Автор: Олеша Е.
Раскол Категория: Смутное время в России
Просмотров: 887
Гришка Отрепьев – креатура церкви и бояр Романовых. 

 

Именно во время ужасающего "голодомора" 1601-1603 гг. в Москве среди монахов Чудова  монастыря  зародилась  самозванческая  авантюра  –  одна  из  самых  дерзких, захватывающих  и  далеко  зашедших  по  своим  последствиям  политических  интриг  в отечественной истории. Тот факт, что именно из среды православного духовенства вышли первые  зачинщики  Смуты,  явно  не  случаен.  Автор  «Новой  повести  о  преславном Российском царстве» (1611 г.) так описывал нрав тогдашних священников: « сан на себе имея,  те  славою  мира  сего  прелестного  прельстились,  проще  говоря ,  подавились,  к врагам  преклонились  и  творят  их  волю »  (11).  –  Причин  выступления  части православного духовенства против годуновского режима могло быть несколько. С одной стороны, "продвинутый" царём Борисом на самую вершину церковной пирамиды Иов перешёл дорогу целому ряду архиереев, но избавиться от этого патриарха они не могли, пока  в  стране  правил  Годунов.  С  другой  стороны,  не  нужно  сбрасывать  со  счетов неприятие  реакционным  православным  клиром  реформ  Годунова,  направленных  на сближение  с  Европой,  всех  его  послаблений  западным  "еретикам"  и  т.  д.  Наконец, принудительные меры царя, не давшего церкви как следует нажиться на трагедии народа во время Великого голода, также могли настроить "добрых пастырей" против Бориса.

   Итак, в начале истории Смуты стоит фигура монаха Отрепьева (он же – Лжедмитрий I или Дмитрий-самозванец), которому суждено было стать первым и самым успешным из всех авантюристов, претендовавших на русский трон в течение ХVII-ХVIII вв. Согласно наиболее обоснованной, ещё годуновской версии, он был не просто выходцем именно из православного духовенства, а «особой, приближённой к самому патриарху»! Эту версию потом без возражений приняла также официальная историография династии Романовых, включая церковные источники. Сомнения в отношении её, высказывавшиеся некоторыми позднейшими историками,  явно  несерьёзны,  и  их  убедительную  критику  дал  в  своём труде ещё Карамзин. Так что по его примеру далее в этой статье имена Лжедмитрий I, Григорий-Отрепьев или «расстрига» будут употребляться как синонимы…

   Принадлежность  1-го  самозванца  к  духовенству  –  отнюдь  не  единственный скандальный момент в истории Смуты; ибо до своего пострижения в монахи Отрепьев был приближён также к семье бояр Романовых! Вот как описывает предысторию его самозванства Карамзин: " Бедный сын боярский , галичанин Юрий Отрепьев,  в юности лишась отца... служил в доме у Романовых и князя Бориса Черкасского ... скучал низким состоянием  и  решился  искать  удовольствия  беспечной  праздности  в  сане  инока , следуя  примеру  деда,  Замятни-Отрепьева,  который  уже  давно  монашествовал  в обители  Чудовской .  Постриженный  вятским  игуменом  Трифоном  и  названный Григорием,  сей  юный  чернец  скитался  из  места  в  место;  жил  несколько  времени  в Суздале, в обители св. Евфимия, в галицкой Иоанна Предтечи и в других; наконец, в Чудове монастыре, в келье у деда под началом.  Там патриарх Иов узнал его, посвятил в диаконы и  взял  к  себе  для  книжного  дела:  ибо  Григорий  умел  не  только  хорошо списывать, но даже и сочинять каноны святым лучше многих старых книжников того времени .  Пользуясь милостью Иова, он часто ездил с ним и во дворец : видел пышность  царскую  и  пленялся  ею...  Мысль  чудная  уже  поселилась  и  зрела  в  душе мечтателя,  внушённая  ему,  как  уверяют,  одним  злым  иноком :  мысль,  что  смелый самозванец  может  воспользоваться  легковерием  россиян,  умиляемых  памятью Димитрия…" (8). 

