После Бала

Автор: Oohoo

Геополитика Категория: Oohoo. Хроники Третьей мировой

Страница 5 из 31

17.12.2018 После Бала 27

«Это я тебе говорю – Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье» Фотоиллюстрации «Ретроателье»

27. Предновогодние гадания

У нас осталась не истолкованной одна строка из уже сбывшегося, ответ на вопрос Воланда, почему культурная общественность назвала философствующего писателя «мастером»:
– Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о том романе, который я написал.
Это даже не иносказание, а просто ирония над читателем, понимающим все повороты сюжета слишком буквально. В то время как почти в каждой фразе Романа есть двусмысленность, содержащая ключ к истинным чувствам и оценкам Автора. Вот и в данном случае «простительная слабость» относится, скорее к поведению самого мастера, ставшему причиной такого самоназвания. Это ведь советские и зарубежные «мастера культуры» - Горький или Ромэн Роллан получили известность как критические реалисты, критики капиталистической власти. Но затем попали в ловушку соблазнов, когда революционная «антикапиталистическая» власть вознесла их еще при жизни на пьедестал, и не только в переносном смысле. И если сталинская верхушка – это коллективный Понтий Пилат русской революции, пославший русский народ на Голгофу ради счастья всего человечества, то писательский флирт, а потом и роман с этой властью – и есть та самая простительная слабость. Понятно и то, почему это осмысление прошлого привязано по сюжету к дате столетия русской революции, прихода русского Пилата к власти.
Воспоминание о романе с Пилатом завершилось довольно бурной реакцией и намного более сложным для понимания иносказанием:
«Тут опять закачались и запрыгали язычки свечей, задребезжала посуда на столе, Воланд рассмеялся громовым образом, но никого не испугал и смехом этим никого не удивил. Бегемот почему-то зааплодировал.»
Слово опять намекает на некое событие, уже имевшее место тут, в нехорошей квартире. И в самом деле – язычок встречается до этого лишь однажды в начале 22 главы, когда героиня поднималась по темной лестнице:
«Огонек приблизился вплотную, и Маргарита увидела освещенное лицо мужчины, длинного и черного, держащего в руке эту самую лампадку. Те, кто имел уже несчастие в эти дни попасться на его дороге, даже при слабом свете язычка в лампадке, конечно, тотчас же узнали бы его. Это был Коровьев, он же Фагот.»
Аватар политической администрации действительно именно сейчас, перед самым Новым годом снова вышел на авансцену. Образ затемненной лестницы, ведущей к вершинам власти, которая вдруг становится сильно освещенной (в телевизионном «камине»), мы уже связали в предыдущем эссе «Бал!» с президентскими выборами. Так что совпадение и сегодня явно не случайно.
В прошлый раз в руках политической администрации был язычок в лампадке, а сейчас сами собой закачались язычки свечей. В чем здесь сходство и разница? Яркие свечи появились в 22 главе чуть позже, когда Фагот уже погасил лампадку, в комнате Воланда, где был канделябр с семью гнездами. И в начале 24 главы: «После второй стопки, выпитой Маргаритой, свечи в канделябрах разгорелись поярче, и в камине прибавилось пламени.» То есть язычки свечей связаны со стопкой, которую мы разгадали как рукопись, причем философскую (двойка – символ мудрости).
Также мы знаем, что светильниками (разума) в притчах называют ученых, книжников, а свечи – это источник света внутри светильников, то есть разум, познания. Семь свечей указывают на научное знание о законах (семерка – закон). Канделябр тоже был нами опознан как придуманное Автором пророческое иносказание для будущего компьютера. То есть речь шла о философских и научных рукописях, доступных культурному сообществу посредством компьютера, Интернета. Наличие проснувшегося Творческого духа возле компьютера тоже необходимо.
Эти взаимосвязанные толкования отчасти и легко объясняют популярную у читателей, но абсолютно мистическую, сказочную формулу «Рукописи не горят». Еще как горят, но если речь о цифровых рукописях, выкладываемых в Интернете, тогда да – уничтожить такую рукопись намного сложнее.
