Автор: Администратор
ROOT Категория: Изборский клуб
Просмотров: 3919

29.06.2017 Революция - русская мечта

 

Илл. Борис Кустодиев. "Праздник в честь открытия II конгресса Коминтерна 19 июля 1920 года. Демонстрация на площади Урицкого" (1921)

«круглый стол» к 100-летию Великого Октября 

Александр НАГОРНЫЙ, заместитель председателя Изборского клуба.

Уважаемые коллеги!

Так получилось, что мы начинаем рассматривать тему Октябрьской революции 1917 года, великой и социалистической, уже сейчас, в начале лета, — и рассматривать, прежде всего, в двух ракурсах. Во-первых, её влияния на нашу страну и на мир в целом. А во-вторых — причин, по которым был уничтожен Советский Союз и созданная им мировая система социализма, "красный проект", который на протяжении многих десятилетий противостоял западному неолиберальному проекту. Несомненно, социализм — как идея и как политическая реальность — продолжает существовать и бороться. Но это пока оборонительные сражения, поскольку сохранившиеся в ряде стран мира правящие коммунистические партии функционируют в рамках глобального либерального рынка и пока не являются ясной политической альтернативой доминирующей системе империализма. Конечно, компартия Китая в русле неизбежного обострения своих противоречий с США рано или поздно придётся занять позицию лидера социалистических сил, но это дело будущего. Пока же и КПК, и другие компартии работают в матрице Западного мира, внешне не претендуя на иную всемирно-историческую перспективу. Но нам необходимо ради будущего взвесить и суммировать наследие Великого Октября и советского образца, советского проекта. Но пока самое, пожалуй, главное — это реставрация капитализма на территории Российской Федерации и на всём "постсоветском пространстве", причём порой — в самых диких и отвратительных его формах, неофашистских, неонацистских. Я имею в виду не только Украину или республики Прибалтики, где эти реакционные политические процессы идут на фоне социально-экономической деградации, и не только бывшие союзные республики Закавказья и Средней Азии, где те же, по сути, националистические процессы смягчаются формами традиционного общества, — я имею в виду и период 90-х годов прошлого века, когда либерально-рыночный фашизм господствовал в России и продолжает лелеять перспективы реванша.

Октябрьская революция 1917 года — мы уже касались этой темы на одном из наших "круглых столов", посвященных феномену её идеолога и вождя Владимира Ильича Ленина, — была уникальным явлением, поскольку позиционировалась как прорыв в будущее — в социалистическое и коммунистическое будущее, предсказанное Марксом и Энгельсом, — отсталой аграрной страны, более чем на три четверти населенной крестьянами, не имевшими ни земли, ни средств производства, необходимых для ведения минимального товарного хозяйства. Такой социалистической революции, вопреки тезисам "классического марксизма", ни тогда, ни потом не произошло в куда более развитых и прогрессивных странах мира. А в России она не просто произошла — она победила и помогла стране под названием Советский Союз: многонациональной, многоукладной, многоконфессиональной, — в кратчайшие сроки проделать путь от деревянной сохи до атомной бомбы и космических ракет, одержать Победу 1945 года, во многих сферах науки и техники выйти на передовые рубежи развития человечества. Великий Октябрь, кроме всего прочего, можно считать кульминацией и апофеозом деятельности русского народа, который вряд ли будет им превзойдён в обозримом будущем. В советском опыте мы находим пролог и воплощение того ценностного ядра русской цивилизации, который можно назвать Русской Мечтой. Однако уже в середине 50-х годов начался, а в 80-х—90-х годах ХХ столетия был окончательно завершён и оформлен практически не имеющий в истории человечества аналогов по своим масштабам и глубине социально-культурный регресс и распад советского общества, который выглядит чуть ли не закономерной коррекцией прорыва совершённого в ходе реализации ленинско-сталинского "красного проекта". Так ли это? Каковы причины, закономерности, следствия и перспективы "короткого" ХХ века, который уместился в период 1917-1991 годов, для России? Эту проблематику я предлагаю обсудить в рамках нашей дальнейшей дискуссии.

Сергей ЧЕРНЯХОВСКИЙ, доктор политических наук, профессор МГУ.

Для начала приведу данные социологических опросов, проведенных в марте-апреле 2017 года  "Левада-центром". Положительно оценили Октябрьскую революцию 48% респондентов, отрицательно — 31%. При этом выяснилось, что почти половина считает революцию тогда лучшим вариантом для России, а за оружие на стороне "красных" сейчас взялось бы в 5-6 раз больше, чем на стороне "белых".

Если же сравнивать исторические траектории соответствующих обществ, заданные тремя великими революциями "модерна": Английской XVII века, Французской XVIII века и Великой Октябрьской, то в первом случае данная траектория имеет вид линии, во втором — синусоиды с общим восходящим трендом, а у нас — гиперболы с явным разворотом вниз. При желании это можно даже выразить соответствующими математическими формулами. Но для нас важно, как эта траектория будет вести себя дальше. И здесь, на мой взгляд, есть три возможных варианта. Либо она продолжает падение, как самолёт в пике и разбивается — причём не только Россия—СССР, а вся цивилизация, как это мы видим сейчас на примере Украины. Либо начинаются синусоидальные колебания вокруг некоей "средней линии", с выходом на "плато" гораздо ниже "пика", то есть мы попадаем в огромный исторический тупик на десятилетия, на века, как это описано у Стругацких и видно, скажем, в республиках Средней Азии. Либо произойдёт "отскок" с подъёмом на новую высоту.

И понятно, что сейчас мы стремительно приближаемся к некоей "точке бифуркации", после которой вся система перейдёт в один из названных выше режимов, а два других станут достоянием "альтернативной истории". На этот счёт никаких иллюзий быть не должно, и нужно понимать, что основные объективные задачи Великого Октября: обеспечение социального прогресса при соблюдении социальной справедливости, несмотря на войну и прочие препятствия, были решены уже к середине 70-х годов, когда в Советском Союзе было построено общество модерна: индустриальное, в основном урбанистическое, практически с полным циклом научных исследований и производственных технологий.

Я очень сдержанно отношусь к понятию "справедливости", потому что для египетского феллаха "справедливость" одна, для американского рабочего она другая, для Сороса — третья. И в советском обществе после указанного рубежа общественный консенсус по содержанию данного понятия начал таять. С прогрессом, то есть с  развитием, тоже стало не всё ладно, а принцип свободы в этих условиях вообще стал играть разрушительную роль — и буквально через десять-пятнадцать лет советское общество стало восприниматься им самим в целом как несправедливое, несвободное и отсталое. Речь зашла уже не о том, чтобы "перегнать Америку" или хотя бы "догнать" её, а о том, чтобы к этой самой Америке "прицепиться" — "хоть тушкой, хоть чучелом" — и всё тогда решится само собой, "невидимой рукой рынка". Что из этого получилось, все мы сейчас хорошо видим и знаем. Было разрушено общество социальной демократии, в котором мы жили, что запустило процесс уничтожения практически всех "точек роста" постиндустриального общества, общества "сверхмодерна", которые надо было развивать. Это как атомоход, у которого перестал давать нормативную мощность реактор, распилить на части по отсекам и на каждый отдельно поставить паруса — далеко не уплывёшь. Всё это сварить заново или даже достроить свой отсек, заделав самые зияющие дыры, — адская работа.

