Узнав про убийство Лжедмитрия II, ранее использовавший этого Самозванца как предлог "защищать" от него русских король Сигизмунд отписал боярской Думе, что скоро пришлёт в Москву сына Владислава, но реально тот оставался в Польше. Между тем в самом начале 1611 г. знамя борьбы за независимость России вдруг поднял ещё один активный деятель Смутного времени: бывший воевода Самозванца, видный рязанский дворянин Прокофий Ляпунов. Сразу же после гибели Лжедмитрия II, в январе 1611 года Ляпунов стал рассылать грамоты по русским городам, призывая сформировать воинское ополчение для борьбы с поляками и похода на Москву. Возглавленное П. Ляпуновым ополчение рязанских дворян объединилось в феврале 1611 г. с оставшимися без своего «царя» отрядами Лжедмитрия II под командованием его бывших приближённых: князя Д. Трубецкого, атамана И. Заруцкого и др. Встал на сторону Ляпунова и воевода подмосковного Зарайска, князь Дмитрий Пожарский. Позже к нему примкнули отряды из Мурома, Суздаля, Вологды, Галича, Ярославля, Костромы, из Поморья и ряда других земель во главе с местными воеводами. Так была образована земская рать, названная в позднейшей историографии 1-м ополчением периода Смуты. Интересно, что Ляпунов позвал за собой на Москву не только казаков, но и крепостных крестьян, холопов и прочих зависимых людей, обещая им за это волю и жалованье. Таким образом, по социальному составу 1-е ополчение можно было назвать действительно народным, хотя данное обстоятельство негативно сказалось потом на его боеспособности и дисциплине…
А как же знаменитые грамоты Гермогена, где он якобы призывал русских к восстанию против завоевателей? Ведь сегодняшние православные историки уверяют, будто именно патриарх Гермоген вдохновил созыв 1-го ополчения, изложив в своих посланиях суть программы действий патриотов: идти всем миром на Москву, освободить её от поляков и созвать Земский собор для выборов царя. – Увы, воззвания патриарха Гермогена на поверку оказываются ещё одним мифом православного официоза!.. Желающие узнать подробнее историю этих пресловутых грамот, которых ни один исследователь никогда в глаза не видел, могут обратиться к работам д. и. н. Руслана Скрынникова (45).Также эта тема обстоятельно разобрана у другого доктора исторических наук, специалиста по церковной истории А. П. Богданова (17). Здесь же критика популярной сказки про великую роль воззваний Гермогена в спасении России будет изложена более сжато…
Начнём с того, что церковные апологеты вообще крайне преувеличивают авторитет патриарха на Руси и его возможность существенно влиять на политическую ситуацию во времена Смуты. Уже изложенные выше подробности событий 1610 года красноречиво показывают обратное: позиции Гермогена в государственных делах не придавали большого значения ни среди боярской знати, ни среди простого народа! – В итоге Гермоген, устав от роли «вопиющего в пустыне», смирился с тем, что в политике его не слушают, и занялся отстаиванием сугубо церковных интересов на переговорах с поляками призвании Владислава. И лишь когда для большинства русских патриотов стало очевидным вероломство Польши, они вдруг вспомнили, что в отсутствие царя патриарх на Руси есть "человек начальный", после чего многие противники власти королевича Владислава для оправдания своей позиции начали ссылаться на Гермогена. Вот только беда, что реального взаимодействия между ними на самом деле не было!.. – Так, ещё в самом начале 1611 г. инициаторы 1-го ополчения пытались связаться с патриархом, дабы получить его благословение на сбор своих ратей. В январе 1611 г. из контролируемой поляками Москвы в Нижний Новгород вернулись гонцы, ездившие для этой цели к патриарху. Они объявили, что Гермоген разговаривал с ними о войне с интервентами, но никакого письма не дал, сославшись на смехотворную причину: дескать, " у него писать некому"! Однако главного организатора антипольского ополчения П. Ляпунова такой лукавый ответ не смутил: этот воевода объявил во всеуслышание, что идёт на Москву " по благословению святейшего Ермогена". И, вот, с лёгкой руки нижегородских посланцев по Руси начала гулять молва о "благословении" Гермогеном созываемого народного ополчения. Хотя реально патриарх никаких грамот не посылал, борцы с интервентами стали распространять фальшивые "призывы Гермогена" постоять за православную веру и д. – Поляков в Москве эти слухи весьма заинтересовали. Напрасно Гермоген оправдывался, говоря, что " я-де к ним не писывал ": ляхи ему не верили. Обвинителей не смущало то, что сам Ляпунов, обращаясь с антипольскими воззваниями к народу, не показывал никаких якобы полученных от Гермогена грамот. Ибо полякам было тоже выгодно уличить Гермогена в подстрекательстве населения к мятежу, чтоб на основании этого избавиться от строптивого патриарха, заменив его куда более удобным кандидатом: заточённым ранее в Чудовом монастыре Игнатием, ставленником Гришки Отрепьева (47).
