Автор: Бёрнс Уильям
ROOT Категория: США Банки Наркотики Терроризм
Просмотров: 1065
2. Годы с Бейкером: строительство нового миропорядка


Старинный кавказский городок Кисловодск пребывал в полном упадке, как, впрочем, и весь Советский Союз. Дело было в конце апреля 1991 г. Госсекретарь Бейкер и мы, едва живые от усталости члены делегации, только что прилетели сюда из Дамаска. На следующее утро была запланирована встреча Бейкера с министром иностранных дел СССР Александром Бессмертных. Нас привезли на правительственную дачу, где раньше отдыхала партийная элита, а теперь царило запустение. Вечерело. Спотыкаясь в плохо освещенных коридорах, мы бродили по зданию в поисках своих апартаментов. Наконец я нашел свою комнату. Под потолком горела одна-единственная лампочка. Когда я попытался спустить воду в туалете, ручка унитаза осталась у меня в руках. Вода, сочившаяся из крана, так же отдавала серой и имела тот же красноватый оттенок, что и вода из минеральных источников, которыми славился Кисловодск. Обстановку нельзя было назвать комфортной, но я не спал уже сутки и мечтал только об одном: как можно скорее завалиться в кровать со скрипучим пружинным матрасом и наконец уснуть.
Но прежде нужно было передать госсекретарю тезисы для брифинга. Я спустился в его номер люкс, чуть более просторный и лучше освещенный, чем другие номера, но такой же обшарпанный. Дверь открыл дежуривший в коридоре охранник. Бейкер сидел за столом, погруженный в чтение газетных вырезок. На нем все еще была строгая белоснежная рубашка и неизменный зеленый галстук. Устало улыбнувшись, он жестом предложил мне сесть. О выносливости госсекретаря, всегда самым тщательным образом готовившегося к встречам, ходили легенды, но сейчас его силы явно были на исходе. Накануне он провел девятичасовую дипломатическую схватку с президентом Сирии Асадом, который, развалившись в мягком кресле, с наслаждением испытывал терпение Бейкера, пускаясь в пространные рассуждения об истории Сирии и региональных интригах и угощая госсекретаря чаем в количествах, способном сокрушить даже самый стойкий мочевой пузырь. Но Бейкер выдержал. Он не поддался давлению и не проиграл в Дамаске, но был вымотан этой беседой с Асадом.
Госсекретарь взглянул на принесенные мной бумаги. Круг вопросов, которые предстояло обсудить с Бессмертных, трудно было даже вообразить два года назад, в начале срока пребывания Бейкера на посту главы Госдепартамента. В материалах были пункты, касающиеся мирного объединения Германии осенью 1990 г., а также информационные заметки о будущем Советского Союза, которое становилось все более неопределенным, – сторонники жесткого курса боролись с реформаторами, жаждущие независимости главы советских республик осаждали Горбачева, а экономика находилась в состоянии свободного падения. Полным ходом шли исторические переговоры о сокращении ядерных и обычных вооружений. На Ближнем Востоке Бейкер добивался возможности воспользоваться плодами триумфальной победы над Саддамом Хусейном для проведения арабо-израильской мирной конференции, желательно при участии СССР.
Бейкер оторвал взгляд от бумаг, обвел глазами жалкую обстановку номера и спросил:
– Вы когда-нибудь видели такое?
Я ответил, что такого мне видеть еще не приходилось, и начал рассказывать про унитаз без ручки.
– Я не об этом, – сказал Бейкер, подавив смешок. – Я имею в виду мир в целом. Видели ли вы когда-нибудь, чтобы так много всего менялось в этом мире и с такой бешеной скоростью?
Я смущенно признался, что нет.
– Значит, время пришло, – сказал госсекретарь. – Держу пари, что, сколько бы вы ни проработали на дипломатической службе, такого больше не увидите.
Он оказался прав. За годы, проведенные на дипломатической службе, я повидал немало выдающихся людей и участвовал в решении многих серьезных проблем, но период работы в Госдепартаменте США под началом Бейкера был поистине уникальным. Такой концентрации блестящих государственных деятелей и судьбоносных событий, как тогда, я больше не видел. Конец холодной войны, мирный распад Советского Союза и успешное отражение иракской агрессии знаменовали собой новую эру в мироустройстве.
Президент Джордж Герберт Уокер Буш был достаточно опытен, чтобы быть готовым к происходившим в мире беспрецедентным переменам. Недаром он восемь лет провел в Белом доме в качестве вице-президента, а до этого работал директором ЦРУ и на дипломатическом поприще – сначала был представителем США в ООН, а затем – в Китае. Джим Бейкер – тонкий политик, ранее занимавший посты главы аппарата Белого дома и министра финансов, был его ближайшим другом. Брент Скоукрофт являл собой пример идеального советника по национальной безопасности – в тесном контакте с Бушем он активно и честно участвовал в управлении политическим процессом, опираясь на здравый смысл и свою человеческую порядочность. Пентагоном блестяще руководил Дик Чейни, прекрасно разбиравшийся в проблемах национальной безопасности и темных искусствах вашингтонских политиков. Пост председателя Объединенного комитета начальников штабов занимал Колин Пауэлл, который мог похвастаться не только отличными отзывами о своей службе в армии, но и опытом работы на посту советника по национальной безопасности при Рейгане.
В период неожиданных тектонических геополитических сдвигов огромный опыт и политическая дальновидность этих людей сослужили нашей стране хорошую службу. Естественно, у них были недостатки и просчеты, случались и ошибки, и разногласия, но в целом это была самая блестящая и сплоченная команда из всех, с которыми мне когда-либо довелось работать. Им выпало работать в особый период, когда история делала крутой поворот. Члены команды сумели трезво оценить возможности и пределы американского влияния. Они понимали, что превосходство США может привести к неоправданной самонадеянности и переоценке собственных возможностей, но в целом позитивно оценивали перспективы американского влияния на события на мировой арене, контроля над ситуацией или даже управления ею. Это была великолепная команда – такая, о какой могли только мечтать все последующие администрации.
* * *
Тем, что я оказался в кругу сотрудников Бейкера, я обязан своему бывшему боссу Деннису Россу. Во время президентской кампании Джорджа Буша – старшего он был его советником по вопросам внешней политики. Когда Буш выиграл выборы, Деннис решил остаться с Бейкером в Госдепартаменте, справедливо рассудив, что благодаря дружеским отношениям с президентом госсекретарь станет ключевой фигурой американской дипломатии. Как директор Группы политического планирования Госдепартамента США, Деннис отвечал за два ключевых направления – СССР и Ближний Восток. Однажды солнечным вечером в конце ноября, когда мы сидели на ступенях старого здания Исполнительного управления президента, он предложил мне войти в его команду в качестве заместителя. Я согласился, хотя, как обычно, не был уверен в том, что готов к новому повороту карьеры.
Джим Бейкер руководил Госдепартаментом, опираясь на небольшую сплоченную команду сотрудников, разместившихся на седьмом этаже в нескольких кабинетах, выходивших в знаменитый обитый панелями из красного дерева коридор. В одном конце коридора был кабинет заместителя Бейкера, ветерана дипломатической службы Ларри Иглбергера. Вечно взъерошенный, он курил одну сигарету за другой, никогда не стеснялся в выражениях и носил тесноватые костюмы в тонкую полоску, которые частенько трещали по швам. Бейкер поручил Иглбергеру управление рабочим процессом и, кроме того, рассчитывал, что тот поможет ему наладить согласованную работу с Брентом Скоукрофтом, давним другом Иглбергера и его коллегой по работе под началом Генри Киссинджера. В другом конце коридора сидел Боб Зеллик, ранее занимавший пост советника, а затем заместителя госсекретаря по международным экономическим отношениям. Это был талантливый, творческий и невероятно дисциплинированный работник, которому еще не исполнилось сорока. Именно в таком человеке и нуждался Бейкер в период, когда до истечения срока годности прописных истин, казалось, оставались уже не годы, а дни.
В смежном с кабинетом госсекретаря офисе сидела Маргарет Татуайлер. Номинально она была помощником госсекретаря по связям с общественностью и пресс-секретарем Госдепартамента, но фактически выполняла и множество других обязанностей. Она работала под началом Бейкера в Белом доме при Рейгане и в министерстве финансов. Маргарет неустанно заботилась о его имидже и защищала от нападок с флангов. За ее добродушием южанки скрывался железный характер – она была крепка как кремень и видела людей насквозь. Несколько кабинетов, располагавшихся далее по коридору, занимал Боб Киммит, заместитель Бейкера по политическим вопросам (третий по значимости пост в Госдепе), который тоже работал с ним еще в рейгановском Белом доме. Киммит окончил Уэст-Пойнт, воевал во Вьетнаме. Он обладал очень острым умом и потрясающими организаторскими способностями. Этот человек контролировал работу региональных бюро и играл ключевую роль в управлении текущим политическим процессом. Между Киммитом и Зелликом на значительном удалении от остальных сотрудников Группы сидели Деннис и я.
Бейкер мастерски организовал механизм разработки и реализации внешней политики. Он владел искусством маневра в работе с людьми и бюрократическими структурами. Его оценки внешнеполитического ландшафта были одновременно и интуитивными, и прагматическими. Госсекретарь блестяще справлялся с любыми проблемами, не претендуя при этом на роль великого интеллектуала – специалиста по национальной безопасности либо выдающегося стратега. Весьма осторожный по натуре, Бейкер старался анализировать все последствия избранного внешнеполитического курса, в том числе отдаленные, второго и третьего порядка. Будучи свободным от идеологических предрассудков, он всегда был готов учитывать альтернативные точки зрения и договариваться. Это был прекрасный переговорщик – лучший из всех, с какими мне довелось работать. Он тщательно готовился к встречам, знал свои козыри и тонко чувствовал, чего добивается и на чтó никогда не пойдет его визави за столом переговоров. Кроме того, он всегда понимал, когда настало время закрывать сделку.
Бейкер искусно управлял Госдепом с помощью преданных помощников, давая им возможность проявить творческую инициативу и предложить инновации и натягивая вожжи ровно настолько, насколько это было необходимо, чтобы они полностью реализовали свои способности. В том, что касалось идей и стратегии, он мог полностью положиться на Зеллика и Росса. Иглбергер и Киммит решали бюрократические вопросы и контролировали работу исполнителей. А если было нужно защитить тылы или возникала опасность налететь на политическую мину, на помощь спешила Маргарет Татуайлер. На начальном этапе работы Бейкера в Госдепе его стиль руководства отличался закрытостью, что предсказуемо вызывало недовольство среди подчиненных. Однако ситуация в мире менялась все быстрее, и госсекретарь, убедившись в высочайшем профессионализме своих сотрудников и чувствуя необходимость опираться на более широкие круги, начал менять стиль руководства в сторону большей открытости. Он вовлекал в работу лучших профессионалов, восхищавшихся его пробивной силой и успехами, благодаря которым в период грандиозных глобальных изменений Госдеп стал играть в американской дипломатии ключевую роль.
