Колонка главного редактора 2019-2020

2019-2020 Материалы газеты Суть Времени

11.12.2020 Искупление
Так в чем же состоит горькая правда по поводу армянского поражения?

21.11.2020 Вирусы
Как только распалась якобы свирепая советская империя, выяснилось, что ее обломки — это малые империи, куда более свирепые по отношению к тому, что находится в сложных отношениях с титульной нацией, являющейся держателем этих малых империй

14.11.2020 Прорехи в костюме демократии
Фрагменты стенограммы телепередачи «Право знать!» телеканала ТВЦ от 7 ноября 2020 года

08.11.2020 Посвящается 103-й годовщине Великого Октября
Советское наследие как спасение от погибели

24.06.2020 Декор стыдливый отпадет
Поскольку конкуренция за исторические заслуги в деле сокрушения нацизма — лишь промежуточный этап в наших отношениях с Западом, поскольку Запад вскоре начнет сетовать на то, что три безумца помешали ему склониться перед величием Гитлера, то любые промежуточные варианты празднования нами Великой Победы продлятся недолго. Нам придется либо покаяться за свои особые заслуги в победе над замечательным гитлеризмом, либо готовиться к отпору тому, что будет явлено в виде возрождения этого самого гитлеризма

08.02.2020 Клоака

Никакой фатальности в том, что касается окончательной победы клоаки, нет. Очередной опрос, проведенный АКСИО, показывает именно это

24.01.2020 Катехон

Возможно, и курс, и вектор в каком-то смысле останутся прежними. Потому что элита останется прежней. И она сумеет сделать многое для того, чтобы погасить путинские порывы. Но это не значит, что порывы отсутствуют

19.01.2020 Игра 2020 

Сулеймани был убит не потому, что его гениально отследили и накрыли американцы, а потому что его сдали свои. И не просто сдали, а навели американцев на цель самым прямым и непосредственным образом

28.12.2019 Цена проблемы

 Как только всемирно-историческое безумие России вновь начало разворачиваться, в его эпицентре оказалась личность Сталина. Этому можно давать сотни рациональных объяснений, и всe они будут справедливы. Вот только рационализм здесь по-настоящему ничего объяснить неспособен

07.11.2019 Слава Великому Октябрю!

28.09.2019 Иного не дано?

 Интервью Сергея Кургиняна Владимиру Соловьеву в телепередаче «Вечер с Владимиром Соловьевым» на канале «Россия 1» от 17 сентября 2019 года

13.09.2019 О предстоящих выборах как репетиции будущих политических столкновений

Мы стали для Запада врагом № 1, и мы будем таким врагом вплоть до нашего обрушения или такого нашего дооформления, при котором Западу придется, скрипя зубами, идти на существенный стратегический компромисс. Но пока ничто не свидетельствует о том, что такое дооформление хотя бы в малой степени реализуется на практике.

А раз так, то мы враг № 1 для Запада. И это, с оглядкой на сделанную мною только что оговорку, носит неотменяемый характер. Почему?

Во-первых, потому что само существование даже самой уступчивой целостной России не отвечает западным планам окончательного переустройства мира.

Во-вторых, потому что Россия сейчас не только не самая уступчивая из стран, не входящих в НАТО, — она сейчас самая неуступчивая из этих стран.

Запад сделал ставку на мягкую силу и подобное отчуждение народа от власти и государства. Он воспользовался вопиющими ошибками нашей власти. Которая, проведя пенсионную реформу, подарила Западу желаемую для него общественную атмосферу.

 На Украине майданщикам удалось сначала недемократическим путем разгромить все политические силы, неугодные заказавшему этот разгром Западу. А потом начать игру в демократию, сочетаемую с оголтелыми репрессиями против инакомыслящих, организованными бандеровскими прислужниками Запада.

Сегодня у российских прозападных либералов и их приспешников нет сил для проведения такого майдана в Москве. 

Нет майдану! Да закону и демократии! Нет хулиганству и экстремизму! Да гражданской спокойной твердости!

02.08.2019 Система и человечность

О том, что знаменует собой нынешняя московская уличная протестность

27.07.2019 О результатах очередной Летней школы движения «Суть времени»

В преддверии нового рывка

29.06.2019 Недоопознанные политические эксцессы

Перестройка всегда состоит из необсуждаемых странностей. Это ее, как бы сказал Достоевский, наихарактернейшая особенность

09.05.2019 Победа и поражение

На осознание России остались считанные годы. Потом будет пройдена точка невозврата. И великая Победа в войне с антигуманистическими силами окажется обнуленной в силу окончательной победы этих сил даже не в третьей, а в четвертой мировой войне

26.04.2019 Ставка на безумие

США не уйдут с Украины. Ставка США на украинское безумие останется без изменений. Безумие будет нарастать. И рано или поздно оно обернется очень крупными неприятностями

12.04.2019 Интонация и вердикт 

Единство вердикта и интонации Конституционного суда Российской Федерации сулит гражданам России очень и очень многое, если граждане вовремя не поймут, что в ближайшее время у избирательных урн им придется отстаивать право на жизнь и свободу для себя и своих потомков 

15.02.2019 Путь осилит идущий

Люди, пришедшие на наши обсуждения последствий пенсионной реформы, — не эта бессмысленная чернь. Это ответственные граждане, твердо решившие, что на этот раз они сначала подумают как следует, а потом начнут осторожно и умно действовать

 

11.12.2020 Искупление

Так в чем же состоит горькая правда по поводу армянского поражения?

 

Мне было лет двенадцать, когда отец получил крупный гонорар за какой-то учебник, изданный большим тиражом. И было принято решение потратить большую часть этого гонорара на некое путешествие по Крыму и Кавказу. Пока наше семейство вкушало радости путешествия в Крыму — всё было безоблачно. Потом мы переехали на Кавказ. И для начала стали путешествовать по Грузии. Опять же, всё было столь же безоблачно, как в Крыму.

Отец вел себя как нормальный советский человек, понимающий, как именно работает сфера услуг. Он не скупился на чаевые, правильно разбирался с водителями такси и администраторами гостиниц. Короче, весь наш быт был таким, как и подобает быть быту путешественников, желающих любоваться красотами и памятниками культуры, и не имеющих необходимости совсем уж жесткой экономии расходов на путешествие.

Но потом мы переехали в Армению, и началось нечто невыносимое. Отец читал нотации всем подряд, прежде всего таксистам, которые считали необходимым заранее оговорить, сколько им заплатят. Во время очередного нравоучения, когда отец сказал, что таксист не должен ставить ему заранее условия, а должен ждать, когда он даст на чай и, может быть, в этом случае он бы получил даже больше, чем встав на путь вымогательств, таксист остановил машину и, обращаясь ко мне и матери, сказал: «Говорил-говорил, говорил-говорил, покрышка не выдержала, лопнула».

И мне, и матери было понятно, с чем связано такое резкое изменение стиля поведения отца, который в Грузии вел себя совершенно иначе: с глубоким пониманием природы функционирования грузинской сферы услуг. Отцу, который в отличие от меня и матери был стопроцентным армянином, у которого родным языком был армянский, было стыдно за специфику армянской сферы услуг. А за такую же специфику грузинской сферы услуг ему стыдно не было.

Я это называю синдромом особого отношения к не вызывающим у тебя восторга поведенческим моделям, демонстрируемым твоим родным или небезразличным тебе народом, или даже отдельными небезразличными тебе людьми.

Когда твои родные или друзья поступают не в полном соответствии с твоими представлениями о должном, ты начинаешь сильно дергаться. А когда это делают чужие люди, ты либо спокойно дистанцируешься, либо столь же спокойно терпишь нечто несоответствующее твоим представлениям о должном. И говоришь себе: «В конце концов, я — это я, они — это они. Почему у этих чужих для меня людей представления о должном обязаны совпадать с моими собственными представлениями? Если возникнет резкий диссонанс, я дистанцируюсь. А в другом случае я отнесусь к чужим небезусловностям с холодным безразличием».

Положа руку на сердце, могу сказать, что, в отличие от моего отца, у меня нет совсем уж острых реакций на то поведение армянского народа, которое не отвечает моим представлениям о должном. Но и полного безразличия к таким поведенческим аномалиям армянского народа у меня тоже нет.

Поскольку страсти в Армении накалены до предела: матери оплакивают погибших сыновей, небезразличные граждане хватаются за сердце, осознав, какое именно предательство по отношению к ним совершили Пашинян и его команда, — то усугубление травмы, переживаемой армянским народом, недопустимо. А вдвойне недопустимо злорадство: «Говорили же вам, идиотам, чем всё кончится! А вы пашиняновскую кашу сдуру заварили! И что теперь-то делать будете? Ведь эту кашу практически и расхлебать-то невозможно».

Злорадство в момент чужого горя недопустимо. Оно всегда недопустимо, вне зависимости от того, кто переживает это горе, и вдвойне недопустимо, если горе переживает народ, к которому ты в существенной степени небезразличен.

Всё это так. И распаляться от этого небезразличия нельзя, и уж тем более злорадство категорически недопустимо. Но значит ли это, что можно растворить оценку происходящего в сочувственных словесах?

Что ты должен делать, понимая, что слово — это то же дело, если такие сочувственные словеса очевидным образом утаивают самое существенное? Что ты должен делать, если эти словеса уводят от существа дела?

Есть такое известное — небессмысленное, хотя и небезусловное — правило, согласно которому ты должен поставить себя на чужое место. В простейшем случае оно гласит: «А если бы ты был директором?»

В эти горькие армянские дни я несколько раз пытался поставить себя не в положение какого-то директора, а в положение армянского духовного лица, то бишь священника.

Да, я — человек светский, говорил я себе. Но если бы я был священником, то как бы я отнесся к катастрофе армянского народа и государства? Катастрофе очевидной, беспощадной, а вдобавок еще и оскорбительной. Наверное, я бы нашел в себе силы для того, чтобы сказать, что эта катастрофа является господней карой, ниспосланной армянскому народу за его грехи. Но что бы я, дав такую оценку происходящему, сказал бы, если бы меня спросили о том, за какие конкретно грехи ниспослана армянскому народу такая кара? Ставя себя на место армянского священника, я спрашивал себя о том, в чем видел бы в этом случае свой долг. В том, чтобы уклониться от полноценного ответа, спрятавшись за общие слова о большем или меньшем отпадении от Господа как причине господней кары, или в том, чтобы сказать правду? В чем была бы моя миссия как армянского священника? В том, чтобы утешать людей, терзаемых огромным горем, или в том, чтобы заняться тем, чем занимались священники в иные эпохи. Тот же Савонарола, например, или иудейские пророки древности. Разве они не любили свой народ? Разве не верили они в то, что их горькие обидные слова могут спасти народ от погибели?

Я очень люблю и уважаю своего отца. Но я фактически не знаю армянского языка, я совсем не укоренен в армянской почве и по большей части обеспокоен пониманием русской судьбы, русской трагедии, а также того, что день грядущий готовит России.

Всё это диктует мне удвоенную деликатность в этот горький момент армянской истории. Вдобавок, оговорю еще раз, я человек светский. Но, будучи таковым, я считаю, что твоя родина и твой народ являются живыми сущностями, а не суммой количественных параметров, каковыми являются население, территория и так далее.

Коль скоро эти живые сущности тобой по-настоящему любимы (а про родовую сущность, между прочим, говорил такой светский человек, как Карл Маркс), то твое участие в их погибели ты, даже будучи светским человеком, вполне можешь рассматривать как грех или метафизическое падение.

Ровно это я сказал десять лет назад в серии передач «Суть времени», настаивая на том, что распад Советского Союза и отказ от советского образа жизни являлись следствиями того, что я переживаю как исторический или гражданский грех. И что это мое переживание сродни тому, что религиозный человек называет религиозным грехом.

Понимал ли я, говоря всё это, что отнюдь не глажу по головке и не утешаю своих сограждан, активно согрешивших, по моему мнению, через соучастие в развале СССР, демонтаже советского образа жизни, поддержке Ельцина на референдуме апреля 1993 года (последний является для меня самой горькой страницей российской постсоветской истории)? Да, я это понимал.

Понимал я и другое. Что никакая комплиментарность и утешительность со ссылками на происки враждебных сил и непорочную белизну тех народных риз, которые будто бы были осквернены только лишь этими происками, ничего не изменят в состоянии общественного сознания. А не попытавшись повлиять на это состояние, пусть даже в ущерб симпатиям, которые ты заслужил, отстаивая советские ценности в телевизионных передачах, ты поведешь себя недостойно. И будешь потом вкушать плоды этого недостойного поведения в виде развала того государства, которому ты служишь — Российской Федерации, пребывающей в определенном умопомрачении.

Оказался ли я прав, заняв такую позицию? По факту, да. Потому что именно на эту позицию, согласно которой совершен духовный, исторический, гражданский грех, он же метафизическое падение, и его надо искупать, собрались молодые люди, которые ни на какую другую позицию никогда бы не откликнулись. Собравшись, они сплотились, а собравшись и сплотившись, дали отпор деструкторам и на Поклонной горе, и в Донецке.

Не было бы этого отпора, деструкция могла бы возобладать. Конечно, такая моя позиция не понравилась очень многим из тех, кто умилялся моим отстаиванием советских ценностей в передачах «Суд времени» и «Исторический процесс». И конечно, тех молодых людей, которые собрались вокруг моей концепции совершённого гражданского, исторического, духовного греха, оно же — метафизическое падение с продажей первородства за чечевичную похлебку потребления, было совсем не много.

Классических сторонников версии не своей, а чужой вины в распаде СССР было гораздо больше. Они-то и слагали и партию под названием КПРФ, и электорат этой партии. Но ведь эти вполне уважаемые мною люди по сути уклонились от той борьбы, которая развернулась в эпоху «болотного оранжизма». А кое-кто из них даже начал дрейфовать в сторону этого оранжизма. Случайно ли это? Я убежден, что это далеко не случайно.

В Армении многие не испытывают симпатии к Ленину и утверждают, что он ошибочно поддержал Кемаля. По мне, так это глубоко неверная позиция, но я не буду здесь дискутировать по этому вопросу.

Вряд ли даже те, кто в чем-то попрекают Ленина, могут отказать этому человеку в политической интуиции и в способности брать власть, опираясь на народные массы. Но почему же тогда Ленин искренно и страстно настаивал на том, что массам надо говорить правду, сколь бы болезненна она ни была? Ведь Ленин — глубоко светский человек и безусловный политический прагматик, почему же он так считал? Потому что он знал, что опереться можно только на нечто живое, страстное и решительное. А всё живое, страстное и решительное на мякине комплиментарной лжи не проведешь.

Так в чем же состоит горькая правда по поводу армянского поражения? И нужна ли эта правда? Нужна ли она Армении? Нужна ли она России? Нужна ли она всем постсоветским государствам, входившим в СССР? Нужна ли она всему человечеству?

Если нынешняя ситуация может быть охарактеризована как погибель, тогда спасение только в правде. А если погибель — это бред моего воспаленного сознания, тогда никакая правда не нужна. Тогда нужны соцопросы, о том, за кого именно готов проголосовать твой электорат. И тут дело не в противопоставлении соцопросов и правды.

На каком-то этапе в определенной ситуации соцопросы нужны, не спорю. Думаю, и Ленин это понимал. Но он понимал и другое — что в острых кризисных ситуациях побеждают не политики, озабоченные тем, как угодить электорату и сказать ему что-то такое, что побудит его проголосовать нужным образом, а светские или религиозные пророки, ведущие за собой сначала то меньшинство, которое совсем остро переживает отчаянность ситуации, а потом и всех остальных.

Таких особо остро переживающих ситуацию людей Тойнби называл нарративом, Маркс — борцами с эксплуатацией, выводящими страдающие массы из социального ада, а Христос и Магомет — провозвестниками грядущего.

Давайте избегать излишнего пафоса и называть таких людей просто активом. Кстати, самые разные и светские, и религиозные мыслители называли такой актив локомотивом истории.

Есть ли локомотив у армянской истории? Если он есть, то ему нужно не утешение, а правда. И все разговоры о том, что «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман», в ситуации армянской погибели звучат глубоко фальшиво. Потому что в ситуации погибели возвышающему обману нужно противопоставлять не тьму низких истин, а возвышающую же правду.

Давайте рассмотрим две разные ситуации, предполагающие два отношения к правде.

Ситуация № 1 — это ситуация относительного спокойствия, которая еще недавно носила в Армении абсолютный характер и которая до сих пор очень много где носит такой же характер. В Армении это выглядело так: Карабах победил, Азербайджан зализывает раны и не рыпается, в самой Армении цветет и пахнет общество потребления, стремящееся завоевать еще больше потребительских радостей, и даже в Карабахе имеет место относительное расслабление с переходом от абсолютной военной мобилизованности к наслаждению завоеванными скромными житейскими радостями.

И вот в эту ситуацию относительного спокойствия вклинивается этакий армянский Савонарола и начинает говорить об армянских грехах, об армянской погибели. Что ему ответят?

Ему скажут: «Слушай, дорогой, какая погибель? Ты что, рехнулся? Тебя, наверное, жена обижает. Так ты успокойся, не дергайся. На — долму покушай, коньячку выпей и иди себе восвояси домой, помирись с женой. И не мешай нам жить. А мы с любимым Николом Пашиняном поборемся с коррупцией и сделаем так, что долма будет еще вкуснее. А дома наши и впрямь превратятся в полные чаши и воссияет счастье над нашим народом».

Значило ли это, что подобный воображаемый армянский Савонарола обманывает народ, пытаясь торговать страхом? Никоим образом! Азербайджан упорно наращивал военный потенциал. Турция откреплялась от кемализма, переходила к неоосманизму и строила отношения с Азербайджаном. Пашинян готовил предательство. Западные разведки вообще и британская в особенности планировали новый формат господства в Закавказье, а потом и на всем Кавказе.

Но всё было как бы безоблачно. Примерно так, как в СССР в мае 1941 года. И потому правда воображаемого армянского Савонаролы не интересовала любителей долмы, коньяка, шашлыка, «дома — полной чаши». И такому армянскому Савонароле сказали бы в этой ситуации № 1: «Хочешь заниматься политикой, предложи электорату себя в качестве лучшего обеспечителя „дома — полной чаши“, пообещай ему некоторые большие вкусности, а не стращай его выдуманными ужасами».

Если бы тот же Ленин (оставим, повторяю, в стороне его выдуманные или подлинные ущемления армянского народа) не говорил бы о грядущей катастрофе тогда, когда Российская империя еще вкушала от относительного благолепия, никто бы не услышал его в момент беды. Но все разговоры Ленина на языке беды до наступления беды были значимы только для очень маленького актива. Он же — большевистская партия примерно в 30–40 тысяч людей. А у эсеров, меньшевиков, кадетов в партиях было на порядок больше людей. И говорили они со своим электоратом на другом языке.

А потом беда стала из ленинского умозрения абсолютной реальностью. И оказалось, что только те, кто, предвидя беду, говорили на ее языке, могли дальше от этой реальной беды спасать. И смогли обеспечить такое спасение.

Коронавирус не является очевидной глобальной бедой. Да, это очень крупная неприятность для мирового обывателя. Но транспорт функционирует, в Москве, к примеру, как-то функционируют даже зрелищные мероприятия и рестораны. Но если они не функционируют, надо немножко потерпеть и заказать себе вкусную пищу домой. Так рассуждает обыватель в Нью-Йорке, Лондоне, Берлине, Париже, Пекине и Москве.

Пребывая в относительно небедственном состоянии, никакого Савонаролу этот обыватель не воспримет иначе как торговца страхом.

Таков удел всех, кто работает в ситуации № 1. Но в Армении наступила ситуация № 2. Туда беда пришла по полной программе. И актив армянского народа, я убежден, требует правды.

А правда эта состоит в том, что беда пришла в Армению в наказание за армянские нарастающие грехи — исторические, гражданские (то есть светские и совершенно очевидные для меня), а также иные, — но об этом пусть говорят религиозные люди.

И уж коль скоро все остальные люди, призванные работать с общественным сознанием, даже в этот момент не хотят говорить честно на языке армянской беды, то я возьму на себя эту неблагодарную роль. Настойчиво оговорив, что сострадаю беде, что не испытываю никакого желания сыпать соль на раны, но что уклонение от правды в ситуации состоявшейся беды — совсем уж позорно и погубительно.

Светские, гражданские, исторические и, наконец, духовные грехи армянского народа (сразу же оговорю, что дух — это тоже категория, вполне совместимая со светским мировоззрением) таковы.

Грех № 1. Армянский народ соучаствовал в крахе СССР, причем достаточно активно. И объяснял он это спасением Карабаха. Это было достаточно лукавое объяснение, но, скажем так, оно казалось не до конца лукавым еще недавно. А теперь?

Грех № 2. Армянский народ опять рассчитывал на помощь Запада так же, как он когда-то рассчитывал на помощь Антанты. Он забыл о том, что веками был терзаем своими крупными инорелигиозными соседями — Персией и Турцией. И что никакой Запад ему никогда не помогал и не поможет. Французский поэт Беранже писал по этому поводу почти два столетия назад, что «христиан цари не отомстят». Ну так они никогда не будут мстить — ни в царском обличье, ни уж тем более в демократическом. Западу нужен халифат для борьбы с Китаем и Россией, а также для обеспечения устойчивого неблагополучия на периферии Запада. И Запад сделал теперь ставку на турецкий халифат. Он будет дергаться, ссориться с Турцией по мелочам. Но по-крупному — он будет ей потакать. И ради этого он сдаст не то что Армению, но и Израиль. Думаю, что в перспективе и Грецию, и христианские Балканы, и еще очень многое. В любом случае Армению он уже откровенно сдал.

Грех № 3. Обзаведясь суверенитетом и Карабахом, Армения должна была стать этаким Израилем 1960-х годов, то есть предельно милитаризованной, высокотехнологической страной, способной радостно жить в ситуации осажденного лагеря. Армения не стала такой страной. Она почему-то возомнила, что сможет жить, наслаждаясь долмой и «полной чашей», рядом со своими смертельными врагами, обладающими несравненно большей мощью, чем она.

Грех № 4. Армения избрала Пашиняна, что можно было сделать только в условиях глубокого помрачения. Теперь господин Пашинян являет всем армянам свое неприкрыто порочное нутро — властолюбивое, трусливое, жалкое, исступленно антинациональное.

Но что так застило армянские глаза, что они не увидели ничтожность этой твари в момент, когда вознесли ее себе на погибель? Это страшный грех — можно сказать, смертный. Я опять-таки говорю о грехах гражданских, исторических, духовных, но именно о грехах. Потому что для того, чтобы избрать Пашиняна, надо было пасть в полном смысле слова. И это падение надо искупить. Его не искупишь одними воплями «Пашинян, уходи!»

Грех № 5. Армения, избрав Пашиняна и простив ему арест Роберта Кочаряна, серьезнейшим образом травмировала свои отношения с Россией и Путиным. Видимо, считалось, что дольше века будет длиться долма и «дом — полная чаша». Но такое преступное и очень пошлое легкомыслие — это страшный грех по отношению к своему народу и государству.

Грех № 6. Армения позволила Пашиняну себя предать. Даже Карабах позволил это сделать, избрав пашиняновского президента. С каждым днем карабахско-азербайджано-турецкой войны становился всё яснее масштаб предательства Пашиняна. Но на это не отреагировали военные, видя всё и плотно зажмуривая глаза, с тем, чтобы забыть о своей ответственности перед народом. Теперь говорится о том, что и армия не выступила на стороне Карабаха, и оружие для Карабаха не было передано Карабаху, и добровольцев не снарядили соответствующим образом. Но про это же знали — по крайней мере, люди в погонах. И что, они это знали — и подчинялись предателям?

Грех № 7. Даже после краха Армения продолжает местечковые политические игры. Она ведет себя, как заурядная сильно омещаненная страна. Армянские политики маневрируют в море этой реальности. Но эта реальность несовместима с выживанием Армении.

Если таковы армянские грехи — а я убежден, что они именно таковы, — то ясно, в чем состоит путь армянского спасения от погибели. Он состоит в искуплении этих грехов. Если Армения решится встать на этот путь, то ей придется решать следующие конкретные задачи.

Задача № 1 — поганой метлой вымести из страны не просто предателя Пашиняна и его прихлебателей, а всё «пашинянство» в целом. И не надо вздыхать, будто бы всё это помешает сделать Россия. Не Россия посадила Пашиняна на армянскую шею. Это сделало армянское помрачение. И нельзя его преодолеть, не искупив грех «пашинизации» Армении. А имя такому искуплению — армянская национальная революция, армянская национально-освободительная борьба. Судьбоносность в этом, а не в местечковых играх в выборы, на которых Пашиняна заменит что-нибудь сходное.

Повторяю: Армении нужна для искупления своих, а не чужих грехов не прорусская, а армянская национальная революция. Ей нужно не прорусское, а армянское национально-освободительное движение. И как только речь пойдет о подлинно национальном движении, оно тут же станет прорусским. Не из желания подольститься, а из подлинной национальной страсти должна родиться эта настоящая прорусскость, заменяющая собой лицемерно расчетливые расшаркивания в сторону России.

Армянская национальная революция, армянская национально-освободительная борьба должна смести с земли Армении не только мразь по фамилии Пашинян, но и всю пашиняновскую элиту. И не только эту элиту, но и весь прозападный «соросятник». Пока эти бесы правят свой шабаш на армянской земле, не будут искуплены жертвенные подвиги молодых армян, которые гибли в Карабахе, будучи преданными всеми подряд. Притом что источником этого предательства является армянское помрачение.

Задача № 2 — очистив нацию, начать правильное построение отношений с Россией. Возможны ли такие отношения? Да, они возможны, но не гарантированы. Для постсоветской России никакой особой разницы между Арменией и Азербайджаном не было и не должно было быть в течение всего периода после развала СССР. С одной стороны, имел место некий крен в сторону Азербайджана, потому что в России много тюркского и исламского населения. С другой стороны, Армения входила в ОДКБ, и христианский аспект был для России в каком-то смысле немаловажным.

Но после прихода Пашиняна и его фокусов с адресациями к НАТО и помещением в узилище Кочаряна выбор России в пользу Армении был абсолютно исключен. Вдобавок в России возобладали опасные иллюзии, согласно которым Турция и Россия могут жить в мире и дружбе. Если бы эта возможность существовала, то чаша политических весов склонилась бы окончательно в пользу Азербайджана. И ничто не могло бы переломить ситуацию. Никакие традиции, никакие христианские симпатии.

Но Турция всё больше склоняется в сторону конфронтации с Россией. Российская элита, завороженная «Южным потоком» и многим другим, этого еще не понимает. Или, точнее, понимает не до конца. Прозрение наступит тогда, когда Турция ударит по Донбассу и Крыму и когда турецкий радикализм (неоосманизм, неотуранизм и так далее) начнет подымать против русских часть тюркского населения России.

Если к этому моменту Армения, во-первых, осуществит национальную революцию и, во-вторых, встанет в результате этой революции на мобилизационно-военный путь развития, то она окажется фактором в большой игре. Но Армении-то в любом случае, если она хочет жить, нужен такой путь развития, основанный на национальном очищении и национальной аскезе. Иначе — смерть армянского народа и армянского государства.

Задача № 3 — полноценная милитаризация и духовная мобилизация Армении, сочетаемая с переходом от ларечничества к высокотехнологическому развитию, с переходом от мещанского кайфа к суровости.

Задача № 4 — выбор армянского лидера, который, во-первых, сможет возглавить военно-мобилизационное развитие Армении (демократическое или нет — это дело армянского народа), сможет превратить Армению в правильно организованный военный лагерь и, во-вторых, будет максимально созвучен русскому лидеру, каковым является Путин. Путин трудно сходится с людьми, и поэтому рассчитывать на восхождение новой армянской политической звезды не приходится. А близость между Путиным и новым армянским лидером является вопросом жизни и смерти для Армении. Потому что Азербайджан и Турция переиграли Армению не только военно, но и политически. А также идеологически, спецслужбистски и так далее. Стыд-то какой!

Национальная революция, глубокое очищение и возрождение на военной основе, тщательное построение отношений с Россией, внимательное и объективное отслеживание турецкого фактора — вот вехи искупления перечисленных мною армянских грехов.

Альтернатива — гибель Армении. Ее полная зачистка. И никакого существования в виде османского вилайета ей не светит. Ей светит резня — намного большая, чем в 1915 году.

Написав эту статью, я в очередной раз подумал о том, где проходит грань между правдой и состраданием. А также между правом, даваемым укорененностью в армянской жизни и политике, и тактом, который абсолютно необходим для человека, в этой реальности не укорененного. В таких случаях, сказал я себе, важно не то, как тебя воспримут очень разные люди, чья обидчивость вполне объяснима. Важно, как тебя воспримут близкие тебе мертвые. Твой отец, к примеру. Или жертвенно погибшие армянские мальчики.

Сказав себе это, я еще раз перечитал статью и решил ее напечатать, потому что только правда спасает от погибели. А в армянском случае эта погибель совсем близка.

Впрочем, только ли в армянском? Не является ли армянская беда и возможная армянская погибель провозвестниками другой беды и другой погибели? Я имею в виду ту беду и ту погибель, которые пока еще лишь маячат на российском горизонте. Но которые будут явлены и России, коль скоро она забудет об искуплении.

 

https://rossaprimavera.ru/article/03006e5e

 

21.11.2020 Вирусы

Как только распалась якобы свирепая советская империя, выяснилось, что ее обломки — это малые империи, куда более свирепые по отношению к тому, что находится в сложных отношениях с титульной нацией, являющейся держателем этих малых империй

 

Что именно происходит с обычным коронавирусом, превращенным в средство глобальной трансформации и подрыв констант существования вида Homo Sapiens, теперь известно всем обитателям планеты Земля и всем гражданам России. Но вирус может быть не только биологическим. Он может быть, например, и цивилизационным. Всё, что атакует основы существования той или иной системы, например определенного мироустройства или всего человечества в целом, или отдельной нации, является вирусом. И в компьютерах тоже существуют, как мы знаем, вирусы. И во внутрисемейных отношениях они существуют, и в отношениях между народами. Вирусы могут существовать сами по себе, а могут использоваться теми, кто их создает. И опять же речь идет о самых разных вирусах как средствах перепрограммирования самых разных систем.

Ювенальная юстиция — это типичный вирус. То есть некий сгусток перепрограммирования, вторгающийся в существующую систему с тем, чтобы ее разрушить и на ее месте соорудить что-то другое. И дистанционное образование — это, безусловно, вирус. И шабаш, устраиваемый вокруг коронавируса, — это отдельный информационно-административный и социокультурный вирус, использующий биологический вирус в качестве предлога для совсем иной, несопоставимо более масштабной и многомерной вирусологии.

Религиозные люди вправе считать всех бесов вторгающимися вирусами. И то, как эти бесы описываются в демонологии, показывает, что обычная вирусология имеет массу сходств с вирусологией метафизической.

Отдельно надо обсуждать геополитические вирусы — молдавский, украинский, белорусский… и, конечно же, армяно-азербайджанский — он свирепствовал в последние недели с особой силой. Возможно, кому-то кажется, что его воздействие может быть мощным только в той части Закавказья, где развернулся очередной виток карабахского конфликта. Но это не так.

Да, порою можно провести четкую грань между глобальными и локальными вирусами. Но это можно сделать не всегда. Иногда локальное становится глобальным, сплетаясь с этим глобальным в единое целое. Такие ситуации именуются «глокальными».

На протяжении последних 30–40 лет мы сталкиваемся с глокальностью всё чаще и чаще. В конце 1980-х годов глокализация стала совсем уж очевидным способом развертывания процессов. Причем таким способом, который исключает обычное либо-либо, согласно которому процесс должен быть либо глобальным, либо локальным.

Какой характер имело тогда всё, что происходило в связи с попыткой Карабаха выйти из Азербайджана? На первый взгляд, речь шла о сугубо местном, чтобы не сказать местечковом явлении. Приехав в Карабах в те далекие годы по предложению Аркадия Ивановича Вольского, исполнявшего там функции некоего советского проконсула, я изумился степени местечковости происходящего. Героем той эпопеи был местный, ужасно провинциальный и далекий от современности житель Карабаха, работавший на какой-нибудь камвольной фабрике или в сфере общепита. Даже если этот житель принадлежал к верхам карабахского криминалитета, речь шла о принадлежности к очень мелкому провинциальному криминалитету. А чаще всего не было и такой принадлежности.

Но была унаследованная от предков и разогретая событиями в Сумгаите воля к освобождению от османского ига, была память о геноциде армян. И всё это накладывалось на ослабление центральной советской власти. Причем речь шла о таком ослаблении, при котором Карабах оказывался заложником процессов, происходящих в Азербайджане, получавшем всё большую суверенность. А эти процессы во всех их модификациях предполагали укрепление азербайджанского национального самосознания. Причем такое укрепление немедленно ставило на повестку дня выдавливание армян с территории Азербайджана.

Ничего подобного в советскую эпоху не было. В крайнем случае, это шло исподтишка. Азербайджанская ССР использовала свой патронат над Карабахом для того, чтобы медленно и почти незаметно уменьшать армянское население, осторожнейшим образом выдавливая его с данной территории, и усиливать значение азербайджанского фактора. Если бы в эпоху твердой советской власти (при Сталине и в последующие десятилетия) какой-нибудь азербайджанский лидер что-нибудь сказал о том, что ему нужно потеснить армян в Карабахе, этот лидер сразу же потерял бы членство в партии и, возможно, оказался бы арестован. Поэтому самые оголтелые азербайджанские националисты, входившие в советскую азербайджанскую элиту, могли действовать только исподтишка. А публично — клясться в верности азербайджано-армянскому братству и приводить какие-то, пусть и неискренние доказательства наличия такового.

Но как только Советский Союз всего лишь зашатался, сразу же исчез страх быть обнаруженным в качестве националиста — азербайджанского, армянского и так далее. Более того, расшатывание СССР потребовало от местной элиты вписывания в новые националистические тенденции, потому что старые советские интернационалистические были резко ослаблены расшатыванием страны. Армяне и азербайджанцы могли жить мирно только в рамках прочной имперской власти. Не важно, шла ли речь о Российской Империи или об СССР как о ее новой имперской модификации.

То же касалось многого другого. Грузия и Абхазия, Грузия и Осетия, Восточная и Западная Украина, Приднестровье и западная Молдавия могли сосуществовать только под бдительным оком союзной КПСС и союзных правоохранительных органов. Как только это око теряло бдительность, выяснялось, что Азербайджан, осуждая диктатуру Москвы, хочет осуществлять диктатуру Баку по отношению ко всему, что не нравится этому самому Баку, являясь объективно несовместимым с необходимостью строить на обломках СССР свое национальное государство.

Как только распалась якобы свирепая советская империя, выяснилось, что ее обломки — это малые империи, куда более свирепые по отношению к тому, что находится в сложных отношениях с титульной нацией, являющейся держателем этих малых империй. Распад любой империи знаменует собой бесконечные кровавые разборки в каждом из ее обломков. Притом что каждый из обломков состоит тоже из сложной мозаики, внутри которой противоречий ужасно много. Причем гасить эти противоречия может только имперская власть, а националистическая не может. Она не способна к этому в силу своей неотменяемой специфики.

В результате Карабах стал одним из мест, где развернулся так называемый глокальный процесс. Он стал одной из тех особых точек, в которых местные региональные страсти превращались в источник демонтажа Советского Союза, то есть запускали глобальный процесс, становясь его важнейшей и неотменяемой частью. Камвольная фабрика или какое-нибудь строительно-монтажное управление сугубо местного значения приобретали тем самым глобальное и всемирно-историческое значение. Так это было в конце 1980-х годов.

То же самое происходит и сейчас. Казалось бы, какое отношение имеет Карабах с населением в пару сотен тысяч человек к судьбе Российской Федерации, достаточно крупного государства, второй по мощи ядерной державы в мире? Жители Карабаха уже не являются гражданами Советского Союза, их судьба должна интересовать только два маленьких региональных государства — Азербайджан и Армению. И Российская Федерация, казалось бы, вправе сказать этим двум маленьким региональным государствам: «Разбирайтесь между собой, как хотите, по поводу своего крохотного Карабаха, а меня в эту разборку не втягивайте! Достаточно того, что аналогичная разборка уже приволокла меня туда, где я оказалась, — в ад криминального постсоветского псевдобуржуазного полуколониального бытия».

Но мир устроен очень и очень каверзно. И имя этой каверзности — глокальность. Армяно-азербайджанская разборка за Карабах очевидным образом втянула в себя Турцию, которая именно в этот момент решила воскресить свои османские имперские претензии. А Турция с такими претензиями является источником глобальной геополитической трансформации, потому что османские претензии распространяются и на существенную часть Российской Федерации, и на Среднюю Азию, и на определенные территории Китая, населенные уйгурами, и… и… и…

Османские претензии Турции — это заявка в том числе и на восстановление халифата, являющегося геополитической мечтой очень и очень многих магометан. Потому что вера заповедует им существование именно в халифате. А халифатов — два: давний — арабский и более поздний — османский. Крах Османской империи для верующих магометан — это еще и крах халифата, в котором подобает жить правоверному. А призыв к восстановлению Османской империи, он же — неоосманизм Эрдогана, — это звук боевой трубы, который заставляет встрепенуться старого халифатистского коня.

Собственно, одного призыва мало для того, чтобы извлечь из трубы волшебные звуки. А вот разгрома Армении в Карабахе, сопровождаемого мощной неоосманистской риторикой, уже достаточно для того, чтобы встрепенулось очень и очень многое. А тут еще и неотуранизм — не исламское, а еще более мощное веяние из глубокого прошлого. Тут и Чингисхан, и Аттила, и Тимур. Такие воскрешения прошлого пробуждают определенные страсти в том же Пакистане, а значит, и в Индии, а значит, и во всей Юго-Восточной Азии, а значит, и в Китае. И понеслось!

То же самое происходит в Африке, где неоосманизм Эрдогана пока что поставил на дыбы только Ливию. Но это — пока что. Учитывая исламское население Европы, а также то, что для подлинного халифатизма Испания уж точно является частью халифата (да и не только она), возникает перенос с Кавказа определенного геополитического вируса аж за Пиренеи, то есть туда, где считали себя неподвластными этому вирусу с эпохи реконкисты.

 

https://rossaprimavera.ru/article/17531d0b

 

14.11.2020 Прорехи в костюме демократии

Фрагменты стенограммы телепередачи «Право знать!» телеканала ТВЦ от 7 ноября 2020 года

 

Дмитрий Куликов, ведущий: Добрый вечер! Это программа «Право знать!» на канале ТВ центр, и я ее ведущий — Дмитрий Куликов.

Сегодня у меня в гостях лидер движения «Суть времени» Сергей Кургинян. Добрый вечер, Сергей Ервандович.

Сергей Кургинян: Добрый вечер!

Дмитрий Куликов: Программу мне помогут провести мои коллеги Максим Юсин, Александр Гурнов, Константин Кнырик и Андрей Окара.

Тема недели, безусловно, — американские выборы. Много чего любопытного, смешного, может быть, даже трагичного. Некоторые обсуждают это как похороны легитимной демократии, что, в общем-то, правдоподобно.

Но у меня немножко другой вопрос. Есть такой фильм, там что-то про «империю» и потом «последняя надежда»… У меня такое ощущение, что для очень многих господин Байден выступает в функции этой самой последней надежды. Как на Украине бы сказали: «Байден прийде — порядок наведе».

В Евросоюзе, в Соединенных Штатах, на Украине и не только есть вера такая, знаете: «Сейчас будет Байден, исчезнет этот Трамп, и жизнь наладится». Что будет с этой верой, и насколько она имеет шанс оправдаться, Сергей Ервандович?

Сергей Кургинян: Трамп весьма оригинален для Америки. Он не только олицетворяет собой какой-то в целом консервативный курс (который бывает классически консервативным и неоконсервативным — они очень разные). Он олицетворяет самого себя, со своими собственными представлениями о должном. А его представления о должном сводятся к следующему: сначала мы восстановим Америку в качестве настоящей полноценной великой державы, вернем производство, усилим ее мощь, еще усилим ее армию… А потом такая национальная Америка начнет рулить миром с новой мощью.

Никто из американских политиков не отказывается от того, что Америка будет рулить миром. Вопрос — как будет рулить. Она сначала укрепится, а потом начнет усиливать свое влияние в мире? Или она сначала должна усиливать влияние в мире? Это абсолютно новая парадигма, которая характеризовала самого Трампа во всей его оригинальности и необычности. И он ее начал реализовывать на деле.

На деле американский рабочий класс, весь инженерный корпус начали видеть, что восстанавливаются какие-то производства. На деле он расплевался с Евросоюзом, сказав, что главное — это Америка, а потом разберемся. На деле он в существенной степени разорвал имеющиеся отношения с исламским миром, которые всегда налаживались демократическими президентами: тут, конечно, рекордсмен Клинтон, но и все остальные, и Обама — тоже.

Так вот, Трамп пошел этим новым курсом. Этот новый курс, естественно, ущемляет интересы Европы, ущемляет (никто об этом не говорит всерьез) интересы радикального исламского мира, который хотел бы каким-то образом нагреть руки на огне управляемого исламского радикализма.

Опять же Китай… Трамп говорит: «Мы же должны стать первой экономикой мира. Зачем нам Китай в виде конкурента? Мы его будем ослаблять». Теперь этот тезис вроде как отходит на второй план, но не думаю, что он так уж сильно отходит.

Вера Трампа в то, что вот сейчас построим мощную Америку и для этого всё изменим, очень многим не нравится… У Маяковского (в «Стихах о советском паспорте». — Ред.) это было:

На польский —
выпяливают глаза
в тугой
полицейской слоновости —
откуда, мол,
и что это за
географические новости?

Вот так Трамп смотрит не на Польшу, а на Украину: «Где-то что-то есть… Зачем оно? Чемодан без ручки — одни сплошные головные боли. Зачем нам это нужно?» И каждая его позиция в каждой точке противоречит всему, чего хотят эти бывшие союзники, всему, чего хочет американский истеблишмент в целом.

Трамп впервые пустил в оборот тезис о том, что существует «глубинное государство». До той поры об этом говорили какие-нибудь совсем второразрядные конспирологические издания. Теперь сам президент Соединенных Штатов сказал: «Против меня — «глубинное государство». И это правда, поскольку против Трампа весь политический истеблишмент США. Весь! Республиканский, демократический — не важно. Практически весь истеблишмент считает, что Трамп — это опасно, это взрывает тот курс, которым Америка шла в последнее время.

А что это за курс? Это перенос экономических позиций в те страны мира, где есть дешевая рабочая сила, а значит большая прибыль; это доминирование через финансовые системы и информацию; это ослабление национальной промышленности… Это был курс всего истеблишмента. Трамп его нарушил, он был возмутителем этого спокойствия… Я бы не стал до конца говорить «был», но те данные, которые мы получаем, говорят о том, что на сегодняшний день…

Дмитрий Куликов: Ну будут еще суды…

Сергей Кургинян: Вероятность его победы снижается до каких-нибудь двадцати процентов, а что он сделает в судах — отдельный вопрос.

Здесь хотел бы сказать еще одну вещь: Трамп за всё это время ни разу не разыграл карту улицы. Трамп ни разу не оперся на поддерживающий его средний класс — белые низы американского общества, одноэтажную Америку, как когда-то говорилось. Он ни разу не воззвал к ее уличной активности.

Дмитрий Куликов: Может быть, он думает, что этот средний класс и не готов сам инициативно пойти. В ответ на байденовцев и демократов и BLM, наверное, вышел бы. А вот просто так, инициативно, — тоже ведь вопрос.

Сергей Кургинян: Но Трамп же никогда его не призывал.

Потому что Трамп, притом что он невероятно экстравагантен для современного истеблишмента (он — человек, вынырнувший из политического небытия — относительного, разумеется), всё равно действует с оглядкой на американский истеблишмент, на американскую элиту в целом. Он не хочет до конца взрывать тот консенсус, который существует в американском обществе на сегодняшний момент.

Но не взорвав его, я хочу сказать наперед, он и в судах не выиграет. Потому что у него есть одна возможность: вызвать на улицу эти миллионы рассерженных мужчин, у которых отняли победу, как они считают, и всю эту белую Америку мобилизовать окончательно. Но было уже ясно, что он этого не сделает даже в связи с этими «черными жизнями»…

Дмитрий Куликов: А надежда на то, что Байдену удастся без громких лозунгов взять и вернуть ту Америку, которую они считали великой до Трампа? Грубо говоря, как в нашей истории: «Всё будет, как при бабушке»…

«Бабушка» Клинтон не случилась, ну будет как при «дедушке». В смысле не как при Хиллари Клинтон, а как при ее супруге. «Будет как при дедушке» — это возможный шанс? Потому что сейчас это главная идеология этих кругов — назовем их условно глобалистами, транснациональными. Так будет ли как «при дедушке», Сергей Ервандович?

Сергей Кургинян: Нет. И Трамп-то возник потому, что стало понятно, что при дедушке, бабушке, прадедушке, прабабушке и не известно еще ком придется сдавать первенство Соединенных Штатов. Что Соединенные Штаты в этом хаотизированном мире не могут удержаться. Потому что, создавая все эти волны хаоса вне себя, они рано или поздно вбирают его внутрь — в этом же главное, как мне кажется.

Вообще-то говоря (я понимаю, все метафоры условны, но тем не менее), Америка может двумя способами утверждать себя, свое господство в мире. Она может утверждать его способом Древнего Рима или способом Древнего Карфагена. Это либо управляемый хаос за пределами своей территории: наезды флота, десантные части и всё прочее, как бы усмиряющие Испанию или какие-нибудь другие регионы владений Карфагена. Или это Рим: гарнизон, проконсул, провинция, дороги, новые порядки, Pax Romana и все прочее.

Дмитрий Куликов: Вот на Украине, наверное, надеются все-таки на консула, Сергей Ервандович? По крайней мере Порошенко, я думаю, у него сейчас третье дыхание открылось. Не второе, а уже даже третье.

Сергей Кургинян: На консула надейся, а сам не плошай.

Дмитрий Куликов: Ближайший друг побеждает — можно возобновлять войну. Тем более обострение в Донбассе — мы видим, что опять начались обстрелы, и погибшие есть.

Сергей Кургинян: Надежда на консула кончилась с Бушем. Буш захотел этих проконсулов ставить. Ему сказали: «Да пожалуйста, да никаких проблем. Вы хотите новый американский порядок? Так никаких проблем».

Несколько раз я выступал в Герцлии и говорил об этом: «Пожалуйста? Но тогда 400 тыс. [американских солдат] — в Ирак, 600 тыс. — в Иран. Надо быть готовыми к тому, чтобы делать то же самое в Пакистане. А там „желтый“ ислам еще есть…»

Дмитрий Куликов: Правильно, с консулом стояли легионы.

Сергей Кургинян: Везде должны стоять легионы. Это три миллиона, это отказ от профессиональной армии, переход от профессиональной армии к общему призыву, соответствующее ужесточение порядка…

Американский народ готов платить такую цену или нет? Проигрыш в Афганистане и в Ираке показал, что американский народ эту цену платить не готов. Буш проиграл этот порядок проконсулов. Он довольно быстро сам отказался называть себя crusader, крестоносцем. Он один раз где-то это ляпнул — ему так дали по физиономии, что он сразу сказал: «Не-не-не, ничего такого нет».

И тогда уже Кондолиза Райс — его главный советник, которую в советские времена называли «Лизой», — вот эта «Лиза» сказала: «Всё, мы меняем все приоритеты». В Египте она сказала: «Все наши бывшие друзья становятся врагами, все наши бывшие враги становятся друзьями». Речь шла об этих национально-государственных консервативных модернизационных правительствах Ближнего Востока.

Сначала это был, конечно, Мубарак, который делал для американцев всё что угодно — его скинули, просто как грязную тряпку откинули. Потом — Бен Али. Потом это всё доползло до Ливии. Потом Сирия, потом Ирак, в котором американцам совсем нетрудно было сделать Хусейна своим ставленником, если бы им захотелось. И стало ясно, что американцы не готовы к тому, чтобы устанавливать Новый мировой порядок. Они хотят беспорядок.

Трамп сказал следующее: «Мы пока подождем с мировым порядком, мы вернемся к самой Америке, мы там всё укрепим, а дальше железным кулаком наведем этот порядок. Но потом, не сейчас». Это был тезис Трампа.

