Проведенный анализ позволяет сделать ряд выводов, которые, ввиду взаимодополняющего характера данной и предыдущей частей работы, одновременно являются выводами по второй главе исследования.
1. Глобализация как процесс, являющийся ключевым фактором наблюдаемой трансформации государственных суверенитетов, представляет собой совокупность важнейших тенденций мирового развития, отраженных как структурированием, универсализацией и интеграцией мировых связей, так и политикой глобализма, обслуживающей интересы и идеологию ведущих государств англосаксонского «глобального центра» – Великобритании и США. Объективный (материальный) аспект глобализации проявляет себя в растущей, но при этом нейтральной в социальном и политическом отношениях взаимосвязи и взаимозависимости мира; субъективный (идеальный) – в общей направленности данного процесса, связанного с переходом глобального политического лидерства от континентально-европейских государств к англосаксонским.
Техноэкономический характер глобализации обусловлен феноменом технологического общества, изначально сложившегося на англосаксонской островной периферии Запада за счет доминирования технологической надстройки над христианским социокультурным фундаментом цивилизационного генезиса, характерным для большей части континентальной Европы. В свою очередь последующее распространение технологического общества на весь Запад и за его пределы, представленное глобализацией, тесно связано с замещением религиозной основы социокультурного фундамента идеологической.
Таким образом, цивилизационный аспект современной глобализации проявляется прежде всего в углублении секуляризации - постоянно расширяющегося преобладания материальных, технологических факторов социально-экономического и политического развития над идеальными, социокультурными, а также стремлением англосаксонского «глобального центра» экстраполировать секулярную модель на весь мир. Другой, геополитический аспект глобализации обусловлен распространением влияния «морских» (островных) англосаксонских держав на «сухопутную» континентальную Европу, историческую основу которого составляет британская политика равновесия.
Институциональной формой и функцией глобализации выступает глобальное управление, с которым связано внешнее происхождение ряда ключевых внутриполитических процессов в цивилизациях, государствах и элитах, выступающих его объектами.
2. Прерывистый характер глобализации, обусловленный ее цивилизационной принадлежностью, формирует устойчивые представления о множественности глобализаций. Данный теоретический вывод, подкрепленный различием континентально-европейских и англосаксонской моделей глобализации, находит практическое выражение в конкуренции глобальных проектов. Представляя собой научную категорию, а также концепцию, претендующую на собственное оригинальное объяснение закономерностей всемирно-исторического процесса, глобальный проект является инструментом экспансии, ставящей целью достижение трансцивилизационного или даже глобального влияния проектной цивилизации путем распространения систем ценностей, созданных совокупностью ее культурных, исторических, социальных, государственных и иных традиций. Наличие или отсутствие у тех или иных цивилизаций глобальных проектов обусловливается кристаллизацией проектной задачи, а также формированием соответствующего ей проектного центра, ядро которого представлено проектной элитой.
Типология глобальных проектов обусловлена стадиальностью эволюции всемирно-исторического процесса и включает четыре основных проекта - ветхозаветный (иудейский), мусульманский (исламский), монгольский (языческий), буддистский, послуживших основой существующего проектного многообразия. Начало его формированию положено кристаллизацией христианского глобального проекта, выделение которого из ветхозаветного (иудейского) связано с Р.Х.
3. Базовыми характеристиками глобального проекта выступают:
- сферы проектной деятельности (конкуренции): экономика, демография (включающая как количественные, так и качественные параметры), идеология (связанная отношениями взаимного замещения с религией);
- признаки: идеальная основа глобального проекта, включающая проектную идею (систему ценностей) и норму (систему смыслов), а также материальная основа – система разделения труда (валютная, хозяйственная и торговая системы);
- стадии проектной эволюции: идеальная (связанная с распространением идеи, ее нормативной адаптацией), проектная (формирование проектного центра и элиты), кризисная, либо завершающая проект, либо преобразующая его норму, а также в ряде случаев и идею при помощи проектной трансформации – кристаллизации на месте прежнего проекта нового, связанного с предыдущим отношениями преемственности.
В связи с приведенными характеристиками выделяется ряд важных закономерностей. Так, условием победы в проектной конкуренции является устойчивое доминирование в двух сферах проектной конкуренции из трех.
