Колонка главного редактора 2022-1

2022 Статьи за январь - март.

31.03.2022 Кургинян: народ ждет честного разговора, он готов на многое, если «эти» не вернутся
Почему не поставить вопрос о том, не является ли сам Байден военным преступником, разыгравшим фактически некую карту Зла против человечества?

25.03.2022 Кургинян: Перебесятся? Станет ли динозаврик добреньким
...в самом своем ничтожном состоянии, оседланная олигархами, верящая в Запад Россия — всё равно «возбухнула»

18.03.2022 Кургинян: украинскую вину искупать русским?
... и спецоперация могла вестись иначе, и пропаганда могла вестись иначе, и многое другое могло вестись иначе, если бы на протяжении тридцати лет вся элита не хотела одного: войти в Европу

Стенограмма телепередачи «Право знать!» от 12 марта 2022 года

10.03.2022 Кургинян: в чем высший смысл того, что происходит на Украине?
Есть масса объективных доказательств того, что Запад стремительно дооформляет царство абсолютной необходимости (она же несвобода)

05.03.2022 Признание ДНР и ЛНР — это сдерживание абсолютного зла. Пойдет ли Путин до конца?
Я отвечаю за свои неполиткорректные слова. Система отвратительная, ее развал еще хуже. И он продемонстрирует ее худшие качества

23.02.2022 В огне брода нет. Кургинян оценил ситуацию вокруг Украины
Либо нужно снижать напряженность, либо менять систему, либо проигрывать

19.02.2022 Кургинян: может ли Россия проиграть войну?
США знают, что могут начать войну, что они могут поставить Россию в условия, когда придется

11.02.2022 Кургинян: США устроят России «проверку на вшивость»
Допустимым, с точки зрения американских стратегов, считается то, что в России именуют проверкой на вшивость

04.02.2022 Кургинян: мнений до фига, авторитетов нету
... миллиардам людей, пользующихся интернетом, глубоко наплевать на то, как этот интернет будут регулировать

27.01.2022 Хотят ли русские войны
Вполне возможно, что все хотят задействования только мирных инструментов, каковые явным образом имеются. Значит ли это, что военный вариант исключен? Нет

22.01.2022 Кургинян: Петербург разрушил СССР
Очевидно, что существовало такое очень неявное ядро, побудившее систему самораспуститься и осуществить последующую альтернативную сборку с выкидыванием тех, про кого говорят «пусть неудачник плачет»

14.01.2022 Кургинян: что произошло с Казахстаном на обломках Великой Руси
Для того чтобы быть, надо яростно говорить по телевизору в этих ситуациях три раза в день; жестко решать всё в интересах народа; расправляться с теми элитами, которые вызывают наибольшее народное негодование

08.01.2022 Человек один не может ни черта. Ни в пандемию, ни в Новый год
Ты делаешь праздник, его нет вне тебя. И ничто, никакие механические фейерверки, никакие переедания и перепивания не создают праздника

23.12.2021 Кургинян о Беловежье: эти люди не имели права...
Запущена трансформация. Мы уже не вернемся в прежний мир. А каким будет этот новый?

 

31.03.2022 Кургинян: народ ждет честного разговора, он готов на многое, если «эти» не вернутся

Почему не поставить вопрос о том, не является ли сам Байден военным преступником, разыгравшим фактически некую карту Зла против человечества?

Сергей Кургинян / Газета «Суть времени» №475 / 31 марта 2022

 

Эль Греко. Изгнание торгующих из храма. 1570

Из выступлений С. Кургиняна в передачах «Большая игра». Первый канал. 24–25 марта 2022 года

Конец истории отменяется. Такой вывод можно сделать спустя месяц после начала спецоперации на Украине. «Выходит из берегов» игра, в русле которой все хочет оставить Запад. Включаются противоречия, «спавшие» до момента, как западные «партнеры» развязали конфликт на Украине. Вопрос в том, как Россия воспользуется своим историческим шансом.

Сергей Трубецкой: Цитата: «Я вообще готов сказать, что возможность войны между Россией и Украиной в форме ли обычной войны или в форме восстания чрезвычайно велика. Россия не может и не должна терять Украину. Украина должна это знать ― хотя бы это знание далось ей в итоге кровавой войны ― «уступить» кому-нибудь другому (а реальное независимое существование Украины вне России вообще невозможно) Россия не должна. Это не каприз со стороны «Московии» ― это глубокая и суровая необходимость, с которой должна считаться украинская политическая мысль. Россия не может быть без Украины ― по политическим и экономическим причинам для нее (России) ― это суровый императив истории, ее судьбы.

Если Украине будет угодно воевать с Россией ― пусть воюет, ― но чего бы России ни стоила война с Украиной, она будет вести ее «до победного конца».

Это из книги «Пять месяцев у власти. Воспоминания» протопресвитера Василия Зеньковского, 1931 год.

Русская эмиграция, которая была вынуждена уехать из России по разным причинам (я говорю о первой волне), была очень разнообразной. Далеко не все были монархистами, были левые. Кстати, Михаил Врангель, когда собирал все, что мог, чтобы защитить то, что оставалось на Юге России, говорил: «Я готов с кем угодно, но за Россию». Хорошо напомнить русской эмиграции ― пускай они послушают, что писал Зеньковский.

Сергей Кургинян: Очень интересно было все это услышать, что-то известно, а иногда мне кажется, что даже просто лица людей из эмиграции говорят больше, чем цитаты, хотя цитаты тоже очень интересны. Хочу добавить, что Запад хотел бы, чтобы России не было. Да и, в общем-то, чтобы и русских не было. Он этого хочет. Вопрос, что он может. Вот то, что он может, он и будет делать.

Теперь ― какой он? Он сейчас достаточно комфортный и вялый. Поэтому, когда он думает, что он может сделать, он обязательно думает при этом: а как себе самому не нанести какого-нибудь ущерба? Вот я-то вроде как могу и хочу, чтобы это все исчезло, но оно же есть. Я сейчас его трону, оно по мне долбанет или заденет, как сейчас с тем, что решил Путин. И у меня будут свои издержки, а я хочу, чтобы русские (я обостряю) умерли, исчезли, но у меня чтобы никаких издержек не было (говорит Запад), а были одни приобретения. Вот это единственный способ, которым он готов действовать сегодня. И все же хочет он всегда одного ― чтобы России не было.

Трагическая судьба русской эмиграции, которая, с моей точки зрения, отличалась от судьбы украинской эмиграции или татарской, или какой-нибудь другой, заключается в том, что русская эмиграция в лице ее наиболее благородных представителей, одного из которых мы здесь сейчас видим, всегда понимала, что ей вообще ничто по ту сторону Советов (которые, конечно, ей не нравились) «не светит». Западом Россия не принимается во внимание ― ни белая, ни демократическая, ни усеченная ― никакая. И это создавало огромный трагизм судьбы русской эмиграции, об этом князь Щербатов писал много и подробно, и Деникин об этом говорил, и многие другие. И там все делилось на два типа: тех, кто был готов, чтобы России не было, но зато отомстить, и тех, кто к этому был не готов.

В этом была и трагедия перехода к красным. Из семей, которые мне близки (Бонч-Бруевича, Шапошникова и так далее), ― они же тоже не очень любили то, что возникло. Но, как говорил один из моих дальних родственников, здесь зачем-то этому Троцкому страна нужна, какая-то армия нужна, а там этим князьям уже ничего не нужно. Дальше он делал паузу и добавлял: «А когда будет армия ― не будет Троцкого». И, как видим, был прав.

Значит, формировался этот трагический узел русской эмиграции, который сейчас вдруг становится судьбоносным. Как поведут себя русские люди сейчас, в условиях нашей уже объявленной антизападности? Вдруг стало видно, что русские люди, живущие на Западе и уже туда интегрированные, снимаются с места. Вот, например, мои друзья. Один из них говорит: «Когда я все это услышал, я бросил все, что у меня там было, и приехал». С другой стороны ― отсюда бегут. Так, может, эти два потока и есть высочайшее выражение русской судьбы? Может быть, и пусть бегут?

Вячеслав Никонов: И пусть приезжают.

Сергей Кургинян: Да, и пусть приезжают, и, может быть, в этом-то как раз и есть очищение?

Запад же что делает? Он делает такого спрута, который свои щупальца запускает в тело России. И говорит: «Вы знаете, я вам полезные вещества буду закачивать, инвестиции, то-се, пятое-десятое, вы станете сильнее». А закачивает при этом яд, только яд. Теперь он хочет вынуть эти щупальца и говорит: «А вот сейчас как выну ― будут дырки». А может, дырки лучше яда? Кто сказал, что дырки так опасны?

Это первое. Но когда он бьет, то берет нож и говорит: «Нет, я не ядом буду, я ножом добью», и вдруг ― бабах ― и самому больно! А почему? Потому что в свои же щупальца бьет. Он бьет самого себя, и это очень серьезно.

Поэтому один вопрос, который здесь существует, это завтрашний Запад. Сейчас он хочет только одного ― чтобы Украина умирала. Она должна умереть во славу этого Запада, ad majorem Gloria western. Так вот, а что будет потом? Когда это окажется освоено ― огромные инвестиции, оборонные комплексы, эти сто миллиардов евро в Германию и т. д.? Завтрашнее лицо Запада будет каким? Когда придут люди, готовые умирать и убивать так, как были готовы Стецько, Бандера и все прочие. Когда они придут туда? И каким будет следующий раунд этой Большой игры?

Монумент Дружбы народов, или памятник кузнецу Шоахмеду Шамахмудову и его жене Бахри Акрамовой, приютившим в годы Великой Отечественной войны 15 детей разных национальностей

Об агонии Зеленского и требовании 1% вооружений у НАТО

Сергей Кургинян: Смысл здесь заключается в том, что Зеленский все время не говорит о главном. Во-первых, они никаких самолетов ему поставлять не будут, а во-вторых, даже если ему их поставить, ничего не изменится.

Он прижат, уже загнан в ловушку. Он находится в агонии и, агонизируя, пытается изобразить «хорошую мину».

Вот он просит помощи у них: «Мы же ваша шестерка! Помогите нам!» Ему: «Милый, у нас на тебя другие планы. Ты должен уничтожить украинскую нацию в этих укрепрайонах, а потом, когда ты ее уничтожишь, на втором этапе, мы начнем действовать».

Германия 100 миллиардов евро получит на развитие бундесвера. Это какой, примерно, будет бундесвер? Второй или третий в мире, да? Франция сейчас будет укреплять свои вооруженные силы. Вопрос ― для чего? Она где собирается их использовать? В Мали? А испытания ядерных ракет? Эти ракеты полетят в Африку или всё же куда-то еще?

Зеленский обречен. Он что, полный идиот, и не понимает этого? Знаете, как говорилось: агент не должен быть умным, потому что он не должен понимать, как его используют. Если он начинает думать о том, что его используют, он уже не агент.

Так вот, он делает вид, что не понимает, как его используют, или он думает, что его, может быть, вытащат в последний момент? Или что-то еще? «Дайте нам танков, дайте нам того, дайте нам сего»…

Помогли тебе, сынку, твои танки? Вот они ― горят. Поэтому он находится в состоянии неадекватности. И агонии.

О сносе памятника Эрнсту Тельману и презрении к собственному народу

Вячеслав Никонов: В Варшаве сегодня под звуки оркестра и под телекамеры взорвали памятник советским воинам с рассуждениями о том, что Красной звезде больше не место в цивилизованной Европе. Памятник стоял на месте гибели 620 воинов Красной Армии, погибших при освобождении Варшавы, воинов Первого украинского фронта. Правящая партия ХДС Федеративной Республики Германии заявила о том, что намерена снести памятник Эрнсту Тельману в Берлине.

Сергей Кургинян: Каждый раз, когда усиливается волна ненависти к Советской России, рано или поздно это становится нацизмом. Военный, милитаристический, ядреный, жесткий вариант того, что должно уничтожать Россию ― это и есть нацизм. Поэтому этого пса кормят человеческим мясом и натравливают, конечно, именно на Россию.

Меня ваша фраза очень впечатлила: «Люди, не верящие другим». Это их право, но своим-то глазам они верят? Они видели, что Советский Союз распадался кроваво, сколько народа в одном Таджикистане умылось кровью и не только там? Они видели, как изгоняли русских отовсюду? Они видели, как внутри каждой из этих стран (кроме Белоруссии и кого-то еще с небольшими оговорками), поднимался и поднимался нацизм? Они слышали, как всюду говорили, что «ненавидят русских», что «русские ― оккупанты» и всё прочее? Они видели, как сокрушают памятники даже не солдатам, а, например, кузнецу-узбеку, усыновившему в войну 15 сирот разных национальностей? Он теперь уже не должен, оказывается, стоять в центре Ташкента, этот символический памятник братства народов.

Они заметили, что всюду запрещено говорить о подлинной истории? Вот кто построил город Семипалатинск? Его построил Петр Первый. Ну скажи хотя бы об этом, признай правду-то историческую, скажи доброе слово в сторону русских.

И, наконец, последнее. Эти республики понимали, что когда они отпадают от России, они куда-то должны припасть? Ну куда-то они должны припасть! Им всем казалось, что они припадут к ногам Америки. Армения, Грузия, все прочие ― их резали то турки, то персы, потом их русские каким-то способом защитили от этого, поскольку христианские народы. Теперь, пожалуйста, снова, сильвупле! И то же самое: сколько глаз, жадных, больших, смотрит на Среднюю Азию? Очень много. И о какой такой Украине идет речь? Уже ясно, что делают Великую Польшу, что Украина всего лишь транзит. За что там они сражаются? За то, чтобы поляки утвердились на их землях (что те уже вовсю обсуждают)?

