Произошедшая 15 мая 1591 г. гибель в Угличе 7-летнего сына Марии Нагой, «царевича» Дмитрия стала отправной точкой Смутного времени и одновременно – самым загадочным эпизодом в его истории, настоящим средневековым детективом в духе Агаты Кристи или Конан Дойля!.. От этой точки начинает ветвиться сложный алгоритм различных вариантов и версий событий, в зависимости от того, какой ответ даётся историком на целый ряд встающих по данному поводу вопросов. Вопросы эти следующие: погиб или нет на самом деле тогда в Угличе пресловутый царевич Дмитрий? Если погиб, то случайной смертью или насильственной? Если он был убит, то кем именно? Если же Дмитрий тогда не погиб, то куда он делся и можно ли отождествлять с ним кого-то из появлявшихся с 1603-1604 гг. в России самозванцев Смутного времени, выдававших себя за него? А если нельзя, то кем на самом деле были эти авантюристы?..
На первый вопрос почти со 100% вероятности можно ответить утвердительно. Отрицательный ответ, - предполагающий, будто младший сын Ивана Грозного остался чудесным образом жив, куда-то бежал и долго прятался, чтоб появиться на авансцене лишь спустя дюжину лет и предъявить свои права на русский престол, - это сказка последующих самозванцев, начиная с Лжедмитрия I,. на которой зиждилась вся их авантюра. Подобная версия, соответственно, отвергалась всеми "законными" царями в России: и Борисом Годуновым, и Василием Шуйским, и правившей затем на протяжении 300 лет династией Романовых. И хотя уже в ХХ веке отдельные историки типа Казимира Валишевского пытались отчасти реанимировать эту "золотую легенду" всех Лжедмитриев времён Смуты, подобные спекуляции несерьёзны. Так, Лжедмитрий I некогда, пытаясь объяснить возможность его спасения в 1591 году, врал своим сторонникам, будто угличская трагедия произошла ночью, и потому мол, убийцы по ошибке зарезали какого-другого, похожего на него мальчика, сына попа, а сам он якобы спрятался, бежал и т. д. Однако ещё в 1591 г. было документально засвидетельствовано, что смерть Дмитрия произошла средь бела дня и на открытом дворе, что такую путаницу напрочь исключает. Но если Дмитрий в 1591 г. всё же погиб, то по какой именно причине?
На этот детективный вопрос, опять же с тех давних пор, отвечают две главные версии: годуновская и антигодуновская. Вторая из них была во время Смуты поднята на щит в целях политической пропаганды всеми противниками Бориса Годунова, включая Романовых, и гласит что: а) "царевича" в Угличе, безусловно, зарезали; б) осуществлено сие убийство было под руководством специально прибывшего незадолго до этого из Москвы в Углич дьяка М. Битяговского руками его родственников; в) сделали они это по приказу Бориса Годунова, устранившего таким образом своего малолетнего конкурента на пути к трону. Романовы после их воцарения постарались с помощью церкви всех уверить правоте именно второй, антигодуновской версии, которая вплоть до революции 1917 г. была официальной в российской историографии. Сторонников этой версии почему-то не смущало то обстоятельство, что собственно претендентом на русский престол младший сын Ивана Грозного, позже канонизированный православной церковью как святой мученик "царевич Дмитрий Иоаннович", по законам самого же православия отнюдь не являлся, ибо был незаконнорожденным сыном царя. В истории России или любого другого уважающего себя христианского государства за всё средневековье не припоминается случая, чтобы подобный "бастард" считался легитимным наследником короны: особо если на это не было прижизненной воли его отца-монарха! Потому в отношении младшего из сыновей Ивана Грозного любой имеющий хоть каплю совести православный монархист должен признать, что это был никакой не "царевич Димитрий Иоаннович", а всего лишь байстрюк Митька Нагой, - такова его настоящая фамилия!..