Возвращаясь собственно к Октябрьской революции, повторю, что это была, во-первых, русская технократическая революция, обеспечившая переход от цивилизации постоянства к цивилизации прогресса на основе превращения науки в непосредственно производительную силу; а во-вторых, это была социальная революция, переход власти в руки производящих классов на демократической основе, где "вертикаль власти" выстраивалась "снизу вверх". И эта революция повлияла не только на Россию, но и на весь мир, поскольку "перевела стрелки" исторического развития капитализма на "запасной путь", о котором говорится в третьем томе "Капитала" Карла Маркса. И сегодня капитализм существует лишь постольку, поскольку он перестаёт быть капитализмом, поскольку он перенимает достижения социализма.

Валерий КОРОВИН, политолог, член Общественной палаты РФ.

Октябрьская революция 1917 года, если использовать геополитические категории, безусловно отвечала интересам евразийского Хартленда, то есть выражала собой чаяния и некую квинтэссенцию развития цивилизации суши. В то время как оппоненты Октябрьской революции, включая "белое" движение, выступившее в ходе гражданской войны против красного проекта стояли на позициях геополитического атлантизма, получая поддержку Антанты, американцев и других атлантистских сил. И в этом смысле, конечно, "красный проект", проект Октябрьской революции, имел под собой геополитически континентальную основу, что в значительной степени определило весь советский проект дальше реализовался как имперский и континентальный.

И здесь я обратил бы внимание на то, что Сталин не был марксистом, а был национал-большевиком. Конечно, он не отказывался номинально от марксистской догматики, от марксистского учения в его ленинском изложении, поскольку Ленин в значительной мере адаптировал марксизм под российскую действительность. В частности, заменил пролетарский класс пролетарской партией, добавил к рабочим крестьян и сделал ставку на некий бланкистский заговор, а не на социалистическую революцию, которая невозможна была без пролетарского класса. Сталин пошёл дальше Ленина и выдвинул, как известно, тезис о построении социализма в отдельно взятой стране, который уже категорически противоречил марксизму. Сталин выработал и осуществил абсолютно не марксистскую формулу синтеза левой, социалистической экономики с правой этатистской политикой. То есть политикой государственнической, державной, ставящей в основу ценность государства,  а не класса. Таким образом, Сталин реализовал чаяния евразийцев, сменовеховцев и национал-большевиков, находившихся в тот момент в эмиграции и принявших русскую революцию именно в сталинской версии, а не в троцкистской. То есть Сталин строил национал-большевистское государство, не отказываясь формально от марксизма и ленинизма. Поэтому провозглашённый Хрущёвым на ХХ съезде КПСС "возврат к ленинским принципам" стал началом конца советского "красного" проекта, у которого была совсем другая, не марксистская "анатомия".

Александр ЛЮБИНИН, доктор экономических наук.

Хотел бы обратить внимание участников дискуссии на три момента, которые, как мне представляется, принципиальны. Во-первых, революция в октябре 1917 года была направлена на окончательное разрешение давно перезревшего аграрного вопроса, который в условиях Первой мировой войны тесно сомкнулся с вопросом о мире. Это — тот ключевой вопрос, который не разрешила Февральская революция, вследствие чего социальное умиротворение в России не могло наступить ни при каких условиях. Неудовлетворенными, как и прежде, оставались жизненные требования крестьянства — самого многочисленного класса, который нёс основную тяжесть участия России в мировой войне. Но даже победа в этой войне ничего крестьянам не обещала и никаких послаблений не гарантировала, подвигая к насильственному переделу земельной собственности. Земельный вопрос, измучивший и обозливший крестьянство, решительно и без промедления был снят с политической повестки дня именно революционными актами большевистской власти, отвечавшими сокровенным чаяниям подавляющего большинства населения нашей страны. Они затем привлекли в ряды Красной Армии миллионы крестьян, что, в конечном итоге, обеспечило победу большевиков в Гражданской войне.

Во-вторых, для Ленина и большевиков всемирный, а не национальный лишь характер социалистического переустройства общества был аксиомой, но не догмой, а руководством к действию. Поэтому тезисы о том, что Октябрьская революция  была осуществлена якобы вопреки "классическому" марксизму, выглядят, по большому счёту, столь же странно, как и удивления по поводу того влияния, которое эта революция оказала на весь мир, а не только на Россию. Это была первая революция, которая вдохновлялась не только религиозными и нравственными, но, в первую очередь, научными соображениями, которые во многом оправдались.

В-третьих, неоспоримый исторический факт заключается  в том, что сто лет назад наша страна оказалась единой в стремлении к социализму. Уже символом Февраля был отнюдь не триколор, а красный флаг и красный бант. На выборах в Учредительное собрание более 90% голосов получили социалистические партии, пусть и расходящиеся между собой в том, как они видят социализм и каким путём предполагают к нему идти. В силу определенных характеристик русской цивилизации, в социально-экономической обстановке, обусловленной падением монархии и маловразумительной тяжелейшей войной, общественное мнение России развернулось в сторону социализма, оказавшись в этом отношении впереди самых развитых в социально-экономическом отношении стран мира. Для социалистической революции это давало уникальный шанс, использовать который большевики считали своим общественно-политическим долгом.

Но реализация задачи построения социализма в отдельной стране в условиях капиталистического окружения содержала внутреннее и опасное для дела социализма противоречие, в полной мере созревшее к середине 70-х годов и ставшее впоследствии главной причиной его гибели. То, что необходимо было делать в условиях существующего в России хозяйственного уклада и в сжатых границах отпущенного исторического времени для обеспечения суверенитета страны, требовало методов, которые не могли быть по своей сути вполне социалистическими. Необходима была сверхмобилизация населения — пусть даже как временная, продиктованная особыми внешними обстоятельствами мера в стране, которая хочет быть социалистической. Но не постоянной практикой, объявленного уже построенным, пусть и в основном, социализма. По определению социализм не должен лишать людей ни свободы выбора, ни возможности самовыражения, если те не носят асоциального характера и не задевают общественную нравственность. Командовать в этой сфере — значит, опускать планку самореализации индивида ниже того уровня, которого она, пусть и формально, достигает при капитализме. В конце 80-х гг. уже зримо проявившимися негативными результатами указанного выше противоречия в полной мере воспользовались противники всего советского в тесном союзе с противниками России.

В итоге советский социализм сошёл с исторической сцены, но он сохранил русскую цивилизацию, закрыв её, как щитом, на сложнейшем этапе борьбы за национальное существование, реализацией социалистического (антикапиталистического) проекта, деформировав при этом сам проект ради обеспечения суверенности страны.

Георгий МАЛИНЕЦКИЙ, доктор физико-математических наук, вице-президент Нанотехнологического общества России.