Мы всё это терпели, а потом наступил один момент: Запад нас причислил к «оси зла» без всяких оснований, без малейших. Многопартийная система? А им плевать, все равно «авторитарная страна в оси зла». Для чего это делается? Для войны.

Как они собирались воевать? Чужими руками. Они накачивали Украину лихорадочно. Что они теперь получили? Они получили этот очаг, им теперь в нем надо побеждать. Они же верят искренне, что разгромили нас в холодной войне, что мы ― оккупированная территория, подмандатная ― так это что, восстание оккупированной территории? Что в таком случае делает англосакс? Он сжимает зубы и начинает давить мятеж. Они же понимают это как глобальный мятеж, праздник непослушания. Если они его проигрывают, они проигрывают глобальное господство. Они не могут проиграть глобальное господство, значит, они будут это выигрывать. Значит, мы входим в то, что они называют фазой турбулентности, мы входим в тот мир, где война становится способом существования. Нет уже мирного потребительско-глобалистического мира. Мы входим в совершенно другую эпоху ― ну так и надо к этому готовиться: весело, озорно, собранно и понимая, что прежняя жизнь ушла ― да здравствует новая жизнь!

Вячеслав Никонов: Может, они и думают, что будут выигрывать, но на самом деле, мне кажется, что они пока проигрывают очень сильно и на наших глазах. Они проигрывают битву за глобальное лидерство, и я напомню телезрителям, что Эрнст Тельман был лидером немецких коммунистов, которого посадили по приказу Гитлера в тюрьму Моабит, где он просидел 11 лет, и потом по приказу Гитлера его казнили. Если вы хотите сломать памятник Тельману, вы тогда должны, по идее, ставить памятник тому, кто его посадил в тюрьму и кто его казнил. И к этому, по-моему, Германия сейчас идет уже семимильными шагами. Это очень серьезно.

Поляки в большинстве своем не хотят ввязываться ни в какой военный конфликт на Украине, так же как и болгары не хотят участвовать в этих натовских играх, не хотят поставок вооружения из Болгарии на Украину. Но это делается, хотя вся Болгария проводит демонстрации протеста против политики НАТО. Тем не менее руководство этой страны это делает и их вооружает.

Сергей Кургинян: Но они же понимают, как это все надменно. Черчилль писал (цитирую, извините, по памяти): «Мы этих польских и прочих зверей посадили в разные клетки, чтобы они друг друга не перегрызли, и сейчас будем упаковывать так, чтобы что-нибудь создать». С бесконечным презрением ко всей этой Восточной Европе писал…

Вячеслав Никонов: Надо сказать, что сейчас правительства своих стран относятся с бесконечным презрением к своим собственным народам.

Сергей Кургинян: Конечно.

О биологической войне

Сергей Кургинян: Если говорить о том, как вести информационную войну, то главная задача ― найти по-настоящему резонансную тему. Если тема не находится в пике, и ты не можешь подбросить в нее что-нибудь существенное и правдивое, то Запад это не интересует. Вы уморили биологическим оружием своих детей или украинских? Да хоть сто тысяч, плевать! Никого это не дернет. А вот то, что нас морочили этими вирусами и всем прочим, гоняли, как баранов, запирали в домах, да еще собираетесь что-то делать дальше ― это интересно. И тут есть конкретный интересант под названием «Республиканская партия США», которой придется через полгодика побеждать в Конгрессе и в сенате на довыборах, а это будет означать, что Байден уже станет неясно кем. Так почему, в сущности, если Пентагон вбрасывает данные о том, что Дашак и другие занимались «усилением функций» в рамках «проекта COVID-19», трясшего человечество на протяжении двух лет… Почему, если о том же самом говорит все большее и большее число официальных лиц, не считая крупных ученых… Почему не поставить вопрос о том, не является ли сам Байден военным преступником, разыгравшим фактически некую карту Зла против человечества?

Почему нельзя считать, что это была «репетиция биологической войны» (сказано, между прочим, и давно Рошалем ― уважаемым человеком)?

А что будет дальше? Они же все в доле. Сынок байденовский в доле, сам Байден вполне себе тоже в этом, Фаучи и компания ― в этом. Они вели незаконные, с точки зрения самой Америки, исследования! Рано или поздно возникнет же вопрос, нарушил Фаучи законы, профинансировав данные исследования, или нет? Кто такой Дашак? Как он связан с сыном Байдена? И что, в сущности, означает этот «Красный рассвет», который должен был начать дестабилизацию? И какую следующую фазу эти персонажи готовят человечеству и себе?

Сепарация. Алхимический манускрипт. Из коллекции Мэнли Палмера Холла

Из выступления С. Кургиняна в передаче «Время покажет». Первый канал. 25 марта 2022 года

О том, что должно быть дальше и об эпохе чести

Сергей Кургинян: Мне все время хочется понять, что думает власть, потому что я не считаю себя сейчас тем свободным художником, каким считал всегда. Я связан интересами моей Родины, так как я гражданин.

Есть власть, которая обусловлена каким-то проектом, да? Если Мария Захарова (она не свободный художник уж совсем) говорит о том, что Украина потеряла право на суверенное государственное существование, то эта фраза что-то должна значить. Если создается военная и хозяйственная администрация, военно-гражданская, это ведь тоже значит нечто. И очень простое: что мы закрепляемся на украинской территории, хотя поначалу, видимо, не слишком хотели это делать или хотели не до конца, или надеялись на то, что ВСУ и все быстро побегут. Сейчас уже видно, что это не так.

Теперь, когда мы говорим: «Дальше что будем делать?» ― мы ведь имеем в виду не себя лично в этой студии. Вот смотрите, политико-административно-хозяйственная система России, построенная для вхождения в мировое сообщество, оно же Европа, абсолютно не приспособлена к тому, что сейчас происходит, или очень мало приспособлена. Она, как рыба, выкинутая из воды на берег. Она чего хочет, эта система? Она хотела какой-нибудь водички. Либо из ведерочка полили бы, чтобы сразу не задохнуться, либо вот сейчас прилив будет, вода ее возьмет назад… Все в нашей системе настроено на то, чтобы «проморгалось», чтобы там, знаете ли, перебесились, и снова все стало, как было.

Тут возникает развилка. Если эта система хочет паллиативов и хочет каким-то способом в огне нащупать брод, то она говорит одно, а если она идет до конца ― она говорит другое. Если людей, сбежавших из России сейчас, в момент беды, лишат гражданства, это значит, что система пошла ва-банк. А если она говорит: «Милые айтишники, давайте вернитесь, мы вас в армию брать не будем», ― она почему это говорит? Они что, лучшие? Они из другого теста? «Да мы для вас все условия создадим, вы, главное, тут существуйте», ― это значит, что она ищет компромисса. А в этом огне брода нет. Но система будет его искать, потому что она была сделана для вхождения. И у нас другой системы нет. Значит, как она будет действовать дальше? Что там впереди? Будет новая система? Или нынешняя будет разваливаться на части? Это очень непростой вопрос. Политический класс очень сложно относится к идущим процессам. И в связи с ними весьма неодобрительно отзывается о президенте России.

Есть какая-то группа населения, которая счастлива происходящим, но эта группа говорит следующее: вы нам дайте одну гарантию ― что бандеровцы не вернутся. Вы думаете, это говорят только на Украине? Это говорят только в Херсоне?

Дайте нам гарантию, что и в Россию это все не вернется. И дайте нам какие-то объяснения, как так получилось, что шестьсот миллиардов оказались у них. Как это получилось? Как получилось то, что происходит сейчас с газом? Нам не надо, чтобы вы каялись, нам не надо, чтобы вы посыпали голову пеплом. Но вы поговорите честно с народом, народ ждет этого разговора. Он его смертельно ждет. Ему ничто так не нужно, как ясность. Он готов на многое, если «эти» не вернутся. А если «эти» вернутся, начнут опять говорить о вхождении, станут всех поучать?..

Сейчас час беды, и в этот час беды мы кого-то видим на русской стороне. Вот князь Трубецкой выходит и цитирует Зеньковского во вчерашней передаче. А ведь он знает, что когда он вернется во Францию, ему спасибо не скажут. Это поступок. Мы сейчас определяем людей их поступками. Особенно тех, кто «там».

Так что завтра будет? Вся та мразь, которая сейчас пересидит в кустах, потом вылезет и станет банковать, а люди, которые сейчас сражаются, зная цену поступкам, уйдут на второй план? Как будет выглядеть завтрашний день? Ну в самом простом варианте: происходящее необратимо или обратимо? Так вот, повторяю, в этом огне брода нет. И если я что-нибудь понимаю просто как режиссер и психолог по глазам президента России, то мне совершенно ясно, что лично он перешел Рубикон. Он это знает, ему даже от этого слегка весело. Потому что как бы сброшены какие-то вериги. Но это он. А что будут делать остальные? И тут вопрос не только в господине Чубайсе или в ком-нибудь еще того же типа…

Артем Шейнин: К Чубайсу вроде уже нет вопросов, он уже ответ дал.

Сергей Кургинян: Опять: я хочу знать, что это необратимо! Я хочу знать, что, наконец, наступило время, когда верных людей поддерживают, а предателей отвергают. Я хочу знать, что это будет происходить на территориях Абхазии, Осетии и везде, где нас любят. Я хочу знать, что это будет происходить со всеми теми политиками, которые поддерживают русскую сторону. Я хочу знать, что наступила эпоха чести.

О декоммунизации и денацификации

Артем Шейнин: Масштабы того, что нам надо менять и с чем нам придется иметь дело, открываются нам все больше и больше. Порода выращена другая.

Сергей Кургинян: Понимаете, когда началась декоммунизация здесь, я сказал: следом за ней сразу будет дехристианизация! А потом это же повторил папа римский Иоанн Павел II, сказав, что идет цивилизация смерти. А он ведь много поучаствовал в том, чтобы коммунизм сбросить. Но помимо этого есть же простые вещи. Вот женщина, которую сейчас показали, она говорит: «Я не воин». Но она ― воин. Как это она не воин? И эта мать, которой звонит с телефона убитого сына нацистская нелюдь ― воин.

Она могла бы упасть в обморок, зарыдать, закатиться в истерике. А она говорит: «у тебя вместо головы ― жопа», «покажите тело» и так далее. Она ― воин! Это русский воин. И женщина, которая выступила с открытым лицом, сказав «вы гниды», ― она посмелее многих солдат и воздействует гораздо больше, потому что у нее простое лицо, и понятно, что она ― человек. Понимаете? Это человек, а с той стороны ― нелюдь. И когда спрашивают об идеологии, так идеология же состоит еще и в этом!

Если говорить по самому высокому счету, за что мы воюем на Украине? Мы воюем на Украине за единство рода человеческого, единство вида Homo sapiens. За то, что все ― люди. Потому что для «тех» ― и это гностическая классическая модель, заключающаяся в том, что есть «пневматики» (высшая каста), есть «психики» и есть «физики» ― «физиков» можно уничтожать, как кур лишних, как свиней. И именно к этому идет западная цивилизация.

Скажите мне, пожалуйста, если цель ― прибыль, производство и если через двадцать лет (это даже много) триста миллионов будут производить всё, что нужно для изобилия, то зачем нужны остальные миллиарды? Но для того, чтобы их начать уничтожать, нужно же заявить, что они не люди. Либо это называется унтерменш, недочеловек, либо это куры, с которыми можно делать, все что угодно, или мусор, или «самка колорада с оторванными лапками». И так далее.

Так вот, мы воюем с теми, для кого нет единства рода человеческого ― в этом их нацизм. Либеральный он, консервативный или какой-нибудь еще ― главное, что для него люди фундаментально разные. Нет человека единого, нет истории как таковой, нет гуманизма, нет восхождения человека, нет христианских идеалов и нет всего остального. Эта сила наползает на мир, она уже взяла за горло Европу. Да, там остались те, кто еще как-то дергается, но в целом Европа взята за горло. И в этом смысле очень ясно, за что мы воюем.

Они рассматривают себя как высшую касту, а мы их рассматриваем как нелюдь. И заверяю вас, человек, который встал на путь абсолютного зла, ― он кровь приносит на какой алтарь? Какого бога? Мы понимаем, какой бог с той стороны?

Владимир Сергиенко: Там нет бога.

Сергей Кургинян: Значит, там дьявол. Не бывает, что просто нет бога.

 

https://rossaprimavera.ru/article/eeaeeb1f

 

25.03.2022 Кургинян: Перебесятся? Станет ли динозаврик добреньким

...в самом своем ничтожном состоянии, оседланная олигархами, верящая в Запад Россия — всё равно «возбухнула»

     Сергей Кургинян / Газета «Суть времени» №474 / 25 марта 2022

Джино Северини. Бронепоезд. 1915

Интервью Сергея Кургиняна Общенациональному телевидению Белоруссии от 16 марта 2022 года

Философ Ноам Хомский удивлялся тому, что звонящие на радио любители высказывались о футболе более профессионально и содержательно, чем комментаторы. Так и ведущий белорусского телевидения обращается к философу, политологу, лидеру движения «Суть времени» Сергею Кургиняну алчуще: как всем нам начать понимать и прогнозировать мировые процессы? Ответ прост: для этого нужно увидеть картину целиком, ничего не вырывая из контекста.

Дмитрий Бочков: Сергей Ервандович, до этой фазы украинского кризиса мы беседовали со многими экспертами из Белоруссии, Украины, России. И среди прочего, конечно, спрашивали: «Не дойдет ли так до войны? Будет ли война?» И только Вы тогда, практически не задумываясь, отвечали: «Будет». Неужели тогда всё было настолько неизбежным?