Годуновская же версия гибели 15 мая 1591 года Дмитрия в Угличе, гласит, что это был просто несчастный случай, вызванный припадком давно мучавшей "царевича" эпилепсии, ничьей вины тут нет. – Как уже говорилось, сразу после смерти Ивана Грозного в 1584 г. его 7-я "жена", а по сути всего лишь сожительница Мария из семейства Нагих вместе со своим маленьким сыном Митей и прочей роднёй была выслана из столицы в далёкий провинциальный Углич, ставший для них подобием княжеского удела. Чтобы амбициозная и жадная семейка Нагих творила там поменьше произвола, московское правительство установило за ними соответствующий контроль. Для этих целей Боярской думой в Углич за некоторое время до майской трагедии и был направлен дьяк Михаил Битяговский, который в качестве главы местной администрации начал, так сказать, вводить в рамки семью Нагих, обиравшую казну "сверх государева указу". На этой почве между дьяком Битяговским и Михаилом Нагим, братом Марии, постоянно возникали конфликты. Один из таких скандалов меж ними случился и утром 15 мая 1591 года в резиденции Нагих на территории Угличского кремля. Поругавшись тогда в очередной раз с Нагими, дьяк Битяговский уехал домой к семье; опальная "царица" Мария вскоре села в своём тереме обедать, а её братья также разъехались к себе по домам. Сын же Марии, пресловутый царевич Дмитрий пошёл играть на двор вместе с другими мальчишками, своими сверстниками, в "тычку". Когда Митька Нагой метал ножик, держа его лезвием к себе, у него вдруг начался приступ эпилепсии, из-за чего он напоролся на собственный нож и рассёк себе шею. Свидетелями этого стали 4 мальчика, игравшие с погибшим, а также его «мамка» Василиса Волохова и стряпчий Юдин, издали наблюдавший происходившее. Выбежав из терема на крики во двор, "царица" Мария Нагая нашла там труп уже мёртвого сына, который почти моментально истёк кровью. В отчаяньи не помня себя, Мария принялась нещадно лупить поленом «мамку» Василису, виня за смерть Дмитрия, а после обвинила в случившемся и её сына Осипа Волохова, - заодно вместе с сыном Битяговского Данилой и племянником дьяка Никитой Качаловым. Далее Мария приказала церковному сторожу Максиму Кузнецову ударить в колокол церкви Спаса. Когда на звон набата сбежалась толпа горожан и окружила труп "царевича", на месте происшествия появились также его дядья: известные своим самодурством Михаил и Григорий Нагие, которые после обеда были уже пьяны. По приказу матери «царевича» Григорий Нагой избил Василису Волохову до полусмерти, но этого разъярённой Марии показалось мало, и она вместе с братьями натравила на Волоховых собравшуюся во дворе толпу жителей Углича, знавших обо всём произошедшем только со слов Нагих…
Между тем Битяговские, объявленные позже главными "убийцами" Митьки Нагого, во время его гибели в полном составе сидели у себя дома и спокойно обедали. Их алиби подтвердил потом на следствии также обедавший с ними поп Богдан, хотя он являлся духовником брата "царицы" Григория и на следствии максимально стремился выгородить своих покровителей Нагих. – Услышав набат, дьяк Михаил Битяговский вскочил из-за стола и поскакал в Угличский кремль, где наткнулся на толпу, под руководством Нагих избивавшую несчастную Василису Волохову и её сына Осипа. Дьяк Битяговский со своим племянником Никитой Качаловым попытались образумить горожан, уговаривая не чинить самосуд. – Вмешательство Битяговского с Качаловым не дало угличанам забить насмерть Василису с её сыном, однако взбесило Нагих, которые перенаправили свою ярость против этих заступников. Науськанная ими толпа устроила во дворе