Идентичность_3

15.08.2022 Этнос, народ, нация как этносоциологические категории.

 

Этнос, народ, нация: русско-немецкие параллели

Проблема использования терминов «этнос», «народ», «нация» крайне сложна, так как исторически они то использовались как синонимы, то как антонимы, то как подкатегории друг друга, причем в самых довольно неожиданных конфигурациях. И речь даже не о «Священной Римской империи Германской нации», или «нациях» в Средневековой Европе. Например, в Трансильвании в число «наций» включались только венгры, секеи и немцы, православные румыны в статус «нации» не включались. В шляхте Речи Посполитой в ходу было выражение Gente Ruthenus, natione Polonus: русинского происхождения, польской нации.

Возьмем Россию и Германию XIX и XX века, где понятия «народа» (и производных от него), и «нации» сталкивались то как синонимы, то как антонимы. И проследим, как наличие двух концептов «народа» и «нации» помогает понять текущую геополитическую ситуацию.

Например, «народность» графа С. М. Уварова это калька с французского Nationalite, но через обращение к русскому корню, «деактивирующему» заложенные во французском понятии коннотации либерализма и конституционализма. Впрочем, Уваров писал и об русской «национальности». У славянофилов можно встретить понимание народа как общей категории, в которой «нация» составляет частный случай. Для соратника К. П. Победоносцева С. А. Рачинского «нация» как западный и либеральный концепт прямо противопоставлена «народности» как русскому и консервативному. У М. Каткова, который был хотя и консервативным, но западником, нация — напротив, положительный концепт[1].

Славянофилы и Достоевский при этом более предпочитали говорить о «народе», каковой имел двойной смысл — и простой народ, низшие слои общества, и русский народ как совокупность всех слоев общества и основа империи с определенной историей, религиозной традицией и культурой. Для монархистов-черносотенцев более частым было употребление термина «народ»[2]. Для националистов более западнического типа, например, М. О. Меньшикова, ключевым концептом являлась «нация», что подразумевало и претензии на власть от имени этой нации.

То есть для консерваторов, монархистов, славянофилов, реакционеров более предпочтительным было понятие «народ». Для более «европейских» националистов — «нация». Хотя и те, и другие могли употреблять термины в качестве синонимов.

В Великобритании и Франции такого смешения понятий не было, хотя, как отмечает Ален де Бенуа, «контрреволюционная традиция настолько, насколько она связывает себя с аристократическим или монархическим признаком, воздерживается от превозношения нации»[3]. А вот в Германии сложилась схожая с русской ситуация. Фихте пишет «Речи к немецкой нации» (Reden an die deutsche Nation). Однако позже в XIX веке складывается движение Völkisch, для которого иностранное слово Nation оказывается неуместным[4]. Volk — народ — становится маркером «автохтонности», «популизма» (поскольку, как и русское «народ», содержит двойной смысл — и простой «народ», и культурная и даже кровная общность, связанная единой культурой, языком и историей).

В Третьем Рейхе и СССР понятия смешали произвольным образом. В СССР восторжествовало понятие «национальности» — то ли чисто этнической общности, то ли претендующей на политическое участие, то ли остатка от буржуазной «нации» в социалистическом обществе. Так в СССР возникли «национальности» узбеков, таджиков, украинцев, азербайджанцев и исчезли существовавшие до революции соответственно сарты, малороссы, закавказские татары или тюрки. Ситуацию осложнял тезис о формировании «новой исторической общности» — «советского народа». Этот «народ» исчез вместе с СССР, зато появился «многонациональный народ РФ».

В Гитлеровской Германии говорили о «нации», которая была основана на народе (Volk) и «народном обществе» (Volksgemeinschaft). Разгром Третьего Рейха не внес ясности в употребление терминов «народ» и «нация».

«Три государства — две нации — один народ?» (Drei Staaten — zwei Nationen — ein Volk?) — так называлось эссе, опубликованное в 1985 году историком из Киля Карлом Дитрихом Эрдманом, в котором речь шла о Федеративной Республике Германия, ГДР и Австрии[5]. Здесь также находим интересное употребление рассматриваемых понятий. ФРГ и ГДР — отдельные государства. Но одна «нация». Австрия и Германия — две нации, но один народ. Австрийцы, конечно, выразили возмущение, но данный пример характерен.