Сергей Кургинян: Я тогда сказал, что неизбежность эта проистекает из того, что это было нужно хозяевам запуска процесса, что они прекрасно знали, что в любом случае могут создать действия, на которые российская власть будет вынуждена реагировать. Эти действия они могли создать двумя способами: способ № 1 — милитаризировать Украину так сильно, как это недопустимо для России, несовместимо с ее экзистенциальными интересами. И способ № 2 — атаковать Донецк так сильно, что России придется реагировать.

Они использовали фактически оба эти способа.

Почему это нужно Западу, почему была такая необходимость Россию демонизировать — вопрос отдельный, и он очень длинный. Почему нельзя было взять Россию в НАТО и Евросоюз после 1991 года, когда тогдашний министр иностранных дел РФ Козырев подымал платки американских послов? Почему этого же нельзя было сделать позже? Путин Клинтону задавал этот вопрос о НАТО в 2000 году? Почему это нельзя было сделать в 2001-м, когда Россия как никто поддержала контртеррористическую операцию США после удара по башням, и не возник условный альянс «Буш — Путин»? Почему этого нельзя было сделать во все дальнейшие годы? Вот почему-то было нельзя.

Логическая причина заключается в том, что Россия слишком велика, у нее много ядерного оружия, и ее вхождение в Европу означает, что она становится там чуть ли не доминирующей силой.

Более скрытая причина в том, что соединение немецкого промышленного потенциала с сырьем России приводит к такому росту возможностей этого объединенного субъекта, который для американцев недопустим.

Еще одна причина, очень давняя, в том, что в принципе не должно быть единой Евразии.

Но есть какие-то гораздо более глубинные причины, в любом случае связанные с тем, что русские — это чужие, это ненавидимые, это то, что та цивилизация в себя не может вобрать как фундаментально инородный элемент.

Тут возникает вопрос: а в чем такая инородность? Вроде бы христианская цивилизация, часть ее, пусть и другая. Вот то-то и оно что другая! Вроде бы всё есть — и прогресс, и гуманизм, и техническая цивилизация, а не архаика, попытки движения к вершинам современной технологии и всё прочее. Тем хуже! Чем больше это похоже на Запад, тем это опаснее.

Совершенно ясно, что Россия более враждебна этому Западу в силу своей христианскости, в силу своей приверженности прогрессу и гуманизму, чем Китай, или Индия, или цивилизации, которые принято называть неисторическими.

Путин для Соединенных Штатов сейчас, как когда-то Митридат для Древнего Рима: да, свой, не варвар — а всё равно чужой. Все говорили о том, что, дескать, вот сейчас возможна интеграция: глобальная экономика, сближение… И эту иллюзию испытали все, и Белоруссия, и Россия и т. д. Потому что хотелось и казалось — а вдруг можно? На алтарь этого были принесены большие жертвы. Казалось, что это даст большие приобретения, а потом вдруг — раз, и это всё рассыпалось.

Дмитрий Бочков: Я бы хотел вернуться к первому вопросу, но трансформируя его: может быть, теперь Вы так же однозначно можете ответить на вопрос: «Когда и чем всё закончится?»

Сергей Кургинян: Да, конечно. Я только хотел еще раз подчеркнуть, что всё, что я говорю, существует в нашей высшей прагматической политике — и вашей, и нашей. Сколько нефти будет, по какой цене, куда перекачано? Или — какой завод мы построим? Всё остальное находится за рамками расхожего представления о происходящем.

А на самом деле стоило бы подумать о том, кому нужно крушение Бреттон-Вудской системы, например, которое началось при этом запуске украинского триггера. И какие еще глобальные процессы будут порождены тем, что сейчас запущено? Предположим, продовольственные кризисы в Африке. Это ж не просто продовольственный кризис — это миграция. Миграция пойдет куда? В Европу.

И вся украинская миграция двинется туда же. А может быть, кто-то облизнулся просто эту Европу грохнуть? А Европа, как баран, идет на это? Тут очень много процессов. Они спутанные, они разноуровневые. И когда ты более или менее на них смотришь, то можешь давать прогнозы, как мне кажется.

И мой прогноз был связан с моей идеологией, метафизикой — моим представлением о движущих силах. Раньше говорили о классовой борьбе. Она сейчас не классовая, но еще более острая. Капитализма-то уже нет! Триллионные предприятия, в которых один процент акций — это уже доминирование — это же не капитализм, это же не Крупп, не Рокфеллер. Разрушение семьи в пользу перверсий — это же не капитализм. Капитализм это пресекал. Разрушение духа морали — это не капитализм. Всё это вместе не капитализм, это уже посткапитализм. А посткапитализм ведет себя с подмандатными территориями по своим законам, совсем не таким, как законы капитализма.

Вот это всё вместе позволяет что-то прогнозировать.

Дмитрий Бочков: То есть, чем закончится, сказать мы не можем?

Сергей Кургинян: Опять возник вопрос чисто прагматический: а когда всё это кончится?

Тут начались какие-то идиотские прогнозы американцев… Мол, у русских есть превосходство в воздухе, они сотрут к чертям собачьим все города, и всё дело закончится, а мы потом будем сто лет орать, какие они военные преступники. Военные преступники, как мы видим, образовались с другой стороны — это те, кто нанес «Точкой-У» удар по Донецку. Я пользуюсь случаем, чтобы выразить свое глубокое соболезнование жителям Донецка и назвать вещи своими именами. Вот они, эти военные преступления! Они-то с другой стороны, и мы знаем их, мы знаем, что их много.

Но русские действуют совершенно иначе, в значительной степени опираясь на сирийский опыт. И если это всё не будет смято какими-то вмешательствами дипломатии с ее попытками что-то залатать, что-то загладить и так далее, то совершенно понятно, что через какое-то время еще этого месяца марта с противостоянием в Мариуполе будет покончено. Процесс перенесется в Николаев. Там будет довольно сильное огрызание, после чего процесс перенесется в Одессу, где будет кульминация.

Одновременно с этим Днепропетровск, Харьков как промежуточные пункты, Киев, а дальше вопрос очень непростой: с Западной Украиной и со всем, что происходит там. С одной стороны, вроде бы ну совсем чужое и лучше не трогать, а с другой стороны, если оно будет нагнетать милитаризацию и завязывать столетнюю войну на территории оставшейся Украины, то и тут вопросов много.

Параллельно на севере процессы будут продвигаться мирно, ну и где-нибудь между августом и сентябрем, будем надеяться, эта операция закончится.

Я не говорю, что так будет. Есть всегда осложняющие моменты. Мир вообще висит на грани ядерной войны. Мы наблюдаем какие-то процессы на Ближнем Востоке, при которых цены на энергоносители могут удвоиться. Идут крупные мировые процессы. К ноябрю республиканцы должны взять власть в представительных органах Соединенных Штатов. Это будет новый мир. Мы посмотрим.

Я с любопытством жду, как развяжется узел с господином Фаучи или сыном Байдена, в том числе и по коронавирусу и по многим другим делам. Конечно, мир сложнее, это будет вносить свои коррективы в процесс. Но самым простым образом — это вот так.

А когда люди находятся в плену идиотизма, что все города будут стерты, и через пять дней сапог встанет на всей территории, то, конечно, они не могут давать прогноз. Тогда им начинает казаться: «Боже мой, а как всё долго». Что значит «долго»? Огромная европейская страна с колоссальной армией, с шестьюстами тысячами тех, кто участвовал в операциях АТО. С очень серьезно промытыми мозгами. Да окститесь! Какими жертвами со стороны России можно было этот форс-мажор организовывать? Почему они должны быть, эти жертвы? Я еще раз подчеркиваю, хотя бы посмотрите сирийский опыт — и тогда что-то станет яснее.

Еще один момент: скажите, пожалуйста, в мировой истории какая-нибудь воюющая страна, когда осаждали ее — не важно, крепость или город, — она пренебрегала возможностью вывести через гуманитарный коридор мирное население: женщин, детей и стариков? Ни одна страна за всю историю войн человечества этим не пренебрегала! Им далеко не всегда это давали, но когда давали, какая страна отказывалась? Только одна — Украина! Только сейчас. Разве одного этого маленького факта недостаточно для того, чтобы увидеть лицо той силы, с которой русским сейчас приходится выяснять отношения? Нет, не видят.

Витторио Корона, Исследование динамизма, 1926

Дмитрий Бочков: Еще вопрос, Сергей Ервандович. Внутри России звучат упреки в том, что на фоне гигантского санкционного давления продолжаются поставки нефти на Запад. А вот вы как считаете: стоит перекрывать кран в ответ?

Сергей Кургинян: Во-первых, не стоит. А во-вторых, не об этом речь. Речь идет о той реальной России, которая есть! Эта реальная Россия строила свою инфраструктуру с давних пор под вхождение в Запад.

Скажите, пожалуйста: а зачем нужны эти «Северные потоки — 1, 2» и так далее? Это же всё в Европу! Если всё равно было ясно, что Европа впадет в долговременное безумие, зачем нужны трубопроводы, которые тут же перекроют? Тогда нужно было строить «Силу Сибири — 85», а не «Северный поток — 2»! Нужно было как-то иначе себя вести.

А все верили в это вхождение. Вера сильнее, чем идеология. Я приведу простой пример. Если, предположим, какой-то близкий товарищ некоего Петрова знает, что жена Петрова тому изменяет, ведет себя совершенно непристойно, и имеет на то доказательства. Он может об этом сообщить Петрову? Нет. Потому что станет его главным врагом. Понимаете? То же самое и здесь.

Мы говорили на протяжении многих лет: «Милые, родные, не устраивайте это „вхожденчество“! Ничего не будет». Оно состоялось. Логика существующего общества, больших элитных групп очевидна. Как она официально себя презентует? «Перебесятся». Кто это говорит? Министр иностранных дел. Мол, мы выясним отношения, побуцкаемся — и они перебесятся. Но как я могу полностью отвергнуть такую позицию или позицию замсекретаря Совета безопасности Медведева, который говорит: «Да знаем мы, как это бывает», — когда эти люди в реальном формате времени постоянно встречаются с «сильными мира сего»?

Знаете, «пчелы собирают мед не для того, чтобы его есть». Олигархи обворовали население, но не будут долго сами этим пользоваться. Потом будет экспроприация. Западом! Уже ради одного этого стоило бы шухер заварить, чтобы начать экспроприацию. Значит, постоянно будет идти: порыв — разочарование, порыв — разочарование, порыв — разочарование, и где-то потом всё это хрустнет и возникнет принципиально новый формат.

Дмитрий Бочков: А как насчет иностранных компаний, которые громко уходят, но до конца закрыть двери не спешат?

Сергей Кургинян: Ну тут логика простая, и она возобладает. Если вы не вернете 600 миллиардов долларов, то мы экспроприируем тут всё и получим 1 триллион 200 миллиардов, примерно. Наши 600 миллиардов забирайте, а мы на экспроприированные 600 сделаем одно, а еще на 600 другое — фонд восстановления Донецка, Луганска или укрепление вооруженных сил. Конечно, эта логика единственно возможная, но она же не вхожденческая, она «моветонная».

И только когда будет окончательно понятно: всё, вхождению конец, только когда будет признано, что это была иллюзия, мечта, и эта мечта рухнула не по нашей вине, только когда изменится весь формат и вся элитная матрица, — только тогда может установиться другая действительность с ее экспроприациями, с ее правильным отношением к средствам массовой информации. Которые обязательно должны быть свободны, которые должны высказывать свою точку зрения, но не должны устраивать хулиганства во время войны. И логика-то простая — там умирают наши люди.

Дмитрий Бочков: Сергей Ервандович, еще одну тему очень важную хотел с Вами обсудить. На поверхность всплыла, пожалуй, одна из самых страшных сторон войны — это биологические лаборатории Пентагона на Украине, порядка трех десятков. С какой целью пытаются использовать вот эти рычаги? Ведь запасной планеты у нас нет.

Сергей Кургинян: А мы что, разобрались хоть как-нибудь серьезно с коронавирусом? Заметьте, он исчез, его нет, он так испугался Украины и нашей спецоперации, что просто исчез. А мы разобрались? А сейчас новые данные о роли сына Байдена — мы разобрались со всем этим, с этим Дашаком и всем остальным? Мы вообще-то понимаем, что произошло? Нет. Мы представляем себе, в чем закрытая стратегия генштабов западных стран по отношению к самой возможности биологической войны? А если ее следующие туры будут еще более, скажем так, генетически избирательными?

Знаете, одна моя соратница повела свою маленькую дочку, очень оптимистически настроенную, в Палеонтологический музей. Там девочка увидела скелет динозавра с оскаленной пастью и долго потом, цепляясь за маму, говорила: «Мама, ну скажи, ведь динозаврик добренький, он же добренький!»

Мы всё время хотим, чтобы Америка, этот американский динозаврик был добренький. А это динозаврик, который жег города. Он сжег Дрезден, сжег Гамбург, в Японии города горели синим пламенем еще до Хиросимы и Нагасаки, потом шлифанули ядерной бомбой. Это внутренне безжалостная цивилизация, для нее «чужой — это мертвый». Под холеной оболочкой, под завываниями о демократии и мире — безжалостное нутро. Так что, это нутро, если бы оно могло, не задействовало бы биологическое оружие? Да, конечно, задействовало бы.

Я уже в одной передаче говорил. Люди, вы 20 лет знаете Путина. Это не Тамерлан, не Чингисхан. Вы говорите, что он долго готовил спецоперацию. Но все, кто следил за процессом, понимают, что она пошла с колес, сразу. Это была мгновенная реакция на угрозу. Лавров достаточно достойный, решительный человек, но он абсолютно не оголтелый. Эти люди абсолютно не оголтелые. Почему они так вдруг отреагировали? Потому что поняли, что через два-три дня Донецк будет гореть, как Гамбург горел когда-то, как Дрезден. По нему будет выпущена не одна «Точка-У», а 500 крылатых ракет, которые превратят это всё в большой пожар.

