2019-2020 Бялый Ю.В.

02.02.2019 Стратегические «прорехи» в хозяйственно-экономическом развитии России. Часть IV

 

Именно на такой странной и шаткой основе были приняты концептуальные и организационные решения с последствиями, ставшими катастрофическими для развития советской компьютерной отрасли и, как мы увидим далее, и для советской системы планирования

 

Аурелио Печчеи

В октябре 1966 года президент США Линдон Джонсон объявил в своей программной речи, что одна из главных целей его внешней политики — «поскорее наладить связи между Западом и Востоком». И поручил работу по «созданию для Америки моста на Восток» своему бывшему советнику по национальной безопасности Макджорджу Банди. Причем сама постановка задачи предполагала создание международных организаций, в деятельность которых должны быть вовлечены ученые, экономисты, аналитики и политики из стран «советского блока».

Банди об этом пишет так: «Он попросил меня в ближайшие месяцы в качестве его личного представителя изучить возможности основания международного центра исследований проблем, общих для развитых стран… И Запад, и Восток испытывают серьезную нужду в новых методах управления, которые могли бы справиться с этими проблемами. Ни одна из стран не имеет монополии на подобные методы. Каждой есть чем поделиться и чему поучиться…»

Банди посоветовался с рядом ученых и аналитиков, в том числе с хорошо знакомым ему Аурелио Печчеи, и они совместно решили, что для такого проекта необходимо создавать неправительственные организации с негосударственным финансированием, способные привлечь независимых западных и восточных интеллектуалов.

Во время поездки в Вашингтон в конце 1966 года Печчеи выступил с серией лекций на тему, которую назвал «Требования 1970-х годов к современному миру». В этих лекциях Печчеи подчеркивал, что «оценить перспективы мирового развития или должным образом к нему подготовиться, с учетом грядущих глобальных проблем, невозможно без совместных концентрированных усилий всего человечества, включая также коммунистические и развивающиеся страны, и что такие усилия должны быть срочно предприняты». При этом Печчеи оговаривал, что для решения таких масштабных задач необходимо широко применять системный анализ и другие современные методы, включая сложное компьютерное моделирование, в разработке которых США достигли ведущих мировых позиций.

При обсуждении этой темы в Госдепе США и Белом доме Печчеи повторял, что этот проект должен был быть как можно более аполитичным и осуществляться по линии неправительственных организаций. И заявил, что такая его аполитичность и финансовая независимость может быть обеспечена, например, под эгидой Фонда Форда (который, напомним, в этот момент уже возглавил Макджордж Банди). Вице-президент США Хьюберт Хэмфри активно поддержал предложения Печчеи и лично сообщил об этом Банди. То есть идея получила одновременно и высшую политическую поддержку в США, и (опять-таки, американскую) финансовую базу.

Дальше Печчеи стал ключевым мотором сразу двух проектов: Римского клуба и МИПСА. В 1967 году он, вместе с британским ученым, генеральным директором по вопросам науки Организации экономического сотрудничества и развития Александром Кингом, начал собирать международную команду интеллектуалов-сторонников.

Для сбора таких сторонников был необходим обобщающий меморандум обоих проектов, привлекательный для интеллектуалов Запада и Востока. Подготовку меморандума поручили австрийскому астрофизику Эриху Янчу — одному из первых теоретиков так называемого трансдисциплинарного подхода к научному исследованию глобальных проблем. Янч понимал трансдисциплинарность, в отличие от междисциплинарности и мультидисциплинарности, как «новое пространство без стабильных границ между дисциплинами», как новую «сверхдисциплинарую» область знаний, которая в перспективе должна стать «координатором всех дисциплинарных и интердисциплинарных систем обучения и инноваций на основе общего аксиоматического подхода».

Янч подготовил документ под названием «Попытка создания принципов мирового планирования с позиций общей теории систем». Причем включение в название «принципов мирового планирования» явно адресовалось к амбициям сторонников плановых систем управления из советского и западного блоков.

Такие сторонники плановой экономики встретили идеи, высказанные в меморандуме Янча, с большим интересом и пониманием. Особенно после того, как один из наиболее известных западных сторонников конвергенции и плановой экономики Джон Гэлбрейт, присоединился к Римскому клубу и солидаризовался с его идеями.