Угличского кремля линчевание: Михаила Битяговского забросали камнями, и он был вынужден бежать. Битяговские пытались укрыться в здании местной администрации, однако угличане взяли её штурмом, убив самого дьяка Михаила, его сына Данилу, племянника Никиту Качалова несколько их холопов. После этого толпа во главе с Нагими, разграбив двор М. Битяговского, приволокла в кремль Углича его вдову, оставшихся в живых детей, а также схваченного на их подворье Осипа Волохова. В разгар этих событий в кремль прибыли архимандрит Феодорит и игумен Савватий, попытавшиеся унять беспредел. Им удалось спасти вдову Битяговского с дочерьми, но сильно израненному О. Волохову, прячущемуся местном храме, они уже не помогли. Его мать Василиса умоляла было Марию Нагую не убивать сына и дать ему "сыск праведный", но тщетно. – Едва Феодорит с Савватием вышли из церкви, Мария выдала Осипа на растерзание толпе как убийцу "царевича". – Тут возникает резонный вопрос: почему даже спустя несколько часов после смерти злосчастного Митьки Нагого его мать и дядья не послушали увещеваний православных пастырей отдать сына Василисы в руки законного правосудия? Ведь если б обвинения Нагих подтвердились, Осипа Волохова неизбежно ждали страшные пытки и не простая, а самая изощрённая, в согласии с нравами средневековья, т. н. "квалифицированная" казнь! Но вместо этого «добрые христиане» Нагие поспешили убить последнего из обвиняемых ими в гибели Дмитрия; всего же за тот день толпа в Угличе линчевала 15 человек – вот сколько жертв увлёк за собой в могилу незаконнорожденный сын Ивана Грозного...
Когда о произошедшем узнали в Москве, там сразу образовали следственную комиссию под руководством князя Василия Шуйского, - который ровно 15 лет спустя, в мае 1606 г. станет очередным русским царём. На тот же момент Василий, возглавивший после смерти отца боярский род Шуйских, только недавно вернулся из ссылки. До своей опалы в 1587 году Василий Шуйский руководил Судным приказом, то есть был профессионалом в порученном ему теперь следствии. Напомним, что В. Шуйский был политическим соперником Бориса Годунова, вовсе не заинтересованным его выгораживать… Правительственная комиссия приехала в Углич 19 мая 1591 года, на 3-й день после инцидента. Кроме Шуйского, в её состав входили окольничий Андрей Клешнин, дьяк Елизар Вылузгин и крутицкий митрополит Геласий. – Члены комиссии сразу же вместе с Марией Нагой и её родственниками, а также другими угличанами пошли в Спасо-Преображенский собор города, где осмотрели выставленный там труп "царевича". Позднее Митька Нагой был похоронен в этом же соборе 22 мая 1591 г. и отпет митрополитом Геласием. Что важно для разоблачения последующей афёры самозванцев в годы Смуты: тело «царевича» аж целую неделю лежало в открытом гробу, где его могли лицезреть все местные жители, знавшие ранее этого мальчонку. И хотя его лицо вовсе не было изуродовано в момент гибели, ни у кого не возникло за время следствия даже малейших сомнений, что перед ними – именно сын Марии Нагой, а не какой-то другой ребёнок! Даже если бы Нагие попытались одурачить по данному поводу членов царской комиссии в расчёте, что никто из её состава не представлял себе толком внешность Дмитрия, - покинувшего Москву ещё совсем в ползунковом возрасте, - наверняка бы в случае любой подмены хоть кто-нибудь в Угличе да указал бы столичным чиновникам на столь вопиющий факт. Разумеется, эти важные лица, проделавшие долгий путь из Москвы такую глушь, не позволили бы себя дурить и учинили самый изощрённый розыск при даже малейших подозрениях о личности погибшего Дмитрия!..
