04.04.2016 О создании Клуба «Интеллектуального сопротивления»

 

Название «Интеллектуальное сопротивление» вызывает определенные исторические коннотации. Коннотации возникают с «Движением сопротивления», которое имело место во время Второй Мировой войны. Но тогда, семьдесят пять лет было все принципиально проще. Было понятно, с кем ведется борьба и против чего сопротивляться. Войны нового типа принципиально иные. В них поражается уже не живая сила, а воля и сознание противника. Это войны когнитивные. Соответственно и речь должна идти, прежде всего, о сопротивлении интеллектуальном 

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ ПОРАБОЩЕНИЕ

Сегодня вызов заключается в следующем. Конституция, принятая в 1993 году, запрещает государственную идеологию. Означает ли это, что у существующего режима идеология отсутствует. Нет, не означает. Статья 2 Конституции РФ легитимизирует категорию высших государственных ценностей. Указывая, что высшая ценность российского государства существует, она тем самым признает и наличие государственной идеологии. В качестве высшей ценности Конституция РФ определяет «человека, его права и свободы». В этом определении не находится места ни для существования самой России, ни для суверенности российского государства, семьи, национальных исторических традиций. По логике принятого определения жертвенность защитников Отечества недопустима, поскольку приоритет отдается ни Отечеству, а человеку, с его правом и свободами.

Идеологии, как известно, различаются именно по приоритетности тех или иных ценностей. Идеология, заявляющая высшей ценностью права и свободы человека – это идеология либерализма. Именно так определяется либерализм в большинстве учебников и справочных изданий. Статья 2 Конституции РФ, таким образом, устанавливает либеральную государственную идеологию в России. Возникает коллизия между статьей 13, запрещающей государственную идеологию, и статьей 2, её утверждающей.

Запрет на государственную идеологию при утверждении де-факто идеологии либерализма означает неревизионируемость либерального выбора. Этот выбор заявляется ни в качестве определенной идеологии, а как данность. По сути, запрет на государственную идеологию в России означает запрет на пересмотр идеологии либерализма.

Против чего направлено интеллектуальное сопротивление? Интеллектуальное сопротивление направлено против интеллектуального порабощения.

Как осуществляется технология интеллектуального порабощения? Управленческая цепочка реализации государственных политик выглядит следующим образом — ценности – цели – проблемы – средства – результат. В тех случаях, когда государство не заявляет собственных ценностей, происходит латентное ценностное замещение. Берутся ценности внешнего политического актора. Ценности и цели появляются, но они оказываются не идентичны по отношению к собственной стране. Посредством такого замещения государство десуверенизируется.

Ценности преподносятся как некие самоочевидные положения, нечто само собой разумеющееся. Вопрос о ценностях просто вытесняется с общественной повестки, рефлексия аксиологического выбора оказывается неуместна. Из самоочевидности вытекает представление об универсальности целей. Для всех стран, народов и пространств есть, по этой логике, некий универсальный путь и соответственно универсальные цели. Если цели универсальны, то проблемы возникают в связи с отступлением от этих универсалий.

Исходя из всего вышесказанного, средства становятся самоценностью. Но средства, как известно, могут быть приложимы к любому целевому ориентиру. И тогда средства определяются тем, кто держит ценности и цели. Он как кукловод дергает за соответствующие ниточки. Лишение общества ценностей и смыслов и есть его интеллектуальное порабощение.

Наш новый бюрократизм, несмотря на видимую властность чиновничьего класса, и есть выражение несуверенности на ценностно-смысловом уровне. Бюрократ является апологетом средств, видит в них панацею. Но без понимания того, откуда эти средства берутся и ради чего применяются, он оказывается не менее опасен, чем собственно «пятая колонна».