Гэлбрейт в том же 1967 году выпустил книгу The New Industrial State («Новое индустриальное общество»). В этой книге он доказывал, что по мере развития крупных корпораций управление ими переходит от отдельных лиц к «техноструктуре» — группам специалистов, понимающих, планирующих и обеспечивающих главные направления деятельности корпораций.

По Гэлбрейту, в этом процессе основными целями деятельности оказываются уже не максимальные прибыли корпораций, а высокие темпы, качество и инновационность производства, что соответствует интересам общества и государства. В итоге, специфика нового индустриального общества заключается в фактическом слиянии крупных корпораций с государством в целях и задачах распределения и использования ресурсов, при активной экономической роли государства, а также широком и плотном планировании развития экономики и общества. В частности, Гэлбрейт писал, что соотношение «плана» и «рынка» в эффективно управляемой экономике должно составлять 80/20 процентов.

Активность Печчеи и меморандум Янча обеспечили широкий политический резонанс в интеллектуальных кругах разных стран. В результате, в 1968 году в римской «Академии Деи Линчеи» прошла первая учредительная встреча Римского клуба. В которой, отметим, от СССР уже участвовал замглавы ГКНТ Джермен Гвишиани.

Тогда же, вновь с активным координирующим участием Печчеи, началась подготовка к созданию исследовательского «ядра» обоих проектов — Международного института прикладных системных исследований (МИПСА).

Вот что пишет о создании МИПСА сам Аурелио Печчеи: «Я вызвался организовать неофициальную встречу двух главных участников переговоров: мистера Банди и советского представителя, заместителя председателя Государственного комитета по науке и технике доктора Джермена Гвишиани. Их встреча в декабре 1968 года в Вене принесла положительные результаты. Мы втроем в общих чертах наметили проект МИПСА, принципы его организации и функционирования и послали документ…другим участникам… В июне 1971 года я вновь неофициально пригласил в Вену доктора Гвишиани и его нового партнера с американской стороны, президента Национальной академии наук доктора Филипа Хэндлера… В 1972 году в Лондоне состоялось торжественное собрание, посвященное официальному созданию Института, и я счастлив, что могу считать себя к этому причастным».

Эксперты, хорошо знакомые с деталями истории создания Римского клуба, МИПСА и ВНИИСИ, подчеркивают, что деятельность Гвишиани в практической реализации идей «конвергенции СССР в Запад», которую он вел и в ГКНТ, и во множестве международных комиссий по сотрудничеству в области науки, техники, торговли и экономики между СССР и странами Запада, была чуть ли не определяющей. В частности, именно Гвишиани стал инициатором и организатором сотрудничества ГКНТ и советских промышленных министерств с крупнейшими государственными и частными корпорациями Запада.

Наконец, нельзя не отметить, что большинство будущих прорабов советской перестройки и капиталистической конвергенции: Егор Гайдар, Андрей Нечаев, Анатолий Чубайс, Гавриил Попов, Евгений Ясин, Петр Авен, Александр Шохин, Михаил Зурабов и так далее — проходили соответствующие стажировки в МИПСА и/или работали во ВНИИСИ. В том числе — учились западной экономике и осваивали системы управления в западных корпорациях.

То есть оба эти института, выросшие из идей Римского клуба, оказались важнейшими инструментами «конвергенции» Советского Союза в направлении целей Запада, и государственного обрушения СССР. Не случайно один из главных основателей и идеологов Римского клуба Александр Кинг в 1992 году заявил, что Клуб «сыграл ключевую роль в завершении холодной войны и в исчезновении СССР с карты мира».

Но это — отдельная тема, выходящая за рамки данного исследования.