Но мы пока так и не разобрались с язычками свечей. Языки – вещь совершенно необходимая для передачи знаний, света, но достаточно устойчивая и обширная, вряд ли они бы закачались и запрыгали. Другое дело – научный или профессиональный жаргон, достаточно узкий, чтобы быстро меняться вследствие… Вследствие чего? Только если практика применения – описания реальности заставляет этот язычок меняться, совершать скачок в развитие.
Как мы выяснили еще в философской рукописи «MMIX – Год Быка» булгаковский Роман – это пророчество, прежде всего, о судьбе будущей гуманитарной науки, она же азимовская «психоистория». Впрочем, пока это еще разные науки – история, психология, политология, и жаргоны у них все еще разные. Но опять же, чтобы сложилась новая наука, прежние науки должны впасть в кризис, их научные жаргоны закачаться. Именно такое истолкование язычков свечей соответствует главной теме скрытого символического слоя Романа.
Что же касается язычка в лампадке, раз уж пошла о том речь, то перед прошлыми выборами в 2011 году религиозные термины и темы стали весьма популярными среди политиков и избирателей. Ну да любая политическая мода проходит, и сегодня уже даже религиозные деятели больше рассуждают об информационных технологиях, финтехе и об их влиянии на общество.
Задребезжавшая на столе посуда тоже требует истолкования. Это иносказание тоже связывает нас с эпизодом в начале 17 главы, где за закрытыми дверями Зрелищной комиссии бьют посуду. А кроме того, с началом 21 главы, где грязная посуда бьется из-за обрушения потолков в доме Драмлита. И тот, и другой сюжет был ранее в «MMIX» истолкован как связанный с периодами выборов (1993-го и 2003-го годов соответственно). Битье посуды в политике в эти периоды было изрядным и касалось, прежде всего, финансовой олигархии. Между тем стол, как мы тоже выяснили, изначально в сюжете евангельского первоисточника Романа имеет тесную связь с сословием менял. Как там Бегемот по этому поводу выразился: «Сиживали за столом, сиживали».
Кроме того, в евангельской, библейской символике, используемой Автором для иносказаний в Романе, вино, хлеб или иная еда – есть символы духовной пищи, то есть передаваемых знаний, информации. Следовательно, посуда – это вместилище информации – например, печатные издания. Посуда на столе – это издания, принадлежащие олигархам. И в самом деле, на старте выборной кампании вещание либеральных СМИ можно охарактеризовать этим словом – дребезжание.
Действия Воланда – это уже не поведение отдельных политических или культурных сословий, а сюжетные повороты самой истории, проявление ее Творческого духа, разрушающего старое и сотворяющего новое. Есть даже такой публицистический оборот – «насмешка истории». Вообще-то психологическая природа смеха генетически связана со страхом, вернее – с его преодолением. Смешно становится, когда некто или нечто страшное для зрителя оборачивается нестрашным. Например, когда чаплинский Чарли пинает в зад иммиграционного инспектора, и ему за это ничего не будет – зритель, вчерашний иммигрант не может не смеяться.

Поэтому когда Воланд рассмеялся громовым образом, речь идет о неких важных событиях, на первый взгляд для публики страшных, но на самом деле безопасных. Можно только гадать из контекста, какие огромные страхи обращаются столь же громовым смехом. С учетом воспоминаний о Пилате русской революции – Сталине, дребезжание либеральных СМИ по поводу нынешней «диктатуры» действительно смешны. И больше всего этому несоответствию страхов и реальности радуется сословие финансистов, олигархов, нуворишей: Бегемот почему-то зааплодировал. Хотя есть и другая версия, не отменяющая первую – самым большим страхом финансистов является крах мировой финансовой системы. Если его удастся избежать каким-то образом, с помощью цифровой «диктатуры», аплодисменты будут весьма уместны, как и смех облегчения.

Банга в московской коммуналке. Фотоиллюстрации «Ретроателье»

https://oohoo.livejournal.com/219972.html