Меня всегда интересовала Группа политического планирования Госдепартамента, созданная в 1947 г. госсекретарем Джорджем Маршаллом. Первым директором Группы был Джордж Кеннан, легенда дипломатической службы и архитектор стратегии холодной войны и ядерного сдерживания. Маршалл поставил перед Кеннаном и его командой из пяти человек задачу «разработать долгосрочные программы для достижения внешнеполитических целей США». В дополнение к этой директиве Маршалл дал Кеннану лаконичный совет: «Не занимайтесь пустяками»[6]. Кеннан и его команда сыграли ключевую роль в разработке Плана Маршалла и заложили первые камни в фундамент американской политики времен холодной войны. После того, как в 1949 г. Маршалл ушел из Госдепартамента, Кеннан начал постепенно терять интерес к работе, видя, что его концепция трактуется как аргумент в пользу милитаризации внешней политики, а новый госсекретарь Дин Ачесон, в отличие от Маршалла, не считает, что Группа должна занимать в Госдепе привилегированное положение. Влияние Кеннана ослабевало. Вскоре он ушел из Госдепа в Принстон, где занимался исследовательской работой.
После Кеннана роль Группы политического планирования постоянно менялась. Как правило, новые руководители изо всех сил боролись за внимание госсекретарей и пытались нащупать оптимальное соотношение между разработкой долгосрочной стратегии и решением повседневных задач, которыми госсекретарю и его ведомству приходится заниматься изо дня в день. Лучшим командам – например, той, что работала под руководством Киссинджера, – удавалось заниматься и стратегией, и текучкой.
При Бейкере роль Группы была не менее значимой, чем при Киссинджере и Маршалле. Бейкер считал ее своим собственным маленьким советом безопасности, полностью полагаясь на нас в реализации смелых инициатив, связанных с окончанием холодной войны, написании текстов выступлений, «боевом обеспечении» в поездках, а также подготовке материалов для брифингов, вопросов для обсуждения и заявлений для прессы, без которых немыслима работа дипломатической машины. Учитывая его не слишком открытый стиль руководства, а также драматизм и лавинообразный характер происходивших в мире событий, Группа получила широкие (и накладывающие на нее огромную ответственность) полномочия – как в области разработки стратегии, так и в сфере принятия оперативных решений.
Вскоре в нашем подразделении работали уже более трех десятков сотрудников, включая как бывших служащих Госдепа, Пентагона и ЦРУ, так и пеструю компанию специалистов, не имевших опыта государственной службы. Я занимал пост заместителя Денниса и был его альтер эго, изо всех сил стараясь облегчить ему бремя руководства Группой и контроля над подчиненными. Кроме того, я часто сопровождал Бейкера в поездках. У нас работали многие выдающиеся умы: и ученые, в том числе Джон Айкенберри и Фрэнк Фукуяма, который наутро после выхода своей статьи «Конец истории?» проснулся знаменитым; и советологи – например Том Грэм, грубоватый Билл Браунфилд и мой добрый друг Дэн Керцер; и государственные служащие – такие как Аарон Миллер, тоже мой близкий друг и специалист по Ближнему Востоку, и Боб Эйнхорн, один из главных правительственных экспертов по контролю над вооружениями; и талантливые партийные деятели – скажем, Эндрю Карпендейл, Уолтер Канстайнер и Джон Ханна; и замечательные, хотя и вечно перегруженные работой, спичрайтеры; и молодые стажеры, среди которых был и Дерек Шоле, один из самых многообещающих специалистов в области внешней политики его поколения.
Команда была замечательная, но работать было непросто. Из-за близости к Бейкеру и привилегированного статуса подразделения большинство других сотрудников Госдепа относились к нам неприязненно, и мне приходилось тратить немало сил на налаживание нормальных коллегиальных отношений с ними. Поэтому я ничуть не удивился, когда Том Фридман, в то время корреспондент The New York Times в Госдепе, осенью 1989 г. написал, что нашу группу считают «компанией зеленых, не по летам влиятельных юнцов»[7].
* * *
Не знаю, можно ли было считать нас зелеными юнцами, но события 1989 г. стали для нас полной неожиданностью.
Имея богатый опыт работы в администрации Рейгана, президент Буш и госсекретарь Бейкер хорошо знали унаследованные от нее проблемы. Они полагали, что главной причиной подковерной борьбы и ослабления внешнеполитического авторитета администрации Буша в Конгрессе останется Центральная Америка. На азиатском направлении таких проблем, по их мнению, не предвиделось – по крайней мере на тот момент, учитывая позитивный характер развития отношений с Китаем. Япония, как и ожидалось, переживала экономический бум, но его влияние на экономику США оказалось сильно преувеличенным. Ситуация на обширном пространстве от Афганистана до Марокко выглядела более спокойной, чем несколькими годами ранее. Перед инаугурацией президента Буша в январе 1989 г. завершился вывод советских войск из Афганистана, ирано-иракская война кончилась, угрозы для добычи и транспортировки нефти в Персидском заливе больше не было. Открытие диалога с ООП сулило некоторые подвижки в направлении арабо-израильских мирных переговоров, несмотря на продолжающиеся столкновения между Палестиной и Израилем на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа.
Однако теперь внимание всего мира было приковано к драматическим событиям, разворачивающимся в Советском Союзе. Михаил Горбачев все еще пытался преобразовать советскую власть, чтобы преодолеть катастрофический спад экономики, сохранив руководящую роль КПСС внутри страны и влияние на мировой арене. При этом он столкнулся с огромным множеством растущих как снежный ком проблем: загнивающей экономикой, дефицитом продуктов питания, яростным сопротивлением старой партийной гвардии, волнениями на этнической почве и сепаратистскими настроениями в национальных республиках СССР, а также с неповиновением восточноевропейских союзников и быстрорастущим недовольством граждан, разочаровавшихся в советском строе. Но тогда мало кто мог предсказать приближающуюся кончину коммунистического блока и тем более распад СССР.
Рейган, старый рыцарь холодной войны, в последние годы правления, видимо, понял безнадежность попыток Горбачева сохранить насквозь прогнившую советскую систему. Но Буш, Бейкер, Скоукрофт и их коллеги сомневались, что она обречена. Они заступали на свои посты с убеждением, что не следует слишком уповать на Горбачева. В случае провала его реформ Советский Союз мог и устоять. Более вероятным казалось отстранение Горбачева от власти сторонниками жесткого курса, что означало бы новый виток холодной войны.
В первом полугодии 1989 г. Буш и Бейкер с опаской подходили к развитию отношений с Горбачевым. По распоряжению президента Брент Скоукрофт и его заместитель Боб Гейтс начали готовить большой межведомственный обзор американской политики в отношении Советского Союза. На время работы над этим документом Гейтс предлагал сделать «разумную паузу» в американо-советских дипломатических отношениях. «Многое в наших отношениях происходило ad hoc, – писал он. – Мы предпринимали – или по крайней мере пытались предпринимать – какие-то шаги, отвечая на действия СССР, а не исходя из стратегических представлений о том, каковы должны быть наши действия»[8]. На первой встрече со своим советским коллегой Эдуардом Шеварднадзе, которая состоялась в марте в Вене, и на беседах с Горбачевым и Шеварднадзе в Москве в мае Бейкер был очень осторожен. Он ясно дал понять, что администрация Буша высоко оценивает содержание и потенциал проводимых в СССР реформ, но подчеркнул, что ни он, ни президент США не хотели бы связывать себя громкими публичными заявлениями или действиями, направленными на поддержку реформаторов и позволяющими рассматривать США как их твердого сторонника. Ни Скоукрофт с Гейтсом, ни Чейни еще не решили, как относиться к Горбачеву. Как позднее вопрошал Скоукрофт, «сколько можно ошибаться, принимая тактические подвижки в политике Советского Союза за радикальное преобразование американо-советских отношений?»[9]
Я и мои коллеги активно участвовали в подготовке той части обзора, за которую отвечало наше подразделение, но нас все больше беспокоили неторопливые академические темпы работы над документом, учитывая, что весной 1989 г. события в бывшем коммунистическом блоке набирали обороты. В Советском Союзе состоялись свободные выборы в Совет народных депутатов, ставший трибуной для таких пламенных борцов за ускорение реформ, как Борис Ельцин, чья политическая платформа транслировалась по национальному телевидению. На июньских выборах в Польше к власти пришел профсоюз «Солидарность», затем было сформировано первое в Восточной Европе после окончания Второй мировой войны некоммунистическое правительство. Позже в том же месяце венгры демонтировали колючую проволоку на границе с Австрией, а 200 000 человек собрались на церемонию перезахоронения Имре Надя, официально реабилитированного лидера революции 1956 г. Верный своей «доктрине Синатры»[10] – политике невмешательства в политическую жизнь Восточной Европы, Горбачев не препятствовал полякам и венграм.
К осени 1989 г. темпы изменений убедили Бейкера в том, что США больше не могут позволить себе проводить осторожный, нацеленный на недопущение рисков курс, поддерживаемый Пентагоном и Советом национальной безопасности США. Их аргументы, по сути, сводились к тому, что по мере ослабления позиций Горбачева администрация должна требовать от него все новых уступок. Бейкер, напротив, отстаивал более активную политику, ратуя за последовательные усилия, направленные на обеспечение влияния на быстро меняющуюся ситуацию в Европе и закрепление стратегических преимуществ в сотрудничестве с Горбачевым и Шеварднадзе. С начала сентября мы подготовили для Бейкера несколько материалов, где в общих чертах представили различные сценарии развития событий в СССР в случае провала горбачевских реформ – от постепенного разрушения советской власти до военного переворота и авторитарной модернизации. Варианты были разные, но все они указывали на то, что пришло время решительных действий и важно сделать все от нас зависящее для поддержки конструктивных изменений. Той осенью, беседуя с нами в своем кабинете, Бейкер сказал, что «история не простит нам, если мы упустим эту возможность из-за чрезмерной медлительности или отсутствия творческого начала». Аккуратно направляемый Бейкером, президент Буш согласился с этим подходом.
В конце сентября Бейкер пригласил Шеварднадзе и большую советскую делегацию провести несколько дней вблизи его скромного ранчо в долине Джексон-Хоул, штат Вайоминг. Переговоры проходили на фоне роскошных пейзажей у подножия горного хребта Титон и Змеиной реки. Шеварднадзе высоко оценил неформальное гостеприимство Бейкера и его готовность развивать дружеские отношения.
Эдуард Шеварднадзе был удивительным человеком. Будучи продуктом советской системы, он прекрасно знал ее главные недостатки и имел мужество пытаться что-то сделать для их исправления. Гордый уроженец Грузии, он как никто из высших руководителей СССР понимал, что в республиках набирают силу националистические настроения, готовые вот-вот выплеснуться наружу. Он не боялся говорить о параличе советской экономики и намного более реалистично оценивал опасность консерваторов, стремящихся не допустить реформ, чем кипучий оптимист Горбачев. Что касается ситуации на мировой арене, то Шеварднадзе понимал, что быстро ослабевающее влияние СССР требует усилий, направленных на обновление отношений с Соединенными Штатами, – это способствовало бы как стабилизации ситуации внутри страны, так и сохранению, по возможности, весомой роли Советского Союза в мировой политике. В лице Бейкера Шеварднадзе нашел столь же прагматичного партнера, как и он.

