19.08.2018 О революции кшатриев в Ирландии
Ирландская филидическая (или бардическая) традиция прекращает своё существование окончательно с бегством ирландской родовой аристократии в континентальную Европу (в основном во Францию и Испанию) в первой половине XVII веке (Flight of the Earls), когда поэты, бывшие на содержании у местных королей и аристократов, лишились своих формальных суверенов, зачастую короли представляли родственные им генеалогические линии. Новая англо-ирландская знать, принадлежавшая к абсолютно иным культурной среде и языку, в их услугах не нуждалась, так как была захватнической и оккупационной по своему духу
Максим Кантор с историком Сергеем Шкунаевым
1. Под кшатриями обычно подразумевается военная аристократия, тот социальный слой, который Цезарь в Галлии называл «всадниками» (equites). Феномен «революции кшатриев» известен по истории древней Индии, когда военное сословие кшатриев стало на сторону буддизма, отторгнувшего варново-кастовое устройство индийского общества, и в оппозицию традиционному брахманизму. Некоторые кельтологи используют термин «революция кшатриев» по аналогии с индийской ситуацией.
В 1991 году С.В. Шкунаев (28 мая 1950 года – 23 октября 2008 года, российский историк, кельтолог, переводчик, научный сотрудник Института всеобщей истории РАН), ссылаясь на «Житие святого Патрика» авторства Мурьху мокку Махтени (Muirchú moccu Machtheni), предположил, что христианизация Ирландии происходила при поддержке Святого Патрика местными аристократами-землевладельцами по модели индийского «восстания кшатриев», что противоречит «маргинальной» теории христианизации. Сложно судить в целом о процессе ранней христианизации Ирландии, так как следующий после произведений Святого Патрика литературный памятник ирландского церковного законодательства, «Первый Синод Святого Патрика», был составлен лишь в середине VII века.
Представляется интересной гипотеза, которая была выдвинута русским кельтологом С.В. Шкунаевым. Он предполагал, что процесс христианизации Ирландии в IV – V веках н.э. сопоставим с процессом обращения в буддизм Индии. Поскольку в Индии светская власть и воинская аристократия выбирала буддизм в противовес тяжёлой и иерархизированной духовной власти брахманов, которая накладывала ограничения на светскую власть. Это индийская ситуация. Но и в Ирландии, как предполагали С. Шкунаев, профессор Проншес Мак Кана (Proinsias Mac Cana) из Университетского колледжа в Дублине (специалист по кельтским наукам в Гарвардском Университете) и некоторые другие кельтологи, была такая же ситуация. Следы ограничений со стороны духовной власти мы можем найти даже в средневековых ирландских преданиях, где аристократы или короли при рождении уже оказываются связанными табу (гейсами). Обычно их налагали друиды (или какие-то сверхъестественные существа, но о них знали друиды).
Конечно, первые века христианской миссии в Ирландии известны нам не очень хорошо. Имеется один очень интересный и важный источник – это «Исповедь» Святого Патрика, которая относится к V веку н.э. Автором её был сам Святой Патрик. В ней он писал о своих переживаниях, своём приходе к вере, описывает и какие-то интересные детали своей миссии в Ирландии. Так, он пишет, что в основном обращались в христианство сыновья и дочери ирландских королей, фактическая элита древнеирландского общества (в годы Великой Отечественной войны отпрыски отдельных лидеров советского государства становились последователями фашистской идеологии или, по крайней мере, жертвами фашистской пропаганды). Имеются в виду мелкие короли племенных королевств – туатов. Святой Патрик со своей миссией должен был ходить из одного туата в другой. А эти племенные королевства, туаты, представляли собой замкнутое сообщество. То есть переход из одного туата в другой для самих членов туата был ограничен или даже запрещён. Только люди искусства, áes dana, могли без ограничений пересекать эти границы.
