Гибридные/сетецентричные войны

Автор: Администратор
Современные войны Категория: Гибридные и сетецентричные войны
Просмотров: 2841

2010-2021 Статьи/видео

28.02.2023 Современная сетецентрическая война и военная операция на Украине. Виктор Бирюков
ВС РФ, вопреки ожиданиям, оказались не готовы к ведению современной сетецентрической войны нового поколения.

12.12.2022 Боль и нищета российской артиллерии. Роман Скоморохов
Российская артиллерия сегодня представляет собой несколько не то, что хотелось бы видеть. Уровень Первой мировой войны. А хотелось бы увидеть 21 век. Современные орудия и РСЗО, сетецентрические системы, спутники, беспилотники, вычислители мирового уровня, управляемые снаряды и всё прочее. То есть – артиллерию современной армии.
Пока что можно увидеть только артиллерийские системы советского образца, способные устраивать на гектарах лунный пейзаж.

30.04.2021 Теория и практика управляемой нестабильности. Дмитрий Егорченков
Директор Института стратегических исследований и прогнозов РУДН Дмитрий Егорченков рассказывает о том, как действуют и почему так успешны механизмы "гибридных войн". По каким основным напрвлениям проводится дестабилизация и каким образом в этот процесс подключаются всё новые и новые ресурсы. Как можно победить в гибридном противостоянии. Ведущий Фёдор Папаяни.

01.01.2013 Сетецентрическая война и кибервойна. А.И. Подберезкин
Сетецентрическая война (СЦВ) и кибервойна (КВ) – концепции, ставшие реальностью в XXI веке, хотя до сих пор нет общего понимания и согласия среди зарубежных и российских экспертов. По мнению некоторых из них, США уже «… адаптировали свои вооруженные силы к ведению сетецентрических войн»[3], что требует безусловного доминирования в киберпространстве. По оценке Н. Новикова, МО США используют более 7 миллионов компьютеров, соединенных через 15 тысяч сетей, а также через 20 тыс. коммерческих сетей[4]. Таким образом военные возможности, прежде всего в области управления, определяются в решающей степени общим состоянием технологической базы и информатики в обществе и государстве

01.01.2010 «Сетецентрическая война»: готова ли к ней Россия? И.М. Попов
Речь не идет о каком-то новом виде (типе) войны, а о сетецентрическом подходе к организации и ведению военных действий. Более того, в будущем такой подход будет аксиомой, и все военные действия будут неизменно основываться на принципе сетецентричности.

 

 


28.02.2023 Современная сетецентрическая война и военная операция на Украине.

 

 Мы часто слышим, что войны XXI века отличаются от войн века минувшего, а поэтому многие модели ведения войны нуждаются в пересмотре. Это отчасти справедливо, потому что мир шагнул вперёд, и, как отмечают некоторые исследователи, специфика современной информационно-технической революции в военном деле состоит в том, что она опирается на значительный технологический прорыв в области информационных технологий. Особую роль в войнах нового типа играют, в первую очередь, системы управления и разведки, воздушно-космические средства вооружения, а также высокоточное оружие (ВТО).

«Если ранее основные усилия концентрировались на улучшении ударных и боевых компонентов вооруженных сил, то сейчас передовые улучшения затрагивают, в первую очередь, системы управления и разведки. Техническая сторона современной революции в военном деле основана, в первую очередь, на достижениях в области информатики и электроники, на улучшении характеристик точности и дальности действия оружия, полноте и оперативности разведки и наблюдения, повышении способности противодействовать и подавлять вражескую оборону и эффективно управлять войсками [1]»,— пишет, в частности, кандидат технических наук, профессор Академии военных наук Сергей Макаренко.

Однако военный конфликт на Украине, откровенно говоря, не похож на войну нового типа и ведётся в формате, похожем на «войну на истощение» Первой мировой войны. В связи с чем возникают вопросы — является ли военное противостояние на Украине сетецентрической войной нового типа? Насколько успешной тактики придерживается Россия и насколько эта тактика отвечает вызовам времени? На эти вопросы и постараемся ответить в данном материале.

Что собой представляет война нового типа и как ведутся сетецентрические войны?

Сетецентрическая война, разработанная Министерством обороны США в 1990-х годах, представляет собой военную доктрину, новую концепцию ведения войны, которая подразумевает достижение победы за счёт инфокоммуникационного преимущества. Первоначально она была разработана под управлением вице-адмирала А. К. Сибровски (Cebrowski), а идейным вдохновителем и влиятельным покровителем этого направления модернизации классической военной стратегии стал министр обороны США Д. Рамсфельд.

Полковник ВВС США Джон Варден

Ещё одним человеком, идеи которого легли в основу концепции сетецентрических войн, является полковник ВВС США Джон Варден (John Warden), являющийся специалистом в области применения ВВС. В своей работе «The Air Campaign: Planning for Combat» Варден подчёркивает доминирование воздушно-космических сил, а также тот факт, что самым эффективным и действенным применением авиации является стратегический уровень. Концепция стратегической войны Дж. Вардена обосновывает выбор в качестве основной цели для атаки — жизненные центры противника, что позволяет достичь желательных изменений в политике. Дж. Варден в своих работах развивает стратегию выведения противника из строя через «обезглавливание» [2].
Варден утверждает, что все стратегические объекты могут быть разделены на пять составляющих частей. Наиболее критический элемент системы, её самое внутреннее кольцо — это руководство. Таким образом, наиболее эффективный стратегический план всегда фокусируется, прежде всего, на руководстве.
В терминах целей Дж. Варден принимает теорию Клаузевица, утверждающую, что все войны ведутся во имя политических целей. С этой точки зрения войны, по сути, представляют собой конфликт между группами политиков на каждой из сторон. По его мнению, целью всех военных действий является не уничтожение вооруженных сил противника, а скорее манипуляция волей руководства противника [1].
Войны нового типа носят по большей части бесконтактный характер, при существенном возрастании роли воздушно-космических, высокоточных и информационных средств при ведении войны. Конечно, военные конфликты между технологически оснащёнными противниками не могут ограничиться только бесконтактными действиями, однако решающую роль в любом случае будет играть, как уже было сказано выше, ВТО, воздушно-космические средства вооружения, системы управления и разведки.
Как отмечает Сергей Макаренко, в современных военных конфликтах особое значение приобретают борьба за господство в воздушно-космическом и информационном пространствах и противодействие высокоточным средствам поражения.

«На первом этапе ведения боевых операций особое внимание будет уделяться нанесению массированных ударов авиацией ВВС, ВМС и крылатыми ракетами (КР) по объектам систем управления вооруженными силами противника и его противовоздушной обороне (ПВО). При этом в первую очередь удары будут наноситься по зенитным ракетным комплексам большой и средней дальности. Их уничтожение позволит авиации наносить наиболее эффективные удары управляемыми авиационными бомбами и ракетами «воздух-поверхность» со средних высот, находясь вне зон поражения основной группировки средств ПВО ближнего действия. В ходе начального периода войны должны быть уничтожены основные государственные и военные пункты управления, большинство объектов оборонно-промышленного комплекса (ОПК), нарушена система управления государством и ВС [3]»,— пишет Макаренко.

Если говорить о военных целях, то средства ПВО, как было указано выше, должны являться первоочередной целью. Эффективность использования ВТО должно обеспечиваться космическими средствами разведки и навигации, а коррекция направления ударов и контроль их результатов — применением разведывательных БПЛА. В ходе последующих этапов вооруженного конфликта для нанесения ударов в условиях уничтожения средств ПВО противника будут активно использоваться авиация и разведывательно-ударные БПЛА [3].
Опыт последних военных конфликтов показывает, что для достижения своих политических целей ведущие страны действуют с опорой не только на национальные ресурсы, но и в большинстве случаев создают многонациональные коалиции, формирование которых является важным элементом стратегического развертывания.
При этом у государств, отстающих в военно-техническом отношении, стратегическое развертывание будет сводиться в основном к мобилизации значительной части населения. Успех её проведения будет зависеть, прежде всего, от морального духа граждан и их отношения к войне. Не менее важен и материально-технический аспект: возможности экономики по подготовке, оснащению и содержанию дополнительно призванного личного состава [4].
В период боевых действий будут активно вестись информационно-психологические операции, направленные на дезорганизацию личного состава противника, формирование позитивного имиджа активной стороны среди населения страны-противника, подкупа политиков.
О том, как на практике выглядит война нового поколения, продемонстрируем на примере военной операции США и НАТО в Ливии в 2011 году.

Военные операции США и НАТО в Ливии как пример войны нового типа

Оценивая итоги военных операций «Одиссея. Рассвет» и «Союзный защитник», проведённых в Ливии в 2011 г., можно констатировать абсолютное техническое превосходство США и стран НАТО в космической группировке, средствах РЭБ, крылатых ракетах морского и воздушного базирования, навигационных системах в оперативном и тактическом звене [3].
Непосредственно военная операция коалиционных сил имела новые отличительные черты «сетецентрических войн»: бесконтактные военные действия без задействования сухопутных группировок войск, массовое применение ВТО, проведение операций информационного противоборства [5].
Следует отметить высокую эффективность применения БПЛА. В результате наращивания их количества значительно повысился уровень разведки наземных целей. Использование разведывательно-ударных БПЛА показало, что подобные образцы вооружения являются наиболее перспективными для применения в будущих конфликтах и войнах [5].
Важное место в ходе ливийской кампании занимали вопросы организации всестороннего обеспечения войск (сил). При этом затягивание конфликта на фоне финансово-экономического кризиса, охватившего подавляющее число основных стран – участниц коалиции, вызвало значительные проблемы с поставками высокоточных авиационных средств поражения и горюче-смазочных материалов [5].
Оценивая в целом опыт ливийской кампании, следует отметить, что в ходе её проведения на практике были отработаны способы ведения бесконтактной вооруженной борьбы высокоточными средствами авиации и ВМС в сочетании с массированным применением средств РЭБ, сил специальных операций, задействованием потенциала частных военных компаний, использованием мобильных возможностей тыла.
Результаты такой оценки показывают, что с появлением в ВС основных государств НАТО средств ВТО дальнего действия в количествах, достаточных для ведения крупномасштабной войны, разгром противника, как одна из важнейших целей всех войн прошлого, может достигаться лишь нанесением массированных ударов ВТО по его объектам стратегического значения. Что касается живой силы противника, то она может не подвергаться огневому воздействию. Удары будут наноситься также по важнейшим объектам государственного управления и экономики на всю глубину территории противостоящей стороны. В этих условиях отпадает необходимость оккупировать территорию противника, лишённого экономики, а его политический строй, оказавшийся в международной изоляции, наверняка развалится сам [5].
Ливийский конфликт подтвердил, что общей тенденцией развития военного потенциала стран Запада является достижение такого уровня военнотехнического оснащения и организации войск (сил), который позволит добиваться быстрой победы над любым противником путём нанесения массированных высокоточных ракетных ударов в условиях абсолютного радиоэлектронного подавления противника и информационного превосходства над ним [5].
Одновременно ливийская кампания подтвердила возрастающее значение информационно-пропагандистского фактора, особенно в современных условиях, когда СМИ играют существенную роль в формировании общественного сознания. Так, в интересах обоснования необходимости вмешательства международного сообщества в разрешение кризиса в Ливии Западом активно проводилась целенаправленная дезинформация, когда акцент делался на «преступлениях» одной из противоборствующих сторон, замалчивая при этом деструктивные и противозаконные действия другой [5].
Теперь перейдём к рассмотрению военного конфликта на Украине.