При этом вождям 1-го ополчения надо было как-то объяснить патриотам непонятное молчание Гермогена. Так, в распространяемом по Москве воззвании против поляков говорилось о позиции главы церкви: " Его ли это дело – повелевать кровь проливать? Ей-ей, никогда от него, государя, такого наставления не будет "(48). – Но оправдывать пассивно-двусмысленное поведение Гермогена тем, что для такого "духовного столпа" православия, мол, недопустимо призвать свою паству "кровь проливать", было лицемерием. Если раньше, во время борьбы Шуйского с восстанием Болотникова, патриарх не погнушался благословить россиян на гражданскую по сути войну со своими же единоверцами, отчего в 1611 году Гермоген не мог призвать русских людей ополчиться против иноземных захватчиков?! – Вероятно, бывший теперь в руках врагов патриарх боялся так сделать, ещё надеясь договориться с поляками и Семибоярщиной… Когда в начале 1611 года в Москву дошли вести о созыве 1-го ополчения для похода на занятую поляками столицу, изменники-бояре во главе с Михаилом Салтыковым потребовали от Гермогена, чтобы он велел Ляпунову и прочим воеводам отказаться от их намерений. Однако патриарх выдвинул в ответ им свои условия: обращение в православие Владислава и возвращение польских войск на их родину, в противном же случае грозил "разрешить" россиян от данной ранее королевичу присяги на кресте. Русские же бояре, включая Ф. Мстиславского, обращались с Гермогеном при этом безо всякого почтения, ни во что его "святейшество" не ставя, а Михаил Салтыков вообще угрожал патриарху ножом! Ничего не добившись от патриарха, глава Семибоярщины князь Мстиславский от имени Думы начал слать к Сигизмунду грамоты с просьбой быстрее отправить в Москву королевича, в то время как другие изменники во главе с Ф. Андроновым и М. Салтыковым звали уже не принца, а самого короля с его войском, умоляя спасти их от земской рати… Между тем с начала 1611 г. поляки, ожидая прихода ополченцев Ляпунова и опасаясь восстания москвичей, всеми силами закручивали в русской столице гайки. – Польский комендант Гонсевский установил в Москве настоящий оккупационный режим: высылал из города стрельцов, ввёл для местного населения комендантский час, усилил патрулирование улиц, запретил горожанам собираться на площадях и носить оружие, отобрав у них даже топоры с ножами. Сами же оккупанты в столице при Гонсевском всё более распоясывались, творя над москвичами произвол: грабили прохожих, насиловали женщин, притесняли священников. «Вольности» королевского режима ощущала на себе в ту пору не только столица. – Так, хотя после гибели Лжедмитрия II ранее стоявшие за него города Орёл, Белев, Алексин и другие присягнули Владиславу, польские отряды во главе с паном Замойским сожгли эти крепости, убив и пленив немало местных жителей!..
