Пакистан. Южная Азия. Исламский мир. Восток Ч3

Автор: Белокреницкий В.Я.

Большой Ближний Восток Категория: Пакистан

Часть третья, последняя

Виды Карачи - отсюда

Особенности национализма и наций-государств на Востоке, в мусульманском мире (пример Пакистана*)

Нации и национализм на мусульманском Востоке. Институт востоковедения РАН. М., 2015

Концепции национализма используются в современной науке в разных аспектах и в рамках различных дисциплин. В западной литературе национализм трактуется с позиций политической этнологии и социальной антропологии, сравнительной политики, политической географии и политической экономики, цивилизационной парадигмы и стратегической геополитики. В отечественной литературе тоже представлены так или иначе такие подходы к национализму. Ведущие позиции в изучении национализма занимают этнографы и этнологи (В.А. Тишков и др.)¹. В рамках исследования сравнительной политологии и комплексного мирового регионове-дения вышла серия работ под редакцией А.Д. Воскресенского, где представлена трактовка национальных особенностей политических систем и политической культуры стран Востока². Примечательны книги В.С. Малахова по национализму как политической идеологии и Ф.А. Попова по сецессионизму³. Что касается политэкономиче-ского, международно-политического и цивилизационного подходов, то он представлен большим числом работ на тему глобализации и наций — государств⁴.

* Нации и национализм на мусульманском Востоке / Отв. ред. В.Я. Белокреницкий, Н.Ю. Ульченко. Институт востоковедения РАН. М.: ИВ РАН, 2015, с. 15 - 34.

Государственный (гражданский) и этнический национализмы

Наиболее существенным и общепризнанным моментом, который отличает использование термина «национализм» в обширнейшей литературе по этому вопросу, является различие между его государственным (гражданским, гражданско-территориальным) и этническим вариантами. Как отмечают В.А. Тишков и В.А. Шнирельман, анализируя историю развития этого понятия в период после Второй мировой войны, «гражданский национализм», основанный на понятии «народа» как территориального сообщества и понятии «нации» как многокультурной политической общности, считается нормой в современную эпоху. Из этой аксиомы исходит вся международно-правовая практика⁵. Вместе с тем, в определенных исторических условиях этнический национализм, в рамках которого не «демос» (население страны), а «этнос» (население, связанное не со страной как общей территорией, а с происхождением как основой общей культуры) выступают субъектом идентификации⁶. При этом очевидно коренное противоречие между связанными с государственным и этническим национализмами основополагающими принципами — нерушимостью границ суверенного, признанного мировым сообществом государства и правом наций на самоопределение.

Стремясь найти выход из концептуальной двойственности в трактовке понятия национализм, вышеназванные авторы предложили «забыть об этносе», отказаться от данной категории анализа, сосредоточившись на государстве и этничности. При этом ими выделяются два типа национализма гражданский, политический, и культурный, этнический, или, добавим, этнорелигиозный, а также нации двух типов: нация-государство и нация-этническая общность. Отметив возможность такого терминологического компромисса, авторы отдают предпочтение определению национализма как идеологии и основанной на ней политической практике, «...которые базируются на том, что коллективные общности под названием нации являются естественной и легитимной основой организации государств...» (курсив В.Т. и В.Ш.)⁷. Иными словами, они и подобранный ими авторский коллектив капитальной монографии «Национализм в мировой истории» сделали акцент на понятии нации-государства и национализма государствообразующего типа, хотя отдельные ее статьи и посвящены этнонационализму⁸ .

Этнический (этноконфессиональный) национализм получил большее отражение в другой более поздней книге той же во многом группы авторов «Этничность и религия в современных конфликтах». В ней главный упор сделан на конфликте, партикулярному национализму уделяется лишь относительно небольшое внимание, нет развернутого анализа этого явления, раскалывающего существующие государства и нацеленного на создание новых наций-государств⁹.

Подданнический национализм на Бостоке

Xотя как эти, так и многие другие отечественные и зарубежные исследования по национализму учитывают особенности регионов, культур и цивилизаций, они обычно отличаются стремлением к универсализации. Феномен и идеология современного национализма в обеих его формах — государственной и этнической — возникли, как известно, в Западной Европе в Новое время и с тех пор «опрокидываются» на остальной мир без принципиальных поправок. Между тем в отечественной историко-философской литературе сложилась традиция противопоставления, дуализма Запада и Востока, возникла еще в XIX в., в России в трудах славянофилов и западников, преломилась в XX в. через призму особого азииатского пути эволюции в раннем и позднем советском марксизме, и достигла нашего времени, благодаря работам, условно, неопочвенников (А.С. Панарина, А.Г. Дугина и др.) и востоковедов-дихотомистов. Последние видят всеобщую историю через противопоставление Запада как «социальной мутации», т. е. отклонения от общей нормы. Притом, что эту общую норму олицетворяет Восток, «мировая деревня». В наиболее полном и завершенном виде концепция представлена работами китаиста по первой своей специальности Л.С. Васильева — см. его двухтомную неоднократно переиздававшуюся книгу-учебник «История Востока» и 6-томную Всеобщую историю, а также трудами автора концепции социоестестественной истории (СЭИ) Э.С. Кульпина (Кульпина-Губайдуллина)¹⁰ .

Подход к проблемам современного развития мира с позиций различий между Востоком и Западом становится ныне все более распространенным. Опираясь, по существу, на те же в основе своей наблюдения и заключения, А.Д. Воскресеенский и его коллеги разработали весьма изощренный набор аргументов, обосновывающих глубокую специфику политической культуры, политической системы и политического процесса на Востоке. Особенности восточной политии они объясняют господством государства над обществом, доминированием государственной и общественной собственности, отсутствием гражданского общества, а также безличных социальных взаимоотношений, зашиты прав собственности, справедливости, равенства¹¹. Особенно важно, что равные права и равное уважение не предоставляются меньшинствам разного рода, в том числе женщинам, а также этническим и религиозным маргиналам.

Xарактерно, что отечественные политологи используют наработки западных ученых, публиковавших свои работы еще в 1970-х годах (Л. Пай), а также современных авторов (Д. Норт, Д. Уоллис, Б. Вайнгаст), предложивших концепцию обществ с естественным и ограниченным доступом населения к политическим благам (восточных), и обществ открытого социально-политического доступа (западных). Эти разработки свидетельствуют о вышедшем на видное место интересе мировой науки к незападным, прежде всего, восточным обществам, попыткам специалистов расширить понимание исторической эволюции за счет учета культурно-цивилизационной и макрорегиональной особости.

Распространяя вышеотмеченные подходы на изучение наций и национализма, легко заметить, что и государственный, и этнический национализм в восточном варианте имеет принципиальные отличия от западного. Связаны они не столько с культурой и историей, сколько с социологией, социальной зрелостью общества, ступенью его социально-экономического развития. Национализм на Западе возник с подъемом среднего класса, городских средних слоев и сформировался как гражданский, между тем как в остальном мире, не исключая, естественно, ареал исламской религии и исламизированной культуры, господствовал подданнический национализм, связанный с безусловной подчиненностью общества носителям власти, с приниженным положением средних торго-во-предпринимательских слоев.

Согласно Л.С. Васильеву и разделяющим его мнение авторам, исторически выработались две модели сочетания власти и собственности: на Западе — власть, зависимая от собственности, а на Востоке — собственность, зависимая от власти; там сложилась «власть-собственность»¹².

В государствах Востока не было и нет граждан, а есть подданные. Это подданные старых империй, патримониальных (самодержавных) государственных образований, и современных, существующих в наше время «национальных государств». Для Запада характерен другой тип государства, где имеется гражданское общество, которое заставляет власть считаться с ним и, более того, формирует и контролирует ее. При этом крупные частные интересы в современных условиях, промышленный и финансовый капитал все более довлеют над властью, образуя с ней определенный синтез, своего рода «собственность-власть». Вместе с тем, в западном ареале, служащем основой «мирового города», гражданское общество как множество разнообразных элементов — профессиональных, добровольных, локальных, церковных и прочих союзов и ассоциаций — сохраняет свободу и самостоятельность. Подчеркнем, что западная и восточная модель нации-государства — суть идеальные типы. В реальной (пусть и умозрительной) действительности между ними пролегает континуум подтипов, тяготеющих к одному из них.

Более того, в сегодняшнем мире наблюдается тенденция к конвергенции и гибридизации. Западные сообщества размываются притоком носителей иной, восточной традиции. Восточные государства становятся более «городскими» (не только чисто демографически, но социокультурно и экономически), более открытыми внешнему миру и подверженными его «разлагающему» влиянию. Но в предельном случае, в идеале, различия остаются. В конкретной действительности открытость или, лучше сказать, приоткрытость восточного, особенно исламского, общества ведет, как правило, к его отталкиванию от Запада, стремлению утвердить свою культуру и ее мировую значимость, а в сердцевине общественной жизни — тяготением к традиционным основам, фундаменту, регрессивной архаике.

Прежде чем перейти от общих рассуждений к конкретным примерам, затронем еще один теоретический аспект. В работах Э.С. Кульпина немалое значение придается предложенным К. Юн-гом в начале XX в. понятиям коллективное бессознательное и безличностное общественное бессознательное¹³. Xотя «бессознательное» трудно поддается строгим дефинициям, оно сохраняет свое эвристическое значение и находит отражение в популярных ныне категориях исторической памяти и национального менталитета. Такая терминология, не апеллируя к «темной сфере» человеческой психики, служит для обозначения стержня, константы общественной, национальной самоидентификации. Для нас важно при этом то, что коллективное бессознательное, национальный идентитет, как правило, различны на сегодняшнем Западе и Востоке.

Если на Западе (в Западной Европе, США, Канаде, Австралии и Новой Зеландии) интегральное (тоталитарное, мобилизующее массы) сознание (и подсознание) оттеснены на обочину общественной психологии (менталитета), то в других странах и регионах (на Востоке) тотальность остается в центре национального самосознания, или легко может быть актуализирована, чтобы занять место в нем. Ключевую роль в мобилизации играет государство, обладающее наиболее широкими и мощными средствами воздействия через целенаправленную информацию (пропаганду), а также, в случае необходимости, и с помощью контроля над информационным полем, включающим киберпространство. Впрочем, в нынешнюю технологическую эпоху национальное государство, особенно не доминантного, а зависимого типа, вынуждено делить сферу контроля над информацией с внешними и внутренними конкурентами и противниками. Отсюда сложности в проведении мобилизационной политики теми незападными государствами, которые недостаточно сильны с точки зрения экономической и информационной самодостаточности. Но такая слабость может быть до определенной степени преодолена опорой на феномен коллективного бессознательного, на объединяющую массы людей историческую память и общий национальный менталитет.

Xарактерно при этом, что менталитет может опираться как на узкую этническую основу, так и на более широкий суперэтнический (этнорегиональный, этнотерриториальный) базис. Иначе говоря, на Востоке может наблюдаться тотально националистическая мобилизация как на надэтнической, в том числе конфессиональной (этно-или суперэтно-), так и на собственно этнической основе.

Исламский вариант восточного национализма

Известно, что с доктринальной точки зрения понятия ислам и национализм предстают несовместимыми. Ислам по идее отрицает национализм, считая нацию-государство временной и преходящей формой человеческого общежития. Xотя различия между людьми перед лицом Аллаха (этнические, расовые, культурные и др.) не признаются существенными для верующих, в главной книге ислама, Коране, упоминаются существовавшие в истории народы и отведенная им через пророков миссия. Однако после конечного пророчества Мухаммада разница между народами стирается, и проповедь асабийа (племенной и любой другой солидарности, в том числе, этнической и национально-государственной) отвергается в пользу универсальности, всеобщности, во имя преодоления всех границ между людьми.

Следует заметить, что национализм как современная идеология, также как и исламизм или панисламизм, возникли как реакция на колониальное господство европейцев и потому отношения между идеологиями национализма и исламизма, как подчеркивает З.И. Левин, были одновременно тесными и противоречивыми¹⁴. Возникнув на волне антиколониального возрождения обе идеологии (исламизм, да и собственно ислам, который нередко приравнивается к идеологии или самодостаточной основе для нее), сосуществовали и конкурировали друг с другом. При этом многие исламисты, или, по терминологии того же автора, исламские максималисты признавали трактовку национализма как синонима патриотизма, любви к родине, и допустимость борьбы за государство как защитника мусульман от покушений иноверцев¹⁵. Допуская «национализм ислама», исламисты «классического» периода, призывали в то же время не останавливаться на укреплении «национальных квартир», но всегда иметь в виду конечную цель построения «исламского государства» как стирающего, перекрывающего все национальные, государственные границы.

По этой причине либерально настроенные проповедники в странах с мусульманским меньшинством полагают, что нации (народы) не должны в принципе «обладать» государством, а формирование последних не должно строиться на базе таких мотивов и эмоций, как страх, гнев и чувство притеснения (виктимизации) со стороны других наций. Постулируя такие положения, либералы признают вместе с тем, что национализм и национальные государства в современном мироустройстве — это реальность, а для изменения такого положения, требуется не только осознание присущих ему угроз и изъянов, но и выработка новых представлений о значении жизни, роли человека и человечества. Ислам, по их мнению, как нельзя лучше подходит для решения задач гуманизации и глобализации, поскольку проявляет терпимость к другим религиям и защищает интересы меньшинств через принципы мультикультурализма¹⁶ .

Консервативно и ретроградно ориентированные исламские теоретики, исходя из тех же положений, призывают к преодолению пороков современности путем копирования образцов идеального прошлого, порядков времен Пророка и двух первых после его смерти поколений мусульман (ас-салаф ас-салих). Именно салафизм, и ряд других течений в рамках ислама, оказывается на практике трудно совместимым с национализмом. Исламский воинствующий (максималистский) фундаментализм, выступая против светского и ограниченного этнотерриториально исламского национализма, отвергает не только его, но и порождаемые им современные социально-политические институты¹⁷.

Сущность такого национализма, как отмечает, например, М. Моаддель, состоит в провозглашении ислама единственной основой легитимности и источником законной власти, достижении единства религии и политики при исламском правлении, поощрении нетерпимости к другим верованиям, помимо ислама, утверждении превосходства мужчин, введении ограничений на вовлеченность женщин в общественную сферу и отрицании западной культуры как упадочнической, декадентской¹⁸.

Помимо максималистских форм политического ислама, получивших распространение на Большом Ближнем Востоке (прежде всего в Ираке и Сирии, а также в Афганистане, Пакистане, Йемене, Ливии, ряде других афро-азиатских государств и в отдельных регионах, например, на Кавказе) существуют более умеренные его разновидности. Умеренные типы политизированного ислама развивались параллельно и в тесной взаимосвязи с радикальными. Более того, первоначально именно умеренные течения задавали тон в исламизме. Выступая за возрождение величия ислама и «халифат» как «великую родину мусульман» умеренные исламисты не отвергают, как мы уже отмечали, патриотизм и национализм, поскольку они служат укреплению режимов власти, при которых создаются благоприятные возможности для проповеди идеалов исламизма¹⁹.

Если эти различия между умеренными и радикалами (максималистами) можно считать инструментальными, т. е. касающимися путей достижения единой цели, то некоторые другие отличия выявляются из отношения к реальным проблемам. Так, умеренные исламисты не отрицают, принципиально и тотально, западную по происхождению, господствующую в сегодняшнем мире культуру-цивилизацию. Они признают научные, технические и некоторые социальные достижения неисламского мира. Социальный вопрос связан главным образом с более либеральным отношением к положению женщин в обществе, допустимости их образования, работы вне дома и профессиональной деятельности. Умеренные сторонники исламской идеологии акцентируют отмеченную выше роль территориального национального государства как защитника мусульман, гаранта их престижа и достойного положения среди другихнаций в мире, а также устроителя внутренних исламских порядков, способствующих созданию условий для соблюдения правил и норм, приличествующих мусульманам²⁰.

Именно такая программа действий лежала в основе главных идейно-религиозных течений, возникших в мусульманской среде в колониальный период, на этапе ослабления и распада системы колониализма. Существенно, что умеренно-исламистские движения в период между мировыми войнами XX века на первых порах в целом проигрывали в популярности светским, вполне либеральным идеологическим направлениям. Однако к концу периода исламская окрашенность антиколониальных движений в странах с преобладающим или большим присутствием мусульман в населении заметно усилилась, После окончания Второй мировой войны она приобрела еще более выраженный характер.

Антиколониальный национализм отличался естественной го-сударствоцентричностью. Национальное освобождение виделось как создание «своего» процветающего и мощного государства, где преимущественное положение займут представители местных, «национальных» элит. В арабском мире эти настроения и ожидания осложнялись наличием панарабизма, окрашенного по-преи-муществу в светские тона. Иной характер массовые политические движения против власти заморских колонизаторов, видимо, и не могли принять, хотя представления о значимости целей достижения процветания и могущества, очевидно, не были одинаковыми у выразителей отдельных национально-освободительных сил. Го-сударствоцентризм объяснялся отмеченными выше особенностями восточного общества (подчиненным положением средних слоев), а также наследием и образцами колониальной власти, которая имела заметные черты восточного авторитаризма, управляя во многом бесконтрольно, самочинно и возвышаясь над местными верхами и зарождающимся буржуазно-рыночным обществом.

Пакистанский национализм и особенности пакистанской нации

Пример Пакистана представляется весьма типичным для исламского мира. Говоря об особенностях пакистанского национализма, следует указать на его неглубокие социальные корни, малую представленность в его фундаменте убеждений и ожиданий среднего класса. Северо-западные районы британской империи в Индии, на месте которых возник Пакистан в современных границах, относились к числу наименее продвинутых в социально-экономическом отношении индийских регионов. На это обстоятельство не раз обращалось внимание в зарубежной и отечественной литературе²¹.

Но к окончанию колониального периода на территории, сформировавшей Пакистан, появилось городское предпринимательство, товарное земледелие, а также очаги новой социальной инфраструктуры (образования, медицины) и обслуживающие их профессиональные слои²². Формирование средних городских слоев и переселение в города в период после раздела 1947 г. представителей такого рода групп из более развитых регионов Северной и Центральной Индии создали условия для складывания достаточно представительного гражданского общества. Именно в его недрах укоренились ростки пакистанского национализма с присущим ему априори восточным, подданническим своеобразием. Оно было усилено обстоятельствами рождения Пакистана как доминиона, генерал-губернаторства, возникшего в муках раздела, расчленения Индии, на фоне страданий миллионов людей.

Консолидация новой нации происходила в условиях начавшихся межобщинных столкновений в Кашмире, споров с Индией из-за него и военных действий там. Xотя масштабы боев между воинскими частями пакистанской и индийской армий в 1947 — 1948 гг. были невелики, они оказали существенное воздействие на пакистанское общественное мнение, приучая его к вере в доблесть собственных войск и необходимость соединения гражданской власти и военной силы. Весьма скоро к гражданско-военному союзу постарались присоединиться религиозные политические деятели, «открывшие» для себя страну для проповеди исламского национализма и превращения ее в теодемократию или в «государство ислама»²³ .

Наконец, важнейшей особенностью не только национализма мобилизационного типа, но и новой нации стало соединение власти и собственности в социально близком сегменте общества. Этому процессу способствовал уход колонизаторов и ослабление созданного ими состоятельного слоя, состоявшего из английских предпринимателей средней руки и местных посредников-компрадоров. Ему благоприятствовал также рост политической роли и общественной значимости гражданских администраторов и военных чинов, происходивших из образованной части земельной и городской аристократии, прослойки владельцев крупной недвижимой собственности (в колониальный период из наследуемой, признаваемой по обычаю и традиции, она превратилась в правовую, регистрируемую и защищаемую в суде частную собственность). Переехавшие в западную часть тогдашнего Пакистана семейства купцов и торговцев составили еще одну группу престижа и влияния, достаточно сплоченную, поскольку происходили они в основном из соседней с Синдом области Гуджарат и принадлежали к членам давно сложившихся и влиятельных гуджаратских мусульманских торговых каст²⁴.

На формирование и эволюцию пакистанского национализма мощное воздействие оказал государственный патернализм. Население внезапно появившегося государства оказалось в сильнейшей зависимости от государственного аппарата и его политики. При этом на нижнем ярусе общественной пирамиды продолжали действовать традиционные, закрепленные в колониальный период механизмы саморегулирования — деревенские и городские советы и органы власти на местах (чиновники низшего ранга, старосты и старейшины). На верхнем социальном ярусе, который образовался во многом заново, по причине массовой замены немусульманского городского населения мусульманским, государство с самого начала довлело над обществом. Экономическая система, утвердившаяся в Пакистане, как и в большинстве других освободившихся от колониализма стран Азии и Африки, получила в литературе название государственного капитализма. Государство взращивало и поощряло частный национальный капитал, и при этом само занималось как регулированием рынка, так и участием в его функционировании, которое на бумаге ограничивалось законодательно, но регламентировалось на практике, как правило, традиционным, характерным для восточного общества путем.

Со временем в Пакистане, как и в других странах Востока, появились госкорпорации в базовых отраслях экономики, во главе которых были поставлены чиновники общего профиля. Коммерциализация деятельности госсектора сопровождалась широко распространившейся коррупцией — оказанием государственных услуг представителям частного сектора за определенную плату (взятку, откат). Значительные масштабы приобрел государственный рэкет, то есть, вымогательство денег под незаконными предлогами. К этому надо добавить прямое казнокрадство, разворовывание средств из казны, и систематическую неуплату, а также неполную выплату налогов на доходы и прибыли²⁵ .

Различного рода воровские и коррупционные схемы и разрастание вследствие этого теневой, нелегальной экономики, можно считать прямым результатом функционирования системы «власть-собственность», иными словами, сочленения властных полномочий и привилегий в сфере отношений собственности.

В Пакистане азиатский госкапитализм оказался тесно сопряжен с гипертрофированной ролью вооруженных сил и частными интересами военной корпорации. Военный деловой комплекс превратился в своего рода государство в государстве, пользующееся особыми льготами и привилегиями. Созданные военными фонды («Фауджи фаундейшен», «Бахриа», «Шахин», Армейский благотворительный фонд и др.) приобрели значительные финансовые активы и заняли видное место в корпоративном бизнесе²⁶.

Привилегированное положение военной бюрократии закреплено идеологически. Одной из опор пакистанского национализма с самого начала стал постулат о доблести и несокрушимости вооруженных сил. Непосредственно связан с этим пропагандистским тезисом другой краеугольный камень насаждаемого государством национализма — заверения о поддержке Пакистаном права «народа Кашмира» на самоопределение. Официальная пропаганда навязывает мысль о том, что население индийской части бывшего княжества Джамму и Кашмир в случае плебисцита, о возможности проведения которого заговорили после первой пакистано-индийской войны конца 1940-х годов, выскажется за присоединение к Пакистану²⁷ .

Для пакистанского варианта восточного национализма характерны также еще две особенности — склонность к возведению на пьедестал политических лидеров и соединение патриотизма, чувства любви к родине, с исламом. Первая черта приводит к персонификации или персонализации представлений о власти, наделении особенными свойствами политических лидеров. М.А. Джинна получил от соратников титул каид-и азам (великий вождь) еще до образования государства, а Учредительное собрание Пакистана на первой сессии в августе 1947 г., приняло решение об обязательном добавлении этого почетного титула к его имени. «Наследовавшего» ему мантию Лиакат Али Xана называли каид-и миллат (вождь нации), а З.А. Бхутто — каид-и авам (вождь народа). «Отцами нации» становились на время их правления и другие ее руководители, память о которых, как правило, не исчезает из поля общественного сознания после их смерти или отставки²⁸ .

Что касается второй особенности, то она проявляется многообразно, в частности, через закрепленное в конституции название Исламская Республика и прописанные в конституции различные нормы, превращающие ислам, по сути, в государственную религию. Рассуждая гипотетически, пакистанский национализм может принять в будущем крайние исламистские формы. В случае «талибанизации» страны, то есть победы в ней сил радикального ислама, республика трансформируется в исламское государство с вытекающими отсюда тяжелыми последствиями для внутренней безопасности и обстановки в регионе. Взятый в сумме этих особенностей, актуальных и виртуальных, пакистанский национализм предстает ярким порождением «власти-собственности» в ее исламской ипостаси.

Следует, кроме того, подчеркнуть, что внешний, номинальный демократизм существующей политической системы скрывает факт подчиненного, сублимированного положения частного капитала по отношению к власти. Беспомощность даже крупного бизнеса перед государством ярко проявилась в начале 1970-х годов, когда правительство З.А. Бхутто провело национализацию свыше 30 предприятий в ключевых отраслях промышленности, всех компаний по страхованию жизни, коммерческих банков и других частных учреждений. Фирмы и торговые дома, которым принадлежали эти заведения, и в зарубежной, и в нашей литературе поспешили отнести к разряду монополистических²⁹. Однако «монополисты» оказались не способны отстоять свои права, были вынуждены терпеть колоссальные для себя убытки. Многие из них предпочли уехать из Пакистана, переведя остатки своего бизнеса и капитала в другие страны. Оставшийся в Пакистане крупный частный бизнес пошел на сделку с бюрократией, превратившись в «олигархов», зависящих от благоволения властей. Образование тандема власти-собственности на примере Пакистана выглядит, может быть, более наглядно, чем в других странах, но тенденции к сращиванию частного и государственного (корпоративно-государственного) секторов имеют на Востоке более или менее универсальный характер

При этом за государством в этом симбиозе сохраняется несомненный приоритет. Борьба за власть превращается в условиях коррумпированного госкапитализма борьбой за деньги, собственность и капитал. Xарактерно, что деловые организации Пакистана последний раз заявили о себе в качестве отдельной общественно-политической силы в 1993 г. Тогда они выступили на стороне своего «собрата», потомственного промышленника Н. Шарифа. Будучи первым премьер-министром из числа крупной городской буржуазии, Ша-риф вступил в конфликт с президентом (высшей гражданской бюрократией) и армией, и несмотря на поддержку «коллег по цеху», проиграл³⁰.

В дальнейшем частный капитал нашел более приемлемым для себя встраивание в систему отношений власти-собственности. Одним из результатов этого (возможно, не самым существенным, но наглядным) явилось то, что, по оценкам некоторых независимых источников, вторым по размерам собственности человеком в Пакистане в конце 2000-х годов был тогдашний президент А.А. Зардари, принадлежащий, как и его жена, бывший премьер-министр Б. Бхут-то, убитая в 2007 г., к потомственным крупным землевладельцам. По приводимым данным, Зардари располагал собственностью в 1,8 млрд долл., будучи владельцем большого числа сахарных заводов и другой собственности в агропромышленной сфере. На четвертом месте в том же списке находился нынешний премьер-министр Н. Шариф, который вместе с братом Шахбазом, сегодня главным министром Панджаба, имел активы величиной в 1,4 млрд долл. Считается, и вероятно, не без оснований, что оба семейства преуспели благодаря сочетанию контроля над властью и собственностью³¹.

Поскольку в природе отношений власти с собственниками в Пакистане не наблюдалось за последние десятилетия существенных подвижек, элита страны оставалась по основному своему составу по существу неизменной.

Власть, несмотря на формальную демократию, сохраняла во многом персоналистский характер, опираясь, применяя терминологию М. Вебера, не столько на рациональные процедуры, сколько на традиции и личную харизму³² .

Заметим, вместе с тем, что власть-собственность не остается единственной формой власти на современном Востоке. В более продвинутых странах, в том числе в такой, как Пакистан (по данным на 2014 г. занимает 27-е место в мире по величине валового национального продукта), она дополняется властью рынка и закона, но опять же до определенного предела. Перерождение в либерально-демократическую общественно-политическую структуру требует длительного времени, и остается открытым вопрос, способна ли в принципе восточная, в частности, пакистанская власть-собственность к такой метаморфозе.

Анализ развития Пакистана как характерного примера восточного капитализма и связанного с ним национализма, будет неполным, если не упомянуть о проявлениях на его почве этнического национализма, тоже весьма специфического, отличного от классических образцов, известных по Европе конца XIX — начала XX в.

Сложная этнорегиональная структура Пакистана с самого начала порождала разговоры о возможном распаде страны. Тем более, что процесс национальной консолидации, занявший первые два десятилетия в истории страны, был осложнен сепаратистскими выступлениями в Белуджистане и пуштунских землях³³. Отличительной чертой этносепаратизма был его по большей части регрессивный характер, проявлявшийся в социальном происхождении его лидеров (главным образом представителей господствующих на местах землевладельческих кланов и родов) и в идеологии, сочетающей популизм, нередко облаченный в левую фразеологию, с опорой на племенные традиции и феодальную автономию. Некоторые изменения произошли лишь в последнее время, когда сепаратистское движение в Белуджистане, например, приобрело немалое число сторонников среди нарождающегося среднего класса³⁴. Однако общая его слабость не позволяет рассчитывать на изменение регрессивной сути этнонациональных движений, смысл которых в борьбе за ту же власть-собственность, но в меньших территориальных масштабах.

Ответом на угрозы сепаратизма и его крайней формы сецессио-низма, служит наблюдающаяся с 1970-х годов, то есть, со времени окончания первичной консолидации Пакистана, растущая панджа-бизация военной и гражданской элиты. Имеется в виду выдвижение на первые политические роли представителей численно преобладающей и материально экономически наиболее богатой этнической общности. Впрочем, о чистой панджабизации речь не идет. Скорее, наблюдается процесс усиления сплоченности общепакистанской элиты, где наиболее крупным компонентом всё в большей степени становятся панджабцы.

Заключение.

Усиление с началом XXI века крайних форм фундаментализма и его антипода в виде этнического либо этноконфессионального партикуляризма обостряет проблему будущего современных мусульманских политических образований. Наблюдаемые там центробежные тенденции разрушают государственные границы. Причем деструкция идет не по линии собственно этнических различий, а по водоразделу сектантского, этнического и этносектантского противостояния. На большом геополитическом пространстве между Египтом и Индией наблюдается феномен диффузии власти, ослабления государства как аппарата узаконенного насилия. Отчетливо выявляются два яруса политики: верхний ярус — государство и городское, открытое общество, и нижний ярус — низовая демократия (племенная, общинная) и сельское закрытое общество. Радикальная вооруженная оппозиция (подпольный исламский интернационал) действует на стыке нижнего и верхнего яруса. Боевые группы (Исламское государство, Аль-Каида и т. п.) стремятся к разрушению существующего порядка и добиваются немалых успехов, используя исторически сложившиеся трещины и разломы.

Вырисовываются три альтернативных варианта развития ситуации. Первый из них — дальнейшее «проседание» государств, усиление хаоса и междоусобицы, усложнение мозаики «теневых» территориально-политических формирований. Альтернатива этому варианту — ужесточение авторитарных режимов, демонстративный отказ от имитации западных моделей, формирование антизападных по идеологии, при этом сложных по реальным интересам региональных блоков и ассоциаций. Третий вариант — укрепление гибридных форм государственности, авторитарно-электоральных, имитационно демократических при экономическом росте на смешанной, в том числе интенсивной наукоемкой основе. Этот вариант не исключает постепенные и частичные социальные преобразования, учитывающие национальные традиции, особенности менталитета и политической культуры.

Примечания

1 Национализм в мировой истории / Под ред. В.А. Тишкова и В.А. Шнирельмана. М.: Наука, 2007;

² Восток и политика. Политические системы, политические культуры, политические процессы / Под ред. А.Д. Воскресенского. М.: Аспект пресс, 2011; Воскресенский А.Д. Политические системы и модели демократии на Востоке. М.: Аспект пресс, 2007.

3 Малахов В.С. Национализм как политическая идеология. М.; Университет книжный дом, 2005; Попов Ф.А. География сецессионизма в современном мире. М.: Новый хронограф, 2012.

⁴ Из последних работ см., напр.: Наумкин В.В. Проблема цивили-зационной идентификации и кризис наций-государств // Восток, 2014, 4, с. 5 - 20.

5 Национализм в мировой истории, с. 13.

⁶ Там же, с. 14.

⁷ Там же, с.24.

8 См. статью С.В. Романенко об этнонационализме в Югославии, с. 408 - 451.

9 Этничность и религия в современных конфликтах / Отв. ред. В.А. Тишков, В.А. Шнирельман. М.: Наука, 2012.

¹⁰ Васильев Л.С. Всеобщая история в 6 томах. М.: Университет книжный дом, 2012; Кульпин Э.С. Восток. Природа-технологии-ментальность на Дальнем Востоке. М., URSS, 2009.

¹¹ Мировое комплексное регионоведение / Под ред. А.Д. Воскресенского. М.: Магистр, 2014, с. 261 - 262, 269. Приведем для иллюстрации только одну цитату: «...в восточных обществах не было норм права, которые защищали частнособственнические отношения (римского права), там превалировала государственно — общинная форма ведения хозяйства, и государство в силу этого доминировало над обществом, а не наоборот», с. 261.

¹² Вот что пишет о выявлении этого феномена Л.С. Васильев: «Впервые этот термин был в моих работах предложен, а само понятие обосновано в начале 80-х годов. Корни его уходят в глубокую древность и сводятся к праву старшего в примитивно-первобытном коллективе перераспределять по своему усмотрению общее достояние группы. Вначале это еще не была власть. Однако со временем и по мере усложнения общества и начала процесса политогенеза ... обстоятельства изменились. Возникало четкое представление о власти, которая резко возвышала, возвеличивала, а затем и сакрализовала ее носителя. Сохранение такой власти . предполагало борьбу за стабильность и противодействие в уже сложившемся государстве любому непредвиденному развитию, особенно в сфере экономики. Развивались ремесло и торговля, города богатели, де-факто возникала в конечном счете и частная собственность, но условий для появления буржуазии не было потому, что частная собственность рассматривалась как покушение .на редистрибуцию всего достояния государства. Это и было нормой мировой деревни, общества восточного типа (курсив Л.В.), в кн.: Васильев Л.С. Законы эволюции и проблемы человечества. Научные доклады ВШЭ НИУ, 2011, с. 17 - 18.

¹³ Кульпин Э.С. Социоестественная история. От метода — к теории, от теории — к практике. Волгоград: Учитель, 2014, с. 197 - 207.

¹⁴ Левин З.И. Ислам и национализм в странах зарубежного Востока. М.: Наука, 1988, с. 3 - 9.

¹⁵ З.И. Левин прослеживает это отношение, прежде всего, на примере взглядов основателя ассоциации «Братьев-мусульман» Хасана аль-Банны. Там же, с. 102 - 107.

¹⁶ Imam Shakir, Zaid. Scattered Pictures: Reflections of an Anerican Muslim // http://www.newislamidirections.com/nid/articles/islam_and, pdf, p. 3 - 6.

¹⁷ «Исламизм — резюмирует З.И. Левин сущность фундаментализма в недавно вышедшей работе, — это идеология мусульманского максимализма, глобальный теократический проект с идеей провиденциальной избранности мусульман как спасителей человечества. Его социально-политический идеал — «государство ислама» (Левин З.И. Очерки природы исламизма. М.: ИВ РАН, 2014, с. 8). О развитии фундаменталистской концепции и политической практики см. также: Сикоев Р.Р. Панисламизм. Истоки и современность. М.: Аспект пресс, 2010.

¹⁸ Moaddel, Mansur. Modalities of National Sovereignity: Territorial Nationalism versus Islamic Fundamentalism in Muslim-Majority Countries // University of Michigan, PSR Research Report, www.psc.isr.umich.edu, pdf, p. 20

¹⁹ Левин З.И. Ислам и национализм, с. 91 - 119; он же. Очерки природы исламизма, с. 26 - 26. Мы здесь специально не употребляем ставшее с 2014 г. широко известным название Исламское государства (ИГ) или Исламское государство Ирака и Сирии (ИГИЛ), поскольку речь идет не только об этой вооруженной группировки, но и о других подобного типа организациях, прежде всего Аль-Каиде, Талибан, Аш-Шаабе и т. п. Их идеология и активизация рассмотрены в ряде других статей данного тома.

²⁰ Там же, с. 9 - 10; Moaddel, Mansur. Modalities o National Sovereignty, p. 22 - 23.

³² См: Белокреницкий В.Я. Капитализм в Пакистане. История социально-экономического развития. М., 1988, 64- 61.

³³ Речь идет, прежде всего, об авторе концепции теодемократии А.А. Маудуди, известном теоретике-фундаменталисте и политическом деятеле, основавшем в 1941 г. в Индии партийную организацию Джамаат-и ислами (Исламское общество). Он не поддерживал движения за Пакистан, но, переехав туда в 1948 г. повел борьбу за трансформацию страны из светского мусульманского государства в исламское. См: Плешов О.В. Ислам, исламизм и номинальная демократия в Пакистане. М.: ИВ РАН, Крафт+, 2003, с. 40 - 44, 212 - 218.

³⁴ См.: Левин С.Ф. Формирование крупной буржуазии Пакистана. М., 1970, с. 17 - 45.

³⁶ О хронической проблеме низкой собираемости налогов см., напр.: Каменев С.Н. Экономическое развитие Пакистана. Макроэкономический анализ. М.: ИВ РАН, 2014, с. 215 - 228.

³⁶ См.: Siddiqa A. Military Inc. Inside Pakistan's Military Economy. Karachi: Oxford Universiuty Press, 2007; Nawaz S. Pakistan's Security Co mplex // Pakistan — Consequences of Deteriorating Security in Afghanistan Stockholm, 2009, p. 15 - 31.

³⁷ Плешов О.В. Ислам, исламизм и номинальная демократия в Пакистане. М.: ИВ РАН, Крафт+, 2003, с. 51 - 55.

³⁸ Белокреницкий В.Я. Персоналистский авторитаризм в Пакистане (к вопросу о политической культуре и режиме власти в восточном варианте) // Восток-Oriens. 2005, 6, с. 74-92.

³⁹ См., напр.: White L. Industrial Concentration and Economic Power in Pakistan. Princeton: Pronceton University Press, 1974; Левин С.Ф. Государство и монополистическая буржуазия в Пакистане. М.: Наука, 1983.

⁴⁰ Белокреницкий В.Я., Москаленко В.Н. История Пакистана. ХХ век. М.: ИВ РАН, Крафт+, 2008, с.373.

⁴¹ Haq's Musings. Who Owns Pakistan? // http://www.riazhaq. com/2007/12/who-owns-pakistan.html Retrieved 22,02,2015, p. 8.

⁴² После крупнейшего немецкого социолога М. Вебера, как отмечают отечественные политологи, принято выделять три типа внутриполитического господства — рационально-легальный, традиционный и харизматический. См.: Категории политической науки. М.МГИМО, РОССПЭН, 2002, с. 109 - 112.

⁴³ См. Ганковский Ю.В. Национальный вопрос и национальные движения в Пакистане. М.: Наука, 1967.

Раздел IV. Восток в исторических и международно-политических процессах.

Восток в конце ХХ века — некоторые итоги развития*

К рубежу ХХ и XXI столетий народы Азии и Северной Африки добились впечатляющих результатов в политическом, экономическом, социальном и культурном развитии. По сравнению с периодом после окончания Второй мировой войны, ставшего точкой отсчета современного этапа новейшей истории Востока, в их положении наметились существенные сдвиги. Колониальное и зависимое политическое состояние сменилось суверенным, подверженным неровно и своеобразно протекающим процессам демократизации; примитивное по большей части хозяйство уступило место экономике, сочетающей достаточно совершенные и эффективные приемы и способы производства с менее изощренными; вместо аграрной по преимуществу структуры экономики и соответственно почти абсолютному преобладанию деревенского населения утвердились различные формы сосуществования индустриальных и аграрных секторов, сельских и городских поселений; традиционная система общественной жизни с характерным для нее зависимым и приниженным положением женщин, а также представителей этнических и социальных меньшинств трансформировалась в систему с более высоким статусом традиционно зависимых групп и на этом фоне наметилось изменение ряда важнейших демографических показателей; почти сплошь неграмотное население сменилось поколениями людей, обладающих не только навыками чтения и письма, но и достаточно высоким уровнем общих и специальных знаний, а узкая образованная элита пополнилась за счет выходцев из более широких слоев.

Таковы некоторые основные итоги эволюции Востока за вторую половину ХХ века. В развитии наметившихся тенденций видятся благоприятные перспективы. При этом, однако, нельзя не замечать серьезных изъянов и ограничителей поступательного движения, способных затормозить или даже повернуть вспять развитие всех или части азиатских и североафриканских стран и народов.
* История Востока. Том VI. Восток в новейший период (1945 - 2000 гг.) / Отв. ред. В.Я. Белокреницкий, В.В. Наумкин. Институт востоковедения РАН. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2008, глава 29, с. 978 - 999.

Проблема Востока как региона

Для целей данной главы, как и всей монографии и многотом-ника, очертания или «наполнение» региона даны априори — это страны Азии и Северной Африки (Магриба). Между тем, в отечественной литературе последних лет встречаются иные трактовки понятия «Восток» и его «состава». Так, историк Л.С. Васильев включает в него все страны Азии и Африки. Экономисты и политэкономисты (Г.К. Широков, В.Г. Растянников и др.) чаще всего отождествляют Восток с развивающимися странами, исходя, из типологической представительности большинства восточных государств для совокупности развивающихся (менее развитых) экономик. Историк-экономист В.А. Мельянцев пользуется термином Восток или в расширительном (Азия и Африка) или в принятом здесь значении, а для обозначения стран Африки использует в последнем случае термин Юг. Близкой к этому во многом оказываются по «наполнению» регионы А.И. Неклессы, но они построены на иных, не историко-эконо-мических, а экономико-типологических принципах — под глубоким Югом, например, он имеет в виду не государства Африки, а самые бедные и отсталые страны мира, находящиеся, по большей части там, но также в некоторых ареалах Азии и других континентов. Для политолога-геополитика К.С. Гаджиева, в регион Востока входит и Россия, так как он совмещает понятия «традиционного Востока» и Востока периода «холодной войны».

Такой разброс мнений заставляет искать основания для выделения региона в указанном выше виде. Что объединяет страны Азии и Северной Африки? По какому принципу или признакам их можно классифицировать как входящих в одну группу (не лишним будет заметить, что регион здесь в соответствии с международно-политологическим подходом понимается как набор, совокупность государств)?

Представляется, что Восток целесообразно трактовать как исто-рико-географический и культурно-расовый регион. Два этих основания (и подлежащие им четыре признака) кажутся необходимыми и достаточными для его выделения.

Исторически наибольшие основания для того, чтобы называться Востоком имеет Азия. Как отмечал академик В.В. Бартольд, понятия «Восток» и «восточный» (как предтечи современного употребления) впервые появляются у римских авторов (Помпея, Тацита). Под Азией они стали понимать часть света к востоку от Африки и Европы, при том что оба последних названия появились у греков и те Африку (Ливию) иногда присоединяли к Европе. В отличие от древности в средние века, после завоевания северных районов Африки арабами, «Восток» распространился далеко на запад, потеснив Европу и «отобрав» у нее Испанию. Это наступление ближнего (от Европы), мусульманского Востока в западном направлении сочеталось с его движением в сторону далеких стран, лежащих на восток от Аравии и достигаемых по большей части морским путем. Именно в период зрелой арабо-мусульманской экспансии (в первой половине 2-го тыс. н. э.) выделяемый нами регион, в наибольшей мере, пожалуй, обладал чертами геополитической цельности (в контексте тогдашней международной политики). Впрочем, и в дальнейшем он не потерял определенной общности с точки зрения межнациональной политики, экономики и культуры.

Географически регион имеет выраженную смещенность на юг, так как именно в южных районах Евразийского материка и на прилегающих к нему с юго-запада, юга и юго-востока полуостровных и островных территориях концентрируется преобладающая часть населения, находятся основные очаги восточных цивилизаций и наибольшее число государственных образований, в том числе крупнейшие — Индонезия, Индия, Египет и др. Однако на востоке региона — прежде всего, во всем Китае, Японии и корейских государствах — центр тяжести размещения населения и политико-экономического влияния несколько выровнен в пользу более умеренной природно-климатической зоны. Впрочем, морской климат делает условия обитания достаточно суровыми лишь на небольшом пространстве обитания жителей этих государств. «Северная дуга» Востока захватывает Монголию, Казахстан, отчасти Киргизию, и затем «уходит» в широтно более южный, но высокогорный, гористый и пустынный ареал (остальные государства Центральной Азии, Афганистан, отчасти Пакистан, Иран, закавказские государства, Турция).

В культурно-цивилизационном отношении регион Востока отличается от других как место зарождения и наибольшего распространения трех современных мировых религий — христианства, ислама и буддизма. Они в сочетании с местными религиозными и религиозно — философскими системами образуют исламский, индо-буддий-ский и буддистско-конфуцианский ареалы, которые в свою очередь распадаются на несколько культурно-цивилизационных комплексов (арабо-, ирано-, тюрко-и индо-мусульманский, индуистский, тибето-буддийский, тхеравадо-буддийский, сино-конфуцианский, японский, индонезийско-малайзийский и т. д.). Конфессионально Восток отличается от Запада тем, что хотя он и является родиной христианства, единственной религии последнего, различные христианские церкви имели и имеют для Востока лишь периферийное значение (исключение составляют Филиппины и отчасти Республика Корея).

С господствующими религиями связаны не только богослужебный язык и священные тексты, но и вполне определенная традиция, находящая проявление в сфере духовной и материальной культуры, в этике и политике, в семье и быте, образцах поведения. Именно это в совокупности и создает основу заметных цивилизаци-онных особенностей.

Рассматриваемый регион сохраняет также определенное геопо-ли-тическое значение. Однако оно за последние полвека стало заметно меньше. После окончания Второй мировой войны вопрос о деколонизации занял одно из главных мест в повестке дня мировой политики. Восток представлял собой сердцевину колониального и зависимого мира. Освобождение от прямой и косвенной политической несамостоятельности протекало на протяжении всей второй половины ХХ в. в разнообразных формах и в различное время. Система старого колониального доминирования, в основном замор-ско-европейского, территориально-административного, уступила место новой системе косвенного (путем предоставления военно-экономической и организационно-консультативной помощи) преобладания двух конкурирующих центров силы, идеологического и экономического влияния. Ни один из них не принадлежал Востоку, но если США возглавили западноевропейско-атлантический блок, то СССР постарался встать во главе восточноевропейско-евразийского объединения (не называя его таковым), включающего азиатские страны, прежде всего Китай. Смещенность второго блока на восток, связанная также с промежуточными историко-географическими и культурно-расовыми характеристиками Советского Союза, обусловили эмоциональный крен стран Востока в его пользу. Однако воспользоваться этим обстоятельством в полной мере Москва не смогла из-за экономической слабости и политико-идеологической догматичности. Добившиеся независимости народы Азии и Северной Африки попытались использовать ситуацию размежевания в индустриально более развитом мире для консолидации своих позиций, символом и апофеозом чего можно считать конференцию 1955 г. в Бандунге. Именно в тот исторический момент максимальной была геополитическая роль Востока в границах более или менее совпадающих с рубежами региона, выделяемого в данной работе.

С начала 1960-х гг. в связи с разладом в отношениях между Пекином и Москвой второй блок вступил в стадию полураспада, задержанного, впрочем, кризисными явлениями, охватившими «первый мир». В условиях примерного равенства сил двух глобальных держав и возглавляемых ими блоков возросла роль нейтральных, неприсоединившихся стран. Г осударства Азии и Северной Африки образовали ядро «третьего мира», а крупнейшие среди них, прежде всего Индия и Египет, выдвинулись в число его лидеров, став инициаторами создания Движения неприсоединения.

С рубежа 1960 - 1970-х гг. значение Востока как более или менее единого геополитического региона начинает неуклонно снижаться. Этому способствует его внутреннее размежевание, в частности, появление центров экономического преуспевания в лице богатых нефтью стран Аравии, и расширение ареала суверенных незападных государств за счет Африки и Океании. В последней трети ХХ в. усложнилась также политическая структура азиатско-североафри-канского региона за счет увеличения более чем в полтора раза количества государственных образований преимущественно в районе Персидского залива, в Закавказье и в Центральной Азии.

Распад СССР не только «высвободил» новую группу азиатских государств, но и оттенил наметившиеся ранее изменения в геополитическом положении стран Востока. На заключительных этапах холодной войны они находились в зонах «пробы сил» между главными ее участниками. Такими были в 1960 - 1970-х гг. Ближний Восток и Индокитай, а в 1980-е гг. — «дуга нестабильности» на участке от Йемена до Афганистана. По мере ослабления одной из сторон глобальной контронтации увеличивалась геополитическая роль региональных центров силы, целиком принадлежащих ареалу Азии и Северной Африки. К Китаю — первому из самостоятельных азиатских геоигроков — добавилась Индия, а также Иран, Ирак и Саудовская Аравия. В исламском мире с середины 1980-х гг. наметились контуры над-(или мета-) государственного радикального движения, типологически отдаленно напоминающего революционно-коммунистический интернационал.

Появление на Востоке нескольких центров силы и влияния — один из факторов, приведших к ослаблению геополитического значения Большого Восточного региона в качестве единого целого. Вторым фактором явилось уменьшение международной роли России, так как именно она, заниаая сердцевинное положение в материковой Евразии, придает смысл «конструкции»,состоящей из государств, расположенных по периметру ее южных сухопутных рубежей. Наконец, третий фактор состоит в размывании самой оппозиции Запад-Восток, ее наложении на дихотомию Север-Юг, связанную прежде всего с различием в уровнях экономического и социального развития.

Таким образом, итогом эволюции Востока к рубежу нового века можно считать убывание его отдельной геополитической роли, распад на ряд ареалов со странами-лидерами, имеющими свои цели и программы действий. В перспективе следует ожидать, скорее всего, лишь закрепления этих тенденций.

Внутренняя структура региона и его место в мире

Восток можно разбить на ряд субрегионов. Если мысленно двигаться с запада на восток, то первый из них, Северная Африка (Магриб), включает пять государств — Марокко, Алжир, Тунис, Ливию и Египет. Помимо географической смежности их объединяет сходство природно-климатических и экологических условий (аридная и пустынная зона), «нарушает» которые до определенной степени лишь расположенная на востоке субрегиона долина Нила. С исторической точки зрения это ареал распространения арабо-му-сульманской, а позднее османской государственности. Османское господство, довольно формальное на его последнем этапе, потеснил в XIX в. европейский колониализм, который долгое время существовал в симбиозе с властью Порты (Турции) и лишь после Первой мировой войны стал доминирующей внешней силой. Безусловным единством отличается культурно-расовый состав населения, благодаря преобладанию во всех странах субрегиона арабов-мусульман, соседствующих по южной кромке ареала с африканскими, берберскими прежде всего, элементами.

Суммарные данные о состоянии субрегиона Северная Африка в конце ХХ в. (на 1995 - 2000 гг.) показывают, что его отличает относительно небольшая, вдвое меньше, чем среднемировая, плотность населения. Демографические размеры государств региона также вдвое меньше мировых. В субрегионе сосредоточено чуть более 2% мирового населения, а так как среднедушевые доходы (рассчитанные по курсу обмена валют к доллару США) примерно вдвое уступали глобальным, то на него приходилось лишь менее процента общемирового валового национального дохода (ВНД), т. е. суммы курсовых, или номинальных, национальных доходов. Еще меньше был взвешенный по населению показатель (из-за преобладания в общем населении Магриба доли Египта с его наименее высоким доходом). Между тем, средние для субрегиона доходы, подсчитанные по паритету покупательной способности (ППС) валют к доллару США ровно вдвое выше. Суммарный доход Магриба в общемировом доходе при этой системе расчета повышался до полутора процентов. Однако средневзвешенный показатель все же почти вдвое меньше среднемирового и немного уступал среднем (взвешенному по населению) для всего Востока.