   Итак, рано осиротев и обнищав, Юрий Богданович Отрепьев ещё до 1600 г. поступил на службу  к  одному  из  братьев  Романовых  и  жил  некоторое  время  на  их  знаменитом московском подворье, от которого сохранились каменные палаты в Зарядье. Важно, что родственный им князь Б. Черкасский, у которого также успел послужить Отрепьев, был одним  из  главных  фигурантов  заговора  1600  года  против  Годунова…  Вскоре,  как свидетельствовал  потом  патриарх  Иов,  юный  Отрепьев  " заворовался,  спасаясь  от смертной казни, постригся в чернецы ". Чудов же монастырь, где после смены пары других обителей поселился будущий Лжедмитрий, стоял внутри московского Кремля и возглавлялся тогда архимандритом Пафнутием. Ясно, что простому нищему иноку, едва спасавшемуся от кары за "воровство", попасть в столь привилегированный монастырь без чьей-то  солидной  протекции  было  нереально.  Известно,  и  кто  дал  рекомендацию Отрепьеву:  то  был  протопоп  Успенского  собора  (главного  храма  Московской  Руси) Евфимий, замолвивший словечко перед чудовским архимандритом за юного монаха. В Чудовом монастыре Григорий пробыл всего около года, но за это недолгое время сделал головокружительную для молодого человека его положения карьеру. – Сперва его взял к себе жить в собственную келью настоятель монастыря архимандрит Пафнутий, а затем по просьбе последнего Отрепьева посвятил в дьяконы и пригрел у себя сам патриарх Иов, сделав личным секретарём и доверив ему сочинять каноны православным «святым» - то есть откровенно лживые истории, - в чём Григорий превзошёл даже опытных церковных сказочников.  Несомненно,  это  искусство  вдохновенного  вранья  очень  пригодилось Отрепьеву потом в его карьере самозванца, помогая охмурять легковерных баснями о своём якобы царском происхождении и чудесном спасении!.. 

   Казалось  бы,  столь  удачный  старт  на  духовном  поприще  сулил  молодому  дьякону Григорию в обозримом будущем самые завидные перспективы: получение по милости патриарха  места  настоятеля  одного  из  богатых  монастырей,  потом  –  сана  епископа, возможно и митрополита, а в конечном итоге он мог бы стать (чем чёрт не шутит?) и главой всей русской церкви!.. Однако выгоды духовной карьеры молодого  Отрепьева почему-то не прельстили, поэтому он предпринял штурм вершин светской власти. – И здесь  весьма  интригует  обмолвка  Карамзина  о  том,  что  оригинальная  идея  стать самозванцем на трон возникла не у самого Гришки, а была внушена ему « как уверяют, одним злым иноком »!.. Примечательно, что данный сюжет в своё время пытался обыграть А. С. Пушкин в его посвящённой Смуте трагедии "Борис Годунов": первоначальный текст пьесы содержал целую главу, выброшенную оттуда затем перед самой публикацией по цензурным соображениям. Сцена эта называлась "Ограда монастырская" и живописала, как  Отрепьева  подбивает  домогаться  трона  некий  "злой  чернец",  который  и  внушает Григорию мысль выдать себя за якобы выжившего в Угличе царевича Дмитрия!.. 

   Вообще говоря, многие исследователи Смуты с давних пор сомневались в том, что Гришка Отрепьев дерзнул самостоятельно, без чьей-то подсказки объявить себя младшим сыном Ивана Грозного, чудесно спасшимся в 1591 году! – Ибо прежде, до начала ХVII века,  на  Руси  не  было  известно  ни  одного  случая,  когда  бы  безродный  самозванец претендовал на трон не то что царя, но даже самого захудалого удельного князя. Зато подобные  прецеденты  не  раз  бывали  ранее  за  границей  на  Западе,  причём  как  в католических, так и в православных странах. К примеру, в конце ХVI столетия, совсем незадолго до начала русской Смуты, целый ряд самозванцев на местный трон появлялись в Португалии  и  в  Молдавии…  По  мнению  современного  российского  историка Александра  Широкорада,  "злым  чернецом",  подбившим  Отрепьева  на  столь неординарную  авантюру,  мог  быть  не  кто  иной,  как  тогдашний  настоятель  Чудова монастыря  архимандрит  Пафнутий,  в  свою  очередь  тесно  связанный,  судя  по обстоятельствам  его  биографии,  с  кланом  Романовых...  –  Недаром  вскоре  после разоблачения и бегства Отрепьева из Москвы в Польшу Борис Годунов отправит этого чудовского настоятеля в ссылку за пособничество Гришке, а ещё позже, при воцарении расстриги, Пафнутий получит сан митрополита и станет настоящим "серым кардиналом" русской Смуты вплоть до 1612 года… 