А между тем ситуация достаточно тревожная. Различными экспертами, представляющими разные страны мира, прогнозируется геополитическая гибель России. Один из таких прогнозов представило в прошлом году международное агентство «Stratfor», позиционируемое в качестве второго, или теневого ЦРУ. Согласно этому прогнозу, России в прежнем своем геополитическом виде в перспективе ближайших десяти лет существовать не будет. «Маловероятно, — указывалось в докладе, — что Российская Федерация выживет в своем нынешнем виде. Неспособность России превратить свой энергетический доход в самоподдерживающуюся экономику делает ее уязвимой к колебаниям цен. Она не имеет никакой защиты против этих рыночных сил. Учитывая организацию федерации, когда доход течет в Москву через региональные органы власти, поток ресурсов в России будет резко меняться. Это приведет к повторению опыта Советского Союза в 1980-е годы и России в 1990-х, когда способность Москвы поддержать национальную инфраструктуру снизилась. Это может привести к стремлениям регионов постоять за себя, образуя неформальные и формальные автономии. Экономические связи российской периферии и Москвы будут разрушаться». Есть и пассаж о ФСБ, власть которой, по прогнозам Stratfor закончится, потому что силовые органы нечем будет поддерживать Кремлю в финансовом отношении. Сепаратизм регионов, будет сопровождаться в центре заговором недовольных свертыванием финансирования силовиков и возрождением «цветной» оппозиции. Итог – России как страны в прежнем своем геополитическом виде не будет.

Вопрос, таким образом, стоит для американских аналитиков не просто о принуждение Кремля к уступкам. Вопрос стоит ни больше ни меньше, как об уничтожение России как геополитического актора. Единственная проблема, о которой говорит «Stratfor», решение которой неопределенно, но она главенствующая — это проблема ядерного оружия – кто и как в ситуации распада России будет его контролировать. Этот вопрос должен быть в ближайшее время решен Соединенными Штатами Америки политическими средствами.

 

ОДНОВРЕМЕННО ВОЕВАТЬ С ЗАПАДОМ И СОБСТВЕННЫМ НАРОДОМ НЕВОЗМОЖНО

Идеология у постсоветского государства в действительности существовала. Стратагема провозглашалась вполне определенно – интеграция России в западный мир. Россия последовательно велась по направлению вхождения в западноцентричную мир-систему, отбрасывая на каждом шагу очередные составляющие суверенности. Целевой ориентир – вхождение в западный мир и была, по большому счету, идеологией постсоветской России. Шли на Запад, пока не натолкнулись на шлагбаум. Дальнейший путь оказался закрыт. Оказалось, что выстраиваемый долгие годы политический курс оказался ошибочным. А между тем, все реформы и стандарты организации сфер жизнеобеспечения были производны от этой ошибочной стратагемы. Наткнувшись на шлагбаум, власть оказывается в состоянии фрустрации. Что дальше? Дальше возникает тупик. И чтобы выйти из него, надо сменить парадигму, отказаться от исходных для постсоветской истории стереотипов. И вот здесь-то в ситуации властной фрустрации возникает клуб «Интеллектуального сопротивления».

В постсоветской России с определенного момента приобретает популярность фигура Аугусто Пиночета. Заговорили о том, что нам нужен наш «русский Пиночет». Среди элиты артикулируется запрос на капитализм с сильной политической рукой. Но напомним ситуацию с Пиночетом! Пиночет опирался на поддержку Запада и вел борьбу против собственного народа. Ситуация после 2014 года показывает следующее. Одновременно воевать с Западом и с собственным народом невозможно. Либо опора должна быть одна – мировой капитал и все работающие на него институты, либо другая – российский народ и его исторические цивилизационно-ценностные накопления.

Что власть в этом отношении думает и может предложить? Вступив в конфликт с Западом, если она всерьез желает победить, то должна выстраивать систему государственности под реалии этой борьбы. Но конфликт в активной фазе вот уже, как минимум два года (а симптомы «новой холодной войны» имели место и раньше), а реальных изменений системы не происходит. Обнаруживается при парадигмальном анализе, что кремлевский проект и внешний проект являются не двумя, а одним проектом. Это проект глобальной корпоративизации. Модели идентичны, сущностно подобны друг другу. Применительно к западному проекту Россия десуверенизуется в рамках мировой корпорации и, по-видимому, в перспективе ее активы делятся между иными корпоративными игроками. Применительно к кремлевскому проекту речь идет о корпоративном государстве, сравнительно автономном по отношению к мировому корпоративному центру. Но модель государства-корпорации не отменяется ни в первом, ни во втором случае. И по большому счету, запрос сегодня стоит о выдвижении альтернативы государству-корпорации в любой из ее модификаций. Такой альтернативой может и должна стать модель государства цивилизации.