Второй субрегион, Юго-Западная Азия, включает 12 государств, расположенных на Аравийском полуострове (юго-западном полуострове Евразии), а также к северу и востоку от него. В Присредизем-номорье находится единственное неарабское государство субрегиона — Израиль, а также Ливан, Сирия и Иордания (статистические сведения об арабской палестинской автономии в большинстве международных изданий отсутствуют). Кроме занимающего Месопотамию Ирака и центральной по территории и местоположению Саудовской Аравии, в ареале насчитывается еще пять небольших государств Залива (Кувейт, Бахрейн, Катар, Объединные Арабские Эмираты и Оман) и более крупный по территории и населению Йемен. Субрегион отличает сходство исторической судьбы, связанной прежде всего с исламом, значительное этнорасовое единство, одинаковость экологических условий, отчасти нарушаемая лишь в районах, примыкающих к Средиземному морю, и в междуречье Тигра и Евфрата. Отличительной чертой малых государств Залива является значительный удельный вес эмигрантов из Южной Азии, Ирана, ряда арабских и африканских стран.

При похожей на Магриб средней плотности, жители субрегиона в большой степени рассредоточены по отдельным государственным образованиям. По доходу на душу населения Юго-Западная Азия, благодаря главным бразом доходам от добычи и экспорта нефти и энергосырьевых продуктов, оказалась одним из самых благополучных субрегионов Востока. По номинальному доходу она совсем немного уступала, а по доходу на основе ППС даже превосходила в конце века Восточную Азию во главе с высокоразвитой Японией. Почти вдвое более высокий, чем среднемировой, уровень дохода (при обеих системах подсчета) обеспечивал создание в субрегионе около 2% всемирного дохода. Вместе с тем развитие составляющих его стран отличается неравномерностью — наряду с высокообеспеченными Израилем, Кувейтом, Катаром и ОАЭ имеются крайне бедные (Йемен) и довольно бедные государства (Сирия, Ливан, Ирак). И если взять взвешенные по населению показатели душевого дохода на 1999 г., то они оказываются лишь на среднемировом уровне, хотя и превышают средние для Востока примерно вдвое.

В третий субрегион — западную Азию — включены Турция, Иран и Афганистан. Эти страны охватывают широкую полосу от проливов, разделяющих Европу и Азию (небольшая часть Турции находится в Европе) до отрогов Гиндукуша и восточной части Иранского нагорья, которые служили границей «исторической Индии». В отличие от только что рассмотренных субрегионов, Западная Азия характеризуется размытостью границ и разобщенностью на страновые сегменты. Турция, Иран и Афганистан сами по себе весьма сложны по историко-географическим и этнокультурным характеристикам. Объединяет их, до определенной степени, помимо географической смежности и известного природно-экологического сходства, переплетенность исторических путей развития, а также принадлежность к мусульманскому миру.

Субрегион оказывается достаточно населенным (самым большим из до сих пор рассмотренных) с весьма близкой к среднемировой плотностью населения. Турция и Иран по агрегатным показателям экономического развития весьма близки друг к другу. Афганистан сильно отстает и принадлежит по показателям национального дохода к самым бедным государствам мира. Доля подрегиона в мировом номинальном ВНД едва превышала в конце столетия процент при доходе на душу населения вдвое меньше среднемирового. Показатели дохода на основе ППС были существенно выше, они лишь на треть уступали среднеглобальным, а удельный вес в мировом доходе (с учетом валютных паритетов) превышал 2%.

Четвертый субрегион включает восемь постсоветских государств закавказья и центральной Азии. Географически они принадлежат срединному в широтном отношении материковому ареалу, а по сравнению с другими подрегионами находятся в северной части Евразии. Надо заметить, что три республики Закавказья, или Южного Кавказа, — Грузия, Армения и Азербайджан — нередко причисляются и сами себя относят (как Турция и Израиль) к Европе, участвуя в работе различных европейских организаций. Да и центральноазиатские государства во многих международных классификациях фигурируют вместе с Европой. Однако с учетом выше обозначенных четырех признаков все они в большей мере принадлежат Азии и Востоку.

Образуемый ими вместе с Центральной Азией подрегион оказывается самым небольшим по числу жителей, но благодаря огромной площади Казахстана территориально вполне сопоставим с другими. Субрегион отличает самая низкая плотность населения (почти втрое ниже мировой, хотя эта плотность — в случае вычета Казахстана — близка к последней: 49 чел. на кв. км по сравнению с 46, по данным на 1999 г.) и малое число жителей в среднем на страну. По номинальному ВНД ареал в конце ХХ века был в числе крайне бедных, но данные о подушевом паритетном доходе свидетельствуют о более высоком уровне жизни и экономического развития. Впрочем, и в этом случае средневзвешенный доход почти в два с половиной раза уступал среднемировым (2500 дол. против 6200) и был почти на треть меньше, чем на всем Востоке (3600 дол. в 1998 г.).

Страны Южной Азии, образующие пятый субрегион, представляют собой во многих отношениях наиболее компактную и однородную систему. Сказывается то, что три его основные государства — Пакистан, Индия, Бангладеш — немногим более полувека назад составляли части единой политической структуры — колониальной Индии. Физико-географическое, природно-климатическое и субстратно-культурное единство нарушается религиозным противостоянием. По субрегиону пролегает едва ли не наиболее ныне значимая в геополитическом плане линия цивилизационного разлома — между индо-буддийским и мусульманским мирами. Индия, как центр субрегиона, единственная граничит со всеми другими составляющими его государственными образованиями, среди которых, помимо вышеназванных, два островных (Шри Ланка и Мальдивы) и два высокогорных (Непал и Бутан).

Южная Азия — один из двух самых населенных подрегионов Востока, где проживает более пятой части мирового населения. Это ареал с самой высокой плотностью (около 300 чел. на кв. км), превосходящей среднемировую в шесть раз и с самым низким на Востоке доходом на душу населения — номинальный доход в конце 1990-х годов составил около 450 долл. против почти 5 тыс. в мире. По объему номинального национального дохода, создаваемого в субрегионе (550 млрд долл.), он находился на уровне Юго-Западной Азии (475 млрд). Это составляло примерно 2% от всемирного ВНД, равного примерно 29 трлн долл. (1998 г.) . Средний доход южноазиатских государств на основе ППС был в 4 раза выше, что отражает более высокую покупательную способность национальных валют на внутреннем рынке по сравнению с внешним. Соответственно более весомым (свыше 5%) являлся и вклад субрегиона в мировой ВНД (2 трлн из 36,6 трлн долл.).

В отличие от «естественного» южноазиатского подрегиона, Восточная Азия в природно-географическом отношении более разнообразна. Но, как и в Южной Азии, тут наблюдается значительное культурно-цивилизационное сходство и есть доминирующий центр — Китай, третья по площади и первая по населению страна мира. Благодаря нему субрегион в два-три раза превосходит территории других ареалов Востока (11,8 млн кв. км по сравнению с 3,1 млн в Западной, 3,7 млн в Юго-Западной Азии, 4,2 млн в Закавказье и Центральной Азии, 4,5 млн в Южной, столько же в Юго-Восточной Азии) Помимо КНР (в его базовые параметры международная статистика включает и Тайвань) в субрегион входят Монголия, два корейских государства и Япония. Если территориально центр рассматриваемого ареала несколько «смещен» на север, то демографически он тяготеет к югу, к тихоокеанскому побережью Евразийского материка (его полуостровной «дуге») и островам. В демографическом плане субрегион — бесспорный лидер не только Востока, но и всего мира. В нем сосредоточена почти четвертая часть жителей земли при плотности (122 чел. на кв. км) в два с половиной раза выше среднемировой.

На крупнейшем архипелаге Восточной Азии расположена Япония — одно из самых богатых и экономически развитых государств мира. Благодаря этому номинальный доход на душу населения в субрегионе был к рубежу ХХ-ХХ! вв. почти вдвое выше среднемирового, а его удельный вес в глобальном продукте приближался к 20%. Подсчеты на основе ППС дают более низкие цифры опять же из-за Японии, валюта которой на внешних рынках имела более высокую покупательную способность, чем на внутреннем. Взвешенные по населению средние показатели при обеих системах подсчета значительно скромнее из-за огромного населения Китая, имеющего весьма низкие показатели душевого дохода. Средневзвешенный душевой доход для Восточной Азии в 1998 г. равнялся по номиналу примерно 4000, а по паритету 5300 долл., т. е. был заметно ниже, чем в мире, но выше, чем в целом на Востоке.

Седьмой субрегион — Юго-Восточная Азия — включает десять государств, расположенных на полуострове Индокитай (с включением в него Мьянмы) и «продолжающих» его островах и архипелагах. В отличие от двух подрегионов, о которых речь шла непосредственно выше, ЮВА не имеет бесспорного центра. Крупнейшее по площади и населению государство — Индонезия. Достаточно внушительны по этим показателям Мьянма (Бирма), Таиланд, Вьетнам и Филиппины. Остальные государства невелики по населению и территории, особенно Сингапур и Бруней.

Плотность населения в подрегионе (112 человек на кв. км) близка к восточноазиатской и более чем вдвое выше мировой. Средние доходы на душу населения (5300 долл.) и доход, рассчитанный на основе ППС (7000 долл.) превышали в конце века глобальные и общевосточные показатели, а средневзвешенные (1130 и 3250 долл. соответственно) заметно уступали им. Столь внушительная разница объясняется концентрацией основной массы населения в относительно бедных (Индонезия, Вьетнам) и крайне бедных государствах (Лаос, Камбоджа, Мьянма). В ЮВА создавалось лишь около 2% мирового номинального ВНД, но удельный вес дохода на основе ППС был существенно выше (4,5%).

Если брать Восток в целом, то на него, по данным на конец ХХ в., приходится 62% населения земного шара, т. е. примерно жителей планеты. При этом его площадь составляет лишь 28% земной суши, а плотность в среднем в два с небольшим раза выше мировой. Восток отличается относительно небольшим числом государственных образований (всего четверть, из примерно 200 ровно 50) при том, что их средние размеры по населению более чем в два с половиной раза крупнее (74 млн чел. против 28 млн). Вклад стран Азии и Северной Африки в номинальный мировой ВНД (7,5 трлн. долл.) был равен четверти, а в глобальный доход с учетом паритета покупательной способности (13,1 трлн долл.) — больше V3. Средние показатели как номинального дохода на душу населения, так и рассчитанного на основе ППС у стран Востока не дотягивали до мировых.

Таковы некоторые общие, главным образом экономические, итоги, достигнутые странами Востока к рубежу ХХI в. и их положение на общемировом фоне. Ниже мы детальнее рассмотрим результаты политической, экономической, социальной и культурной эволюции указанных государств, которых они добились главным образом за вторую половину прошедшего столетия.

Достижения политического развития

После окончания Второй мировой войны на Востоке существовало лишь одиннадцать государственных образований с формальным правом самостоятельного решения основных вопросов внутренней и внешней политики. К ним относились королевство Египет, королевство Ирак, Саудовское королевство, имамат Йемен, Турецкая республика, Иранская монархия, Афганское королевство, королевство Непал, Монгольская республика, Китайская Республика и королевство Таиланд (Сиам).

Ни одно из названных государств не обладало возможностями для проведения вполне независимого внешнего курса, свободного от решающего влияния какой-то одной внешней силы. Отсутствие выбора — суть несвободы, сочетавшейся в данном случае с невысоким уровнем политического самосознания массовых и элитарных слоев. Эволюция в последующую эпоху происходила по трем главным линиям: борьба за достижение и укрепление национального суверенитета, за расширение прав населения в руководстве государством и за усиление влияния на принятие решений международного характера.

К концу ХХ в. общее число суверенных государств в выделенном нами регионе увеличилось с 11 до 50. Большая часть из вновь образованных государств (17) на момент окончания Второй мировой войны были английскими колониями. Кроме того, Ливия находилась в сфере двойной ответственности Великобритании и Франции. Наиболее «английскими» по политическому происхождению (т. е. «выросшими» из британской системы управления) были субрегионы Юго-Западной (семь государств), Южной (шесть) и Юго-Восточной Азии (четыре). «Выходцами» из французской зоны прямого и косвенного господства нужно считать восемь образований, главным образом в Северной Африке (три, а с Ливией четыре государства), Юго-Западной (два) и Юго-Восточной Азии (три). Советскими по происхождению безусловно являются восемь государств Закавказья и Центральной Азии. Кроме того, в зоне послевоенного контроля СССР образовалась КНДР. Из ареала политического господства США «вышли» три государства: Филиппины, единственное их старое колониальное владение, а также Республика Корея и Япония. Наконец, Индонезия, еще одно из освободившихся от внешнего подчинения государств, входила в состав заморских территорий Голландии.

Первая европейская колониальная держава на Востоке Португалия, сохранив свои владения дольше, чем многие другие метрополии, не «породила» ни одного государственного образования в рассматриваемом нами ареале. Крупные колонии вплоть до поражения во Второй мировой войне имела Япония, но непосредственно от нее эстафету государственности не несет какое-либо государство — ни обе Кореи, ни Тайвань (не признанный международным сообществом в качестве суверенного), ни временно оккупированные ею в 1940 - 1945 гг. некоторые страны ЮВА. Германия потеряла немногие свои колониальные позиции еще после Первой мировой войны, а Испания — и того раньше. Италия уступила контроль над Ливией после падения режима Муссолини в 1943 г.

На втором, вслед за суверенизацией, направлении политического развития, а именно демократизации, страны Востока также добились к рубежу веков немалых результатов. На последнюю четверть ХХ в. пришлась, по С. Хантингтону, «третья демократическая волна». Преобладание в мире демократической тенденции над автократической отразилось на эволюции практически всех стран Востока. При этом нужно иметь в виду два обстоятельства: неравномерность в развитии процессов демократизации и в целом более позднее, запоздалое наступление демократической волны, проявления которой начали сказываться главным образом с конца 1980-х гг.

Если брать символическую власть, то к числу монархий в регионе в конце ХХ века можно причислить 14 государственных образований. Из них четыре являются абсолютными монархиями, и все они находятся на Арабском Востоке (крупнейшая — Саудовская Аравия). Среди десяти конституционных монархий выделяется Япония, страна с устоявшимися традициями и развитыми институтами парламентской демократии. Достаточно глубокие парламентские традиции имеет также королевство Таиланд. В остальных монархиях (иногда весьма своеобразных, таких как Федерация Малайзия, где король избирается на пять лет из числа наследственных правителей султанатов) к концу века ускорилось утверждение демократических институтов при сохранении сильных авторитарных тенденций.

Авторитарные режимы разного типа господствовали в семи го-су-дарствах. Политический режим Ливии и Ирака нужно, очевидно, считать популистским, Мьянмы — военным, Туркмении — попу-листско-постсоциалистическим, КНР и Вьетнама — социалистическим с элементами плебисцитарной демократии, а КНДР — тоталитарно-социалистическим. Если исключить Афганистан, который в конце века был расколот на враждующие лагеря, то в остальных 30 странах преобладали демократические порядки. Но в значительной части из них они сочетались с авторитарными чертами популистского (Сирия), теократического (Иран), постсоциалистического (государства Центральной Азии) и военного типа (Пакистан). Впрочем, и в большинстве из оставшихся 23 государств не прекратилась борьба между демократическими и авторитарными тенденциями. К числу более или менее устоявшихся демократий можно отнести лишь меньшинство, состоящее из Индии, Японии, Турции, отчасти Египта и ряда средних и небольших государств.

Несмотря на сохраняющиеся и в демократических странах Востока элементы авторитаризма, еще раз подчеркнем успехи, достигнутые в целом на всех направлениях, характеризующих демократию как определенный режим власти. К их числу, согласно известным критериям, относятся выборность должностных лиц (включая самых высоких); свободные, честные и часто проводимые выборы; свобода выражения мнений; альтернативные источники информации; автономия ассоциаций; всеобщие гражданские (политические) права.

Третью линию политического развития, рост влияния стран региона в международных делах, охарактеризовать и трудно, и легко. С одной стороны, Восток, бесспорно, стал играть существенно большую роль в мировой политике к концу века по сравнению с его серединой. Мало того что увеличилось число самостоятельных участников международно-политического процесса, возросли к тому же сила и влияние наиболее крупных государств региона, добившихся весьма больших или достаточно заметных успехов в экономике, военно-технической и культурной сферах. С другой стороны, конфигурация сил на мировой арене не претерпела существенных перемен. В экономико-политической области в конце ХХ в. по-прежнему господствовали государства Запада, к которым присоединилась пока лишь одна восточная страна — Япония. Символомизируют это лидерства ежегодные встречи руководителей семи экономически наиболее развитых стран. В конце 1990-х гг. их формат расширили за счет России.

В стратегическом (военно-политическом) отношении и на рубеже двух веков и тысячелетий в мире доминировали державы Запада, прежде всего США и их ближайшие союзники по НАТО, такие как Великобритания, Франция, Германия. Российская Федерация оставалась сильной в военном отношений державой, крупнейшей после США в ракетно-ядерной и космической областях. Хотя Китай имел самые крупные в мире вооруженные силы (2,6 млн чел. по данным на 1997 г.), их техническая оснащенность значительно уступала оснащенности сил западных государств и России. То же самое в еще большой степени характерно для достаточно многочисленных вооруженных сил Индии (1,3 млн) и других стран Востока.

Китай был первой и долгое время единственной ядерной державой Востока. В 1998 г. Индия, а вслед за ней Пакистан произвели подземные испытания ядерного оружия и де-факто вступили в ядерный клуб. К нему давно причисляют и Израиль, который воздерживается от испытаний имеющихся у него, по мнению экспертов, ядерных боезарядов. Все это, а также успехи в ракетной области, хотя и свидетельствуют о существенном прорыве, достигнутом ведущими азиатскими государствами в военно-технической сфере, не изменяет их в целом второстепенного статуса в стратегической области.

Решающее слово оставалось за Западом и в сфере глобальной ин-формационно-технической политики и в плане контроля за основными потоками мирокультурной, особенно научно-инновационной деятельности.

Несмотря на последние обстоятельства, прогресс в плане повышения роли Востока в глобальных делах был несомненен. Об этом свидетельствуют и привлекающие к себе время от времени повышенное внимание рассуждения о происходящем перемещении центра тяжести мировой политики в Азию и неизбежном ускорении такого процесса в XXI в.

Вместе с тем, далеко не все страны Востока оказывают существенное влияние на решение международных вопросов, а те, в свою очередь, имеют разное значение с точки зрения политического развития государств. Все это, впрочем, характерно для любой их группы и связано с целым набором обстоятельств (постоянных и меняющихся). Одними из главных являются демо-географические и военно-экономические размеры страны, от которых во многом зависят ее притязания и интересы. Другим фактором нужно считать втянутость в споры с соседями и региональные (межгосударственные) конфликты. Еще одно обстоятельство — исторически сложившиеся представления о миссии государства-нации, ее взаимосвязи с культурно-идеологическими процессами в мире и (или) в его крупных регионах.

Исходя из этих общих критериев государства Востока на рубеже веков распадались на несколько групп (кластеров). В первую входили Индия, Китай и Япония. Это страны, проводящие внешнюю политику глобального типа, принимающие участие в решении основной части проблем международных (межгосударственных) отношений и мировой политики. Они отличаются максимальной диверсификацией внешних связей, т. е. имеют политико-дипломатические отношения по существу со всеми государствами планеты и принимают участие в работе ведущих межгосударственных организаций, как всемирных (ООН, МВФ, ВБ, ВТО и т. д.), так и макро-(-кросс-) региональных (АТЭК, форума АСЕАН и т. д.).

Вторую группу составляли 13 государств, втянутых в решение крупных глобально-региональных конфликтов и проблем. В их число входили и сами узловые, конфликтно-проблемные страны — Израиль, Ирак, Афганистан и КНДР. Остальные 9 государств этой группы были тесно взаимосвязаны (соседствовуют) с первыми четырьмя или же по культурно-идеологическим причинам (Саудовская Аравия) участвуют в решении связанных с ними проблем вместе с глобальными державами (к последним наряду с отмеченными выше относятся США, ведущие страны Европы и Россия). Для всех стран Востока второй группы характерны значительная диверсификация внешних связей в сочетании с их избирательностью (политико-идеологической).

На третьем, регионально-локальном уровне строили свою внешнюю политику 16 средних по населению и небольших стран региона, не являющихся субъектами (игроками) в глобально-региональных делах. Некоторые их них могли быть, однако, связаны с конфликтами, которые затрагивают одну из глобальных держав (как, например, Грузия была связана с Россией из-за Чечни), или находиться в конфликте друг с другом (Армения и Азербайджан). В силу этого они оказываются втянутыми в глобальные процессы или (что взаимосвязано) втягивают глобальные державы в решение своих проблем. Существенна для них диверсифицированность внешнеполитических связей, свидетельствующая об определенной зрелости, продвинутости политического развития.

К четвертой категории принадлежали оставшиеся 18 государств, главным образом небольших по совокупности демографических и военно-экономических признаков. Среди них — вышедшие к рубежу веков из полосы острых и затяжных кризисов Йемен и Камбоджа, а также такая довольно значительная по населению и ряду других параметров страна, как Филиппины. Эти государства характеризовала направленность внешнеполитических связей преимущественно на одного или двух глобальных и/или глобально-региональных игроков и несвязанность в конце прошлого века с крупными и острыми межгосударственными проблемами и конфликтами.

В целом же можно отметить, что степень диверсифицированно-сти внешнеполитических связей стран Востока за вторую половину XX столетия многократно возросла. На первых порах они поддерживали контакты преимущественно с какой-либо из европейских метрополий или державой-победительницей в мировой войне. В годы холодной войны большинство государств ограничивало свои политически значимые связи с одной из двух систем биполярного мира, но по мере ее затухания Китай и Индия превратились в самостоятельные центры силы и влияния, а Япония обрела субъектность в качестве передовой и крупнейшей экономической державы. В постбиполярном мире наблюдается дальнейшее расширение спектра отношений, установленных азиатско-североафриканскими государствами с внешними контрагентами.

Главные итоги экономической эволюции

К рубежу веков экономика стран Востока претерпела существенные изменения по сравнению с положением в середине прошлого столетия. Тогда почти повсеместно они характеризовались преобладанием аграрного сектора. Промышленность в отдельных странах (Иран, Ирак, Саудовская Аравия) была представлена такими по существу «первичными» отраслями, как нефтедобыча, а в сфере услуг («третичный» сектор) доминировала мелкая частная торговля. Спрос на произведенный в национальных рамках продукт определялся преимущественно потребностями личных и небольших частных хозяйств, в то время как норма сбережений, а с ней и темпы роста, оставались весьма низкими. Общий невысокий уровень производства лишь очень редко (портовые и островные государства) позволял иметь значительный экспортный коэффициент (отношение экспорта к ВВП).

К концу прошлого века сельское хозяйство потеряло значение преобладающей сферы в большинстве стран и регионов Востока. На нее в среднем приходилась пятая часть произведенного в Азии и Северной Африке продукта (добавленной стоимости). Причем только в трех субрегионах (Закавказье и Центральная Азия, Южная Азия и ЮгоВосточная Азия) в аграрном секторе производилось свыше 20% ВНП, а если брать не средние, а средневзвешенные (с учетом распределения населения) показатели, то это характерно лишь для первых двух субрегионов.

На индустриальные сектора, в которые включаются все отрасли промышленности, строительство и инфраструктура (электро-, водо-и га-зоснабжение), в целом по Востоку приходилось 34% ВВП, из них 19 — на обрабатывающую промышленность. Наиболее высокими эти показатели на рубеже веков были у Юго-Западной и Восточной Азии. А так как оба субрегиона относились к числу наиболее богатых для Востока, то это свидетельствовало о том, что «импульсы» от вторичных видов деятельности еще не «передались» там третичному сектору (торговля и услуги). Особенно явно такая тенденция видна при взгляде на средневзвешенные показатели для Восточной Азии, в наибольшей степени отражающие особенности экономической структуры КНР.

При сравнении с аналогичными данными по развитым странам Запада бросается в глаза все еще весьма значительный на Востоке удельный вес сельского хозяйства. В структуре экономик шести государств (США, Канады, Англии, Франции, Германии и Италии) последняя занимала (по данным на 1998 г.) всего 2%. На индустрию в составе ВВП «шестерки» приходилось 34%, в т. ч. на обрабатывающую промышленность — 23, а на третичную сферу — 64%. Из последней цифры следует, что на Западе доход в торговле, финансах и других обслуживающих секторах давал до ²/₃ годового национального дохода, а на Востоке — менее половины. Иначе говоря, хотя за вторую половину ХХ в. имели место очевидные изменения в структуре ВВП стран Азии и Северной Африки, но она продолжала заметно отличаться от таковой в западных государствах.

Имеются отличия между странами Востока и Запада и по структуре спроса, или использования ВВП. Так, доля личного потребления в странах Азии и Северной Африки была несколько выше, чем в западных странах (68 против 62%), а государственных расходов — ниже (14 против 19%) Если же взять взвешенные по населению индикаторы, то разница в последнем случае окажется еще больше — 11 и 19%, свидетельствуя о меньших на Востоке конца ХХ в. относительных масштабах перераспределения доходов через государственные каналы. Вместе с тем, доля сбережений в Азии и Северной Африки в конце века оказалась такой же, как и на Западе, — 19%, а по средневзвешенному показателю — даже существенно выше — 28%. Особенно велик тут вклад Восточной Азии, главным образом Китая, и ЮВА.

Эта закономерность (опережающе расширенный, сберегающий, тип использования создаваемого на Востоке продукта) оставалась, судя по всему, характерной для всего последнего десятилетия ХХ в. Соответственно, темпы роста восточных экономик за 1990 - 1998 гг. составляли 5,2% в год, а средневзвешенные показатели из-за вклада наиболее крупных по населению стран (Китая и Индии) — 7,1%. Между тем как в шести развитых западных экономиках он равнялся в среднем 1,8%, при том что средневзвешенный показатель (за счет США) был несколько выше (2,2%).

Наименее представительным для Востока был субрегион, образуемый новыми государствами Закавказья и Центральной Азии.

Это было результатом преодоленного впоследствии глубокого кризиса, охватившего практически все постсоветское пространство. Экономики этих стран, по данным 1999 г., отличались самым высоким удельным весом сельского хозяйства и наиболее низким — сферы услуг. Средняя доля внутренних сбережений там не достигала 10%, а в Грузии и Армении сохранялись ее отрицательные значения, которые были особенно велики в предшествующем 1998 году (в последней — минус 26%). По сравнению с Закавказьем почти все экономические показатели центральноазиатских государств были лучше. Однако за 1990 - 1999 гг. в среднем по всем странам субрегиона наблюдался не рост, а небольшое сокращение валового национального продукта.

Что касается других подрегионов, то наиболее скромными темпами росла экономика Северной Африки (3%), среднегодовые приросты в 4 - 5% характеризовали расширение ВНП в Юго-Западной, Западной, Южной и Восточной Азии. Самым быстрым (почти 7%) был средний рост в Юго-Восточной Азии, но средневзвешенный параметр был здесь ниже, чем Восточной Азии, где он достиг рекордного уровня в 10%, благодаря мощному рывку Китая. Ненамного меньше, чем в ЮВА, были и темпы средневзвешенного прироста в Южной Азии, в которой почти 6-процентный прогресс обеспечила Индия. При этом в отличие от Восточной Азии (т. е. Китая), быстрый экономический рост в Южной Азии (Индии) наблюдался при высоком удельном весе частного потребления и довольно низкой доле внутренних сбережений.

Страны Востока в конце ХХ в. отличал также достаточно высокий экспортный коэффициент. Он составлял примерно одну треть их ВВП. Этот индекс был особенно значителен для «морских» государств Юго-Восточной и Восточной Азии, а также для нефтедобывающих стран Юго-Западной Азии.

Интересно, что экспортный коэффициент (взвешенный) для государств мира с высоким подушевым доходом находился на более низком уровне (24%), а для «шестерки» наиболее развитых стран равнялся 27% Средневзвешенный индикатор для последней группы государств (21%) практически полностью совпадал с таковым для всей группы государств Азии и Северной Африки.

Результаты в социальной области

В середине ХХ в. абсолютное большинство жителей Азии и Северной Африки проживало в деревнях, в условиях традиционного сельского быта. С этих позиций данные о ситуации в конце века выявляют существенные изменения. Перемены касаются не только места проживания (в сельской или городской местности), но и бытовых условий жизни, которые непосредственно влияют на распространенность многих болезней и продолжительность жизни. Такие базовые факторы здравоохранения, как современные средства санитарии (канализации) и наличие обеззараженной (чистой и безопасной) воды были едва доступны для большинства жителей стран Востока (особенно некоторых его субрегионов) в середине ХХ в., и потому так впечатляют перемены, произошедшие за вторую его половину.

Характерные сдвиги наблюдались и в составе самодеятельного населения стран Востока. Если в годы после окончания Второй мировой войны лишь незначительная часть женщин выходила на рынок труда, участвуя в производительной деятельности за пределами дома, то к концу века они стали составлять весьма существенную долю дееспособного населения. С этим, по всей видимости, в немалой степени связано снижение рождаемости и сокращение темпов роста населения.

В государствах рассматриваемого региона в среднем более половины населения к концу века проживало в городах (в соответствии с национальными критериями). Но с учетом общего числа жителей, т. е. согласно средневзвешенному показателю, в сельской местности по-прежнему сосредоточивалось большинство, более 3/5. При этом доля горожан уменьшалась в направлении с запада на восток. Они преобладали в Северной Африке, Юго-Западной и Западной Азии как в среднем по странам, так и в общем числе жителей. Промежуточное положение между западными и восточными субрегионами занимали страны Закавказья и Центральной Азии с равным количеством городского и сельского населения. В Восточной и Юго-Восточной Азии численность горожан в общей массе населения была заметно меньше — от V3 до ²/₅ (в Китае — 32%) Но в первом из них, за счет высокой урбанизированности Японии (79%) и обоих корейских государств горожане в среднем составляли свыше ²/₃. Наиболее сельским подрегионом являлась Южная Азия, где к горожанам в среднем причислялась только четверть жителей, а средневзвешенный показатель равнялся примерно 30% (в Индии — 28%).

Удельный вес женщин в рабочей силе к концу XX столетия в странах Азии и Северной Африки вырос до почти 40%. В западных субрегионах Востока этот индикатор был меньше, чем в восточных, но и там он не опускался ниже 25%. Наиболее интенсивный рост занятости женщин в западных, мусульманских ареалах наблюдался в последнюю четверть века, так как там еще в 1970-х гг. их экономическая активность была крайне низкой: 5 - 15%. Увеличение доли занятых женщин отразилось на их удельном весе в рабочей силе. В Саудовской Аравии, например, он в 1980 г. равнялся всего 8%, а к 1999 г. вырос до 16%, соответствующие показатели для Кувейта — 13 и 31%, Иордании — 15 и 24%, а Ирана — 20 и 27%. В целом в странах Западной, Юго-Западной Азии и Северной Африки он увеличился с 24 до 27%, оставшись на уровне немного меньшем, чем в Южной Азии (33%), и заметно более низком по сравнению с Восточной и Юго-Восточной Азией (44%).

Такой крайне важный для демографического роста показатель как суммарная рождаемость снизилась в странах Востока к рубежу веков до 3,0. Это означает, что среднестатистически на женщину детородного возраста (15 - 49 лет) приходится три рождения (еще 20 - 30 лет назад их число равнялось пяти-шести). Понизившаяся рождаемость обеспечивает расширенное воспроизводство поколений, но достаточно умеренными темпами. Коэффициент суммарной рождаемости по субрегионам колеблется от 2,0 в Восточой Азии до 4,1 в Юго-Западной Азии (соответствующие средневзвешенные показатели — 2,3 и 4,9).

Рождаемость в современную эпоху варьирования коэффициента смертности в относительно узких пределах служит главным диффе-рен-цирующим демографическим фактором. В западных субрегионах Востока она в целом заметно выше, чем в восточных. Будучи относительно небольшим для северного, Закавказско-Центрально-азиатского подрегиона, этот параметр еще весьма значителен в южном (южноазиатском) ареале.

Между данными о доле женщин в самодеятельном населении и количестве у них детей наблюдается заметная корреляция, объясняющая в качестве конечной (или непосредственной) причины значительную часть различий в рождаемости. Положение женщин в обществе и сопутствующие этому обстоятельства социокультурного свойства в немалой степени определяли также разницу между темпами роста населения в западных и восточных субрегионах Азии и Северной Африки.

Следует при этом отметить, что во второй половине ХХ в. почти во всех странах и субрегионах Востока наблюдалось снижение коэффициентов суммарной рождаемости (фертильности) и темпов прироста населения. Весьма заметными эти тенденции стали в последней четверти века, особенно в его последнее десятилетие. Те же тренды характеризовали демографическое развитие мира в целом, которое на две трети и определяла ситуация на Востоке. Так, по сравнению с 1970 - 1975 гг. коэффициент фертильности в мире уменьшился с 4,5 до 2,7, а среднегодовые темпы прироста населения упали с 2% в 1970 г. до 1,25% в 2000 г.

Из данных по странам Востока следует, что для региона в целом средневзвешенный показатель прироста на середину 2000 г. равнялся 1,4%, т. е. был несколько выше среднемирового. При этом он варьировался в широких пределах — от 2,7% в Юго-Западной Азии до 0,9% в Восточной Азии (в Китае этот показатель составлял 0,94, а в Японии — 0,18%). Без последнего субрегиона средневзвешенный индикатор равнялся 1,6%. В странах Северной Африки и Южной Азии прирост составил соответственно 1,8 и 1,7% (в Индии — 1,6%), в Юго-Восточной Азии — 1,6, а в Западной Азии и Закавказко-Цен-тральноазиатском подрегионе — 1,3%.

Весьма значительно за последние десятилетия ХХ в. сократились масштабы такого явления, как младенческая (в возрасте до 1 года) смертность. Для Востока в целом характеризующий его показатель равнялся в 1997 г. 50 на 1000 благополучных (живых) рождений, между тем как в 1980 г. он был в 1,5 раза выше. В Турции, например, имело место его снижение с 109 до 40, в Иране — с 87 до 32, а в странах Южной Азии с 119 до 77 на 1000 рождений. В последнем субрегионе он и на рубеже веков оставался самым высоким, а рекордно низким он был в Восточной Азии, несмотря на то, что оба подрегиона, и демографически доминирующие в них Индия и Китай, относились к самым сельским (тут, возможно, следует напомнить, что используемые статистические данные относятся к категории официальных, т. е. предоставляются правительствами соответствующих стран).

Средняя продолжительность жизни (взят показатель, рассчитанный для мужского населения, как более вариабельный) оказалась в конце века по существу во всех странах и субрегионах Востока весьма высокой. В целом по региону продолжительность жизни

(более строго, ожидаемая вероятность дожития при рождении) достигла у мужчин 66 лет. За этот рубеж она перешла в Восточной Азии, Юго-Западной Азии и в Северной Африке. Ни в одном подре-гионе она не опускалась ниже отметки в 60 лет.

Стоит отметить, что рост средней продолжительности жизни происходил в большинстве субрегионов весьма быстрыми темпами в последние десятилетия прошедшего века. Так, еще в 1975 - 1980 гг. вероятность дожития в Саудовской Аравии равнялась всего 46 годам, в Иордании и Ираке — 54, в Турции — 55, в странах Южной Азии — 51, причем в Бангладеш только 42 годам. Такая же ситуация характерна и для стран Юго-Восточной Азии: в Лаосе она была 40 лет, в Индонезии — 46, во Вьтнаме — 48, в Индонезии — 50, в Таиланде — 55 лет. Лишь в Восточной Азии продолжительность жизни и в конце 1970-х гг. была выше: в Китае — 62 года, а в Японии уже в 1950 г. она достигла 58 лет. По неполным сведениям, относящимся к середине века, жизнь в странах Востока продолжалась в среднем примерно 40 лет. Так что прогресс, достигнутый за истекшие полстолетия, совершенно очевиден и весьма значителен.

На этом фоне неудивительно, что быстро улучшался, особенно в 1980 - 1990-е гг., такой индикатор здоровья и качества жизни, как процент населения, имеющего доступ к источникам обеззараженной воды. За 1982 - 1995 гг. во многих странах он увеличился почти вдвое: в Иране — с 50 до 90, в Индии — с 54 до 85, в Индонезии — с 39 до 65%. К концу века использовать чистую и безопасную воду могли ⁴/₅ жителей государств Востока.

При всех успехах на цели здравоохранения в 1990 - 1997 гг. государства Азии и Северной Африки выделяли относительно небольшие средства, составлявшие в среднем 2,2% их ВВП (сред-невзвещенный показатель — меньше 2%) Особенно невелико соотношение этих расходов к внутреннему продукту было в Южной и Юго-Восточной Азии.

По сравнению со странами Востока государства с высоким доходом расходовали на здравоохранение в 3 раза большую долю внутреннего продукта — 6%, а «шестерка» наиболее крупных и развитых стран Запада — даже 6,6%. Последние находились впереди и по таким показателям, как средняя продолжительность жизни мужчин — 77 лет (средневзвешенный показатель — 81 год) и по показателю детской смертности (в девять раз ниже). Коэффициент суммарной рождаемости в странах с высоким доходом и в государствах «западной шестерки» равнялся по данным на конец XX в. 1,7, т. е. она была примерно вдвое ниже, чем в Азии и Северной Африке. По доле женщин в составе рабочей силы Восток не слишком отличался от Запада: 37 - 38 против 43 - 44%, а вот по удельному весу горожан разница была заметнее — в странах «шестерки» к городскому относилось ⁴/- (79%) жителей (против половины в странах Востока в среднем и /₅ по средневзвешенному индикатору). Вместе с тем, все большая часть городского населения мира принадлежит Востоку. К концу века она достигла почти половины (48,3%, или 1340 млн из 2773 млн человек).

Несмотря на то, что разница между Востоком и Западом в социальном развитии безусловно сохранилась, к концу века, как представляется, произошло «подтягивание» первого ко второму. Создается впечатление, что темпы догоняющей Запад эволюции стран Востока заметно ускорились в последней четверти века, особенно ближе к его окончанию.

Это не отменяет, конечно, того факта, что страны Азии и Северной Африки в целом и в среднем остаются менее богатыми, а также того, что весьма значительная часть их населения и на рубеже веков проживала ниже черты бедности, а широкий слой людей обитал в условиях глубокой нищеты. Так, по расчетам исследовательской группы Всемирного банка, ниже международной линии нищеты, определяемой в 1 долл. в день на основе ППС, проживало в Индии в 1997 г. 44% населения, в Пакистане в 1996 г. — 36%, в Бангладеш тогда же — 29%, в Китае в 1998 г. — 19%.

Вместе с тем в большинстве государств, по которым есть сопоставимые данные (а к таковым, заметим, относятся некоторые крупные страны из самых неблагополучных субрегионов) за последние десятилетия наблюдались определенные позитивные сдвиги. В Индии, определяющей «погоду» в Южной Азии, доля бедного населения, согласно оценкам, уменьшилась с 52% в 1973/74 г. до 30 в 1987/88 г., в Бангладеш за примерно тот же период — с 73 до 47%, а на Филиппинах за 1971 - 1991 гг. — с 52 до 45%.

При всей разноречивости и далеко не полной сопоставимости оценок бедности по странам (и даже в рамках одной страны вследствие изменения методов подсчета) выявляется общая тенденция, получившая развитие в 1990-х гг. По вполне сопоставимым данным, в Индии доля населения за национальной чертой бедности упала с 41% в 1992 г. до 35 в 1994 г., в Бангладеш — с 43% в 1991/92 г. до 36 в 1995/96 г., в Камбодже — с 39% в 1993/94 г. до 36 в 1997 г., в Иордании с 15% в 1991 г. до 12 в 1997 г., в Китае — с 6% в 1996 г. до 4,6%. в 1998 г. Вместе с тем в некоторых странах она, наоборот повысилась: в Индонезии — с 16% в 1996 г. до 27 в 1999 г., в Марокко — с 13% в 1990/91 г. до 19 в 1998/99 г.

Уровень бедности по странам различных субрегионов, как видим, колеблется в широких пределах, объясняемых отчасти особенностями национальных (государственных) подходов. В странах западных субрегионов Востока он, как правило, не превышал 20%, а вот в северном подрегионе достигал (в кризисный для него период) величин, сопоставимых с южноазиатскими: в Казахстане — 34,6% (1996), в Киргизии — 40% (1993).

Социокультурная и научно-техническая эволюция

К моменту окончания Второй мировой войны уровень грамотности, общего образования и науки, а также технической оснащенности экономики, в том числе семейных хозяйств и частного быта, был весьма незначительным почти на всем Востоке. Исключение составляла Япония, однако она лежала в развалинах после разрушительных авиационных налетов и взрывов атомных бомб. В последующие десятилетия Азию и Северную Африку постепенно, но с нарастающей скоростью охватили процессы общественно-культурного и научно-технического реформирования.

Ниже мы рассмотрим некоторые итоги, которых добились страны и субрегионы Востока к концу ХХ в. и начнем с характеристики расходной части государственных бюджетов на цели образования, а также обороны, учитывая, что часть военных расходов связана с научно-технической областью и подготовкой высокообразованных кадров.

Что касается просвещения, то в целом по Востоку они равнялись 3% от ВНД, по данным за 1996 г. При этом наибольшими они были в государствах Юго-Западной Азии, Северной Африки и Закавказ-ско-Центральноазиатского подрегиона (свыше 5%). Доля этих расходов в Южной и Западной Азии оказалась близка к средней для региона, а в Восточной и Юго-Восточной Азии — несколько меньше (взвешенные по населению значения соответственно 2,5 и 2,2%).

Интересно, что средний показатель расходов на эти цели в группе государств с высоким доходом равнялся 5,4%. В нее, впрочем, входит и Япония, и некоторые нефтеэкспортирующие государства Юго-Западной Азии. Однако отставание в этом отношении большинства стран Востока очевидно.

На военные цели государства региона тратили в 1995 г. 3,6% ВНД, причем относительно небольшие государства в среднем тратили больше, так как средневзвешенный показатель равнялся 2,7%. Высоким уровнем (почти 10%) выделялся субрегион Юго-Западной Азии, а повышенным — Северная Африка (около 5%) В других под-регионах показатель военных расходов находился на среднем и примерно одинаковом уровне, но внутри них наблюдались отклонения — в Южной Азии повышенная доля расходов отличала Пакистан, а в Западной Азии — Турцию.

Свидетельством технического прогресса как экономики, так и бытовой сферы является количество потребляемой электроэнергии. В соответствии с этим показателем в расчете на душу населения наиболее продвинулся восточноазиатский ареал, но главным образом благодаря Японии (свыше 7 тыс. кВт/ч согласно сведениям на 1995 г.). Из-за огромного населения Китая средневзвешенный индикатор для Восточной Азии оказался лишь немного больше, чем в целом по Востоку. По этому параметру вперед вышла Юго-Западная Азия, почти вдвое выше среднего он в субрегионе Закавказья и Центральной Азии (прежде всего благодаря Казахстану). Наиболее низкие средние показатели отличали Южную Азию (200 - 300 кВт/ч.), Северную Африку, а также Юго-Восточную Азию. По сравнению с развитыми, высокодоходными странами регион Азии и Северной Африки имел в 10 раз меньший средневзвешенный показатель — 865 против 8121 кВт/ч. Уступал он более чем вдвое и среднемировому индикатору — 2027 кВт/ч. Таким образом, научно-технический прогресс, неплохим индикатором которого является потребление электроэнергии, хотя, безусловно, и охватил в определенной мере страны Востока, но далеко еще не преобразовал всю ее экономику, быт и сферу информации.

Отставание в последней, хотя и несколько менее выраженное, чем в подушевом электропотреблении, видно из приводимых в международных статистических изданиях данных о количестве радиоприемников и телевизоров в расчете на душу населения. Радиоприемников в странах Востока, по данным 1996 г., было примерно в 6 раз меньше, чем в развитом мире, и менее чем вдвое по сравнению с миром в целом (182 против соответственно 1300 и 380 на 1000 чел.). Еще меньше разница в относительном числе телевизоров — 188 на 1000 жителей в Азии и Северной Африке, 664 — в наиболее богатом ареале и 280 — в общемировом масштабе.

При этом существенно отстает от средних для Востока показателей лишь один субрегион — Южная Азия. Ниже среднего они также для Юго-Восточной Азии и Северной Африки, а выше среднего для Закавказья и Центральной Азии, Юго-Западной и Восточной Азии (для последней даже с учетом величины китайского населения).

Новейшим показателем распространенности современных средств источников информации и уровня интернационализации информационных потоков служит доступ к мировой электронной «паутине», к сети Интернет. Два специальных обследования доменов (активных пользователей) этой сети показали, что между январем 1999 и январем 2000 г. их число в расчете на 10 тыс. жителей увеличилось на 60% (120 против 75). Для стран с наиболее высоким доходом этот показатель возрос с 470 до 777 (на 65%). В целом на Востоке соответствующий параметр в 2000 г. равнялся всего 10, а рост за год составил 59%. Отставание особенно очевидно в странах Северной Африки и Южной Азии. Несколько меньше оно в Восточной Азии, где высокий показатель Японии (208) не может компенсировать низкий Китая (0,57; последний, правда, вырос за год в 4 раза). Довольно широко распространен Интернет в отдельных странах Юго-Восточной Азии, в Малайзии и особенно в Сингапуре (452), а также Юго-Западной и Западной Азии (Кувейт, Турция, Ливан). Как Япония и Сингапур на востоке региона, Израиль занимает исключительное с точки зрения использования интернетовской сети положение на его западе (225).

Касаясь культурного развития, нельзя, конечно, обойти вопрос о грамотности и неграмотности населения. В начале рассматриваемого периода, т. е. в середине XX в., большинство жителей Азии и Северной Африки было неграмотным, не умело ни читать, ни писать. Даже в Индии, где колониальные власти предпринимали определенные усилия для расширения прослойки грамотного и образованного населения, неграмотным оставалось абсолютное большинство. Согласно первой после достижения независимости переписи 1951 г. неграмотными были 76% мужчин и 92% женщин.

Спустя полвека (по данным 1997 г.) ситуация заметно изменилась, хотя неграмотность не исчезла и остается уделом еще очень существенной доли женщин. Велико число неграмотных взрослых (старше 15 лет) в субрегионе Северной Африки, где они составляли треть (34%) среди мужчин и почти ²/₃ (59%) среди женщин. В ареале Юго-Западной Азии неграмотной была пятая часть (19%) мужского и более ²/₅ (43%) женского населения. В Западной Азии (Турции и Иране) к числу не имеющих читать и писать принадлежал каждый пятый мужчина (21%) и две из пяти женщин (39%). Данных по грамотности в субрегионе Закавказья и Центральной Азии в индикаторах мирового развития практически нет — только для Таджикистана приводятся цифры в 1% неграмотных мужчин и 2% неграмотных женщин. Учитывая, что это государство относится по большинству показателей к категории наименее развитых в субрегионе, положение в нем в целом можно следовательно считать весьма благополучным.

В Южной Азии, наоборот, оно наименее благоприятно. Здесь не-грамотными были 36% взрослых мужчин и 63% женщин — ситуация сравнимая только с североафриканской. Резко контрастировали с южноазиатскими реалиями данные по Восточной Азии. Там неграмотных мужчин было всего 8%, а женщин — 22%. Решающую роль при этом играет положение соответственно в Индии и Китае. Цифры по неграмотности среди мужчин Юго-Восточной Азии близки к вос-точноазиатским (7%), а для женщин ситуация даже лучше (15%).

В целом по Востоку средневзвешенный показатель неграмотности мужского населения равнялся 20%, а женского — 43%. Иными словами, неграмотен каждый пятый мужчина старше 15 лет и две из каждых пяти женщин.

По сравнению с данными об ареале стран мира со средними доходами (10 и 16%) эти цифры выше, а при сопоставлении с данными по Африке южнее Сахары (34 и 50%) — заметно ниже. Данные о неграмотности населения в богатых странах не приводятся, вследствие того, очевидно, что это явление там распространено незначительно.

Посмотрев на те же цифры под углом зрения грамотности населения, легко прийти к выводу, что в странах Востока к концу века большинство как мужского, так и женского населения стало уметь читать и писать. Это является безусловным достижением культурного развития региона во второй половине прошлого века.

Безусловно, резко вырос за этот период и уровень высшего и профессионального образования. Рост квалификации рабочей силы сопровождался расширением возможностей у масс людей осваивать культурные и информационные ценности. В целом мир Востока стал несравненно более интегрирован в общемировое культурно-информационное пространство

Восток в начале ХХ1 в. Тенденции и перспективы эволюции*.

Динамика первых лет. Терроризм, демократия и безопасность

Начало XXI в. отмечено рядом крупных событий в истории че-ло-вечества, в международной политике и мировой экономике. При этом Восток оказался в эпицентре большинства из сдвигов, произошедших на планете в первые годы нового века и тысячелетия. В первую очередь нужно отметить выход на передний план феномена международного терроризма, действующего под исламскими знаменами. Наиболее громко он заявил о себе 11 сентября 2001 г., когда группа исламистов-самоубийц, захватив местные пассажирские авиалайнеры, направила их на два высотных здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, а также здание министерства обороны США в Вашингтоне. Протараненные здания-близнецы в Нью-Йорке оказались полностью уничтожены. Пентагон был разрушен частично. Жертвами террористических актов стали свыше трех тысяч человек, погибших в момент взрыва на самолетах и под обломками рухнувших строений.

Политический и психологический эффект от террора столь бес-прецедентного характера и масштаба (кадры катастрофы запечатлели фото и телекамеры) был огромным как в США, так и за их пределами. Администрация США не была подготовлена к борьбе со специфическим противником-невидимкой: часть экстремистов имела американские паспорта, а другая легально проживала в стране.

* История Востока в шести томах. Том VI. Восток в новейший период (1945 - 2000 гг.) / Отв. ред. В.Я. Белокреницкий, В.В. Наумкин. Институт востоковедения РАН. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2008, Заключение, с. 1000 - 1031.

Вместе с тем, из 19 преступников, угнавших самолеты, как выяснилось позднее, 15 были выходцами из Саудовской Аравии, а ключевую роль в организации нападений сыграл, согласно общему мнению, саудовский миллионер Усама бен Ладен, лидер исламистской организации Аль-Каида. С 1996 г. он проживал в Афганистане и пользовался большим влиянием среди руководства радикально-исламского движения Талибан, которое к тому времени контролировало почти всю территорию страны.

Используя волну сочувствия в мире к постигшей США трагедии, Вашингтон сформировал широкую коалицию для борьбы с исламистской угрозой. В центре внимания оказался Афганистан, где скрывался бен Ладен. Афганские талибы, и до того возмущавшие мир своими действиями (геноцидом по отношению к шиитам-хаза-рейцам, грубой дискриминацией женщин, разрушением уникальных памятников культуры — статуй Будды в провинции Бамиан) отказались выдать своих арабских друзей и спонсоров. Это побудило Вашингтон развернуть войну для свержения талибов. Военные действия начались 7 октября 2001 г. Помимо США непосредственное участие в войне приняла Великобритания. Америку поддержали другие члены НАТО, а также Россия и страны-соседи Афганистана, включая Пакистан и Иран.