Святой Патрик писал, что поддержку ему оказывали в некоторых случаях местные короли этих туатов. Иногда же наоборот, ему приходилось сталкиваться с агрессией со стороны светских властей, так он даже сидел в оковах у одного короля (имеется ввиду Ниалл Девять Заложников, Верховный король Ирландии начала и середины V века, умерший, согласно последним исследованиям, в промежутке между 450 и 455 годами н.э. О нём известно, что он совершил множество набегов на Британское и Галльское побережья; согласно некоторым агиографическим источникам, в одном из таких набегов он похитил и привез в Ирландию будущего Святого Патрика, когда тот был ещё 16-летним мальчиком). Почему в Ирландии мы не сталкиваемся с феноменом мученичества, и почему эти короли или аристократы не сопротивлялись христианизации и не сопротивлялись миссионерам? Можно найти несколько ответов на этот вопрос.
Вполне возможно, что князья, короли искали религию или идеологию, предоставлявшую им большую свободу. Своего рода социальная революция вполне возможно сопутствовала этой христианизации. И светская власть помогала первым христианам – в позднейшей агиографической традиции, в житии Святого Патрика, написанном Мурьху в конце VII века, известно, что землевладелец Даре выделил Святому Патрику надел, который стал началом и базой для одного из первых монастырей Ирландии в нынешнем городе Арма в одноимённом североирландском графстве Арма, важном религиозном центре Ирландии начиная с кельтских времён (сейчас – центр двух епархий, католической и протестантской, в XIX веке в городе был построен католический собор Святого Патрика по проекту Томаса Даффа). Такой процесс, видимо, происходил и на территории всей остальной Ирландии. Хотя сложно судить, что происходило на самом деле, потому что кроме писаний Святого Патрика не сохранилось источников современных тому времени, то есть IV – V векам, а VI век – это вообще тёмный век для истории Ирландии. Судя по всему, именно сочувственное отношение светских аристократов привело к тому, что мы не знаем ни об одном мученике, убитом в первые века христианской миссии в Ирландии.
Древнеирландское общество делилось на светскую аристократию, воинов, «людей искусства», свободных земледельцев, ремесленников, слуг и рабов. Кроме того, очень важно существование такой категории, как немед. Родственное галльскому nemeton – святилище или священная роща. Эта категория людей, включающая военную и светскую аристократию, а также áes dána (раса людей в ирландской мифологии, «люди искусства»), но не включающая в себя ни рабов, ни мелких крестьян или ремесленников. Многие исследователи предполагают, что немед – это категория населения, изначально до распространения христианства допущенная к жертвоприношениям, что не является безусловным фактом. Свободные и допущенные к жертвоприношению люди. Это находит параллели и в античной традиции. В Ирландии, конечно, были и рабы. Рабовладение продолжалось до XII века, до прихода в Ирландию англо-норманнов.
Из других важных профессий в древнеирландском обществе можно вспомнить свинопаса, который занимал тоже особое положение. Свинья и кабан почитались в Ирландии точно также, как и во многих других индоевропейских обществах. Свинопас, поскольку пас свиней где-то на окраине общества, обладал той свободой, которой обладали áes dána: свободой пересекать границу туата, перемещаться из одной области Ирландии в другую.
Начиная с V века н.э. место дохристианского жречества занимает христианская духовная иерархия: священство и монашество. Что касается носителей дохристианских жреческих функций, то нельзя ограничить всё одними лишь друидами, так как друиды – термин широкий. Впоследствии в средневековых ирландских источниках (и в житийных, и в светских) друиды и филиды взаимозаменяемы. Иногда предполагают, что филиды – поэты, сказители или носители генеалогической традиции – являются наследниками друидической дохристианской традиции. Интересно и то, что друиды встречаются и на континенте: в Галлии, в континентальной кельтской Европе. Там мы встречаем описания друидов у античных историков, у Посейдония, который через других авторов до нас дошёл, у Гая Юлия Цезаря в его «Commentarii de Bello Gallico». Отчасти эти описания совпадают с тем, что мы находим в Ирландии. Важно, что с V века н.э., со времени христианизации Ирландия вступает в мир письменной культуры. Письменность приходит в Ирландию двумя путями. Сначала это огамическая письменность, она как определенный код или шифр, появляется на юге Ирландии где-то с IV века н.э. через посредство античной, латинской традиции, потом это христианская латинская письменная традиция, которая приходит с тем же Святым Патриком или с другими миссионерами V – VI веков н.э. Они приносят в первую очередь Священное Писание, Евангелие и богослужебные тексты, и дают начало гиберно-латинской литературе, то есть литературе на латинском языке, которая записывается в Ирландии. Первый её образец – «Исповедь» Святого Патрика. Позже, начиная с конца VI века латинским письмом начинает записываться и светская поэзия и прозаические предания на древнеирландском языке.