Осуществление проектной трансформации обусловливается способностью нормы к модернизации, а идеи – к нормативной адаптации, не нарушающей ее адаптивных возможностей, выход за рамки которых влечет либо коррекцию идеи, либо ее разрушение. Трансформация основного проекта из проектной стадии связана с эволюционным развитием, в ходе которого формируется побочный проект следующего, высшего уровня (порядка). В случае перехода основного проекта в кризисную стадию трансформация как правило осуществляется в форме «магистральной» революции или войны; альтернативой революционной или военной трансформации проекта является его завершение.
4. Методологическим фундаментом исследования глобальных проектов выступает распространение на глобальную проблематику системного анализа, рассматривающего международно-политические процессы через призму проектного подхода. В отличие от утопии, футурологии и глобального моделирования, как форм системного исследования моделей будущего, зависящих от субъективного выбора исходных параметров, глобальный проект отражает объективную реальность, выраженную конкуренцией с другими глобальными проектами. Оперируя проектным планированием - построением организационных систем и структур управления, а также управляемой деструкцией конкурирующих систем, проектная элита институализирует цивилизационную экспансию, а в случае успеха – и глобализацию в целом.
Продолжение того или иного глобального проекта связано с проектными трансформациями. Две и более трансформации, осуществленные непрерывно, формируют «магистральную» проектную преемственность. Сравнительный анализ исторической эволюции различных проектных цивилизаций позволяет считать «магистральными» преемственности западного (англосаксонского) и российского (советского) глобальных проектов. «Магистральным» проектным потенциалом также обладают мусульманский и конфуцианский (китайский), а также коммунистический глобальные проекты.
Поражение в межпроектной конкуренции ведет либо к переходу глобального проекта в латентную форму, либо к его завершению.
5. В рамках конкуренции проектными элитами формируются легальные, латентные и тайные институты, представленные государствами, международными, межгосударственными и неправительственными организациями, ведущими транснациональными корпорациями, а также тайными обществами и формирующейся на их основе системой структур, свободных от соблюдения международного права и выполнения международно-договорных обязательств. Совмещение легальных институтов с латентными и тайными повышает проектную конкурентоспособность и облегчает соответствующим глобальным проектам продолжение преемственности. Противостояние легальным институтам со стороны латентных и тайных, управляемых или контролируемых внешними центрами, наоборот, формированию такой преемственности препятствует. Кроме того в этом случае деятельность латентных и тайных институтов вступает в очевидное противоречие с национальными законодательствами, а оказываемая им внешняя поддержка, маскируемая с позиций «двойных стандартов» под защиту ценностей, не являющихся для данного общества автохтонными, может быть охарактеризована как иностранное вмешательство во внутренние дела соответствующих государств.
6. Методология разделения легального, латентного и тайного институционального участия при сохранении их общей управляемости, обусловленной единством проектных задач в цивилизационной и геополитической сферах, закладывается сочетанием рационалистического и мистического начал в иудейском модернизме. Данная модель взаимоотношений легальных и тайных (латентных) институтов впоследствии была заимствована средневековыми рыцарскими орденами, соединившими католическую догматику с тантризмом восточных верований, а также орденом иезуитов, сформировавшим вертикальную иерархию, основанную на непосредственном подчинении Римским папам, автономную от остальных институтов Ватикана. С формированием капитализма, англосаксонским ядром западной цивилизации на указанных методологических принципах формируются тайные и латентные общества и институты Нового и Новейшего времен. К ним относятся регулярное и нерегулярное масонство, «Общество Круглого стола» и вышедшие из него глобально-управленческие структуры, обеспечивающие глобальное распространение государственной политики и проектных задач Великобритании и США по формированию «Нового мирового порядка».
Применение проектной концепции исключает свойственное конспирологической «теории заговоров» рассмотрение латентных и тайных институтов самостоятельными глобальными проектами, а их деятельности - в контексте прямой проектной преемственности по отношению к мистическому направлению в иудаизме или сионизму. Предлагаемый проектной концепцией научный подход к исследованию данной проблематики идентифицирует латентные и тайные институты в качестве инструментов британо-американского глобализма.