Является ли военный конфликт на Украине современной сетецентрической войной нового поколения?

По мнению автора данного материала — нет, не является. Хотя определённые элементы войны нового типа в этом конфликте, безусловно, имеют место быть. ВС РФ, вопреки ожиданиям, оказались не готовы к ведению современной сетецентрической войны нового поколения.
Следуя логике современных войн, что должна была сделать Российская армия в первые дни после начала военной операции?
В течение нескольких дней (а может и недель) наносить удары высокоточным оружием по центрам политического и экономического управления, по объектам систем управления вооруженными силами Украины и его противовоздушной обороне (ПВО), по транспортным и железнодорожным узлам и т. д. И только после этого начинать наземную операцию. Полный перечень объектов для огневого поражения должен был быть определён заранее, в результате анализа их влияния на функционирование государства.
Как утверждал Джон Варден,

«эффективная стратегия является следствием всестороннего исследования противника с учётом политических, экономических, военных и социокультурных факторов.»

Кроме того, по мнению авторов концепции сетецентрической войны, первоочередной целью войны является свержение политического руководства — как это делается, американцы не раз демонстрировали в той же Ливии и Ираке.
Однако Россия, продолжающая специальную военную операцию на Украине, на данный момент не ставит своей целью свержение президента Украины Зеленского. Российские политики не раз заявляли, что Россия не собирается свергать действующую власть на Украине. Власти РФ просто пытаются склонить Зеленского к переговорам на российских условиях, видимо, заключающихся в сохранении нынешнего статуса-кво и в отказе Киева от вступления в НАТО.
Ещё одним не менее важным элементом сетецентрической войны нового типа является завоевание господства в воздухе, которое определяет развитие ситуации на суше и на море. Без завоевания господства/превосходства в воздухе и космосе невозможно достижение устойчивого преимущества на суше и на море.
Однако ВС РФ до сих пор так и не добились господства в воздухе. Об этом уже говорилось на страницах «Военного обозрения», в материале Господство в небе Украины: миф или не совсем?.
Речь о господстве в воздухе на современном этапе может идти только при борьбе с более слабым противником или о достижении оперативного и тактического превосходства с равным противником в определённых районах в определённые периоды боевых действий [6]. На Украине ВС РФ противостоит фактически равный противник, поэтому в условиях неподавленного ПВО ВСУ говорить о господстве не приходится. А тактического превосходства удаётся достигнуть лишь периодически на отдельных участках. На данный момент вообще следует констатировать, что количество вылетов боевой авиации снизилось.
Что касается космоса, то, как справедливо отмечают некоторые эксперты, в частности, полковник авиации в отставке Виктор Алкснис, Россия утратила статус великой космической державы — и это наглядно показал ход СВО, в которой ВС РФ не имеет возможности своевременно получать данные космической разведки.
Кроме того, оказалось, что Российская армия испытывает большие проблемы со связью и координацией войск, а также с разведкой и целеуказанием. Недостаток разведывательных и ударных БПЛА, а также отсутствие достаточного количества высокоточных снарядов привели к тому, что ВС РФ используют тактику «огненного вала» — концентрация существенного количества артиллерии на одном участке и «заваливание» снарядами позиций противника.
Успехи ВС РФ на некоторых участках, а также тактические успехи ЧВК «Вагнер», бойцов которой многие считают эффективной штурмовой пехотой, связаны именно с тем, что на конкретных участках создавалось преимущество в количестве артиллерии и артиллерийских снарядов, за счёт ослабления (и лимитов снарядов) на других участках. Вышеуказанная ЧВК длительное время снабжалась много лучше, чем, например, 2-й армейский корпус ВС РФ (Народная милиция ЛНР). Когда же ситуацию решили выровнять, в руководстве ЧВК стали жаловаться на нехватку боеприпасов.
Существует и проблема некомпетентного командования, так как по-прежнему не решён вопрос наказания виновных за военные просчёты, отсутствует система наказания. Генералы, благодаря некомпетентности которых были понесены потери в людях и технике, получают повышения и новые звания.
В целом, подводя итог, можно констатировать, что нынешний военный конфликт напоминает не войну нового поколения, а Первую мировую войну, когда позиционная война превратилась в длительную войну на истощение (демографическое и экономическое).

«Противоборствующие армии окопались по обе стороны линии фронта – сначала западного, а затем и восточного. Это означало продолжительную, кровавую, бессмысленную борьбу до истощения – позиционную оборонительную войну. Особенно ярко это проявилось на западе Европы. В течение более чем двух лет линия западного фронта сдвинулась лишь на каких-нибудь десять миль. Широкое применение автоматического оружия, траншеи и проволочные заграждения создали патовую ситуацию. Появилась «окопная тактика» ведения войны с целью изматывания противника и истощения его экономики, работающей на снабжение фронта [7]»,  — это описание Первой мировой войны в книге Алексея Ардашева сильно напоминает нынешние события на фронтах на Украине.
И Германская империя, и Антанта искали выходы из позиционного тупика — и в итоге нашли его, причём каждый свой. Германская армия стала создавать специальные штурмовые группы (достаточно эффективные), а англичане и французы — танки, как способ тактического взлома позиционной обороны.
На данный момент не похоже, что Россия ищет какие-то новые военные решения и тактики: эффективность использования средств ВТО и сухопутных сил ВС РФ вызывают большие вопросы. В то время как ВСУ пользуются всесторонней поддержкой западных держав и получают серьёзную военно-техническую помощь, ведут активную работу в сфере информационной войны, в Москве до сих пор чётко не определили цели и задачи военной операции и делают невнятные политические заявления.

__________________________

Использованная литература:

[1]. Макаренко С.И., Иванов М.С. Сетецентрическая война – принципы, технологии, примеры и перспективы. Монография. – СПб.: Наукоемкие технологии, 2018.
[2]. Warden J. A. The Air Campaign: Planning for Combat. – National Defense University Press Publication, 1988.
[3]. Макаренко С.И. Информационное противоборство и радиоэлектронная борьба в сетецентрических войнах начала XXI века. Монография. – СПб.: Наукоемкие технологии, 2017.
[4]. Панов М., Маневич В. Военные конфликты на рубеже 2030 года // Зарубежное военное обозрение. 2008. № 1. С. 3-15.
[5]. Троян А. Основные итоги и уроки военной кампании в Ливии // Зарубежное военное обозрение. 2012. № 4. С. 1-8. U
[6]. Гиндранков В., Перепелица М., Перфильев Е. «Господство в воздухе: мифы и реальность». Военная Мысль. 2020. № 9.
[7]. Ардашев А.Н. Великая Окопная война. Позиционная бойня Первой мировой. – М, Яуза, 2009. 

 

Виктор Бирюков

https://topwar.ru/211525-sovremennaja-setecentricheskaja-vojna-i-voennaja-operacija-na-ukraine.html

. 


30.04.2021 Теория и практика управляемой нестабильности.

 


Директор Института стратегических исследований и прогнозов РУДН Дмитрий Егорченков рассказывает о том, как действуют и почему так успешны механизмы "гибридных войн". По каким основным напрвлениям проводится дестабилизация и каким образом в этот процесс подключаются всё новые и новые ресурсы. Как можно победить в гибридном противостоянии. Ведущий Фёдор Папаяни.

День ТВ

 

Фёдор Папаяни тащит как может любимые шаблоны интерпретации истории антисоветской элиты: "Росссия, которую мы потеряли", "Ленин все развалил в стране, что можно было развалить", "Сталин - антипод Ленина". Исторической критики все эти шаблоны не выдерживают, но, будучи усвоенными без исторических штудий и рефлексии, становятся социологической реальностью больших групп.

Дмитрий Егорченков мягко уходит от согласия с замшелыми пропагандистскими глупостями ведущего, не вступая в спор или конфликт.


01.01.2013 Сетецентрическая война и кибервойна.