В долине Джексон-Хоул был достигнут ощутимый прогресс в решении целого ряда проблем. Шеварднадзе ясно дал понять, что Советский Союз больше не будет ставить значительное сокращение арсеналов ядерного оружия в зависимость от будущего противоракетной обороны (ПРО). Это был важнейший прорыв, результатом которого стало подписание в июле 1991 г. Договора о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-I) – самого масштабного и значимого соглашения о контроле над вооружениями, которое когда-либо заключалось. Были устранены препятствия для подписания двусторонних соглашений о запрещении испытаний ядерного и химического оружия. Кроме того, советский министр иностранных дел категорически заявил о прекращении поставок оружия в Никарагуа и готовности Москвы надавить на кубинцев с тем, чтобы они тоже прекратили такие поставки.
Помимо всего прочего, Бейкер был впечатлен прямотой, с которой Шеварднадзе говорил о внутриполитических проблемах, с которыми сталкивался Горбачев. Когда госсекретарь спросил, насколько велика вероятность применения силы для подавления протестов в Прибалтике и забастовок шахтеров в России, Шеварднадзе не стал отделываться шаблонными заявлениями и откровенно рассказал о закоснелых представлениях некоторых советских руководителей и опасности применения насилия. Он не соглашался с Бейкером, который предлагал Горбачеву начать «отпускать» прибалтийские республики, ссылаясь на возможность цепной реакции, способной привести к выходу других республик из состава СССР. Откровенные и содержательные беседы с Шеварднадзе укрепили убежденность Бейкера в необходимости активизации политики США на этом направлении и способствовали подготовке почвы для Мальтийского саммита – встречи на высшем уровне Буша и Горбачева в декабре 1989 г.
В октябре Бейкер в своих выступлениях и публичных заявлениях продолжал развивать новые подходы администрации. Он утверждал, что успех перестройки будет зависеть только от самого СССР, но что она открывает историческую возможность строительства новых отношений между Советами и США на основе «сотрудничества в вопросах, представляющих взаимный интерес». Наглядными примерами такого подхода стали подвижки в области контроля над вооружениями и разрешения региональных конфликтов. Для поддержки экономических реформ Бейкер предлагал предоставить СССР техническую помощь, а в более широком контексте продвигал идею «единой и свободной Европы».
Темпы изменений в Восточной Европе нарастали, отслеживать события становилось все труднее. Так, 9 ноября 1989 г. неудачная попытка ослабить ограничения на выезд за рубеж привела к падению Берлинской стены. В четверг вечером мы с Деннисом Россом у себя в офисе смотрели захватывающие телерепортажи CNN. Наблюдая за тем, как вооруженные молотками жители Берлина разносят стену на куски, мы видели, что мир, который мы знали, вот-вот изменится, хотя не могли предположить, когда, с какой скоростью и в каких масштабах это произойдет. В течение нескольких недель граждане Болгарии, Чехословакии и Румынии свергли своих авторитарных правителей. Мы пытались делать прогнозы. В очередном аналитическом материале Группы политического планировании был предложен ряд инициатив, нацеленных на «консолидацию революций в Восточной Европе 1989 г.»[11]. Мы писали, что «посткоммунистическая реконструкция Восточной Европы – процесс не менее сложный, чем реконструкция Западной Европы после победы над нацизмом», и настаивали на принятии серьезных программ технической и экономической помощи, реализуемых в сотрудничестве с нашими западноевропейскими союзниками и при этом не провоцирующих СССР.
Когда через месяц после падения Берлинской стены на корабле в штормовых водах Средиземного моря у берегов Мальты состоялась встреча Горбачева и Буша, советская империя фактически прекратила свое существование. Убеждая Буша, что США и СССР «просто обречены на диалог, координацию и сотрудничество и другого выбора у них нет»[12], Горбачев всего лишь констатировал этот факт. Опираясь на итоги дискуссии в долине Джексон-Хоул, лидеры двух держав договорились о значительном сокращении ядерных и обычных вооружений и, главное, сигнализировали о возможности объединения Западной и Восточной Германии в рамках единого демократического государства. Это был шаг, который невозможно было даже вообразить в течение почти четырех десятилетий.
Никогда еще дипломатическая гибкость и дальновидность Бейкера не проявлялись с такой силой, как в период, когда менее чем через год после падения Берлинской стены, в октябре 1990 г., происходившие с небывалой скоростью события привели к официальному объединению Германии и ее вступлению в НАТО. В середине ноября 1989 г. на совещании нашей группы Фрэнк Фукуяма предложил Бейкеру выдвинуть инициативу по разработке основных принципов механизма объединения Германии. В подготовленном вслед за этим для госсекретаря материале Фрэнк сформулировал несколько таких принципов: будущее Германии должны определять сами немцы без вмешательства других государств; объединение должно происходить в контексте соблюдения Германией своих обязательств перед НАТО, принимая во внимание правовую роль и ответственность четырех союзных держав (Франции, Соединенного Королевства, США и СССР); процесс должен происходить постепенно, мирно и поэтапно; должны соблюдаться положения Хельсинкского акта, касающиеся нерушимости границ. Эти принципы, предложенные США, задали тон и определили механизм последующего дипломатического процесса. Кроме того, они позволили Бейкеру призвать Германию к решимости самостоятельно определять свое будущее, а также переубедить французов и британцев, поначалу скептически оценивавших возможности быстрого продвижения Германии к воссоединению, и вдобавок развеять опасения СССР, связанные с возможными стратегическими последствиями объединения Германии. Я понял, что тщательная разработка принципов предстоящих дипломатических переговоров зачастую становится первым шагом к достижению поставленных целей.
Бейкеру также пришлось преодолевать настороженность Белого дома и некоторых подразделений администрации. В одном из документов, подготовленных Бюро по делам Европы Госдепартамента США, Бейкеру рекомендовали не увлекаться непродуманными дипломатическими инициативами. Зеллик и Росс были категорически не согласны с этой рекомендацией. Зеллик несколько лет держал у себя на столе бумагу, полученную из Европейского бюро, и демонстрировал ее каждый раз, когда хотел напомнить (в шутливой форме, но на самом деле всерьез) о чрезмерной осторожности дипломатической службы Госдепа. Впрочем, Бейкер вряд ли нуждался в подобных напоминаниях. Учитывая головокружительную скорость перемен, происходивших в 1989 г., он вовсе не собирался отсиживаться на скамье запасных.
Большую часть рождественских каникул мы провели занимаясь разработкой концепции практического использования принципов Фукуямы в контексте происходящих процессов. В подготовленном нами документе мы предложили формат «два плюс четыре», в рамках которого Западная и Восточная Германия должны были договариваться между собой, а четыре союзные державы – помогать им добиваться договоренностей с другими странами. В конце января 1990 г. Деннис отослал материал Бейкеру, и госсекретарь быстро оценил практическую значимость концепции, отвечающей потребностям немцев, снимающей опасения некоторых представителей администрации США и удовлетворяющей требования СССР, Франции и Великобритании. В начале февраля при поддержке президента Буша Бейкеру удалось убедить канцлера Германии Гельмута Коля и министра иностранных дел этой страны Ганса-Дитриха Геншера принять формат «два плюс четыре», чтобы настаивать на скорейшем объединении Германии и ее полноправном членстве в НАТО, а СССР – в том, что в связи с окончанием холодной войны и потенциальным развитием сотрудничества с Советским Союзом ни продвижения НАТО на восток, ни его реформирования не планируется.
На встречах с Шеварднадзе и Горбачевым, состоявшихся несколько дней спустя в Москве, Бейкер заручился их предварительной поддержкой и начал работу, направленную на преодоление сопротивления членству объединенной Германии в НАТО. Бейкер утверждал, что объединенная Германия в составе НАТО будет представлять для интересов СССР меньшую угрозу, чем если она не будет входить в Североатлантический союз, особенно если со временем обзаведется ядерным оружием. Кроме того, он пообещал, что юрисдикция и силы НАТО не будут расширяться «ни на дюйм к востоку» от границ объединенной Германии. Русские поверили ему на слово. В последующие годы они будут считать расширение НАТО на восток предательством, несмотря на то, что обещание Бейкера не было зафиксировано на бумаге и давалось до распада Советского Союза. Этот эпизод станет предметом разногласий между нашими странами на много лет вперед.
Формат «два плюс четыре» получил всеобщую поддержку на встрече министров иностранных дел в Оттаве, состоявшейся в середине февраля, где о его принятии официально объявили Бейкер и Геншер. В мае Горбачев согласился с Бушем в том, что Западная и Восточная Германия должны договариваться об объединении самостоятельно. Его больше беспокоили народные волнения, экономический застой в стране, рост насилия и набирающие силу сепаратистские настроения в Прибалтике и на Кавказе. Влияние Горбачева постепенно ослабевало. Буш дал ему ряд неформальных гарантий безопасного развития НАТО, подтвердив обещания Бейкера. В июле Коль и Горбачев объявили о подписании всеобъемлющего соглашения об объединении Германии и ее членстве в НАТО. Наконец 3 октября 1990 г. Германия официально стала единой.
* * *
Учитывая драматические события, разворачивающиеся в Европе, неудивительно, что в первые полтора года пребывания Буша в президентском кресле ближневосточная политика отошла на второй план. Ситуация изменилась в начале августа 1990 г., когда Саддам Хусейн вторгся в Кувейт.
В администрации США недооценивали способность Саддама взвешивать риски и возможности. За восемь лет войны с Ираном он практически разорил экономику страны. Городская инфраструктура была почти полностью разрушена, военный долг перевалил за $100 млрд, война унесла жизни более полумиллиона иракцев. Ни Кувейт, ни Саудовская Аравия не были заинтересованы в списании долга и согласованном увеличении цен на нефть. Несмотря на свой жесткий, репрессивный стиль правления, Саддам опасался, что безрадостные экономические перспективы вызовут недовольство его сограждан. В то же время он считал, что может с выгодой воспользоваться тенденциями, набирающими силу в регионе. Сначала он изображал из себя воинствующего арабского националиста, защищающего арабский мир от иранской теократии, а потом – борца за права арабов, попираемые коррумпированными правителями, которые пляшут под американскую дудку и проводят весьма мягкую политику в отношениях с Израилем. Кроме того, он рассчитывал на то, что после окончания холодной войны Вашингтон будет менее заинтересован во вмешательстве в ближневосточные дела и, соответственно, его легко можно будет отпугнуть простой демонстрацией силы.
Наши арабские партнеры также заблуждались относительно Саддама. Президент Египта Хосни Мубарак, король Иордании Хусейн и король Саудовской Аравии Фахд рекомендовали Бушу поддержать иракского диктатора. Они надеялись, что после окончания ирано-иракской войны Саддам будет вынужден заниматься восстановлением и модернизацией страны, оставаясь проблемным, но не слишком опасным соседом, к тому же Ирак будет служить защитой от охваченного революцией Ирана. В течение первого года своего президентского срока Буш аккуратно зондировал почву в Багдаде. США гарантировали Ираку предоставление кредита на закупки зерна, а Бейкер встречался со своим иракским коллегой – коварным Тариком Азизом. Однако к весне 1990 г. позиция госсекретаря стала более жесткой, особенно после того, как Саддам произнес злобную речь, угрожая «сжечь Израиль». Росс сказал Бейкеру, что считать Саддама надежным потенциальным партнером – значит впадать в опасное заблуждение.
Между тем Саддам возобновил давний пограничный спор с Кувейтом, обвинив его в развязывании экономической войны против Ирака. В середине лета он начал подтягивать к границе войска. Кувейт, несомненно, был для Саддама лакомым кусочком. Объем ВВП этой страны составлял почти половину от иракского. Захватив кувейтские нефтяные месторождения, Саддам смог бы контролировать более 10 % мировых запасов нефти, получив возможность быстро погасить военные долги. Затея казалась не слишком рискованной – кувейтские вооруженные силы не шли ни в какое сравнение с закаленной в боях армией Саддама.