   Чудов монастырь благодаря своему кремлёвскому расположению всегда был в центре придворных  интриг.  Там  обретались  многие  постригшиеся  в  монахи  представители московской знати, в том числе настроенные против царя Бориса. Эти иноки, сохраняя тесную  связь  со  своими  оставшимися  "в  миру"  родичами,  могли  содействовать организации  хитрого  антигодуновского  заговора.  В  подобном  окружении  вздумавший бросить вызов самому царю Отрепьев чувствовал себя, как рыба в воде. – Так, по рассказу того  же  Карамзина,  дьякон  Григорий  с  самого  начала  даже  особо  не  скрывал  своих претензий на трон от чудовских монахов, вовсю откровенничая с ними на эту тему!.. Правда, в итоге на Отрепьева всё же донесли, но почему-то не в царский Приказ, а по церковному ведомству, после чего ростовский митрополит рассказал о дерзости этого инока  патриарху.  Однако  Иов,  хотя  и  славился  преданностью  Борису  Годунову,  не поверил этому разоблачению и зачем-то стал покрывать явную крамолу своего секретаря. вот царь Борис к словам ростовского митрополита отнёсся весьма серьёзно и приказал сослать Гришку Отрепьева на вечное покаяние в один из дальних северных монастырей будто бы за ересь. Однако велел это он сделать не в меру болтливому дьяку Смирному- Васильеву, который рассказал о том повелении свойственнику семьи Отрепьевых дьяку Евфимьеву  –  Последний  же  постарался  затянуть  исполнение  царского  указа  и предупредил Гришку о грозящей опале... Таким образом, попытка Годунова на корню пресечь  замышляемую  Отрепьевым  авантюру  сорвалась:  близость  этого  монаха  к патриарху  и  двору  позволила  ему  вовремя  ускользнуть  от  рук  царя  Бориса.  –  Зимой 1601/1602 гг. дьякон Григорий бежал из Москвы, да притом не один, а с ещё двумя монахами:  его  коллегой  по  Чудовой  обители  иноком  Мисаилом  и  чернецом  другого, Боровско-Пафнутьева монастыря, Варлаамом… 

   В то время русские монахи часто бродяжничали по стране, переходя из одной обители в другую и обирая по дороге набожных мирян: это было вполне обычно. Но Григорий Отрепьев, судя по документам, с самого начала не скрывал от своих попутчиков, что направляется именно за кордон, в Киевскую лавру, находившуюся тогда на территории Речи Посполитой – давнего и упорного врага Московской державы. И двум монахам, сопровождавшим Гришку, эта затея вовсе не показалась крамольной… По дороге эта троица получала всяческое содействие от церковного начальства. Так, в приграничном Новгороде-Северском,  лежавшем  ещё  на  российской  стороне,  их  радушно  принял архимандрит местного Спасского монастыря, дав им слугу с лошадьми. В итоге Гришка вместе с Мисаилом и Варлаамом беспрепятственно укатил за границу в польские пределы, оставив  спасскому  архимандриту  записку,  где  именовал  себя  царевичем  Дмитрием  и писал о намерении сесть в будущем на московский трон. А оный архимандрит вместо того, чтоб сообщить про самозванца куда следует, набрал в рот воды и промолчал об этом вопиющем факте... До пересечения Отрепьевым литовской границы проводником ему служил некий Пимен, тоже русский монах Днепрова монастыря. Правда, переведя Гришку через границу, Пимен возвратился на русскую сторону, став затем одним из главных свидетелей  годуновской  версии,  разоблачавшей  личность  Отрепьева.  В  Киеве,  после прибытия на территорию Речи Посполитой, будущий Лжедмитрий опять же нашёл приют в местных  православных  обителях:  Печёрском  монастыре,  а  после  в  Никольском  и Дермане.  В  польско-литовских  владениях  пособником  самозванца  стал  ещё  один представитель православного духовенства, а именно инок Крыпецкого монастыря Леонид, который  согласился  назваться  якобы настоящим  Отрепьевым,  дабы  самому  Григорию было легче запутать следы и выдавать себя за выжившего царевича Дмитрия… 