На что истеблишмент ответил: «Если мы на один день упустим мировое господство, то уже никогда его не вернем. Мы не имеем права его потерять даже на один день». И в этом смысле Карфаген победил. Если победил Байден, то победил этот Карфаген. Карфаген захочет только одного — экспортировать хаос всюду, где можно, и постепенно переходить от формулы национального американского господства к формуле господства глобального государства над миром. А в глобальное государство придется включить Европу, которая сама по себе существовать не может, придется включить что-то еще и с кем-то еще придется делиться властью. Не думаю, что с Китаем. Китай надолго зафиксирован как опасность номер один, и я думаю, что это единая позиция всей американской элиты. Хотя, конечно, Байден будет мягче.

Я думаю, что с Индией надо будет начать делиться — так они считают, и с исламским миром, то есть с Турцией.

Максим Юсин: Тем более Камала Харрис — индийского происхождения.

Сергей Кургинян: Да, да, да. Ну вот, как-нибудь вот так. Эта попытка усидеть на стуле глобального первенства с помощью хаоса продлится три года (я думаю, что не целый срок Байдена, если это будет Байден), и сразу станет ясно, что слишком быстро хаос втягивается назад в Америку, и что так тоже нельзя.

Тогда встанет вопрос: а как можно? И тогда скомпрометированная американская демократия будет отменена совсем, и мы увидим какой-то совсем другой рисунок, ни к какой демократии отношения не имеющий.

Я не верю, что американцы откажутся от мировой власти — они не могут это сделать по очень многим причинам. Их мировая власть имеет главный эквивалент — доллар, а доллар переходит в авианосцы и во всё остальное. Отказавшись на минуту от этого, Америка спустится с первого места не на второе, а на какое-нибудь четвертое. А уж там начнутся такие неприятности внутри Америки, когда очень сильно раскормленный народ начнет негодовать, что у него понизился уровень жизни… И тогда Америка рухнет совсем.

Американская элита не готова к такому варианту: всё равно еще остались белые англосаксонские протестанты, которые верят в господство и в миссию, остались неоконсерваторы, которые верят в то же самое по-другому, да и демократический истеблишмент не весь готов к такому варианту.

Значит, они будут удерживать господство. Точнее, поиграют на этой международной арене тем или иным способом, поймут, что эта игра тоже не дает им никаких приоритетов, и решат, что каким-то способом надо укреплять американское господство, полностью отказавшись от американской демократии.

И мне кажется, что в этом смысле всё, что произошло на выборах в США, не случайно: компрометация оказалась гораздо более глубокой и грубой, чем они надеялись. Вряд ли удастся скрыть эти прорехи в костюме демократии. А если их не удастся скрыть, то разочарование будет глубоким и будет сказано: «А в конце концов, так ли это важно?»

Дмитрий Куликов: Может быть, тогда назначить диктатора?

Сергей Кургинян: Думаю, где-нибудь из Северной группы войск.

Максим Юсин: Не секрет, что большинство наших соотечественников «болело» за Трампа, и казалось, что всё получается так, как им хочется. А потом вступили в силу хитрые технологии демократов — почтовые голоса и всё такое — и ситуация развернулась. И сейчас уже, как вы сказали, сложно себе представить, что Трамп сможет как-то вывернуть положение в свою пользу.

Но поскольку у нас выходные, хочется людям хорошее настроение создать. Может, мы с Вами попытаемся совместными усилиями какие-то плюсы для нас, для России найти в президентстве Байдена? Может быть, коллективного Байдена, если он будет не в состоянии править сам, его команды…

Например, я вижу одно явное преимущество для нашего нефтегазового сектора, потому что Трамп был лоббистом именно нефтяников, газовиков. При нем получали колоссальные субсидии сланцевики — именно те сланцевики, которые обрушили цены на нефть и создали такие колоссальные проблемы для нашего бюджета. А у Байдена другие приоритеты: зеленая энергетика, альтернативные источники всякие — он шестьдесят миллиардов долларов в год готов на это выделять. И есть прогнозы, что для сланцевиков это вообще грозит банкротством.

Может быть, это для нас хорошая новость? Может быть, для нас хорошая новость то, что он не станет разрывать соглашение по разоружению? По Ирану займет более вменяемую позицию и не станет так обрушивать ситуацию на Ближнем Востоке? Может, вы еще что-то найдете, или вы все-таки, скорее, в пессимизм нас ведете?

Дмитрий Куликов: Сейчас Максим проиллюстрировал то, с чего я начал, — луч последней надежды.

Максим Юсин: Ну хочется же в выходные людей утешить.

Дмитрий Куликов: Я без претензий, но тут есть что обсудить. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Сергей Кургинян: Мне есть в жизни, чем заниматься, кроме технологий американских выборов. Как-то скучно даже. Как в неких беседах одного героя с чертом от лица черта говорилось — скучища необыкновенная: «Космос, всё разрушается, восстанавливается — всё скучища необыкновенная…»

Так вот, в этой скучище необыкновенной оказывается, что есть такая возможность, такой инструмент демократии — я вдруг понял и все-таки обалдел — что вы просто опускаете бюллетень, и всё: вы не предъявляете при получении бюллетеня документ, удостоверяющий вашу личность.

Вы должны прийти, сказать: «Я гражданин такой-то и такой-то, вот паспорт, водительские права или что-нибудь, дайте-ка мне, пожалуйста, бюллетень». Проверяют, что вы уже не собирали их восемь штук. «Пожалуйста, возьмите». А дальше тайна голосования — отметьте, кого хотите, идите и опустите. Или засуньте в конверт. Но перед этим я даю свой паспорт и говорю: «Мне как гражданину Соединенных Штатов по такому-то праву дайте этот бюллетень».

Оказывается, что это не нужно вообще. Вот вообще не нужно!

Это все будет называться демократией? То есть основополагающее право, заключающееся в том, что я должен удостоверить личность для того, чтобы получить гражданское право, отсутствует. Мы будем говорить о выборах? Вот эта ситуация, которая возникла, — это имеет какое-то отношение всерьез к выборам? Это первое.

Второе. Я не знаю, куда это всё сейчас двигается. Там приходят какие-то молодые люди с какой-то трансгендерной или другой ориентацией. Чего они хотят — это очень трудно понять, хотят они что-нибудь еще или нет. Но в том, что я понимаю по тем фигурам, которые я знал: Бжезинский, Киссинджер, Райс и так далее, — там смысл какой?

Классическая республиканская система — это нефть, оружие. Классическая демократическая система — обрабатывающая промышленность. Что нужно обрабатывающей промышленности? Ей нужны низкие цены на нефть. Значит, как приходит любой классический демократоид, он начинает снижать цену на нефть. Что нужно техасцам и оружию? Повышение цены на нефть. Как приходит республиканец — повышение цен на нефть. Это работает, как часы: бух-бух, бух-бух.

Наверное, эта классика ушла в прошлое или медленно уходит, но, насколько я понимаю такую американскую классику, любой приход демократа — это снижение цен на нефть, потому что это нужно промышленности. Может, это уже никакой не демократ, ему эта промышленность даром не нужна, а Трампу она, наоборот, была нужна. Поэтому он действовал не как классический республиканец, который «нефть — оружие»…

Максим Юсин: Но при Обаме-то какие цены были! Дай бог бы нам сейчас такие!

Сергей Кургинян: Да-да, вот-вот. Поэтому что там будет, какое будет кино с этой нефтью при Байдене, сказать трудно, но с классической точки зрения всё наоборот: надо будет это всё понижать. Это первая позиция.

Вторая позиция — права человека. Поскольку в Америке делать нечего, и это Трампу какому-то нужно как-то там регулировать промышленность, чтобы каких-то рабочих мест было больше… Нас это, — я имею в виду демократов американских, — не интересует. Что нас интересует? — права человека в Бангладеш. Это очень важно, поскольку что-то ведь нас должно интересовать. Если мы не занимаемся американскими рабочими, то чем мы занимаемся? — ливийскими мигрантами или чем-нибудь еще. Значит, начинается снова вся чертовщина с правами человека по всему миру. К чему она ведет — понятно.

Третья позиция. Она заключается в том, что если мы демократы, то кого мы любим? — мы любим радикальный ислам, просто помираем по нему. Потому что это же волеизъявление народа, это свободомыслящие — как они называются? — «партизаны», «борцы» и все прочее.

Значит, вы опять увидите, как во всех частях этого несчастного земного шара будет говориться, что какие-нибудь радикальные исламские организации, которые режут головы, — это и есть выразители демократии.

Дальше возникает вопрос о том, как будет строиться глобальное государство. Нам-то зачем нужно, чтобы Европа и Америка так вот объединялись? Нам от этого никакого навара не будет, потому что объединяться они будут под эгидой Америки. Они просто заплатят больше. Трамп-то что говорил: «Платите за свою охрану, Европа. Если вы хотите, чтобы мы охраняли Европу, — платите». Он по любому вопросу говорил: «Платите».

И, наконец, вот странное такое кино. Я не могу сказать, что мне не нравился поначалу Клинтон. Что-то в нем было. Я понимал, что это всё вотчина Уинтропа Рокфеллера, откуда он вынырнул, что это всё какие-то такие… всякая странная химия с его приходом вместо Буша… но что-то в этом было хорошее. До какого момента? — пока он не начал бомбить Сербию.

С какого ляда этот демократ начал бомбить Сербию? Все мои друзья считают, что его просто купила албанская наркомафия. Это тоже возможно, но как-то очень грубо. Так с какого ляда они начали бомбить Сербию?

Значит, как только вы видите демократа — ждите крови. Что делал Трамп по любому поводу? Он говорил: «Наши интересы нарушены, преступная сила действует не так, как надо, — применяют химическое оружие. Мне дочь сказала — или кто, жена? кто-то из родственников сказал — тут про эту химию. Сейчас как зафигачим! Мир содрогнется от счастья! Как мы сейчас начнем работать…»

Одновременно говорилось: «Уважаемые русские военные, отойдите, пожалуйста, куда-то подальше. Предупредите заодно всяких своих коллег, чтобы там никого не оказалось». «У-у-у, бум-бум, бум-бум, бум-бум» — четыре дырки в этом аэродроме. Наказали! Всё кончено!

«А теперь мы (американцы. — Ред.) будем наказывать Северную Корею. Северные корейцы будут страдать по поводу того, что они родились северными корейцами! Коммунизм не пройдет! Сотрем в порошок!» А потом: «Мой друг Ким такой-то, мы любим друг друга, и мы сейчас пойдем на взаимные уступки».

А уж Китаю будет просто страшно жить! И опять: «Мой друг такой-то и мы дальше…»

То есть это типичная торговая логика: в каждом отдельном случае засучиваю рукава, наезжаю, думаю, сколько хапнуть, вот столько хапнул — [и дальше] мир, дружба, жвачка.

Демократы так себя вести не будут. Демократы будут гораздо более свирепы на внешней территории, чем республиканцы вообще и Трамп как оригинальный республиканец. Поэтому тут никакого добра ждать не приходится. Соответственно, Европа опять начнет биться против нас в судорогах объятий американцев: «Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет в тяжелых нежных наших лапах?» — Европа начнет хрустеть в тяжелых нежных лапах. Потоки все эти энергетические надо прекращать, права человека всюду поддерживать, включая территорию России, и так далее и тому подобное.

Будет послабление с Ираном? Будет. Поскольку Трамп очень сильно связан с консервативным израильским лобби. Он слегка запутался между ним и Британией, ибо нельзя одновременно любить Британию и Израиль — это, как мы знаем, смертельные враги друг друга. Поэтому там это осложнялось Терезой Мэй и так далее, но в целом он был связан с консервативным израильским лобби. Теперь (если победил Байден. — Ред.) этого нет.

Дальше, что такое у нас Голливуд и всё прочее? Это [известная установка]: «Израиль — страшная страна, Палестина — замечательная, демократию — в исламский мир». Это всё начнется. Соответственно, все приоритеты тоже будут сдвигаться. Я не вижу тут никакой особенной выгоды для нас, тем более что одновременно с этим [на Украине вернется] Порошенко и пр. Можно сказать, что в этом есть парадоксальная выгода, что Порошенко проявит, наконец, оскал, и можно будет как-то иначе построить отношения. А этот всё вертится и вертится — всем надоел, уже сам не знает, в какую сторону ему вертеться, — этот Зеленский.

Но в целом, если говорить о мирном существовании, о каком-то экономическом успехе и соединении интересов, — ничего такого с Байденом не придет близко, как мне кажется. Посмотрим.

Дмитрий Куликов: Я тоже не вижу никакой радужной картинки. Более того, то, что вы уже сказали, хотел бы уточнить. Украина, Порошенко и все это кубло националистов, которое очень корректно называют «партией войны», точно празднуют победу с приходом Байдена. И это направление обострения понятно, о нем еще поговорим.

Вы упомянули Турцию, господина Эрдогана. У меня тоже здесь есть серьезные опасения. Эрдоган сейчас выставил себя на торг. И если Трамп прямо не отреагировал, то демократы с радостью утвердят его своим прокси.

Сергей Кургинян: Я считаю, что это принципиально важное заявление — то, что вы сейчас сказали. Это еще крупнее, хотя уже то, что сказал ведущий, вполне себе тянет на масштаб номер один.

Мне кажется, что американский истеблишмент делится на две части, что вытекает из [схемы] «Карфагена и Рима». Часть американского истеблишмента считает всерьез, что халифат может быть главным инструментом обеспечения мирового господства Америки. Деление мира на постмодернистскую сердцевину в виде самих Соединенных Штатов и контрмодернистскую архаическую периферию, которая будет понижать уровень жизни, которая будет воевать со всеми модернизационными странами, со всеми Сириями, Ираками, Китаем и кем угодно еще — это фундаментальная концепция демократов.

Кто стоит на пути этой концепции? Консервативный Израиль. Почему? Ему как раз самое «вкусное» — получить халифат у себя под боком: это его ликвидация. И господин Бжезинский, который, как мы знаем, отстаивал ценности Демократической партии США, моим близким знакомым говорил, тыкая в карту: «Вот посмотри, как легко управлять миром, если этого государства не будет», — и показывал на Израиль. Вот не будет его, и всё, — миром управлять очень легко. Что значит легко? Объединить исламское море, двинуть это исламское море на все индустриальные страны типа Китая или Индии — делать нечего.

Значит, двинуть это туда, докопаться до «желтого» ислама — станет совсем жарко, а самим сидеть в этой крепости. Это — классическая концепция американского истеблишмента, который играет на хаос.

Теперь какое новое слово в этом смысле возникло в связи с Турцией? А простое. Все думали-думали: надо же устроить либо этот халифатизм без внятного государственного ядра, сетевыми структурами: «Аль-Каидой» (организация, деятельность которой запрещена в РФ), каким-нибудь там ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ), остатками разгромленного Ирака, которые сами же американцы собрали, — и построить вот такую сетевую структуру. Ее легко разрушить, ее можно включать, выключать — она не такая страшная.

Когда это кончается (т. е. схема перестает работать. — Ред.), то сказали: а давайте все-таки Саудовскую Аравию включим в этот проект, какое-нибудь государство надо. А что такое Саудовская Аравия [с точки зрения такого проекта]? Ничто.

Теперь сказано фантастически новое слово, и оно произнесено, конечно, руководителем английской разведки MI-6 господином Муром: «Давайте сделаем халифат с ядром в виде сильного государства». А какое это государство-то? Ясно, что не Иран. Значит, Турция.

Итак, у нас теперь будет халифат с ядром в виде Турции. Оно объединит весь туранский мир — уже появилась «армия Турана». Считалось, что Туран — это бредни третьестепенных армянских радикалов. Так вот он, лежит уже на столе — всё, он готов. Уже [провозглашается] армия Турана из нескольких стран, объединение всего Турана и так далее. И у меня есть обоснованная смелая гипотеза, доказывать которую не буду, она состоит в том, что господина Зеленского предупредили, что Украина переходит под прямое кураторство Турции.

Если это так, граждане России, представляете себе масштаб этой затеи? Достаточно разорвать нерушимый и безумно важный для нас блок, единство тюркских и славянских народов на территории России, пошатнуть это единство, являющееся для нас жизненно важным, чуть-чуть пошатнуть, чтобы тут у нас не благоденствием запахло и не государственной целостностью, а чем-то совсем другим. Всё, что мы имели раньше — все эти годы распада Советского Союза и так далее, — всё покажется мелкими забавами по отношению к тому, что начнется в этом случае.

Это будет другой формат всего! Значит, вся надежда на то, что эта затея будет остановлена на дальних рубежах. Если она не будет остановлена, то дальше…

Александр Гурнов: Но сломать нельзя там, где не проходит линия разлома. Линия разлома там сегодня не проходит.

Сергей Кургинян: Я не знаю, какие линии разлома. У вас возникает экспансия, у вас возникает этот тезис Великого Турана и прочее? Тогда у вас первая территория — Крым, даже вопросов нет. Следующая территория — Поволжье. А дальше всё уходит в эту великую орбиту: от Удмуртии и Чувашии до Якутии и Тувы, это же всё Великий Туран! Когда-то всюду был Чингисхан, теперь мы всё будем восстанавливать, да?

Ясно, что рано или поздно это начнут останавливать.

Но если задача в том, чтобы вся эта «чушка» созрела и долбанула по уйгурам и вырвала Пакистан из дружеских объятий Китая (что я считаю невозможным, но мало ли кому что мнится), если вся эта конфигурация должна возникнуть, то она же не может не двинуться прежде всего на нашу территорию. Мы представляем себе объем этих неприятностей?

Поэтому ничего хорошего в этом демократическом сценарии я не вижу. Хотя ничего хорошего в Трампе тоже нет, но уровень издержек совершенно несопоставимый.

Константин Кнырик: Коротко в подтверждение ваших слов скажу, что Турция Крымом занимается очень давно. И в период украинской оккупации турки очень активно через всякого рода гуманитарные проекты внедрялись туда, проводили воспитательную работу, агитационную работу. И ровно результатом их работы стало появление в Крыму вполне легально работающей структуры «Хизб ут-Тахрир» (организация, деятельность которой запрещена в РФ), которая проводила у нас митинги, махали флагами. Это был 2010 год.

И сейчас нужно вспомнить, что в начале блокады Крыма так называемые «Серые волки» активно участвовали в работе лагерей, где готовили боевиков. Ислямов приглашал их, фотографировался с ними.

Но спросить я хотел не об этом. Хотел бы вернуться к тому, о чем больше болит. На самом деле помимо Порошенко на Украине достаточно людей, которые смело могут называть себя друзьями Байдена.

Один из них — это господин Аваков, который возил Байдену план, предполагающий зачистку, именно батальонами МВД, Донбасса. Аваков буквально на днях ворвался опять в «патриотическую повестку», «героически», с украинской точки зрения, вызволив убийцу итальянских журналистов и привезя на своем или им оплаченном самолете.

На этом фоне мне кажется, что с приходом Байдена обострение в Донбассе неминуемо. И в связи с этим у меня вполне конкретный вопрос: а мы готовы к нему? Готова ли Россия к тому, что нам придется принимать окончательное решение по Донбассу? Потому что в этом подвешенном состоянии Донбасс может уже не устоять. Потому что так складывается ситуация на линии фронта, что украинская армия, действительно, это не армия образца 2014–2015 гг., это уже немножко другое.

Сергей Кургинян: Я всегда говорил, что российская политика, к сожалению, пока еще — это политика баланса между либеральными и консервативными группами. Постепенно этот баланс, конечно, сдвигается в сторону консервативных групп, но далеко не в той степени, в какой хотелось бы. Особенно в условиях такого выживания. Но я не верю, что среди всех этих групп существует хоть одна — я буду говорить предельно грубо — которая хочет получить всю территорию Донбасса, всё население к себе в виде возмущенных беженцев.

Я не верю, что такая группа есть в истеблишменте. И я не верю, что в истеблишменте есть группа, которая считает, что существующая власть вынесет поражение, которым будет любой наш неуспех в Донбассе.

Это значит, что, с моей точки зрения, и до Байдена, и при любом другом раскладе — исходя из внутренних параметров украинской политики, из провала Зеленского — надо делать только одно: укреплять армию Донбасса, два эти корпуса, донецкий и луганский. И надо укреплять линии обороны. Линии обороны! Не линию, а линии обороны! И ждать того, что будет. Пусть гости заходят — посмотрим, что будет дальше.

Я не верю, что здесь, в Москве, найдутся, хоть и ультралиберальные, безумцы (я имею в виду власть), которые завопят: «А нам-то барабир, и пусть там будет что угодно!» Это будет концом власти, и все это понимают. Поэтому я думаю, что будет достигнут элитный консенсус в этом вопросе. А тогда… По ту сторону находятся кузнецы своего счастья в виде Авакова, Порошенко и кого-нибудь еще. Пусть они куют это счастье в наших интересах.

Дмитрий Куликов: Я думаю, Константин, это вполне возможный сценарий. Вполне возможно, что Зеленского сейчас будут выносить, и нужна более жесткая форма правления на этом этапе. И здесь Аваков вполне может прийтись ко двору, вы правы. А это и ужесточение авторитарной, почти диктаторской позиции внутри Украины, и агрессивная позиция по отношению к Донбассу и Крыму, и России.

Но я бы напомнил всем нам два высказывания нашего президента. Первое от 2014 года, о том, что мы никогда не дадим задавить их (Донбасс. — Ред.) силой.

И второе: что если они (украинские власти. — Ред.) рыпнутся, то это будет печальный исход для украинской государственности. Это второе высказывание президента, которое было сделано во время чемпионата мира по футболу. Но оно не относится исключительно ко времени его проведения.

Поэтому я думаю, что позиция по отношению к безопасности населения республик у нас четкая и определенная, я согласен здесь с оценкой Сергея Ервандовича.

Сергей Кургинян: А теперь я предлагаю рассмотреть, что будет, если Турция получит субимпериалистический статус, и если она будет управлять. Тогда это всё будет растянуто по большой дуге.

Александр Гурнов: Я хотел бы продолжить эту тему. Мы уже пытались прогнозировать, что будет делать Байден. Но первое, что он будет делать, — заниматься внешней политикой, это очевидно. И истеблишмент, о котором вы любите говорить, уже дал понять, что это ему дадут, «дедушке»: «Вот в этом ты немножко понимаешь, давай, этим и занимайся».

Тем более его любимая внешняя политика — это, конечно, Burisma (Burisma Group — крупная газодобывающая компания Украины, единственная в стране осуществляет разведку, добычу, сервис и продажу углеводородов. — Ред.) и территория, на которой она находится. Боюсь, что Байден будет продолжать вооружать Украину, тем более что Украина этого хочет. Этого ждут, уже начинаются обстрелы.

В этой связи складывается ощущение, что все красные линии, которые, как мы предполагали, гласно или негласно существуют вокруг нашей страны, — уже перейдены. Причем перейдены той стороной: это и Белоруссия, это и Киргизия, это и Украина. Это сейчас Карабах и так далее. Сколько мы будем спокойно на это смотреть и ждать, что либо рассосется, либо «труп врага» каким-то образом «проплывет мимо» нас по матушке-Волге, или выберут, наконец, какого-то еще президента в Америке, хорошего, который наконец-то пойдет за нас горой?

Сергей Кургинян: Я считаю, что самое фанатическое и самое опасное заблуждение нашей элиты заключается в том, что она тем не менее каким-то способом может войти в Запад. В том, что как-нибудь она туда войдет.

Это все равно что… Как бы муж видит, что его любимая жена ему изменяет по кругу как угодно, но попробуй, скажи это мужу… Кто будет главным врагом? Тот, кто это скажет. Правильно? Это ощущение: нет! это хорошая женщина! нет, мы ее любим, нет, мы знаем! нет, сейчас это будет — это истерика. Это иррациональная истерика тех западных групп, которые пришли на развале Советского Союза и которые отнюдь не настолько демонтированы, как может показаться. Но!..

Александр Гурнов: Им всем по семьдесят уже, больше даже.

Сергей Кургинян: Это им не мешает, и следующее поколение вполне воспроизводится. «Плодоносить способно чрево, которое вынашивало гада». Дело не в этом. Дело заключается в том, что этот же фанатический проект существовал у всех групп наших спецслужб с давнишних пор. С эпохи Андропова, когда мы начали шашни с Германией, называемые газопроводы, и всё прочее.

Мой советник, которого я очень любил, Владимир Александрович Крючков, говорил, что в 1979 году уже было принято решение об объединении Германии — а я ему верю. Вот с этих пор было ясно, что отделяем, как они говорили, «чурок», все эти южные окраины… Вводим это всё (т. е. российскую территорию. — Ред.) в Европу. Первая страна по населению, ядерное оружие, американцы откатываются, и мы реализуем великий план товарища Троцкого.

Наиболее сильно озвучивали это товарищ Куусинен, которому это положено было озвучивать, и товарищ Андропов, который был воспитанником и учеником товарища Куусинена. Это фанатическая вера в такую возможность! И на ее алтарь было принесено безумно много. И смена власти между Ельциным и Путиным не была сменой этого курса.

Путин-2001 был абсолютно уверен, что ему удастся сделать то же самое на уровне стабильной власти, равноправия и всего. Путин окончательно понял, что это невозможно и никаких особых отношений с Европой не будет, где-нибудь в 2008 году. Вот где-то там примерно, в этот период, произошло резкое изменение Путина — в 2007-м, скажем.

Александр Гурнов: Почему? Почему именно в это время?

Сергей Кургинян: Я не знаю, как это произошло внутренне — это было видно по глазам, по риторике и по изменениям в практической политике. Но даже тогда, когда это произошло, никто не стал целиком сбрасывать этот западнический курс. И доколе он будет продолжаться — не знает никто.

Как говорил мой старшина в Таманской дивизии, где я получал офицерские погоны, «копать отсюда и до обеда». Так вот, до какого обеда будет продолжаться это копание? Оно будет продолжаться до момента, когда мы с катастрофической силой уткнемся самым неприятным образом в очевидную невозможность чего-то подобного. И тогда произойдет окончательная смена не политического курса — который, конечно, сменился раньше, в момент мюнхенской речи и всего остального, — а политической элиты. Произойдет ротация элиты в целом. И тогда новой элите надо будет вырабатывать такой курс, который будет окончательным курсом отказа от вхождения в Запад и одновременно ответом на вопрос: «А что же делает эта Россия, отказавшись от вхождения в Запад? Какую самостоятельную идеологию она предъявляет?» Я думаю, что это вопрос двух, максимум, трех лет.

Дмитрий Куликов: Я про эту поговорку армейскую — у нее есть другой вариант, более точно подходящий к вашей концепции. Мой старшина говорил: «Копать отсюда и до дембеля». В этом смысле там будет, в дембеле, уже окончательное решение.

Андрей Окара: Сергей Ервандович, какова ваша трактовка: что все-таки произошло в Карабахе и по поводу Карабаха? Как результаты выборов в США повлияют на решение карабахского вопроса? И у меня впечатление складывается, что в Кремле принято решение — ну, может быть, это просто мне так кажется, — что армянский народ утратит Карабах, или как-то его присутствие там сменится.

У меня впечатление, что российская политика в странах СНГ сейчас как-то качественно меняется, что проводятся какие-то иные красные линии, и эти красные линии более узкие, чем были раньше.

Впечатление, что в карабахском кризисе, в отношении к нему России политические моменты победили цивилизационные и культурные моменты. И дополнительно: известно, что ваш папа был известным исследователем геноцида армян во время Первой мировой войны. Возможен ли сейчас геноцид армян в Арцахе (или в Карабахе)?

Сергей Кургинян: Как всегда в таких случаях, вопрос заключается не в том, как относится Россия к Карабаху. Вопрос, как относится к себе Карабах и как относится к нему Армения. В Армении бытовали очень неприятные антикарабахские настроения. Они были результатом временного господства карабахской элиты — Роберт Кочарян и дальше. Уже не было того экстаза, который был там в конце восьмидесятых годов, уже начался скепсис. Но то, что мы видим сейчас, — это достаточно единодушная поддержка армянским народом Карабаха. Никакого снижения градуса поддержки я не вижу. Молодые люди добровольно идут в армию и там воюют не за страх, а за совесть.

Этот подъем есть, а сам Карабах… — это другой разговор. Сам Карабах считает, что он там должен умереть или победить. Никакой жизни под азербайджанцами он в страшном сне не видит, он понимает, что это геноцид.

Я говорил несколько раз и повторю еще: в отличие от сильно подсевшей по отношению к советскому периоду Армении, которая стала существенно мещанско-ресторанно-провинциальной, Карабах — это другое.

Я достаточно остро конфликтовал по поводу Карабаха в восьмидесятые годы. Много чем мне угрожали, когда я считал, что с этим связан распад Советского Союза и все прочее. Потом я стал много выступать по телевизору, армянское сердце этого вынести не может — и меня как-то так с почетом встречали. Но когда я ехал туда, будучи перед этим в комиссии Вольского, я думал, что я увижу что-нибудь нехорошее. Нет.

Надо сказать справедливо: то, что в Карабахе построили, — это Спарта, это военная демократия, это народ под ружьем, это достаточно некоррупционный (ну с оговорками, всегда сколько-то этой коррупции есть — но в среднем некоррупционный, с низким уровнем коррупции) тип государства. Это влюбленность в родную землю и это умение построить там достойную жизнь — не богатую, а достойную. И полная милитаризация. Полная.

В этих условиях победа даже совокупностью Турции и Азербайджана над Карабахом для меня крайне сомнительна.

На самом деле, если говорить совсем честно, то эта победа всегда была возможна — Азербайджан мог победить Армению и Карабах по всем экономическим и прочим параметрам. Но что-то там — я хочу, чтобы не задевать никого, говорить мягко — что-то там совсем не вытанцовывается с точки зрения военного духа. Вот как оно не вытанцовывалось в 80–90-е годы, так не вытанцовывается и сейчас.

Опять мы видим эти четыре линии: турецкий спецназ впереди, за ним боевики-наемники, потом армия (которую мудрое азербайджанское руководство все больше хочет сделать лезгинско-талышской, не понимая, чем это чревато на будущее), а сзади заградотряды (опять турецкие). Это не формула победы. Так не побеждают.

В этом смысле у меня есть некие основания считать, что небо фактически закрыто. Проблема этого господства беспилотников и всего прочего — в прошлом. Стоит какой-нибудь армянский воин с двустволкой и говорит: «Не знаю, что-то нажал там, это упало, лежит этот беспилотник…»

Дмитрий Куликов: А знаете, я видел замечательное видео, как милиционеры в Белоруссии палкой сбивают дрон. Под этот образ подходит.

Сергей Кургинян: А тут стоит армянин с двустволкой и говорит: «Что-то, не знаю, нажал там, лежит как-то ногами кверху этот дрон».

Я хочу объяснить здесь с военно-технической точки зрения, что современный летчик, работающий с тяжелым современным самолетом, — это не то, что мы видели фильме «В бой идут одни «старики». Это не просто самолет — это пункты наведения, непрерывные массивы информации и бог знает что.

Мы всегда боялись, что вот эти «Аваксы» и более современные пункты радиообнаружения и наведения, что нам не удастся их вовремя перенести в воздух, поставить на самолет, понимаете?

А что такое дрон? Дрон — это дешевый самолет. Очень дешевый — он так же легко разрываем по связи с тем, кто его ведет. Потому я не знаю, помогают ли двустволки… — да, палки и двустволки — разрывать эти связи, но как-то у них получается.

Значит, всё (небо. — Ред.) закрыто, никакого блицкрига не возникло, — эти параметры говорят о том, что как бы всё в порядке, насколько можно говорить об ужасной братоубийственной войне с огромными потерями, которые даже называть не хочется. А они огромны.

Теперь вопрос в том, как это видит Россия.

Россия видит ясно: зачем ей нужно такое удовольствие, как насквозь проамериканский режим Пашиняна в Армении? И вообще американизация Армении — она зачем? Все-таки есть у России какие-то интересы. Кроме того, все знают об особых отношениях Роберта Кочаряна с нашим руководством. И вообще о том, что Роберт был определенным образом позиционирован в России. И посадить его в тюрьму — это крайняя степень оскорбления. Просто наглое прямое оскорбление.

Теперь выясняется, что этот замечательный популистский уличный оратор (Пашинян. — Ред.) совсем не рубит фишку ни в чем, что касается войны. Его нельзя, с одной стороны, сковырнуть, потому что границу надо держать и воевать надо, и в таких случаях приходится что-то терпеть. С другой стороны, этому терпению подходит конец. Значит, Россия не будет никак открыто поддерживать Армению — это раз.

И второе: у нас всегда был и будет тяжелейший момент с тем, что мы существенно тюркская страна. Мы — существенно тюркская страна, которая никогда не позволит разрушить связь славянского и тюркского населения. Никогда мы не позволим разрушить эту связь. Поэтому у нас всегда — и в советскую эпоху, и когда угодно — с этим были особые вопросы.

Некоторые горячие головы любят ссылаться на царскую эпоху: Карс, Эрзурум, христианское братство и все прочее. Но знаете, ни царское правительство, ни кто-либо другой не рисковали посягнуть на то, чтобы сильно задеть тюркское население. Мы этого делать не будем.

Что же касается отношений с Турцией, то там началась системная чудовищная вещь: все экономические утопии рухнули. У нас были политологи, называвшие себя геополитиками, конспирологи, которые говорили, что у нас тут все естественно: что произойдет эта самая «Евразия» вокруг соединения с Турцией и все прочее. Лопнула эта концепция, как и предупреждали, лопнула полностью!

Обезумевший неоосманизм в сочетании с «Серыми волками» — это неаппетитное блюдо. Поскольку они рассчитывали на блицкриг, а его нет, то, к сожалению, относительно умеренное правительство Ильхама Алиева (подчеркиваю, относительно умеренное) будет заменено правительством «Серых волков».

Эти «Серые волки» развернут новую волну, она будет переброшена на Северный Кавказ. Мы этого не допустим. Поэтому нам не нужен крен ни туда, ни туда, что и определяет нынешний курс российского государства.

Сложные аппараты американо-израильского производства падают от палок и двустволок, мирное небо вскоре будет обеспечено.

Чудовищный конфликт надо прекратить. И тут глубочайшие соболезнования жертвам и армянского, и азербайджанского народа — это величайшая трагедия постсоветской эпохи. Она огромна, и когда все опомнятся, и Ильхам Алиев вынужден будет описать масштабы азербайджанской трагедии, то мало не покажется.

Максим Юсин: Вы говорили о Великом Туране, об опасности турецкой экспансии на постсоветском пространстве. Как раз на этой неделе было подтверждение: новая власть Киргизии в лице министра обороны встретилась с послом Турции, который предлагал военное сотрудничество. В рамках ОДКБ наши (и армянские) союзники — Казахстан, Киргизия — вдруг вспомнили, что они тюркские государства, и выразили солидарность с Азербайджаном в этой войне, а, соответственно, и с Турцией.

У меня сложилось впечатление, что та схема, которую Вы предлагаете, все-таки слишком пассивная со стороны России. Когда настолько нагло и бесцеремонно ведет себя Эрдоган — у нас, на нашем постсоветском пространстве — наш видимый показной нейтралитет в армяно-азербайджанском конфликте сделает их только более напористыми.

Конечно, Вы хорошо сказали, и дай бог, и я понял ваш намек, и кто надо поняли, что не просто так падают эти беспилотники. Но все-таки сами Вы сказали, что Армения — сильно просевшая. Карабах вы хвалили, [но там] слишком мало населения. А напор сейчас идет такой, что я бы очень хотел, чтобы Ваш оптимизм оправдался.

Но когда эти ребята уже в нескольких километрах от Шуши и уже по Лачинскому коридору спокойно ездить нельзя, мне кажется, что все-таки (ну, как осторожно сказать) влияние России должно быть более настойчивым, чтобы хотя бы заставить их пойти на перемирие, прекратить военные действия. Потому что иначе, не дай бог, возьмут Степанакерт, и будет геноцид номер два. Для имиджа, для престижа России среди всех наших союзников это будет просто катастрофа, допустить которую мы не можем.

Сергей Кургинян: Ни Степанакерт, ни тем более Шуши не возьмут — этот праздник кончился. Лачин — помню его с 90-х годов… всё с ним будет в порядке. Всё застряло сразу после равнины и будет находиться в этом состоянии.

Кстати, когда я говорил об Армении, я имел в виду следующее: две академии наук; Мергелян — ведущие исследования в области математики и вычислительной техники в Советском Союзе; Арагац и Амбарцумян, астрофизика, и все прочее.

Было ощущение, что армянская мечта состоит в том, чтобы быть в числе самых первых там, в [западном] топ-уровне, наверху. Не будем говорить о хорошем или плохом, но что-нибудь типа Израиля…

Вместо этого шашлык-машлык, скука и гигантское британское посольство, которое все это контролирует. Скучно.

Карабах другой. Но армянская молодежь в ходе этой агрессии против Карабаха проявила себя очень хорошо. Скажем так, что большая Армения воюет на 3+ или на 4-, а Карабах — на 4+. Это достаточная боеготовность — просто человеческая. Пока нет человеческого фактора, ничего невозможно.

По ту сторону всё по-другому. Я не хочу сыпать соль на эти раны, но факт в том, что эту войну планировали на три дня. И где эти три дня? Блицкриг сорван. Границу не прорвали. Все их разговоры про Лачин и про все прочее — это, так сказать, «Азерпроп». Он довольно эффективный, но очень грубый. Там истина совсем [иная]… Потери огромные…

Это все вместе говорит о том, что Армения выдержала первый натиск. Конечно, если загнать туда всю турецкую армию и что-нибудь еще, то дело будет плохо. Но я не думаю, что в конечном итоге Россия будет бесконечно на это смотреть.

Весь вопрос в том, что должна рухнуть иллюзия нашей дружбы с Турцией. Потому что если мы можем дружить с Турцией, если это братство возможно, то мы можем пожертвовать чем угодно на Кавказе ради этой дружбы. Но в том-то и дело, что оно невозможно.

А в тот момент, когда Эрдоган сказал о неоосманистском курсе, все стало ясно. И мы видим их работу в Крыму, мы видим их работу на Северном Кавказе. Теперь они растягивают всю эту дугу до Киргизии, и нам придется довольно скоро подумать о нашей безопасности на Дальнем Востоке — там все тоже не совсем хорошо.

Поэтому эта опасность огромна. И когда эта опасность встанет в полный рост, то, всячески акцентируя братство славянских и тюркских народов России, мы все равно вынуждены будем дать отпор турецкой экспансии. И в тот момент, когда мы должны будем дать этот отпор, наступит очередной момент истины, понимаете?

На самом деле наш естественный союзник на Западе — Германия, а наш естественный союзник на востоке — Турция. У нас сколько было войн с Османской империей? Четырнадцать? И две большие войны с Германией. Поэтому все эти разговоры о естественных союзниках в духе евразийства не стоят ломаного гроша. Особенно когда такая фигура, как господин Мур, начальник MI-6, очевидным образом демонстрирует свою приверженность тюркологии и свое желание строить эти альянсы.

И, наконец, мы очень ждем, когда и как отреагирует на этот вопрос Иран. Это не будет продолжаться долго в духе «давайте жить дружно» — это не может долго так продолжаться.

Константин Кнырик: Я очень коротко хотел бы вернуться к Китаю. На самом деле ни для кого не секрет, что у Байдена и его команды есть такие, достаточно сомнительные, экономические связи с Китаем. Я не скажу, что это тренд, но в западной информационной повестке, как и в нашей, есть такие мысли… Один… не скажу олигарх, а такой, достаточно состоятельный человек с возможностями и влиянием заявил, что победа Байдена — это победа Китая.

И ряд американских экспертов — для меня это тревожно — в СМИ намекает на то, что было бы логичным поделить мир между США и Китаем.

Насколько подобные мысли в принципе имеют право на существование? Зачем это вбрасывается в информационное пространство? И как вы думаете, есть ли в этих разговорах какие-то угрозы для нас?

Сергей Кургинян: Нет. Сейчас нет. Я поясню. «Чимерика» — все это говорилось много раз…

Дмитрий Куликов: Но это не поделить, Сергей Ервандович. Чимерика — это симбиоз. Между прочим, Сталин тоже считал, что он поделил мир в Ялте. Его реально поделили: была половина мира в советской зоне ответственности и половина — в американской. И что было в этих двух половинах и между ними? Поэтому здесь очень важно понимать, что имеется в виду — поделить или симбиоз.

Константин Кнырик: Пока очень мягко вбрасывается тема. Заявление Дерипаски было достаточно специфическое.

Сергей Кургинян: Всякие очень плохие предложения по нашему окончательному примирению с Японией, которые я не поддерживаю, тем не менее всегда торпедировались — кем? Америкой и Китаем, потому что никто не хочет этого соединения.

Дальше. Я помню семидесятые годы: сидим мы и грустно обсуждаем, как же это получилось, что китайская армия вошла во Вьетнам. А потом вдруг смотрим друг на друга и говорим: «Так мы же все еще живы. Уже не первый час, как они там, а мы все еще живы». Братский вьетнамский народ обратился к нам с просьбой не вводить советские войска в этот конфликт, поскольку вьетнамская армия достаточно сильна для того, чтобы решить эту проблему. Так и было.

Япония смотрит на это всегда своими глазами и считает, что опыт того, как именно она разбиралась в Китае, у нее есть, и он может возобновиться. Поэтому сказать, что Китай будет контролировать Японию, Вьетнам, Индонезию и, наверное, Индию… Я хотел бы это увидеть. Но меньше всего этого хотят сами китайские товарищи. Это первое.

Теперь о том, что по этому поводу говорили мне китайские товарищи: «Ты там передай своим, — шли девяностые годы, — что если вы совсем ослабнете, начнете разваливаться — мы, конечно, не утерпим, мы войдем. Но до тех пор, пока вы не будете так разваливаться, мы туда не сунемся, потому что на юге всегда лучше, чем на севере. Север — это место диких племен, нам туда неохота». Значит, и этого эффекта (то есть захвата территорий РФ. — Ред.) нет.

И, наконец, последнее. Я говорил об этом. Отрицаю, отвергаю всякие инсинуации по поводу того, что мои заявления носят характер зоологизации людей, — нет, это просто метафора. У меня был друг, который уезжал в геологические экспедиции. А был плохой период, сахара не было. Он несколько мешков сахара засунул себе под кровать, и уехал из квартиры где-то на юге России. Уехал в Якутию, в экспедицию. Приезжает через несколько месяцев. Были вот такие муравьи [маленькие], а тут, говорит, муравьи вот такие [огромные] и маршируют вокруг этого сахара рядами. Вот так вот, говорит, просто как вокруг энергетического центра.

Что значит отдать Китаю хотя бы сибирскую часть России, самую неаппетитную для него? Это что значит? Это значит так усилить Китай, что о какой-нибудь «Чимерике» забудьте думать. И одной из причин, по которой мы удерживали в самой страшной ситуации девяностых годов целостность страны, был страх Соединенных Штатов, что эта территория будет взята Китаем. И до сих пор действует страх, что ядерная страна окажется под исламской оккупацией.

Сейчас мы впервые столкнулись с тем, что, видимо, этот страх переломлен. Это был огромный страх того, что радикальный ислам получит ядерное оружие в свои руки на территории России. Поэтому ни о какой монополии Китая и каком-то таком братстве речи не будет. Отдай ты чуть-чуть этому Китаю еще — и конец.

Полмира ты ему отдашь, а что он сделает со второй половиной?

Константин Кнырик: Заберет сам.

Сергей Кургинян: Он заберет сам. Поэтому если там есть еще мало-мальски трезвые головы, то на этом всё и держится.

Весь вопрос в том, кто решится кинуть радикальный ислам на Китай, и, как мы видим, в тюркском варианте. Кто решится так задействовать уйгурский фактор и все остальное? Кто этот сумасшедший? А [чтобы тюрки сделали это] своими руками… я не вижу такой возможности.

Александр Гурнов: Дмитрий, вам повезло, про муравьев, конечно, хит недели.

Сергей Кургинян: Нет, я отвергаю всякие инсинуации о том, что это зоологизация.

Александр Гурнов: Смотрите, Александр Григорьевич Лукашенко встретил праздник 7 ноября, с которым я, кстати, поздравляю всех, кто его празднует, открытием новой линии метро. И, открывая линию метро у себя, он сказал: народ тут попросил меня навести порядок. Народ, мол, насмотрелся на всю эту демократию, о которой мы сегодня много говорили, и просит навести порядок.

Вот какой порядок: «Чтобы, значит, была безопасность… свобода, значит… чтобы было умеренное развитие и перемены, но перемены, которые вы, товарищи, сможете выдержать», — сказал Лукашенко, это его цитата. И дальше он сказал, что, ну и вот сейчас надо решить, конечно, как нам пойти, серьезная ломка нужна. Перемены, говорит, нужна серьезная ломка. Вопрос о том, ломка будет кардинальная или будет такая эволюционная ломка. Вы как считаете, путем какой ломки пойдет сейчас Александр Григорьевич?

Андрей Окара: И сколько позвоночников сломает?

Сергей Кургинян: Александр Григорьевич сказал гораздо более фундаментальную вещь, наряду с важными вещами, на которые вы указали. Он предложил отдать какое-нибудь нефтяное месторождение. И это одно стоит всего остального. Я отвечаю здесь только от своего лица, я понимаю, какие могут быть по этому поводу возмущения — но я считаю: Париж стоит обедни. Мы отдадим белорусской элите и не одно, а несколько нефтяных месторождений. Мы отдадим еще больше за одно: за прямое вхождение Белоруссии в Россию. Прямое и окончательное полное вхождение. Они хотят соединить свои элитные возможности с нами?

Я отношусь к малому числу людей, которые считают, что Белоруссия спокойно стоит сто миллиардов долларов, спокойно. Она бесценна как геополитический фактор.

Александр Гурнов: Германию дешевле отдали.

Сергей Кургинян: Да-да, Германию… Она (Белоруссия. — Ред.) стоит этого, стоит. Но она стоит этого, только если это вхождение станет абсолютно нормальным, унитарным, не разрушающим нашу Конституцию. Она просто усилит эту территорию.

Тогда Лукашенко может получить очень много как политик, белорусская элита может получить больше, чем может ожидать, если правильно это делать. А мы получим одно: мы получим просто геополитический фактор. И он для нас сейчас, в той ситуации, в которой мы есть, бесценен.

Но моя точка зрения, к сожалению, не является абсолютной. Бытуют совершенно другие тезисы, пренебрежительные: что надо ему отдать какой-то пост вице-премьера по сельскому хозяйству, а он протягивает руку. Он говорит: ну так вы в большую игру-то идете? Его намек на нефтяное месторождение…

Александр Гурнов: Они же накануне торговались, и не сторговались.

Сергей Кургинян: Дело не в этом, дело в том, что нельзя осуществлять интеграцию способом без предоставления тем элитам, с которыми интегрируешься, огромных возможностей.

Эти возможности не должны касаться целостности государства, но надо делиться. Самым решительным образом идти на глубочайшее сближение во взаимных интересах, а не говорить «подумаешь, какой-то там хутор». Это не хутор, это вопрос русской жизни и смерти, и к нему надо относиться именно так.

Поэтому предложение Лукашенко по нефти я бы выделил из числа всех тех, о которых вы сказали. Что касается всего остального, то пусть он еще удержит Белоруссию. А что, мы начнем такую замечательную операцию сближения, если он не держит в руках этот стакан? Пусть он покажет, что стакан-то его, пусть он восстановит это, и после того как восстановит, не начнет опять капризничать, как капризничал раньше.

Вот эти два фактора — отсутствие капризов с его стороны и восстановление возможностей, а с нашей стороны готовность крупно делиться — это определит русскую судьбу на западном направлении.

Андрей Окара: Сергей Ервандович, вы правы насчет стакана. Мне кажется, что в российском экспертном разговоре о Белоруссии, как правило, забывают один важный фактор, а именно — белорусский народ как субъект исторического процесса. Над ним все смеются и его не учитывают, а мне кажется, этот фактор — определяющий. Ну, посмотрим.