А давайте себе представим такую бредовую картинку, что Россия капитулировала, согласилась на все условия Запада и вообще сказала, что она будет жить по его указке. А он в финале этого согласия не долбанет ядерным оружием по 12–15 городам? Для удовольствия? Для оргазма, вне всякой рациональной необходимости. И пока люди не поймут этот западный властный психотип, как можно прогнозы на добренького динозаврика держать в фокусе, когда динозаврик уже рычит? И вообще-то говоря, мы находимся в такой турбулентности, в такой горловине, в которой весь мир будет стремительно переформатироваться. Исчезают все правила, все нормы. Мир будет совершенно другим, это только начало. И к этому внутренне надо готовиться.

Константин Юон. Симфония действия. 1922

Дмитрий Бочков: Напоследок у меня есть вопрос на эту тему. Мир сейчас в точке бифуркации. И то, куда мы все пойдем — вверх или вниз, — зависит от решений, принимаемых именно сейчас. В какой культурной, идеологической, или даже так — бытийной трансформации мы нуждаемся сегодня?

Сергей Кургинян: Я это вижу, как ни странно, совсем просто. В этом новом будущем мире люди будут нужны или нет? И зачем? Производительные силы развиваются очень быстро. Нынешний посткапитализм, мутакапитализм или шизокапитализм, как говорили некоторые философы, нацелен на что? На прибыль, на какое-то благоденствие, на материальное благополучие. Помните, Данте, спустившись в ад, увидел Одиссея, который ему сказал: «Неужели мы рождены для скотского благополучия»? А капитализм нацелен на это, у него за этим никаких особых целей нет. Так и зачем ему все люди в мире? Ему нужны те, кто будут производить блага. Их максимум будет 500 миллионов. А зачем остальные?

Они будут разлагаться, колоться, пить. Что с ними делать? Значит, они — это антропомасса, которая должна быть уничтожена.

Должно умереть 95% населения. А как иначе?

Для того чтобы ответить на вопрос «как иначе», нужно вернуться, прошу прощения, к религии и коммунизму. Для восхождения, для того, чтобы раскрепостить все высшие творческие способности. Пробудить и раскрепостить. Не для скотского благополучия, а для чего-то другого рождены люди.

Человек — либо восходящие существо, либо опаснейший зверь с ядерными клыками, уничтожающий свой же собственный вид, уничтожающий миллионы и миллионы, десятки миллионов, сотни, если с Китаем. Вот уничтожает — и всё.

Весь вопрос заключается в том, что будущее, его точка бифуркации, зависит от того, что такое человек и зачем он. И никаких других вопросов нет.

Вот холодный термоядерный синтез. Может быть, — утопия, может быть, не утопия. Но давайте представим, что не утопия. Значит, наступит эра изобилия. Энергии сколько угодно. А в этом изобилии что должны делать эти лишние люди? Зачем они элите? Они ей не нужны.

Сейчас опять какие-то сомнительные проекты обсуждают. И вполне себе, с моей точки зрения, небезопасные. Машина, которая будет богом… Если у элиты будет всё, и она в условиях изобилия или роста производительных сил начнет принимать решения — те еще решения будут.

Этот Шваб, все эти инклюзивные капитализмы — это всё, знаете ли, обсуждение того, как заставить тигра есть сено. Еще Бернард Шоу этим занимался, Фабианское общество… давайте сделаем капитализм лучше… динозаврик должен стать добреньким… А он не хочет. Он хочет мяса и прямо об этом заявляет.

Всё это потребительское общество было создано, чтобы противостоять СССР, показать, «как у нас хорошо». А зачем оно сейчас? Зачем так много платить?

Поэтому, если этот тигр хочет мяса, то мясом для него станет большая часть человечества. Она ему не нужна ни для того, чтобы производить, ни для того, чтобы его обогащать, ни для того, чтобы ему служить. А зачем она тогда вообще? В чем ее ценность?

Надо обеспечить деградацию этой части, вот и обеспечивают. Вы думаете, все эти, так сказать, шалости постмодернистского типа, все эти гендеры-мендеры, они коснутся высшего господствующего класса? Совсем нет! Это нужно для того, чтобы разложить, деградировать, и всегда было нужно.

Для чего было движение хиппи? Все эти sex, drugs, rock? Для того чтобы молодежь случайно не возмутилась после вьетнамской войны. Ну ее и слили в унитаз. И сейчас сливают очень форсированно — через культуру, через массмедиа, через все эти нововведения, связанные с тем, чтобы извратить существо человека и убить любовь как таковую. Ибо сказано в нашей цивилизации — Бог есть Любовь.

И если это всё будет двигаться в эту сторону, то, соответственно, и бифуркации будут такие. А если всё будет двигаться в другую сторону, то у этой другой стороны должен быть лидер.

Если Россия, которая непрерывно на протяжении 30 лет говорила, что она не лидер, что пусть те двигают куда-то, а она идет в общем западном тренде — если она проснется и заявит, что ей нужна свобода для восхождения человека к высшим возможностям, а не свобода от любви, семьи, морали и так далее, что она движет человечество другими путями, то Россия с примкнувшими к ней странами изменит ход истории, и всё двинется по другой ветви этой самой бифуркации.

Это единственное, на что я надеюсь, потому что в самом своем ничтожном состоянии, оседланная олигархами, верящая в Запад Россия — всё равно она «возбухнула». Не Китай с его неограниченными возможностями, не кто-то еще, а она. Потому что есть тут что-то. И это единственная надежда человечества. Поэтому так остро вдруг засомневались африканские, азиатские и прочие страны. А может, русские возвращаются на авансцену истории? Чего они творят там, на Украине? Нет, нет, мы не будем поддерживать санкции, нам это не надо. Зачем нам, если только русские вернутся…

Весь вопрос в том, что «элита вхождения» не хочет возвращаться на авансцену истории. Она хочет двигаться в тренде, сзади, конкурировать за приличное место. И всё. И пока это так, все решения будут паллиативными.

Но враг нас не предаст. Это в спецназе была такая поговорка: «Враг нас предал». Так вот, враг нас не предаст. Он будет давить и показывать свою омерзительную инфернальную харю каждую минуту — ну, выразили бы хоть какое-нибудь соболезнование людям в Донецке или тогда, в 2014-м и позже, хоть бы чуть-чуть остановили бомбардировку тяжелой артой и авиацией мирных городов!

Этот разнузданный Запад покажет еще такую харю, что волей-неволей придется из вхожденчества переходить в парадигму альтернативного существования, задающего цели не только себе, но и дающего ответ на вопрос о том, зачем человек живет, кто он такой и к чему он движется.

 

https://rossaprimavera.ru/article/013b4267

 

18.03.2022 Кургинян: украинскую вину искупать русским?

...и спецоперация могла вестись иначе, и пропаганда могла вестись иначе, и многое другое могло вестись иначе, если бы на протяжении тридцати лет вся элита не хотела одного: войти в Европу

    Сергей Кургинян / Газета «Суть времени» №473 / 18 марта 2022

Стенограмма телепередачи «Право знать!» от 12 марта 2022 года

Дмитрий Куликов: Пришло время говорить совсем по-серьезному. Потому что мы имеем сейчас возможность смотреть на реальность, которая, как мне кажется, предельно обнажилась. В философском плане мы обсуждали это как то, что мир охвачен некоторым контуром постмодернизма, который, с одной стороны, очень сильно маскирует реальность, с другой стороны, сам является средством манипуляции этой реальностью. Сейчас вся эта декорация упала. Или падает. Есть локальная военная операция (многие говорят ― «региональное» военное столкновение), а есть нечто гораздо большее вокруг него. И все уже смело говорят: идет культурная война, психологическая война, информационная война, экономическая и так далее. То есть никто уже не сомневается, что мы имеем дело с некоторой очень большой войной, и может быть, она давно шла, и может быть, она еще довольно долго будет продолжаться. Но все вроде бы уже сходятся во мнении, что ее нельзя не замечать. Поэтому вопрос: как нам смотреть на эту ситуацию, как Вы на нее смотрите, и что с ней делать?

Сергей Кургинян: Я в конце 1980-х разговаривал с одним из крупных академиков из окружения Горбачева. И он говорил: «Да что ты о таких мелочах: такая идеология, другая идеология… Мы сейчас переживаем переходный период, примерно аналогичный тому, который был между поздним палеолитом и неолитом».

Я смотрю на него: у него достаточно холодные глаза, он убежден, что это так. «Мы, говорит, входим в глобальную горловину. Подумаешь, революции! А тут идет эволюционное изменение, и неизвестно, сохранится ли род человеческий, другая ли будет ветвь». Это разговор почему-то мне запомнился.

Так вот, мне кажется, что он был прав. И дело это серьезное. Например, проходит 30–40 лет. Это маленький исторический срок, крохотный. Мгновение. Все говорят, что рано или поздно наступит изобилие разных видов продукции. И что производить их будут, предположим, полмиллиарда людей или триста миллионов. Что будут делать остальные? Это же зависит от того, как устроен мир, каковы его цели. Если его цель — процветание, то эти остальные не нужны. Если цель — восхождение к Богу или пробуждение высших творческих способностей человека, тогда эти люди нужны. Поэтому вопрос о том, каковы будут цели, какова будет суперидеология, ― не такой уж абстрактный. Он вполне себе людоедский, если можно так выразиться.

Или говорили: «Ну вот распадется Советский Союз ― будут республики…» Я отвечал: «Но это же не куски колбасы, нарезали — они лежат на тарелке. Это же не так всё происходит. Есть законы существования мира. Планеты движутся в соответствии с определенными законами гравитации. И макросоциальные сущности — они тоже движутся в соответствии с определенными законами. Они к чему-то притягиваются, от чего-то отталкиваются. Значит, всё это „нарезанное“ будет в какой-то динамике».

Конечно, кому-то казалось, что суверенная Армения станет наравне с Соединенными Штатами диктовать миру, каким ему быть. Но обычно в досоветский период ее резали либо турки, либо персы. И она даже не очень выбирала, кто именно.

Конечно, Туркмения — независимое государство, мы его уважаем. Но оно долго таким пробудет?

Конечно, Средняя Азия в целом — это регион, который имеет право на суверенное развитие, кто спорит! Только туда направлены взгляды Китая, Афганистана, Турции с ее претензией на Туран, Америки и, естественно, России.

Ну нет того мира, который представлялся кому-то как реальный. Его нет. Значит, когда советская империя распалась (уточню: для меня империя — понятие со знаком «плюс», это сверхнациональное идеократическое государство), каждый из ее кусков начал жить своей жизнью в некоем глобальном контексте.

Прибалтика суверенна? Она «суверенна» в рамках НАТО. Хотят — это их дело. Но действительно суверенными они никогда не будут. Прибалтийские республики могут создавать напряженность для более крупных соседей, те могут в чем-то идти им навстречу, но… не более.

Что произошло с Украиной, как только возник суверенитет? Вопрос встал «куда пойти, кому отдаться», а вовсе не о том, как реализовывать великую самостийность в духе романтических традиций. И очень быстро стало ясно, что отдаться-то надо Западу. На определенных основаниях. Какому Западу? Германия всегда боролась за это с англосаксами, американцы с Европой…

Обратите внимание на процесс, который сейчас идет в мире. Вот прямо сейчас, в результате произошедшего, так сказать, регионального конфликта. Это всё просто сметает Европу. А она ― блеет! Просто как овца идет на заклание. Уже миллионы беженцев.

На Западе вводят санкции. В итоге от санкций будет если не продовольственная катастрофа, то очень большая беда. Эта беда прежде всего ударит по Африке. Из Африки попрут еще миллионы. Это что будет за Европа-то?!

Швеция, Финляндия всё возмущаются: «Да что вы нас попрекаете? Подумаешь! Мы же в НАТО стремимся против Ирана». Да-да, как же! Швеция и Финляндия хотят противостоять Ирану в Арктике! Иран стремится завоевать Арктику… Для кого эти хохмы?

Итак, возник новый мир. В зависимости от того, каков этот новый мир, мы должны определяться, как в нем жить. Это очень серьезная проблема. Она с большим трудом осознается политиками, госбезопасностью, МИДом, армией, экономистами.

Что такое модель Шваба, о которой часто говорят, как о каком-то будущем? Но это фактически ремейк советской модели. Это советский большой завод, у которого существовала социальная ответственность за работников: больница, школа, жилой фонд и так далее.

Д. Куликов: Но очень многие хихикали… Я утверждал прямо, что советский проект в цивилизационном смысле сильно опередил — как теперь показывает опыт, как минимум, на 50–60 лет — развитие европейской цивилизации.

С. Кургинян: Да, но весь этот советский проект, с этими крупными заводами и социальной ответственностью, он же существовал при назначаемом директоре. Теперь представьте, что это не назначаемый директор, а BlackRock. Капитализация ― девять триллионов. И происходит то, о чем уже открыто говорится: «Мы движемся к технофеодализму».

А кто-то в нем хочет жить? Кто-то примерно себе представляет, что будет, когда они возьмут социальную ответственность на себя? Ведь они что-то попросят взамен. Дескать, я не могу брать на себя ответственность, если вы не даете мне прав. А права у кого надо забрать? У государства. И что это будет за «идеальный мир», в который мы движемся?