После нового отказа патриарха написать Ляпунову отступить, когда Гермоген ответил боярину Салтыкову: "... вижу разорение святых церквей, слышу в Кремле пение латинское не могу терпеть ", - главу церкви взяли под стражу и освободили потом лишь на Вербное воскресенье 17 марта 1611 года, чтобы он мог совершить обычную религиозную процессию. Но московский люд в тот день прятался по домам, ибо боялся, что поляки в такой нервной обстановке могут устроить безоружным горожанам массовую резню... Эти опасения сбылись буквально через пару дней, когда 19 марта 1611 г. случайный инцидент ссора между польскими солдатами и московскими извозчиками – спровоцировал бойню внутри Китай-города, в ходе которой поляки и служившие им после Клушина немецкие наёмники перебили несколько тысяч москвичей, вызвав так давно зревшее в столице восстание. Причём ни о какой "вдохновляющей и направляющей" роли церкви в этом героическом эпизоде Смутного времени источники не говорят. Напротив, по словам православного епископа Арсения, восставшие: " ударили в набат без воли бояр и священнослужителей" (49)… Некоторые сумевшие заранее проникнуть в Москву участники 1-го ополчения во главе с воеводами Дмитрием Пожарским, Иваном Бутурлиным и Иваном Колтовским пришли на помощь горожанам. Тогда загнанные москвичами в Кремль и Китай-город поляки стали поджигать окружающие деревянные кварталы столицы. Как признавал в своих воспоминаниях участник событий, польский поручик Маскевич, пожар устроили во многих местах именно поляки, а в последующие два дня они продолжили методично выжигать городские кварталы за пределами центра: "Мы действовали в сём случае по совету доброжелательных нам бояр, которые признавали необходимым сжечь Москву до основания , чтобы отнять у неприятеля все средства укрепиться," – писал Маскевич. Достоверно известно, что боярин Михаил Салтыков, свойственник Романовых, лично зажёг тогда свой дом в центре столицы…
Бушующее пламя заставило восставших москвичей отхлынуть от удерживаемых поляками Кремля и Китай-города. После же того, как вечером 20 марта на Сретенке был тяжело ранен князь Дмитрий Пожарский, бои с интервентами прекратились. Большинство москвичей бежало из столицы навстречу идущим к ней основным силам 1-го ополчения, и лишь немногие горожане пришли сдаваться к полякам… Вместо фактически низложенного ещё до московского восстания Гермогена выслуживавшаяся перед интервентами Семибоярщина сделала патриархом выпущенного из заточения грека Игнатия. – 24 марта 1611 года, когда Москва догорала, разграбляемая поляками, этот повторно объявленный главой православной церкви выдвиженец Гришки Отрепьева отпраздновал Пасху, провёл крестный ход и отслужил службы в Успенском соборе Кремля, вознося молитвы «за царя Владислава». Другой грек, Арсений Элассонский по указанию Семибоярщины вёл службы в Архангельском соборе, будучи специально возведён в сан «архиепископа архангельского». – Позднее, уже в декабре 1611 года Игнатий поспешил убраться из Москвы в Литву, а затем поселился в униатском Троицком монастыре Вильнюса. Там он принял унию и в 1615 г. получил от Сигизмунда III богатое имение, продолжая числиться поляками как русский патриарх в изгнании. Однако РПЦ до сих пор не включает «лжепастыря» Игнатия в официальный перечень своих патриархов…
22 марта 1611 г. к стенам опустевшей и большей частью выгоревшей русской столицы подошёл авангард 1-го ополчения во главе с Андреем Просовецким, а 24 марта – главные рати ополчения под командованием Ляпунова, которые сразу же завязали в пригородах бои с польским гарнизоном. Вскоре ополченцы загнали интервентов в Москву, а в начале апреля 1611 г. заняли большую часть её территории…Однако правильной осады создать ополченцам не удалось, поэтому в дальнейшем на помощь к осаждённым в Кремле и Китай-городе полякам не раз прорывались и уходили обратно из Москвы отряды их соплеменников, в том числе и старого "тушинца" Яна-Петра Сапеги…
Вскоре под Смоленском осаждавшие этот непокорный город поляки грубо оборвали переговоры с посольством Филарета, окончательно утратившие смысл в новой политической ситуации. Примечательно, что к тому времени большая часть послов, включая келаря Троицкой лавры Авраамия Палицына, покинула королевский лагерь и разъехалась кто куда. В начале апреля 1611 г. польские паны в лагере Сигизмунда опять совещались с Филаретом и Голицыным о способах "изгладить зло", требуя написать к участникам 1-го ополчения, чтобы те отступили от Москвы. Интересно, что Ф. Романов, князь Василий Голицын и прочие горе-послы, даже узнав о чудовищных бедствиях в русской столице, согласны были писать к Гермогену, боярам и ополченцам об унятии кровопролития, но только если поляки как можно быстрей утвердят договор и обещают уйти к себе на родину (50). Однако разгневанный король Сигизмунд не хотел больше слышать ни о каких условиях и вместо того, чтобы самому вернуться в пределы Речи Посполитой, решил сослать туда русских послов!... Кончилось дело тем, что 13 апреля 1611 г. поляки перебили слуг послов, разграбили имущество, а самих их вместе с Филаретом-Романовым "сплавили" по Днепру в польские пределы. Впрочем, лично для Филарета поначалу этот плен был скорее почётным: первое время его содержали отнюдь не в тюрьме, а во дворце польского канцлера Льва Сапеги, и лишь потом, в 1613 г. отправили в замок Мальборг. – Польский плен митрополита Филарета длился затем до 1619 года, и кульминационные события времён Смуты проходили в России уже без него...