У меня вопрос вот какой: этот год, 2020-й, как многим кажется, — это год каких-то глобальных перемен. Вспоминается идея про «черных лебедей». Каждый какой-то кризис в мире — как очередной «черный лебедь», причем такой упитанный. Как вы считаете, насколько мировая капиталистическая система это все способна выдержать? Или же сейчас будет идти ломка этой системы? И что ей может прийти на смену: то ли какая-то левая троцкистская модель, то ли какая-то социал-демократическая модель, то ли что-то еще? И в чем может быть вклад российской политической философской мысли в ту модель, которая может прийти на смену глобальной капиталистической системе?

Сергей Кургинян: Первый вопрос: я здесь хотел выразить благодарность и от своего лица, и от лица моих соратников, и от лица всех за то, что поздравили с праздником 7 ноября. С великим праздником, когда рушащаяся Российская Империя была спасена в виде державы и дальше укреплена неслыханным образом и превращена в настоящую сверхдержаву под названием СССР. Спасибо большое всем за эти поздравления.

Второе, по поводу белорусского народа. Белорусский народ является абсолютно решающим фактором. Суверенность, как мы ее понимаем, означает, что народ суверенен. Я хочу спросить: белорусскому народу нужна суверенность от русского народа? Вот как это понимать? Я могу себе представить в каком-нибудь страшном сне, что киргизскому народу нужна суверенность от русского народа и воспоминания о Манасе.

Дмитрий Куликов: Это неочевидно.

Сергей Кургинян: Неочевидно, далеко неочевидно, но предположить это в страшном сне я могу. Другой язык там, что-нибудь. А что такое с белорусами? Что там на уровне народов происходит, какой суверенитет?

Андрей Окара: Белорусы считают себя другим народом.

Сергей Кургинян: Вот это вы мне докажите. Я этого не видел ни в один из своих приездов в Белоруссию. Они скептически смотрят на русское либеральное сумасшествие и считают, что они консервативная часть русского народа.

Но чтобы они в крупных своих частях вспоминали о Марбургском праве и обо всем прочем, насколько они отдельны, и глядели в сторону Литвы, которая их пожрет тут же… — этого нет, я не вижу. Поэтому я считаю, что главный фактор — это, конечно, интересы народа. А вот захочет ли белорусский народ связать себя снова нитью взаимной веры и интереса с Лукашенко — это вопрос отдельный. Пусть Лукашенко это докажет.

Теперь насчет моделей.

Я считаю, что сейчас в мире борются две модели развития, и третья — это модель неразвития. Остановить развитие, спасти человека от развития, завершить его — эта модель очень большой части и азиатских элит (не китайских и не вьетнамских, а, скажем так, условно исламских), и в целом это касается ультраконсервативных частей.

Вторая модель (гораздо более чудовищная, чем эта, хотя эта тоже невоплотима) — техноцентрическое развитие, доминирование техники над человеком. Человек сам становится придатком к технике. Мы режем геном, делаем с ним что угодно — это техноцентрическая модель.

И третья — модель симфонического человекоцентрического развития, которая всегда и была русской. И говорить-то надо об этом. Вопрос не только в том, насколько мы дистанцируемся от Запада (скажем, «забираем игрушки, мы врозь») на уровне точек. А как вектора-то будут направлены? Куда идет Запад, куда идем мы?

И если мы не заявим об этой своей возможности симфонического человекоцентрического восходящего развития — которое и есть коммунизм, для меня ничего больше в это слово не входит, — без этого Россия погибнет в тисках этого техноцентрического развития. И сколько она будет рассуждать устами наших руководителей о том, что эта модель аморальна и пр., — будет уже не важно. Если не будет предложена другая глобальная модель, то есть нечто большее, чем просто идеология, то мы окажемся на задворках этого процесса, и он нас сомнет. Вот что я думаю.

Дмитрий Куликов: Сергей Ервандович, спасибо за этот блестящий, как всегда, разговор. Честно вам скажу, было очень интересно и содержательно. Я благодарю моих коллег.

 

https://rossaprimavera.ru/article/bc25fb69

 

08.11.2020 Посвящается 103-й годовщине Великого Октября

Советское наследие как спасение от погибели

Разве недостаточно явленного нам воочию для того, чтобы говорить о погибели? Что ж, ждите новых доказательств ее пришествия или воспевайте как благо это очевидное наползание всемирной постисторической тьмы, она же — коронавирус и пр.

Те же, кому погибель очевидна, либо смиряются с нею, либо хотят с нею бороться. Причем не лежа на диване, а иначе. Им и адресована эта передовица.

В передачах «Суть времени» (снимавшихся, когда наползание тьмы еще не было столь очевидно) я не только говорил о чудовищности последствий распада СССР и краха советского коммунистического проекта, но еще и предпринял попытку развернутого описания всего того, что явлено нам в виде этих последствий. Потому что бороться можно, только опираясь на настоящее понимание природы и возможностей того, с чем хочешь бороться. Сначала — это, потом — всё остальное.

Хочешь бороться с болезнью — изучи ее подобающим образом. Хочешь сражаться с драконом — разберись в его повадках, найди его слабые точки, придумай, как использовать его силу так, чтобы она тебе помогла погубить его. Вот я и описываю эту тьму, как ее ни назови — болезнью, драконом или иначе.

Конечно, нервные люди воскликнут: «А зачем вы нам это всё описываете, если нас всё равно пожрет дракон?!» Или: «Зачем вы нам так подробно описываете смертельное заболевание, которое обрушила на нас то ли судьба, то ли чья-то злая воля, то ли наш собственный идиотизм? Зачем нам нужно всё это знать, если ниспосланная нам беда огромна, а мы сами ничтожны?»

Конечно, если быть уверенными в том, что многие знания умножают только скорбь, то, может быть, лучше этих многих знаний и не иметь. Но кто сказал, что эти самые знания умножают только скорбь? То есть то, что они умножают скорбь, — понятно. Но только ли ее они умножают?

Многие знания (по поводу болезни, дракона etc.) даруют не только скорбь, но и шанс на избавление от погибели. Да, этот шанс мал. Да, для того чтобы его использовать, нужны действия, которые не просто подымут тебя с дивана, а буквально вывернут наизнанку. Потому что эти действия очень сложны, трудозатратны, болезненны. Потому что успех их не гарантирован, а для того чтобы их совершить, нужно распроститься с последней возможностью вкусить домашнего тепла напоследок, насладиться любимой музыкой или чем-нибудь еще… незатейливыми любовными утехами, семейным счастьем, сладким сном, наконец. Этим сном-то ведь труднее всего пожертвовать, сказав: «Ну пожрет дракон… все мы смертны…» Ан нет — иди в гору, пройди по шаткому мосту через пропасть, доберись до Кощеевой иглы и так далее. Тебе это говорят, а ты точно знаешь, что и пяти шагов в гору не сделаешь, а уж с шаткого моста наверняка упадешь. То есть всех последних сладостей лишишься, а взамен получишь не только ускоренную погибель, но и еще и осознание своей ничтожности. А можно ведь было во сне себя каким угодно героем увидеть и возрадоваться. А потом уже — дракон, хрум-хрум-хрум и прочее.

О какой же болезни я поведал не сдавшейся до конца публике в своей длинной «телеграмме» под названием «Суть времени»? Я поведал о болезни под названием регресс. Мол, СССР не просто распался на части. В каждой из этих частей вдобавок началась системная деградация, которую именуют регрессом. Ее источником стало криминальное первоначальное накопление, не позволяющее создать плохие, но жизнеспособные буржуазные государства, а превращающее эти государства в некие пиратские королевства. В условиях такого превращения негодовать по поводу коррупции, мафиозности — бессмысленно. Ибо это превращение создает совершенно новые формы организации общества, причем такие, по отношению к которым любая мафия — это средоточие добродетели, нравственности, человеколюбия и созидательности.

Я настаивал на том, что поскольку произошедшее с СССР (я называл это в ряде своих работ постгосударственной стадией системного кризиса) привело к регрессу на постсоветской территории, этот регресс обернется таким нисхождением, таким вовлечением в темный водоворот, при котором весь мировой процесс приобретет характер неизмеримо более чудовищный, нежели всё, испытанное ранее человечеством. И я подробно описывал, что такое эта чудовищность (ад земной, усовершенствованный Освенцим, темная зона расчеловечивания и так далее).

Но я описывал не только это. Я описывал также невозможность классических форм сопротивления данной напасти, поскольку сама эта напасть породила постклассический мир. В котором, например, нет места классовой борьбе, потому что нет классов. В котором невозможна революция (не «оранжевая», а настоящая), потому что настоящая революция есть часть восходящего исторического процесса, часть не поломанного исторического времени.

Если исторический процесс убит, историческое время поломано, то ни революции, ни способные на них макросоциальные величины не только не возникают как некие благие кристаллы, порожденные пагубным субстратом. Напротив, любые пародии на революции (а при регрессе возможны только пародии) добивают всё, связанное с благом и приводят к ускорению регресса, нисхождения, погибели. Такова специфика дракона под именем Регресс, такова специфика заболевания под названием Пост- и Антиисторичность.

Если перевести это на совсем упрощенный язык, то получается примерно следующее. Новые формы организации общества, про которые можно, перефразировав Сталина, сказать: «Эти формы пострашнее, чем „Фауст“ Гёте», конечно же, отвратительны. И эта их отвратительность была мной предсказана тогда, когда всем грезился на месте несовершенного СССР «улучшенный шведский социализм».

Еще в конце 1980-х, когда сошедшие с катушек позднесоветские люди свято верили в благое пришествие замечательного шведского социализма, который не чета «отвратительному совку», я предупреждал, что они получат не шведский капитализм, а капитализм совсем иной — похлеще колумбийского, и что беда к этому не сводится. Что эта беда состоит вдобавок в том, что любое разрушение этих чудовищных квазиколумбийских форм капитализма при существующих качествах общества будет пародией на революцию и немедленно породит еще худшие формы. Это как при некоторых видах онкологии: опухоль очень плохая, но только тронь ее скальпелем — и вместо освобождения от опухоли получишь тысячу других и ускоренную страшную смерть пациента.

Нервные люди тут же стали меня спрашивать, что же, собственно, я предлагаю вместо революции. «Вы предлагаете консервацию существующей отвратительности во имя недопущения худшего, — сказали мне эти люди, — но ведь вы сами говорите, что эта отвратительность нарастает, и что обернется она абсолютной погибелью».

Этих нервных людей я раз за разом отсылал к историческому опыту излечения деградационных болезней и побед над драконом под именем Темные времена. Я обращал внимание этих людей на то, что линейная теория прогресса явным образом неверна и что человечество иногда так глубоко «залетало», что любое упование на революционное спасение являлось очевиднейшим и горчайшим блефом. И что от погибели, насылаемой такими периодами, крупные человеческие сообщества иногда (но именно иногда!) спасались с помощью так называемых катакомб, которые по своей природе вроде бы имеют и не исторический, и не классовый, и не революционный характер, но которые в итоге оказываются эффективнее самых сногсшибательных революций.

Конечно же, ярчайшим примером подобного катакомбного спасения является христианизация Древнего Рима, которая породила следующее.

Во-первых, некоторое продление существования западного Древнего Рима.

Во-вторых, длительный процесс восстановления этого западного Древнего Рима в виде христианской священной Римской империи (не было бы христиан — терзали бы Европу варварские банды не только в первые века христианской эры, но и в течение гораздо более долгого срока).

В-третьих, создание восточного христианского Древнего Рима, он же — Византия. А тут уже речь идет не о кратком, хотя и существенном продлении жизни западного Древнего Рима на несколько сотен лет, а о продолжении жизни Древнего Рима в его византийском обличии аж на тысячелетие.

В-четвертых, принятие Московской Русью эстафеты у Византии.

В-пятых, принятие большевиками фактически этой же эстафеты. В самом деле, перенос Лениным столицы из Петрограда в Москву и восстановление Сталиным патриаршества, разрушенного Романовыми, были частными знаками восстановления именно Святой Руси в ее красной ипостаси. То есть восстановлением Святого Царства в красной (коммунистической) ипостаси.

Вот что дали миру христианские катакомбы, порожденные общественной реакцией совокупной ойкумены (почти что равной тогда всему человечеству) на чудовищную деградацию Древнего Рима.

Но разве другие крупнейшие государственные величины не создавались сходным образом? Разве не создавались практически так же США? Разве не из катакомб в их ином обличье исходила воля к восстановлению Китая после различных темных эпох?

Разъяснив слушателю «Сути времени», почему в условиях регресса постисторическую криминальную опухоль нельзя трогать скальпелем, почему надо искать иглу для победы над драконом, а не спать сладким предсмертным сном и не махать попусту кулаками, дубиной или даже мечом, я не призывал к бездействию или охранительству, а заговорил о контррегрессивном внутреннем «исходе» в еще не познанную или позабытую «советскость без дураков». И я привел доказательства того, что только такой исход может быть победителен и спасителен в условиях болезни под названием регресс.

Существенными слагаемыми такого исхода являются возможности, предоставленные нынешней ситуацией так называемому гражданскому обществу. Можно сколько угодно, причем с абсолютной теоретической правотой, говорить о том, что гражданам нужно государственное, качественное, предельно централизованное образование. Но это та теоретическая правота, про которую один из героев «Педагогической поэмы» Макаренко говорил: «Теорехтически это, конечно, лошадь, а прахтически так она падает».

Да, нужно централизованное, классическое образование, предельно высококачественное, бесплатное, государственное, сочетающее в себе все лучшие традиции советского и досоветского периода, устремленное в будущее. Но разве советское образование не было близко к этому идеалу? И не те ли, кто к нему сейчас апеллируют, низвергли в бездну и это образование, и многое другое — во имя непонятно чего?

Так что «теорехтически» это «лошадь». А «прахтически» — имеем то, что имеем. Внимательно вникните в рассуждения нынешнего министра просвещения, они же — то, что мы имеем «прахтически». И перестаньте видеть сладкие советские сны, которые сами же прервали невесть зачем. Вы их хотите восстановить? Как? Трогая скальпелем весьма специфическую опухоль?

Болезнь находится пока в той стадии, когда с неимоверными усилиями и непредсказуемым результатом еще может быть осуществлен контррегрессивный внутренний исход, опирающийся на некие горькие дары ужасной эпохи. Эти дары — не до конца обнуленные возможности гражданского общества, рынок, плюрализм, частная собственность. Да, это очень горькие дары эпохи нарастающего ужаса, формируемого именно этими дарами. Это страшные, почти смертельные яды. Но они же могут быть средствами излечения — весьма проблематичными, негарантированными, неимоверно трудо- и душезатратными. Просто других средств нет вообще.

И именно поэтому я две трети своего времени провожу в Александровской коммуне, которую считаю одной из точек позитивной контррегрессивной катакомбности. Я придаю при этом огромное значение тому, чтобы эта катакомбность была именно контррегрессивной, чтобы это даже отдаленно не пахло землянками, сектами, бегством от жизни. Разумеется, данная точка является хранительницей советского наследия. Причем хранители верят, что это наследие — фактор будущего.

Но я совершенно не понимаю, почему американцы могут создавать фонд «Наследие», а мы нет. И я достаточно долго занимаюсь этим наследием для того, чтобы понять меру его поврежденности еще в советский период.

Кому и зачем надо было свести фактически к нулю советское медицинское наследие Ухтомского, Сперанского и других? Почему еще в советский период всё должна была подмять под себя другая школа медиков и физиологов (в первом приближении анохинская)?

Кому и зачем нужно было свести к нулю психологическое советское наследие Выготского, Леонтьева и других? Почему так нужно было противопоставлять всему этому другую школу (в первом приближении — имени Зинченко)?

Что произошло с советской вычислительной техникой? Советской педагогикой?

Какая болезнь зародилась уже внутри позднесоветского общества? Причем не диссидентская болезнь, а другая. Кому надо было упрятать в тюрьму глубоко советского и коммунистического Побиска Кузнецова?

И что теперь творится, к примеру, вокруг того же «ковида»?

Что такое искомый полноценный коммунизм? Каково его другое название?

Его другое название — восходящее целостное человекоцентрическое развитие, которое не подчиняется техноцентризму, а использует технику во имя достижения человеческой полноты. Такое развитие можно с одинаковой правомочностью назвать коммунистическим или симфоническим. Но оно является развитием, и потому — спасительно для человечества. Ведь остановить развитие человечество не может.

А что мы видим вместо этого? Мы видим продавливание идеи спасительности техноцентрического, а значит, антигуманного развития. И это не только игры с геномом. Это всё, что нас окружает, — все эти цифровизации, «дистанционки».

Но мы видим и другое — отчаянный рывок Запада в сторону создания на Востоке спасительной для него псевдохалифатистской империи неразвития. Запад создавал такую империю с давних пор. Но он боялся создать нечто слишком опасное для себя. И потому сначала ориентировался на безгосударственные террористические организации типа «Аль-Каиды» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) или ИГИЛ (организация, деятельность которой запрещена в РФ). А потом — на террористические организации, привязанные к слабым государствам, таким, как Саудовская Аравия.

Теперь имеет место крупномасштабная турецкая авантюра. Кровавое столкновение Азербайджана с Арменией — это крохотная часть такой авантюры. Но даже эта крохотная часть являет собой жуткий вулкан, извергающийся кровью.

Но на повестке дня другое! Крупная страна с армией, флотом, традициями, населением, подготовленностью к насилию должна, по мнению ее лидера, не просто стереть с лица земли маленькое закавказское государство, а восстановить Туран.

Бандеровский нацизм (а Бандера — именно нацист) начинает дополняться нацизмом «Серых волков». И это еще первые звенья большой цепи!

Если те, кто пошли на эту авантюру, всерьез намерены ее осуществить, то в Туран должен войти не только Крым. В него должно войти Поволжье, огромные сибирские территории, территории на северо-востоке России. Речь идет о беспощадном уничтожении России, которая находится в том самом регрессивном состоянии, которое я всё время описываю.

Мне справедливо возразят: «Ну вот вы и будете дожидаться этого конца России в своей крохотной контррегрессивной точке!»

Во-первых, я пишу эту статью в Москве, после очередного выступления по телевидению и перед очередным московским спектаклем.

Во-вторых, контррегрессивный сценарий развертывается нами отнюдь не только в Александровском.

А в-третьих… в-третьих, если я прав, то Россия может уцелеть, только если хотя бы десятая часть ее населения перейдет в режим самообеспечивающегося полувоенного существования, которое имеет в истории много аналогов. Это и казацкие поселения, и разного рода крупномасштабные начинания типа иранских басиджей, и тот военно-политический опыт, который Германия задействовала задолго до гитлеризма, поняв, что без ландсвера (то есть полувоенных самообеспечений) ее армия (то есть рейхсвер) будет обречена на абсолютную деградацию. Конечно, все мои ссылки на эти прецеденты так же условны, как ссылка на Древний Рим и христианские катакомбы. Но это не означает, что эти ссылки совсем бессмысленны.

Я вовсе не считаю, что такая самоподготовка (вновь подчеркну, эффективная при условии вовлеченности в нее десятков миллионов людей) будет а) спасительной и б) неосоветской. Не об этом сейчас идет речь, а о мощном сопротивлении огромной скверне, которое может опираться только на полноценное и всестороннее развитие каждого человека, что немыслимо без правильного воскрешения настоящего — восходящего, симфонического и в этом смысле коммунистического — советского наследия.

Вот почему эту передовицу накануне 103-й годовщины Великого Октября я посвящаю именно такому пониманию советского наследия (оно же — СССР 2.0 и коммунизм 2.0).

 

До встречи в СССР!

https://rossaprimavera.ru/article/82544e23

 

24.06.2020 Декор стыдливый отпадет

 

Поскольку конкуренция за исторические заслуги в деле сокрушения нацизма — лишь промежуточный этап в наших отношениях с Западом, поскольку Запад вскоре начнет сетовать на то, что три безумца помешали ему склониться перед величием Гитлера, то любые промежуточные варианты празднования нами Великой Победы продлятся недолго. Нам придется либо покаяться за свои особые заслуги в победе над замечательным гитлеризмом, либо готовиться к отпору тому, что будет явлено в виде возрождения этого самого гитлеризма 

 

Сталин, Рузвельт и Черчилль. Тегеранская конференция. 1943

Возможна ли объективная оценка роли СССР в победе над нацизмом? Конечно, возможна. И если минимально образованный человек хочет обзавестись подобной оценкой, то ему это сделать совсем нетрудно. Для этого не надо приобщаться к какой-то новой, ранее закрытой информации. То есть это было бы не лишним, но это не входит в тот необходимый минимум знаний, которые позволяют понять, какова объективная и именно объективная роль СССР в победе над нацизмом.

https://rossaprimavera.ru/article/f1ad81fc

 

08.02.2020 Клоака

 

Никакой фатальности в том, что касается окончательной победы клоаки, нет. Очередной опрос, проведенный АКСИО, показывает именно это 

Тацита Дин. Русский конец — Рабы капитализма. 2001

Меня глубоко впечатлили и результаты очередного опроса АКСИО, обсуждению которых в существенной степени посвящен этот номер газеты, и то, с каким профессиональным рвением был за короткий срок осуществлен этот опрос. Так могут действовать только люди, которых очень хотят «пригнуть» и которые совершенно не собираются «пригибаться».

Творцы разрушительно-безумного законопроекта о семейно-бытовом насилии считали, что общество «пригнется» и в силу элитности проводящих этот закон отморозков, и в силу осуществляемого отморозками беспрецедентного квазиморального шантажа, сопоставимого только с шантажом, осуществлявшимся в момент пресловутого перестроечного покаяния.

Но, как мы видим, этого не произошло. И мне представляется важным поразмышлять на тему о том, почему это не произошло ни с теми, кто проводил опрос, ни с теми, кого опрашивали.

В этом моя реакция на факт опроса и его результаты.

Имеем ли мы право называть наше население обществом — вопрос непростой. Общество может быть очень сложным по своей структуре. Но оно все-таки должно хотя бы в минимальной степени быть если не организмом (об этом сейчас явно речи быть не может), то системой. То есть совокупностью элементов, объединенных общей целью и связанных между собою. При этом наличие связей и цели делает такую совокупность элементов чем-то большим, нежели та же совокупность элементов, не обладающая ни связями, ни целью.

По этому поводу в общественных науках уже пару сотен лет ведутся нескончаемые дискуссии. И у меня нет ни возможности, ни желания в короткой статье вносить свою лепту в эти дискуссии.

Ограничусь констатацией того, что дифференциация сегодня преобладает над интеграцией, что центростремительные тенденции пока слабее центробежных, и что общество с годами не собирается, а всё более расползается.

Кто-то скажет, что так и должно быть в так называемую информационную эру. И опять же у меня нет ни возможности, ни желания обсуждать, должно ли так быть, насколько это задается и впрямь очень новой информационной средой и так далее.

Моя личная точка зрения состоит в том, что общество до сих пор не опомнилось от того, что вытворялось в перестроечную эпоху и в последующие за ней лихие девяностые. И когда с негодованием говорится о том, что длились эти девяностые всего-то десять лет, а после них прошло вдвое больше, и пора бы перестать сваливать на дела давно минувших дней вину за нынешнее состояние общества, то негодующие вряд ли начнут, обсуждая здоровье своих детей, говорить о том, что травмы раннего детского возраста давно миновали, и потому надо не на них ссылаться, а выяснять независимые от них причины нездоровья взрослого отпрыска.

Всем понятно, что могут быть такие ранние травмы, которые существенно меняют всю дальнейшую жизнь, и что нельзя улучшать эту жизнь, не преодолевая то, что вменяют ей эти ранние травмы.

Не желая впадать в крайности и апеллировать к религиозному содержанию того раннего травматизма, который наложил отпечаток на всё, что касается постсоветской действительности, я адресую читателя к феномену аномии, который стал предметом научного изучения благодаря открытиям одного из основоположников социологической науки, французского социолога и философа Давида Эмиля Дюркгейма (1858–1917).

Дюркгейм и его последователи приводят веские доказательства того, что при резкой смене одних общественных идеалов другими, во многом противоположными, общество может оказаться в крайне плачевном состоянии. И что такое состояние может продлиться очень и очень долго.

Но ни Дюркгейму, ни его последователям не мог в кошмарном сне присниться наш вариант стремительной «смены вех», при котором не одни идеалы сменяются другими, а декларируется не только приемлемость, но и спасительность некоего безыдеального и даже антиидеального бытия.

Когда в обществе с невозможным легальным первоначальным накоплением за считанные годы переходят к экономическому устройству, ориентированному на решающую роль крупнейшего частного бизнеса, то даже самые наивные люди не могут не додуматься до того, что в отсутствие легального первоначального накопления данная трансформация будет осуществляться с опорой на нелегальное первоначальное накопление, то есть на так называемый криминалитет. И что при этом общество обрекается на формирование существенно криминальной элиты.

А поскольку ценности такой элиты не исчезают автоматически в момент, когда она начинает занимать принципиально новые позиции, то во главу угла эта элита не может не поставить нечто диаметрально противоположное нормам любого обычного общества. Вместо «не укради» возникает антизаповедь, согласно которой воры — это соль земли, а неворующие являются маргинальным отстоем. Добро бы это было только продекларировано, но ведь это было явлено на практике. То же самое произошло со многим другим. Например, с настолько же древним, как и это самое «не укради», осуждением прелюбодеяния.

Вывернув советское общество наизнанку (а открыто декларировалась необходимость именно такого выворачивания, оно же — карнавализация общественной жизни), творцы этого выворачивания стали небезуспешно навязывать обществу не новые идеалы и моральные нормы, а антиидеалы и антинормы.

За счет этого граждане постсоветской России оказались погружены в агрессивную антисоциальную клоаку.

Я не берусь утверждать, что при таком погружении все они окончательно растворились в этой клоаке. Более того, я уверен в том, что это не так. И что сохраняющиеся внутри многих наших граждан, скажем так, допостсоветские нормы и идеальные основания сопротивляются клоаке и в какой-то мере сдвигают в какую-то сторону клоачность современного постсоветского общества.

Обсуждать масштабы этого сдвига я опять-таки не готов. Но нормы мирочувствования, мировидения, миропонимания диктует нашим гражданам не клоака, а то, что можно с полным правом назвать диалектическим единством навязываемой клоачности и реликтовой антиклоачности.

Реликт антиклоачности оказался достаточно весомым. Гораздо более весомым, чем предполагали элитные клоакизаторы общественной жизни. Более того, поскольку отторжение агрессивной клоаки возможно только при радикализации антиклоачного слагаемого общественной жизни, это антиклоачное реликтовое слагаемое претерпело определенную позитивную трансформацию. Оно в постсоветскую эпоху стало более жестким и определенным, чем в конце советской эпохи.

Словом, кто опаскудился, тот сделал это с размахом, на всю катушку. А кто стал сопротивляться опаскудиванию, тот не переоценил свои ценности, как предлагал Ницше, а эти ценности дооценил. И сделал их за счет этого гораздо менее эластичными.

Наш великий математик Николай Иванович Лобачевский, борясь с холерой, которая проникла в Казанский университет, ректором которого он являлся, сказал: «К холере можно привыкать и в ней обдерживаться». Но он же имел в виду борьбу с холерой, а не покорность тому, что она вменяет своей жертве.

Ровно таким образом должно поступать с клоакой. К ней нельзя привыкать, в ней нельзя обдерживаться. Но поскольку антиклоачный реликт достаточно силен, то уж если ты решил жить в клоаке, не подчиняясь ей, то обопрись по-настоящему на антиклоачный реликт в постсоветском обществе. Тем более что этот реликт весьма и весьма силен.

Это не отменяет того, что он является реликтом. Но, может быть, антиклоачные ответы на клоачные вызовы могут превратить реликт в нечто крайне весомое. Тем более что клоака не сконцентрировалась только на территории нашего отечества. Да, ее здесь стали особо агрессивно навязывать. Но и ответ оказался отнюдь не преисполненным рабской апатичной покорности.

А вот на Западе всё еще хуже. Там мы не видим никакого антиклоачного ответа, адекватного тамошнему клоачному вызову.

Так что никакой фатальности в том, что касается окончательной победы клоаки, нет. Очередной опрос, проведенный АКСИО, показывает именно это.

 

https://rossaprimavera.ru/article/38c52203

 

24.01.2020 Катехон

 

Возможно, и курс, и вектор в каком-то смысле останутся прежними. Потому что элита останется прежней. И она сумеет сделать многое для того, чтобы погасить путинские порывы. Но это не значит, что порывы отсутствуют  

Рафаэль Ламар Уэст. Пейзаж в лунном свете. До 1850

О новой внутриполитической и международной ситуации. 

Аналитический доклад

Москва, 20 января 2020 года

Один известный телеведущий при каждой встрече со мной начинает нервно цитировать мое высказывание, которое его, по-видимому, впечатлило и всерьез, и надолго. На телевизионной передаче я однажды сказал этому ведущему (цитирую по памяти), что «Россия в ее нынешнем состоянии — это гнилое бревно. Но это бревно, запирающее дверь, в которую ломятся псы ада».

Я всего лишь перевел на язык упрощенной метафоры концепцию катехона, в которой дается религиозное оправдание праву на удерживание мира от всего, что несет этому миру пресловутый конец времен.

Говоря о гнилом бревне, я просто подчеркнул, что Россия, берущая на себя роль катехона, находится в очень скверном состоянии. Но что другого катехона нет. А наличие любого катехона есть абсолютное благо.

Всё, что произошло в российской жизни в январе 2020 года, лишь подтверждает эту мою концепцию. Я никогда не ждал и сейчас никак не жду абсолютной катехонизации нашей политики. Но нечто связанное с самой небезусловной катехонизацией безусловно лучше, чем ничего. Свой доклад, публикуемый в газете, я посвящаю доказательству данного утверждения.

В каком-то смысле лично для меня завершение двух взаимозависимых исследований, которые печатаются в газете «Суть времени», а именно таковыми являются «Судьба гуманизма в XXI столетии» и «О коммунизме и марксизме», намного важнее разбирательства актуальных политических сюжетов.

Но, во-первых, я не зря сказал, что завершение таких исследований лишь в каком-то смысле и только лично для меня важнее актуальной политики.

Во-вторых, эти мои утверждения нуждаются в определенной расшифровке. Я должен объяснить и почему для меня лично это так, и почему это так только для меня лично. Объясняя это, я неизбежно должен начать издалека. Причем речь идет о таком «издалека», которое неизбежно приводит к обсуждению актуальных политических сюжетов.

В-третьих, чего стоят рассуждения о конце времен и судьбе гуманизма, напрочь оторванные от конкретики? Да ровным счетом ничего такие рассуждения не стоят. Поэтому я не считаю, что уклонение в конкретику отдаляет меня от конца затеянной исследовательской работы. Поди еще разберись при такой работе, что отдаляет, а что приближает к этому.

Томас Манн, обсуждая сходные ситуации, говорит о том, что дух повествования иногда вступает в свои права и диктует автору нечто почти что вопреки авторской воле. Уж не знаю, какой дух в какие права вступает при написании мною данного размышления. Но кто-то чем-то тут ворожит, кто-то заманивает меня на тропу политической актуальности. То ли для того, чтобы я не мог в срок закончить задуманного, то ли с иными целями.

Но я всегда в таких случаях делаю вид, что подчиняюсь невесть откуда возникающей заманухе. И начинаю куда-то двигаться, лелея смутную мысль о том, что это «куда-то» выведет меня ровно в то место, где я должен оказаться. Притом что место это для меня пока что неведомо, и обнаружится оно только тогда, когда я как бы подчинюсь этой самой невесть откуда взявшейся заманухе, используя ее энергию в целях собственного исследования.

15 января 2020 года президент Российской Федерации В. В. Путин выступил с очередным посланием Федеральному собранию. Это Послание состояло из двух частей.

В первой части Путин предлагал определенным образом решать демографические и социальные проблемы. И тип предлагаемых решений, и стилистика зачитанного Путиным текста, и то, как именно этот текст зачитывался, — всё говорило о нормальном процессе работы над ответственным политическим документом. То есть о том, что в работе над документом обычным образом участвовали члены команды Путина, объединенные в соответствующие рабочие группы и находящиеся в рабочем диалоге с президентом России, который не склонен к оглашению того, что ему совсем не созвучно.

Собравшиеся в зале представители российской политической элиты не могли в силу такого характера работы над первой частью послания воспринимать текст как гром среди ясного неба. Часть из них была связана с теми, кто писал первую часть послания. Другая часть получила те или иные месседжи, направленные на правильное освещение и понимание документа, являющегося результатом взаимодействия президента с соответствующими рабочими группами.

На лицах представителей российского политического бомонда в ходе зачтения первой части послания было написано то, что и должно было быть, — смесь торжественности и скуки. Притом и то, и другое было порождено осведомленностью по поводу того, что надлежащим образом подготовлено и таким же образом заслушивается.

А потом началась вторая часть послания, про существование которой не знал почти никто из находившихся в зале. Тут-то и возымел место эффект грома среди ясного неба, начисто отсутствовавший в начале, при зачтении первой — известной, безобидной и должным образом подготовленной — части послания. На лицах представителей политического бомонда было написано глубочайшее неприятие всего сразу: и содержания второй части, и неведомости для собравшихся того, что оно будет озвучено.

После того как послание было зачитано, правительство Медведева подало в отставку.

Конфиденциальные кулуарные разговоры о том, что в 2020 году это свершится, начались аж в 2018 году — сразу после того, как Путина избрали президентом. Говорилось об этом этаким специфическим полушепотом: мол, Путин спешил, а Медведев попросил отсрочку до 2020 года. Но при этом говорилось одновременно и об уходе Медведева с поста председателя правительства, и о назначении Медведева на определенную, желанную для него должность. Называлось несколько таких должностей. Но никакого разговора о каком-то заместителе председателя Совета безопасности не было и речи. Говорилось о руководстве «Газпромом», о руководстве неким объединенным Верховным судом, созданным с помощью слияния имеющихся высших судебных инстанций. Словом, о чем угодно, кроме того, что стало новым местом работы бывшего премьер-министра.

Кроме того, высокоценимый Путиным и неизменно им соблюдаемый бюрократический ритуал предполагал, что вначале будет создана та должность, на которую перейдет Медведев, и только потом произойдет отставка правительства.

Я не берусь утверждать, что Медведев осуществил резкий демарш и стал полноценным инициатором отставки правительства. Не берусь я также утверждать, что эта отставка хоть в чем-то сходна с теми демонстративными отставками, которые исполнялись в 1991 году незадолго до пресловутого ГКЧП. Тогда на стол Горбачеву бросались удостоверения советников, по своей инициативе уходили Яковлев и Шеварднадзе.

Повторяю, я не берусь утверждать, что имеет место прямая аналогия тем событиям. Но нечто странное, почти неуловимое и при этом эксцентричным образом ломающее высокоценимый бюрократический ритуал, безусловно, имело место.

И потому я, сделав необходимые оговорки, имею право спросить читателя: «А что бы вы делали на месте президента, если бы правительство бросило вам вызов и заявило, что, например, в связи с возмущением второй частью послания, уходит в отставку чуть ли не по идеологическим причинам?»

Конечно, вы на месте президента могли бы совсем уж резко расплеваться, заявив, что правительство неэффективно, не отвечает новым задачам, не соответствует новому стратегическому курсу. Но вы же понимаете, что и вы-то сами десять раз бы подумали перед тем, как делать такие резкие жесты. А Путин, в отличие от вас, относится к подобным жестам примерно так же, как консервативный гражданин страны относится к собственному выходу на улицу раздетым догола. Для Путина такие чрезмерно резкие жесты не просто избыточно рискованны, они еще и донельзя неприличны.

Конечно, и Медведев мог в этом случае (подчеркну еще раз, что сугубо гипотетическом) поступить примерно так, как Шеварднадзе, заявивший, что власть реакционным образом мутирует.

Но тогда это был бы не Медведев. И одно дело — бросить такое обвинение в лицо Горбачеву, а другое дело — бросить его в лицо Путину.

Таким образом, относительная мягкость ухода Медведева и его правительства является именно относительной мягкостью. А применительно к специфике путинской власти — любая относительная, а не абсолютная мягкость граничит с недопустимой жесткостью.

В любом случае Медведев не Касьянов и не Илларионов. Тут имеет место другая прочность отношений с главой государства. А там, где имеет место такая большая прочность, недопустимо то, что хотя бы отдаленно граничит с резкостью выхода из игры. Между тем, имело место нечто отдаленно напоминающее что-то наподобие резкости, она же — упомянутая мною выше неабсолютная мягкость.

Теперь по поводу перехода Медведева на новое место работы.

Я уже оговорил выше, что в допустимых бюрократическим ритуалом абсолютно, а не относительно мягких случаях должность, на которую уходит столь высокое должностное лицо, как Медведев, не создается постфактум, а либо наличествует, либо опережающим образом оформляется.

Теперь предлагаю читателю вдобавок к этому поразмыслить над содержанием этой новой, пока еще не существующей, должности. Совет безопасности в нынешнем его качестве не обладает высокой институциональной субъектностью. Или, точнее, входящие в него высшие должностные лица имеют высочайшую институциональную субъектность, не имеющую отношения к Совету безопасности как таковому. Это руководители крупнейших силовых или иных ведомств, имеющие собственный неограниченный доступ к президенту, располагающие ресурсами этих ведомств. И собирающиеся вместе, чтобы что-то пообсуждать с лицом, которое является не только главой государства, но и Верховным главнокомандующим.

Какие бы полномочия заместитель председателя Совета безопасности ни получил, все равно как бы ниже Д. А. Медведева находятся лица с огромными самостоятельными институциональными возможностями, а выше Д. А. Медведева находится президент России, он же — Верховный главнокомандующий. При этом сбоку находится еще и секретарь Совета безопасности, каковым является Н. А. Патрушев (он занимает эту должность с 12 мая 2008 года, и его никто не попросил уйти с этой должности, предоставив ее Медведеву).

Я не хочу преувеличивать несовместимость элитных групп, составляющих ближайшее путинское окружение. Но и избежать констатации всем известных обстоятельств я тоже не могу.

Правительство Медведева всегда рассматривалось теми, кто входил в другие элитные, прежде всего спецслужбистские, части путинского окружения, как относительно либеральный сегмент этого окружения. Поэтому никакой глубокой совместимости между Медведевым и «домедведевским» составом Совета безопасности быть по определению не может. Любой матерый силовик, входящий в Совет безопасности, будет очень чутко слушаться Путина, с уважением относиться к Патрушеву, «по-братски» конфликтовать со своими коллегами в рамках всем известной конкуренции силовых ведомств и относиться к Медведеву как к новому инородному элементу, с которым следует считаться постольку, поскольку это задано президентом.

Поэтому Медведев и полностью лишен в Совете безопасности собственных институциональных позиций (то есть собственного высокостатусного силового ведомства), и чужероден, и не обладает теми связями, которые за 12 лет выстроил Патрушев. Это превращает новую высокую должность Медведева в уравнение с очень многими неизвестными. И в каком-то смысле может быть рассмотрено (конечно, в качестве лишь одного из гипотетических вариантов) как своеобразный очень мягкий и очень высокостатусный домашний арест или как бюрократическую «коробочку» (читателю, наверное, памятна песня Высоцкого со словами «обложили меня, обложили — гонят весело на номера!»).

Оговорю еще раз, что не рассматриваю данную версию как неумолимо и неотменяемо заданную велением политического рока. И не претендую на роль дельфийского оракула, которому ведомо веление этого рока. Я просто рассматриваю все возможные версии и на свой лад собираю некий политический пазл — мое право и одновременно моя обязанность аналитика.

В этой связи могу поделиться с читателем определенной, мною уже изложенной на передаче у Соловьева и одновременно инсайдерской информацией.

Вначале — общеизвестные сведения.

17 марта 2011 года Советом Безопасности ООН была принята резолюция № 1973, санкционирующая военное вмешательство иностранных держав в гражданскую войну в Ливии. Хотя эта резолюция и декларировала в качестве цели военного вмешательства защиту мирного населения, было очевидно, что Ливия, не имеющая собственных военных возможностей, сопоставимых с возможностями тех, кто будет осуществлять военное вмешательство, обречена на уничтожение. Что в дальнейшем и воспоследовало. При этом западные державы, воспользовавшись данной резолюцией, зверствовали напропалую. Что тоже было вполне предсказуемо. Резолюция была принята потому, что никто из членов Совбеза ООН не проголосовал против резолюции. На момент принятия этой резолюции президентом России, отвечавшим за внешнюю политику, был Дмитрий Анатольевич Медведев, и были все основания считать, что именно он проявил мягкость, не захотел быть единственным противником резолюции и ввел Россию в число пяти воздержавшихся, каковыми кроме России были Китай, Бразилия, Германия и Индия.

Ну, а теперь можно перейти от общих сведений сначала к сведениям частным, но публичным, а затем — к инсайдерской информации, порожденной этой частной публичностью.

24 марта 2011 года, то есть через 6 дней после резолюции Совбеза ООН и буквально по горячим следам натовских преступлений, порожденных принятием этой резолюции, я выступал у Соловьева в передаче «Поединок», посвященной тому, насколько преступной является натовская операция в Ливии. Я утверждал, что эта операция преступна. Моим противником был Николай Злобин, который настаивал на правоте НАТО. За меня тогда проголосовало более 70 процентов людей, принявших участие в интерактивном голосовании.

В ходе передачи политолог Екатерина Станиславовна Кузнецова, один из экспертов, выступавших на стороне Злобина, задала мне вопрос, казавшийся ей убийственным. Буквально она спросила следующее:

«Выступил президент (имелся в виду президент Медведев, благодаря которому мы не проголосовали против бомбардировок Ливии. — С. К.), которого вы записываете куда, куда вы записываете? В мерзкие люди, я не ослышалась?»

Я ответил: «Вы прямо из ЦК комсомола, я прямо вижу девушку, pretty girl из ЦК ВЛКСМ».

«Я слишком молода, чтобы знать, что такое ЦК комсомола», — ответила мне барышня.

«Пожалуйста, напишите на меня донос, срочно. Ну напишите», — ответил я.

Соловьев воскликнул: «Не волнуйтесь, факта выхода телевизионной программы достаточно для обращения в прокуратуру».

Барышня продолжала кричать, что она слишком молода…

«Я считаю, что президент совершил грубую ошибку. Вот я так считаю, а вы не считаете?» — спросил я барышню.

Барышня в изумлении замолкла. Она ждала чего угодно, кроме такой моей оценки действий президента, который в этот момент был, что называется, в самом соку.

На этом я заканчиваю изложение частного, но публичного сюжета, которым читатель может полюбоваться, и перехожу к инсайдерской информации.

Передача закончилась. Я пришел в гримерную, оделся, взял портфель, включил телефон и пошел к машине. За время, пока я шел к машине, мне позвонило несколько весьма влиятельных представителей путинского окружения. Причем это были не силовики. Они выражали восторги по поводу того, что я назвал сотворенное Медведевым по отношению к Ливии грубой политической ошибкой. Позвонившие люди были очень близки к Путину. И я с ними не находился ни в каких отношениях. Им просто захотелось лично позвонить и засвидетельствовать свою антимедведевскую позицию. Я говорю об очень аккуратных людях. Они должны были быть сильно перегретыми, чтобы так позвонить, не имея с этого никакого политического навара, человеку, с которым были крайне мало знакомы.

Возможно, читателю такая информация покажется недостаточно убедительной, но для меня и в политическом, и в психологическом плане она в высшей степени показательна.

Медведев был первым заместителем председателя правительства Российской Федерации с 14 ноября 2005 года и вплоть до своего избрания президентом 2 марта 2008 года.

Медведев был президентом с 2008 по 2012 год. В 2012 году президентом стал Путин. А Медведев стал премьером. Он пробыл в этой должности 8 лет — с 2012 по 2020 год. И все эти годы было понятно, каково достаточно внятное идеологическое содержание того курса, который проводил Медведев. Речь шла о сдержанном, но достаточно очевидном прозападно-либеральном курсе. Именно вокруг Медведева группировались сторонники этого курса и именно вокруг Медведева группировались сторонники предлагаемой Западом радикальной десталинизации России, а также сторонники так называемой перезагрузки отношений с США и так далее.

Повторяю, речь шла об очень осторожном и сдержанном, но достаточно определенном прозападном, либерально-антисоветском курсе, который прочно ассоциировался с личностью Медведева. И тут главное не то, были ли определенные политические основания для подобной ассоциации, при том что они, безусловно, были. Но еще важнее то, что ассоциация была прочной и крайне внятной. Сторонники Медведева руководствовались таким пониманием своей поддержки данного политика. И противники Медведева руководствовались тем же самым.

Отставка Медведева не может не иметь идеологического резонанса. Возможно, этот резонанс будет избыточно оптимистическим. Возможно, что Медведев не исчезнет полностью с политического радара. Но изъять отставку Медведева из идеологического контекста и назвать ее сугубо функциональной и прагматической невозможно.

Российская политика фундаментально непрозрачна. И сейчас найдется много любителей использовать эту непрозрачность, тем или иным образом интерпретируя случившееся.

Кто-то скажет, что Путин с Медведевым обо всем договорились заранее, что Медведев — это не потухшая политическая звезда, а звезда, готовая к новому триумфальному возгоранию. Будут ли такие утверждения вопиюще ошибочными? Нет. Потому что как минимум нынешний президент России Владимир Путин будет крайне осторожен в том, что касается смены курса и тем более идеологического вектора.

А возможно, и курс, и вектор в каком-то смысле останутся прежними. Потому что элита останется прежней. И она сумеет сделать многое для того, чтобы погасить путинские порывы. Но это не значит, что порывы отсутствуют. И это не значит, что порывы полностью лишены стратегической существенности, полностью оторваны от каких-то сущностных общественных изменений. Это не так.

Герой песни Галича жаловался на то, что (цитирую) «что-то непонятное в воздухе». А в советской песне пелось, что «в воздухе пахнет грозой». Нынешняя ситуация находится где-то посередине между этими двумя оценками нынешнего политического «воздуха». Он, конечно, не грозою пахнет. Но сказать, что в нем растворено что-то совсем уж непонятное, тоже нельзя.

Не может быть сколь-нибудь успешного российского политика, полностью лишенного способности улавливать то, что носится в этом самом политическом «воздухе». А президент Путин просто по факту длительности удерживания власти является самым успешным из российских политиков. И он прекрасно понимает, что именно носится в воздухе. Возможно, он понимает это умом и сердцем. Возможно, только сердцем или только умом. А возможно, и не сердцем, и не умом, а как-то совсем иначе — с помощью специального политического инстинкта, существовавшего невесть по каким причинам изначально и очень сильно развитого за последние 20 лет.

Одним из слагаемых этого совокупного сложного инстинкта является инстинкт самосохранения, так как Путин сейчас переживает самый сложный период своей политической биографии. Его общественная поддержка сильно снизилась в результате пенсионной реформы. И он по многим причинам должен впервые в жизни осуществлять маневры более сложные, чем простое удержание власти или рокировка, осуществляемая с помощью человека, способного отказаться от собственных политических амбиций, согласившись на рокировку. Именно это сделал Медведев в 2011 году, проявив впечатлившую всех его сторонников политическую лояльность.

Но инстинкт политического выживания — это лишь одно слагаемое совокупного путинского стратегического инстинкта. Путин особыми рецепторами чувствует, что именно носится в политическом воздухе. Мне лично представляется, что он улавливает это и не умом, и не сердцем, а специальными политическими рецепторами, которые передают уловленное и в ум (это, конечно, прежде всего), но и в сердце тоже.

3 ноября 2020 года пройдут выборы в США. Демократы не сдадутся Трампу без борьбы. А США, сколь угодно ослабев, все равно остаются в условиях демонтажа Советского Союза неким средоточием мировой власти, подобно тому, как оставался таким же средоточием слабеющий Древний Рим вплоть до своего полного обрушения.

Выборы в Государственную думу должны состояться 19 сентября 2021 года. Для того чтобы эти выборы не изменили, причем достаточно существенно, политический рельеф, российская оппозиция должна проявить фантастическую бездарность, российский избиратель — фантастическую апатичность, а правящая партия — фантастическую эффективность. И то, и другое, и третье должны обязательно возыметь место одновременно.

Я с глубоким скепсисом отношусь к российской политической оппозиции. Я лучше многих информирован о том, какова степень апатии российского электората. Но ведь и степень деградации правящей партии несомненно носит вопиющий характер.

Никто на свете не может решить эти три уравнения с недоопределенными коэффициентами.

Если российский избиратель выйдет из крайней апатичности и решится хотя бы на проявление меньшей апатичности у электоральных урн, то правящая партия окажется в сложнейшем положении. И никакое предэлекторальное просыпание в ней особой обеспокоенности социальным неблагополучием народных масс ничего не изменит.

