Автор: Демурже Ален
О масонерии и орденских структурах Категория: Демурже Ален
Просмотров: 3749
Глава 2. Нападение
Слухи
В июне 1307 г. в Париже Жак де Моле провел капитул ордена. Вероятно, на нем обсуждались надоедливые слухи об ордене, ходившие, по крайней мере, с 1305 г. Теперь речь шла уже не о традиционных упреках в высокомерии, корыстолюбии и пр. Родилось обвинение в ереси, идолопоклонстве и содомии. Это вызывало большее беспокойство.
Эти слухи возникли в районе Ажана и распространялись человеком по имени Эскье де Флуаран, выходцем из Безье и приором Монфокона. В 1305 г. этот человек поделился дошедшей до него молвой с королем Арагона Хайме II, и когда последний не выразил доверия к письму Эскье, тот обратился к французскому двору. «Да будет известно Вашему королевскому величеству, что именно я открыл факты, касающиеся тамплиеров, сеньору королю Франции…»,[480] снова написал он Хайме II 28 января 1308 г. Мы находимся в конце 1305 или начале 1306 г. Некоторые советники короля, Гильом де Ногаре. Гильом де Плезиан, начинают собирать досье на орден Храма. С какой целью? Ускорить объединение орденов? Разорить орден Храма? Оказать давление на папу с целью добиться пересмотра последствий покушения в Ананьи (Ногаре был отлучен от Церкви)? У нас нет уверенности в том, что цель уже тогда была четко определена.
Папа знал о распространившихся сплетнях и отказывался им верить. Он не мог не упомянуть о них во время своей встречи с королем Франции в Лионе в 1305 г., а затем в Пуатье весной 1307 г. Чуть позже доверенные лица короля попытались сослаться на согласие папы, чтобы оправдать аресты, однако ни в Лионе, ни в Пуатье об этом и речи не было.
Ногаре терпеливо пополнял свое досье: он вербовал свидетелей обвинения среди бывших тамплиеров, изгнанных из ордена за свои проступки, и внедрил в ряды тамплиеров около дюжины шпионов, «стукачей», как мы сказали бы сегодня. Он усилил давление на папу, предложив торг: Ананьи в обмен на тамплиеров. Жак де Моле был осведомлен обо всем этом тамплиерами из окружения папы.
Он сделал упреждающий ход, попросив Климента V начать расследование, чтобы очистить орден от постыдных обвинений, которые против него выдвинуты. Двадцать четвертого августа 1307 г. папа уведомил короля Франции о том, что распорядился о расследовании. Его инициатива ускорила события, поскольку к этому моменту решение короля, искреннее или нет, уже было принято, а цель определена — уничтожить орден. Однако папское расследование угрожало затянуться, настолько велико было неодобрение папы, или и того хуже — закончиться оправданием. Нарушив границы церковной юрисдикции, королевская полиция взяла дело в свои руки и создала совершившийся факт.
Арест
В пятницу 13 октября, на рассвете, Жан де Веррето, бальи Кана, сообщил нескольким лицам, которых тайно собрал, о королевском письме, датированном 14-м числом прошедшего сентября. Эта дата была символической, так как 14 сентября отмечается праздник Воздвижения святого креста.
О горестное, печальное событие, о котором, конечно, ужасно даже думать. <…> Отвратительное преступление, гнусное злодеяние. <…> Благодаря нескольким достойным доверия лицам, до нас дошло известие о совершенно бесчеловечном деянии, хуже того, о деянии, чуждом всему человеческому.
После изрядной порции риторики Филипп переходит к фактам: «Братья ордена воинства Храма, скрывающие волчью злобу под овечьей шкурой и одеянием ордена, гнусно кощунствующие над нашей верой», обвиняются в отречении от Христа, плевках на распя-яе, совершении непристойных жестов при приеме в орден, и «своим символом веры они клянутся, не боясь оскорбить человеческий закон, безотказно отдаваться друг другу, когда бы их ни попросили». Затем король рассказывает о расследованиях и совещаниях, предшествовавших его решению:
Ввиду того что истина не может быть полностью раскрыта иным способом, а горькие подозрения пали на всех… мы решили, чтобы все члены названного ордена в нашем королевстве, без всякого исключения, были арестованы и содержались под стражей до суда Церкви, и чтобы все их имущество, движимое и недвижимое, было изъято, передано в наши руки и надежно сохранено. <…> Именно поэтому мы поручаем и строго предписываем вам в том, что касается округа Кан, и пр.[481]
Далее следуют предписания, адресованные чиновникам, которым поручается проинструктировать бальи и сенешалей о том, как им надлежит произвести арест и расследование. Заканчивается этот текст кратким изложением тяжких обвинений против гамплиерои.
Жан де Верето получил это письмо задолго до 13 октября из рук уполномоченных, раскрывших ему цель операции. Те же самые чиновники потребовали, чтобы он сохранил полученную информацию в тайне от всех орденских домов своего округа, «и из предосторожности, если в этом есть нужда, провел также расследование в других монастырях и притворился, что это по поводу десятины (от 3 июня 1307 г,) или под другим предлогом».
Итак, 6 октября Жан де Верето, не вызывая подозрения, приступил к составлению описи владений ордена Храма. На рассвете 13 октября, чтобы дело пошло быстрее, Жан де Верто собрал необходимое количество людей и сообщил им об их задачах в округе Кан. Сам бальи произвел арест тамплиеров Божи; его подчиненный, виконт Кана, взял на себя тамплиеров Бретвиля. Виконт послал своего секретаря в Курваль и поручил доверенному рыцарю действовать в Вуазме. Бальи предпринял то же самое в отношении Луваньи. Всего вдобавок к тамплиерам Кана было арестовано тридцать рыцарей, которые были тайно помещены в королевскую тюрьму. Количество задержанных братьев-сержантов было более значительным.[482] Одновременно то же самое произошло по всему королевству. Будучи хорошо подготовленной, эта полицейская спецоперация увенчалась полным успехом.
Число арестованных трудно определить; в Париже их было сто тридцать восемь. Папская комиссия, проводившая допрос тамплиеров в 1309 г., оценила их количество в пятьсот сорок шесть человек, собранных со всего королевства и размещенных в Париже в трех десятках различных мест (тюрьмах, монастырях, частных жилых помещениях). Очень немногим удалось уйти от облавы, официально двенадцати, но, вероятно, их было вдвое больше. Единственным высокопоставленным сановником, которому удалось ускользнуть, стал прецептор Франции Жерар де Вильер. Некоторые беглецы позднее были схвачены, например прецептор Оверни Имберт Бланк, арестованный в Англии в 1309 г. Большинство из тех, кто ускользнул из полиции, бежали в самый день ареста. Эффект неожиданности был полным.
