Свидетельство
Источник
1. Биографические и исторические свидетельства
Clemens, Strom. VII 106, 4; I 146, 1–4
2. Огдоада
Strom. IV 162,1
3. Уникальность мира
Strom. V 74, 3
4. Страх архонтов
Strom. II 36, 1
5. О смысле исповеди веры
Strom. IV 81, 1 – 87, 2
6. “Я в этом мире странник”
Strom. IV 165,3
7. Прощение грехов
Strom. IV 153,3
8. Вера избранных
Strom. II 10, 1–3; 27, 2; V 3, 2–3
9. Перевоплощение души
Origen., In Rom. V 1
10. Фрагмент из первой книги Толкований Исидора
Strom. VI 53, 2-5
11. Фрагмент Василида о прилипающих страстях и выдержка из книги Исидора о прилепившейся душе
Strom. II 112,1 – 114,1
12. Мнение Василида о браке в изложении Климента Александрийского и выдержка из Этики Исидора
Strom. III 1, 1– 4,3
13. Свидетельство Гегемония в Василиде
Hegemonius, Acta Archelai 67, 4–12
(Clemens, Strom. VII 106, 4)
Господь присутствовал на этой земле и учил во времена Августа и Тиберия, апостолы, включая Павла, совершили свою миссию во времена Нерона. Примерно в это же время, при императоре Адриане, появились те, кто измыслил все ереси. И все это продолжалось до начала правления Антония. Я имею в виду таких, как Василид (Basilei>dhv), который говорит, что учился у Главка – переводчика Петра, как они полагают.
(Clemens, Strom. I 146, 1–4)
Последователи Василида празднуют также и день крещения Христа Иисуса, проводя ночь накануне его за чтением. (2) Они говорят, что крещение Господа последовало на 15-м году царствования Тиберия Цезаря в 15-й день месяца Туби. Иные же утверждают, что это случилось в 11-й день указанного месяца. (3) Некоторые из тех, кто тщательно исследует малейшие подробности страданий нашего Господа, утверждают, что это случилось на 16-м году царствования Тиберия Цезаря в 25-й день месяца Фаменофа; другие же – в 25-й день месяца Фармуфи; третьи утверждают, что это последовало в 19-й день месяца Фармуфи. Иные из них говорят, что он родился 24-го или 25-го дня месяца Фармуфи.
(Clemens, Strom. IV 162, 1)
Василид считает, что Справедливость и ее дочь Умиротворенность представляют собой ипостаси[8], пребывающие в определенном порядке в Огдоаде.[9]
(Clemens, Strom. V 74, 3)
Моисей, запрещая возводить алтари и святилища во многих местах, тем самым провозглашает не только тот факт, что мир создан единожды (monogenh~ te ko>smov), как говорит Василид, но также и то, что Бог един, чего уже не найти у Василида.
(Strom. II 36, 1)
(35,5) “Страх Божий – начало мудрости” (Пс. 110: 10). (36,1) Интерпретируя эти слова, последователи Василида говорят, что Архонт, услышав слова Духа-служителя (tou~ diakonoume>nou pneu>matov)[10], был потрясен, не ожидая услышать и увидеть столь великую и благую весть. Это его потрясение было названо страхом, который является началом мудрости, распределяющей, разделяющей, совершенствующей и восстанавливающей. Ведь [Бог] сущий надо всем отправляет [духа или благую весть?], давая начало не только космосу, но и разделению избранных [родов].