Между тем в осаждённой ополченцами Москве поляки и их русские пособники типа Фёдора Андронова вовсю грабили царские сокровища. У воинов Ляпунова же не было достаточно мощной артиллерии для штурма стен Китай-города и Кремля. К тому же успеху осады мешала слабая дисциплина среди этой разношёрстной вольницы, приведённой Ляпуновым к столице, и его распри с другими вождями ополчения: князем Дмитрием Трубецким, казачьим атаманом Иваном Заруцким и др. В апреле 1611 г. эти воеводы привели своих ратников под стенами столицы к присяге, где говорилось: "Стоять заодно с городами против короля, королевича и тех, кто с ними стакнулся; очистить Московское государство от польских и литовских людей ; не подчиняться указам бояр с Москвы, а служить государю, который будет избран землёю " (1). При ополчении было образовано временное правительство во главе с Ляпуновым, Трубецким и Заруцким, которое имело свои собственные Приказы. Власть его признали 25 русских городов, включая Нижний Новгород, Ярославль, Владимир, Переяславль-Залесский, Ростов, Кострому, Вологду, Калугу и Муром… Однако декларируемая осадившими столицу патриотами верность православию не помогала унять ни взаимные распри их воевод, ни острую социальную вражду между ополченцами различных сословий. Не могли их вожди также придти к единому мнению насчёт того, кто должен стать новым царём. Так, казачий атаман Заруцкий стоял за кандидатуру Ивана Ворёнка, сына его любовницы Марины Мнишек. Патриотизм же Прокофия Ляпунова свёлся к тому, что он взамен польского королевича прочил в цари шведского принца, - приходившегося, кстати, родственником Владиславу!.. Однако в конце июня 1611 г. П. Ляпунов был зверски убит буйными казаками из состава 1-го ополчения; когда же несколько дней спустя к стенам Москвы привезли список иконы Казанской богоматери, православные вояки Ивана Заруцкого во время торжественного шествия навстречу этому "чудотворному образу" устроили кровавую разборку с другими ратниками, изрубив несколько десятков дворян и стрельцов! После гибели Ляпунова, наиболее способного воеводы, и прежде слабая дисциплина в 1-м ополчении сошла на нет, так что оно начало потихоньку распадаться…
А что же делал в это время Гермоген, смещённый и удерживаемый поляками внутри Кремля? – Он тогда был озабочен совсем другими проблемами! Ибо вскоре после начала осады земской ратью Москвы сидевшие там ляхи получили донос от одного православного священника, который обвинил Гермогена в том, что именно он " учал смуту и кровь заводить ". Поп-доносчик также ссылался на безнравственную жизнь Гермогена в молодости и в бытность его казанским архиепископом. Зависимой от поляков Семибоярщине только этого и надо было, чтобы начать "шить дело" против экс- патриарха. Как водится, из государственных архивов достали надлежащий "компромат": а именно, жалобы, некогда поступавшие из Казани на Гермогена, когда он был там ещё митрополитом. – Что типично для российских реалий (и не только далёкого прошлого!) прежде эти жалобы в Москве никого не интересовали!.. Гермоген отрицал все обвинения, включая и организацию восстания, но это не избавило его от повторения судьбы двух предыдущих московских патриархов: с него содрали святительские одежды и заточили на Кирилловском подворье... И только лишь там, уже в августе 1611 года, Гермоген сумел переслать на волю свою единственную грамоту к стоявшим под Москвой ополченцам. Но даже в этой последней грамоте "святого патриарха", почитаемого нынешней церковью в качестве мученика, не было явных призывов к войне за Отечество, благословения на брань с захватчиками или иных патриотических идей (51). – Оттуда лишь явствует, что до Гермогена из лагеря осаждающих дошли тогда слухи о планах Заруцкого сделать будущим царём сына Марины Мнишек, прозванного Ворёнком. Хотя последнему к тому времени не исполнилось ещё и года; однако сей карапуз сумел изрядно напугать престарелого патриарха: ибо основная мысль переданного Гермогеном