Дальше, всё-таки существуют какие-то фундаментальные вещи. Прошу прощения за это слово, оно в достаточной степени истрепано, но сейчас с невероятной остротой встает на повестку дня. Это слово — «гуманизм». Вот забыли его. Кто-то говорил, будто бывает только светский гуманизм. Неправда. Гуманизм существовал с эпохи Шумера ― были боги, которые за человека и которые против ― и он идет через всю историю. Что сказала западная цивилизация в конце ХХ века? «Конец гуманизма». Что она дальше сказала? «Конец проекта «Человек». И не надо говорить, дескать, это философы мудрят. Опомнитесь, причем тут философы? Фукуяма не философ, Фукуяма — работник госдепа, которому задаются параметры. Он — ученик Кожева, а Кожев — ученик Гегеля. Это отдельная нитка, которая ведет к очень умному, но весьма специфическому философу Хайдеггеру. Так вот, он сказал про Ницше, что весь смысл идей Ницше в одном: когда все метафизики уходят, остается последняя — метафизика власти. «И вот она не уходит никогда», — сказал Хайдеггер.

И вот патриарх называет ситуацию «метафизической». А что это значит-то, на деле? Какая метафизическая ситуация? В чем она?

Не раз в девяностые годы я говорил знакомым, имеющим крупные деньги, что это им только кажется, будто они такие же, как англичане, раз они хорошо говорят по-английски, да еще принадлежат к еврейской группе и катаются по миру. Но что на самом деле на них смотрят, как на «поганых русских». Пчелам поручено собирать мед, но не для того, чтобы его есть.

Теперь Украина. Запад управлял ею так, что ему ничего не стоило щелчком остановить бандеровцев, щелчком остановить русофобию. Но он ее поощрял… Евреям, может быть, нравилось, что в государственных учреждениях висят портреты Бандеры? А что это за законы, при которых русские не коренной народ на Украине? Простите, а кто коренной?! Кто?! Египтяне? Кто? Но Запад любовался этим безумием. Почему? Да потому, что оно ― антирусское.

В конце 1980-х едем в метро наверх ― я и один знакомый, давно эмигрировавший в другую страну. А вниз по эскалатору едут ребята и скандируют: «Бей комиссаров, их жен и детей, чтоб истребить их кровь». Он говорит: «Какие замечательные антикоммунистические строчки!» Я отвечаю: «А ты вообще соображаешь, какую кровь они хотят истреблять?»

Говорят, что не нужна денацификация? Ну посмотрите на украинское общество, посмотрите, куда оно двигается, какая у него траектория, ― и станет совершенно ясно, что это большой очаг чего-то неонацистского в центре Европы. И к нему на наших глазах всё стягивается. Сейчас в Испании умеренно консервативные партии начинают соединяться с правыми. Это куда дальше пойдет? При такой миграции, при всем прочем, мир не остановится в той точке, где сейчас пребывает. Это большой транзит, не знаю, подобный ли скачку из палеолита в неолит или как, но это — огромный транзит, в рамках которого украинская система — это триггер, запускающий очень крупный процесс.

Д. Куликов: Спасибо, Сергей Ервандович. Пожалуйста, Максим.

Максим Юсин: С утра открываю Facebook, и он мне напоминает публикации, которые я сделал ровно три года назад, находясь в Киеве. 12 марта 2019 года я ходил по православным святыням. И там фотографии Киево-Печерской лавры, фотография Софийского собора XI века.

Не знаю, как вы относитесь к русской православной церкви, к православию, к вере вообще. Я русский православный. Вчера я беседовал с несколькими нашими военными экспертами, они мне как-то отстраненно говорят: «Киев придется штурмовать». А я подумал: ведь при штурме Киева могут пострадать обе святыни: Киево-Печерская лавра и Святая София. И как после этого быть со скрепами, с православием, с моральным стержнем, который есть у части нашего общества? А тут получается, что вроде бы нет ничего святого… Есть такой принцип — победа любой ценой. Но, может быть, есть такая цена, которую за победу не стоит платить, или всё-таки любой ценой?

С. Кургинян: Отвечу вам. Были такие уверенные в себе иностранные эксперты (не слишком укорененные в военной сфере, но любившие о ней рассуждать), которые говорили, что мы закончим операцию на Украине за три-четыре дня. И теперь они поднимают шум: «Боже, как проводится операция! Почему она проводится так?» А потому, что русские никогда не проводили операции, не считаясь с потерями. Это фирменный стиль англосаксов, зря они всех меряют по себе.

Д. Куликов: Ну да, за три дня.

С. Кургинян: Да, за три дня. Дрезден стереть с лица земли за три дня, Гамбург стереть за три дня. Вы знаете, что в Японии по сотне тысяч людей бомбардировками уничтожали еще до Хиросимы и Нагасаки, а потом «шлифанули» ядерным оружием? Это их постоянный стиль. Мне один крупный эксперт по этому вопросу говорил в начале 2000-х, когда я еще участвовал в международных контртеррористических дискуссиях: «Если отбомбить так, чтобы уничтожить двести-триста-четыреста миллионов исламского населения, то исламская цивилизация сломается навсегда. Потому что, — говорит — когда бомбят с воздуха, это как гнев Господень, и воцаряется ужас…» Так вот, я напоминаю, кто именно заступился за существование немецкого государства.

Нам внушают наглую ложь, будто советские солдаты массово насиловали немок. Правда же в том, что за совершенное у нас немцами эти солдаты могли изнасиловать хоть всех немок, но они этого не делали. Кто сказал, что «гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается»? Сталин сказал. А что говорили Черчилль и Рузвельт? Что данная нация должна быть уничтожена, что она не имеет права на жизнь.

Д. Куликов: Немецкая.

С. Кургинян: Немецкая. Так вот, бомбардировки с воздуха, уничтожение мирных инфраструктур и всё прочее ― это несозвучно духу русской армии, несозвучно! Поэтому то, как идет операция ― это попытка сделать всё иначе. Да, спецоперация — вещь жестокая. Но жестокость бывает разная. Она бывает англосаксонской, когда сжигают города (и не им читать проповеди, что беспощадность по отношению к мирному населению недопустима). А бывает русской, когда население максимально берегут.

И это еще со времен дискуссии между Тютчевым и Бисмарком: «Государство строится железом и кровью», — «А мы попробуем любовью», ― отвечал Тютчев. И казалось, что это глупо. Но совсем не так глупо, потому что когда ты сеешь этот ужас огнем и мечом, то потом возникает ответ на него. Так что не беспокойтесь за православные святыни.

Не надо говорить, что Бандеру возлюбили 70% населения. Это чушь, это не так. Но хватает тех десяти, которые рулят остальными, как баранами, понимаете? Я с очень большой симпатией отношусь к украинскому народу и считаю, что это народ безумно близкий нам. Но мы видим то, что сейчас есть. При бандеровском тренде была бы уничтожена и православная церковь, и святыни ее в течение ближайших пяти лет. И уничтожены они бы были этими любимыми Западом бандеровцами. А русской армией, как бы ни сложилась судьба Киева, будет сохранено всё, что можно сохранить.

Потому что так было всегда. Это действительное представление наше о гуманизме. Это не значит, что возможны мирные военные операции, в которых ни один человек не пострадает. Война страшная вещь, спецоперации — это силовые действия. Поэтому, конечно, много что пострадает и не может не пострадать, но всё время будет душа болеть, чтобы это происходило по минимуму. Поэтому так промахнулись иностранные эксперты, советовавшие: «мигом, мигом, мигом»… «а, подумаешь — стереть полностью Киев, стереть это, стереть то, зайти и властвовать»… А это не тот стиль, это не тот народ — русские. Это не та армия и не то руководство.

Д. Куликов: Можно же с другой стороны посмотреть. Мы платим дороже за это. Это уже написали военные украинские эксперты, на украинских ресурсах ― ты, Максим, читал, наверное, на «Стране» ― что первые пять дней операции действовал жесточайший приказ в наших Вооруженных силах: по вэсэушникам не бить, по армейцам не бить.

С. Кургинян: Эта эпоха кончилась.

Д. Куликов: Да, но это сказал украинский военный эксперт, они опубликовали, это не мы сказали. Наверное, пришлось скорректировать этот приказ. И я уверен, что и с Лаврой, и с православными соборами всё будет нормально. Мы будем очень стараться, чтобы всё было нормально. Но я посмотрел одно видео, я тебе, Максим, его покажу и всем другим хочу показать. Там не помню уж, представитель какой кодлы нацистской, какого отряда, призывает грабить храмы УПЦ (дней пять-шесть назад я видел), потому что УПЦ накопила там продуктов, чтобы кормить ими русских военнослужащих. Поэтому, призывает он, во все храмы заходите и выносите всё оттуда полностью, чтобы не досталось русским. Ты говоришь, что ты православный. И я считаю себя православным. И я знаю, к чему вела вся история раскольнической варфоломеевской церкви — к уничтожению Украинской православной церкви Московского патриархата.

С. Кургинян: К беспощадному вырезанию.

Д. Куликов: К беспощадному искоренению. И что было бы на Печерских холмах, если бы это всё захватили варфоломеевцы, и что было бы с нашими святыми, ― я оставлю этот вопрос открытым, но для меня ответ очевиден. Да, мы платим большую цену уже сейчас, потому что не хотим, как сказал Сергей Ервандович, действовать, как американцы. Мы бы нашими ранеными и убитыми заплатили гораздо меньше, если бы применили американский подход.

С. Кургинян: У нас полное господство в воздухе. Понятно, во что оно могло превратиться, с тяжелыми бомбардировщиками.

Д. Куликов: Но мы этого не сделаем. Потому что мы православные, и у нас есть эти скрепы.

С. Кургинян: Еще один вопрос: а православной цивилизации как таковой при предложенном раскладе ― какое-то место есть? Где это место? Что это за пресловутое «вхождение в западную цивилизацию»? Западную цивилизацию строил папа римский, чуть-чуть с протестантами, а причем тут православная цивилизация? Она будет беспощадно уничтожена, если мир будет двигаться туда, куда он движется.

 

Франсиско Гойя. Сурки. Серия Капричос. 1799

Д. Куликов: Сегодня я прочитал, кто-то там из официальных лиц Германии сказал, что они недовольны русофобией, и что они будут как-то ей противостоять. И я подумал по поводу директора клиники, который подписал абсолютно нацистский приказ: русских и белорусов по гражданству не обслуживать. Уже съездили вы туда? Уже уголовное дело по нацизму возбудили?

А выступление Лиз Трасс на Атлантическом совете*! Я хочу, чтобы каждый прочел. Это даже не Черчилль с фултоновской речью, это «убейте нелюдей» от Геббельса и Гиммлера, там есть прямые параллели. Она призывает всю западную цивилизацию вести беспощадную войну до исчезновения русской цивилизации. Это сказано прямо, недвусмысленно, и Черчилль — мальчик, играющийся в песочнице, по сравнению с тем, что произнесла Лиз Трасс.

Это очень важно ― разобраться, где наши действительные скрепы, и почему мы будем беречь каждый православный храм, каждый дом в Киеве, независимо от того, придется его брать или нет.

Василь Вакаров: Спасибо Максиму за поднятую тему. Я ее немножко продолжу. Митрополит Онуфрий, руководитель Украинской православной церкви, обращаясь к мирянам, говорит совершенно по-другому, нежели сейчас говорит патриарх Кирилл. Отец Онуфрий публично обращается к президенту России Путину с тем, чтобы война была прекращена, чего не делает патриарх Кирилл.

Теперь о ситуации на Украине. Многие руководители Украины говорят, что они знали, что военный конфликт будет. Они не знали точно дату, не совсем угадали все направления, ну и так далее.

А вот американцы говорили украинцам, что война начнется либо 15 февраля, либо 16 февраля, это они четко заявляли. Также они говорили, что будет пять миллионов беженцев. По данным ООН, на вчера уже два с половиной миллиона беженцев. Сейчас американцы и Запад Украине говорят: в ЕС мы вас не пустим, в НАТО мы вас не берем, небо — мы вас не защитим. Да, мы вам дадим деньги на продолжение войны. С Западом нам (по крайней мере, той части украинского общества, к которой я принадлежу) всё понятно. А вот Россия… Можете ли вы сказать украинцам, когда закончится война?

С. Кургинян: Оптимистично ― где-нибудь в июле, а пессимистично ― в сентябре.

Я просто исхожу из данных нашего Генштаба и из данных украинцев, которые, естественно, всегда сдвинуты в другую сторону, но они признают: регулярной украинской армии уже нет как управляемой из единого центра. Может, она с Запада управляема, но она не существует как единое целое. Господство наше в воздухе — полное, большинство городов будут блокированы на протяжении ближайшего месяца. Дальше вопрос в том, сколько времени такая блокировка будет длить существующую ситуацию.

Я всегда говорил и говорю, что там главные проблемы начнутся потом, и они совершенно не в том, как начатая операция будет доделана. Я считаю, что операция идет по плану, и что стратегически украинская армия ее предсказуемым образом проиграла. Но говорить так, как говорили наши экстазники: за три дня, за две недели и так далее… Огромная европейская страна, большая армия, территория и, наконец, инфраструктура — города, которые свирепо истреблять нельзя. Что с ними делать? В них засели эти подразделения националистические.

Мы спорим: это городская герилья или продолжение войны в условиях котлов. А что такое война в условиях котлов? Ваша надежда была на европейскую цивилизацию, на то, что вы туда войдете. Суверенитет Украины? Вся эта самостийность — ее в реальности никогда не было, она была только в умах определенных людей. А нужно было туда, на Запад, войти в качестве любого, прошу прощения, обслуживающего персонала, любым способом.

Ради этого было уничтожено всё. При Азарове был рост 10–12% ВВП Украины, да? Этот рост был уничтожен. Существующая структура Украины была сметена. Все преступления были совершены.