Движение Талибан с момента своего возникновения в 1994 г. опиралось на Пакистан как на своего союзника и прочный тыл. Только Пакистан вместе с Саудовской Аравией и ОАЭ поддерживали с правительством в Кабуле официальные дипломатические отношения. Однако к лету 2001 г. между Исламабадом и Кабулом накопилось много проблем.

Администрация Пакистана во главе с генералом П. Мушарра-фом не одобряла исламистский ригоризм талибов и участвовала в усилиях мирового сообщества по достижению согласия в Афганистане (переговорах под эгидой ООН делегаций шести соседних со страной государств, а также России и США). Поддержка талибов сочеталась в политике Исламабада с призывами к созданию коалиционного правительства с участием всех сил, в первую очередь тех, что сформировали военно-политическую коалицию Северный альянс (в отличие от пуштунов, составлявших костяк талибов, этот альянс опирался на поддержку второго по величине этноса страны таджиков, а также узбеков и представителей других непуштунских национальностей).

События 11 сентября поставили Исламабад в сложное положение. В стране, особенно на ее северо-западе, где компактное большинство составляют пуштуны, талибы и их идеология пользовались значительной популярностью. Пакистанские пуштуны симпатизировали своим «братьям», пуштунам-афганцам, воспринимая движение Талибан как органическое единство двух элементов — национального и религиозного. Выступить против талибов в этих условиях для правительства в Исламабаде было нелегко. Однако там не могли не понимать тяжелых последствий, к которым привела бы иная позиция. Экономика Пакистана в течение длительного времени развивалась низкими темпами. Будучи аграрной в своей основе, она серьезно страдала от поразившей регион в тот период сильнейшей засухи. Обострившаяся конфронтация с Индией после мини-войны с ней в 1999 г. грозила истощить скудные золотовалютные запасы и превратить страну в банкрота. В Исламабаде к тому же отлично представляли себе, что США непременно воспользуются поступившим от Индии предложением оказать им всемерное содействие в ходе возможных военных операций против талибов. Отказаться от солидарности с США, своим давним стратегическим партнером, означало бы для Пакистана пойти на почти самоубийственный шаг.

Исламабад в сложившихся условиях постарался уговорить руководство движения Талибан во главе с амир ал-муминин (вождем правоверных) Муллой Омаром выдать американцам бен Ладена и его сообщников. Получив отказ, он постепенно свернул дипломатические контакты с режимом в Кабуле (то же самое еще до него сделали Саудовская Аравия и Объединенные Арабские Эмираты) и с началом военных действий предоставил в распоряжение американских ВВС ряд авиабаз.

С осуждением террористических актов, осуществленных исламистами против США выступила и Исламская Республика Иран, которую нельзя было заподозрить в дружественных чувствах к Вашингтону. Впрочем, в конце XX в. антагонизм между Ираном и США, пошел на спад. Избрание в 1997 г. на пост президента либерального духовного лидера М. Хатами давало шанс существенно улучшить отношения между Тегераном и Вашингтоном, сильно испорченные со времен исламской революции 1978 - 1979 гг., когда американское посольство было захвачено иранскими студентами, сотни сотрудников оказались заложниками, а дипломатические связи прерванными. Хотя ожидавшегося прорыва с приходом Хатами к власти не произошло, накал противостояния уменьшился, и осенью 2000 г. Иран в целом поддержал коалиционные действия против талибов. Позиция Тегерана во многом объяснялась их резко отрицательным отношением к антишиитскому движению Талибан, оттеснившему от власти пользовавшуюся его поддержкой администрацию президента Б. Раббани.

Вслед за Россией о своем одобрении антитеррористической кампании объявили и в столицах новых независимых государств Центральной Азии. Наиболее прохладной была реакция Туркмении, которая сохраняла ровные отношения со всеми афганскими группировками. В то же время Узбекистан и Кыргызстан согласились на просьбу США о предоставлении им на правах аренды участков земли для сооружения и оборудования авиационных баз с целью использования в период борьбы с угрозой терроризма, исходящей из Афганистана. Такие базы оперативно создали в Ханабаде (Узбекистан) и киргизском Манасе.

Между тем, в Афганистане сопротивление талибов было в основном сломлено в течение первых трех недель после начала наземных операций. Если на юге страны против них действовали ограниченные силы западной коалиции, то с севера наступали состоявшие в основном из таджиков и узбеков отряды Северного альянса (признанный его лидер Ахмад Шах Масуд погиб в результате организованного Аль-Каидой диверсионного акта за несколько дней до терактов в Америке). 21 декабря 2001 г. талибы были изгнаны из Кабула, куда вошли войска северян и международные силы (американские и британские контингенты). Вместе с тем, боевые действия в ряде южных районов страны продолжались до начала 2002 г.

В начале декабря, еще до взятия Кабула, в Бонне прошла конференция антиталибских афганских сил, на которой приняли решение о создании временного правительства во главе с пуштуном Х. Карзаем. На ней было также объявлено о широкой программе разносторонней международной помощи в восстановлении Афганистана. Общие параметры последней определились на конференции в Токио в январе 2000 г. Приступившая после изгнания талибов к исполнению своих обязанностей временная администрация начала трудный процесс возрождения страны. Ее глава зимой и весной посетил ряд государств, в том числе РФ. В июне 2002 г. собравшаяся в Кабуле Лойя Джирга (Народное собрание) избрала его президентом страны на два года.

Успешное завершение первой части антитеррористической операции в Афганистане не предотвратило кризис в отношениях между двумя соседними с ним государствами — Индией и Пакистаном. 13 декабря 2001 г. группа террористов-смертников совершила дерзкое нападение на здание индийского парламента в Дели. Этому предшествовала активизация подрывной деятельности исламистов в штате Джамму и Кашмир. Правительство Индии во главе с лидером Индийской народной партии (Бхаратия джаната парти) А.Б. Ваджпаи обвинило Пакистан в поощрении терроризма и отозвало для консультации своего посла (верховного комиссара) в Исламабаде. Отношения между двумя странами в который раз стали весьма напряженными. Через месяц после совершения теракта, в середине января 2002 г., президент Пакистана П. Мушарраф объявил о принятии мер по борьбе с исламским экстремизмом: были запрещены в общей сложности около 10 организаций, арестованы их лидеры, задержаны по обвинению в подстрекательстве к терроризму и незаконной деятельности ряд видных деятелей крупнейших происламских партий. Всего было задержано более 2 тыс. исламистов, некоторые из них осуждены в судебном порядке.

Одновременно значительное число пакистанцев были арестованы в Афганистане как участники движения Талибан. Они вместе с другими нерядовыми талибами из разных стран были переправлены на американскую базу в Гуантанамо на Кубе, где провели ряд лет в заключении.

Несмотря на принятые пакистанским руководством меры, напряженность в отношениях Исламабада и Дели сохранялась. Этому способствовали диверсионно-террористические вылазки в индийском Кашмире. К тому же, к апрелю 2002 г., когда в целях легитимации режима в Пакистане состоялся референдум, утвердивший Мушаррафа на посту президента, все происламские политические деятели были выпущены на свободу, а запрет на партийно-политическую деятельность «легальных исламистов» был снят.

Варварские теракты в мае того года в Джамму и Кашмире до предела накалили обстановку в Южной Азии. Индийское правительство выдвинуло к рубежам с Пакистаном новые части, приведенные в полную боеготовность. То же самое в ответ сделал Пакистан. Вдоль границы между двумя государствами к началу июня оказалась сосредоточена более чем миллионная масса войск и значительное число боевой техники. Противостояние грозило перерасти в войну, а так как обе страны за четыре года до этого, в мае 1998 г., провели подземные испытания ядерного оружия, то не исключалось, что локальная война может обрести ядерный характер.

Мировое общественное мнение было весьма обеспокоено возникшей в регионе напряженностью. Восток вновь стал эпицентром всеобщего внимания. Россия, Китай и ряд других государств постарались использовать состоявшееся в начале июня в Алматы (Казахстан) Совещание по взаимодействию и мерам доверия в Азии для примирения южноазиатских противников, учитывая, что и премьер-министр А.Б. Ваджпаи и президент П. Мушарраф приняли участие в его работе. Хотя их двусторонняя встреча не состоялась, усилия посредников, среди которых видную роль играл президент РФ В.В. Путин, возымели действие. Эффективно в том же направлении действовала и западная дипломатия, в частности, госсекретарь США К. Пауэлл.

Наступившая разрядка привела к решению Дели осенью 2002 г. начать отвод своих войск от границ Пакистана, а с апреля следующего 2003 г. по индийской инициативе, мгновенно подхваченной Пакистаном, стартовал переговорный процесс. Определенным прорывом ознаменовалась встреча между руководителями Индии и Пакистана в январе 2004 г. Она открыла собой этап оживленных контактов, договоренностей по частным вопросам, которые привели к заметному потеплению двусторонних отношений. Хотя к середине первого десятилетия нового века в решении главной спорной проблемы статуса Кашмира стороны не смогли продвинуться далеко, установленные по-литические и гуманитарные контакты отодвинули на задний план обеспокоенность по поводу безопасности в регионе.

В то же время, перманентно обостренной в начале ХХ1 столетия оставалась ситуация на Ближнем Востоке. В палестино-израильских отношениях в 2000 г. наступил кризис. Длительный период переговоров, начатый договоренностями в Осло и Вашингтоне в 1993 г., которые должны были, казалось, привести к нахождению приемлемого для сторон компромисса, сменился новым витком насилия, второй палестинской интифадой (борьбой за победу). Характерной ее чертой стало широкое использование террористов-смертников (шахидов) сетью радикальных исламских организаций, прежде всего ХАМАСом и Исламским джихадом.

На террористические акты, жертвами которых стали сотни людей в Израиле, правительство во главе с лидером правого блока «Ликуд» А. Шароном, ответило жесткой и достаточно эффективной политикой ответных действий, попытками обезвредить непосредственных организаторов терактов, разрушить подпольную сеть экстремистов и каналы ее финансового и материального снабжения. Пережив свой пик в 2001 - 2002 гг., террористическая активность не прекращалась и в дальнейшем. Ответные действия израильских властей привели к серьезным потерям среди исламистов. Особенно тяжелой потерей было для них убийство духовного лидера ХАМАСа Шейха А. Ясина в марте 2004 г.

Переломным моментом для процесса урегулирования, судя по всему, явилась смерть харизматического лидера палестинцев Я. Арафата в ноябре 2004 г. В январе следующего года состоялись выборы главы Национальной администрации Палестины, на которых победил соратник Арафата Махмуд Аббас. Несмотря на такую преемственность, переговоры между Палестинской автономией и Израилем явно сдвинулись с мертвой точки. Этому способствовали как демократизация политической жизни в палестинских землях, о чем свидетельствовали всенародные выборы главы автономии и муниципальные выборы в обоих ее сегментах — на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа, так и твердая позиция кабинета министров Израиля и персонально премьер-министра Шарона по вопросу о ликвидации еврейских поселений в Газе. Успех плана размежевания, который включает проведение четкой границы между израильскими и палестинскими землями, а также строительство Израилем стены на отдельных ее участках позволяло в принципе рассчитывать на разрешение одного из самых длительных международных конфликтов эпохи. Но на территории древней Палестины, а также в регионе и мире оставались весьма влиятельные силы, не заинтересованные в окончании конфликта.

Надо учитывать, что он выходит далеко за рамки узкой полоски земли в Восточном Средиземноморье, представляя собой по существу один из центральных узлов всей сети мировой политики. Поддержка Израиля со стороны США и развитых западных стран наталкивается на солидарность общеарабской и мусульманской общественности по одобрению борьбы палестинского народа за создание своего государства на тех условиях, которые тот считает справедливыми. Палестино-израильское противостояние в начале ХХ1 в. продолжало втягивать в свою орбиту широкий круг государств на Ближнем Востоке, прежде всего Ливан и Сирию, а также Иран и Саудовскую Аравию.

Исламская Республика Иран выступала едва ли не как самый последовательный борец за права палестинцев, поддерживая требования их наиболее радикально настроенных группировок о невозможности принципиальной договоренности с Израилем, незаконности его существования и необходимости войны с ним до конца. Иран при этом демонстрировал несогласие не только с фактом существования еврейского государства, но и с его ролью «пятой колонны» в регионе, креатуры США.

После завершения горячей фазы операции в Афганистане в США стали все большее внимание обращать на опасность, исходящую от режима С. Хусейна в Ираке. Действия иракского правителя давно воспринимались большинством правительств и обществ в мире весьма критически. Ему принадлежала инициатива развязывания в 1980 г. войны с Ираном, а в 1990 г. — нападения на Кувейт. Мировая общественность знала о репрессиях против курдского населения Северного Ирака, в частности, газовых атаках против него на заключительном этапе ирако-иранской войны. Разгром вторгшейся в Кувейт иракской армии силами США и их союзников в начале 1991 г. не привел к падению режима, но имел значительные для него последствия. Багдад оказался в положении международной изоляции и полностью потерял контроль над курдскими районами, которые смогли развиваться вполне автономно в соответствии с резолюцией ООН, принятой в 1992 г. Несмотря на международный остракизм, власть в Ираке прочно удерживал С. Хусейн. Иракская оппозиция, придавленная репрессиями и вытесненная за пределы страны, не была в состоянии не только свергнуть, но и серьезно пошатнуть его режим.

С конца 2002 г. США приступили к обработке общественного мнения у себя в стране и за рубежом с целью доказать необходимость и неизбежность отстранения С. Хусейна от власти. В качестве аргументов ими были использованы утверждения о наличии у Ирака химического и бактериологического оружия, стремления к разработке атомной бомбы и связях с террористами, в том числе Аль-Каидой. Действуя через ООН, США добились согласия этой крупнейшей межправительственной организации с тем, что наличие оружия массового поражения в Ираке может представлять угрозу для международного мира. Сделанные после этого Багдадом уступки (согласие на проведение иностранных инспекций) не устроили Вашингтон, позицию которого поддержали в Лондоне и столицах ряда других стран-членов Совета безопасности. Вместе с тем Франция, Германия и ряд других европейских государств настаивали на целесообразности предоставить Ираку еще один шанс и выступили против планов применения силы против него. Против войны в Ираке были Россия и Китай, постоянные члены СБ с правом вето.

Неудавшиеся попытки американской администрации получить санкцию ООН на применение силы не заставили Вашингтон отказаться от планов свержения Хусейна. Ставка была сделана на формирование коалиции против Ирака, опираясь на двустороннее партнерство США и Великобритании. 18 марта 2003 г. администрация Дж. Буша-мл. предъявила Ираку ультиматум, потребовав добровольного отказа С. Хусейна от власти и выезда из страны, а на следующий день, вслед за отказом принять эти требования, началось вторжение вооруженных сил США и Британии в Ирак. Действия союзников были поддержаны изнутри, однако верные Хусейну войска оказали сопротивление. В начале мая война закончилась, нанеся стране немалый материальный урон. Особенно пострадал в результате атак с воздуха Багдад. В Ираке была установлена временная оккупационная администрация во главе с представителем США. В конце мая СБ ООН единогласно принял резолюцию о послевоенном восстановлении Ирака, что так или иначе означало одобрение постфактум предпринятой США и их союзниками военной акции.

Хотя скрывшегося С. Хусейна в декабре 2003 г. удалось обнаружить на территории Ирака, арестовать и впоследствии предать суду, попытки передачи власти в стране местным политическим силам и проведения демократических преобразований столкнулись с большими сложностями. В стране по существу началась партизанская война. Многие привлеченные к сотрудничеству с временной администрацией иракцы оказались жертвами диверсий и заказных убийств. Нормальная жизнь долго не налаживалась. Против крупного контингента сил США (свыше 160 тыс. человек) и их союзников выступили как сторонники свергнутого диктатора, так и новые претенденты на власть — шиитские радикалы во главе с М. Садроми суннитские экстремисты, возглавляемые связанным с Аль-Каидой А.М. аз-Заркави. С начала 2004 г. усилились кровопролитные бои в суннитских районах и за контроль над шиитским городом аль-Фал-луджа. В сентябре того года потери вооруженных сил США в Ираке превысили одну тысячу убитыми и семь тысяч ранеными, а в октябре 2005 г. число убитых перевалило за две тысячи.

Несмотря на отчаянное сопротивление экстремистов и перенесение в Ирак тактики использования для совершения актов массового террора смертников-самоубийц, процесс передачи власти в руки демократически избранных представителей местного населения продолжался. Через год после окончания военной акции по свержению Хусейна было образовано временное иракское правительство во главе с А. Алауи. 30 января 2005 г. состоялись выборы в Национальное собрание, в которых приняли участие около 60% имеющих право голоса иракцев. В начале апреля того года Собрание избрало президентом страны одного из лидеров иракских курдов Дж. Тала-бани. Новым премьер-министром стал шиит И. Джаффари. Представитель суннитской общины занял пост спикера собрания.

Процесс урегулирования ситуации на этом не закончился. Ирак оказался фактически разделенным на три части в соответствии с преобладающим населением — курдский север, арабо-суннитский запад и арабо-шиитский юг. С целью консолидации нации на демократических принципах учета интересов меньшинств (в данном случае этнических и религиозных) был разработан проект конституции, вынесенный на всенародный референдум в октябре 2005 г. Он получил поддержку значительного большинства, хотя в двух суннитских провинциях его не поддержали. Согласно объявленным ранее правилам, этого оказалось недостаточно для отклонения проекта. С одобрением конституции Ирак вступил в новую фазу политического развития. В декабре 2005 г. в соответствии с ней состоялись новые парламентские выборы.

Определенный успех процесса демократизации жизни наблюдался в начале ХХ1 в. и в некоторых других странах Ближнего Востока и Северной Африки. По сравнению со второй половиной 1990-х гг. значительно стабилизировалась социально-политическая ситуация в Алжире. Подавление исламистского экстремизма и возвращение этой самой крупной североафриканской страны к мирной жизни стали одной из главных причин поддержки, которую во второй раз на президентских выборах в апреле 2004 г. получил А. Бутефлика. За него в условиях конкуренции проголосовало почти 85% пришедших на избирательные участки алжирцев.

В сентябре 2005 г. впервые в истории прошли альтернативные выборы президента и в Египте. За время своего почти четвертьвекового правления президент Х. Мубарак в первый раз пошел на проведение прямых выборов, причем его соперниками выступали представители оппозиционных партий. Как и ожидалось, действующий президент уверенно победил, получив поддержку около 90% избирателей. Однако в выборах приняли участие менее 30% имеющих право голоса. Хотя ряд особенностей организации выборов (неравные условия для агитации, отсутствие независимых наблюдателей) были подвергнуты критике со стороны международной общественности, сам факт их проведения признали шагом в позитивном направлении. Вслед за президентскими в Египте прошли парламентские выборы с участием многих партий и неявным присутствием таких запрещенных в стране радикальных организаций, как Братья-мусульмане. Последние получили заметную, но далеко не решающую поддержку электората.

Во многом похожие процессы происходили и в других странах и регионах мусульманского Востока, в частности, в Афганистане. С момента утверждения у власти администрации Х. Карзая в стране произошли немалые сдвиги. Начался процесс восстановления экономики. При этом в соответствии с решениями вышеупомянутой Токийской конференции от января 2002 г. международные организации и отдельные государства (США, Япония, Германия, Англия, Франция, Италия, Канада, Россия, Индия, Пакистан и др.) выделили значительные средства. Афганистану была оказана помощь в разминировании территории, ремонте дорог, строительстве новых автомагистралей, развитии авиасообщения, средств связи и т. п.

В ноябре 2003 г. временный президент Афганистана Х. Карзай утвердил Закон о политических партиях, а в январе следующего года конституционная Лойя Джирга приняла либеральную демократическую конституцию. Следствием стало создание многочисленных политических партий, появление сотен независимых периодических изданий, а также частного телевидения. Благодаря целенаправленным и щедро оплачиваемым усилиям, центральные власти постепенно смогли преодолеть наиболее одиозные последствия десятилетий войны и глубокой межрегиональной разобщенности. Фрагментарность, впрочем, не была полностью устранена, а зависимость деревни от выращивания опийного мака — главный бич экономики — стала даже сильнее.

Вместе с тем, вооруженное сопротивление властям, которые опирались на регулярные силы США и международные миротворческие континенты, не приняло в Афганистане таких острых форм, как в Ираке. Хотя напасть на след и арестовать У. бен Ладена и Муллу Омара на протяжении первых лет после разгрома талибов так и не удалось, им пришлось уйти в глубокое подполье и ограничиться единичными вылазками.

В октябре 2004 г. в Афганистане прошли демократические выборы президента, на которых уверенно победил Х. Карзай. Через год, в сентябре 2005 г., состоялись выборы в парламент. В обоих случаях обошлось без массовых нарушений закона и заметного числа актов террора и устрашения. Рядовые афганцы продемонстрировали высокую активность, хотя выборы проводились на непартийной основе. В парламент избрали сторонников различных платформ и идейных взглядов. Среди выбранных оказались как умеренные талибы и муджахеды-исламисты, так и приверженцы светских и левых взглядов (коммунисты). Около 30% мест в нижней палате парламента получили женщины.

Успешное проведение выборов даже в очень бедных и мало подготовленных для демократии обществах продемонстрировало немалые способности азиатско-африканских государств к усвоению некоторых важных элементов демократического устройства. Вместе с тем, регулярное проведение свободных прямых и всенародных выборов даже на альтернативной основе есть условие необходимое, но недостаточное для утверждения либеральной демократии. Помимо выборов законодательной власти и подотчетности исполнительной ветви избранным представителям, ее атрибутами, как известно, является верховенство закона и независимость судебной системы. Фактический отказ или значительное ослабление принципов конституционализма остается главным отличительным свойством перенесенной на Восток системы представительного правления.

Другой особенностью восточной демократии можно считать наличие центра власти и влияния, находящегося вне представительного корпуса. Таким центром могут быть двор монарха, институты военной, бюрократической, партийной номенклатуры и т. п.

Еще одна специфическая черта восточной (азиатской) демократии обнаруживается в партийно-политической структуре. В отличие от утвердившейся на Западе двухпартийности (коалиционной, многопартийной, или некоалиционной) на Востоке преобладает тяготение к центру при наличии в ряде стран фракционного деления и фракционной борьбы внутри единой правящей партии. Ее, как правило, создает и пестует вышеупомянутый всесильный, вне-представительный орган власти. Успех усилий по созданию по сути безальтернативной выборной системы опирается на глубокие традиции восточных политий, сильными общинными и государствен-ническими тенденциями в мировоззрении как средних слоев и образованного класса, так и особенно трудовых, низовых масс.

Итак, бинарность, разделение на две (или больше) противоборствующие, но и взаимосвязанные партийно-политические структуры (конкурирующие элиты) характеризует либеральную (западную) модель демократии. В большинстве восточных государств, особенно в мусульманских и конфуцианских ареалах, господствуют плебисцитарные эталоны с их ориентацией на единую господствующую структуру, на стройную монолитность.

При этом демократию восточного типа отличает нередко наличие двух систем представительства, парламентской и местного самоуправления. Последняя в наибольшей степени сохраняет признаки прямой, народной демократии, хотя формируется и контролируется господствующими на верхнем этаже общественными и политическими силами.

Вместе с тем, даже усеченная или формальная демократия на Востоке повышает степень внутренней стабильности и предсказуемости внешней политики, особенно если она эволюционирует в сторону дальнейшей демократизации.

К началу ХХ1 в. подавляющее большинство наций-государств мира в целом демонстрировало достаточно высокую степень ответственного поведения на международной арене. Больше всего вопросов возникало по поводу немногих закрытых, находящихся в изоляции стран, которые США в начале 2002 г. причислили к разряду «неблагонадежных» (rogue states). Главная причина такой их характеристики — стремление к получению в свое распоряжение оружия массового поражения, прежде всего ядерного. Все они — Ирак, Иран и Северная Корея — оказались принадлежащими азиатскому континенту. Еще одна восточная (североафриканская) страна — Ливия — долгое время вызывала беспокойство у США и западного мира. В конце 2003 г. (уже после свержения С. Хусейна) ливийский лидер М. Каддафи публично отказался от военной ядерной программы. Это резкое изменение его позиции позволило разоблачить подпольную сеть, занимающуюся торговлей технологиями и компонентами ядерного оружия. Центр сети находился в Пакистане, который еще в 1998 г., как упоминалось выше, провел подземные испытания ядерных устройств и с того времени считался фактически ядерной державы, хотя, как и Индия, не признанной в качестве таковой мировым сообществом.

Разоблачение подпольной агентуры, подрывающей основы режима ядерного нераспространения, остро поставило вопрос о надежности элементов государственной машины в ряде стран Востока с точки зрения их подчиненности правящим структурам, а также о возможности двойной игры со стороны этих структур. Так или иначе, но главное действующее лицо ядерного скандала, пакистанский ученый и администратор д-р А. Кадир Хан признал свою вину в подпольной торговле, был удален со всех общественно значимых позиций, но «прощен» президентом страны генералом П. Мушарра-фом, учитывая заслуги того перед страной в области повышения ее обороноспособности.

Разразившийся в конце 2003 — начале 2004 г. международный скандал был вскоре замят, хотя в центре разоблачений находилась не только Ливия, куда «ядерные контрабандисты» уже отчасти поставили свой товар, но и Северная Корея. В ходе разоблачений вскрылись факты своего рода бартерного обмена между Пакистаном и КНДР, который позволил первому из названных государств получить баллистические ракеты, способные нести ядерное оружие, а второму — секреты производства этого оружия.

Надлежит отметить, что в конце 2002 — начале 2003 г. ситуация вокруг северокорейской ядерной программы приобрела угрожающий характер. Пхеньян заявил о своем праве иметь атомное оружие, разорвал соглашение с США от 1994 г, в соответствии с которым те помогали КНДР решить энергетическую проблему путем строительства АЭС на легководных реакторах, вышел из соглашения с Южной Кореей о провозглашении Корейского полуострова безъядерной зоной. Северная Корея, кроме того, прекратила сотрудничество с МАГАТЭ и уведомила о предстоящем выходе из ДНЯО.

Северокорейский режим пытался выжать максимум из ситуации со своей ядерной программой. Хотя достоверных данных о наличии у него готовых ядерных боеголовок не было, мировое сообщество не могло не отреагировать на прямую угрозу применения ядерного оружия, тем более что Пхеньян без сомнения обладал ракетами-носителями, способными поразить и Южную Корею, и Японию. В 2003—2005 гг. состоялись четыре раунда шестисторонних переговоров (КНДР, Республика Корея, Россия, США, КНР, Япония). Местом их проведения был Пекин, и Китай играл по сути роль главного посредника. Хотя переговоры закончились безрезультатно — КНДР заявила, что выходит из переговорного процесса — осенью 2005 г. она неожиданно изменила точку зрения и объявила об отказе от ядерных планов в обмен на экономическую помощь со стороны США и клятвенные заверения, что Северная Корея не подвергнется нападению с их стороны.

Не менее драматический и возможно более существенный для мировой и региональной безопасности характер приобрел вопрос о военной ядерной программе Ирана. Тегеран настаивал на своем праве развивать атомную энергетику и с этой целью заключил в 1995 г. контракт с Россией на завершение начатого еще в 1970-х гг. строительства атомной электростанции в Бушере. Международное сообщество в начале ХХ1 в. было встревожено информацией о возможности использования проводимых в Иране работ в атомной области для производства высокообогащенного урана. В конце 2003 г. после инспекции МАГАТЭ стало ясным, что Исламская Республика Иран имеет потенциал для производства и накопления оружейного урана. Тогда же выяснилось, что комплектующие части для центрифуг на уранообогатительном комбинате были тайно поставлены Ирану из Пакистана еще в середине 1990-х гг. В конце 2005 г. в МАГАТЭ обсуждался вопрос о передаче дела об иранской ядерной программе на рассмотрение СБ ООН с последующим введением против Ирана жестких международных санкций.

Заканчивая краткий обзор основных международно-политических событий первого пятилетия ХХ1 столетия, нужно подчеркнуть резкое усиление в этот период феномена международного терроризма, прежде всего под исламскими лозунгами, а также дальнейшее снижение «порога неприкосновенности» тех национальных государств, которые не вписываются в рамки общемирового демократического развития. Следует заметить, что такие государства принадлежат, как правило, региону Азии и Африки, и именно они привлекали внимание США и других экономически развитых и мощных в военном отношении государств к проблемам их внутренней и внешней политики.

Ускорение экономического роста. Глобализация и регионализация

Экономика большинства стран Азии и Северной Африки в начале ХХ1 в. развивалась высокими темпами. По данным Всемирного банка, среднегодовой прирост валового внутреннего продукта государств Восточной Азии и Тихоокеанского бассейна с низкими и средними доходами в расчете на душу населения составил 7,5%. Причем главный вклад в этот исключительно высокий показатель (среднемировые темпы равнялись 2,5%) внесла КНР. Китайская экономика (даже без учета Гонконга) увеличивалась на 8,7% в год. Темпы роста ВВП большинства развивающихся стран Восточной и Юго-Восточной Азии в начале нынешнего века повысились по сравнению с концом предыдущего. В 1997—1999 гг. сказывался эффект от болезненного, хотя и краткосрочного кризиса, пережитого экономиками крупнейших стран региона, прежде всего Индонезии, Республики Корея и Таиланда. В 2000 — 2004 гг. большинство ведущих государств региона демонстрировали прирост в 4 — 5%.

На втором месте по скорости наращивания своего внутреннего продукта оказалась Южная Азия — 5,8%. Основная заслуга принадлежала крупнейшей стране региона Индии, на которую приходится ⁴/₅ регионального продукта. Индийские темпы равнялись 6,2% в год.

Несколько медленнее увеличивался экономический потенциал региона Ближнего Востока и Северной Африки — 4,5%. Если дезагрегировать данные по региону, то наиболее быстро возрастал продукт, создаваемый в странах Западной Азии — Турции, Иране и Афганистане. Государства Северной Африки и Восточного Средиземноморья демонстрировали средние темпы роста. Несмотря на благоприятную для нефтедобывающих стран Аравийского полуострова и Персидского залива мировую конъюнктуру, скорость повышения их ВВП была довольно низкой: в Саудовской Аравии, например, — 3,4%, Кувейте — 2,4, и только в Объединенных Арабских Эмиратах, которые, кстати, принадлежат к категории высокодоходных стран, она составляла 6,9%.

Весьма резко возросли темпы экономического роста новых государств Центральной Азии и Кавказа. Туркменистан (18,3%), Армения (12,0%), Азербайджан (10,7%), Казахстан (10,3%) и Таджикистан (9,9%) оказались на первых местах в мире, что связано в основном с двумя обстоятельствами — во-первых, ростом экспорта нефти и газа в условиях повышенного спроса в мире на энергоносители, а во-вторых, низкой исходной базой, что было следствием исключительно низких, а в течение целого ряда лет отрицательных показателей экономической динамики в предшествующий период 1990-х гг. Восстановительный эффект и нефтяной фактор в меньшей степени сказались на Грузии (7,6%), Узбекистане (4,8) и Киргизии (4,5%). Но общий региональный доход восьми новых независимых государств вырос существенно, в основном компенсировав, однако не полностью, если сравнивать с 1990 г., столь же значительный срыв конца ХХ в.

В целом страны с низкими и средними доходами более чем в два раза опережали государства с высокими доходами по темпам прироста ВВП — 4,6% против 2,0%. Причем среди последних находилась Япония, вторая по размерам ВВП страна мира (во всех случаях речь пока идет о его измерении в долларах США по обменному курсу в твердых ценах, рассчитанных по применяемому Всемирным Банком методу Атласа). Темпы прироста Японии равнялись в начале ХХ1 в. только 1,3%. К высокодоходным относятся также некоторые страны Персидского залива, в частности, ОАЭ (рубеж с которого начинается высокий подушевой доход находится на уровне, превышающем 9 тыс. долл. США). Эмираты (6,9%) были исключением в группе высоких по душевому доходу государств. Другие развитые и богатые страны развивались невысокими, хотя и устойчивыми темпами. При этом экономика только одного региона средне-и низкодоходных государств демонстрировала худший результат — Латинская Америка и Карибский бассейн (1,5%). У стран Африки южнее Сахары средний показатель равнялся 3,9%.

При сравнении данных по различным регионам следует учитывать разницу в темпах прироста населения. В развитых государствах она в целом существенно ниже, чем в развивающихся. Поэтому преимущество, которые последние имеют перед первыми в показателях роста ВВП, в ряде случаев нивелируется при оценке темпов роста подушевых значений экономического прогресса.

Вообще же, ситуация с опережающими развитые государства темпами роста экономики в менее развитых странах мира — явление вовсе не специфическое для начала ХХ1 в. Подобного рода тенденции наблюдались по сути на всем протяжении развития мира после окончания Второй мировой войны. Если брать десятилетние периоды, то исключением в этом смысле была лишь декада 1980-х гг.

Отличительной чертой можно считать ускорение этого процесса и переход количественных показателей в качественные. Об этом, в частности, свидетельствует достижение рядом развивающихся, низкодоходных стран весьма значительных общих размеров, и появления у них передовых в технологическом отношении секторов экономики.

Особенно крупные масштабы приобрело национальное хозяйство Китая. Объем его ВВП с учетом экономики Гонконга в 2004 г. достиг 1,7 трлн долл. (без Гонконга — 1,5 трлн) С этим показателем КНР заняла шестое место в мире после США (12,1 трлн), Японии (4,8 трлн.), Германии, Англии и Франции (2,5 — 1,9 трлн). При этом на Китай пришлось 4,3% глобального ВВП. Если же оперировать данными о национальном продукте в системе паритета покупательной способности местной валюты, т. е. с учетом заниженности курса ее валюты и дешевизны рабочей силы, то экономика Китая уже в начале ХХ1 столетия прочно обосновалась на втором месте в мире — 7,2 трлн долл. Обогнав Японию и все европейские страны, доля китайской экономики в этой системе расчетов составила 13% от общемировой, относительно ненамного уступая удельному весу Китая в населении планеты (20%).

Мало того, в ранжированном ряду крупнейших экономик мира по системе ППС за США три последующих места занимали азиатские страны — Китай, Япония (3,9 трлн) и Индия (3,3 трлн), а в число 15 лидеров входили также Республика Корея и Индонезия (1,0 и 0,8 трлн) На эти пять государств приходилось в сумме 39,2% (две пятых) совокупного ВВП лидирующих по этим показателям стран (16,2 трлн из 41,3 при общем показателе для мира в 55,8 трлн долл.

Исключительно быстро выросли объемы участия и доля государств Востока в международной торговле. Среди лидеров, в число которых сначала входила Япония, а затем и так называемые «азиатские тигры» (Южная Корея, Таиланд, Сингапур, Малайзия)

на рубеже веков на самом видном месте расположился Китай. За 25-летний период с конца 1970-х до середины 2000-х гг. объем внешней торговли КНР увеличился в 41 раз, в том числе экспорт — в 45, а импорт — в 38 раз. Мощный импульс внешней торговле дало вступление КНР во Всемирную торговую организацию (ВТО) в конце 2001 г. По сравнению с 2000 г. внешнеторговый оборот Китая (вместе с Гонконгом) вырос к 2004 г. на 243% (почти в 2,5 раза). При этом доля Гонконга упала с 88 до 47%. За один только 2004 г. объем китайской внешней торговли (по стоимости) увеличился на 135%, с 850 млрд до 1,15 трлн долл. Страна сохранила традиционное положительное сальдо торгового баланса: экспорт равнялся 593, а импорт — 561 млрд долл. С этими показателями КНР, включая Гонконг (Сянган), занял третье место в мире вслед за США и Германией. Доля Китая в мировой торговле увеличилась с 5,9 в 2003 г. до 6,3% в 2004 г., причем в мировом экспорте она достигла 6,5, а в импорте — 6,0%.

Япония, длительное время занимавшая третье место в мире по внешнеторговому обороту к середине первого десятилетия ХХ1 в. была оттеснена на четвертую позицию Китаем. Доля страны Восходящего солнца в мировом экспорте почти не уступала китайской (6,2%), а ее экспорт (565 млрд), несмотря на высокий обменный курс национальной валюты, более чем на 100 млрд превосходил по стоимости импорт (455 млрд долл.).

Из других стран Востока по участию в международном разделении труда отличались государства того же Тихоокеанского региона — Республика Корея с товарооборотом в 478 млрд, Сингапур (344 млрд), Малайзия (232 млрд), Таиланд (193 млрд долл.). Внешнеторговый оборот ведущих по населению стран Юго-Восточной и Южной Азии, Индонезии и Индии, был относительно невелик, соответственно 116 и 168 млрд долл. При этом Индонезия имела положительное, а Индия — отрицательное сальдо торгового баланса. В регионе Ближнего Востока и Северной Африки существенное положительное сальдо имели нефтеэкспортирующие страны, а серьезное отрицательное — Турция (экспорт — 63 млрд, а импорт — 97 млрд долл.).

Несмотря на то, что в международной торговле страны Востока, особенно к западу от Индокитая, не имели тех позиций, на которые они могли бы рассчитывать в соответствии с размерами национальных хозяйств (особенно исчисленных в системе ППС), роль азиатско-североафриканских стран возрастала. Особенно велика она была в поставках основных энергоносителей на мировой рынок, прежде всего нефти и природного газа.

Это объясняется наличием в Юго-Западной, Западной и Центральной Азии крупных запасов углеводородного сырья. На страны Персидского залива приходится 65% мировых запасов нефти и 31% природного газа. Если к нему добавить прилегающий с севера Каспийский регион, то удельный вес такого ориентированного с юга на север «энергетического эллипса» (с Ираном, расположенным в самом его центре) равняется примерно 70% по запасам нефти и 40 — по газу.

Вместе с тем, потенциал региона вплоть до начала ХХ1 века ис-пользовался неполно. В странах Юго-Западной Азии добывалось лишь около четверти сырой нефти, производимой в мире, и менее 5% природного газа. Экспортные поступления Саудовской Аравии (главным образом от вывоза нефти) за первые четыре года ХХ1 в. выросли с 84 до 120 млрд долл., Кувейта — с 23 до 27, а Ирана — с 30 до 42 млрд долл. Эти данные свидетельствуют о том, что, несмотря на внушительные размеры мировой торговли энергоносителями, они далеко не определяли ситуацию в области глобального экспорта.

В 2000 — 2004 гг. существенно выросли доходы от экспорта ряда государств Каспийского региона, прежде всего Казахстана, с 9 до 20 млрд, Азербайджана и Туркменистана — в обоих случаях примерно с 2 до 4 млрд долл.

Нефть стран Залива (в числе главных экспортеров, помимо упомянутых, находились ОАЭ и Бахрейн) направлялась в основном на Дальний Восток. Там ее главными потребителями были крупнейшие после США государства-импортеры — Япония и Китай, а также Южная Корея.

Отдельные государства ЮВА, в первую очередь Индонезия, в начале нынешнего века заняли видные позиции как экспортеры первичных энергоносителей — сырой нефти и сжиженного природного газа. Основным направлением их вывоза стал северо-восток Азии, прежде всего Япония и Южная Корея.

Важной особенностью возросшей в начале ХХ1 столетия втяну-тости стран Востока в международное разделение труда служило увеличение их участия в поставках на внешние рынки высокотехнологичной продукции. С одной стороны, это явилось следствием политики ряда транснациональных корпораций по перенесению в развивающиеся государства отдельных элементов своей технико-технологической производственной базы. С другой же, результатом успехов, достигнутых этими государствами на пути повышения уровня образованности населения и квалификации рабочей силы. Сыграла свою роль и централизация капитала в развивающихся странах в руках государства. Она позволила ряду из них выйти на мировые рынки с конкурентоспособной высокотехнологичной продукцией, хотя, как правило, и не самого передового уровня.

Новым моментом стало участие ряда развивающихся государств Востока в развитии такой инновационной сферы, как информационные технологии. В первую очередь это касается Индии, которая превратилась в одну из ведущих стран мира по экспорту компьютерных программ (около 17 млрд долл. в 2004 г.).

Индия вывозила также более V3 продукции своей электронной промышленности, т. е. она присоединилась к группе государств Юго-Восточной Азии, которые давно уже превратились в «сборочные цеха» по производству различных изделий бытовой и профессиональной электроники. В том же качестве в начале века все более выступал и Китай. Не случайно доля высокотехнологичного сектора в его промышленном экспорте возросла с 17% в 1999 г. до 27% в 2003 г.

Увеличение удельного веса стран Востока в мировом производстве товаров и услуг, торговле и движении капиталов, обмене техническими новинками и технологическими достижениями свидетельствует о тесном их включении в процессы глобализации. Под ними имеют в виду все более плотный охват экономическими, политическими, культурными и иными связями почти всех, в том числе удаленных уголков планеты, значительная часть которых приходится на Азию и Африку. Нельзя не видеть различных сторон глобализации и не замечать разные, иногда прямо противоположные подходы к самому этому феномену. Наряду с позитивными моментами, которые несет открытость внешнему миру новым участникам глобальных процессов, существуют и негативные, связанные с размыванием национальной самобытности. Кроме того, глобализация оказывает существенное влияние на социальное расслоение, одновременно выводя проблему неравенства и людского неблагополучия за рамки страны или региона, делая ее предметом обсуждения и политической борьбы на общемировом уровне.

Глобализация не является чем-то принципиально новым, она началась задолго до 1990-х гг., когда этот термин вошел в научный и публицистический оборот. Есть мнение, что первая волна глобализации (которой предшествовали многие другие, но лишенные современной научно-технологической составляющей) пришлась на конец ХУШ — начало Х1Х в., а вторая — на рубеж следующих столетий. В таком случае мы наблюдаем третью волну, которая, в отличие от первых двух, достаточно глубоко затронула материковые, удаленные от морских путей просторы. Речь идет, в первую очередь, о сухопутном пространстве Азии, или Евразии, в меньшей степени — Африки.

Представляется, что в достаточно протяженной временной перспективе глобализация в еще большей степени захватит материковую Евразию, особенно ее центральную и северную части. При этом вслед за освоением природных ресурсов, прежде всего энергетических (нефти и природного газа), усилится использование человеческого потенциала. Все это позволит ускорить экономическое и социальное развитие таких страновых регионов, как Центральная Азия и Южный Кавказ. Еще более мощный импульс развитию могут получить российская Азия — Сибирь и Дальний Восток, а также северо-западные районы Китая и Монголия.

Вместе с тем, распространение во внутренней и северной Азии широкой глобализационной волны в среднесрочной перспективе способно вызвать крупные осложнения. Возможно появление реакции культурного отторжения, феномена консолидации и «закукли-вания» верхов, смещение политики тех или иных стран в сторону изоляционизма, с одновременным усилением там внутренней нестабильности, государственного произвола и общественных беспорядков. На этом этапе не исключено обострение борьбы различных внешних сил за контроль над ситуацией и нагнетание напряженности во всем евразийском «широтном эллипсе».

То же самое, но с отставанием «на такт», может произойти в ма-териковой, глубинной Африке. Менее вероятны явления раз-балансировки в приморских районах, где силы глобализации действуют в наиболее благоприятной среде. Но и там возможны сбои и нестыковки, различного рода кризисы (финансовые, экономические, политические и даже военные), что может замедлить процесс трансформации мира в тесно и позитивно взаимосвязанный организм.

Особенно это касается промежуточного пояса Афразии (Северной Африки и расширенного Ближнего Востока), так как именно в нем сходятся характеристики как первого (континентального), так и второго (сухопутного) типов. Линия разлома пролегает также и внутри крупнейших государств Азии и мира — Китая и Индии, что вносит дополнительную неопределенность в будущий ход глобализации.

Наряду с глобализацией в начале ХХ1 в. широкое распространение получил процесс регионализации, создания различных межгосударственных объединений. Начавшись на Востоке сразу после Второй мировой войны с образования Лиги арабских государств, он спустя полвека привел к появлению целого ряда других межправительственных организаций. Некоторые из них включали только соседние и смежные государства, принадлежащие региону Восток. Наиболее успешным и наиболее устоявшимся из них надо считать АСЕАН (Ассоциацию наций Юго-Восточной Азии). Достаточно длительную историю существования имеют СААРК (Ассоциация регионального со-трудничества стран Южной Азии) и ССАГПЗ (Совет сотрудничества арабских государства Персидского залива). Более молодым и в целом мало эффективным оставалась ОЭС (Организация экономического сотрудничества), включающая Турцию, Иран, Пакистан, а также Афганистан и шесть постсоветских государств с преимущественно мусульманским населением. Еще меньше стаж у ШОС (Шанхайской организации сотрудничества), возникшей по инициативе Китая и России и объединившей еще четыре страны Центральной Азии (за исключением Туркмении).

Государства Востока составляли большинство не только в этих территориально-региональных объединениях, но и в межгосударственных организациях, действующих на иных основаниях, а именно общей идеологии в мирополитических делах (Движение неприсоединения), религиозной общности (Организация Исламской конференции), торговли и сотрудничества (Азиатско-Тихоокеанское экономическое сотрудничество).

Не перечисляя все проекты многосторонней дипломатии, в которых участвовали азиатско-африканские государства (совещания, регулярно проводимые встречи и форумы), следует подчеркнуть, что регионализм чаще всего способствовал глобализации. Вместе с тем, он мог выступать и как альтернатива ее господствующему типу. Последний определялся заглавной, инициирующей ролью Запада, то есть наций Западной Европы и Северной Америки, к которым на правах экономически развитого и цивилизационно синкретического государства присоединилась Япония.

Положение России с этой точки зрения представлялось в начале ХХ1 в. еще не до конца проясненным, хотя она и была участником «клуба восьми», неформального лидера в процессах глобализации. То же самое в определенной мере касалось Китая и Индии, готовых как к сотрудничеству с Западом, так и к оппонированию ему по ряду вопросов.

Нужно отметить, что после окончания холодной войны (уже с 1987 — 1988 гг.) военные расходы в мире стали снижаться, и к 1996 — 1999 гг. опустились с 1,2 трлн. до 800 млрд.долл. (в постоянных ценах 2005 г.). Затем суммарные ассигнования на военные цели начали новый подъем. Причем происходил он главным образом за счет США, хотя и государства Востока внесли немалую лепту. К 2004 г. затраты на оборону выросли в мире в полтора раза, почти до 1,2 трлн долл. Около половины из них пришлось на США (547 млрд). Остальные страны следовали за ними со значительным отрывом. По национальным данным, Китай, Япония и Индия тратили на оборону меньше, чем Великобритания и Франция. На столь же невысоком уровне были и расходы России. Однако ряд международных изданий, принимая во внимание особенности национального учета, ставили Китай на второе место в мире с 65 млрд долл., а Россию — на третье с 50 млрд. Японские расходы на силы самообороны оценивались в 42 млрд долл. Военные расходы Индии равнялись примерно 20 млрд долл. При этом они были меньше,чем затраты Южной Кореи и лишь несколько больше ассигнований Саудовской Аравии. Из субрегионов Востока наиболее быстро в конце ХХ — начале ХХ1 в. вооружалась Юго-Запданая Азия, где помимо Саудовской Аравии, в лидерах были Израиль (10 млрд долл. в 2004 г.), а также Кувейт, Объединенные Арабские Эмираты и Катар (вместе около 8 млрд долл.).

Перспективы борьбы с бедностью и нищетой. Демографические тренды и прогнозы

В сентябре 2000 г., в канун наступления нового тысячелетия, Генеральная ассамблея ООН приняла ряд резолюций (тысячелетних), ставящих перед миром задачи в области развития. Отталкиваясь от ранее принятых программ ООН, авторы резолюций определяли некоторые цели, достичь которые намечалось в течение 25 лет, начиная с 1990 г. Важнейшими среди них были резолюции по борьбе с бедностью и нищетой. Намечалось, в частности, сократить вдвое долю людей в мире, существующих на доход равный доллару США в день (в пересчете по покупательной способности местной валюты) и страдающих от постоянного недоедания (голода). Ставилась задача существенно сократить к 2015 г. численность бедных людей, чей доход в день не превышает двух долларов. Эти цели были одобрены как ориентиры также Всемирным банком, ВМФ и Организацией экономического сотрудничества и развития.

Большинство крайне бедного и голодающего населения проживало в Азии и Африке. В 1990 г. из 1276 млн человек с доходом менее доллара в день на эти страны приходилось 1195 млн, т. е. 93%. При этом в КНР насчитывалось 360 млн абсолютно бедных, еще 92 млн приходилось на другие страны Восточной Азии и бассейна Тихого океана. В Южной Азии было 495 млн нищих и голодающих (из них примерно 80% — в Индии), а в Африке южнее Сахары — 242 млн В государствах Ближнего Востока и Северной Африки рас-простра-ненность этого явления была невелика (6 млн человек).

К 2001 г. наметился определенный прогресс в реализации намеченных целей. По сравнению с 1990 г. удельный вес абсолютно бедного населения во всех развивающихся странах сократился с 28 до 21%, а общая его численность в мире снизилась до 1,1 млрд. человек. Успех был достигнут в основном благодаря КНР, где число крайне бедных уменьшилось вдвое, опустившись ниже отметки в 250 млн человек. Улучшение имело место и в других странах Азиатско-Тихоокеанского региона. Из остальных регионов Востока только в Южной Азии произошло снижение до 431 млн, а в Черной Африке бедствующее население, наоборот, выросло до 313 млн человек. На 1 млн увеличилось число таких людей и на Ближнем Востоке.

На базе этих трендов предполагалось, что численность абсолютно бедного населения сократится к 2015 г. на полмиллиарда, до 600 млн человек. В Восточной Азии, главным образом за счет КНР, должно произойти драматическое сокращение размеров нищеты до 19 млн человек (в 1981 г., заметим, она охватывала почти 800 млн человек). Считается, что в Южной Азии, в основном благодаря развитию Индии, нищенствующее население сократится до 216 млн человек, что составит менее 20% жителей (по сравнению с 40% в 1990 г.). В субсахарской Африке оно стабилизируется на отметке 340 млн человек, при этом его удельный вес по сравнению с 1990 г. уменьшится с 45 до 23%. Именно Черная Африка, а не традиционный «узкий» Восток (Азия и Северная Африка) станет, согласно прогнозам Всемирного банка, сделанным в середине первого десятилетия ХХ в., главным местом сосредоточения крайне бедного населения планеты.

Согласно тем же представлениям, менее крутым, но также достаточно заметным должно быть сокращение размеров бедного населения, с доходом менее двух долларов США в день. Но надо учитывать, что распространенность в мире такого явления, как бедность, исключительно велика. К 2001 г. по сравнению с 1981 г. число бедных выросло с 2,4 до 2,7 млрд. и равнялось почти половине мирового народонаселения. В Китае, по данным обследованиям конца 1990-х гг., она охватывала 54% жителей, а в Индии — 86%. Оптимистические прогнозы в этом отношении основаны на трендах последних десятилетий ХХ и первых лет XXI столетия.

Вместе с тем, есть основания и для тревоги по поводу осуществимости целей рассасывания «болота бедности». Они связаны с возможностью различного рода кризисов и катаклизмов. Прежде чем обсудить некоторые из угроз и опасностей, посмотрим, на каком фоне они могут проявиться, т. е. каковы перспективы количественного роста населения Востока в течение достаточно длительного времени, вплоть до середины XXI в.