Мубарак и другие арабские лидеры продолжали уверять Буша, что Саддам просто блефует, чтобы усилить свои позиции в пограничном споре. Когда 25 июля 1990 г. Саддам неожиданно пригласил на встречу посла США в Ираке Эйприл Гласпи, та вновь подтвердила ему официальную позицию США: территориальный спор должен решаться мирным путем. В телеграмме, отправленной по итогам встречи в Вашингтон, Гласпи указывала, что Саддам «полностью разделяет эту позицию» и намерен в ближайшее время начать переговоры с Кувейтом[13]. Позднее многие критиковали ее за то, что она недостаточно жестко предупредила Саддама о последствиях применения силы, но это обвинение явно было несправедливым. Полномасштабного вторжения Ирака в Кувейт не ожидал никто, а президент Буш 28 июля послал Саддаму письмо, которое и по тону, и по содержанию было не намного более жестким, чем беседа Гласпи с иракским лидером.
Не встретив противодействия, 2 августа 1990 г. Саддам отдал своим войскам приказ перейти границу с Кувейтом. Через два дня войска оккупировали страну, и Кувейт был объявлен 19-й провинцией Ирака. Накануне вторжения Бейкер находился в Сибири, где встречался с Шеварднадзе. Он поделился с советским коллегой разведданными о наращивании военного присутствия на границе Ирака с Кувейтом и своей растущей обеспокоенностью ситуацией, но Шеварднадзе проигнорировал возможность вторжения в Кувейт так же, как ранее это сделали лидеры арабских государств. Затем Бейкер полетел с запланированным ранее визитом в Монголию, где он и находился, когда иракские войска вторглись в Кувейт. Росс посоветовал ему немедленно вылететь в Москву и сделать совместное с Шеварднадзе заявление, осуждающее агрессию Саддама. Политические последствия такого заявления трудно было бы переоценить, к тому же оно со всей очевидностью продемонстрировало бы, насколько изменились американо-советские отношения. Менее чем через сутки после начала вторжения, 3 августа, Шеварднадзе и Бейкер, стоя плечом к плечу в подмосковном аэропорту Внуково, выступили с совместным заявлением, в котором осудили агрессию. Как позднее писал Бейкер, именно в тот момент холодная война действительно закончилась.
Дать оценку последствиям происходящего наша Группа впервые попыталась 4 августа 1990 г. В документе, озаглавленном «Кувейт: первый кризис после окончания холодной войны», мы писали: «Саддам считает, что конец холодной войны кардинально изменил базовые стратегические соображения двух сверхдержав. Основная цель противостояния в Юго-Восточной Азии отошла на второй план, и теперь они сосредоточатся на сохранении созданных ранее альянсов. Причиной изменения советской и американской политики, по мнению Саддама, является в том числе существенно возросшая стоимость демонстрации силы и активного участия в региональных конфликтах. Как Хомейни 10 лет назад, Саддам уверен, что американское влияние на Ближнем Востоке скорее миф, чем реальность, и что реальные затраты на его поддержку заставят Вашингтон отступить»[14].
Далее мы указывали, что «Саддам также опирается на свои представления о фундаментальных тенденциях в политике арабских государств и их отношениях с другими странами. Арабскую интеллигенцию вдохновляют изменения, происходящие в Восточной Европе, а экономические потрясения, связанные с резким ростом и падением нефтяных доходов, наряду с урбанизацией обеспечивают массовую поддержку демагогических заявлений исламистов и националистов. Саддам апеллирует к символам радикального национализма – в том числе для того, чтобы перехватить инициативу у радикальных исламистов, и играет на традиционной склонности арабов винить в своих политических и экономических проблемах США. Он уверен, что любой арабский режим, поддерживаемый США, внутренне неустойчив».
Наши рекомендации были просты: защитить Саудовскую Аравию, а затем отразить агрессию Саддама. В подготовленном две недели спустя новом, более объемном документе мы сформулировали свою позицию более определенно: «Учитывая все, что сейчас поставлено на карту в Персидском заливе, мы не можем позволить себе согласиться на меньшее, чем полный вывод иракских войск из Кувейта и возвращение законного правительства этой страны»[15]. Предлагаемый нами процесс урегулирования включал два этапа. На первом этапе следовало воздействовать на Саддама, оказывая на него максимальное многостороннее политическое и экономическое давление. На втором этапе должна была быть реализована последовательная программа сдерживания, чтобы не дать ему возможности избежать внутренних последствий неудачи в Кувейте и поражения в войне с Ираном.
В случае если бы Саддам стал упорствовать, наши дипломатические усилия должны были быть направлены на формирование опоры для международной поддержки военной операции в Ираке. Если бы предлагаемые на выбор общепринятые невоенные средства урегулирования конфликта оказались неэффективными, решающее значение приобрели бы обеспечение и использование такой поддержки. Невозможность заставить Саддама вывести войска из Кувейта без применения силы не означала бы провала нашей дипломатии – скорее, это было бы проявлением дипломатической прозорливости, поскольку созданная в связи с этим международная коалиция смогла бы не только добиться вывода иракских войск из Кувейта, но и урегулировать последствия конфликта.
Однако, учитывая, что Саддам умело использовал потенциальные разногласия между членами мирового сообщества, чьей поддержкой должны были заручиться США, у нас было очень мало времени. В заявлении для прессы, сделанном вскоре вторжения Саддама в Кувейт, президент Буш кратко изложил американскую позицию. Он заявил, что «оккупации Кувейта будет положен конец». Затем вместе со своей командой он предпринял ряд шагов, направленных на достижение поставленной цели. Это было сделано так же умело и энергично, как и все, что делалось этими людьми ранее. Дик Чейни вылетел в Саудовскую Аравию, где объявил о начале военной операции «Щит пустыни», нацеленной на защиту Кувейта. Колин Пауэлл и генерал Норман Шварцкопф приступили к мобилизации американских войск для развертывания в регионе. Брент Скоукрофт и Боб Гейтс блестяще справились со сложным процессом межведомственных согласований и успешно продвигали избранную стратегию. Госсекретарь Бейкер координировал со Скоукрофтом, Чейни и Пауэллом процесс создания масштабной международной коалиции, добиваясь от ее членов действенного военного и финансового участия, организуя экономическое давление на Саддама и создавая прочную дипломатическую базу, необходимую для ее функционирования. Наш представитель в ООН Том Пикеринг мастерски организовал принятие серии резолюций Совета Безопасности ООН, осуждающих иракское вторжение в Кувейт и устанавливающих беспрецедентные по масштабам экономические санкции, которые в конечном счете должны были сделать невозможным иракский экспорт и таким образом лишить страну внешних источников дохода.
В сентябре я сопровождал Бейкера во время его визитов «с протянутой рукой». За 11 дней мы посетили девять стран. В итоге было собрано более $50 млрд – сумма, почти полностью покрывающая затраты на военную операцию. Бейкер придерживался сугубо делового подхода. Он точно знал, что ему нужно, а его авторитет подкреплялся быстро растущим американским военным присутствием в Персидском заливе. В Джидде король Фахд обошелся без обычных для арабов уловок и заверил Бейкера, что Саудовская Аравия предоставит ему все, что он просит. Эмир Кувейта, вместе с семьей и правительством пребывающий в изгнании в Саудовской Аравии, был столь же уступчив. Турки немедленно перекрыли нефтепровод, по которому шли основные поставки иракской нефти, а Бейкер добился от Всемирного банка крупного займа, обеспечивающего Анкаре подушку безопасности. В Египте президент Мубарак обещал присоединиться к коалиции, послав в Кувейт свои войска. Их военная мощь была невелика, но участие арабских соединений в боевых действиях вместе с американцами имело огромное символическое значение.
В ходе поездки Бейкер также посетил Дамаск, начав серию встреч с хитрым и упрямым Хафезом Асадом, президентом Сирии с 1971 г. Асад, не питающий особых симпатий к Саддаму – своему давнему сопернику, прошедшему ту же суровую школу арабского правления, что и он, – был впечатлен американской демонстрацией военной силы в Персидском заливе и выразил готовность присоединиться к коалиции. Бейкер его явно заинтересовал, но еще больше его привлекла возможность досадить Саддаму.
В Бонне Коль и Геншер, чувствуя себя в долгу перед Бушем и Бейкером, поддержавшими их в процессе объединения Германии, обещали финансовую поддержку. Бейкер присоединился к Бушу в Хельсинки, куда тот прилетел на очередную встречу с Горбачевым. Советский лидер, вынужденный тратить все больше сил на то, чтобы не допустить развала СССР, считал, что отношения с Бушем важны с точки зрения сохранения дипломатического влияния его страны, ослабевающего из-за утраты международного престижа.
В ноябре я сопровождал Бейкера в еще более длительной поездке. На этот раз менее чем за три недели мы побывали на трех континентах, посетив 12 стран. Основная цель турне состояла в том, чтобы добиться поддержки жесткой резолюции Совета Безопасности ООН и разрешения на применение силы в случае, если Саддам не выведет полностью и безоговорочно свои войска из Кувейта. Путешествие на самолете Бейкера, который раньше был «бортом номер один» Линдона Джонсона, было, как всегда, незабываемым.
Бейкер занимал небольшой закрытый отсек, расположенный ближе к кабине пилотов. В его распоряжении был крошечный столик и диван, на котором он едва мог вытянуться во весь рост. Ближайшие помощники госсекретаря сидели в соседнем отсеке, где вокруг большого подковообразного стола стояли диваны и огромное кресло, в котором когда-то восседал Линдон Джонсон, проводя совещания с советниками. Мы работали в сумасшедшем темпе. После каждой встречи Бейкер устраивал короткие совещания, чтобы проанализировать ее итоги и подготовиться к следующей. Остальные сотрудники беспрерывно названивали в Вашингтон, готовили вопросы для обсуждения на предстоящей встрече и писали для Бейкера краткие отчеты, которые он отправлял президенту. Поспать удавалось редко.
В следующем отсеке располагались работающие не покладая рук сотрудники административно-хозяйственной группы и службы безопасности дипломатических представительств, отвечающие за «тыловое обеспечение» перелетов из страны в страну. В хвосте самолета сидела группа тщательно отобранных журналистов, членов журналистского пула Госдепартамента. Среди них были лауреаты Пулитцеровской премии Том Фридман и Дэвид Хоффман, работающий в The Washington Post. Бейкер и Маргарет Татуайлер умели общаться с прессой. Они высоко ценили роль и знания журналистов, понимая, что те обеспечивают им обратную связь с обществом, и нередко проводили апробацию своих идей и формулировок на неформальных встречах с ними на борту самолета. Представители СМИ, в свою очередь, понимали, что Бейкер – выдающийся политик, настоящий творец истории, и относились к нему с таким же уважением, как и он к ним.