Когда источником идентичности становится консенсус, возникший во время
обсуждения в кругу случайных «друзей» на страницах социальных сетей,
сиюминутное может взять верх над чем-то очень важным[1]

Г. Киссинджер
 
В российском видении военной безопасности важно определить роль,
которую мы отводим (если отводим) «большому СНГ…»[2]
А. Торкунов, ректор МГИМО(У)
 
Сетецентрическая война (СЦВ) и кибервойна (КВ) – концепции, ставшие реальностью в XXI веке, хотя до сих пор нет общего понимания и согласия среди зарубежных и российских экспертов. По мнению некоторых из них, США уже «… адаптировали свои вооруженные силы к ведению сетецентрических войн»[3], что требует безусловного доминирования в киберпространстве. По оценке Н. Новикова, МО США используют более 7 миллионов компьютеров, соединенных через 15 тысяч сетей, а также через 20 тыс. коммерческих сетей[4]. Таким образом военные возможности, прежде всего в области управления, определяются в решающей степени общим состоянием технологической базы и информатики в обществе и государстве.
Оставляя «за скобками» рассуждения о технологических особенностях СЦВ и КВ (о которых подробнее можно прочитать в материалах Центра военно-политических исследований на сайте http://eurasian-defence.ru  [1]), представляется важным рассмотреть взаимосвязь между ВКО Евразии и этими новыми концепциями вооруженной борьбы. Изначально важно сказать, что евразийская интеграция в военно-политической области вообще и в ВКО в частности, становится во втором десятилетии объективной потребностью государств Евразии в силу радикальных изменений происходящих в военных доктринах и военном искусстве государств. Прежде всего речь идет, конечно, о главной области военного искусства – военной стратегии, но не только. В оперативном искусстве, и тактике за последние десятилетия произошли принципиальные перемены, которые требуют от государств радикального пересмотра прежних военных доктрин и критической переоценки всего спектра областей военного искусства. По сути дела сегодня речь идет уже о появлении нового военного искусства, когда прежние оценки, опыт и знания требуют радикального пересмотра, либо даже отказа от прежних взглядов. В первую очередь в области военно-политического управления, вооружениями и управления стратегическими наступательными и оборонительными войсками. Достаточно сказать, что в последние годы фактически отпала необходимость в массированном использовании сухопутных войск, когда армии воевавших сторон насчитывали миллионы человек, а численность танков и самолетов измерялась десятками тысяч.
В силу разного рода причин все труднее становится отделить военную безопасность одного государства региона от других государств, что неизбежно ведет к региональной военно-политической интеграции. Примером тому являются блоки и военно-политические союзы, прежде всего Североатлантический блок, который стал ярким примером не только военно-политической интеграции, но и фактически стимулировал интеграцию в рамках Евросоюза. В этом смысле ОВД также являлся закономерным примером региональной военно-политической интеграции.

До информационно-коммуникационного этапа военно-технической революции, однако, речь шла об объединении усилий государств одного региона (например, Северной Атлантики или Центральной и Восточной Европы). В 90-е годы ХХ века обозначилась тенденция перехода от объединения управления к единству управления. Кроме того, отчетливо стала просматриваться тенденция выхода за пределы региона зоны ответственности и функций единого управления в блоке, т.е. расширения его пространственного охвата. Так, блок НАТО в короткие сроки превратился из региональной в глобальную организацию, управляемую (не всегда, правда, эффективно) из единого центра с фактической передачей полномочий.
Эта изменения затронули прежде всего те виды вооруженных сил, которые зависели от этих двух факторов – стремительного развития информатики и связи, и расширении пространственного охвата до космоса и киберпространства. Речь идет о системах ПВО и ПРО, которые по сути носят глобальный характер. Даже если районы дислокации противоракет ограничены, пространство (воздушно-космическое и информационное) выходит далеко за пределы национальных территорий.
С геополитической точки зрения, формирование в Евразии двух центров военной силы – США и Китая – также требует серьезной переоценки военных доктрин и основных положений военного искусства. И не только России и других постсоветских государств, но и западноевропейских стран, чьи военные доктрины интегрированы в военную доктрину НАТО, а по сути США, и не оставляют странам Евросоюза ни малейшей возможности для самостоятельного принятия военно-политических решений. Новая геополитическая расстановка военных сил формирует недвусмысленную альтернативу возможному доминированию США и Китая – создание евразийского военного центра силы. Прежде всего в области ВКО региона.
Во втором десятилетии, таким образом, мы оказались на пороге не только нового этапа военно-технической революции, но и нового этапа в развитии военной науки и военного искусства. А, главное, нового этапа евразийской интеграции, способного привести к созданию нового центра силы и обеспечить региональную безопасность континента. В этом смысле понятие «безопасность» становится такой же ценностью для всей Евразии, как и для стран Евросоюза.
Простой пример. Создание региональных систем ПРО США (с перспективой глобальной ПРО) неизбежно ставят по-новому проблему ВКО не только стран ОДКБ, но и других евразийских государств. Не случайно поэтому на Ашхабадском саммите глав государств в декабре 2012 года речь шла уже не столько об экономических проектах, сколько о создании Объединенной системы противовоздушной обороны (ОС ПВО) государств СНГ, для чего был не только создан специальный координационный комитет, но и назначен его руководитель – бывший командующий ВКО России (а затем заместитель министра) О. Остапенко[5]. Это означает, что уникальные свойства суверенитета – возможности ПВО – некоторые государства готовы делегировать наднациональному органу. В целом же, как уже говорилось, эти решения соответствуют объективным тенденциям развития региональной безопасности, которые отчетливо просматриваются на примере эволюции НАТО.
Очевидно, что на этом государства не остановятся: неизбежно не только расширение ОС ПВО до ОС ПВО–ПРО, но и создание единой системы управления (а значит и делегирование полномочий), разработки общей концепции ВКО, планов военного строительства и т.д. И это тоже будет продолжением объективных тенденций.
За всеми этими проявлениями стоят объективные тенденции, практическая реализация которых приведет либо: 1) к созданию единой системы ВКО (и, соответственно, единой военной концепции ВКО, военной доктрины, координации планов военного строительства и т.д.) большинства стран Евразии; либо 2) если страны Евросоюза будут продолжать одностороннюю ориентацию на США, – к появлению не только двух полюсов силы – США и Китая, – но и двух доминирующих военных доктрин, групп интересов и стратегии, которые оставят евразийским (в т.ч. европейским) государствам второстепенную роль исполнителей чужой воли.
Эти два центра силы, две стратегии, два государства – США и Китай – будут неизбежно вынуждены договориться. В конечном счете, за счет других государств. В данном случае как европейских, так и азиатских – от Франции и России до Вьетнама, Филиппин, Кореи и др.
Кроме традиционных (политических и военных) факторов, влияющих на позицию этих двух доминирующих центров силы решающее значение будут иметь возможности в информационно-коммуникационной области, реализуемая прежде всего в системах ВКО. Очевидно что в случае, если удастся объединить ресурсы России, ведущих европейских стран, ряда стран Азии, региональная, евразийская система ВКО может быть создана. Это, безусловно, не только обеспечит безопасность этих стран, но и сохранит их суверенитет. В том числе и по отношению к использованию против инструментов «мягкой силы» и угроз воздушно-космического нападения.
Вот почему анализ современных информационно-управленческих концепций имеет не только военное, но и военно-политическое значение. Их измерение выходит далеко за пределы собственно военной политики.
Изменения в военных доктринах, всех областях военного искусства проявилось, прежде всего, в появлении таких новых концепций использования военной силы, как «сетецентрических», «информационных», «кибернетических» и пр. войн. Эти концепции связаны, как уже говорилось, с проявлением двух основных тенденций, которые стали иметь определенное значение еще в конце 90-х годов ХХ века.
Во-первых, с повышением роли систем обнаружения, боевого управления, связи и разведки, компьютерных и космических систем. Это, в частности, привело к качественному повышению эффективности ВВТ. Не только ядерных, но и обычных. Прежде всего, за счет резкого повышения точности, сокращения подлетного времени, возросших возможностей обнаружения и сопровождения целей, а в целом – «информвооруженности» ВВТ.
Во-вторых, с растущей уязвимостью этих сложных информационных систем к внешнему, в том числе враждебному, воздействию и (как всяких сложных систем) к ошибкам в программном обеспечении, техническим сбоям и «человеческому фактору». Особенно, если речь идет о сознательных военных операциях против информационных систем.
Таким образом, с одной стороны, быстрыми темпами росла боевая эффективность вооружений прежде всего за счет качества информационной вооруженности, а, с другой, росла уязвимость этих систем к внешнему воздействию и быстро совершенствовались способы такого воздействия. Сфера традиционного противоборства между наступательными и оборонительными системами была перенесена в киберпространство, т.е. превратилось в глобальную сферу противоборства.
В этой связи важно отметить ряд принципиально новых особенностей такого противоборства.
Первая особенность. Область информационного противоборства изначально глобальна и не может быть ограничена ни отдельным ТВД, ни временем, ни системой оружия или военной техники.
Вторая особенность. Эта область не поддается контролю или ограничению за исключением крайне редких случаев (например, ограничений по развертыванию РЛС), т.е. не может стать предметом договоренностей.
Третья особенность. Область информационного противоборства не имеет четких границ ни между формами использования («мягкой» или «жесткой») силы, ни между соответствующими средствами (СПП, например, выполнял в Ираке важную функцию управления).
Четвертая особенность. Информационные средства применительно к ВКО фактически являются как частью СЯС, так и средств собственно ВКО. Не только военные, но и гражданские технологии становятся критически важными для ВКО.
Эти особенности и изменения в конечном счете привели к пересмотру многих основополагающих взглядов на военное искусство и военное строительство в начале XXI века, «… воплотившись, – как отмечают эксперты, – в концепцию сетецентрической войны (в англоязычной транскрипции – Network Centric Warfare). На официальном уровне эта концепция впервые была признана в Национальной военной стратегии США в 2004 г., а затем положена в основу программы строительства американских вооруженных сил «Единая перспектива-2010». В долгосрочной перспективе эта система взглядов составляет ядро военно-технической политики США и НАТО на период до 2020 г. [6]