Если современное российское государство есть подобие системы внешнего глобального проекта, то бороться с ним бесперспективно. При таком раскладе сил мы обречены на поражение. Для победы нужен свой проект, своя альтернативная система.

Но откуда эту альтернативу взять? Власть ее предложить не может. Она не предложила ее до сих пор. Намерений принципиально изменить систему не видно. Значит, эту альтернативу должен сформулировать кто-то другой. А далее, если власть не воспримет ее в качестве идеологического знамени, выстраивать альтернативную систему снизу.

 

ЗАПРОС НА РОССИЙСКУЮ ГЛОБАЛЬНУЮ АЛЬТЕРНАТИВУ

Индикативно высказывание о вероятности новой «холодной войны», сделанное Бараком Обамой. Именно в этой связи американский президент охарактеризовал современную Россию как региональную державу. Ответ В.В. Путина был широко растиражирован в российских СМИ. Он состоял в указание на пространственные характеристики России. Не может быть региональным государство, занимающим крупнейшую территорию в мире. Какая региональная держава, если мы такие большие! Но, что в действительности сказал Обама? А сказал он следующее: «Мы не вступаем в новую Холодную войну. Ведь Россия, в отличие от Советского Союза, не возглавляет блок государств, не представляет глобальную идеологию». Дело не в величине России, а в отсутствии у нее идеологической альтернативы. Вопрос в ценностях. Россия не может быть, по оценке американского президента глобальным соперником США, при отсутствии у ней собственной глобальной идеологии.

Но самое интересное, что несколько лет назад В.В. Путин сказал примерно то же самое. «Сегодня, — заявил он, — нет никаких идеологических противоречий, нет никаких оснований для Холодной войны». Позиции двух президентов парадоксальным образом сошлись. Нет никаких идеологических противоречий! Но в чем тогда природа конфликта России с Западом? В чем наши расхождения?

И понятно, что для клуба «Интеллектуальное сопротивление» принципиальный вопрос – выработка ценностной и смысловой повестки нового идеологического строительства России. Задача предъявить ту самую альтернативу, которую исторически Россия несла миру.

Часто в последнее время в контексте темы отношения России и Запада цитируют Збигнева Бжезинского. В данном случае американский политолог говорит тоже, что и оба президента. «Чтобы быть военным противником США в мировом масштабе, — отвечает он на вопрос корреспондента о перспективах «новой холодной войны», — России придется выполнить какую-то миссию, осуществлять глобальную стратегию и, возможно, обрести идеологическую основу. Это представляется мне маловероятным… Если говорить коротко, ту тотальную мобилизацию, которую советский строй смог навязать России, очень трудно будет обосновать и узаконить при отсутствии крепкого и всеобъемлющего идеологического фундамента». Вывод тот же – у современной России отсутствует идентичная идеология.

КОГНИТИВНЫЕ ЛОВУШКИ

Насколько этот приговор окончательный и бесповоротный? Если власть не выдвигает идентичной российской идеологии, значит инициативу должны взять на себя общественные силы. Власть между тем как пребывала, так и пребывает, в силках когнитивных ловушек.

Возьмем только один пример – в отношении экономики. В последних Посланиях Президента говорится о ценностном ориентире России – национальной суверенности. Однако принятые с начала 1990-х годов философские основы современной российской экономики пересматривать никто не собирается. Между тем, вся эта философия подводит, по сути, к одному практическому выводу – избыточности национально-государственного суверенитета. Перечень этих философем следующий: рыночная экономика, свободный рынок; открытое общество, внешняя открытость; недопустимость мобилизационной экономики; преимущество частного перед государственным; страновая специализация в международном разделении труда; неэффективность монополий; критерий конкурентолспособности страны; эффективность как прибыль; универсальность опыта западных успешных стран; недопустимость внеэкономических мотиваторов. Все перечисленные положения воспринимаются властью как аксиомы. Они не следуют из научного анализа, а были взяты на веру в результате массированной пропаганды. В условиях внешнего давления эти философемы будут иметь особо ощутимые поражающие последствия.

