общественных проблем, выступая как группы социальных инициатив5.
Существенная часть гражданских организаций связана с локальными сообществами, еще одним понятием, содержания которого мы здесь коснемся. Под ними обычно подразумевают территориально маркированные общности этнического (культурно-языкового), кла-ново-племенного и соседско-родственного типа. Многим мусульманским странам Востока свойственны также этноконфессиональные общины и чисто религиозные общности типа суфийских орденов, братств, адептов религиозных школ, последователей того или иного проповедника и вероучителя.
На общинно-религиозном фундаменте строятся чисто политические организации — парламентские партии, а также непарламентские, которые напоминают социал-демократические «партии нового типа» в царской России с непременным личным участием в текущей работе и строгой дисциплинарной ответственностью. На той же основе зиждятся сугубо гражданские ассоциации, ставящие такие, например, цели как совершенствование системы образования, просвещения и воспитания, расширение общинных (коммунных) услуг, благотворительности, взаимопомощи и вспомоществования.
Часть локальных сообществ носят, как отмечалось, семейно-род-ственный, клановый характер. Речь, в частности, идет о традиционных соседско-родственных общинах земледельцев, кочевых и полукочевых скотоводческих племенах, городских, квартальных общинах (мухалла). Локальные сообщества и общины формируют несовременный сегмент гражданского общества, он отсутствует в странах давно утвердившегося буржуазного порядка и являет собой как бы не вполне гражданский, добуржуазный элемент. Чем он шире, тем больше специфика гражданского восточного общества, его отличия от западных образцов.
Даже в Турции, наиболее близко соприкасающейся и исторически, и в современную эпоху с Европой, наблюдается определенный дуализм гражданского общества. Там при этом, с одной стороны, воспроизводятся и возрождаются его вполне традиционные элементы, а с другой, традиционные религиозные учреждения (вакфы) трансформируются в современные по целям и практической деятельности финансовые инструменты — трастовые фонды6 .
Ввиду того, что проблематика гражданского общества пока еще недостаточно отражена в наших исследованиях и публикациях (заметное исключение представляют собой лишь работы П.В. Шлыкова по Турции7) попробуем конспективно охарактеризовать особенности гражданского общества в мусульманских странах к югу от границ Кавказа и Центральной Азии.
Отметим, в первую очередь, что несмотря на продвинутость Турции по развитию институтов ГО по сравнению с другими странами рассматриваемого мусульманского региона, турецкий гражданский сектор существенно отстает от «третьего сектора» государств «старой» Европы. Он уступает как по величине и полноте структуры, так и с точки зрения разнообразия и значимости целей, а также влияния на государство и на общество в целом. Вместе с тем, за последние десятилетия число организаций турецких ГО существенно выросло. В 2000 г., их насчитывалась, по оценкам, 61 тыс., а к в 2011 г. — уже почти 90 тыс. (рост на 44%) Членами этих организаций являются 7,4 млн человек. По другим сведениям, число ГО в Турции равно 154 тыс., из которых 86 тыс. — ассоциации, почти 60 тыс. — кооперативы, 150 профсоюзов и около 10 тыс. — фонды (вакфы) и торговопромышленные палаты. Согласно последнему докладу Турецкого фонда «третьего сектора», в министерстве внутренних дел страны зарегистрировалось 92 463 ассоциации и 4603 фонда, В докладе отмечается неблагоприятная в целом политическая среда для деятельности ГО, ограничительные юридические рамки и несоблюдение закона, крайне небольшое участие ассоциаций турецких граждан в процессе принятия значимых для общества политических решений8 .
При сравнении с Англией, Францией и особенно Германией Турция проигрывает по количественным и качественным показателям. В Англии насчитывается 873 тыс. гражданских организаций, во Франции — 800 (по другим сведениям — 1,5 млн), а в Германии — около 2 млн. Кстати, в США показатели существенно ниже, чем в Западной и Северной Европе9. Охват населения Турции неправительственными организациями также существенно отстает от Европы, особенно Западной и Северо-Западной. В наибольшей мере это касается добровольцев, подлинно гражданских активистов. Велика, к тому же, неравномерность распространения гражданских организаций — они действуют главным образом в крупнейших городах и на европейском западе стране. Анатолия, особенно Восточная и Юго-Восточная, а это по-преимуществу курдские регионы, сильно отстает.
Расцвет гражданского общества в Иране пришелся на период пребывания на посту президента М. Хатами в 1997—2005 гг. При следующем президенте (М. Ахмадинежаде) начались гонения на представителей ГО и в целом на гражданские свободы10. Особенно усилились они вслед за президентскими выборами 2009 г. Тем не менее, если в Иране и существует тоталитарное государство, то иранское общество тоталитарным не назовешь. В стране сохраняется живое и своеобразное гражданское общество, хотя гражданская активность в существенной мере вытеснена из публичной в частную сферу, под кров дома и неформальных ассоциаций. Значительным влиянием, судя по всему, пользуются заграничные общества и организации, оказывающие определенное воздействие на настроения общества внутри страны.