Нужно отметить, что прогнозные оценки демографической динамики считаются достаточно надежными. Известно, насколько высоко было качество перспективных оценок, выполненных в 1970 — 1990-е гг. ведущими демографическими организациями мира. Так, еще за 30 лет до наступления нового столетия, демографы правильно рассчитали как общие параметры увеличения населения, так и его величину к 2000 г., которая оказалась равной примерно 6 млрд человек. Прогнозные оценки, сделанные службой народонаселения ООН в 2000, 2002 и 2004 гг. сводятся к тому, что на протяжении первой половины XXI в. темпы роста населения в мире, скорее всего, будут неуклонно и достаточно решительно снижаться. В средний (наиболее вероятный) вариант прогноза ООН с каждым пересмотром оценок роста населения мира закладывались все менее высокие темпы прироста, соответствующие выявленным тенденциям. Текущий прирост народонаселения в мире в начале XXI в. оценивался в 1,2% в год, что соответствовало прибавлению ежегодно 77 млн человек (на пике, в 1989 — 1990 гг., население планеты выросло на 87 млн). По этим расчетам ожидалось, что к 2050 г. на Земле будет проживать 8,9 млрд. человек.

Новые оценки, впрочем, не нарушали представлений о заметных различиях демографических процессов в более развитых и менее развитых регионах мира. На последние (ежегодный темп 1,5%) приходилось 98% всего прироста, в то время как население развитых регионов (куда ООН включает все страны Северной Америки и Европы, а также Японию, Австралию и Новую Зеландию) увеличивалось лишь на 0,4% в год.

Самими высокими темпами, согласно прогнозам, должно расти число жителей в наименее развитых государствах, составляющих нижнюю подгруппу в группе менее развитых, развивающихся стран. В нее входили главным образом африканские государства, а также некоторые азиатские, такие как Афганистан, Бангладеш, Непал и др.

Для субсахарской Африки в целом характерны существенно более высокие темпы роста народонаселения. На них, впрочем, отрицательно сказывается распространение СПИДа. Из-за этой болезни заметно медленнее должно возрастать население ряда стран юга Африки, таких как Ботсвана, Лесото, ЮАР, Свазиленд. Влияние потерь от этой эпидемии особенно велико, как ожидается, будет в период до 2010 — 2015 гг., хотя и в дальнейшем сама эта болезнь и последствия от нее внесут заметные коррективы в демографические показатели многих стран Африки и растущего числа азиатских государств.

Замедление темпов демографического роста, связанное с сокращением рождаемости, приведет, согласно прогнозам, к быстрому старению населения в мире, в том числе и в странах Востока. Несмотря на невысокий уровень экономических и социальных показателей, характеризующих развивающиеся страны Азии и Африки, количество людей в старших возрастных категориях там быстро увеличивалось благодаря достижениям мировой медицины и средний возраст дожития (продолжительность жизни) к рубежу веков превысил 60 лет (исключение составляют наименее развитые страны, да и то не все: так, в наиболее крупной из них, Бангладеш, несмотря на нищету и бедность средняя продолжительность достигла 61 года). По прогнозам ООН, относящимся ко всем менее развитым регионам, доля населения в возрасте 60 лет и старше увеличится с 8% в 2000 г. до 20% в 2050 г.

Скорость будущего демографического процесса на Востоке (в Азии и Северной Африке) оценивается на уровне несколько выше среднемирового (1,3%). При этом Востоку в середине XXI в. (как, впрочем, и в начале) будет принадлежать примерно две трети жителей планеты.

За ожиданием убыстренного роста населения стоят весьма разные прогнозы по странам и группам стран (субрегионам). Наиболее замедленным, судя по всему, рост будет в Восточной Азии (см. таблицу). Хотя в последнем году второго тысячелетия это был самый крупный демографический ареал, уже к 2010 г. он потеряет численное превосходство над Южной Азией, а с 2020 г. прочно займет второе место. В Китае, крупнейшем восточноазиатском государстве, темпы ежегодного прироста в ближайшие 20 лет, согласно оценкам демографической службы ООН и некоторых других организаций, опустятся до 0,7—0,5%, а между 2040—2050 гг. станут отрицательными (при продлении нынешних трендов). Население самой экономически развитой на сегодня страны Востока, Японии, должно, по прогнозам, уменьшиться на 3 млн чел. за первые 20 лет нынешнего века и еще на 22 млн за последующие 30 лет.

Таблица

Численность жителей стран Востока (исходные и прогнозные оценки по корректировке 2000 г., млн чел.)

Наиболее высокими темпами должно увеличиваться население 12 стран Юго-Западной Азии — за первые 10 лет столетия на 2,8% в год, за вторые — на 2,5, а в последующем — на 1,9%. Это приведет к росту численности жителей региона втрое по сравнению с нынешним временем. Особенно быстро оно возрастет в главной нефтеэкс-портирующей стране — Саудовской Аравии, а также в самой бедной — Йемене.

В остальных субрегионах прирост колеблется в пределах 1,0 — 1,6% в течение двух первых десятилетий XXI в. и 0,6—0,9% в 2020 — 2050 гг. При этом максимальным на последнем, более по времени удаленном отрезке он должен быть в Закавказье и Центральной Азии (главным образом за счет последней). Достаточно быстрым ожидается демографический рост в странах Северной Африки (особенно Ливии и Египте), Юго-Западной Азии (Саудовской Аравии, Сирии, Иордании и Израиле), Западной Азии (при учете быстро растущего населения Афганистана), а также в Южной и Юго-Восточной Азии. Среди стран ЮВА будет, скорее всего, убыстренно расти численность жителей Индонезии и Филиппин, а также и небольших стран, причем не только беднейших, Лаоса и Камбоджи, но и процветающего Сингапура.

Несмотря на замедление темпов демографического роста в Индии и во всем южноазиатском регионе (включая и наиболее высокий по этому показателю Пакистан) инерционный момент и сохраняющаяся достаточно высокая рождаемость выдвигает, как уже отмечалось, относительно небольшой по площади ареал (4,3 млн кв. км., в три раза меньше Восточной Азии) в число безусловных демографических лидеров Востока. Индия, согласно большинству оценок, к 2040 г. (а может быть, и несколько раньше) опередит Китай, став самой многонаселенной страной мира. На пятом месте по количеству жителей закрепится Пакистан, в десятку первых по населению с рекордно высокой его плотностью войдет Бангладеш.

Главным фактором, обусловливающим относительно высокие показатели рождаемости и прироста населения Востока в ХХ1 в., является инерционный момент, следствие сформировавшейся за вторую половину ХХ столетия молодой структуры населения. В основном именно это, несмотря на явную тенденцию к сокращению общего показателя рождаемости, обеспечит более быстрое, чем в мире в целом, расширенное воспроизводство населения.

Приведенные прогнозные оценки говорят о сложности задач, встающих перед государствами Азии и Северной Африки. Перемены, наблюдавшиеся в них во второй половине ХХ в., знаменовали начало разрешения таких узловых проблем, как повышение роли в международных делах, преодоление экономической и научно-технической отсталости, искоренение неграмотности, сужение зоны бедности, решение продовольственной проблемы и т. п. Демографическая инерция представляет собой вместе с тем существенный вызов. Если верить прогнозам, то за первые 10 лет XXI в. население Востока будет ежегодно пополняться примерно на 50 млн человек, в течение второй декады — на 45 млн, а на протяжении последующих трех десятилетий — приблизительно на 30 млн человек.

Хотя эти цифры, базирующиеся на приведенных в таблице оценках, подвержены, очевидно, ревизии в сторону некоторого уменьшения, это не меняет кардинальные тенденции. Такой феномен современности, как стареющее население ввиду удлинения средней продолжительности жизни, роста удельного веса лиц пожилого и нетрудоспособного возраста, весьма быстро охватывает и развивающиеся страны, в первую очередь государства Азии.

Другой важнейшей тенденцией нужно считать накопление в странах Востока «горючего материала» в виде молодого и достаточно образованного населения, вырванного из привычного микромира семьи и общины, ищущего применения своим силам и в большом числе случаев его не находящего. Сочетание двух демографических явлений — увеличение численности иждивенцев в возрасте старше 65 лет и рост «молодежного выступа», т. е. высокой доли людей в возрастных группах от 15 до 25 — 30 лет, служит подоплекой возникновения трудно разрешимых экономических, социальных и политических коллизий.

Чтобы справиться с грузом накопленных и нарастающих проблем, государствам Востока понадобится поддержание высоких темпов роста экономики. В течение второй половины XX в., особенно на протяжении последнего его десятилетия и в начале следующего столетия, им в целом удавалось сохранять высокие показатели экономической динамики.

В 1990 — 2004 гг. наиболее быстрыми темпы развития были в Восточной Азии. Средневзвешенные по населению показатели роста ВВП в субрегионе достигали 8,6%, а дохода на душу населения — 7,7%. Главный вклад в этот исключительный показатель(соответственно более чем в три и шесть раз по сравнению с общемировыми) внесла Китайская Народная Республика, на которую приходится почти 90% жителей. Подушевой рост ВВП Японии превысил 1% в год, а Республики Корея — равнялся почти 5%.

На второе место среди субрегионов Востока вышла Южная Азия — соответственно 5,5 и 3,7%. Основная заслуга в этом Индии (почти 80% жителей). Ее экономика развивалась темпами, превышающими скорость перемен в соседних странах (5,8 и 4,1%) , Особенно заметными были индийские экономические успехи на фоне показателей Пакистана — 3,6 и 1,2%. Экономика Бангладеш развивалась темпами, близкими к среднерегиональным — 4,9 и 3,2%.

Показатели Юго-Восточной Азии несколько уступали южноазиатским: ВВП возрастал на 4,4% в среднем в год, а доход на душу населения — на 2,2%. На данных по ЮВА безусловно сказался кризис 1997 — 1999 гг. По мере его преодоления экономические показатели улучшились, а в 2005 г. темпы роста стран ЮВА превысили 5%. Крупнейшее из государств субрегиона — Индонезия (около половины жителей) — развивалось в 1990 — 2004 гг. темпами, более низкими, чем средние по нему, — 3,5 и 2,1%. Самыми крупными были достижения Социалистической Республики Вьетнам — прирост ВВП на 7,5%., а также Малайзии и Сингапура — 5,9 и 6,3%. Неплохими были также показатели Лаоса и Камбоджи, в которых шел процесс восстановления экономики после длительного периода разрухи и застоя.

Развитие в субрегионах к западу от Южной Азии в последние десятилетия XX — начале XXI в. было более медленным — в Западной Азии (без учета Афганистана) — 3,6 и 1,9% в год, в Северной Африке — 3,7 и 1,8%, а в Юго-Западной Азии — 4,0 и 1,1%. В последнем субрегионе быстрее, чем в других, росло население — на 2,1% в год. В крупнейшей по числу жителей стране ЮЗА Саудовской Аравии (около трети населения) темпы роста душевого ВВП оказались отрицательными (0,6%), а в Иордании — менее 1%. Невысокими темпами в условиях быстрого демографического увеличения развивались Израиль и Сирия (имели равные показатели прироста общего и душевого ВВП — 4,3% и 1,5%). Лишь экономика Ливана на выходе из глубокого кризиса возрастала заметным образом — на 4,6% и 3,0% в год.

Обращает на себя внимание известная рассогласованность эко-номических и демографических тенденций в Юго-Западной Азии. Она свидетельствует о сохранявшемся кризисном фоне в этом ареале. Его отличает также наименьшая, по сравнению с другими субрегионами, внутренняя гомогенность с точки зрения агрегатных показателей, типа душевого дохода, энергопотребления и т. п. Причины этого нетрудно обнаружить в "молодости" самого процесса развития и модернизации экономики, всерьез начавшегося в большинстве государств, прежде всего в тех, что расположены на Аравийском полуострове, только с начала 1970-х гг. При этом темпы экономического роста за 1990-е гг. были весьма высоки, также как и достигнутые к рубежу веков средние показатели. Наблюдающаяся чересполосица по декадам (1970-е гг. — высокая скорость, 1980-е — низкая, 1990-е — опять высокая) свидетельствует о неустойчивости экономического тренда, связанной, по всей видимости, с узостью ресурсного нефтяного сектора развития. В начальные годы XXI в. ситуация здесь улучшилась, что объясняется, прежде всего, эффектом от повышения мировых цен на нефть, главный экспортный товар стран Аравии и Персидского залива.

Подводя итог анализу некоторых показателей экономической эволюции восточных и западных субрегионов Востока в конце XX — самом начале XXI в., следует заметить, что они развивались разными темпами — более высокими на востоке региона, более низкими на западе. Для первых в результате открывались достаточно благоприятные перспективы в экономической, социальной и культурной областях. Этого в целом нельзя сказать о вторых. Сложность процессов приспособления к реалиям быстро в научно-техническом отношении меняющейся действительности характеризовалась там периодическими сбоями и усугублением межстрановых различий.

Отрицательными были в 1990-е гг. экономические показатели и социально-демографические процессы в субрегионе Закавказья и Центральной Азии, на бывшем советском пространстве. Глубокий экономический кризис и спад в 1990 — 2000 гг., сменился подъемом в начальные годы XXI в. Он был вызван рядом факторов, основными из которых можно считать относительную политическую стабилизацию, эффект восстановления после социально-экономической деградации и такое важнейшее обстоятельство для богатых энергетическим сырьем стран, как повышение мировых цен на нефть и природный газ. Некоторые из стран субрегиона демонстрировали в 2000 — 2004 гг. рекордный по мировым меркам среднегодовой прирост ВВП (см. выше). Од-нако по сравнению с 1990 г. в половине из восьми стран субрегиона объем ВВП оставался отрицательным (Грузия — 3,2%, Казахстан — 0,6%, Киргизия — 1,5%, Таджикистан — 3,5%). Суммарно для этой группы из восьми государств рост ВВП составлял 0,1%, а в расчете на душу населения он был отрицательным (0,7%). В крупнейшей стране субрегиона — Узбекистане (треть жителей) подушевой внутренний продукт снизился на 0,5%. Глубже всего было ухудшение этого показателя в Таджикистане (4,5%), а наилучшие параметры роста на фоне неуклонного (на 1,1% в год) сокращения народонаселения наблюдались в Армении (2,6%).

Подчеркнуто волнообразный характер эволюции в этом ареале Востока заставляет предположить, что и в дальнейшем развитие этой части рассматриваемого региона, да и других его сегментов будет происходить неравномерно, следуя как пульсируюшему ритму движения отдельных обществ, так и колебаниям среды, регионального и глобального окружения, воздействующим на них извне.

Будущие циклы и ритмы эволюции

Пытаясь представить себе будущее развитие мира и такой его особой части, как Восток, аналитики и футурологи прибегают обычно к методу продления рядов, экстраполяции в будущее, на так называемый прогнозный период, трендов и тенденций, выявленных в результате наблюдения над прошлым. Существенным при этом является решение вопроса о величине «периода наблюдения», т. е. заключения о том, где начинается текущий исторический момент, в рамках которого оправдано использование линейных функций. Простая экстраполяция, как правило, усложняется за счет ввода различных условий и ограничителей, способных повлиять на линейный процесс.

Если не считать два других метода, а именно теоретической и эмпирической аналогии, когда ученый или эксперт признает развитие процесса в будущем аналогичным тому, что наблюдалось с другими объектами в прошлом, то продление рядов сохраняет приоритетное значение в прогнозировании. Впрочем, при долгосрочном прогнозировании принцип линейности (плавности) дополняется нередко принципом цикличности (волнообразности). Именно на этом основаны хорошо известные в экономической науке теории различных циклов конъюнктуры: сверхкоротких (сезонных), коротких (3—4-летних), средних (в 10 — 12 лет), длинных (25—50 лет) и сверхдлинных, вековых. Если первые три вида циклов имеют наибольшее значение для целей собственно экономического анализа, то два последние, связанные с именами Н.Д. Кондратьева и Ф. Бро-деля, соотносятся с более широким классом социальных явлений, помогают выяснению взаимозави-симости экономических, политических и культурных процессов.

Примечательна в связи с этим попытка В.И. Пантина, (вместе с коллегами) отталкиваясь во многом от идеи «кондратьевских циклов», обосновать циклически-волновой подход к постижению мировой истории и на этой базе заглянуть в будущее, вплоть до середины XXI в. и даже дальше¹. Автор исходит из того, что конъюнктура мирового рынка оказывает решающее влияние на социально-политические процессы и выденляет в качестве периода наблюдения отрезок времени с начала VI в. н. э. Именно тогда (после трех веков кризиса Римской империи) зародилась, по его мнению, новая эра в развитии международного рынка с ее предполагаемой общей системой эволюционных циклов. В.И. Пантин выявляет три триады циклов, при этом каждый цикл проходит четыре фазы: структурного кризиса, технологического переворота, великих потрясений и революции международного рынка. Интуитивно-эмпирическим путем им выведена закономерность о стабильном времени протекания второй и четвертой фазы циклов (по 24 года) и неуклонно сокращающейся (на 12 лет) продолжительности первого и третьего циклов. Текущий девятый цикл (последний в третьей триаде) начался, согласно этим расчетам, в 1969 г. и, пройдя две первых фазы, в 2005 г. вступил в третью, великих потрясений. Она должна продлиться до 2017 г., после чего наступит фаза революции международного рынка, завершающаяся в 2041 г.

Не придавая абсолютного значения точности дат, следует отметить угаданную автором прогноза тенденцию нарастания напряженности в мире в 1995 — 2005 гг. и усиление роли Китая. Сбудутся ли предвидения относительно наступающих в фазе великих потрясений экономических кризисов и международно-политических конфликтов, вплоть до военных, сказать трудно. Некоторые из мрачных предсказаний в отношении развития мировой ситуации в начале XXI в. явно не сбылись. Однако намеченная им волнообраз-ность проявилась, и в этом, как представляется, главное значение предпринятого отечественным автором эксперимента по объяснению хода мировой истории и предвидению будущего².

Более того, в рамки разработанной им схемы вполне укладываются некоторые представления о будущем, сформировавшиеся в середине первого десятилетия XXI столетия. Перегрев мировой экономики, исчерпание легко доступных и безопасно доставляемых к месту потребления энергетических ресурсов, сбои в работе таких «двигателей» мирового спроса и предложения, как макроэкономики США и Китая, могут нарушить предположения о плавном и нарастающем темпе экономического прогресса в период до 2015 — 2020 гг.

Следует заметить, что, согласно распространенным оценкам, повышательная фаза цикла Кондратьева в экономике США стартовала в начале 1990-х гг. и, следовательно, может завершиться после 2010 г. Экономика КНР растет непрерывно и исключительно высокими темпами на протяжении более четверти века и даже с учетом восстановительного эффекта после спада и провалов 1960 — 1970-х гг. не может, видимо, продолжаться без нарушений и перерывов бесконечно долго³.

В случае сохранения высоких темпов роста Китай уже вскоре после 2010 г. обгонит Японию по величине ВВП и прочно займет второе место в мире после США. КНР при этом превратится в ведущего импортера энергоносителей, даст импульс дальнейшему росту потребления не только нефти, но и в возрастающей пропорции природного газа. Столь же велико будет значение Китая в импорте обычных видов вооружений, в первую очередь, технологически сложных его образцов.

Параллельно с китайской весьма быстро, при удержании достигнутых темпов роста, будет расти экономика Индии. К 2030 г. она может превзойти по объему национальное хозяйство Германии и Японии и занять третью позицию в мире. Как и Китай, Индия превратится в одного из главных импортеров нефти и газа, а также вооружений. Причем в сфере высокотехнологичного военного производства она станет ведущим разработчиком новых образцов (оружия пятого поколения), действуя как самостоятельно, так и в сотрудничестве с США, Россией, странами Европы, Израилем.

В свете закономерностей волнообразного развития перспективы Индии выглядят даже более предпочтительно, чем Китая. Ее экономический подъем начался только на рубеже 1980—1990-х гг. и может продолжаться в течение еще длительного промежутка времени.

Как благоприятные могли бы быть оценены и тенденции эволюции других стран Южной и особенно Юго-Восточной Азии. Однако, помимо собственных, эндогенных факторов, на их развитии существенным образом скажутся факторы экзогенные, связанные с общемировой конъюнктурой. От них особенно сильно зависит развитие государств ЮВА и всего Восточно-Азиатского региона. Сбои в функционировании международного рынка неминуемо негативно отразятся на параметрах и качестве роста в этой части мира.

Что касается плотно населенных стран Южной Азии, то ограничителем здесь являются также некоторые внутренние обстоятельства, в частности, критическая ситуация с обеспечением воды для полива. Это в наибольшей степени касается Пакистана, который уже к 2010 г. может столкнуться с серьезной проблемой нехватки воды для бесперебойного функционирования своей самой крупной в мире единой системы ирригационного земледелия. Проблема увеличения объемов воды для сельского хозяйства может серьезно осложнить отношения Пакистана с Индией вследствие того, что обе страны рассчитывают на одни и те же водные ресурсы. Их во многом обеспечивают притоки Инда, пересекающие спорную область Джамму и Кашмир.

Повышение уровня мирового океана, вызванное потеплением климата, способно обострить гуманитарную и экономическую ситуацию в Бангладеш, а также на юге Индии, ее островных территориях, на Шри Ланке и в Индонезии. Скорее всего, обострятся в быстро растущих экономиках Восточной и Южной Азии проблемы больших городов и промышленных зон, загрязнение воздуха выбросами газов. Уже к середине 2000-х гг. на такие ведущие страны Азии, как Китай и Индия, приходилось соответственно 16 и 5% общего объема выбросов парниковых газов. Обе эти страны, как и некоторые другие государства Востока, в будущем, безусловно, столкнутся с необходимостью борьбы с грязными технологиями, экономии ресурсов, перехода от преимущественно экстенсивных к интенсивным способам производства.

Несомненно, еще более сложные проблемы встают перед государствами обширного и демографически быстро растущего исламского ареала. Главные из них связаны с потребностями диверсификации основ экономического роста, выходом за пределы преимущественного развития отраслей по добыче и экспорту нефти и природного газа. К такой задаче большинство из государств Залива и Аравийского полуострова уже приступили, но успеха добились далеко не все. К тому же, диверсификация экономики, опираясь на капиталоемкие технологии, не меняет ситуацию в области занятости и не противостоит тен-денции к ограниченному охвату людей высокодоходными занятиями.

Еще меньше достижений на счету у тех стран Ближнего Востока и Северной Африки, которые лишены богатых природных ресурсов. В них обостряется проблема неполной занятости и низких доходов, что питает социальную базу недовольства молодежи, создает условия для появления в ее среде приверженцев экстремистских взглядов и участников террористических акций. При неизменных тенденциях такого рода трудно рассчитывать на ослабление в достаточно близком будущем позиций политических сил, опирающихся на исламизм как радикальную идеологию.

Фактором, который и в дальнейшем будет обострять ситуацию в многообразном, лишенном государства-лидера мусульманском мире, послужит сосуществование в его рамках различных школ, сект и направлений, в частности, наличие глубоких, хотя чаще всего подспудных коллизий между суннитами и шиитами, ориентирующимися соответственно на Саудовскую Аравию и Иран.

Напряженности на Ближнем и Среднем Востоке будет способствовать сохранение тенденций к укреплению национализма в качестве государственной идеологии в сочетании (а иногда и в противовес) с более широкими, опирающимися на религиозные идеи и представления, средствами политической мобилизации населения. Возможно, впрочем, и ослабление воздействия религиозных идеологий, но, скорее всего, через определенный промежуток времени, на очередном этапе расширения и углубления глобальной взаимозависимости.

Возвращаясь к перспективам экономического роста на Востоке, следует подчеркнуть, что отсутствие природных богатств служит как его ограничителем, так и стимулом. Пример успешного развития при отсутствии богатых естественных ресурсов дает Япония, а также Израиль. Исключительно важен при этом человеческий фактор, т. е. образованность и трудовая квалификация населения, его дисциплинированность и организованность. Большому числу стран Азии и Африки еще предстоит в полной мере ликвидировать отставание в сфере просвещения и специальной подготовки. Крупнейшее препятствие на пути экономического и социально-гуманитарного прогресса создает коррупция, продажность чиновничества, а также политиков и законодателей. Взяточничество и казнокрадство чаще всего поражают те национальные организмы, где сильны государственные ведомства, занятые одобрением деловых проектов, их регистрацией, выдачей разрешений и предоставлением льгот. Отсюда одно из базовых условий для антикоррупционных мер — сокращение контролирующих и регулирующих функций государства, либерализация его экономической политики. Однако проведению такого курса на современном этапе мешают тенденции к централизации власти и укреплению «государственнического» начала на Востоке (и не только там). Поэтому трудно ожидать в близком будущем значительных успехов в области борьбы с коррупцией, а также неэффективностью, связанной с непотизмом, т. е. кумовством — родственным, клановым, земляческим.

В целом, не исключено, что в первые десятилетия XXI в. мир ожидает снижение темпов роста взаимообмена товарами, услугами, капиталами и людьми. Такое может произойти несмотря на то, что мировое сообщество в лице его ведущих межправительственных организаций — «группы восьми», ООН и ее специализированных учреждений, ВТО и других финансово-экономических институтов — предпринимают меры для установления режима наибольшего благоприятствования в торговле между странами, снижения тарифов, сокращения субсидий, препятствующих внешней торговле, а также для свободного перемещения капитала и облегчения миграционного режима. Специальные усилия предпринимаются с целью борьбы с контрабандой, нарушениями авторского права, подделкой патентов и торговых марок. К другим факторам, осложняющим поступательное развитие глобализации, относятся отмеченные выше демографические тренды, а именно, снижение темпов прироста населения в развитых регионах, рост населения в наименее благополучных, увеличение удельного веса неработающих, иждивенцев.

Противостоять тревожным проекциям способен, вероятно, лишь очередной прорыв в сфере высоких технологий, научных открытий, наукоемких производств и технико-технологических инноваций. Между тем опираться он должен на более широкий фундамент, ох-зватывающий не только традиционно передовые, но и длительное время отстававшие общества. Отсюда значимость роли, которую в процессах будущей модернизации призваны сыграть страны Азии и Африки. Выходцы из них уже сегодня составляют значительную часть занятых в высокотехнологичных отраслях США и Европы. Достаточно велик и будет увеличиваться вклад такого рода высокообразованных и эффективно работающих специалистов в экономику самих восточных государств. На видном месте среди них находится Япония, ставшая одним из лидеров мировой инновационной экономики. Заметны также достижения Республики Кореи, Сингапура и ряда других государств и территорий АТР. Можно считать, что к началу XXI в. во многом оправдались сделанные еще в 1970-х гг. предположения о том, что происходящий переворот в производительных силах с опорой на науку открывает перед странами Востока новые перспективы и возможности, которых не было прежде⁴. В полной мере оправданными можно считать и представления о встроенности определенных элементов национальных хозяйств восточных государств в мировые системы интеллектуальных мануфактур и фабрик⁶. Расширение сегмента современной, высокотехнологичной, трудо-и капиталоинтенсивной экономики станет, вероятно, главной панацеей от многочисленных бед и препятствий, ожидающих мир в целом и страны Востока в частности в XXI в.

Преодоление ограничителей роста за счет возрастающей отдачи от творческих инноваций сможет, вероятно, противостоять и тенденциям к старению населения как на Западе, так и на Востоке, а также иным (отчасти до поры не явленным) угрозам и вызовам. Учитывая перспективу угасания стимулов роста, поступающих от западных сообществ, следует ожидать, что страны Востока приобретут некоторые черты и характеристики мирового «мотора развития».

Реализация таких ожиданий во многом, как представляется, связана с судьбами демократии на Востоке, процессами демократизации азиатско-африканских обществ. При этом речь не идет о прямых заимствованиях и копировании западных образцов. И демократия, и гражданское общество на Востоке будут иметь несомненно национальный и цивилизационный колорит. Базовыми, вместе с тем, остаются такие характеристики либерально-демократического сообщества, как, во-первых, независимость судебной власти от исполнительной, что в результате ведет к утверждению основ конституционализма, неукоснительного следования закону, в том числе в случаях, которые находятся в сфере, пограничной с политической; во-вторых, свобода слова и собраний, иначе говоря, независимость от властей пре-держащих средств массовой информации и проявлений политической активности в условиях, когда в государственном сообществе имеется конкуренция партий и других законно оформленных политических групп интересов, а на первых порах хотя бы конкуренция трансформирующихся традиционных политэлит; в-третьих, в обществе нет преобладания изоляционистских, ксенофобских, ретроградно-фундаменталистских настроений и идеологий, наблюдается стремление к кооперации и сотрудничеству с внешними контрагентами, открытому общению в рамках региональных и глобальных структур.

Еще одно существенное условие демократического развития — улучшение качества управления, борьба со злоупотреблениями тех, кто находится у власти. Одновременно это и повышение эффективности в противостоянии силам, бросающим вызов государству и обществу, прибегающим к противоправным, криминальным, насильственным действиям. Питательной средой для последних служит наличие теневых структур в финансовой и производственной сферах, в области предоставления услуг, в том числе образовательных. Слабость и рыхлость системы управления провоцирует разрастание подпольных структур, делает активным их проникновение в легально функционирующую политическую сферу, способствуя разрушению ее изнутри.

Важнейшие вопросы, на которые можно будет получить ответ лишь по прошествии, очевидно, ряда десятилетий относятся к перспективам эволюции, модернизации культуры восточных обществ, причем как культуры семьи и бытового общения, так и общественной, в существенной степени политизированной. Неочевидным является, до какой степени консерватизм, весьма свойственный восточным цивилизациям, обусловлен недостаточно развитой, не трансформировавшейся экономикой и социальной сферой, а до какой он является следствием самовоспроизводящейся системы, которую нельзя в базовых элементах изменить даже при условии успешных экономических преобразований. Неясно также, является ли формирование среднего класса необходимым и достаточным условием демократизации. Или, несмотря на появление буржуазии (частной предпринимательской верхушки), последняя будет опираться в обеспечении условий для своего бытия на «верхний класс», аристократию и бюрократию, т. е. выходцев из среды традиционно-привилегированной, землевладельческой и духовной элиты.

Под вопросом остается и рассасывание сельскохозяйственного комплекса, который обеспечивает занятость большинства населения. Если вклад аграрного сектора в национальный доход к началу текущего века уже опустился в большинстве восточных государств ниже отметки в 25%, то доля занятых в сельском производстве, прямо или косвенно зависящих от него, в наиболее населенных регионах и странах Азии, таких как Индия и Китай, не опустилась еще ниже 50%. А покуда большинство населения продолжает быть связанным с сельской экономикой, основанной на интенсивных способах его ведения, пусть в ряде звеньев и модифицированных, нет, видимо, возможности говорить о трансформации традиционности. И, следовательно, нет в близком будущем и перспектив для преодоления исконных черт в общественном и государственном устройстве.

Тенденции социального и экономического развития на обозримом этапе существенно связаны с процессами, происходящими в третичной сфере, в области оказания услуг индивидуальными лицами, частными предприятиями, общественными учреждениями и государственными органами. На сферу услуг к началу XXI в. в большинстве государств Азии и Северной Африки уже приходилось около или более 50% производимого в течение года национального дохода. В дальнейшем ее доля, видимо, повысится еще более из-за относительного сокращения производственной сферы под влиянием конкуренции на внутреннем и внешнем рынках.

Исключительно важным станет при этом качество «сервисиза-ции» экономики, т. е. степень зависимости сферы услуг от современных либо традиционных, высоко-либо низкодоходных, городских либо сельских отраслей производства, областей жизни и быта. Самые значительные различия, как и ранее, будут, по всей видимости, наблюдаться между экономиками регионов и стран, обращенных в сторону внешнего мира, включенных в мировую торговлю, осуществляемую главным образом по морю, и хозяйствами «замкнутых на себя» районов и государств, расположенных в отдалении от морских и прибрежных зон. Водораздел по такому же принципу, как выше отмечалось, останется и внутри крупных государственных образований. Там может увеличиться перепад в уровнях развития приморских и «срединных», особенно горно-пустынных, трудно доступных местностей.

В первой половине XXI в., судя по всему, произойдет дальнейшее усиление внимания к континентально-материковым регионам, а в ареале Востока к ним относится прежде всего центр Евразии. Одним из главных экономических мотивов такого внимания будет освоение природных богатств, в первую очередь месторождений углеводородного сырья — нефти и природного газа. Центральные, внутренние районы азиатского континента могут все в большей степени оказываться ареной приложения сил крупнейших геополитических игроков, среди которых видное место займет Китай. Нельзя исключить, что сотрудничество на океанических просторах будет уравновешиваться конкуренцией на сухопутном пространстве, главным из которых станет «сердцевина мира» — континентальная Евразия.

Пространственный элемент геополитики получит, вполне вероятно, дальнейшее развитие. Помимо, условно, земельно-водного, он приобретет все более выраженное воздушно-космическое измерение. Причем активное участие в нем примут крупнейшие страны Востока, такие как КНР, Япония, Индия, а возможно, и державы следующего порядка — в первую очередь, Пакистан и Иран, оба Корейских государства, а также Малайзия и Индонезия.

Геополитические коллизии, вероятнее всего, будут иметь все более технологически сложный, интеллектуальный характер. Научные открытия двойного (мирного и военного) назначения в сочетании с аналогичными техникой и технологиями многократно усложнят содержание международно-политических процессов. Еще большую роль приобретет информация и, следовательно, контроль над средствами массового распространения новостей, в том числе и нарочито тенденциозных, политически мотивированных. Соответственно с этим усложнится внешнеполитическая деятельность государств, увеличится разнообразие проектов многосторонней дипломатии.

На смену возможному сокращению темпов углубления экономической и культурно-гуманитарной глобализации после 2020 г. может прийти новый этап. Революция международного рынка на базе научных и технических инноваций совпадет со снижением уровня конфликтности вследствие увеличения среднего возраста жителей планеты, сглаживания «молодежных выступов» в развивающихся регионах Востока, прежде всего в мусульманском.

Примечания

¹ Пантин В.И. Циклы и ритмы истории. Рязань, 1996.

² Дальнейшее развитие метода см: Пантин В.И., Лапкин В.В. Философия исторического прогнозирования: ритмы истории и перспективы мирового развития. Дубна, 2006.

3 Многоаспектный анализ подстерегающих КНР опасностей содержит коллективная монография: Китай: угрозы, риски, вызовы развитию // Под ред. В.В. Михеева, М.,2005.

4 См: Колонтаев А.П. НТР и машинная стадия производства в развивающихся странах // Научно-технический прогресс и развивающиеся страны. М., 1976, с. 81.

5 Растянников В.Г. НТР и проблемы стадий капиталистической эволюции в развивающихся странах Востока // Капитализм на Востоке во второй половине XX века. М., 1995, с. 276 - 296.

Политическая философия, теория и идеология*

В европейской философии и науке Нового времени постепенно сложились основные подходы к решению проблем государства и политики, в том числе и межгосударственной, международной. Четырьмя основными традициями, парадигмами можно считать консервативно-реалистическую, либерально-идеалистическую, радикально-социалистическую и иррационально-интегристскую. Три первые парадигмы философско-политической мысли находятся в зоне рациональных решений. Именно в их русле развивались впоследствии, уже в рамках специальной научной теории, главные направления анализа международных отношений и международной (мировой) политики — реализм, идеализм и радикализм. Четвертая традиция сложилась на базе не рациональных, но эмоциональных подходов и мистических, мифологизированных представлений. Начать характеристику этих парадигм (направлений) лучше всего с первой как наиболее крупной, исторически укорененной и до сих пор если не доминирующей, то самой влиятельной, причем не только и, может быть уже не столько, на Западе, сколько на Востоке.

В основе консервативно-реалистической традиции лежит представление о государстве, державе, империи как о главном элементе, несущей конструкции политического мира. Государство воспринимается в терминах силы, военного превосходства над другими. Ему, впрочем, соответствует также первенство в социально-политической сфере — лучшая из существующих система управления, в экономике — передовое и уверенно развивающееся хозяйство, и культуре — наиболее соответствующие реалиям времени мировоззрение, мораль, этика, наука и искусства. Так как государство в Новое время (сначала в Европе, а потом и повсеместно) стали ассоциироваться с главной в нем, государствообразующей (как сегодня говорят, титульной) нацией, народом, этот подход в идеологическом плане выражает национализм.

* Мировое комплексное регионоведение. Введение в специальность: учебник / Под ред. А.Д. Воскресенского. М.: Магистр, 2015, гл. 1, с. 26 - 53. В авторской редакции.

Зародившись в качестве концептуального подхода в самом начале эпохи Модерна, а как умонастроение пронесенный, очевидно, через все века едва ли не всеми цивилизациями, своими истоками он уходит к «осевому времени», являясь в то же время частью достижений эры европейского Ренессанса, состоявшей в освоении наследия эллино-римской культуры и цивилизации.

Основная фигура-предтеча этой парадигмы — древнегреческий историк Фукидид, автор написанной в V в. до н. э. фундаментальной «Истории Пелопонесской войны в восьми книгах». Описывая перипетии многолетней войны между афинянами и лакедемонянами, Фукидид исходит из того, что главным аргументом в конфликте политических единиц может быть только сила. Могущество служит основным инструментом в отстаивании интересов государства. Кроме практических интересов, мотивами его действий выступают честь, с которой связаны амбиции, устремления, и страх, опасения за безопасность, само существование. Фукидид полагал, что насилие объясняется природой человека. Он отводил определенное место в межгосударственных отношениях правовым нормам и морали, но подчеркивал, что они отступают на задний план в периоды открытого конфликта. В исходных построениях Фукидида можно найти истоки не только классического силового реализма, но и смежного морально-правового подхода к решению межгосударственных проблем, очередь которого наступает в периоды мира.

Создателем государствоцентричной концепции в политической мысли Нового времени считается итальянец Н. Макиавелли (1469—1527). В эпоху существования небольших итальянских государств он выступал сторонником усиления наиболее крупных среди них, полагая, что в борьбе за усиление мощи государства правителю позволено использовать все средства, в том числе нарушать некоторые общепринятые нормы и моральные императивы (применять хитрость, обман и т. д.). Главный его труд на эту тему называется «Государь».

Вторым крупнейшим представителем классического реализма был английский мыслитель Т. Гоббс (1588 — 1679). Он жил в кровавую и переломную для Англии эпоху революций и становления конституционной монархии и отразил в главном своем сочинении «Левиафан» убеждение в исходной эгоистичности и необузданности человеческой натуры. Такое «естественное состояние» преодолевается в обществе людей созданием громоздкого механического аппарата — государства. Хотя оно и подобно библейскому чудовищу Левиафану, но государственный порядок все же лучше, чем анархия. Между тем, в отношениях между государствами продолжает царить дух анархии, «войны всех против всех» (bellum omnium contra omnis). Описанный им международный порядок вещей получил в политической литературе название «гоббсианского».

Весьма государствоцентричен в своих философско-исторических построениях немецкий мыслитель более поздней эпохи Г.В.Ф. Гегель (1770 — 1831). Ему свойственна достаточно жесткая трактовка международных отношений, при которой допускается война как средство разрешения противоречий между государствами. Видным представителем реалистической или реалистской парадигмы был его современник и соотечественник генерал К. фон Клаузевиц (1780 — 1831). В книге под названием «О войне» он, исходя из сводимости международных отношений к межгосударственным, настаивает на том, что война есть орудие государственной политики, являясь ее продолжением, способом достижения тех же целей, но иным путем, не мирным, а военным. Завершить этот ряд (далеко, впрочем, не полный) можно австрийским ученым Л. Гумпловичем (1838—1909), который давал весьма жесткую трактовку международной политики, сконцентрированной вокруг силовых импер-ско-государственных интересов.

К его времени относится, кстати, деятельность «железного канцлера» Пруссии и Германии О. фон Бисмарка, дипломатия которого ассоциируется с «realpolitik», реальной политикой, сдержанной и целеустремленной, направленной на усиление мощного национального государства, учитывающей свои и чужие возможности и возникающий отсюда баланс сил и интересов. Он, впрочем, был не первым, кто прославился искусством реальной политики — в XYII в. среди европейских деятелей такого плана выделялся француз кардинал де Ришелье, а в первой половине XIX в. министр иностранных дел Австрии К. Меттерних.

Почти одновременно с консервативно-реалистической возникла и другая традиция в политической философии Нового времени — либерально-идеалистическая. Как и первая, она связана с культурой Ренессанса, возрождения интереса к древней философии, а также развитием христианской мысли (Эразм Роттердамский, Ф. де Виториа). Однако если реалистическая, государственниче-ская парадигма имеют аналоги вне западной, возрожденческой традиции, то либеральное направление складывается именно и только на христианско-ренессансных основах.

Раньше других сложилась та разновидность либерализма, которая делает акцент на правовых нормах в отношениях между государствами, т. е. рассматривает государство как центральный элемент международных отношений, но исходит из предпочтительности мира перед войной и необходимости соблюдать определенные правовые нормы, по происхождению моральные и этические, как в периоды мира, так и в условиях войны. В русле этой разновидности второй традиции, которую как и первую называют классической или канонической, закладываются начала современной международно-правовой теории. Одним из ее первооснователей считается голландский юрист Гуго Гроций (де Гроот) (1583 — 1645). Современник Тридцатилетней войны, он обосновал в написанном на латыне фундаментальном труде «О праве войны и мира» взаимосвязь между законами, действующими внутри государства, и законами между государствами (всеми или большинством), без которых нет справедливости и не может быть действительной выгоды для государств в сфере их взаимодействия друг с другом.

Наряду с правовым направлением в развитии либеральной традиции появляется другая ее составляющая. Отталкиваясь от христианской идеи самоценности личности, она ставит в центр рассмотрения не государство, а индивидуума, и сообщество индивидов. Государство в русле этого мировоззрения отступает на задний план, предоставляя место обществу людей, принадлежащих одной нации, гражданскому обществу. Классический английский либерализм (Ф. Бекон, Дж. Локк и др.) формирует последовательный рационально-либеральный взгляд на внутреннюю политику, в основе которого лежат принципы конституционного правительства, суверенитета граждан, равного права для всех и разделения властей на исполнительную, законодательную и судебную. Во внешней политике этому взгляду соответствует акцент не на имперско-государ-ственнических, а на торгово-экономических интересах. Несколько позднее, в конце XVIII — начале XIX в., в Англии он приводит к возникновению классической политэкономии А. Смита, Д. Рикар-до и др., где вопросы международной торговли и общения между народами посредством обмена товарами оказываются в центре внимания. В первой половине XIX в. эту линию завершают труды И. Бентама и Дж.С. Милля, во главу угла ставящие концепции потребительской полезности (утилитаризм) и свободы как возможности созидательного позитивного действия. Во внешней области английский либерализм, а вслед за ним французский, в целом западноевропейский и американский, выдвигал принципы свободы торговли, отмены государственных пошлин (тарифов), запретов и ограничений. В противовес либерализму как политэкономическому учению сложился меркантилизм, где главным выступали государственные интересы, а торговля, в том числе заморская, рассматривалась как способ обогащения государства и усиления его державной мощи. Поздним изданием меркантилизма, целенаправленной деятельности государства по созданию условий для догоняющего индустриального развития можно считать теоретический вклад немецкого экономиста Ф. Листа.

Итак, среди ответвлений либеральной парадигмы выделяются два — правовое и экономическое. Имеется и третье — пацифистское. Оно соприкасается с первыми двумя, делая упор на мире как непременном условии для утверждения морали и справедливости, а также благоденствия человечества через умножение его материального богатства. Ключевое значение имеет здесь фигура немецкого мыслителя И. Канта (1724 — 1804). Будучи последовательным философом-либералом, Кант рассматривал права человека как высшую, священную ценность, отрицал центральную роль государства и относился к войне как к преходящей стадии в историческом развитии. В работе «К вечному миру» (1797) он выдвинул идею о наступлении в будущем эпохи постоянного мира и появлении Лиги народов.

Третья парадигма — радикально-социалистическая — появляется несколько позже канонических. Ее истоки следует искать в двух направлениях мысли Нового времени — коммунистическом утопизме и руссоистском мифе о естественном порядке вещей на заре времен, когда люди были не «испорчены» цивилизацией. Умозрения французского философа Ж.-Ж. Руссо (1712—1778) были противоположностью представлениям Гоббса о начальной стадии в развитии людей, отмеченной враждой, анархией, силой одних и беззащитностью других. В противовес английскому мыслителю, Руссо отрицал справедливость существующих государственных устройств, был сторонником радикально нового «общественного договора», концепций «общей воли» и «народного суверенитета». Эти идеи, разделявшиеся в той или иной мере и другими французскими просветителями (Вольтером), существовали наряду с утопиями о бесклассовом, бессословном обществе. Последние появились, как и само слово «утопия» (т. е. несуществующее место) в начале современной эпохи в книге англичанина Т. Мора (1478 — 1535). Позднее у итальянца Т. Кампанелла (1568 — 1639) коммунистические идеи нашли яркое воплощение в образа «Города-солнце» — государства равных во всех отношениях людей. Радикально-революционный подход нашел воплощение в идеологии Французской революции 1789—1794 гг.: проектах якобинцев (Ж.П. Марата, М. Робеспьера), лидера социалистов (коммунистов) Г.Бабефа и др. После революционных бурь в первой половине XIX в. эта линия была продолжена в трудах идеологов социализма А. Сен-Симона, Ш. Фурье и англичанина Р. Оуэна. Свое наиболее полное теоретическое воплощение радикальная парадигма получила в трудах К. Маркса (1818 — 1883) и Ф. Энгельса (1820 — 1895).

Заметим, что если консервативная парадигма апеллировала прежде всего к сознанию аристократии как наследственных держателей государственной власти, а либеральная ориентировалась на самосознание среднего класса, буржуазии, то радикальный социалистический подход адресовался группам интересов, выступающим от лица рабочего класса, низших, обездоленных слоев. Теоретически он при этом преодолевал дихотомию государство-общество, ставя на ее место другую диалектическую пару: буржуазия-пролетариат. Место национализма в международных делах в соответствии с этой парадигмой занимал пролетарский интернационализм, который в своих крайних формах отрицал основополагающую роль нации-государства.

От первоначального неприятия статус-кво (сложившегося положения вещей) европейская социал-демократия, опиравшаяся на марксистские идеи, эволюционировала в сторону борьбы за его ревизию, защиту интересов рабочего класса реформистским путем. Но на исходе Первой мировой войны марксистский радикализм в лице большевизма победил в постимператорской России и стал основой мировой идеологии, бросившей вызов прочим идеологическим системам. В оценке степени ее фактического радикализма мнения расходятся, но очевидно, что она стала важнейшим инструментом политической консолидации на территории бывшей царской России и помогла превратить ослабленную Первой мировой и Гражданской войнами страну в исключительно сильную в военном отношении, могучую державу. Одновременно, социалистическая идеология позволила смягчить бремя тотального контроля государства над обществом, содействовала формированию своеобразного варианта гражданского общества в СССР и возникновению поли-тикоидеологических течений вовне, которые приняли советский вариант развития за достойную альтернативу консервативно-либеральному западному пути.

Упадок радикально-социалистической идеологии, с последовавшим затем распадом Советского Союза, тяжело отразился на связанной с ней политико-философской парадигме. Xотя она осталась подспудно еще достаточно влиятельной в постсоветской России и имеет некоторое число сторонников на Западе и на Востоке, главным образом в лице неомарксистов и антиглобалистов, ее влияние с последних десятилетий XX в. резко пошло на убыль.

Еще раньше консервативно-либеральная философия в основном освободилась от соперничества и конкуренции со стороны четвертого подхода к решению проблем государства и международных отношений — иррационально-интегристского. Истоки этого течения, который можно назвать также консервативно-революционным, связаны с развитием философско-исторической мысли в Европе во многом под влиянием начавшегося в XVIII в. углубленного знакомства с культурой и наследием традиционного Востока. Впрочем, оформляется оно как общественно-литературное и политическое явление позднее и затрагивает в основном Германию и север Европы. В основе подхода лежали антитезы рациональности, идеи духа, сакральности (святости) власти и связанного с ней мира политики, а также мифы и мистика как европейско-дохристианские, так и восточные нехристианские.

В конце XIX и начале XX вв. в рамках этой парадигмы, опять же главным образом на немецкой и северо-европейской культурной почве, возникает такое направление в исследовании международных отношений, как геополитика. Оно далеко не всегда является мистикоиррациональным и потому не соответствует целиком одной парадигме. Геополитика базируется на двух концептах — сильного государства и географическом пространстве как арене межгосударственной политики. Учет географического фактора — одна из вполне рациональных основ международно-политического знания. Основанная преимущественно на нем геополитика в сочетании с государствоцентричностью находит себе место главным образом в рамках консервативно-реалистической парадигмы. Однако вследствие того, что государство может выступать и как носитель либеральной, а также социалистической ориентации, геополитика может служить целям различных по содержанию международно-политических проектов. Она нередко соприкасается с геостратегией, идеологически нейтральной отраслью военно-политической науки, а также стратегической географией и логистикой.

Отцом геополитического анализа считают немца Ф. Ратцеля (1844 — 1904), который в своих сочинениях акцентировал значение пространства для политической мощи государств. Термин геополитика ввел в научный оборот его младший современник швед-германофил Р. Челлен (Келлен) (1864— 1922). Он развивал взгляд на государство как на органическую систему, посвятив разным сторонам ее функционирования отдельные тома. Один из них, трактующий вопросы расширения государства в пространстве, и получил название «Геополитика». Вслед за органицизмом в геополитику проникает мистический дуализм.

Создателем геополитической теории, окрашенной в мистические тона, был немецкий офицер в отставке К. Xаусхофер (1869—1946). Он исходил из планетарного дуализма, постоянной борьбы «морских сил» (талассократии, власти моря) против «сухопутных» (теллуро-кратии, власти земли) Эти идеи еще глубже разработал другой немецкий автор К. Шмитт (1888 — 1985) В трудах, вышедших в 1940-е годы и позднее, им противопоставлялась Суша, как традиционная власть с незыблемыми этическими принципами, и Море — власть современная, опирающаяся на текучие социально-юридические и этические нормативы. Шмитт также разработал теорию тотального врага, дуализма «друг-враг», а, кроме того, идею «большого пространства» (Grossraum) как принцип ненасытной имперской экспансии, развивая тем самым концепции своих предшественников о «жизненном пространстве» (Lebensraum), нехватке территории для динамичных государств-империй.

Геополитический иррационализм оказал немалое влияние на формирование идеологий немецкого национал-социализма, итальянского фашизма и японского милитаризма, сочетаясь соответственно с расовым, этатистским и сакрально-властным национализмом. Интересно, что К. Xаусхофер, возможно, принимал участие в написании разделов гитлеровской «Майн кампф», хотя его представления не совпадали с расистскими взглядами Гитлера.

Разгром гитлеризма нанес сильнейший удар по геополитике. Немецкую ее школу после Второй мировой войны объявили псевдонаукой. Однако, как выше отмечалось, не вся геополитика отличалась мистицизмом и мессианством.

Параллельно с немецкой, развивались геополитические школы в Англии и Америке. В первой выделяется географ и политический деятель X. Маккиндер (1861 — 1947). Для его политико-географических представлений характерен акцент на значении Евразийского материка, где центральное место занимала Российская империя, а затем СССР. Он широко использовал термин «^армен^ («Сердцевина земли») для обозначения континентальной Евразии, а также другие пространственнополитические образы (географическая ось истории, мировой остров и т. п.). Американский адмирал в отставке А. Мэхен (1840—1914), обосновывал растущее геополитическое влияние морской мощи государств. Другой основоположник американской геополитики Н. Спайкмен (1893 — 1943), развивая и полемизируя с идеями Маккиндера, настаивал на исключительно важной роли, которую в мировой политике играет «Римленд» (Окраинная земля), южная кромка Евразии.