Перечисленные философемы означают при переводе на практику минимизацию роли государства. Но если национальное государство уходит как актор управления, его замещают другие акторы. Это и есть десуверенизация.

 

О ЧЕМ ГОВОРИТ ОПЫТ ИСТОРИИ?

Конечно, Россия столкнется с достаточно жесткими в условиях геополитического давления и предсказываемых попыток организации «цветных революций» вызовами и угрозами. Существующая на сегодня политическая команда серьезно рискует потерять свое властное положение. Что власть может в сложившихся условиях предпринять? Сценарий либерального отката к образцу 1990-х годов гипотетически вероятен. Но он предполагает соответствующие персональные властные изменения. Более реальным сценарием, к которому власть может быть подтолкнута, это сценарий, если называть вещи своими именами, фашизации. Для политического, а возможно – и физического выживания власть должна пойти либо по пути восстановления модели России как государства-цивилизации, либо далее двигаться по направлению коропративизации, трансформируемой в фашизацию.

Классическим для данного рассмотрения является опыт идейно-властной эволюции Германии. После падения режима императора Вильгельма II особо сильные позиции в Германии получили коммунисты. Ноябрьская революция 1918 года соотносилась с идеологическим влиянием коммунистического лидера Карла Либкнехта. Но далее – первый шаг вправо — инициирующая роль переходит к социал-демократам. Рейхспрезидентом становится социал-демократический лидер Фридрих Эберт. За эбертовское правление режим эволюционизирует правление в направлении либерализации. От социал-демократических идеалов Германия переходит к идеологии либерализма. У руля государственного управления после Эберта оказываются  либеральные рейхспрезиденты. Ганс Лютер и Вальтер Симонс. Дальше – очередной шаг в правом направлении – приход Пауля фон Гинденбурга. Утверждается идеология национал-консерватизма. И здесь возникают очевидные  коннотаты по отношению к сегодняшним заявлениям о консервативном идеологическом позиционировании «Единой России». Наконец, национал-консерватизм замещается фашизмом. А далее – происходит крах германской государственности.

Теперь посмотрим с учетом германского опыта, что происходит на постсоветском пространстве. Логика – та же самая. Государственный социализм опирался на государственную, позиционируемую как общенародная, собственность. Далее, с распадом СССР утверждается идеология либерализма. Этот этап соотносился экономически с курсом приватизации ресурсов. Приватизационная политика доводится до того уровня, когда приватизируется само государство. Устанавливается модель корпоративизма, имеющая определенные отличия от либеральной модели, но связанная с ним генезисно. И эту систему корпоративизма или приватизированного государства можно наблюдать повсеместно на постсоветском пространстве. Современная украинская ситуация дает здесь особо яркую иллюстрацию. Но развитие в правом направлении на этом не заканчивается. Достигнутый статус верхушки государства — корпорации надо идеологически обосновать и закрепить. Идеологическое обоснование превосходства и присвоения это и есть фашизм.

А дальше вернемся вновь к историческому коннотату с Движением сопротивления. В эпоху Веймарской республики оппозиционная борьба коммунистов, социал-демократов осуществлялась как открытая полемика. Но в условиях формат борьбы не мог оставаться прежним. Парламентская борьба оказывается более невозможной. Возникает Движение сопротивления.

Сегодня либеральная Россия также находится в состоянии транзита. Происходит процесс корпоративизации. Соответственно, и формат противостояния от публичной открытой полемики переходит к полемике по типу сопротивления. Естественно, сопротивлению интеллектуальному.