    Сбросивший  на  литовской  территории  монашество,  Отрепьев  вскоре  поступил  на службу к местному магнату, князю Вишневецкому, и открыл ему своё мнимо царское происхождение через вызванного для исповеди духовника-иезуита, притворившись перед ним умирающим. Иезуиты же Речи Посполитой, во главе с папским нунцием Рангони, быстро донесли о "явлении наследника московского престола" тогдашнему польскому королю Сигизмунду III, который полностью находился под их духовным влиянием. – С этих  пор  идейная  миссия  в  подготовке  авантюры  Лжедмитрия  перешла  уже  к католическому  духовенству,  действовавшему  под  руководством  папского  нунция,  а  в конечном  итоге,  -  с  ведения  самого  Рима.  Тогдашний  папа  Климент  VIII,  до  своего понтификата служивший легатом в Польше, был сильно озабочен в ту пору  успехом Контрреформации. Поэтому он оценил полученные от Рангони новости и те перспективы, что открывались перед всей католической церковью в случае успеха Самозванца в России. 

   К началу 1604 года Лжедмитрий нашёл среди светских феодалов Речи Посполитой нового покровителя в лице самборского воеводы Ежи Мнишка. Важную роль тут сыграл и родственник этого воеводы Бернард Мациевский, имевший большое влияние на короля и бывший столичным епископом в Польше, а также одним из инициаторов Брестской унии. Пользовавшийся личным покровительством папы Климента VIII, епископ Мациевский с конца  1603  г.  являлся  кардиналом  римско-католической  церкви…  В  феврале  1604  г. король Сигизмунд обратился к польскому сейму с вопросом о признании Лжедмитрия наследником русского престола и возможном оказании Польшей ему военной помощи, однако  не  получил  поддержки  депутатов.  Это  не  помешало  Ежи  Мнишку  уже  в следующем месяце привезти Отрепьева в польскую столицу и устроить ему 15 марта аудиенцию  с  королём.  Сигизмундом  III,  вынужденный  считаться  с  отрицательным мнением сейма, не обещал Лжедмирию открытой помощи, но выказал при этом своё расположение и дал понять, что будет способствовать его успеху неофициально. За это он взял с Отрепьева обещание после своего воцарения в Москве уступить Польше часть приграничных земель, открыть дорогу в Россию католикам и иезуитам, разрешить строить им на русских землях свои церкви, а также помочь королю в его борьбе с враждебной Швецией. Тогда же, в марте 1604 года Лжедмитрий познакомился и с папским нунцием Рангони. Последний убедил Отрепьева перейти в католицизм: что бывший православный монах Григорий вскоре и сделал в доме одного из польских иезуитов, в присутствии нунция отрёкшись от православия и признав власть римского папы. Этот описанный в документах иезуитского ордена акт до поры до времени было решено не разглашать, дабы не дискредитировать Отрепьева перед его русскими сторонниками. После своего перехода в латинскую  веру  Лжедмитрий  по  совету  нунция  Рангони  написал  в  апреле  1604  г. собственноручное  послание  римскому  папе  Клименту  VIII  с  просьбой  о  помощи,  где называл себя его "покорным слугою" и признавал истинной лишь католическую церковь. Отрепьев вызывался обратить Россию в католичество, если папа поможет ему завоевать там  "отцовский  трон".  В  своём  ответе  папа  Климент  выказал  радость  по  поводу обращения  Лжедмитрия  в  "истинную  веру",  назвал  его  "дорогим  сыном"  и  посулил самозванцу своё покровительство, но не обещал конкретной помощи. 30 июля 1604 года Лжедмитрий отправил римскому папе ещё одно, второе своё письмо… 