Бригитта Ирландская (451 (453) - 525 (523) годы) католическая и православная святая, покровительница Ирландии
Эти знания основаны на литературных источниках на древне- и среднеирландском языке, записанных с VI – VII веков и до (если брать уже среднеирландскую и ранненовоирландскую литературу) XV века или даже до XVII века. Надо сказать, что средневековая ирландская литература по своему объёму в Средневековой Европе занимает второе место после греческой и римской. Она имеет общеевропейское и общемировое значение. В этих литературных источниках в основном идёт речь о прозаических преданиях, записанных в тот период, потом – это древнеирландская и среднеирландская поэзия разных жанров: это может быть и так называемая монастырская поэзия, то есть такая поэзия «на полях», когда монахи могли записывать стихи на полях богослужебной литературы, и местная мифологическая традиция, или этиологические мифы, зафиксированные в «Старине мест», которые также дошли до нас как в поэтической форме, так и в прозаической. Важным источником были и гиберно-латинские тексты, то есть латинские тексты, записанные в Ирландии, это житийная литература, Жития Святого Патрика, Святой Бригитты и других святых. Гиберно-латинская поэзия, включая и такие странные тексты, как «Гесперийские речения», написанные на тайной и не совсем понятной гесперийской латыни. Это латынь, где есть и греческие слова, и, возможно, заимствования из древнееврейского языка, очень редко – из ирландского. При вопросах, касающихся каких-то сравнительных кельтских сюжетов, используется также и источники из средневаллийской литературы.
Исторические области Ирландии в 900 году
2. Сложно делать окончательные выводы касательно роли и значения друидов в древнеирландском дохристианском обществе, но можно с уверенностью сказать, что решающую роль в этом обществе, равно как и в ирландском обществе в раннюю христианскую эпоху, играла воинская аристократия. Видимо, именно эта аристократия сыграла важную роль во время принятия христианства в Ирландии. Существует представление, что близость друидической традиции и христианства (вера в бессмертие души и прочее) в сочетании с социальной подвижкой («восстанием кшатриев») IV – V веков н.э. привела к безболезненному принятию христианства в Ирландии. Как писал С. Шкунаев: «Мощное корпоративно организованное жречество сделалось к этому времени (к началу V века н.э. – прим. А.А.) стесняющим обстоятельством для аристократии, тормозом её динамичного и более самостоятельного развития». Военное сословие было заинтересовано в утверждении религии, обращённой внутрь человеческой личности и, как следствие, не в такой степени подчинявшей социальную жизнь ритуальным ограничениям, как друидическая корпорация. Важно, что один из самых ранних памятников древнеирландской литературы – уладский цикл преданий и его ядро «Похищение быка из Куальнге» – представляет собой героический эпос, воспевающий подвиги и доблесть военной аристократии.
Более того, войну между Коннахтом и Уладом можно рассматривать как войну между жреческой функцией и функцией воинской, если королева коннахтов Медб воплощает функцию магической и судебной власти, а её муж – король Айлилль – ограничен в своих властных и воинских полномочиях, если вспомнить о Белорогом быке коннахтов, имеющем белый друидический, жреческий окрас (всему этому не противоречит даже явное присутствие на сцене коннахтских воинов и героев). Интересно, что тёмный бык из Куальнге, которого пожелала отнять у уладов Медб, помимо своих космологических функций может символизировать и военную функцию, как это видно на примере символики быков в Риме и Древней Индии. Для переходного времени, когда ирландское кельтское общество отказывалось от господства жреческого друидического сословия и выбирало большую свободу и новую религию, характерно, что в эпической войне уладов и коннахтов побеждают именно улады, носители северной воинской функции.