В нашем отечестве чаще всего сначала долго терпят, а потом начинают регулировать свое поведение не теми или иными откликами на материальные стимулы, а как-то совсем иначе. Правящая партия этим типам реакций ничего противопоставить не сможет. Так что либо победа апатии и относительная политическая стабильность, либо нарушение этой стабильности даже при слабом выходе из апатии.

А что такое эта апатия как главный герой российской современности? Это убежденность в том, что ничего не изменишь. На региональных выборах эта убежденность питается беспомощностью и относительной социальной невиновностью губернаторов, которых уже давно считают заложниками действий федеральной власти.

Но выборы 2021 года будут федеральными. А ну как убежденность в электоральной безнадеге тут снизится хотя бы в минимальной степени? Этого уже достаточно для того, чтобы эпоха стабильности завершилась.

Предположим, что Трамп изберется в 2020 году. И что он не переведет политику США на радикальные антироссийские рельсы. США относительно прогнозируемы хотя бы в части того, что в 2024 году Трамп не изберется. И тут-то все начнет существенно разогреваться в совсем уж антирусском ключе.

Но в том же 2024 году Россия будет выбирать нового президента. С апатией электората придется распроститься. Ставки будут сделаны огромные. И, что очень характерно для российской элиты, ставки эти начнут делаться не за год до выборов. Они по-настоящему начнут делаться после парламентских выборов в России, то есть в 2021 году.

Если элита России к 2022 году не окажется в сметенном состоянии, то она начнет терять страх перед путинизмом и переходить к достаточно решительным действиям. В любом случае, не оказавшись в сметенном состоянии, она поставит крест на Путине.

Проблема преемственности власти в России всегда является камнем преткновения. Но политическая элита, поставившая крест на Путине, пойдет в такой разнос, что мало никому не покажется. Как минимум начнется конкуренция в рамках окружения Путина. И этого будет достаточно для потери стабильности. А как максимум начнется гораздо более острая конкуренция, которую совсем не трудно будет дополнительно стимулировать из-за рубежа.

Путин не может всего этого не осознавать. Как не может он не осознавать и того, что на Западе постепенно, но неуклонно нарастает желание каким-то относительно безопасным образом разобраться с тем, что мы считаем очень слабыми проявлениями российской политической субъектности, а Запад считает возмутительным и совершенно недопустимым усилением этой субъектности.

Путин улавливает своими рецепторами такую насыщенность политического воздуха особым антироссийским политическим электричеством. Он улавливает и общественный запрос. А также то, что лично для него длить далее политическую паузу было бы непростительно. Ну так он и прерывает эту паузу. Прерывает он ее, обостряя ситуацию и одновременно наращивая неопределенность.

Осуществив подобную разведку боем, Путин намерен далее действовать по ситуации. Я не верю, что Путин без крайних к тому оснований начнет осуществлять резкие системные действия.

Во-первых, потому что Путин достаточно хорошо понимает, что у него для этих действий нет нужных проверенных кадров, а другие кадры Путина категорически не устраивают.

Во-вторых, потому что Путин вообще не любит подобных действий. Они ему, в каком-то смысле, претят. И это очень существенно.

В-третьих, потому что Путин очень сильно ориентирован на поддержание равновесия существующих — и именно существующих — элитных кланов. Новых элитных кланов у него нет, и создавать он их явно не хочет. А равновесием старых кланов он дорожит до крайности. И считает это равновесие главным фактором безопасности как личной, так и государственной.

В-четвертых, Путин не очень верит в резкие системные действия как таковые. Они слишком близки к органически чуждой ему революционности. И даже если речь идет о революции сверху — все равно для Путина в этом есть этакий дурной тон. Ибо, повторяю, хорошим тоном для Путина является только аккуратная постепенность.

А значит, нам предстоит пережить цепь особых и особо любимых Путиным спецполитических мероприятий. Каждое из которых, в отличие от собственно политических мероприятий, представляет собой имитацию резкого действия, проверку реакций на имитацию, инвентаризацию полученных за счет этих имитаций возможностей, новую рекогносцировку и новую имитацию резкого действия.

Цепь таких спецполитических мероприятий правомочно называть специгрой. За 20 лет нахождения у власти Путин сильно поднаторел во всем, что касается таких игр. Он обладает самыми разными ресурсами, позволяющими осуществлять нетривиальные игровые ходы. И все, кто мог бы — сугубо теоретически — начать играть в альтернативные игры, мягко говоря, намного слабее Путина.

Биологически Путин еще достаточно силен.

Его рейтинг не является фатально низким.

Международная ситуация становится все более запутанной. Победа Трампа ее запутает окончательно. А международная антипутинская игра требует хотя бы освобождения из капкана этой запутанности, а также появления на западной политической сцене достаточно крупных игроков. Притом что пока что преобладает тенденция ко все большему измельчанию.

Так в чем же нестандартная опасность нынешней ситуации, улавливаемая вопреки видимости спокойствия теми рецепторами Путина, о которых я уже сказал выше? И — будучи уловленной — требующая от него каких-то нестандартных шагов, осуществляемых наряду со спецполитическими мероприятиями?

Отвечая на этот вопрос, я должен позволить себе еще одно лирическое отступление, необходимое по причине особой нечувствительности нашего населения к тому, что именно оформляется на том Западе, который сначала казался добрососедским и готовым врачевать наши язвы, а потом стал вызывать устойчивую антипатию.

Этой антипатии хватает на то, чтобы, например, проголосовать на телешоу за Кургиняна и против Сванидзе. Но она, в силу неизбывных черт русского характера, причем далеко не худших, очень редко может приобретать радикальный характер. И до последнего держится за возможность не радикализироваться, оставаться вялой и не лишенной сдержанного благожелательства.

Нацистам нужно было совершить конкретные невероятные массовые злодеяния на оккупированных наших территориях, для того чтобы эта антипатия приобрела относительно более радикальный характер. Да и то, в ней не было определенной окончательности. Потому что русским она не свойственна в принципе.

Догадливый читатель наверняка решит, что я хочу вести разговор о существующей и далеко не безопасной западной русофобии. Но на самом деле я хочу вести разговор совсем о другом. О том, что мир шокирующей и не ощущаемой нашими гражданами западной новизны формируется на основе очень определенных, очень новых, очень жестких и крайне странных самозапретов, они же так называемые табу.

В последние годы я, занявшись «Сутью времени», резко снизил объем своих международных контактов. Но, во-первых, я его снизил не до нуля. А во-вторых, есть связи, разрывание которых морально недопустимо. Потому что в предыдущий период на тебя, что называется, «запали», причем достаточно сильно. Потому что ты этому не противодействовал. А значит, если сейчас ты связь разорвешь, то кто ты, собственно, такой по-человечески? Этакий холодный прагматик?

Поскольку я на холодную прагматику ставку никогда не делал и не буду делать, то для меня существует так называемый неотменяемый человеческий минимум. Он же — минимум человечности.

Сообразно этому минимуму я с кем-то контактирую и что-то знаю. Знаю я, в том числе и о том, как в условиях формирования новых странных жестких табу рвутся человеческие связи, в том числе и те, которые должны бы были сохраняться. Израиль — страна достаточно религиозная и живая. В ней еще сохраняется определенное представление о необходимости сохранения прочных дружеских отношений между людьми. Но если верить получаемой мною информации, а я имею все основания этой информации верить, то некие новые табу могут поставить крест на самых прочных дружеских отношениях. Достаточно одному из друзей сказать другому другу, что стоило бы обсудить (всего лишь обсудить) проблему проведения так называемых гей-парадов в избыточной близости от священных камней Иерусалима, и дружба оказывается разорванной, причем с использованием предельной, антропологической лексики. Говорится о том, что предложивший обсудить эту проблему человек самим своим предложением выводит себя из сообщества полноценных людей. И потому настоящая дружба с ним невозможна. Его в лучшем случае можно продолжать ценить за доброту, как ценят собаку. Но, повторяю, полноценным человеком его уже считать нельзя. При этом подобный разрыв отношений не имеет никакого отношения к тому, является ли рвущий эти отношения человек сам геем или у него есть особые основания для симпатии к геям. Подобный разрыв может возникнуть в случае, когда у рвущего отношения человека для этого нет вообще никаких прямых оснований. Когда сам рвущий отношения человек — не гей, когда у него нет друзей-геев, родственников-геев и так далее. Рвущий таким образом отношения человек может быть даже религиозен. Он просто овнутрил определенное новое табу. И это табу срабатывает автоматически, разрушая естественное в предыдущем типе западных обществ право на полемику, альтернативную позицию и так далее.

Любой специалист скажет вам, что подобная ситуация возможна только в условиях существования у человека, рвущего таким образом прочные дружеские отношения, какой-то накаленной религиозности. Так рвались отношения между католиками и гугенотами в преддверии Варфоломеевской ночи. Так на определенном этапе рвались отношения в ходе Гражданской войны, когда непримиримыми идеологическими врагами становились очень близкие люди.

Но это значит, что даже в Израиле в каком-то объеме (в каком именно, оценить не берусь, но явно не в нулевом) формируется что-то вроде новой категоричной религиозности, адепты которой настаивают на священности и абсолютности гей-парадов. А также всего, что с ними связано. А также недопустимости любых компромиссов с теми, кто предлагает эти компромиссы адептам накаленной и специфической «геерелигиозности».

Подчеркну еще раз, что не считаю возможным превращать в тенденцию отдельные частные случаи. Что не могу в силу своей далекости от всего этого оценить объем тенденции и уровень ее сформированности. И что надеюсь на недосформированность нового западного общества, израильского в том числе. А также знаю, что обратные тенденции существуют.

Но это не меняет существа дела. Потому что, если новое западное общество в итоге станет обществом новых жестких антитабу, выворачивающих наизнанку табу предшествовавших эпох, как религиозных, так и светских, то мы получим не железный занавес в его обычном варианте, а нечто неизмеримо более жесткое и беспощадное.

Между тем всё, конечно, не сводится к гей-парадам.

В эпоху советской перестройки, осуществляемой под неусыпным надзором ЦК КПСС и КГБ СССР, я настойчиво обращал внимание на почему-то не замечаемую перестроечную экзотику. В ней я выделял три экзотических момента.

Первый — война с нравственностью. Если относиться к перестройке как к революции (или контрреволюции), то объявленная нравственности война и объявление позитивными героями носителей антинравственности (например, валютных проституток) не нужна и даже вредна. Гораздо выгоднее приписывать нравственность своим героям и отчуждать от нравственности чужих героев, героев свергаемого тобой общественного устройства.

Так и делалось в самых разных исторических ситуациях. Великая Французская революция, делая Робеспьера героем на определенном этапе, приписывала ему высший нравственный статус и именовала его не иначе как добродетельным и неподкупным. А на другом этапе, свергая Робеспьера, обвиняла его и в распутстве, и в коррумпированности. Но это осуществлялось при ДЕгероизации, а не героизации Робеспьера. Героизация же осуществлялась с опорой на нравственность.

На каком-то этапе так же поступала и перестройка. Гдлян и Иванов обвиняли Лигачева и других номенклатурщиков в чудовищной коррумпированности и восхваляли аскетизм и нравственность Ельцина. А также скромность жизни таких великих перестройщиков, как, например, Гавриил Попов или Анатолий Собчак. Но это продолжалось недолго. И уже на первом этапе сопровождалось какими-то диаметрально противоположными информационными операциями. Такими, например, как фильм «Интердевочка». Потом же все вообще приобрело разнузданно антинравственный характер.

Когда в современной России лица, имеющие официальный статус, стремятся одновременно и почти что официальным образом облагораживать российские семьи, и рекламировать себя в виде лиц, имеющих восхитительный «валютно-проститутский» бэкграунд, то становится не по себе. И не от того, что некто определенным образом строит свою жизнь и гордится этим. Да строй ты ее как угодно и гордись, чем хочешь, — чай не Средние века! Никто не предлагает жечь на кострах и побивать камнями.

Но на том же Западе какая-нибудь Анна Илона Шталлер, она же — Чиччолина, итальянская порнозвезда и первая звезда жесткого порно, став депутатом парламента, рекламировала не нравственность и свое отношение к семейным ценностям, а некую «Партию любви», требующую полной сексуальной свободы, а также права на секс для заключенных, а также легализацию наркотиков и прочее. Илоне и в голову не пришло бы заниматься облагораживанием консервативных семей. Да и эти семьи вряд ли отнеслись с теплотой к заботе Илоны об их облагораживании.

Когда в нашем отечестве происходит обратное, а мы знаем, что оно происходит, то возникает вопрос о превращении нравственности в антинравственность и легитимации такого превращения с помощью какой-то более или менее пока что скрытой религиозности.

Но тогда это должна быть антирелигиозность, обладающая запретительной силой. Не так ли?

Второй — война не просто с нравственным, а с еще более глубокой фундаментально человеческой запретительностью. Которую любое общество, желающее переоформиться, но сохраниться в виде чего-то основательного (буржуазного, а не социалистического, например), обязательно будет беречь. Я имею в виду, например, фильм Абуладзе «Покаяние».

В этом фильме имеет место «высоконравственная» рекомендация выкапывать трупы отцов, совершивших политические преступления, и выкидывать эти трупы на свалку. Как теперь известно, сценарий фильма писал аж сам Эдуард Шеварднадзе, сначала первый секретарь ЦК Компартии Грузии, потом министр иностранных дел и член Политбюро ЦК КПСС.

Между тем с античных, а возможно, и более ранних времен погребение предков, какие бы злодеяния они ни совершали, — это высшее и безусловное моральное и религиозное требование.

Антигона, героиня одноименной трагедии Софокла, великого греческого трагика, жившего в V веке до н. э., считает своим высшим долгом похоронить труп своего брата Полиника. Она может быть за это казнена, но общество восхваляет именно это ее поведение.

Восхваление же обратного поведения (выкапывание отца из могилы и выкидывание на свалку) опять же неминуемо формирует антитабу. И оно не может не иметь своей религиозной легитимации.

Что же это за антирелигия?

Третий — выворачивание наизнанку всего на свете с помощью особых ритуальных действий. Такие действия именуются карнавальными. Подробно их описывал и восхвалял Михаил Бахтин, которого считают одним из главных, консультировавших еще Юрия Андропова, теоретиков будущей перестройки. Бахтин прекрасно знал, что карнавал не может идти без остановки и стать нормой жизненного поведения. Он знал, что карнавал начинается и прекращается церковью. И что традиция карнавала коренится в сатурналиях, то есть в темной подпольной римской оргиастичности. Но он же ратовал за постоянство карнавальной нормы в постсоветском обществе. То есть за выворачивание всех норм наизнанку. Но если нормы остаются хоть сколько-нибудь христианскими, то их выворачивание обязательно адресует не к светскости, а к антихристианству, то есть к Антихристу.

Никоим образом не хочу мазать все одной черной краской. Понимаю, что в криминальных обществах существуют иногда достаточно жесткие моральные нормы. Но эти нормы адресованы своим. А в том, что касается чужих, действует антинорма. По крайней мере, вместо нормы «не укради» действует норма «укради». Это уж так. А вместо нормы «трудись в поте лица» — норма «не работай», свято соблюдаемая высшей кастой криминального мира в эпоху, когда этот мир вообще имел нормы.

Так значит, криминальный мир — это тоже в каком-то смысле мир, вывернутый наизнанку. А что значит построить капитализм за 5 лет в обществе, в котором нет некриминального первоначального накопления? Это значит криминализовать элиту первоначального накопления. Что осуществлялось только в пресловутых пиратских королевствах.

Наиболее яркий пример построения таких обществ, регулируемых криминальными антитабу, — Берберские пиратские королевства как мелкие, так и крупные (Тунис, Триполи, Алжир, Сале и так далее).

Сходные общества формировались на Багамских островах. И везде в той или иной степени речь шла о формировании общественных антирегуляторов и легитимирующих эти антирегуляторы — размытых или внятных — антирелигий.

Что было конечной целью такой криминально-карнавальной антиморальной и антипогребальной трансформации весьма морального советского общества? Я понимаю, что это не оказалось осуществленным до конца. Но ведь многое было сделано для осуществления именно такой трансформации. Возникли криминальные средства массовой информации, соответствующие радиопередачи («Шансон», «Лесоповал»), активно формировался криминальный антиязык. Знакомые мне мастера культуры жалуются, что любой фильм на патриотическую тему как-то подозрительно напоминает сериал «Бригада».

Мои западные респонденты настойчиво говорили о том, что целью является некая контринициация, призванная вернуть в мир темные религии. Но ведь это всё не наветы или, по крайней мере, не только наветы. Да, мир очень сложен и противоречив. Но ведь антитенденции налицо. И эти антитенденции имеют глобальный характер. Тем, кто формирует эти тенденции, нужна легитимация, и найти они ее могут только в недрах темной религиозности.

Приметы того, что христиане именуют концом времен и что в разных видах и под разными названиями обсуждается во всех мировых религиях, не могут не опознаваться. У нас на глазах формируется общество социопатии, безлюбости, глубокого психического нездоровья, нарастающей оргиастической развращенности, общество инверсии нравственных ценностей. Всё это не само собой формируется. И формируясь, не может не улавливаться.

Так ли уж непонятно, что именно носится в мировом воздухе?

Так ли уж непонятно, что это все хотело бы до конца укорениться в России? Оно и так уже в ней сильно укоренилось. Но окончательного решения русского вопроса в этом виде пока что не существует. А существует нечто другое. Какое-то странное сопротивление России тому, что в ней насаждалось с особой яростностью.

Может ли Путин не улавливать одновременно и то, что носится в мировом воздухе, и то, что осуществляет извне и изнутри некую темную ворожбу (она же насаждение мертвого духа на месте духа живого)?

По мне, так Путин просто не может не ощущать этого. Во что его ум и сердце преобразуют эти ощущения — отдельный вопрос. В какой мере он на эти ощущения ориентируется — тоже отдельный вопрос. Но то, что эти ощущения, они же улавливания того, что носится в темном мировом воздухе, регистрируются и перерабатываются президентом России, у меня не вызывает сомнений.

Я уже говорил о том, что наше население не хочет открыть глаза и увидеть воочию в полном объеме, что такое новая западная реальность и каковы ее новые истовые антитабу. Но по крайней мере часть нашей элиты не может не ощущать масштаба и жесткости этих самых антитабу.

Одно из главных устойчивых антитабу, сформировавших западную систему, — это антитабу, гласящее, что русская и советская жертва на алтарь победы над черным нацистским злом должна быть отвергнута и поругана. Для этого используются два инструмента.

Первый — пакт Молотова — Риббентропа, превращаемый из обычного прагматически нужного договора, ничем не отличавшегося от тех, которые заключали другие государства, в огромное советское преступление, делающее СССР государством, столь же виновным в начале Второй мировой войны, как и гитлеровская Германия.

Может быть, какие-то слои западных обществ не так на это зациклены, как зациклена на это западная элита. Но элита на это зациклена абсолютно. Миф о черном соучастии СССР, заключившего пакт Молотова — Риббентропа, — это первый ключевой западный миф, лежащий в основе всей построенной Западом реальности — геополитической, культурной, метафизической и так далее.

Второй из таких мифов — миф о равенстве двух тоталитаризмов — нацистского и советского. Он был сооружен Поппером, фон Хайеком, Ханной Арендт и прочими прорабами антисоветизма и со временем внедрен в сознание советского населения с помощью здешних пропагандистов.

Окончательное решение русского вопроса предполагает все большее нагнетание этих двух мифов. А поскольку их нагнетают вовсю на высшем западном политическом уровне, то значит, окончательное решение русского вопроса с повестки дня не снято, и напротив, выдвинуто в качестве растянутого во времени, осторожно осуществляемого, но не отменяемого плана № 1.

Путин не может этого не ощущать. Он не может не знать, на что он посягает. И тем не менее он делает то, что совершенно не обязан делать. Он лично от себя как от президента России и в предельно жестких выражениях, включая полуненормативные («поганые пасти», «антисемитская свинья» и так далее), заявляет, что лично он как глава государства объявляет войну двум краеугольным мифам Запада. Двум антитабу, на которых в буквальном смысле слова зиждется западная антисистема.

Одно дело, если бы об этом заявил любой российский политик, любой российский историк, журналист. Или даже если бы об этом сказал, ну я не знаю, председатель Государственной думы. Всё это неоднократно уже было сказано. Еще в 2010–2011 годах в передачах «Суд времени» и «Исторический процесс» были разгромлены Сванидзе и Млечин. Причем разгромлены они были в качестве тех пропагандистов, которые пытались внедрить в российское общественное сознание эти убийственные антитабу.

Такой разгром породил впоследствии крах десоветизации по модели Федотова — Караганова, явно являющийся вариацией на ту же западную тему двух антитабу. А потом на Поклонной горе была разгромлена «болотная тусовка», пытавшаяся устроить в России оранжевую революцию с целью окончательного решения русского вопроса.

Все знали, какие либеральные прозападные силы опекали эту тусовку. И понимали, что эти силы сходу не испарятся. Что для того чтобы по-настоящему переломить ситуацию, нужно напрямую заявить и свое «нет» в том, что касается двух западных антитабу, и нечто большее. Всё это и было заявлено Путиным, причем родилось все это в рамках такой секретности, которая породила шок во всей российской политической элите.

Заявив сначала о неприемлемости двух краеугольных западных антитабу — «риббентроповского» и «равно-тоталитаристского», — Путин далее (да, да, именно далее, ибо следующие заявления, по моему убеждению, надо рассматривать в этом контексте) заявил о приоритете Конституции над международным правом и о поражении в правах тех наших представителей элиты, которые укоренены на Западе. Заявка впечатляющая.

Но что именно родит эта заявка — неясно. Повторяю, Путин очень осторожен, очень чуток к настроениям элиты, предельно чужд любым резким системным действиям типа большого перелома, революции сверху и так далее. Вполне возможно, что вся эта путинская гора родит некую окололиберальную, и соответственно, потаенно-вестоцентрическую мышь. Но даже эта мышь уже знаменует собой нечто. Потому что Путин уже сказал о своем неприятии двух антитабу. Потому что он уже сказал и обо всем остальном, причем от себя и в рамках официозного события, каковым является его послание. Это сказано не вообще, а в политическом документе высшего уровня. И никаким либеральным топором написанное таким пером уже не вырубишь до конца.

Сначала — объявление войны двум краеугольным западным антитабу. Потом — приоритетность национальной конституции над международными (читай — западными) законами. И поражение в правах западозависимой российской элиты.

А потом — отставка правительства Медведева, которое, как я уже показал, конечно, вестоцентрично как минимум на уровне образа в общественном сознании, да и не только.

Потом — назначение на пост премьер-министра не нового сколь-нибудь вестоцентричного премьера (например, Кудрина), а идеологически стерильного технократа, что вне зависимости от качества этого технократа однозначно является антизападным идеологическим демаршем, осуществленным лично Путиным.

Глубоко ошибаются те, кто ликует по этому поводу и считают, что у нас наступила новая антизападная эра.

Но столь же глубоко ошибаются и те, кто утверждает, что ничего не случилось. Случилось нечто. Что именно — отдельный вопрос. При этом важно, что случившееся, будучи конкретным, имеет ненулевое метафизическое значение. А возможно, и порождено какой-то метафизической интуицией.

В конце времен антидух порою отторгается спонтанно, непоследовательно и недооформлено. Но это лучше, чем когда он не отвергается вовсе или когда перед ним склоняются.

Нечто случилось. А нечто — не есть ничто. При этом именно ничто является знаком выражения покорности тому, что являет все приметы конца времен и чему покоряться не должно в принципе. Как из общих соображений, так и в связи с существованием той реальности, которая именуется катехоном. 

 

https://rossaprimavera.ru/article/58deb73e

 

19.01.2020 Игра 2020

 

Сулеймани был убит не потому, что его гениально отследили и накрыли американцы, а потому что его сдали свои. И не просто сдали, а навели американцев на цель самым прямым и непосредственным образом 

 

Оноре Домье. Они планируют заговор. 1864

 Аналитический доклад

Мои соратники попросили меня отвлечься от стратегической и идеологической проблематики и высказаться по текущим вопросам, которые очень запутаны и, как я убежден, никоим образом не сводятся к столь пугающим многих прямолинейным геополитическим конфликтам классического образца. Мое убеждение состоит в том, что такого конфликта нет, но есть нечто другое, гораздо более невнятное и опасное.

Что-то я оставлю за кадром. Но о чем-то можно сказать. А раз можно, значит и нужно. Потому что ничего нет страшнее, чем растерянность перед лицом тонких и с трудом опознаваемых игр, в рамках которых прямые геополитические конфликты могут по максимуму играть вспомогательную роль. А могут и использоваться как элементарная дымовая завеса.

Нетрудно представить себе, как именно должны были бы разворачиваться события на Ближнем Востоке, если бы мы имели дело с классическим противостоянием между США и Ираном.

В этом случае США делают первый ход, убивая крупного иранского политика и заявляя о том, что это убийство осуществлено именно ими. Этим и запахло, когда 3 января 2020 года мир узнал и о том, что убит крупный иранский военный деятель Касем Сулеймани и что президент США Дональд Трамп открыто заявил о том, что Сулеймани убит по его прямому приказу.

В ответ на это в рамках классического геополитического противостояния должен был бы быть удар Ирана по тем или иным объектам, на которых присутствуют военнослужащие США. Или же уничтожение Ираном американского военного деятеля, соразмерного по своему значению Касему Сулеймани. При том что Касем Сулеймани не просто генерал-лейтенант, командующий спецподразделением «Аль-Кудс», входящим в состав Корпуса Стражей Исламской революции. Сулеймани был еще и крупным политиком, способным при определенном раскладе событий даже претендовать на президентский пост.

Значит, в третий раз оговорюсь: в рамках классического геополитического конфликта — Ирану нужно было в ответ на первый ход, сделанный США, делать второй ход и уничтожать либо несколько десятков американских военнослужащих в одном из мест, где они дислоцируются, либо крупного американского генерала, и брать ответственность за эту акцию.

В этом случае Дональд Трамп должен был бы, делая третий ход в рамках всё того же классического геополитического конфликта, наносить удар возмездия по Ирану.

А Иран, делая четвертый ход, должен был бы полноценно отвечать на этот удар.

После чего началась бы крупная война на Ближнем Востоке. Масштаб этой войны зависел бы от того, какой именно был бы в этом случае четвертый ход Ирана: нанес бы Иран удар по Ормузскому проливу, провоцируя нефтяной кризис, или по Израилю, провоцируя ядерный ответ, или же сразу и по Ормузскому проливу, и по Израилю. В любом из этих вариантов мы бы сейчас обсуждали крупную войну на Ближнем Востоке. Такую крупную, что впору было бы говорить о возможности ее перерастания в совсем масштабные военные действия, то есть нечто наподобие той Третьей мировой, в преддверии которой мир постоянно находится после американского атомного удара по Хиросиме и Нагасаки. То есть уже более семидесяти лет.

Но ничего подобного не случилось. Кто-то скажет мне: «Пока не случилось». И сошлется на обещания Ирана осуществить настоящую акцию возмездия и вернуть тем самым события в русло классического геополитического конфликта. Что ж, нынешний мир настолько неустойчив, что такое возражение, безусловно, надо принять во внимание. Но и не более того. Потому что классические геополитические конфликты развертываются быстро.
А когда всё начинает пробуксовывать, то вероятность эскалации классического конфликта резко снижается.

Вероятность такой эскалации начала снижаться после того, как 7 января 2020 года Корпусом Стражей Исламской революции Ирана в рамках операции «Мученик Сулеймани» был нанесен ракетный удар по двум американским военным базам, находящимся на территории Ирака. Удар был нанесен по находящейся на западе Ирака авиабазе Айн-аль-Асад и по аэродрому, находящемуся в северной провинции Эрбиль.

Премьер-министр Ирака Адиль Абдул-Махди заявил о том, что Иран предупредил его о предстоящем нанесении удара по этим военным объектам США, находящимся на территории Ирака. И что премьер-министру Ирака было сообщено только о том, что некие удары готовятся. Сообщено об этом было примерно за два часа до нанесения ударов.

Американский телеканал «Фокс Ньюс», ссылаясь на военные источники, подтверждает то, что иракцы передали иранскую информацию американцам.

Первоначально Иран заявил о том, что при нанесении им данных ударов погибло 80 военнослужащих США. Но вскоре стало ясно, что это не так. Помимо постоянно уточняющихся сведений, говорящих о том, что это не так, о том же самом говорит и реакция США. Потому что если бы и впрямь погибли 80 военнослужащих США, то Трамп не мог бы говорить о деэскалации конфликта с Ираном. Конфликт в этом случае уже бы перешел в следующую фазу, она же — третий ход в рамках рассмотренного нами сценария развертывания классического геополитического конфликта.

Правда, верховный лидер Ирана аятолла Али Хаменеи заявил, что удар по американским военным базам в Ираке, являясь пощечиной, которую Иран нанес США, одновременно не является равнозначным ответом на гибель генерала Касема Сулеймани. А президент Ирана Хасан Рухани сказал, что «нашим итоговым ответом на его убийство (имеется в виду убийство Сулеймани. — С. К.) будет то, что мы выгоним все силы США из региона». Но при этом министр иностранных дел Ирана Джавад Зариф назвал удары по американским базам в Ираке «пропорциональным ответом на трусливые атаки против наших граждан и высокопоставленных политических деятелей».

Джавад Зариф подчеркнул, что Иран этими ударами завершает свою законную месть за убийство генерала Сулеймани. И что в цели Ирана не входит эскалация конфликта.

Находясь в очевидной скрытой полемике с Зарифом, командующий военно-космическими силами Корпуса Стражей Исламской революции Амир Али Хаджизаде заявил, что удар по американским базам в Ираке является всего лишь началом операции «Мученик Сулеймани». И что ее продолжением будут действия Ирана против американцев во всем ближневосточном регионе.

Так кто же говорит правду? Министр иностранных дел Ирана или Верховный религиозный лидер и представитель находящегося под прямым руководством этого лидера Корпуса Стражей Исламской революции?

В 1978 году в Иране началась Исламская революция. Датой начала революции принято считать 8 января 1978 года. Именно тогда в Куме, будущей религиозной столице нового Ирана, шахом Ирана была подавлена с особой жестокостью антиправительственная демонстрация.

В ответ на это начались демонстрации по всей стране. Их разгоняла гвардия шаха Ирана и подконтрольные шаху Ирана войска министерства государственной безопасности (САВАК).

К концу 1978 года забастовки парализовали экономику Ирана, а неспособный далее удерживать власть шах Ирана Мохаммад Реза Пехлеви бежал из страны, передав власть умеренному оппозиционеру премьер-министру Шапуру Бахтияру.

Бахтияр распустил САВАК, освободил политических заключенных, приказал армии не вмешиваться в политику и пообещал провести в ближайшее время свободные выборы. Он связался с аятоллой Хомейни, который 1 февраля 1979 года прилетел вместе со своими сторонниками из Парижа в Тегеран.

Хомейни отказался поддерживать лебезившего перед ним Бахтияра. После приземления в столичном аэропорту Мехрабад, Хомейни, сопровождаемый толпами восторженных сторонников, направился на кладбище Бехеште-Захра, находящееся в южном пригороде Тегерана.

Там Хомейни произнес знаменитую 20-минутную речь, в которой назвал незаконными Бахтияра, его правительство, его парламент.

4 февраля Хомейни назначил своего премьер-министра Мехди Базаргана.

Начались бои между последователями Хомейни и шахскими гвардейцами, заявившими о своей верности Бахтияру.

Однако уже 11 февраля 1979 года Высший военный совет Ирана и что наиболее важно — командующий шахской гвардией генерал Али Нешат заявили о своей солидарности с революцией Хомейни.

Бахтияр бежал во Францию, создал там эмигрантское оппозиционное движение. Он был убит в 1991 году.

Что же касается Хомейни, то он провел в Иране референдум. По результатам этого референдума 1 апреля 1979 года иранское государство было переименовано в Исламскую Республику Иран.

В декабре 1979 года была принята новая конституция Исламской Республики Иран. Согласно этой конституции, действующей поныне, высшая власть в стране принадлежит духовенству в лице имама Хомейни, а после смерти Хомейни — тому, кого аятолла назначит преемником.

Что же касается гражданской власти в Исламской Республике Иран, то будучи подчиненной духовной власти, она осуществляется президентом, парламентом (меджлисом) и премьер-министром.

Хомейни и его преемники отвергли всё, что могло быть опорой влияния западных держав на Иран. Одновременно они отвергли и капитализм, и коммунизм. И провозгласили свой собственный, исламский путь развития.

Политическая революция в Иране была дополнена культурной — антизападной по политической направленности и религиозной по духу — революцией.

Всё это сопровождалось массовыми арестами и казнями.

Корпус Стражей Исламской революции (КСИР), один из нынешних руководителей которого Касем Сулеймани был убит американцами, — это элитное иранское военно-политическое формирование. Оно было создано в 1979 году в ходе Исламской революции, которую мы только что кратко обсудили, для того чтобы было яснее, что именно знаменует собой убийство Касема Сулеймани.

КСИР официально считается частью вооруженных сил Ирана. Но это особая часть вооруженных сил. КСИР — ударный отряд исламской революции. В момент своего создания он состоял из тех исламских революционных комитетов, которые были военным локомотивом революции.

В задачи КСИР входит содействие армии в деле защиты независимости, территориальной целостности государства и исламского строя; распространение господства ислама в Исламской Республике Иран в рамках действующей конституции; поддержка мусульманских идей в мире; борьба с подрывными элементами, выступающими против Исламской революции; обеспечение безопасности государственных учреждений, религиозных и политических деятелей; оказание помощи органам разведки и контрразведки, усиление вооруженных сил Исламской Республики Иран при взаимодействии с армейскими подразделениями; создание и военная подготовка народного ополчения «Басидж»; проведение спасательных операций в случае стихийных бедствий. Уже само перечисление функций КСИР говорит о совершенной непохожести КСИР как на обычные военные формирования, так и на что-либо другое. Например, на госбезопасность или милицию. Перечисленные выше функции КСИР имеют фактически всеобъемлющий характер.

В состав КСИР входят сухопутные войска Корпуса Стражей Исламской революции, военно-морские силы Корпуса Стражей Исламской революции, военно-воздушные силы Корпуса Стражей Исламской революции, силы «Кудс», которыми руководил обсуждаемый нами покойный Сулеймани, и организация «Басидж», она же — широкое иранское полувоенное ополчение, в задачи которого входит не только помощь КСИР, но и социальная помощь, организация религиозных церемоний, надзор за нравами и политическими настроениями.

Одна только «Басидж» — это уже суперпартия, которая готова к противодействию разного рода оппозиционерам. Что же касается КСИР, крохотной частью которого является «Басидж», то это огромная военная сила, имеющая в своем составе все рода войск, являющаяся одновременно и ядром собственно вооруженных сил Исламской Республики Иран, и ядром иранских спецслужб.

Берусь утверждать, что во всем нынешнем мире нет ничего похожего на КСИР. И что уникальность КСИР порождена уникальностью конституции Исламской Республики Иран, согласно которой высшая власть принадлежит религиозному руководству, а оперативная власть — обычному гражданскому руководству.

Опирается такая уникальная политическая система именно на КСИР. Потому что согласно уставу КСИР, утвержденному в мае 1982 года, верховным главнокомандующим КСИР является высший духовный руководитель Ирана. Он же является главой и лидером государства.

Вот что сказано в 5-й статье Конституции Исламской Республики Иран: «В период великого сокрытия Вали-е-Аср (имеется в виду ожидаемое шиитами пришествие тайного имама, он же — шиитский мессия. — С. К.) в Исламской Республике Иран руководство над уммой и управление обществом возлагается на справедливого, набожного, знакомого с требованиями времени, мужественного, рассудительного, обладающего умением управлять факиха (духовного лидера), который назначается на эту должность согласно статье 107-й Конституции Исламской Республики Иран».

В статье 107-й говорится: «После кончины великого лидера мировой исламской революции и основателя Исламской Республики Иран великого аятоллы имама Хомейни (да будет с ним милость Аллаха!), который был абсолютным большинством народа признан в качестве лидера страны и «мардж-е таглид» (непогрешимый наместник скрытого имама. — С. К.), лидер страны назначается всенародно выбранными экспертами. Указанные эксперты проводят консультации относительно кандидатур всех факихов, отвечающих требованиям, указанным в статьях 5 и 109. Если они признают одного из них самым сведущим в установлениях и вопросах мусульманского права либо в политических и социальных проблемах, а также сочтут его признанным всем народом или обладающим выдающимися качествами из тех, что перечислены в статье 109, то выбирают его лидером страны.

В этом случае они выбирают одного из указанных факихов в качестве лидера. Избранный экспертами лидер страны является предводителем мусульман («велаят-е амир») и несет на себе всю связанную с этим ответственность.

Лидер страны наряду с другими гражданами страны равен перед законом».

Читатель уже ознакомлен с тем списком качеств факиха, которые перечислены в пятой статье конституции. Дополнительно предлагаю ознакомиться с качествами факиха, перечисленными в 109 статье конституции, на которую ссылается статья 107, в которой фактически изложена основа основ государственной власти в Исламской Республике Иран.

В статье 109 говорится: «Требования, предъявляемые к лидеру страны:

1) Необходимая научная компетентность для вынесения фетв по различным вопросам мусульманского права;

2) Справедливость и набожность для управления исламской нацией;

3) Правильное политическое и социальное мировоззрение, распорядительность, смелость, организационные способности и сила, достаточная для управления.

Если найдется несколько лиц, отвечающих вышеперечисленным требованиям, предпочтение отдается тому, кто обладает более сильным богословским и политическим мировоззрением».

Как мы видим, решающую роль в избрании высшего руководителя Исламской Республики Иран играет некий специальный государственный орган, именуемый Совет экспертов. Совет экспертов состоит из наиболее авторитетных исламских богословов — муджтахидов. Для того чтобы войти в число таких богословов, нужно подтвердить свою особую богословскую авторитетность. А кто ее подтверждает? Конечно же, прежде всего само духовенство.

Да, народ избирает Совет экспертов. Но он избирает их из числа предложенных ему духовенством высших духовных авторитетов.

Вряд ли стоит более подробно вдаваться в детали устройства высшей политической власти в Исламской Республике Иран. Достаточно и того, что сказано выше. Потому что из сказанного явствует, кто именно руководит Исламской Республикой Иран. Осталось установить, с помощью чего этот руководитель, он же рахбар, осуществляет свои руководящие функции.

Рискну утверждать, что рахбар может исполнять функции высшего руководителя Исламской Республики Иран только благодаря тому, что ему и только ему, а никакому не президенту, который в Иране вообще вторичен, подчинен Корпус Стражей Исламской революции.

Является ли Исламская Республика Иран теократическим или, как говорят иногда, муллакратическим государством?

Да, поскольку высшая власть принадлежит, как мы убедились, рахбару.

Является ли Исламская Республика Иран демократией?

Да, поскольку есть меджлис, президент, выборные процедуры.

Так чем же является на самом деле Иран?

Он представляет собой в его нынешнем виде уникальный сплав теократии и демократии. Стержнем власти, конечно же, является теократия. Нынешний Иран — это идеологическая по своей сути страна, в которой властвует духовенство. Но духовенство сумело выстроить многоуровневую систему.

На высшем уровне этой системы находится сам рахбар (то есть вождь), которого в обязательном порядке именуют аятолла, то есть «отражение бога». Рахбар избирается пожизненно. Он является главным мусульманским законоведом и одновременно — главным иранским политиком. В его функции входит:

• признание или непризнание президентских выборов;

• назначение или отставка президента;

• объявление войны или заключение мира;

• руководство работой правительства в стратегических вопросах;

• формирование внешней политики страны;

• назначение судей.

На следующем уровне пирамиды власти находится система силовых структур, таких как Высший совет национальной безопасности, Совет по особым операциям, Совет по политике реконструкции, Совет по культурной революции.

И только на третьем уровне пирамиды находится сам президент.

Ну, а ниже него находятся подчиненные ему чиновники.

Так кто же такой уничтоженный американцами Касем Сулеймани? Он не обычный военный, хотя бы и высокого ранга. Он входит в число тех, кто обеспечивает устойчивость высшего духовного уровня власти в Исламской Республике Иран. А обеспечивает ее, как я уже сказал, КСИР. Без КСИРа вся пирамида власти рушится, притом что власть устроена сложно, и внутри этой сложности есть место конфликтам между президентом и духовенством.

Касем Сулеймани не был главнокомандующим КСИР. Главнокомандующий КСИР — бригадный генерал Хоссейн Салами.

До того как возглавить КСИР Хоссейн Салами командовал, в том числе и такими силами КСИР, которые именуются «военно-воздушными и космическими».

Обращаю на это внимание читателя для того, чтобы не было соблазна свести КСИР к заурядной структуре охраны или узкому подразделению элитного спецназа. КСИР — это нечто намного большее и действительно уникальное.

Интересующий нас Касем Сулеймани руководил не КСИРом, а его особым подразделением «Аль-Кудс». Кудс или Кодс — это персидское название города Иерусалим.

Что такое подразделение «Аль-Кудс»? Это спецназ, входящий в КСИР. Задача этого спецназа — осуществление специальных операций за пределами территории Ирана.

Подразделение «Аль-Кудс» было создано на базе КСИР в 1980 году, после завершения Исламской революции.

Оно сразу же было задействовано в ирано-иракской войне 1980–1988 годов. Причем на «Аль-Кудс» была возложена задача поддержки иракских курдов, боровшихся с Саддамом Хусейном.

В 1982 году «Аль-Кудс» развернулось в Ливане. Его порождением считают ливанскую «Хезболлу».

Силы «Аль-Кудс» активно работали также в Афганистане. Рассмотрение вопроса о том, как именно они там работали, требует более вдумчивого обсуждения роли Исламской революции и Исламской Республики Иран в мировом геополитическом процессе.

Считается, что Исламская революция в Иране носила сугубо антиамериканский и антиизраильский характер. Но это не вполне так. Когда я говорю «не вполне так», то не имею в виду стопроцентного опровержения антиамериканского, антиизраильского и в целом антизападного характера этой революции. Но поскольку революция проходила в 1979 году, то есть в эпоху, когда мир был расколот на советский и антисоветский лагерь, то для организаторов так называемой Большой игры было важно усилить антисоветский лагерь даже в случае, если он одновременно с этим является и антизападным, и антиамериканским, и даже экстремистски антиизраильским. Организаторам Большой игры на всё это было наплевать. Им важно было ослабить СССР, противопоставив ему и радикальный исламский мир (идея Збигнева Бжезинского), и даже радикальный антисоветский коммунизм маоистского или иного типа (идея Генри Киссенджера).

Я неоднократно приводил признания самого Бжезинского и других американских руководителей по поводу участия США в создании так называемой Зеленой антисоветской дуги. Согласно этим высказываниям, США стали дестабилизировать Афганистан задолго до ввода туда советских войск, и эта дестабилизация носила откровенно исламистский характер.

Об особой роли Бен Ладена в подобной радикализации сказано очень много. Но не меньшую роль играл иранский радикальный ислам. Он взращивался или дооформлялся в западных спеццентрах, находящихся за пределами Ирана.

Запад еще до Исламской революции постоянно выражал тревогу по поводу того, что иранский шах слишком сильно обеспокоен модернизацией Ирана и ненароком может превратить Иран в слишком сильное персидское государство.

Определенная часть американской элиты считала этот вариант еще более опасным, чем радикальную исламизацию Ирана. Мне неоднократно приходилось выслушивать признания высоких израильских руководителей по поводу того, что определенная часть американской элиты категорически не хотела помогать шаху в борьбе с силами Исламской революции. И что только поэтому иранские силовики не решились на радикальные репрессивные действия против этой революции.

При этом одни группы западных теневых игроков (так называемые антисоветчики) поддерживали Исламскую иранскую революцию по причине антисоветскости иранского ислама. В силу того же самого ими поддерживались и другие исламистские радикальные движения. А другие теневые группы западных игроков (так называемые антимодернисты) поддерживали Исламскую революцию в Иране из более фундаментальных соображений. Они считали главным недопущение форсированной модернизации стран Ближнего Востока и выражали негодование по поводу стремления шаха Ирана обзавестись современной индустрией (металлургической и иной), а также всем остальным, вплоть до ядерного оружия.

Антисоветчики и антимодернисты сложным образом взаимодействовали друг с другом. Их роль в Исламской иранской революции очень сложна и противоречива. Она до сих пор не изучена полностью. Но имеющаяся на сегодняшний день информация (как относительно конфиденциальная, так и относительно открытая) позволяет кое-что прояснить. И в этом прояснении важную роль играет структура, именуемая «Сафари-клаб».

Обращаю внимание читателя на то, что обсуждение роли этой структуры в интересующем нас процессе не имеет ничего общего с пресловутой конспирологией с ее вольными адресациями к чему-то смутному и двусмысленному.

«Сафари-клаб» — это не сплетни по поводу происков тайных сил. «Сафари-клаб» — это вполне конкретный и определенным образом зарекомендовавший себя международный спецслужбистский союз. Он был создан в 1976 году. В него вошли спецслужбисты, особо встревоженные ростом коммунистической угрозы.

У истоков создания «Сафари-клуба» были такие спецслужбисты из Франции. Конкретным инициатором создания Клуба был директор французской службы внешней документации и контрразведки (SDECE) Александр де Маранш (1921–1995). Де Маранш руководил SDECE все 1970-е годы. Уйдя с поста руководителя SDECE, он стал политическим советником президента США Рональда Рейгана.

Де Маранш воевал в армии де Голля против нацистов. Он поддерживал де Голля в послевоенные годы, но в 1962 выразил резкий протест против согласия де Голля на отделение Алжира. Казалось бы, на этом карьера де Маранша была закончена. Но всё произошло диаметрально противоположным образом.

Преемник де Голля Жорж Помпиду (премьер-министр Франции в 1962–1968 годах и президент Франции с 1969-го по 1974 год) назначил в 1970 году Александра де Маранша директором SDECE.

Де Маранш превратил SDECE в главную структуру, определявшую французский политический курс. И придал этому курсу яростно антикоммунистический, антисоветский характер.

Участие де Маранша в антинацистском сопротивлении не повлияло на ненависть де Маранша к коммунистам, которых он называл единственными врагами свободного мира.

Де Маранш предпринял чрезвычайные усилия для того, чтобы превратить SDECE в крайне идеологизированную организацию, придав этой организации ультраправый характер. В этом качестве SDECE беспокоила преемника Помпиду Валери Жискар д’Эстена, стремившегося проводить более сдержанный курс. Но де Маранш оказался хозяином всего архива Помпиду. А в этом архиве хранилось много информации, компрометирующей и д’Эстена, и других. Поэтому де Маранш оказался фактически непотопляемым на долгие годы.

В Советском Союзе де Маранш создал агентурную сеть очень глубокого заложения. Специалисты считают, что эта сеть оказала существенное воздействие на позднесоветские перестроечные процессы.

Де Маранш действовал в плотной связке с другим французским крайним антикоммунистом Жаком Фоккаром (1913–1997).

Фоккар — такой же участник Сопротивления, как и де Маранш. Он специализировался на африканском направлении. Его целью была реализация проекта французской Африки. И недопущение каких-либо сближений между африканскими режимами и СССР. В спецслужбистской среде Фоккара называли «господин Африка». Фоккар настойчиво и последовательно осуществлял поддержку всех антисоветских сил в Африке. И при этом не брезговал никакими методами.

В отличие от де Маранша, Фоккар пострадал при д’Эстене. Но при этом остался на плаву. И играл решающую роль во всем, что касалось торговли оружием на Африканском континенте.

«Сафари-клуб» — детище союза де Маранша и Фоккара. В отличие от Фоккара, который занимался в основном только Африкой, де Маранш действовал на трех направлениях: советском, ближневосточном и африканском.

В 1976 году де Маранш и Фоккар создали «Сафари-клуб», замысленный ими как антикоммунистический союз марокканской, египетской, саудовской и иранской разведки.

Ключевую роль в этом союзе играла Франция. Причем именно очень радикально антикоммунистическая Франция. Эта резкая антикоммунистичность не находила должного понимания у президента США Картера, которому не нравились операции «Сафари-клаба». Но де Маранш сумел наладить отношения с ЦРУ, обойдя недоброжелательство Картера. В этом ему сильно помог Джордж Буш-старший.