   Уехав  из  польской  столицы  обратно  в  Самбор,  вскоре  Отрепьев  и  Ежи  Мнишек подписали целых два договора об условиях планируемого ими политического и семейного союза.  Согласно  этим  документам,  Отрепьев  сулил  воеводе  Мнишку  после  своего воцарения  буквально  золотые  горы,  огромные  владения  в  Смоленской,  Северской  и других соседних землях России, а его дочери Марине после женитьбы на ней обещал дать в полное владение Новгородскую и Псковскую земли, " так чтобы она могла судить и рядить в них самовластно...  строить монастыри и церкви латинской веры, свободно исповедуя сию веру, которую и мы сами приняли с твёрдым намерением ввести оную во всём государстве Московском ." – писал Лжедмитрий (8). За обещание всего это Ежи Мнишек собрал на свои деньги для похода Лжедмитрия на Москву войско из поляков численностью чуть больше полутора тысяч человек. Позже к  ним присоединилось на польской территории Украины 2-3 тысячи местных запорожских казаков. Ещё в начале своего выступления на восток данное воинство избрало себе предводителей: главным в нём  стал  воевода  Ежи  Мнишек;  другие  командные  должности  достались  его  сыну Станиславу,  а  также  шляхтичам  А.  Жулицкому  и  А.  Дворжецкому.  Таким  образом, военное руководство этим экспедиционным корпусом интервентов, шедшим сажать на московский  престол  Лжедмитрия,  изначально  осуществляли  представители  польской шляхты. Собственно же русских сторонников у самозванца до пересечения границы с Московией  насчитывалось  от  силы  пара  сотен  человек  –  то  были  эмигранты  и перебежчики, недовольные по разным причинам правлением Бориса Годунова.

   Официально на тот момент между Польшей и Россией сохранялся мир, ибо ранее, в марте 1601 года Россия продлила на ближайшие 20 лет перемирие с Речью Посполитой, заключённое  ещё  в  конце  Ливонской  войны  Иваном  Грозным.  Таким  образом, формальных  поводов  начинать  боевые  действия  на  русской  территории  у  поляков накануне Смуты не было… Польский историк Казимир Валишевский, столетие назад ещё не предвидевший открытия современных нам западников о том, что Смута начала ХVII в. была исключительно "внутренним конфликтом" московитов, довольно неуклюже пытался обелить своих соотечественников за эту наглую агрессию против России: " В оправдание Польши  надлежит  принимать  в  соображение  то  обстоятельство,  что  Московия семнадцатого века считалась здесь страной дикой и, следовательно, открытой для таких  предприятий  насильственного  поселения  против  воли  туземцев ;  этот исконный обычай сохранился ещё в европейских нравах..."  (12). – Циничней и не скажешь! Что  же,  такие  оправдания  всегда  были  свойственны  для  самых  разных  интервентов, агрессоров, колонизаторов и прочих "цивилизаторов" Запада, а Валишевский безусловно прав  в  том,  что  такой  обычай  действительно  надолго  сохранился  в  их  нравах. Последними, кто на полную катушку применили его против нашей страны, были в ХХ веке нацисты Гитлера; правда, точно по такому же принципу они в ходе 2-й мировой войны отнеслись и к самим полякам, и ко многим другим "туземным" народам Европы...