Скажем несколько слов о коннахта. Коннахта (ирл. Connachta) – группа династий, произошедших от Конна Кеткатаха ((ирл. Conn Cétchathach), или Конн Ста Битв), верховного короля Ирландии в 116 – 136 или 123 – 157 годах. Принято считать, что центром размещения Конна Кеткатаха и его потомков была историческая область Коннахт или Западная Ирландия. Наиболее знаменитыми её представителями были пять сыновей Эохайда Мугмедона: Брион, Айлиль, Фиахра, Ниалл (впоследствии – Ниалл Нойгиаллах (ирл. Niall Noigíallach), Ниалл Девяти Заложников) и Фергус Каэх. Все пятеро были основателями новых ирландских династий; потомки Бриона и особенно Ниалл доминировали в политической, религиозной и культурной жизни Ирландии следующие двенадцать сотен лет и даже больше.
Рождение Конна, этого легендарного короля, обеспечило правильное время и обстоятельства для манифестации чудес. Т. О’Рахилли считал, что Конн, эпоним Коннахта, был божественным предком этого народа. Существительное conn в др.‑ирл. означало «смысл, разум; голова», что позволило Т. О’Рахилли назвать Конна одним из богов мудрости потустороннего мира ирландской мифологии подобно валлийскому «голове потустороннего мира» – Pwyll penn Annwvyn (не сама ли голова Конна/Конн‑голова знает о дорогах и других объектах, проявляя это знание в мире?). Важно, что Конн Кетхатах однажды назван Cond Crínna «Конн Мудрый», где Crínna – производное от crín «старый, увядший». О’Рахилли считает эту форму аналогом галльск. Senocondus «Старая Голова» (не отвергая окончательно аргументов Т. О’Рахилли, представляется возможным предположить, что подобное божество могло послужить моделью для псевдоисторического короля. Это еще более вероятно, если мы примем во внимание более осторожную точку зрения, согласно которой слово connacht могло изначально обозначать «главенство» или «господство» (северной династии) от conn (cond «голова»), а позже было воспринято как «потомки Конна», и «псевдоисторический» персонаж Конн Кетхатах происходит от слова Connacht, а не наоборот. Итак, после рождения бога разума и смысла в мире устанавливается порядок: появляются реки, леса и долины, совершается вторичная космогония. Эта вторичная космогония, сопровождающая рождение Конна, и описана в повести «Ночное видение Фингена», в диннхенхас Темайр Луахра и других диннхенхас. Появление пяти деревьев и пяти дорог после рождения Конна можно отнести, как писал С.В. Шкунаев, к сакральной традиции, а не исторической или легендарной.
Предания уладского цикла посвящены долгой войне, которую вели в давние времена улады и коннахта. Кульминацией этой войны был поход коннахтов и их союзников со всей Ирландии против уладов, которые размещались в исторической области Ульстер или Северной Ирландии. Целью коннахтов был огромный бык Тёмный из Куальнге, которого захотела получить в своё стадо коннахтская королева Медб. Нравы на этой постоянной войне были жестокие, ценность человеческой жизни была крайне незначительна. Даже если и подразумевается влияние христианских монахов, редакторов и составителей уладского цикла, необходимо всё же признать, что воинский этос, как видно его в этих текстах, не имеет ничего общего с христианской моралью и нравственностью. Это преимущественно языческое отношение к чужой и собственной жизни и смерти, ценность которых для воина невелика. Как говорит Коналл Кернах, уладский воин: «Клянусь тем, чем клянется мой народ, что с тех пор, как я взял в руки копье, я не часто спал без головы коннахта у меня под головой, и почти каждый день и каждую ночь я убивал человека» (или в другом варианте: «Не было и дня, чтоб я не убивал коннахта, не было и ночи, чтоб я не устраивал разрушение и пожар, и никогда я не спал без головы коннахта под моим коленом»)». Убийства и разрушения здесь не так поражают, сколь особое отношение к голове своего противника, к мёртвой голове вообще, распространённое среди кельтов как на континенте, так и на островах. Упрощая, можно сказать, что сила и свойства врага передавались с помощью отрубленной головы победителю. В голове содержится жизненная сила человека, поэтому голова может какое-то время жить и существовать сама по себе. Головы покойных противников носили на поясах в качестве трофеев, указывающих на высокий статус воина. В особом покое под названием Красная Ветвь в Эмайн Махе хранились головы и военные трофеи.