Но за пределами королевства эта политика совершившегося факта почти не получила положительной оценки. Уже 16 октября Филипп Красивый написал европейским монархам, сообщая им об операции и побуждая их действовать таким же образом. Эдуард II ответил 30 октября, что не верит ни одному из обвинений, выдвигаемых против ордена Храма. Хайме II в своем ответе защищал орден. Папа, собравший консисторию в Пуатье 15 октября, был уязвлен. «Ваше импульсивное поведение является выпадом против нас и Римской церкви», — написал он королю 27 октября. Папа Климент V был слабым, больным и нерешительным человеком. Он знал, что подлинной ставкой в этой игре являлся не орден Храма, а папский авторитет, попранный поступком Филиппа Красивого.[483]
Король не терял времени. Не верите? Не имеет значения! С конца октября начинают сыпаться первые признания тамплиеров — еще как поверите!
В течение ноября и декабря папа и европейские короли изменили свои взгляды. Цель папы была ясна: он стремился затормозить скорый суд, затеянный Филиппом, и перехватить инициативу. Орден Храма находится под обвинением — ладно, но пусть начатое против него судебное разбирательство будет открытым и контролируется Церковью. Двадцать второго ноября он издал буллу «Pastoralis praeeminentiae», в которой распорядился арестовать всех тамплиеров и передать их имущество в руки Церкви.
Эдуард II написал королям Иберийского полуострова и Сицилии, делясь с ними своими сомнениями. Десятого декабря он написал и папе. Однако 14 декабря он получил буллу и с этого момента подчинился решению понтифика. Английские тамплиеры были арестованы 10 января и заключены в тюрьмы Лондона, Йорка и Линкольна. Приказ об аресте прибыл к юстициарию Ирландии 25 января, и 3 февраля он был выполнен в Дублине. В целом на Британских островах было взято под стражу сто тридцать пять тамплиеров.
Реакция пяти королевств Иберийского полуострова оказалась неоднозначной. Наварра находилась в руках Людовика, старшего сына короля Франции, и 23 октября тамплиеры были заточены в Памплоне. Три тамплиера из Арагона были схвачены во время облавы, но благодаря протестам Хайме II были выпущены на свободу. Впрочем, сам король Арагона, не дожидаясь папской буллы, еще 1 декабря приказал арестовать тамплиеров королевства Валенсия. Здесь верх одержали интересы государства. Арагонские тамплиеры владели мощными замками, которые король стремился прибрать к рукам и ни в коем случае не собирался допустить, чтобы имущество ордена Храма послужило к увеличению богатства духовенства, и особенно ордена госпитальеров (короли Арагона выступали противниками слияния орденов). Тем не менее за пределами Валенсии, где аресты состоялись (там под стражу был взят Эксмен де Ленда, магистр провинции Арагон), тамплиеры сумели себя защитить. Под командованием Раймунда Са Гардиа, настоятеля крупного руссильонского командорства Ма Де, они заперлись в своих замках Мираве, Монзон, Аско и др. С декабря 1307 по август 1308 г. Раймунд переписывался с королем, защищая орден и напоминая о тех услугах, которые тамплиеры оказали делу Реконкисты. С февраля 1308 г., не прекращая переговоров, Хайме II осадил крепости. Первые замки капитулировали в августе, Мираве и Кастеллот — в ноябре, Монзон продержался до мая 1309 г., а Халмера сдалась только в июне 1309 г. В августе Са Гардиа был препровожден в Руссильон, принадлежавший королю Майорки, младшему представителю арагонского королевского дома. Король Майорки не мог противостоять королю Франции и после издания «Pastoralis praeeminentiae» отдал приказ об аресте тамплиеров.[484]
В Кастилии и Португалии монархи защищали орден. Они приступили к арестам только после новой папской буллы «Faciens misericordiam», изданной в августе 1308 г.
Впрочем, позиции властей определялись их связями, более или менее тесными, с французской короной. Граф Прованса и король Неаполя Карл II Анжуйский последовал примеру Филиппа Красивого: 13 января 1308 г. он направил своим доверенным лицам запечатанные послания…
по поводу важного дела. <…> Вы же держите их [послания] у себя и храните в строгой тайне, не раскрывая, сохраняя и держа запечатанными тем же самым образом, в каком они будут вам переданы, до 24 дня настоящего месяца января. В этот указанный день, до рассвета или скорее еще ночью, вы их вскроете и, тотчас прочитав, вы в тот же самый день без промедления исполните то, о чем в них говорится…[485]
Так и было сделано. Однако в Тулоне семеро тамплиеров, вероятно предупрежденных епископом города Раймундом Ростэнжем, сумели вовремя скрыться.[486]
Во Фландрии приказ об аресте, отданный 13 ноября 1307 г., пришлось повторить 26 марта 1308 г. В Бретани арест вызвал конфликт с королевскими чиновниками короля Франции, прибывшими, чтобы захватить имущество ордена: их выставили вон. В Германии власти повели себя по-разному. Епископ Магдебурга обвинил тамплиеров в поддержке враждебного епископа Хальберштадтского и летом 1308 г. приказал арестовать. Нам ничего не известно о судьбе тамплиеров в Австрии, Польше и Венгрии. В Италии, по-видимому, большинству удалось спастись.[487]
На Кипре ситуация была наиболее тяжелой, потому что тамплиеры были многочисленны, вооружены и располагали замками. К тому же они были главной опорой Амори в борьбе против его брата Генриха. Папская булла была доставлена на остров только в мае 1308 г. Маршал ордена Эйме д'Оселье отказался подчиниться и сдать оружие. В конце концов 1 июня 1308 г. после нескольких туров долгих переговоров он уступил. Тамплиеры стали пленниками в собственных замках Хироликия и Эрмасайя.
Таким образом, потребовалось девять месяцев, чтобы приказ папы был выполнен по всему христианскому миру. Подчинились все. Однако за пределами Франции и стран, находившихся под ее влиянием, это было сделано неохотно. Тем не менее в течение этого периода досье существенно обогатилось.