Важно, что такая особенность информационных войн затрагивает все аспекты военной деятельности и все виды ВВТ, т.е. она по своей сути универсальна. Более того, успех или поражение в информационной войне рассматривается сегодня равнозначным успеху или поражению во всех боевых операциях и на всех ТВД. Как отмечает ветеран спецслужб Франции Ж.-Б. Пинатель, описывая специфику информационной войны, «…извечное соревнование между щитом и мечом сегодня стимулирует соперничество между возможностями координации и по передаче данных, с одной стороны, и дезинформации, постановки помех и кражи информации – с другой.
«Кибервойна», «информационное противоборство», «сетевая война» – эти концепции развиваются и начинают затрагивать все аспекты военной деятельности:
– война командования и управления состоит в нанесении точечных ударов по центрам управления операциями противника. Применялась американцами, в частности, в Ираке, когда были нанесены удары ракетами «Томагавк» перед началом наземных боевых действий с войсками Саддама Хусейна;
– разведывательная война основана на способности накапливать и анализировать практически в реальном времени информацию на разных языках, собираемую при помощи людских ресурсов или перехватываемую электронными средствами;
– электронная война представляет собой потенциал доминирования в электронной сфере, постановки помех, перехвата и прослушивания связи противника при одновременной защите аналогичных собственных средств;
– компьютерные сетевые атаки (Computer Network Attacks), или «война хакеров». В ней используется внедрение вредоносного программного обеспечения в информационные системы противника;
– психологическая борьба, или Psyops (Psychological Operations), или «психологическая война», состоит использовании социальных информационных средств для дестабилизации положения населения и политических властей»[7].
Как видно из перечня, приведенного Ж.-Б. Пинателем, информационная война распространяется на все вероятные военного уровни военного конфликта – от политического и военно-управленческого до элементной базы, которая составляет основу современной ВКО. И эта особенность особенно важна для всего процесса евразийской интеграции не только потому, что объединенной (а тем более единой) ВКО потребуется единая система киберзащиты. В более широком контексте потребуется единая информационная, даже идеологическая политика и высокая степень координации политических и общественных институтов. Собственно говоря, эти «гражданские» аспекты СЦВ и КВ приобретают все большее значение потому, что войны в XXI веке выигрываются в информационном пространстве еще до начала собственно огневого соприкосновения. Использование ВТО становится по сути завершающим этапом военной операции.
 
Впервые это отчетливо проявилось еще в ходе подготовки войны в Югославии, когда в НАТО (за 6 месяцев до операции) был создан специальный комитет, координирующий информационную политику. Отнюдь не случайно и то, что первыми целями при налете на Белград стали национальные СМИ и системы управления и связи. Позже, в ходе конфликтов в Ираке и в Ливии, и особенно в Сирии, эта информационная составляющая военной силы приобрела еще большее значение.
Провести грань между политическими (гражданскими) и военными системами управления современным государством и обществом невозможно. Сегодня уже нельзя выделить в связи с этим и какой-то отдельный вид или род Вооруженных сил, тип вооружений или военной техники, который мог бы функционировать без учета возможного воздействия «киберопераций». Даже средства РЭБ не могут в этой связи оказаться универсальными средствами противодействия, хотя бы потому, что они изначально не предназначались, например, для ведения пропагандистской, психологической или хакерской войны. Тем более они непригодны для влияния на общество и его институты.
Это следует иметь ввиду при реализации концепции ВКО, (которая входит далеко за рамки собственно ПВО или ПРО), средства которой могут изначально оказаться не способными противодействовать различным средствам информационного нападения. Тем более что сами такие средства уже не ограничены ядерными вооружениями и высокоточными неядерными средствами, а зачастую представляют собой вполне «безобидные» информационные ресурсы или общественные организации. В XXI веке СМИ и НКО могут быть использованы как средства ведения враждебных действий еще до начала формально военных операций.
Представления о СЦВ сегодня достаточно размыто. Сетецентрическая концепция нашла свое отражение в новой Национальной военной стратегии США, принятой в 2011 г.»[8], – отмечает профессор А. Сиников. И далее: «С технологической точки зрения, как известно, основой концепции сетецентрических войн является представление пространства военных действий в виде связанной сети, состоящей из компонентов трех видов:
– сенсоры (силы и средства вскрытия и отслеживания состояния объектов противника);
– акторы (силы и средства огневого, радиоэлектронного и иного воздействия на вскрытые объекты);
– интеллектуальные информационно-управляющие элементы (силы и средства, реализующие функции управления сенсорами и акторами)[9].
Как видно из этого перечня, все три компонента, составляющие потенциал СЦВ, относятся как к военным, так и гражданским компонентам. Кроме того все эти компоненты являются решающими компонентами и для ВКО, что неизбежно приводит к выводу о том, что интеграция ВКО невозможна без интеграции всех этих компонентов сетецентрической войны. Причем в ближайшей перспективе это будет справедливо уже для всех уровней политического и военного управлении. Так, в ходе войны в Ираке, сетецентрическое управление достигало батальонного звена. Думается, что в ближайшие годы это управление будет достигать уровня отдельного солдата, который превратится в самостоятельную боевую и управляемую единицу.
Важной особенностью СЦВ является ее сетевой, многократно дублированный характер. «… Все указанные компоненты, подчеркивает А. Сиников, – распределены (рассредоточены) в информационном и физическом пространстве так, что выход из строя какого-то сенсора, актора или информационно-управляющего элемента не нарушает работоспособности всей системы.
Модель сетецентрической системы иногда представляют в виде информационной решетки, на которую накладываются взаимно пересекающиеся сенсорная и боевая решетки»[10].
Таким образом концепция сетецентрической войны предоставляет бесспорное преимущество такому государству (или коалиции государств), которое:
– во-первых, имеет технологическое превосходство в области информационных технологий самого широкого спектра. В этом смысле сегодня и в среднесрочной перспективе единственным государством, имеющим такое превосходство являются Соединенные Штаты. Китаю потребуется, как минимум, десятилетие, чтобы приблизиться к США. Остальным государствам включая Россию, потребуются титанические усилия, чтобы даже в будущем стать сопоставимыми с США. Это означает, что Вашингтон обладает уникальным конкурентным преимуществом перед другими государствами, которое будет им использовано в военно-политических целях. Отставание России в этой области является критическим и до сих пор по достоинству недооценивается. Это отставание не может быть ликвидировано технологическими заимствованиями. Хотим мы того или нет, но России нужна сверхпрограмма развития собственных информационных технологий на базе собственных достижений в фундаментальной науке. Только такая программа позволит избежать «догоняющей» модели развития информатики и предусмотреть «перескакивание» через этапы информационно-технологического развития. В ее основу может быть положена концепция создания ВКО, которая может «вытянуть» в том числе и гражданские сектора экономики;
– во-вторых, политическое, экономическое и финансовое положение США, в том числе и позиции американского доллара, предопределяются прежде всего технологическим превосходством США. В агрегированном виде оно заключается в том, что не только более 30% мировой наукоемкой продукции производится в США, но они являются сегодня и бесспорным технологическим лидером. Более того этот приоритет является главным политическим приоритетом США не случайно. Именно такое технологическое превосходство позволяет обеспечить превосходство в ВВТ и в создании самых современных концепций и их использования. Таких, как «Кибероперации», «информационная» или «сетецентрическая война». Иными словами финансовое и политическое превосходство США обеспечивается технологическим превосходством. Полагать, что контрмеры в области финансов или политики по отношению к США окажутся эффективными, без ликвидации такого технологического превосходства было бы неправильным. Вот почему эта задача должна быть сформулирована как важнейшая политическая задача, стоящая перед нацией;
– в-третьих, концепции информационных войн позволяют создать потенциал и предоставить возможность ведения любых войн в глобальном масштабе на любом театре ТВД, на любом пространстве – земле, воде, воздухе или в космосе. Для информационных систем нет границ или права государства на суверенитет, ликвидация которого и является одной из глобальных внешнеполитических целей США. Поэтому сохранение суверенитета тождественно достижению технологической сопоставимости с потенциалом США, что возможно в настоящее время только при широкой евразийской кооперации. В частности, в области ВКО.
Во многом эти тенденции прослеживались еще в 80-е годы ХХ века. Уже тогда было ясно, что растущая роль информационных систем, в частности, боевого управления, связи и разведки, с одной стороны, и принципиально новое качество высокоточного неядерного оружия, с другой, радикально изменяет представления не только о характере будущих войн и программ военного строительства, но и имеют далеко идущие военно-политические последствия. Этому, в частности, была посвящена докторская диссертация А.И. Подберезкина «Роль и значение систем боевого управления, связи и разведки в военной доктрине США», защищенная в Дипломатической Академии МИД РФ в 1989 году[11]. К сожалению в последние десятилетия СССР и Россия не только не ликвидировали отставание от США, но и оказались в окончательном разрыве с современными реалиями. Технологическое соревнование с США должно было стать сутью политической доктрины СССР и России, но так и не стало. Сегодня оно кажется уже бесперспективным, но необходимо, чтобы правящая элита страны смогла сформулировать такую политическую цель, сконцентрировать ресурсы, провести мобилизацию нации для ее решения.
Применительно к ВКО это имеет непосредственное значение. До недавнего времени с пространственной точки зрения выделялось четыре сферы – наземные операции, воздушное и морское пространство, а также космос. Сегодня к ним добавилось «пятое пространство» – информационное, или киберпространство. Первым прецедентом, наверное использования киберпространства в военных целях «в чистом виде» следует, возможно, признать использование Армией обороны Израиля в 2007 г. специально разработанного компьютерного червя (аналогичного секретной американской разработке «Suter» для прорыва системы ПВО Сирии в ходе операции «Фруктовый сад» (Хотя и до этого операции США в Югославии и Ираке демонстрировали качественно новые военные возможности информационных систем оружия и техники). Использование специализированного программного обеспечения позволило израильским ВВС, в частности, незамеченными преодолеть сравнительно современную и развитую систему ПВО Сирии и уничтожить объект, который эксперты связали с тайной ядерной программой. Многим более известно использование в 2010 г. червя «Stuxnet» для нарушения функционирования иранских ядерных исследовательских центров.
Первые два десятилетия XXI в., таким образом, отмечены постоянно растущей интенсивностью кибератак и планомерным повышением уровня исходящей от них угрозы со смещением фокуса от информационных воздействий и хищения секретной информации в направлении прямого нарушения функционирования инфраструктуры противника. Причем не только военной, но и политической, общественной, экономической. Эту ситуацию российские исследователи описывают следующим образом: Всё это меняет характер будущих войн, главной особенностью которых является отсутствие необходимости в массовом применении войск на поле боя. Их призваны заменить аэромобильные части и силы специальных операций, обеспечивающие достижение и закрепление политических целей войны после нанесения ущерба критически важным объектам военной, экономической и политической инфраструктур государства обычными высокоточными средствами поражения или кибернетическим оружием. К таким выводам пришли как военные теоретики США и НАТО, так и специалисты армий южного пояса Евразии, в первую очередь Китая и Индии.
Развитие информационных средств превратило их со временем из средств обеспечения в самостоятельные виды и системы оружия, т.е. средства ведения войны. Что, естественно, не могло не повлиять на способы ведения военных операций и войн. Сказанное означает, что в классических военных доктринах ведущих государств произошла «тихая» информационная революция, осознать масштабы и последствия которой в полной мере еще только предстоит. Так, возможности ПВО-ПРО сегодня определяются сегодня прежде всего способностью обнаруживать и сопровождать цели, точностью наведения антиракет и т.д. Но в решающей степени эффективность ВВКО зависит от системы управления и передачи информации на всех уровнях.
Именно эти качества сегодня стали решающими не только для ВКО, но всех Вооруженных Сил, а, главное, военно-политического руководства.
Более того, можно, неверное, говорить о том, что собственно использование ВС для оккупации территории теряет военный смысл. Уничтожение политического и военного руководства, инфраструктуры и нарушение управления ведет неизбежно к тому, что для закрепления результатов нападения с помощью высокоточных средств и информационных средств войны достаточно полицейских соединений. Если организованное сопротивление будет сломлено, а потенциал уничтожен, то организовать противодействие можно только ответными действиями и мерами информационной войны, в которых нападающая сторона имеет безусловное превосходство.
Кроме того информационное превосходство позволяет дезинформировать противника (особенно, если до начала военных действий будет дезориентировано общественное мнение и уничтожена национальная система ценностей), сломить отдельные очаги сопротивления, в конечном счете подчинить общество агрессору. Партизанские действия и личная инициатива в этом случае будут затруднены, если вообще возможны, именно в силу дезориентации общественного мнения и отсутствия четкой системы национальных ценностей. Именно разрушение национальной системы ценностей является главной целью информационной войны. Если этого удается добиться с помощью «мягкой силы», то разрушаются не только нормы морали в обществе, но и управление обществом и государством. Наступает неконтролируемый хаос, который неизбежно ведет к ослаблению и уничтожению государственных и общественных институтов, а в конечном счете всей системы управления государством, обществом, его институтами (включая ВС и конкретно систему управления войсками).
Соглашаясь с этим тезисом, становится понятно, почему, например, внешние оппоненты и внутренняя оппозиция так раздражены активностью РПЦ или патриотических партий и организаций. Как справедливо заметил А. Ципко, «речь… идет не столько о раздражении от политических инициатив нынешних иерархов РПЦ, сколько о раздражении от самого факта существования РПЦ как чуждого многим либералам мира, как облика другой… России»[12]. По большому счету речь идет о сломе национальной системы ценностей, разрушение национальных институтов управления и фактически управленческому хаосу, в котором легко, используя информационное превосходство, одержать политическую победу без привлечения в массовом порядке вооруженных сил.
Эти тенденции просматриваются уже сегодня. В частности, российские эксперты подчеркивают, что «… в ходе войн в Югославии и Ираке американское военное командование уже опробовало новую доктрину ведения боевых действий с воздействием по центрам, контролирующим его экономику, промышленное производство и транспорт. В этой доктрине использовалась теория Джона Бойда о действиях на опережение противника в области принятия и проведения им в жизнь решений на применение вооружённых сил (так называемый цикл НОРД – «наблюдение-ориентация-решение-действие»). Согласно этой теории одним из необходимых условий достижения успеха являются действия по разрушению командных пунктов противника всех уровней управления и линий связи с одновременной деморализацией войск и населения противника за счёт проведения психологических операций»[13].
Очевидно, что создать неуязвимое информационное пространство и отдельности странам ОДКБ, а в целом Евразии, – невозможно. Собственно сегодняшняя реальность свидетельствует, что контролируя информационное пространство (как в случае с Югославией, Ираком или осетино-грузинским конфликтом), США способны не только к массовой дезинформации мирового общественного мнения и навязыванию соответствующих политических решений, но и к подготовке эффективных военных операций.
Очевидна и взаимосвязь между информационной войной и возможностями для нанесения высокоточных операций. Эта взаимосвязь по существу означает, что концепции информационного воздействия являются прелюдией, частью концепции «сетецентрических» войн, а затем использования ВТО и последующей оккупации основных центров.
Другим следствием этой взаимосвязи является зависимость возможностей ВКО от информационных возможностей, которыми обладает агрессор. Причем не только военных, но и гражданских. Эта взаимосвязь превращается в зависимость, которую условно можно обозначить следующим образом.
Из этого рисунка следует важный вывод: без создания конкурентоспособных национальных информационных ресурсов (в т.ч. элементной базы, ПО, ВВТ, СМИ и т.д.) обеспечить эффективную оборону и суверенитет страны невозможно. В том числе и эффективную ВКО страны, региона или континента. Кроме того необходимы специальные – сетецентричные, многократно дублированные и защищенные от кибератак – органы государственного, военного и общественного управления.
Некоторые действия США наводят на эти размышления. Так, США оперативно среагировали на новые возможности, создав в 2009 г. на базе АНБ и подразделений ВВС специализированного киберкомандования (USCyberCommand). Практически сразу аналогичные структуры стали появляться и в других государствах[14]. Но это лишь частное проявление общей закономерности.