Полностью согласен с тем, что Октябрьская революция и весь советский "красный проект" формировались и осуществлялись с опорой на достижения и выводы науки, передовой науки того времени. И это привело к тому, что под её влиянием революции произошли в огромном количестве стран, а мировая система социализма, включая страны социалистической ориентации, объединяла два миллиарда человек. Можно сколько угодно говорить о том, что это была фикция, что в число "строителей социализма" у нас включали даже племена людоедов, но ведь не к людоедству мы их звали и вели. Наоборот, даже самые архаичные, отсталые общества благодаря Октябрьской революции и Советскому Союзу по всему миру получали структуры индустриального общества: промышленность, массовую культуру, массовое образование, всеобщее здравоохранение и так далее, вплоть до оружия массового уничтожения. Слово "массовый" здесь очень важно, оно ключевое на самом деле.

И второй момент: на что было ориентировано наше общество по итогам революции. Оно было ориентировано на максимальное знание и на вселенскую миссию человечества. И ещё очень важная вещь. Лейтмотивом здесь, наверное, были слова Циолковского о том, что наша планета, Земля — колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели. Ленин, Сталин, Луначарский, Богданов, Красин — это были люди, опиравшиеся на знания, ориентированные на исследование реальности во всех её проявлениях. Известно, например, что ленинский план ГОЭЛРО опирался на исследования российских геологов, гидрографов, экономистов, инженеров. Сталин огромное количество времени провёл в беседах с академиком Владимиром Вернадским. Поэтому страна оказалась готова к большим проектам: к ядерному проекту., к космическому проекту, а до того — к коллективизации и индустриализации. Во время войны наши учёные, управленцы, инженеры, рабочие смогли превзойти — в тяжелейших условиях! — своих коллег из объединённой под свастикой Третьего рейха Европы, дав военную технику нужного количества и качества, дав образованных солдат и офицеров, которые могли эту технику эффективно использовать, дав им продовольствие, обмундирование, боеприпасы, медицинскую помощь, транспорт... Ничего подобного никакая "Россия, которую мы потеряли" дать не могла, не будем здесь за деревьями терять из виду лес. И надо признать, что без использования опыта революции мы обойтись не сможем. Мы чуть не потеряли свою оборонную промышленность, мы фактически теряем образование и здравоохранение. По уровню медицинского обслуживания несколько лет назад Россия была на 124 месте, а по средней ожидаемой продолжительности жизни мужчин — на 130-м. Наши школьники имеют, по мировым стандартам, уровень знаний уже ниже среднего. И у нас отобрали науку. Никто из "властной вертикали" — кроме Сергея Глазьева, у которого нет инструментов влиять на реальные процессы, идущие в государстве и обществе, — не говорит нам о том, что существующие технологии производства достигли предела, что больше нет возможности существенно поднять уровень жизни людей, — не только у нас в стране, а весь мир топчется на уровне начала 70-х годов.  Поэтому сейчас вновь оказываются востребованы высокие гуманитарные технологии и нас, конечно же, я думаю, что и Россию и мир ждёт новая революция, революция антиолигархическая и в огромной степени возврат к идеям Октября.

Константин СЁМИН, журналист, телеведущий ВГТРК.

Первой, первейшей задачей большевиков было, конечно, изменение сознания людей после того, как прежнее время закончилось, а новое ещё не началось. И это было сделано — самое удивительное, что это было сделано! В октябре 1917 года началась не русская революция, а революция действительно мировая, которая продолжается и сегодня, причём в ней русский народ сыграл одну из ведущих ролей. И именно этой печатью он в мировой истории особым образом теперь отмечен. И когда мы сегодня отказываемся от революционного наследия, сшибаем таблички, рушим памятники — это такое историческое членовредительство и попытка самоубийства. Не только в России — везде, где был русский, советский мир: в той же Германии, в той же Польше, на той же Украине и так далее. Высшей точкой развития советской цивилизации, понятно, что точка отсчёта для этого развития была революция, стал момент, когда на русском языке говорило почти 350 миллионов человек по всему миру. Никогда до этого и никогда я боюсь после этого, по крайней мере, при нашей жизни этого уровня достигнуть будет нельзя. Это если смотреть на происходящее даже через узкие окуляры эгоистического национального сознания.

"Крот истории", о котором писал Карл Маркс, роет хорошо, и никто не знает, где он появится в следующий раз: может быть, снова в России, а может быть, и не в России. Некоторое время назад, незадолго до того, как вот этот околофашистский переворот случился в Турции, где глобалисты сцепились с тамошними реакционерами, я посещал Стамбул, разговаривал с турецкими марксистами, с турецкими левыми. Там мощнейшее коммунистическое движение, страна расколота пополам. И вот примерно то же самое, что я говорю вам сейчас, я слышал от них.

Революция неизбежна. Вопрос только в том, какой будет её цена. Постоянные заклинания, мантры эти про исключительно эволюционный путь развития, про необходимость отказаться от революций — это всё чепуха, которая не просто отрицается всем ходом развития природы и человечества, но и не имеет под собой никаких даже нравственных оснований. Нам со всех сторон кричат, что революция — это всегда кровь, это всегда жертвы. А про жертвы эволюции — почему-то молчат. Ну, представьте себе, что не было революции в 1917 году — пусть даже только Октябрьской. И вот, что было бы на руинах Российской империи после окончания Первой мировой войны, какая резня бы шла — не революционного, а  "эволюционного" характера, кто-нибудь себе представляет?

А сколько стоит нам эволюция без революции сегодня? Сколько не родившихся людей? Сколько погибших в "локальных" конфликтах? А сколько будет стоить такая "эволюция", если завтра какое-нибудь тактическое ядерное оружие будет размещено в 500-600 км от Москвы? Сколько будет стоить милитаризации Украины? Сколько будет стоить милитаризации Прибалтики без всякой революции? Недавно мне на глаза попалось высказывание, уже не скажу, чьё именно: "Каждый раз, когда мы проливаем слезинку по поводу жертв революции, мы должны иметь мужество и совесть для того, чтобы хотя бы одной слезой оплакивать и тех, кто оказался жертвами эволюции, потому что революции не возникают из воздуха". Такая вот причинно-следственная связь.

Если подводить очень краткий итог моему выступлению, то Великая Октябрьская социалистическая революция — она действительно великая. Это величайшее достижение нашей цивилизации. Без Октябрьской революции невозможно представить себе красный флаг над Берлином. Без Октябрьской революции невозможно представить себе Юрия Алексеевича Гагарина. И без Октябрьской революции невозможно представить себе Изборский клуб, за "круглым столом" которого сидят более или менее образованные люди, изъясняющиеся более или менее связно литературным русским языком.

Иван ВИШНЕВСКИЙ, композитор.

Сразу определимся с понятиями. Музыкальное искусство, о котором я буду говорить, не имеет ничего общего с тем, о чём сегодня говорят на улице, произнося слово «музыка». Я буду говорить о творцах большой классической музыки. Именно о творцах, даже не об исполнителях. У нас сегодня культ исполнителя. Помимо контрреволюции политической, экономической, социальной и прочей, состоялась контрреволюция в сфере академической музыки, где исполнитель уничтожил творца. Кто создаёт музыку? Кто является её источником? Это очевидно. Публичная роль исполнителя, даже первой скрипки в лучшем оркестре и даже дирижёра, должна быть вторичной. Но виртуоз приносит бизнесу прибыль, автор – нет. Сейчас об авторах большой музыки вообще не вспоминают и не знают. На слуху – пианисты, певцы, капельмейстеры. А то, что касается композиторов – это глубочайший подвал, кочегарка и такой андеграунд, которого никогда не было у самых распоследних диссидентов советского времени.