Едва ли не все построения, сделанные с геополитической точки зрения, носят на себе отпечаток времени, а иногда и прямого политического (внешнеполитического) заказа. Впрочем, такую характеристику можно приложить и к другим теориям международных (межгосударственных) отношений, которые в большом количестве стали появляться уже после окончания Второй мировой войны.

В послевоенное время основная часть специальных теорий в рамках политической науки (political science) стала разрабатываться в США. Становлению там политической науки, как и многих других академических общественных дисциплин, способствовали ученые, переехавшие туда в предвоенный период из Европы, прежде всего Германии и Австрии. Один из них, Г. Моргентау, стал признанным основателем американской школы реализма в науке о международных отношениях. В 1948 г. в свет вышла его книга «Политика между нациями. Борьба за власть и мир». Оставаясь строго в рамках консервативнореалистической парадигмы, Моргентау сводил международные отношения к межгосударственным и считал государства однородными и преследующими свои эгоистические интересы. Задачами международной политики он считал обеспечение национально-государственных интересов. Трактуя их в терминах власти, мощи и влияния, он исходил из того, что интересы могут быть обеспечены мирными средствами при сохранении полной готовности для применения силы.

Другим видным теоретиком реалистической школы был М. Ка-план, выпустивший в 1957 г. книгу «Системы и процессы в международной политике». Одним из первых применив системный подход к изучению международных процессов, Каплан выделил несколько видов многополярных систем. Наиболее стабильной он признал биполярную, основанную на равновесии мощи. Он же сформулировал шесть правил для ведения конкурентной международной политики. Примечательны для своего времени и с позиции его государства, которое выступало адресатом рекомендаций, два первых правила: а) расширять свои возможности (т. е. власть), но лучше путем переговоров, чем путем войны; б) лучше воевать, чем лишиться перспектив усиления возможностей. Еще одно правило гласило: не добивать побежденного противника, чтобы не создать вместо него нового, более сильного.

В том же году выпустил первую книгу молодой исследователь, выходец из среды эмигрантов Г.Киссинджер, впоследствии известный государственный деятель США. Она была посвящена вопросам ядерного оружия и предлагала отказаться от господствовавшей тогда доктрины массированного возмездия в пользу политики ядерного сдерживания. Как в академических работах (по политике и истории международных отношений), так и в практической деятельности Киссинджер неизменно высоко ставил стратегию баланса сил и поиска компромиссов.

Отражая сложившийся в реальности между США и СССР военно-политический баланс, американские авторы в 60-х годах прошлого века обращали внимание на анализ равновесных мировых систем. Xарактерной в этом плане можно считать книгу С.Коэна «География и политика в разделенном мире». В ней в дополнение к категории «Римлянда», использованного, как отмечалось, еще Спайкменом для обозначения южной кромки (обода) Евразии, автор ввел понятие «шаттербелтс» («разбитые пояса») для характеристики геополитического пространства Ближнего Востока и Индокитая.

Наряду с реалистической (реалистской) традицией в США и других западных странах получает определенное развитие и идеалистическая парадигма. Она находит отражение главным образом в трудах по международному праву и гарантиям безопасности, продолжая в этом отношении традиции предвоенных лет. Наиболее крупным представителем международно-правовой школы в Америке стал австриец по происхождению X.Кельзен. Им, в частности, была обоснована доктрина о неизменности, преемственности границ в случае создания на месте распавшихся государств новых. Эта теория отличалась особой актуальностью в послевоенный период возникновения на месте колониальных империй молодых независимых государств и не потеряла значение вплоть до нынешнего времени.

В противовес реалистской философии войны, точнее мира на грани войны, несколько работ в послевоенный период издали идеалисты пацифистского и интернационалистского направления, исповедующие философию мира путем отрицания войны. Среди них можно выделить книгу Г. Кларка и Л. Сона «Достижение всеобщего мира через мировое право» (1958 г.)

Оставаясь на Западе в начальный период холодной войны в тени реализма, идеалистическая струя в большей мере находила отражение в Европе, прежде всего Англии и Франции, а также вне ее, в Канаде и Австралии. В Англии формируется влиятельная школа мягкого реализма или рационализма, виднейшими представителями которого считают X. Булла («Анархическое общество», 1977) и Б. Бузана, автора теории региональных комплексов безопасности и небезопасности (security and insecurity).

Новое дыхание либерализм получает с 1970-х годов, после усложнения биполярной системы, наступившего в результате разрядки напряженности в отношениях между двумя супердержавами. В рамках идеалистической (идеалистской) парадигмы формируется новое направление — неолиберализм. Его основателями считают американцев Р. Кохейна и Дж. Ная, авторов идеи и редакторов книги «Транснациональные отношения и мировая политика» (1972). Неолибералы обращают главное внимание на деятельность неправительственных организаций, транснациональных, над-и кроссгосударственных сетей. Дж. Наю принадлежит также заслуга введения в широкий оборот термина «мягкая мощь», под которой имеется в виду способность к убеждению, а не принуждению, акцент на силе позитивного примера, в конце концов, на идеологии.

Почти одновременно в рамках консервативно-реалистической парадигмы появляется школа неореализма или структурного реализма. Его основателем считается американец К. Уолтц, благодаря выпущенной им в 1979 г. книге «Теория международных отношений». Отличие неореализма от реализма состоит в акценте на структуру межгосударственных отношений, которая эволюционировала в сторону более сложной, многоэлементной, и сама стала фактором МО, хотя центральное место в них по-прежнему занимает государство и его «материальная» (военная) сила. Реализм подхода проявляется в этой школе также в повышенном внимании к проблемам безопасности, балансирования на грани войны, влияющим на государственную политику через реакции людей (страх) и общественное мнение.

Под влиянием изменившейся в первой половине 1980-х годов международной обстановки, «новое издания» холодной войны между США и СССР, вновь востребованными оказались геополитические построения на идеологически смешанной либерально-консервативной основе. В этом плане выделяется книга теоретика и практика американской внешней политики Зб. Бжезинского «План игры» (1986), где намечены основные подходы к решению задачи кардинального ослабления СССР и всего социалистического блока с выделением двух уязвимых для него геополитических направлений — восточноевропейского (Польша) и южноазиатского (Афганистан-Пакистан).

На последующем этапе новой разрядки и разрушения советско-социалистической системы знаковую роль сыграли статья (1989) и книга (1992) американского политолога Ф. Фукуямы, посвященные «концу истории». Под ним мыслилась окончательная победа либеральных (буржуазно-демократических) идей в политике и конец эпохи противоборства двух политико-идеологических систем — свободной, капиталистической и тоталитарной, коммунистической.

Далеко не оправданный оптимизм относительно окончания мировой глобальной конфронтации, попадающий без сомнения в разряд идеалистических, уравновешивался реалистическим пессимизмом, которому помог придать новые силы С. Xантингтон. Он опубликовал в 1993 г. вызвавшую живой отклик статью, а в 1996 г. книгу на тему столкновения цивилизаций. Преодолевая ограниченность подхода Фукуямы, который концентрировался на Советском Союзе и государствах Варшавского договора, Xантингтон сделал упор на новом аспекте международной политики — столкновении государств, принадлежащих различным цивилизациям, а также на цивилизационных разломах внутри отдельных государств (таких как Турция и Украина) и на границах между цивилизациями.

История в дальнейшем, как будто, оправдала подход Xантингто-на при всей его идейной прямолинейности, ибо основные конфликты в последнее десятилетие XX и первые десятилетия XXI в. протекали именно на стыках политических культур и цивилизаций. Более того, главный вызов, брошенный Западу зародился в недрах исламской цивилизации. Следует признать, что Xантингтон постарался предостеречь общественное и государственное мнение в США против расширительного толкования им своих глобально-политических возможностей, подчеркивая то обстоятельство, что западная цивилизация не универсальна, а уникальна, и если другим цивилизациям суждено в долговременной перспективе приблизиться к ее объективно более совершенным порядкам, то грубыми насильственными методами принуждать их к этому не следует.

Американское руководство в начале XXI в. вряд ли прислушалось к этим предостережениям. Достаточно указать на вторжение ее войск в Афганистане в 2001 г. и развязанную Вашингтоном в 2003 г. войну в Ираке. Xотя США в 2009 г. вывели войска из Ирака и объявили о завершении в 2014 г. своего участия в боевых операциях в Афганистане, трудно сказать, в какой мере эти решения приняты под влиянием сентенций и рекомендаций, содержащихся в литературе по международным отношениям.

На стыке двух классических парадигм — консервативно-реалистической и либерально-идеалистической — с 1980-х годов в англоязычной литературе утвердилось новое направление, получившее название конструктивизм. Оно возникло не без влияния работ французских социологов и философов (П. Бурдье, М. Фуко и др.), между тем как французская школа международных отношений продолжала развиваться в некоторой изоляции от американо-английского основного потока.

Ключевым для конструктивистов является понятие социальное (интерсубъективное) конструирование. Упрощая, речь идет о том. что главное значение они придают смыслам, ценностям, идеальным конструктам, а не самим по себе материальным объектам и силам. С точки зрения теории мирополитических проблем на первый план для конструктивизма выступает роль культуры, создаваемой общими для людей идеями и интересами. Тем самым конструктивизм преодолевает индивидуализм, на котором строит основные положения, как неореализм, так и неолиберализм. Xотя существуют различные формы конструктивизма, наиболее серьезное значение имеет та из них, что занимается «социальным» осмыслением международной системы. Главный теоретик школы А. Вендт относит ее к категории «структурного идеализма». При этом основными элементами системы МО остаются государства, но их поведение интерпретируется не с материальных и индивидуалистических позиций (в пику неореализму), а социально и целостно с учетом решающего значения культуры мирового сообщества государств.

При сохранении радикальных ответвлений критика доминирующих направлений конструктивизмом со временем притупилась, и он стал респектабельной и едва ли не ведущей частью в консерва-тивнолиберальном сегменте теоретического осмысления проблем современного мироустройства.

Выходя за рамки распространенных в западной литературе парадигм политической философии и идеологии международных отношений, отметим, что основные традиции политических философий и идеологий на Востоке (шире — Незападе) отличались авторитарной государствоцентричностью, консерватизмом и сугубым реализмом.

С втягиванием Востока в эпоху Модерна происходит формирование там как политико-философских течений, копирующих западные образцы, так и создаваемых в качестве их антитезы. После окончания Второй мировой войны освободившиеся страны Азии и Африки оказались охваченными идеологически двумя стихиями — национализмом и социализмом.

И то, и другое объединяло одно общее умонастроение — антизападничество. Что и понятно, так как на Востоке отторжение вызывал колониализм, как западное, прежде всего западноевропейское явление, по преимуществу английское и французское. Враждебность порождали также богатство и могущество США, которые господствовали хотя и иначе, чем классические колониальные державы, но при этом не менее прочно и жестко, основывая свое доминирование на контроле за финансовыми ресурсами, средствами торговли и товарными рынками. Экономическое доминирование Запада над Востоком, получившее ныне вышедшее по большей части из употребления название неоколониализма, заставило последний искать выход в помощи другой глобальной силы, которую представлял собой социалистический лагерь во главе с СССР.

Социализм как идеология привлекал, к тому же, те группы интересов в освободившихся странах, которые связывали свое общественное положение и условия материального существования с государственным сектором. Привлекательность социалистической идеологии состояла и в том, что она легко могла быть использована в популистских целях для мобилизации широких трудовых масс, студенчества и молодой интеллигенции для борьбы с внутренними и внешними врагами.

Наиболее успешно амальгама национализма, граничащего с шовинизмом, и социализма прижилась в Китае, где она получила форму маоистской системы представлений, развитую руководителем китайской Компартии и председателем Китайской Народной Республики в 1949—1976 гг. Мао Цзэдуном.

Менее выраженным государственнический элемент был в Индии, добившейся независимости в 1947 г. В отличие от ряда других бывших зависимых стран, национализм в Индии «соединился» не с социализмом (коммунизмом), а с социал-демократией. Олицетворением индийского политико-идеологического пути стал первый премьер-министр Республики Индия Дж. Неру.

Мир ислама, в XX в. резко расширившийся демографически и культурно-политически, оказался с государственной точки зрения еще менее централизован, чем в предшествующие эпохи. В получивших после Второй мировой войны политический суверенитет государствах арабо-мусульманского Востока наблюдался заметный политико-философский и идеологический плюрализм — от особого, национального социализма на панарабской (общеарабской) основе в Египте до освященных религиозной традицией идеологий в Саудовской Аравии и ряде других государств. Националистический и антизападнический элементы в господствующих идеологиях были сильны почти во всех мусульманских странах. Левая, социалистически-коммунистическая альтернатива доминирующим в них идеям находила отклик в общественном сознании, но в целом она была ограничена рядом обстоятельств внутреннего (неприятием светского мировоззрения), и внешнего порядка (недостаточной мощью той поддержки, которую Советский Союз и социалистический лагерь могли оказать в противостоянии Западу). Последнее имело для исламского, особенно арабского, мира повышенное значение в связи с проблемой Израиля — существования чуждого политически и культурно анклава в центре арабо-мусульманского ареала.

В первый послевоенный период в общественных кругах многих стран Востока (вне Китая и других социалистических государств Азии) достаточно заметной была борьба сторонников двух линий социальноэкономического развития — капиталистической и некапиталистической. Причем последняя, с начала 60-х годов, обрела, помимо просоветской, также прокитайскую внешнеполитическую ориентацию.

На втором этапе послевоенного развития (с 1970—80-х годов) ситуация в политико-философской и идеологической сферах стала другой. На передний план вышли представления, соответствующие религиозно-интегристской парадигме. В наибольшей степени это коснулось исламского мира. Интегристско-возрожденческие тенденции проявились в Саудовской Аравии, а отчасти и в других арабских странах Персидского залива, а также в Иране после их превращения в государства, богатые нефтедолларами (деньгами от экспорта нефти). В Иране в 1978 — 1979 гг. произошла политическая революция, завершившаяся приходом к власти представителей клерикальных кругов, духовных лидеров шиитского ислама. Волна исламизации прокатилась и по многим другим мусульманским странам, приведя к возникновению исламского революционаризма, джихадизма (борьбы с неверными). Поддержка антиизраильского сопротивления арабов, террор в качестве протеста против агрессивных антиисламских действий Запада и блокирующихся с ним сил, активная пропаганда идей исламского интегризма (сплочения масс на базе «чистого» ислама и панисламизма) и фундаментализма (возврата к истокам, временам «праведных халифов») превратились в главное оружие интернационального движения, антисистемного с точки зрения сложившегося в мире международного порядка.

Тенденции формирования и особенности функционирования мировой системы международных отношений

Формирование мировой (планетарной) системы МО началось с эпохи Модерна (Нового времени) на рубеже XV-XVI столетий и сопровождалось подъемом Запада — христианской цивилизации западной Европы. Подъем Запада на первых порах был медленным. Он ознаменовался, с одной стороны, расширением европейской региональной системы морем через юго-восточные «ворота» Европы (Испанию и Португалию), а с другой, внутренним кризисом, вызванным религиозной реформацией. Первое явление усилило позиции католицизма, власть папы римского и позднейших императоров Священной Римской империи (Габсбургов), а второе, наоборот, ослабило эти позиции. Одним из результатов развернувшихся в центре Европы жесточайших религиозных войн как раз и стало государство нового типа, свободное от власти клира (католического духовенства и опирающихся на его поддержку монархов), а также свободная от давления Рима система государств.

В XVI — XVII вв. поэтапно сложилась европейская международно-правовая система современного типа. Ее принципы обозначил уже Аугсбургский мир 1555 г., фактически провозгласивший принцип «чья власть, того и религия» (cuius regio, eius religio). Завершение процесса связывают с Вестфальским миром, положившим конец Тридцатилетней войне в Европе между империей Габсбургов с центрами в Австрии (восточно-немецком государстве-рейхе) и Испании, католической Францией, протестантской Швецией и протестантскими немецкими княжествами (речь собственно идет не об одном, а о двух договорах, подписанных в 1648 и 1649 гг. в германской области Вестфалия, городах Мюнстере и Оснабрюке). Заметим, что в политологической литературе принято вести отсчет современной системы международных отношений именно с этого исторического момента и называть нынешний мир в широком смысле Вестфальским.

Вместе с тем, создание комплекса национально-территориальных государств в Европе и соответствующих ему международных отношений продолжалось и в дальнейшем. Имперско-католическая традиция некоторое время еще сильно давала о себе знать. Девятилетняя война 1689 — 1697 гг. и война за испанское наследство 1701 — 1714 гг., привели к тому, что в континентальной западной Европе установилось лидерство Франции, Голландии и Англии как государств, опирающихся на осознание национальной, а не религиозной общности.

За первые два с половиной столетия Нового времени (раннее Новое время) произошло существенное расширение мира, освоенного носителями европейской культуры. Испания и Португалия завоевали, разгромив оказавшиеся бессильными империи индейцев, Южную и Центральную Америку, а Голландия, Франция и Англия основали многочисленные колонии в северной части американского континента. В этот период португальцы, а затем голландцы и англичане, позже французы ограничились основанием торговых факторий и обустройством опорных баз в прибрежных зонах Индийского океана. Они поставили в значительной мере под свой контроль морские пути, проложенные вдоль его северной акватории, от Аравии и Восточной Африки до Индокитая и Индонезии, юга Китая и даже Японии.

К Семилетней войне середины XVIII в. (1756—1763) сложился костяк «мировых» государств, основных участников международно-политического порядка с центром в Европе. Помимо Франции и Англии, среди них были Голландия, Пруссия, Швеция, Австрия, Польша, Россия и Турция (Османская империя). Испания, Португалия и Дания также участвовали в европейской политике, однако их позиции из-за малочисленности населения, слабости и периферий-ности экономик были менее сильны. Основное внимание все они к тому же уделяли заморским владениям. Испания при этом ориентировалась в европейских делах в основном на Францию, Португалия на Англию, а Дания на Швецию.

Расширение географического пространства, втянутого в той или иной степени в европейскую систему МО, несколько опережало распространение ее ареала с точки зрения демографического веса. Население мира к 1750 г. достигло, по оценкам, 700—800 млн чел., из них на европоцентричный ареал приходилось, по-видимому, не более 150—200 млн чел.

Подлинно мировой войной с полным основанием называют череду военных кампаний 1798 — 1815 гг., инициатором которых выступала Франция под началом Наполеона. Франция при этом пыталась взять реванш за поражение от Англии в Семилетней войне. И хотя ей это не удалось, бурные события рубежа двух столетий дали толчок процессу крупных изменений в политической и общественной жизни мира.

На смену наполеоновской эпохе войн пришел период «долгого мира», последовавший вслед за созданием, по инициативе и при активном участии российского императора Александра I, «Священного союза» — ареопага великих держав в составе России, Англии, Австрии, Пруссии, а позже и Франции. Подписанный на Венском конгрессе 1814 — 1815 гг. Акт о Священном союзе можно считать первой декларацией о мирном сосуществовании государств, предупреждающей против угроз их безопасности изнутри (внутренние потрясения, революции), а также извне, со стороны государств-нарушителей.

Учрежденный тогда европейский «концерт» послужил основанием Венской системы международного порядка. Он оказался в целом весьма жизнеспособным. Избежать крупной войны между участниками европейского концерта, включая Турцию, удавалось на протяжении почти 100 лет, до 1914 г., хотя мир между ними прерывался рядом значительных военных кампаний во второй половине XIX — начале XX вв. Несмотря на направленность Венской системы против подрыва стабильности «снизу», период ее существования ознаменовался подъемом движений национального освобождения на окраинах Османской империи, ростом числа суверенных государств в Европе, а также появлением новых независимых государств в Южной Америке.

«Долгий мир» в Европе дал ей возможность «рассредоточиться» по всему земному пространству, удаленному от относительного небольшого по площади ее территориального очага. Наподобие лавы, извергающейся из действующего вулкана, европейские власть, влияние, торговля, культура распространились на Азию и Африку (как до того на Америку) накрыв и преобразовав, в большей или меньшей степени, их самобытный строй. XIX век, особенно его вторая половина, был эпохой колониализма. Международная политика отражала и опосредовала процесс борьбы за раздел и передел мира. Вслед за охватом территории (географически) круто возросли и демографические параметры европоцентричной системы международных отношений.

На этот век приходится, к тому же, небывалый рост населения Европы. В 1850 г. число жителей в ней с учетом Российской империи равнялось 266 млн человек. К 1900 г. оно увеличилось на 50%, до 401 млн, а к 1913 г. еще на 17% до 468 млн такой рост не имел аналогов в предшествующий истории. Его можно считать первым демографическим взрывом, вызванным снижающейся смертностью, в том числе младенческой, за счет постепенного улучшения санитарных условий, и сохранения на высоком уровне рождаемости. Все это имело место в условиях перетекания склонного к многодетности сельского населения в города (второй демографический взрыв произошел по сходным причинам после 1945 г., охватив главным образом страны Востока, т. е. Азию и Африку). Став фундаментальным фактором в жизни европейских обществ, рост населения подспудно отразился и на внутренней, и на внешней политике. Он способствовал усилению социально-классовых и международно-политических антагонизмов и подстегнул процесс колониальных захватов.

Вместе с тем оказалось, что противоречия, существовавшие между европейскими державами на дальних рубежах, не угрожали миру в той мере, в какой соперничество на ближнем геополитическом пространстве. «Пороховой бочкой», взорвавшей европейский покой, оказались Балканы. Убийство в Сербии австрийского эрцгерцога (наследника престола) Фердинанда вызвало летом 1914 г. неконтролируемую цепную реакцию, втянувшую в первую тотальную войну почти все государства Европы, включая четыре ее континентальные империи, а также Америку и Японию.

Первая мировая война оказалась очень кровопролитной — 8 млн погибших и 21 млн раненых на ее фронтах, плюс почти 7 млн. жертв среди мирного населения. На месте четырех империй — Российской, Германской, Австро-Венгерской и Османской — образовались новые нединастические государства. Победителями из войны вышли члены антигерманской коалиции-Англия, Франция, США, Япония, Италия и др. Они заставили Германию подписать в 1919 г. Версальский мирный договор. Россия, раздираемая гражданской войной, за год до этого вышла из мировой, заключив сепаратное мирное соглашение с Германией. К началу 20-х годов установилось послевоенное спокойствие, регулируемое рядом договоров, главными из которых, не считая Версальского, был Вашингтонский, подписанный в начале 1922 г. и посвященный военно-морским вооружениям и тихоокеанским проблемам.

В рамках Версальско-Вашингтонской системы МО, была создана Лига наций как организация, членами которой стали прежде всего европейские государства, страны Латинской Америки, доминионы Англии и еще колониальная тогда Индия. После подписанного в 1923 г. Лозаннского мирного договора в международное сообщество вошла Турция. Несмотря на неудачу Гаагской и Генуэзской мирных конференций, Германия и Советская Россия (СССР), сблизившись между собой, в немалой степени восстановили свое участие в международных делах. США отказались от членства в Лиге наций, несмотря на то, что идея ее образования принадлежала их президенту В. Вильсону. В начале 1930-х годов Лига наций вступила в полосу кризиса — из нее вышли Япония, затем Германия и Италия. Правда, в 1935 г. в Лигу приняли СССР, но через четыре года исключили, протестуя против заключения им мирного договора с гитлеровской Германией.

Система мирных взаимосвязей оказалась в 19З0-х годах подорванной главным образом в связи с острыми социальными конфликтами, охватившими передовые в промышленном отношении страны. Глубокий кризис 1929 — 1933 гг. привел в расстройство ведущие национальные системы хозяйствования и мировую экономику в целом.

В результате Первой мировой войны колониальная система претерпела существенные изменения, начался ее распад, принимавший причудливые формы преобразования зависимых территорий в руководимые метрополиями союзы и сообщества. Учрежденная Лигой наций система подмандатных территорий увеличила владения Англии, Франции и Японии за счет германских и османских. Под контролем европейского мира оказалась примерно половины земной суши и мирового населения. Население планеты к 1900 г. выросло вдвое по сравнению с 1750 г., достигнув 1600 — 1700 млн чел. В 1930 г. оно превысило 2 млрд, причем абсолютное его большинство приходилось на Евразийский материк, в том числе плотно населенную Европу.

Версальско-Вашингтонская система, в отличие от Венской, не положила начало новому «долгому миру». Время между Первой и Второй мировой войнами представляются многим историком лишь перемирием в непрекращающейся Тридцатилетней войне XX века. Вторая мировая война началась 3 сентября 1939 г. и закончилась ровно через шесть лет, 2 сентября 1945 г. Начавшись на западе Евразии, нападением нацистской Германии на Польшу, она закончилась на востоке, подписанием Японией, последней союзницей Германии, акта о капитуляции.

Наиболее кровавый период второй тотальной мировой войны (и шестой по условному счету войн, имеющих значение для Новой истории) пришелся на время с 22 июня 1941 г. по 9 мая 1945 г., который в нашей историографии принято называть Великой Отечественной войной. В течение этих четырех лет тотальность военных действий, жертвы среди мирного населения, достигли максимума. Советский Союз, отразив нападение Германии и выйдя победителем в войне с ней, понес наибольшие человеческие потери. Их ныне принято оценивать в 26 — 27 млн человек. Всего же за годы Второй мировой из-за нее лишились жизни свыше 50 млн.

Война такой разрушительной силы, видимо, способствовала прочности послевоенного устройства. Другим существенным фактором, обеспечившим второй «долгий мир», продолжающийся уже почти 70 лет, было изобретение атомного оружия массового поражения. Перспектива войны без победителя ограничивает влияние военных кругов. В пользу мира действует и улучшение экономико-социальной ситуации в мире, связанное с переходом от индустриальной к постиндустриальной модернизации, усилением роли и значения среднего класса, состоящего из собственников, предпринимателей и специалистов.

Современный период «долгого мира» регулируется Ялтинско-По-тсдамской системой договоренностей, достигнутых на встречах руководителей трех государств-победителей — СССР, США и Англии — в 1945 г. сначала в Ялте (в Крыму), затем в Потсдаме близ Берлина. Эти рамки определили условия существования разделенного на две части политического мира. Существует мнение, что система договоренностей исчерпала себя после окончания «холодной войны» между лагерем капитализма и социализма. Развал социалистической системы и распад СССР в 1989 — 1991 гг. действительно преобразовали международный порядок, однако представляется, что кардинальных изменений в нем не произвели. Глобальный международный порядок стал менее конфронтационным, изменился набор и относительный вес его основных участников, но главные договоренности и инструменты воздействия на процесс поддержания всеобщего мира остались.

Несмотря на ряд кровопролитных войн и конфликтов, одна только война на Корейском полуострове в 1950 — 1953 гг. унесла 4 млн человеческих жизней, общая обстановка после 1945 г. оставалась мирной, и это позволило человечеству добиться впечатляющих успехов в экономической, социальной, политической, да и культурной областях (хотя о прогрессе в последней единого мнения, очевидно, быть не может). В послевоенный период исключительно быстро возросло земное население. В 1950 г. оно составило 2,5 млрд. человек, в 1960 г. превысило 3 млрд, в 1974 г. — 4 млрд, в 1987 г. — 5 млрд человек. Иными словами, за 37 лет народонаселение увеличилось вдвое. Во второй половине 1980-х абсолютный годовой прирост достиг пика — около 90 млн чел., однако его темпы начали снижаться. Несмотря на это, численность мирового населения в начале второго десятилетия XXI в. превысила 7 млрд и вырастет по прогнозам до более 9 млрд чел. к 2050 г.

Существенно увеличилось также число независимых государств — членов Организации объединенных наций (ООН), наследницы Лиги наций. ООН была создана по решению международной конференции в Сан-Франциско в 1945 г. Первоначально число ее членов было чуть больше 60, затем, особенно заметно в период с середины 50-х до середины 60-х годов, организация расширилась за счет освободившихся от колониальной зависимости стран азиатского и африканского континентов, а также района Карибского моря и бассейна Тихого океана. Ныне в работе ООН участвуют 193 суверенных государства, причем некоторые из старейших (Швейцария) вступили в нее относительно недавно. ООН — это крупнейшая универсальная межгосударственная, межправительственная организация, ведущий элемент системы МО.

Кратко остановимся на некоторых существенных особенностях функционирования этой системы и внешней политики современных государств. Что касается МО, то следует выделить два обстоятельства.

Во-первых, основные цели системы заключаются в поддержании мира, безопасности и порядка. Вместе с тем, ей не чужды и задачи содействия справедливости и прогрессу. В 1948 г. ООН приняла Всемирную декларацию по правам человека. В ней провозглашаются основные либерально-гуманистические ценности — гражданские свободы и политические права для людей во всех странах мира и содержатся призывы покончить с расизмом, колониализмом, различными формами социальной дискриминации и эксплуатации.

Во-вторых, хотя все члены ООН равноправны и при голосовании в Генеральной ассамблеи (она собирается на свою регулярную сессию раз в году обычно осенью в Нью-Йорке, где находится ее штаб-квартира) по одному голосу имеют все государства, как карликовые, так и гигантские по населению и экономическому могуществу. Все же демократический принцип в функционировании ООН сочетается с учетом реального влияния государств на международной арене. Существует Совет Безопасности ООН, состоящий из 15 членов. Пять его постоянных членов, состоит из государств, внесших наибольший вклад в победу во Второй мировой войне — Россия, США, Англия, Франция, Китай. Они имеют право вето — запрета на принятие неприемлемого для какого-то из них решения. Десять непостоянных членов избираются Генеральной ассамблеей на ротационной основе сроком на два года. Для избрания кандидатов страны-члены ООН подразделяются на пять регионов — Азию, Африку, Латинскую Америку и Карибский бассейн, Западную и Восточную Европу.

Действия правительств на глобальной сцене, какой являются ООН ее специализированные учреждения (такие как Международный валютный фонд, Всемирный банк и др), а также различные другие международные организации составляют одну из основных сторон внешнеполитической деятельности государств, которой профессионально занимаются политики и дипломаты.

Международная (внешняя) политика современных государств не ограничивается политико-дипломатической сферой. Более того, внешнеполитической деятельностью занимаются ныне не только официальные, правительственные учреждения, но и неправительственные компании, экономические, общественные, культурные, просветительские организации. Неофициальная дипломатия образует так называемую «вторую дорожку». Она может помочь первой, официальной, в осуществлении ее целей. Наиболее сильные государства, чье влияние доминирует в виднейших межправительственных и неправительственных международных учреждениях, могут использовать их в качестве инструментов своей политики.

Справедливо считается, что существует тесная взаимосвязь между внутренней и внешней политикой любого государства. Эту взаимосвязь, однако, не следует преувеличивать. Xотя задачи как внутренней, так и внешней политики, в конечном счете, едины, надо помнить о существенных особенностях двух политических областей. Во внутренней политике правительство сталкивается с оппозицией внутри национальной политической системы, оно стремится доказать свою дееспособность с точки зрения обеспечения условий для нормального функционирования общества, поддержания в нем стабильности и порядка, обеспечения экономического и социального прогресса. Острой внутриполитической проблемой обычно являются вопросы распределения доходов между территориями и районами, субъектами федерации в случае федеративного государственного устройства.

Область внешней политики иная. Здесь правительство стоит перед проблемами обеспечения национальной безопасности и территориальной целостности. По традиции нередко считается, что и то, и другое находится под угрозой. Особенно много споров возникает с соседними странами по поводу прохождения границы, приграничных территорий, а иногда и целых областей. К погранично-территориальным разногласиям добавляется вопрос о проницаемости границы с точки зрения контрабанды наркотиков, оружия, а также ее нарушения подрывными, враждебными государству элементами. Наконец, еще одна возможная проблема между соседями — использование общих ограниченных природных ресурсов, прежде всего водных.

Вдоль государственных границ, таким образом, зачастую проходит зона перекрестных интересов. Одно государство может поддерживать силы, ведущие борьбу с соседом, поддерживать сепаратистские движения. Часть внешней политики государства, которую оно ведет для решения вышеназванных проблем можно считать региональной.

В отличие от нее глобальное измерение внешней политики связано с ролью, которую играет то или иное государство на международной арене в качестве члена системы мировых отношений. Сюда относятся его действия по обеспечению условий общей безопасности, разрешения кризисов и проблем, которые прямо не затрагивают интересы данного государства. Следовательно, можно говорить о двух сторонах внешней политики — глобальной и региональной, или глобальном и региональном измерении внешнеполитического курса. Надо иметь в виду, что эти две стороны соприкасаются и переплетаются друг с другом, изредка вступая в явный конфликт. Например, нерешенный пограничный спор мешает объединению усилий двух государств при решении вопросов глобальной политики. Неурегулированные территориальные разногласия могут препятствовать развитию взаимовыгодных экономических и культурно-гуманитарных отношений между соседями.

Внешняя политика государств и межгосударственные отношения распадаются на несколько подсистем. Основную из них формирует политико-дипломатическая деятельность, включающая контакты политиков на высшем и высоком уровнях, а также дипломатов, т. е. работников ведомств по обеспечению внешнеполитических контактов, в частности, представительств одной страны в другой. Главными институтами этой подсистемы являются обычно министерства иностранных дел или внешних сношений (в США — Государственный департамент) и дипломатические представительства за рубежами той или иной страны. Они, как правило, именуются посольствами и возглавляются послами, в течение определенного времени представляющими интересы своего государства (в рамках Британского содружества послы по традиции именуются высокими комиссарами). Кандидатура посла согласуется с руководством принимающей его стороны и, вступая в должность, он вручает верительные грамоты главе государства. Принципы и правовые нормы, регулирующие дипломатические отношений между странами определены в Венской конвенции о дипломатических сношениях 1961 г.

Помимо двусторонней дипломатии, существует многосторонняя. Она заключается в участии того или иного государства в деятельности межгосударственных организаций, а также политическая деятельность высшего уровня, осуществляемая в многостороннем формате типа регулярных встреч глав государств. Многосторонняя политико-дипломатическая активность получила в период после окончания холодной войны особое значение. Она охватывает по существу весь мир, отражая как процессы глобализации (ООН и прочие мировые многосторонние органы), так и регионализации. Региональные организации разного плана и профиля подразделяют мир и объединяют страны на основании географической, исторической, религиозной, национальной, экономической и иной общности.

Второй подсистемой межгосударственных отношений нужно считать торгово-экономическую, связанную с деятельностью официальных торговых представительств одной страны в другой, сотрудничеством государственных и полугосударственных экономических корпораций, фирм и компаний, а также участием в работе различных межгосударственных экономических торговых, финансовых, научно-инновационных организаций и форумов.

В третью подсистему можно выделить военно-техническое взаимодействие. С одной стороны, она вплотную соприкасается, а в определенном смысле является частью технико-экономического и научно-технического сотрудничества, а с другой, примыкает и совпадает с политико-дипломатической подсистемой. В особенности это происходит в периоды обострения отношений двух государств с третьими странами или общей (ряда стран) тревоги по поводу безопасности. Сюда же надо отнести и взаимодействие спецслужб по сбору информации, в том числе доверительной и тайной, а также действия по предупреждению угроз национальным интересам и борьбе с международной преступностью, терроризмом, некоторыми другими нетрадиционными, как принято ныне говорить, вызовами безопасности (морским пиратством, взломом компьютерных сетей и т. д.).

Четвертую подсистему составляет деятельность по обеспечению культурно-гуманитарных контактов. Она включает, прежде всего, консульскую службу как часть дипломатической, состоящей в защите интересов граждан страны, находящихся на территории другого государства. Кроме того, в нее входит развитие связей между организациями и деятелями культуры и науки двух и более государств, помощь в проведении совместных акций типа фестивалей, музейных экспозиций, гастролей артистов, обмена учеными и другими профессионалами и т. п. В многостороннем, да и двустороннем плане к гуманитарным относится проблема беженцев, а также борьба с торговлей наркотиками, нарушениями прав человека путем обмана, насилия и т. д. При этом она соприкасается с третьей подсистемой через сотрудничество спецслужб.

Список литературы

Алексеева Т.А. Мыслить конструктивистски: открывая многоголосый мир // Сравнительная политика. 1 (14), 2014, с. 4—21.

Белокреницкий В.Я. Восток в мирополитических процессах. М.: ИВ РАН. Крафт+, 2010.

Восток и политика. Политические системы, политические культуры, политические процессы / Под ред. А.Д. Воскресенского. М.: Аспект пресс,2011.

Восток/Запад. Региональные подсистемы и региональные проблемы международных отношений. М.: РОССПЭН, 2002.

ЛебедеваМ.М. Мировая политика. М.: Кнорус, 2011.

Медяков А.С. История международных отношений в Новое время. М.: Просвещение, 2007.

Системная история международных отношений в четырех томах 1918—2000 / Под ред. А.Д. Богатурова. Том третий. М.: НОФМО, 2003. Современные глобальные проблемы мировой политики. Под ред. М.М. Лебедевой. М.: Аспект пресс, 2009.

Современные международные отношения и мировая политика / Отв. ред. А.В. Торкунов. М.: Просвещение, 2004.

Цыганков А.П., Цыганков П.А. Социология международных отношений. М.: Аспект пресс, 2008.

Цыганков П.А. Теория международных отношений. М.: Гардарики, 2002.

Brzezinski Zb. Game Plan. A Geostrategic Framework for the Conduct of the US-Soviet Contest. Boston, 1986.

Fukuyama F. The End of History and the Last Man. L.: Penguin Books, 1992. Huntington S.P. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. N.Y.: Touchstone, 1997.

Wendt A. Social Theory of International Politics. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.

Демографическое будущее исламского мира *

Современную демографическую историю, т. е. период после окончания Второй мировой войны, можно разделить на три этапа — бурного увеличения населения в мире вообще и особенно в слаборазвитом, развивающемся ареале (конец 1940-х — начало 1970-х годов); замедления темпов роста как в развитых странах, так и в развивающихся (1970—80-е годы); дальнейшее падения темпов роста и даже сокращение населения в развитых странах и регионах и снижение скорости увеличения численности в менее развитых ареалах (1990—2000-е годы)¹.

Исламские страны (т. е. такие, где большинство или примерно половина населения — мусульмане) демонстрировали на первом этапе быстрые темпы прироста народонаселения, однако этот факт не привлекал к себе внимания на фоне послевоенного «бэби-бума» в США, менее выраженного, но сходного процесса в европейских государствах, а также стабильных темпов увеличения численности населения в СССР. Кроме того, мусульманские страны не выделялись из общей группы развивающихся государств, для которых была характерна исключительно высокая демографическая динамика.

Это явление, получившее название «демографический взрыв» или «взрыв популяционной бомбы», объяснялось двумя факторами — снижением смертности под влиянием прогресса в медицине и здравоохранении (введением препаратов пенициллиновой группы, использованием порошка ДДТ для борьбы с малярией, применением вакцин против заразных заболеваний и др.) и сохранением на прежнем, традиционно высоком уровне рождаемости при постепенном снижении младенческой и детской смертности² .

Демографические темпы роста в мире достигли максимума в 1962 — 1963 гг., после чего началось их плавное падение.

* Исламский фактор в истории и современности. Институт востоковедения РАН / Отв. ред. В.Я. Белокреницкий, И.В. Зайцев, Н.Ю. Ульченко. Грант РГНФ № 10-01-16039д. М.: Восточная литература, 2011, с. 47—65.

Вместе с тем абсолютный прирост населения земного шара продолжал нарастать, увеличившись с 60—70 млн в год в начале 1960-х до 80—90 млн человек в конце 1980-х годов³.

В условиях быстрого демографического роста менее развитые государства уже в 1950-е годы стали проводить политику планирования семьи, ограничения рождаемости. Такого рода меры одобрялись практически всеми государствами, в том числе такими демографическими гигантами, как Китай и Индия, а также многими мусульманскими — в частности, Египтом, Пакистаном, Индонезией и др.

Волна исламизации, поднявшаяся в конце 1970-х годов, внесла коррективы в эти тенденции. Политике планирования семьи в ряде исламских государств, в частности в Исламской республике Иран, перестали уделять серьезное внимание, хотя и открыто пронаталист-ского курса не проводили. «Отец» исламского Ирана имам Xомейни известен как один из первых религиозных авторитетов, не возражавших против применения современных методов контрацепции⁴. Между тем молодая структура населения и без специальных мер государственного воздействия подняла рождаемость в том же Иране на исключительно высокий уровень — среднегодовые темпы прироста населения между 1980 и 1990 гг. достигли небывалых 3,5%⁵.

В Пакистане с конца 1970-х годов в связи с проведением кампании по исламизации власти по существу отказались от мер по поощрению ограничения рождаемости. Похожим образом поступили многие другие режимы в мусульманских странах.

На третьем, текущем этапе послевоенной демографической эволюции (с рубежа 1980 — 1990-х годов) происходит возрождение государственной поддержки программ по планированию семьи. А поощрение рождаемости в исламском ареале по большей части «опускается» с государственного уровня на общественный. Главную роль в пронаталистском курсе играют теперь представители сословия мусульманских богословов и священнослужителей (улемы и муллы), заинтересованные в сохранении традиционного сознания масс, неизменности семейно-бытовых установлений, прежде всего обычаев раннего и всеобщего замужества, в том числе выхода замуж вдов, традиций большой патриархальной семьи, малограмотности и узкого кругозора женщин. Традиционалистски настроенные круги опираются на поддержку политических и общественных организаций исламского направления, стремясь не допустить изменений в общественном сознании и структуре семейных отношений.

Факторы такого рода можно отнести к числу специфических для исламского мира.

В то же время среди мусульманских священнослужителей нет единого подхода к вопросам рождаемости и многодетности. Так, на состоявшейся в 1996 г. в Каирском исламском университете аль-Аз-хар конференции представители духовенства (сословия богословов) из 40 мусульманских стран приняли «Свод исламских правил планирования семьи». В нем, в частности, легализовалась практика применения современных средств контрацепции⁶. Надо, впрочем, принимать во внимание давнюю репутацию университета Аль-Аз-хар как проводника умеренной, либеральной линии в исламе, а также то, что Египет, раньше других столкнувшийся с проблемой перенаселения, одним из первых в арабо-мусульманском мире вступил на путь поощрения мер по сокращению рождаемости⁷.

И все же демографический потенциал мусульманского мира во второй половине прошлого и начале нынешнего столетия стремительно увеличивался. В связи с этим развернулись оживленные дебаты вокруг «исламской демографической бомбы». В периодических изданиях и на интернет-сайтах ныне публикуется немало аналитических и публицистических статей, посвященных этому феномену. Чтобы разобраться в нем и конкретнее представить себе демографическое будущее исламского мира необходимо, очевидно, дезинтегрировать относящиеся к нему данные по странам и регионам.

Исламские ареалы

Группирование мусульманских стран в территориально близкие регионы представляет собой эвристическую задачу, а ее решение не может считаться единственно возможным. Вместе с тем при неизбежной условности ряда выделенных в данной статье регионов основная их часть вполне привычна и определяется давно сложившимся геокультурным и геополитическим единством. При этом к мусульманским странам, как выше уже оговаривалось, мы отнесли такие, где доля мусульман на начало 2000-х годов превышала 45%, полагая, что в достаточно близком будущем она превысит в большинстве случаев половину.

Первый из выделенных нами ареалов — Центральная Азия. В него вошли пять новых постсоветских государств Закаспия и Азербайджан, располагающийся на западном берегу Каспийского моря. Из табл. 1 следует, что в середине XX в. население этого по преимуществу мусульманского ареала (единственное исключение на тот момент — Казахстан) составляло в соответствии с данными Отдела народонаселения ООН 20,3 млн человек. За полвека число жителей выросло более чем втрое (среднегодовой прирост 2,3%). Особенно быстрым был рост населения в Таджикистане, Узбекистане и Туркмении (примерно в четыре раза, на уровне близком к 3% в год). Удельный вес региона в общемировом населении за 1950—2000 гг. вырос с 0,8 до 1,0%. Согласно прогнозным оценкам ООН (средний вариант), население к 2030 г. увеличится на 20 млн человек, а к 2050 г. всего на 5 млн. Это означает резкое снижение демографической динамики— среднегодовой прирост за 2000—2050 гг. должен составить всего 0,7%. Особенно медленно, как предполагается, будет расти население в Азербайджане и Казахстане. Место региона на демографической карте мира немного уменьшится.

Таблица 1

Центральная Азия*

Составлено по: Christian and Muslim Demographics: Facts and Maps. PDF 2 June 2007; http://eau.un.org/unpp.

Следующий регион составили четыре страны, расположенные в средне-западной части Азии. Самым западным государством в этом широтном ярусе является Турция (часть ее территории принадлежит европейскому континенту), а самым восточным — Пакистан. В середине прошлого века численность жителей в регионе равнялась примерно 133 млн, а в конце столетия она увеличилась до 302 млн (см. табл. 2), т. е. в 2,3 раза (среднегодовой прирост — около 1,7%). Наиболее быстро, в четыре раза, возросло число жителей Ирана, в 3,6 раза увеличилось пакистанское население. В Турции, согласно принятым демографами ООН оценкам, численность жителей выросла ровно втрое, а в Афганистане — в 2,5 раза. Нужно заметить, что цифры за 1950 г. не являются единственными, встречаются и другие данные, по Пакистану— более низкие, а по Ирану — более высокие. Доля региона в мировом населении несколько уменьшилась за вторую половину прошлого столетия — с 5,2 до 4,9%.

Однако по прогнозу на первую половину нынешнего столетия демографический потенциал региона в мировом масштабе будет возрастать: к 2030 г. — до 6%, а к 2050 г. до 6,6%. Общее население Средне-Западной Азии (СЗА) увеличится вдвое (прирост 1,4% в год). Особенно быстро должно возрасти число жителей Пакистана — в 2,2 раза (1,7% среднегодового роста). Величина пакистанского населения к 2030 г. почти сравняется с числом жителей в Индонезии, а в 2050 г. страна перейдет с нынешнего 6-го на 4-е место в мире по демографическим показателям. Еще более высокие темпы в среднем прогнозе ООН покажет Афганистан — увеличение в 3,6 раза, при среднегодовых темпах в 2,6%. Население Ирана и Турции, почти одинаковое по величине, должно расти, напротив, существенно медленнее, особенно в 2030 — 2050 гг.

Таблица 2

Средне-Западная Азия*

Составлено по: Christian and Muslim Demographics: Facts and Maps. PDF 2 June 2007; http://eau.un.org/unpp.

Пять мусульманских стран Южной и Юго-Восточной Азии сильно разнятся по масштабам. Доминируют Индонезия и Бангладеш, среднюю позицию занимает Малайзия, а Бруней и Мальдивы представляют собой островки в людском океане. Из данных табл. 3 видно, что в 1950 г. этот населенный преимущественно мусульманами ареал был достаточно крупным, а к 2000 г., увеличившись втрое, превысил почти на 70 млн человек Средне-Западную Азию. Согласно среднему варианту прогноза, к середине XXI в. там будет проживать около 550 млн человек. Предполагается, таким образом, что рост будет менее быстрым, чем в СЗА (чуть ниже 0,8% в год), что приведет к небольшому снижению удельного веса региона в мировом населении — с 6,1 до 6,0%. Решающее значение на эти тенденции оказывает демографическое развитие Индонезии (прирост 0,7% в год) и Бангладеш (0,9%). Население Малайзии (более чем на треть немусульманское) должно увеличиваться быстрее (1,1%).

Таблица 3

Южная и Юго-Восточная Азия*

Составлено по: Christian and Muslim Demographics: Facts and Maps. PDF 2 June 2007; http://eau.un.org/unpp.

Наиболее многочисленным по составу является регион Юго-Западной Азии (ЮЗА) — 12 государств и территорий. В нем нет явного демографического лидера или лидеров. Население всех государств — арабское. Ареал является сердцем исламского мира, концентрируясь вокруг аравийских святынь, Мекки и Медины. В середине XX в. это был малонаселенный регион с 20 млн жителей (0,8% мирового населения). К 2000 г. число жителей увеличилось в пять раз до 100 млн, а удельный вес в мире вдвое (1,6%). Быстрыми темпами росло число жителей в религиозном магните региона, Саудовской Аравии,— в 6,5 раза. Население Иордании увеличилось в 10 раз. Но абсолютный рекорд побили небольшие государства Залива — численность граждан Объединенных Арабских Эмиратов (ОАЭ) увеличилась в 46 раз, Кувейта в 11, Катара — в 10 раз.

В первой половине XXI в. население региона продолжит быстрый рост, но замедляющимися темпами. К 2030 г. число жителей ЮЗА приблизится к 200 млн, а к середине века — к 250 млн человек. Темпы роста за пятидесятилетний период будут достаточно высоки (1,8% в год), но почти вдвое ниже, чем в предыдущее пятидесятилетие (3,3%). Доля региона в населении планеты возрастет почти до 3%. Причем рекордсменами демографического роста окажутся наиболее бедные страны — Ирак, чье население вырастет до 64 млн, и Йемен — до 54 млн человек. Средними по количеству жителей странами мира станут также Саудовская Аравия (44 млн) и Сирия (37 млн человек).

Пятый регион включает восемь государств северо-востока и востока Африки. Исторически он был тесно связан с Юго-Западной Азией, составляя с ней по существу единое культурно-религиозное пространство, зону воздействия арабского центра ислама на африканскую периферию. В мусульманский регион Восточной Африки нами включена и Эфиопия, традиционный оплот восточного христианства на африканском континенте.

Таблица 4

Юго-Западная Азия

Составлено по: Christian and Muslim Demographics: Facts and Maps. PDF 2 June 2007; http://eau.un.org/unpp.

К началу XXI столетия страна с точки зрения религиозного состава населения оказалась поделена надвое между христианами и мусульманами. Отнесение Эфиопии к региону произведено с учетом достаточно быстрого увеличения там доли мусульман, которая к концу прогнозного периода почти наверняка превысит половину⁸.

Как следует из данных табл. 5, население Восточной Африки в середине прошлого века равнялось 60 млн человек (2,4% мирового). За вторую половину столетия оно увеличилось в 3,6 раза, достигнув почти 220 млн. Численность жителей в главной стране региона — Египте росла несколько медленнее, очевидно под воздействием государственной политики планирования семьи (в 3,3 раза, на 2,4% в год). Более высокими темпами увеличивалось количество жителей Судана, но разброс в темпах естественного движения населения по странам был в целом невелик.

Средний вариант прогноза по региону свидетельствует о сохраняющихся потенциях высокого роста: к 2030 г. население должно превзойти планку в 400 млн, а к 2050 г. — в 500 млн человек. Увеличиваясь в среднем на 1,8% в год, восточноафриканский мусульманский ареал почти догонит ареал Южной и Юго-Восточной Азии, отставая от него в 1950 г. более чем вдвое. Доля региона в планетарном населении последовательно возросла с 2,4% в 1950 г. до 3,5% в 2000 г., а в 2030 г. составит 4,9%, в 2050 г. — 5,7%. При этом скорость увеличения численности египтян должна замедлиться до 1,2% в среднем в год, но это замедление куда менее значительно, чем в случае с Турцией и Ираном, которые примерно равны по величине населения с Египтом в 2000 и 2010 гг. Повышенными для региона темпами будет возрастать численность жителей в самых бедных и крупных государствах — Судане и Эфиопии (в последней почти на 2% в среднем в год). Если прогноз ООН оправдается, эта мусульма-но-христианская страна превратится в одну из самых населенных в мире. Вместе с похожим по конфессиональной структуре Суданом она образует смежный ареал более чем в 250 млн человек, а с Сомали почти 300 млн. В то же время рекордно высокими для региона являются как оценочные, так и прогнозные данные по полумусульманской Танзании.

