Мы

Автор: Замятин Е.

Господство. Субъекты и методы. Властелины колец Категория: Миросозерцание Хозяев Мира. Классика.

Страница 12 из 41

Запись 11-я

Конспект: ...Нет, не могу, пусть так, без конспекта

Вечер. Легкий туман. Небо задернуто золотисто-молочной тканью, и не видно: что там - дальше, выше. Древние знали, что там их величайший, скучающий скептик - Бог. Мы знаем, что там хрустально-синее, голое, непристойное ничто. Я теперь не знаю, что там я слишком много узнал. Знание, абсолютно уверенное в том, что оно безошибочно, - это вера. У меня была твердая вера в себя, я верил, что знаю в себе все. И вот -

Я - перед зеркалом. И первый раз в жизни - именно так первый раз в жизни - вижу себя ясно, отчетливо, сознательно - с изумлением вижу себя, как кого-то "его". Вот я - он: черные, прочерченные по прямой брови; и между ними - как шрам - вертикальная морщина (не знаю, была ли она раньше). Стальные, серые глаза, обведенные тенью бессонной ночи; и за этой сталью... оказывается, я никогда не знал, что там. И из "там" (это "там" одновременно и здесь, и бесконечно далеко) - из "там" я гляжу на себя - на него и твердо знаю: он - с прочерченными по прямой бровями - посторонний, чужой мне, я встретился с ним первый раз в жизни. А я настоящий, я - не - он...

Нет: точка. Все это - пустяки, и все эти нелепые ощущения - бред, результат вчерашнего отравления... Чем: глотком зеленого яда - или ею? Все равно. Я записываю это, только чтобы показать, как может странно запутаться и сбиться человеческий - такой точный и острый - разум. Тот разум, который даже эту, пугавшую древних, бесконечность сумел сделать удобоваримой - посредством...

Щелк нумератора - и цифры: R-13. Пусть, я даже рад: сейчас одному мне было бы...

Через 20 минут:

На плоскости бумаги, в двухмерном мире - эти строки рядом, но в другом мире... Я теряю цифроощущение: 20 минут - это может быть 200 или 200 000. И это так дико: спокойно, размеренно, обдумывая каждое слово, записывать то, что было у меня с R. Все равно как если бы вы, положив нога на ногу, сели в кресло у собственной своей кровати - и с любопытством смотрели, как вы, вы же - корчитесь на этой кровати.

Когда вошел R-13, я был совершенно спокоен и нормален. С чувством искреннего восхищения я стал говорить о том, как великолепно ему удалось хореизировать приговор и что больше всего именно этими хореями был изрублен, уничтожен тот безумец.

- ...И даже так: если бы мне предложили сделать схематический чертеж Машины Благодетеля, я бы непременно - непременно как-нибудь нанес на этом чертеже ваши хореи, - закончил я.

Вдруг вижу: у R - матовеют глаза, сереют губы.

- Что с вами?

- Что-что? Ну... Ну просто надоело: все кругом - приговор, приговор. Не желаю больше об этом - вот и все. Ну, не желаю!

Он насупился, тер затылок - этот свой чемоданчик с посторонним, непонятным мне багажом. Пауза. Вот нашел в чемоданчике что-то, вытащил, развертывает, развернул - залакировались смехом глаза, вскочил.

- А вот для вашего "Интеграла" я сочиняю... это - да! Это вот да!

Прежний: губы шлепают, брызжут, слова хлещут фонтаном.