   13 октября 1604 г. отряды Лжедмитрия переправилось через Днепр и вскоре начали военные действия против сил московского правительства в приграничных землях России. Вскоре Самозванцем были захвачены русские города Чернигов, Путивль, Рыльск, Курск, Кромы  и  осаждён  Новгород-Северский...  Разумеется,  не  только  поддержка  авантюры Лжедмитрия со стороны польских властей, католического духовенства и части шляхты была причиной этих изначальных  успехов Отрепьева. Ещё до перехода его войсками границы он с помощью умелой агитации привлёк на свою сторону население Северских земель,  (т.е.  юго-западного  порубежья  России),  отличавшееся  в  ту  пору  мятежным нравом, а также многих донских казаков, имевших свои поводы ненавидеть правительство Годунова. Ещё перед началом похода 1604 г. верный сторонник Лжедмитрия, пан Михаил Ратомский вёл активную пропаганду в его пользу на пограничных с Польшей русских территориях через своих агентов, включая двух русских монахов, - возможно, тех же Мисаила и Леонида. Как следствие, в Северских землях после пересечения войсками Самозванца границы его тайные сторонники начали поднимать один мятеж за другим…

   Тем временем в Москве царь Борис с большим запозданием и огромными трудностями собирал армию для войны против Отрепьева. Ещё ранее, узнав о появлении в соседнем государстве  претендента  на  русский  трон,  правительство  Годунова  начало пропагандистскую кампанию с целью его разоблачения. Были обнародованы в том числе показания переводившего Лжедмитрия через русско-литовскую границу монаха Пимена, а также смоленского монаха Венедикта и ярославского мещанина, иконописца Степана, которые встречали расстригу уже в Киеве и опознали его как Григория-Отрепьева. Вскоре после того, как войско Лжедмитрия перешло границу России, в январе 1605 г. патриарх Иов призвал народ к войне за веру и отечество, а также направил по воле Бориса Годунова духовенству Речи Посполитой послание с призывом не оказывать помощи расстриге. Хотя это письмо было подписано всеми епископами русской церкви, уличавшими Лжедмитрия как беглого дьякона Гришку, оно не возымело никакого эффекта: Иов даже не получил на него ответа... Между тем князь Василий Шуйский рассказывал москвичам на Красной площади, как умер и был им лично погребён в Угличе в своё время подлинный Дмитрий. Тогда же Борис Годунов велел доставить в Москву опальную инокиню Марфу, - бывшую «царицу» Марию Нагую, - для нового расспроса на тему, как погиб в 1591 г. её сын. Однако Марфа, некогда вдохновившая зверскую расправу над дюжиной людей Годунова, обвинённых ею в убийстве Дмитрия, теперь заявила, что не знает, жив ли тот или нет!..

   Крайне любопытно было тогда поведение другого опального противника царя Бориса, - насильно постриженного тремя годами ранее в монахи Фёдора Никитича Романова. Хотя к октябрю 1604 г. все прочие Романовы, кто не умер в ссылке, были амнистированы царём Борисом и отпущены на свободу, самый главный из них оставался в далёком Антониево-Сийском  монастыре  под  именем  инока  Филарета....  Надзиравшие  за  ним  царские приставы исправно доносили в Москву о поведении и настроениях ссыльного. Так, одно из подобных донесений от ноября 1602 г. констатировало у этого опального "старца" полный упадок духа и утрату самого желания жить. Тогда очень переживавший своё низвержение Ф. Романов во всеуслышанье желал скорой смерти не только себе, но и своей семье, причитая о них: " милые мои детки, маленьки бедные осталися... лихо на меня жена да дети: как их помянешь, ино что рогатиною в сердце толкнет! ." и т. д. Казалось бы, воля "государева изменника", осуждённого по обвинению в подготовке дворцового переворота, была полностью сломлена, и в будущем он не ждал для себя ровным счётом ничего хорошего... Но вот минула пара лет, режим содержания Филарета-Романова по воле царя смягчился; в открывшийся для посторонних Антониево-Сийский монастырь стали прибывать, " проходом идучи, помолитися торговые люди тех городов ", а другие приходили в эту обитель " из иных городов на житье ". С этими-то "прихожими людьми" и начали долетать до Ф. Романова вести о последних политических событиях. И вот уже с начала  1605  г.  тихого  узника  Филарета  вдруг  словно  подменили:  перед  нами  уже  не кроткий "старец", хнычущий о своих детках и молящий Господа о смерти, а прежний, гордый  боярин-царедворец,  явно  предвкушающий  скорую  перемену  его  участи  к лучшему! Так, донесение пристава из Антониево-Сийского монастыря Борису Годунову от февраля 1605 г. гласит, что: " живёт старец Филарет не по монастырскому чину, всегда смеется неведомо чему  и говорит про мирское житье, про птицы ловчие и про собаки,  как  он  в  мире  жил;  и  к  старцам  жесток".  Соответствующе  изменилось  всё поведение Ф. Романова в монастыре: простые монахи начали жаловаться на бесчинства Филарета, что он  "лает их и бить хочет ", говоря им при этом: " увидят они,  каков он вперёд  будет!"...  Документы  этого  времени  отмечают  и  то,  что  сей  инок  стал  явно пренебрегать монашескими обязанностями: " а ныне де в Великий пост у отца духовного тот старец Филарет не был, и к церкви... не приходил, и на крылосе не стоит » (13)… 