Формальной миссией киберкомандования США является планирование и координация действий по защите информационных сетей Министерства обороны, а также, в особых случаях, проведение полномасштабных военных операций в киберпространстве[15]. Отметим, что обязанности по защите гражданской инфраструктуры в США возложены на Министерство внутренней безопасности и Агентство национальной безопасности, что создает некоторую путаницу[16]. Киберкомандование США не выполняет задачи по обороне сравнительно уязвимой информационной инфраструктуры страны (ее компоненты – системы управления сетями энергоснабжения, транспортом, информационные сети финансовых организаций и т.п.), концентрируясь на обороне только и исключительно элементов военной инфраструктуры[17]. Частично раскрытая в июле 2011 г. стратегия операций в киберпространстве, кроме подтверждения заявлений о намерении охранять информационные сети Министерства обороны, содержит также программное заявление о признании киберпространства доступным для ведения боевых действий наравне с землей, морем, воздухом и космосом[18]. Но наряду с этим в описываемом программном документе содержится тревожащее заявление о допустимости ответа на кибератаки всеми необходимыми средствами, включая прямые силовые воздействия вплоть до проведения военных операций[19].
Таким образом, создается по сути дела новый тип наступательного оружия, которое может быть использовано на самых ранних стадиях военного конфликта. Не представляет сомнений, что США обладают физической возможностью по нарушению функционирования глобальных информационных сетей, даже если эта возможность и не обозначена законодательно. Можно предположить, что крайней мерой в кибервойне, сравнимой с использованием тактики выжженной земли в реальном мире, может стать физическое уничтожение информационно-коммуникационной инфраструктуры, если это будет отвечать принципам обеспечения безопасности государства[20]. Прежде всего с помощью высокоточного оружия, которое в массовых масштабах появляется уже сегодня.
Сегодня наблюдается очевидная параллель в развитии трех важнейших технологических направлений военного строительства в США:
– совершенствование ВТО и развертывание неядерного стратегического потенциала;
– создание глобальной системы ПВО-ПРО;
– создание информационных ресурсов для ведения СЦВ и КВ.
Эта направления очевидно синхронизируются и составляют вместе единый «наступательно-оборонительный информационный» комплекс. Соответственно, рассматривать те или иные действия необходимо в этом контексте. Вот как охарактеризовал эти угрозы Генеральный конструктор Системы ПРН Сергей Федотович Боев в недавнем интервью: «Нельзя не учитывать, что состав военных угроз безопасности нашей страны в настоящее время существенно изменился. В первую очередь это связано с тем, что у вероятного противника появились или находятся на завершающей стадии разработки стратегические системы высокоточного оружия - БР с управляемыми боевыми блоками, стратегические крылатые ракеты (СКР), гиперзвуковые летательные аппараты (ГЗЛА), которые по уровню прогнозируемого ущерба и влиянию на стратегическую стабильность становятся сопоставимыми с ракетно-ядерным оружием. В этих условиях информационная составляющая системы ВКО должна приобрести новое качество – кроме задач предупреждения о ракетном нападении, она должна быть способной решать задачу предупреждения высшего руководства страны о массированном применении СКР и ГЗЛА, в том числе в условиях усложнения целевой и помеховой обстановки в зонах действия информационных средств РКО. Здесь будет очень полезен опыт, который накоплен нами при создании загоризонтных РЛС. Эти станции могут стать составной частью информационно-разведывательной системы дальнего обнаружения крылатых ракет, гиперзвуковых летательных аппаратов и их носителей»[21].
На эту новую особенность американской стратегии хотелось бы обратить особое внимание: «победа» в кибервойне, безусловно, считается основным условием реальной военной победы. Понятно, что если выведены из строя информационно-коммуникационные системы, то любой вид оружия, вплоть до стрелкового, становится малоэффективным, даже бесполезным. Когда потеряно управление, то это равносильно военному и политическому поражению.
Сегодня угроза потери управления рассматривается прежде всего как угроза возможного уничтожения центров управления и связи в результате первого удара. Что уже не совсем соответствует реалиям. Соответственно и основные усилия направлены на предупреждение о таком нападении. Вот почему особое внимание уделяется средством предупреждения о ракетном нападении (СПРН). Когда «удельный вес» каждой ракеты резко возрастает в связи с повышение ее возможностей уничтожения средств управления, значение СПРН становится критически важным. Считается, что «главным козырем обновленной СПРН России стали «Воронежи» – быстровозводимые радары высокой заводской готовности. Прогресс радиоэлектроники, позволивший на порядок уменьшить количество, массу и габариты комплектующих, обеспечил удешевление новых радаров и ускорение их строительства. Если приводить бытовые, всем понятные, сравнения, то с РЛС произошло то же самое, что с телевизорами или компьютерами за последние три десятка лет.
За последние несколько лет в России построены уже четыре «Воронежа»: на северо-западе страны – в Лехтуси под Санкт-Петербургом, на крайнем западе России – в Калининграде, на юго-западе – в Армавире и на юго-востоке – в Усолье-Сибирском под Новосибирском. В следующем году в строй вступает второй радар в Армавире, который будет контролировать южное-юго-восточное направление.
В 2013 году должно начаться строительство сразу трех новых РЛС – в Печоре, Барнауле и Енисейске. Завершение их строительства возможно уже к 2016-2017 годам, что позволит России полностью обеспечить работу СПРН за счет радаров, расположенных на национальной территории, отказавшись от устаревающих станций на территориях бывших советских республик»[22].