И до сего дня в Германии Volk — это что-то архаичное, популистское, культурное, более «закрытое», апеллирующее, в конечном счете, к общей истории, а Nation — либеральное, прогрессивное, соответствующее политическим рамкам современного либерального государства, совокупности его граждан и избирателей. Вот, например, как Федеральное агентство по политическому образованию ФРГ (Bundeszentrale für politische Bildung) объясняет немецким детям разницу между «народом» и «нацией»:

«Часто, когда люди говорят о "народе", они имеют в виду группу людей, имеющих схожее происхождение, разделяющих общие обычаи, говорящих на одном языке или имеющих культурные сходства. Некоторые люди, имеющие такое представление о "народе", хотят отличать или дифференцировать "свой" народ от других народов. В основном они считают, что их народ лучше, чем другие народы. Есть политики и другие люди, которые утверждают, что в Германии живет много людей, которые якобы не принадлежат к немецкому народу. Поскольку эти люди не имеют того же происхождения, культуры и языка, что и большинство немцев, они якобы не принадлежат к ним. Затем эти люди исключаются из общества, и против них возникают предрассудки.

А еще есть те, кто говорит о "простых" людях и тем самым проводит различие между якобы простыми людьми и богатыми и влиятельными людьми. Популисты, в частности, хотят таким образом посеять вражду между людьми и в последствии добиться своих политических целей»[6]. Словом, в данном контексте «народ» выглядит очень подозрительно: то мигрантов не любит, то богатых. То ли дело модная и молодежная «нация», из которой в ФРГ вообще выветрилось что-либо, кроме любви к демократии:

«Сегодня многие говорят о "нации", а не о "народе". Речь идет о людях, которые живут в Германии и чувствуют связь с этой страной и ее демократическими правилами».

 

Задача наведения порядка в понятиях

Перед этносоциологами в России и Германии вставал вопрос: как выстроить более упорядоченную номенклатуру, в которой понятия «этнос», «народ» и «нация» можно было как-то развести, не допуская синонимичного употребления, свойственного обыденной речи или заявлениям политиков?

Это характерно уже для Макса Вебера, который вводит понятие этнических единиц, где «народ» — это более крупные единицы, подразделения которых называются «племя» или «этнос», причем, согласно Веберу, и этнос может быть подразделением племени, и наоборот. Для греческого полиса он указывает, что подгруппы, существовавшие до полиса и объединившиеся в него, назывались не phylai, а ethne. Нация и национальное чувство у Вебера являются продуктом идентификации с государством, как правило, на основе общего языка, и с политикой власти этих государств[7].

Вильгельм Мюльман — один из крупнейших этносоциологов Германии XX века — отталкивался от концепций русского этнолога С. М. Широкогорова, который ввел понятие «этноса» как «группы людей, говорящей на одном языке, признающих свое единое происхождение и обладающих комплексом обычаев, укладом жизни, хранимых и освященных традицией и отличаемых от обычаев других групп»[8].

Сам Мюльман в разные периоды пытается отделить «этнос», «народ» и «нацию». «Этнос» у него — простейшая форма общества. Народ — более сложная форма (как у Вебера), вершина культурного и духовного развития. Мюльман не считает народами те сообщества, которые мы называем «этническими группами», часто также «первобытными народами», понимая их как этносы. Наконец, в конце жизни Мюльман разделял «этнос» (ethnie), «демос» и «народ». «Демос» — это современная массовая демократия, к которой понятие «народ» больше не применяется, соответствует современному употреблению Nation. «Народ» относится к тому, что возникло в Европе после распада Римской империи, то есть к средневековому иерархическому обществу[9].

Нечто схожее находим у корифея советской этнологии Бромлея: племена соответствуют первобытнообщинной формации, народности — феодальной, нации — капиталистической[10].

 

Этнос, народ, нация у Александра Дугина

Если принять к сведению все вышесказанное, то этносоциологическая концепция А. Г. Дугина, где разводятся понятия «этноса», «народа» и «нации»[11], предстает наиболее последовательной наследницей германской и российской этносоциологических традиций и специфики отношения к понятиям «нация» и «народ» у русских и германских правых «почвенников».