Джермен Гвишиани

Катастрофические государственные решения по развитию советской компьютерной отрасли

Возвращаясь к проблемам советской компьютерной отрасли и возможностям использования ЭВМ в государственном планировании, нужно еще раз подчеркнуть, что упомянутое ранее Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР «О развитии производства средств вычислительной техники», предписывающее создавать в СССР систему «Ряд» аппаратно и программно совместимых ЭВМ (серию ЕС-ЭВМ), было вполне обоснованным и разумным. Хотя, конечно, исполнение этого постановления требовало большой организационной работы, которая должна была совместить и обоб­щить концептуальные наработки и практические достижения многих коллективов, находившихся в разных республиках и регионах страны и соперничавших в своих проектах. И, конечно же, такая работа не могла обойтись без болезненного ущемления амбиций лидеров этих коллективов.

Отметим, что обсуждение содержания перехода советской электронной промышленности к созданию ЕС ЭВМ началось задолго до появления рассматриваемого Постановления ЦК и Совмина, еще с 1965 года. Обсуждение велось и в ГКНТ, и в Академии наук, и в профильных министерствах. Причем, как сообщают эксперты, на всех этих обсуждениях Гвишиани настойчиво продвигал идею перехода на копирование серии IBM-360.

В частности, в конце 1966 года по данному вопросу прошло совместное заседание ГКНТ, Академии наук и Министерства радиотехнической промышленности, на котором президент Академии Мстислав Келдыш и глава Минрадиопрома Валерий Калмыков поддержали создание серии ЕС ЭВМ «Ряд» на основе копирования IBM-360. Решительно против этого выступили геофизик и математик, академик Анатолий Дородницын, директор Института точной механики и вычислительной техники и создатель лучшей советской машины БЭСМ-6, академик Сергей Лебедев, а также замглавы Минрадиопрома Михаил Сулим. Однако они оказались в меньшинстве.

Тем не менее после выхода упомянутого Постановления ЦК и Совмина острые дискуссии о том, на какой основе строить ЕС ЭВМ серии «Ряд», продолжались. Причем многие советские ученые, а также их коллеги из стран СЭВ доказательно выступали против копирования американских компьютеров.

Однако на рубеже 1970 года на коллегии Минрадиопрома СССР было принято окончательное решение о создании машин серии «Ряд» как копий IBM-360. Отметим, что после этого решения зам. министра Михаил Сулим прямо на заседании коллегии подал официальное заявление об уходе со своего поста, и то же самое сделал ранее назначенный заместителем генерального конструктора ЕС ЭВМ Башир Рамеев, создатель серии аппаратно и программно совместимых ЭВМ «Урал».

Но на реализацию решения о переходе к копированию IBM-360 эти (и другие) отставки уже не повлияли. Повлияли налаженные и распропагандированные Гвишиани через ГКНТ связи с западными (в том числе и прежде всего американскими) научно-производственными кругами. Включая те группы, которые занимались компьютерным обеспечением сложных прогнозных расчетов для докладов Римскому клубу. Сторонники ставки на IBM-360 объясняли, что зарубежные связи ГКНТ якобы позволят получить полноценный доступ к американским компьютерным технологиям. Именно на такой странной и шаткой основе были приняты концептуальные и организационные решения с последствиями, ставшими катастрофическими для развития советской компьютерной отрасли и, как мы увидим далее, и для советской системы планирования.

Эти решения предписывали всем советским разработчикам ЭВМ широкого назначения, в том числе машин, применяемых в планово-экономических расчетах, заняться прямым копированием американских ЭВМ среднего и малого класса на базе системной архитектуры IBM-360. Позже было принято аналогичное решение в отношении советских мини- и микроЭВМ: перейти при их создании на системную архитектуру PDP-11 американской компании DEC.

То есть эти решения предписывали советской отрасли развития ЭВМ вместо обобщения и консолидации лучших отечественных достижений в архитектуре и программировании машинных систем полностью прекратить собственные разработки и перейти на копирование наиболее известных на тот момент американских системных решений и технологий, которые получали распространение на Западе.

Некоторые эксперты, объясняя эти решения, предпочитают до сих пор говорить об «оптимистической наивности» причастных этому решению советских научных и властно-политических кругов, которые якобы поверили в реальные долгосрочные перспективы разрядки и конвергенции и решили, что в результате американцы поделятся с СССР технологическими, аппаратно-техническими и программными секретами своих лучших ЭВМ. При этом указывают, что только такой наивностью можно объяснить попытки российских разработчиков компьютеров — попытки, как быстро выяснилось, полностью провальные — заключить под эгидой ГКНТ соглашения с ведущими американскими компьютерными грандами о совместной разработке и подготовке к производству машин серии «Ряд».