Насколько это эффективно? А, главное, гарантируют ли эти меры против концепций информационных (сетецентрических) войн? Думается, что нет. Как уже говорилось, разрабатываются и другие концепции первого удара.
Но это только одна часть проблемы. Другая часть находится в плоскости политического и психологического использования военной силы и силы вообще, включая «мягкой силы» государством. Превосходство в информационно-коммуникационной области становится политическим превосходством и справедливо рассматривается, например, в Китае как важнейшая угроза национальной безопасности. В Китае, например, в принципе невозможна ситуация, когда социальные сети используются для координации деятельности антиправительственных групп и демонстраций, носящих резко подрывной характер в отношении органов государственной власти. Facebook и Twitter там в принципе не функционируют. А есть китайские аналоги указанных систем, которые находятся, разумеется, под контролем китайского правительства. Заместитель начальника Генштаба Ма Сяо Тянь, например, отметил, что необходимо принять документы, которые определяли бы Интернет как один из видов современной человеческой деятельности – в том плане, что необходимо регулирование правил поведения государств в системе Интернет. За такими осторожными формулировками, конечно же, скрывается стремление Китая дать отпор попыткам США, в частности, влиять на информационную политику Китая и использовать ресурсы китайского Интернета для стимулирования различного рода диссидентской деятельности. То есть Китай очень четко видит эти угрозы и их парирует»[23].
Пытаются парировать эти угрозы и в России, однако это встречает жесткое сопротивление со стороны «демократической» оппозиции, которая, видимо, не понимает роль интернета как возможного средства для осуществления концепций СЦВ и КВ против России.
___________
[1] Киссинджер Г. Пределы универсализма // Россия в глобальной политике. 2012. Т. 10. № 4. С. 37.
[2] Торкунов А.В. По дороге в будущее. М.: Аспект Пресс, 2010. С. 71.
[3] Новичков Н. США пока полностью не готовы к отражению серьезной кибератаки. А готова ли к этому Россия? // Воздушно-космическая оборона. 2012. № 5 (66). С. 21.
[4] Новичков Н. США пока полностью не готовы к отражению серьезной кибератаки. А готова ли к этому Россия? // Воздушно-космическая оборона. 2012. № 5 (66). С. 21.
[5] Мухин В. Противоракетное содружество // Независимая газета. 2012. 7 декабря. С. 1.
[6] Сиников А. Управлять – значит предвидеть // Воздушно-космическая оборона. 2012. № 5(66). С. 39.
[7] Пинатель Ж.-Б. Россия – Европа: жизненно важный союз / перев. с франц. Д.Х. Халиллуллиной. М.: Книжный клуб 36.6, 2012. С. 102–103.
[8] [8] Сиников А. Управлять – значит предвидеть // Воздушно-космическая оборона. 2012. № 5(66). С. 39.
[9] Сиников А. Управлять – значит предвидеть // Воздушно-космическая оборона. 2012. № 5(66). С. 39.
[10] Сиников А. Управлять – значит предвидеть // Воздушно-космическая оборона. 2012. № 5(66). С. 39.
[11] Подберезкин А.И. Диссертация на соискания ученой степени доктора исторических наук «Роль и значение систем боевого управления (связи и разведки в военной доктрине США». Д.А. 1990 г.
[12] Ципко А. Исповедь ретрограда // Независимая газета. 2012. 11 декабря. С. 3.
[13] О военных угрозах Евразийскому союзу / Эл. ресурс «Евразийская оборона». 2012. 28 августа / http://eurasian-defence.ru [1]
[14] Каберник В. Революция в военном деле: возможные контуры конфликтов будущего / Эл. ресурс «Евразийской обороны». 3 октября 2012 г. / http://eurasian-defence.ru [1]
[15] Cyber Command Fact Sheet / U.S. Department of Defense. 21 мая 2010 г.
[16] Military's Cyber Commander Swears: «No Role» in Civilian Networks» // The Brookings Institution. 23 сентября 2010 г.
[17] Cyberwar Commander Survives Senate Hearing, Threat Level // Wired. 15 апреля 2010 г.
[18] Department of Defense Strategy for Operating in Cyberspace. July 2011 / US Department of Defense / http://www.defense.gov/news/d20110714cyber.pdf [5]
[19] David E. Sanger and Elisabeth Bumiller. Pentagon to Consider Cyberattacks Acts of War // The New York Times. 31 мая 2011 г. / http://www.nytimes.com/2011/06/01/us/politics/01cyber.html?_r=1; [6] White House Cyber Czar: ‘There Is No Cyberwar’ // Wired magazine. 4 марта 2010 г.
[20] Каберник В. Революция в военном деле: возможные контуры конфликтов будущего / Эл. ресурс «Евразийской обороны». 3 октября 2012 г. / http://eurasian-defence.ru [1]
[21] Новости воздушно-космической обороны. 18 мая 2012 г. / http://gunm.ru/news/ [7]
[22] Крамник Н. Радары СПРН: глаза воздушно-космической обороны / Голос России. 5 декабря 2012 г. / http://rus.ruvr.ru/_print/97006949.html [8]
[23] Кобаев А. Военно-политический анализ: Китай против дестабилизации через интернет. 8 июня 2012 г. // http://rus.ruvr.ru [9]
 
Источник: http://eurasian-defence.ru/?q=node/3378

Ссылки
[1] http://eurasian-defence.ru
[2] http://publicintelligence.net/nato-stratcom-shaping-public-opinion/
[3] http://www.bluespace.com/blog/c2-google-earth-mls-3d-frontier
[4] http://eurasian-defence.ru/?q=content/%D0%BF%D0%BE%D0%B4%D0%B1%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%B7%D0%BA%D0%B8%D0%BD-%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B5%D0%B9-%D0%B8%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87
[5] http://www.defense.gov/news/d20110714cyber.pdf
[6] http://www.nytimes.com/2011/06/01/us/politics/01cyber.html?_r=1;
[7] http://gunm.ru/news/
[8] http://rus.ruvr.ru/_print/97006949.html
[9] http://rus.ruvr.ru

 

А.И. Подберезкин

http://eurasian-defence.ru/?q=eksklyuziv/analitika/voennopoliticheskaya/kibervoyska/rossiya-kitay-ssha-nato-sng/setecentricheskaya-voyna

 


 01.01.2010 «Сетецентрическая война»: готова ли к ней Россия?

 

При всей сложности и многогранности понятия "национальная безопасность", его "сердцевиной" является военная безопасность. Это достаточно очевидное положение, к сожалению, часто недооценивается и даже игнорируется как государственно-властными структурами, так и общественным мнением. По вполне понятным причинам, чем ниже уровень непосредственной военной опасности для государства, тем меньшее внимание уделяется этому аспекту национальной безопасности. И наоборот, народы бывшей Югославии, Южной Осетии, Абхазии, да и Грузии придают большее значение военной безопасности в общем комплексе мер по обеспечению своей национальной безопасности, нежели население России в целом.

Упрощенное отношение к обеспечению военной безопасности на концептуально-доктринальном уровне влечет и соответствующее отношение к вооруженным силам - как на уровне государства, так и в обществе в целом. "История ничему не учит, а лишь наказывает за незнание ее уроков", - отмечал в свое время В. Ключевский. К сожалению, правоту этого постулата многим государствам приходится постигать на основе своего собственного трагического и печального опыта.

Обеспечение военной безопасности подразумевает готовность вооруженных сил и государства в целом к войнам будущего. Деятельность государства в сфере обеспечения военной безопасности должна быть, по сути дела, комплексом "страховых мероприятий" на случай негативных и опасных ситуаций в будущем. Человеческая природа такова, что отдавать деньги за страховой полис всегда жалко: а вдруг страховой случай не наступит вовсе, а денег лишились.

"Может, войны и не будет вовсе", - логика обывателя вполне объяснима. Но могут ли государственные мужи мыслить такими категориями? Можно ли сегодня руководствоваться великим русским принципом "Авось!" и искренне верить в то, что врагов у России нет и не будет, а потому и армия не нужна и готовиться к войнам будущего не нужно? Такой подход не просто наивен. Не имея ничего общего с реальными фактами, он крайне опасен.

Трудно сейчас найти на карте мира государство, которое относилось бы к обеспечению своей военной безопасности столь же легкомысленно, как это происходит в России. В вооруженных силах ведущих государств Запада происходят глубочайшие качественные преобразования, обусловленные бурным научно-техническим прогрессом и информационной революцией. Кстати, в них нет процессов огульного и бездумного сокращения ради сокращения. Напротив, в них идет сложный процесс организационно-струкрутной реорганизации, в результате которого сокращение численности бронетанковых войск и полевой артиллерии в вооруженных силах США, например, сопровождается бурным ростом численности пехоты, частей специального назначения, армейской авиации, органов психологической войны и подразделений военной полиции. Наращивается боевая мощь армий государств развивающегося мира, многие из которых нацелены на приобретение и освоение ракетных и ядерных технологий. На мировую военно-политическую арену вышли многочисленные негосударственные акторы, сделавшие терроризм главным орудием политической и военной борьбы. Потенциал конфликтности в мире растет неуклонно, сопровождаясь вспышками войн и вооруженных конфликтов в разных регионах земного шара.