Обвинения и первые допросы
Письмо от 14 сентября 1307 г., в котором король приказал арестовать тамплиеров, было составлено весьма искусно. Якобы вначале король не хотел верить слухам. Но мало-помалу «родились предположения и сильные подозрения». Тогда он решил установить истину, и «чем шире и глубже мы изучали, как будто подкапываястену, тем ужаснее становились мерзкие дела, на которые мы наталкивались». Ему ничего не оставалось, как перейти к действию. Что касается средств, которые пришлось применить, чтобы выявит! правду, то текст совершенно откровенен:
понятно, что всю правду невозможно открыть, иначе как взяв под подозрение всех, и что если и есть невиновные, то важно, чтобы они были проверены как золото в тигле и оправданы судом, который настоятельно необходим…
Королевские распоряжения без обиняков предписывали «при необходимости» применять пытки (р. 19–23).
После появления первых признаний обвинения обрели почву. Начиная с августа 1308 г., когда папская власть взяла дело в свои руки, обвинения были объединены в пятнадцать статей, включавших восемьдесят восемь (или восемьдесят семь) вопросов в судебной процедуре против личностей, или сто двадцать семь — против ордена.[488] Следуя за Малкольмом Барбером, можно свести все эти статьи к семи основным положениям:
— Тамплиеры отрицают Христа, которого считают ложным пророком, распятым за собственные грехи, а не во искупление грехов человечества. Во время своих церемоний они топчут крест, плюют и мочатся на него.
— Они поклоняются идолам, кошке и голове с тремя лицами, которыми они подменяют Спасителя.
— Они не верят в таинства, а священники ордена во время мессы «забывают» произнести формулы пресуществления.
— Магистры и сановники ордена, будучи мирянами, отпускают братьям грехи.
— Тамплиеры практикуют непристойные и гомосексуальные обычаи.
— Они обязуются способствовать обогащению ордена любыми средствами.
— Они тайно собираются по ночам; всякая огласка относительно капитулов строго наказывается вплоть до смерти.
Пятнадцатого октября 1307 г., выступая перед собранием нотаблей в Нотр-Дам, Гильом де Ногаре черпал свои аргументы в оправдание ареста из аналогичного арсенала. Сначала агенты короля, потом инквизиторы вырвали у тамплиеров признания, требовавшиеся, чтобы подкрепить обвинения.
В Париже допросы начались уже через неделю после ареста. В октябре и ноябре было принято сто тридцать восемь свидетельских показаний, к которым нужно прибавить еще девяносто четыре, полученных в провинции. Краткое исследование Малкольма Барбера, начавшего с парижских показаний, показывает, что речь шла о людях, средний возраст которых составлял сорок два года, а большинство принадлежало к числу братьев-сержантов или братьев-служителей. Сто тридцать четыре из ста тридцати восьми частично или полностью подтвердили обвинения, выдвинутые против их ордена. В провинции некоторое время держались тамплиеры Кана. Два немецких тамплиера, допрошенных в Шамоне, все отрицали.
Все, от пастуха из Божи до великого магистра Жака де Моле, в чем-то признавались, но ясно, что решающее значение для хода дела имели исповеди сановников. Именно здесь король и Ногаре добились самого явного успеха. Первым, 21 октября, сделал признание Жоффруа де Шарне, прецептор Нормандии. Ему было пятьдесят шесть лет, и он был принят в орден в Этампе за тридцать семь или тридцать шесть лет до этого…
Когда его принимали, ему принесли крест с изображением Иисуса Христа, и тот же самый брат, который его принял, велел ему не верить в того, чье изображение было перед ним, потому что это лжепророк, а не Бог. И тогда принимавший его брат заставил его трижды отречься от Иисуса Христа — по его словам, только устами, но не сердцем.
Когда его спросили, плевал ли он на само изображение, он под присягой сказал, что не помнит такого, и думает, что это потому, что они торопились.
Когда его допрашивали по поводу поцелуя, он сказал под присягой, что поцеловал магистра, который его принял, в пупок, и слышал, как брат Жерар де Созе, прецептор Оверни, говорил братьям, присутствовавшим на капитуле, что предпочитает совокупляться с братьями ордена, нежели предаваться разврату с женщинами, но сам он этого никогда не делал, и никто никогда его к этому не принуждал (р. 31–33).
Признание Гуго де Пейро, который в качестве генерального досмотрщика ордена присутствовал при сотне вступительных церемоний, безусловно, навредило ордену больше всего. Он сказал почти то же самое, что и Шарне, и уточнил, что сам принимал братьев таким же точно образом, «потому что таков был обычай согласно уставу ордена».
Когда его спросили, уверен ли он в том, что все братья вышеназванного ордена были приняты таким же образом, он ответил, что он так не считает. Од-нако впоследствии, в тот же день представ перед вышепоименованным членом комиссии, нами, нотариусами, и нижеподписавшимися свидетелями, он добавил, что плохо понял и плохо ответил, и под присягой подтвердил свою уверенность в том, что всех принимали скорее таким же образом, чем каким-то другим, и что он сказал это, чтобы уточнить свои показания, а не отказаться от них (р. 41–43).
И какое значение на фоне этих признаний могли иметь показания Жана де Шатовилье, который на допросе 9 ноября отверг все обвинения, выдвинутые против ордена Храма?
Двадцать четвертого октября Моле подтвердил заявления Шарне и Пейро; на следующий день он публично повторил свое признание в присутствии магистров Парижского университета. При этом он велел всем братьям говорить всю правду, т. е. сознаться во всем, что полностью сломило всякую волю к сопротивлению. Двадцать шестого октября торжествующий Филипп Красивый снова написал королю Арагона.
Формально у последнего не было никаких оснований возражать против судебной процедуры, осуществленной в Париже, так как допросы проводили инквизиторы Гильом Парижский и Николь д'Эннеза. Но в провинции, прежде чем предстать перед судом инквизиции, тамплиеры сначала проходили через руки королевских агентов. В Кагоре заседания шли под председательством сенешаля, и его подчиненные предварительно угрожали обвиняемым истязаниями, показывая им пыточные инструменты. Этого часто оказывалось достаточно: в 1308 г. прецептор Жантье в Лимузене сказал, что сдался при одном виде этих орудий. Нужно также учитывать и условия содержания: секретность, хлеб и вода в продолжение долгих дней, плохое обращение, унижения: в Кагоре Ато де Сальвиньи провел четыре недели в кандалах, питаясь хлебом и водой.