Такие эксперты нередко заодно оправдывают несомненное участие ГКНТ в «продавливании» решений о копировании IBM-360 тем, что ГКНТ получил от Совмина и ЦК КПСС задание решать проблему технологической изоляции СССР, в том числе за счет импорта новейших — то есть американских, — компьютерных технологий. И ГКНТ якобы пытался выполнить это задание наиболее простыми, дешевыми и быстрыми способами.

Однако большинство советских и далее российских экспертов в «наивность» высшей государственной власти СССР не верили и не верят. И приводят весомые аргументы в доказательство того, что решение о копировании американских ЭВМ было вполне продуманной и осознанной диверсией.

Макджордж Банди

Немного о «подковерной кухне» разрушительных «компьютерных» решений

Люди, хорошо знакомые с «кухней» ГКНТ и Совмина СССР, утверждают, что решение о копировании IBM-360 активно продавливал в Академии наук и ГКНТ сам Гвишиани, а в Совмине и Политбюро ЦК КПСС — тот же Гвишиани через своего тестя, председателя Совмина и члена Политбюро ЦК Алексея Косыгина. И что именно Гвишиани убеждал и Косыгина, и главу ГКНТ Владимира Кириллина, и президента Академии Мстислава Келдыша в том, что копирование лучшей на тот момент американской компьютерной техники — самый короткий и дешевый путь к выходу советской компьютерной отрасли на высший мировой уровень.

Другие люди, хорошо осведомленные с той же самой советской «властной кухней» в рассматриваемую эпоху, подчеркивают, что решение о копировании американских ЭВМ не могло быть принято без поддержки самых влиятельных групп в КГБ СССР и прежде всего — председателя КГБ Юрия Андропова.

Эти люди настаивают на том, что и Косыгин, и Андропов уже в середине 1960 годов проявляли большой и активный интерес к «разрядке через конвергенцию» и, более того, что Косыгин возглавлял «крыло конвергенции» в тогдашней власти СССР. И что начатая Косыгиным в 1965 году хозрасчетная (на деле — частично рыночная) экономическая реформа была первым шагом и сигналом советской стороны к «конвергентной разрядке». И что переговоры по разрядке между президентом США Л. Джонсоном и советским премьером А. Косыгиным, прошедшие в 1967 в американском Гласборо, готовились с активным участием Дж. Гвишиани с советской стороны и М. Банди со стороны американской — уже при прямой поддержке Андропова. И что Гвишиани и другие советские интеллектуалы принимали участие в создании Римского клуба и далее МИПСА при прямой поддержке Первого главного управления (ПГУ) КГБ СССР. И что пункт о возможности «в дальнейшем» советского согласия на «мирное объединение» ФРГ и ГДР был включен в Московский мирный договор с ФРГ 1970 года по инициативе Андропова.

Михаил Полторанин, который в 1992 году был вице-премьером России и заодно председателем межведомственной комиссии по рассекречиванию документов КПСС, а далее — председателем спецкомиссии по архивам при президенте РФ, дополнил изложенное выше в одном из своих интервью в 2016 году. Полторанин, ссылаясь на свое знакомство с секретными архивными документами, заявил, что «приятели» Косыгин и Андропов еще на рубеже 1970-х годов вели тайные обсуждения отделения России от СССР с целью освободить ее от «обременения» экономически слабых союзных республик, а далее резко увеличить темпы экономического развития России на основе «демократического социализма», но с частной собственностью. И что именно для подготовки будущих кадров, способных справиться задачами такой «трансформации» СССР, глава Пятого управления КГБ СССР Филипп Бобков с санкции Андропова отбирал подходящих советских кандидатов для учебы и стажировок в МИПСА, а также в западных университетах и крупнейших корпорациях.