(Clemens, Strom. IV 81, 1 – 87, 2)
(81, 1) Василид в двадцать третьей книге своего Экзегетика, относительно тех, кто преследуется за свое свидетельство, весьма пространно высказывается таким образом: «(2) Я говорю о тех, кто претерпевает вышеупомянутые страдания, что они несомненно удостоены такой чести [самим Богом], поскольку многие их иные прегрешения остались незамеченными, однако благостью того, кто вел их, они привлечены к ответственности совсем за другое, дабы не страдали как те, кто наказывается за общепризнанные преступления, и не были осуждены как прелюбодеи или преступники, но за то, что они христиане. И это придает им силу все терпеть и никак не выказывать свои страдания. (3) А если среди пострадавших встретится такой человек, который не грешил вовсе, что редко случается, он окажется среди преследуемых не потому, что некая злая сила злоумышляет против него, но как младенец, который также страдает, хотя и, очевидно, не грешил». (82, 1) Далее он говорит следующее: «Подобно тому как младенец, который не согрешил ранее и не совершил никакого реального греха, однако содержащий в себе греховность [от природы], получает пользу от того, что он подвергается наказанию и пожинает их плоды, так и взрослый человек, даже если он не совершил греха, может тем не менее пострадать; и страдает он так, как страдал бы младенец, поскольку и в нем содержится греховность, однако он не имел возможности проявить ее, посему то обстоятельство, что он не согрешил, не может быть вменено ему в заслугу. Он также не может считаться вполне безгрешным. (2) Стремящийся совершить прелюбодеяние уже может считаться прелюбодеем, даже если он не имел такой возможности, а замысливший убийство уже убийца, даже если он не в силах осуществить задуманное; точно так же обстоят дела и в случае с не совершившим греха, о котором я говорю: если я вижу его страдающим, даже если он не совершил ничего, я называю и его плохим, поскольку он хотел согрешить. Я готов скорее принять это положение, нежели признать, что провидение может быть злым». (83, 1) Немного далее он говорит о Господе так, как если бы тот был простым человеком: «Если вы оставите в стороне все эти рассуждения и укажете мне на какого-нибудь человека, говоря: “Вот он, наверное, грешник, поскольку страдает”, – я вам отвечу, если вы в силах следовать за ходом моей мысли: “Он не грешил, но, как младенец, должен страдать”. Однако если вы будете настаивать и далее, я вам отвечу, что на какого бы человека вы ни указали, он всего лишь человек, и только Бог праведен. Ибо, как сказал некто: “Никто не чист от грязи”[11]».
(2) По Василиду получается, что душа согрешила в предыдущей жизни, поэтому страдает здесь; при этом избранные искупают грехи героически, посредством мученичества, а остальные очищаются каждый как придется. Как же это воззрение может быть верным, если оказывается, что от нас зависит, признаемся ли мы и понесем ли наказание? Ведь провидение попустительствует и тем, кто отречется, согласно Василиду. (84, 1) Спросим его: а как же быть с исповедником, который схвачен? Он свидетельствует и страдает в силу провидения или нет? Отрекшись, он избежит преследования. (2) Стремясь уйти от ответа и отрицая необходимость наказания для такого человека, но тем не менее утверждая, что наказание отрекшихся также происходит в силу провидения, он тем самым невольно свидетельствует против своих же слов. (3) И что же остается тогда от той славной награды, которая ожидает на небесах пострадавшего за свое свидетельство? Если провидение не позволяет грешнику пожать плоды греха, то это двойная несправедливость. Ибо оно не только не спасает того, кто претерпевает наказание ради праведности, но и помогает тому, кто стремится согрешить; ведь как только он замыслил это дело, оно предотвращает его совершение, тем самым давая несправедливую поблажку грешнику. (85, 1) Сколь нечестиво обожествлять дьявола и приравнивать Господа к грешному человеку! Дьявол искушает нас, зная кто мы, но не зная, согласимся ли мы следовать ему. Поэтому он пытается отвратить нас от веры, стремясь подчинить себе. И это все, что позволено ему, отчасти ради нашего собственного спасения, дабы мы извлекли пользу из заповедей, отчасти чтобы смутить того, кто стремится к обману и неизменно обламывается, отчасти же для наставления принадлежащих к церкви и к стыду толпы, удивляющейся такой выдержке. (2) Если же исповедь сама по себе уже является наградой за страдание, а значит, и вера и учение, благодаря которым люди идут на это, также оказываются причинами страданий, – то можно ли придумать более абсурдное суждение? (3) О том же, что учение о душах, якобы переселяющихся из тела в тело, также является измышлением дьявола, мы скажем в ином месте. Здесь же к вышесказанному добавим следующее. Где [у Василида] говорится о вере в награду за грехи, совершенные до принятия мук? Где любовь к Богу[12], которую питает казнимый и претерпевающий за истину? Где говорится о награде исповеднику и наказании отступнику? К чему правильное поведение, умерщвление плоти и воздержание от неприятия по отношению к любой твари?
(86, 1) И если, как говорит сам Василид, одна часть того, что называется волей Бога, есть [заповедь] любить всё (а они используют слово «всё» как термин, обозначающий «полноту всего»), то вторая часть состоит в том, чтобы не желать ничего, а третья – ничему не завидовать, значит по воле Бога все это также будет наказанием.