Надо отметить, что комиссия В. Шуйского разбирала угличские события весьма обстоятельно и полностью в соответствии с тогдашним уровнем развития «сыска» на Руси. Итогом её работы явилось следственное дело, чудом уцелевшее затем в период Смуты и сохранившееся до наших дней. Этот документ полностью опровергает версию семейства Нагих об убийстве "царевича Дмитрия", уличая их самих в жестоком самосуде над Битяговскими и другими невинными людьми. Так, Григорий Нагой под давлением показаний своих холопов признался, что в ночь перед приездом комиссии фальсифицировал улики преднамеренного убийства Дмитрия. По словам мальчиков, игравших с Митькой Нагим во дворе 15 мая 1591 года, свидетелями его НЕнасильственной смерти были, кроме них, также кормилица Арина Тучкова и постельница Мария Колобова. Один из этих 4 мальчиков, взбежав наверх в терем, и сообщил безмятежно обедавшей там "царице", что её сын напоролся на нож в припадке падучей; это обстоятельство засвидетельствовали и трое слуг Марии Нагой, бывших при ней во время обеда. Показания мальчиков подтвердили на следствии взрослые свидетельницы происшествия: не только ненавистная Нагим "мамка" Василиса, но и Мария Колобова, а также Митькина кормилица Арина Тучкова, которая была, в отличие от Волоховой, обласкана Марией Нагой, и особо убивалась о смерти "царевича". Ещё одним, 8-м свидетелем был стряпчий Юдин: он наблюдал сцену невольного самоубийства Дмитрия сверху из окна, а потом рассказал обо всём в подробностях своим приятелям...
Такова версия произошедшего в Угличе, отстаивавшаяся правительством Годунова. Она обладает по сравнению с антигодуновской целым рядом неоспоримых преимуществ: вполне логична и правдоподобна, основана на многочисленных свидетельствах и официальных документах, составленных "по горячим следам" почти синхронно событиям. Альтернативная же ей картина событий в Угличе, настаивающая именно на УБИЙСТВЕ "царевича Дмитрия", грешит множеством логических неувязок, опираясь больше на слухи домыслы, чем на документальные факты. Она появилась в основном из политических памфлетов времён Смуты, составленных многим позже угличских событий и направленных против Годунова, а по сути своей восходит к бредням Марии Нагой с её родичами, отчаянно желавшими в 1591 г. оправдать себя за учинённый ими кровавый самосуд над "царёвыми людьми" и перевести все стрелки на ненавистного им Бориса… Эта версия Угличской трагедии отразилась затем в церковном "житии царевича Дмитрия", позже была популяризована в отечественной историографии ХIХ в. солидными авторами наподобие Н. Карамзина или С. Соловьёва, а в художественной литературе расцвечена прежде всего А. Пушкиным в его трагедии "Борис Годунов". Одно из самых душещипательных изложений этого криминального сюжета мы встречаем в карамзинской «Истории государства Российского». – Голословно отметая с порога как «нелепость» вполне логичную реконструкцию событий в Угличе, зафиксированную в следственном деле, Карамзин противопоставляет ей действительно нелепую и абсурдную «101-ю рассказку», где здравый смысл и рациональные аргументы сплошь заменены пошло-слезливой патетикой в стиле: « Чудовища вида ужасного схватили ребёнка несчастного…» и т. д.! Эту антигодуновскую версию можно критиковать до бесконечности, но мы ограничимся тут самыми ключевыми возражениями против неё...
Сперва наперво, Карамзин и прочие обличители Бориса Годунова не могут разумно объяснить: отчего этот якобы рвавшийся к царской власти маньяк так жутко боялся конкуренции со стороны подраставшего в Угличе под опекой родни Митьки Нагого, что приказал своим людям открыто зарезать того ещё в 7-летнем возрасте прям среди бела дня при свидетелях, ничуть не страшась угрозы разоблачения? – Такой образ действий совершенно противоречит всему, что достоверно известно об уме, хитрости и осторожности царедворца Бориса: если б Годунов и захотел избавиться от угличского «царевича», то безусловно бы, осуществил это не столь явным и топорным методом!.. Во- вторых, абсолютно непонятно, зачем Борису было так спешить с убийством Дмитрия? Ведь даже мечтай Годунов стать царём уже тогда, главной