Дальше возникает вопрос: что говорило широкое украинское общество, когда его узкая, но вполне значимая часть, орала «москаляку на гиляку»? Ведь «москаляку» же говорили, да? Никто же не говорил «коммуняку на гиляку»? Говорили: «москаляку»! Это сразу был этнический конфликт.

Говорят, нет геноцида. А геноцид бывает только вместе с Бухенвальдом и Освенцимом? Других видов не бывает? Почему это общество не восстало в тот момент, если оно такое возбудимое? А когда мирный Луганск, который вообще не участвовал ни в чем, ни в каком вооруженном сопротивлении (Донецк как-то шевелился, а Луганск — никак) — вы бомбили тяжелой авиацией?..

Бандиты бомбили, спутав кастет и финку с тяжелыми бомбардировщиками! Когда про женщину с оторванными во время обстрела ногами писали: «Это самка колорада с оторванными лапками»… Я не хочу сказать, что так выражалось всё украинское население. Но почему большая часть интеллигенции не восстала и не сказала, что это ― мерзость? Почему этого не произошло? Какова почва, которая позволила всему этому состояться?

Томас Манн, искренне любивший Германию, спрашивал себя, какая почва в Германии взрастила нацистского гада? А какая почва взрастила этого гада на Украине?

И, наконец, я бесконечно уважаю русское православие, да и вообще религиозность как таковую, если речь идет о мировых религиях. Ну, а вы-то помните, что бывает с тем, кто посеял ветер? Он пожнет бурю.

Кто сеял ветер с такой силой, кто замалчивал преступления «Правого сектора»** и других? Что такое в этой ситуации «большинство населения»? Это же вопрос! Вроде бы «гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается». Но что там происходило с немецким народом, чтобы гитлеризм стал возможным? И что произошло на Украине?

Теперь мы имеем дело со страной, которой восемь лет промывали мозги так, как не представляет себе гражданин России. Какая шла реальная нацификация! Сейчас это население оболванено, а что было тридцать лет перед этим? А Кучма? Книжка эта, «Украина це не Россия» ― это что такое?

Почему нужно было подкрепить суверенитет русофобией, разрывом с русскими корнями и разрывом с советскими корнями, которые по сути-то и создали эту Украину? Почему надо было всё это растоптать? Это же просто «Свинья под дубом»: «Лишь были б желуди: ведь я от них жирею». Как можно было так подрывать все корни украинского суверенитета и государственности и считать, что суверенитет останется?

Почему в стране, в которой были заведомо разные цивилизационные группы, вместо идей компромисса возобладала идея доминирования меньшинства? Яростного доминирования меньшинства! Почему все молчали в тот момент, когда уже явным образом репрессивно разбирались с людьми, пытавшимися просто высказать иную точку зрения? Почему это всё было допущено? Где тут украинская вина? Томас Манн говорил о немецкой. А что с украинской?

Можно на эту тему честно поговорить, можно спросить общество, без этих всех истерик по поводу суверенизации и «русского демона», который-де всех оседлал?

Западу Украина не нужна! Западу нужна Великая Польша (если это Франция и Англия) и Западу нужен Великий рейх (если это Германия). В нем нет места никакой суверенной Украине.

Дальше возникает вопрос. Я совсем не являюсь апологетом того, что происходит сейчас в России ― олигархат и прочее — я много раз об этом писал. Но тут это хоть как-то умерили, ввели в какие-то рамки. Что означал этот грабеж на Украине, бесчинственный, абсолютный? Упаси меня бог увидеть украинский бизнес, бессмысленный и беспощадный по отношению к своему населению! Это-то что означало? Сейчас выделяют деньги на то, чтобы вы стали окончательно милитаризованными — так эти деньги тоже будут разворованы, это же совершенно ясно. Никакого другого ― государственного ― подхода нет. В чем исторические корни отсутствия заботы о своем государстве? О своем! Как можно было отказаться от Минских соглашений, уже потерпев сокрушительный разгром? Подписать и отказаться! Кто после этого чему-нибудь поверит? Как можно верить людям, которые от лица государства со всем вроде согласились — утверждено Советом Безопасности — и просто выкинули бумагу к чертям собачьим?

И наконец, мне многие говорили, дескать, русские не сербы. Сербы жестче, правда, чуть быстрее ломаются, а русские мягче — тут фольклор другой, водяной, а палкой воду не разобьешь. Но это же не значит, что у русских нет гордости и самосознания. Как можно было без массовых протестов постановить, что русские не являются коренным народом Украины? До какой степени надо было сойти с ума и обнаглеть, чтобы делать это по отношению к людям, которые, будучи русскими, являлись украинскими патриотами? Как их можно было так оскорблять?

Александр Гурнов: Сергей Ервандович, в своей проповеди на Прощеное воскресенье патриарх Кирилл сказал, что это не физическое действие, а метафизическое — то, что сейчас происходит. И в этом он абсолютно прав, я считаю, абсолютно прав. Вот именно с этой точки зрения я хочу к вам обратиться.

Вы верно заметили, что примерно 10–15% (Василий поправит, если что) украинцев сторонники — условно — Бандеры, 15% — явные сторонники России на момент начала войны, а остальные 70% — как бы «хата с краю». Я где-то видел такие опросы. Вы очень точно заметили про целеполагание: когда Украина отделилась, цель — в Россию или на Запад. И вот именно из-за этого расклада выбор цели разрывал нацию изнутри все тридцать лет. Невозможность выбрать одну цель для всех при таком раскладе.

Василий спросил: «Когда закончится война?» У меня немножко другой вопрос: «Где мы остановимся, на ваш взгляд? И где мы должны остановиться?» Я почему спрашиваю: вы наверняка знакомы с книжкой Хантингтона «Столкновение цивилизаций и новый мировой порядок».

С. Кургинян: Я с ним лично дискутировал.

А. Гурнов: Он же довольно точно сказал, что проблема в том, что эта граница цивилизации проходит через Украину. И это сделало Украину обреченной изначально. Как вы считаете, должны ли русские солдаты дойти до границы с Польшей и потом решать вопрос с Украиной? Должны ли мы остановиться вот на той линии, которая условно в свое время…

С. Кургинян: 1939 год.

А. Гурнов: …была перечерчена Сталиным? Как, вы считаете, нужно, и как, вам кажется, будет?

С. Кургинян: Когда состоялась Поклонная гора, то у ближайшего моего соратника отец, который его очень любил, начал орать: «Вот! Вас там купили!» И сын ему говорит: «Папа, это я, твой сын, ты меня знаешь, ты меня воспитал. Ты считаешь, что я возьму деньги? Что ты говоришь!» Отец быстро опомнился.

Так вот, граждане России, Украины, это ― Путин, вы его знаете больше двадцати лет. Вы же всё-таки как-то понимаете, что это не Тамерлан, не Чингисхан. Это ― Путин, который сам весьма ценит западную цивилизацию, который всё время хотел, чтобы всё каким-то способом мирно обошлось, который, как всякий человек с его биографией, крайне осторожен. Можно себе представить, что без каких-то очень крупных мотивов это всё начало происходить? Без совсем серьезных?

Путин! Не Иосиф Виссарионович Сталин и не люди, любящие решать вопросы мечом и с размаху. Не Александр Македонский, а Путин, который все узлы распутывает бесконечно, испытывая от этого некое удовольствие, и ничего не разрубает.

Значит, что-то реально произошло. А когда украинское руководство говорило: «Да мы не видим никаких следов подготовки операции», ― так ли оно было далеко от истины? То есть как быстро принимались решения? И каким, собственно говоря, военным контингентом это начали осуществлять? И почему весь первый день по центральному телевидению мы лицезрели только Очаков — не сам город, он не горел, а базу рядом с ним? Нам всё время показывали съемки оттуда.

Значит, ситуация была настолько безвыходной, с той стороны пошел такой напор и такая милитаризация… Я говорил: «Клоун устроит то, что никакой Порошенко не устраивал. Клоун будет сумасшедшим идиотом, который развяжет всё это». Так он и развязал. Порошенко — такой националистический кабан, но с хоть какими-то представлениями о рамках. А этот ― аут оф. Он сейчас Нобелевскую премию мира хочет получить, да? Его администрация орет, что это главная цель, которая оправдает все жертвы. Это кровавый клоун, и то, что начало происходить в последние полгода и в последние недели на Украине, — это нечто.

И почему же надо исключать проблему ядерного оружия? И другие проблемы ― например, нанесения по Донецку удара крылатыми ракетами в количестве, скажем, около пятисот? Ну всё-таки, если мы тут не для того, чтобы заниматься пропагандой для людей, совсем просто мыслящих, а хотим о чем-то всерьез говорить… Тогда как-то надо объяснить, почему Путин, которому ничего не стоило дойти до Киева после того, как были все эти котлы, в Дебальцево и другие, настаивал тогда на Минских соглашениях? Почему он тормозил всё? В чем дело?

Д. Куликов: Более того, он их и написал, семь пунктов.

С. Кургинян: Да. Он же тогда в очередной раз спас Украину от полного разгрома. Зашли бы тогда повсюду, и никакой проблемы не было бы. В чем же дело? А дело в том, что это государство при клоуне стало стремительно милитаризироваться, понимаете?

Д. Куликов: А в Америку вернулся Байден с Нуланд. Кстати, мама и папа майдана. Они же его создали! Было ярко выраженное торможение при Трампе. Я много раз говорил: Трамп спас нас от войны потому, что если бы была Хиллари тогда, в 2016 году…

С. Кургинян: Это было бы еще хуже…

Д. Куликов: …всё произошло бы в 2017 году, не позже. Что сделал Байден со своей, так сказать, шайкой в отношении Украины в 2014 году и до 2016, до ухода Обамы? Приказы бомбить Луганск — это приказы Обамы—Байдена, не Порошенко! Накрывать тяжелой артиллерией Донецк и стирать там всё с лица земли — это приказы Байдена, Обамы и Нуланд, не Порошенко.

С. Кургинян: А концепция Бандеры в чем? В том, что самостийная великая Украина не может существовать, если москали не будут уничтожены полностью! Полностью! «Победа Украины должна состояться в Москве!» Мы это не слышали? Мы глухие совсем, что ли? Теперь Байден. Я вам могу сказать более или менее надежно: у Байдена есть одна сквозная тема в его политической биографии — расширение НАТО. Всё. Он ничем другим во внешней политике не занимался. Ни когда был сенатором, ни когда стал президентом. Значит, как только пришел Байден, стало понятно, что НАТО будет расширяться за счет Украины.

Д. Куликов: И не только.

С. Кургинян: А дальше повторяю всё тот же вопрос: Швеция и Финляндия будут бороться с Ираном в зоне Северного полюса?

Д. Куликов: И для этого надо вступить в НАТО.

С. Кургинян: И только для этого надо вступить в НАТО!

А. Гурнов: Сергей Ервандович, какова, как Вы считаете, судьба Западной Украины? Будет ли распространяться наша спецоперация до границы, и как, Вы считаете, правильно?

С. Кургинян: Я считаю, что Путин будет предельно мягким и аккуратным. Он прекрасно понимает, что ему распутывать этот узел придется еще очень долго.

Д. Куликов: Сергей Ервандович очень точно ответил на вопрос. Я глубоко убежден в том, что время теоретических рассуждений, куда нам дойти и где остановиться, закончилось. Потому что будет так, как будет. И Путин об этом сказал: «Мы будем действовать по плану в зависимости от меняющейся обстановки и складывающейся ситуации». Никакой другой метод работы с этим невозможен.

С. Кургинян: Я когда с Хантингтоном вел дискуссию, говорил: «А кто вам сказал, что Россия — это цивилизация? Россия — это метацивилизация даже по вашим определениям».

Во-первых, я вообще не понимаю, что такое сейчас замкнутые цивилизации — православная, католическая, и так далее. Всё так перепуталось.

А во-вторых, Россия — это, безусловно, метацивилизация. Цивилизационный шов ― отдельная вещь. Он есть, я с вами согласен. И наконец-таки, мы прошли по этому цивилизационному шву. И что получилось? Получилось, что с той стороны будет предельно накачанное всем, чем можно, нацистско-милитаристское государство, которое непрерывно будет нас атаковать, и которое рано или поздно возьмут в НАТО. Мы тогда получим ситуацию для нашей страны совсем не такую, как хочется. Конечно, нам хочется того, о чем сказано: демилитаризации и денацификации.

Как именно они будут осуществляться, зависит сейчас от поведения пока еще официальной Украины. Ей пока еще предлагают какие-то варианты хотя бы относительных спасений. И, между прочим, руководство говорит постоянно, что каждый раз, с каждым изменением ситуации, с каждыми новыми потерями наших замечательных парней, героически там воюющих, ситуация будет меняться. И эти переговоры уже никогда не будут прежними. Никогда!

Теперь Америка. А мы, говорят, не против, демилитаризируйте! Денацифицируйте, да нам всё равно! Тогда во что же влипла Украина? Во что она влипла? Она влипла, потому что той цивилизации, которой она хотела ноги мыть и юшку пить, западной, она не нужна иначе, как труп. А ту цивилизацию, которая распахивала ей объятия, говорила «братья» и пр. (Хрущев — генсек, потом Брежнев…), когда эта цивилизация дала ей всё ― она захотела уничтожить. Что за бред! Где здесь ответственность политического самосознания? Где здесь интересы украинского народа?

Д. Куликов: Здесь есть отсутствие политического самосознания как такового.