Таблица 5

Восточная Африка*

* Составлено по: Christian and Muslim Demographics: Facts and Maps. PDF 2 June 2007; http://eau.un.org/unpp.

Северная Африка является регионом существенно более однородным по религиозному составу населения. От Ливии до Западной Сахары, находящейся под управлением Марокко, его в основном населяют мусульмане арабо-берберского происхождения. За вторую половину XX в. число жителей в ареале увеличилось в 3,3 раза (см. табл. 6). По среднему прогнозу ООН, в текущем столетии темпы будут вдвое ниже, в среднем 0,9% в год, а между 2030 и 2050 гг. — только 0,5%. В мировом населении доля региона, повысившись с 0,9 до 1,3% между 1950 и 2000 гг., должна в дальнейшем сохраниться без изменений, что говорит о совпадении регионального демографического развития с общемировым. Самые высокие темпы роста в прошлом веке наблюдались в наименее населенных Западной Сахаре и Ливии, а наиболее низкие — в Тунисе.

Таблица 6

Северная Африка*

Составлено по: Christian and Muslim Demographics: Facts and Maps. PDF 2 June 2007; http://eau.un.org/unpp.

Последний из выделенных здесь мусульманских регионов тоже африканский. Он состоит из десяти западно-и центрально-африканских стран, исламизация которых шла в основном через Северную Африку, начавшись после завоевания ее арабами в VII в. и существенно усилившись на рубеже двух тысячелетий⁹. Общее число жителей региона в середине XX в. не превышало 60 млн, а в конце века вплотную приблизилось к 200 млн человек (см. табл. 7). Прогноз Отдела народонаселения ООН состоит в том, что среднегодовые темпы прироста в XXI в., скорее всего, немного сократятся, с 2,4 до 2,0%. Это не помешает возникновению исключительно крупного демографически (5,6% жителей планеты в 2050 г.) и обширного географически по преимуществу мусульманского ареала. Особенно будет выделяться своей численностью бывший «невольничий берег» — Нигерия (почти 300 млн). Мусульмане там, впрочем, составляют лишь половину населения, как и в Буркина-Фасо, Гвинее-Бисау, Сьерра-Леоне и Чаде.

Интересно, что устойчивой корреляции между процентом мусульман и темпами демографического роста этих африканских государств между 1950 и 2000 гг. в целом не наблюдается, хотя в полумусульманской Гвинее-Бисау увеличение численности жителей происходило существенно медленнее, чем в соседней почти полностью мусульманской Гвинее. В Нигере темпы были несколько выше, чем в Нигерии, зато в мусульманском Мали они уступали показателям Буркина-Фасо и Чада.

Таблица 7

Западная и Центральная Африка*

Составлено по: Christian and Muslim Demographics: Facts and Maps. PDF 2 June 2007; http://eau.un.org/unpp.

Данные о семи мусульманских регионах сведены в табл. 8. Из нее видно, что в середине прошлого столетия в них проживало около 18% населения планеты. К последнему году XX в. доля регионов выросла до 22%. Согласно среднему варианту прогноза ООН, ее увеличение продолжится: 23% — в 2010, 26% — в 2030 и 29% — в 2050 г. Таким образом, за столетие может произойти рост удельного веса населения стран и регионов с исламским большинством с менее 20 до почти 30%.

Таблица 8

Мусульманские ареалы*

Составлено по: Christian and Muslim Demographics: Facts and Maps. PDF 2 June 2007; http://eau.un.org/unpp.

Характеризуя демографическую динамику исламского мира, необходимо обратить внимание на значительное число немусульман среди жителей выделенных регионов. Особенно значительно оно в Западной и Центральной Африке, а также в Восточной Африке. Только в этих ареалах немусульман в 2000 г. было почти 125 млн. Вместе с отдельными странами в других регионах (Казахстаном и Малайзией) количество немусульман превосходило 140 млн человек, или 11% населения. Но если подсчитать общее число мусульман в мире на 2000 г., то к получаемой за вычетом немусульман, проживающих в исламских ареалах, цифре в 1182 млн нужно прибавить около 15 млн мусульман в России, примерно столько же в Европе, где лидирует Франция (6 млн) и балканские страны, прежде всего Албания. Небольшое число мусульман живет в Новом свете, прежде всего в США.

Существенно пополняется общее число мусульман за счет Индии, где по данным переписи 2001 г. их доля равнялась 13,4%, а численность составляла 140 млн человек. Серьезно разнятся оценки количества мусульман в Китае. По используемым в этой статье данным ООН, их доля равна 1,5%, а численность около 20 млн человек. Однако есть и более высокие оценки в 60 и даже 90 миллионов. Отметая эти крайности, сделаем вывод, что вне мусульманского ареала в конце XX в. насчитывалось около 200 млн последователей пророка Мухаммада, а общая их численность приближалась к 1,4 млрд, человек, равняясь примерно 23% мирового населения.

Факторы ускоренного роста

Повторим, что приведенные данные свидетельствуют о заметном увеличении мусульманского «клина» в демографическом поле современного мира. В чем базовые причины этого явления? Прежде всего, очевидно, в том, что большинство мусульманских стран и регионов относится к числу менее богатых и индустриально развитых, более аграрных и традиционных. Этими общими характеристиками объясняются,как правило, различия между поступательными темпами естественного движения населения в более продвинутых с социально-экономической точки зрения и в отстающих районах на современном этапе истории. Традиционность, граничащая иногда с глубокой отсталостью, примитивностью, создает общий фон, способствующий сохранению высокой рождаемости, которая при снижающейся смертности в основном за счет внешнего воздействия в виде применения достижений медицины и здравоохранения и служит главной причиной «ножниц» между смертностью и рождаемостью¹⁰.

При этом нужно согласиться с тем, что каких-то особых исламских моделей регулирования рождаемости и отношения к репродуктивному поведению в устойчивом и значимом виде не наблю-дается¹¹. Предписания ислама как религии на этот счет совпадают с ограничителями и нормами, вводимыми иными религиозными системами, в частности христианством, а также индуизмом, буддизмом, китайскими и другими народными верованиями, образующими корпус правил и обычаев, регламентирующий отношение к деторождению. А потому базовая причина ускоренного роста состоит, по всей видимости, в особом характере исламского микрообщества с его гендерной иерархией, т. е. подчиненным положением женщины в семье и более широком кровнородственном сообществе.

Зависимое положение женщин отличает, без сомнения, и иные, не только исламизированные традиционные общества. Известно также, что ислам на заре своего существования способствовал закреплению за женщинами определенных прав в плане наследования и возлагал на мужчин моральные обязательства по заботе о женщинах. Вместе с тем в отличие от таких религий, как иудаизм, христианство, индуизм, буддизм, ислам санкционирует полигамию, облегчает для мужчин процедуру развода и закрепляет за отцом в таком случае преимущественное право на воспитание детей .

К этому надо добавить ориентированность на всемерное расширение исламской культурно-религиозной среды. Помимо прозелитизма, она проявляется в обычае мусульман брать в жены немусульманок с обязательным принятием ими ислама и воспитание детей от таких браков в мусульманской вере.

В увеличении численности последователей пророка Мухаммада с самого начала присутствовал и сильный политический компонент.

Представители других религий, как известно, облагались мусульманскими правителями специальным налогом-данью (джизи-ей), их переход в ислам поощрялся властями.

Ускоренный рост количества мусульман по сравнению с расово-этнически и социально-культурно близким ему немусульманским населением можно проиллюстрировать многими примерами. Весьма наглядно он выявляется, если взять данные по Южной Азии в границах колониальной Индии. Доля мусульман среди ее населения в 1870 — 1880-х годах не превышала 20%, к началу XX в. она перевалила одну пятую, а по переписи 1941 г. достигла 25%. К началу нынешнего столетия суммарное мусульманское населения Индии, Пакистана и Бангладеш составляло уже 31%, а к 2050 г., при сохранении текущих тенденций, должно приблизиться к 45%. При этом удельный вес мусульман в Республике Индия, согласно переписи 1951 г., едва превышал 10%, а по переписи 2001 г. равнялся уже почти 14%. Нынешнее правительство Индии учредило специальный комитет по изучению социально-экономического и образовательного статуса мусульман с целью, в частности, выявления причин относительно более быстрого их роста. Комитет не пришел по этому вопросу к однозначным выводам, подчеркнув объективный и трудно корректируемый характер демографических процессов¹³.

Сочетание общих для традиционных развивающихся обществ и специфических факторов в общем виде, по-видимому, объясняет повышенную динамику роста мусульманского населения. При этом многое зависит от конкретных стран и регионов, взаимодействия культурно-религиозных,социально-политических и эколого-эконо-мических обстоятельств.

Прогнозируемая динамика

Так или иначе, но исламский мир в демографическом плане ожидает в наступившем веке, по всей видимости, дальнейший рост. При этом он внесет свой вклад в продолжающееся увеличение земного народонаселения, хотя, как уже отмечено, происходить оно будет медленнее, чем во второй половине XX в. (0,8% среднегодового прироста против 1,8%, см. табл. 8).

Основная масса нового пополнения людей (97%) придется на менее развитые регионы, самые бедные и недостаточно быстро развивающиеся (временами и деградирующие) страны. В середине текущего века в более развитых регионах будет проживать 1,27 млрд, а в менее развитых — 7,87 млрд человек¹⁴.

Численность населения в последних в начале XXI в. возрастала в шесть раз быстрее, чем в развитых, а в наименее развитых 49 странах почти в десять раз быстрее. Такого рода диспропорции приведут, с одной стороны, к почти неизменной величине жителей в 30 экономически развитых государствах, включая Россию (она увеличится лишь на 81 млн человек, да и то в основном, очевидно, за счет иммигрантов из менее развитых стран), а с другой, к разрастанию демографических масштабов отстающих в развитии государств и территорий с пяти до почти восьми млрд, человек.

В связи с тем, что ни одна мусульманская страна в соответствии с трактовкой, принятой для целей демографического прогноза ООН, не относится к развитому региону, отмеченные выше тренды в полной мере относятся к исламскому миру. Между тем показатели смертности по прогнозам ООН будут неуклонно снижаться и в менее развитых регионах, в том числе исламском. Несмотря на воздействие эпидемии ВИЧ/СПИДа смертность будет убывать во всех странах, включая наиболее страдающие от нее африканские. Заметим, кстати, что от этой эпидемии страдают главным образом южные, немусульманские страны континента.

Средняя продолжительность жизни (величина дожития при рождении, рассчитанная из существующих на данный момент коэффициентов смертности) будет практически универсально монотонно возрастать. Причем это коснется даже таких бедных плотно населенных государств, как Бангладеш. Там уже в начале XXI в. средняя продолжительность жизни и мужчин, и женщин превысила 60 лет, а в ближайшие десятилетия должна подняться до ТО — 75 лет.

Снижение смертности вызовет постарение населения и новые крупные проблемы для менее развитых государств. Одновременно будет нарастать их демографический вес. Но возрастная пирамида и средний возраст жителей изменится в сторону превращения этих стран в более «солидные», с менее выраженным «молодежным горбом» (доли людей в возрасте 15—25 лет). Тому же будет содействовать прогнозируемое плавное снижение рождаемости в большинстве менее развитых государств, в том числе и мусульманских .

В середине текущего столетия, по весьма правдоподобным прогнозам, доля мирового мусульманства должна будет составить 33%, т. е. мусульманином будет каждый третий житель планеты. Их общее число приблизится к 3 млрд, человек. К концу текущего столетия, т. е. к 2100 г., на фоне небольшого сокращения мирового населения доля мусульман может возрасти до 37%, а численность достигнет 3,3 млрд человек¹⁶.

Основными составляющими ускоренного роста исламского мира будут два процесса — замедленное по сравнению с другими частями человечества сокращение рождаемости и демографическая инерция, так называемый популяционный момент.

Заключение.

Оценивая демографическое будущее исламского мира, необходимо учитывать вариативность прогнозов на длительную перспективу. Прогнозы Отдела народонаселения ООН, Бюро цензов США и других демографических организаций обычно состоят из целого спектра вероятностей, намечают наиболее низкие и высокие траектории, выявляя, как правило, средний вариант, считающийся самым надежным. Однако все прогностические оценки строятся на базе предположения о линейности грядущих явлений. Поэтому только если абстрагироваться от возможности нелинейных, турбулентных «возмущений» (скачков и катаклизмов), можно утверждать, что исламский мир продолжит наращивать свои абсолютные демографические параметры и удельный вес в мировом населении.

Оправдано ли считать эти тенденции тревожными для международного порядка и мирового развития? Представляется, что для этого нет оснований. Во-первых, потому что современный процесс демографической эволюции не обходит исламский мир стороной. В мусульманских странах и сообществах происходит хотя и менее быстрое в целом, но неуклонное сокращение рождаемости. Измеряемая средним числом рождений на женщину в возрасте от 15 до 49 лет, она снизилась за последние четыре-пять десятилетий с 7—8 до 2 — 3 в таких странах, как Тунис, Алжир, Египет, Ливия, Марокко. По сравнению с 1975—1980 гг. в Иране число рождений к 2000 — 2005 гг. уменьшилось почти втрое. И в других мусульманских странах и регионах прослеживается пусть и не столь выраженная тенденция к определенному снижению.

Во-вторых, нужно учитывать раздробленность, разобщенность мира ислама, отсутствие в его составе явного лидера. Наличие многих центров притяжения, многополярность современной исламской цивилизации обостряет борьбу за лидирующие позиции, наклады-ваясь на такие явные и скрытые противоречия, как соперничество суннитов и шиитов, арабов и неарабов, представителей соседствующих этносов, последователей различных сект и школ, сторонников разных идеологий и программ действий.

Наконец, в самом факте увеличения численности и удельного веса одной из существующих на земле мировых религий нет ничего необычного. На протяжении Нового времени по числу последователей в мире явно лидировали христиане, в первую очередь католики, сильнейшие позиции занимали представители китайских этнических верований, а также индуисты. В XX в. сотни миллионов причисляли себя к нерелигиозным людям. Изменения в структуре религиозной принадлежности населения мира не несут сами по себе чего-то априори негативного. Такой момент появляется лишь под действием сил, стремящихся разыграть карту «популяционной мощи».

Именно с этим связана идея «исламского наступления» и ответная задача его остановить. Очевидно, что и та и другая установка не учитывают сложной взаимосвязи между геодемографией и геополитикой. Демография составляет лишь фон, подоплеку политических процессов. Религиозно-демографический ресурс залегает «глубоко» и трудно поддается тотальной мобилизации.

Что касается региональных аспектов этноконфессионального ресурса, то он, безусловно, уже играет и будет в дальнейшем играть немаловажную роль в международно-политических процессах и конфликтах. Но и тут религиозная принадлежность остается одним из фоновых факторов далеко не решающего свойства.

Примечания

1 Первый и второй этап демографического развития стран Азии выделил в свое время один из ведущих отечественных специалистов по демографии развивающихся стран Я.Н. Гузеватый (см. его книгу: Демо-графо-экономические проблемы Азии. М., 1980, с. 58 — 59). Он отмечал постоянно возраставшие темпы роста азиатского населения, среди которого лидировали мусульманские страны, по послевоенным десятилетиям — в 1940 — 1950 гг. население континента (без азиатской части СССР) возросло на 10%, в 1950 — 1960— на 22%, в 1960 — 1970 гг.— на 25% (Трудовые ресурсы Востока. Демографо-экономические проблемы. М., 1987, с. 19).

² В современной историко-демографической литературе принято оперировать концепцией демографического перехода. В ней выделяются несколько этапов демографического развития. Первый из них — сочетание высокой рождаемости и смертности в традиционном обществе. Второй период, начавшись в ходе промышленной революции в Европе в XVIII в., затем распространился по всему миру в ходе модернизации неевропейских обществ. Его суть в снижении смертности за счет достижений социального и научно-технического характера при сохранении рождаемости на высоком уровне. Именно этот этап и соответствует взрывному процессу увеличения народонаселения. Третий период характеризуется сокращением рождаемости и снижением показателей демографического роста. Он означает завершение перехода от традиционно высоких показателей рождаемости и смертности к современному низкому. Четвертый этап наступает с ростом смертности вследствие старения населения и может вызвать замедление увеличения численности людей и ее сокращение (см., напр.: Акимов А.В. 2300 год: глобальные проблемы и Россия. М., 2008, с. 16 — 17).

³ World Population Growth Rate 1950 — 2050, Annual World Population Change (www.census.gov/ftp/pub/ipc/www/worldgr.gif).

4 Шумилин А. Демографической катастрофы не будет // Независимая газета. 21,05,1996.

5 Iran. Demographic Indicators: 1998 and 2010 (www.census.gov./ irandemo.htm).

⁶ Шумилин А. Демократической катастрофы не будет. «Сенсационность» принятых в 1996 г. решений снижается, если учесть, что каирский шейх (духовный лидер местных мусульман) еще в 1937 г., а затем в 1953 г. разрешил пользоваться противозачаточными средствами, планировать семью «из-за высокого естественного прироста и падения дохода на душу населения». Мусульманские международные форумы и в дальнейшем не раз обращались к вопросам регулирования рождаемости. В 1971 г. в Рабате (Марокко) была проведена специальная конференция по планированию семьи, одобрившая применение «безвредных и узаконенных контрацептивов». Сиверцева Т.Ф. Семья в развивающихся странах Востока. М., 1985, с. 113, 114.

7 Сиверцева Т.Ф. Семья в развивающихся странах Востока, с. 128.

8 Крылов А. Эфиопия: древняя христианская страна быстро ислами-зируется // Независимая газета. 01,04,2009.

9 Очерки истории распространения исламской цивилизации. Т. 1. М., 2002, с. 113 — 156.

¹⁰ Отмеченная выше книга Т.Ф. Сиверцевой — одна из немногих выполненных советскими демографами работ, где значительное место уделялось выявившимся к 1980-м годам особенностям влияния традиций и религий на семью и демографическое поведение в странах Востока. В традиционном варианте, пишет она, все религиозные системы не способствуют планированию семьи, но особенно поощряется многодетность в ареалах мусульманского вероисповедания (Сиверцева Т.Ф. Семья в развивающихся странах Востока, с. 114 — 115).

¹¹ Karim M.S. Islamic Teachings on Reproductive Health and Fertility Transition in Muslim-Majority Countries. Aga Khan University (mehtab. Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. ). Утверждения профессора Университета им. Ага Хана М.С. Карима об отсутствии каких-либо специфически исламских норм регулирования репродуктивного поведения согласуются с замечаниями Т.Ф. Сиверцевой, что традиционные средства регулирования рождаемости известны мусульманам давно, хотя распространения не получили; столь же мало отличается от установок других религиозных систем и отношение ислама к абортам (с. 113).

¹² Подробнее об этом см.: Сиверцева Т.Ф. Семья в развивающихся странах Востока, с. 17, 80—81,113 — 115.

¹³ The Muslim Demography Of India: Sachar Committee Report (www. unirisx. com).

¹⁴ Population. Medium variant 1950 — 2050 (www.popin.org).

¹⁵ О неуклонном распространении практики применения средств ограничения рождаемости в менее развитых государствах и ареалах, в том числе мусульман ских, убедительно свидетельствуют собранные Бюро цензов США данные о применении различных методов контрацепции, относящиеся к последним двум десятилетиям XX в. Global Population Profile 2002. U.S. Census Bureau, PDF, Table A-13, Percent of Currently Married Women Using Contraception by Method.

¹⁶ World Population Prospects. The "Islamic Bomb" (www. freeworldacademy.com)

Демографическая история исламского мира (основные тренды и перспективы)*

Дебаты вокруг исламской демографической бомбы относятся к числу наиболее острых и актуальных для современного мирового общественного мнения. В периодических изданиях и на интернет-сайтах публикуется немало аналитических и публицистических статей, посвященных относительно недавно замеченному экспертным сообществом и неожиданно возникшему в массовом сознании феномену исключительно быстрого роста мусульман и их доли в глобальном населении.

На протяжении ряда десятилетий второй половины прошлого столетия наибольшее внимание в мире привлекала проблема демографического взрыва, быстрого роста населения менее развитых, бедных регионов, устрашающий вид приобрел образ «популяцион-ной бомбы»¹. Всеобщее внимание к экспоненциальному демографическому росту привлекла Бухарестская всемирная конференция по демографии, состоявшаяся в 1974 г. Свою роль сыграли и знаменитые доклады Римского клуба, в основе которых лежало убеждение и рабочая гипотеза об исчерпаемости природных ресурсов и лимитах, пределах экономического роста².

Острота восприятия демографического бума в конце ХХ века дальнейшем несколько снизилась, т. к. исключительно быстрый рост мирового населения сменился более умеренным. Тенденции к снижению рождаемости, охватившее практически весь мир, а также увеличение урожайности основных сельскохозяйственных культур сняли былую остроту с вопроса о том, может ли планета прокормить растущее население.

* Труды Отделения историко-филологических наук РАН. 2008 — 2013. Российская академия наук / Отв. ред. академик В.А. Тишков. М.: Наука, 2014, с. 245—257.

В начале XXI в. на передний план мирового общественного мнения вышли проблемы загрязнения окружающей среды, потепления климата, возможной нехватки водных ресурсов и др, лишь косвенно связанные с глобальным демографическим ростом.

Но в той же последней трети прошлого века после Исламской революции в Иране, выпадов радикального исламизма в Египте и Сирии, исламизации в Пакистане и антисоветского джихада в Афганистане в мировом общественном мнении формируется осознание иного феномена, также связанного с демографическими процессами — стремительного увеличения абсолютной и относительной численности мусульман³ .

Впрочем, на количество приверженцев той или иной религии и связанной с ней цивилизации стали обращать особое внимание лишь в начале 1990-х годов в существенной степени под влиянием выдвинутой С.П. Хантингтоном идеи столкновения цивилизаций и ее широкого обсуждения. При этом главное внимание привлек к себе тезис американского политолога о «кровавой бахроме» современной исламской цивилизации⁴.

Несколько позже концепция Хантингтона обрела в его сочинениях и отчетливые демографические параметры в виде динамики не только самих размеров цивилизационных комплексов, но и их геополитической (державной и имперской) мощи⁵.

Другой демографический аспект международно-политической проблематики связан с миграциями населения, и при их рассмотрении на рубеже двух столетий и тысячелетий на первый план также вышел исламский момент — анализу и оценке подвергся прежде всего феномен переселения мусульман в Европу и связанные с ним проблемы.

Вслед за мировой литературой по международной проблематике ситуация изменилась и в мировой исторической науке. Без сомнения, демографическая история давно утвердилась в качестве важнейшей вспомогательной дисциплины в рамках изучения всемирной истории, однако внимание привлекали чаще всего общие закономерности роста народонаселения и его этнические, а также страновые аспекты. Большое внимание традиционно привлекал экономический базис и экономические закономерности увеличения численности людей, связанные с ним вопросы землепользования, обмена между городом и деревней, развития производительных сил и т. п.⁶

Возросшее внимание к политическим и религиозно-цивилизаци-онным моментам в демографической проблематике было, повторим, во многом связано с феноменом осознания растущей мощи ислама и исламского мира на волне начавшегося в последней трети ХХ в. религиозного подъема охватившего многие страны и континенты, усиления религиозного сознания и политической роли религий, в первую очередь ислама.

Касаясь в данной статье демографической истории исламского мира, попытаемся охарактеризовать, помимо того, тенденции более быстрого роста мусульман во второй половине ХХ в. и начале ХХ! в., а также перспективы демографического будущего мусульманского населения и государств, принадлежащих к исламскому (исламизи-рованному) культурно-политическому ареалу.

Исторические тенденции

Нелишне, наверное, подчеркнуть, что ретроспективные демографические оценки отличаются большой условностью. Оценки численности населения планеты, в том числе мусульманского, колеблются в широких пределах. За почти 15 столетий существования ислама, как мировой религии, его политический и демографический «домен» пережил ряд этапов взлетов и падений.

По ряду современных оценок, в эпоху Багдадского халифата (750—1258 гг.) в пределах исламского мира насчитывалось более 30 млн., максимум 50 млн человек, что составляло немногим более одной десятой мирового населения (11 — 13%)⁷. В последующие два века мировое мусульманство претерпело крупные демографические потери, вызванные набегами и разрушениями кочевников-монголов и наследников их власти в Иране и Средней Азии, а также тяжелыми эпидемиями бубонной чумы и холеры.

Существенное влияние оказал также сдвиг торговых путей с суши на море и упадок земледельческой культуры при господстве степняков-кочевников⁸.

Доля мусульман в составе общемирового населения понизилась, но не слишком значительно, так как одновременно сократилась, согласно большинству оценок, и общая численность мирового населения, в частности европейского, испытавшего в середине ХГУ в. ужасы «черной смерти» (население земли на 1200 г. оценивалось в 360—450 млн, а на 1400 г. — в 350—374 млн)⁹.

Новый исламский подъем связан с возвышением Османского бейлика (государства тюрок-сельджуков в Малой Азии) и расширением границ их империи в ХУ-ХЛД вв. Османская империя распространила свою власть на значительную часть юго-восточной Европы, северной и северо-восточной Африки, западной и юго-западной Азии. Численность жителей в ее пределах на пике османского господства в 1500 — 1700 гг., демографы и экономисты определяли в 20—30 млн чел.¹⁰ При этом весь исламский мир, если иметь в виду страны и государства, находящиеся в подчинении у мусульманских правителей, был, разумеется, шире Османской империи. К нему относились шиитский Иран, Афганистан и Средняя Азия с общей численностью мусульман в их пределах порядка 10 — 15 млн человек, а также Могольская Индия, где мусульманское население составляло, исходя из ретроспективных оценок, около пятой части общего населения, следовательно, приблизительно 25 — 30 млн человек Ислам распространился к тому времени на значительной части островной и полуостровной Юго-Восточной Азии и там, опять же на основе ретроспективной аналогии, проживало, по всей видимости, около 10 — 15 млн мусульман. Наконец, в Африке за пределами Османской империи насчитывалось, вероятно, еще не менее 20 — 25 млн. мусульман¹¹.

Таким образом, численность мусульман в течение 200 лет, судя по всему, варьировалась, медленно повышаясь, в пределах от 85 до 115 млн человек. Удельный вес мусульман в общемировом населении колебался в широких пределах 12—19%. Что же касается державного исламского ареала, то он был значительно шире, охватывая всю многонаселенную Индию, часть христианских районов Европы и районы распространения христианства и примитивных культур в Африке и Юго-Восточной Азии.

Последующие два века были периодом заметного сокращения размеров исламского мира как с точки зрения относительной численности приверженцев религии, так и с позиции мощи и влияния мусульманских держав. Отступление державной мощи мусульманских государств под натиском европейских в течение ХУШ—ХК вв. было повсеместным, а численность мусульман росла медленнее, чем населения мира в целом. Во многом такое положение было следствием кризиса, который испытала традиционная экономика в пустынных, степных и гористых ареалах расселения мусульман. Сказался также завершившийся перенос основных путей мировой торговли с суши на океан и утрата арабскими купцами былых позиций в индоокеанической системе торговли. Захваченная европейцами морская компонента обмена товарами, услугами и идеями отразилась на общем состоянии мусульманских сообществ, привела их к оттеснению и самоизоляции.

Своего демографического надира (низшей точки) мусульманский мир достиг на рубеже ХУП—ХК веков. По данным переписи, проведенной во время вторжения войск Наполеона в Египет, там насчитывалось всего 2,5 млн человек¹². По скорректированным оценкам, население «страны Нила» в 1800 г. равнялось 3,5—4 млн, в когда-то многонаселенном Ираке (Месопотамии) проживало от 1 до 1,5 млн человек, на Аравийском полуострове — не более 5, в Иране — 6 млн, в Турции (Анатолии) — 9 млн, а во всей Османской империи — 24 млн чел.¹³.

На протяжении ХК в. в исламском ареале наблюдался неровный, но в целом нарастающий экономический и демографический рост. Подключение Северной Африки, Ближнего Востока и южных районов Азии к более развитой европейской системе, расширение торговли между Европой и Азией создали предпосылки для начавшегося подъема. Если в середине ХК века число мусульман в мире, вероятно, лишь несколько превышало 100 млн человек, то в начале ХХ столетия оно было уже в два раз больше (при среднегодовых темпах прироста около 0,7%) На исламский мир, согласно наиболее распространенным оценкам, в 1900 г. приходилась примерно девятая часть человечества (11 — 13%), или 180—210 млн чел.¹⁴

Мусульманский мир в первой половине ХХ века продолжал испытывать давление со стороны более развитых государств Европы. По окончании Первой мировой войны распалась его главная опора и многовековой символ — Османская империя. На ее месте возникло национальное турецкое государство (в 1923 г. в Турции отменили султанат, а в следующем году — халифат). В соседней Персии на смену империи Каджаров пришла новая монархия Пехлеви, ориентирующаяся на глубокие исторические корни (с этим связано официальное переименование страны в 1927 г. в Иран).

Распад Османской империи позволил арабам активизировать борьбу за обретение национального суверенитета и добиться значительных успехов на этом пути уже в период между мировыми войнами. Среди мусульман Индии на этом историческом этапе боролись две тенденции — в поддержку общеиндийского национализма и за создание отдельного государства для мусульман. Сторонники национализма на базе религиозной идентичности смогли в итоге расколоть страну и создать Пакистан, первую в истории исламскую республику. Это произошло уже после окончания Второй мировой войны, когда началось обвальное крушение колониальной системы, позволившее исламским народам обрести «второе дыхание». На Ближнем Востоке в первые послевоенные годы завершается формирование системы арабских государств. К востоку от него, помимо Пакистана, независимость обретает мусульманская Индонезия, а с некоторым временным лагом — Малайзия.

Однако темпы роста населения в исламском ареале в первой половине ХХ века все еще едва превышали мировые (1,1 против 0,9%). По ориентировочным оценкам, численность мусульман в мире составляла в 1950 г. 330 — 350 млн человек, или 13 — 14% мирового населения, ненамного больше, чем в начале века.

Убыстрение роста с середины XX в.

Во второй половине прошлого столетия в мире происходит демографический взрыв за счет стремительного роста населения в менее развитых регионах, к числу которых относился и исламский. О феномене демографического взрыва уже шла речь выше. Повторим, что он охватил практически весь ареал, населенный мусульманами (исключение составили мусульманские республики СССР). Наряду с экономическими факторами ускоренное увеличение численности мусульман объяснялось рядом культурно-цивилизационных, социальных особенностей.

К концу века численность мусульман оценивалась существенно более высоко, чем в его середине. По наиболее распространенным оценкам мусульманское население выросло до 1,2—1,35 млрд чел. Отсюда следует, что мусульманская община (всемирная умма) за 50 лет увеличилась примерно в четыре раза, при среднегодовых темпах прироста равных 2,6%. Доля мусульман в мировом населении в результате возросла округленно в два раза до 20 — 22%. Если в середине столетия каждый шестой-седьмой житель планеты (а тогда их было приблизительно 2,5 млрд) принадлежал по факту рождения и вере к последователям пророка Мухаммеда, то через пять десятилетий к ним принадлежал уже каждый четвертый-пя-тый из населяющих землю 6 млрд человек.

В 2009 г. американский исследовательский центр Пью определил численность мусульманского населения мира в 1,57 млрд чел., что составило 23% от почти 7-миллиардного числа жителей планеты. Проведенная с помощью более 50 экспертов оценка считается весьма авторитетной, хотя и она не лишена неточностей, неизбежных при оценке таких показателей. как численность религиозной общины¹⁵ .

Отметим, что современный ускоренный демографический рост в мире охватывает весь период после окончания Второй мировой войны. Его можно разделить на три этапа — бурного увеличения населения в мире вообще и особенно в слаборазвитом, развивающемся ареале (конец 1940-х — начало 1970-х годов); замедления темпов роста в развитых регионах и сокращения ежегодного прироста в развивающихся (1970—80-е годы); падения темпов роста и сокращение населения ряда развитых стран и регионов; снижение скорости увеличения численности в большинстве менее развитых ареалов (1990—2000-е годы).

Мусульманские страны (т. е. такие, где большинство населения — мусульмане) демонстрировали на первом этапе быстрые темпы прироста народонаселения, однако этот факт не привлекал к себе внимание на фоне послевоенного бэби-бума в США, менее выраженного, но сходного процесса в европейских государствах, а также стабильных темпов увеличения численности населения в СССР. Кроме того, мусульманские страны не выделялись из общего «клина» развивающихся государств, для которых после Второй мировой войны стала характерной исключительно высокая демографическая динамика.

Такая динамика объяснялась, как хорошо известно, двумя разнонаправленными сдвигами — снижением смертности под влиянием прогресса в медицине и здравоохранении (введением препаратов пенициллиновой группы, использованием порошка ДДТ, применением вакцин против заразных заболеваний и т. п.), и сохранением на прежнем, традиционно высоком уровне рождаемости при постепенном снижении младенческой и детской смертности.

Бурный рост населения обеспокоил мировую общественность, которая в послевоенный период складывалась заново в условиях постепенного преодоления политико-идеологической разделенно-сти мира на два лагеря и культурно-политического раскола на отживающие свой век метрополии и колонии.

Осознание общих проблем способствовало совместному их обсуждению на форумах, обязанных своим появлением прямо или косвенно Организации Объединенных Наций. Одним из крупнейших такого рода мероприятий была уже упоминавшаяся всемирная конференция ООН по народонаселению в Бухаресте в 1974 г.¹⁶ К тому времени было известно, что темпы прироста достигли максимума в 1962 — 63 гг. (2,3%) после чего началось их плавное падение. Вместе с тем, абсолютный прирост населения мира продолжал нарастать, увеличившись с 60 — 70 млн в начале 1960-х годов до почти 90 млн в конце 1980-х годов¹⁷.

Рекомендации Бухарестской конференции были достаточно жесткими и неоднозначно воспринимались в разных частях мира. Однако меры по планированию семьи одобрялись на первом послевоенном этапе практически всеми государствами, в том числе такими демографическими гигантами, как Китай и Индия, а также многими мусульманскими — в частности, Ираном и Пакистаном.

Волна исламизации, поднявшаяся в конце 1970-х годов, внесла коррективы в эти тенденции. Режим имама Хомейни в Иране проводил в 1980-х годах, во время кровопролитной войны с Ираком, открыто пронаталистскую политику. В результате рождаемость там вышла на исключительно высокий уровень, а среднегодовые темпы прироста населения в 1987/88 г. достигли 3,9%¹⁸. Власти соседнего с Ираном исламского Пакистана по существу отказались от мер по поощрению ограничения рождаемости. Похожим образом поступили многие другие режимы в мусульманских странах.

На третьем, текущем этапе послевоенной демографической эволюции (с рубежа 1980—90-х годов) поощрение рождаемости в исламском ареале по большей части «спускается» с государственного уровня на общественный, хотя и государство нередко ее поддерживает. Главную роль в пронаталистском курсе играют теперь представители сословия мусульманских богословов и священнослужителей (улемов и мулл), заинтересованные в сохранении традиционного сознания масс, неизменности семейно-бытовых установлений, прежде всего обычаев раннего и всеобщего замужества, в том числе выхода замуж вдов, традиций большой патриархальной семьи, малой грамотности и узкого кругозора женщин. Такие факторы можно отнести к числу специфических для исламского мира.

В то же время их трудно иногда отделить от общих для менее развитых регионов черт хозяйства и уклада жизни — преобладания в составе населения сельских жителей, глубокой бедности и нищеты численно преобладающих слоев и классов как деревенского, так и сельско-городского общества. Такие условия существовали в Китае и Индии, большинстве стран Юго-Восточной Азии и Тропической Африки.

Вместе с тем, исламские страны неизменно оказывались среди лидеров демографического роста. При этом нужно согласиться с тем, что каких-то особых исламских моделей регулирования рождаемости и отношения к репродуктивному поведению нет¹⁹, а базовая причина ускоренного роста состоит, видимо, прежде всего в специфическом характере исламского микрообщества с его гендерной иерархией, подчиненным положением женщины в семье. Зависимое положение женщин отличает, без сомнения, и иные в культур-но-цивилизационном отношении традиционные общества. Известно также, что ислам способствовал закреплению за женщинами определенных прав в плане наследования и возлагал на мужчин моральные обязательства по заботе за женщинами. Вместе с тем, в отличие от таких христианства, индуизма и буддизма, ислам санкционировал полигамию, облегчал для мужчин процедуру развода и закреплял за отцом преимущественное право на воспитание детей после развода.

К этому надо добавить ориентированность на всемерное расширение исламской культурно-религиозной среды. Помимо прозелитизма, она проявляется в обычае мусульман брать в жены немусульманок по происхождению с обязательным принятием ими ислама как условия выхода замуж и воспитание детей от таких браков в мусульманской вере.

В увеличении численности последователей пророка Мухаммеда с самого начала присутствовал и сильный политический компонент. Немусульмане, как известно, облагались исламскими правителями специальным налогом-данью (джизией), их переход в ислам поощрялся властями.

Ускоренный рост мусульман по сравнению с расово-этнически и социально-культурно близким ему немусульманским населением можно проиллюстрировать многими примерами. Весьма наглядно он выявляется, если взять данные об Индии в колониальное время и сравнить их с современным положением и проекцией на будущее. Доля мусульман среди населения контролируемой англичанами Индии, по-видимому, не превышала 20% в период проведения первых переписей в 1870—1880-х годах. Но к началу ХХ в. она перевалила за рубеж в одну пятую, а по переписи 1941 г. достигла 25%. К началу нынешнего столетия суммарное мусульманское населения Индии, Пакистана и Бангладеш (стран-наследниц колониальной империи) составляло уже 31%, а к 2050 г., при сохранении текущих тенденций, приблизится к 45%. Доля мусульман в Республике Индия по переписи 1951 г. едва превышала 10%, по переписи 2001 г.превысила 13, а согласно переписи 2011 г. приблизилась к 15%. Для изучения вопроса о причинах растущей доли мусульман индийский парламент создал специальную комиссию, которая не пришла к однозначным выводам, подчеркнув объективный и трудно корректируемый характер демографических процессов.

Текущие перспективы

Согласно обзору ООН мировых демографических перспектив (2010 г.), величина мирового населения на 2000 г. оценена в 6 127 млн человек, что выше (на 67 млн) ряда предшествующих оценок. Более быстрым, как предполагается, будет и рост мирового народонаселения в течение всей первой половины ХХ1 столетия. К 2050 г. по среднему варианту прогноза численность жителей на земле достигнет 9,3 млрд. а не 8,9 и 9,1 млрд, как демографы ООН полагали ранее. Согласно последнему пересмотру прогнозных данных 2012 г. ожидается, что в середине нынешнего столетия мировое население вырастет еще больше, до 9,55 млрд чел. и только после этого начнется заметная стабилизация его численности. За 100 лет между серединой ХХ и серединой ХХ1 в. население земного шара может возрасти на 7 млрд чел.²⁰

Основная масса нового пополнения людей (6,5 млрд) придется на менее развитые регионы и самые бедные и недостаточно быстро развивающиеся (временами и деградирующие) страны. Численность населения в менее развитых регионах по данным на начало ХХ1 века возрастает в шесть раз быстрее, чем в развитых, а в наименее развитом регионе (49 стран) почти в десять раз быстрее. Такого рода диспропорции, скорее всего, сохранятся, что приведет, с одной стороны, к плавно возрастающей численности жителей развитых государств, во многом за счет иммиграционного эффекта (в странах Европы, Северной Америки, Японии, Австралии и Новой Зеландии население вырастет с 1,2 до 1,3 млрд), а с другой, к разрастанию демографических масштабов менее развитых регионов с менее 5 до 8,2 млрд человек.

В связи с тем, что ни одна мусульманская страна в соответствии с трактовкой, принятой для целей демографического обзора ООН, не относится к развитому региону, отмеченные выше тренды в полной мере относятся к исламскому миру. Хорошо известно, сверх того, что из развивающихся стран мусульманские демонстрируют наиболее высокие темпы роста населения. Не касаясь здесь подробно причин такого рода положения, отметим лишь сильные в исламском ареале традиции многодетности, а также обычаи замужества вдов и полигамии. Культурно-цивилизационные, освященные религией правила в сочетании с некоторыми экономико-социальными факторами объясняют повышенную упругость исламских обществ к процессам демографической модернизации.

Между тем, показатели смертности по прогнозам ООН будут неуклонно снижаться и в менее развитых регионах, в том числе исламском. Несмотря на воздействие эпидемии ВИЧ/СПИДа смертность будет убывать во всех странах, включая наиболее страдающие от нее африканские. Средняя продолжительность жизни (величина дожития при рождении, т. е. исходя из существующих на данный момент коэффициентов смертности) будет практически универсально монотонно возрастать. Причем это коснется даже таких бедных плотно населенных государств, как Республики Бангладеш, мусульманской по религии основной части населения. Там уже в начале ХХ1 в. средняя продолжительность жизни и мужчин, и женщин превысила 60 лет, а в ближайшие десятилетия должна подняться до 70—75 лет²¹. По некоторым прогнозам численность населения в этой стране в середине века превысит 250 млн человек, что означает повышение средней плотности до 2 тыс. человек на 1 кв. км.

Снижение смертности вызовет старение населения и новые крупные экономические и политические проблемы для менее развитых государств. Одновременно будет нарастать их демографический вес. Но возрастная пирамида и средний возраст жителей будут изменяться в сторону превращения этих стран в более «солидные», способствовать преодолению «молодежного выступа» (чрезмерно высокой доли лиц в возрасте 15 — 25 лет). Тому же будет содействовать прогнозируемое монотонное снижение рождаемости в большинстве менее развитых государств, в том числе и мусульманских.

Обращаясь к религиозной статистике, легко заметить, что число мусульман в мире в конце ХХ и начале ХХ1 вв. увеличивалось быстрее, чем какой-либо другой включенной в нее категории мирового населения — их среднегодовой прирост равнялся 2,1% по сравнению с 1,3% христиан, 0,8% — нерелигиозных людей. Если допустить, что относительная разница темпов роста в ближайшие годы сохранится, то мусульмане к 2025 г. составят почти 30% мирового населения, в то время как христиане — 25%. Соотношение в 2000 г. было противоположным — 30% христиан, и 19% — мусульман²². В середине текущего столетия, по ряду расчетов, доля мирового мусульманства составит не менее 35%)²² .

Согласно среднему варианту прогноза Отдела народонаселения ООН, суммарное население девяти самых крупных и влиятельных мусульманских государств — Египта, Турции, Ирана, Саудовской Аравии, Пакистана, Бангладеш, Индонезии, Малайзии и Нигерии — перевалит в 2050 г. за отметку в 1,5 млрд человек. Все они, за исключением Саудовской Аравии и Малайзии, превзойдут или почти сравняются по населению с Россией. Ей, скорее всего, придется смириться с потерей высокого места в мировой демографической иерархии, хотя она по-прежнему будет входить в число 10, в крайнем случае, 12 наиболее населенных государств.

В дополнение к тому, демографически усилившийся мусульманский мир будет широкой полосой обрамлять Россию с юга и юго-запада. Население пяти государств Центральной Азии к середине века увеличится до 76 млн человек (с 56 млн в 2000 г.). А в мусульманском Южно-Центральноазиатском регионе (пять государств ЦА плюс Иран, Афганистан и Пакистан) будет насчитываться 550 — 600 млн человек — почти вдвое больше, чем в 2000 г. и в шесть раз больше, чем в 1950 г.²³

Оглядываясь на длительную историю исламского мира, нетрудно увидеть его демографический динамизм. Зародившись в начале VII в. н. э., община последователей пророка Мухаммеда разрослась необычайно быстро, превратив свою религию в господстсвующую на огромной территории двух материков — Евразии и Африки. Увеличение численности мусульман имело место под воздействием двух факторов — политической власти и духовного наставничества. Долгое время доля мусульман колебалась в районе 10 — 15% мирового населения. Преололев два острых кризиса в XIII и XVIII вв., ислам к нынешнему времени стал одной из самых массовых конфессий, превышая исторические показатели в 1,5—2 раза.

Современный демографический рлдъем ислама подобен распускающемуся цветку. Помимо богатых традиций, ислам опирается на широкую социальную и культурную почву. Как отмечено выше, его социокультурная основа способствует сохранению обычаев большой семьи, многодетности, заботы иерархического микрообщества о своих более слабых членах. Практика такого рода характерна и для других ареалов распространения неизжитого традиционного быста и самобытной культуры масс. Однако в исламских обществах она выражена, по-видимому, ярче, отличается более высокой устойчивостью.

Социальные корни демографического роста связаны, как представляется, и с наличием в исламском обществе значительного по удельному весу и влиятельности слоя богословов и служителей культа. Его, кстати, могут пополнять и люди бес специального религиозного образования и подготовки. Как, наверное, ни одна другая мировая религия, ислам ныне, опираясь на устное слово, убеждег-ние и проповедь, удачно использует современные средства информации (радио, телевидение, Интернет, мобильную связь и т. п.).

Наконец, велик у ислама на современном этапе и характерный для многих прошлых периодов протестный потенциал, привлекательность для обездоленных и недовольных социальных групп. На примере ряда страниц его истории хорошо видно, что использование такого ресурса во многом объясняет успехи ислама и власти, базирующейся на нем²⁴.

Понятно, что связь между демографией и политикой носит опосредованный характер. Демография — это лишь фон, подоплека некоторых политических процессов. Поэтому сам по себе демографический взлет ислама, рост численности мусульман на земле не может служить основой политических расчетов и спекуляций. Вместе с тем нельзя и не учитывать этот фактор при оценке текущих политических трендов. Притом надо имеет в виду, что прогностические оценки строятся, как правило, на базе предположений о плавности, инерционности грядущих изменений. Поэтому, только если абстрагироваться от возможности турбулентных «возмущений» (скачков и катаклизмов), можно утверждать, что исламский мир продолжит наращивать свои абсолютные демографические параметры и удельный вес в мировом населении.

Примечания

¹ Ehrlich P.R. population Bomb. N.Y., 1968.

² Meadows D.H., Meadows D.L. et.al. The Limits of Growth. L., 1972.

3 Любопытно, что в некоторых работах, изданных в Москве в начале 1980-х годов число мусульман, со ссылкой на ООН, оценивалось скромно — на уровне немногим более 500 млн человек (12% мирового населения). Отмечалось, правда, что отдельные исламские организации приводят цифры, вдвое более высокие, но подразумевалось, что это явное преувеличение, не имеющее, к тому же, существенного значения. См., напр., Меркулов К.А. Ислам в мировой политике и международных отношениях. М.,1982, с. 4.

4 Huntington S.P. The Clash of Cibvilizations? // Foreign Affairs. vol. 72, № 3, Summer, 1993, p. 22 - 49; If Not Civilizations, What? Samuel Huntington Responds to His Critics // Foreign Affairs. Nov.-Dec. 1993, p. 86 - 78.

5 Huntington S.P. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. N.Y., 1996, p. 84 -86, 109 - 120.

⁶ Достаточно назвать работы крупнейших советских демографов Б.Ц. Урланиса, А.Я. Боярского, Д.И. Валентея, Я.Н. Гузеватова и др, а также классиков послевоенной западной демографической науки — К. Кларка, К.М. Чиполла, Ж.Д. Дюрана и др.

7 Sachs J.D., Shabsigh G. Economic Development and the Muslim World. Cambridge (Mass). 1974, p. 7.

8 Петров А.М. Великий Шелковый путь. М., 1995, с. 116 - 119; Мак-Нил У. Восхождение Запада. История человеческого сообщества. Киев-М., 2004, с. 648 -651.

9 Historical Estimates of World Population//www.popin.org/pop1998/ worldlist.htm

¹⁰ Issavi C. The Middle Esat Economy. Decline and Recovery. Princeton, 1995, p. 79; Mc-Evedy C, Jones R. Atlas of World Population. L., 1978, p. 137.

¹¹ Оценки автора на основании ряда научных изданий, в частности: Очерки истории распространения исламской цивилизации. В двух томах. М., 2002.

¹² The Economic History of the Middle East, 1800 - 1914. Chicago, 1966, p. 3.

¹³ Issawi C. The Middle East Economy, p. 91, 117; McEvedy C., Jones R. Atlas of World Population. L.: Penguin books, 1978, p. 137, 147, 151, 227.

¹⁴ Здесь и ниже (при отсутствии ссылок) подсчеты автора на основе оценок, приводимых в литературе и статистических источниках.

¹⁵ Mapping the Global Muslim population. A Report on the Size and Distribution of the World's Nuslim Population. October 2009. The Oew Forum on Religion and Public Life. Princeton. PDF Electronic Resource.

¹⁶ Развивающиеся страны: демографическая ситуация и экономический рост / Отв. ред. Я.Н. Гузеватый. М., 1981, с. 194.

¹⁷ Human Population Explosion. Encyclopedia of Earth // www.eoearth. org/article/Human Population Explosion/25,03,2010

¹⁸ Иран: справочник / Отв.ред. С.М. Алиев. М., 1981ю С. 13.

¹⁹ Karim M. Islamic Teachings on Reproductive Health and Fertility Transition in Muslim-Majority Countries // Afa Khan University/mehtab. Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

²⁰ World Population Prospects, the 2010 Revision, http://esa.un.org/undp/ wpp/index/htm; World Population Prospects, the 2012 Revision // http://esa. un.org/undp/wpp/unpp/p2k0data.asp

²¹ 2010 Revision of World Population Prospects. Key Findings. Electronic resoirce, p. xyi - xyiii.

²² Annual Table of World Religion, 1900 - 2025, by D.B. Barnett and T.M. Johnson // www.wnrf.org/cms/statuswr.shtml; Muslim Population Statistics. Institute of Islamic Information and Education // www.iiie.net. node/55

²³ Демографическая модернизация России / Под ред. А.Г. Вишневского. М., 2006, с. 520. The Future of the Global Muslim Population. Projections for 2010 - 2030. January 2011. Pew Research Center. Forum on Religion and Public Life // www.perforum.org

²⁴ По мнению видного отечественного историка Н.А. Иванова, османский социально-теократический идеал сыграл решающую роль в стремительном распространении власти османских правителей срели арабов в XVI в. См.: Иванов Н.А.Труды по истории исламского мира. М., 2008, с. 201 - 206.

Демографическая история исламского мира (основные тренды и перспективы)*

Не вдаваясь в теоретические вопросы, связанные с определением цивилизации и цивилизационным подходом к изучению истории и современности, допустим в качестве рабочей гипотезы, что цивилизация объединяет страны (нации-государства), которые отличает определенное единство культуры, политики и права. В таком случае к исламской цивилизации нужно отнести страны с господствующей мусульманской культурой (исламизированными традициями, обычаями, массовым мировоззрением и менталитетом), существенным местом ислама в качестве официальной религии и идеологии и укоренённостью исламских законов (шариата) в правовой практике, касающейся семьи, брака, наследства, уголовных и имущественных дел (личного права).

Исламский мир при этом понятие более широкое. Его можно трактовать как сообщество государств, входящих в единую всемирную организацию. Она ныне называется Организация исламского сотрудничества (ОИС, до 2010 г. — Организация Исламской конференции). В ОИС со штаб-квартирой в Джидде (Саудовская Аравия) входит 57 стран. В некоторых из них мусульмане составляют лишь более или менее значительное меньшинство (в латиноамериканских Суринаме и Гайане их доля равна 10 — 15% жителей). Ряд государств, крупнейшей из которых является Россия, имеют статус наблюдателей в ОИС. Однако такие государства, как Индия и Китай, где абсолютная численность приверженцев ислама весьма велика (в Индии — 180 млн чел., в Китае минимально 25—30 млн чел.) не имеют формальных связей с ОИС и, таким образом, не входят в исламский мир, хотя и поддерживают с ним, как правило, тесные, дружественные отношения.