преградой на его пути к трону являлся бы не сопливый бастард Митька Нагой, а легальный царь Фёдор и его возможное потомство, которым тот, при своёй явной болезненности, всё ещё не оставлял попыток обзавестись! Даже если бы сам Фёдор Иванович, скажем, уже в 1591 г. вдруг внезапно умер, пресловутый царевич Дмитрий по своему малолетству реально взойти на трон ещё никак бы не мог, тогда как у Годунова остались бы на руках все политические козыри для сохранения власти: и вдовствующая сестра-царица Ирина, и послушный ему патриарх Иов… Последний же, как глава церкви, очень бы пригодился Борису для того, чтоб с позиций «закона божьего» при необходимости легко оспорить мнимое право Митьки Нагого на царство. Это право сам Годунов всегда напрочь отрицал, о чём он уже многим позднее, реагируя на появление в Речи Посполитой самозванца Лжедмитрия, писал в своей грамоте польскому королю: « Хотя бы тот вор и подлинно был князь Димитрий Углицкий, из мёртвых воскрешённый, то он не от законной, от седьмой жены! " (1)… Данное обстоятельство вынужден глухо упоминать и православный монархист Карамзин, когда говорит: " Борис мыслил сперва объявить злосчастного царевича незаконнорожденным, как сына шестой или седьмой Иоанновой супруги: не велел молиться о нём и поминать его имени на Литургии "...- Но затем Годунов якобы рассудил, что этого не достаточно, раз такое супружество было терпимо церковью, которая торжественным уничтожением оного призналась бы в своей человеческой слабости"... (4).– Хотя на самом деле русская церковь никогда и не признавала Марию Нагую законной супругой Ивана Грозного, в любом случае это рассуждение не отвечает на вопрос: зачем Годунов поспешил открыто устранить маленького «царевича» уже в 1591 году? С. Соловьёв и М. Карамзин пытаются объяснить такое безрассудство якобы нетерпеливостью Бориса, уверяя, что он сперва будто пытался тайно отравить Дмитрия в Угличе: сначала руками заботившейся о мальчонке "мамки" Василисы Волоховой с её сыном Осипом, а после – отправленных из Москвы на помощь тем дьяка Битяговского с его сыном Данилой и племянником Н. Качаловым. Притом для пущей надёжности изощрённый в коварстве Борис, дескать, ещё и породнил между собой эти два семейства своих агентов, ибо уже в Угличе племянник дьяка Никита Качалов женился на дочери Василисы Волоховой. Выходит, Годунов в исполнении планируемого им злодейства применял настоящий «семейный подряд» и действовал по принципу «кашу маслом не испортишь»… Но ведь кто-кто, а изощрённый Борис должен был знать: чем больше людей вовлекается в заговор, тем выше риск его провала! – Как ни велико было влияние Б. Годунова при дворе к 1591 году, трон принадлежал ещё отнюдь не ему, а царю Фёдору Ивановичу, - что если этот венценосный дебил не одобрил бы убийства своего брата!?..
Однако при том, что Годунов заслал в Углич аж целых два семейства киллеров, никто из них почему-то не сумел подсыпать яда "царевичу", хотя М. Битяговский вместе с сыном Данилой и племянником Никитой Качаловым там постоянно бывали у Марии Нагой в доме, « надзирая над слугами и над столом» (4). Путаясь в собственных бреднях, Карамзин строит различные домыслы о причинах сей неудачи, объясняя её то вдруг неизвестно с чего-то проснувшейся совестью (!) злокозненной «мамки» Волоховой, то якобы тщательной заботой о Дмитрии его подлинной мамки, то бишь Марии Нагой, - которая якобы сразу заподозрила годуновскую «бригаду» в коварстве и удвоила заботу о сыне. А поскольку дьяк Битяговский с его родичами так и не смогли отравить Дмитрия, они замыслили открытое убийство: как уверяет Карамзин: " в надежде, что хитрый и сильный Годунов найдёт способ прикрыть оное для своей чести в глазах рабов безмолвных; ибо думали только о людях, не о Боге! " (4). – Это, однако, очередная благоглупость: как мог находившийся за сотни вёрст от места событий Б. Годунов при всей его хитрости помочь своим слугам избегнуть в Угличе мести со стороны Нагих!? И вовсе не был ещё в 1591 году Борис в такой абсолютной силе над "безмолвными рабами", ибо на тот момент сторонники Годуновых в Боярской думе не составляли даже трети её членов!..