на волю послания сводилась к тому, что ни в коем случае нельзя допускать на трон Ивана Ворёнка, этого "Маринкина паньина сына, проклятого от святого собору и от нас!» Данную грамоту из осаждённой Москвы опальный патриарх ухитрился переслать тогда не только к воеводам стоящего под её стенами ополчения, но также в Нижний Новгород, Казань и другие русские города. Кроме прочего, глава русской церкви обвинял там участников 1-го ополчения (надо сказать, обоснованно) в пьянстве и грабежах. Больше же никаких "патриотических" призывов от Гермогена не исходило... В общем, как отмечал по этому поводу исследователь Скрынников, данная грамота Гермогена " свидетельствует, что глава церкви был трезвым политиком, не стремившимся стать великомучеником… " (45) Спустя несколько месяцев этот низложенный патриарх умер в заключении, внутри по- прежнему блокированного Кремля. Русская летопись, составленная позднее при Патриаршем дворе, сообщает, что Гермоген скончался 17 февраля 1612 г. от голода, который свирепствовал тогда в осаждённой крепости, хотя по другим слухам, Гермогена ли удавили, то ли удушили "зноем"... Однако до самой своей смерти патриарх упорно не признавал, что это именно он возмущал народ против интервентов и бояр-изменников! Таким образом, при объективном исследовании "великий подвиг" Гермогена, столь восхваляемый православной пропагандой, заключался не в том, что он инициировал созыв народного ополчения или благословил свою паству на борьбу за веру, а всего лишь в том, что патриарх НЕ СДЕЛАЛ обратного: не осудил начавшееся патриотическое движение в России, не стал откровенной марионеткой в руках поляков, не примкнул к предателям из числа Семибоярщины и т. д. В любом случае, вопреки распространённой легенде: " умер Гермоген, так и не обратившись к россиянам с публичным благословением вооруженного ополчения"! (17). Однако же иллюзия, что это именно Гермоген, - позже канонизированный православной церковью, - вдохновил в Смутное время русский народ на борьбу с интервентами, прочно укоренилось не только в нашей, но даже в польской историографии. Так, уже два столетия спустя, когда в 1812 году Москву заняла армия Наполеона, пришедшие вместе с ним поляки мстительно изрубили хранимые в Кремле останки Гермогена, мстя за приписываемую ему роль в событиях давнишней Смуты...
Пока 1-е ополчение безуспешно осаждало польский гарнизон Кремля, король Сигизмунд в начале лета 1611 года наконец сумел взять непокорный Смоленск. Это случилось, как ни грустно сознавать, опять же в результате измены: а именно после того, как русский перебежчик Андрей Дедишин указал полякам слабые места в обороне города. Воспользовавшись этими сведениями, королевские войска в ночь на 3 июня 1611 г. предприняли удачный штурм и ворвались в Смоленск. На стенах и улицах города долго, под звон колоколов, шли бои с поляками. Наконец, остатки защитников отступили в кафедральный собор, где заперлись многие горожане с их семействами, богатством и пороховыми запасами. Смоленский архиепископ Сергий вышел оттуда в полном облачении, с крестом в руках навстречу штурмующим, получил от них саблей по голове, но остался жив и попал в плен... Укрывшиеся же внутри древнего собора Богоматери смоляне в итоге подорвали этот храм вместе с собой; и таким изумившим поляков актом закончилась героическая оборона Смоленска. – Воевода М. Шеин, до конца отбивавшийся от врагов, сдался в итоге вместе с семьёй, выдержал в польском лагере пытки и был отправлен в Речь Посполитую. Также поляками при взятии Смоленска были пленены воевода Горчаков и несколько сот "детей боярских"; в то время как простых смолян погибло в ходе осады, как пишут, до 70 тысяч. Король же Сигизмунд, хотя и не получил в сгоревшем городе добычи, был крайне горд своим успехом, выбил по поводу взятия Смоленска медаль и сообщил об этом сидящему в Москве правительству Семибоярщины. Её члены ответили королю, что радуются вместе с ним победе над "мятежниками"!!!