Перевернём всё с головы на ноги: творцом музыки является великий композитор. Безусловно, в истории музыки вершиной остаётся Бах, ещё раньше – Монтеверди, позже –Бетховен, Берлиоз, Шопен, Глинка, Вагнер, Григ, Дворжак… Во второй половине XX века мировым Эверестом высится Свиридов. И не менее грандиозны свершения тех, кто работал в период Великой Октябрьской социалистической революции. Нам интересны здесь композиторы, потому что они продуцируют идеи, они продуцируют смыслы и они влияют на общество. А в период, предшествующий Октябрю, влияние композиторов на общество было колоссальным. В наше время представить это совершенно невозможно, когда сейчас и лучшие, грамотные люди порой не знают имён Модеста Петровича Мусоргского, Николая Андреевича Римского-Корсакова, Александра Порфирьевича Бородина, Александра Константиновича Глазунова. Но в их время эти имена звучали (конечно, в образованном сословии, процентов для 7-10 населения) похлеще, чем имена великих князей и полководцев и никак не меньше, чем имена великих литераторов того времени. Мы много знаем о влиянии на идеологическую подготовку революции, скажем, Льва Толстого. Мы все читали статью Владимира Ильича Ленина «Лев Толстой как зеркало русской революции» и конспектировали её ещё в школе. Но мы не знаем о влиянии великих творцов музыкального искусства.

Итак, чуть-чуть о ситуациях и персонах, которые предшествовали Великой Октябрьской социалистической революции и сделали для её победы, на мой взгляд, гораздо больше, чем все вместе взятые члены марксистских кружков. Почему? Потому что одна премьера опер «Псковитянка» или «Кащей Бессмертный» Римского-Корсакова делала для изменения общественного сознания, для просвещения значительно больше, чем даже выход тиражей газет «Искра» или «Правда».

Ключевая фигура предреволюционной эпохи – Николай Андреевич Римский-Корсаков (1844 – 1908). Сейчас его имя чрезвычайно малоизвестно. Для человека же той эпохи это был лидер абсолютно нового передового сознания. Несмотря на свою дворянскую родословную, он был человек, как тогда говорили, «демократических» убеждений (это слово и близко не носило тогда такого поносного характера, как сегодня). Что означало: человек понимает народные чаяния, разделяет их и служит народу. Николай Андреевич Римский-Корсаков жил, я бы сказал, сегодняшней жизнью пролетария умственного труда. У него не было никаких имений, никаких крепостных. Даже квартиру, которая сейчас представляет собой музей Римского-Корсакова в Ленинграде (Санкт-Петербурге), он снимал. Жил на зарплату от получки до получки. Если Петру Ильичу Чайковскому царь Александр III давал ежегодно шесть тысяч золотых рублей, финансировало композитора и семейство капиталистов фон Мекк, то демократ и духовный устроитель революции Николай Андреевич Римский-Корсаков всю жизнь ходил на службу за средствами к жизни. Сначала в военное ведомство, потом в Придворную певческую капеллу, и, в конце концов, в Петербургскую консерваторию – как нормальный наёмный работник, пролетарий. Сознание его было таким, какое у многих людей родилось уже после Октябрьской революции – может быть, в 30-е годы. Он был человек абсолютно научного сознания. Никакого мистицизма. Никакой «художественной», гуманитарной поверхностности. Кстати, один из его ближайших друзей и соратников, Александр Порфирьевич Бородин, помимо того, что сочинил оперу «Князь Игорь» и ряд других произведений, был одним из основоположников биохимии и тоже всю жизнь работал научным пролетарием. То есть это был круг людей научного, во многом скептического сознания. Там не было невежественного поля для представлений о «богоданном» царе и народе – смиренном сытом богомольце в нарядном армячке, бьющем только благодарственные поклоны.

Были ли Корсаков сотоварищи националистами? В смысле нынешней Украины и тупых скинхедов – конечно, нет. Они были национально ориентированные, а это совсем другое. Дело в том, что на тот момент родное музыкальное искусство в Российской империи, как и сейчас, находилось в угнетённом состоянии, русские музыканты были на десятом положении по сравнению с итальянскими, немецкими и прочими певцами, дирижёрами, теоретиками. Например, главным дирижёром главного императорского театра был чех Направник, который страстно ненавидел Римского-Корсакова, и, соответственно, судьба произведений Николая Андреевича в императорских театрах была печальной, вплоть до полного разрыва с ними, когда Римский-Корсаков ушёл ставить свои произведения в частную оперу Мамонтова. Царь Николай II от музыки Корсакова скучал и томился, предпочитал иностранное – в дневниках самодержца и придворных есть оскорбительные суждения об операх русского гения. Соответственно, по отношению к власти в круге Римского-Корсакова нормой была страстная стасовская презрительность. Критик, историк и знаток литературных древностей Владимир Васильевич Стасов, идейный отец и «Могучей кучки», и передвижников, был ближайшим другом и сподвижником Николая Андреевича Римского-Корсакова. Ближе к революции на смену «Могучей кучке» пришла уже новая, чисто корсаковская школа. К этой школе принадлежали Глазунов, Лядов, частично Рахманинов, а также позднейшие ученики Римского-Корсакова – Аренский, Асафьев, Ипполитов-Иванов, Гнесин, Гречанинов, Золотарёв, Мясковский, Прокофьев, Стравинский, Черепнин... Многие из них особенно ярко расцвели уже в СССР. Фактически Римский-Корсаков стал отцом советской музыки, хотя не дожил до Великой Октябрьской социалистической революции девяти лет. Ректором консерватории северной столицы до 1930 года был его ближайший друг и ученик Александр Константинович Глазунов. То есть дело Корсакова продолжалось, не было никакого перерыва.

Корсаков и его окружение, совершенно презирая царизм, не желали оставаться какими-то придворными «соловьями» в золотых клетках (которых они, впрочем, и не имели), хотели выйти и вышли, насколько они могли в своё время, на широкую публику. Скажем, премьеры опер Римского-Корсакова, таких, как «Кащей Бессмертный», превращались в народные студенческие демонстрации. Известен факт, что полиция была вынуждена опустить на сцену в прямом смысле слова железный занавес и силой разогнать людей, которые пришли приветствовать Римского-Корсакова в день премьеры его произведения. Это всегда были колоссальные манифестации, которые собирали десятки тысяч людей. Среди основных целей, которых хотел достигнуть Римский-Корсаков, уже впрямую в 1905 году приняв участие в революционных событиях, было создание просвещённого народа для восприятия тех откровений, которые создавались им, его друзьями и учениками. И это получилось. Великое чудо, наверное: каким образом небольшая группа людей, которые в собственном Отечестве находились для власти на положении изгоев, смогла так перелопатить ситуацию? Но вот она – сила идеи.

