Мы

Автор: Замятин Е.

Господство. Субъекты и методы. Властелины колец Категория: Миросозерцание Хозяев Мира. Классика.

Страница 28 из 41

Запись 27-я

Конспект: Никакого конспекта - нельзя

Я один в бесконечных коридорах - тех самых. Немое бетонное небо. Где-то капает о камень вода. Знакомая, тяжелая, непрозрачная дверь - и оттуда глухой гул.

Она сказала, что выйдет ко мне ровно в 16. Но вот уже прошло после 16 пять минут, десять, пятнадцать: никого.

На секунду прежний я, которому страшно, если откроется эта дверь. Еще последние пять минут, и если она не выйдет -

Где-то капает о камень вода. Никого. Я с тоскливой радостью чувствую: спасен. Медленно иду по коридору, назад. Дрожащий пунктир лампочек на потолке все тусклее, тусклее...

Вдруг сзади торопливо брякнула дверь, быстрый топот, мягко отскакивающий от потолка, от стен, - и она, летучая, слегка запыхавшаяся от бега, дышит ртом.

- Я знала: ты будешь здесь, ты придешь! Я знала: ты-ты...

Копья ресниц отодвигаются, пропускают меня внутрь - и... Как рассказать то, что со мною делает этот древний, нелепый, чудесный обряд, когда ее губы касаются моих? Какой формулой выразить этот, все, кроме нее, в душе выметающий вихрь? Да, да, в душе - смейтесь, если хотите.

Она с усилием, медленно подымает веки - и с трудом, медленно слова:

- Нет, довольно... после: сейчас - пойдем.

Дверь открылась. Ступени - стертые, старые. И нестерпимо пестрый гам, свист, свет...

С тех пор прошли уже почти сутки, все во мне уже несколько отстоялось - и тем не менее мне чрезвычайно трудно дать хотя бы приближенно-точное описание. В голове как будто взорвали бомбу, а раскрытые рты, крылья, крики, листья, слова, камни - рядом, кучей, одно за другим...

Я помню - первое у меня было: "Скорее, сломя голову, назад". Потому что мне ясно: пока я там, в коридорах, ждал - они как-то взорвали или разрушили Зеленую Стену - и оттуда все ринулось и захлестнуло наш очищенный от низшего мира город.

Должно быть, что-нибудь в этом роде я сказал I. Она засмеялась:

- Да нет же! Просто мы вышли за Зеленую Стену...

Тогда я раскрыл глаза - и лицом к лицу со мной, наяву то самое, чего до сих пор не видел никто из живых иначе, как в тысячу раз уменьшенное, ослабленное, затушеванное мутным стеклом Стены.

Солнце... это не было наше, равномерно распределенное по зеркальной поверхности мостовых солнце: это были какие-то живые осколки, непрестанно прыгающие пятна, от которых слепли глаза, голова шла кругом. И деревья, как свечки, - в самое небо; как на корявых лапах присевшие к земле пауки; как немые зеленые фонтаны... И все это карачится, шевелится, шуршит, из-под ног шарахается какой-то шершавый клубочек, а я прикован, я не могу ни шагу - потому что под ногами не плоскость - понимаете, не плоскость, - а что-то отвратительно-мягкое, податливое, живое, зеленое, упругое.

Я был оглушен всем этим, я захлебнулся - это, может быть, самое подходящее слово. Я стоял, обеими руками вцепившись в какой-то качающийся сук.

- Ничего, ничего! Это только сначала, это пройдет. Смелее!

Рядом с I - на зеленой, головокружительно прыгающей сетке чей-то тончайший, вырезанный из бумаги профиль... нет, не чей-то, а я его знаю. Я помню: доктор - нет, нет, я очень ясно все понимаю. И вот понимаю: они вдвоем схватили меня под руки и со смехом тащат вперед. Ноги у меня заплетаются, скользят. Там карканье, мох, кочки, клекот, сучья, стволы, крылья, листья, свист...

И - деревья разбежались, яркая поляна, на поляне - люди... или уж я не знаю как: может быть, правильней - существа.

Тут самое трудное. Потому что это выходило из всяких пределов вероятия. И мне теперь ясно, отчего I всегда так упорно отмалчивалась: я все равно бы не поверил - даже ей. Возможно, что завтра я и не буду верить и самому себе - вот этой своей записи.

На поляне вокруг голого, похожего на череп камня шумела толпа в триста - четыреста... человек - пусть - "человек", мне трудно говорить иначе. Как на трибунах из общей суммы лиц вы в первый момент воспринимаете только знакомых, так и здесь я сперва увидел только наши серо-голубые юнифы. А затем секунда - и среди юниф, совершенно отчетливо и просто: вороные, рыжие, золотистые, караковые, чалые, белые люди - по-видимому, люди. Все они были без одежд и все были покрыты короткой блестящей шерстью - вроде той, какую всякий может видеть на лошадином чучеле в Доисторическом Музее. Но у самок были лица точно такие - да, да, точно такие же, - как и у наших женщин: нежно-розовые и не заросшие волосами, и у них свободны от волос были также груди - крупные, крепкие, прекрасной геометрической формы. У самцов без шерсти была только часть лица - как у наших предков.

Это было до такой степени невероятно, до такой степени неожиданно, что я спокойно стоял - положительно утверждаю: спокойно стоял и смотрел. Как весы: перегрузите одну чашку - и потом можете класть туда уже сколько угодно - стрелка все равно не двинется...