Этнос

Вслед за Вебером и Мюльманом Дугин определяет этнос как простейшую форму и одновременно корневую часть общества, лежащую в основе остальных, ограничивая употребление термина только архаическими сообществами или архаическим же измерением жизни более сложных социальных структур.

Народ

Народ в этой схеме — первая производная от этноса. Этнос или, точнее, несколько этносов, вступивших в историю (вступил один этнос — жди интенсивного взаимодействия с другими, завоеваний и союзов, образования политий), выходят из состояния равновесия и «вечного возвращения», которое характеризует архаическое общество, и образуют сложные структуры: государственные, религиозные, мировоззренческие (философские), социальные (сословная дифференциация). Так возникает народ. Часто элита в значительной степени, если не вся, является аллогенной, представляет изначально иной этнос, чем низы общества, что создает необходимый для управления дифференциал, отделение властвующих от подчиненных. Высшей политическое формой бытия народа является империя, где народ не просто живет в истории, но имеет специфическую историческую или космическую миссию. В христианской империи — это идея Катехона, удерживающего мир от пришествия Антихриста[12].

В народе сочетаются этническое разнообразие и стремление к единству. Разнообразие — поскольку как элита пополняется представителями разных этносов, так и на нижних этажах присутствуют разные этносы. Однако как в элите, так и между находящимися в ее подчинении крестьянскими общинами идут процессы взаимодействия. Наконец, это же общение идет между низами и верхами — верхи усваивают язык и элементы культуры низов, низы усваивают нормативные политические и религиозные модели, спускаемые сверху. В итоге получается одновременно разнообразное и схожее в общих чертах общество, достигается единство в многообразии.

Например, в России до петровских реформ (да и после) на уровне низов проходила интеграция славянских, финно-угорских и прочих этнических общин при доминировании славянского, т. е. русского начала. В верхах шла интеграция варяжской, славянской, литовской, татарской аристократии, так что все, в конце концов, также становились русскими, формировался русский народ, объединенный представлением об общем происхождении, культурой и исторической миссией.

Между русскими верхами и низами также была связь — языковая и культурная, а преодоление культурного разрыва после Петра дало России Пушкина, Гоголя, Толстого и Достоевского, Глинку, Мусоргского, славянофилов и русскую религиозную философию и т. д. Так возник великий Золотой, а позже и Серебряный век русской культуры.

При этом всегда оставалась возможность как органичного сосуществования в Империи и вместе с русским народом отдельных не смешивающихся с ним этносов (например, якутов, бурят, татарских этносов), вращающихся на разных орбитах от этого культурного и государственного ядра, так и обрусения ряда других этносов, перенимания доминирующих стандартов поведения и даже традиций и языка (как в Поволжье, на Урале и Русском Севере).

Нация

«Нация» в схеме Дугина лишена любого положительного значения (за исключением того, что она лучше глобального гражданского общества первертов), потому что все это положительное значение уже приписано понятию «народ» как комплексной структуре традиционного сакрального общества. Нет смысла вводить новую категорию для описания этой реальности. Но все меняется, когда речь идет о Модерне.

«Нация» в таком случае понимается как этносоциологическая форма, возникающая при разрушении традиционных обществ и при переходе от парадигмы Премодерна к Модерну, т. е. в результате процессов десакрализации, секуляризации, ликвидации традиционного сословного деления, замены его классовым, возникновении буржуазных революций и т. п. Здесь во многом принимается критическая позиция конструктивистов Э. Геллнера, Б. Андерсона и Э. Хобсбаума, для которых «нация» — буржуазный конструкт эпохи Модерна.

«Нация» требует большей гомогенности, чем «народ», основана на индивидуальной, а не коллективной идентичности и в якобинском идеале требует ассимиляции всех находящихся в ее зоне досягаемости этносов.

«Нация» — это «воображаемая община» (imagined community) — то есть сложное общество, которое презентует себя как якобы простое, сплоченное солидарностью уровня «этноса» (архаической общины), но с распространением концептов «прав» и индивидуализма, позаимствованных у аристократии. Выступая от имени «нации» в эпоху буржуазных масонских революций в Европе, обосновывают свои претензии на власть носители особого антропологического типа — буржуа: не героические аристократы и не трудолюбивые крестьяне, а нечто иное, торговцы, «предприниматели» адвокаты и пр. В терминологии К. В. Малофеева «нация» — это Ханаан, а «народ» — Империя[13].