Важнейшим из идейных составляющих Римского-Корсакова и его друзей было глубочайшее почитание простого русского народа. До сих пор фольклористы и композиторы в Московской, Ленинградской консерваториях и Гнесинской академии учатся по сборникам народной песни Римского-Корсакова, Балакирева и Лядова. Именно с Римским-Корсаковым подлинное народное искусство вошло в жизнь образованного сословия. Ранее просвещённый класс мог слышать только вестернезированные обработки русской песни. Даже Глинка почти не сочинял по-русски, предпочитая итальянский стиль. Чайковский использовал язык немецкого романтика Шумана. Римский-Корсаков вместе с Бородиным и Мусоргским дали нашему Отечеству русский музыкальный язык. Их роль здесь сравнима с ролью Ломоносова и Пушкина в вербальном языке.

И, вооружённый всем этим могучим идейным содержанием, Римский-Корсаков был чрезвычайно важной фигурой в событиях 1905 года. Может быть, важнейшей на тот период, наряду со Львом Толстым. Во многом победа революции, в том числе и Великой Октябрьской социалистической, стала возможной благодаря событиям, которые развернулись вокруг фигуры Римского-Корсакова в 1905 году. Так как Николай Андреевич откровенно поддержал революционно-настроенных студентов, его уволили из петербургской консерватории. История, конечно, дикая даже для царской России, но ещё поразительнее история, которая последовала вслед за этим. После увольнения Римского-Корсакова из консерватории в знак протеста вышли более 300 студентов. Сейчас это представить совершенно невозможно: вот он, уровень гражданского сознания! Вслед за Римским-Корсаковым из консерватории ушли – в тот же день – Глазунов и Лядов (напомню, это великие русские композиторы); значительная часть профессорско-преподавательского состава – в ближайшие дни. И власть капитулировала. Решение принималось на уровне Николая II. Так Николай Андреевич утёр нос Николаю Александровичу. С извинениями и поклонами через несколько месяцев Римский-Корсаков был опять призван на службу в консерваторию. Таким образом царизму был нанесён мощнейший удар.

Можно было бы подумать, что после такого своего триумфа, такой революционной победы Николай Римский-Корсаков успокоится и станет к царизму и царям относиться лучше. Но не тут-то было. Как известно, незадолго до первой русской революции он сочинил оперу «Кащей Бессмертный», где Кащей Бессмертный – это понятно кто; Буря-богатырь, освободитель – та самая Русская революция; а Царевна Ненаглядная Краса, томящаяся в неволе – символический образ русского народа. Всё очень прозрачно читалось тогдашними людьми. Но в уже в 1907 году, перед смертью, Николай Андреевич сочинил оперу «Золотой петушок». Если вы думаете, что либретто повторяет сказочку Александра Сергеевича Пушкина – вы глубоко ошибётесь. Потому что, конечно, фабульно оно основано на сказке Пушкина, но текст примерно на порядок больше. Его по указаниям Николая Андреевича сочинял Владимир Иванович Бельский, замечательный либреттист ряда последних опер Корсакова.

Читаю текст – самые последние слова, которые пропел Николай Андреевич Римский-Корсаков. К кому он обращался и о чём пророчествовал, по-моему, очевидно.

(Подавленный тоскою, народ, наконец, разражается всеобщим надгробным рыданием.)

Умер царь.

Убит, сердечный.

Царь счастливый!

Царь беспечный!

Вечно незабвенный царь,

государям государь!

Он премудрый; руки сложа,

он народом правил лёжа.

Правда, как был царь в сердцах,

словно громы в небесах,

ударял в кого попало;

всем объявлена опала.

Но лишь туча пробежит,

томный воздух освежит, —

царь, денница золотая,

светит всем, не разбирая.

(с тихим отчаянием)

Что даст новая заря?

Как же будем без царя?

1907 год, Николай Андреевич Римский-Корсаков, Владимир Иванович Бельский. То есть всё было уже предсказано! А раз состоялась идея того, о чём написал Корсаков (человек, безусловно, гениального пророческого дара), то нечего было и ожидать, что после революции друзья и ученики Римского-Корсакова разбегутся в эмиграцию. Ничего подобного и не случилось. В нашем Союзе композиторов, есть, например, активный человек – Виктор Екимовский, который льёт либеральную слезу по поводу того, что за границу «уехали лучшие». В реальности уехал Рахманинов (это действительно была большая потеря). Стравинский из-за прозападных воззрений уехал ещё в 1913 году и эмигрантом считаться не может. Эмигрировали Метнер, Черепнин и Гречанинов. Трое последних по сумме наследия и влияния не являются композиторами уровня Глазунова, Мясковского (полузабытого гения), Кастальского, Штейнберга (зятя Корсакова), Прокофьева, Шостаковича, Шапорина, Шебалина, Асафьева, Александрова и многих других – все эти люди остались на родине. Остались вдова, многочисленные сыновья и дочери Николая Андреевича.

Не стали эмигрантами и большинство московских композиторов и хормейстеров, которые группировались вокруг Синодального училища церковного пения – А. Д. Кастальский, Н. С. Голованов, Н. М. Данилин, В. С. Калинников, П. Г. Чесноков. Так вот, никого не сослали, не арестовали, не расстреляли — профессора училища в полном составе создали дирижёрско-хоровой факультет Московской консерватории.

Конечно, музыкантам в молодой Советской республике поначалу было голодно и тревожно. Да, в первые послереволюционные годы музыкальные учреждения не отапливались. Но директор Ленинградской (сначала Петроградской) консерватории Александр Константинович Глазунов на службу ходил, как часы, до 1930 года. Потом консерваторию возглавил зять Николая Андреевича Римского-Корсакова – Максимилиан Осеевич Штейнберг. Именно корсаковская линия стала основой советской композиторской педагогики. Лично я в некотором роде являюсь музыкальным потомком Римского-Корсакова: Римский-Корсаков породил Штейнберга, Штейнберг породил Шостаковича, Шостакович породил Свиридова, Свиридов породил меня…

Сверхидея гиганта Корсакова в организационном плане реализовалась совершенно. Не стало итальянщины (предтечи омерзительной современной попсы), над которой ещё в кучкистские времена издевались Римский-Корсаков, Мусоргский, Бородин и Балакирев. Воздвигнуто было могучее здание национальной культуры. И, кстати, что очень важно, – национальных культур, потому что именно после Великой Октябрьской социалистической революции окраины Российской империи заимели собственные профессиональные культуры, и эти культуры достигли значительных высот. Например, именно по этой линии были воспитаны такие гиганты, как армянин Хачатурян, эстонец Тормис, грузин Тактакишвили – люди гениального разряда. Это всё – порождение Советского Союза. То есть духовно окраины были колоссально приподняты. Но и в центре России создалась идеальная ситуация для композитора, человека-творца, которая просуществовала до 1990 года, когда контрреволюция в Союзе композиторов СССР случилась чуть раньше, чем во всей стране.