 

СЦЕНАРИИ ПЕРЕХОДА К ПОСТЛИБЕРАЛЬНОЙ РОССИИ

Теперь о позитивных сценариях. Историко — страновый анализ позволяет идентифицировать ряд «классических» вариантов трансформации властно-управленческих систем в задачах модернизации. Революционный вариант трансформации реализуется в ситуации наименьшей управленческой гибкости властной политической элиты. Смена парадигмы развития осуществляется в данном случае посредством силового вмешательства масс. Как правило, революция  и является результатом искусственной задержки правящим классом объективно назревшей модернизации. Классические примеры революционной модели «кадровой революции» демонстрируют Великая Французская революция 1789 г. и Октябрьская революция 1917 г. в России. Обе революции были связаны не только с физическим уничтожением и эмиграцией части старой элиты, но и с перевертыванием социальной пирамиды в целом. Революционная трансформация сопряжена, как правило, с наибольшими социальными потрясениями. Революция имеет высокую вероятность перейти в фазу гражданской войны. Тогда она может быть сопряжена, как это случилось в России, с демографическими катастрофами.

Демократический вариант трансформации заключается в срабатывании процедур выборности высших эшелонов власти. Новая модернистская группировка оказывается у руля управления государством посредством выборов. На первый взгляд, ввиду своей конституционности и легитимности этот вариант представляется наиболее предпочтительным. Однако сам по себе он еще не гарантирует демократии. Именно выборная технология обеспечила, как известно, приход к власти НСДАП в Германии в 1932-1933 г., открыв проект реализации национал-социалистской модели модернизации. Сомнения в абсолютизации системы выборов, как пути модернизационного обеспечения, связаны с развитием электоральных политтехнологий. Даже достижение нефальсифицируемости голосования не снимает проблемы. Сегодня наука и ресурсные возможности позволяют достаточно эффективно манипулировать массовым сознанием, обеспечивая в достаточной степени необходимый консерваторам результат выборов.

Сценарий «дворцового переворота» характерен «верхушечным» характером кадровой «ротации» и узостью масштабов смены элиты. Механизм его реализации состоит во внутреннем разделении правящего политического класса на «модернизаторов» и «инерционщиков». Одна часть единой прежде властной команды выступает против другой. События разворачиваются за ширмой публичной политики. Непосвященному народу представляют уже как результат новых фигурантов высшей политической власти. Яркий исторический пример такого рода ротации – отставка Н.С. Хрущева. Первоначальные модернизационные ориентиры пришедшей в 1964 г. к руководству страной группировки отражали косыгинские реформы. Слабость этой модели применительно к конъюнктуре современной России заключается в отсутствии в существующем российском политическом классе потенциальной команды модернизаторов.

Цезаристская модель трансформации соотносится с системой управления, построенной вокруг фигуры национального политического лидера. Модернизационные изменения инициирует и политически проводит в жизнь верховный властный суверен. Режим личной власти подменяет на какое-то время власть политической команды. Инерционная элита заменяется национальным лидером когортой новых управленческих кадров. При ситуации действенного элитаристского сопротивления суверен обращается за поддержкой к народу (сценарий отъезда Ивана IV из Москвы в Александрову слободу в 1564 г.). Маоистская кампания «стрельбы по штабам». Мобилизации хунвэйбинов также из этого ряда. Сталинское разворачивание массового доносительства на руководство – еще один пример. Автократическая традиция в истории государственного управления в России и современная персоноориентированная система власти позволяют говорить о цезаристской модели политико-технологического концепта модернизации как сценарно-реалистичной.

Гипотетически, любой из этих сценариев может быть реализован в качестве перехода к постлиберальной модели России. Есть еще пятый вариант – модель «иностранных штыков». Но, понятно, что для России эта модель неприемлема и не рассматривалась нами в принципе.

Что получилось в результате проведенного исследования? Экспертная оценка датируется весной прошлого года. Время, соответственно, не стоит на месте. Соответственно, и сценарные веса также меняются.