Наталия Осс: Сергей Ервандович, у меня вопрос, который меня беспокоит даже больше, чем военные действия. Маски сброшены, и то, что развернулось за эти две недели, та агрессия, та ненависть, и абсолютно нацистские методы, слоганы, практики, которые теперь можно применять к русским, — это было для нас, конечно, шоком. Да, мы понимали, что не очень-то нас любят. Но то, что теперь все русские — это евреи в Рейхе 30–40-х годов… Причем лояльность не важна ― да хоть бы и с израильскими паспортами… То есть даже не по паспорту бьют, а просто по происхождению, потому что ты имел отношение к этой цивилизации, да? И все будут в этом списке: от какого-нибудь самого патриотического человека, посконно русского, и до Фридмана.

Маски сброшены, и одновременно поднялась огромная волна чудовищной лжи. И эта война ― война миров. Здесь мы не с Украиной столкнулись, это война с Америкой, с ее цивилизацией, и она ведется в зоне идеологии и информации чудовищными методами.

Здесь, в России, мы находимся в информационной реальности. Но люди с той стороны атакованы огромным количеством дезинформации. Мы читаем в сетях, что пишут люди там. Они говорят, что мы расстреливаем роддома, больницы. Что мы сносим жилые дома. Что наша армия чудовищно жестока, она издевается над мирными жителями, да и вообще, русские — это фашисты.

Я посмотрела, какую пропаганду производит их машина. Страшно смотреть, потому что там отчетливая, прямо сатанинская компонента. То есть если мы говорим, что мы молимся за мир и хотим, чтобы никто не пострадал (ни те мирные жители, ни те солдаты) — то там молятся о том, чтобы — прямо пишут женщины — «чтобы ваша страна была уничтожена, чтобы ваши дети умерли».

Как нам с этим быть? Они строят из нас, фактически уже построили, чудовищную империю зла. Понятно, зачем была эта ложь про Скрипалей, про отравление Навального, это была такая многолетняя демонизация. Мы не можем рассказать о нашей версии событий, мы просто отрублены физически. Отрублены наши каналы, блокируется наша информация в YouTube. То есть, во-первых, как мы можем это доносить, а во-вторых, вообще — какие последствия полной закупорки и диалога, и всех каналов информации? Что делать с этой войной, в которой негодяи бесчестными способами выигрывают?

С. Кургинян: Конечно, они выигрывают, и спецоперация могла вестись иначе, и пропаганда могла вестись иначе, и многое другое могло вестись иначе, если бы на протяжении тридцати лет вся элита не хотела одного: войти в Европу, если бы не создавались транснациональные связи.

Я даже говорить не хочу, какие отрасли промышленности уничтожены или подчинены иностранному капиталу. В России фактически нет своей пищевой промышленности, с фармакологией вопрос огромный и т. д. Почему? Потому что «вхождение» нужно было. Это была элита вхождения, пропаганда вхождения, в конце концов ― и армия вхождения в Запад. Уж по крайней мере при Сердюкове ― мы видели, как именно эти стандарты начали подгоняться. Образование вхождения ― Болонская система и пр.

Есть две точки зрения: моя очень скромная и более общепризнанная. Общепризнанную вы слышали: перебесятся, всё будет хорошо. «Да знаем мы, — говорят наши высокие администраторы, — как это было с Грузией и так далее. Все через сколько-то времени идут на поклон».

Но это люди, которые в режиме каждого дня ведут диалог. Как я могу сказать, что они ошибаются? Перцепция у них есть. Они каждый день ведут дела. Но я тоже в Костромской области не только с лосями и медведями разговариваю, и с местным населением, что, между прочим, очень важно. Я тоже с кем-то общаюсь. И я не верю в это.

Я хочу верить. Но я не верю. Я считаю, что это судьбоносный перелом, а в судьбоносном переломе выстаивать можно только одним способом ― объединившись и поняв, что это выстаивание есть вопрос национальной судьбы. Надо выстоять. Всё! Жизнь будет другая. Она должна быть предельно мягкой, предельно разумной, предельно неоголтелой, когда в каждом начинают искать врага и так далее. Но она должна стать другой. Россия — одна из немногих стран мира, которая может перейти на автаркию. Ничего страшного с ней не случится.

Они решили лишить нас «счастья» иметь бутики с особо роскошной одеждой? Во-первых, вся эта одежда делается, как говорилось в советское время, «на Малой Арнаутской». Она вся делается в Китае, в лучшем случае, или во Вьетнаме. И, во-вторых — обойдемся. В-третьих: население накормим, оденем и согреем, этих вопросов не будет.

А вот докуда должна дойти реальная информационная свобода, как сохранить ее, как сохранить право на дискуссии, не в условиях спецоперации, а потом, в нормальных условиях? Как сохранить вежливое отношение к чужой точке зрения? — Это другой вопрос.

А третий вопрос заключается в том, что, ёлки с дымом, меня несколько раз закрывали на YouTube и открывали, я никогда не обижался, потому что это американский канал. Странно, что хоть что-то пропускали. Почему до сих пор RuTube не конкурентен? Куда ушли деньги и где информационные таланты? До каких пор мы не будем собирать и поддерживать людей (а я знаю их, просто не хочу тут рекламой заниматься), которые все эти годы мучительно пытались сделать оборонную технику на чисто русских деталях, и так далее? Сколько времени мы будем отставать в электронике так, как мы отстаем? Это русские! Если только чуть-чуть поднапрячься, они догонят забугорную электронику. Запросто!

Тогда наступит действительно новая жизнь. И главное в этой жизни — не возвращаться к тупому одномыслию, которое в итоге кончается полным разрывом со своим населением, и тем, что именовалось перестройкой. Это не должно повториться! Мы должны найти живую связь с каждой из мыслящих иначе категорий нашего общества. Нам нужна многоадресная убедительность, а не кулак держиморды, под которым всё равно все будут слушать иноземные голоса. Нам нужна свобода, которая будет свободой действительно патриотической. Если мы это упустим, если вот здесь сейчас случится перекос в другую сторону, то на самом деле мы не выстоим. Это вопрос выстаивания.

Свобода в России есть вопрос выстаивания России, а не ее проигрыша. Выстаивать придется, и да, это будет совсем другой образ жизни. Но кто сказал, что в нем не будет своего счастья, и может быть, даже большего, чем в этом унылом подмандатном потребительском существовании? Вот тут-то и может возникнуть великая мессианская Россия нового типа, в которой будет и православие, и всё остальное ― и всё это обретет характер какого-то нового послания человечеству, вошедшему в эпоху дегуманизации. Если это будет так, мы выстоим и обретем счастье.

Как говорят в спецназе, «враг нас предал». Так вот, пока что враг нас не предает, он делает всё, что может, для того, чтобы сплотить здесь людей, готовых сказать «нет». Ну так давайте сплотимся! Но только не пытаясь всех стричь под одну гребенку.

Д. Куликов: Коллеги, у нас осталось совсем мало времени.

М. Юсин: В новой международной ситуации на кого может опереться Россия, и в какой степени? Китай напрашивается как вариант, но насколько он надежный союзник? Не будет ли у него соблазна воспользоваться тем, что вся негативная энергия Запада переключилась на нас? Покупать у нас газ, учитывая, что альтернативы не будет, по ценам чуть выше себестоимости. А Латинская Америка? Как Венесуэла сможет преодолеть соблазн продавать свою тяжелую нефть США, заменяя ей российскую? Не перейдет ли в тот лагерь Индия? Индийская пресса очень жестко сейчас пишет о России в последние недели, и к тому же Индия всё теснее сотрудничает с США. Знаю, что вы Турцию не очень любите, но Эрдоган чуть ли не самые взвешенные заявления делает. С кем нам выстраивать отношения в новой эпохе?

С. Кургинян: Я говорил про Турцию, что если она вступит с нами в какие-нибудь настоящие стратегические связи, то это бесценно. Я просто в это не верю, а то, что это замечательно, я совершенно не отрицаю. Ведут себя более-менее нормально — слава богу! Это первое.

Теперь Китай. Китай кинет тут же, тут же! «Комсомольцы» особенно. У Си Цзиньпина свои идеи, а вот эта новая, в частности, уханьская элита — она кинет тут же. Но американцы не дадут! Враг нас не предаст.

Что значит «Чимерика» ― альянс Китая с Америкой? Это значит, что Китаю надо что-то дать. Даже если ничего не дать — он уже тебя опустит. А теперь ты ему что-то должен дать… Почему не расчленялась до конца Россия? Потому что американцам было понятно, что Сибирь окажется под Китаем. Враг нас не предаст, и с Китаем лет на пять-семь всё будет нормально.

Индия будет маневрировать. Индия хорошо помнит британский колониализм. Индия будет высасывать всё, что можно, из Америки и кланяться, при этом проводя свою политику.

Азия вздрогнула, потому что она поняла, что мы будем отстаивать этот модерн, ее развитие, а все остальные будут сводить ее под ноль. Поэтому Вы говорите совершенно справедливо о том, в какую сторону чуть-чуть повернулась Индия. А в какую сторону повернулся арабский мир? Совсем в другую.

Значит, всё зависит от того, насколько ясной и убедительной будет Россия. Говорили долго: мы не хотим прокладывать мировых путей, с нас хватит! Теперь, извините, нельзя! Всё! Если американцы настолько оборзели, то на это придется ответить ― метафизически, концептуально, целево, телеологически и сущностно, по образу жизни. Если этот ответ будет, большая часть человечества окажется с нами, потому что, как бы к нам плохо ни относились (а это бывает), но американцев ненавидят.

В. Вакаров: Сергей Ервандович, о Зеленском. Я знаю Ваше отношение к президенту Зеленскому практически с первых дней, был свидетелем. Тем не менее президентом он остается, и в Украине рейтинг у него вырос. Говорят, даже до 91% граждан Украины поддерживают, но тем не менее…

Д. Куликов: Где его мерили, Василь?

В. Вакаров: …он единственный представитель от Украины на сегодняшний день. На этой неделе были встречи министров иностранных дел Украины и России. И вот буквально на днях президент Российской Федерации сделал такой пассаж, что возможна встреча с Зеленским, мирные переговоры России и Украины. Как вы понимаете этот термин «денацификация» применительно к простым людям, которые на сегодняшний день не встречают российскую армию с цветами?

С. Кургинян: Встречают ее очень по-разному. Была такая утопия, что немецкий пролетариат, как только Гитлер нападет на пролетарское государство, сразу восстанет. Так вот, утопий не надо. Да, мозги промыты сильно. Но часть-то что говорит? «Давайте-давайте им поаплодируем, только бы наши не вернулись».

Д. Куликов: Только бы русские не ушли. На юге Украины это уже началось.

С. Кургинян: Да. Украинское население будет расколото — не в нашу пользу. И дальше надо будет терпеливо сдвигать соотношение в нужном направлении. Если люди перестанут бояться, то, возможно, появятся какие-то возможности для этого.

Что касается Зеленского, то я говорил, что он развяжет войну. Он ее и развязал! Украинский народ это должен понять? Он говорил, что будет окончательный мир. А состоялось прямо противоположное. Путин говорит, что Зеленский — президент и так далее. А как и о чем они будут разговаривать… Я повторяю снова: это Лавров, а не Риббентроп. Это те люди, которых вы знаете, и они не будут уничтожать, растаптывать и вытирать ноги. Они будут решать свои прагматические задачи.

А. Гурнов: Еще об одном аспекте противостояния нашего с Америкой. Одна из площадок, где это происходит сегодня — Вена, как ни странно. Переговоры по возобновлению иранской ядерной сделки. Сейчас там объявлена пауза. Это очень волнует арабский мир. У меня есть сведения, что большая часть иранской элиты, которая была очень на нас ориентирована, сейчас начинает как-то смотреть немножко в сторону. Они считают, что мы выдвигаем свои условия и тормозим эту сделку. Понятно, Америке она очень нужна, им нужна эта нефть. Первое: нужно ли нам играть в эту игру или нужно поддержать Иран? Второе. Дмитрий правильно сказал, что, если бы пришла Хиллари, это могло начаться давно. Как только пришел Байден — они тут же стали возвращаться к иранской ядерной сделке. Значит, они уже год назад готовили ситуацию, которая произошла сегодня? Они знали, что это будет?

С. Кургинян: То, что в Афганистане произошло — это, конечно, американский позор, с одной стороны. Но это американское гениальное решение! Гениальное! Они посадили огромное государство, которое никогда не будет мирным, в подбрюшье исламского мира. Сразу — под Иран, под нас, по большому счету-то и под Турцию и, главное, под Китай…

А. Гурнов: Пакистан.

С. Кургинян: И Пакистан. Это гениальная концепция. Да, что при этом опозорились организационно, это другой вопрос, но это соединение — «Блеск и нищета куртизанок», блеск и нищета американской стратегии. Никогда нельзя снимать со счета империю.

Что касается Ирана, то Иран должен понимать, что как только он попробует сыграть опять в игру с американцами — он потеряет очень много. И мне кажется, что трезвая иранская элита — а это, между прочим, и муллократия, которая трезвее светской власти, — понимает это. Если только начнут играть против нас, считая, что получат односторонние выгоды, то стратегически проиграют существование своего государства. А в принципе мы с Ираном всегда очень близки, во всех отношениях.

Н. Осс: Важная вещь произошла: потребительское общество слиняло в три дня. На наших глазах вся концепция, все достижения 1990-х годов разрушились в прах. Нет больше предметов роскоши, нет больше возможности вывозить капиталы на Запад. Вообще говоря, всё, о чем мечтали старые коммунисты, просто произошло за десять дней благодаря Америке. И вот перед всеми нами вопрос. Он касается и России, и Украины: а какой проект будущего будет после того, как затихнут пушки? Этот проект будущего придется предложить России. То есть что будет с либеральным проектом, что будет с олигархией, что будет с социальными лифтами, какая будет идеология? Очевидно, этот проект придется предложить и для Украины? Более того, и бороться за отношение населения к этому проекту, потому что оно шло на Запад и так далее. Какой проект будущего, как Вы считаете, будет предложен и должен быть предложен?