Итак, хотя Мария Нагая, по мнению Карамзина, просто тряслась над своим отпрыском, в субботу 15 мая 1591 г. она почему-то беспечно отпустила Митю играть во двор вместе с подлой "мамкой" Василисой Волоховой, давно уже лишившейся доверия Нагих из-за её родства с Битяговскими, а сама преспокойно села обедать у себя в тереме. Притом Карамзин рисует Василису настоящей домомучительницей, которая якобы СИЛОЙ выволокла "царевича" Дмитрия «из горницы в сени и к нижнему крыльцу... » вопреки желанию не только его самого, но также воле матери и его кормилицы, дескать уговаривавшей Волохову никуда не водить своего подопечного. (4) – На крыльце же Дмитрия якобы поджидали убийцы: сын Битяговского Данила и сын Волоховой Осип с их общим родственником Никитой Качаловым. Причём Осип Волохов, мол, нанёс первый удар в шею, но не убил "царевича", а испугался и сбежал; кормилица же бросилась на упавшего Митьку, пытаясь его защитить, и закричала. Но Данила Битяговский с Качаловым, избив кормилицу до полусмерти, вырвали раненого Осипом "царевича" из её рук и добили несчастного. – И хотя для всех этих действий требовалось не так уж мало времени, а интенсивная возня и громкие вопли кормилицы прямо с крыльца должны были, по идее, вмиг переполошить всех бывших в тереме, включая обедавшую там "царицу" Марию, однако согласно данной версии, та выбежала за дверь лишь после того, как её сын уже был убит! Обнимавшая зарезанного Дмитрия кормилица якобы указала ей на «мамку» Волохову и " на убийц, бежавших двором к воротам: некому было остановить их" , - взволнованно повествует нам Карамзин (4). – Тут логика, как нигде, подводит сторонника антигодуновской легенды: ибо если убийцы Митьки Нагого действительно страшились разоблачения, они бы ни за что не оставили в живых его кормилицу как единственного свидетеля их злодейства; а если уж оставили, то сразу бы постарались удрать как можно дальше из Углича, не дожидаясь расплаты: ведь " некому было остановить их"! Вместо же этого мнимые преступники убежали в дом к якобы пославшему их дьяку Битяговскому и беспечно сели там жрать, ничуть не боясь, что их уличат в содеянном! Отсутствующие у него объяснения такого фантастического безрассудства «убийц» Карамзин силится заменить глупой, типично поповской риторикой: " Сии изверги, невидимым Судиею ознаменованные для праведной казни, не успели или боялись скрыться, чтобы не обличить тем своего дела… " (4) – Что за ерунда: убить не боялись, а скрыться побоялись?! Да и желающие обличить «их дело» уже нашлись: ибо вышедшая из дому Мария Нагая подняла крик, хотя во дворе пока было пусто, а соборный пономарь ударил в набат. – Сбежавшийся в Угличский кремль народ застал там валявшихся на земле рядом с трупом Дмитрия его мать и кормилицу, которые назвали имена "злодеев". Далее Карамзин снова описывает нам поведение «убийц царевича» вопреки разуму: якобы они, « устрашённые набатом, шумом, стремлением народа, вбежали в избу разрядную; а тайный вождь их, Михайло Битяговский… бесстрашно явился на место злодеяния », начав уверять там горожан, будто Дмитрий «умертвил сам себя ножом в падучей болезни » (4). – Не иначе, М. Битяговский просто очумел, если решил так нагло лгать, прекрасно зная об оставшихся в живых свидетелях убийства!.. Короче, у Карамзина исполнители мнимого годуновского заговора предстают абсолютными психами-камикадзе: хотя у них было вдоволь времени, чтобы заранее продумать возможные пути к отступлению, они сами, так сказать, сунули голову в петлю!.. Устроенный толпой во главе с Нагими кровавый самосуд православный моралист Карамзин даже не пытается как-то оправдать, лишь констатируя, что те 15 мая 1591 года, кроме Михаила Битяговского, его сына, племянника и Осипа Волохова: " умертвили ещё слуг Михайловых, трёх мещан, уличённых или одозреваемых в согласии с убийцами, и жёнку юродивую, которая жила у Битяговского и часто ходила во дворец ," – проще говоря, убили всех попавшихся под руку!.. В Москву вслед за тем отправили гонца с вестью о случившемся, но коварный Годунов якобы расставил на Углицкой дороге своих верных чиновников, которые досматривали всех едущих; поэтому этого гонца перехватили и привели к Борису. В своём труде Карамзин не пишет, что сделали с гонцом, но уверяет, будто по воле Годунова углицкие грамоты переписали: " сказали в них, что царевич в судорожном припадке заколол себя ножом от небрежения Нагих, которые, закрывая вину свою, бесстыдно оклеветали дьяка Битяговского и ближних его в убиении Димитрия , взволновали народ, злодейски истерзали невинных " (4).–