Существующие и возникающие угрозы и вызовы национальной безопасности государств обусловливают появление новых теорий и концепций ее обеспечения. Естественно, это происходит там и тогда, где и когда проблема обеспечения военной безопасности стоит в фокусе внимания политического руководства государства. Речь идет, прежде всего, о США - государстве, которое по окончании "холодной войны" для поддержания своего военно-политического господства в мире в одностороннем порядке взяло на себя функции "мирового полицейского". Военно-теоретическая мысль призвана была найти наиболее оптимальное соотношение между военными и несиловыми формами и способами продвижении и обеспечения интересов США на мировой арене - за счет интересов других государств мира или даже вопреки им.

Огромная работа многих экспертов и исследователей, получившая поддержку со стороны военного ведомства США, привела к появлению большого количества новых военных концепций и теорий, призванных обеспечить высокую эффективность действий американских вооруженных сил в новых условиях, против новых врагов, с качественно новым арсеналом сил и средств вооруженной борьбы. Одной из таких теорий стала концепция "сетецентрической войны", появившаяся в США в конце 90-х годов ХХ в.

"Сетецентрическая война" - это не совсем точный перевод английского термина "network-centric warfare". Более точный перевод: "сетецентрические военные действия". От неточного перевода идет и неточное понимание или даже непонимание сути проблемы. И все же термин "сетецентрическая война" уже прижился, и задача теперь заключается не в том, чтобы его изменить, а в том, чтобы его правильно понимать и употреблять.

Итак, речь не идет о каком-то новом виде (типе) войны, а о сетецентрическом подходе к организации и ведению военных действий. Более того, в будущем такой подход будет аксиомой, и все военные действия будут неизменно основываться на принципе сетецентричности.

Авторами концепции "сетецентрической войны" считаются вице-адмирал ВМС США Артур Себровски и профессор Джон Гарстка. Опубликованная ими в журнале "Proceedings" в январе 1998 года статья "Сетецентрическая война: ее происхождение и будущее" стала своеобразным манифестом новой концепции .

Нынешняя эпоха глобализации, информационных технологий и революции в менеджменте ознаменовалась серьезнейшими изменениями в мире и обществе, в бизнесе и военном деле. Тот, кто отдает себе отчет в этом, кто не закрывает глаза на происходящие в мире изменения, а стремится активно взять их на вооружение - побеждает. Побеждает в бизнесе, побеждает и в войне. А. Себровски и Дж Гарстка повторяют ставший на Западе уже аксиомой тезис американских футурологов Алвина и Хэйди Тоффлер о том, что "нации ведут войну таким же образом, как они создают богатства" .

По мнению авторов концепции "сетецентрической войны", происходящие в современном мире изменения являются революционными: "Мы переживаем эпоху революции в военном деле, подобной которой не было ничего с эпохи наполеоновских войн, когда Франция впервые претворила в жизнь концепцию массовой армии".

Суть современной революции в военном деле А. Себровски и Дж. Гарстка выразили словами начальника штаба ВМС США адмирала Джея Джонсона, который заявил о "фундаментальном сдвиге от того, что мы называем платформо-центрической войной, к тому, что мы называем сете-центрической войной" .

Можно спорить с авторами концепции "сетецентрической войны" по поводу ее революционной сущности: сетецентрические подходы в той или иной степени широко реализуются в системе государственного управления, бизнесе, экономике и технике. Эти подходы уже давно внедряются и в вооруженных силах разных стран мира, хотя и в ограниченных масштабах. И только единый скоординированный подход к внедрению сетецентрических технологий, принципов и методов в деятельности войск позволил говорить об этом явлении как о целостной концепции "сетецентрической войны". В этом целостном подходе и заключается революционная сущность рассматриваемой концепции.

В концептуально-теоретическом плане А. Себровски и Дж. Гарстка представили модель "сетецентрической войны" как систему, состоящую из трех решеток-подсистем: информационной, сенсорной (разведывательной) и боевой. Основу этой системы составляет информационная решетка, на которую накладываются взаимно пересекающиеся сенсорная и боевая решетки. Информационная решетка-подсистема пронизывает собой всю систему в полном объеме. Элементами сенсорной подсистемы являются "сенсоры" (средства разведки), а элементами боевой решетки - "стрелки" (средства поражения). Эти две группы элементов объединяются воедино органами управления и командования.

Взаимоотношения между всеми элементами подсистем и самими подсистемами достаточно сложные и многоплановые, что позволяет, например, "стрелкам" поражать цели сразу по получении информации от "сенсоров" или по получении приказа от органов управления, или в некоторых случаях самостоятельно.

Графически логическая модель "сетецентрической войны", как она виделась Себровски и Гарстка, представлена на рисунке:

Таким образом, "сетецентрическая война", в представлении американских экспертов, редполагает создание разветвленной сети хорошо информированных, но географически рассеянных сил. Главными характеристиками-компонентами этих сил являются: высокоэффективная "информационная решетка", доступ ко всей необходимой информации, высокоточное оружие с большой дальностью поражения цели и маневренностью, высокоэффективная система управления и командования, интегрированная "сенсорная решетка", соединенная в единую сеть с системой "стрелков" и системой управления и командования.

В военно-практическом смысле, "сетецентрическая война" позволяет перейти от войны на истощение к более скоротечной и более эффективной форме, для которой характерны две основных характеристики: быстрота управления и принцип самосинхронизации.

Быстрота управления, в представлении американских экспертов, подразумевает три аспекта:

1. Войска достигают информационного превосходства, под которым понимается не поступление информации в большем количестве, а более высокая степень осознания и более глубокое понимание ситуации на поле боя. В технологическом плане все это предполагает внедрение новых систем управления, слежения, разведки, контроля, компьютерного моделирования.

2. Войска благодаря своим информационным преимуществам претворяют в жизнь принцип массирования результатов, а не массирования сил.

3. В результате таких действий противник лишается возможности проводить какой-либо курс действий и впадает в состояние шока.

В качестве примера того, как может и должна работать вся военная машина в условиях "сетецентрической войны", А. Себровски и Дж. Гарстка рассмотрели ситуацию гипотетического начала войны. На самой начальной стадии необходимо вывести из строя всю систему ПВО противника: командные пункты и пункты управления, центры связи, позиции РЛС, боевые позиции зенитных ракет и авиации ПВО. Авторы утверждают: "Когда в самом начале конфликта противник теряет 50% чего-то очень важного для себя, это неизбежно сказывается на его стратегии. Это может остановить войну - а в этом как раз и состоит суть сетецентрической войны".

Принцип самосинхронизации пришел из теории сложных систем. В соответствии с этой теорией, сложные явления и структуры в наилучшей степени организуются по принципу снизу вверх. Другими словами, под самосинхронизацией американскими специалистами подразумевается способность военной структуры самоорганизовываться снизу, а не изменяться в соответствии с указаниями сверху. Организационная структура частей и подразделений, формы и методы выполнения ими боевых задач, как ожидается, будут видоизменяться по усмотрению командира на поле боя, но в соответствии с потребностями вышестоящего командования.

Этот принцип противоречит традиционным основам централизованной иерархической военной организации, основанной на подчинении директивным указаниям сверху. Сломать такую систему сложно, ибо это требует изменения не только в организационных формах и методах управления, но и (что самое важное и одновременно - самое сложное!) в менталитете начальников и подчиненных.

Применение системы самосинхронизации позволяет достичь превосходства над противником в скорости и внезапности действий. Исчезают тактические и оперативные паузы, которыми противник мог бы воспользоваться, все процессы управления и сами боевые действия становятся более динамичными, активными и результативными. Военные действия приобретают не форму последовательных боев и операций с соответствующими промежутками (паузами) между ними, а форму непрерывных высокоскоростных действий (операций, акций) с решительными целями.

"Сетецентрическая война" может вестись на всех уровнях ведения военных действий - тактическом, оперативном и стратегическом. Принципы ее ведения никоим образом не зависят от географического региона, боевых задач, состава и структуры применяемых войск (сил).

Реализация концепции "сетецентрической войны" вызвала соответствующие преобразования в системе подготовки войск и в их организационно-штатной структуре. Это привело, как говорят в США, к появлению новой военной "элиты", которая представлена так называемыми "новыми (компьютерными) операторами".

В то же время, по мнению экспертов, в военной среде, в том числе и в США, процесс освоения и внедрения новых информационных технологий идет медленнее, чем, например, в бизнесе. Традиционная военная культура отрицает роль и значение "нового оператора", ибо это требует изменения многих стереотипов и внутренних привычных установок офицеров и генералов. И все-таки слом этих психологических барьеров в вооруженных силах США идет сегодня достаточно активно.

За годы, прошедшие с момента рождения концепции "сетецентрической войны", она не только завоевала своих многочисленных сторонников, но и легла в основу действующих программ развития и совершенствования вооруженных сил США.

По мере развития этой концепции понятие "сети" приобретало все новое и новое содержание. Сеть - это, безусловно, не только объединенные в единый информационный комплекс компьютеры. По мнению американских специалистов, в это понятие входят информационно-технические и военные "социальные" сети.

При этом, при всей важности информационно-технических сетей, составляющих своеобразную "кровеносную систему" любого военного организма, все более важную роль играют контакты и связи между различными категориями военнослужащих: военачальниками, принимающими решения; начальниками и подчиненными; боевыми и поддерживающими частями на поле боя; рядовыми солдатами на поле боя. Не последнюю роль играет межвидовой, межведомственный и международный (коалиционный) характер таких военных "социальных" сетей.

С технической точки зрения, в основу концепции "сетецентрической войны" положены стандартизация, унификация и комплексное внедрение новейших информационных технологий, что позволяет создать единое информационно-коммуникационное пространство. В результате единая сеть средств разведки, связи и органов управления увязывается с сетью средств поражения и сетями боевого и тылового обеспечения.

Все эти сети сводятся в единое информационно-коммуникационное пространство, функционирующее в реальном масштабе времени, что позволяет войскам действовать намного эффективнее, быстрее и результативнее.