К моменту завершения этой изнурительной поездки Бейкер добился существенной дипломатической поддержки, обеспечившей принятие 29 ноября 1990 г. резолюции 678 Совета Безопасности ООН, разрешавшей использование «всех необходимых средств» в случае, если Саддам не выведет свои войска из Кувейта до 15 января 1991 г. СССР присоединился к США и 10 другим странам, проголосовавшим за принятие резолюции. Китайцы воздержались, опасаясь применения силы и затаив на Бейкера обиду за то, что тот не приехал в Пекин. Куба и Йемен проголосовали против принятия резолюции. Бейкер, который провел в Сане несколько часов, обхаживая президента Йемена, предупредил Али Абдаллу Салеха, что его отказ проголосовать за принятие резолюции «обойдется Йемену очень и очень дорого». Госсекретарь не шутил. Когда Салех отказался поддержать резолюцию, Государственный департамент мгновенно добился сокращения помощи Йемену на 90 %.
Саддам сразу же отверг ультиматум Совета Безопасности ООН, но согласился на встречу Тарика Азиза с Бейкером в начале января в Женеве. Это была последняя возможность мирного разрешения конфликта. Ни до, ни после я не видел, чтобы какая-либо встреча вызывала столько волнений и беспокойства. Угроза войны нарастала с каждым днем. К ирако-кувейтской границе были стянуты войска самой мощной и представительной со времен Второй мировой войны международной коалиции. Их общая численность составляла более 500 000 человек.
Многих беспокоила возможность серьезных потерь, учитывая возможности применения Саддамом химического оружия, которое он уже использовал ранее в войне с Ираном и против проживающих в Ираке курдов. Возникли также опасения, что Саддам использует встречу в Женеве для того, чтобы через Азиза предложить частичный вывод войск с сохранением контроля над спорными приграничными нефтяными месторождениями, что противоречило бы условиям, зафиксированным в резолюциях Совета Безопасности ООН, а также грозило потерей поддержки Конгресса и расколом коалиции. СССР и другие страны, возможно, стали бы настаивать на временном прекращении военных действий, и в итоге созданная с таким трудом коалиция была бы развалена.
Бейкер, как обычно, готовился к встрече самым тщательным образом. Вопросы, которые предполагалось обсудить, детально прорабатывались с Вашингтоном. В течение всего перелета в Женеву мы с Деннисом работали над окончательной версией документа. Бейкер никогда не цитировал наши тезисы дословно, но на этот раз, учитывая сложность ситуации, решил строго следовать разработанному сценарию. Он практически выучил наизусть свои краткие вводные замечания, которые заканчивались предупреждением, что Саддаму дается «последний шанс решить дело миром», и выражением надежды на то, что Азиз это понимает. Даже его рукопожатие с иракским министром иностранных дел через стол в начале встречи было продумано заранее – госсекретарь решил не улыбаться, как это принято на дипломатических мероприятиях, а сохранить перед камерами суровое выражение лица. Азиз, обычно склонный к браваде, выглядел обеспокоенным.
Бейкер должен был вручить Азизу письмо, адресованное Саддаму. Это было длинное послание от Буша, в котором президент США среди прочего ясно давал понять, что в случае применения Ираком химического или какого-либо другого оружия массового уничтожения Соединенные Штаты оставляют за собой право использовать любое имеющееся в их арсенале оружие. Бейкер кратко изложил Азизу содержание письма, но тот отказался принять и прочесть его, видимо, не уверенный в том, какова будет реакция Саддама, если он привезет ему этот ультиматум. По окончании встречи, не добившись ни малейших уступок от Ирака, Бейкер выступил перед самым многочисленным собранием представителей мировых СМИ, какое я когда-либо видел. Он начал с сожаления, что «сегодня на переговорах, продолжавшихся более шести часов, я не услышал ничего из того, что говорило бы о готовности Ирака выполнить какие-либо условия, указанные в резолюции Совета Безопасности ООН». Война становилась неизбежной.
12 января 1991 г. Конгресс проголосовал за применение силы. Такое решение американских законодателей, многие из которых поначалу были настроены скептически, в значительной степени было обусловлено тем, что Бушу и Бейкеру удалось заручиться международной поддержкой, а также жесткостью, упрямством и несговорчивостью Саддама. Сыграли свою роль и данные соцопросов, показывающие, что применение силы поддерживают две трети граждан США. В итоге 16 января, сразу после истечения срока, установленного Советом Безопасности ООН, Соединенные Штаты начали массированную воздушную атаку на Багдад. Мы с Лисой наблюдали за ней вечером дома по телевизору. Я все еще не представлял, к чему все это приведет, однако не сомневался в мощи американской армии и испытывал гордость за Буша и Бейкера, которым удалось реализовать классическую модель создания коалиции дипломатическими средствами.
Атака с воздуха убедительно продемонстрировала подавляющее технологическое превосходство США, но некоторые моменты вызывали тревогу. Силы коалиции делали упор на уничтожение иракских баллистических ракет «Скад», опасаясь, что Саддам может начинить боеголовки отравляющими веществами. Кроме того, как и следовало ожидать, несколько иракских ракет было выпущено по Израилю. Саддам очень хотел спровоцировать израильтян на ответный удар и тем самым развязать арабо-израильскую войну, вынудив арабские государства отказаться от поддержки коалиции. Буш и Бейкер работали в тесном контакте с израильским премьером Ицхаком Шамиром, чтобы защитить его страну от ракетных ударов и не угодить в ловушку, расставленную Саддамом. Ларри Иглбергер совершил несколько поездок в Израиль, призывая Шамира к сдержанности. Я сопровождал его в одной из них, восхищаясь грубоватой прямотой, с которой он общался с премьером и другими израильскими лидерами, – и с наслаждением наблюдая за тем, как во время воздушной тревоги он то и дело стягивает с себя противогаз, чтобы попеременно то затянуться сигаретой, то сделать ингаляцию от астмы.
Проявив немалое политическое мужество и будучи уверенным в том, что американцы быстро сокрушат Ирак, Шамир не ответил на ракетные удары. Последовавшая в конце февраля наземная операция продолжалась почти 100 часов. Как только войска Саддама были разбиты, вытеснены с территории Кувейта и в панике бежали в Ирак, Буш прекратил военные действия. Это решение, единодушно поддержанное его ближайшими помощниками, свидетельствовало об удивительной выдержке президента. Безусловно, было бы очень заманчиво продолжать громить иракские войска, преследуя их до Багдада, и, возможно, сбросить Саддама. Однако Буш и Бейкер знали, что согласно мандату коалиции, выданному Советом Безопасности ООН, они имели право добиваться лишь вывода иракских войск из Кувейта и возвращения законного правительства этой страны. Любые действия, выходящие за рамки мандата, угрожали существованию коалиции со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями для миропорядка, формирующегося после окончания холодной войны. 27 февраля, в последний день наземной операции, Бейкер, вернувшись из Белого дома, собрал нескольких из нас в своем кабинете и сказал:

– Самое трудное решение для лидера – не делать чего-либо, даже если кажется, что сделать это чертовски легко. Выход за пределы поставленных целей всегда кончается плохо.
Хотя первостепенное внимание в тот период уделялось решению текущих военных и дипломатических задач, мы пытались помочь Бейкеру также в анализе долгосрочных возможностей и рисков, создаваемых уходом Саддама из Кувейта. Что касается региона в целом, то в документе, подготовленном в ноябре 1990 г., мы писали, что после кризиса вряд ли удастся добиться равновесия между силами Ирака, Ирана и стран, входящих в Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива, без внешней поддержки[16]. Нам придется сдерживать Саддама и продолжать помогать Саудовской Аравии и ее партнерам в Персидском заливе. С не вполне обоснованным оптимизмом мы также утверждали, что «кризис, возможно, открывает возможности для улучшения отношений США с Ираном». Далее мы подчеркивали, что в более широком региональном контексте США заинтересованы в «постепенном подталкивании наших друзей на Ближнем Востоке к признанию важности более широкого участия в политической жизни и большей экономической открытости, если они хотят идти по пути прогресса, по которому идут другие регионы мира». Для стимулирования изменений мы, в частности, предлагали создать арабский региональный банк развития. Особый акцент мы делали на возможностях, которые открыло бы возобновление арабо-израильских переговоров, учитывая, что радикальный арабский национализм был дискредитирован Саддамом, а влияние США в регионе и мире оставалось неоспоримым. Бейкер, хотя и опасался различных ловушек, заинтересовался тем, что могло быть сделано в этом направлении.
* * *
На стене возле кабинета бывшего госсекретаря в Хьюстоне висит большая подборка вставленных в рамки газетных карикатур, с разной степенью сарказма изображающих непрестанные усилия Бейкера, направленные на достижение мира на Ближнем Востоке после войны в Персидском заливе, в том числе его девять поездок в регион с марта по октябрь 1991 г. Эта подборка служит напоминанием о том, сколько людей сомневались в успехе и насколько недостижимой казалась поставленная им цель.
Вынужденный заниматься монументальными задачами строительства отношений с СССР и Европой после окончания холодной войны, Бейкер старался не слишком вовлекаться в арабо-израильские проблемы. Он считал, что на Ближнем Востоке возможностей немного, а вот проблем – куча. Ему не хватало терпения вести бесконечные дискуссии о теологических аспектах процесса мирного урегулирования. Прошлый опыт общения с премьер-министром Израиля Шамиром, убежденным националистом, с недоверием относящимся ко всему, что могло ослабить влияние Израиля на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа, был не очень успешным. В мае 1989 г. в Вашингтоне, на ежегодной конференции Американо-израильского комитета по общественным связям (American-Israeli Public Affairs Committee, AIPAC), Бейкер заявил, что «пришло время раз и навсегда отказаться от нереалистичных представлений о расширении Израиля». Шамира это не удивило. Когда его протеже Биби Нетаньяху, в то время заместитель министра иностранных дел Израиля, обвинил администрацию Буша во лжи и искажении фактов, Бейкер, в свою очередь, тоже не удивился. Он на полтора года запретил Нетаньяху посещать Государственный департамент США.
Арабы тоже не очень старались завоевать расположение Бейкера. Диалог США с ООП, начатый администрацией Рейгана в конце его пребывания у власти, был натужным и непродуктивным. Когда в мае 1990 г. представители радикального крыла палестинской оппозиции организовали неудачную атаку на израильское побережье под Тель-Авивом, Бейкера возмутил отказ Арафата осудить насилие и даже дистанцироваться от палестинской группировки, ответственной за нападение. Вскоре после этого Буш и Бейкер отложили диалог на неопределенное время. Бейкер сказал моему коллеге Аарону Миллеру: «Если бы можно было начать жизнь сначала, я, как и вы, стал бы специалистом по Ближнему Востоку, потому что востоковеды никогда не останутся без работы». За этой шуткой скрывалось явное нежелание госсекретаря вдаваться в бесчисленные ближневосточные проблемы. Он очень не хотел, чтобы его обвели вокруг пальца мошенники, которых, по его мнению, на Ближнем Востоке хватало.
Весной 1991 г., после окончания войны в Персидском заливе, Бейкер, однако, увидел новое окно возможностей. Поражение Саддама Хусейна укрепило позиции умеренных арабов. Мубарак тоже чувствовал себя более уверенно. Саудовская Аравия и страны Персидского залива оказались в долгу перед администрацией Буша, защитившей их от Ирака. Асада отрезвило быстрое ослабление влияния его советских покровителей и впечатлили американская военная мощь и дипломатическое мастерство. Прекрасно ориентируясь в коридорах власти, он понимал, что в регионе происходят серьезные подвижки. Король Иордании Хусейн захотел вновь наладить отношения с Бушем и Бейкером, испортившиеся после его отказа от участия в коалиции и операции «Буря в пустыне». Поддержка Саддама поставила Арафата в столь же трудные условия, что и Ирак: он лишился финансовой помощи. К тому же его беспокоила утрата связи с палестинцами на Западном берегу реки Иордан и в секторе Газа, занятых судорожной подготовкой к борьбе против израильской оккупации. Его авторитет явно ослабевал.