   Тем временем начавшаяся осенью 1604 г. вялотекущая война Москвы с Лжедмитрием в приграничных областях продолжалась. После переброски на этот театр боевых действий дополнительных  сил  царские  воеводы  достигли,  казалось  бы,  явного  перевеса  над отрядами Самозванца и сумели остановить его продвижение вглубь России. В начале января 1605 г. из-за трудностей зимней кампании и отсутствия денег "гетман" Е. Мнишек с большей частью польских солдат покинул Самозванца и вернулся под благовидным предлогом в Польшу, передав командование Дворжецкому. Однако вскоре из польских пределов на помощь Лжедмитрию подошло довольно сильное подкрепление – 12 тысяч украинских казаков… И хотя у Самозванца зимой 1604/1605 гг. было явно недостаточно сил, чтобы противостоять огромной царской армии, двинутой против него Годуновым, на руку Отрепьеву играло само командование правительственных войск. Ибо с конца 1604 г. их возглавляли такие прибывавшие один за другим из Москвы знатные  воеводы, как братья Дмитрий и Василий Шуйские, князь Фёдор Мстиславский и т. д. Все они не только были совершенно бездарными и трусливыми полководцами, но явно зарились на русский трон, сыграв позже важную роль в политических интригах Смуты. Возможно, не решаясь пока открыто изменить царю Борису и перейти к Лжедмитрию, эти командующие втихую саботировали порученную им войну, которая чем дальше, тем больше приобретала весьма странный ход. К примеру, князь Мстиславский умудрился с позором проиграть 21 декабря 1604 г. сражение под Новгород-Северским уступавшему ему по силам в несколько раз войску  Отрепьева;  а  в  следующей  крупной  битве,  произошедшей  месяц  спустя  под Добрыничами, этот царский воевода с присланным ему в помощь из столицы князем Василием  Шуйским  хотя  и  сумел  кое-как  разбить  противника,  не  организовал  его преследование, что позволило спастись лично Самозванцу и части его сил. В итоге Ф. Мстиславский не воспользовался одержанной под Добрыничами победой, и вместо того, чтобы выбить остатки вражеских войск за пределы страны, сам принялся отступать! – Отойдя  после  неудачной  осады  Рыльска  с  позором  и  потерями  к  Севску,  князь Мстиславский  под  предлогом  трудностей  со  снабжением  армии  в  зимних  условиях собрался увести её ещё дальше. Совсем распустить свои полки на отдых помешал этому горе-воеводе  лишь  прямой  запрет  разгневанного  царя  Бориса!  Позже  царские  войска необъяснимым  образом  завязли  у  маленькой  крепости  Кромы,  которую  безуспешно осаждали  несколько  месяцев,  хотя  там  им  от  лица  Самозванца  противостоял  лишь маленький  отряд  донских  казаков  атамана  Корелы.  В  общем,  с  февраля  1605  г. действующая  против  Лжедмитрия  царская  армия,  хотя  и  не  была  распущена командующим Мстиславским, явно утратила инициативу, как будто чего-то выжидая…