Несмотря на нехватку конкретного материала, можно, видимо, говорить о существенном дуализме иранского ГО, наличии в нем традиционного и архаичного сегментов, особенно распространенных на окраинах страны11. Большое значение имеет преображенный, трансформированный традиционный сектор. Во многом, судя по всему, благодаря осуществленному таким путем «модернизирующему традиционализму» Ирану удалось решить несколько важных проблем, в частности, ликвидировать низкую грамотность и просвещенность женщин. В 1978 г. грамотность среди женщин равнялась 38%. Распространение при исламском режиме традиционалистского, с соблюдением религиозных и национальных обычаев, способов обучения, позволило поднять уровень образования молодых женщин. В последнее время он достиг 97%, а с этим, очевидно, напрямую связано крутое снижение рождаемости. Иран, по последним данным, демонстрирует самые замедленные среди мусульманских стран мира темпы демографического прироста — 1,5% в среднем в год.
Ситуация в Иракском Курдистане, как отмечалось выше, отличается так называемой дуополией, наличием двух центров силы в лице М. Барзани, возглавляющего курдскую автономию, и Дж. Та-лабани (президента Ирака). Группирующиеся вокруг них семей-но-клановые олигархии, как считается, договорились о дележе власти в Курдистане (Барзани не оспаривает господствующие позиции Талабани в г. Сулеймании и примыкающей к нему области, а Та-лабани — господство Барзани в главном городе автономии Эрбиле и его окрестностях). Гражданское общество притесняется, как и в других районах проживания курдов (в Турции, Иране, Сирии), но существует, пытаясь балансировать между властью и непарламентской оппозицией. Последний взрыв гражданской оппозиционной активности в Иракском Курдистане пришелся на февраль-март 2011 г. Выступления были подавлены решительно и жестко, хотя и без пролития большой крови12 .
В Афганистане гражданское общество возникло в основном после ликвидации власти талибов в 2001 г., но не было полной новацией. Правительство Талибан в 2000 г. приняло законоположение, регулирующее и ограничивающее узкими рамками деятельность неправительственных организаций, появившихся еще в 1980-х — начале 1990-х годов. Значительная их часть была создана в лагерях беженцев и городах Пакистана, а также других стран. Новая власть заменила талибское уложение на новое, предоставив свободу действий различным гражданским организациям, в том числе тем, что связаны с международными организациями по защите прав человека, содействию в экономическом развитии, созданию сети школ, особенно для девочек и т. п. В 2004 г. общее число зарегистрированных НПО равнялось 1,1 тыс., а 2010 г — несколько превышало 3 тыс., из них, 1,5 тысячи зарегистрировалось в Министерстве экономики, а 1,7 тыс. — в Министерстве юстиции. В 2010 г., как показало специальное обследование, безопасность, атаки со стороны талибов, превратились для НПО в главную проблему14 .
Для афганского гражданского общества в высшей степени характерен отмеченный выше дуализм — наличие современного и досовременного сегментов вследствие большого удельного веса сельского и полугородского населения, сохранения во многих регионах традиционного общества. Традиционный сегмент ГО состоит, прежде всего, из локальных деревенских советов (тура), племенных сходок (джирга), клерикальных учебно-просветительских и благотворительных организаций.
Пакистан отличает тот же дуализм, особенно на окраинах страны, в северо-западных и западных районах, пограничных с Афганистаном и Ираном. Традиционный сектор ГО занимает весьма значимые позиции и в масштабах всей страны, доминирует в количественном отношении, при включении в него таких организаций, как частные зарегистрированные медресе. Число последних выросло за 2000-е годы примерно в полтора раза с 10 - 12 тыс. до 16 тыс. Но современный сегмент в последние десятилетия развивался тоже достаточно динамично.
Сопоставление данных по странам — дело довольно трудное и далекое от точности. По оценкам на 2000 и 2002 гг. в Пакистане насчитывалось 50 - 60 тыс. неправительственных организаций. Если считать, что к концу десятилетия число НПО выросло в полтора раза (как и медресе), то количество всевозможных гражданских организаций увеличилось до 80 - 90 тыс., оставаясь вдвое ниже, чем в Турции (по максимальной для нее оценке). Насколько справедлив такой подсчет, сказать трудно, но на первый взгляд он не кажется неожиданным с учетом, во-первых, более чем двукратной разницы в населении в пользу Пакистана и численности жителей в пакистанских крупных городах в 35 - 45 млн человек.
Впрочем, важнее количественных сопоставлений другая заметная в Пакистане тенденция — усиление роли и значения традиционалистского сектора или сегмента гражданского общества. Его можно назвать порождением самобытного модернизирующего традиционализма или традиционалистского модернизма. Именно он растет там быстрее других, и этот сегмент, по всей видимости, быстро увеличивается также в Турции, Иране, Афганистане, в курдских районах и арабских странах. В этом находит отражение процесс исламизации и «индигенизации» (укоренения в местной почве) гражданской активности широких слоев населения.