Почему спецслужбистский клуб назывался «Сафари-клуб»? Потому что первое заседание элитного сообщества спецслужбистов, собранных де Мараншем и Фоккаром, состоялось на кенийском горном курорте «Сафари». Совещание констатировало, что Советский Союз недопустимым образом усиливается и в Анголе, и в других частях Африки, и что этому усилению надо противостоять чрезвычайными методами.

Вместе с де Мараншем пакт о создании «Сафари-клуба» подписали директор саудовской службы общей разведки Камаль Адхам, директор египетской службы общей разведки Камаль Хасан Али, начальник марокканской разведки Ахмед Длеми, и (внимание!) шеф иранской спецслужбы CABAK Нематолла Насири.

Привожу эти общеизвестные данные для того, чтобы подчеркнуть, что никакого отношения к конспирологической туфте обсуждение «Сафари-клаба» не имеет. Что это не конспирология, а специстория, то есть респектабельная история спецслужб, опирающаяся на имеющиеся документы и свидетельства очевидцев.

Помимо этого основанием для поименного перечисления участников «Сафари-клуба» является то, что в числе этих участников есть крайне интересный для нас Нематолла Насири.

Насири был одной из ближайших к шаху Ирана фигур. Насири участвовал в свержении относительно левого правительства Моссадыка. В этом свержении участвовали мощные военные фигуры, чье влияние беспокоило шаха Ирана вопреки тому, что эти фигуры изначально работали на него. Шах этим военным не доверял, а Насири доверял. В силу этого доверия шах поручил Насири работать и против левых, и против исламских фундаменталистов.

Насири специализировался на тайных убийствах. Он создал очень мощную разведывательную сеть, призванную на корню извести в Ираке «красную угрозу».

Довольно быстро Насири стал очень богат. Боролся он не только с коммунистами и прочими врагами шаха, но и с окружением шаха.

После начала Исламской революции Насири был освобожден с должности главы CABAK и назначен послом в Пакистан.

Позже Насири вернулся в Иран, где у власти находились люди из шахского окружения, ненавидевшие Насири. А 15 февраля 1979 года Насири был расстрелян по решению Исламского революционного трибунала. Это придало Насири ореол мученика, жертвы так называемой клики Хомейни.

Но на самом деле всё никоим образом не сводится к подобному жертвенному сюжету.

Мои западные респонденты, прежде всего израильские, занимавшие высокие места в спецслужбах и участвовавшие в ближневосточных делах той эпохи, просто настаивали на том, что Насири играл и заигрался. И что на самом деле он имел достаточно близкое отношение и к кругу Хомейни, и к тем западным группам, которые этот круг активно поддерживали.

Респонденты настаивали на том, что без поддержки данных западных групп круг Хомейни был бы уничтожен на Западе до того, как представителей этого круга стали возвращать в Иран при прямой французской, да и не только французской поддержке. И что без помощи CABAK, которая была игрушкой в руках Насири не только пока тот занимал официальное положение, но и впоследствии, самолет Хомейни просто не долетел бы до Ирана. В пользу подобной роли Насири приводились очень конкретные сведения. И у меня есть все основания этим сведениям доверять.

Что же касается казни Насири, то мои респонденты твердо уверены в том, что и выносивший приговор Садек Хальхали (1926–2003) — весьма двусмысленный как бы радикал-исламист, и инициаторы процесса просто прятали концы в воду и требовали от Насири как сдачи агентуры, так и гарантии уничтожения порочащей их информации по связям с CABAK. Они утверждают, что Насири и не мог выполнить эти требования, и проявил достаточную стойкость тогда, когда от него потребовали их выполнения, применив чудовищные пытки.

Какова же была роль Насири в «Сафари-клубе», и чего добивался этот клуб в том, что касалось развития иранского политического процесса?

Оперативный центр клуба был расположен в Каире. За финансирование клуба отвечал саудовский миллиардер Аднан Хашогги (1935–2017).

Хашогги — торговец оружием. Его отец был личным доктором короля Саудовской Аравии. По поводу Хашогги уже написаны исследования. И, наверное, нам предстоит узнать еще намного больше. Но в данном случае речь идет всего лишь об одном обстоятельстве. О том, что Хашогги был одним из ключевых операторов в деле о поставках оружия в Иран.

Это дело называлось «Иран–контрас» или «Ирангейт». Оно разразилось в конце 1986 года. Именно тогда стало известно о том, что отдельные группы американской элиты организовали тайные поставки оружия в Иран вопреки уже имевшемуся тогда запрету на поставки в Иран оружия.

Расследование показало, что деньги, полученные от продажи оружия как бы предельно враждебной Западу Исламской Республике Иран, шли на финансирование никарагуанских повстанцев, именуемых «контрас». При том что конгресс США запретил такое финансирование никарагуанских ультраправых повстанцев.

Прямыми исполнителями данной странной затеи были отставной генерал-майор ВВС США Ричард Секорд и иранский эмигрант Альберт Хаким.

Первая партия оружия была продана Ирану в мае 1985 года. Посредником при этих продажах являлась определенная часть израильской элиты. Конкретно называются тогдашний премьер-министр Израиля, человек как бы левых взглядов Шимон Перес, генеральный директор министерства иностранных дел Давид Кимхи и два известных торговца оружием: А. Швиммер и Я. Нимроди. Со стороны США в этом деле участвовал консультант Совета национальной безопасности США Майкл Ледин и пресловутый Оливер Норт, на которого в итоге всё и повесили.

Оружие поставлялось Ирану в больших количествах. Расследование американской комиссии, работавшей под руководством сенатора Джона Тауэра, выявило только верхнюю часть айсберга. Было показано также, что в проведение операции активно включены: Всемирная антикоммунистическая лига (ВАКЛ) и одна из ее ключевых фигур, отставной генерал Джон Синглауб. Но по-настоящему крупной фигурой являлся печально известный директор ЦРУ Уильям Кейси (1913–1987) — руководитель избирательной кампании Рейгана, участник военных и послевоенных игр Алена Даллеса, создатель очень специфической агентурной сети с аббревиатурой «С». Эту сеть в силу ее стратегической нацеленности на так называемый Черный проект (Кейси говорил об этом: «Задействуй негодяев, если хочешь быстро выполнить работу») впоследствии пришлось отчасти ликвидировать, а отчасти перевести на еще более глубокое заложение.

Что такое избирательная кампания Рональда Рейгана? Это мероприятие, очень прочно связанное с Ираном. Потому что 4 ноября 1979 года в посольстве США было захвачено несколько десятков заложников. Захватчики требовали выдать шаха Ирана, находившегося на лечении в Нью-Йоркской больнице. Повстанцев, захвативших заложников, поддержал Хомейни. В США начались истерики по поводу необходимости спасать заложников.

Всё это происходило в условиях президентских выборов в США. Конкурировали действующий президент Джимми Картер и его оппонент Рональд Рейган. Невыдача американцам заложников политически прикончила Картера и подарила победу Рейгану. Переговоры с иранцами, которые держали в своих руках судьбу президентских выборов в США, вел Уильям Кейси. Он же вел впоследствии «Иран–контрас». Кейси странно умер: как бы от рака мозга, в результате которого он на финишном отрезке своей жизни уже не мог ничего рассказать как бы по медицинским причинам.

Иранцы попридержали американских заложников и начали впоследствии ими торговать, в том числе в обмен на оружие.

Хашогги был арестован как ключевой посредник в деле о поставках Ирану оружия в 1988 году в Швейцарии. И потом передан США. Там его выпустили под залог.

Без участия «Сафари-клуба» Хашогги не мог проводить таких операций. Да он их и не проводил без участия своих покровителей. Принц Саудовской Аравии Турки ибн Фейсал Аль Сауд, очень долго возглавлявший службу внешней разведки Саудовской Аравии, лично встречавшийся с Усамой бен Ладеном и входивший в очень элитные международные круги, близкие к «Сафари-клубу», признавался, что после Никсона, разоблаченного в рамках «Уотергейта», ЦРУ и всё разведсообщество, связанное с ЦРУ, оказались слишком зарегулированными, поставленными в слишком жесткие рамки. Что поставил спецслужбы в жесткие рамки американский конгресс. Что для преодоления огромных неприятностей, проистекающих из подобных рамок, был создан «Сафари-клуб». Что ЦРУ поддерживало постоянные оперативные контакты с этим клубом. Что в его работе принимали участие очень крупные торговцы оружием и наркотиками. Подробно описаны финансовые схемы, с помощью которых действовал «Сафари-клуб». Описана деятельность осуществлявшего эти схемы Лондонского международного кредитного и коммерческого банка (BCCI).

Описана роль Буша-старшего во всей этой мутной игре. Описано также то, как эти же оружейные игры велись в постсоветские годы с очень активным участием Украины. При том что участие Украины в этих играх задавалось тем же кругом игроков, которые потом осуществили Майдан.

Но ведь такая игра не могла вестись без участия иранских спецструктур вообще и прежде всего тех спецструктур, которые были выведены за рамки относительно публичной иранской политики. А такой спецструктурой в Иране являлся только «Аль-Кудс» как международная разведка КСИР, то есть фактически разведка теократического Кума, а не гораздо более прозрачного Тегерана.

Сулеймани был убит не потому, что его гениально отследили и накрыли американцы, а потому что его сдали свои. И не просто сдали, а навели американцев на цель самым прямым и непосредственным образом.

И эти же «свои» сбили украинский самолет.

Кто они? Как они связаны с прошлым и в какую новую игру ввязаны? Это предстоит выяснить. И далеко не обязательно будут засвечены все детали такого расследования.

Мой промежуточный вывод таков: никакого прямого геополитического конфликта между Ираном и США нет сейчас, как не было его и в 1980-е годы. Но есть нечто другое, гораздо более мутное и опасное.

Повторю еще раз.

То, что какие-то «свои» навели американцев на Сулеймани или даже выступили вместо американцев, нетрудно понять, даже обладая обыкновенной спецслужбистской компетенцией. Но дальше начинается самое мрачное. Трамп под чьим-то давлением согласился выступить в качестве лица, крышующего убийство Сулеймани. Подчеркиваю, именно крышующего. А это значит, что Трамп может бурно бороться с Байденом, Хиллари Клинтон и другими антиконсервативными глобалистами, но он бессилен перед лицом союза этих глобалистов с крайне правыми элитами США. Между тем произошедшее является первой ласточкой во всем, что касается формирования такого союза.
Но это же касается не только Трампа. Это касается всей мировой политики. А значит, и нашей тоже.

Путин в России…

Трамп в США…

Рушащийся карточный домик в Европе…

Китайская экономическая победа…

Украинский нарыв…

Китайские игры в Африке…

Мало ли еще больших и малых сюжетов, вписанных в подобную перегруппировку элитных сил.

Перегруппировка идет полным ходом.

Для того чтобы ее осуществить, необходимо активизировать деятельность полуофициальных спецструктур, новых «Сафари-клубов». Эти спецструктуры не существуют сами по себе. Они очень прочно связаны со спецструктурами официальными. Но они при этом намного опаснее — авантюрнее и эффективнее — неуклюжих официальных структур. Притом, что эти официальные структуры скованы в своих действиях и относительной политической прозрачностью, и внутренней клановой борьбой. Полуофициальные структуры консолидированнее и решительнее, умнее и тоньше своих официальных сопроводителей.

Эти структуры и прячут концы в воду, и возвращают к жизни то, что было спрятано на очень потаенных спецслужбистских глубинах. Сулеймани что-то об этом знал. Это не устраивало ни чужих, ни своих. Он мешал новому витку игры, и его устранили. Это не последнее устранение.

Когда в результате устранений и передвижек возникнет новый элитный рельеф, начнется нечто более опасное, чем война в Персидском заливе. Как говорят в таких случаях: «Предупрежденный вооружен».

 

https://rossaprimavera.ru/article/e4eba854

 

28.12.2019 Цена проблемы

 

Как только всемирно-историческое безумие России вновь начало разворачиваться, в его эпицентре оказалась личность Сталина. Этому можно давать сотни рациональных объяснений, и всe они будут справедливы. Вот только рационализм здесь по-настоящему ничего объяснить неспособен

 

Студенты Академии художеств работают над портретом Сталина для украшения города к 1 мая 1934 года

 Перед тем как обсудить проблему Сталина, хочу сказать несколько слов о своем понимании безумия.

«Честь безумцам», — говорил Беранже.

«Безумству храбрых поем мы песню», — говорил Горький.

Я полностью разделяю эту позицию. Более того, я глубоко уверен, что материя как таковая порождена безумием вакуума, природа порождена безумием материи, человек порожден безумием природы, а история порождена безумием человека. И что как только безумие исчезает — исчезает всё. Вот только исчезнуть оно не может.

Очевидным образом эпицентром исторического безумия является великое русское всемирно-историческое безумие.

На этом короткая вводная часть для меня заканчивается. А закончив ее, я могу перейти к обсуждению проблемы Сталина.

Всё, что связано со Сталиным, так существенно для современной России, что игнорировать юбилей — 140-летие со дня его рождения — невозможно. Но и сводить всё к юбилейным размышлениям тоже не хочется. Потому что на самом деле проблема Сталина (а я убежден, что речь идет именно о проблеме) невероятно масштабна. И обсуждать ее следует сообразно этому масштабу или, как говорят, цене данной проблемы.

Что же до юбилея, то ему можно отдать дань лишь постольку, поскольку цена проблемы Сталина не просто велика, а огромна. И вряд ли стоит тут говорить о стандартных юбилейных размышлениях. Ведь, помимо прочего, никакие данные, касающиеся того, что можно назвать биографией Сталина, нельзя назвать достоверными. А без обычной биографии нет и обычного юбилея.

Ведь мы и впрямь не знаем наверняка даже даты рождения Сталина. Мы также не знаем наверняка, кто был его отцом: по этому поводу имеются широко распространенные и при этом очень разные точки зрения. Реже, но всё же высказывались и авторитетные сомнения по поводу матери Сталина, но и они имели место. Авторитетными они были в том смысле, что принадлежали по-настоящему близким к Сталину людям, в том числе и входящим в тот узкий круг, который можно назвать семьей Сталина.

Что же мы знаем о Сталине? Что является несомненным на фоне всей этой сомнительности и при этом выходящим за рамки привычных констатаций роли Сталина в создании советской сверхдержавы, в победе над нацизмом и так далее.

То безусловное для меня, что не сводится к подобной очевидности, касается отношений Сталина с марксизмом. А также отношений России с марксизмом. А также отношений России со Сталиным. Эти три типа отношений слагают некий треугольник «неочевидной очевидности».

Что находится в центре этого треугольника, в его точке сборки, которую правомочно называть сердцевиной сталинской сокровенности? Дабы не впадать в избыточную патетику, скажу, что в этой точке находится великое всемирно-исторически значимое и одновременно уникальное русское безумие.

Какая страна приняла марксизм и стала его реализовывать на практике, ориентируясь на свой сокровенный духовный запрос? Только Россия. Можно говорить сколько угодно о Советском Союзе, но не было бы русского всемирно-исторически значимого безумия, не было бы и Советского Союза. И что бы тогда было? Возможно, незападные страны — Китай, Вьетнам, та же Латинская Америка, Куба прежде всего — и соорудили бы что-нибудь коммунистическое. Но скорее всего нет. На что был запрос в этих терзаемых колониализмом странах? На национальное освобождение. Народы этих стран готовы были бороться за национальное освобождение под красным флагом. Но почему они были к этому готовы? Потому что был СССР. А что создало СССР? Всемирно-исторически значимое русское безумие — вот что.

Понятно, что в так называемой Восточной Европе никакого сокровенного запроса на коммунизм не было. Это не значит, что никакого запроса не было. Но сокровенного запроса не было безусловно. И огосударствление коммунизма в этих странах произошло под абсолютным влиянием СССР.

Понятно, что какое-то время на Западе были какие-то серьезные коммунистические силы. Но они не взяли государственную власть даже в Италии и во Франции, что уж говорить об англосаксонских странах.

Вывод: всё, что государственно значимо в марксизме и коммунизме, порождено тем особым русским безумием, без которого мир, возможно, уже бы и не существовал в сколько-нибудь гуманистическом качестве. Был бы нацистский рейх и какие-нибудь его сателлиты типа очень симпатизирующих рейху англосаксонских стран. И всё.

Когда мы говорим о Марксе и Энгельсе, понимаем ли мы, что исторически значимыми этих людей сделал СССР? Конкретно — Ленин и Сталин. Есть известный и печально-справедливый еврейский анекдот про Карла Маркса. Дочь спрашивает мать, кто такой Карл Маркс. Мать отвечает: «Деточка, это экономист». Деточка спрашивает: «Как наша тетя Сара?» Мать отвечает: «Нет, тетя Сара — старший экономист».

Энгельс был умен и талантлив. Но он глубоко вторичен по отношению к Марксу. Он сделал много для упрощения марксизма. Поэтому его можно обсуждать только в связи с определенными частными вопросами.

Маркс был гениален. И эта гениальность хранилась бы в кладезе мировой мысли при любом раскладе событий. Но без Ленина, Сталина и СССР эта гениальность была бы в каком-то смысле горестно-бесплодной. Был бы этакий экономист Маркс, которого с уважением обсуждают в Гарварде и других местах. Ну так его и обсуждают, толку-то?

А раз так, то нам надо понять, как именно русское всемирно-историческое безумие оказалось таинственным образом соединено с марксизмом и коммунизмом. А для того, чтобы понять это, надо сначала констатировать, что никакого прямого оправдания этому соединению русского всемирно-исторического безумия с классическим марксизмом и коммунизмом просто не существует. По мне, так тем хуже для марксизма и коммунизма. Но кто-нибудь считает иначе. И всё равно понимает, что классический, канонический марксизм никаким рациональным образом с русским всемирно-историческим безумием, оно же — суть России, соединен быть не может.

Есть загадочная тоненькая тропка, ведущая из нетривиального классического марксизма в сторону русского всемирно-исторического безумия. Эта тропка — так называемый азиатский способ производства. Обнаружив его в конце жизни и тем самым опровергнув универсальность своей версии исторического процесса, Маркс сделал примерно то же самое, что сделал Фрейд, обнаружив, что нечто (конкретно — Танатос) находится по ту сторону принципа удовольствия. То же самое сделал Эйнштейн, обнаружив, что нечто (конкретно — темная материя, темная энергия, так называемый лямбда-член и так далее) находится по ту сторону четырехмерного пространственно-временного континуума со всеми его возможными искривлениями и наполнениями. Всё это очень существенно для будущего. И очевидным образом знаменует собой отказ ряда гениев от попытки монистической трактовки чего бы то ни было: физического континуума, человеческой психики, исторического процесса и так далее.

Но всё это — изыски ума, не имеющие прямого отношения к той теме, которую я хотел бы сейчас обсудить.

Душеприказчиком Маркса после смерти гения стал Энгельс. В каком-то смысле Энгельс потом передал эстафету Бернштейну, которого русские большевики третировали изначально. Ну и где-то рядом находился Каутский, которого потом Ленин назвал «ренегатом Каутским», а поначалу ценил как авторитетного для международного марксизма оппонента Бернштейна.

В качестве маленького, но существенного для международного марксизма придатка к этим гуру существовал русский марксист Плеханов. Он был величиной неизмеримо меньшей, чем Бернштейн и Каутский, но он был значим для международного марксизма, вписан в него и так далее.

Плеханов ощущал глубоко чуждое ему русское всемирно-историческое безумие, исходившее от той «Народной воли», в которую он входил и от которой бежал, как черт от ладана или монах от скверны — тут уж кому как нравится. Главное, что он бежал из этого храма русского всемирно-исторического безумия стремглав, чтобы этим безумием не заразиться, и всю последующую жизнь восклицал: «Чур меня!»

Марксизм для Плеханова и был этим «чур меня» и ничем иным.

И на тебе — приезжает к Григорию Валентиновичу этакий молодой человек с явными признаками гениальности, отрекомендовывается марксистом, выражает свое уважение к Плеханову. Что Плеханов при этом чует? Он чует, что этот молодой человек, он же — Ленин, — глубочайшим образом проникнут этим самым русским всемирно-историческим безумием, что каждая клеточка его тела и мозга проникнута этим безумием.

Плеханов и Ленин — два русских дворянина. Они принадлежат к одной культурно-исторической традиции и одновременно они антиподы. Потому что Плеханов кричит русскому всемирно-историческому безумию «чур меня» и делает это открыто. А Ленин — поначалу не вполне открыто, а со временем всё более открыто — сливается с русским всемирно-историческим безумием в особом революционном экстазе.

Плеханов понимает, что у Ленина есть старший казненный брат-народоволец. Понимает он и другое — что Ленин еще больше одержим этим всемирно-историческим русским безумием, чем его брат. И что вдобавок Ленин талантливее брата, умнее его, амбициознее и так далее: Володя Ульянов главным образом является для Плеханова второй и еще более опасной редакцией Саши Ульянова.

Поначалу Плеханов пытается договориться с Лениным о какой-то общей игре. Но потом понимает, что русское всемирно-историческое безумие исключает договоренность об играх, и как-то Ленина терпит. Когда Плеханов взрывается по-настоящему и переходит от терпеливого неприятия к яростному отвержению Ленина? Тогда, когда Ленин заявляет о том, что Россия имеет право сама совершить социалистическую — и именно социалистическую — революцию, не дожидаясь революции в западных странах.

Заметьте, Ленин при этом не говорит, что Россия — это средоточие марксизма и коммунизма, а всё остальное — это придатки к этому средоточию. Ленин скромно говорит о России как слабом звене в цепи, как о стране, способной запустить в силу этого цепную реакцию социалистических революций в западных странах, и не более того. Но одного этого — поймите, одного этого! — достаточно для того, чтобы среднекалиберный гуру марксизма взвыл и проклял антимарксистского волюнтариста, бланкиста Ленина.

Что говорил Плеханов Ленину, извергая на него эти неистовые проклятья? Что Февральская революция дала российским марксистам возможность участвовать в полноценном буржуазном парламентаризме. А также в полноценном профсоюзном движении. Что только этим и надо заниматься и что даже помыслить о революции (только революции), именуемой социалистической, то есть антибуржуазной, Ленин не имеет никакого права. Что это преступление и перед международным марксизмом, и перед Россией. И это говорил Плеханов по такому минимальному поводу, как социалистическая революция. Казалось бы, делов-то? Ну совершится революция, подтолкнет западные страны, потом эти страны примут Россию в свои объятья. Но даже Плеханов видел в этой мелочи чудовищную крамолу. И он чуял, что источник этой крамолы — русское всемирно-историческое безумие. Даже Плеханов, невесть какая величина в международном марксизме — и то это чуял. Что уж говорить о более тяжелом калибре?

Все гуру международного марксизма и коммунизма с отвращением отреагировали на социалистическую революцию в России. И большевики ответили им таким же отвращением, выразившимся в проклятьях по поводу оппортунизма, ревизионизма и прочего.

Между тем с точки зрения классического канонического марксизма, не гуру данного политического направления были оппортунистами, ревизионистами и прочими. Большевики были как минимум осквернителями марксизма, а как максимум — опасными антимарксистскими безумцами. Кстати, вдвойне опасными, потому что вдобавок ко всему стали восхвалять Маркса, превращая его из доброго дяди-экономиста в фигуру, имеющую всемирно-историческое значение, растаптывая при этом всё то, что считалось классическим каноническим марксизмом.

Гуру такого марксизма быстро поняли, что русское всемирно-историческое безумие — это заразная болезнь, и что у них на родине появляются всякие Либкнехты, Люксембурги, Цеткины и так далее. Ну и отнеслись они к этому, как к чему-то сугубо придаточному по отношению к русскому всемирно-историческому безумию. Что так и было.

Что же касается безумия, то оно стремительно нарастало. Ленин осуществил социалистическую революцию вопреки запрету Плеханова и вскоре нарвался на плехановскую правоту, а также на правоту всех марксистских международных гуру. Потому что никакую мировую коммунистическую революцию социалистическая революция в России не запустила.

Понимая, что назад хода нет, и не желая двигаться куда-либо, кроме той дороги, которую прокладывало русское всемирно-историческое безумие, Ленин начал изу­чать Гегеля. Но к тому моменту, как его отчаяние приобрело столь мощный характер, что и Гегель сгодился для того, чтобы оправдать это самое всемирно-историческое безумие, физическая немощь в результате чудовищной рабочей загрузки была уже достаточно велика.

Смерть Ленина усугубила ситуацию. Потому что всё яснее и яснее становилось нежелание запускать революционный процесс под влиянием России. И уже не оставалось никакой возможности призывать кого бы то ни было, чтобы еще потерпеть, еще подсобить немногочисленным западным ревнителям революционного развития процесса.

Наверное, читатель понимает, что для меня русское всемирно-историческое безумие в миллион раз ценнее, глубже и масштабнее марксистско-коммунистической прописи. Тем более, подчеркну еще раз, что без этого безумия марксистско-коммунистическая пропись вполне уподобилась бы тете Саре из анекдота. И, может быть, превратилась из экономиста в старшего экономиста. Но и не более того.

Аккумулятором русского всемирно-исторического безумия для меня является уникальная, ни на что не похожая, гениальная русская культура с ее страстями по историческому восхождению человека и историчности вообще.

Кстати, я убежден, что подобные страсти бушевали и в душе самого Карла Маркса. И что они были угаданы русскими, накопившими подобную страсть в неслыханном объеме. Накопитель этой страсти был, если так можно выразиться, многоканальным. Тут и прямой революционный канал с его традицией, олицетворяемой декабристами, Герценом, Белинским, Некрасовым, Чернышевским, народовольцами и так далее. Тут и то, что может показаться антиканалом, а на самом деле является другим ликом того же самого. Я имею в виду не только Льва Толстого, которого Ленин назвал зеркалом первой русской революции, то есть ввел в канон условного накопления того, о чем мы говорим, не только Блока с его «Скифами» и «Двенадцатью», но и того же Достоевского, которого Ленин на дух не выносил по причине его религиозности. Были и другие каналы. К ним еще придется вернуться. Важно, что все эти каналы работали особым образом на прием желанной для них исторической энергии, она же — великая энергия русского всемирно-исторического безумия.

После смерти Ленина накал этого безумия в его советско-коммунистическом варианте стал еще больше нарастать. И кто-то должен был придать этому нарастанию собственно политический характер. Это сделал Сталин, выдвинув не просто бредовое положение о возможности русской социалистической революции. Это положение, возмутившее канонический марксизм, выдвинул, повторяю, Ленин. Сталин же выдвинул не бредовое, а супербредовое с точки зрения канонического марксизма положение о построении социализма в России как отдельной взятой стране.

Тут канонический марксизм не просто взвыл. Он буквально онемел от ужаса. Потому что сие было не крамолой, а чем-то беспредельно возмутительным. А Сталин вдобавок всё время цитировал не только Ленина, чье безумие усилил, но и Маркса, Энгельса и так далее. Канонический марксизм от этого всего вошел в ступор и пребывал в нем вплоть до краха Советского Союза.

Открытым оппонентом Сталина, согласившимся оформлять в тексты отрицание сталинской идеи о построении социализма в отдельно взятой стране, был, как известно, Троцкий. Но Троцкий понятным образом не был возведен международным марксизмом в статус гуру. Потому что был сомнительно революционен. Канонический же международный марксизм просто не стал обсуждать сталинскую идею, считая ее слишком крамольной, то есть не просто нарушающей канон, а не имеющей ничего общего с каноном.

Что же касается Сталина, то он к данному обстоятельству относился с поразительным безразличием и продолжал апеллировать к каноническому марксизму, который отверг сталинизм даже не яростно, а с холодным исступлением.

Апеллируя к каноническому марксизму, добавляя, когда необходимо, адресации к ленинизму, Сталин просто начал строить некую сверхдержаву. То есть тот благой мессианский град, построения которого жаждало русское всемирно-историческое безумие. И он построил этот град, определивший историю XX века и спасший мир от фашизма.

Сталинские апелляции к великой роли русского народа начались задолго до 1945 года. Об особой роли русского народа Сталин говорил и в 1930-е годы. Так что не о конъюнктурных дежурных похвалах идет речь, а о чем-то сущностном и сокровенном. И имеющим прямое отношение к русскому всемирно-историческому безумию.

Можно с уверенностью утверждать, что построение социализма в отдельно взятой стране, предложенное Сталиным, сделано под диктовку этого самого всемирно-исторического безумия. И что Сталин, взвалив на свои плечи груз этого самого построения, каким-то особым образом взаимодействовал с русским всемирно-историческим безумием. А возможно, и с чем-то еще более сокровенным.

Сталин умер 67 лет назад.

Чего только ни случилось со страной за эти годы. Как только ни поносили Сталина. Перестройка и постперестройка разрушили полностью все социалистические достижения, названные уродливыми наростами на теле нормального человечества. Было стерто всё, что только можно. А русское всемирно-историческое безумие почему-то осталось. Его тоже хотели стереть. И предприняли огромные усилия в этом направлении. Была провозглашена теория изменения ядра русской цивилизации. Было предложено переписать русские социокультурные коды. Работа в этом направлении носит лихорадочный характер. Но результат, как мы видим, непропорционален затраченным усилиям. Почему-то именно русские стали опять — после всех покаяний по поводу собственного социалистического безумия — главными оппонентами США. Почему это сделал не Китай? Никакого рационального ответа на этот вопрос нет.

Можно ли лишить Россию ее спасительного для мира всемирно-исторического безумия — неясно. Ненадолго Россию убедили устыдиться этого безумия, но вскоре она обнаружила, что ничего по-настоящему ценного, кроме этого безумия, в ней нет. И восстановила данное безумие в его невнятном, но свободном от какого-либо самоограничения качестве. Мы это наблюдаем постоянно. А как только всемирно-историческое безумие России вновь начало разворачиваться, в его эпицентре оказалась личность Сталина. Этому можно давать сотни рациональных объяснений, и все они будут справедливы. Вот только рационализм здесь по-настоящему ничего объяснить неспособен.

Сталин непобедим постольку, поскольку непобедимо русское всемирно-историческое безумие. А если это безумие будет побеждено, то вряд ли сохранится история. И вряд ли возможно, изъяв историчность из бытия человечества, сохранить человечество в том его качестве, которое хоть как-то сочетаемо с осмысленностью существования. Захочет ли человечество существовать не осмысленно — отдельный вопрос. Но даже если захочет, это будет уже не человечество.

Вот настоящая цена той проблемы, которую пытаются различным образом умалить.

До встречи в СССР!

 

https://rossaprimavera.ru/article/b682cc43

 

07.11.2019 Слава Великому Октябрю! 

 

Величие Октябрьской революции, 102-ю годовщину которой мы отмечаем, состоит в следующем. Эта революция, открыв новую эру в истории человечества, оформила новую советскую государственность на месте рухнувшей Российской Империи, придала новый импульс развитию нашей страны и оказала этим решающее воздействие на судьбу гуманизма, который при ином развитии событий был бы пожран антиисторической тьмой еще в первой половине XX века.

Но помимо этих великих свершений имеет место и чудовищный сокрушительный результат, который нельзя не осмысливать сегодня в том единстве с величием, которое марксисты именуют диалектическим.

Как мы знаем, Маркс при жизни опубликовал только первый том «Капитала». А последующие тома суть почти произвольные реконструкции недооформленных мыслей Маркса, осуществленные сначала Энгельсом, а потом — Каутским. Мы знаем также, что последняя каутскианская реконструкция, она же — так называемый четвертый том «Капитала», была осуществлена в 1905 году, когда большевистская партия в России уже не только сформировалась, но и приняла активнейшее участие в первой русской революции.

Представим себе, что Гёте написал бы только первую часть «Фауста». И оставил после себя более или менее внятные обрывки второй части этого произведения. Представим далее, что кто-то захотел бы на основе этой первой части сложить полное представление о «фаустианстве» и создать партию или движение «фаустианцев».
(Кстати, представить себе что-то подобное нетрудно, потому что в XX веке активно говорили о фаустианском человечестве, придавая тем самым творчеству Гёте не только художественный, но и философско-политический смысл.) Было бы в этом случае созданное «фаустианство» отвечающим подлинному духу произведения Гёте? Конечно нет. Потому что главные мысли Гёте остались бы не вошедшими в идеологию такого «фаустианства». Но ведь это касается и марксизма, не так ли?

Почему же, несмотря на это, марксизм оказался посланием, на которое так страстно откликнулось всё человечество и прежде всего Россия?

С каждым годом становится всё яснее, что причина такого отклика в том, что сколь угодно незавершенное марксистское послание было тем не менее созвучным эпохе яростным отвержением той концепции буржуазного бытия, которая была изложена Джеком Лондоном в его романе «Морской волк».

Слова, вложенные Джеком Лондоном в уста главного героя этого романа, господина Ларсена, которого автор неслучайно именует именно Волком Ларсеном, были не просто талантливым вымыслом крупного художника, страдавшего по несовершенству эпохи и человеческого удела. Они были своего рода «волчьим» — антимарксистским и антикоммунистическим — манифестом, в котором содержалось требование, адресуемое человечеству некими хозяевами жизни. Теми самыми, которых тот же Джек Лондон подробно описал в другом своем произведении «Железная пята».

Конкретный Волк Ларсен — это только один из представителей «волчьей стаи», который озвучивает такое послание всей стаи в целом. А поскольку в условиях краха СССР и советского образа жизни, породившего крах целой исторической эпохи, смысл этой эпохи лучше всего раскрывается именно в словах ее яростного стратегического противника, то я позволю себе ознакомить читателя подробнее с этим «волчьим» антикоммунистическим манифестом.

Вот что говорит Волк Ларсен и его устами вся «волчья стая» по поводу смысла человеческой жизни:

«Я верю, что жизнь — нелепая суета… Она похожа на закваску, которая бродит минуты, часы, годы или столетия, но рано или поздно перестает бродить. Большие пожирают малых, чтобы поддержать свое брожение. Сильные пожирают слабых, чтобы сохранить свою силу. Кому везет, тот ест больше и бродит дольше других, — вот и всё!»

Показав своему оппоненту на матросов, осуществляющих работу на палубе его корабля, Волк Ларсен далее говорит по их поводу:

«Они копошатся, движутся, но ведь и медузы движутся. Движутся для того, чтобы есть, и едят для того, чтобы продолжать двигаться. Вот и вся штука! Они живут для своего брюха, а брюхо поддерживает в них жизнь. Это замкнутый круг; двигаясь по нему, никуда не придешь. Так с ними и происходит. Рано или поздно движение прекращается. Они больше не копошатся. Они мертвы».

Оппонент Ларсена настаивает на том, что у каждого из этих людей есть светлые лучезарные мечты. Ларсен говорит оппоненту, что это мечты о жратве. А когда оппонент говорит, что это еще и мечты о большем, Ларсен отвечает:

«И еще о жратве. О большой удаче — как бы побольше и послаще пожрать… Будьте уверены, они мечтают об удачных плаваниях, которые дадут им больше денег; о том, чтобы стать капитанами кораблей или найти клад, — короче говоря, о том, чтобы устроиться получше и иметь возможность высасывать соки из своих ближних, о том, чтобы самим всю ночь спать под крышей и хорошо питаться, а всю грязную работу переложить на других. И мы с вами такие же».

Поскольку оппонент Ларсена принадлежит к «сливкам» тогдашнего американского буржуазного общества, то Ларсен дополняет свои представления о закваске некоей как бы социальной критикой в квазимарксистском духе. Ларсен говорит оппоненту:

«Вы никогда ничего не делали в поте лица своего. Вы живете с доходов, оставленных вам отцом. Вы, как птица фрегат, бросаетесь с высоты на бакланов и похищаете у них пойманную ими рыбешку. Вы „одно целое с кучкой людей, создавших то, что они называют государством“, и властвующих над всеми остальными людьми и пожирающих пищу, которую те добывают и сами не прочь бы съесть. Вы носите теплую одежду, а те, кто сделал эту одежду, дрожат от холода в лохмотьях и еще должны вымаливать у вас работу — у вас или у вашего поверенного или управляющего, — словом, у тех, кто распоряжается вашими деньгами».

Оппонент Ларсена пытается указать ему на то, что социальная критика в марксистском духе адресована определенному устройству жизни, придающему жизни скверный характер, и что при другом устройстве жизнь может иметь другой характер, не быть столь «свинской» по определению Ларсена. Но Ларсен тут же раскрывается до конца. Он говорит оппоненту: «Это свинство и это… жизнь».

То есть Ларсен и те, чью позицию он излагает, ставят знак равенства между социальным, классовым в терминологии Маркса свинством — и жизнью как таковой. Так вот, именно такому знаку равенства Маркс и сказал «нет». И именно это «нет» было услышано во всем мире и прежде всего в России. Именно на основе этого «нет», сказанного такому свинству, был построен СССР и советский образ жизни. И именно это свинство, укорененное в человеческой природе наряду со всем остальным, разрушило СССР. И если в эпоху Маркса такое свинство удовлетворялось изыманием у человека так называемой прибавочной стоимости, то теперь оно хочет изъять у человека всю человечность. И именно в этом смысл разрушения всех традиционных ценностей, семейных в первую очередь.

Свинство теперь желает укорениться в каждой клеточке человеческого бытия, в каждой мысли, в каждом импульсе, в каждом мечтании. Оно хочет стать тотальным. А значит, уничтожить человека вообще.

Готовы ли мы сегодня к тому, чтобы лицезря победу такого свинства, сказать ему «нет» и сокрушить его так, как сокрушили его в эпоху Великой Октябрьской социалистической революции? Величие которой было именно в сокрушении тогдашнего свинства, пожиравшего человека тогда лишь частично и готового теперь пожрать его полностью? Скажем ли мы «нет» этому новому свинству, убедившись в том, что оно способно сокрушить советскую благость в силу ее неокончательности, а значит, ущербности? Вот нынешний ключевой вопрос.

Слава Великой Октябрьской революции, сокрушившей тогдашнее свинство!

Слава всему, что захотело и захочет сказать «нет» новому, еще более страшному тотальному свинству, и, сказавши «нет», захочет оформить это «нет» на языке мысли и воли!

До встречи в СССР!

 

https://rossaprimavera.ru/article/5cc74a94

 

28.09.2019 Иного не дано?

 

Интервью Сергея Кургиняна Владимиру Соловьеву в телепередаче «Вечер с Владимиром Соловьевым» на канале «Россия 1» от 17 сентября 2019 года 

 Эль Лисицкий. 10. Новый человек. 1923

 Владимир Соловьев: Никакая идеология не существует без великого прошлого. То, что существует без великого прошлого, называется утопией. Советский Союз жил имперской идеей, был успешен. Современная Россия двадцать лет жила идеей западного капитализма. Сегодня Запад остановился, он больше никуда не идет. Идеи постмодернизма скорее тормозят развитие, а не ускоряют его.

Какой проект развития нужен России? И можем ли мы предложить его миру? Ответ точно знает лидер движения «Суть времени» Сергей Кургинян.

Кто такой Сергей Ервандович Кургинян? Есть много людей, которые, подобно Диогену в бочке, рассуждают об устройстве бытия. Есть много людей, которые готовы выйти на баррикады и, не раздумывая, умереть за чужие идеи. Крайне мало людей, которые, будучи философами, могут одержать победу в кулачном бою и стать олимпийскими чемпионами, а потом заниматься философией и стать одним из самых великих философов Греции (вероятно, имеется в виду Платон, который, по некоторым данным, был олимпийским чемпионом по панкратиону; также считается, что чемпионом Олимпийских игр был Пифагор. — Ред.). Хотя некоторым кажется, что это были однофамильцы: до нас не дошло точного подтверждения. Сергей Ервандович — человек, который воплощает свои идеи, который и социальный инженер, и большой мыслитель, и очень большой режиссер.

Двадцать лет назад, в 1999 году, выступая, по-моему, в МГУ, Путин говорил, что нам необходимо понять, что такое русская идея, российская идея. Что новое поколение должно сформулировать [новую идею]. Вот сейчас прошли выборы. Разные силы представлены: оппозиция, кто угодно. А идеи нет. Нет идеи, которую можно было бы сформулировать. Критика есть, вопли есть, справедливые замечания есть, жалобы есть. Идеи — нет!

Сергей Ервандович, что может вытащить Россию за уши из этого экономического застоя и идеологического безыдейного болота?

Сергей Кургинян: По-моему, надо начать с признания каких-то фундаментальных ошибок и честно сказать, что рассчитывали на что-то, хотели чего-то и залетели. Думали, что реальность останется такой, какой она была, и что мы в нее впишемся, а вот всё не так. И ничего страшного в признании этих ошибок нет, потому что только с этого может начаться вылезание человека из той тяжелой ситуации, в которой он находится. Вообще, смыслы нужны тогда, когда люди сильно залетают, останавливаются и говорят: «А смысл-то в чем? На что опереться?»

Есть ситуации, когда люди лишены всех скреп традиционных, скажем так. Советские ценности разгромлены были в предыдущий период. Люди повисают в пустоте, и невыносимость этого повисания в пустоте какое-то время сдерживается потреблением, желанием что-то для себя урвать. А потом невыносимость становится совсем немыслимой. В этот момент либо люди начинают заниматься теми или иными способами саморазрушения — их много, либо они возвращаются к смыслам. Вот этот возврат к смыслам возможен будет тогда, когда будет сказано: «Ошиблись».

А ошиблись в одном. Сначала это называлось «мы войдем в мировую цивилизацию» — это Горбачев и все прочие. Непонятно было, во-первых, а где мы находимся? Почему страна Достоевского, Циолковского, Чайковского, Гагарина не входит в мировую цивилизацию? Она что, на Сатурне находится? Во-вторых, [непонятно было] почему в нее надо было входить? Понятно было, что имеют в виду западную цивилизацию.

Потом говорилось о том, что нужно вписаться в глобальные тенденции. Я — за! Я всячески за: я считаю, что Россия находится в настолько неустойчивом положении, скажем так, что во всё, что можно, надо вписываться. Но во что вписываться? Во что?

Вот эта иллюзия, что Россия может вписаться в глобальные тенденции, — она, во-первых, предполагает, что для России есть в них место, что Россия хотя бы теоретически может вписаться в те глобальные тенденции, которые есть. Что это огромное государство, простирающееся от Тихого океана до Балтики, можно взять и вписать туда. А оно не вписывается!

Второе. Глобальные тенденции предполагают, что они будут развернуты на трупе России. Те тенденции, которые сейчас называют глобальными, — они рассчитывают на это. Поэтому каждый раз, когда начинается какой-нибудь разговор о стратегии (я помню, я на многих международных форумах был), говорится: «А зачем с русскими говорить о стратегии? — если это будет через 30 лет, а их не будет, зачем тогда говорить с ними?» Это говорили архитекторы глобальных тенденций Бжезинский, Киссинджер и другие. Значит, эти глобальные тенденции — они против нас, мы в них не вписываемся, и мы их не любим.

Вот не любим мы их! Это тоже надо признать. Вот этот мир, где может быть 12 или 20 гендеров, потому что человек может почувствовать себя не только то мужчиной, то женщиной, а он может быть с 12 до 2 часов дня мужчиной, потом женщиной — и это один гендер, а если наоборот, то другой. Это мир абсурда, мир апатии, мир потери всего того, что составляло величие европейской цивилизации, мир самоотказа Европы от всего, что составляло ее величие.

Когда-то Владимир Соловьев спрашивал [Русь]: «Каким же хочешь быть Востоком: Востоком Ксеркса иль Христа?» Какой ты хочешь стать Европой? Имени кого?

Европа формировалась вокруг определенных идей. Эти идеи [сейчас] сбрасываются — сразу и до конца. Дальше за ними сбрасываются великие идеи Французской революции. Полностью: свобода, равенство и братство, модерн, развитие. Уже Римский клуб говорит, что развитие невозможно. Куда идем? «Камо грядеши?»

Мы хотим входить в них. Во что? В Брюссель? В Антверпен? Съездите, посмотрите, вы туда хотите или нет? Россия совсем не та страна, которая туда хочет.

Произошла очень интересная в этом смысле вещь. Я коротко расскажу анекдот, потому что он абсолютно тот, который нам нужен.

Человек живет в раю, ему говорят, что он может на время заглянуть в ад. Он заглядывает туда — потрясающе, говорит: игорный дом, публичный дом, бои без правил и так далее. Пишет Богу: «Хочу в ад». И вот попадает туда, и его сразу в котел. Он говорит: «Как? Было другое!» Ему говорят: «Туризм и постоянное место жительства — это разные вещи».

Смысл в том, что если бы в определенное время, даже советское, эти визиты были бы не в супермаркет, а куда-нибудь еще… Моя мама ездила в ГДР и рассказывала: «В самолете летит делегация: „Боже, как я хочу Мадонну“. Думаю, какая интеллигентная женщина — она хочет Мадонну. Потом выясняется, что она хочет сервиз». Но дело не в этом. Если бы они летали не за «мадоннами» на неделю и не смотрели супермаркеты, восклицая: «Боже, как хорошо!», а пожили бы там и вкусили бы той горечи, было бы совсем по-другому.

И значительная часть людей, которая сейчас говорит: «Россия, не ходи туда, там не ахти», — это те, кто там по-настоящему пожил и даже преуспел, — вот что интересно. Даже те, кто преуспели, говорят: «Нет, нет. Это не наше, это нам не нужно».

Значит, нужно сказать честно, что в эти глобальные тенденции мы вписаться не можем, нам там места нет, мы этого не хотим. Если не иметь в виду под этим (глобальными тенденциями. — Ред.) развитие технического прогресса: тогда спутник — это тоже глобальная тенденция, мы были впереди всего остального мира. Значит, у нас нет возможности ни выпасть из этих тенденций, ни вписаться в них. Значит, нам надо смириться с мыслью, что нам придется через три-пять лет либо умирать (а мы этого не хотим), либо формировать глобальные тенденции.

И тогда у меня возникает самый серьезный идеологический вопрос. Что означала великая двусмысленная фраза, под которой шла перестройка, когда говорилось: «Иного не дано»? Ведь под эту фразу всё было сделано. Это не лозунг на минуту, это концепция.

Во-первых, я спрашиваю, что значит, что «иного не дано»? Ну вот люди, у них есть жены, они их любят. Им говорят: «А иного вам не дано». Подожди, мне дано всё что угодно, я просто хочу так: мне жена нравится, и всё хорошо. Ты не говори, что мне иного не дано: мне иного дано до фига, но я не хочу. Что это за мир, когда иного не дано?

И, наконец, что дано? Что имелось в виду под «дано»? А под «дано» имелся в виду естественный закон. Вот я внимательно смотрел, что говорилось в предыдущей части Вашей передачи и насчет пенсионеров, и насчет всего остального: естественный закон, ничего нет больше. Материализм — это частный случай пантеизма, да? Ничего нет, есть природа — великий закон. Но человек стал человеком только тогда, когда он вышел из этого закона. И мы не можем себе представить, как страшен мир, в котором будет бегать посреди всей этой планеты Земля тигр с ядерными зубами и когтями в виде лазерного оружия. Природный мир жесток, чудовищен, хотя и не сводится к этой чудовищности. У зверя тоже есть альтруизм, да — это Конрад Лоренц показал и другие. Но у зверя есть ограничения [пускать в ход] клыки и всё остальное, а у человека нет. Если он начнет становиться тигром с ядерными зубами, то человечество очень недолго просуществует.

Россия и русская идея есть идея иного. Русский смысл заключается в том, что иное дано, что мы не живем в царстве необходимости, не подчиняемся до конца его законам. Мы его учитываем, мы его уважаем, мы считаемся с его закономерностями, но мы хотим иного: из царства необходимости — в царство свободы. Да, мы хотим двинуться в другой мир. В мир, в котором человек человеку не будет волком.

Не могут русские жить в атомизации, которую им навязывают. Они приняли ее как горькое лекарство, но это очень большая доза касторки. Прием ее регулярный привел вот к такому состоянию доходяги. Не хотят русские этого — это народ коллективистский.