Два друида
3. Имя королевы Медб (Medb) можно было бы с определённой долей стилизации перевести на русский как «медвяная» (тем более что правильнее транслитерировать это древнеирландское имя стоило бы как «Медв», однако, будем придерживаться устоявшейся в переводах традиции). Конечно, речь здесь идёт о пьянящем медовом напитке, известном в своё время и на Руси. Вероятно, имя королевы было связано с определённым ритуалом подношения медового напитка будущему королю, ритуалом, включавшим также брачный союз короля с подносившей ему мёд королевой-богиней. Важно, что Медб, дочь Верховного короля Ирландии Эохайда Фейдлеха, согласно одной довольно поздней повести XIII века «Мужья Медб» (или «Битва при Бойне»), последовательно выходит замуж за четырёх королей, три из которых стали королями Коннахта именно благодаря ей. Относительно поздняя датировка текста вряд ли должна сбить со следа: здесь явно сталкиваешься с очень архаическим представлением о женщине, правительнице и жене. Еще Ж. Дюмезиль заметил поразительное родство истории Медб с древнеиндийским сюжетом о царевне Мадхави, дочери универсального царя Яяти, из «Махабхараты». Мадхави также выходила замуж последовательно за четырёх мужей, четырёх царей, и при этом после рождения сыновей магическим образом восстанавливала свою девственность. Помимо типологического сходства само имя Мадхави «медвяная») является санскритским аналогом имени ирландской королевы. При этом в индоевропейском мифе явно присутствует и либеральное отношение к сексуальному поведению женщины, поэтому свободы, которых добивается Медб от своего последнего, юного мужа, Айлилля, в одном из вариантов «Похищения быка из Куальнге», вовсе не противоречат существованию ещё трёх мужей в прошлом. Более того, сам Айлилль признаёт, что стал королем Коннахта именно благодаря жене. Возможно, здесь было бы слишком смело говорить о Медб/Мадхави как о богине, наделяющей властью своего мужа (впрочем, явно языческая «Махабхарата» и не склонна наделять божественностью Мадхави). Скорее даже речь идёт об определённых социальных реалиях архаического общества.
|
|
Григорий Владимирович Бондаренко ПостНаука
В начале событий «Похищения быка из Куальнге» мужем Медб, её избранником, является король Айлилль, играющий чаще всего лишь роль короля-консорта. Сам текст «Похищения быка из Куальнге» (точнее его вторая среднеирландская редакция) начинается со знаменитого «разговора на подушках». Айлилль и Медб лежали на своём королевском ложе в крепости Круахан, головы их на подушках, и начали разговор, который и привёл к кровопролитной войне. Помимо всего прочего разговор этот показывает и причины странного распределения власти между Айлиллем и Медб. Айлилль первый затеял спор: «Правду говорят, девочка, – хорошо быть женой доброго мужа». Тут Медб соглашается с ним, но спрашивает, почему собственно он задумался об этом. Айлилль горделиво заметил, что с тех пор, как взял он её в жены, богаче стала она. Медб возмутилась и стала перечислять свои привилегии и достоинства до замужества: она была дочерью Верховного короля Ирландии Эохайда Фейдлеха, и из всех его дочерей была самой высокой и видной, самой милостивой и щедрой, самой воинственной. Её отец дал ей пятину Коннахта в управление, и свататься к ней приходили короли всех других пятин Ирландии. Всем им было отказано, ведь Медб требовала, чтобы её будущий муж был «без низости, ревности и страха». «Если бы мой муж был боязливым, – говорила она, – наш союз был бы неравным, ибо я сама бросаюсь в битву и поединки. Позор для жены, если она смелее собственного мужа, но нет позора, если они оба смелы. Если бы я вышла за ревнивого мужа, это тоже было бы худо: ибо никогда не было у меня мужчины без другого, который ждал бы его в тени».