Пытки применялись к особо упорным или сомневающимся, т. е. к тем, кто, так или иначе, воздерживался от признаний. Приведенный выше отрывок из признания Гуго де Пейро наводит на мысль, что он оказался в их числе. Это еще более явно в случае Римбальда де Карона, прецептора Кипра: когда его допросили утром 10 ноября, он все отрицал, допрос был отложен, а вечером, когда он возобновился, Римбальд подтвердил все, что от него хотели. Прецептор Дузана, Итье де Рошфор, подвергся пытке вторично, уже после признания, так как его палачи заподозрили, что он не сказал всего, особенно об идолопоклонстве.
Теперь пришло время задаться вопросом о реальности этих обвинений, т. е. о проблеме невиновности или виновности тамплиеров. Однако важно показать, что эти непомерные обвинения не отличались новизной и Ногаре с подручными почерпнули их из проверенного арсенала борьбы с ересями. И в этом они не были первопроходцами: епископ Памье Бернард Сессе в 1301 г. и папа Бонифаций VIII в 1302–1303 гг. уже успели прибегнуть к накопленному в этой области опыту. Во всех этих судебных делах ощущается усмешка Ногаре, метод которого состоял в том, чтобы превратить противника — будь он сам папа — в еретика. И тогда он без промедления обращал в свою пользу страхи и панику, которую вызывало одно упоминание о ереси у средневековых людей.
Письмо папы Григория IX описывает характерные черты люциферианской ереси, раскрытой в Германии в 1253 г.: среди них значится отрицание Христа и креста, идолы (жаба или черная кошка, воплощение Люцифера), сексуальное и гомосексуальное распутство, тайны, ночные сборища. Малкольм Барбер предлагает яркое сравнение между этим описанием и обвинениями против тамплиеров.[489] К этой давней основе прибавились некоторые свежие элементы или, по крайней мере, новая трактовка старых претензий, отождествляющая их с магией, колдовством или ересью. «Большие французские хроники» представляют список из одиннадцати статей обвинения. Среди них мы находим, например, поклонение черной кошке и непристойный поцелуй в анус, который не фигурирует в списке из ста двадцати семи статей 1308 г.
Эти обвинения необходимо рассматривать как по отдельности, так и в качестве единого целого. Каждое из них соотносилось с чем-то хорошо известным и доступным пониманию большей части населения.
Пункты об отрицании креста и жертвы Христовой заставляют вспомнить о верованиях катаров и, сверх того, соотносятся с религией ислама. К тому же обвинение в идолопоклонстве наводит на мысли о мусульманах, которые на Западе воспринимались как язычники. Черная кошка вполне традиционно считалась воплощением демона.
История магической головы тамплиеров соотносится с народными верованиями, начиная с античной легенды о Персее и Медузе, которая была хорошо известна в эту эпоху.
Итальянский нотариус Антонио Сиччи из Верчелли, который в течение сорока лет состоял на службе у тамплиеров Сирии, допрошенный 1 марта 1311 г., оставил нам ее наиболее полную версию:
Я несколько раз слышал о том, что произошло в Сидоне. Некий дворянин из этого города любил одну благородную женщину из Армении. Он не знал ее при жизни, но когда она умерла, он тайно осквернил ее труп в гробнице в ту самую ночь, когда ее похоронили. Совершив это дело, он услышал голос, сказавший ему: «Вернись, когда придет время родов, потому что тогда ты найдешь голову, дочь твоего семени». Когда время настало, рыцарь вернулся к гробнице и нашел человеческую голову между ног погребенной женщины. Снова послышался голос, который произнес: «Береги эту голову, потому что от нее к тебе придут всяческие блага». В ту пору, когда я слышал об этом, прецептором этого места (Сидона) был брат Матью, уроженец Пикардии. Он побратался с правившим в то время султаном Вавилона (Каир), так как каждый выпил крови другого, в знак того, что они считают друг друга братьями.[490]
Сама история уже была рассказана Готье Мапом в 1182 г. и Жерве де Тильбери, а в XIII в. получила распространение в модных романах. Две постоянные величины этого повествования — сексуальное извращение с насилием над умершей и магическая голова, насылающая смерть своим взглядом и дающая неуязвимость своему обладателю, сколько бы он ее у себя не держал. Голова Медузы является устрашающим символом женского пола, а легенда о Медузе представляет собой «выражение вымыслов, связанных со страхом перед женщиной, и тут совершенно естественно находит себе место тема совокупления с мертвой, инцеста и содомии».[491]
Соломон Рейнах продемонстрировал то, как эта легенда могла оказаться связанной с тамплиерами. Он обнаружил следы этой истории в Северной Сирии за столетие до процесса: Персей сделался рыцарем, а рыцарь означал рыцаря Храма par excellence. На Востоке рассказывали о том, что магическую голову прячут рыцари, и это, разумеется, были тамплиеры. Они тайно обратились в ислам и поклоняются этой голове как идолу, кроме того, голова эта именовалась Магометом, а затем, в результате искажения, Бафометом. Она используется во время посвящения тамплиеров, которые носят вокруг талии шнурочки, которые сначала прикладывают к ней. «И говорят, что эти шнурочки клали и обвивали вокруг шеи идола, имевшего вид человеческой головы с большой бородой. И они целовали эту голову и поклонялись ей на своих провинциальных капитулах», — говорится в приказе об аресте от 14 сентября 1397 г. (р. 29).
Таким образом, здесь мы снова возвращаемся к исламу: текст нотариуса Сиччи ясно подразумевает, что поклонение голове является знаком обращения в ислам. Ношение шнурочков недвусмысленно соотносится с учением катаров, поскольку в этой религии оно символизировало получение «утешения» (сопsоlатепtит).
Отсутствие формулы освящения во время мессы, в результате его последняя лишается всякого смысла, можно было истолковать по-разному. В понимании народа это еще одно свидетельство совпадения с верой катаров, отрицавшей действительность таинств. Для более просвещенных умов отсутствие формулы пресуществления означало, что Христос не присутствует на мессе во плоти, что делает ее осмысленной. В частности, заупокойные мессы, совершавшиеся капелланами Храма, ничего не стоили, а сопровождавшие их приношения, милостыня и пожертвования были тщетными. Семьи, которые приносили эти дары, были ограблены и имели право потребовать у ордена Храма отчета.