Мне много раз говорили, что Сталин осуществил модернизацию без разрушения традиционного общества. Я говорю: «Голубчики, это что за бред? Как это можно осуществить модернизацию без разрушения традиционного общества, когда основа модернизации — это разрушение традиционного общества, это война всех против всех?» Сталин осуществил прорыв с опорой на коллективизм. И пока этот коллективизм был, было 10, 15, 20, 30 процентов роста в год. Почему? А потому, что понимали, зачем. Вот сейчас — эта апатия: «Да что, да не будем, да к чему париться…» Что на самом деле говорят люди? Люди говорят: «Голубчик, ты нам скажи, зачем. Ты нам скажи и, если это найдет отклик в наших сердцах, получишь ты и 20, и 30 процентов».

Все эти разговоры о том, что деньги могут быть единственным стимулом… Деньги — прекрасная вещь. Деньги — прекрасная вещь как дополнительный стимул. Но они никогда не могут быть основным. Даже потому, что если их много, нужно время, чтобы их тратить. Никто не будет вкалывать бесконечно. Вы можете вкалывать за деньги столько, сколько вы вкалываете? Нет, потому что это надоест.

Владимир Соловьев: Надо любить свою работу, конечно.

Сергей Кургинян: Спасибо, да. Поэтому когда люди по-настоящему работают, они работают и за деньги, но прежде всего не за них. Они работают потому, что им весело. А весело им потому, что есть высший смысл. И только когда он снова возникнет, возникнет коллективизм и многое другое.

В советской драме «Оптимистическая трагедия» был разговор, страшный разговор между комиссаром и матросом Алексеем, который говорил, что всё погибнет от «моё», от хватательного инстинкта, от того, что «лапками к себе», а комиссар говорил: «Думаешь, мы этого не понимаем? Но есть еще «наше». Вот этот «моёвник», где есть только «моё», где нельзя отдать, где можно только брать — это место безлюбия, одиночества и отчаяния. Это мир абсурда. Не примет Россия этот мир, она в нем начнет загибаться. Десять раз там будет всё оптимизировано, двадцать раз будут проложены любые дорожки — и ничего не будет в результате. Как говорил герой Достоевского, обратитесь в хамство — гвоздя не выдумаете, красота спасет мир. Не красота, а вот этот высший смысл. И нам придется к нему вернуться.

Но для того чтобы к нему вернуться, нужно произвести рискованнейшую вещь — нужно однажды, закрыв глаза, отказаться от выживания ради выживания, отказаться от бесконечного ситуационного движения.

Да, отсутствие идеологии помогает России. Оно помогает в том, что можно в любой момент повернуть куда угодно и пытаться вписываться в тенденции. Но я сравниваю это со следующим. Идут гонки на байдарках. И все гребут. Одни — плохо, и опрокидываются. Другие — хорошо: обгоняют, лавируют вокруг камней. Третьи натыкаются на камни. Но только впереди — водопад. Поэтому все эти разговоры о том, как хорошо плывет главная байдарка… Вопрос в том, что впереди — водопад. Так ты выходи на берег или поворачивай в сторону.

Один из политиков, проваливших советский проект, когда я ему это сказал много лет назад, мне выкрикнул вдруг неожиданно: «Так это ж нужен человек масштаба Сталина!» Я не знаю, какой человек для этого нужен. Я знаю твердо, что это нужен человек, который страну любит. Вот он, может, и скажет, ухмыльнувшись, что-нибудь о том, в чем его счастье. Но на самом деле счастье будет в том, чтобы отдать.

Очень интересный был врач, такой великий психолог Франкл. Он был узником нацистских концлагерей, а потом уехал в Америку. Его приняли в ассоциацию психоаналитиков американскую. Это же счастье жизни: огромные деньги, всё такое. И приходит к нему пациент [с проблемами в супружеской жизни].

— А чем ты занимаешься с супругой?

— Ну как чем, я оптимизирую своё…

— А ты ею заниматься не пробовал? Не собой, а ею?

Он [пациент] говорит: «Слушай, можно я уйду на время?» Уходит, потом приходит обратно, а он богатый бизнесмен, говорит: «Смотри, я тебе плачу за курс, за год вперед — мне больше [консультаций] не надо. Я всё решил». Франкл говорит: «Им всем вбили в голову, что всё для себя». Это, говорит, уже полный невроз. И они в этом неврозе гибнут даже просто в самой частной жизни. Потому что невозможно так всё время делать. Ну нельзя всё время, начиная со школы, учить тому, что «лапками к себе», а потом осуществлять team spiritual — дух корпорации, тимбилдинг — построение корпорации. Ты их сделал всех «лапками к себе» — никакой корпорации ты не построишь на этом. Потому что для этого другой должен быть [для каждого] и общее дело.

Владимир Соловьев: Ну, он понимает это по-другому. Он говорит, что наоборот: я ставлю человека в центр всего. Человек имеет право выбрать пол, выбрать профессию, выбрать религию, выбрать цвет волос. Человек — основа всего, истинная свобода торжествует.

Сергей Кургинян: Остается последнее [понять] — что такое человек?

Владимир Соловьев: И остается вопрос, к чему ведет эта истинная свобода?

Сергей Кургинян: Эти все права… С очень крупными людьми я [разговаривал] в 1991 году… Права человека… Я говорю: «Какого человека?» У человека есть одно великое право — на восхождение. Всё. Если человек не может восходить, все остальные его права ничего не стоят.

Владимир Соловьев: А восхождение — это никогда не потребление.

Сергей Кургинян: Конечно. Это отдача. И каждый из сидящих здесь людей, у которых, может быть, очень много проблем с потреблением — нужны лекарства или что-нибудь еще, в глубине души мечтает о том, чтобы отдать, чтобы быть нужным. Чтобы сделать добро. Потому что только тогда он может быть. А в противных случаях он может только иметь.

Владимир Соловьев: Как известно, в философских и религиозных доктринах объясняется, что именно этим человек приближается к богу, потому что у бога и так всё есть. И как раз счастье бога в том, что он дает.

Сергей Кургинян: Это и называется обожение… И не надо нам говорить, что об этом говорили только коммунисты. А нестяжатели, а Нил Сорский? — тоже был коммунистом, что ли?

Владимир Соловьев: Когда человек дает, он, если угодно, начинает в себе ощущать вот эту божественную силу.

Сергей Кургинян: Ну так нужно сказать: ошиблись, не думали, что они так закосят. Они вроде шли туда — буржуазное государство, свобода… Мы пошли [за ними], а они вот сюда пошли, в сторону. Мы этот поворот не будем делать, во-первых. Во-вторых — ошиблись, залетели.

И что? Мы же есть, мы остались. Ну встряхнулись вот так вот и оперлись на себя, вспомнили себя.

Владимир Соловьев: А зачем Россия? Вот все те, которые были в 90-е, де-факто хотели, чтобы вместо России было много маленьких Люксембургов. Они всё время призывали к замечательному мещанскому счастью и сейчас регулярно о нем говорят. Они не хотят мыслить широко.

В чем смысл существования России? Для чего мы? Какова должна быть та идея, которая действительно объединит народ и выведет его на новый уровень развития?

Сергей Кургинян: Россия не примет «моёвник» — мир, состоящий из «моё». Потому что этот мир — это ад земной. Идея России — катехон. То есть мы удерживаем мир от прихода зла. Мне иногда дети говорят: «Вы вообще не понимаете, как много в современном мире зла». Ребенок мне говорит 15-летний, понимаете?

Смысл заключается в том, что русские существуют для того, чтобы не вошел сюда, не вторгся Антихрист, чтобы он не пришел. И чтобы построить мир блага, не «моёвник», а царство свободы. Две идеи: позитивная — царство свободы — и негативная — недопущение прихода Антихриста. А «моёвник» — это ад.

Владимир Соловьев: А что такое свобода?

Сергей Кургинян: Свобода — это свобода восхождения. Свобода — это свобода раскрытия творческого потенциала в каждом.

Владимир Соловьев: Но тогда должна быть другая экономика, другое воплощение справедливости, другое образование, другая медицина, другие социальные институты.

Тогда государство должно вернуться, действительно вернуться к азам, к основам, к воспитанию человека с момента его рождения. К образованию в религиозном смысле — к формированию образа.

Сергей Кургинян: Конечно. А господа, которые всё это делают, должны помнить две цитаты из Шекспира.

Одна: «Вот он, гнойник довольства и покоя: Прорвавшись внутрь, он не дает понять, Откуда смерть». Это «Гамлет».

А другая, это «Король Лир»: «Сведи к необходимостям всю жизнь, И человек сравняется с животным». А животное с ядерными зубами — это конец мира.

 

https://rossaprimavera.ru/article/2380a940

 

13.09.2019 О предстоящих выборах как репетиции будущих политических столкновений 

 

 Мне придется начать с того, о чем я говорил многократно.

Пенсионная реформа является вопиющей ошибкой власти. Эта реформа уже успела достаточно сильно повлиять на взаимоотношения власти с народом и, как говорится, еще не вечер.

О результатах воздействия пенсионной реформы на общественное сознание я говорю ответственно. Потому что движение «Суть времени» провело опрос, позволяющий мне констатировать весьма прискорбную динамику в том, что касается и отношения к власти как таковой, и еще целого ряда переоценок ценностей.

Социологическое агентство АКСИО, созданное движением «Суть времени», способно, в отличие от официальных социологических служб, опросить за относительно короткий срок многие десятки тысяч людей. При таком опросе, проведенном квалифицированными людьми, можно выявить не только кто за что-то, а кто против чего-то, а можно выявить нечто гораздо более сложное и существенное.

Наше исследование показало, что никакого покоя, «полного гордого доверия», уже нет и в помине. Что бóльшая часть населения находится в состоянии очень специфического апатичного неприятия власти. Внутри такого умонастроения находится место и для так называемого пофигизма (в разных формах он пока еще доминирует), и для жесткого негативизма, ориентированного на сбрасывание опостылевшего ярма. Причем те, кто мечтает об этом сбрасывании, достаточно безразличны к тому, что воспоследует в случае, если это сбрасывание воплотится в реальность.

Примерно 20–25% населения еще в той или иной степени надеется на власть.

До 60–65% населения считает власть безнадежно скверной и при этом различным образом объясняет свой пофигизм по отношению к власти, политике, вообще ко всему, что находится за пределом того, что называется «мой дом — моя крепость».

И 10–15% населения уже приближаются к той черте, за которой начинается жесткий протест. Подавляющая часть такого дозревшего до протестной жесткости населения не склонна, повторяю, глубоко задумываться о том, чем обернется его недовольство после того, как желанная цель освобождения от опостылевшего ярма будет достигнута.

Прямого совпадения нынешних умонастроений с тем, что привело в 1991 году к обрушению СССР, пока не просматривается. Но определенная схожесть тогдашних и нынешних тенденций налицо.

Как и то, что начав в 1991 году с полной капитуляции перед Западом, постсоветская Россия к 2019 году стала — признаем это честно, не прячась за уклончивыми словами о нашем терпеливом взаимодействии с неразумным партнером, — врагом № 1 для США и западного мира в целом.

Ну негоже, поверьте, утешать себя разговорами о том, что с такими-то частями Запада, с такими-то конкретными западными политиками нам удается в чем-то поладить. Даже если это в какой-то степени так, толку ли? Стратегически это ничего не меняет. Мы стали для Запада врагом № 1, и мы будем таким врагом вплоть до нашего обрушения или такого нашего дооформления, при котором Западу придется, скрипя зубами, идти на существенный стратегический компромисс. Но пока ничто не свидетельствует о том, что такое дооформление хотя бы в малой степени реализуется на практике.

А раз так, то мы враг № 1 для Запада. И это, с оглядкой на сделанную мною только что оговорку, носит неотменяемый характер. Почему?

Во-первых, потому что само существование даже самой уступчивой целостной России не отвечает западным планам окончательного переустройства мира.

Во-вторых, потому что Россия сейчас не только не самая уступчивая из стран, не входящих в НАТО, — она сейчас самая неуступчивая из этих стран. Предвижу возражения, но при этом настаиваю на том, что странным образом сейчас даже Китай и Иран более уступчивы по отношению к Западу, чем Россия.

В-третьих, одно дело — неуступчивость стран с относительно слабым военным потенциалом. И другое дело — неуступчивость, сочетаемая хотя бы с частичным восстановлением сверхдержавного ядерного потенциала.

Прекрасно отличаю пиар по поводу нашей оборонной мощи от реального положения дел. Но это положение дел не столь, поверьте, скверно, чтобы при определенной решимости российской власти не предъявить Западу избыточность его издержек, которые будут порождены военным посягательством на нынешнюю Россию.

Но и мириться сколь-нибудь долго с нынешним поведением России Запад не может. А значит, он должен сделать ставку на свою мягкую силу, которая так успешно зарекомендовала себя в перестройку. А мягкая сила успешна, только если народ отчужден от власти. И если это его отчуждение прискорбно переходит в хотя бы частичное отчуждение от государства.

Запад сделал ставку на мягкую силу и подобное отчуждение народа от власти и государства. Он воспользовался вопиющими ошибками нашей власти. Которая, проведя пенсионную реформу, подарила Западу желаемую для него общественную атмосферу.

Осознавая это и считая пенсионную реформу вопиюще несправедливой, движение «Суть времени» продолжает настаивать на отмене этой реформы, исходя при этом и из своего понимания социальной справедливости, и из своего понимания недопустимости очередной сокрушительной перестройки, проводимой в интересах Запада. Пусть кто-то говорит о том, что наши усилия по отмене пенсионной реформы тщетны. Мы не утверждаем, что пенсионная реформа будет отменена чудесным образом по нашему велению и народному хотению. Но мы верим в силу реальности, которая важна сама по себе и которая может стать решающим фактором, если развеются властные иллюзии по поводу того, что «всё в шоколаде».

Веря в это, мы будем упорно добиваться отмены пенсионной реформы. А нам порою — отнюдь не всегда, но порою — удавалось добиться того, что другим казалось немыслимым.

Наше понимание международного положения в существенной степени сказывается на нашем понимании внутренней политики. Мы считаем, что для России опасны не демократические процессы, которые могут сдвинуть баланс сил, заставив правящую партию и ее ставленников отказаться от иллюзий, что «всё в шоколаде».

Демократические процессы, обеспечивающие этот сдвиг, повторяю, нам не представляются сколь-нибудь опасными для России. Такие сдвиги, обеспечиваемые демократическим выборным процессом, мы, повторяю, не считаем катастрофическими. Да и для власти такие сдвиги — путем честных демократических выборов — не представляют смертельной опасности.

Ни для России, ни для власти, повторю еще раз, эти выборы смертельной опасности не представляют, даже если, будучи предельно честными и демократическими, они на сколько-то сдвинут нынешний баланс сил. Почему не представляют?

Во-первых, эти сдвиги будут носить по преимуществу патриотически-консервативный, державный характер. Если и сдвинется всё существенно в какую-то сторону, то в сторону тех, кто еще больше будет говорить: «Ни пяди русской земли», «Государство должно быть целостным» и так далее. Поэтому развала не произойдет: не те люди придут в результате демократических выборных сдвигов власти.

Во-вторых, эти сдвиги на нынешнем этапе будут достаточно умеренными. Что вовсе не означает, что они долго будут оставаться таковыми. Но на интервале ближайших лет, а я обсуждаю именно этот период, эти сдвиги — повторяю еще раз — не будут носить сокрушительный для власти характер. Хотя могут оказаться существенными.

Именно поэтому Запад совершенно не заинтересован в том, чтобы власть менялась сообразно волеизъявлению российского избирателя. Западу-то это зачем? Ему нужен мятеж, позволяющий выкинуть из политического процесса и партию власти, и все партии консервативно-патриотической направленности. Такое выкидывание ненужных Западу участников выборного процесса может обеспечить только московский майдан, аналогичный по своему масштабу и деструктивности киевскому майдану 2014 года.

Тогда на Украине майданщикам удалось сначала недемократическим путем разгромить все политические силы, неугодные заказавшему этот разгром Западу. А потом начать игру в демократию, сочетаемую с оголтелыми репрессиями против инакомыслящих, организованными бандеровскими прислужниками Запада.

Сегодня у российских прозападных либералов и их приспешников нет сил для проведения такого майдана в Москве. Повторяю еще раз: сегодня у российских прозападных либералов и их приспешников нет сил для проведения такого майдана в Москве. Но попытки сформировать такие силы продолжаются. И неизвестно, когда именно тот или иной прозападный авантюрист, облеченный властью, решится подключить к игре темные радикально-кровавые силы, которые пока что в либеральной антивластной игре серьезным образом не участвуют. А вот если начнут участвовать, как начали бандеровцы, тогда всё немедленно начнет меняться в очень и очень опасную сторону.

Для того чтобы решиться на это — на подключение подобных зловещих сил — в ядерной стране, Запад должен сойти с ума. Но кто сказал, что он не движется в сторону такого безумия? Я считаю, что он движется именно в эту сторону.

Исходя из такого взгляда на происходящее, «Суть времени» полна решимости поддерживать законные демократические выборы и требовать того, чтобы они были предельно честными и прозрачными. Такая поддержка предполагает категорический отказ от любого политического кликушества: либо уличное кликушество — либо прозрачность демократических процедур. В хаосе уличного кликушества всё покрывается мутью, и уже никакой прозрачности быть не может.

«Суть времени» сделала много для отмены пенсионной реформы. И мы неустанно будем продолжать наращивать свою активность в этом направлении. Но движение «Суть времени» не будет превращать свою реальную борьбу за отмену пенсионной реформы в предвыборное антипенсионное или любое другое уличное кликушество. Граждане России получили всю необходимую информацию по поводу того, кто есть кто. Они по большей части разумны и вполне способны сделать самостоятельный политический выбор. Ну так пусть они его и сделают — свободно, спокойно и беспрепятственно.

Сознавая ответственность момента, члены движения «Суть времени» должны проявлять на этом предвыборном коротком интервале времени особо подчеркнутую корректность и сдержанность. Они ее должны проявлять в условиях приближения момента, когда граждане должны будут сделать свой политический выбор.

Движение «Суть времени» всегда вело себя антирадикально и антиэкстремистски. Оно всегда ориентировалось на строжайшее соблюдение закона, сочетаемое с политической и социально-психологической деликатностью. Мы не кликуши. Кликуши не мы.

В основе этой деликатности лежит наша твердая уверенность в том, что народ способен вести себя как спокойный и ответственный хозяин своей судьбы, а не как дитя малое и неразумное, которое должно быть ведомо теми или иными кликушами.

Как лидер движения «Суть времени» настаиваю на том, чтобы в условиях приближения момента, когда часть нашего народа будет делать свой политический выбор, «Суть времени» не только оставалась верной проводимому ею курсу, но и удесятерило свою всегдашнюю корректность и тактичность, свою всегдашнюю ориентацию на строжайшее соблюдение закона, свою всегдашнюю готовность отстаивать настоящую свободу мысли и выбора, противопоставляя эту свободу любой деструктивной разнузданности.

Настаивая на этом, я руководствуюсь и нашей постоянной стратегической линией, и полученной оперативной информацией о провокациях, которые определенные, в точности мне известные люди подготавливают против нашей организации.

В рамках этих провокаций предполагается переодевание людей, не имеющих к нам никакого отношения, в красные куртки «Сути времени» — с тем, чтобы переодетые таким образом люди могли скомпрометировать движение своими хулиганскими или околохулиганскими выходками.

Призываю «Суть времени» не только не допускать чего-либо подобного, но и тщательно отслеживать и немедленно доводить до общества все случаи таких провокаций. Это надо делать быстро и четко. Причем более быстро и четко, чем будут действовать сами провокаторы, если они все-таки захотят действовать.

Призываю также не допускать никакого провокационного подталкивания тех членов «Сути времени», которые не прошли необходимую правовую подготовку, к тому, что может быть выдано провокаторами за экстремизм, радикализм и даже просто за не до конца законную деятельность.

И хулиганские действия переодетых провокаторов, которые надо выявлять и демонстрировать обществу, и провокационные подталкивания, которые надо пресекать и не допускать, обсуждаются врагами наряду с другими возможными провокационными действиями.

Активизация наших врагов понятна. Леваческие попытки дискредитировать «Суть времени» обернулись укреплением нашей организации и сокрушительным разгромом леваков. И это при том, что мы еще не досказали многого по поводу как очевидного, так и сокровенного содержания так называемого левачества.

Другие методы предполагавшегося обесточивания «Сути времени» тоже провалились. Ни самороспуска, который мы наблюдали у других, ни навальнизации «Сути времени» не произошло. Все эти планы рухнули столь же позорно, сколь и леваческие потуги на далекоидущий и бесконечно лживый антипиар.

«Суть времени» оказалась успешнее по целому ряду направлений, которые более всего тревожат врага. Летняя школа нашего движения явила то, что отрицалось нашими врагами, и то, что мы показали с предельной убедительностью, — наше спокойное, уверенное созидательное развертывание. Ну и что же должен делать враг, понимающий, что «Суть времени» может в решающий момент повести себя творчески, непредсказуемо, гибко и этим парализовать деструктивную антигосударственную вакханалию?

Враг должен соорудить по поводу нас нечто до предела лживое и банальное и потом начать устраивать провокации — с тем чтобы подкреплять ими свои жалкие выдумки по поводу подготовки нами боевиков и прочей ахинеи.

Есть ли очевидные основания для того, чтобы говорить о чем-то подобном?

Во-первых, всё не сводится к очевидному. Как говорят в таких случаях, «высоко сижу, далеко гляжу».

А во-вторых, такие очевидные основания есть.

Предлагаю ознакомиться с журналистским творчеством господина Руслана Горевого, который подробно повествует в «Нашей версии» о том, как «Суть времени» будет, по его мнению, с огоньком участвовать в хулиганских столкновениях с оранжоидными боевиками из околофутбола. Желающие без труда добавят к ознакомлению с данным текстом находящиеся в интернете сведения по поводу того, who is Горевой, и без моей помощи поймут, откуда ноги растут.

Сомневающиеся могут ознакомиться с тем, как после опуса Горевого смачно выступал Telegram-канал «После выборов», описывая, как «Суть времени» готовит боевиков — к таковым, «конечно же», надо отнести и отдыхавших на Летней школе детей.

В тот же день, как по команде, на эту же тему начали вопить другие издания. А чуть позже господа Шевченко и Кагарлицкий удостоили «Суть времени» своего мудрого внимания, обсуждая нашу бесконечную вредность. Кому? Про это они пока что умалчивают.

Вряд ли данные господа хотят, чтобы я стал размышлять на тему о том, кто им объяснил вредность и полезность тех или иных начинаний.

Ну ладно, Кагарлицкий, тут всё понятно. А у господина Шевченко, по здравому размышлению, могло бы найтись сразу несколько оснований для неучастия в подобной странной беседе. Так ведь нет…

Всё, о чем я говорю, — лишь верхушка айсберга. Но и ее достаточно для того, чтобы скептики перестали сомневаться по поводу обоснованности моего обращения к членам движения «Суть времени».

Такое обращение никоим образом не означает пресловутого «тише воды, ниже травы». У движения «Суть времени» на настоящий момент достаточно опыта и образованности, чтобы утвердить свои принципы и подходы, предоставив злопыхателям и врагам возможность горько сетовать на нашу четкость, организованность, энергичность и корректность.

Несколько слов по поводу постоянного упоминания Поклонной горы. Да, «Суть времени» сумела тогда продемонстрировать антинародному меньшинству, считавшему, что ему гарантирована уличная победа, гражданское народное большинство, которое отнюдь не часто заявляло о себе в конце ХХ — начале ХХI столетий.

Но, во-первых, «Суть времени» действовала тогда в другой политической обстановке.

Во-вторых, «Суть времени» не выходила за рамки закона так, как это живописуют Горевой и коллеги.

И, в-третьих, надо быть людьми, начисто лишенными творческого начала и чувства времени, чтобы дважды входить в одну воду.

Помнится, я не один вел митинг на Поклонной горе. Но если тому, кто в этом участвовал, теперь не с руки об этом вспоминать, то скажу от себя, что Поклонная гора теперь и в будущем и невозможна, и не нужна. Она — часть истории.

И уж тем более не нужны описанные провокаторами хулиганские столкновения. А что именно нужно, господа провокаторы узнают тогда, когда наступит время, и поздно будет заниматься провокациями. Это нужное им явится совсем в другом обличье, не имеющем ничего общего ни с Поклонной горой, ни со смакуемыми ими хулиганствами.

Поэтому могу провокаторам сказать одно: ждите, беспокойтесь и клевещите. Потому что больше вы не можете ничего. И вся ваша тупая клеветническая низость порождена именно тем, что вы сами про себя знаете ровно то, что я только что констатировал: что вы не можете ничего. Это ведь обидно — знать это про себя и понимать, что другие-то тоже знают.

Нет майдану! Да закону и демократии!

Нет хулиганству и экстремизму! Да гражданской спокойной твердости!

Выборы должны быть честными и справедливыми. Кликушество, перестройка-2 не пройдут!

 

Александровское

4 сентября 2019 года

 

https://rossaprimavera.ru/article/ed564e69

 

02.08.2019 Система и человечность

 

О том, что знаменует собой нынешняя московская уличная протестность 

Вначале мне все-таки придется восстановить структуру и динамику этой самой странной протестности. Ну, а потом уже обсудить ее неочевидный смысл.

Итак, вначале об очевидном. С 14 июля по 19 июля оппозиция проводит в Москве митинги протеста — серия оппозиционных мероприятий прошла на Трубной площади. Причина — отказ зарегистрировать представителей оппозиционных сил в качестве кандидатов на предстоящие выборы в Московскую городскую думу.

20 июля прошел санкционированный митинг на проспекте Сахарова. Устроители явно не были удовлетворены числом людей, пришедших на митинг. Потому что по самым «небредово комплиментарным» оценкам (очевидный бред по поводу пресловутых «маршей миллионов» теперь уже все выводят за скобки) на этот митинг пришло порядка 15 тысяч человек. МВД сообщает, что пришло 12 тысяч. Но по этому поводу сразу же начинаются вопли о вопиющем занижении численности митингующих. Но только отпетые ревнители блефа говорят о том, что пришло больше 25 тысяч. Много это или мало?

Для затравки этого достаточно. А для мало-мальски опасного разворота событий — категорически недостаточно. И это все понимают. В первую очередь, организаторы митинга. А значит, нужна раскачка. И не надо быть особым докой для того, чтобы додуматься до того, как именно ее осуществлять. Это при том, что и устроители протестных акций, и их консультанты вполне профессиональны по части всего, что связано с так называемым разогревом протестной активности. Который всегда осуществляется с помощью организации несанкционированных митингов, спровоцированных эксцессов и апелляций к жертвам этих эксцессов.

20 июля Навальный призвал своих сторонников выйти к мэрии в следующую субботу, 27 июля. Навального в очередной раз упрятали за решетку и там устроили акцию на тему «возможное отравление оппозиционного политика».

Что же касается самого мероприятия, проведенного 27 июля, то оно имело среднемасштабный характер. Людей на этот раз было существенно меньше, чем 20 июля. Но они были уже минимально разогреты. То есть разогреты не настолько, чтобы обеспечить жесткое столкновение с правоохранителями, но для начала раскачки это с натяжкой можно считать достаточным. Как-никак имели место и прорванные кордоны, и какие-то газовые микроатаки, и очень малое, но не нулевое кровопускание в виде «ужасных побоев, нанесенных свирепыми силовиками».

Российские правоохранители проявляли во время этой акции гораздо большую мягкость, чем их коллеги из так называемых западных просвещенных стран. В итоге — массовые задержания с такими же массовыми отпусканиями задержанных… Слабые, но всё равно значимые придавливания нашими правоохранителями оппозиционных СМИ… И так далее.

Это показало, что власть как бы не собирается отступать. Что же касается протестующих, то на настоящий момент они и к резкой активизации не готовы переходить, и сворачивать протестность не собираются. Налицо этакая разминка, осуществляемая по принципу «ни шатко ни валко». Власть как бы не отступает. Ее оппоненты как бы артачатся. Господствует это «как бы».

Может ли оно быстро перетечь в нечто большее, сходное с киевским майданом 2014 года или хотя бы с эксцессами 2011–2012 годов, остановленными митингом на Поклонной горе?

Прежде всего необходимо отсечь болтовню самих оппозиционеров о том, что они готовы к нагнетанию уличного протеста до степени его перехода в московский майдан и оранжевую революцию. Ни к чему подобному нынешние оппозиционеры типа Навального и Гудкова категорически не готовы. Не готовы к этому и слаборазогретые толпы протестующих. И нет никакой возможности обеспечить разогрев этих толп за счет роста ожесточенности этого человеческого материала. Потому что этот человеческий материал в принципе нельзя разогреть до «политических температур», необходимых для осуществления майдана в Москве и тем более для перетекания этого майдана в оранжевую революцию.

Этот человеческий материал можно еще чуть-чуть подогреть с помощью демонстрации слабости власти в случае, если властная слабость будет сочетаться с властной же неуклюжей, неуверенной и донельзя минимальной кровожадностью. Если же кровожадность начнет усиливаться, то этот человеческий материал просто уйдет в кусты. И потому, что он ничем не готов рисковать, и потому, что… Если в двух словах и не вдаваясь в технологические детали, то потому, что кишка у него тонка.

Значит, либо в процесс будет вброшен другой человеческий материал, либо московский протест лета 2019 года сдуется уже к середине августа. И в сухом остатке данной движухи окажется дополнительная протестность голосований в Московскую городскую думу. Притом что любой результат этого голосования ничего в политическом плане не решит. Может быть, он повысит или понизит политические акции мэра Москвы Собянина. Да и то вряд ли.

Любителей искать в происходящем разного рода конспирологию, связанную с конкуренцией преемников Путина, что называется, до и больше. Но всё это из разряда поисков черного кота в черной комнате при очевидном отсутствии в ней разыскиваемого животного. Это не означает отсутствия конспирологии вообще. Но если во всем происходящем и есть конспирологическое слагаемое, то оно связано отнюдь не с федеральными перспективами нынешнего мэра Москвы.

Сразу же подчеркну, что пока что для меня нет ясности в вопросе о наличии или отсутствии какого-то конспирологического составляющего в происходящем. Я вполне себе могу представить, что такого слагаемого вообще нет. Но если оно есть, то не с мэром Москвы оно связано.
И не с так называемым транзитом власти. В поисках ответа на вопрос об отсутствии или наличии такого очень неявного конспирологического слагаемого я попытаюсь получить ответ на несколько простейших вопросов.

Вопрос № 1: какова объективная подоплека всей этой протестной активности? Иначе говоря, собрали ли те, кого не допускают на выборы, нормальное количество подписей, позволяющее им участвовать в выборах, или же этого действительно не было сделано? Лживы ли утверждения чиновников, проводящих московские выборы, о том, что лишенные права на участие в выборах оппозиционные господа грубо нарушили выборное законодательство? То есть я абсолютно уверен в том, что чиновники соврут — недорого возьмут. Я уверен также в том, что в определенных случаях такие чиновные заявления, бе­зус­ловно, лживы. Но я хочу знать, лживы ли они в этом конкретном случае. И это нетрудно узнать. А узнав, передать правду людям, которые не хотят, чтобы чиновники не допускали под лживыми предлогами к выборам тех, за кого они хотели бы проголосовать.

Почему этот вопрос вообще выведен за скобки? Откуда эта презумпция виновности чиновников? Чего ради им не допускать либеральных оппозиционеров к московским выборам под лживыми предлогами?

Они боятся того, что эти оппозиционеры выиграют выборы? Ой ли!

Во-первых, ну выиграет кто-то из оппозиционеров выборы. Это ничего не изменит по существу. Потому что выигравших будет мало. Потому что качество этих соискателей таково, что они быстро впишутся в ту среду, которая нынче правит бал в России. Им ничего не стоит туда вписаться. Они — плоть от плоти этой среды. И их частичная победа ничего не изменит и никакой опасности для власти (или, как еще говорят, для системы) она в себе не несет.

Я не хочу оспаривать утверждения оппозиционных экспертов о том, что система эта бесчеловечна, механистична и так далее. И потому, что это отчасти так и есть, и потому, что этот спор уведет в сторону. Возникнут вопли по поводу защиты системы, осуществляемой вашим покорным слугой. Поэтому я спрошу о другом. О том, откуда взялось и какую моральную цену имеет утверждение, согласно которому противники этой системы, собирающие протестные толпы, хоть чем-то отличаются от системы. Я еще могу с трудом понять, чем от украинской системы отличается мрачный и, по мне, так вполне кроваво-омерзительный украинский комик по фамилии Зеленский. Но чем от нашей системы отличаются Яшин или Навальный? Или все остальные? Почему я их должен считать представителями человечности, выступающей с протестом против бесчеловечности системы?

Если система бесчеловечна, то и они бесчеловечны. И нет никакого способа отличить одно от другого. Почему Касьянов не система? Почему Ходорковский не система? Почему Каспаров не система? Почему Навальный не система? Почему Яшин не система? Где тот индикатор, по которому вы можете, прикоснувшись к тем или иным фигурантам, сказать это — система, а это — человечность? Нашелся мне Касьянов — «внесистемный народный лидер» — бывший премьер! Нашелся мне «народный лидер Навальный»!

Всё это неотличимые клоны одной системы. И это понимает любой вменяемый эксперт, который хочет честно говорить о том, что происходит. Не дядя Ваня с улицы выступает против системы. Система выступает против системы. Как говорилось в советскую эпоху по поводу плохого футбольного матча: «Игра была равна, играли два дерьма».

Не человек в стоптанных ботинках выражает свой протест. Одно холеное мурло хочет захапать больше позиций у другого. И это очевидно каждому непредвзятому человеку, не потерявшему внятность ума и моральное чувство. Для этого даже не надо быть экспертом.

А между прочим, честный ответ на один этот вопрос волочет за собой очень многое. Но этот вопрос не единственный.

Вопрос № 2 — возможно, система, она же — совокупность чиновников, действительно называет, причем достаточно часто, искренних протестантов, негодующих по поводу возмутительных действий власти, пятой колонной американского империализма. Я вполне могу представить это, а обсуждая сейчас определенную проблематику, я вполне готов рассмотреть этот вопрос под тем углом зрения, под каким его рассматривают оппозиционные эксперты. И в силу этого сказать, что не иногда, а очень часто система выдает желаемое за действительное, а искренних протестантов за пятую колонну американского империализма. Но далее я хочу, чтобы мне ответили на один-единственный вопрос. А что, этой пятой американской колонны вообще не существует?

Мы, видя, что ею всё пронизано, должны говорить, что ее нет? Мы должны смотреть на хари, от которых за версту отдает этой пятой колонной, и называть эти хари борцами за человечность, народные интересы и прочее? Вы за кого нас держите? Мы видим две модификации системы. Обе одинаково отвратительны. Но одна из них хоть в какой-то степени держится за скверную, выхолощенную, безлюбую государственность. А другая хочет убрать эту государственность в интересах другого супергосударства и совокупного Запада. И не во имя другой государственности, а во имя безгосударственности, окончательной колонизации страны и ее окончательного распада.

Это настолько ясно, настолько очевидно и настолько смердит, что дальше некуда. Кто не является частью системы? Госпожа Собчак ею не является? Телеканал «Дождь» ею не является? Может быть, и «Эхо Москвы» ею не является? Вы кому несете эту пургу? Мы не знаем, кто спонсировал телеканал «Дождь» в 2011–2012 годы? Вы хотите, чтобы мы считали Шендеровича выразителем человечности в борьбе с механистичностью системы? Вы хотите, чтобы мы вывели за скобки беспощадную геополитическую схватку, разворачивающуюся на наших глазах?

Сквозь полицейские сферы смотрят растерянные лица безусых пацанов, которые под ручки волокут истеричных баб и мужиков, а когда те сильно огрызаются — еле-еле машут дубинками. Мы не видели, как орудуют американские или французские спецназы? Эти пацаны — это машина, потому что они одеты в сферы, а все остальные — это человечность?

Но главное — пятой-то колонны, что, вообще нет?

Есть такой идиот по фамилии Семин. Который, совсем запутавшись в признательных показаниях и до отказа припертый к стенке, начал говорить, что американцы всюду спонсируют леваков: в Иране, Китае и так далее. Осталось сказать «и в России», и назвать, кого именно. Но он же не может это сказать. Потому что назвать он должен себя и своих подельников. В силу этого возникает киськин бред, согласно которому американцы везде в мире спонсируют леваков, но не в России.

Ровно такой же киськин бред — утверждать, что пятой колонны Запада в России не существует. Еще как существует, причем очевиднейшим образом. И существует она сверху донизу. И что, этой пятой колонне вообще не нужны антивластные митинги в Москве?

А теперь рассмотрим эти два вопроса в сумме, оговорив, что можно было бы задать еще пару десятков вопросов.

Почему все эти наблюдательные комитеты, все эти правозащитники не хотят дать объективную оценку качеству собранных подписей?

Почему не может быть собрана согласительная комиссия?

Почему результаты ее деятельности не могут быть широчайшим образом предъявлены общественности?

Почему нельзя задействовать в этом направлении средства массовой информации?

Почему нельзя расставить точки над i в данном вопросе?

И если подписи собраны честно, то наказать виновных в отстранении от выборов тех, кто эти подписи честно собрал?

А если подписи собраны нечестно, то предоставить неопровержимые доказательства и опозорить перед всей общественностью Москвы, идущей на выборы, махинаторов, собравших лживые подписи.

Почему вместо решения этого простого вопроса в интересах власти и оппозиции нужно выдумывать бог знает что?

Не потому ли, почему эти выдумки нужны были в 2011–12 годах?

Не потому ли, почему был выдуман «волшебник Чуров», руководивший тогда Центризбиркомом, которому вменялась бредовая фальсификация результатов с помощью манипуляции конечными цифрами и разного рода электронных фокусов. Притом что все понимали, что фальсификации происходят у урн, на избирательных участках и что под результатами этих фальсификаций стоят подписи всех, включая представителей оппозиционных партий.

Почему нельзя было немедленно провести, на глазах у всего народа с использованием всех каналов телевидения такой проверки, которая бы или выбила фундамент из-под разговоров о фальсификациях выборов, или обнаружила бы эти фальсификации и дала бы возможность исправить существо дела?

Это не делалось потому, что нужны были Болотная и Сахарова. И нужны они были системе. Так вот, и сейчас системе нужно сохранение мутности в вопросе о природе отстранения от выборов таких-то и таких-то господ. Эта муть позволяет подогревать протесты. И, конечно же, осуществляются они объективно в интересах пятой колонны — а кого еще?

Давайте скажем иначе. Они осуществляются в интересах явно проамериканской, явно, до омерзительности либеральной и уже поэтому лебезящей перед американцами части нашей системы. Притом что эта часть борется с другой частью нашей системы, которая меньше устраивает американцев.

Мне скажут, что и на этой другой части системы тоже пробы ставить негде, что и она тоже якшается с американцами. Вполне справедливое возражение. Ну и что с того? Что это меняет по существу? Что, мало было претензий по части человечности во всем том, что касалось деятельности Хусейна, Каддафи, Асада, Мубарака и других? До и больше можно было предъявить претензий по этой части всем этим крайне небезусловным фигурантам.

Но с одной стороны были они, а с другой стороны — абсолютная американская нелюдь, болтающая о человечности.

С одной стороны было нечто темное, а с другой стороны — абсолютный мрак.

И не зря ведь сейчас те, кто пытаются выдать этот абсолютный мрак и его ставленников за представителей человечности, борющейся с системой, готовы на всё: и на игнорирование связей радикальных исламистов с американцами, и на сомнительные рассуждения о том, что фашизм является чуть ли не квинтэссенцией Модерна. Притом что фашизм был, есть и будет квин­тэс­сен­цией Антимодерна или, как мы говорим, Контрмодерна, квинтэссенцией нового Средневековья, люто ненавидящего гуманизм во всех его проявлениях.

Ведь не случайно же по столь мелкому вопросу, как выборы в Московскую городскую думу, начинаются столь далекоидущие спекуляции. И ведь не об отдельных людях, ведущих такие спекуляции, идет речь. Речь идет об обнажении определенной игры.

Стержнем этой игры является то, что господа, в поддержку которых проводятся все эти московские митинги, категорически не хотели идти на выборы в Мосгордуму.

Что они с вызывающей грубостью собирали фиктивные голоса так, чтобы им нельзя было не отказать.

Что они хотели, чтобы им отказали и добились этого.

И что по отношению к этой хищной бесчеловечности проамериканских либеральных господ, чиновники — со всей их спесью и коррупцией — это просто «му-му».

Вот в чем состоит правда о выборах в Мосгордуму. А теперь о том, чем это может кончиться. Поскольку готовых бандеровцев в нужном количестве пока что в России нет, а задействовать активные контингенты проамериканского типа (не буду их перечислять) Запад пока не хочет, опасаясь ядерных последствий (как-никак не Сирия и не Украина, а ядерная держава № 2), то всё может кончиться разминкой.

Потому что для того, чтобы это кончилось чем-то другим, в московский хилый тусняк, оседланный худшей частью системы, надо вкинуть другой человеческий материал. Его надо вкинуть с Украины, причем в больших количествах — для того чтобы появились коктейли Молотова и всё остальное. Плюс надо поднять со дна местное радикальное подполье, а оно в условиях неопределенности, под интересы Яшина и других, вылезать не хочет.

Тут нужны или прямые приказы, или очень большие деньги, или крайне убедительные посулы. Поскольку всего этого пока что нет, то с высокой вероятностью всё кончится слабым предвыборным разогревом с ориентацией на 2020-й и последующие годы.

Но гарантировать такой разворот событий нельзя. Потому что система и впрямь слаба, двусмысленна, преисполнена воли к смерти, заряжена патологической самодеструкцией. Причем самодеструкцией, стремительно нарастающей. И вбросить во всё это другой человеческий материал под быструю майданизацию хотя и трудно, но можно.

Для этого ситуация должна созреть. Созрела ли она сейчас, я не знаю. И никто этого не знает, включая саму систему. Но то, что эту ситуацию хотели бы дооформить, и что такое желание носит не низовой, а внутрисистемный и сугубо элитный характер, для меня вполне очевидно.

Если внутри системы не проснется какая-то воля к жизни, а пока нет никаких оснований для того, чтобы говорить в пользу даже минимального просыпания, ее обрушат — чуть раньше или чуть позже. Но обрушит ее не сила человечности, а абсолютная нелюдь. Причем с абсолютно гибельным результатом и для России, и для всего мира.

Исходя из этого будем продолжать следить за процессом. А поскольку следим мы за ним как граждане, знающие, что их задача — недопущение беды, а не как холодные эксперты, то в этом нашем взгляде всегда будет сочетаться стремление не допустить краха весьма и весьма скверного государства и стремление это государство сделать если не благим, то хотя бы менее скверным.

До встречи в СССР! 

 

https://rossaprimavera.ru/article/64cc605d

 

27.07.2019 В преддверии нового рывка

 

 О результатах очередной Летней школы движения «Суть времени»

Спортивные занятия на Летней школе «Сути времени». 2019

Девятая Летняя школа движения «Суть времени» проходила в Александровском с 8 по 20 июля 2019 года. Как и все предыдущие школы, эта школа сочетала несколько видов обучения тех, кто участвовал в ее работе.

Перед тем как обсудить все эти виды обучения и вкратце охарактеризовать степень эффективности каждого из них, скажу о том, что наверняка очевидно или почти очевидно для читателя газеты «Суть времени». И что, тем не менее, необходимо оговорить.

На протяжении многих месяцев движение «Суть времени» было предметом сосредоточенной травли со стороны так называемых леваков. В принципе, эта травля идет уже не первый год. Но в последнее время она приобрела особо грязный и особо форсированный характер.

Почему особо грязный? Потому что фактически никому из современных политиков не придет в голову пользоваться для травли клеветой, извергаемой изгнанными из движения людьми. Вы же не можете себе представить, что, например, Жириновский, вполне способный выходить в конкурентной борьбе за рамки старомодной нормативности, начнет раскручивать ушедших от Зюганова, наплевав и на сомнительность этих отщепенцев, и на недопустимость такого приема.

Подобная раскрутка отщепенцев недопустима морально даже при том, что политика и мораль сочетаются весьма причудливо. К тому же она неэффективна, потому что все понимают степень предвзятости изгнанных. И, наконец, она небезопасна, потому что про любого из таких отщепенцев известно слишком много нелицеприятного.
Начнешь их раскручивать — изумятся тем, какую дрянь ты используешь. А значит, ты замараешься гораздо больше, чем тот, кого ты хочешь замарать.

Одним словом, есть негласное правило, в общем-то, соблюдаемое самыми бесцеремонными политиками. Это правило не работает, когда речь идет о клевете, источаемой ангажированными журналистами. Которые, в отличие от политиков, могут притворяться объективными. Но и они этим по большей части брезгуют.

Что же касается политиков, которые на это способны, то тут рекорды кроют именно леваки — без оглядки на последствия и без опасения испортить собственную репутацию.

Потому что не понимают, что такое репутация.

Потому что знают, что она у них замарана до предела.

И, наконец, потому что сами не уважают себя и вообще не понимают, что такое уважение. А может быть, они просто не политики.

Мне нередко говорили о том, что леваки — это ничтожный элемент как бы оппозиционной политсистемы. Но это и так, и не так.

Это как бы так с точки зрения количественной. Леваков и впрямь пока еще не слишком много.

Но их и не мало. Кроме того, они набирают силу, в том числе и за счет своей особой неразборчивости, своей особой готовности ревностно служить антигосударственным и антинациональным целям.

Летняя школа «Сути времени» - 2019

Что же касается Запада, откуда и затекает в Россию вся эта леваческая гниль, то там усилиями спецслужб левачество становится всё более раскрученным. Иначе и быть не может. Если основной западной стратегией стала стратегия хаоса, то почему бы не воспользоваться теми силами, сердцу которых этот хаос наиболее дорог. А дорог он именно левакам — как троцкистским, так и анархистским. Так что не надо недооценивать леваков. Притом что и переоценивать их тоже нельзя.

Ну так вот… Леваки напрягли все свои силы, чтобы разгромить движение «Суть времени», расколоть его, что-нибудь от него отколоть. И можно было рассчитывать, что в нынешней непростой действительности, которая объективно начинает всё в большей степени подталкивать людей к левому радикализму, леваки смогут если не расколоть, то хоть что-нибудь отколоть от движения «Суть времени» воплями о недостаточной чистоте сутевского марксизма (особенно «убедительными» в устах матерых антимарксистских анархистов, да и в устах троцкистских, пожалуй, тоже). А также обвинениями в путинизме, приоритете державности над классовой борьбой, сектантстве и всём прочем.

Летняя школа «Сути времени» - 2019

Летняя школа 2019 года показала, что левакам не удалось не только расколоть «Суть времени» или снизить ее активность. Им не удалось вообще ничего отколоть от нашей организации. А активность и сплоченность «Сути времени» леваки только усилили.

Для того чтобы оценить степень провала леваков, а не говорить об этом просто так, нужна была именно Летняя школа, она же — наша общественно-политическая конференция или съезд. Только после завершения данного мероприятия стало возможно оценить всё объективно и с количественной (на эту школу приехало ну уж никак не меньше людей, чем на предыдущую), и с качественной стороны.

Потому что качество каждой школы зависит не только от ее программы, но и от настроя ее участников. А этот настрой был одновременно как никогда дружеским (я бы сказал даже братским), и как никогда деловым. Это признают все участники школы.

Летняя школа «Сути времени» - 2019

С момента своего основания движение «Суть времени» сделало ставку на правду. Мы никогда не преувеличивали численность своих митингов, степень единства своих рядов, никогда не завышали параметров проводимых нами конференций и школ. Мы всегда прямо говорили о том, что является помехой в нашей деятельности. И в этом наше коренное отличие от тех, кто, выведя на митинг несколько тысяч человек, будет орать, что вышел миллион.

Все мало-мальски объективные эксперты, наблюдающие за нашей деятельностью, знают, что мы и впрямь никогда не надуваем щек. И потому, что нам дорога правда как таковая (движение, которое не делает ставку на правду, делает ставку на ложь, а ставка на ложь всегда и всё разлагает), и потому, что не сказав правды, нельзя мобилизовать людей на преодоление тех или иных ошибок или неблагополучий.

Говоря о том, что многомесячные исступленные атаки леваков на движение «Суть времени» не породили ничего, кроме сплочения движения и роста его активности, я говорю правду. Если бы всё произошло иначе, я бы сказал об этом просто для того, чтобы нацелить людей правильным образом. Но это обстоит именно так. Что, кстати, небезынтересно.