Одно из двух: либо гонения являются благим делом, происходящим по воле Бога, либо осуждаемые и преследуемые невиновны. (3) Ведь ничто в этом мире не происходит без воли Господа. Остается заключить, что Бог нем преследует, поскольку только так можно спасти и провидение и благость Божию. (87, 1) Избегая предположения, что он сам способствует осуждению (ибо так думать не следует), мы приходим к убеждению, что он не препятствует тем, кто вершит все это, однако грехи своих врагов неизменно обращает во благо. (2) «Разрушу стены, – говорит он, – и будет он попираем».[13] Провидение – это средство воспитания для большинства – за их личные грехи, а для Господа и апостолов – за наши.
(Strom. IV 165, 3)
“Странник, – говорит он, – я на этой земле и чужак среди вас”. Странником в этом мире, согласно Василиду, избранный называет себя потому, что место ему от природы за пределами этого космоса.[14]
(Strom. IV 153, 3)
Василид говорит, что не все [проступки] простительны, но только те, что совершены невольно и по недоразумению.
(Strom. II 10,1–11,2)
Последователи Василида считают, что вера – это естественная предрасположенность (fusikh<n hJgou~ntai th<n pi>stin), которая, однако, базируется на избранности (ejpi< th~v ejklogh~v). Вера позволяет достигать знаний (ta< maqh>mata), минуя доказательство, посредством разумного схватывания (katalh>yei nohtikh>|/?). Валентиниане оставляют веру таким простакам (toi~v aJploi~v), как мы, себя же считают уже спасенными по природе через гносис, поскольку [от остальных родов] их отличает семя высшей природы, в них вложенное. [Гносис] отличается от веры, говорят они, как духовное от материального. Далее последователи Василида считают, что [сила] веры и [степень] избранности индивидуальны и что степень избранности, которая имеет природу сверхъестественную, определяет ту силу веры, которую каждый может достичь в этом мире. Дар веры, говорят они, пропорционален степени надежды каждого.
(Комментарий Климента)
Но если вера есть естественное преимущество нашей природы, то она уже не есть дело добровольного и непринужденного выбора. Неверующий не несет ответственности и не может быть осужден по справедливости, ибо не по своей вине не верил. Различие между верой и неверием, далее, не может рассматриваться как законное основание для вознаграждения или осуждения, ибо и то и другое возникает из естественной и внутренней необходимости, предопределенной универсальной силой. В этом случае оказывается, что мы подобны неким неодушевленным марионеткам, всецело зависящим от сил природы, а значит желание наше, равно как и нежелание, предопределены заранее силою необходимости. Нет нужды тогда вдаваться далее в вопрос о том, что собой представляет это животное, наделенное желаниями, которое контролируется необходимостью и приводится в действие некой внешней силой.[15] К чему тогда приведет раскаяние в неверии, за которым следует прощение грехов? Нет тогда и дара крещения, получаемого от Логоса, нет печати благословения, нет Сына, нет и Отца. И Бог становится ни чем иным, как слепым распределителем природных даров, нисколько не заботящимся о началах спасения и вере, возникающей в результате свободного волеизлияния.
(Strom. II 27, 2)
Последователи Василида определяют веру как согласие (sunkata>qesin) души на признание факта существования таких вещей, которые, не будучи непосредственно наличествующими, не доступны нашим чувствам. Надежда есть предвкушение обладания каким-либо благом, что также невозможно без веры. Верным (pisto>v) же является тот, кто надежно хранит доверенное ему в неприкосновенности.
(Strom. V 3, 2–3)
Если кто знает Бога по природе (fu>sei), как это представляет Василид, считая высшую веру интуицией [разумением?] и царствием, и творением всяких благ, и сущностью, достойной занять место рядом с творцом, тогда вера оказывается сущностью, а не свободой, природой и субстанцией [ипостасью], невыразимой красотой свободного творчества, а не рациональным выбором свободной души. Но тогда все заповеди Ветхого и Нового Заветов не являются необходимыми, поскольку спасение возможно по природе, как полагает Валентин или же поскольку каждый верен и избран по природе, как думает Василид.