Сравнение обстоятельств реализации потенциально возможных сценариев идейно-властной трансформации привел к выводу о различии в вероятности их проявления в краткосрочной (2016-2018 гг.) и среднесрочной (2018-2025 гг.) перспективе. В интервале ближайших трех лет изменение модели страны, хотя потенциально возможно, но, судя по комплексу объективных и субъективных факторов, маловероятно. Наиболее вероятно сохранение существующей модели страны, консервативная или инерционная перспектива. Вывести страну в фазу исторического прорыва реально на этом периоде в формате цезарианской трансформации. Из сценариев постлиберального перехода данная модель имеет наибольшие шансы на успех. Но по мере отсрочки они будут понижаться. Вероятность всех сценариев по результатам экспертной оценки в ближайшей перспективе выглядит следующим образом:

пролонгирование существующей модели страны путем ее несистемных корректив;

стагнационное развитие страны на грани устойчивости;

цезарианская постлиберальная модернизация;

победа «цветной революции»;

экстремальная фашистская деградация;

геополитический распад

социальная революция;

контрэлитный переворот;

демократический постлиберальный переход.

Все принципиально поменяется в среднесрочной перспективе. Затягивание инициирования модернизационного постлиберального перехода дорого обойдется для страны. Возрастет вероятность радикальных сценариев, повышающих масштабы инверсионного потрясения. Реальным окажется гибель российского государства в результате геополитического распада, десуверенизация – в результате «цветной революции» и полная изоляция от внешнего мира – в результате фашистской инверсии. Из сценариев постлиберального перехода наиболее вероятным окажется уже сценарий социальной, национально-освободительной революции. Вероятность сценариев на этапе 2018-2025 гг. имеет уже следующее иерархическое распределение:

1.победа «цветной революции»;

2.экстремальная фашистская деградация;

3.социальная революция;

4.геополитический распад;

5.пролонгирование существующей модели страны путем ее несистемных корректив;

6.контрэлитный переворот;

7.стагнационное развитие страны на грани устойчивости;

8.цезарианская постлиберальная модернизация;

9.демократический постлиберальный переход.

Полученные научные выводы дают основания для призывного обращения к власти и обществу. Действовать надо немедленно. Бить в набат! Угрозы для страны сверхвелики. Шанс на спасение еще существует. Но время, отведенное на него, стремительно тает. Возможности объединиться власти в лице национального лидера и патриотических сил общества в выводе России из либерального болота пока не исчерпаны. Завтра может быть уже слишком поздно.

Конечно, систему может победить только система. Попытки действовать вне системы обречены на неуспех. Понятно, что существующая модель государственности в перспективе глобальных трендов не жизнеспособна. Она нежизнеспособна хотя бы в виду заложенной в ней внутренней противоречивости. Исторически она неизбежно будет сменена. Вопрос то и состоит в том – какова будет эта замена?

На настоящее время есть только одна система, которая может ее заменить. Это система глобального западно-центричного мироустройства. Если Россия, как государство-корпорация проигрывает в геополитической борьбе, гибнет ввиду собственных внутренних противоречий, то это, ввиду отсутствия иных реальных политических альтернатив, будет означать установление западнического неоколониального порядка с известными последствиями. Системный ответ на эти угрозы предполагает выдвижение альтернативной системы жизнеустройства, альтернативной системы с опорой на парадигму цивилизационно идентичных ценностей развития России.

 

ГРАЖДАНСКИЙ ДОЛГ – ВЫДВИНУТЬ АЛЬТЕРНАТИВНУЮ СИСТЕМУ ЖИЗНЕУСТРОЙСТВА РОССИИ

Ключевой вопрос о субъекте этого строительства. И здесь-то и возникает концепт партии нового типа.

Могут возразить – зачем создавать новые партийные структуры. Есть же у нас оппозиционные партии!

И здесь, нами берется на вооружение первая методологическая подсказка. На помощь приходит валлерстайнская модель. Как правило, она применяется по отношению к геополитическому или геоэкономическому анализу.  Напомню, валлерстайнская модель, сводится к тому, что в каждой системе есть свой центр, полупериферия и периферия. Зададимся вопросом, а не применима ли она в отношении партийно-политической системы? И мы видим, что такая применимость обнаруживается.