У Ицхака Шамира итоги войны вызывали тревогу. С одной стороны, по возможностям Саддама реально угрожать Израилю был нанесен мощный удар. С другой стороны, израильского премьера беспокоили последствия развития новых связей администрации США с ключевыми арабскими игроками. У Горбачева, почти полностью поглощенного проблемами сохранения Советского Союза, не было другой альтернативы на Ближнем Востоке, кроме сотрудничества с Вашингтоном, поскольку СССР еще сохранял свое почетное место в политическом раскладе в регионе. Все это расширяло дипломатические возможности, столь редко представлявшиеся в этой части мира. Как сказал Бейкеру Деннис Росс, «мы только что стали свидетелями землетрясения. Надо двигаться вперед, не дожидаясь, пока земля успокоится. А она успокоится, причем это, как всегда, произойдет очень быстро».
В подходе Бейкера был элемент некоторого тщеславия и соперничества с Бушем. Действительно, Бейкер сыграл ключевую роль в создании коалиции для проведения операции «Буря в пустыне», а война стала звездным часом Буша. К нему было приковано внимание всего мира, за ним стояла вся мощь американских вооруженных сил. Теперь же у Бейкера появился шанс выиграть мирное сражение, продемонстрировав, чего может добиться американская дипломатия на пути, расчищенном военными. Какую иную задачу этот прирожденный решатель проблем мог считать более амбициозной, чем мирное урегулирование арабо-израильского конфликта?
Бейкера не слишком интересовали запутанные причины этого конфликта, равно как и история и культура региона. У него был на редкость избирательный ум: он умел воспринимать только ту информацию, которая была необходима для ведения переговоров и сглаживания противоречий. Кроме того, госсекретарь обладал способностью договариваться с самыми сложными личностями. Его убежденность в том, что лучше меньше обещать, но больше делать, чем наоборот, иногда негативно сказывалась на его популярности среди населения. Тем из нас, кто участвовал в мерах, направленных на достижение мира, он часто повторял, что «прежде чем начать ходить, надо научиться ползать, а прежде чем начать бегать, надо научиться ходить». Целью Бейкера на ближайшую перспективу было не заключение всеобъемлющего мирного договора, а использование сохраняющегося влияния США для запуска механизма, который впервые в истории привел бы Израиль и все заинтересованные арабские стороны к прямым переговорам, а также созданию инструментов поддержки этого процесса, который в конечном счете способствовал бы подписанию серьезных соглашений.
Госсекретарь задумал запустить процесс по двум направлениям. Такой подход был ориентирован скорее на Израиль, настаивавший на двусторонних переговорах с каждым из арабских противников в отдельности, чем на арабов, традиционно призывавших к созыву международной конференции, накладывающей определенные обязательства на участников. В качестве уступки арабам и другим представителям мирового сообщества процесс предполагалось начать со встречи всех заинтересованных сторон, которая стала бы началом переговоров, не накладывая на участников обязательства подписать конкретные итоговые документы. После этого планировалось провести серию двусторонних переговоров между Израилем и Сирией, Ливаном и делегацией, включающей иорданцев и официально не связанных с ООП палестинцев. В числе прочего конференция должна была привлечь внимание всех заинтересованных сторон, а также ключевых игроков на мировой арене к другим серьезным проблемам региона, связанным с нехваткой водных ресурсов, деградацией окружающей среды и экономическим отставанием. В соответствии с достигнутыми еще до войны в Персидском заливе договоренностями с Горбачевым, СССР должен был принять участие в финансировании конференции и последующего процесса.
Учитывая неудачный прошлый опыт общения с Шамиром, Бейкер считал, что главное – создать механизм, в такой мере отвечающий требованиям Израиля, чтобы израильский премьер-министр уже не мог отступить. Для этого госсекретарю нужно было убедить сирийцев умерить свою враждебность к Израилю и умаслить палестинцев, чтобы те смирились и приняли жесткие, вызывающее у них возмущение условия участия в конференции.
Вечером 6 марта, сразу после триумфального выступления Буша на совместном заседании Конгресса, Бейкер отправился в первую после войны в Персидском заливе поездку. Его стратегической целью была реализация концепции возобновления арабо-израильских переговоров, а с точки зрения тактики он намеревался получить, прежде всего со стран Персидского залива, долг, который те должны были заплатить США за подавление Саддама, а также показать Шамиру, что арабы готовы договариваться с ним напрямую.
Картина, представившаяся нашим глазам, когда 9 марта в первой половине дня мы приземлились в Эль-Кувейте, навсегда останется в моей памяти. Главный терминал аэропорта был обезображен артиллерийскими снарядами, повсюду валялись битое стекло и щебень. Когда мы полетели на вертолете на север, чтобы оценить ущерб, нанесенный иракскими войсками в ходе беспорядочного отступления, небо внезапно потемнело. Войска Саддама подожгли 500 кувейтских нефтяных скважин. Вокруг нас клубился черный дым, а воздух, казалось, загустел от сажи. Столбы пламени, вздымающиеся на горизонте, довершали апокалиптическое зрелище.
Визиты в другие страны прошли более спокойно. В Каире Хосни Мубарак бурно восхищался тем, как Буш и международная коалиция усмирили Саддама.
– Джим, – прогремел он через весь свой просторный кабинет, – я не думаю, что Шамира удастся уговорить, но лучшего случая не представится.
Израильский премьер проявлял настороженность, особенно в отношении предлагаемой конференции, и настаивал на том, что представители палестинской стороны должны входить в состав иордано-палестинской делегации и не быть связанными с ООП. Госсекретарь также встретился с 10 палестинцами с Западного берега реки Иордан и из сектора Газа. Беседа была весьма продуктивной. Группу возглавляли Фейсал Хусейни, представитель влиятельной семьи из Восточного Иерусалима, и Ханан Ашрави, ученая дама из Рамаллы. Появление этой женщины, участвующей в беседе в качестве светского и выступающего против насилия лидера, умевшего говорить как на языке улицы, так и на языке дипломатии, произвело фурор. Далее Бейкер сделал остановку в Дамаске, чтобы еще раз встретиться с Асадом, который был осторожен, но все же согласился участвовать в конференции. В Москве Бейкер получил подтверждение серьезной заинтересованности советской стороны в участии в спонсировании процесса. В ответ госсекретарь дал понять, что для этого СССР придется сначала полностью восстановить дипломатические отношения с Израилем.
Та, первая после кризиса, поездка продемонстрировала умение Бейкера повести за собой как региональных лидеров, так и своих подчиненных. Что касается последних, то он опирался на сплоченную команду специалистов по Ближнему Востоку, сопровождавшую его повсюду, пока он занимался челночной дипломатией в 1991 г. В команду входили Деннис Росс, главный советник Бейкера, и трое младших помощников: Дэн Керцер, Аарон Миллер и я. Мы прорабатывали множество вопросов для обсуждения на встречах, готовили оперативные материалы для его челночных поездок, писали тексты публичных заявлений и телеграмм. Маргарет Татуайлер даже пустила в обиход выражение «кухонный комбайн» – так она называла наши бесконечные обсуждения. Позднее той осенью оно попало в статью в The Washington Post, посвященную нашей работе. Это вряд ли способствовало упрочению нашей репутации как серьезных дипломатов, но, несомненно, выражение точно описывало скорость, с которой мы «перемалывали» проблемы, готовясь к серьезным дипломатическим мероприятиям.
Бейкер с самого начала понимал важность строительства доверительных личных отношений со сложными и весьма несговорчивыми региональными игроками. Ключевую роль играли Шамир, Асад и палестинцы. Выстраивая процесс в основном в соответствии с условиями израильского премьер-министра, Бейкеру пришлось немало потрудиться, чтобы преодолеть хроническое недоверие Шамира. Они были совершенно разными людьми – выдержанный, знающий свое дело техасский патриций, последовательно отметающий все возражения партнера, и стойкий ветеран израильской политики, за вкрадчивыми манерами которого таилась стальная твердость и бескомпромиссность, а также упорное недоверие к любому, кто пытался заставить его свернуть с избранного пути. Но даже сами, может быть, того не желая, эти два человека питали друг к другу глубокое уважение, без которого никогда бы не состоялась Мадридская мирная конференция.
Главное, что требовалось сделать, чтобы перекрыть Шамиру дипломатические пути к отступлению, – заручиться согласием Хафеза Асада и палестинских представителей сесть за стол переговоров на условиях, выдвинутых израильским премьером. В 1991 г. Бейкер провел с сирийским президентом много часов. Каждая встреча с Асадом становилась настоящим экзаменом на стойкость, выдержку и находчивость. Сириец отметал аргументы и гарантии Бейкера, выискивая в них слабые места. Госсекретарь поочередно проявлял то жесткость, то уступчивость. Иногда он в раздражении повышал голос, угрожая отказаться от миротворческих усилий. В глазах Асада он явно завоевал репутацию трудного, но очень квалифицированного партнера по переговорам. Сирийский президент постоянно испытывал терпение Бейкера, иногда доводя его до бешенства, но в конце концов проникся доверием к госсекретарю, оценив его надежность и прагматизм.
То же самое можно было сказать и о палестинцах, с которыми Бейкер сражался все те восемь месяцев. Это были настоящие американские горки. Хусейни, Ашрави и их коллеги были буквально зажаты в тиски. Израильская оккупация, необходимость соблюдать политическую субординацию и подчиняться лидерам ООП в Тунисе, недоверие к ним на Западном берегу реки Иордан и секторе Газа, а также предлагаемые Бейкером жесткие условия участия в переговорах – все это существенно ограничивало их возможности. Перед ними стоял трудный выбор, но они уже начинали доверять Бейкеру настолько, что были готовы воспользоваться шансом, который он им давал. Возможность вести переговоры с израильтянами напрямую, пускай формально в составе иордано-палестинской делегации, позволила бы им, умело разыграв свои слабые карты, ощутимо продвинуться по пути к самоопределению.
С Шамиром, Асадом и палестинцами Бейкер был предельно откровенен. Он даже ввел в ближневосточный политический лексикон техасскую идиому, грозясь «подбросить на порог дохлую кошку» любой стороне, которая будет противиться предлагаемым им дипломатическим шагам. Проходили месяцы, стороны все сильнее боялись, что Бейкер обвинит их в провале конференции. Они по-прежнему не доверяли друг другу, но не хотели, чтобы госсекретарь выполнил свою угрозу.