Подведем итог: действие освященной просфоры заключается в том, чтобы отгонять демонов и колдунов, а тамплиеры отказались от освящения, потому что сами — демоны и колдуны.
Что касается обвинения в гомосексуализме, то здесь корни уходят в библейскую историю о Содоме, городе, зараженном грехом и наказанном за это Богом. Естественная для средневековья логика привела к тому, чтобы связать с тем же грехом падение Акры и гибель латинских государств на Востоке. И если бы мудрый король Филипп не принял мер предосторожности, Францию — королевство Святого Людовика — постигла бы такая же участь. Можно вернуться к катарам: «совершенные» всегда ходили парами, и к исламу: в торговле рабами особенным спросом пользовались молодые юноши.
Обвинения, выдвинутые против тамплиеров, образуют единое целое, призванное дискредитировать орден, сблизив его с еретиками, в частности катарами, и представив доказательства его полного искажения исламом. Примешав к ереси магию и колдовство, Ногаре с подручными надеялись одним махом поставить себе на службународные предания и идеи, распространившиеся в интеллектуальном мире во второй половине XIII в. Уточним, что эти идеи по повод) магии и колдовства в действительности не были новыми, но опирались на новые авторитеты, например св. Фому Аквинского. Постараемся также не слишком спешить в поиске истоков представления о тождественности колдовства и ереси. Только в конце XIV и начале XV вв. Церковь назвала ересью колдовство и, в более общем смысле, целый ряд народных суеверий, и начала их преследовать с тем же пылом, с каким прежде преследовала собственно ересь (см., например, процесс Жанны д'Арк). В 1310 г. мы еще находимся на этапе охоты на еретиков, а охота на ведьм развернулась только в конце средневековья и в эпоху Ренессанса (да, да!).[492]
Теперь «горькие подозрения» Филиппа Красивого получили подтверждение благодаря многочисленным и совпадающим по содержанию признаниям. Они были тем весомее, что изобличали поступки и обычаи, согласные с общими верованиями своего времени, что не могло не поколебать самых убежденных скептиков: князей и папу. Однако, несмотря ни на что, дело затянулось — к великому недовольству короля и его приближенных. При всем совершенстве запущенного механизма, он застопорился.
Неожиданный сбой: обвинение в затруднении
Издав буллу «Pastoralis praeeminentiae», папа снова завладел инициативой. Возможно ли, чтобы и его смутили признания тамплиеров? В тот момент он в основном негодовал на незаконное вмешательство короля Франции в папскую юрисдикцию.
Для Филиппа Красивого эта булла, конечно же, стала источником беспокойства: он не мог ее отвергнуть, а значит, ему нужно было лавировать с тем, чтобы как можно меньше уступить папе. Он дважды уклонялся от просьб папы о передаче тамплиеров под контроль Церкви. Он не смог предотвратить того, что в декабре 1307 г. в присутствии двух кардиналов, присланных папой, Моле и другие руко водители ордена не повторили своих признаний, а Моле рассказал, что боялся пыток. С этого момента папа уже знал, как себя вести Климент V развил свое преимущество и в феврале 1308 г. затормо зил действия инквизиторов.
Филипп Красивый нанес ответный удар сразу в двух направлениях, усилив давление на папу и взбудоражив общественное мнение в королевстве. Точно так же он действовал против папы Бонифация VIII.
Он обратился к докторам Парижского университета, задав им семь вопросов о законности своих действий. Может ли светская власть действовать в одиночку, когда заблуждение очевидно? Получив доказательства виновности тамплиеров, не вправе ли он был арестовать их? И т. д.
Ответ университета, полученный только 25 марта 1308 г., был озадачивающим и скорее неблагоприятным для начинаний короля. Ученые отстаивали церковную юрисдикцию и утверждали, что орден Храма — монашеский орден. Правда, они согласились, что благодаря наличию признаний «имеется горькое подозрение, что все члены ордена являются еретиками или пособниками ереси». Этого оказалось достаточно, чтобы осудить орден и оправдать расследование, начатое королем.
В борьбе с папой королевская власть использовала еще одно средство — клевету. Были обнародованы анонимные пасквили, в которых папу обвиняли в непотизме (что трудно отрицать!), потакании ересям и пр. Все это сопровождалось угрозами и напоминаниями о злоключениях Бонифация VIII.
Одновременно правительство созвало в Туре Генеральные штаты королевства. Инициатором этого заседания стал Гильом де Ногаре: «Небо и земля поколебались от дерзости столь великого преступления, и стихии пришли в смятение. <…> Против столь беззаконной язвы должно восстать все — законы и оружие, скоты и четыре стихии» (р. 105–107). Эта фраза уже сослужила свою службу в борьбе против Бонифация VIII…
На заседаниях штатов присутствовали представители духовенства, знати и городов. В качестве этих последних были без колебаний приглашены жители даже крошечных поселков, и в результате набралось около трехсот человек. Нам ничего не известно о дискуссиях (проходивших между 5 и 15 мая). Однако представители всех трех сословий сопровождали короля в Пуатье на встречу с папой. В течение июня и июля Филипп, Ногаре и Плезиан непрерывно оказывали давление на Климента V. Плезиан представлял позицию короля на консистории, проходившей 29 мая. Он собрал воедино всеобвинения против ордена Храма. Папа не отреагировал. Тогда 14 июня Плезиан пошел в атаку:
Ваше Святейшество ответило в общих словах, не сказав ничего определенного о конкретном деле; вы видели, что умы присутствовавших там слушателей были поражены неожиданностью. <…> Поэтому некоторые подозревают вас в желании покровительствовать тамплиерам…
Далее следует угроза прямого вмешательства светской власти и народа, так как «все те, кого касается это дело, призваны защитить веру» (р. 129).
Плезиан потребовал возобновить расследование во всех диоцезах, снова привлечь к делу инквизиторов и полностью искоренить орден Храма, признанный сектой.