Еще одна черта этой Летней школы состоит в том, что ее участники собрались после как минимум двух крупнейших мероприятий, проводимых в полевых условиях.

Первое — сбор подписей за отмену пенсионной реформы.

Второе — развернутый соцопрос, в центре которого находились последствия введения пенсионной реформы.

Этот соцопрос мы будем обсуждать отдельно. Сбор подписей уже обсужден неоднократно. Здесь же я говорю только о том, что на школу собрались активисты, уже вкусившие от двух успешных крупнейших полевых мероприятий. И это повлияло на победительный настрой участников школы ничуть не меньше, чем безнадежные атаки леваков.

А теперь несколько слов о том, чему именно мы обучали на этой школе.

Первый вид обучения — интеллектуально-политический. Мы определенным образом обсуждали и свою собственную ситуацию, и ситуацию в стране и мире. Тут нашлось место и для предельной конкретики, и для общей проблематики.

Второй вид обучения включал в себя всё, что связано с повышением культурного уровня членов движения «Суть времени». На школе было показано несколько спектаклей, сделанных нашим театральным коллективом, в который теперь вошли на правах студийцев члены нашей коммуны. На школе был проведен экзамен, показавший, что члены движения, много времени посвящающие самообразованию (таковыми являются учащиеся в нашей «Школе высших смыслов»), наконец-то демонстрируют серьезные успехи. Помимо показа спектаклей и проверки результатов образовательной деятельности в сфере культуры, крайне важным для нас был еще и итоговый концерт, на котором выступали все охочие до этого члены нашего движения. С каждым годом такие концерты становятся все более убедительными. И это не мелочь. Как потому, что уровень культурной убедительности тесно связан с уровнем убедительности общериторической, а значит, и политической (человек, умеющий читать стихи, умеет и выступать на митингах, а также по телевидению), так и потому, что вне актуальной живой связи со своей культурой нет и не может быть желанной для нас полноценной патриотической идентичности.

Третий вид обучения — психологический. Ситуация в стране такая, что психология превращается в одно из ключевых слагаемых общественно-политической деятельности. На школе мы учили людей заглядывать в себя, что крайне непросто, ставить перед собой проблемы преодоления тех или иных препятствий на пути развертывания всех своих творческих и человеческих возможностей.

Четвертый вид обучения — информационно-технологический. Движение «Суть времени» создало очень много такого, чего обычно не создают общественно-политические движения. В том числе и информационное агентство Красная Весна. Это агентство за год существенным образом преуспело. Но мы считаем его успехи еще недостаточными. И потому уделили особое внимание практической стороне дела, то есть обучению членов движения журналистскому мастерству. Это обучение вели высококлассные педагоги.

Пятый, тоже немаловажный, вид обучения связан с военно-спортивной подготовкой. Движение «Суть времени» не только не допустит малейшего уклона в радикализм, не только будет постоянно чураться любых противозаконных действий. С давних пор мы заявили о том, что наше движение антиэкстремистское. Но всё, что в рамках закона можно сделать для того, чтобы члены движения были мужественными, хорошо подготовленными людьми, готовыми эффективно применять все законные методы обеспечения самозащиты, — мы делали и будем делать. Причем уделяя этому всё больше усилий. Это необходимо и потому, что ситуация в стране тревожная, и потому, что наши противники склонны к разнообразному хулиганству, и потому, что правильный жизненный тонус участников движения является залогом их психологической стабильности, залогом обеспечения необходимой им психологической динамики.

Шестой вид обучения — рефлексивный. Члены движения должны уметь обнаруживать и самостоятельно решать проблемы своих региональных микрогрупп и своей организации в целом. Этому мы тоже учим на своих школах.

Седьмой вид обучения — коммуникативный. Нашему обществу активно навязывается атомизация, социопатия. Учить людей коллективизму приходится заново. При этом очевидно их желание брать барьеры, связанные с навязанной им социопатичностью, обособленностью. Практика показывает, что, возможно, взятие этих барьеров является наиважнейшим для членов «Сути времени». Что к этому они стремятся больше, чем к чему-либо еще.

Я вкратце рассмотрел семь основных видов обучения. На самом деле их было еще больше. Но главное не в этом, а в том, что все эти виды связаны между собой. И что эти связи тоже обсуждались, причем достаточно подробно.

Мой основной вывод — движение «Суть времени» не только не согнулось под огромными нагрузками (кто еще собрал более миллиона подписей и более восьмидесяти пяти тысяч анкет?), но и избежало (по крайней мере на этом этапе) той стагнации, которая всегда наступает после многих лет абсолютно бескорыстной и очень напряженной работы. Скорее напротив, речь идет об очевидных предпосылках нового рывка, при осуществлении которого все заявки «Сути времени» приобретут гораздо меньшую голословность. А основная из этих заявок всем нам известна: До встречи в СССР! 

 

https://rossaprimavera.ru/article/0a791a58

 

29.06.2019 Недоопознанные политические эксцессы

 

Перестройка всегда состоит из необсуждаемых странностей. Это ее, как бы сказал Достоевский, наихарактернейшая особенность

 Поль Дельво. Фазы Луны III. 1973

С давних пор обсуждаются так называемые неопознанные летающие объекты (НЛО). Мне по аналогии с ними хотелось бы ввести понятие недоопознанных (и именно недо-опознанных) политических эксцессов (НПЭ). Создание НПЭ — часть стратегической информационной, а значит, и антропологической повестки дня.

Грузинский эксцесс, ради обсуждения которого я в данном номере не продолжаю рассмотрение коммунизма и марксизма, — это очередной НПЭ, который надо рассматривать именно в качестве такового.

Почему же недоопознаются определенные эксцессы? Потому что они обладают той странностью, которую создатели информационной и антропологической повестки дня хотят изгнать из создаваемого ими мира.

Странность — это понятие, имевшее важное значение всегда и приобретающее теперь особую важность.

В шекспировской трагедии «Гамлет» обсуждение появления призрака опирается на констатацию странности данного появления. Горацио говорит Гамлету по поводу призрака: «О, день и ночь, всё это очень странно!» Гамлет отвечает ему, предлагая принять эту странность так, как принимают странника.

В современном мире странность никогда не будут принимать так, как рекомендовал Гамлет. Ее, во-первых, не будут принимать как странника, а во-вторых, даже приняв как странника, примут не с миром, как предлагает Гамлет, а иначе. Странность постараются лишить ее фундаментальной и несомненной природы и превратить во что-нибудь обыденное.

Всё сводится к обыденному, всё обсуждается в качестве обыденного, всё наделяется обычными чертами. И всё поэтому остается, во-первых, непонятым, неопознанным и, во-вторых, стерилизованным, дезактивированным, лишенным той неприемлемой для нынешнего мира опасной новизны, которую мир может принимать только с помощью искусственного низведения этой новизны к чему-то понятному, очевидному и потому не пугающему. Причем когда я говорю о не пугающем, о том, что новизна должна быть низведена к обыденности и перестать пугать, то я имею в виду очень определенный страх, а именно страх перед новизной, то есть странностью.

Наши СМИ прекрасно понимают, что обсуждать людоедские ужасы можно. Потому что они не пугают новизной. Они пугают другим. И в этом смысле безопасны, как все ужастики. СМИ готовы задействовать любые страхи, кроме экзистенциального. Потому что экзистенциальный страх может превратить обывателя в человека, а это самое опасное из того, что может произойти в современном мире. Как только обыватель превратится в человека, современный мир рухнет. А значит, будет сделано всё возможное, чтобы обыватель остался обывателем.

Мне скажут, что противопоставление обывателя человеку слишком высокомерно. И это действительно так, если речь идет об обычном обывателе. Но современный мир хочет превратить обычного обывателя, не лишенного человечности, в постчеловека. Одно из свойств постчеловека — неспособность к фундаментальному удивлению. Странность, явленная тому, кто уже отчасти стал постчеловеком, но еще не укоренился до конца на постчеловеческой территории, может разбудить способность такого неукорененного постчеловека к человеческому фундаментальному изумлению. И тогда пиши пропало — все усилия по превращению человека в постчеловека окажутся тщетными. Но поскольку на такое превращение брошены триллионы долларов, то крах затеи с окончательным превращением человека в постчеловека слишком убыточен. А значит, недопустим.

Я не знаю, есть ли по этому поводу инструкции и методички. Думаю, что их нет. Но есть другое. Улавливание тенденций, запроса, моды. Это улавливание порождает определенный постчеловеческий инстинкт. Умение пользоваться этим инстинктом и доверять ему приводит к правильному вписыванию в современный мир. То есть к успешности. Успешен должен быть тот, кто «дезактивирует» странность, лишив ее сущностной природы.

Постепенно формируется способность обсуждать любую странность путем ее низведения к нормальности, и исчезает способность к любому другому обсуждению, способность удивляться вообще. Она же — способность к творчеству. Потому что любое творчество предполагает обнаружение странности даже в том, что скрывает в себе ее наличие. Такое обнаружение называется остранением. Нет остранения — нет творчества.

Можете назвать странность иначе — смыслом. И как только вы начнете спрашивать, в чем именно смысл, вам скажут: «А кто вам сказал, что данность обладает каким-то смыслом? Это всё допотопные предрассудки! Ишь ты, смысл! Данность — это данность и ничего больше!»

У американского писателя Эптона Синклера я когда-то прочел по этому поводу нечто простое, но не лишенное методологической ценности. Герой Эптона Синклера Ланни Бэдд используется автором в качестве простака, познающего мир. Его отец — американский оружейник. А мать — гражданская жена этого оружейника, проживающая в Европе и завершившая в момент этого гражданского брака карьеру элитной содержанки. Американский оружейник действительно воспринял ее как жену, и она стала таковой, отказавшись от прибыльной профессии в пользу более солидного, респектабельного существования. Американский оружейник хочет, чтобы его сын Ланни получил в том числе и американское образование. А Ланни перед этим получает образование сугубо европейское, причем по преимуществу элитно-домашнее (молодость Ланни приходится на эпоху перед Первой мировой войной). Ланни перевозят ненадолго в Америку и адаптируют к американским, по сути, англо-саксонским образовательным стандартам. Репетитор, который готовит Ланни, хорошо знаком с различием между американскими и европейскими образовательными стандартами. Он понимает, что американские стандарты уже полностью позитивистские, то есть в них нет места смыслу, а европейские стандарты еще не отделены до конца от представлений о смысле, а значит, и от настоящей гуманитарности, которая всегда соседствует с такими представлениями.

Репетитор говорит Ланни (цитирую по памяти): «Никогда не говорите на американском экзамене, что трагическое есть основа древнегреческого мировоззрения. Потому что если вы это скажете, то откуда экзаменатору знать, что вы его не мистифицируете. Говорите, в каком году родился Платон, Аристотель и другие. И вы получите нужную оценку».

С момента написания Эптоном Синклером первой книги его познавательной эпопеи о Ланни Бэдде прошло уже почти сто лет. Процесс убийства смысла, ампутации смысла, дезактивации странности и прочего зашел очень далеко. И поэтому потеряна не просто культура целостного понимания тех или иных процессов. Потеряна способность улавливать даже самые простейшие странности.

Я уже обсуждал это на примере случая с Голуновым. Я говорил обсуждающим голуновскую ахинею умникам, что нельзя не уловить странность в происходящем. И что речь идет о странности столь же примитивной, сколь и, скажем так, кардинальной. Я говорил и о том, что на самом деле не верю в неспособность людей улавливать эту странность.

Арестован за наркотики не ахти какой журналист. Можно раскрутить его дело так, как оно было раскручено? Можно! Нет проблем с этим. Сегодня всё можно раскрутить при желании. Вопрос, с какой скоростью. Какая-нибудь вип-фигура, она же — звезда журналистики, лежит на массажном столе. К ней вбегают и говорят, что какой-то, мягко говоря, не слишком известный журналист арестован за наркотики. Эта вип-фигура прервет массаж? Нет! Она скажет: «Слушай, у меня сейчас есть дела, потом я наведу справки, а потом я начну действовать».

Дел у вип-фигуры много. Она их будет делать несколько дней. И справки будет наводить несколько дней. Потом несколько вип-фигур соберутся (что тоже очень непросто) и договорятся, что историю с Голуновым надо раскручивать. А потом начнут раскручивать и могут раскрутить аж под небеса — было бы желание. Но за неделю или за две, а не за день или несколько часов. А если история раскручена за короткий срок, то она заряжена заранее. И все вип-фигуры предупреждены, что когда возникнет история, они должны будут отреагировать мгновенно.

Вопрос: кем предупреждены? Не американским посольством. И не одним из враждующих элитных кланов. Вип-фигуры должны заранее получить предупреждение о том, что надо действовать в момент, когда нечто случится. И это предупреждение должно быть для них почти равносильно указанию.

Вот первая странность в деле Голунова. И всем, кто понимает, как современная жизнь устроена, понятно, что эта странность имеет место. Но ее никто не будет обсуждать.

Теперь вторая странность — столь же примитивная, столь же очевидная и столь же далекоидущая.

Не только любой московский офицер полиции, готовый заниматься компрометацией журналиста как наркодилера, но и любой провинциальный сержант полиции понимает, как это делается. И знает, каковы правила. Заказчик всегда дает наркотики, которые надо подбросить, причем в необходимом количестве. Расходы на эти наркотики, которые будут вещественными доказательствами, являются частью расходов на компрометацию. Другая часть — денежный взнос. Тот, кто должен осуществить компрометацию, берет наркотики, кладет пальцы задержанного им человека на пакет с наркотиками, потом осуществляет еще несколько операций, доказывающих причастность этого человека к наркотикам, и таким образом выполняет заказ. Он иначе его не выполняет даже в Урюпинске, а тем более в Москве. И если он этого не делает, значит, у него заказ на самодискредитацию, а не на дискредитацию и посадку журналиста. Причем такой заказ должен быть очень авторитетным и очень дорогим. Вот вам две очевидные примитивные странности в деле Голунова. Их кто-нибудь обсуждает? Нет, делается всё для того, чтобы дезактивировать странности, а обсуждать остальное. Потому что как только ты признаешь странности, тебе потом придется признать очень и очень многое.

Никто не хотел обсуждать, каким образом господин Руст приземлился на Красной площади и кто дал ему этот коридор. Так же и с Голуновым. И то же самое — с тем, что происходит в Грузии.

С грузинскими странностями всё всегда обстояло очень специфически. Никогда не удавалось по-настоящему обсудить бред о многочисленных людях, зарубленных саперными лопатками. Кто-то хотел обсуждать версию военного прокурора, согласно которой всё происходило не так, как описывал господин Собчак? Кто-то хотел обсуждать данные международного Красного Креста? А их нельзя было не обсуждать. Существовало военное лобби, которое должно было поднять по этому поводу серьезный скандал — ведь речь шла о дискредитации армии. Но всё прошло без сучка, без задоринки — обсуждалось всё, кроме странностей. И таких табуирований обсуждения странностей — очень много. И они всегда являются симптомами определенной кризисности, которую я называю перестроечной.

Перестройка всегда состоит из необсуждаемых странностей. Это ее, как бы сказал Достоевский, наихарактернейшая особенность. Всё, что произошло сейчас в Грузии, начинено такой же странностью. Но эта странность никогда не будет обсуждаться в качестве таковой. Мы уже видим, что грузинский политический эксцесс обсуждается именно по принципу изымания из него всей и всяческой странности. И в этом его сходство с голуновским эксцессом и другими аналогичными проявлениями сугубо перестроечной политической акробатики.

В этом смысле грузинский политический эксцесс обсуждается с помощью того обнуления странностей, на которое я хочу обратить внимание читателя.

Если бы многоглавые драконы появились хотя бы в центре Москвы (или Лондона, Парижа, Нью-Йорка — дело тут не в конкретном городе), то после недели обсуждения вы стали бы относиться к этим драконам примерно так, как к находящимся в зоопарке слонам. Или так, как к гарцующим по московским улицам лошадям.

Импульс вашего первоначального удивления («откуда взялись драконы?» «что это за невидаль?», «чем и кем она ниспослана?» и так далее) будет сбит уже после какого-нибудь двадцать пятого откровения, опубликованного в интернете. Или после десятого телевизионного обсуждения. И никто не даст вам долго обсуждать странность появления драконов. Обсуждать вы будете их лапы, их кожный покров, их зубы, их кровожадность, их расцветку. Возможно даже их сексуальность. Всё, кроме странности их появления вообще и в центре столицы в особенности. Этого вы обсуждать не будете.

Почему? Потому что создателям глобальных тенденций нужен постчеловек. А постчеловек не должен «заморачиваться» странностями. Как только он начнет ими «заморачиваться», он перестанет быть постчеловеком.

Вот почему никто не будет спрашивать о протоколе, например. На любой конференции среднего уровня организаторы конференций ставят таблички с именами участников конференции, которые должны выступать, модерировать и так далее. Если конференция более или менее значимая, то этот протокол обсуждается за несколько месяцев. Но проводить конференцию, вообще его не обсуждая, невозможно. А в грузинском парламенте проходила не просто конференция, а ассамблея.

И тогда возникает следующий вопрос. Происходило ли когда-нибудь где-нибудь то, что произошло в Грузии? Очень часто собираются конференции враждующих сторон. В том числе и на территории одной из сторон. Может ли Израиль повести себя так в случае, если проходит израильско-палестинская конференция? И наоборот, могут ли так себя повести палестинцы, если конференция проходит на их территории?

Назовите прецеденты чего-нибудь в духе того, что произошло в Грузии. Их нет и не может быть. На сегодняшний день грузинская власть не настолько агрессивна по отношению к России, как это было во времена Саакашвили. Но и тогда если бы речь шла о конференции с участием сторон, конфликтующих самым яростным образом, то после утверждения протокола эта конференция была бы проведена. Потому что приехать на конференцию и начать базар — это значит потерять лицо. И это прежде всего касается стороны, которая проводит конференцию.

Кроме того, речь идет не о частном мероприятии. А о мероприятии вполне себе государственном.

Иранская власть, к примеру, решила провести конференцию в Тегеране с участием израильтян. Это маловероятное событие, но пофантазируем, предположив, что оно состоялось. Может ли такая конференция превратиться в скандал такого типа, который состоялся в Грузии? Нет, не может. Потому что это полностью дискредитирует Иран не только в глазах его врагов, но и в глазах его друзей, а также местного населения. А значит, мы имеем дело с чем-то беспрецедентным.

Но как только мы констатируем полную беспрецедентность, она же — странность, то нам придется задаться вопросом об истоках этой беспрецедентности, о ее природе, движущих силах. А главное — о направленности. Любая беспрецедентность носит тот или иной целевой характер. О чьей цели идет речь? Что компенсирует издержки, связанные с реализацией этой цели?

Короче говоря, как не мог иностранный самолет сесть на Красной площади, если не было коридора; как не могла раскрутка «дела Голунова» быть осуществленной наблюдавшимся нами образом, не будучи заряженной (кем, зачем?); как не могла грузинская история с саперными лопатками иметь без суперпокровительства тот характер, который она имела, — так не может и нынешний грузинский эксцесс быть порождением чьей-то обычной экспансивности, чьего-то стандартного недружелюбия и так далее.

Всё это — странности, которые надо принять. И рассматривать которые можно только как ниточки странностей, из которых сплетается ткань большой странности. Эта ткань уже сплеталась когда-то. Сплетается ли она теперь снова? Если сплетается, то кем?

Все это можно и должно обсуждать, если в обсуждении участвуют люди, для которых не запрещено обсуждение странностей как таковое. Пусть это обсуждение состоится только на нашей площадке. Даже в этом случае оно не только явит нам нечто существенное, но и будет своеобразной манифестацией нашего отказа от постчеловеческого обнуления странностей. А это, между прочим, далеко не бесполезное занятие. Создание постчеловеческой информационной среды, постчеловеческой повестки дня, постчеловеческой методологии обсуждения всего и вся — требует отсутствия какого-то «нет», сказанного в адрес создания всего вышесказанного. Как только это «нет» появляется, безальтернативность постчеловеческой повестки дня лопается, как мыльный пузырь.

 

 До встречи в СССР!

https://rossaprimavera.ru/article/9a5ab607

 

09.05.2019 Победа и поражение

 

На осознание России остались считанные годы. Потом будет пройдена точка невозврата. И великая Победа в войне с антигуманистическими силами окажется обнуленной в силу окончательной победы этих сил даже не в третьей, а в четвертой мировой войне 

 

 Красноармейцы и местные жители на улице Берлина после боев. Май 1945 г.

 Никогда не понимал, что значит не отличать победу от поражения. Между тем советский поэт Пастернак, который моим любимым поэтом отнюдь не является, но который, безусловно, был очень талантлив, говорил именно о таком неразличении.

Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь, 
Но пораженье от победы
Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой
Не отступиться от лица, 
Но быть живым, живым и только, 
Живым и только до конца.

Я не оспариваю необходимость быть живым. Хотя не очень понимаю, как можно поделить лицо на дольки. По мне так лицо теряют всё сразу. Да и сам факт его деления на дольки мне лично не очевиден. Но главное, конечно, не в этом. А в том, что нельзя быть живым в мертвом обществе, в мертвой стране. Если, конечно, под жизнью иметь в виду по-настоящему живую жизнь, которая требует преодоления отчуждения. И будь ты сто раз талантлив, не может у тебя быть у одного такой жизни. Она может быть только в единстве с чем-то большим, чем ты.

Причем такое преодоление отчуждения — это всегда война. Ну, скажем так, с темными силами, терзающими человечество… Более точные определения содержания войны увели бы нас в сторону.

Одной из таких темных сил, терзающих человечество, был нацизм. Как можно воевать с нацизмом, не отличая победы от поражения? Мне возразят, что Пастернак вообще писал не об этом. Ну, как сказать. С одной стороны, не об этом, а с другой… Короче, я считаю, что отличать победу от пораженья надо так же, как честь от бесчестья, добро от зла, тьму от света. И что это особо важно сейчас, когда все эти различения становятся для очень многих всё более затруднительными.

Отличаем ли мы сейчас победу от поражения? И отличаем ли чужую победу от собственного поражения? Потому что восхвалять победу предков — дело праведное и необходимое. И я счастлив, что наше общество способно к подобному восхвалению. Но если к этому всё сведется, то такая благая способность общества рискует превратиться в неправомочное отождествление предшествующих великих деяний с тем, что ты должен осуществлять, чтобы завоевать право на сопричастность этим деяниям.

Это право надо завоевывать, понимаете? Оно тебе принадлежит, это так. Но оно не принадлежит тебе автоматически. У тебя есть право стать человеком. Тебе принадлежит это право. Но автоматически ты человеком не становишься. Ты можешь выбрать ту дорогу, которая тебя делает человеком, и идти по ней. А можешь выбрать и другую дорогу. То же самое — с победой и поражением. Достойно восхищения то, что потомки помнят подвиги предков и чтят их память. Это абсолютно необходимо. Но этого абсолютно недостаточно для того, чтобы отождествлять себя с той победительностью, имея перед собой опыт чего-то противоположного.

В великий день 9 мая вспомним подвиг предков и зададим себе вопрос: «Только ли чтить этот подвиг — наша обязанность? Или наша обязанность в том, чтобы длить победительность и искупать противоположное? А поскольку это противоположное очевидно, то как мы будем его искупать, сочетая такое искупление с почитанием подвига предков?»

9 мая 2019 года мы отпразднуем 74-ю годовщину победы над нацизмом. Подавляющая часть нашего населения убеждена в том, что именно этот праздник является по-настоящему общенародным. И даже то меньшинство, которое относится к нему иначе, со скрежетом зубовным признает факт сплочения огромного большинства в рамках именно этого праздника, являющегося единственным объединительным, единственным очевидным, единственным, если можно так сказать, абсолютным.

Вся разница между огромным большинством и крохотным меньшинством в оценке роли данного праздника, а не в его объединительном смысле. Потому что крохотное меньшинство упорно именует светлое праздничное единство большинства не иначе как «победобесием». И понятно, почему этому особому меньшинству (которое уже нельзя назвать даже и либеральным, потому что часть либералов, причем даже самых отпетых, не решается возводить хулу на день Великой Победы) так отвратительно всё, связанное с возвеличиванием победы советского народа над абсолютным нацистским злом.

Это возвеличивание данному особому меньшинству ненавистно потому, что речь идет именно о победе советского народа и советского государства над абсолютным нацистским злом. Никто при этом не оспаривает решающей роли русского народа в этой победе. Как не оспаривал это и Сталин, произнесший 24 мая 1945 года на банкете в честь командующих войсками Красной Армии тост именно за русский народ.

Но при всей огромности вклада русского народа в великую победу над нацизмом эта победа слишком очевидным образом является советской, коммунистической. Все понимают, что в досоветский период Российская Империя постепенно сдавала свои позиции. Это обернулось и проигрышем Крымской войны, и проигрышем Русско-японской войны, и очень небезусловными результатами Первой мировой войны (постсоветские разговоры о том, что большевики помешали России победить в Первой мировой войне, очевидно, необъективны).

Российская армия начала разваливаться еще в имперский период. И окончательно развалилась после Февральской революции.

На счету Российской Империи, конечно, есть несколько великих побед. Главная из которых — победа над Наполеоном. Но в 1812 году, когда мы победили Наполеона, сочетание человеческого и технического факторов в любой военной победе было иным, нежели в последующие времена. Какие страны в 1812 году могли полноценно воспользоваться плодами разрушения феодализма и перехода на рельсы стремительного буржуазного развития? Могла ли по-настоящему воспользоваться этими плодами Франция? Нет, конечно. Потому что революционные конвульсии кончились во Франции лишь к самому началу XIX века. Франция успела восстановиться от революционных потрясений, успела оформить новую национальную государственность, создать новую общественную реальность. Но и не более того. Франция не запустила по-настоящему механизм нового буржуазного технического развития. Такой механизм был запущен Францией и Германией лет эдак через 40–50 после наполеоновских войн.

Великобритания в каком-то смысле успела воспользоваться плодами своей буржуазной революции и построения принципиально нового буржуазного общества, способного резко более стремительно развивать производительные силы, нежели общество феодальное. Но Великобритания к 1812 году не задействовала по-настоящему свой технический потенциал ни против России, ни против Наполеона.

Таким образом, в каком-то смысле война 1812 года была последней войной, в которой Российская Империя в качестве феодальной страны противостояла феодальной же по своему производительному характеру континентальной Европе. Потом наступила другая эпоха. Россия долго оставалась феодальной и в этом качестве пыталась противостоять новому буржуазному Западу. В Крыму это обернулось фактически абсолютным разгромом России. Констатация этого обстоятельства никоим образом не означает девальвации подвига русских солдат, офицеров и генералов. Но разгром был именно абсолютным. И воспринимался в качестве такового.

Именно после этого Россия стала судорожно переходить на буржуазные рельсы. Но нужного эффекта это не дало. И в Русско-японской войне 1904–1905 годов Россия фактически осознала тщету усилий по обеспечению необходимой державной мощи с помощью усеченной модели буржуазного развития. Именно это осознание породило первую русскую революцию с ее требованием переходить от усеченной буржуазной модели, не позволяющей побеждать в войнах, к модели более полной и, как считалось, более эффективной.

К этой модели не перешли. Столыпинские судороги, прославляемые сегодня как триумф русской буржуазной модели, никакого серьезного результата не подарили нашей многострадальной отчизне. После убийства Столыпина произошел откат к буржуазной модели еще более несовершенной, нежели та, которая может называться столыпинской.

К 1914 году Российская Империя подошла абсолютно не готовой даже к той войне, которая не предполагала противостояния между Россией и всей континентальной Европой. Французы героически сражались в ходе Первой мировой. Столь же героически вел себя и другой союзник Российской Империи — Великобритания. Поэтому назвать Первую мировую войну войной одинокой России против совокупных сил Запада нельзя. Но даже в условиях отсутствия такого одиночества Российская Империя не выдержала военной нагрузки, во много раз более слабой, чем та, которую выдержал Советский Союз в ходе Великой Отечественной войны. Притом что в ходе этой Великой войны Советскому Союзу пришлось воевать фактически со всей континентальной Европой, причем Европой, мобилизованной на эту войну в гораздо большей степени, чем когда-либо.

Советский Союз в фактическом одиночестве сломал хребет чудовищной общеевропейской военной машине. Это могло быть сделано только на основе глубочайшей и беспрецедентно эффективной трансформации предыдущей государственности и предыдущего общественного строя.

Советская трансформация была именно такой. Празднуя победу над нацизмом, заявляя о неслыханном величии этой Победы, даже крайне антисоветски настроенные люди должны признать, что эта победа стала возможной только за счет перехода страны на советские рельсы, за счет неслыханного прорыва, осуществленного страной именно в рамках подобного перехода.

А что значит признать неразрывное единство величия победы и величия предшествующей победы советской социалистической трансформации? Это значит признать величие этой трансформации. А как сочетать признание этого величия с криками о советском абсурде, о губительном совке, о жалкой плановой экономике и тому подобном? По существу, никак. То есть формально можно продолжать говорить о величии победы над нацизмом и проклинать сталинщину. Но это можно делать только совсем уж формально. И с каждым годом это делать всё труднее.

В этом году еще больше выросла общественная поддержка Сталина. Да, наш бомонд идет на всё для того, чтобы приуменьшить значение этой поддержки и внушить обществу, что оно на самом деле поддерживает не Сталина, а нечто другое, но общество-то знает, что оно поддерживает именно Сталина. И тут уж ничего не попишешь. Можно только расплеваться с этим «неразумным» обществом. Но как с ним расплеваться, если выйти за рамки выборного процесса невозможно? Между тем при выходе за эти рамки нашей элите придется столкнуться с необходимостью опираться на силовиков. А для элиты что Сталин, что эти самые силовики. Так что непонятно даже, куда выходить, прокляв ужасное просталинское общество. В авторитарную диктатуру не выйдешь — там силовики. Остается слабая надежда на оккупацию и на возможность опереться в борьбе против народного большинства не на своих силовиков, а на войска НАТО. Эта надежда греет определенные сердца. Но сердец таких не так много, и надежда существует сама по себе, почти в полном отрыве от реальности.

И что же остается? Если нельзя оторвать величие Победы в войне с нацизмом от величия советской трансформации, породившей возможность этой победы, и если нельзя признать величие советской трансформации, то остается одно — отрицать величие победы. А восхваление этого величия именовать «победобесием».

Но как отрицать величие советской трансформации, если за двенадцать лет — с 1929 по 1941 — эта трансформация вывела СССР с пятого или шестого места, на котором находилась Российская Империя, на второе место. И тем самым СССР как правопреемник Российской Империи превратился из крупной державы со средней экономикой — в сверхдержаву?

То, что это превращение произошло, то, что никто в мире никогда за двенадцать лет не осуществлял ничего подобного, просто невозможно не признать. И все это признавали, включая заклятых врагов СССР и коммунизма. И даже именовали подобный результат «русским чудом». Ну и что прикажете с этим делать? Только одно — надрывно орать о чудовищных издержках данного чуда, о его неразрывной связи с ГУЛАГом, с внеэкономическим принуждением к труду, с ужасающим удушением всяческих свобод, с поголовной нищетой населения.

И вдоволь наоравшись об этом, спрашивать: «Вы что, хотите по второму разу?» При этом надо замалчивать три несомненности.

Первая несомненность состоит в том, что никакое внеэкономическое принуждение к труду, никакие репрессии, никакая несвобода сами по себе не могут дать таких результатов.

Вторая несомненность состоит в том, что все эти прискорбные обстоятельства и жутко преувеличены, и оторваны от породивших их объективных причин. В числе которых:

• постреволюционная стабилизация;

• необходимость преодолевать мало кому понятные ужасы НЭПа;

• очевидная неготовность большинства населения к переходу аграрной страны на индустриальные рельсы;

• нахождение страны в фактической изоляции.

Кто отрывает репрессии от их причин и преувеличивает эти репрессии самым бесстыдным образом? Те, кто боится любой русской эффективной комплексной трансформации, способной вновь вывести Россию из нынешнего состояния в состояние нового сверхдержавного величия. И в силу этого продолжает запугивать наше общество всеми возможными способами. А общество уже перестает послушно реагировать на эти запугивания. В том числе и потому, что надежды на «мир да любовь» в отношениях с Западом свелись на настоящий момент буквально к нулю. А за вычетом этих надежд остается только одно — приобретение такого собственного потенциала, при котором Запад просто не сможет тебя раздавить как букашку. А когда приобретался такой потенциал? Перед Великой Отечественной войной.

Что же касается третьей несомненности, то по отношению к ней используется даже не ложь, а некая фигура умолчания. Эта несомненность состоит в том, что никакая новая трансформация не будет осуществляться с помощью лесоповалов с использованием топоров и двуручных пил, или возведения индустриальных гигантов с помощью тачек и лопат. Другая эпоха, другая техника, другие приоритеты. Кстати, и в те исторические двенадцать лет, когда был осуществлен вывод нашей экономики на невозможное для нее второе место в мире, не ГУЛАГ определил масштаб наших побед, и любой объективный экономический анализ это неопровержимым образом подтверждает. Ну, а теперь-то только безумец может пользоваться массовым подневольным трудом для нового прорыва: нет для этого ни малейшей необходимости. Да и условий для этого тоже нет: другие физические кондиции населения, другой возрастной состав.

Но главное даже не в том, какие фантастические экономические и социальные результаты дал советский опыт. Как бы это ни было важно, а это невероятно важно сегодня, еще важнее другое. Еще важнее то, в чем было реальное содержание этого опыта. Даже экономисты и социологи, не отвергающие полностью позитивное содержание этого опыта, склонны сводить это содержание к тому, что при Сталине была осуществлена (внимание!) модернизация без разрушения традиционного общества.

Эта расхожая формула, возможно, не проникла в должной мере в сознание читателя газеты «Суть времени». Но мне бы хотелось, чтобы читатель, во-первых, ознакомился с подобного рода оценкой сталинской модернизации, и ознакомившись, во-вторых, осознал всю бредовость этой оценки. Потому что настоящая модернизация предполагает именно разрушение традиционного общества. Причем разрушение безжалостное. Она потому-то и не способна была дать Российской Империи искомых ею плодов развития, что слишком тупыми и бессистемными были действия по разрушению нашего традиционного общества, и слишком сильно было сопротивление этого общества такому разрушению. Столыпин натолкнулся на невероятное сопротивление. Причем особая сила этого сопротивления заключалась в его пассивности.

Для того чтобы разрушить традиционное общество в Российской Империи, необходимы были невероятная свирепость и срок, никак не сводимый к двенадцати отпущенным нам предвоенным годам. Нужно было столетие и исступленная — причем исступленно-талантливая — диктатура модернизационного образца. У того же Столыпина не было ни этого срока, ни этой исступленности, ни этого таланта. Не было и слоя, на который можно было опереться при наличии всего остального.

Если Сталин сумел за двенадцать лет совершить неслыханную по результативности трансформацию, то эта трансформация ничего общего с модернизацией не имеет. Причем всем очевидно, что Сталин не только не стал разрушать традиционное общество, он в каком-то смысле укрепил это общество. И совершил рывок именно с опорой на такое укрепление.

Что такое колхозы? Это укрепление традиционного общества, то есть тех общин, которые Столыпин пытался разрушить во имя модернизации.

Что такое сталинская промышленность? Это тоже определенный тип коллективизма, при котором крупный промышленный объект превращается в общинный комплекс, не противопоставляющий производство всему остальному. Советская сталинская индустриальная жизнь была предельно коллективистской, а индустриальные объекты представляли собой неразрывное соединение собственно заводской деятельности со всеми остальными сферами человеческой жизнедеятельности: с медициной (больницы при заводах); с отдыхом (санатории и дома отдыха при заводах); с культурой (клубы при заводах); с образованием (техникумы и даже вузы при заводах). Огромные заводские коллективы, по сути своей, были общинными артелями, как и колхозы.

Опираясь на это, Сталин обеспечил сначала невероятно эффективную модель догоняющего развития, а потом заложил основы той модели развития, которое догоняющим уж никак нельзя назвать. А между догоняющим развитием и развитием прорывным непреодолимая пропасть. Можно быть сколь угодно успешным в сфере догоняющего развития и абсолютно неэффективным в сфере развития прорывного. Между тем выход в космос уж никак нельзя назвать догоняющим развитием. А то, что этот выход осуществлялся уже после смерти Сталина, ничего не меняет по существу. Модель оставалась фактически прежней и была очень прочной. Ее раскурочивали очень долго именно потому, что она была очень прочной.

Таким образом, советская модель в ее сталинском варианте была моделью ускоренного опережающего развития. Тут важны все три слова.

Первое — «ускоренного» (фантастический результат за двенадцать лет).

Второе — «опережающего» (космос — яркий, но не единственный пример, притом что, подчеркну еще раз, между опережающим и догоняющим развитием непреодолимая пропасть).

Третье — «развития». Советское общество делало ставку на определенное развитие. И это было очевидно. Причем развития не просто хотели, на него буквально молились.

Сейчас много говорится о прорыве и фактически не дается определения прорыва. Между тем прорыв, о котором я и мои соратники стали говорить уже в конце 80-х годов прошлого века, — это и есть ускоренное опережающее развитие. Прорыв — это такое развитие. Оно и только оно. Оторвать слово «прорыв» от этого содержания, конечно, можно, но толку с этого никакого не будет.

Зачем разрушали СССР? То есть понятно, что разрушали его для того, чтобы победить в холодной войне. Но говорилось-то другое! Говорилось, что нам нужна модернизация. Не прорыв, а модернизация. То есть национально-буржуазная модель развития, основанная на разрушении традиционного общества. На создании буржуазной нации как субъекта модернизации. На создании национальной буржуазии, национальной интеллигенции.

В каком-нибудь 1987 году в криках о необходимости срочной модернизации еще был какой-то смысл. Но теперь-то его нет вообще. Потому что модернизация была западным способом развития. И у Запада были в этом направлении определенные заслуги и очень важные наработки. В каком-то смысле Запад всё еще был держателем магистральной модели развития. А потом он сам отказался от своей магистральной модели развития и не предложил другой. Запад предложил постмодерн — то есть хаос, неразвитие и прочее. Поэтому можно было охаивать сталинскую советскую модель развития через прорыв и говорить: «Есть же другая, магистральная модель». Но это можно было делать на самом деле только до середины 70-х годов XX века, по инерции — до середины 80-х годов XX века. А после этого слова о магистральном западном пути развития вообще потеряли смысл. И не потому, что такого пути не было, а потому, что от него отказались. И более того, объявили всех, кто продолжает идти этим путем, своими главными врагами. За что, по сути, уничтожали национальные буржуазные режимы на Ближнем Востоке, во всеуслышание называя их новыми главными врагами? За эту самую догоняющую модернизацию — вот за что. Ну и какой же теперь у человечества есть путь развития, если на пути модернизации как главного стратегического варианта развития поставлен знак «проезд запрещен»?

Никакого другого пути развития, кроме того, который был предложен Советским Союзом в его сталинском варианте, у человечества нет. Отождествлять этот путь с репрессиями и несвободой бессмысленно, потому что суть этого пути в другом — в том, что развитие осуществляется не за счет разрушения коллективности, а за счет ее укрепления и придания ей нового качества.

Если этот опыт, советский по определению и русский по сути, будет отвергнут, то никакого опыта развития вообще не останется. Потому что базовый опыт Запада отменен. А за вычетом этого опыта есть только советский опыт развития. Остается, конечно, еще догоняющая модернизация. Но какой смысл догонять лидера, если он уже никуда не бежит? Или, по крайней мере, не бежит по тому пути, по которому ты хочешь бежать, чтобы его догнать.

Сумеет ли нынешняя Россия осознать это, не очевидное пока еще для нее, слагаемое своей великой Победы в войне с нацизмом? Пока что этого осознания нет и в помине. А без него все восклицания о великой Победе — из разряда необходимого, но не достаточного. На осознание данного неочевидного слагаемого России остались считанные годы. Потом будет пройдена точка невозврата. И великая Победа в войне с антигуманистическими силами окажется обнуленной в силу окончательной победы этих сил даже не в третьей, а в четвертой мировой войне.

Нашим дедам и прадедам, победившим нацизм, мало самых искренних благодарностей по принципу «спасибо деду за Победу». Им нужно, чтобы их Победа не была растоптана в результате четвертой мировой войны, она же — война за неразвитие человечества. А значит, война против гуманизма. Разве не эта война разворачивается под вопли о конце истории, конце гуманизма, конце проекта Человек? Не надо обольщаться. Под эти вопли разворачивается именно такая война.

Позорно прославлять Победу дедов и прадедов и самим проигрывать в той же, по сути, войне на новом ее этапе. Дедам и прадедам нужны не только наши «спасибо», им нужна наша новая победа, без которой будет обесценено все на свете.

 

https://rossaprimavera.ru/article/b669f392

 

26.04.2019 Ставка на безумие

 

США не уйдут с Украины. Ставка США на украинское безумие останется без изменений. Безумие будет нарастать. И рано или поздно оно обернется очень крупными неприятностями 

Хендрик Герритс Пот. Телега дураков. 1637

Начиная с перестроечных времен, я упорно и не вполне безуспешно «вправлял» мозги патриотическим антисоветчикам. Убеждать их в том, что Ленин или Сталин — великие сыны России, бессмысленно. И столь же бессмысленно убеждать их в том, что коммунизм спасителен для будущего человечества, что советская цивилизация является вершиной существования русской цивилизации и ее неотъемлемой частью. На то они и антисоветчики, чтобы отторгать с порога подобного рода просоветские аргументы. Они могут порадоваться победе в Великой Отечественной войне или величию советской сверхдержавы, контролировавшей половину Европы, важнейшую часть Азии, часть Африки и аж отдельные латиноамериканские государства, но и не более того.

Понимая, что этого недостаточно, а полноценного признания ценности советского периода от антисоветчика добиться невозможно, я настойчиво вправлял мозги в одном единственном вопросе — о так называемой идентификационной черной дыре. При этом я никогда не лукавил — я действительно убежден, что идентификационная дыра абсолютно губительна.

Идентификационной черной дырой я называю отрицание позитивной исторической ценности советского периода, длившегося более 70 лет. Перевоспитывая антисоветчиков, я постоянно напоминал им, что, во-первых, Гитлер был абсолютным врагом человечества, врагом гуманизма, врагом исторического восхождения и так далее. Что ровно таким же врагом был и нацизм в целом. Поэтому отождествление нацизма и коммунизма заведомо ложно и аморально, и неприемлемо даже в метафизическом смысле слова — в той же степени неприемлемо, в какой неприемлемо отождествление света и тьмы.

Добившись какого-то понимания в этом вопросе, а его всегда можно добиться, если твой антисоветский собеседник не нацист, я далее переходил от метафизической и идеологической аргументации к аргументации в каком-то смысле технологической. Я обращал внимание на то, что нацизм длился 12 лет — с 1933 по 1945 год, и поэтому немец, которому в 1933 году было 20 лет и который еще помнил донацистский период, вышел из нацизма относительно молодым 33-летним человеком, способным апеллировать к собственному донацистскому прошлому. В случае коммунистического прошлого такая связка между докоммунистическим и посткоммунистическим периодом невозможна. Значит, черная идентификационная дыра в нацистско-немецком варианте всё же преодолима и совместима с постнацистской жизнью Германии. А черная советская дыра, совершенно непонятно зачем сотворяемая, вообще непреодолима.

«Посмотрите, — говорил я мало-мальски вменяемым русским антисоветским патриотам, — что произошло с Германией, в которой относительно правомочно была сооружена 13-летняя идентификационная черная дыра. Вы должны понять, что неправомочная советская черная дыра не в пять раз отличается от правомочной нацистской. Она отличается от нее в бесконечное количество раз. Потому что отличие не строго хронологично. Оно измеряется поколенческим фактором, позволяющим или не позволяющим преодолеть дыру. 13-летнюю дыру поколенчески можно преодолеть, а 73-летнюю — нет. Ну и на что же вы обрекаете Россию? На полный идентификационный крах, который неизбежно тут же превратится в крах государственный, культурный, психологический, геополитический и так далее?»

Надо сказать, что такая аргументация медленно и частично вошла в сознание определенной генерации российских патриотических антисоветчиков. И что на этом языке неприемлемости черной дыры заговорили достаточно многие, причем не отдавая дань моде, а действительно что-то меняя в своем мировоззрении.

Но при всей неприемлемости создания 73-летней черной советской дыры нельзя не признать, что у России, у русского народа есть какое-то историческое содержание за пределами этой черной дыры. И к этому содержанию пытаются апеллировать антисоветские патриоты, восхваляя Российскую империю, святую Русь и так далее.

Да, никто не сможет преодолеть 73-летнюю черную дыру на практике. Но в русском варианте ее можно преодолевать хотя бы теоретически по причине существования очень серьезного внесоветского русского содержания. Подчеркну еще раз, что этого существования недостаточно для реального преодоления 73-летней советской черной дыры. Но, повторяю, чисто теоретически вне этой дыры есть на что опереться. И именно поэтому Сванидзе, Млечин, Пивоваров и другие пытаются расширить дыру, распространив очернение истории на Петра I, Ивана Грозного и даже Александра Невского.

Тут-то и становится понятно, что либо дыра не длится ни одного года, либо она расползается на всю историю страны и народа. И что поэтому никакая дыра неприемлема. Но при всей ясности данных обстоятельств, повторю в третий раз: хотя бы чисто теоретически апелляция к несоветскому русскому историческому содержанию возможна. И она постоянно риторически осуществляется оголтелыми патриотическими антисоветчиками. Дать бы им волю — они угробили бы Россию окончательно со всей своей внесоветской и вроде бы справедливой русской исторической аргументацией. Но это не значит, что такая аргументация ложна. У России есть фантастически богатое внесоветское историческое — культурное, религиозное, геополитическое, экзистенциальное и прочее — содержание.

У Украины такого содержания нет.

Отдельный вопрос — есть ли вообще украинский народ как историческая идентификационная общность. Но если он есть — а я всё больше в этом сомневаюсь, наблюдая происходящее, то его историческое содержание слишком прочно связано с советским периодом. Даже то, что с этим периодом не связано, связано с досоветской русскостью украинского народа.

Поэтому, отказываясь сначала от своего советского периода, а потом и от русскости как таковой, украинский народ теряет последние шансы на существование, которое для любого народа наипрочнейшим образом связано с исторической идентичностью.

Некая украинская историческая антисоветскость и антирусскость в ее реальном существовании скудна до крайности, и опереться на нее невозможно. А когда на эту скудность хотят опереться, ее приходится раздувать до неимоверных масштабов, соединять с откровенным бредом. В ходе подобных процедур полностью исчезает и скудная антисоветская и антирусская украинская идентичность, которая, подчеркну еще раз, так скудна, что реально опереться на нее при формировании государства невозможно.

В 1994 году меня пытался «охмурить» один из националистически настроенных советников Кучмы. В то время Кучма еще не стал главой украинского государства. Этот советник задействовал классическую бандеровскую аргументацию. Он пытался мне льстить, говоря о том, что его шеф зачитал мои книги до дыр, но что шеф не понимает, как я, такой умный человек, могу «робить на москалей». Аргументация была отшлифована, и мне было даже сказано: «Исторически доказано, что москали — это турки. И как же вы с вашей армянской фамилией можете робить на турок?»

Я отправил гостя куда подальше. Чуть позже другой, не националистический советник Кучмы устроил-таки мою встречу с бывшим директором Южмаша. Это был абсолютно советский человек, который понимал могущество антирусских и якобы проукраинских сил и подчинялся этому могуществу, пытаясь как-то что-то отрегулировать.

Одна из книг, которая вышла за авторством Кучмы и которая, как мне кажется, была в существенной степени вдохновлена националистической частью окружения этого колеблющегося политика, называлась «Украина — это не Россия».

Такое определение через отрицание (по принципу «яблоко — это не помидор»), будучи само по себе ложным (ибо в данном случае яблоко слишком близко к помидору и существует только при условии этой близости), было вдвойне ложно, потому что оно не содержало в себе ответа на главный вопрос: «Если Украина — это не Россия, то что она такое?».

Ответ на этот вопрос невозможен. Потому что, повторю еще раз, невыносимо скудно любое антирусское и антисоветское украинское содержание. Оно буквально в миллионы раз меньше, чем внесоветское русское содержание. А даже внесоветское русское содержание не позволяет обрести полноценную государственную опору при отвержении содержания советского.