В центре системы — правящая партия. Рядом с ней может быть еще и партия дублер. Существующая во многих партийно-политических системах, в том числе в западных демократиях, партия дублер сменяет правящую партию, создавая иллюзию выборности и обновления. В действительности – это псевдоинверсия. Сущность центра в результате этих пересменок не изменяется. У нас в качестве такой партии дублера первоначально, по-видимому, виделась «Справедливая Россия». Сегодня, по-видимому, в некоторой перспективе рассматривается ОНФ.

Полупериферию партийно-политической системы представляют парламентские партии, которые никогда не станут партиями центра. Они допускаются в парламент, но в центр никогда не войдут.

И, наконец, область периферии занимают непарламентские партии. Они существуют где-то на обочине политической жизни и никогда в систему первого и второго уровней не будут допущены.

Как с этой системой соотносится партия нового типа? Как она может быть сформирована и какие задачи может ставить?

Итак, есть псевдоопозиционные парламентские партии. Им отведена определенная ниша центр-периферийных отношений. Теоретически могут быть и оппозиционные парламентские партии. Существуют также партии внутрисистемной непарламентской оппозиции, оппозиционные власти, но не отрицающие сущность сложившейся политической системы. Наконец, есть партии антисистемной оппозиции. Правящая партия и псевдоопозиционные партии стремятся сохранить и упрочить свое положение в качестве распорядителя центра системы. Оппозиционные партии, напротив, стремятся оттеснить правящую партию, переместиться с периферии или полупериферии в центр. Определение партии, как организации борющейся за политическую власть и только, к ним вполне применима. Борьба, если говорить в других категориях, идет за контроль над центром системы.

Партия нового типа формируется совершенно иначе. Она не только и не столько стремится стать партией власти, но утверждает новую систему жизнеустройства. Ее целевой ориентир и состоит в выстраивание новой, альтернативной системы. И в этом утверждении новой системы, новой парадигмы развития и заключается новационный характер этой партии. Вопрос ставится ей не о политической власти, а о смене парадигмы развития страны.

Вторая методологическая подсказка для анализа партийно-политической системы также, казалось бы, совершенно не относится к проблемам партийности. Эту подсказку дает работа Томаса Куна «Структура научных революций». Кун, напомню, представлял процесс развития науки,  как последовательную смену научных парадигм. Новое знание возникает на периферии системы. Оно не признается официальной академической наукой и вступает с ней в противоречие. Это также противоречие центра и периферии. То, что считалось первоначально маргинальным, в результате происходящей инверсии оказывается со временем в центре, задавая новую мыслительную парадигму. Так происходит по Куну развитие научной мысли.

Но не так же, ли осуществляется и политическое развитие? На периферии системы возникает сначала некий анклав, имеющий, возможно, даже маргинализированный характер. Эта анклавная ниша выступает в качестве альтернативы существующей системе. Но любая система невечна. Сколь бы не казалась она совершенной, она неизбежно устаревает, уходит в прошлое и в итоге гибнет. В этом необратимый закон развития. А развитие, это не рост, а именно смена устроительных парадигм. И когда прежняя система сгниет, а сгниет она непременнно, то остаются в реалиях только те политические силы, которые когда-то были на периферии и считались маргинальными. И теперь уже они перемещаются в центр.

А дальше, на следующем этапе опять происходит то же самое. Система устаревает, и новая политическая сила выводит страну из кризиса через иной жизнеустроительной парадигмы. В этом и проявляется ход истории. Поэтому можно говорить даже не о партии нового типа, как о нечто беспрецедентном, а о партиях нового типа. Новыми они являлись для соответствующей исторической эпохи. Когда прежняя система загнивала, появлялась партия, которая артикулировала задачи перехода к будущей, грядущей парадигме развития. И в этом смысле, если мы ставим вопрос о развитии, значит, должна быть и постановка вопроса о политической силе, которая ведет к этому развитию. Пока этой силы нет, пока она в публичном пространстве не предъявлена.

Обратимся к историческим примерам партии нового типа. Наиболее яркий пример — это христианские общины в Римской империи. Возникнув первоначально, как небольшие анклавы маргиналов, они со временем покрывают своей сетью всю Римскую империю. Христиане артикулируют новую альтернативную парадигму жизнеустройства, новую систему ценностей. Разложение Римской империи рассматривалось во все времена как классика системной деградации. И, действительно, когда Рим сгнил, Римская империя выхолостила свои жизненные потенциалы, в сухом остатке осталось только та система альтернативного жизнеустройства, которую выстраивали христиане.