В апреле Бейкер вновь дважды посетил регион. В первый раз он сделал остановку недалеко от турецкой границы с Ираком, где расположились лагерем сотни тысяч курдских беженцев, спасавшихся от послевоенных репрессий Саддама и крайне нуждающихся в помощи и защите. Людское море потрясло нас, и Бейкер поддержал намерение президента Буша увеличить помощь беженцам. Эпизоды апрельских переговоров с арабами и израильтянами были не столь яркими и впечатляющими, но тоже вызывали тревогу. Шамир по-прежнему не соглашался ни на один из предлагаемых Бейкером форматов участия ООН в мирной конференции и выражал сомнение в том, что базой для переговоров должна служить резолюция 242 Совета Безопасности ООН, принятая вскоре после войны 1967 г. и содержащая формулу «земли в обмен на мир». Асад, со своей стороны, требовал, чтобы роль ООН сводилась к обеспечению «международной легитимности», а сама конференция продолжала играть свою роль и в процессе развертывания как многосторонних, так и двусторонних переговоров. Кроме того, он настаивал на том, чтобы США и советские коспонсоры «гарантировали» ожидаемое подписание итоговых документов.
Палестинцы по-прежнему требовали предоставить им право самостоятельно назначать своих представителей и участвовать в конференции напрямую, а не в составе иордано-палестинской делегации, как предлагал Бейкер, а также не соглашались с его условием, что среди них не должно быть лиц, официально связанных с ООП или проживающих в Восточном Иерусалиме. В то время как король Иордании Хусейн, мечтающий вернуть благосклонность американцев, обещал полную поддержку процесса, а Мубарак, как всегда, выступал нашим верным союзником, саудовцы потихоньку пошли на попятную и заняли привычную осторожную позицию – такую же, как накануне операции «Буря в пустыне». Они бесконечно тянули с ответом на вопрос об их участии в конференции и последующих двусторонних переговорах. Эта серия встреч, включая ту, во время которой Асад в течение девяти часов испытывал на прочность мочевой пузырь госсекретаря, и не менее трудный визит в Иерусалим, усилили сомнения в том, что процесс когда-либо стронется с места.
В конце весны и летом Бейкер совершил еще несколько поездок, последовательно подавляя остатки сопротивления и убеждая страны Персидского залива выполнить свои обязательства. Разумеется, процесс то и дело пробуксовывал. Когда в какой-то момент саудовцы внезапно притормозили, отказываясь, как обещали, объявить о своем участии в конференции, Бейкер не выдержал. Он ударил кулаком по столу и резко сказал:
– Эти парни способны испортить даже дешевые похороны!
И все же медленно, но верно стороны продвигались к согласию. В мае саудовцы впервые за все время дали согласие приехать на конференцию. Нам наконец удалось разработать формат конференции, предполагающий участие ООН в качестве наблюдателя, что полностью устраивало и Шамира, и Асада. На сирийского президента произвели впечатление предложенные Бейкером американские гарантии неприкосновенности израильско-сирийских границ, подкрепленные американским военным присутствием на Голанских высотах, – на случай, если будет затронут этот вопрос. В июле в письме Бушу Асад официально заявил о своей готовности участвовать в конференции. Наконец и палестинцы согласились принять предложенные Бейкером условия.
В октябре Бейкер полетел в регион в восьмой раз. Днем 18 октября 1991 г. в Иерусалиме была намечена встреча с новым советским министром иностранных дел Борисом Панкиным, после которой планировалось начать рассылку приглашений на мирную конференцию. Стороны все еще нервничали, некоторые важные вопросы оставались нерешенными. В частности, палестинцы никак не могли представить Бейкеру список своих представителей в составе иордано-палестинской делегации, который должен был включать 14 кандидатур. Госсекретарь хотел удостовериться, что люди, включенные в список, соответствуют согласованным требованиям.
С Хусейни, Ашрави и несколькими их коллегами Бейкер встретился в неурочное для жителей Ближнего Востока время: в 7:45 утра. Встреча состоялась в старом здании Генерального консульства США на Наблус-роуд в Восточном Иерусалиме. Госсекретаря раздражали накладки, возникающие в последний момент, он устал от бесконечных препирательств. В то же время он понимал, как трудно палестинцам договариваться со своими лидерами в Тунисе, и в тот ранний час устроил им мастер-класс по ведению переговоров, продемонстрировав все свое дипломатическое мастерство. Он призвал Хусейни и Ашрави взять себя в руки и сделать последний рывок на пути к цели, а затем недвусмысленно дал понять, что у них фактически нет выбора. Единственное, что они могли сделать, чтобы вернуть контроль над Западным берегом реки Иордан и сектором Газа, – начать переговоры с израильтянами. Если процесс сорвется из-за процедурных вопросов, переговоры все равно останутся единственным путем решения проблемы. Встав на сторону Саддама, Арафат совершил роковую ошибку, и теперь им придется расплачиваться. Соединенные Штаты не собираются ничего делать за палестинцев, те сами должны упорно работать, договариваясь с израильтянами, но администрация Буша гарантирует справедливые переговоры. В конце встречи он собрал палестинцев вокруг себя и дал им последнее наставление.
– Про вас говорят, что вы никогда не упускаете возможность упустить возможность, – сказал он. – Докажите, что это не так.
Близился вечер, а палестинцы все еще тянули со списком. Было ясно, что в этот день они представят Бейкеру не более семи кандидатур и вряд ли назовут остальные семь. Дохлая кошка была все ближе к их порогу.
Атмосфера в номере люкс в отеле King David, где остановился Бейкер, была напряженной. Советский министр иностранных дел Панкин сидел понурившись. Ему ничего не оставалось, кроме как ждать следующего шага Бейкера. Усталый и расстроенный госсекретарь сказал, что, видимо, придется отложить конференцию. Маргарет Татуайлер начала готовить краткое заявление для репортеров, столпившихся в холле отеля.
Бейкер всегда просил Дэна, Аарона и меня высказывать наши точки зрения, особенно если мы расходились во мнениях. Мы немедленно собрались в тесной гардеробной госсекретаря, чтобы проанализировать ситуацию и представить свои выводы, когда он нас позовет. В присутствии Панкина и его помощников – совершенно растерянных и беспомощных представителей бывшей сверхдержавы – Дэн изложил Бейкеру наши соображения. Он сказал, что, с одной стороны, нельзя гарантировать, что палестинцы представят остальные кандидатуры, а преждевременная рассылка приглашений на конференцию может привести к дипломатическому скандалу. С другой стороны, если мы этого не сделаем, задел, с таким трудом созданный Бейкером за последние месяцы, пропадет впустую. Другие стороны вполне могут тоже начать ставить палки в колеса, сводя на нет все наши усилия. Дэн рекомендовал сделать решительный шаг. Мы с Аароном поддержали его. Бейкер внимательно выслушал нас и сказал, что ему нужно несколько минут подумать. Посоветовавшись с Панкиным (скорее для проформы), он объявил о своем решении все-таки разослать приглашения. Палестинцы вскоре взяли себя в руки, договорились между собой и представили все кандидатуры.
Мадридская мирная конференция открылась менее чем две недели спустя, утром 30 октября 1991 г. Нельзя сказать, что обошлось без драматических эффектов. Не могу забыть, какой взгляд Бейкер бросил на министра иностранных дел Сирии Фарука Шараа, когда тот сделал жест, неприличный даже по меркам режима Асада, а именно продемонстрировал собравшимся плакат 1947 г., выпущенный британскими мандатными властями, с портретом объявленного в розыск Шамира, в то время члена печально известной «банды Штерна», боровшейся за независимость Израиля. Госсекретарь, обычно воплощенное самообладание, посмотрел на Шараа так, словно хотел швырнуть ему в голову свой председательский молоток.
В следующие несколько дней тоже не все шло гладко, но в конечном счете были запущены все планируемые двусторонние переговоры, а вскоре после этого – и многосторонние переговоры с участием большого количества региональных и международных игроков. Несмотря на все взлеты и падения, ожидавшие нас в будущем, мы никогда не забывали о том, каких экстраординарных усилий стоило собрать за столом переговоров всех этих политиков и государственных деятелей и убедить их принять условия, которые все они так долго считали неприемлемыми.
Победа на выборах Ицхака Рабина и создание лейбористского правительства в Израиле в июне 1992 г. создали условия для проведения секретных переговоров между Израилем и палестинцами в Осло, ставших прямым продолжением дела, начатого Бейкером в Мадриде. Подозреваю, что, если бы Джордж Буш – старший был избран на второй срок, Бейкер мог бы добиться подписания сирийско-израильского соглашения, а возможно, и соглашения между Израилем и Палестиной, действующего на постоянной основе. Мало кто, кроме Бейкера, мог похвастаться такой высокой квалификацией, влиянием в администрации, умением строить отношения со всеми ключевыми региональными игроками и потрясающей способностью добиваться успеха. Миротворец оказался в нужном месте в нужное время.
* * *
Хотя в тот период дипломатические усилия США были сосредоточены на решении ближневосточных проблем, ситуацию в других регионах тоже вряд ли можно было назвать спокойной. Холодная война закончилась, сложившийся биполярный миропорядок рушился, и в мире набирали обороты новые, самые разные центробежные силы. Летом 1991 г. наша Группа политического планирования подготовила для Бейкера документ, в котором мы, в частности, писали, что в 1989 г. распалась «внешняя империя» СССР, а теперь начинается распад «внутренней империи».
Советский Союз оказался намного менее прочным, чем думали многие. 19 августа 1991 г. разношерстная компания советских консерваторов организовала путч. Горбачев был отстранен от власти и оказался под домашним арестом в Крыму. Вице-президент СССР Геннадий Янаев выступил по государственному телевидению и не слишком уверенно объявил о создании комитета, взявшего на себя ответственность за страну, а себя провозгласил его руководителем. При этом у сомнительного спасителя страны дрожали руки, а голос срывался от волнения. Борис Ельцин, недавно избранный президентом Российской Федерации, отважно выступил против заговорщиков в Москве. Его поддержали многие военные. Когда произошла попытка переворота, Бейкер отдыхал в Вайоминге, а Деннис с семьей – в Нью-Гэмпшире. Когда они вернулись в Вашингтон, мы приступили к анализу ситуации, чтобы понять, что произошло и чем это может кончиться. Эндрю Карпендейл и Джон Ханна набросали для Бейкера два документа. Первый был посвящен анализу причин и последствий неудавшегося переворота, второй – нашей стратегии в случае распада Советского Союза.
Было ясно, что Горбачев хотя и пережил переворот, но безнадежно упустил власть. Пробил час Ельцина. Провал путча, свидетельствовавший о неспособности консервативной оппозиции к эффективным действиям, открыл путь к демократизации и радикальным рыночным реформам, а заодно и к активизации различных сил, борющихся за национальную независимость. Мы писали, что единственная возможность для Горбачева остаться на плаву и предотвратить распад СССР заключалась в том, чтобы провести кардинальную структурную реформу и сделать центральную власть драйвером серьезных политических и экономических реформ в рамках намного более свободной федерации. Ни того ни другого, по нашему мнению, сделано быть не могло.
В другом документе, содержавшем конкретные рекомендации, мы сформулировали несколько принципов, которые могли бы определять политику США в случае возможного распада Советского Союза. Эти принципы, аналогичные тем, что мы предлагали Бейкеру в связи с объединением Германии в 1990 г., на первый взгляд не противоречили друг другу: мирное самоопределение; нерушимость существующих границ и невозможность их изменения в одностороннем порядке; соблюдение демократических принципов и верховенство права; соблюдение прав человека, прежде всего прав меньшинств; соблюдение норм международного права и выполнение обязательств перед другими государствами. Однако, как мы убедились на примере восстановления единства Германии, для разработки новой стратегии и тактики требовались четкие политические ориентиры.