Многие изучали и изучают ирландскую традицию, пытаясь вычленить в текстах осязаемые осколки далёкого прошлого ирландской языческой культуры. Их сохранение означало существование каких-то особенных методов передачи традиционных ценностей. Проблема этих методов, самой передачи традиции и сословия, осуществлявшего эту передачу, стимулировала споры в научной кельтологической литературе о языческих или христианских компонентах в средневековой ирландской культуре, об устном или письменном характере различных типов текстов и их элементов. И если второй спор, как представляется, обоснован и приводит к ряду положительных результатов, то в ходе первого часто одни и те же моменты в раннеирландских текстах объясняются с противоположных точек зрения, и исследователи не уделяют большого внимания собственно раннеирландским представлениям о прошлом – синтетической истории и мифу. Существует представление, что близость друидической традиции и христианства в сочетании с социальной подвижкой («революцией кшатриев») IV – V веков н.э. привела к безболезненному принятию христианства в Ирландии.
Итак, два противостоящих лагеря, ведущих эти споры в кельтологии в настоящее время, – это так называемые нативисты и антинативисты. Собственно, такое деление оформилось с выходом в 1990 году книги Кима МакКона «Языческое прошлое и христианское настоящее в ранней ирландской литературе» (Kim McCone «Pagan Past and Christian Present in Early Irish Literature»), ставшей «библией» антинативистов. Сам термин нативизм был предложен К. МакКоном для обозначения основного, господствующего долгое время взгляда на раннюю ирландскую культуру как на архаичную, изолированную, сочетающую в себе элементы язычества с поверхностным христианством, и на раннеирландские тексты как на изначально устные, иногда ритуальные. В качестве примера таких нативистских исследователей можно привести братьев Алвина и Бринли Рисов с их исследованием «Наследие кельтов» («Celtic Heritage») и П. Мак Кану: кроме множества статей его известнейшая работа – «Кельтская мифология» («Celtic Mythology»). Так, Рисы пишут о корпусе ирландской традиционной литературы: «Традиционные предания передавались жреческим орденом в кельтских землях, и различные блага доставались тем, кто их слушал. Прототипы этих преданий, очевидно, были частью устной традиции дохристианских кельтов» (не совсем ясно, что имеют в виду Рисы, разделяя устные предания жрецов/друидов и некие прототипы из устной же «традиции»).
Таким образом, Рисы признавали существование устных пратекстов репертуара филидов, наследников «жреческого ордена» друидов, однако перед ними вставала проблема реальных текстов в рукописях, созданных в монастырях и содержащих множество христианских интерполяций. Исследователи призывали рассматривать повести в средневековых рукописях как «сознательно измененные и реструктурированные». Причём невозможно установить даже, как далеко заходила такая «редакторская правка». В любом случае, авторы «Наследия кельтов» дали стимул многим будущим исследователям искать в раннеирландских текстах «отблески традиции».
Филиды - изначально это были историки
4. Скажем ещё и про филидов. Слово «file», как полагают, происходит от прото-кельтского *widluios, что означает «видящий, тот, кто видит» (засвидетельствована надпись на галльском языке из Ларзака, как «uidluias», которая была формой женского рода родительного падежа единственного числа), в конечном счете производные от глагола *widlu-, «увидеть». Это может свидетельствовать о том, что filí изначально были поэтами-пророками, которые предсказывали будущее в виде стиха или загадки, а не просто поэтами. Фи́лид (ирл. filí; от *welet-, *wel «видеть», то есть «провидец»; по другой версии, слово входит в круг индоевропейских понятий, связанных с иным миром (ср. валькирия, Вальхалла)) – в ирландской традиции придворный музыкант при короле, помимо исполнения песен разбиравшийся в законах (брегон), традициях (истории), и осуществлявший предсказания; филид мог также колдовать.
Сакральная традиция высшего сословия ирландского общества – друидов, утерянная почти полностью в V веке н.э., во время христианизации Ирландии, своего рода «революции кшатриев», по-видимому, содержала оригинальную космогонию и космологию. Элементы этих систем можно реконструировать (с большой долей осторожности) на основе древнеирландской литературы, записанной в монастырях, но при участии членов сословия поэтов-филидов (filid), наследников друидов. В кельтской ирландской и британской традиции оказывалось большое почтение рощам и отдельным деревьям как остаткам изначального леса, специально оставлявшимся после вырубок. Лес и деревья выполняли периферийную функцию «места жрецов» и «места демонов», так называемых архаических остатков исчезнувшего прошлого. Пять священных деревьев были частью этой традиции, рассказ о появлении изначальных деревьев, вероятно, входил в космогонический цикл устного предания. Появление деревьев связывается традицией с двумя мифологическими персонажами – Трефуйлнгидом Трееохайром и Финтаном мак Бохра.