(Origen., In Rom. V 1)
“Я умер” (Рим. 7: 9), – говорит Павел, в смысле: начался счет моим грехам. Василид же, не желая признавать, что это изречение относится к естественному закону, приписал к этим словам апостола абсурдные и богохульственные сказки. Основываясь на изречении апостола, он пытается обосновать доктрину о перевоплощении, то есть учение о том, что душа переселяется из одного тела в другое. Он говорит следующее: «Апостол сказал: “Я жил, когда не было закона” (Рим. 7: 9), имея в виду, что перед тем, как воплотиться в это тело, он жил в другом, которое неподвластно закону, например в теле животного или птицы».[16]
(Clemens, Strom. VI 52,1 – 53,5; см. Валентин фр. D)
(52,1) Если, следовательно, в катаклизме погибнет вся грешная плоть, и наказание осуществляется с целью исправления, то божья воля, будучи исправительной и действующей[17], спасает тех, кто обращается к ней. И тонкий элемент, душа, не подвергнется воздействию плотных вод, ведь тонкая и простая природа ей не подвластна, не даром она называется бестелесной. Если же она отяжелеет под тяжестью грехов, то будет унесена потоками вместе с “телесным духом”, который охотится за душой. Так ведь и Валентин корифей в проповеди О друзьях пишет буквально: «Многое из того, что написано в мирских книгах, можно найти и в книгах божественной церкви. Ведь универсальны эти речения от сердца, а закон написан в сердце (Иер. 31: 33). И это есть возлюбленный народ – любимый им и любящий его».
(53) Мирскими он называет или иудейские книги, или же книги философов, делающие истину общедоступной. Исидор же, сын и ученик Василида, в книге первой Толкований на пророка Пархора пишет так: «Аттические [философы] говорят, что знание сообщалось Сократу его демоном, и Аристотель[18] с ними согласен, говоря, что человеку на протяжении его жизни сопутствует некий демон. Они используют это пророческое суждение и поместили его в свои книги, не желая признать, откуда они его взяли».
И далее во второй книге своего сочинения он пишет: «Не следует думать, что принадлежащее по праву избранным, было ранее сказано философами. Ведь это не их открытие. Украв это у пророков, они приписали его наиболее мудрому среди них».
И далее там же: «Многие из считающих себя философами пытались понять, что есть “крылатый дуб” и вышитый плащ на нем.[19] Эти теологические аллегории Ферекид позаимствовал из пророчеств Хама».
(Strom. II 113,3 – 114,1; см. Валентин, фр. Е)
(112,1) Последователи Василида считают страсти прилипающими [к душе] (prosarth>mata). Эти духи первыми пристают к разумной душе, в соответствии с изначальным беспорядком и смешением, а вокруг них и на их основании вырастают другие, иного рода, такие как духи “волка”, “обезьяны”, “льва” или “козла”. Каждый из них на свой манер вызывает в душе желания, свойственные этим животным, как они говорят. (2) И люди так привыкают к ним, что сами начинают подражать этим животным, имитируя не только поведение и желания неразумных тварей, но даже движение и красоту растений (futw~n kinh>mata kai< ka>llh), в тех случаях, когда духи растительной природы приросли к ним. (113,1) Они имитируют даже свойственное неживой природе, например, твердость алмаза.[20]
(2) (…) Если это так, то человек, согласно Василиду, напоминает деревянного коня из поэтического мифа, в чьем чреве поселилась целая армия различных духов.[21] (3) Сын Василида Исидор в книге о прилепившейся душе (Peri< prosfuou~v yuch~v) говорит в опровержение своих же положений буквально следующее: «(4) Если мы покажем, что душа не проста и что прилепившееся к ней заставляет ее испытывать дурные страсти, то даже самые дурные люди получат отличный способ самооправдания. “Нас заставили, – скажут они, – нас вели насильно, мы поступали против своей воли, сами того не желая”. Они найдут себе оправдание в этом аргументе, даже если сами и по своей инициативе поступали зло и не противостояли дурному влиянию. (114,1) Силою разума следует бороться против низменных тварей, которые сидят в нас!»