- Понимаете ("п" - фонтан) - древняя легенда о рае... Это ведь о нас, о теперь. Да! Вы вдумайтесь. Тем двум в раю - был предоставлен выбор: или счастье без свободы - или свобода без счастья; третьего не дано. Они, олухи, выбрали свободу - и что же: понятно - потом века тосковали об оковах. Об оковах - понимаете, - вот о чем мировая скорбь. Века! И только мы снова догадались, как вернуть счастье... Нет, вы дальше - дальше слушайте! Древний Бог и мы - рядом, за одним столом. Да! Мы помогли Богу окончательно одолеть диавола - это ведь он толкнул людей нарушить запрет и вкусить пагубной свободы, он - змий ехидный. А мы сапожищем на головку ему - тррах! И готово: опять рай. И мы снова простодушны, невинны, как Адам и Ева. Никакой этой путаницы о добре, зле: все - очень просто, райски, детски просто. Благодетель, Машина, Куб, Газовый Колокол, Хранители - все это добро, все это - величественно, прекрасно, благородно, возвышенно, кристально-чисто. Потому что это охраняет нашу несвободу - то есть наше счастье. Это древние стали бы тут судить, рядить, ломать голову - этика, неэтика... Ну, да ладно; словом, вот этакую вот райскую поэмку, а? И при этом тон серьезнейший... понимаете? Штучка, а?

Ну еще бы не понять. Помню, я подумал: "Такая у него нелепая, асимметричная внешность и такой правильно мыслящий ум". И оттого он так близок мне - настоящему мне (я все же считаю прежнего себя - настоящим, все теперешнее - это, конечно, только болезнь).

R, очевидно, прочел это у меня на лбу, обнял меня за плечи, захохотал.

- Ах вы... Адам! Да, кстати, насчет Евы...

Он порылся в кармане, вытащил записную книжку, перелистал.

- Послезавтра... нет: через два дня - у О розовый талон к вам. Так как вы? По-прежнему? Хотите, чтобы она...

- Ну да, ясно.

- Так и скажу. А то сама она, видите ли, стесняется... Такая, я вам скажу, история! Меня она только так, розово-талонно, а вас... И не говорит, что это четвертый влез в наш треугольник. Кто - кайтесь, греховодник, ну?

Во мне взвился занавес, и - шелест шелка, зеленый флакон, губы... И ни к чему, некстати - у меня вырвалось (если бы я удержался!):

- А скажите: вам когда-нибудь случалось пробовать никотин или алкоголь?

R подобрал губы, поглядел на меня исподлобья. Я совершенно ясно слышал его мысли: "Приятель-то ты - приятель... А все-таки..." И ответ:

- Да как сказать? Собственно - нет. Но я знал одну женщину...

- I, - закричал я.

- Как... вы - вы тоже с нею? - налился смехом, захлебнулся и сейчас брызнет.

Зеркало у меня висело так, что смотреться в него надо было через стол: отсюда, с кресла, я видел только свой лоб и брови.

И вот я - настоящий - увидел в зеркале исковерканную прыгающую прямую бровей, и я настоящий - услышал дикий, отвратительный крик:

- Что "тоже"? Нет: что такое "тоже"? Нет - я требую.

Распяленные негрские губы. Вытаращенные глаза... Я - настоящий крепко схватил за шиворот этого другого себя - дикого, лохматого, тяжело дышащего. Я - настоящий - сказал ему, R:

- Простите меня, ради Благодетеля. Я совсем болен, не сплю. Не понимаю, что со мной...

Толстые губы мимолетно усмехнулись:

- Да-да-да! Я понимаю - я понимаю! Мне все это зна-комо... разумеется, теоретически. Прощайте!

В дверях повернулся черным мячиком - назад к столу, бросил на стол книгу:

- Последняя моя... Нарочно принес - чуть не забыл. Прощайте... - "п" брызнуло в меня, укатился...

Я - один. Или вернее: наедине с этим, другим "я". Я - в кресле, и, положив нога на ногу, из какого-то "там" с любопытством гляжу, как я - я же - корчусь на кровати.

Отчего - ну отчего целых три года я и О - жили так дружески - и вдруг теперь одно только слово о той, об... Неужели все это сумасшествие - любовь, ревность - не только в идиотских древних книжках? И главное - я! Уравнения, формулы, цифры - и... это - ничего не понимаю! Ничего... Завтра же пойду к R и скажу, что -

Неправда: не пойду. И завтра, и послезавтра - никогда больше не пойду. Не могу, не хочу его видеть. Конец! Треугольник наш - развалился.

Я - один. Вечер. Легкий туман. Небо задернуто молочно-золотистой тканью, если бы знать: что там - выше? И если бы знать: кто - я, какой - я?