Нация претендует на суверенитет, оспаривая его у сакрального монарха, который тот получает от Бога. В целом, это продукт «вторичного упрощения», говоря языком К. Н. Леонтьева, и апостасии. Нация стремится восстановить или даже упрочить социальную солидарность в обществе, где буржуа уже подорвали прежние опоры солидарности — религиозность, лояльность Монарху и Церкви, своей сельской общине или аристократической корпорации, политизируя обращение к этническому и историческому измерению (национализм). Это может провоцировать рознь и нетерпимость, и как ответ — встречный национализм других групп. Однако, в конце концов, поскольку нация пестует индивидуализм и в целом, по словам Луи Дюмона, является проекцией индивидуального «я» на коллективное «мы»[14]. Этот индивидуализм, в конечном счете, подрывает социальную солидарность, национализм уступает место глобализму, не сознавая своего сущностного с ним единства.

На Западе переход от народов к нациям практически полностью осуществлен (хотя отдельные элементы архаического, т. н. «этнического», и традиционного, т. н. «народного», сознания еще проявляются как в повседневной жизни, так и в культуре). На Востоке и в России из-за феномена археомодерна говорить о «нации» в этом понимании сложно. За модернистским фасадом проглядываются контуры традиционного общества и Империи.

 

Последствия введения трихотомии «этнос», «народ» и «нация» для науки и политического дискурса

Укажем на преимущества такого разделения (прежде всего народа и нации):

1. Принимается во внимание различие между социальной структурой и коллективной психологией, представлениями людей традиционного общества и общества Модерна, что пропадает в этносимволистском подходе Э. Смита и концепции «наций до национализма» Дж. Армстронга. Например, если взять определение Смита, что нация — это «это обладающее названием, самоопределившееся человеческое сообщество, члены которого разделяют и поддерживают общие мифы, воспоминания, символы, ценности и традиции, проживают на установленной территории и идентифицируют себя с нею, создают и распространяют определенную публичную культуру, соблюдают общие права и законы»[15], то очевидно, что от определения этноса у Широкогорова оно отличается лишь указанием на «публичность» культуры и «права и законы». Однако как в таком случае отделить друг от друга ситуации до и после коренных изменений в социальных структурах, государственном устройстве миро и самопонимании западного человека в эпоху Модерна?

Не стоит притворяться, что Реформация, Ренессанс, Просвещение и пр. ничего не значат и ничего не меняют в социальных структурах и восприятии человеком себя и мира, и переносить ретроспективно концепт «нации» в его понимании в современном западном обществе, например, в IX век. Развести Модерн и Премодерн, Традицию и дать этносоциологическому содержанию Традиции корректное имя — более научно.

Что касается случаев Англии, Франции и Шотландии, где этносимволисты находят нечто вроде наций в XIV веке, то описание «наций» через категории коллективной идентичности среди элит, общее самоназвание, представления о происхождение и родстве, общие воспоминания и традиции, отделение «своих» от «чужих», неубедительно. То же самое мы встречаем и в «этносе», и в «народе». Понимание нации как «этноса с государством и развитой культурой» страдает тем же изъяном — случайно или намеренно смешивается два противоположных типа и состояния общества — Премодерн и Модерн.

2. Введение понятия «народ» деактивирует разрушительный потенциал конструктивистского подхода(Геллнера и компании). Нации как то, что возникает на месте народов традиционного общества — попадают под эту критику, народы — нет. Если конструктивисты (Э. Хобсбаум) склонны считать, что не только нации, но и такие категории как «древность» и «Традиция» или даже «этносы» были придуманы буржуазией для обоснования своего господства в Новое Время, то разделение «этноса», «народа» и «нации» позволяет избегать таких крайностей, неправомочного переноса современной парадигмы на традиционное и архаическое общества.

Таким образом, понятие «народ» может служить мостом для наиболее адекватных левых и постлевых мыслителей, которые осознают проблемы, связанные с понятием «нация», но стремятся противостоять либеральному глобализму, не отказываясь от этнической идентичности в радикально левых конструктах (например Ален Сораль во Франции).