(114, 2) Исидор, подобно пифагорейцам, полагает, что в нас сосуществуют две души… (3) Но и Валентин в одном из писем говорит о прилепившихся [духах]: «Существует только одно благое существо (cр. Мф. 19: 17). Его свободная речь находит свое выражение в Сыне, и только через него одного может очиститься сердце, изгнав из себя всякого злого духа. (4) Ведь множество духов, обитающих в сердце, засоряют его и каждый стремится совершить то, что ему свойственно, заставляя различными способами потакать недостойным желаниям. (5) По-моему, сердце чувствует себя как постоялый двор[22], где полно щелей, грязи и навоза, поскольку тех, кто останавливаются там, нисколько не заботит то, что случится впоследствии с этим местом, им не принадлежащем. (6) Как тот проходной двор, сердце полно нечистот и жилище многих демонов до тех пор, пока оно не почувствует эту заботу (провидения). Только после того, как Отец, единственное благое существо, посетит сердце, оно будет просвещено и наполнено светом. Благословен тот, кто имеет такое [sc. чистое – cр. Мф. 5: 8] сердце, поскольку он узрит Бога».
(115, 1) Хотел бы я их спросить, что мешает провидению присутствовать в этой душе с самого начала? Может, она его недостойна, и провидение присоединяется к ней только после обращения? Или же, будучи спасаемой по своей природе, как полагает Валентин, она с необходимостью посещается провидением и не допускает до себя никаких нечистых духов, за исключением того случая, когда они осаждают ее извне и она оказывается слишком слабой, чтобы выдержать эту осаду. (2) Но если он допускает, что душа способна обратиться и избрать лучшее, то он невольно признает то, что и мы считаем истиной, а именно, что спасение происходит через обращение и покорность, а не [дается] от природы. (3) Как испарения, клубящиеся над землей и болотами, образуют плотный туман, так и телесные желания прилипают к душе, окружая [и ослепляя] ее чувственными образами.
(Clemens, Strom. III 1,1– 4,3)
(1,1) Валентин и его последователи, возводя “сизигии” к вышней божественной эманации, одобряют брак. Последователи же Василида говорят следующее: «Когда апостолы спросили Господа, не лучше ли не жениться вовсе, то он им ответил, что не всякий способен выполнить этот завет, поскольку некоторые являются евнухами от рождения, некоторые же – в силу необходимости»[23]. (2) И объясняют они [последователи Василида] это изречение так: «Некоторые [мужчины] от рождения испытывают природное отвращение к женщинам. Таким лучше следовать своей природной склонности и не жениться. (3) Они являются евнухами от рождения». «Евнухами по необходимости являются те “театральные” аскеты (oiJ qeatrikoi< ajskhtai>/), которые ради особой славы укротили свои желания. Евнухами по необходимости являются также и те, которые по какой-либо причине подверглись кастрации.[24] Они становятся евнухами именно по необходимости, а не в результате разумного решения. (4) Те же, кто стали евнухами ради вечного царства, сделали рациональный выбор, стремясь таким образом, как они говорят, избегнуть трудностей семейной жизни; они боятся трудов, направленных на добывание необходимого для жизни». (2,1) “Лучше жениться, чем гореть” и “ввергнуть свою душу в огонь”,[25] “и день, и ночь противостоять желаниям, в страхе нарушить воздержание. Душа, которая тратит все силы на противодействие, отрезана от надежды”. (2) «Поэтому, если твоя жена стерва – отступись (ajpe>cou[26]), чтобы не лишиться тебе божественного благословения, – говорится в Этике Исидора. – А загасив огонь и избавившись от спермы, молись с чувством выполненного долга.[27] (3) И возможно, – говорится далее, – брак окажется для тебя благословением и позволит впредь поступать правильно и не оступаться. (4) Если же по причине молодости, бедности или земных наклонностей (katwferh>v), ты откажешься выполнять завет и женишься, (не бойся) брат не отвернется от тебя. “Я вошел в святилище, – как сказано,– и нечего мне опасаться”. (5) Если же он отвернулся, скажи ему: “Брат, дай мне руку, помоги не грешить!” И тогда ты получишь помощь, совет и сочувствие (nohth<n kai< aijsqhth>n), и если желаешь достичь блага, то достигнешь его». (3,1) «Иногда губы наши говорят: “Мы не хотим грешить”, но наши намерения совсем иные. Такой человек не делает того, чего он желает, только потому, что боится ожидающего его наказания за содеянное. Некоторые вещи необходимы и естественны, некоторые же только естественны[28]. Одежда необходима и естественна, занятия же любовью естественны, но не необходимы».