В 1990 году наследники Римского-Корсакова во главе с Георгием Васильевичем Свиридовым были изгнаны со своих руководящих постов голосованием музыкального охлоса. Андрей Эшпай, Александра Пахмутова, Борис Чайковский и Георгий Свиридов, возглавлявшие творческие комиссии Союза композиторов СССР, подверглись не только изгнанию, но и шельмованию в перестроечной прессе и фактически запрету на профессию. Так завершилась история взлёта и падения корсаковских идеалов. Но то, что породила эта система, останется навсегда в истории человечества как единственный пример существования целого сообщества профессиональных музыкантов, творцов, которые жили не просто безбедно, но были поставлены в такие условия, когда не только могли, но и обязаны были – в ответ на народную любовь – выдавать бессмертные шедевры. Я не знаю, насколько могла бы быть возможной Победа в Великой Отечественной войне без музыки прямого ученика Римского-Корсакова, Глазунова и Лядова – Анатолия Васильевича Александрова, автора гимна Советского Союза и песни «Священная война». Без Шостаковича с 7-й симфонией. Без Прокофьева с «Войной и миром». То есть вклад их учителя Н. А. Римского-Корсакова – давно покойного человека – не только в нашу Революцию, но и в нашу Великую Победу оказался колоссален.

В чём крупнейшая – в целом и для музыкантов, и для художников, и для архитекторов, и для всех деятелей искусств – заслуга Великой Октябрьской социалистической революции? В том, что она дала творцам такую аудиторию, которой никогда не было и в обозримом будущем не будет порождено человечеством. Сегодня представляется фантастикой то, что было реальностью в советское время, когда Георгий Васильевич Свиридов в 1980 году после программы «Время» выступал на Первой программе отечественного телевидения и представлял Концерт для хора «Пушкинский венок», и сто или двести миллионов человек слушали и смотрели Всесоюзную премьеру шедевра. Когда я работал на Всесоюзном радио, программы о классической музыке слушали (есть замеры) 60 миллионов неравнодушных, заинтересованных людей. Они были воспитаны Великой Октябрьской социалистической революцией. Квинтэссенция: мечтой Римского-Корсакова была мечта об идеальном русском народе как народе-слушателе и творце, идеально постигающем высокие истины, открываемые классическим искусством. Эта мечта была реализована безусловно, и все очернители с этим поделать не могут ничего.

Геннадий ЖИВОТОВ, заслуженный художник России.

Да, Стасов был "отцом" не только новой русской музыки, но и нового русского изобразительного искусства. Художники, начиная с Федотова, описывали реальную картину того ужасающего положения народа, которое было в России. Не было никакого "потерянного рая" на картинах Перова, Репина, всей стасовской когорты "передвижников"!

Параллельно шла линия литературы. И вся великая русская литература была зеркалом, по определению Ленина, русской революции.

Блок говорил: «Побойтесь Бога, господа помещики и капиталисты, мелкие и большие буржуа! Как вы себя вели с этим народом? Забыли, как насиловали и пороли девок в своих барских усадьбах? Как показывали свою власть: тыкали в нос нищему — мошной, а дураку — образованностью?»

Революция была подготовлена, она была взлелеяна, она была нарисована, она была пророчески предвидена художниками. Вспомните Петрова-Водкина с его «Купанием красного коня»!

Революция буквально взорвала сознание. Изобразительное искусство вырвалось на улицы, к народу: крестьянам, которые были и солдатами, и рабочими. Ведь рабочие — это недавние крестьяне, которые вчера пришли в город.

Улицы наполнились революционным искусством. Конечно, все эти авангардисты были недоучками, они не прошли шестилетний курс образования в Академии художеств. Какие-то мастерские, объединения, частные студии выдали на гора множество всяких явлений в искусстве. Все это было взрощено революцией. Революция вспахала народное сознание. И молодое советское государство, не создав еще толком административных органов, объявило план монументальной пропаганды. Могучие народные силы влились в это.

Дмитрий Филиппович Цаплин — яркий пример плодов революции. Крестьянин Саратовской губернии страстно захотел стать скульптором, и его поддержала Советская власть. Цаплина отправили учиться в Европу, и зарубежные газеты вскоре с удивлением написали о «гениальном русском мужике с Волги», который нашел скульптурное «выражение для социалистической жизни». Цаплин буквально завоевал Париж, а затем и другие европейские столицы.

Многие говорят сейчас, что до 1913 года Россия расцветала. Ах, «серебряный век», Сомов, Бенуа, Добужинский… Но всё это — манерно-изысканные художники, художники душных комнат, где наркотики перемешивались с упадническими смертоносными тенденциями в искусстве.

Искусство царской России было аристократическим, и народу оно было не нужно. Народ не понимал тех картин. Даже музеи, Третьяковка и Эрмитаж, были для очень узкого круга людей. Третьяковка была более демократична, но не настолько.

Революция сломала все сословные и цеховые перегородки. Мейерхольд со своими постановками вылез на улицы, художники косяками пошли в театры - революционный вихрь объединял всех людей искусства. Великая поэзия была великой, потому что она была напоена революцией. И Есенин, и Маяковский неотторжимы от революции, хотя у революции было много и приживалок, как у Есенина — Мариенгоф или у Маяковского — чета Бриков.

Есенин был настолько живописен, он был художником, о нём нельзя говорить только как о поэте. Почему Есенин сам не стал рисовать? Ведь его всё время окружали художники! Мой учитель в Строгановке Комарденков иллюстрировал обложки есенинских сборников стихов. Комарденков знал и Маяковского, который был и поэтом, и художником: вспомним его «Окна РОСТА»!

Искусство вырвалось из гостиных «Серебряного века»! Дейнека, Фаворский, Филонов, Греков, Пластов — всё это художники, выросшие из революции.

Идеология революции, воспетая искусством и взращенная в русских художниках, уже советских художниках, стала притягательной звездой будущего счастья, которое может установиться на всём земном шаре, на всей планете.

Мы тогда выигрывали прежде всего образами, но мобилизация государства требовала дисциплины. Чтобы как-то упорядочить процессы, были созданы союзы художников, композиторов, писателей. Партия, которая была скелетом, хребтом нового государства, направила революционную стихию в гранитные берега Большого сталинского стиля.

Да и народу авангард не совсем лег на душу. Ему больше импонировала кустодиевская манера — она больше ложилась на крестьянское сознание человека улицы, рабочего, солдата. Крестьяне искали не мёртвых художественных схем, а истину: вспомните ходоков у Ленина!

Авангардисты Альтманы, Штеренберги и прочие были убраны, как убран был и «Чёрный квадрат» Малевича. Почему? Чтобы ответить на этот вопрос, я не стал бы рассматривать «Черный квадрат» как произведение изобразительного искусства, хоть он и написан маслом. Давайте лучше посмотрим на искусство с социально-классовой точки зрения. Тогда станет очевидным, что буржуазия, взяв власть в ходе английской, а затем французской буржуазных революций, все опошлила, все размыла, как серная кислота растворила все высокое. Биржа и рынок влезли в искусство, и началась эта цепочка: импрессионизм, постимпрессионизм, сезаннизм, фовизм, кубизм… В конце концов, всё это рухнуло в «Чёрный квадрат».