С этими новыми, наскоро состряпанными им документами Борис, мол, поспешил к царю Фёдору Ивановичу, который поверил всему сказанному и прослезился… Положим, венценосец Фёдор был законченным придурком, но как-то не верится, чтобы славящийся предусмотрительностью Б. Годунов никак заранее не позаботился о прикрытии спланированного им злодейства и так вот спокойно ждал в столице вестей из Углича. – Не мог же он наперёд знать, что Мария Нагая и её братья своими же руками помогут ему замести следы, без суда и следствия перебив там всех исполнителей убийства Дмитрия! Как же Борис думал выкрутиться перед царём, если б хоть кто-то из исполнителей сего жуткого заговора остался жив и выдал бы его потом на следствии?!.. В этом случае, пожалуй, Годунова даже заступничество его сестры, царской жены Ирины могло не спасти! Такая беспечность главного "заказчика" преступления в данной версии совершенно необъяснима, если только... не предположить, что убийство Дмитрия было заранее согласовано с самим тогдашним царём, - набожным идиотом Фёдором, которого нашли способ убедить, что смерть его зачатого во грехе младшего братца пойдёт на пользу интересам династии. Тогда Годунов мог бы действительно не думать о мерах предосторожности и сокрытии улик! Лишь при таком условии антигодуновская версия событий в Угличе обретает хоть какую-то вероятность: однако сие объяснение, конечно, совершенно неприемлемо для православных монархистов!..
Карамзин же далее уверяет, что во время следствия, проводимого комиссией Шуйского, уличающие Годунова "свидетельства" жителей Углича, - впрочем, всё равно ничего толком не знавших про обстоятельства гибели самого Дмитрия, - были, дескать, подло утаены, а зафиксировали лишь ответы Михаила Нагого как явного клеветника… Между тем материалы этой следственной комиссии, подписанные в числе прочих также воскресенским архимандритом Феодоритом, двумя игуменами и духовником Нагих (по мнению Карамзина, якобы " от робости и малодушия "), уже 2 июня 1591 г. были представлены Шуйским по возвращении в Москву царю Фёдору, который отослал их к патриарху и "святителям", т. е. к проходившему в столице церковному Собору. Там заслушали следственное дело вместе с боярами, после чего второй по значимости иерарх в церкви, крутицкий митрополит Геласий сообщил дополнительно от себя Собору, что Мария Нагая, когда он уезжал из Углича, просила его смягчить царский гнев на убийц Битяговского и его сотоварищей, а сама она произошедший над ними «суд Линча» считает преступным. Также Геласий подал патриарху Иову бумагу от одного крупного углицкого чиновника, который писал в ней, что Дмитрий действительно умер в припадке, Михаил Нагой пьяный велел народу растерзать невиновных. На основании изложенного церковный собор в присутствии патриарха Иова единодушно утвердил летом 1591 года вывод комиссии Шуйского и представил царю Фёдору доклад, что смерть Дмитрия "учинилась Божьим судом", а Михаил Нагой мало того, что велел беззаконно убить Битяговского и его людей, повинен ещё в том, что держал при себе "ведуна" Андрюшку Мочалова " и иных многих ведунов ". Собор предоставил светской власти наказать Нагих и мужиков-угличан за их "измену": мятеж и безвинное убийство царских слуг. "Воспоминание горестное для Церкви!" – восклицает Карамзин по поводу такого неудобного для его православного сознания факта. Ещё бы не горестное, если спустя 15 лет та же самая церковь, канонизировав невольного самоубийцу Митьку Нагого в качестве умерщвлённого по воле Б. Годунова "святого мученика" Дмитрия Угличского, станет освящать своим "непогрешимым" авторитетом уже совершенно иную версию!..