Чтобы усилить давление, советники короля 27 июня 1308 г. представили папе семьдесят два тамплиера, хорошо подготовленных и отобранных из числа отступников ордена или рыцарей, подвергшихся пыткам. Этьен де Труа, один из первых обвинителей ордена, покинутого им еще до ареста, дал показания без всяких уговоров. По его словам, принимавший его в орден Гуго де Перо сказал ему, показав крест:
«Следует, чтобы ты отверг того, кто здесь изображен». Я противился изо всех сил, но один из присутствовавших там братьев извлек свой меч и, приставив острие к моему боку, закричал: «Если ты не отвергнешь Христа, я проткну тебя этим мечом, и ты умрешь на месте». Все остальные также угрожали мне смертью, и поэтому я в конце концов отрекся от Христа, но всего один раз.[493]
Филипп Красивый из предосторожности оставил в Шиноне сановников ордена, якобы заболевших.
Пятого июля Климент V сдался. Вернувшиеся на свои места инквизиторы теперь действовали вместе с епископами в масштабе диоцезов. В булле «Faciens misericordiam» от 12 августа 1308 г. папа объяснил свою позицию по поводу суда над тамплиерами. Он возложил на провинциальные соборы обязанность судить тамплиеров как частных лиц по представлению епархиальных комиссий. Чтобы судить орден в целом, он назначил папских уполномоченных в каждом государстве или регионе. Парижская комиссия, отвечавшая за королевство Франция (именно здесь происходили основные события), состояла из восьми человек. Решение об окончательном уничтожении ордена было принято и провозглашено на общем соборе, созванном буллой «Regnans in coelis». Он проходил в Вьенне в начале 1131 г. Наконец, понтифик оставил за собой право судить руководителей ордена. Имения ордена должны были использоваться на нужды крестового похода. В ожидании его начала опеку над ними получил король, одновременно «по просьбе Церкви» сохранив контроль над пленниками.
Победа короля была полной. Но только внешне. Ведь папа сохранил всю свою свободу действий и мог затягивать и тормозить процесс. И это удалось ему как нельзя лучше, так как дело не было завершено еще добрых два года.
В действительности епархиальные комиссии приступили к работе только весной 1309 г. Что касается апостолической комиссии, то она впервые собралась в ноябре 1309 г. Епископы, не очень убежденные в виновности тамплиеров, как и папа, не выказывали признаков особого рвения. Удивительно, что не делал этого и Филипп Красивый: хотя он и был уверен в том, что сможет держать папскую комиссию под контролем, он все же не стремился ускорить начало заседаний, боясь, что перед уполномоченными папы братья смогут отказаться от своих показаний.
Во Франции епископальные расследования начались в середине 1309 г., в некоторых других местах для этого пришлось дожидаться 1310 г. Для французских заключенных это означало вторую череду допросов. В Англии, Испании и Италии она оказалась первой. И снова были использованы пытки — не везде, но и не только во Франции. В качестве примера можно сослаться на предписания, данные епископом Парижа: предметом особого интереса являлось то, каким образом тамплиеры принимались в орден. В случае необходимости «следует пригрозить пыткой, даже страшной, и показать инструменты, но не начинать ее тотчас же. <…> Пытать должен подходящий для этого церковный пыталыцик — обычным способом и в меру» (р. 143).
Во Франции пытки применялись почти повсеместно, кроме Клермона. В Англии ничего такого не происходило, пока в сентябре 1309 г. там не появились два инквизитора с континента (в стране своих инквизиторов не было). Тамплиеры, содержавшиеся в Лондоне, отвергли обвинения. Инквизиторы потребовали примененияпыток, на что король 9 декабря ответил согласием. Однако шесть месяцев спустя инквизиторы пожаловались — никто не хочет пытать! Они потребовали, чтобы пленников перевезли в Понтье, континентальное владение короля Англии, не подчинявшееся английским законам. В конце концов, поиски «подходящего пыталыцика» увенчались успехом, и пытки начались, но только в июне 1311 г. были получены признания у трех тамплиеров (всего лишь).[494] В Ирландии комиссия по расследованию состояла из трех доминиканцев, двух францисканцев и каноника из Килдара. Она задала восемьдесят семь вопросов пятнадцати тамплиерам, допрошенным в феврале 1310 г. в соборе Св. Патрика в Дублине.[495]
В Арагоне сохранились только материалы допросов тамплиеров из Лериды и Руссильона. В этом регионе братья защищались особенно упорно. Пьер Блада объявил 15 февраля 1310 г.:
Мерзости, приписываемые ордену на основании так называемых признаний его руководителей, никогда не существовали, и я добавляю, что если великий магистр ордена Храма сделал эти признания, которые ему приписывают, во что я, со своей стороны, никогда не поверю, то он солгал и погряз во лжи.
Брат-капеллан Раймунд Сапте твердил то же самое.[496]
Понадобился приказ папы, изданный в марте 1311 г., чтобы пытки были применены к восьми тамплиерам из Барселоны. Некоторые из них заранее позаботились о том, чтобы объявить, что их показания не будут иметь силы, но ни один не сдался.[497] В Кастилии и Португалии допросы проводились обыкновенными способами.
В Германии ситуация порой складывалась особенно драматично. Архиепископ Магдебурга, относившийся к тамплиерам чрезвычайно враждебно, бросил их в тюрьму и вознамерился самолично их судить, за что был отлучен от Церкви своим соперником, епископом Хальберштадта. В Майнце 11 мая 1310 г. прецептор дома в Грюмбахе и двадцать рыцарей захватили зал, где проходили допросы братьев; прецептор выступил в защиту ордена и своего брата Фридриха фон Зальма и предложил доказать свою невиновность участием в ордалии. Тридцать семь присутствовавших там тамплиеров заявили о своей невиновности.[498]
В Италии пытки применялись в Неаполе и папском государстве — за счет этого удалось заполучить несколько признаний. В Северной Италии в сентябре 1309 г. была учреждена комиссия под началом архиепископа Равенны Ринальдо да Конкореццо. Она наблюдала за ходом расследования в диоцезах. Очень немногие из допрошенных тамплиеров находились в тюрьме. Затем провинциальный собор на двух заседаниях в январе и июне 1311 г. изучил полученные материалы и вызвал в суд содержавшихся в заключении тамплиеров Пьяченцы, Болоньи и Фаенцы. Они были признаны невиновными, с; чем согласился и францисканский инквизитор. Только два инквизитора-доминиканца считали тамплиеров виновными и порицали то, как Конкореццо провел расследование и процесс. Они пожаловались папе, который в письме к архиепископу упрекнул его за пренебрежение пытками и приказал снова начать допросы. Конкореццо отказался, но его коллеги в Пизе и Флоренции воспользовались этим, чтобы возобновить преследование тосканских тамплиеров, на сей раз с применением пыток. В Венеции, городе без костров, инквизиция находилась в руках государства: здесь тамплиеров не только не трогали, но даже позволили им остаться в их собственном доме.[499]
Наконец, на Кипре тамплиеры отвергли обвинения, и для возобновления расследования здесь также потребовался приказ Климента V. Разбирательство, проходившее во Франции, отличалось почти полным отсутствием свидетельских показаний, исходивших от лиц, не принадлежавших к ордену: в 1309–1310 гг. такие свидетели дали всего шесть показаний из двухсот тридцати одного. Напротив, за пределами Франции были получены многочисленные сторонние свидетельства: шестьдесят в Англии, сорок одно в Ирландии, сорок четыре в Шотландии (где тамплиеров было двое). Количество благожелательных и негативных свидетельств одинаково, причем последние чаще всего сводятся к пересудам и сплетням. Сорок одно свидетельство в Ирландии исходит от тридцати семи церковнослужителей и четырех мирян, один из которых в прошлом являлся сержантом ордена Храма. Из числа свидетелей обвинения трое одновременно входили в комиссию по расследованию.[500]
Крах ордена Храма
После этого быстрого обзора европейских горизонтов нам стоит вернуться чуть-чуть назад и остановиться на Франции. Именно там разворачивались главные события, поскольку одновременнос епархиальными расследованиями вроде тех, о которых мы только что говорили, комиссия из восьми человек вела разбирательство дела о виновности ордена как такового.