В начале сентября Бейкер в общих чертах изложил эти пять принципов на брифинге в Белом доме и затем отправился в Москву, чтобы изучить ситуацию на месте. Импровизированные баррикады вокруг российского Белого дома еще не были разобраны. Бейкер встретился и с Горбачевым, и с Ельциным. Оба лидера заявили, что оценивают свои политические перспективы весьма оптимистично. Госсекретарь, однако, вернулся из Москвы с убеждением, что Горбачеву вряд ли удастся удержать власть, и настаивал, что задача администрации Буша – попытаться сделать распад Советского Союза как можно менее кровавым.
В конце декабря 1991 г. Советский Союз прекратил свое существование. 25 декабря, после трогательной встречи с Бейкером в Москве и последнего телефонного разговора с ним в качестве руководителя СССР, Горбачев ушел в отставку. Его страны больше не было. В январе я снова полетел с Бейкером в Москву на открытие многосторонних переговоров по Ближнему Востоку. Это был совсем другой мир – над Кремлем теперь развевались российские триколоры, а страной управляло независимое российское правительство Ельцина, фактически унаследовавшее роль коспонсора переговоров.
В феврале я сопровождал Бейкера в его поездках по новым, недавно образованным независимым государствам – бывшим республикам СССР. Когда мы приземлились в Ереване, оказалось, что ночью город почти полностью погружен во мрак – энергосистемы не работали, и электричества не хватало. Баку был в ненамного лучшем состоянии: обшарпанный аэропорт, вдоль дороги в город ржавеющие трубы газо– и нефтепроводов. Среднеазиатские государства выглядели более презентабельно, но и там бедность бросалась в глаза. Президент Узбекистана Ислам Каримов неожиданно выхватил из кармана небольшой ламинированный лист бумаги с пятью «принципами Бейкера» – рекомендациями по выстраиванию процесса создания независимых государств на постсоветском пространстве. Он сказал, что всегда носит эти принципы с собой. Узбекский президент тепло принимал Бейкера в Ташкенте и экзотическом Самарканде. Позднее, когда мы уже летели обратно, госсекретарь, однако, выразил сомнение в стремлении Каримова к демократическим реформам, заметив, что «эти принципы для него – все равно что для меня узбекская музыка».

По настоянию Бейкера администрация Буша старалась последовательно поддерживать новые независимые государства. США сразу же открыли свои посольства в каждой из столиц бывших советских республик, запустили масштабные программы гуманитарной помощи, послали в новые государства экономических советников и консультантов по вопросам конверсии оборонных предприятий. Была принята Программа Нанна – Лугара, нацеленная на обеспечение сохранности и безопасного хранения советского ядерного оружия, которое теперь, по крайней мере временно, находилось в том числе на территории четырех вновь образованных суверенных государств.
Приходилось заниматься и другими постоянно возникающими проблемами. В конце президентского срока Буша начался распад Югославии. Весной 1992 г. сербские формирования осадили столицу Боснии Сараево, что вызвало беспокойство и в европейских столицах, и в Вашингтоне. В июне, опираясь на посвященный нашей стратегии аналитический обзор, который готовили в том числе Деннис Росс и Эндрю Карпендейл, госсекретарь предложил Белому дому четкий план оказания дипломатического и экономического давления на сербов, включая, возможно, даже привлечение многонациональных сил для прорыва блокады и обеспечения возможности доставки жителям осажденного города гуманитарной помощи. Брент Скоукрофт поддержал Бейкера. Чейни и Пауэлл не проявили особого энтузиазма. До начала реализации американской инициативы сербы ненадолго отступили, и гуманитарная помощь начала доставляться в Сараево. Но нас ждали новые неприятности. Кампания по переизбранию президента на второй срок была в самом разгаре, а результаты опросов указывали на снижение поддержки Буша по сравнению с максимальными показателями после операции «Бури в пустыне». По этой причине администрация не захотела идти на риск на Балканах и согласилась передать инициативу европейцам. Отказ от решительных действий лишь связал руки новой администрации.
В конце лета Бейкер ушел в Белый дом, чтобы возглавить не очень успешную президентскую кампанию в качестве руководителя избирательного штаба. Вместе с ним ушел Деннис. Ларри Иглбергер, который временно исполнял обязанности госсекретаря, предложил мне занять пост временно исполняющего обязанности директора Группы политического планирования. Сидя в кресле, в котором когда-то восседал Джордж Кеннан, я испытывал гордость, но чувствовал себя неловко. Мне было всего 36 лет.
Одной из наших главных забот в следующие полгода была попытка продумать контуры американской стратегии контроля над ситуацией в мире, сложившейся после окончания холодной войны. Мы начали с того, что в конце апреля 1992 г. подготовили для Бейкера материал, с не совсем оправданным оптимизмом озаглавленный «Внешняя политика второй администрации Буша: основные направления»[17]. В этом документе мы перечислили достижения команды Буша, отметив, что у Бейкера и президента «есть много поводов для гордости за успехи в области внешней политики. Конец холодной войны, объединение Германии и ее членство в НАТО, установление мира в Центральной Америке, операция „Буря в пустыне“ и первые за 43 года переговоры между Израилем и всеми его арабскими соседями – все эти события можно считать выдающимися. Но этим повестка дня не исчерпывается. Историки в конечном счете будут судить о Бейкере и Буше по тому, насколько эффективно им удастся использовать второй президентский срок, чтобы закрепить успехи, достигнутые в течение первого срока, и использовать их для новых прорывов. Прежде всего госсекретаря и президента будут оценивать по тому, как они справятся с двумя главными последствиями холодной войны: трансформацией бывшей советской империи и мощным, хотя и не слишком прочным, альянсом США, Европы и Японии».
В этом документе подчеркивалось, что отправной точкой успешной стратегии должен стать обновленный набор представлений о факторах, формирующих международный ландшафт после окончания холодной войны. Лишившись уравновешивавшего наше влияние глобального конкурента в области безопасности, мы оказались перед лицом растущего количества угроз, связанных с региональной безопасностью. «В долгосрочной перспективе мы заинтересованы в стабильности по крайней мере в трех ключевых регионах – Европе, Восточной Азии и Персидском заливе, – писал я. – В одном из этих регионов вследствие окончания холодной войны и поражения Ирака угроза доминирования враждебных сил утратила актуальность. Теперь мы сталкиваемся с новым вызовом: необходимостью вновь обеспечить гарантии стабильности в период неопределенности, характеризующийся, в частности, геополитическими сдвигами, конфликтами на национальной почве в Восточной Европе и бывших советских республиках, а также неясностью роли вооруженных сил Германии и Японии после окончания холодной войны и перспектив пережившего революцию Ирана». Я подчеркивал, что решающее значение для формирования нашей внешней политики будет иметь рост конкурентоспособности США на мировом рынке.
Мы также писали, что «система национальных государств, сложившаяся во время холодной войны, и правящие этими государствами элиты оказались втянутыми в водоворот сталкивающихся центробежных и центростремительных сил. В результате происходит не обветшание национального государства как института, – в международных отношениях оно все еще остается ключевым игроком, – а, скорее, трансформация самой системы национальных государств, ставшей для нас привычной за последние полвека». Далее я указывал, что «от распавшейся советской империи и Балкан до большей части Африки и Ближнего Востока традиционные правящие элиты, не допускающие значительную часть населения и этнические меньшинства к власти и не позволяющие им пользоваться политическими и экономическими благами, сегодня находятся под угрозой. ‹…› Последствия этой политической тенденции, то есть, по сути, кризиса легитимности власти, для США пока не ясны. С одной стороны, открываются огромные возможности для развития демократических ценностей и институтов, способствующих формированию международной ситуации, как никогда благоприятной для США. С другой стороны, процесс обретения легитимности и возможностей национального самовыражения, скорее всего, будет весьма болезненным, а региональные ответы на эти вызовы могут оказаться не очень демократичными – например, в форме консервативных исламских или националистических авторитарных режимов».
Закрепить нашу новую роль мирового лидера будет нелегко. Выигрышная позиция США на мировой арене, писал я, не означает «доминирующего положения Америки в однополярном мире. Активы, и прежде всего экономические, слишком широко разбросаны по миру, чтобы можно было опираться на такую примитивную концепцию. Мы должны помнить о том, какие опасности таят в себе неоправданная самонадеянность и глубокое недоверие, с которым многие государства… относятся к американскому унилатерализму». В то же время я указывал, что «США по-прежнему (по крайней мере в течение исторического переходного периода после окончания холодной войны) занимают особое, центральное положение в неоднородной международной политической системе, играя ключевую роль в сдерживании угроз для безопасности в региональных политических подсистемах от Европы до Азии и одновременно оставаясь единственным крупным игроком, присутствующим в каждой из трех крупнейших экономических подсистем (в Северной и Южной Америке, Европе и Азии). Иными словами, хотя одной из особенностей сложившегося после окончания холодной войны миропорядка может быть мультилатерализм, сам этот миропорядок должен формироваться главным образом под влиянием Америки».
В ноябре Билл Клинтон обошел в президентской гонке Джорджа Буша, чьи успехи в области внешней политики несколько поблекли на фоне усиливающегося стремления общества к переменам и жажды внутреннего обновления после холодной войны. В рамках процедуры передачи власти новому президенту мы подготовили документ, в котором кратко изложили наши взгляды. В январе 1993 г. Ларри Иглбергер передал его новому госсекретарю Уоррену Кристоферу. Документ был озаглавлен «Некоторые соображения относительно американской внешней политики в ближайшие годы»[18]. В нем мы чуть более подробно по сравнению с предыдущими документами (и с учетом того, что необходимость разработки повестки дня для новой администрации Буша в случае его избрания на второй срок, очевидно, надолго отпадала) представили наши соображения. Оценка международной обстановки в основном не изменилась, но мы указали на появление новых угроз переходного периода и значение внутренней поддержки для активного использования доминирующего положения США на мировой арене. Мы, в частности, писали, что «возникает ряд транснациональных угроз, связанных прежде всего с ухудшением экологической ситуации, ростом потребления наркотиков и распространением таких смертельно опасных заболеваний, как СПИД. Справиться с этими проблемами усилиями отдельных государств невозможно, для этого необходимы совместные меры, а также решение принципиально новых задач, стоящих перед мировой наукой, и ключевое значение здесь будет иметь лидерство США».
Учитывая возможные внутренние ограничения, мы старались придерживаться осторожного и трезвого подхода и не забывать о традиционных угрозах для безопасности, а также возможности проявлений регионального гегемонизма. К тому же мы видели, что международный политический ландшафт постоянно меняется, и поэтому определение самого понятия безопасности должно быть более общим и учитывать потенциальные новые угрозы. В качестве примера значимости лидирующей роли США мы указывали на строительство вокруг нас и возглавляемых нами коалиций. Мы не были убеждены, что в связи с распадом Советского Союза и окончанием холодной войны Соединенные Штаты должны исходить лишь из объективной и беспристрастной оценки ситуации в мире, но предостерегали от опасностей, порождаемых переоценкой наших возможностей и неразборчивостью в выборе средств достижения целей. Наиболее приемлемой мы считали стратегию, признающую ограничения, но опирающуюся на уверенность в способности США если не решать проблемы, то по крайней мере контролировать их. Примерно так мыслил и Джим Бейкер. Многие подходы, которые мы пытались сформулировать, не утратили актуальности и сегодня, более чем четверть века спустя.