Впрочем, конкретные репрессии против виновных в угличском погроме последовали лишь спустя несколько месяцев после следствия Шуйского, когда на основании патриаршего приговора царь Фёдор велел схватить Нагих и тех жителей Углича, кто был замешан в бунте, доставив их в Москву. Из числа причастных к этому делу угличан некоторые успели к тому времени скрыться; прочие же были наказаны по степени своего участия в самосуде. При этом жертвами данных репрессий стало не так уж много людей, как описывают историки типа Карамзина или Соловьёва, утверждая, будто в городе тогда казнили смертью до 200 человек, другим отрезали языки и многих заточили, а большую часть отвезли в Сибирь и заселили ими г. Пелым, так что Углич якобы навеки запустел и т.д. (6). – Реально же из числа горожан покарали только несколько десятков: одних обезглавили, другим отрезали язык, а в Пелым сослали 60 семей... Вскоре после этого в Москве вспыхнул пожар, в котором обвинили неких злодеев. По данному делу взяли людей Афанасия Нагого и его братьев, допрашивали и говорили, что они уличаются в злодействе, однако же не казнили их, и дело о поджогах осталось неясным. В конечном итоге братьев Нагих разослали по городам и тюрьмам, а саму Марию насильно постригли монахини под именем Марфы, отправив её в дальний северный монастырь…
Думается, здравомыслящий читатель сам может взвесить, насколько "обоснована" версия врагов Годунова об организации им убийства Дмитрия. Даже если не верить выводам официального следствия о случайной гибели «царевича» и настаивать именно на его убийстве, то в любом случае нет причин винить в этом обязательно Б. Годунова. Порочна уже изначальная логика, на которой строится такое обвинение и которая исходит лишь из последовательности событий: раз после смерти Фёдора Ивановича царём стал Годунов, значит, именно он и был заинтересован в устранении "царевича Дмитрия" и т. д. Короче, в данном случае рассуждают по древнему римскому принципу "ищи, кому выгодно!"... Однако, даже считая Митьку Нагого реальным претендентом на трон, якобы жутко пугавшим Бориса, сторонники такой логики должны бы по справедливости задаться вопросом: А ТОЛЬКО ЛИ ОДНОМУ ГОДУНОВУ БЫЛА ВЫГОДНА СМЕРТЬ ДМИТРИЯ!? Разве лишь Борис царствовал в России после пресечения со смертью царя Фёдора в 1598 г. прежней династии? Ведь потом, вскоре после него, к власти пришли Шуйские, затем воцарились Романовы... Так что если следовать принципу "кому выгодно", то все они не меньше Годунова выиграли от устранения сына Марии Нагой и Ивана Грозного! Почему, спрашивается, такой заговор не могли устроить эти придворные конкуренты Бориса, повесив на него потом «всех собак»: тем более что бояре Романовы тогда, в 1591 году, находились в политическом союзе с Годуновыми, а будущий царь Василий Шуйский очень "удачно" возглавил расследование этого громкого дела, имея отличную возможность замести следы в случае, если он сам был к нему причастен? Столь эффектный политический ход позволял одним махом и от нежелательного "царевича" избавиться, и могущественного соперника, царедворца Бориса подставить, как раз когда он стал явно лидировать в борьбе за власть… – Таким образом, даже если считать угличскую трагедию 1591 г. именно убийством, в нём впору подозревать буквально всех, кто мог быть тогда заинтересован в смене власти, политических переворотах или же крупномасштабных потрясениях в Московском государстве...