7. С каждой проектной трансформацией активизируется преодоление различий между легальным и тайным институциональным участием. Совмещение неправительственными организациями обеих форм за счет несоответствия реальной деятельности заявленным при регистрации уставным целям, дополняется созданием латентных институтов и вхождением их в транснациональные «сети», создаваемые и контролируемые англосаксонским «глобальным центром», представленным как государственными, так и международными институтами.
Интеграция субъектами мировой политики легального, латентного и тайного институционального участия формирует постоянно расширяющуюся «сетевую» структуру, в которой институты-учреждения, трансформируясь в институты-функции, участвуют в формировании транснационального политического пространства, выдвигая основной целью его преобразование в глобальное. Характер взаимоотношений легальных, латентных и тайных институтов как правило определяется отношениями консенсуса или конфликта между автохтонными и западными ценностями в конкретных государствах. Внутри последних конфликт, отражающий противоположность западной и восточных цивилизаций, нередко усугубляется противостоянием обществ и верхнего слоя элит, находящихся под влиянием оппозиционных латентных и тайных институтов. Воздействуя на элиту продвижением кадров в политические институты и выборные органы власти, латентная и тайная институциональная оппозиция меняют соотношение между автохтонными и заимствованными ценностями, добиваясь перепрограммирования соответствующих ценностных установок и воздействия таким образом на формирование государственной внутренней и внешней политики в интересах конкурирующего глобального проекта.
* * *
Главное, на что следует обратить внимание, и что доказывается примером распространения этого вывода на исламский мир, - все то же взаимное дополнение/замещение религии и идеологии. Если в России, в рамках советского проекта, традиционная проектная идея трансформировалась в коммунизм (из чего вытекает, настаиваю на этом, как минимум отсутствие противоречий между православием и коммунизмом, а как максимум – их «симфоническая» интеграция), то кемалистская революция в Турции дала пример подобной трансформации уже на Востоке. И, что немаловажно с позиций прошедших десяти лет (эпохи Реджепа Эрдогана) мы убеждаемся, что ничего необратимого в кемалистской трансформации не случилось. Мы видим, что происходит «мягкая» реисламизация современной Турции, что, кстати, оказывает куда большее позитивное воздействие на российско-турецкий диалог, чем это имело место при классовой ограниченности подхода к международным отношениям. Спектр инструментария существенно расширился. И думается, что это закономерность, которая доказывается и опытом современного Запада, где традиционная духовность не просто полностью замещена секулярной идеологией либерализма («широкого» либерально-социального консенсуса), но и активно перестраивает цивилизационные коды Запада в виде полного пересмотра католической догматики в пользу так называемого «иудео-христианства». О протестантизме, который есть казуистическая, псевдохристианская форма масонского оккультизма, я уж и не говорю.
С точки зрения проектной теории, в работе показаны как взаимосвязь, так и конкурентные различия панисламистского, исламистского и ваххабитского проектов; раскрыты их противоречия в смыслах, которые вкладываются этими проектами в одну из ключевых в исламе концепцию джихада.
На мой современный взгляд, достоин внимания вывод о концептуальной природе дискуссии вокруг взаимодействия России с миром ислама; показывается, что для нашей страны, благодаря внутреннему исламскому фактору, особенно тюркскому, исламский пояс вдоль южных границ может служить как дестабилизирующим фактором, так и источником (и плацдармом) стратегической стабильности. И именно последнее может быть достигнуто на практике в случае успеха российской военной операции в Сирии, особенно в свете нашего сближения с Турцией и Ираном, а также наблюдающегося буквально на глазах объединения интересов двух последних стран между собой. В этом свете не следует забывать, что, как отмечается в работе, именно Иран, где располагались основные центры первого Халифата, и Турция, принявшая на себя эту проектную преемственность в османские времена, в большей мере, чем другие страны имеют право претендовать на преемство к «проекту Халифат» сегодня. И почему бы не подумать над тем, чтобы противопоставить идею умеренного иранско-турецкого халифатизма как антитезу деструктивной эксплуатации этого проекта исламистским проектом, осуществляемой при поддержке цивилизационных и геополитических центров Запада? Риски? Есть, конечно. Но есть и перспективы! В конце концов, надо понимать, что Запад поддерживает в исламе не просто экстремистов, но и откровенных самозванцев, не имеющих ничего общего не только с богатейшей исламской культурой, но и с не менее значимыми традициями его проектной государственности.