Биржа перемолола Ван Гога, Сезанна, Моне, создала из них мифы, повесила на них лейблы и ценники, на которых сейчас значатся сотни миллионов долларов. В данном контексте «Чёрный квадрат» — вершина всего этого маразма и одновременно — бунт против него.

«Чёрный квадрат» независимо от желания или нежелания самого Малевича стал символом троцкизма. Его «Черный квадрат» — это дверца той черной угольной топки, в которую готовы были бросить Россию троцкисты. И не случайно в 1930-х годах вместе с Троцким был убран и «Черный квадрат».

В эпоху «перестройки» его вытащили из запасников и активно использовали в проектах, подрывающих духовные основы советского строя. И сегодня «Чёрный квадрат» используют все для той же цели — бросить Россию в топку мирового процесса. Запад по-прежнему хочет использовать Россию как топливо, и в прямом, и в переносном смысле: и как поставщика углеводородов, и как горючее для мировой войны.

Современные провокаторы от искусства: гельманы, кулики и прочие, — включают «Чёрный квадрат» в свою игру по развалу смыслов. Предметами «искусства» у таких «художников» становятся консервная банка, унитаз и фекалии. Это один из способов навязать людям извращенную систему ценностей. Таких способов в западных лабораториях создали немало, и они держат мир в жутком наваждении, в мороке, по сути, приближая его к безумию «Чёрного квадрата».

И сегодня это безумие продолжается. В московском метро развернута ужасная, мерзкая акция. По стенам вдоль эскалаторов станции «Парк культуры», на рекламных щитах, разбросаны куски произведений авангардистов. При этом в авангард 1920-х годов «кураторы» от искусства пытаются вживить Коржева, Лактионова, его солнечное, святое «Письмо с фронта»! Все расчленить, все опошлить, наляпать, смешать фрагменты – разбить целостность, убить душу!

К нашему несчастью, все это началось не вчера. Авангард 1960-1970-х, как осетрина второй свежести, появился, когда партия ослабила внимание к искусству, надзор за ним. Начала заводиться диссидентская плесень. Все эти кабаковы и булатовы отлично устроились: они часть времени в зимние месяцы тратили на создание хорошо оплачиваемого государством продукта, делая иллюстрации к книгам, а для своего иронического авангарда они уже отыскали другого заказчика в лице дипломатических представительств зарубежных стран. Причем они шли уже проторенной дорогой: в свое время ходил по посольствам и Михаил Булгаков.

В этом контексте я всегда говорю: почему такого явления не было, например, во Владимире? Да потому, что там не было дипкорпуса, посольств и консульств. Поэтому там спокойно работал Союз художников России, который делал прекрасные выставки уникальной владимирской школы живописи.

В «оттепель» появился и Глазунов, и деревенщики в литературе. И были люди, были писатели, которые ощущали эти процессы, понимали. Вспомните знаменитый роман Шевцова «Тля»!

Постепенно шло разложение Союза художников, несмотря на то, что государство очень щедро оплачивало их работу. Пластов вспоминал, что как-то он стоял на природе и писал этюд. К нему подошел крестьянин и спросил: «Сколько ты за это получаешь?» Пластов не мог ему этого сказать, потому что он понимал, что разница оплаты труда была бешеной. Я сам после поездки в Афганистан, где оформлял Дом дружбы в Кабуле, получил такую сумму, на которую можно было купить три автомобиля! Но там был хоть какой-то риск, многие художники просто отказались ехать в воюющую страну. Но и за мирные натюрморты, сделанные в тихой московской мастерской, художники получали огромные деньги от государства!

Большие деньги порождали клановость, творческие союзы опустились до союзиков. Они оторвались от большой жизни, хотя по-прежнему посылали художников по всем городам и весям огромного Советского Союза. Я, благодаря своему старшему товарищу, художнику-фронтовику Анатолию Петровичу Болашенко, побывал в четырех изумительных поездках. А для моего друга художника Геннадия Ефимочкина такие поездки стали образом жизни. Создав сотни акварелей на Братской ГЭС, в Мурманске, на Чукотке и Курилах, он последние двадцать лет переносит их на холсты, воссоздавая Красную Атлантиду.

Но большинство художников перед 1991 годом были настроены иронично-скептически, смотрели на Запад и думали, что там их ждут золотые горы. По мастерским тогда поползли скупщики, они многое приобретали и увозили на Запад. И у меня многое купили, ведь, по сути, и я - жертва диссидентства. Я тогда в основном занимался печальными картинками на тему образа жизни советских людей: стоит девушка у окна химического комбината, смотрит вдаль...

Я понимал, что что-то надо улучшать, надо больше динамики, не должно быть кумовства. В нашей группе в Строгановке процентов семьдесят были блатные. А люди талантливые, но без связей, должны были по семь раз поступать в Строгановку! Причем ребята эти были хорошо подготовлены, имели за плечами отличные художественные училища, которые, благодаря революции, были созданы по всей стране.

Революция распространила культуру по всем городам, по всем провинциям. В каждом городе были или Дом пионеров, или училище, во многих городах появились отделения Академии художеств. И вот, молодые люди с хорошей школой приезжали в столицу, а здесь уже была другая настроенность: школа – это ерунда, нужно найти что-то такое…

В революцию все было ясно: государство четко формулировало свою идеологию. Оно дало платформу, дало надежду, дало мечту художникам, оно гарантировало свою чистоту и праведность. Это подобно тому, как Перикл дал духовные силы своим Фидиям.

И весь ужас нынешнего положения в том, что нет идеологии. Все болтается каким-то непонятным, как эта погода. Нет идей, нет модернизации, нет единства. Все чувствуют разницу состояний, а мы продолжаем идти по тем же тропам, которые приведут нас в ад. Наступаем на грабли неравенства! Если кто-то безумно богат, то для него все должно быть другое, чем для человека, который сам картошку окучивает. И совершенно разные зрительные образы. Я вот окучиваю, я вижу землю и свою тяпку, а он вообще о ней не думает. Он сидит на своей яхте с мобильником, единственным его орудием труда. Поэтому и нет идеологии. Откуда же тогда появится мобилизующее энергетическое искусство?

Но идеология должна быть обязательно!

Революция дала эту цель, эту звезду пленительного счастья, она дала всем художникам надежду, что счастье и рай возможны. Рай - в единении, который я лично испытываю, идя на демонстрации. Я это состояние очень люблю Мне приятно, что все люди, которые со мной в этой шеренге или в той шеренге, такие же, как я, мои братья и сестры. Мы идём совершенно свободно — единый народ, единое тело.

Когда художник отрывается от этого тела, с ним начинает твориться неладное. Я недавно попал на выставку Серебряковой. И вижу: какие-то жалкие пейзажи, какие-то дохлые портретики. Я подумал: «Боже мой, что это? Неужели это моя Серебрякова?» Обратился к смотрительнице: «Да Вы попали на конец экспозиции!». Это были работы парижского, эмигрантского периода. И даже портреты близких Серебряковой людей, Шаляпина и прочих, были какими-то жалкими. Я был со спутником, пришлось оправдываться и объяснять, что это — эмиграция.