* Восточная аналитика. Ежегодник 2013. Институт востоковедения РАН / Гл. ред. В.В. Наумкин. М.: ИВ РАН, 2014, с. 47 - 54.

Это, впрочем, не исключает противоречий и конфликтов (наиболее яркий пример — отношения Индии с Пакистаном).

Третье понятие, которое мы будем использовать, — мусульманское население планеты. Оно включает всех мусульман, проживающих как в границах исламского мира и исламской цивилизации, так и за их пределами.

Дебаты вокруг быстрого роста мусульманского населения, получившего название «исламской демографической бомбы», относятся к числу наиболее острых и актуальных для мирового общественного мнения.

Напомним, что на протяжении ряда десятилетий второй половины прошлого столетия наибольшее внимание в мире привлекала проблема «демографического взрыва», быстрого роста населения менее развитых, бедных регионов, появился устрашающий образ «популяционной бомбы»¹. Всеобщее внимание к экспоненциальному демографическому росту привлекла Всемирная конференция по народонаселению, состоявшаяся в 1974 г. в Бухаресте. Значительную роль сыграли знаменитые доклады Римского клуба, в основе которых лежало убеждение (рабочая гипотеза) об исчерпаемости природных ресурсов и лимитах, пределах экономического роста².

В основном лишь с конца 1970-х — начала 80-х годов (после исламской революции в Иране, выпадов радикального исламизма в Египте, Ираке и Сирии, исламизации в Пакистане и антисоветского джихада в Афганистане) в мире формируется осознание иного феномена, также связанного с демографическими процессами — стремительного увеличения абсолютной и относительной численности мусульман.

Нужно отметить, что внимание к демографической стороне мировой политики на протяжении долгого времени было спорадическим и в целом незначительным. Это во многом объяснялось преобладанием социально-классового идеологического подхода в тогдашнем, как мы бы сегодня сказали, «дискурсе» по мирополи-тическим проблемам. Соответственно мало внимания уделялось цивилизационным аспектам международных отношений и такой их стороне, как демографические параметры и потенциалы. Да и в целом, демография занимала скромное место при обсуждении международно-политических процессов, будучи причислена к разряду экономических и социальных дисциплин. Такое положение было характерно как для зарубежной, так и отечественной науки.

На количество приверженцев той или иной религии и связанной с ней цивилизации (в основе цивилизаций не обязательно лежат традиционные религии; история, главным образом совсем недавняя, знает цивилизации светского, идеологического типа) стали обращать внимание в основном лишь после окончания глобальной холодной войны, в существенной степени под влиянием концепции «столкновения цивилизаций» С.П. Хантингтона и ее широкого обсуждения. При этом главное внимание привлек к себе тезис американского политолога о «кровавой бахроме» современной исламской цивилизации³. Несколько позже эта концепция обрела в его сочинениях и отчетливые демографические параметры в виде динамики не только самих размеров цивилизационных комплексов, но и их геополитической (державной и имперской) мощи⁴. Другой демографический аспект международно-политической проблематики связан с миграциями населения, и при их рассмотрении на рубеже двух столетий и тысячелетий на первый план также вышел исламский феномен — переселение мусульман с юга Евразийского материка на север, из Африки — в Европу.

Вслед за мировой литературой ситуация постепенно изменилась и в отечественной. Возросшее значение в изучении демографических проблем стало уделяться ее воздействию на мировую политику, получил определенное освещение рост мусульманского населения в мире, России и регионе вокруг нее⁵.

Особое значение демографический и этнодемографический факторы приобрели на фоне текущих событий на Ближнем и Среднем Востоке, («арабской весны» и ее последствий), войны в Сирии, хронической нестабильности в Ираке, эрозии власти в Афганистане, кровавых конфликтов в Африке и т. п. Большое внимание при этом привлекла проблема различных течений в исламе, прежде всего суннизма и шиизма, которая тоже имеет серьёзную демографическую подоплёку.

В последнее время на первый план в обсуждении связанных с исламом демографических тем вышел новый аспект. Речь идет о феномене быстрого сокращения рождаемости в странах исламского мира и исламской цивилизации. Разумеется, совершенно новым сделанный на этом акцент не является. То, что темпы роста населения в мусульманских странах в последние десятилетия снижаются примерно в той же пропорции, что и в немусульманских, неизменно отмечалось в авторитетных публикациях Отделения ООН по народонаселению, пересматривающего раз в два года основные демографические тренды в мире⁶. Однако это обстоятельство не отменяло другое — темпы роста мусульманского населения оставались при этом существенно выше, чем немусульманского, и расчеты на перспективу демонстрировали значительный рост удельного веса мирового мусульманства.

В задачу данной статьи входит как рассмотрение основных демографических параметров современного мира ислама, а также перспектив будущих изменений этих показателей, так и обсуждение аргументов в пользу универсальности процессов естественного движения населения независимо от его разных цивилизационных характеристик, в частности принадлежности к ареалу исламской цивилизации.

Факторы демографического роста в мусульманской среде

Современный демографический рост охватывает период после окончания Второй мировой войны. Его можно разделить на три этапа — бурного увеличения населения в мире вообще и особенно в слаборазвитом, развивающемся ареале (конец 1940-х — начало 1970-х годов); замедления темпов роста в развитых регионах и сокращения ежегодного прироста в развивающихся (1970 - 80-е годы); дальнейшего падения темпов роста в развитых странах и снижения скорости увеличения численности в большинстве менее развитых ареалов (1990 - 2010-е годы).

Страны с мусульманским большинством и среди них такие, которые могут быть отнесены к исламской цивилизации, демонстрировали на первом этапе быстрые темпы прироста народонаселения, однако этот факт не привлекал к себе внимания на фоне послевоенного «бэби-бума» в США, менее выраженного, но сходного процесса в европейских государствах, а также стабильных темпов увеличения численности населения в СССР. Кроме того, мусульманские страны не выделялись из общего ряда развивающихся государств, которые после мировой войны отличались высокой демографической динамикой.

Демографический взрыв объяснялся, как хорошо известно, двумя факторами — крутым снижением смертности под влиянием прогресса в медицине и здравоохранении (введением препаратов пенициллиновой группы, использованием порошка ДДТ, эффективного в борьбе с малярией, применением вакцин против тяжелых инфекционных заболеваний и т. п.) и сохранением на прежнем, традиционно высоком уровне рождаемости. При этом наблюдалось постепенное уменьшение младенческой и детской смертности.

Образовавшиеся ножницы между рождаемостью и смертностью привели к увеличению людской популяции, прежде всего, в наименее экономически развитых регионах, к которым принадлежали все без исключения исламские страны. Рост мирового народонаселения достиг максимума в 1965 - 1970 гг. (110,9% за пятилетие, в среднем в год на 2,1%), после чего началось его плавное падение. Вместе с тем, абсолютный годовой прирост населения мира продолжал расти, увеличившись с 60 млн в первой половине 1960-х гг. до почти 90 млн чел. во второй половине 1980-х⁷.

Рекомендации Бухарестской конференции 1974 г., которая выше упоминалась, были достаточно жесткими и неоднозначно воспринимались в разных частях мира. Однако меры по планированию семьи одобрялись на первом послевоенном этапе практически всеми государствами, в том числе такими демографическими гигантами, как Китай и Индия, а также многими мусульманскими — в частности, Турцией, Ираном и Пакистаном.

Волна исламизации, поднявшаяся в конце 1970-х годов, внесла коррективы в эти тенденции. Режим имама Хомейни в Иране проводил в 1980-х годах, во время драматической и кровопролитной войны с Ираком, наталистскую политику. В результате рождаемость там достигла исключительно высокого уровня, среднегодовые темпы прироста населения в 1987/88 г. оценивались в 3,9%⁸. Власти соседнего с Ираном исламского Пакистана по существу отказались от мер по ограничению рождаемости. Похожим образом поступили многие другие режимы в мусульманских странах.

На третьем, текущем этапе послевоенной демографической эволюции (с рубежа 1980 - 90-х годов) поощрение рождаемости в исламском и неисламском ареале менее развитого мира, как правило, прекратилось на государственном уровне. Более того, в Иране, с благословения имама Хомейни, власти перешли к политике ее ограничения. Главную роль в наталистском курсе стали играть традиционалистские круги. В мусульманских странах это прежде всего представители сословия богословов и священнослужителей (улемы и муллы). Они проявляли заинтересованность в сохранении традиционного сознания масс, неизменности семейно-бытовых установлений, прежде всего обычаев раннего и всеобщего замужества, в том числе выхода замуж вдов, обычаев большой патриархальной семьи, малой грамотности и узкого кругозора женщин. Такие факторы можно отнести к числу специфических для исламской цивилизации, но при этом далеко не универсальных. В том же Иране правящее сословие шиитских богословов, столкнувшись с проблемой ограниченности ресурсов, в целом поддержало антинаталистские меры, такие как производство и продажа контрацептивов, повышение грамотности и образованности женщин и т. п.

Специфические свойства исламской цивилизации нередко трудно отделить от общих для менее развитых регионов черт хозяйства и уклада жизни — неграмотности, особенно низкой среди женщин, преобладания в составе населения сельских жителей, глубокой бедности и нищеты численно превалирующих слоев и классов как деревенского, так и сельско-городского общества. Такие условия существовали в Китае и Индии, большинстве стран Юго-Восточной Азии и Тропической Африки.

Вместе с тем, исламские страны неизменно оказывались среди лидеров демографического роста. При этом нужно подчеркнуть, что каких-то особых исламских моделей регулирования рождаемости и отношения к репродуктивному поведению, по общему мнению, нет⁹. Более того, мусульманские богословы и духовные отцы исламского возрождения неоднократно, еще с 1930-х годов, заявляли об отсутствии каких-либо ограничений на применение любых мер защиты от нежелательной беременности.

Базовая причина ускоренного роста состоит, очевидно, в специфическом характере исламского (исламизированного) микрообщества с его гендерной иерархией, подчиненным положением женщины в семье. Зависимое положение женщин отличает, без сомнения, и иные в культурно-цивилизационном отношении традиционные общества. Известно к тому же, что предписания Корана способствовали закреплению за женщинами определенных прав в плане наследования, ислам возлагал на мужчин моральные обязательства в отношении женщин. Вместе с тем, в отличие от христианства, индуизма и буддизма, ислам санкционировал полигамию, облегчал для мужчин процедуру развода и закреплял за отцом преимущественное право на воспитание детей после развода.

Вследствие достаточно неизменной культурной среды, охватывающей в первую очередь низшие, наиболее массовые слои населения, в мусульманских странах воспроизводится в целом стереотип многодетности. Сохраняется и фаталистическое отношение к жизни, сказываются отсутствие в традиционной мусульманской культуре концентрации на ценности индивидуального существования, распространенность представлений о включенности частной жизни в коллективную, единую для общины верующих¹⁰ .

Существенное значение имеет и обычай обязательного вступления в брак и поощрения многодетности. На воспроизводстве населения в низших слоях отражается порочный круг нищеты, малого образования дочерей, которые с раннего возраста помогают матерям в уходе за младшими братьями и сестрами. Средний класс во многих мусульманских странах еще строже, чем низший, соблюдает обычаи женского затворничества. Известное значение при этом имеют опасения мужчин за свои привилегии в социальном и экономическом положении. В условиях хронической нехватки рабочих мест, особенно в госаппарате и на конторских должностях в частном секторе, мужчины опасаются конкуренции женщин.

Более высокой рождаемости в мусульманских странах способствует и наличие анклавов горской и полукочевой экономики и соответствующего ей племенного, трайбалистского общества. С ним неразрывно связана патрилинейная система родства и патрило-кальная модель большой, ненуклеарной семьи. Патрилокальность означает переход жены в дом мужа. Подчиненное положение невестки смягчается при этом распространенной среди мусульман эндогамией (т. е. разрешенностью близкородственных, кузенных браков). Эндогамия, кстати, отличает мусульманскую систему се-мейно-родственных отношений в таких регионах, как Южная Азия, от распространенной среди индуистов кастовой экзогамии.

Во всех слоях мусульманского общества, особенно тех стран, которые служат основой, ядром исламской цивилизации, широко распространено представление о предпочтительности рождения детей мужского пола, высоко ценится наличие сыновей. Эндогамия в то же время «спасает» и дочерей, ибо они нужны для продолжения генеалогически своего рода. Статус женщины в семье повышается по мере взросления сыновей и зависит нередко от их количества. Многодетность, особенно наличие сыновей, увеличивает престиж матери семейства. Отсюда не столь распространенная практика ограничения рождаемости как традиционными, так и современными способами. Бедные семьи, впрочем, страдают и от недостаточной доступности, а также дороговизны современных средств контрацепции.

К этому надо добавить ориентированность на всемерное расширение исламской культурно-религиозной среды. Помимо прозелитизма, она проявляется в обычае мусульман брать в жены немусульманок по происхождению с обязательным принятием ими ислама, как условия выхода замуж, и воспитание детей от таких браков в мусульманской вере.

В увеличении численности последователей Пророка Мухаммада с самого начала присутствовал и сильный политический компонент. Немусульмане, как известно, облагались исламскими правителями специальным налогом-данью (джизией), их переход в ислам экономическими и политическими мерами поощрялся властями.

Ускоренный рост мусульман по сравнению с расово-этнически и социально-культурно близким ему немусульманским населением можно проиллюстрировать многими примерами. Весьма наглядно он выявляется, если взять данные о колониальной Индии и сравнить их с современным положением в Южной Азии и проекцией на будущее. Доля мусульман среди населения контролируемой англичанами Индии, по-видимому, не превышала 20% в период проведения первых переписей в 1870 - 1880-х годах. К началу ХХ века она перевалила за рубеж в одну пятую, а по переписи 1941 г. достигла 25%. К кануну нынешнего столетия суммарное мусульманское населения Индии, Пакистана и Бангладеш (более 400 млн чел.) составляло уже 31%, в начале 2010-х годов было, по-видимому, равно 36% (560 млн чел.), а к 2050 г., при сохранении текущих тенденций, приблизится к 45%¹¹ .

Демографическое расширение исламской цивилизации

Возвращаясь к определениям, данным в начале статьи и поставленным там задачам, остановимся на перспективах увеличения численности жителей в странах, которые можно отнести к исламской цивилизации. Ее допустимо представить состоящей из нескольких групп — арабских государств, Турции, Ирана, Афганистана и Пакистана, центральноазиатских стран, Бангладеш, Малайзии и Индонезии, двух стран юга Европы¹². По долгосрочному прогнозу, выполненному А.В. Акимовым, население исламской цивилизации возрастет с 1,1 млрд человек в 2005 г. до 2,2 млрд в 2100 г., иными словами, за текущее столетие увеличится примерно вдвое. При этом наиболее быстро оно увеличится в арабском ареале с 309 до 738 млн (почти в полтора раза, на 240%) и в Афганистане и Пакистане — с 188 до 394 млн (на 210%). Рост в ареале Южной и Юго-Восточной Азии (Бангладеш, Малайзии, Индонезии) составит 175% (с 390 до 682 млн). На 162 и 165% вырастет население в Турции и Иране — с 73 до 118 млн и с 70 до 115 млн соответственно.

В Центральной Азии, по этим расчетам, население увеличится с 58 до 93 млн, на 160%. Минусовым будет рост на юге Европы в Албании и республике Босния и Герцеговина.

Нужно учитывать, что такой довольно умеренный демографический рост объясняется в основном двумя вполне логичными допущениями автора — снижением скорости прибавления числа людей во второй половине века, соответствующим режиму естественной убыли населения в мировом масштабе, и учетом жесткого дефицита природных ресурсов (земли и воды). заставляющих предположить уменьшение роста населения по сравнению со средним сценарием демографического перехода (средним между минимальным и максимальным его вариантами) в таких странах, как Афганистан, Пакистан и Бангладеш¹³ .

Несколько иные результаты дают прогнозные экстраполяции, сделанные на базе более общепринятых оценок и расчетов демографов ООН и Бюро цензов США. Расчеты последней службы наиболее вероятного сценария демографического роста на период с 2010 по 2050 гг. по группировкам стран, сопоставимым с вышеприведенной, приведены в табл. 1.

Таблица 1.

Население основных государств исламской цивилизации (в млн чел)

Источник: World Population Growth Rate 1950 - 2050, Annual World Population Change // www.census.gov/ftp/pub/ipc/www/worldgr.gif

При определенных различиях в двух вариантах оценок роста населения за век и его первую половину можно утверждать, что демографический потенциал исламской цивилизации (как, впрочем, и всего человечества) должен расти более быстро в первые десятилетия XXI столетия. Так, население арабских государств (берутся страны с явным преобладанием арабов) между 2010 и 2050 гг., увеличится на 171%, Афганистана и Пакистана — на 191%, Бангладеш, Малайзии и Индонезии — на 131%, Турции и Ирана — на 129%, Центральной Азии — на 128%. Во второй половине столетия максимальные темпы роста не превысят 122%. Постепенное снижение темпов заметно и при сопоставлении данных об увеличении числа жителей между 2010 и 2030 гг. и между 2030 и 2050 гг. Легко убедиться, что в первом двадцатилетии темпы примерно вдвое выше, чем во втором (см. Табл. 1).

Следуя этой логике, можно предположить, что наиболее быстро население стран с мусульманским большинством будет возрастать в текущее десятилетие. Пользующиеся авторитетом оценки численности мусульманского населения дает ныне исследовательский центр «Пью» Принстонского университета США. За основу сделанных центром расчетов на 2010 г. и прогнозных оценок на 2020 г. взяты данные ООН, скорректированные большой группой независимых демографов и социологов. В табл. 2. представлены оценки численности жителей в наиболее крупных государствах исламской цивилизации, составляющих ее географическое и геополитическое ядро.

Таблица 2

Население ряда крупнейших исламских государств (в млн человек)

Источник: Muslim Population by Country/http://chartsbin.com/view/557

Как видно из таблицы, темпы роста населения между 2010 и 2020 гг. оцениваются более высоко (120%), чем между 2020 и 2030 гг. (115%). Особенно заметно вырастет население в двух проблемных странах исламского цивилизационного ядра — Афганистане и Пакистане. Причем, для Пакистана использованы цифры, скорее всего, серьезно занижающие реальные. Так, по опубликованным в средствах массовой информации этой страны данным о переписи домовладений, проводившейся в конце 2011 г., пакистанское население превысило 190 млн чел.¹⁴ Сравнение этой оценки с данными переписи населения 1998 г., дает среднегодовой прирост в 3%, что почти вдвое превышает оценки этого показателя, распространенные в пакистанских и международных публикациях. Нельзя не обратить внимание и на приведенные в таблице цифры по Египту и Сирии, где складывалась, судя уже только по ним, тяжелая демографическая ситуация, послужившая, видимо, подоплёкой социального брожения и политического кризиса, охватившего эти страны с начала 2010-х годов.

«Конвергенция цивилизаций» и перспективы роста исламского мира

Вместе с тем, как отмечено выше, в недавнее время были опубликованы серьезные исследования, основной тезис которых состоит в том, что в странах с преобладающим мусульманским населением наблюдается мало замеченный крутой спад рождаемости. Это приближает исламские государства к демографическомe переходу (низкой рождаемости и низкой смертности). При этом французы Ю. Кур-баж и Э. Тодд полагают, что такого рода сдвиги есть доказательство того, что ислам, как религия, догматы которой содержатся главным образом в Коране, не имеет отношения к демографическому рывку исламской цивилизации, наблюдавшемуся в XX в. Кроме того, имеет место, по их мнению, «конвергенция» исламской и христианской цивилизации, или, точнее, все большее совпадение протекающих в их рамках демографических процессов. Оно состоит в акценте на продолжение рода человеческого и в то же время в терпимом отношении к средствам защиты от нежелательных рождений¹⁵ .

В книге французов и сборнике статей под редакцией Х. Грота и А. Суза-Пола содержатся убедительные свидетельства резкого снижения рождаемости в странах с мусульманским большинством в период между 1975 - 80 и 2005 - 10 гг. Так, суммарной коэффициент рождаемости (среднее число детей, рожденных одной женщиной условного поколения, имеющего на протяжении жизни возрастные коэффициенты рождаемости того года, для которого производится оценка показателя) в мусульманском регионе упал с 6,8 до 3,5, т. е. почти вдвое¹⁶. Если в мире в целом, по данным Отделения ООН по народонаселению, общий коэффициент рождаемости (рождения за год, поделенные на число людей) снизился за 30 последних лет на 33%, в менее развитых странах — на 34%, то в мусульманском регионе — на 41%. Более того, в 22 странах с мусульманским большинством рождаемость сократилась вполовину, на 50%, а в десяти из них, в том числе в Иране, на 60%¹⁷.

Авторы этих подсчетов (Н. Эберштадт и А.Шах), опираясь на статистические данные ООН и Бюро цензов США, демонстрируют, что такое крутое снижение рождаемости не имеет прецедентов. Отвергая возможные обвинения в выборе периода наблюдения, они расширяют его до всего послевоенного времени и демонстрируют исключительно быструю реакцию именно мусульманских обществ на меняющуюся в пользу сокращения рождаемости обстановку¹⁸ .

Почти все исследователи феномена сокращения рождаемости в мусульманских и других ареалах отмечают зависимость рождаемости от грамотности населения, особенно женской грамотности. Курбаж и Тодд указывают на закономерность, в соответствии с которой снижение рождаемости происходит после достижения порога грамотности в 50% населением в возрастной когорте от 20 до 24 лет. Иными словами, условия, когда грамотность охватывает половину взрослого молодого населения, особенно женского, служат толчком для начала перехода к пониженной рождаемости. Варьирующаяся от страны к стране закономерность такого рода демонстрируется ими на примере мусульманских и немусульманских стран, начавших путь к демографическому переходу в XX в. При этом всё же выявляется разница между странами исламского и неисламского мира. Для множества всех менее развитых государств корреляция показателей грамотности мужчин и женщин с рождаемостью заметно выше, 0,84 и 0,80, чем для мусульманских стран — соответственно 0,61 и 0,55¹⁹ .

Несмотря на обвальный характер перемен, связанных с рождаемостью в мусульманских странах (она была в начале периода наблюдения очень высокой), демографические темпы роста оставались и на рубеже веков у них выше, чем в других ареалах. Эта закономерность наблюдается и в отношении мусульманского населения в целом. По данным ООН, относящимся к 1990 - 2000 и 2000 - 2010 гг., число мусульман в самом крупном по размеру мусульманского населения Азиатско-Тихоокеанском регионе (куда условно специалисты из центра «Пью» включают все неарабские страны Азии, вплоть до Ирана и Турции) увеличивалось среднегодовыми темпами равными 2,8 и 1,8, в то время как численность немусульман возрастала ежегодно на 1,3 и 0,9%. Предполагается, что в ближайшие два десятилетия разрыв сохранится, немного сократившись, — в 2010 - 2020-х численность мусульман будет возрастать на 1,4, а в 2020 - 2030-х годах — на 1,1%, в то время как темпы роста немусульман в первый из прогнозных периодов упадут до 0,8 а во второй — до 0,5%²⁰. Что касается мусульманского населения мира, которое состоит из жителей АТР (доля которого равняется примерно 60%), регионов Ближнего Востока и Северной Африки (20%), субса-харской Африки (16%), Европы (ок. 3%) и Америки (менее 0,5%), то оно возрастало, по оценкам, на 2,3% между 1990 - 2000 гг., и на 2,1% между 2000 - 2010 гг. Среднегодовые темпы прироста в будущем упадут до 1,7% в период 2010 - 2020 гг. и до 1,4% в 2020 - 2030 гг. Они останутся несколько выше скорости прироста жителей планеты — немульман, но сблизятся с ними — в 2010 - 2020 гг. немуль-манское население, по расчетам, будет возрастать в среднем в год на 0,9, а в 2020 - 2030 гг. — на 0,6%²¹.

Xотя рождаемость среди мусульман уменьшилась, среди стран лидеров по этому показателю на 2010 - 2015 гг. находятся в основном исламские государства — Афганистан, Пакистан, Кыргызстан, Малайзия, Туркменистан²². При этом мусульманские страны отличаются существенно различными темпами снижения рождаемости и роста населения. Xарактерно, что растущая дифференциация по этим показателям наблюдается между такими, например, парами государств, как Иран и Турция, с одной стороны, (низкие темпы), Афганистан и Пакистан, с другой (высокие). Из арабских государств следует выделить растущий наиболее быстро Йемен, а из африканских, по той же характеристике, — Мали, Нигер, наполовину мусульманскую Нигерию, Судан, Сомали.

Несмотря на снижение темпов естественного движения населения в арабском ареале Ближнего Востока и Северной Африки специалисты из принстонского «Пью» прогнозируют существенное, на 36,5%, увеличение численности арабского населения к 2030 г. по сравнению с 2010 г. В абсолютных цифрах ожидается рост почти на 120 млн., с 322 до 440 млн чел., при этом в странах Ближнего Востока население возрастет с 127 до 187 млн чел., а в Северной Африке — с 195 до 253 млн чел.²³

Таким образом, несмотря на «конвергенцию цивилизаций», демографический рост исламского мира при сохранении нынешних тенденций продолжится. И это неудивительно, ввиду того, что рождаемость — лишь один из факторов, непосредственно воздействующих на демографические темпы роста. Важнейшее значение (если не принимать в расчет достаточно однородный в нынешнюю эпоху показатель смертности) имеет так называемый «популяционный момент», т. е. инерция воспроизводства из-за наличия большой массы людей детородных возрастов. Наблюдавшийся в 1940-х-1970-х годах демографический бум в мусульманском ареале еще долго будет сказываться на величине прироста населения в нем.

Xорошо иллюстрируют динамику этого процесса подсчеты, выполненные в рамках достаточно новой научной отрасли — религиозной демографии. Ведущие специалисты в этой области американцы Т.Д. Джонсон и Б.Д. Грим произвели подсчеты числа приверженцев религиозных и нерелигиозных убеждений на протяжении 100 лет с 1910 по 2010 гг. Из представленных в Табл. 3 данных о пропорциях населения, относимого к разным вероисповедным течениям (деноминациям), следует, что число мусульман в минувшее столетие росло наиболее быстрыми темпами, в среднем почти на 2% в год, уступая темпам роста лишь неверующих, начинавших рассматриваемый период почти с нуля. К 1970 г. доля агностиков и атеистов в мире достигла максимума (почти 20%), а затем стала неуклонно сокращаться. В первое десятилетие нынешнего века она увеличивалась меньше, чем на 0,3%. Вместе с тем, за период в 100 лет достаточно быстро возрастал удельный вес христиан

всех деноминаций (1,32%), индуистов (1,46%), буддистов (1,28%) и анимистов в субсахарской Африке (1,38%).

Таблица 3

Удельный вес представителей различных верований и убеждений

Источник: Johnson T.M., Grim B.J. The World's Religions in Figures. An Introduction to International Religious Demography. Chichester: John Wiley and Sons, 2013, p. 26.

Среди верующего населения наиболее заметно за сто лет, истекших с начала XX до начала XXI в., вырос удельный вес мусульман. В 1910 г. они составляли менее шестой части мирового населения, а к 2010 г. ислам исповедовал почти каждый четвертый житель планеты. Вместе с тем, распространенные одно время представления, что ислам обгонит христианство по числу приверженцев уже к 2030 и уж во всяком случае к 2050 г.²⁴, не нашли подтверждения при более точном подсчете численности мусульман специалистами в области религиозной демографии и оценок на будущее с учетом тенденций последнего десятилетия. Темпы роста мусульман в 2000 - 2010 гг., по данным Джонсона и Грима, составляли в среднем в год 1,86%, а христиан — 1,31%.

При сохранении нынешних тенденций, христианство останется самой массовой религией и в середине XXI столетия (35,8%), а доля мусульман увеличится лишь до 27,5%, т. е. не дотянет и до трети мирового народонаселения²⁵.

Вместе с тем, не исключено, что оценки вышеназванных религиозных демографов, изначально концентрировавших свое внимание на христианском мире, несколько занижают масштабы и потенциал демографического ареала исламской цивилизации. По мнению Г. Пинса из «Академии свободного мира», мусульмане уже в 2005 г. составляли 24% мирового населения, а к 2050 г. их доля должна возрасти до 33%²⁶. Более высоко оценивают размеры и перспективы роста мусульман некоторые исламские центры²⁷ .

Касаясь перспектив, нельзя не учитывать влияние политического фактора, который может изменить сложившиеся за последние десятилетия тренды. Так, руководство Ирана недавно выразило обеспокоенность низкими темпами роста своего населения. Сначала занимавший до выборов 2013 г. пост президента Исламской Республики М. Ахмадинежад, а затем и ее духовный лидер аятолла А. Xаменеи признали необходимым пересмотр демографической политики, отказ от курса на сокращение рождаемости и переход к противоположным, наталистским мерам. В октябре 2013 г. Xаме-неи призвал иранцев иметь четырех-пять детей, заявив, что население в 150 млн человек. — это минимум, который Иран должен иметь. Министерство здравоохранения Ирана подтвердило отказ от практики контроля за рождаемостью²⁸. Многие комментаторы выражают сомнение в достижимости поставленных целей (ныне, по разным оценкам, население равно 78 - 80 млн чел.), но какой-то эффект разворот в демографической политике, по-видимому, окажет. Отметим, что стремление директивно управлять вопросами, касающимися семьи и общества характерно для исламской цивилизаци-онной модели, хотя и не только для нее²⁹ .

Заметное стимулирующее демографический рост воздействие оказывают в некоторых мусульманских странах политические соображения, связанные не с конфессиональным, а этническим фактором. В условиях электоральной демократии и федерализма в Пакистане, например, определенные политические силы прямо заинтересованы в увеличении численности поддерживающего их вследствие этнической и территориальной принадлежности населения. Похожими причинами вызван повышенный темп роста численности малайцев в Малайзии с ее традиционно крупной китайской общиной. В Индонезии отмеченное в последнее время замедление темпов снижения рождаемости тоже связано с политическими и социальнополитическими факторами³⁰ .

Статистическими методами удалось установить, что рождаемость обнаруживает наиболее тесную корреляцию с тремя показателями, один из которых грамотность вообще и грамотность женщин, уже обсуждался. Два других параметра — это доля городского населения и индикаторы уровня жизни. Чем ниже они, тем выше в среднем рождаемость. Таким образом. перспективы демографического роста исламского мира зависят, безусловно, и от базовых социально-экономических причин³¹.

Заключение.

Завершая краткий обзор одной из весьма актуальных и значимых тем с точки зрения не только собственно демографии, но и мировой политики, нужно еще раз подчеркнуть, что ислам, как религия, не имеет явно выраженных специфических черт, способствующих чрезмерно быстрому росту населения. Более того, исламские канонические представления не препятствуют практике ограничения рождаемости, имея постулаты терпимого отношения к нежелательной беременности и вынужденным абортам. Вместе с тем, исламская цивилизация, как олицетворение единого в своей основе общины - общества - государства, изначально ориентировалась на расширение ареала политического и социального господства. С возможностью использования радикальными силами этого историко-политического феномена, по-видимому, и связана обеспокоенность части мирового общественного мнения перспективами увеличения исламского «клина» в населении планеты. Представляется, однако, что страхи по поводу «исламской демографической бомбы» сильно преувеличены. И не только потому, что взрывной характер роста мусульманского населения, наблюдавшийся во второй половине XX в., сменился к его концу затуханием, но и по той причине, что общие религиозные корни не обеспечивают единства исламского мира. Он остается разделенным и по религиозносек-тантскому, и по этническому, и по национально-государственному основанию. Апеллируя к массовым слоям населения, элиты исламских государств склоняются к внешнеполитическим ориентациям, жестко разделяющим нередко близкие в цивилизационном отношении страны.

Что касается фундаменталистского радикализма, то он несомненно еще будет играть немалую роль в структурировании миро-политических реалий, но по мере «старения» мусульманского населения, неизбежного и при достаточно высоком демографическом росте, его социальная опора будет постепенно размываться.

Исламский демографический фактор, вместе с тем, имеет и будет сохранять немалое политическое значение на региональном и локальном уровнях. Линии религиозного и религиозно-сектантского водоразделов пролегают нередко внутри стран и в ареале соседних государств. С этой точки зрения демографическая проблематика остается одной из самых востребованных, необходимых для понимания текущих социально-политических и социально-экономических процессов, оценки среднесрочных и долгосрочных перспектив эволюции государственно-политических систем, структуры и содержания международных отношений.

Примечания

¹ Ehrlich P.R. Population Bomb. N.Y.: Ballantine Books, 1968.

² Meadows D.H., Meadows D.L. et. al. The Limits of Growth. L.: Universe Books, 1972.

³ Huntington S.P. The Clash of Civilizations?//Foreign Affairs, vol. 72, № 3, Summer, 1993, p. 22 - 49; If Not Civilizations, What? Samuel Huntington Responds To His Critics // Foreign Affairs, Nov.-Dec. 1993.

4 Huntington S.P. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. N.Y.: Simon and Shuster, 1996, p. 84-86, 109 - 120.

5 См., напр., статьи на эту тему в кн.: Исламский фактор в истории и современности / Отв. ред. В.Я. Белокреницкий, И.В. Зайцев, Н.Ю. Ульченко. М.2011; Мусульманское пространство по периметру границ Кавказа и Центральной Азии / Отв. ред. В.Я. Белокреницкий, Н.Ю. Ульченко. М., 2012.

⁶ Population Newsletter. World Fertility Report 2003. N.Y.: Dec. 2003, № 76, p. 7; United Nations. Department of Economic and Social Affairs. Population Division. World Population Prospects, the 2012 Revision. Available at: http://esa.un.org/unpd/wpp/unpp/p2k0data.asp Accessed 08.11.2013. United Nations Population Division. Department of Economic and Social Affairs. World Population Prospects. The 2010 Revision. PDF.

7 World Population Prospects, the 2010 Revision. Available at: http://esa. un.org/unpd/wpp/unpp/p2k0data.asp Accessed 29.03.2012.

8 Иран: справочник / Отв. ред. С.М.Алиев. М.: Наука, 1993, с.13.

⁹ Karim M. Islamic Teachings on Reproductive Health and Fertility Transition in Muslim-majority Countries / Aga Khan University/mehtab. Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

¹⁰ Хорошее представление о значении понятия «встроенности» индивидуальной судьбы (души, нафс) в общую канву жизни и картину мира дает книга Л.Н. Латыпова Экзистенциальная философия ислама (Пролегомены). Казань: Казанский университет, 2011, с. 81 - 138.

¹¹ Белокреницкий В.Я. Рост населения в исламском мире // Историческая психология и социология истории, 2010,N. 1, с. 91.

¹² Акимов А.В., Яковлев А.И. Цивилизации в XXI веке: проблемы и перспективы развития. М.: Издательство Московского университета, 2012, с. 64.

¹³ Там же, с. 43 - 44.

¹⁴ Khan A.S. Population shoots up by 47 percent since 1998. The News, March 29, 2012. Available at: http://www.the news.com.pk Accessed 11.12.2012; Pakistan: Where the population bomb is exploding by Wendell Cox07/02/2012// http://www.neewgeography Accessed 11.12.2012

¹⁵ Как отмечают они, «Пророк Мухаммад принимал обычай азл (coitus interruptus) и, трактуя это расширительно, ислам терпимо относится ко всем остальным формам контрацепции». Courbage Y., Todd E. A Convergence of Civilizations. The Transformation of Muslim Societies. N.Y.: Columbia University Press, 2011, p. 21. Ислам проявляет терпимость и к абортам до определенного срока беременности. Karim M. Islamic Teachings on Reproductive Health and Fertility Transition in Muslim-majority Countries // Aga Khan University/ Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

¹⁶ Courbage Y., Todd E. A Convergence of Civilizations, p. 9.

¹⁷ Population Dynamics in Muslim Countries / Ed. H. Groth, A. Souza-Pola. Berlin: Springer, 2012, p. 34.

¹⁸ Ibid., p. 37.

¹⁹ Courbage Y., Todd E. A Convergence of Civilizations, p. 17 - 18.

²⁰ The Future of the Global Muslim Population. Projections for 2010 - 2030. Pew Research Center, Jan.2011. PDF, p. 71.Available at: www.perforum.org

²¹ Ibid., Executive Summary, p. 1 - 2.

²² Ibid., p. 80.

²³ Ibid., p. 92.

²⁴ См. такие расчеты: Muslim Population Statistics. Institute of Islamic Information and Education. Available at: http://www.iiie.net.node/55 Accessed 06.10.2009;

²⁵ Johnson T.M., Grim B.J. The World's Religions in Figures, p. 14.

²⁶ Pince G. World Population Prospects. The "Islamic Bomb". Free World Academy. PDF. Available at: freeworldacademy.com/globalleader/population.html

²⁷ Muslim Population Worldwide. Available at: http://www. islamicpopulation.com Accessed 17.01.2002.

²⁸ Iran Is Reversing Its Population Policy by Farzaneh Roudi//http://issui. com/ecspwwc/docs/iran-reversing-its-population-polocy? Accessed 14.12.2013.

²⁹ Противоречивую картину являет собой Турция. Глава правящей происламской Партии справедливости и развития премьер Р.Т. Эрдоган выражает сходное с тревогой иранских лидеров беспокойство низкими темами роста населения и активно призывает турецких женщин иметь не менее трех детей. Его призывы вызывают протесты либерально настроенных кругов. Правительство вынуждено считаться с этими настроениями, но не оставляет планов осуществить меры по стимулированию многодетности, см.: Erdogan Alarmed by Declining Turkish Birth Rate. Ankara, 4 April, 2013 Available at: http://www.al-monitor.com Accessed 4.02.2014.

³⁰ Population Dynamics in Muslim Countries, p. 12.

³¹ Сошлемся в связи с этим на точку зрения А.В. Акимова, который обосновывает свой метод прогнозирования численности населения по методике смены режимов демографического развития учетом фактора социально-экономического прогресса. См.: Акимов А.В. Долгосрочный прогноз численности народонаселения и перспективы цивилизационного взаимо-действия//Восток (Oriens), 2009. № 4, с. 95.

«Конвергенция цивилизаций» и перспективы роста исламского мира*

Дебаты вокруг быстрого роста мусульманского населения, получившего название «исламской демографической бомбы», становятся все более актуальными. Особое значение демографический и этнодемографический факторы приобрели на фоне событий на Ближнем и Среднем Востоке («арабской весны» и ее последствий), войны в Сирии, хронической нестабильности в Ираке, эрозии власти в Афганистане, кровавых конфликтов в Африке и т. п. Проблема различных течений в исламе, прежде всего суннизма и шиизма, тоже имеет серьёзную демографическую подоплёку.

Снижение рождаемости

В последнее время обсуждается еще один аспект — быстрое сокращение рождаемости в странах исламского мира. Совершенно новым его назвать нельзя. То, что темпы роста населения в мусульманских странах в последние десятилетия снижаются примерно в той же пропорции, что и в немусульманских, неизменно отмечалось в авторитетных публикациях Отделения ООН по народонаселению, пересматривающего раз в два года основные демографические тренды в мире¹.

Однако недавно были опубликованы серьезные монографические исследования, делающие упор на том, что в странах с преобладающим мусульманским населением наблюдается мало замеченный крутой спад рождаемости. Это приближает исламские государства к демографическому переходу (низкой рождаемости и низкой смертности).

* Россия и мир: анатомия современных процессов, Фонд историче-скоц перспективы. Сборник статей / Под ред. Е.А. Нарочницкой М.: Международные отношения, 2014, с. 67 - 75.

При этом многие авторы, в частности французские демографы Юсеф Курбаж и Эммануэль Тодд, полагают, что такого рода сдвиги есть доказательство того, что ислам, как религия, не несет какой-либо ответственности за демографический рывок исламской цивилизации, наблюдавшийся в ХХ в. Наоборот, имеет место, по их мнению, «конвергенция» исламской и христианской цивилизаций — в части воздействия, оказываемого этими религиями на демографические процессы. Это воздействие состоит в поощрении рождаемости, в акценте на продолжении рода человеческого и в то же время в терпимом отношении к средствам защиты от нежелательных рождений. Как отмечают упомянутые исследователи, «Пророк Мухаммад принимал обычай азл (coitus interruptus) и, трактуя это расширительно, ислам терпимо относится ко всем остальным формам контрацепции. Ислам проявляет терпимость и к абортам до определенного срока беременности»² .

В книге французов и сборнике статей под редакцией Ханса Грота и Альфонсо Суса-Поса содержатся убедительные свидетельства резкого снижения рождаемости в странах с мусульманским большинством в период между 1975—80 и 2005—10 гг. Так, суммарный коэффициент рождаемости (среднее число детей на женщину в возрастной категории 15—49 лет) в мусульманском регионе упал с 6,8 до 3,5, т. е. почти вдвое³. Если в мире в целом, по данным Отделения ООН по народонаселению, общий коэффициент рождаемости (рождения за год, поделенные на число людей) снизился за 30 последних лет на 33% (в менее развитых странах — на 34%), то в мусульманском регионе он упал на 41%. Более того, в 22 странах с мусульманским большинством рождаемость сократилась наполовину, а в десяти из них (в том числе в Иране) — на 60%⁴.

Авторы этих подсчетов (Николас Эберштадт и Апурва Шах), опираясь на статистические данные ООН и Бюро цензов США, утверждают, что такое крутое снижение рождаемости не имеет прецедентов. Отвергая возможные обвинения в выборе периода наблюдения, они расширяют его до всего послевоенного времени и демонстрируют исключительно быструю реакцию именно мусульманских обществ на меняющуюся в пользу сокращения рождаемости обстановку⁵.

Почти все исследователи феномена сокращения рождаемости в мусульманских и других ареалах отмечают зависимость рождаемости от грамотности населения, особенно женщин. Курбаж и Тодд указывают на закономерность, в соответствии с которой снижение рождаемости происходит после достижения грамотности 50% населения в возрасте от 20 до 24 лет. Иными словами, условия, когда грамотность охватывает половину взрослого молодого населения, особенно женского, служат толчком для перехода к пониженной рождаемости. Варьирующаяся от страны к стране, данная закономерность подтверждается на примерах как мусульманских, так и немусульманских стран, начавших путь к демографическому переходу в ХХ в. При этом всё же выявляется разница между странами исламского и неисламского мира. Для множества всех менее развитых государств корреляция показателей грамотности мужчин и женщин с рождаемостью заметно выше (0,84 и 0,80), чем для мусульманских стран (соответственно, 0,61 и 0,55)⁶ .

Несмотря на обвальный характер перемен, связанных с рождаемостью в мусульманских странах (она была в начале периода наблюдения очень высокой), демографические темпы роста и на рубеже веков оставались у них выше, чем в других ареалах. Это наблюдается и в отношении мусульманского населения в целом. По данным ООН, относящимся к 1990—2000 и 2000—2010 гг., число мусульман в самом крупном по размеру мусульманского населения Азиатско-Тихоокеанском регионе (куда специалисты из центра «Пью» условно включают все неарабские страны Азии, вплоть до Ирана и Турции) увеличивалось, соответственно, в среднем за год на 2,8 и 1,8%, в то время как численность немусульман возрастала ежегодно на 1,3 и 0,9%. Предполагается, что в ближайшие два десятилетия разрыв сохранится, немного сократившись: в 2010—2020 гг. численность мусульман будет возрастать на 1,4%,а в 2020—2030 гг. — на 1,1%, в то время как темпы роста немусульман в первый из прогнозных периодов упадут до 0,8%, а во второй — до 0,5%⁷. Что касается мусульманского населения мира, куда входит, кроме жителей АТР (их доля равняется примерно 60%), население Ближнего Востока и Северной Африки (20%), субсахарской Африки (16%), Европы (около 3%) и Америки (менее 0,5%), то оно ежегодно возрастало, по оценкам, в среднем на 2,3% в 1990—2000 гг. и на 2,1% в 2000—2010 гг. Среднегодовой прирост в будущем упадет до 1,7% в период 2010—2020 гг. и до 1,4% в 2020—2030 гг. Он останется несколько выше прироста жителей планеты — не мусульман, но сблизится с ними (в 2010 — 2020 гг. немусульманское население, по расчетам, будет возрастать в среднем в год на 0,9, а в 2020—2030 гг. — на 0,6%)⁸.

Популяционный момент

Несмотря на уменьшение рождаемости среди мусульман, такие исламские государства, как Афганистан, Пакистан, Кыргызстан, Малайзия, Туркменистан, остаются в 2010 — 2015 гг. среди лидеров прироста⁹. В разных мусульманских странах темпы снижения рождаемости и роста населения существенно различаются. Растущая дифференциация по этим показателям наблюдается между такими, например, парами государств, как Иран и Турция, с одной стороны (низкая рождаемость), и Афганистан и Пакистан — с другой (высокая). Среди арабских государств можно выделить наиболее быстро растущий Йемен, среди африканских — Мали, Нигер, полумусульманскую Нигерию, Судан, Сомали.

Невзирая на снижение темпов роста населения в арабском ареале Ближнего Востока и Северной Африки, специалисты из прин-стонского «Пью» прогнозируют существенное — на 36,5% — увеличение численности арабского населения к 2030 г. по сравнению с 2010 г. В абсолютных цифрах это составит почти 120 млн чел., причем в странах Ближнего Востока население возрастет со 127 до 187 млн, а в Северной Африке — со 195 до 253 млн чел¹⁰.

Таким образом, несмотря на «конвергенцию цивилизаций», демографический рост исламского мира при сохранении нынешних тенденций продолжится. И это неудивительно. Рождаемость — лишь один из факторов, непосредственно воздействующих на демографию. Важнейшее значение (если не принимать в расчет достаточно однородный в нынешнюю эпоху показатель смертности) имеет так называемый «популяционный момент» — инерция воспроизводства из-за наличия большой массы людей детородных возрастов. Наблюдавшийся в 1940 — 1970-х годах демографический бум в мусульманском ареале еще долго будет сказываться на величине прироста населения в нем.

Хорошо иллюстрируют динамику этого процесса (увеличения численности мусульман) исследования, выполненные в рамках достаточно новой научной отрасли — религиозной демографии. Ведущие специалисты в этой области, американцы Тодд Джонсон и Брайн Грим, произвели подсчет приверженцев религиозных и нерелигиозных убеждений на протяжении 100 лет, с 1910 по 2010 г. Из данных о пропорциях населения, относимого к разным мировоззрениям и деноминациям, следует, что число мусульман в минувшее столетие росло наиболее быстро, в среднем почти на 2% в год, уступая по темпам роста лишь неверующим. К 1970 г. доля агностиков и атеистов в мире достигла максимума (почти 20%), а затем стала неуклонно сокращаться. В первое десятилетие нынешнего века она увеличивалась меньше чем на 0,3%. Вместе с тем за эти 100 лет достаточно быстро возрастал удельный вес христиан всех деноминаций (1,32%), индуистов (1,46%), буддистов (1,28%) и анимистов в субсахарской Африке (1,38%)¹¹ .

Среди верующего населения наиболее заметно вырос удельный вес мусульман. В 1910 г. они составляли менее одной шестой части мирового населения, а к 2010 г. ислам исповедовал почти каждый четвертый житель планеты. Однако распространенные одно время представления, что ислам обгонит христианство по числу приверженцев уже к 2030 г. (и уж во всяком случае к 2050 г.)¹², с учетом тенденций последнего десятилетия не нашли подтверждения. Темпы роста мусульман в 2000 — 2010 гг., по данным Джонсона и Грима, составляли в среднем в год 1,86%, а христиан — 1,31%. При сохранении нынешней динамики христианство останется самой массовой религией и в середине XXI столетия (35,8%), а доля мусульман увеличится лишь до 27,5%¹³ .

Не исключено, впрочем, что оценки вышеназванных религиозных демографов, изначально концентрировавших свое внимание на христианском мире, несколько занижают масштабы и потенциал демографического ареала исламской цивилизации. По мнению Г. Пинса из «Академии свободного мира», мусульмане уже в 2005 г. составляли 24% мирового населения, а к 2050 г. их доля должна возрасти до 33%¹⁴. Более высоко оценивают перспективы роста мусульман многие исламские центры.

Политики — против

Касаясь перспектив, нельзя не учитывать влияние политического фактора, который может изменить сложившиеся за последние десятилетия тренды. Так, руководство Ирана недавно выразило обеспокоенность низкими темпами роста своего населения. Сначала Махмуд Ахмадинежад, занимавший до выборов 2013 г. пост президента Исламской Республики, а затем и ее духовный лидер аятолла Али Хаменеи признали необходимым пересмотр демографической политики, отказ от курса на сокращение рождаемости и переход к противоположным, наталистским мерам. В октябре 2013 г. Хаме-неи призвал иранцев иметь четырех или пять детей, заявив, что население в 150 млн человек — это минимум, который Иран должен иметь. Министерство здравоохранения Ирана подтвердило отказ от практики контроля за рождаемостью¹⁵. Многие комментаторы выражают сомнение в достижимости поставленных целей (ныне, по разным оценкам, население страны составляет 78—80 млн чел.), но какой-то эффект разворот в демографической политике, по-видимому, произведет. Отметим, что стремление директивно управлять вопросами, касающимися семьи и общества, характерно для исламской цивилизационной модели, хотя и не только для нее.

Заметное стимулирующее демографический рост воздействие оказывают в некоторых мусульманских странах политические соображения, связанные не с конфессиональным, а с этническим фактором. В Пакистане, например, в условиях электоральной демократии и федерализма определенные политические силы прямо заинтересованы в увеличении численности поддерживающего их (вследствие этнической и территориальной принадлежности) населения. Похожими причинами вызван повышенный темп роста численности малайцев в Малайзии с ее традиционно крупной китайской общиной. В Индонезии отмеченное в последнее время замедление темпов снижения рождаемости тоже связано, очевидно, с политическими и социальными факторами¹⁶ .

Статистическими методами удалось установить, что рождаемость наиболее тесно коррелирует с тремя параметрами. Один — грамотность вообще и грамотность женщин — уже обсуждался. Два других это доля городского населения и индикаторы уровня жизни. Чем они ниже, тем выше в среднем рождаемость. Таким образом, перспективы демографического роста исламского мира зависят и от базовых социально-экономических причин¹⁷.

Ислам как религия не имеет специфических черт, способствующих чрезмерно быстрому росту населения. Более того, исламские религиозные представления способствуют практике ограничения рождаемости. Вместе с тем исламская цивилизация, как олицетворение единства общины — общества — государства, изначально ориентировалась на расширение ареала политического и социального господства. С возможностью использования радикальными элементами этого историко-политического феномена, по-видимому, и связана обеспокоенность части мирового общественного мнения перспективами увеличения исламского «клина» в населении планеты.

Представляется, однако, что угроза «исламской демографической бомбы» сильно преувеличена. И не только потому, что взрывной рост мусульманского населения, наблюдавшийся во второй половине ХХ в., сменился затуханием. Дело еще в том, что общие религиозные корни не обеспечивают единства исламского мира. Он остается разделенным и по религиозно-сектантскому, и по этническому, и по национально-государственному признакам. Элиты исламских государств склоняются к внешнеполитическим ориента-циям, жестко разделяющим нередко близкие в цивилизационном отношении страны.

Что касается фундаменталистского радикализма, то он, несомненно, еще будет играть немалую роль в структурировании миро-политических реалий. Но по мере «старения» мусульманского населения (неизбежного и при достаточно высоком демографическом росте) социальная опора радикальной идеологии будет постепенно размываться.