Деревья, посаженные Богом при сотворении мира, вызывают ассоциации с пятью священными деревьями Ирландии, посаженными Финтаном мак Бохра при своеобразном вторичном творении земли Ирландии. Финтан в этом случае выступает как божество, демиург, создающий новые координаты для острова. Характерно также одушевление чудесных деревьев, так или иначе присутствующее и в традиции пяти деревьев. Наиболее очевидная параллель с материалом диннхенхас в выше приведенном тексте относится к трем урожаям плодов дерева Самес. Самое раннее упоминание чудесных плодов на дереве Эо Мугна мы встречаем в повести «Ночное видение Фингена» (см. ниже ее анализ), составленной ещё в IX веке, раньше «Tenga Bithnua». Таким образом, в этом случае можно предположить влияние местной традиции на текст апокрифа. Символика цветов, присутствующая в тексте апокрифа, характерна для раннеирландской литературы, последовательно синий, красный и белый цвета воспринимались как возрастающие степени совершенства ирландского монашества, раньше эти цвета фигурировали в преданиях королевского цикла. Прилагательное gelglas может означать как «ярко-синий», так и «ярко-зеленый», причем триада зеленый-красный-белый соответствует троичному делению традиционного кельтского и вообще индоевропейского общества и цветам, ассоциировавшимся с каждым сословием: зеленый – земледельцы и скотоводы, красный – воины, царская власть («кшатрии»), белый – высшая каста, священство, друиды («брахманы»). Наблюдается элемент местной сакральной традиции, вставленный в христианское духовное произведение. Образ вечно зеленого чудесного дерева мог быть привнесён в раннеирландскую литературу из ближневосточных раннехристианских и гностических апокрифов посредством латинской апокрифической литературы, в том числе Апокалипсиса от Филиппа (Эо Мугна и Эо Росса также воспринимались вечнозелёными в корпусе диннхенхас). В другой версии «Tenga Bithnua» из ирландской рукописи в Рене (ff. 70a – 74b) говорится, что вкусивший красный плод с дерева (в том варианте оно названо Sciulis) не будет нуждаться в пище и одежде всю жизнь, как Трефуйлнгид в «Установлении владений Тары» из-за запаха своей ветви. Во второй редакции апокрифа из «Желтой книги из Лекана» (XIV век) больной человек рядом с упомянутым деревом становится здоровым, «как лосось» (amair bradan). Лосось как божественный символ благополучия и здоровья часто присутствует в раннеирландских сюжетах, а наиболее близкая связь здесь может быть прослежена с деревом Эо Мугна (Деревом-Лососем в одной из возможных интерпретаций). В случае «Tenga Bithnua», как и в ряде других апокрифических текстов, мы сталкиваемся с взаимным влиянием как континентальной, так и местной ирландской культуры. Интересно, что в рассматриваемом апокрифе мы имеем дело с изначальными деревьями мира, та же изначальная сущность пяти священных деревьев Ирландии раскрывается в рассказах об их появлении. Природа пяти изначальных деревьев определяет их особое место в ирландской традиции.
Модели поэтической инициации
5. Ирландская филидическая (или бардическая) традиция прекращает своё существование окончательно с бегством ирландской родовой аристократии в континентальную Европу (в основном во Францию и Испанию) в первой половине XVII веке (Flight of the Earls), когда поэты, бывшие на содержании у местных королей и аристократов, лишились своих формальных суверенов, зачастую короли представляли родственные им генеалогические линии. Новая англо‑ирландская знать, принадлежавшая к абсолютно иным культурной среде и языку, в их услугах не нуждалась, так как была захватнической и оккупационной по своему духу.
http://zavtra.ru/blogs/o_revolyutcii_kshatriev_v_irlandii