Когда в ноябре 1309 г. эта комиссия собралась на первое заседание, она присутствовала в неполном составе, и до 22 ноября перед ней не предстало ни одного тамплиера, чтобы защитить орден. Однако, и мы располагаем соответствующими доказательствами в отношении епископа Базаса, комиссия оповещала о своей работе тамплиеров, содержавшихся под стражей в королевстве. Двадцать шестого ноября на заседании присутствовал Жак де Моле: он стремился достойно защитить орден, но захотел получить совет, так как сам был недостаточно мудр.[501] Ему перевели на французский различные документы. В зале, как будто случайно, присутствовал Гильом де Плезиан, «но не по приказу поименованных господ уполномоченных, как они сами сказали» (р. 153). Явившись туда вторично несколько дней спустя, Моле занял позицию, с которой уже больше не сходил: раз папа оставил за собой суд над ним, он будет говорить только в присутствии папы. Когда 2 марта 1310 г. он был вызван в третий раз, около пятисот братьев уже успели заявить о своем желании засвидетельствовать невиновность ордена, он же продолжал молчать. Лишь с большим опозданием он понял, что выбранная им тактика не принесла результата.
В конце 1309 г. в лагере короля царил оптимизм: Моле ничего не сказал, а перед восьмеркой предстало слишком мало тамплиеров. Казалось, всякая опасность непредвиденного поворота устранена. Двадцать шестого ноября король приказал своим бальи и сенешалям препроводить в Париж тамплиеров, выразивших желание выступить свидетелями.
Комиссия приступила к работе 3 февраля, заслушав шестнадцать тамплиеров из Макона. Неожиданность была полной: пятнадцать из них защищали орден. С этого началась целая волна, потому что к концу месяца уже пятьсот тридцать два брата, прибывших со всего королевства, заявили о своем желании дать показания в защиту ордена. В конце марта их было уже пятьсот девяносто два, а вскоре уже более шестисот.
Тамплиеры доверили защиту ордена четверым своим представителям — двум братьям-капелланам, Пьеру де Булоню (собственно, из Болоньи), безусловно ранее изучавшему право, и Рено де Провену, и двум братьям-рыцарям из провинции Овернь, Бертрану де Сар-тижу и Гильому де Шамбоне. Эти двое, представ перед судом епископа Клермона, не сделали никаких признаний. Что же касается двоих священников, то они сделали признания в 1307 г. Их защита становилась все более и более уверенной и основательной и подогревала волю к сопротивлению у остальных.
Для короля ситуация становилась тревожной. К тому же в апреле папа отложил всеобщий собор до 1311 г. Тогда король воспользовался советом некоего теолога из Парижского университета, мнение которого, разделявшееся абсолютным меньшинством ученых, сводилось к следующему: «Зачем давать защитника, если не для того, чтобы защитить заблуждения тамплиеров? Это неугодно Богу, ибо голос фактов делает преступление явным. Пусть же Церковь избежит этого позора! Пусть поспешит это сделать!»[502] (р. 79). Одним махом все юридические аргументы были сметены неотразимым силлогизмом: защищать орден означало согласиться с тем, что он может не быть виновным, но он виновен, следовательно, защищать его недопустимо. При всей сомнительности этого аргумента король без промедления перешел к действиям.
Архиепископская кафедра Санса пустовала, и Филипп добился от папы, чтобы тот передал ее Филиппу де Мариньи, епископу Кам-бре и брату всемогущего Ангеррана де Мариньи, оттеснившего Ногаре на второе место в королевском совете. Излишне говорить, что новый архиепископ был полностью предан королю.
Епископство Париж входило в состав провинции Сане. На долю Филиппу де Мариньи выпало завершить, по решению собора, епархиальное расследование личной вины тамплиеров в своей провинции. Незамедлительно 10 мая архиепископ созвал синод. Сознательно обойдя процедуру, предписанную апостолической комиссии восьми и епархиальным комиссиям, Мариньи добился осуждения на сожжение пятидесяти четырех тамплиеров провинции Сане, которые сознались в своих преступлениях в 1307 г., но снова впали в заблуждение, когда решили защищать орден перед комиссией восьми. Для Мариньи они были вероотступниками, хотя многие богословы отвергали эту идею. Двенадцатого мая осужденных на телегах вывезли из Парижа через ворота Св. Антония, недалеко от которых был приготовлен костер.
Никто из них — здесь не было исключений — не признал ни одного из преступлений, которые ставили им в вину, но, напротив, они упорствовали в своих запирательствах, постоянно твердя, что их предают смерти без причины и несправедливо, что не без восхищения и великого удивления могли видеть многие люди.[503]
В последующие дни костры запылали в Санлисе, Пон-де-л'Арш, а позднее в Каркассоне.