Перенесемся теперь  опять в начало XX века. Высказывание В.И. Ленина «Власть валялась под ногами» наиболее точно отражает, то кризисное положение государственности, которое сложилось к 1917 году. Российская империя фактически сгнила и не могла дать адекватный ответ на новые модернизационные вызовы. Февралисты, институционализированные на основе легальной думской оппозиции, катализировали распадный процесс. Оставалась только альтернативная система, выстраиваемая не одним поколением революционного подполья.

Действительно, еще с конца XIX века революционные организации покрывали своей сетью всю Россию. Они не просто были оппозиционны власти, но именно выстраивали новую социальную систему жизнеустройства, со своими ценностями, своей семиотикой, своими героями. И когда рухнула вначале империя, а затем и февралистский режим, оказалось, что есть как реальность только эта альтернативная система.

И если мы говорим о том, что вопрос стоит не столько о власти, сколько о создании альтернативной системы, то должно быть и понимание как эта система строится. Если партия нового типа строит новую систему, значит, должна быть соответствующие собственные ниши системообразования

ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ

Кончено, вопрос об интеллектуальном сопротивлении – не только вопрос сегодняшнего дня. Это большая историософская повестка, которая связана с проблемой исторической эволюции систем властвования. Как она осуществлялась?

Первоначально власть выстраивалась как физическая власть – власть господина над телом раба. Дальше возникла экономическая власть – власть посредством экономического принуждения, путем захвата ресурсов. Но сегодня мы сталкиваемся с новой парадигмой властвования – власть посредством управления сознанием. Интеллектуальным сопротивлением первой парадигме властвования – властвованию физическому – стало исторически христианство, как выражение свободы духа. Марксизм для своего времени выступил интеллектуальным сопротивлением второй парадигме властвования – экономической власти – как преодоление принуждения, прыжок в царство свободы. Сегодня вопрос о выработке нового интеллектуального сопротивления в условиях современной системы властвования – властвования над сознанием имеет не только политическое, но и антропологическое звучание.

И здесь можно сослаться на Антонио Грамши. Он в отличие от Маркса и Ленина, рассматривал революцию, прежде всего, через призму обеспечения культурного доминирования. Власть и оппозиция, с точки зрения грамшианства, борются, прежде всего, за культурную или интеллектуальную гегемонию. Тот, кто добивается этой гегемонии, то и побеждает. С появлением Интернет технические возможности распространения идей и ценностей значительно выше. Грамшианская постановка вопроса — кто контролирует культурное ценностно-смысловое пространство – тот и является властью, дает определенный шанс достижения успеха в формате несилового интеллектуального сопротивления.

Развертка этапов осуществления идейно-властной инверсии хорошо известна. Первый этап – это идеологическая самоидентификация. Второй –создание массовой организации. Третий – собственно властная трансформация. На первом этапе выдвигается научная теория, артикулируется ценностная позиция, происходит кристаллизация ядра объединения. В переходе от первого ко второму этапу уже ставятся вопросы о создании региональных ячеек, массовой пропаганде, лозунгах, нахождении ресурсного обеспечения.

Я начал с исторических аналогий, и ими и завершу. Аналогии возникают в данном случае с партийной школой в Лонжюмо (Франция). Аналогичные школы для политэмигрантов существовали в Болонье и на Капри. Впечатляет системность построения работы партийной школы. Перечислю только названия лекционных курсов: о политических партиях, теория государства, национальный вопрос, теория исторического процесса, профессиональное движение, рабочий вопрос, аграрный вопрос, политическая экономия, практика социалистического движения, культура.

Работа учреждаемого интеллектуального клуба могла бы по такой же логике выстраиваться с обсуждением фундаментальных вопросов общественной жизни

 

http://vbagdasaryan.ru/o-sozdanii-kluba-intellektualnogo-soprotivleniya/