И вот, наконец, начало экспозиции. Какое наслаждение, какое высочайшее искусство, какая мощь сильной руки! Я вижу шуршание этой пастели, этих купальщиц, этих жниц! Конечно, это все идеализация, но это, безусловно, великое европейское, мировое искусство. И любимый муж здесь! Когда человек на Родине, когда человеку светит звезда Родины, он достигает высочайшего уровня своего творчества.

Так было и со скульптором Цаплиным, потому что все его величие в Европе было напоено мечтой о возвращении в Россию. За границей он не продал ни одной своей работы, хотя их вожделели многие покупатели. Он все вернул на Родину, хотя, вы представляете, что значит перевезти гигантские скульптуры? Какие сложности, материальные, дипломатические и прочие его ждали? Но была идеология, был смысл, и государство его опекало.

Нет идеологии — и ничего нет. И сейчас на Земле есть Афины, и называются они так же, как и много веков назад. И Парфенон стоит на старом месте, но в современной Греции нет того величия, нет того качества, не создаются шедевры.

Наша революция вспахала всё поле искусства, а не только художников того направления, которые готовили революцию. Корин и Пластов — из династий иконописцев. Они славили Советскую власть и стали её основой в искусстве, чистом и праведном.

Владимир ВИННИКОВ, культуролог.

Литература и революция... Революция и литература... Чтобы в полной мере понять взаимосвязь и взаимодействие двух этих феноменов — тем более, применительно к русской литературе и к Октябрьской революции 1917 года в России, — нам придётся обратиться далеко в прошлое и в каком-то смысле даже вообще выйти за пределы времени. Потому что в начале и литературы, и революции в любом случае обнаруживается прежде всего язык, а значит — система слов и Слово как таковое. "В начале бѣ Слово и Слово бѣ къ Богу и Бог бѣ Слово", — как сказано в Евангелии от Иоанна.

Та литература и та революция, о которых идёт речь, состоялись в рамках другого языка, чем русский язык, существующий сегодня, — во всяком случае, его письменного варианта. Но  Пушкин и Ленин говорили и писали по-русски практически идентично. И русская революция Октября 1917 года есть порождение: кровь от крови и плоть от плоти, — русской культуры и русского языка. Россия 1917-го и Россия 1950-го годов отличались друг от друга намного сильнее, чем, скажем, современная Россия и Россия 33 года назад, в 1984 году. И славить за это или винить в этом можно только русский народ, русскую культуру и русский язык.

Если задаться вопросом о том, а как, собственно, возник тот русский язык, на котором готовилась и совершалась Октябрьская революция 1917 года, — ответ на него окажется неожиданным и однозначным: этот язык возник как результат, во-первых, перехода с церковно-славянского на «гражданский» алфавит, проведенного Петром I в 1708-1710 годах, а во-вторых — "пушкинской" литературной революции, начатой в 1820 году изданием его поэмы "Руслан и Людмила".

Эпоху этой революции, фактически завершившейся со смертью Лермонтова в 1841 году (формально — со смертью последнего великого писателя "пушкинского круга" Гоголя в 1852 году), обычно называют "золотым веком" русской литературы. Но сама она произошла вследствие прорыва российского общества к огромному объёму европейской литературы. То, что в Европе было разделено веками и культурными границами, «обрушилось» на образованное российское дворянство "всё и сразу": "открылась бездна, звезд полна, звездам числа нет, бездне — дна". Эту ситуацию можно назвать "эффектом звёздного неба": ведь мы видим фигуры созвездий — проекцию различных источников света, порой разделённых между собой миллионами световых лет, как единую и цельную картину...

Но нужно было, наверное, еще вторжение Наполеона в 1812 году и его изгнание из пределов России «дубиной народной войны», чтобы в перенасыщенном растворе франкоязычного дотоле российского дворянства началась кристаллизация новой национальной культуры и нового русского языка. Процесс оказался невероятно быстрым и фундаментальным — достаточно сравнить стихи Тредиаковского, Ломоносова или даже Державина со стихами Грибоедова, Пушкина и Лермонтова...

Одно из величайших произведений русской литературы, роман Льва Толстого "Война и мир", не случайно начинается болтовнёй в великосветском петербургском салоне — на французском языке. Эта "дворянская" русская литература на протяжении века трансформировалась в литературу общенародную. Но окончательно это качество общенародной она приобрела только после реформы русской письменности 1918 года, отменившей "яти" с "ерами", закрывшей тем самым, как и "петровская", одни русла развития языка , но настежь раскрывшей другие. Уже на этот новый письменный русский язык была фактически переведена вся прежняя русская литература и значительная часть литературы мировой, на нём создавалась советская литература, одновременно многоязычная и русскоязычная, на нём шёл единый образовательный процесс, "от Москвы до самых до окраин", на нём создавались постановления ЦК КПСС и техническая документация на атомные реакторы и космические корабли.

Одной из характерных и важнейших особенностей нового, советского варианта русского языка было массовое словообразование путём аббревиации — все эти «колхозы», «командармы», «комсомолы», вплоть до СССР, ВКП(б) и ЧК. Михаил Булгаков издевался над этой практикой, превращая в повести «Собачье сердце» (1925) слово «Главрыба» в абракадабру «абырвалг», Джордж Оруэлл пародировал его своим «новоязом» и «уткоречью» в романе «1984» (1949), в то же время американский писатель-фантаст Роберт Хайнлайн в рассказе «Залив» (1949) описывает «спидток» — вымышленный язык, в котором одно слово было способно вместить в себя множество смыслов, как предложение или даже несколько предложений.

Аналогичный приём использовался в джазовой музыке 20-х—30—х годов, построенной на синкопах.

После Великой Отечественной войны началась "подреформа" письменного русского языка, завершённая к 1956 году, и она, на мой взгляд, вовсе не случайно совпала с началом совершенно иного этапа жизни нашей страны и нашего общества — его, если можно так выразиться, "свития" в какое-то зерно новых смыслов, которым предстоит раскрыться в будущем. Возможно, не слишком отдалённом. И, с этой точки зрения, знаменитое лирико-философское стихотворение Пушкина "Осень" внезапно предстаёт перед нами как пророческое видение советского периода отечественной истории: от строк "Октябрь уж наступил..." до "Куда ж нам плыть?"

Александр НАГОРНЫЙ.

Как следует из ваших, коллеги, выступлений, Октябрьская революция действительно начала процесс перехода от одного типа цивилизации к другому, затронула все сферы жизни не только российского общества, но и мира в целом, придала человечеству новый импульс, стала "моментом истины" для реализации многих идей, планов и технологий, которые до этого казались сказкой, мифом, мечтой, утопией, неосуществимыми в реальности. Подводя итоги, могу сказать, что у нас состоялся далеко не исчерпывающий повестку дня, но весьма интересный и во многом нестандартный разговор, который, который, несомненно, будет продолжен, — не только в рамках Изборского клуба.

 

http://zavtra.ru/blogs/revolyutciya_-_russkaya_mechta