Возможно, именно Смоленск своей героической обороной тогда спас остальную Россию, ибо он более полутора лет удерживал под своими стенами короля Сигизмунда III, не позволяя ему продвинуться вглубь русских земель. Если бы не это, главные силы королевской армии обрушились на центральные районы России, прочно заняли бы Москву, и задача освобождения нашей столицы чрезвычайно усложнилась бы! Однако за долгие месяцы этой осады король Сигизмунд так истощил свои военные и финансовые ресурсы, что вскоре после взятия Смоленска вынужден был распустить армию и вернуться в Варшаву. Там он 29 октября 1611 г. справил пышный триумф по случаю данной победы. Участвовавшего в процессии Василия Шуйского с братьями заставили склониться перед Сигизмундом, а после заточили в Гостынский замок около Варшавы. В сентябре 1612 года Василий Шуйский и его брат Дмитрий умерли там, - по русской версии, не своей смертью. Младший же из братьев, Иван Шуйский остался по милости короля жив и в 1619 г. вместе с Ф. Романовым при обмене пленными вернулся в Россию...
Хотя собственно королевское войско Сигизмунда и отступило восвояси, засевший в российской столице гарнизон поляков продолжал упорно обороняться. На севере же России тем временем разворачивалась другая чужеземная интервенция – уже со стороны враждебных Польше шведов. Ибо отступившие ещё после Клушинской битвы на северо- запад Руси шведские наёмники во главе с Делагарди вовсю грабили этот регион, жаждя возместить себе плату за участие в русских междоусобицах, не полученную от Москвы в результате падения Шуйского. И здесь, на северо-западе, также процветали жестокость, коварство и предательство, что особо ярко проявилось в судьбе Великого Новгорода. – Присланный туда по воле Семибоярщины воеводой Иван Салтыков, сын московского изменника Михаила Салтыкова, был заподозрен горожанами в пособничестве Сигизмунду. Новгородцы выманили его из воинского лагеря в город, поклявшись на кресте, что он может быть уверен в своей безопасности, но потом зверски казнили, посадив на кол, хотя Салтыков-младший до конца клялся, что невиновен!.. На его место вожди 1-го ополчения в 1611 г. послали воеводой Бутурлина, чтобы тот заключил в Новгороде соглашение с командующим шведским корпусом Делагарди, - ибо Ляпунов, как уже говорилось, прочил в цари одного из принцев Швеции. Эти переговоры затянулись и кончились тем, что шведы захватили Великий Новгород, по их сведениям, - не только с ведома, но и по прямой инициативе Бутурлина… После первой, неудачной попытки шведов 8 июля 1611 г. овладеть Новгородом к ним в плен попал холоп Иван Шваль – ещё один знаменитый в истории Смуты предатель, - который и помог неприятелям в ночь с 15 на 16 июля ворваться в город. Казаки же и стрельцы из воинства Бутурлина мало того, что бежали тогда из Новгорода, но ещё ограбили встречные лавки и дворы богатых местных купцов!.. Шведские наёмники быстро уничтожили пару очагов сопротивления в Новгороде, одним из которых был дом протопопа Софийского собора Аммоса, - в итоге это жилище было сожжёно вместе с хозяином и немногими его товарищами. Новгородский же митрополит Исидор, наблюдая с городской стены за погибающим Аммосом, послал оттуда ему своё благословение, - после чего вместе с князем И. Одоевским преспокойно сдал Новгород шведам на условиях присяги жителей шведскому королевичу! По утверждённому митрополитом Исидором договору о союзе со Швецией, новгородцы призывали на русский престол одного из сыновей шведского короля Карла IХ, даже не оговаривая обязательного крещения этого принца в православие, до его приезда обещали повиноваться военачальнику Делагарди…
Кстати, некоторое время спустя тот же самый новгородский митрополит-капитулянт Исидор поспособствовал тому, что святцы Русской православной церкви, кроме "царевича Дмитрия Угличского", пополнились в период Смуты именем ещё одного "святого отрока": именно, князя Фёдора Ярославича. Этот брат Александра Невского умер ещё в 1235 г. в подростковом возрасте и был похоронен тогда в Юрьевском монастыре под Новгородом. За свою короткую жизнь Фёдор не успел совершить ничего важного, а канонизирован был по явному недоразумению. – Когда во время Смуты начала ХVII века шведы грабили новгородские монастыри, они не пощадили и старинные захоронения Юрьевской обители. В одном из гробов изумлённые захватчики-протестанты обнаружили мумифицированное естественным образом тело. Православное духовенство не замедлило отреагировать, приписав найденные "нетленные мощи" Фёдору Ярославичу, а новгородский митрополит Исидор объявил этого средневекового князя-отрока "святым"... Однако предпринятое уже ХХ столетии научное исследование сих "чудотворных мощей" показало, что митрополит Исидор жестоко ошибся: почитаемая не один век церковью мумия оказалась трупом взрослого мужчины и никак не могла принадлежать умершему малолетним брату Александра Невского. Судя по всему, это были останки знаменитого князя ХV века Дмитрия Шемяки, который, потерпев поражение в долгой борьбе за московский престол, бежал некогда в Новгород и был похоронен в этом монастыре. Главный же позор для РПЦ состоит в том, что ещё при жизни Д. Шемяка был отлучён от церкви и предан анафеме русским митрополитом Ионой, тоже потом канонизированным!..