Вдруг - один: I уже со мной нет - не знаю, как и куда она исчезла. Кругом только эти, атласно лоснящиеся на солнце шерстью. Я хватаюсь за чье-то горячее, крепкое, вороное плечо:

- Послушайте - ради Благодетеля - вы не видали - куда она ушла? Вот только сейчас - вот сию минуту...

На меня - косматые, строгие брови:

- Ш-ш-ш! Тише. - И космато кивнули туда, на середину, где желтый, как череп, камень.

Там, наверху, над головами, над всеми - я увидел ее. Солнце прямо в глаза, по ту сторону, и от этого вся она - на синем полотне неба - резкая, угольно-черная, угольный силуэт на синем. Чуть выше летят облака, и так, будто не облака, а камень, и она сама на камне, и за нею толпа, и поляна - неслышно скользят, как корабль, и легкая - уплывает земля под ногами...

- Братья... - это она. - Братья! Вы все знаете: там, за Стеною, в городе - строят "Интеграл". И вы знаете: пришел день, когда мы разрушим эту Стену - все стены - чтобы зеленый ветер из конца в конец - по всей земле. Но "Интеграл" унесет эти стены туда, вверх, в тысячи иных земель, какие сегодня ночью зашелестят вам огнями сквозь черные ночные листья...

Об камень - волны, пена, ветер:

- Долой "Интеграл"! Долой!

- Нет, братья: не долой. Но "Интеграл" должен быть нашим. В тот день, когда он впервые отчалит в небо, на нем будем мы. Потому что с нами Строитель "Интеграла". Он покинул стены, он пришел со мной сюда, чтобы быть среди вас. Да здравствует Строитель!

Миг - и я где-то наверху, подо мною - головы, головы, головы, широко кричащие рты, выплеснутые вверх и падающие руки. Это было необычайно странное, пьяное: я чувствовал себя над всеми, я был я, отдельное, мир, я перестал быть слагаемым, как всегда, и стал единицей.

И вот я - с измятым, счастливым, скомканным, как после любовных объятий, телом - внизу, около самого камня. Солнце, голоса сверху - улыбка I. Какая-то золотоволосая и вся атласно-золотая, пахнущая травами женщина. В руках у ней чаша, по-видимому, из дерева. Она отпивает красными губами и подает мне, и я жадно, закрывши глаза, пью, чтоб залить огонь, - пью сладкие, колючие, холодные искры.

А затем - кровь во мне и весь мир - в тысячу раз быстрее, легкая земля летит пухом. И все мне легко, просто, ясно.

Вот теперь я вижу на камне знакомые, огромные буквы: "Мефи" - и почему-то это так нужно, это простая, прочная нить, связывающая все. Я вижу грубое изображение - может быть, тоже на этом камне: крылатый юноша, прозрачное тело, и там, где должно быть сердце, - ослепительный, малиново-тлеющий уголь. И опять: я понимаю этот уголь... или не то: чувствую его - так же, как, не слыша, чувствую каждое слово (она говорит сверху, с камня) - и чувствую, что все дышат вместе - и всем вместе куда-то лететь, как тогда птицы над Стеной...

Сзади, из густо дышащей чащи тел - громкий голос:

- Но это же безумие!

И кажется, я - да, думаю, что это был именно я, - вскочил на камень, и оттуда солнце, головы, на синем - зеленая зубчатая пила, и я кричу:

- Да, да, именно! И надо всем сойти с ума, необходимо всем сойти с ума - как можно скорее! Это необходимо - я знаю.

Рядом - I; ее улыбка, две темных черты - от краев рта вверх, углом; и во мне угол, и это мгновенно, легко, чуть больно, прекрасно...

Потом - только застрявшие, разрозненные осколки.

Медленно, низко - птица. Я вижу: она живая, как я, она, как человек, поворачивает голову вправо, влево, и в меня ввинчиваются черные, круглые глаза...

Еще: спина - с блестящей, цвета старой слоновой кости шерстью. По спине ползет темное, с крошечными, прозрачными крыльями насекомое - спина вздрагивает, чтобы согнать насекомое, еще раз вздрагивает...

Еще: от листьев тень - плетеная, решетчатая. В тени лежат и жуют что-то похожее на легендарную пищу древних: длинный желтый плод и кусок чего-то темного. Женщина сует это мне в руку, и мне смешно: я не знаю, могу ли я это есть.

И снова: толпа, головы, ноги, руки, рты. Выскакивают на секунду лица - и пропадают, лопаются, как пузыри. И на секунду - или, может быть, это только мне кажется - прозрачные, летящие крылья-уши.

Я из всех сил стискиваю руку I. Она оглядывается:

- Что ты?

- Он здесь... Мне показалось...

- Кто он?

- ...Вот только сейчас - в толпе...

Угольно-черные, тонкие брови вздернуты к вискам: острый треугольник, улыбка. Мне неясно: почему она улыбается - как она может улыбаться?

- Ты не понимаешь - I, ты не понимаешь, что значит, если он или кто-нибудь из них - здесь.

- Смешной! Разве кому-нибудь там, за Стеною, придет в голову, что мы здесь? Вспомни: вот ты - разве ты когда-нибудь думал, что это возможно? Они ловят нас там - пусть ловят! Ты бредишь.

Она улыбается легко, весело, и я улыбаюсь, земля - пьяная, веселая, легкая - плывет...