Так что тут говорить об Украине? На что ее обрекли, лишая ее советского содержания, которое только и можно рассматривать как что-то существенное, и лишая ее вдобавок русского внесоветского содержания? Ее обрекли на полное сокрушение очень проблематичной исторической идентичности. У нее изъяли единственно возможный, хотя и проблематичный стержень. А что такое личность без стержня? Это личность, лишенная настоящего бытия и обреченная на то, чтобы в силу отсутствия такого исторического коллективного «Я» опереться на внеисторическое «Оно», на внеисторическое бессознательное. А что значит опереться на бессознательное? Это значит позволить этому бессознательному поглотить тебя.

Украинское общество позволило произвести с собой такую операцию. Я знаю много жителей Украины, не Донбасса, а иной Украины, которые бежали от этого безумия. И все они описывают, как это безумие поглощало детей и взрослых. Причем особенно детей.

Есть ли здесь аналогия с нацистской Германией? Да, в каком-то смысле есть. Потому что унизительное поражение в Первой мировой войне лишило немцев государственной идентичности, связанной с державой Гогенцоллернов. Мы порой забываем, что другой государственной идентичности у немцев не было. У них была, в отличие от Украины, богатейшая не гогенцоллерновская культурная идентичность. Она была великолепной (Шиллер, Гёте, Бетховен, великая философская традиция, великие немецкие метафизические поиски истины), но полноценную державу создали Гогенцоллерны в, скажем так, 1870 году, после поражения Франции во Франко-прусской войне. Этот великий Рейх Гогенцоллернов просуществовал 48 лет — с момента его создания Бисмарком до момента его разгрома Антантой. Он был скомпрометирован поражением. А без него у немцев не было реального государственного великого содержания. И они должны были его выдумывать. Не зря Гитлер апеллировал не к реальному рейху Гогенцоллернов, а к еле видимым в тумане фантомам Гогенштауфенов, Священной Римской империи немецкой нации и так далее. А поскольку и эти апелляции, несопоставимо более весомые и реальные, чем то, к чему апеллирует антисоветская и антирусская Украина, были слишком скудны и фантасмагоричны, то нацисты схватились за совсем уж мифическое начало с его химерами тевтонского величия, с его германскими победами над Древним Римом.

В итоге к 1933 году Германия оказалась погружена в свое псевдоисторическое коллективное бессознательное и оказалась поглощена этим бессознательным. То есть сведена с ума не на уровне отдельного персонального сумасшествия, а на уровне коллективной личности, то есть народа.

Всё дальнейшее является историей такого существования немецкого «Оно», отрекшегося от немецкого «Я» и уж тем более от немецкого «Сверх-Я». Недаром говорилось, что немецкий народ надо освободить от химеры под названием «совесть».

При всей несопоставимости масштабов украинский народ, уже подготовленный всем тем, что произошло в постсоветский период, к поглощению собственным бессознательным, оказался поглощен им окончательно в 2014 году. То есть он перестал быть народом. И оказался ввергнут в состояние умопомрачения, то есть безумия.

Это показалось очень привлекательным и иноземцам, прежде всего американским, и местным русофобским украинским элитариям. Коллективными усилиями они стали развивать это безумие. И преуспели. Именно результатом этого является избрание обезумевшим или, точнее, ополоумевшим украинским народом некоего господина Зеленского президентом Украины.

Восклицания по поводу того, почему бы народу не избрать Зеленского и чем он, собственно, хуже других, попытки сравнить подобное избрание с разного рода европейскими экстравагантными попытками тех или иных народов (греческого, например) выйти за пределы осточертевшего политического элитного меню, крайне неубедительны и, по сути, порождены тем же безумием. Потому что всё, что народ знает о Зеленском, — это некий фильм «Слуга народа», в котором Зеленский сыграл роль спасителя Украины — этакого борющегося с коррупцией благородного героя, побеждающего чудовищного дракона преступности, коррупционности и так далее.

Любой вменяемый народ понимает разницу между кино или спектаклем и реальностью.

Афиша фильма «Слуга народа 2» с Владимиром Зеленским

В 1995 году выдающийся советский актер театра и кино, народный артист СССР, лауреат Государственной премии СССР Евгений Семенович Матвеев показал гражданам России свой фильм «Любить по-русски». В этом фильме Матвеев выступил не только в качестве режиссера, но и сыграл главного героя — Валерьяна Петровича Мухина. Сюжет фильма «Любить по-русски» при всех расхождениях достаточно близок к сюжету фильма «Слуга народа». И там, и там речь идет о возвышении честного человека, противостоящего мерзости коррупции, побеждающего на выборах, меняющего жизнь доверившихся ему избирателей, побеждающего козни коррупционного и мафиозного зла и так далее.

Но расхождения между фильмами налицо. Причем речь идет о расхождениях поучительных. Фильм «Любить по-русски» еще с чем-то как-то соотносим, а фильм «Слуга народа» не соотносим ни с чем, кроме сна разума в его абсолютном и окончательном варианте. Я не сравниваю художественные качества фильмов — упаси бог. Я не сравниваю игру актеров. Кстати, Матвеев совсем не один из сколько-нибудь любимых моих актеров. А господин Зеленский играет в фильме «Слуга народа», скажем так, не вполне бездарно.

И фильм Зеленского, и фильм Матвеева — это истории с продолжениями. У Зеленского продолжение называется «Слуга народа — 2, 3» и так далее, а у Матвеева всего лишь — «Любить по-русски — 2». Словом, есть и сходства, и различия. И я даже осмелился бы предложить спорную гипотезу, согласно которой авторы «Слуги народа» в определенной степени ориентировались на «Любить по-русски», внося очень существенные и значимые коррективы. Но дело даже не в этом.

Говоря о том, что «Любить по-русски» политически несравненно реалистичнее и убедительнее, чем «Слуга народа», я имею в виду не жанр, не игру актеров, а сюжет. Валерьян Петрович Мухин, которого играет Матвеев, — это бывший крупный партийный функционер, уехавший в деревню и начинающий жизнь заново. Когда он баллотируется на пост губернатора (а совершенно ясно, что речь идет не о губернаторском, а о президентском посте), то это — из разряда возвращения честного советского руководителя в постсоветскую эпоху. То есть это скрытая форма культурной агитации за победу Зюганова над Ельциным на выборах 1996 года. У Мухина есть богатейший опыт управления, полученный в советскую эпоху. Мухин показал, что он умеет выстаивать в постсоветской реальности. Он соединил как бы два опыта и проявил недюжинную смелость. Ну, его и избрали.

В этом смысле молодой Василий Петрович Голобородько — и вариация на тему матвеевского Валерьяна Петровича Мухина, и антипод этого самого Мухина. Потому что Мухин — это очень немолодой человек с богатым прошлым, начавший новую жизнь, а Голобородько — это молодой человек без прошлого.

Но всё это я обсуждаю только для того, чтобы задать читателю один-единственный вопрос. Мог ли Евгений Матвеев в случае, если бы он выдвинулся кандидатом в президенты в 1996 году (а это было вполне возможно), выиграть выборы, потому что его бы отождествили с Валерьяном Мухиным? Вы понимаете, что это было бы невозможно? Что сама такая мотивировка (отождествляю героя фильма с кандидатом в президенты и выбираю) была бы отвергнута широчайшими российскими народными массами?

Мало ли кого играл, причем вполне убедительно, недавно ушедший от нас Станислав Сергеевич Говорухин. И что? Его избирали несколько раз депутатом Государственной думы, он даже становился председателем комитета Государственной думы (кстати, комитета по культуре). Он выдвигался в президенты на выборах 2000 года. Сколько он набрал на этих выборах? 0,44% голосов избирателей. А почему бы народу России не отождествить Говорухина с теми или иными его героями? Куда как много оснований. И альпинизмом увлекался, и опасные трюки во время съемок выполнял, и Зюганова поддерживал, и с Высоцким был близок…

Михаил Ульянов очень убедительно сыграл в фильме Говорухина «Ворошиловский стрелок». Вы думаете, что русский народ, отождествив актера с героем, мог бы выбрать Ульянова президентом? Или даже наизнаменитейшего Высоцкого, если бы он был жив и не сошел бы с артистической дистанции (представим себе такое в виде мысленного эксперимента)? Может быть, русский народ мог бы избрать таких своих любимцев, как Иосиф Кобзон или Алла Пугачева?

Читатель уже понял, к чему я клоню, или нет? Я пытаюсь доказать, что в каком бы несовершенном состоянии ни находился русский народ, он не мог бы рехнуться настолько, чтобы осуществить подобное отождествление киноиллюзии с реальностью.

Во-первых, потому что имеет место не потерянная вменяемость или не до конца потерянная вменяемость.

А во-вторых, (и это связано с вышеназванным «во-первых») потому что есть государственный инстинкт, он же — инстинкт гражданской державной ответственности. А на Украине всего этого нет.

Мне говорят о том, что украинский народ выбрал Зеленского просто потому, что отверг Порошенко. А что именно он отверг? Личность Порошенко или курс Порошенко? Чем курс Зеленского отличается от курса Порошенко? Если Порошенко обманул украинский народ, а говорится именно об этом, то ответственность за такой обман ложится не только на Порошенко, но и на народ.

Так ли уж обманул русский народ Ельцин? Да, отчасти обманул: говорил, что ляжет на рельсы и не лег. Но на самом деле Ельцин в основном говорил правду. Он пообещал на пустом месте построить капитализм за 5 лет. И все понимали, что на пустом месте, то есть без первоначального накопления, можно построить только криминальный капитализм. Его-то Ельцин и построил. Причем буквально за 5 лет, к 1996 году.

Ответствен ли русский народ за то, что он обманулся? И так ли уж Ельцин его обманывал? Но русский народ вышел из морока, навязанного ему перестройкой, которая как раз и была нацелена на то, чтобы историческое «Я» русского народа было уничтожено так называемым покаянием, а после этого уничтожения народ действовал в условиях поглощения собственным бессознательным.

Когда это прекратилось? Тогда, когда народ вернулся к нормальному осмыслению своего советского прошлого. Тогда народ начал преодолевать навязанный ему комплекс исторической неполноценности, начал, образно говоря, зашивать навязанную ему черную антисоветскую дыру.

Свидетельствует ли поведение украинского народа о чем-то аналогичном? Неужели непонятно, что тут речь идет совсем о другом? И что это другое очень сходно с нацистским безумием, с тем, что немецкий народ так и не вынырнул из этого безумия, из этой самой поглощенности собственным бессознательным.

Что начало выводить из этого состояния немецкий народ хотя бы отчасти? Проповеди Томаса Манна? Проснувшееся нравственное чувство или классовое чутье? Чувство исторической ответственности прусской военной аристократии? Возврат к гуманистическим идеалам Шиллера, Гёте или Бетховена? Немецкий народ стала возвращать в некое состояние хотя бы относительной вменяемости советская Красная Армия и бомбардировки Германии. Это и только это. Причем до конца вменяемым он так и не стал. И, находясь в маловменяемом состоянии, героически — в темном смысле этого слова — сражался даже на руинах Берлина. Но относительная вменяемость стала возвращаться к немцам после Сталинграда.

А теперь зададимся вопросом: если бы Порошенко полностью зачистил Донбасс, выгнав оттуда миллионы людей, или даже стер бы с лица земли авиацией Донецк и Луганск, если бы он сжег в Одессе не столько людей, сколько сжег, а в тысячу раз больше — перестал бы невменяемый народ любить Порошенко? Нет, не перестал бы. Не перестают в таких случаях любить народы, поглощенные своим бессознательным.

Порошенко перестали любить тогда, когда порошенковщине сломали хребет. А сломали ей хребет в Донбассе. И это произошло в силу двух обстоятельств.

Обстоятельство № 1. Иная культурно-историческая вменяемость народа Донбасса. Народ Донбасса не отказался ни от своей советской, ни от своей русской идентичности. Тем самым он не позволил некоему «Оно», поглотившему когда-то немцев, а потом поглотившему склонившуюся перед бандеровцами Украину, поглотить свое историческое «Я».

Обстоятельство № 2. Несовершенная, очень уязвимая по своему качеству, но все-таки вполне реальная и основательная поддержка Россией народа Донбасса.

Россия (повторяю, очень несовершенная, но не капитулировавшая до конца и не сведенная до конца с ума) и героический народ Донбасса сломали хребет порошенковщине. И это породило апофеоз Зеленского. Десятки тысяч гробов породили это. Котлы в Дебальцево и Иловайске. Русское предостерегающее «только суньтесь».

Ничего я тут не воспеваю. Всё имеет неокончательный характер, и всё вполне небезупречно. Донбасс пока не создал такую армию, которая была создана в Карабахе и Приднестровье. А Россия раздираема конфликтом либерально-западнической и консервативно-патриотической элит. И никак до конца не может опомниться после перестроечной идентификационной травмы. Но нечто произошло, и надо понимать, что именно.

Если бы в 1944 году в Германии прошли выборы, то чем бы они завершились? Народ выбрал бы главой государства Эрнста Тельмана или Томаса Манна? Сомневаюсь. Скорее народ выбрал бы более эффективного Гитлера или того же Гитлера. Но он не выбрал бы киноактера, сыгравшего Роммеля. Может быть, он выбрал бы Роммеля.

А народ Украины выбрал киноактера, который… который что? Который говорит, что всё будет по-старому, то есть и Донбасс будут мочить, и Бандеру восславлять, и Крым назад возвращать… Но только будет это происходить без такого потока гробов и без такой потери масла за счет изготовления пушек. Адресую здесь читателя к известному немецкому лозунгу «Пушки вместо масла» — «Kanonen statt Butter». Об этом самом «Kanonen statt Butter» впервые сказал 17 января 1936 года на партийном съезде нацистский министр пропаганды Йозеф Геббельс. «При необходимости,  — сказал Геббельс, — мы сможем обойтись без масла, но никогда без пушек». Германия еще не начала всерьез воевать. Да и жизнь была еще не столь бедственной. Немцы поддержали этот подход в 1936 году.

По сути, украинцы поддержали аналогичный подход Порошенко и отнюдь не связывают с Зеленским отказ от этого подхода. Они просто считают, что Зеленский будет меньше воровать на пушках, и потому масла будет чуть-чуть больше. А также гробов будет меньше. Своих гробов, разумеется. Вот и всё, что выразил народ Украины. И это же, я убежден, выразил бы народ Германии в 1944 году. Народ Германии выразил бы это по причине побед под Сталинградом, Курской дугой и так далее. Народ Украины выразил то же самое по причине слома хребта в Донбассе.

Но совместить нацистский курс в его украинской модификации с маслом, которого станет больше по причине меньшего воровства, или с не таким кровавым, как при Порошенко, возвращением Донбасса и Крыма — невозможно.

Преодолеть поглощение бессознательным тоже невозможно. Выборы Зеленского — это рост такого поглощения, а не его уменьшение. А значит, рано или поздно — думаю, что месяцев через шесть — бессознательное продиктует возврат к более агрессивному, нежели при Порошенко, варианту украинского нацистского реванша. К этому надо быть готовыми. И помнить, что лекарство от такого безумия одно — Красное знамя над Рейхстагом. Горько это признавать. Хочется чего-то другого. Но мы-то с вами умеем отличать наши фантазии от жестокой реальности, мы-то, наконец, научились этому. Или нет? Так надо срочно учиться. В том числе и на уроках, данных нам украинскими выборами президента.

США не уйдут с Украины. Ставка США на украинское безумие останется без изменений. Безумие будет нарастать. И рано или поздно оно обернется очень крупными неприятностями. По ту сторону которых, если мы, конечно, выстоим, начнется столь желанное для нас возвращение украинского народа к метафизической, исторической, экзистенциальной, политической и иной адекватности. Не выстоим мы — этого не произойдет никогда. Ну так вдвойне надо выстоять — и в собственных интересах, и в интересах столь пагубно деформированного соседа.

 

https://rossaprimavera.ru/article/b8c9b532

 

12.04.2019 Интонация и вердикт 

 

Единство вердикта и интонации Конституционного суда Российской Федерации сулит гражданам России очень и очень многое, если граждане вовремя не поймут, что в ближайшее время у избирательных урн им придется отстаивать право на жизнь и свободу для себя и своих потомков 

 

Бартель Бехам. Спящая Справедливость. Начало XVI в.

Есть события общественной жизни, на которые надо откликаться немедленно. Если ты не откликаешься, то возникает так называемый синдром башни из слоновой кости. Оказавшись жертвой такого синдрома, ты полностью отстраняешься от реальности. Более того, ты как бы заявляешь, что реальность эта в силу своей предельной скверности вообще не заслуживает твоего внимания. И что внимания заслуживают только судьбы гуманизма или фундаментальные константы коммунистической идеологии. Что только этим и надо заниматься, а на всё остальное смотреть с презрением и безразличием.

Эта позиция так же бесплодна, как и полное отождествление себя с этой нынешней, и вправду очень скверной, реальностью. Отождествляться с нею, подчинять себя ее курьезам и капризам — нельзя.

Как нельзя и рассчитывать на какие-то фундаментальные изменения без глубокого погружения в сложнейшую и тончайшую проблематику: идеологическую, метафизическую, параполитическую, так называемую игровую и так далее. Если в эту проблематику не занырнуть, причем достаточно глубоко, то нынешнее скверное положение вещей окажется утвержденным окончательно и бесповоротно. Да и само это скверное положение вещей разве не является в существенной степени следствием безразличия к сложнейшим вызовам, на которые пытались отвечать по принципу «два притопа, три прихлопа»?

Но одно дело — страстное увлечение данной проблематикой, нацеленное на преодоление нынешнего прискорбного состояния. И другое дело — упоенное купание в этой проблематике во имя самодостаточной игры в бисер. Той игры, в которой главным правилом является безразличие к реальности. Нельзя жить ни в башне из слоновой кости, ни в плену прагматизма. И то, и другое возможно в той степени, в которой это помогает борьбе за идеал, за преобразование действительности.

В 2011–2012 годах мы могли, вместо того чтобы выходить на улицу, денно и нощно обсуждать метафизику коммунизма. Но мы же вышли на улицу! Почему? Потому что мы понимали последствия своего невыхода. Мы понимали, что начнется осуществление новой перестройки. И что нас в наших метафизических норах настигнет новая государственная катастрофа. Возможно, дополненная и прямой оккупацией страны, и ее расчленением на части.

И в 2014 году мы отреагировали на бандеризацию Украины, потому что понимали последствия отсутствия такой гражданской реакции. Не будешь давать отпор гадам — гады придут к тебе.

А разве с ювенальной юстицией всё обстояло не аналогичным образом? Не защитишься — жди какого-нибудь ювенального инспектора и вымаливай у него пощады.

Но ведь всё дело не сводится даже к тому, что от скверной реальности нельзя прятаться, потому что иначе она тебя пожрет. Такой подход является очень важным и правильным. Но исчерпывающим он, конечно же, не является.

Игнорирование реальности, сколь бы скверна она ни была, не позволяет правильным образом постигать сложные вопросы фундаментального характера. Потому что вы теряете при этом отстранении необходимые свойства того самого мышления, с помощью которого надо осваивать сложную и сверхсложную проблематику.

Реальность — это оселок, на котором ваше мышление затачивается правильным образом. Нет этой правильной заточки — нет и развитого мышления. Оно тогда не только отрывается от действия, оно еще и выхолащивается, патологизируется.

Разве не об этом говорится у Маркса? Что значат сказанные им в «Тезисах о Фейербахе» и высеченные на его надгробном памятнике слова «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»?

Я уже говорил о том, что эти слова означают не просто необходимость менять мир, — они означают, что без установки на это изменение понять нельзя ничего. И что без попыток осуществления этих изменений нельзя обрести не только нужной реальности, но и подлинного мышления. Что отказ от борьбы за изменение мира порождает ложное сознание, превращая живую мысль и живую жизнь в прозябание того или иного рода.

Без воли к созидательности и без реальной практической созидательности полноценное творческое мышление сформироваться не может. А если оно не сформируется, то ты не поймешь, что к чему. Не поняв, что к чему, ты провалишься. А провалившись — превратишься из настоящего человека, чья жизнь — это борьба за то, что любишь и во что веришь, в прозябающего бирюка, то есть в духовно мертвого человека.

И как такой человек будет соотносить себя с хитросплетениями тамплиерской политики или фундаментальными константами марксистской идеологии? Он будет наслаждаться собственной интеллектуальной изысканностью? Но ни Маркс, ни его последователи, ни тамплиеры не наслаждались своей изысканностью, а посвящали себя осуществлению тех или иных проектов, требовавших глубокого понимания неочевидных проблем, но подчинявших это понимание цели, то есть осуществлению этих самых проектов.

Как может рафинированный гедонист понять тех, кто чужд этой его основной жизненной установки? Что соединит его с такими людьми судьбы? И что он может понять в их деяниях без такого соединения?

За свою жизнь я видел немало таких дряблых, страстно что-то обсуждавших людей, не ощущавших, что это их квазиинтеллектуальное самоудовлетворение никакого отношения к настоящему пониманию не имеет.

Вы займете позицию обитателя башни из слоновой кости и начнете заниматься марксизмом… А Маркс-то сам занимал другую позицию! И пока вы эту другую позицию не овнутрите, вы не поймете Маркса. Может быть, вы все его слова наизусть выучите, а также все заумные рассуждения по поводу этих слов. Но человеческого содержания, которое теснейшим образом связано у Маркса, Ленина и других с их теоретическими положениями, вы никогда не постигнете.

Книжный червь никогда не постигнет настоящего смысла того, что написано человеком, ориентированным на творческое созидание и глубокое преобразование действительности. Это мое утверждение не имеет ничего общего с пренебрежительным отношением к теории. Такого отношения не было ни у Ленина, ни у Маркса. Его нет и не может быть ни у кого, кто ставит перед собой стратегические цели. И после нынешнего краткого обращения к сиюминутной реальности я вновь вернусь к обсуждению теоретической проблематики, потому что никогда не отрывал этой проблематики от сферы практического действия и всегда понимал ее определяющее значение.

Но сейчас я должен отдать дань этой самой сиюминутной реальности. Сейчас я не могу не отреагировать на один из аспектов этой самой реальности — тему пенсионной реформы.

Я не могу на него не отреагировать и потому, что этот аспект предопределит многое, а это многое поволочет тебя за собой. И потому, что пенсионная тема слишком прочно связана с деятельностью «Сути времени», а я по доброй воле принял на себя ответственность за судьбу сутевского проекта, который неразрывно связан для меня с большим проектом по фундаментальному преобразованию действительности.

Собрав более миллиона подписей против пенсионной реформы, «Суть времени» обрекла себя на долговременное занятие проблемами этой реформы. Она это сделала не только потому, что отреагировала на народную боль. Это — причина № 1.

Но есть и причина № 2. Пенсионная реформа уже стала источником разрыва отношений между народом и властью. И она будет расширять этот разрыв. А значит — способствовать новой перестройке. В сущности, для этого она и задумана. Значит, наш долг — откликаться на то, что связано с этой проблематикой, — порожден не только народолюбием (что крайне важно), не только реакцией на чужую беду (что не менее важно), не только осознанием губительных последствий данного начинания, но и осознанием сугубо игрового характера этой самой реформы. А что такое игровой характер подобных действ?

Игроки никогда не сострадают народной боли. Но они всегда используют эту боль как горючее, которым заправляются машины, волокущие отнюдь не в сторону избытия данной боли, а туда, куда нужно этим самым игрокам.

Поскольку наша задача — противодействие подобному игровому использованию боли и возмущения народа, то каждый раз, когда пенсионная или иная аналогичная тема начнут приобретать новое, еще более опасное качество, я буду осуществлять быстрое реагирование на произошедшее и после этого возвращаться к основной теоретической проблематике.

На днях пенсионная реформа получила новое стратегическое звучание в связи с тем, что Конституционный суд Российской Федерации озвучил свою позицию. И тут важно не только то, что позиция эта сама по себе крайне странная. Не менее важно и то, что было сказано Судом при защите такой позиции. Сказанное, на мой взгляд, имеет самостоятельное значение. И тоже требует быстрого реагирования.

К нему мы и переходим.

2 апреля 2019 года Конституционный суд Российской Федерации ответил на запрос группы депутатов Государственной думы по поводу конституционности пенсионной реформы, которая столь трагическим образом повлияла на отношения между широкими народными массами и Президентом России. А значит, и на судьбу России.

Эта деструктивная и, более того, трагическая пенсионная реформа осуществляется на основе закона № 350-ФЗ от 3 октября 2018 года, принятого большинством Государственной думы.

Конституционный суд Российской Федерации своим определением отвечает на запрос всех оппозиционных депутатов Государственной думы, считающих данный закон антиконституционным. В сегодняшнем парламенте эти депутаты находятся в меньшинстве. Но, во-первых, парламентское большинство сформировалось в условиях, когда никакой пенсионной реформой и не пахло. И, во-вторых, речь идет не об отдельных людях, а об очень солидной группе российских парламентариев, притом, что группа эта должна становиться в дальнейшем и более авторитетной, и более представительной.

После Лоренцо Сабатини. Аллегория справедливости и два пути. XVI в.

Что же сообщает Конституционный суд всему этому оппозиционному сообществу парламентариев в своем очень развернутом определении? Каков не только его вердикт, но и его интонация? Это заслуживает самого серьезного рассмотрения.

Перед тем как отвергнуть правомочность обращения в Конституционный суд этого самого сообщества оппозиционных парламентариев, Суд подробно описывает, с чем именно обратилось к нему данное сообщество.

Разобрав содержание этого обращения, Суд далее говорит следующее.

1) Выбор организационно-правовых форм и механизмов реализации конституционного права на пенсионное обеспечение относится к компетенции законодателя.

Сразу возникает вопрос, в каких рамках осуществляется этот самый выбор организационно-правовых форм и механизмов? Ведь если этих рамок вообще нет, то конституционное право на пенсионное обеспечение, которое обязан защищать Конституционный суд, носит совсем уж выморочный характер.

Если, например, реформаторы вправе сказать, что после достижения гражданами возраста 150 лет им будут начисляться огромные пенсии, то означает ли это, что они выбрали правильную форму реализации конституционного права граждан на пенсионное обеспечение? А почему бы и нет? В логике Конституционного суда нет оснований для признания этого решения антиконституционным. Ведь оно же не отменяет право на пенсию?! Оно всего лишь корректирует механизм реализации этого права, всего лишь предлагает новую организационно-правовую форму реализации этого права и только.

Так есть рамки законодательной инициативы, выход за которые требует вмешательства Суда, или этих рамок нет? Суд не дает прямого ответа на этот вопрос. Вместо этого он упорно повторяет, что у законодателей есть достаточные полномочия для того, чтобы менять пенсионное обеспечение. Какие полномочия? Какими рамками, повторяю, они ограничиваются? Или они не ограничиваются ничем? Но если этих рамок нет вообще, то зачем нужен Конституционный суд? Я-то — и не я один! — думал, что Конституционный суд нужен для задания этих рамок и их отстаивания. Теперь нам говорят, что он нужен не для этого. Но нам, наивным, хочется знать — для чего тогда? Для того чтобы судьи обладали статусом? Для того чтобы всё было, как в лучших домах Лондона и Конотопа?

2) Понимая ущербность своей позиции, Конституционный суд далее говорит о том, что в требованиях Конституции РФ нет определения пенсионного возраста как одного из условий назначения пенсий. И что, соответственно, определение пенсионного возраста относится к прерогативе законодателя.

Повторю свой вопрос: а если законодатель установит пенсионный возраст в 150 лет, он тоже реализует свое законное право, и Конституционный суд в ответ не пикнет?

3) Далее идут ссылки на международные правовые документы, которые должны находиться в гармонии с Конституцией и согласно которым повышение пенсионного возраста чуть ли не необходимо.

Во-первых, сам же Зорькин — Председатель Конституционного суда Российской Федерации — неоднократно говорил о главенстве Конституции над международными правовыми документами.

Во-вторых, в ряде европейских стран, которые тоже руководствуются международными документами, повышение пенсионного возраста отменено. И чуть ли не идет речь о его снижении. Ну и что же? Эти страны, входящие в ЕС, нарушают эти международные правовые нормы? Откуда вообще взялся в 2019 году бред по поводу всемогущества международных правовых норм? Этак можно далеко зайти. И неужели неясно, что нельзя в одних случаях, когда тебе удобно, посылать на три буквы эти международные правовые нормы, а в других, когда тебе тоже удобно, ссылаться на них? Это же уже прямая потеря лица, не так ли?

4) Дальше начинаются уже прямые издевательства. Говорится о том, что повышение пенсионного возраста не должно приводить к отмене или умалению конституционного права на социальное обеспечение по возрасту, находящегося под защитой конституционных принципов равенства и справедливости.

Ну вы хоть про справедливость-то не говорите и про умаление конституционного права! Вы сказали, что нет его отмены, поскольку пенсии как-то выплачивают. Всего лишь, видите ли, пенсионный возраст меняют. Но как вы объясните, что в этом нет умаления права? И каким содержанием наполняется конституционный принцип равенства и справедливости?

5) Дальше говорится о том, что пенсионная реформа, вопреки заявлению ее противников, имела нужную экспертно-аналитическую проработку.

Чью проработку? Сторонников реформы? Ну так и гайдаровские реформы имели экспертно-аналитическую проработку! Эта реформа была широко обсуждена? Разные позиции могли быть высказаны по телевидению? Государственная дума проводила обсуждение с обязательным изложением альтернативных позиций? Понятно же, что всего этого не было. И что говоря, что это было, Конституционный суд очень сильно компрометирует себя в глазах разных слоев общества.

Причем имеет место не просто бесхребетность, а унизительное двуличие.

С одной стороны, говорится о том, что повышение пенсионного возраста затрагивает права и законные интересы.

С другой стороны, утверждается, что повышение пенсионного возраста не может расцениваться не только как лишение права на пенсионное обеспечение, но даже как умаление этого права.

Но ведь тут одно из двух, господа судьи. Либо повышение пенсионного возраста не затрагивает законные права и интересы, либо затрагивает. Вы сказали, что оно затрагивает, и вы не можете этого не сказать. Но как можно интересы затрагивать и не умалять? Вы кому-нибудь можете объяснить, как можно это сделать? В чем разница между словами «затрагивать интересы» и «умалять интересы»? Это не одно и то же?

6) Сообщается о том, что Конституционный суд рассматривает исключительно вопросы права и что он не компетентен давать оценку государственной экономической политике.

Что значит, что он не компетентен? В какой мере не компетентен? То есть он вообще «аут-оф»? И если государственная политика начнет подрывать конституционные права, то он не компетентен это оценивать? А зачем, повторяю, он нужен, спрашивается? Всё, что подрывает конституционные права, находится в компетенции Конституционного суда. Никакая другая позиция не может восприниматься как сколько-нибудь адекватная.

7) Указывается также на то, что авторы пенсионной реформы проявили корректность в том, что касается права граждан на адаптационный период, позволяющий им произвести необходимые действия по внесению корректив в их жизненные планы.

Законодатели нарушают мое конституционное право и говорят мне, что у меня есть необходимое время для адаптации к этому нарушению. А почему я должен адаптироваться к нарушению конституционного права? Если меня лишают права на жизнь, то как я должен к этому адаптироваться? За какой переходный период? Я бегу в Конституционный суд, кричу, что меня лишают права на жизнь без всяких на то оснований. А мне отвечают: «Ну, вам же дали время для написания завещания. Вы этим и воспользуйтесь, а не бегайте к нам с вашими дурацкими жалобами».

8) Указывается далее на то, что после обсуждения пенсионной реформы в нее были внесены определенные коррективы и тем самым соблюдены демократические права граждан. И что оценка достаточности этих корректив не входит в прерогативу Конституционного суда.

Какие коррективы были внесены? Такие, после которых мое конституционное право уже не нарушается? После обсуждения пенсионной реформы были внесены коррективы, с которыми она не умаляет мои интересы? Или такие, с которыми она их меньше умаляет? Но если по Конституции их не могут умалять вообще, почему я должен радоваться тому, что их стали умалять меньше?

Я не нарушаю закона, мне по произволу — в отсутствие каких-либо нарушений закона с моей стороны — дают двадцать лет лишения свободы. Потом начинается обсуждение. Мне говорят: «Вам в процессе демократического обсуждения вашей участи снизили срок наказания до десяти лет». А за что мне дали десять лет? Извините, но я хочу полноценной защиты своего законного права, а не «демократической процедуры», в рамках которой мое законное право будет меньше ущемлено.

Мое право нарушено не потому, что не было демократических обсуждений, а потому, что я невиновен. В советское время по этому поводу говорилось: «Сначала было установлено, что дважды два — семь. Потом было объявлено новым решением Политбюро, что дважды два — шесть. Некто начал возмущаться и говорить, что дважды два — четыре. На него цыкнули и сказали: «Тише, тише, как бы опять не стало семь». Но это был диссидентский небеспочвенный анекдот. Теперь Конституционный суд хочет превратить его в правовую демократическую норму?

9) Говорится далее и о том, что ответственность государственной власти пред народом требует от власти принятия даже тех решений, которые не получают поддержки значительной части граждан.

А это не является нарушением главного принципа демократии, согласно которому сувереном является народ? Власть имеет право заявить народу: «Заткнись, я лучше знаю, что для тебя хорошо, а что плохо»? Но это является оправданием худших видов тоталитаризма. Дескать, народ — дитя малое, неразумное, а власть мудра и преисполнена благих намерений. А если она воровата? Или находится в услужении врага? Как тогда ее надо сдерживать? Никак?

Чуть ли не каждый день кого-то из властных элитариев арестовывают и сажают в тюрьму. Мудрость элитариев, оставшихся пока на свободе, написана на их лицах крупными буквами. Равно как и их будущая судьба.

И что хочет сказать Конституционный суд? Что мы лицезрим не Абызовых и Улюкаевых, а этаких платоновских философов, наделенных абсолютной мудростью и абсолютной нравственностью?

Но главное не в этом. А в том, правят нами люди или принцип. Что важнее — узурпация канона нравственности и мудрости или соблюдение закона? Того самого закона, который должен защищать Конституционный суд.

Господа судьи, вы понимаете, на что вы замахиваетесь? И какие принципы Конституции нарушаете по ходу дела? Тут уже не до пенсионного обеспечения. Тут всё круче.

10) Народ выбрал власть и может ее переизбрать.

Вы про это говорите? Про благость политической конкуренции, в силу которой парламентское большинство может, проводя непопулярные реформы, потерять электоральную поддержку? А вы знаете, что про это говорил шекспировский Гамлет? Он говорил: «Покамест травка подрастет, лошадка с голоду умрет…»

Поскольку это воистину так (если законодатели примут решение, при котором, упаси бог, взорвутся все атомные реакторы, и народ исчезнет, то их менять будет поздно), то что надо делать? Надо иметь возможность быстро отреагировать в случае, если оборзевшее парламентское большинство, получившее электоральную поддержку до того, как оно начало так вести себя с «лошадкой», решило воспользоваться этой поддержкой для того, чтобы извести «лошадку».

Вот тут-то и надо сказать: «Руки прочь от «лошадки». И не просто сказать, а дать по рукам, используя свои конституционные полномочия. Это надо сделать, а не дожидаться вымирания людей по причине того, что они раньше поверили тем, кто их обманул.

Для этого и существуют такие институты, как Конституционный суд. И для этого есть референдум. Но Конституционный суд не только самоустраняется, ссылаясь на выборы как на единственный регулятор поведения хозяев «лошадки». Он еще и отвергает необходимость референдума. Господа судьи, вы понимаете, как к вам после этого будет относиться «лошадка»?

11) С невротической навязчивостью говорится о том, что Конституция Российской Федерации не исключает возможности повышения пенсионного возраста федеральным законом. И что в компетенцию Конституционного суда не входит оценка целесообразности такого повышения.

В компетенцию суда входит не оценка целесообразности тех или иных решений, а оценка нарушения тех или иных прав. И ваше невротическое нежелание признать этот аксиоматический момент собственной деятельности вызывает глубокое недоумение.

12) Произнеся все эти странные заклятья, Конституционный суд далее не просто отвергает судьбоносный запрос всех оппозиционных парламентских фракций, достойное реагирование на который спасло бы и авторитет власти, и гражданский мир, и многое другое. Он еще и сознательно оскорбляет тех, кто подал этот запрос, заявляя, что этот запрос не достоин рассмотрения на заседании Конституционного суда.

А это-то зачем нужно?

Чего надо так бояться, чтобы вести себя подобным образом? Того, что на обсуждении придется защищать позицию, которую нельзя защитить? Ведь все же это воспринимают только так, понимаете?

«Для того чтобы Кургинян не мог оспорить Сванидзе, заявляем, что позиция Сванидзе носит абсолютный характер, что дискуссия недопустима и что это наше заявление носит окончательный характер и обжалованию не подлежит».

Такое единство вердикта и интонации сулит гражданам России очень и очень многое, если граждане вовремя не поймут, что в ближайшее время у избирательных урн им придется отстаивать право на жизнь и свободу для себя и своих потомков. И что никто за них это право отстаивать не будет. Что никому кроме них самих они не нужны. Но себе-то они нужны? Или нет? Будущее покажет.

 

https://rossaprimavera.ru/article/984724dd

 

15.02.2019 Путь осилит идущий

 

Люди, пришедшие на наши обсуждения последствий пенсионной реформы, — не эта бессмысленная чернь. Это ответственные граждане, твердо решившие, что на этот раз они сначала подумают как следует, а потом начнут осторожно и умно действовать

Участники пикетов против пенсионной реформы в Красноярске

Данный номер газеты весь целиком посвящен новой форме нашей общественно-политической деятельности. Еще сравнительно недавно эта форма деятельности была для нас избыточной. «Суть времени» могла проводить убедительные уличные мероприятия, вести идеологическую работу в интернете, проводить культурные мероприятия, обсуждать актуальную идеологическую и политическую тематику в рамках клубных заседаний и конференций.

Но крупную научно-практическую конференцию по ключевому вопросу текущей экономической и социальной политики мы фактически проводим впервые. И уж тем более впервые мы проводим такую конференцию одновременно по всей стране, привлекая к ее проведению ученых, не входящих в нашу организацию, ориентируясь на то, что речь идет не о разовом, а о регулярном общероссийском мозговом штурме.

Почему мы теперь решились на то, на что ранее не решались?

Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо констатировать, что наша отчаянная попытка осуществления подобной общественно-политической инновации оказалась успешной. При этом высоковероятным был обратный результат. Наше начинание могло быть отвергнуто обществом по причине его избыточной теоретичности. В самом деле, зачем обсуждать последствия пенсионной реформы, которая явным образом отвергается населением в виде очевидного зла? Разве мало простого возмутительного факта увеличения пенсионного возраста? И почему бы, зафиксировав этот факт, не удовлетвориться простыми и уже освоенными нами формами социального протеста, притом что эти формы очевидным образом востребованы?

И то ведь — начнешь интеллектуализировать протест, и общественная база поддержки сузится, исчезнет желанная простота, тебя обвинят в том, что ты уклоняешься с политического пути в сторону разного рода умствований, высмеянных советскими писателями Ильфом и Петровым в качестве болтовни так называемых пикейных жилетов.

С одной стороны, тебя высмеют ревнители политической простоты, с другой же, ты окажешься не на высоте. Тем более что тема, которую ты обсуждаешь, носит не исторический, не идеологический и не политэкономический характер.
Она конкретна и в этой своей конкретности требует соответствующей компетенции, способности профессионально оперировать не только данными, которые надо и собрать, и осмыслить, но и разного рода выкладками, включая математические.

Давайте для начала воздержимся от обсуждения вопроса, почему мы взялись за это именно сейчас и именно в связи с определенной политической проблематикой. И вернемся к такому обсуждению чуть позже, начав с констатации одного странного обстоятельства. Которое состоит в том, что общественный запрос на такую интеллектуализацию весьма простой и конкретной проблемы оказался гораздо выше, чем это можно было предположить. И что никто не сказал: «Да ну вас к черту с вашими пикейными рассуждениями!»

Конференция «Последствия пенсионной реформы» в Санкт-Петербурге.  Додонов Максим © ИА Красная Весна

Тут вспоминается один горький анекдот эпохи застоя. В центре цирковой арены закрепили высокий шест, на который повесили банан. Рядом положили другой шест. На арену выпустили высокоорганизованную обезьяну. Она схватила шест, сбила банан и съела. Потом выпустили несколько менее высокоорганизованную обезьяну. Она стала трясти шест, на котором висел банан. Ей сказали, что, мол, думать надо. Она вняла этому призыву, задумалась, взяла лежавший рядом шест, сбила банан и съела.

Наконец, на арену выпустили советского номенклатурщика. Он стал трясти шест, на котором висел банан. Ему несколько раз сказали, что думать надо. Он продолжал трясти шест. А поскольку ему назойливо говорили о том, что необходимо думать, то он наконец огрызнулся и сказал: «Что думать? Трясти надо!»

Можно, конечно, сказать, что это клевета на советскую номенклатуру, распространяемая с подрывными целями соответствующим образом настроенной интеллигенцией. И это в чем-то будет правдой, поскольку советская номенклатура была совсем не так глупа и необразованна, а фыркавшая по ее поводу интеллигенция оказалась на поверку способной только с умным видом изрекать разного рода благоглупости по поводу невидимой руки рынка и прочего.

Но я уже в который раз предлагаю изумиться по поводу того, что в прежнюю эпоху вызывало аж определенное восхищение. Я имею в виду слова Юрия Владимировича Андропова: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся».

Андропов сказал это в 1983 году, став генеральным секретарем ЦК КПСС. До этого он долгие годы был председателем КГБ. То есть самым информированным советским руководителем. К его услугам были все институты страны. Он мог собирать любые научные коллективы. И он прекрасно понимал, что, не зная общества, в котором живешь, можно только потерпеть поражение в холодной войне.

Было бы естественным не восхищаться по поводу его самокритичности, а спросить его: «А почему, мил человек, ты, обладая всеми полномочиями и всеми возможностями, не знаешь главного?»

Но эпоха не поощряла подобное вопрошание, а Андропов быстро умер, вскоре после чего началась перестройка, и мы и впрямь проиграли в холодной войне. Причем буквально потому, что не знали общества, в котором живем.

Значит, не только клевета в адрес нашей и впрямь не вполне компетентной советской номенклатуры содержалась в анекдоте про «думать надо», но и некая горькая правда.

Теперь, в связи с пенсионной реформой, общество начинают снова убеждать в том, что «надо трясти, а не думать». Но разве не в этом же его убеждали наши перестройщики, утверждавшие, что надо просто признать порочным весь свой исторический опыт (советский прежде всего, но и не только), разрушить всё, построенное на основе этого опыта (то есть начать, не думая, трясти), а потом построить всё заново по хорошо известным чужим лекалам, использование которых опять-таки не требует этого самого «думать»? И впрямь, зачем думать, если лекала уже выработаны? Их надо просто использовать, то есть трясти. Чем, собственно, и занимались Гайдар, Чубайс и другие.

Екатеринбург

Пенсионная реформа воспринимается определенной частью нашего общества как роковая неизбежность так называемого принятого решения. Народу говорится: «Решение принято, и незачем тут бухтеть по этому поводу. Это и бессмысленно, и небезопасно». Такой властный посыл вызвал в народе три типа реакции.

Реакция № 1: «А нам плевать, что оно принято! Мы им недовольны и будем бухтеть. А то, что это небезопасно, то, во-первых, и черт бы с вами, а во-вторых, не так уж это и небезопасно, как кажется».

Реакция № 2: «Плетью обуха не перешибешь. Начальство, видимо, оборзело. Ну так оно не первый раз это делает. Так что пока что мы это проглотим, будем копить неприятие подобного наглого поведения. А когда накопим, то посмотрим, что делать».

Реакция № 3: «Мы — граждане России, а не покорные исполнители ваших решений. Мы хотим знать, почему вы приняли такое решение. Мы хотим знать, каковы будут его последствия. Нам это небезразлично, потому что эти последствия на нас обрушатся. Мы хотим знать, насколько ваше решение было безальтернативным. Вы ведь в этом нас убеждаете, а мы на веру это брать не хотим. И, наконец, мы хотим знать, какие могут быть выходы из ситуации, кроме того, который вы нам предложили. Короче, мы хотим думать, а не трясти. Может, подумав, мы так тряханем, что мало не покажется. Но сначала мы хотим думать. И мы хотим этого не потому, что мы пикейные жилеты, рассуждающие о том, что „Бриан — это голова“, а потому, что мы граждане, ответственные за последствия. И один раз мы уже начали трясти, не думая, после чего оказались на обломках великой страны и великого общества».

Для будущего страны важнее всего этот третий тип реакции. Мы сделаем всё возможное для того, чтобы именно он возобладал. И нам представляется, что это имеет решающее значение для будущего России. Хозяин страны не власть и не интеллигенция, а народ. И именно от осмысленности поведения народа, от того, насколько он отличается от «бессмысленной черни» (выражение из пушкинского «Бориса Годунова»), зависит всё на свете. В том числе и судьба государства. А значит, и судьба народа. Но и не только это. От несводимости народа к «бессмысленной черни» буквально зависит судьба человечества. Сегодня она зависит от этой несводимости в большей степени, чем когда бы то ни было. Поэтому я все-таки приведу слова из пушкинского «Бориса Годунова», сказанные одним из врагов этого далеко не худшего русского царя, боярином Василием Шуйским:

Но знаешь сам: бессмысленная чернь
Изменчива, мятежна, суеверна,
Легко пустой надежде предана,
Мгновенному внушению послушна,
Для истины глуха и равнодушна,
А баснями питается она.

Люди, пришедшие на наши обсуждения последствий пенсионной реформы, — не эта бессмысленная чернь. Это ответственные граждане, твердо решившие, что на этот раз они сначала подумают как следует, а потом начнут осторожно и умно действовать. Бессмысленная чернь нужна нашим левакам, белоленточникам и их иноземным спонсорам. Все они ненавидят с давних пор наше движение именно за то, что оно с уважением относится к простому народу, хочет полноценного уважительного взаимодействия с ним и рассматривает себя в перспективе как ту народную интеллигенцию, существование которой особенно опасно для нашего врага, считающего, что он в очередной раз направит бессмысленную чернь на бессмысленное разрушение собственного государства.

Круглый стол «За социальное государство» в Ижевске.  Павел Тюкин © ИА Красная Весна

Мы вовсе не должны сводить всю свою деятельность по использованию своих законных гражданских прав для противодействия пенсионной реформе к таким научно-практическим конференциям. Но на сегодняшний момент эти конференции должны стать стержнем нашей деятельности. Потому что именно на них формируется связь народного гражданского осмысленного большинства с народной интеллигенцией. Эта связь будет иметь решающее значение для будущего России.

На нескольких наших школах и конференциях актив «Сути времени» постоянно говорил о том, что он хочет стать именно такой народной интеллигенцией. Что он рассматривает себя в этом качестве, в качестве большого фактора общественной жизни. И что он понимает, насколько далек от решения поставленной задачи, но хочет идти в сторону ее решения.

Что ж, сделан еще один шаг в этом направлении. Пусть до решения поставленной задачи далеко, но путь осилит идущий. И каждый шаг бесценен, если цель по-настоящему тебя согревает.

Поэтому, товарищи, идя к поставленной цели и понимая, как далеко вы от нее находитесь, учите наизусть все те материалы, которые позволяют вам не трясти, а думать — в данном случае по поводу пенсионной реформы, этого крупнейшего и супертрагического эпизода в нашей политической жизни. Не слепо заучивайте эти материалы, но прорабатывайте их так, чтобы иметь способность ими оперировать надлежащим образом в качестве этой самой народной интеллигенции. Осмысливайте материалы, развивайте их, относитесь к ним и с ученической ответственностью (в этом нет ничего стыдного), и творчески. Тогда будут сделаны и новые шаги в нужном направлении. Тогда мы не допустим превращения ответственного гражданского поведения народа в перестроечный безответственный шабаш майданного типа. Тогда и только тогда народная энергия будет направлена в спасительную для страны сторону.

Заучивайте, думайте, осваивайте, развивайте — и действуйте! Впереди новые конференции, которые должны быть резко более убедительными. Нельзя удовлетворяться достигнутым. Поздравим себя с тем, что нам нечто впервые удалось. И признаем, что удалось нам не всё и должно удасться намного больше.

До встречи в СССР!

 

https://rossaprimavera.ru/article/0ba5a7c5