В ряде соседних городов, включая Псков, некоторое время царило безвластие. Но уже 23 марта 1611 г. в Ивангороде объявился и был принят с восторгом некий «вор Сидорка», выдавший себя... опять же за царя Дмитрия Ивановича, т. е. чудесно спасшегося под Калугой от убийц Лжедмитрия II, - хотя труп последнего больше месяца лежал там у всех на виду! Так на северо-западе России активизировался ещё один самозванный сын Ивана Грозного, названный в отечественной историографии Лжедмитрием III. По наиболее убедительной версии, это был опять же выходец из духовенства: беглый дьякон Исидор (Сидорка) из одной московской церкви за Яузой, он же – поповский сын Матвей Верёвкин (52). – Следовательно, православные церковники и в период 1611-12 годов, как в начале Смуты, не уставали «поставлять» многострадальной России новых самозванцев!.. Лжедмитрий III начал было переговоры со шведскими властями, но те быстро его раскусили и прекратили всякие контакты с этим авантюристом. 8 июля 1611 года Лжедмитрий III со своими отрядами подошёл к Пскову, откуда его тогда, в первый раз прогнали вовремя подоспевшие шведы. Однако самозванец не унялся и смог затем прорваться к Ивангороду. Несколькими месяцами позже, 4 декабря 1611 года Лжедмитрий III всё же торжественно вступил в Псков, где был провозглашён царём, получив в официальных русских документах по аналогии со своим предтечей из Тушина прозвище "Псковский вор". На юге же России, в Астрахани той порой у него появился конкурент: ещё один самозванец, выдававший себя за «выжившего царя Дмитрия Ивановича» и названный позже историками Лжедмитрием IV. Впрочем, этот проходимец, чья личность так и осталась неведомой, продержался недолго и куда-то сгинул уже в начале 1612 года...
Между тем под Москвой у дезорганизованного после гибели П. Ляпунова земского ополчения, возглавляемого теперь атаманом Заруцким и князем Трубецким, дела шли всё хуже. В августе 1611 г. в Кремль опять прорвался со своим отрядом Ян Сапега, доставивший осаждённым обоз с провизией, однако уже в следующем месяце этот знаменитый участник Смуты умер в осаждённой русской столице. Также ещё в марте 1611 г. из польской части Прибалтики в поход на Москву выступил литовский гетман Карл Ходкевич. По дороге он безуспешно пытался взять Печерский монастырь, но спустя полтора месяца осады был вынужден оставить его в покое и продолжил путь вглубь России: то был 1-й поход Ходкевича на Москву. Гетман двигался медленно и подошёл к столице только в октябре 1611 года. Ходкевичу удалось прорваться к осаждённым в Кремле полякам и доставить им новые запасы, после чего сам гетман ушёл из разорённой Москвы на зимовку в район Ржева. Сидевшие же в Кремле бояре отправили в Польшу новое посольство во главе с Михаилом Салтыковым звать скорей на помощь Сигизмунда, с грамотой на имя короля за подписью: " Арсений архиепископ архангельский и весь освященный собор, и ваши государские верные подданные, бояре, окольничие " и т. д. В числе подписавшихся грамоту были также Романовы: боярин Иван Никитич и его малолетний племянник Михаил. Но Сигизмунд, крайне истощив свою казну предыдущей осадой Смоленска, не мог со своей армией быстро оказать помощь полякам в Москве…