(3) Я привожу здесь эту длинную цитату только для того, чтобы опровергнуть мнение тех последователей Василида, которые живут плохо, полагая, что им можно грешить и все позволено, поскольку они все равно спасутся в силу своей природы. Они думают, что грех их не коснется, поскольку они избраны, однако их предшественники никому не позволяли так поступать! (4) Так что нечего им прикрываться одеждой Христа, а вести себя более развратно, чем язычники, позоря его имя своими делами. «Такие люди есть лжеапостолы, лукавые деятели», – и далее, – «но конец их будет по делам их».[29] (4,1) Самоограничение есть презрение плоти и следование Богу.[30] И самоограничение касается не только сексуального желания, но и всего того, что душа чрезмерно вожделеет, будучи не в силах ограничить себя только необходимым. (2) Самоограничение касается и речи, и имущества, и их употребления, и вообще всякого желания. Оно не только учит нас искусству благоразумия, но и предоставляет нам его как особую силу и божественный дар. (3) Следует сказать, что мы думаем обо всем этом. Мы считаем благословенными тех, кто воздерживается от секса, если это досталось им как божий дар, и уважаем тех, кто женится только один раз. Мы считаем, что следует сопереживать ближнему и «разделять бремя» с тем, кто думает, что стоит прочно, а в действительности готов упасть[31]. И именно о второй женитьбе апостол сказал: «Если ты в огне – женись».[32]
(Hegemonius, Acta Archelai 67, 4–12)
(4) Василид был древним пророком среди персов и жил несколько позже наших апостолов. Будучи человеком умным и понимая, что в его время уже все предвосхищено (praeoccupata), он пожелал утвердить дуализм, такой же, какой был у скифов. Наконец, не сумев предложить ничего нового, он облек [известное] в противоположные [по смыслу] выражения. (5) Во всех его книгах множество сложных для понимания и невразумительных вещей. Есть [у автора?], однако, тринадцатая книга его трактатов, которая начинается такими словами: «Начиная тринадцатую книгу наших трактатов, необходимые и полезные слова найдем в следующем знаменательном речении: в притче о бедняке [Лазаре, Лк. 16: 19 сл.] и богаче показано, откуда произрастает природа без корней и места, которая настигает вещи (rebus supervenientem)». (6) Одна лишь глава в этой книге? Не содержит ли она и другие утверждения? Ведь, как это может многим показаться, не оскорбительна ли для всех книга с таким началом? Однако вернемся к делу, ведь строк через 500 Василид говорит так:
(7) «Однако, оставим пустое и странное разнообразие [изложенных мнений]; лучше спросим, что думали варвары о вещах благих и злых, и к каким пришли выводам в их отношении. Ведь некоторые из них говорят, что все происходит из двух начал, с которыми связываются [начала] добра и зла. Сами начала по их словам безначальны и не рождены (initia sine initio esse et ingenita). То есть, в начале были свет и тьма, существующие сами по себе, а не как возникшие [из чего-то еще]. (8) Пребывая само по себе, каждое из этих начал вело такой образ жизни, какой желало, и который подходил ему. Ведь все дружественно, что подходяще, и никто в себе самом не видит зла. Но затем каждое из этих начал пришло к осознанию существования другого; и когда тьма увидела свет, в ней зародилось желание этого лучшего [начала], страсть к нему, желание соединится с ним и причаститься его. (9) Тьма так и поступила, однако свет не принял в себя абсолютно ничего от тьмы, и в нем не возникло стремления к тьме, кроме разве желания смотреть (spectandi). И он посмотрелся в нее [тьму], как если бы она была зеркалом. Так отражение, то есть лишь излучение (color) света достигло тьмы, однако сам свет лишь взглянул на нее и снова отвернулся, ничего не получив от тьмы. (10) Тьма, напротив, приняла в себя вид (intuitum) света, вспышку (yles) или отражение (color) его сущности, так что стала противной себе. Так худшее получило от лучшего не настоящий свет, но лишь вид (speciem) и отражение света, и она стремительно изменилось, облачившись в отражение света ([…][33] boni raptiva mitatione traxerunt). Поэтому в этом мире нет совершенного блага, а то [благо], которое присутствует здесь, очень слабое, так в самом начале было получено его очень мало. (11) И все же, благодаря этому слабому свету или, скорее, отражению света, творение способно произвести нечто подобное, происходящее от смеси, полученной от света. Именно таково видимое нами творение».
(12) Другие его мнения, вроде только что изложенных, развиваются далее. Однако я думаю, сказанного достаточно для того, чтобы показать его воззрения в этой части. Ведь о природе мира он писал, следуя тому, что об этом думают скифы.