Король торжествовал: судебное разбирательство было сорвано. Несколько тамплиеров, представших перед комиссией в последующие дни, путались в словах и давали несогласованные показания. Два главных защитника ордена Пьер де Булонь и Рено де Провен исчезли — вероятно, были похищены, убиты или бежали. Тамплиеры отказались от защиты ордена. Комиссия делала перерывы в работе или проводила несколько заседаний то тут, то там. Немногие тамплиеры, успевшие перед ней выступить, предварительно обработанные своими тюремщиками, признавали все что угодно, противоречили самим себе, доводя до изнеможения самих членов комиссии. Иногда какая-нибудь группа тамплиеров, например братья из Ла-Рошели, упорствовала; иногда в защиту ордена выступал внешний свидетель, как, например, лионский доминиканец Пьер де ла Палю.
С согласия папы и короля 26 мая 1311 г. комиссия прекратила свои собеседования. Она закрыла объемистое дело из двухсот девятнадцати томов, которые должны были послужить материалами для работы собора. Шестнадцатого октября 1311 г. папа объявил о его открытии. На повестке дня стояли три вопроса: орден Храма, крестовый поход, церковная реформа. Комиссия ad hoc, собранная в Оранже, подвела итог переданным ей текстам. Результаты были тенденциозными, если судить по материалам суда в Англии: все пересуды и сплетни, на которых строились обвинения против ордена, переданы со всей точностью, однако мы не находим ни слова о почти единодушных протестах английских тамплиеров. Теперь папа хотел только одного — покончить с делом как можно быстрее.
Постепенно ситуация приобрела иной оборот, и папа потерял контроль над собранием. В то время как некоторые епископы, вроде
Жака Дезе, будущего папы Иоанна XXII, не обременяли себя угрызениями совести и советовали папе распустить орден Храма без дальнейших проволочек, большинство отцов собора хотело судить, а значит, и выслушать защиту. И точно, в конце октября семь тамплиеров внезапно появились на соборе и заявили о своем желании защищать орден, добавив — было ли это бахвальством или реальной угрозой? — что в окрестностях Вьенна находятся от полутора до двух тысяч братьев, готовых свидетельствовать пользу ордена Храма. Доминиканец Птолемей Луккский, епископ Торчелло, записал:
Прелатов призвали на совещание с кардиналами по поводу тамплиеров. Прелатам зачитали документы касательно этой темы, а потом их вызывали по одному, и папа спрашивал их, следует ли позволить тамплиерам выступить в защиту ордена. Все прелаты Италии, кроме одного. Испании, Германии, Швеции, Англии, Шотландии и Ирландии придерживались этого мнения. К тому же изъявили свое согласие и французы, кроме трех митрополитов — Реймса, Санса и Руана.[504]
Климент V чувствовал опасность. Если он так стремился покончить с этим делом, то лишь потому, что торопился заняться крестовым походом, а главное, не хотел давать королю Франции повод вмешаться и снова дать ход некоторым старым тяжбам, вроде посмертного суда над Бонифацием VIII. А он знал, что король Франции пребывал в сильном раздражении.
Как всегда в подобных случаях, Филипп использовал опробованный метод: в марте 1312 г. он собрал Генеральные штаты королевства в Лионе. К этому времени были проведены тайные встречи представителей короля, включая Ногаре, и папы. Двадцатого марта Филипп объявил о своем прибытии в Вьенн в сопровождении армии. Время поджимало. Двадцать второго марта папа собственной властью издал буллу «Vox in excelso», упразднившую орден Храма, «не без горечи и сердечной скорби, не по судебному решению, а по апостолическому смотрению и решению». Третьего апреля, в сопровождении Филиппа Красивого и его сына Людовика Наваррского, папа во всеуслышание объявил приговор, после чего «встал священник и под страхом отлучения запретил участникам собора произносить хоть слово, кроме как с разрешения или по просьбе папы».[505]
Из-за нерешенной проблемы передачи имущества ордена Храма собор продлился до 6 мая 1312 г. К этому времени орден уже прекратил свое существование.
Открытым оставался вопрос о людях. Булла «Considrantes dudum» от 6 мая 1312 г. сделала различие между:
— теми, кто были признаны невиновными или, после своих признаний, примирились с церковью. Им предоставлялось содержание и возможность жить в бывших домах ордена или в монастырях по собственному выбору, так как монашеские обеты, произнесенные ими при вступлении в орден Храма, сохраняли свою силу;
— и теми, кто отрицали обвинения или отступили от веры. Их ждало строгое наказание.
Папа оставил за собой суд над четырьмя руководителями ордена Храма, содержавшимися в заключении в Париже. Наконец-то Моле должен был получить возможность высказаться, как он давно просил, перед папой — единственным человеком, которому он доверял. Увы! Климент V дождался 22 декабря 1313 г., чтобы назначить комиссию из трех кардиналов, которые должны были вершить суд от его имени. Среди них находился Никола де Фровиль, доверенное лицо короля. Таким образом, Моле предстояло встретиться практически с теми же самыми людьми, перед которыми он до сих пор отказывался говорить. В действительности 18 марта 1314 г. его привели на заседание комиссии не для того, чтобы судить, а значит, высказаться. Ему предстояло выслушать приговор собора под председательством Филиппа де Мариньи:
В понедельник после праздника св. Григория они были осуждены на пожизненное и строгое заключение. Но хотя кардиналы полагали, что в этом деле все окончательно решено, сразу же и неожиданно двое из этих людей, великий магистр (Моле) и магистр Нормандии (Шарне), начали с упорством возражать кардиналу, произносившему проповедь, и архиепископу Санса, отказываясь от своей исповеди и всего, что они до этого времени сказали…
Кардиналы были удивлены и отложили разбирательство до следующего дня. Получив известие, король не стал ждать:
В час вечерни в тот же самый день на маленьком острове на Сене, расположенном между садами короля и церковью братьев-отшельников св. Августина, они были обречены на сожжение. <…> Они были полны такой решимости принять огненную казнь, такого желания, что вызвали у всех, кто присутствовали при их гибели, восхищение и удивление своим постоянством в смерти и своем последнем отрицании.[506]
Судьба двух других руководителей ордена, Пейро и Гонневиля, окутана молчанием — они окончили свои дни в тюрьме.
Флорентийский хронист Джованни Виллани, иногда принимавший за чистую монету то, что ему рассказывали, утверждает, что прах и кости Моле и Шарне были собраны несколькими монахами и святыми людьми и считались мощами. Двадцатого апреля умер Климент V, а 29 декабря следующего года — Филипп Красивый… Проклятие![507]