Обсуждая причины включения части высокопоставленных работников КГБ в описанные виды деятельности, некоторые злые языки из сотрудников спецслужб указывали, что эти причины были не только идеологическими и политическими. Дело было еще и в том, что активное включение КГБ в «разрядку» и «конвергенцию» предоставляло ведомству новое обширное поле деятельности за рубежом. И особенно лакомой поляной такой деятельности могла стать конвергенция по тому направлению, которое мы здесь обсуждаем, — по технологиям создания новых серий советских ЭВМ.

В КГБ лучше, чем где бы то ни было, понимали, что американцы с СССР никакими серьезными компьютерными секретами не поделятся при любом градусе «разрядки». Прежде всего потому, что созданный под руководством США еще в 1948 году Координационный комитет по экспортному контролю (КОКОМ) накладывал на все страны Западного блока (прежде всего, на членов НАТО) жесткие запреты на передачу СССР и странам советского блока технологий и товаров двойного (военного и гражданского) назначения. И в КГБ не было наивных людей, допускавших, что эти запреты КОКОМ в отношении сложной электроники и компьютеров кто-либо на Западе осмелится официально нарушить.

Получалось, что единственным способом выполнения официального решения высших органов советской власти копировать американские технологии IBM-360 и других ЭВМ — становилось, по сути, воровство этих технологий. И что главным реальным исполнителем такой задачи могло быть только ПГУ КГБ СССР (внешняя разведка), прежде всего его управление Т, специализирующееся на научно-технической разведке.

Для КГБ это практически означало, что потребуется расширять круг задач и численность агентуры, что будет весомое дополнительное финансирование и политическое влияние, что за успехи сотрудники будут получать повышения по службе и награды.

Но и не только. Оставим на совести досужих беллетристов байки о том, как советские разведчики-нелегалы с боем захватывали секретные американские лаборатории и доставляли в Москву новейшие компьютеры с пятнами крови на кожухах и мониторах. На деле воровство научно-технических секретов, как правило, заключается в создании сложных секретных цепочек посредников, которые согласны участвовать в нескольких неафишируемых перепродажах техники и технической документации, позволявших этой продукции пройти путь от легального приобретения в США до нелегальной доставки в СССР.

Однако такие цепочки стоят очень и очень дорого, поскольку каждому из посредников приходится платить за риск, и никаких квитанций за такую оплату в принципе быть не может. И те же злые языки утверждают, что советские операторы этих цепочек посредников часто получали от своих операций немалую негласную валютную прибыль, оседавшую на секретных счетах в зарубежных банках… И что именно таким образом организовывалась и реализовалась копирующая советская «компьютерная конвергенция»…

Могла ли такая «компьютерная конвергенция» быть эффективной для СССР хотя бы с точки зрения поставленных целей догнать и перегнать США и насытить страну современной компьютерной техникой различного назначения? Разумеется, не могла. Не могла, в том числе, потому что заранее предполагала двойное отставание СССР от США в данной критической технологической отрасли: и за счет неизбежных задержек в воровстве и копировании американских машин и программ, и за счет невозможности быстро создать в СССР новую технологическую базу, необходимую для серийного воспроизводства аналогов западных ЭВМ.

Однако организационные выводы, последовавшие за решениями о «копирующей конвергенции», были еще более разрушительными. Оказались расформированы почти все интеллектуально-творческие группы, проводившие конкурентные разработки советских ЭВМ, большинство специалистов были согнаны в два укрупненных НИИ, где занимались вместо творческой работы копированием явно устаревших американских образцов. То есть почти вся гигантская отрасль, призванная создавать важнейший интеллектуальный задел развития СССР, оказалась обречена на догоняющую деградацию.

Как позднее объясняли эти катастрофические решения некоторые ведущие советские специалисты, расчет был на то, что американские компьютеры технически скопировать будет сравнительно несложно. А поскольку в то время в СССР было слабо развито системное программирование на языках высокого уровня (многие программы писались только в машинных кодах), то второй расчет был на то, что для аналогов американских ЭВМ заодно будет можно наворовать большое количество готового математического обеспечения, избавившись от этой непростой и трудоемкой работы. И в итоге — сразу получить новое качество отечественной вычислительной техники.

Однако реальность оказалась гораздо мрачнее.

(Продолжение следует.)

 

https://rossaprimavera.ru/article/93185d3e