3. Обращение к «народу» деактивирует опасность модернистского, конструктивистского «национализма», всегда возможного при обращении к «нации». Поскольку работы конструктивистов завоевали популярность, то молодая часть правых, попав под влияние Андерсона и прочих, начинает строить национализм по их лекалам с неминуемыми обращениями к гражданскому обществу, нациостроительству, требованием большей модернизации, насмешками над традицией как архаикой. В результате — возникает дискурс, в духе «постчеловек говорит по-русски», расширяется горизонт трансгуманизма (что ярко проявилось в случае Е. Просвирнина).

4. Попутно деактивируется либеральная составляющая обращения к «нации», когда другая часть «националистов» считает, что раз они за «национальное государство», то надо быть за демократию, прогресс, «парламентаризм», «свободные выборы» и заключенного Навального, т. е. за развал России. Таким образом, создается возможность для переосмысления своих позиций теми, кто осмысляет себя как «националист», но на самом деле является консерватором и традиционалистом и отстаивает этническую и историческую («народную») идентичность, не связанную с ханаанским либеральным мировоззрением.

5. Империя предстает не как конгломерат множества этнических и сословных групп, лишенных реальной, связывающей всех социальной солидарности, или даже привилегированных «наций» (опасность того, что в правой среде называется «многонационалией»), но как политическая форма, имеющая этносоциологическую солидарную и дифференцированную одновременно основу — народ. Народ и Империя не соотносятся как акциденция и субстанция: и то, и другое существенно создает и пересоздает друг друга. Империя формирует народ в его ключевых особенностях, но и народ формирует уникальный облик империи, как минимум, в русском случае.

Сами империи исторически могут отличаться друг от друга: быть многоэтничными, но тяготеть к единой культуре с четким этническим обликом и представлением о исторической миссии, то есть основываться на каком-то одном «народе» (ханьцы в Китае или русские в России), или быть более аморфными в этническом плане, объединяя разные «народы», не сливающиеся в один, но солидарные с точки зрения миссии, близкие религиозно и культурно (гиббелинский проект в Средневековой Европе).

 

СВО и этносоциология

Можно сделать общий анализ этносоциологии Специальной военной операции, опираясь на обозначенную выше концепцию. Для России речь идет о возвращении в общее пространство части русского народа. В рамках трихотономии «этнос-народ-нация» отлично объясняется подход В. В. Путина, в котором русские и украинцы характеризуются как «один народ».

Путин не случайно подтверждает этот тезис, апеллируя к «историческому единству»[16]. Именно этот фактор — единая история и единая историческая миссия — наиболее существенный для понятия «народ». В ходе этого возвращения сама Россия вспоминает, что является Империей — осознает миссию Катехона в противостоянии эсхатологическому злу Запада. Этносы России и русские участвуют в общем деле освобождения Новороссии и Украины, сплачиваясь, но не ценой утраты этнического своеобразия или идентичности (не ассимилируясь в «нацию»).

Русский народ в этом контексте имеет как этническую составляющую (достаточно разнообразную, особенно учитывая осмысление малороссов-«украинцев» как тоже русских), так и историческую. Не случайно причастные к этой исторической миссии кавказцы, буряты, тувинцы и представители других этносов России также все чаще декларируют себя еще и русскими. «Украинцы»-малороссы, войдя в состав Империи и осознав себя частью русского народа, не потеряют свою этническую составляющую, но лишь приобретут дополнительное измерение идентичности — имперское и универсальное.

«Украинство» — как идентичность, противопоставленная России, — выглядят как абсолютная реализация конструктивистских концептов об искусственной природе нации (сначала появляется национализм — потом нация). Даже сам политоним «украинцы» является делом рук интеллигентских кругов, взявших в XIX веке устарелый книжный термин, наполнив его сначала чисто географическим, а затем чисто «националистическим» содержанием, как самоназвание закрепившись лишь после советской украинизации[17]. Здесь мы имеем дело именно с «нацией», созданной с нуля, с вытекающим из этого национализмом.

СВО на Украине — это борьба между большим русским народом и искусственной «украинской нацией», между Традицией и Модерном, переходящими в Постмодерн, между Империей и национальным государством как ступенью на пути растворения в глобальном обществе.

 

 

Katehon.com

https://www.geopolitika.ru/article/etnos-narod-naciya-kak-etnosociologicheskie-kategorii