Исламский демографический фактор имеет и будет сохранять немалое политическое значение на региональном и локальном уровнях. Линии религиозного и религиозно-сектантского водоразделов пролегают нередко внутри стран или в ареале соседних государств. С этой точки зрения демографическая проблематика крайне важна для понимания текущих социально-политических и социально-экономических процессов, а также оценки перспектив эволюции различных государственно-политических систем и международных отношений в целом.

Примечания

¹ Population Newsletter. World Fertility Report 2003. N.Y.: Dec. 2003, № 76, p. 7; United Nations. Department of Economic and Social Affairs. Population Division. World Population Prospects, the 2012 Revision. Available at: http://esa.un.org/unpd/wpp/unpp/p2k0data.asp Accessed 08,11,2013. United Nations Population Division. Department of Economic and Social Affairs. World Population Prospects. The 2010 Revision. PDF.

² Courbage Y., Todd E. A Convergence of Civilizations. The Transformation of Muslim Societies. N.Y.: Columbia University Press, 2011, p. 21. Karim M. Islamic Teachings on Reproductive Health and Fertility Transition in Muslim-majority Countries//Aga Khan University/ Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

3 Courbage Y., Todd E. A Convergence of Civilizations, p. 9.

⁴ Population Dynamics in Muslim Countries / Ed. H. Groth, A. Souza-Pola. Berlin: Springer, 2012, p. 34.

⁵ Ibid., p. 37.

⁶ Courbage Y., Todd E. A Convergence of Civilizations, p. 17 — 18.

⁷ The Future of the Global Muslim Population. Projections for 2010 — 2030. Pew Research Center, Jan. 2011. PDF, p. 71.Available at: www.perforum.org

8 Ibid., Executive Summary, p. 1 — 2.

⁹ Ibid., p. 80.

¹⁰ Ibid., p. 92.

¹¹ Подр. см. другую статью автора: Белокреницкий В.Я. Демографические параметры и перспективы исламского мира и исламской цивилизации // Восточная аналитика 2013 / Гл.ред. В.В. Наумкин. М.: Институт востоковедения РАН, 2014.

¹² См. такие расчеты: Muslim Population Statistics. Institute of Islamic Information and Education. Available at: http://www.iiie.net.node/55 Accessed 06.10.2009

¹³ Johnson T.M., Grim B.J. The World's Religions in Figures, p. 14.

¹⁴ Pince G. World Population Prospects. The "Islamic Bomb". Free World Academy. PDF. Available at: freeworldacademy.com/globalleader/population.html

¹⁵ Iran Is Reversing Its Population Policy by Farzaneh Roudi//http://issui. com/ecspwwc /docs/iran-reversing-its-population-polocy? Accessed 14.12.2013.

¹⁶ Population Dynamics in Muslim Countries, p. 12.

¹⁷ См.: Акимов А.В. Долгосрочный прогноз численности народонаселения и перспективы цивилизационного взаимодействия // Восток (Oriens), 2009. № 4, с. 95

Список научных трудов доктора исторических наук, профессора Бячеслава Лковлевича Белокреницкого*

В список не включены научно-аналитические и научно-публицистические статьи, обзоры конференций и других научных мероприятий, не учтено титульное редактирование и участие в редколлегиях коллективных монографий и сборников статей.

1. Положение в горнодобывающей промышленности Пакистана // Специальный бюллетень. М.: Институт народов Азии АН СССР, 1968, 8 (90)
2. Политика правящих кругов Пакистана в отношении мелкого промышленного производства // Конференция аспирантов и молодых научных сотрудников. Тезисы докладов. М.: ИНА АН СССР, 1969
3. Государственное стимулирование мелкого капиталистического предпринимательства в Пакистане (1962—1968 гг.) // Конференция аспирантов и молодых научных сотрудников. Тезисы докладов. М.: ИВ АН СССР, 1969
4. Рецензия на книгу: Г.Ф. Папанек. Развитие Па-кистана—социальные цели и частная инициатива // Вопросы истории. 1969, 10
5 Новые тенденции в политике правящих кругов Пакистана в отношении к мелкому промышленному производству Специальный бюллетень. М.: ИВ АН СССР, 1969, 8 (99)
6. Мелкое промышленное производство в Пакистане // Народы Азии и Африки. 1970, 1
7. Политика правящих кругов Пакистана в отношении мелкого промышленного производства // Страны Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии. М.: Наука, 1970
8. Рукопись диссертации на соискание ученой степени кандидата экономических наук на тему «Мелкое промышленное производство в Пакистане», 1970
9 Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата экономических наук на тему «Мелкое промышленное производство в Пакистане», 1970
10. Обзор журнала «Pakistan Development Review» // Народы Азии и Африки. 1970, 3
11. Хроника народных движений, 1969 // Специальный бюллетень ИВ АН СССР. 1970, 10 (116) (совм. с С. Сингхом)
12. Хроника народных движений, 1970 // Специальный бюллетень ИВ АН СССР. 1971, 12 (128) (совм. с С. Сингхом)
13. Государственный капитализм и низшие городские уклады в Пакистане // Государственно-капиталистический уклад: материалы к симпозиуму. М.: ИВ АН СССР, 1972
14. Процессы урбанизации и социальная структура городского населения Пакистана // Международная конференция ЮНЕСКО. Тезисы докладов участников СССР. М., ИВ АН СССР, 1972
15. Мелкая и домашняя промышленность // Народная Республика Бангладеш: справочник. М.: Наука, 1972
16. Мелкое производство в экономике Пакистана. М.: Наука, 1972
17. Хроника народных движений, 1971 // Специальный Бюллетень. М.: ИВ АН СССР. 1973, 6 (145) (совм. с С. Сингхом)
18. Экономика Пакистана: проблемы и перспективы // Народы Азии и Африки. 1973, 6 (совм. с М.А. Сидоровым)
19. Проблемы относительного перенаселения и город- 0,3 ской полупролетариат в Пакистане // Пауперизм и люмпенство в «третьем мире». Тезисы докладов. М.: ИВ АН СССР, 1973
20. Финансы // Народная Республика Бангладеш: спра- 0,4 вочник. М.: Наука, 1974
21. Мелкая и ремесленная промышленность // Народ- 0,3 ная Республика Бангладеш: справочник. М.: Наука, 1974
22. Экономическая помощь капиталистических стран 0,3 (0,7) Запада Пакистану // Специальный бюллетень. М.: ИВ АН СССР, 1974 (совм. с С.Ф. Левиным)
23. Мелкотоварный и мелкокапиталистический уклад 1,2 в городской экономике Пакистана // Мелкое производство города Азии и Африки. М.: Наука, 1974
24. Государственное стимулирование мелкого капи- 1,1 талистического предпринимательства в Пакистане // Экономическое развитие Пакистана (60-е годы). М.: Наука, 1974
25. Налоговая политика Пакистана // Экономическое 3,2 развитие Пакистана (60-е годы). М.: Наука, 1974
26. Urbanization and Social Structure of Urban Population 0,8 in Pakistan // Asian Survey. Berkeley (Ca) USA, vol. XIV, № 3
27. The Urbanization Processes and the Social Structure 0,8 of the Urban Population in Pakistan // Soviet Scholars View South Asia. Lahore: Progressive Publishers, 1975
28. Некоторые особенности нынешнего курса экономи- 0,7 ческой политики Пакистана // Специальный бюллетень М.: ИВ АН СССР, 1975
29. Обзор журнала «Pakistan Economic and Social 0,75 Review» // Народы Азии и Африки. 1976, 4
30. О стратегии экономического развития Пакистана (по материалам пакистанской печати) // Современный Пакистан. Экономика, история, культура. М.: Наука, 1976
31. Мелкая промышленность // Пакистан: справочник. М.: Наука, 1977
32. Рецензия на книгу: С.Н. Каменев. Экономический рост Пакистана // Азия и Африка сегодня. 1978, 2
33. Урбанизация и некоторые особенности социальной структуры городского населения Пакистана // Пакистан. Проблемы истории и экономики. М.: Наука, 1978
34. Пакистан: урбанизация или псевдоурбанизация? (К вопросу о ложной урбанизации в развивающихся странах) // Демографический аспект современных проблем развивающихся стран: тез. докл. М.: ИВ АН СССР, 1979
35. Некоторые особенности урбанизации в развивающихся странах // XIV Тихоокеанский научный конгресс. Хабаровск
36. Пакистан 70-х годов: некоторые черты развития // Народы Азии и Африки. 1979, 4 (совм. с В.Н. Москаленко)
37. Жилищная проблема в Пакистане // Пакистан. История и экономика. М.: Наука, 1980
38. Социально-политическое развитие Пакистана (обзор зарубежных исследований) // Народы Азии и Африки. 1981, 5
39. Рост городского населения и процесс урбанизации в развивающихся странах Востока // Развивающиеся страны: демографическая ситуация и экономический рост. М.: Наука, 1981
40. Проблемы нищеты. Пауперизм и люмпенство в Пакистане // Процессы деклассирования в странах Востока. М.: Наука, 1981
41. Пакистан. Социально-экономические проблемы развивающихся стран. М.: Мысль (совм. с В.Н. Москаленко)
42. Пакистан: социальная структура общества (совм. с Ю.В. Ганковским) // Проблемы развития стран современного Ближнего и Среднего Востока: Иран, Пакистан, Турция. М.: Наука, 1981
43. Пакистан: особенности и проблемы урбанизации. М.: Наука, 1982
44. Проблемы, сохраняющие актуальность // Новое время, 1981 (совм. с Ю.В. Ганковским)
45. Пакистан под властью военных // Азия и Африка сегодня, 1982, 1 (совм. с В.Н. Москаленко)
46. Измерение региональной неравномерности развития Пакистана (опыт применения факторного анализа и обработки данных на ЭВМ) // Экономика стран Среднего Востока. Моделирование и прогнозирование. М.: Наука, 1982 (совм. с А.А. Иудиным)
47. Развитие экономических исследований в Пакистане. Опыт моделирования экономики // Экономика стран Среднего Востока. Моделирование и прогнозирование. М.: Наука, 1982
48. Рецензия на книгу: Г.И. Старченков. Трудовые ресурсы Турции // Народы Азии и Африки. 1982, 3
49. Низшие слои в социальной структуре восточного города (на примере Пакистана) // Народы Азии и Африки. 1983, 2
50. Пакистан. Эволюция традиционного сектора и традиционализм // Азия и Африка сегодня. 1983, 9
51. Пакистан: военные у власти // Азия и Африка сегод- 0,3 ня. 1984, 8
52. Некоторые черты урбанизации на Востоке: город- 1,1 ской квазитрадиционный сектор // Народы Азии и Африки. 1984, 5
53. Rural-Urban Migration and the Urban Poor in 0,8 Pakistan // Journal of South Asian and Middle Eastern Studies. Villanova. 1984, vol. VIII, 1
54 Пакистан. Взрыв недовольства // Азия и Африка се- 0,35 (0,7) годня. 1984, 4 (совм. с В.Н. Москаленко)
55 Городской неформальный сектор в странах Восто- 0,7 ка // Азия и Африка сегодня. 1984, 10
56. Структура нефабричного пролетариата Пакиста- 1,8 на // Нефабричный пролетариат и социальная эволюция стран зарубежного Востока. М.: Наука, 1985
57. Пакистан. Экономические и политические проти- 0,4 (0,8) воречия // Азия и Африка сегодня. 1986, 8 (совм. с И.В. Жмуйда)
58. Сельская миграция в города и рост городского насе- 0,9 ления // Трудовые ресурсы Востока: демографо-эко-номические проблемы. М.: Наука, 1987
59 Дуализм городской экономики и условия воспро- 1,4 изводства трудовых ресурсов // Трудовые ресурсы Востока: демографо-экономические проблемы. М.: Наука, 1987
60. Soviet Relations with Pakistan // Soviet-American 0,3 (1,2) Relations with Pakistan, Iran and Afghanistan. Hampshere, Macmillan,1987 (with Y. Gankovsky,
V. Moskalenko, R. Mukimjanova)
61. Гл. II. Основные черты эволюции социальной струк- 4,0 туры // Пакистанское общество: экономическое развитие и социальная структура. М.: Наука, 1987
62. Гл. IV. Пакистанский город // Пакистанское общество: экономическое развитие и социальная структура. М.: Наука, 1987
63. Пакистан: социальная структура общества (70-е — начало 80-х годов) // Развивающиеся страны в мировой политике. М.: Наука, 1987 (совм. с Ю.В. Ганковским)
64. Особенности капиталистической эволюции Пакистана // Народы Азии и Африки. 1988, 4
65. Пакистан в 1987 г. — некоторые итоги и перспективы (совм. с В.Н. Москаленко) // Восток и современность. 1988, 3
66. О социальной сущности экономической политики военно-бюрократического режима Пакистана // Специальный бюллетень ИВ АН СССР. 1988, 1
67. Экономическое развитие и промышленное производство Пакистана: некоторые итоги и проблемы // Специальный бюллетень ИВ АН СССР. 1988, 1
68. Колониализм и традиционные общественные структуры (северо-западная Индия, вторая половина XIX в.). Тезисы Доклада.3-я Всесоюзная конференция востоковедов. Душанбе. 1988
69. Немарксистская зарубежная историография проблем развития Пакистана // Источниковедение и историография стран Востока: узловые проблемы теории. Вып. 1. М.: Наука, 1988 (совм. с В.Н. Москаленко)
70. Рецензия на книгу: В.Ф. Агеев. Новейшая история Синда // Народы Азии и Африки. 1988, 2
71. Рецензия на книгу: В.В. Сумский. Национализм и авторитаризм в Индонезии, Пакистане и Бангладеш // Азия и Африка сегодня. 1988, 6
72. Капитализм в Пакистане. История социально-экономического развития (середина XIX — 80-е годы XX в.) М.: Наука, 1988
73. Экономика Пакистана: региональная неравномерность // Современные проблемы Афганистана и Пакистана. Специальный бюллетень ИВ АН СССР.
1989
74. Пакистан (Исламская Республика Пакистан) // Международный ежегодник. Политика и экономика. М.: Издательство политической литературы, 1989 (совм. с В.Н. Москаленко)
75. Рукопись диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук на тему «Формирование и развитие капиталистических отношений в северо-западном регионе Южной Азии (середина XIX — 80-е годы XX в.)».
76. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук на тему «Формирование и развитие капиталистических отношений в северо-западном регионе Южной Азии (середина XIX — 80-е годы XX в.). М.: ИВ РАН, 1989
77. История Пакистана: основные этапы и особенности // Источниковедение и историография стран Востока: узловые проблемы теории. Вып. 2. М.: Наука 1989 (совм. с В.Н. Москаленко)
78. Политология в Пакистане // Народы Азии и Африки. 1990, 6
79. Трансформация города в колониальную эпоху (на примере городских поселений бассейна Инда) // Зарубежный Восток: вопросы экономической истории города. М.: Наука, 1990
80. The Transformation of the South Asian Town in the Colonial Epoch // Pakistan Journal of History and Culture. Islamabad, 1990. Vol. XI. № 2
81. Soviet Relations with India and Pakistan and the 0,3 (1,2) Afghan Problem // Domestic Determinants of Soviet Foreign Policy towards South Asia and Middle East. Hamshere, Macmillan, 1990 (with Y. Gankovsky, V. Moskalenko, R. Mukimjanova)
82. Иллюстративная и прогностическая (экстраполя- 1,1 ционная) модель развития экономики Пакистана // Специальный бюллетень ИВ АН СССР. 1991, 3
83. Советско-пакистанские отношения: тенденции и 0,3 (0,6) перспективы // Специальный бюллетень. ИВ АН СССР 1991, 3 (совм. с И.В. Жмуйда)
84. Социальная структура общества // Пакистан: спра- 0,7 вочник. М.: Наука, 1991
85. Промышленность // Пакистан: справочник. М.: Наука, 1991 1,3
86. Государственные финансы // Пакистан: справочник. 0,6 М.: Наука, 1991
87. Capitalism in Pakistan. A History of Socio-Economic 26,0 Development. New Delhi: Patriot Publishers, 1991
88. Капитализм в исламском обществе (к вопросу о вза- 0,2 имосвязи формации и цивилизации). Тез. докл. 4-я Всесоюзная конференция востоковедов. Махачкала, 1991
89. Рецензия на книгу: D. Rothermund. The Economic 0,3 History of India // Общественная мысль за рубежом, 1991, 6
90. О некоторых особенностях раннего этапа развития 1,2 капитализма на Ближнем и Среднем Востоке (колониальный вариант; районы Пакистана) // Социально-экономическое и историческое развитие Южной и Юго-Восточной Азии. Калуга, 1992
91. Пакистан: основные тенденции социально-политического развития // Социально-экономическое и историческое развитие Южной и Юго-Восточной Азии. Калуга, 1992 (совм. с В.Н. Москаленко)
92. Центрально-азиатский макрорегион: проблемы и перспективы-Центрально-азиатский макрорегион и Россия. М.:ИВ РАН, 1993
93. Этносоциальные структуры населения Пакистана // Западная Азия: этнополитическая ситуация. М.: Наука, 1993
94 Проблемы и перспективы формирования централь-ноазиатского макрорегиона // Восток. 1993, 4
95 Новая геополитическая ситуация: афгано-пакистанский аспект // Восток. 1993, 6 (совм. с В.Н. Москаленко)
96. Islam and the State in Pakistan // Russia's Muslim Frontiers. Bloomington and Indianopolis: Indiana University Press, 1993
97. Soviet-Indian Relations: History and Perspectives // Dilemmas of National Security and Cooperation in India and Pakistan. Hampshere, Macmillan,1993
98. Исламские страны и регионы. История и современность. М.: ИВРАН,1994 (14 п.л.) Отв.ред. (совм. с О.И. Жигалиной)
99 От редакторов // Исламские страны и регионы: история и современность. М.: ИВ РАН, 1994 Отв. ред. (совм. с О.И. Жигалиной)
100. Социальная эволюция мусульманского северо-запада Южной Азии в колониальный период // Исламские страны и регионы: история и современность. М.: ИВ РАН, 1994
101 . Природная среда, хозяйственно-культурные типы 1,0 и структуры сельского общества у мусульман Пакистана // Окружающая среда и социально-экономический процесс в исламском мире. М., 1994
102. Russia and Greater Central Asia // Asian Survey. 1,0 Berkeley. 1994. № 12
103. Западная Азия, Центральная Азия и Закавказье 1,3 как современные геополитические регионы // Западная Азия, Центральная Азия и Закавказье: интеграция и конфликты. М.: ИВ РАН, 1995
104. Интеграционные процессы в Центральной 1,0 Азии // Интеграционные процессы в Азии в конце XX в. М.: ИВ РАН, 1995
105. Пакистан: динамика «двухъярусного» капитализ- 1,2 ма // Капитализм на Востоке во второй половине XX в. М.: Наука, 1995
106. Центральная Азия: пути интеграции в мировое сооб- 1,0 щество.М.: ИВ РАН. 1995. 10 п.л. Отв. ред. В.Я. Бе-локреницкий
107. Предисловие // Центральная Азия: пути интегра- 0,3 ции в мировое сообщество. М.: ИВ РАН, 1995
108. Гл. 1. Генезис и основные характеристики регио- 2,4 на // Центральная Азия: пути интеграции в мировое сообщество. М.: ИВ РАН, 1995
109. Заключение // Центральная Азия: пути интеграции 0,4 в мировое Сообщество. М.: ИВ РАН, 1995
110. Central Asia in the New Eurasian Geopolitics: 1,2 Implications for Pakistan and Russia // Pakistan Horizon. Vol. 48, № 3. Karachi, 1995
111. La Russie Contemporaine et la region de l'Asie 0,3 Centrale // La Lettre d'Asia Centrale. Paris, 1995, № 4
112. М.А. Джинна, геополитическое положение Паки- 0,9 стана и российско-пакистанские отношения // Ка-ид-и-Азам Мухаммад Али Джинна. М.: ИВ РАН, 1995
113. Современная ситуация в Центральной Азии и на 0,3 (0,6) Кавказе: взгляд из Ирана // Восток. 1996, 4 (совм. с Л.Е. Скляровым)
114. Центральноазиатское единство — миф или реаль- 1,0 ность? // Восток. 1996, 5
115. Центральная Азия в евразийской перспективе (вме- 0,5 сто заключения) // Восток. 1996, 5
116. О статье профессора Ф. Веллинга Ловушка «шелко- 0,3 вого пути» // Восток. 1996, 6
117. Геополитическая вертикаль в сердце Азии // Pro et 0,8 Contra. 1997, 2
118. Особенности модернизации на мусульманском Вос- 0,6 (1,2) токе. М.: ИВ РАН, 1997. 12 п.л. Отв. ред. (совм. с И.Л. Фадеевой)
119. Послевоенная модернизация в странах Западной 1,6 Азии: общие тенденции и расходящиеся траектории развития // Особенности модернизации на мусульманском Востоке. М.: ИВ РАН, 1997
120. В ареале нестабильности — геополитическое поло- 0,5 жение Пакистана // Азия и Африка сегодня. 1997, 8
121. Рецензия на книгу: D.F. Eikelman, J. Piscatorri. 0,2 Muslim Politics // Pro et Contra, 1997, 3
122. Рецензия на книгу: G. Kemp, R. Harkavy. Strategic 0,4 Geography аnd the Middle East // Pro et Contra, 1997, 4
123. Рецензия на книгу: Политическая культура стран 0,6 Азии и Африки // Восток. 1997, 4
124. Демографическое измерение постсовременного 0,9 мира // Восток. 1998, 2
125. Пакистан: обострение политической борьбы (совм. с 0,4 (0,8) В.Н. Москаленко) // Год планеты. 1998 год. М.: Республика, 1998.
126. Вместо введения // Афганистан: война и проблемы 0,35 (0,7) мира. М.: ИВ РАН, 1998 (совм. с Г.В. Милославским)
127. Кашмир: забрезжит ли свет в конце туннеля // Азия 0,25 и Африка сегодня. 1998, 3 (совм. с В.Н. Москаленко, (0,75) Т.Л. Шаумян)
128. Социальная структура // Энциклопедия Пакистана. 1,0 М.: Фундамента пресс,1998
129. Города // Энциклопедия Пакистана. М.: Фундамен- 0,6 та пресс, 1998
130.Отрасли промышленности // Энциклопедия Паки- 0,5 стана. М.: Фундамента пресс, 1998
131.Финансы // Энциклопедия Пакистана. М.: Фунда- 0,8 мента пресс, 1998
132.;triangolo islamico // Limes. Rivista Italiana d. 0,7 Geopolitica. № 4 Roma, 1998
133.Russia and Former Soviet Central Asia: the Attitude 1,0 towards Regional Integrity // Post-Soviet Central Asia. London: Taurus, 1998
134.Южная Азия: конфликты и геополитика. М: ИВ 1,2 РАН, 1999. 12 п.л. Отв. ред.
135. Введение // Южная Азия: конфликты и геополитика. М.: ИВ РАН, 1999
136. Гл. I. Особенности и направления геополитической 5,6 эволюции южноазиатского региона // Южная Азия: конфликты и геополитика. М.: ИВ РАН, 1999
137. Заключение // Южная Азия: конфликты и геополи- 0,2 тика М.: ИВ РАН, 1999
138. Глобализация и поиски путей национальной идентичности в Индии и странах Южной Азии // Глобализация и поиски национальной идентичности. М.: МГИМО, 1999
139. Ислам и власть, опыт Пакистана // Ислам и исламизм. М.: РИСИ, 1999
140. Восток через призму мировых демографических прогнозов (к вопросу о геодемографии и геополитике будущего века) // Восток. 1999, 5
141. Russia-Afghan Relations // Russia and Asia. The Emerging Security Agenda. Srockholm: SIPRI. 1999
142. Рецензия на книгу: О.В. Плешов. Ислам и демократия. Опыт Пакистана // Восток. 1999, 6
143. Восток в международных отношениях и мировой политике. Программа курса. М.: Восточный университет, 2000
144. Демографическое измерение постсовременного мира // Глобальное сообщество: новая система координат (подходы к проблеме). СПб: Алетейя, 2000
145. Исламский радикализм Пакистана: эволюция и роль в регионе // Центральная Азия и Кавказ. Лу-леа, Швеция, 2000, 6
146. Россия и мусульманский мир. Материалы «круглого стола». М., Горбачев-фонд, 2000
147. Вместо «холодной войны» — война цивилизаций? Можно ли на примере Пакистана смоделировать мир в XXI веке // Азия и Африка сегодня. 2000, 10
148. Обсуждение книги: А.Д. Воскресенский. Россия и Китай: теория и история межгосударственных отношений // Восток. 2000, 5
149. Россия и «исламский треугольник» (Афганистан, Иран, Пакистан) // Афганистан: проблемы войны и мира. М.: ИВРАН, Институт Ближнего Востока (ИБВ), 2000
150. Рецензия на книгу: M. Chadda. Ethnicity, Security and Separatism in India // Восток. 2000, 2
151. Пакистан в системе взаимоотношений Индии и Китая // Россия-Китай-Индия: проблемы стратегического партнерства. М.: Институт Дальнего Востока РАН, 2000
152. Южная Азия в современном политическом мире. Взгляд из Москвы. New York: The Edwin Mellen Press, 2001 (совм. с В.Н. Москаленко, Т.Л. Шаумян).
153. Восток на рубеже веков: некоторые итоги и перспективы развития // Восток. 2001, 5
154. Ислам и политика. М.: ИВ РАН, Крафт+, 2001. Отв. ред. (совм. с А.З. Егориным) 26 п.л.
155. Мусульманские страны к югу от СНГ: геодемография и геополитика XXI века // Ислам и политика. М.: ИВ РАН, 2001
156. Пакистанский исламорадикализм — эволюция и связь с региональным терроризмом // Исламизм и экстремизм на Ближнем Востоке. М.: ИБВ, 2001
157. Стратегическое партнерство России с Индией и Китаем // Китай, Россия и новый миропорядок. Шанхай, 2001 (на китайском языке)
158. Стратегический треугольник Россия-Китай-Индия: реальность конфигурации // Китай в мировой политике. М: МГИМО, 2001
159. Реакция мусульманских стран на кампанию борьбы с терроризмом // Ближний Восток и современность. М.: ИБВ, 2001, 12
160. Мусульманские страны у границ СНГ / Отв. ред. (совм. с А.З. Егориным) М.: ИВ РАН, Крафт+, 2001. 21 п.л.
161. Мусульманский регион у южных границ СНГ — структура, значение, перспективы // Мусульманские страны у границ СНГ. М.: ИВ РАН, 2001
162. Россия и Пакистан: взлеты и падения двусторонних отношений // Азия и Африка сегодня. 2001, 5
163. Элементы «большой игры» в борьбе Запада против терроризма // Центральная Азия и Кавказ. 2001, 6
164. Юрий Владимирович Ганковский (к 80-летию со дня рождения) // Восток. 2001, 2 (совм. с В.Н. Москаленко)
165. Возможные последствия войны с терроризмом для ситуации на Среднем Востоке и в Центральной Азии // Материалы «круглого стола». М.: ИВ РАН, 2001
166. Рецензия на книгу: Афганистан. Справочник // Восток. 2001, 6

167. Разд. III. Гл. 5. Проблемы и перспективы регионального сотрудничества в Южной Азии // Восток/ Запад. Региональные подсистемы и региональные проблемы международных отношений. М.: МГИМО; РОССПЭН, 2002
168. Разд. IV. Гл. 4. Межгосударственные конфликты и региональная безопасность в Южной Азии // Восток/Запад. Региональные подсистемы и региональные проблемы международных отношений М.: МГИМО, РОССПЭН, 2002
169. Предисловие; Афганистан пе // М.: ИВ РАН, 2002
170. Пуштуны Афганистана и Пакистана: демографическая // динамика и политическая роль
171. Очерк развития отечественного пакистановедения 0,35 (0,7) (совм. с В.Н. Москаленко) // Бюллетень Общества востоковедов РАН. М., 2002
172. Региональные аспекты проблемы обеспечения безо- 0,4 пасности и восстановления Афганистана // Материалы круглого стола. М.: ИВ РАН. 2002
173. Кашмирский очаг исламского экстремизма // Азия и 0,4 (0,8) Африка сегодня. 2002, 1 (совм. с В.Н. Москаленко)
174. Восток в мировой политике // Интеллект на завтра. 0,2 (0,4) М.: МНОП, 2002 (совм. с А.Д. Воскресенским)
175. Южная Азия в мировой политике. М: Международ- 2,5 ные отношения, 2003 Сост. (совм. с В.Н. Москаленко, Т.Л. Шаумян). 24,5 п.л.
176. Введение // Южная Азия в мировой политике. М., 0,5 Международные отношения, 2003
177. Гл. 1. Этапы формирования Южноазиатской систе- 2,0 мы государств и ее современное состояние // Южная Азия в мировой политике. М.: Международные отношения, 2003.
178. Гл. 2. Геополитические устремления и региональ- 2,5 ная внешняя политика Индии // Южная Азия в мировой политике. М.: Международные отношения , 2003
179. Гл. 3. Геополитическое положение Пакистана и его 4,5 региональная внешняя политика // Южная Азия в мировой политике. М.: Международные отношения
180. Гл. 4. Перспективы и проблемы сотрудничества в 1,3 Южной Азии // Южная Азия в мировой политике. М.: Международные отношения, 2003
181. Гл. 8 Глобализация и страны Южной Азии // Юж- 1,2 ная Азия в мировой политике. М.: Международные отношения, 2003
182. Заключение // Южная Азия в мировой политике. 0,7 М.: Международные отношения, 2003.
183. Послевоенная история Востока — как нам ее пред- 1,1 ставлять? // Восток. 2003, 1
184. Какие коррективы нужны внешней политики России? // Восток. 2003, 3
185. Политическая система и политическая культура в 1,0 мусульманских странах Южной Азии (к постановке вопроса) // Индия в глобальной перспективе. М.: ИВ РАН, 2003
186. Исламский радикализм, кашмирский кризис и гео- 0,7 политическая ситуация в центре Азии // Ближний Восток и современность. Вып. 17. М., 2003
187. Пуштуны и будущее Пакистана // Ближний Восток 0,9 и современность. Вып. 18. М., 2003
188. Проблема безопасности и перспективы экономиче- 0,6 ских взаимосвязей регионов Центральной и Южной Азии // Российская Западная Сибирь, Центральная Азия: новая региональная идентичность, экономика и безопасность. Барнаул, 2003
189. Гл. 24. Международные отношения в Южной 1,0 Азии // Современные международные отношения и мировая политика. М.: МГИМО, 2004
190. Гл. 33. Внешняя политика России на азиатском 0,7 (1,4) направлении (совм. с А.Д. Воскресенским) // Современные международные отношения и мировая политика. М.: МГИМО, 2004
191. Бангладеш // Энциклопедия стран мира. М., 2004 0,25 (0,5)
192. Пакистан (совм с В.Н. Москаленко) // Энциклопе- 0,25 дия стран мира. М., 2004 (совм. с В.Н. Москаленко)
193. Ислам на современном Востоке. М.: ИВ РАН, Крафт+, 1,4 (2,8) 2004. Отв. ред. (совм. с А.З. Егориным).
194. Исламский фактор в истории и политике Пакиста- 0,75 на // Ислам на современном Востоке. М.: ИВРАН; Крафт+, 2004
195. Политический ислам в Пакистане и его воздействие 0,9 на Центральную Азию // Ближний Восток и современность. Вып. 21. М., 2004
196. Из Пакистана и Афганистана в Центральную Азию. 1,0 Пути распространения исламского радикализма // Афганистан в начале XXI века. М.: ИВ РАН, 2004
197. Исламский радикализм, кашмирский кризис и ге- 0,6 ополитическая ситуация в центре Азии // Россия и мусульманский мир. 2004, 1
198. Пакистанский исламизм и Центральная Азия // Рос- 0,8 сия и мусульманский мир. 2004, 12
199. Islamic Radicalism in Pakistan: Evolution anf 1,2 Regional Role // International Terrorism and Religious Extremism. Challenges to Central And South Asia. Kolkata, 2004 200. Russian Federation's Core Interests and Policies and 0,8 Their Impact on Regional Countries // Major Powers and South Asia. Islamabad, 2004
201. The ISI: Terrorism's Ally? // Terrorism Monitor. The 0,3 Jamestown Foundation, 2004. Vol. 1. № 3
202. Radicals and Reformers in Pakistan // Terrotism 0,4 Momitor, vol.2 N.14 Thr Jamestown foiundation 2004
203. Пакистанский исламизм и Центральная 0,4 Азия // Азия и Африка сегодня, 2004, 9
204. Памяти Юрия Владимировича Ганковского // Паки- 0,3 (0,6) стан, страны Южной Азии и Среднего Востока, М., ИВ РАН, 2004 (совм. с В.Н. Москаленко)
205. Islamic Radicalism in Central Asia: The Influence of Pakistan and Afghanistan // Central Asia at the End of Transition. New York: M.E. Sharpe, 2004
206. Мусульманский Восток в начале XXI века. Тенденции и перспективы развития // Центральная Азия и Кавказ. 2005, 5
207. Характерные черты политической культуры Бангладеш // Россия и мусульманский мир. 2005,
208. Этнические, религиозные и сектантские конфликты в Пакистане // Этносы и конфессии на Востоке: конфликты и взаимодействие. М. : МГИМО,2005
209. Предисловие, структурирование, компоновка текста, редакция, примечания // В кн.: О.В. Плешов. Ислам и политическая культура в Пакистане. (Посмертное издание). М. ИВ РАН, 2005, 15 п.л.
210. Ислам и общественное развитие в начале XXI века. М.: ИВ РАН; Крафт+, 2005. 32 п.л. Отв. ред. (совм. А.З. Егориным, Н.Ю. Ульченко)
211. Мусульманский Восток в начале XXI века // Ислам и общественное развитие в начале XXI в.М.: ИВ РАН, 2005
212. Персоналистский авторитаризм в Пакистане. Политическая культура и режим власти в восточном варианте // Полития. М., 2005, 2
213. Персоналистский авторитаризм в Пакистане. К вопросу о политической культуре и режиме власти в восточном варианте // Восток. 2005, 6
214. Ядерное противостояние в Южной Азии. М.: Кар-неги, 2005 (совм. с Г. Чуфриным, В. Москаленко, Т. Шаумян)
215. Предпосылки, причины и процесс образования Пакистана // Пакистан в современном мире. М.: Научная книга, 2005
216. Раздел III. Гл. 12. Региональные проблемы нерас- 0,3(1,6) пространения. Южная Азия // Ядерное оружие после «холодной войны» М.: РОССПЭН, 2006 (совм. с
Г. Чуфриным, В. Москаленко,Т. Шаумян)
217. Пакистан и Индия: конфронтационная стабиль- 1,0 ность? // Международные процессы. М., 2006, 2
218. Пакистан: перспективы и возможные трансформа- 0,7 ции правящего режима // Афганистан, Иран, Пакистан. М.: ИВ РАН, ИБВ, 2006
219. Исламский мир и Россия // Глобус. М., 2006, 12 0,3
220. Политическая система и политическая культура 1,3 мусульманских стран Южной Азии // Политические системы и политическая культура Востока М.: МГИ-МО, Аспект пресс, 2006
212. Россия и исламский мир: политико-демографиче- 1,2 ские тренды // Полития. 2007, 4
213. Юго-Западное расширение «Большого Ки- 1,0 тая» // Центральная Азия и Кавказ. 2007, 3
214. Пакистан-Индия: конфронтационная стабиль- 0,75 ность // Россия и мусульманский мир. М., 2007, 1
215. Значение исламского мира для современной Рос- 0,3 сии // Россия и мусульманский мир. 2007, 6
216. Исламский мир и Россия // Россия и мусульманский 0,4 мир, 2007, 10
217. Мусульманский Восток: тенденции и перспективы 1,1 развития // Труды ICANAS-37. Международный конгресс по изучению Азии и Северной Африки. Том III. М., 2007
218. South-Western Extension of Greater China // Pakistan 1,0 Horizon, Karachi, Pakistan, 2007, vol. 60, 3
219. Проблема террористических и нерегиональных по- 1,2 литических рисков в Северо-Восточной Азии // Энергетические измерения международных отношений и безопасности в Восточной Азии. М.: МГИМО, 2007
220. История Пакистана. XX век. М., ИВ РАН, Крафт+, 18,0 2008 (совм. с В.Н. Москаленко) (36,0)
221. История Востока. Т. VI. Восток в новейший период 4,4 (1945 - 2000). М.: Восточная литература, 2008. 88 п.л. Отв. ред. (совм. с В.В. Наумкиным)
222. Восток в конце XX века — некоторые итоги разви- 1,7 тия // История Востока. Т. VI. Восток в новейший период (1945 - 2000) М.: Восточная литература, 2008
223. Заключение. Восток в начале XXI в. Тенденции и 1,8 перспективы развития // История Востока. Т. VI. Восток в новейший период (1945 - 2000). М., Восточная литература, 2008
224. Перспективы Пакистана — демократия или ста- 0,7 бильность? // Россия и мусульманский мир. 2008, 10
225. Гл. 10. Этнорегиональные и религиозно-сектант- 1,0 ские конфликты в Пакистане // Конфликты на Востоке: этнические и конфессиональные. М.: Аспект пресс, 2008
226. Конфронтационная стабильность в Южной 1,2 Азии // Экономика и политика в современных международных отношениях. М.: МГИМО, 2008
227. Восприятие роли России в Южной Азии // Россия в 0,8 современной системе обеспечения глобальной стабильности. М.: МГИМО, 2008
228. Причины раздела колониальной Индии. Эволюция 1,4 Индии и Пакистана за годы независимости // Новейшая история стран Азии и Африки. М.: МГИМО, 2008
229. Россия на энергетическом рынке Китая // Россия на 0,3 энергетических рынках Восточной Азии. М.: Никитский клуб, Вып. 33, 2008
230. Регион стран Ближнего и Среднего Востока в 0,4 2008 г. // Восток. 2008, 2
231. Россия и исламский мир: динамика изменений демо- 1,3 графического и политического потенциалов // Восток. 2008, 3
232. Пакистан: испытание на прочность // Мировая эко- 0,6 (1,2) номика и международные отношения. М.,2 008, 6 (совм. с В.Н. Москаленко)
233. Рецензия на книги: А.И. Яковлев. Очерки модер- 0,6 низации стран Востока в XIX-XX вв.; АИ. Яковлев. Страны Востока: синтез современного и традиционного // Восток. 2008, 5
234. Россия и исламский мир: динамика изменений демо- 1,0 графического и политического потенциалов // Россия и мусульманский мир. 2008, 10
235. Беназир Бхутто и исламская демократия // Свобод- 0,8 ная мысль. 2008, 9
236а. Midwest Asia in Global Politics: The Outlook for 0,3 2008 // Лидер. Boston Russian Center Edition, 2008, c. 34 - 37.
236. Восток в международных отношениях и мировой по- 16,0 литике. М.: Восточный Университет, 2009
237. Сохраняющаяся напряженность в пакистано-ин- 1,0 дийских отношениях как угроза региональной безопасности // Мир и согласие. М., 2009
238. Россия и исламский мир: анализ политико-демогра- 0,7 фических перспектив // Мир ислама. История, общество, культура. М.: Марджани, 2009
239. Беназир Бхутто и исламская демократия // Россия и 0,7 мусульманский мир. 2009, 1
240. Пакистан — провальное государство Азии // Азия и 0,8 Африка сегодня. 2009, 11
241. Пакистан — «больной человек» Азии // Россия и му- 0,4 сульманский мир. 2009, 3
242. Призрак гражданской войны в Пакистане // Сайт 0,3 Фонда стратегической культуры. 2009
243. Восток в мирополитических процессах. Азия и Аф- 20,0 рика в истории международных отношений и современной мировой политике. М., ИВ РАН, Крафт+, 2010
244. Пакистан: судьба идеологического государ- 1,1 ства // Вестник Московского университета. Серия 25. Международные отношения и мировая политика. 2010, 2
245. Внешнеполитический процесс в Пакистане: вну- 1,1 тренние и внешние факторы // Вестник МГИМО-У-ниверситет. 2010, 1 (10)
246. Юго-Западная дуга «Большой Восточной 1,6 Азии» // «Большая Восточная Азия»: мировая политика и региональные трансформации. М., МГИМО, 2010
247. Уход Англии из Индии и образование двух доминио- 1,4 нов // Британская Индия в XX веке. Институт всеобщей истории РАН. М., 2010
248. Особенности внешнеполитического процесса в со- 0,8 временном Пакистане // Ближний Восток и современность. Вып. 41. М., 2010
249. Внутренние и внешние детерминанты внешнеполи- 0,7 тического процесса в Пакистане // Россия и мусульманский мир. 2010, 10
250. Рост населения в исламском мире // Историческая 1,0 психология и социология истории. М., 2010, 1
251. Английская политика и раздел колониальной Индии // Разговор с Мариной и Олегом Плешовыми: Политические символы и реалии Южной Азии. М.: ИВ РАН, 2010
252. Восток в период колониализма и Восток в период деколонизации (Восток в мировой политике. Сравнительный анализ мировых процессов) // Сравнительная политика. Спецвыпуск. М., 2010, 2
253. Прерывание демографического перехода, взрыв агрессии и экстремизма... не исключаются // Восток. 2010, 3
254. Рецензия на книгу: С.Н. Утургаури, Н.Ю. Ульченко. Тургут Озал // Восток. 2010, 2
255. Россия и исламский мир: историческая ретроспектива и современные тенденции. М.: ИВ РАН. Крафт+, 2010, 30 п.л. Отв. ред. (совм. с Н.Ю. Ульченко)
256. Исламский мир и его значение для современной России // Россия и исламский мир: историческая ретроспектива и современные тенденции. М.: ИВ РАН, Крафт+, 2010
257. Политическая система и политическая мусульманских стран Южной Азии // Восток и политика. Политические системы, политические культуры, политические процессы. М.: Аспект пресс,
258. Внешнеполитический процесс в Пакистане. Внутренние и внешние факторы и роль России // Внешнеполитический процесс в странах Востока. М.: Аспект пресс, 2011
253. Исламский фактор в истории и современности. М.: Восточная литература, 2011. 38 п.л. (совм. с В.И. Зайцевым, Н.Ю. Ульченко)
254. Демографическое будущее исламского мира // Исламский фактор в истории и современности. М.: Восточная литература, 2011
255. Демография исламского мира // Исламская цивилизация в глобализующемся мире. М.: ИМЭМО, 2011
256. Восток в XXI столетии // Россия и мусульманский мир. 2011, 9
257. Южная Азия: новые возможности и риски для России // Россия в глобальном мире. Xрестоматия в шести томах. Том 4. М.: РСМД, 2012
258. Российское востоковедение: история, достижения и перспективы // Восток. 2011, 2 (совм. с А.В. Акимовым, Э.В. Молодяковой)
259. Пакистанский исламизм и Центральная Азия // Россия в глобальном мире. Xрестоматия в шести томах. Том 4. М.: РСМД, 2012
260. Пакистан-Индия: конфронтационная стабильность // Россия в глобальном мире. Xрестоматия в шести томах. Том 4. М.: РСМД, 2012
261. Внешнеполитический процесс в Пакистане: внутренние и внешние детерминанты // Россия в глобальном мире. Xрестоматия в шести томах. Том 4. М.: РСМД, 2012
262. Демографическое будущее исламского мира // Россия и мусульманский мир. 2012, 4
263. Традиционные партнеры России (мусульманский пояс) // Россия в полицентричном мире. М. :ИМЭ-МО, Весь мир (совм.с Н.Ю. Ульченко, Н.М. Мамедо-вой)
264. Между индийским молотом и афганской наковальней // Международные процессы. М., 2011, 2
265. Проект «Сравнительный анализ моделей модернизации в странах Востока». Год работы. // Восточная аналитика. Ежегодник. (совм. с А.В. Акимовым)
266. Предисловие к книге: В.В. Наумкин. Ближний Вос- 0,1 (0,2) ток в мировой политике и культуре. М., ИВ РАН, 2011 (совм. с И.Д. Звягельской)
267. Russia in a Polycentric World. Moscow: IMEMO, Ves 0,4 (1,2) mir, 2012 (with N. Ultchenko, N. Mamedova)
267. Война в горах. Талибы и пакистано-афганское приграничье // Азия и Африка сегодня. 2012, 7
268. Афганистан и Пакистан: состояние и перспективы // Восток. 2012, 4
269. Мусульманское пространство по периметру границ Кавказа и Центральной Азии. М.: ИВ РАН, Крафт+, 2012, 34 п.л. Отв. ред. (совм. с Н.Ю. Ульченко)
270. Глобализация, регионализация и расходящиеся траектории развития государств Средне-Западной Азии // Мусульманское пространство по периметру границ Кавказа и Центральной Азии. М., ИВРАН, Крафт+
271. Предисловие // Мусульманское пространство по периметру границ Кавказа и Центральной Азии М., ИВ РАН, 2012 (совм. с Н.Ю. Ульченко)
272. The Pushtun-Baluchi Tribal Region. Part 1 26.03.2012, Part II, 27.03.2012, Part III, 28.03.2012 // http://www. journal-neo-com/node /14890,14891,14892
273. Социально-экологический кризис в Пакистане: история и современное состояние // История и современность, 2012, 1
274. Афганистан и региональная безопасность в Азии // Научные проблемы безопасности Российской Федерации. Вып. 5. Издательство «Известия», 2012
275. Южная Азия: новые возможности риски для России // Внешняя политика России 2000 - 2020. В трех томах. Том первый. М.: РСМД, 2012
276. Предисловие к книге: М.Р. Арунова. ШОС и афганский вопрос М.: ИВ РАН, 2012
277. Гл. 4, параграф 6. Экологические и демографические проблемы Пакистана // Экологические проблемы стран Азии и Африки. М.: МГИМО, Аспект пресс, 2012
278. Рецензия на книгу А.В. Акимова, А.И. Яковлева Цивилизации в XXI веке: проблемы и перспективы развития // Восточная аналитика. Ежегодник. М.: ИВ РАН, 2012
279. A Political History of Pakistan (1947 - 2007). 18,0 Karachi: Oxford University Press, 2013 (in coll. with (36,0) V.N. Moskalenko)
280. Авторитаризм и демократия в условиях Афганиста- 5,5 (11,0) на и Пакистана. М.: ИВ РАН (совм. с Р.Р. Сикоевым)
282. Становление и роль гражданского общества в Па- 1,1 кистане (дефиниции, тенденции и перспективы) // Сравнительная олитика 2013, 1
284. Исламизация общества и диффузия власти в Паки- 1,2 стане // Восток. 2013, 5
285. Центр силы или источник нестабильности. Диалек- 0,75 тика современного Пакистана // Россия в глобальной политике. 2013, 2
286. Гл. 3, параграф 3. Афгано-пакистанская граница: 0,8 история и современное значение // Территориальный вопрос в афро-азиатском мире. М.,МГИМО, Аспект пресс, 2013
287. Предисловие. Государство, общество, международ- 0,5 (0,7) ные отношения на мусульманском Востоке. М.: ИВ РАН, Крафт+, 2014 (совм. с Н.Ю. Ульченко)
288. The Western Tribal Region in South Asia: Limits of 1,2 Our Knowledge // Exemplar. The Journal of South Asian Studies. Vol. 2, № 1. 2013
289. Russia and Pakistan: A View from Moscow-Pakistan Horizon. Vol. 66, № 1 - 2 (with S. Kamenev)
290. Движение Талибан и перспективы Афганистана и Пакистана М., ИВРАН, 2014 (совм. с Р.Р. Сикоевым)
291. Российско-пакистанские отношения // Россия и страны Востока в постбиполярный период. М. : МГИМО, Аспект пресс, 2014 (совм. с С.Н. Каменевым)
292. Государство,общество, международные отношения на мусульманском Востоке. М.: ИВ РАН, Крафт+, 2004, 38 п.л. Отв.ред. (совм. с Н.Ю. Ульченко)
293. Гражданское общество в Пакистане: формирование 1,2 и специфические черты // Государство, общество, международные отношения на мусульманском Востоке. М.: ИВ РАН, Крафт+, 2014
294. Сценарии для Афганистана и Пакистана до 0,15 (0,3) 2050 г. // Восточная аналитика. Ежегодник. 2014 (совм. с С.Н. Каменевым)
295. Демографические параметры и перспективы ислам- 1,0 ского мира и исламской цивилизации // Восточная аналитика. Ежегодник. М.:ИВ РАН, 2014
296. Гл. 1. Восток на этапе западного колониализ- 1,5 ма // Практика зарубежного регионоведения и мировой политики. М.: Магистр, 2014
297. Гл. II. Восток на этапе деколонизации // Практика 2,0 зарубежного регионоведения и мировой политики. М.: Магистр, 2014
298. Рецензия на книгу: Taimur Rahman. The Class 0,8 Structure of Pakistan // Восток. 2014, 1
299. Рецензия на книгу: Л.Б. Алаев. истории Индии // Восток. 2014, 4
300. «Конвергенция цивилизаций» и перспективы роста исламского мира // Россия и мир: анатомия современных процессов. М., Фонд исторической перспективы, 2014
301. Демографическая история исламского мира (основные тренды и перспективы) // Труды Отделения историко-филологических наук 2008 - 2013. М.: Наука, 2014
302. Гл. 1 Политическая философия, теория и место идеологии в мировой политике // Мировое комплексное регионоведение: введение в специальность. М: Магистр, 2015
303. Политическая система и политическая культура мусульманских стран Южной Азии // Восток и политика. М.: Аспект пресс, 2015
304. Нации и национализм на мусульманском Востоке. М.: ИВ РАН, 2015. 30,5 п.л. Отв. ред. (совм. с Н.Ю. Ульченко)
305. Особенности национализма и наций-государств на Востоке, в мусульманском мире (пример Пакистана) // Нации и национализм на мусульманском Востоке. М., ИВ РАН,2015
306. Предисловие — Нации и национализм на мусульманском Востоке. М., ИВ РАН, 2015 (совм. с Н.Ю. Ульченко)
307. Гл. 4,2. Пакистан // История стран Азии и Африки после Второй мировой войны. М.: Юрайт, 2015
308. Пакистан и афганский кризис // Мировая экономика и международные отношения. 2016. 3
309. Исламский радикализм в Пакистане — факторы, этапы, циклы // Азия и Африка сегодня. 2016, 5

Научное издание

Вячеслав Яковлевич Белокреницкий

ПАКИСТАН, ЮЖНАЯ АЗИЯ, ИСЛАМСКИЙ МИР, ВОСТОК Избранные публикациии 2008 - 2016 гг

Утверждено к печати Институтом востоковедения РАН

Компьютерная верстка: О.Н. Морозова

Подписано в печать 05.09.2016. Печать офсетная. Бумага офсетная 80 гм². Формат 60х90 /₁₆Усл. печ. л. 44,5. Тираж 300 экз. Заказ № 688.

Федеральное государственное бюджетное учреждение науки Институт востоковедения РАН 107031 Москва, ул. Рождественка, 12 Научно-издательский отдел Зав. отделом А. В. Сарабьев E-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Отпечатано в типографии ООО «Издательство МБА» Москва, ул. Озёрная, д. 46 тел.: (495) 726-31-69; (495) 968-24-16; (495) 623-45-54; (495) 625-38-13. e-mail: Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. Генеральный директор С.Г. Жвирбо