Основу информационно-коммуникационного пространства войны будущего составляет GIG - так называемая "Глобальная информационная решетка" (ГИР), представляющая собой мощную группировку разведывательных, коммуникационных и навигационных космических летательных аппаратов США на околоземной орбите. Именно ГИР связывает воедино все силы и средства вооруженных сил США и их союзников по НАТО и обеспечивает их всей информацией, необходимой для ведения войны. В результате, реальная "картинка" боя, происходящего в джунглях Амазонки или песках Ближнего Востока, мгновенно высвечивается на экранах военных компьютеров на другом конце света в Вашингтоне.

Благодаря созданию единого информационно-коммуникационного пространства достигается информационное превосходство (информационное доминирование) на поле боя, что позволяет во много раз эффективнее и оперативнее реализовать боевой потенциал группировок войск (сил) в ходе военных действий. Появляется возможность упреждать противника на всех этапах подготовки и ведения боевых действий. Противная сторона лишится возможности предпринять хоть какие-либо ответные шаги и, в конечном счете, как считают западные специалисты, впадет в состояние полного шока.

В принципиальном смысле такая ситуация представлена ниже. Естественно, такая схеме очень условна и отражает лишь принципиальную суть проблемы - повышение эффективности действий сторон при сокращении подготовительного периода операции.

Насколько реален такой вывод, позволяет судить элементарное сравнение различных технических средств передачи информации на поле боя - стандартного полевого телефонного аппарата ТА-57 и современного персонального ноутбука ITRONIX GoBook MR-1, состоящего на вооружении американской армии.

Если при использовании телефона процесс передачи координат цели является серьезной проблемой, то при использовании единой информационной системы это решается мгновенно: цели синхронно отображаются на экранах всех компьютеров, объединенных в единую сеть. Даже сегодня всем знакомая коммерческая система GPS обеспечивает точность привязки к местности равную 1,5 метрам. С учетом того, что вся территория планеты американцами оцифрована, появляется возможность с высочайшей точностью определять не только свои координаты, но и местоположение противника.

В результате, суть концепции "сетецентрической войны" можно переформулировать следующим образом: это - война "слепого" против "зрячего". Физическая сила "слепого" - боевая мощь классических вооруженных сил, не использующих преимущества сетецентрических подходов, - не гарантирует победы в современном бою. Мускулы "слепому" не помогут - поразить "зрячего" он не сможет. Это - заведомо проигрышная ситуация, в которой мы находимся уже сейчас.

В связи с этим по-новому видится соотношение количества и качества: можно иметь в составе Сухопутных войск 85 или даже 585 бригад, но в условиях "сетецентрической войны", если мы к ней не готовы, эти бригады окажутся совершенно беспомощными.

Возможная агрессия гипотетического противника, как свидетельствует опыт последних войн и военных конфликтов, будет проходить в два этапа.

На первом этапе будут наноситься высокоточные воздушно-космические удары на всю глубину территории страны. Военные возможности США позволяют им применять до 1 тыс. крылатых ракет в сутки. И это - не считая авиации ВВС и ВМС.

В качестве целей для поражения будут выбраны критически важные объекты государства-жертвы. Списки приоритетов объектов поражения составляются уже в мирное время, исходя из концепции так называемых "пяти колец полковника Уордена", которая рассматривает противника в качестве системы, состоящей из пяти радиальных колец. В центре - политическое руководство, затем следуют система жизнеобеспечения; инфраструктура; население и, лишь в последнюю очередь, вооруженные силы. Кстати, именно по этой схеме строилась агрессия НАТО против Югославии в 1999 году.

Одновременно противником будут осуществляться массированные и скоординированные операции информационной войны:

  • Психологические операции;
  • Электронное подавление и уничтожение системы государственного, экономического, финансового и военного управления, связи, разведки и РЭБ;
  • Наступательные компьютерные операции.

Целью первого этапа агрессии будет полная дезорганизация системы государственного, экономического, военного управления; "ослепление" системы разведки и ПВО страны; деморализация населения, паника и шок; дезорганизация военных мероприятий государства-жертвы.

Второй этап агрессии - наземное вторжение, которое начнется только тогда, когда цель первого этапа будет достигнута и если это будет признано необходимым! По сути, это будет зачистка местности.

Характерной особенностью второго этапа агрессии явится то, что группировки войск противника НЕ БУДУТ вести классические военные (боевые) действия. Они будут всемерно стремиться к тому, чтобы исключить даже саму возможность вступления в бой. Характерные черты этого этапа агрессии:

  • Противник будет опережать нас на всех этапах: сбора, оценки информации, принятия решения и действия.
  • Не будет сосредоточения, выдвижения войск, развертывания в боевой порядок, собственно атаки, преследования или отхода на новые рубежи.
  • Не будет рубежей, полос, не будет флангов, фронта и тыла.

  • Противник будет иметь абсолютное информационное доминирование на поле боя - видеть каждого нашего солдата.
  • Жесткая иерархическая система военного управления сменится гибкой сетевой: подчиненные войска получат свободу в выборе методов действий, а организационно-штатная структура войск будет постоянно меняться, "приспосабливаться" к требованиям обстановки.
  • Широкое использование тактических наземных и воздушных робототехнических комплексов, которые будут "ползать" в нашем тылу, уничтожая оставшиеся очаги сопротивления. По планам Пентагона, уже к 2015 г. треть всех боевых машин на поле боя будет представлять собой роботов.

Все это коренным образом меняет представления о будущей войне, выводя ее за пределы физической сферы в сферу информационную. Бесконтактная война, о которой уже давно говорят некоторые военные эксперты, становится реальностью. И здесь уже опыт второй мировой войны по организации и проведению стратегических наступательных операций может оказаться совершенно бесполезным и даже вредным.

У концепции "сетецентрической войны" есть еще и своеобразная психологическая составляющая: у того, кто активно использует преимущества сетецентрических подходов, формируется абсолютная уверенность в себе. Угроза жизни конкретного военнослужащего на поле боя становится минимальной. Военные действия из поединка не на жизнь, а на смерть превращаются в компьютерную игру по принципу: "Я тебя вижу, а ты меня - нет". Это, по замыслам авторов концепции, должно привести к дезорганизации и деморализации личного состава противной стороны еще до вступления в боевое соприкосновение. Сторона, не использующая преимущества "сетецентрической войны", в кратчайший срок полностью теряет управление и, в конечном счете, обрекается на неизбежное поражение.

"Сетецентрическая война" - это не миф и не фантастика. В США, других странах НАТО уделяется самое серьезное внимание внедрению информационных технологий и сетецентрических подходов в практику строительства и применения вооруженных сил. Только в сухопутных войсках США на эти цели уже потрачено 230 млрд. долларов. Принципы сетецентрических операций практически отрабатываются вооруженными силами США в боевых условиях в Афганистане и Ираке. При этом, как считают за океаном, концепция "сетецентрической войны" универсальна и применима для борьбы с противником любого типа: регулярным и иррегулярным, современным и традиционным.

В Вооруженных Силах Российской Федерации концепция "сетецентрической войны", к сожалению, по ряду объективных и субъективных причин не нашла своей практической реализации. Российская Федерация сегодня оказывается как бы в стороне от современных инновационных разработок в сфере военных информационных технологий. Однако завтра такое отставание может обернуться огромными жертвами, самыми серьезными политическими и социально-экономическими последствиями.

В войне будущего победит не тот, кто имеет самый совершенный танк, самый быстрый истребитель или самую мощную ракету, а тот, кто сможет наиболее эффективно, комплексно и скоординировано управлять всем комплексом своих (даже не самых передовых!) наземных, воздушных, морских, космических и информационных вооружений. Этот подход, как представляется, не до конца осознан в военном ведомстве и военно-промышленном комплексе России. Причин тому несколько.

  • Во-первых, нет четкого понимания сущности "сетецентрической войны", которую военные и политические руководители путают с компьютерными технологиями и электронным документооборотом.
  • Во-вторых, сетецентрические подходы нельзя реализовать в рамках одной части, соединения или даже вида вооруженных сил. Необходима общегосударственная программа, охватывающая Вооруженные Силы, МВД, МЧС, другие силовые ведомства и органы управления в масштабе всего государства.

Концепция "сетецентрической войны" - "живая" теория, находящаяся в постоянном развитии. Это - новая военно-мировоззренческая философия, основанная на приоритете информационно-когнитивной сферы ведения военных действий над физической средой ведения войны. Это - философия, мировоззрение современного военачальника. Это - то, что завтра будет считаться само собою разумеющимся. Но только в тех странах, где это поняли вчера или хотя бы сегодня.

Там, где это не воспринимается на самом высоком уровне (уровне военно-политического руководства всей военной системой общества!), любой серьезный военный конфликт может иметь самые роковые последствия.

Основные тезизы и мысли представленного выше материала опубликованы в газете "Советская Россия" 19 января 2009 г. [2] - на следующий день после совещания, проведенного Премьер-министром РФ В.В. Путиным в Воронеже и посвященного вопросу «Об обеспечении оборонно-промышленным комплексом нового облика Вооруженных Сил России современными образцами вооружения и военной техники в области управления, разведки и связи». Подробнее об этом совещании можно узнать на официальном сайте Премьер-министра Российской Федерации. [3]

В продолжение темы "сетецентрической войны" представляю материал профессора Александра Копылова "К вопросу о критике концепции "сетецентрических войн (операций) в американских СМИ" [4], в котором он раскрывает критические оценки концепции "сетецентрической войны", с которыми выступают некоторые американские военные эксперты.

 

Игорь Михайлович Попов, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник, независимый военный эксперт (с) 2010 http://www.milresource.ru/NCW.html [5]

_____________________

Ссылки
[1] http://eurasian-defence.ru/?q=analitika-vooruzhennye-sily/voennopoliticheskaya/rossiya-ssha-nato/xxi-vek/setecentricheskaya-voyna-gotova-li-k
[2] http://www.sovross.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=56877
[3] http://premier.gov.ru/visits/ru/9014/events/9031/
[4] http://www.milresource.ru/Kop-NCW.html
[5] http://www.milresource.ru/NCW.html

 

И.М. Попов
http://eurasian-defence.ru/?q=node/34