Не буду комментировать изложенные в работе различные варианты эволюции проектов буддистского происхождения – конфуцианского, синтоистского и индуистского, а также перспективы латиноамериканского и африканского проектов. Призываю сделать это читателей. Интересна, разумеется, не привычная обструкционистская критика - потому, что «не нравится» автор, его физиономия и фамилия. Интересен содержательный разговор о полноте перечней таких перспектив, а также о том, какие из них за прошедшее десятилетие получили импульс к развитию, а какие, напротив, в ближайшее время могут быть свернуты. Отдельно следует поговорить об исламском участии в этих процессах, особенно через призму «альтернативного», неэкстремистского, турецко-иранского халифатизма, а также о том, в какой мере такой поворот событий отвечает национальным интересам России. (Откровенно говоря, лично я готов увидеть в этой тенденции определенный дополнительный стимул к постсоветской реинтеграции Закавказья и поиске им гарантий безопасности уже не в НАТО, которая в этом регионе бессильна, а в России).
Теперь о недостатках.
Во-первых, «хромает» некоторая терминология. Термин «Центральная Азия», примененный в диссертации, - англосаксонского происхождения; вроде, мелочь, но с учетом такой категории, как проектный язык, в котором определенные термины неразрывно соединены с определенными смыслами, не обращать внимания на такие промахи нельзя. Термин, традиционно применяемый в русской геополитике, - «Средняя Азия».
Ну и во-вторых, не буду пересказывать ранее уже обнародованные замечания к характеристикам цивилизационных проектов, только повторю их:
- сфер проектной конкуренции не три, а больше; тремя исчерпываются пространства такой конкуренции – физическое, ментальное, духовное (типология Татьяны Грачевой);
- материальная основа цивилизационного проекта включает также базовые технологии, формируя такое законченное, многофакторное территоритально-цивилизационное явление, как СОЦИОТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ КОМПЛЕКС (типология Владимира Литвиненко, успешно защищенная в диссертации по философии техники).
В-третьих, определенные претензии возникли к пятому выводу по главе в целом, и связаны они с методологической невнятностью артикуляции, разграничивающей легальные институты (государства, межгосударственные объединения и международные организации) с латентными и тайными. Между тем, автор этих строк давно уже пришел к выводу и отразил в монографии «Глобальная олигархия» следующий подход. Триада легальных институтов образуют видимый срез международной политики; латентные и тайные институты – это, в рамках терминологии Андрея Фурсова, - «второй контур власти» - концептуальная власть, субъектами которой выступают, в целом, транснациональные субъекты. Приведу исчерпывающую цитату из его выступления на XVII Всемирном Русском Народном Соборе (31 октября 2013 г.). «Если мы хотим понять мир и участвовать в игре на мировой арене, - подчеркнул Фурсов, - необходимо изучать реальные субъекты современного мира - …закрытые транснациональные структуры…».
Прибавить или убавить здесь нечего, настолько точно все сказано.
***
На этом и закончим. Что такое проектная теория, как она может быть применена в практической политике и геополитике, какие открывает перспективы, в том числе в части, касающейся обновления марксизма и превращения его в новую русскую идеологию XXI века, я показал. Что она разработана давно и не применяется в общественной науке исключительно из-за неграмотности, бездарности и ангажированности тех, от кого это зависит, включая власть предержащих, тоже. Кто-то с этим согласен, кто-то нет; несогласным, а также затесавшимся в их ряды «возраженцам» и «возражуям» мой совет, причем, повторный. Хотите разговора – ведите его по существу, в форме задаваемых автору вопросов. Я – отвечу, а вот на грязные инсинуации, на которые определенный, пусть и ограниченный, круг критиканов делает откровенную ставку и в этом очень похоже, что отрабатывает определенную «проектную» задачу, реагировать не буду, не взыщите. Собака - лает, ветер - носит, а караван – идет.
Честь имею!