С. Кургинян: Когда это всё произошло, и Путин изложил свои всегдашние представления об Украине, большевиках и обо всем прочем, ничего нового не сказав в этом вопросе, сразу экстазники начали: «А, теперь будем „зиккурат“ сносить!» У нас больше половины ― просоветское население, и наш нынешний союзник имеет такой же, как они говорят, «зиккурат» Мао Цзедуна, понимаете? Мы сейчас должны исходить из прагматики. А прагматика в том, чтобы постараться консолидировать на патриотической основе все группы населения ― и услышать, наконец, либерально-патриотический голос, пусть с критикой, коммунистический и, скажем так, бело-патриотический. Мы должны их все услышать и найти некоторую точку схода.

Это для нас принципиально важно, потому что нам в этих условиях (а это не мелочь, мы вошли в судьбоносный этап) нужно выстоять на основе соединения всех слоев населения, а не нести какую-то хрень: то «потом коммунистов зачистим», «потом еще либералов зачистим», «потом кого-то»… Как говорил Вовочка из анекдота: «А стоять-то я на чем буду?»

Так вот, на эту ахинею идти нельзя. Надо разговаривать со всеми группами, искать точки схода и создавать синтез. А основа этого синтеза — гуманизм и движение человека в восхождение, а не в то нисхождение, которое навязывает постмодернистский Запад. Иначе Кирилл не сказал бы про метафизический конфликт. А то, что на Украине УПЦ говорит иначе, ну мы же понимаем, в какой ситуации она там существует.

Д. Куликов: Сергей Ервандович, мне кажется, очень важная линия, которую Вы сегодня всю передачу продвигали ― про то, что мы не должны стать рабами какой-то новой догмы, которая неизвестно откуда возьмется. И, кстати, когда Вы спрашиваете, Наташа, об образе будущего… Бойтесь тех людей, которые утверждают, что знают, какое будет будущее, и что ему надо подчиниться заранее.

С. Кургинян: И кто будет проводником-то? Люди кто? А кадры кто? Как быстро это превратится в обеспечение чьих-то материальных интересов?

Д. Куликов: Сергей Ервандович — последовательный сторонник СССР 2.0 и советского проекта. Но сегодня всю программу он вел генеральную линию о том, что мы не должны повторить то плохое, что было в этом самом советском проекте и привело его к гибели — убийству мысли и убийству свободы мысли. Потому что будущее зависит исключительно от того, можешь ли ты о нем мыслить или нет. Я так понял вас, Сергей Ервандович.

С. Кургинян: Есть «свобода от» и «свобода для». Когда нам говорят: свобода лучше, чем несвобода, то, конечно, это так. Но только какая свобода? «Свобода от»? Вы хотите быть свободными от любви к вашим детям? От чувств к любимой женщине? Вы не хотите быть зависимыми? А что насчет зависимости от Бога? Вопрос сейчас в том, что нужна «свобода для». Для цели. И целью являться может только человек и его восхождение. Тот человек, которого уничтожают, и мы видим, как именно его уничтожают.

Д. Куликов: Спасибо огромное, Сергей Ервандович. Я считаю, что мы очень важные, глубокие, серьезные вещи сегодня обсудили. Нам это действительно удалось.

_________________

* — Организация, признанная нежелательной в РФ.

** — Организация, деятельность которой запрещена в РФ.

 

https://rossaprimavera.ru/article/b11028d1

 

10.03.2022 Кургинян: в чем высший смысл того, что происходит на Украине?

Есть масса объективных доказательств того, что Запад стремительно дооформляет царство абсолютной необходимости (она же несвобода)

   Сергей Кургинян / Газета «Суть времени» №472 / 10 марта 2022

 

В своей проповеди, произнесенной в Прощеное воскресенье, Патриарх Московский и всея Руси Кирилл сказал о метафизическом значении специальной операции, проводимой российскими войсками на Украине. Это очень сильное утверждение, сделанное предстоятелем крупной конфессии, прекрасно понимающим, что положение обязывает. И навряд ли патриарх, человек умудренный, тонкий и очень умный, прекрасно разбирающийся в нюансах современной внутренней и внешней политики, обратился бы к такой теме без той крайней необходимости, которую принято называть экзистенциальной.

Именно в случаях наличия такой необходимости на второй план отодвигаются все соображения, связанные с политическими играми, и откуда-то из глубины появляется то, про что по сходному, но иному поводу, было написано Пастернаком «и тут кончается искусство, и дышат почва и судьба».

Именно «почва и судьба» призывают умного и весьма умудренного в политике человека вдруг обращаться даже не к метафизике как таковой, а к понятию «метафизическая война». Суть такого обращения — почти нестерпимая острота текущего момента, его подлинная судьбоносность. Да, судьбоносность, что не имеет никакого отношения к риторике и патетике.

На наипростейшем уровне, к которому всё очевидным образом не сводится, эта судьбоносность порождается крайне маловероятным негативным исходом проводимой спецоперации. Подчеркнув еще раз, что такой исход является именно крайне маловероятным, предлагаю тем не менее рассмотреть последствия, порождаемые таким, подчеркну еще раз, до крайности маловероятным исходом.

Случись что-то подобное, пошатнется существующая власть, по ней будут нанесены все возможные удары, причем нанесены они будут со всех сторон. Сочетание подобных ударов с крайне тягостным чувством, неизбежно порождаемым таким, в третий раз подчеркну, крайне маловероятным исходом, способно обрушить всю существующую систему. А поскольку альтернативной системы не существует даже в зародыше, то речь может идти и об обрушении страны, которую будут сладострастно добивать всеми способами, включая ядерный.

Но с чем может быть связана пусть и исчезающее малая, но возможность негативного исхода?

Начну с того, с чем она не может быть связана. Она никак не может быть связана с буквальным противостоянием между Россией и Украиной. Если бы такое противостояние относилось к числу «замкнутых», «самодостаточных», то шанс на хоть какой-то проигрыш Украине строго равнялся бы нулю. И тут просто нечего было бы обсуждать.

Но в том-то и дело, что никакой самодостаточности этого конфликта нет и в помине. Нет никакого конфликта двух государств «в собственном соку». Было бы нечто подобное, надо было бы признать, никак не принижая возможности Украины, что эти ее собственные возможности не позволяют ей долго противостоять проводимой Россией спецоперации.

Но ведь речь очевидным образом идет о другом. О том, что Украину успешно превращали во всё более и более милитаризированного зомби, готового напасть на Россию как минимум на двух направлениях — Донбасском и Крымском. А, возможно, в перспективе, и иным образом. Зомби уже ничего не помнил, кроме того, что ему внушали политические колдуны, занятые своеобразным глобальным вуду. И он, стремительно теряя остатки человеческого содержания, приобретал всё больший военный потенциал. В перспективе — вплоть до ядерного.

А это означало, что раньше или позже он прыгнет на Россию. И чем позже он прыгнет, тем выше будет его военный потенциал, создаваемый Западом и входящий с Западом во всё более прочную спайку.

Иначе говоря, имеет место не противостояние огромной России и относительно маленькой Украины, а противостояние огромного Запада, стоящего за спиной Украины, формирующего ее облик и целеполагание, натравливающего ее на Россию, — и России, которая в ее нынешнем виде во много раз меньше Запада.

И если бы именно размером определялись итоги того или иного конфликта, то положение было бы, мягко говоря, не из легких. Но патриарх, апеллируя к метафизике, естественным образом апеллирует в том числе и к классическим религиозным текстам. Например, к библейской истории противостояния Давида и Голиафа, описанной в семнадцатой главе Первой Книги Царств. Причем речь идет о Голиафе Запада в его противостоянии Давиду под названием Россия.

Вкратце напомню содержание этой истории.

Перед сражением иудеев с филистимлянами в долине Эла могучий филистимский воин Голиаф выходил утром и вечером и предлагал кому-нибудь из противостоящей армии сразиться один на один, решив этим исход битвы. Но никто из иудейских воинов не отвечал на вызов Голиафа. Случайно услышав этот вызов, пастушок Давид, который приносил еду своим братьям-воинам, решил противостоять Голиафу.

Перед сражением Давид сказал Голиафу: «Ты идешь против меня с мечом и копьем и щитом, а я иду против тебя во имя Господа Саваофа».

Христианская традиция рассматривает эту историю как символ победы Света над Тьмой, Правды над Ложью, как прообраз будущей победы Иисуса над грехом, а также будущей победы Церкви над Сатаной.

Адресуя к подобным аналогам, а также к словам из песни «Священная война», в которой задается столь же метафизический формат нашего противостояния гитлеровским ордам («Как два различных полюса / Во всем враждебны мы / За свет и мир мы боремся, / Они — за царство тьмы»), патриарх вносит свою лепту в дискуссию об окончательной, то есть метафизической природе всего происходящего. Является ли нынешний Запад тем метафизическим полюсом Тьмы, который принято называть врагом человечества? Какие есть основания для подобного утверждения? Причем необходимы основания не только религиозные, но и светские. Тем более что Запад хочет сейчас вывернуть эту схему наизнанку. И провозгласить себя этаким полюсом Света, противостоящим российской Тьме.

В связи с этим возникает вопрос о светском содержании понятия Тьмы и Света. Как это содержание соотносится с навязываемым Западом представлением о лагере демократии, то есть свободы, и лагере авторитаризма, то есть несвободы? Можно ли абстрактно противопоставлять свободу и несвободу? Или же свобода имеет в виде своего антагониста не саму же себя с приставкой «не» (то есть нечто бессодержательное), а определенное содержание, имеющее вполне конкретное имя? Есть ли такое содержание?

Да, оно есть. И имя ему всевластие необходимости.

В своей книге «Анти-Дюринг» Энгельс задавал данное противопоставление нижеследующим образом: «Объективные, чуждые силы, господствовавшие до сих пор над историей, поступают под контроль самих людей. И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю, только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут иметь в преобладающей и все возрастающей мере и те следствия, которых они желают. Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы».

Если исходить из этого, то полюсом Света является царство свободы, а полюсом Тьмы — царство необходимости. Есть масса объективных доказательств того, что Запад стремительно дооформляет царство абсолютной необходимости (она же несвобода). И именно дооформление этого царства Западом позволяет утверждать, что Запад становится полюсом Тьмы, от лица которой один из героев Достоевского говорил, что «необходимо лишь необходимое».

В таком царстве господствовать должно непререкаемое и ничем не дополняемое равновесие. Оно же — гомеостаз. Сразу же оговорю, что равновесие само по себе — штука хорошая. А вот его абсолютизация — это беспредельное и пока что даже трудно представимое зло. И Запад движется в сторону реализации такого зла.

Сам ли он движется в эту сторону или его кто-то в эту сторону движет?

Имеет место нечто наподобие химической реакции, переоформляющей естественным путем западное бытие столь пагубным образом, или же есть конкретный переоформитель этого бытия?

В теоретическом плане такой вопрос относится к числу наисложнейших. Существует ли в человеческом обществе явление стихийной объективной самоорганизации и, главное — самопереорганизации?

Возможна ли вообще такая самопереорганизация?

В принципе, она не исключена. Воздействовал ли кто-то на превращение неживой материи в материю живую? Имела ли место в этом случае самопереорганизация неживой материи?

Поскольку альтернативой подобному утверждению является вмешательство прилетевшей из космоса органики или инопланетян, или Бога, то есть нечто, трудно представимое для современного светского человека, то такой человек принимает в качестве аксиомы возникновение жизни в результате самопереорганизации неживой материи.

И для дилетанта такой вариант представляется в неслыханной степени более убедительным, нежели его альтернативы, связанные с каким-то внешним воздействием. Но я знал исследователей, которые всю жизнь занимались именно описанием самопереорганизации неживой материи в ходе зарождения жизни, получали общественное признание, высокий академический статус, а в конце жизни в отчаянии говорили, что в эту самую переорганизацию верить перестали. Вот как всё не просто.

Даже в этом вопросе, а также в вопросе возникновения разума, а также в вопросе усложнения форм существования неживой материи.

Начав обсуждать этот очень непростой вопрос, тесно связанный с вопросом о свободе и необходимости, я сразу вспомнил Маяковского: «Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно?»

А следом за этим на память пришли другие стихотворные строки совсем иного качества, весьма далекого от гениальных строк Маяковского. «Чуть-чуть беспомощно вагоны качаются, и всё получается само собой».

А следом за этим память воскресила далеко не высокохудожественные строки из фильма «Вокзал для двоих». «Быстренько, быстренько, сама, сама, сама».

Ну так вот, все эти самозарождения по принципу «быстренько» (то есть на протяжении сотен миллионов лет) за последние пятьдесят лет приобретают характер суждений, обязательных для обретения статуса так называемого приличного человека. То есть человека, агрессивно отрицающего любую метафизику, являющуюся вопрошанием об истоках и природе любого так называемого самодвижения.

Ох уж мне эта категоричность приличного человека, преисполненного слепой веры в «быстренько, быстренько, сама, сама, сама», в то, что всё получается само собой в результате самопреобразующей потенции бытия. Ох уж мне эта вера в самопреобразующую силу рынка и всего остального. Как говорил по другому поводу герой Чехова: «Какая это подавляющая сила!»

Современный приличный человек с упоением принимает свою дилетантскую веру во всесилие самопреобразующих потенциалов бытия за приобщенность к новому жреческому сословию, готовому расправляться с неприобщенными еще более свирепо, чем в архаическую эпоху.

В своем неожреческом самовлюбленном бытии этот приличный человек (он же обычный заурядный дилетант) не останавливается на абсолютизации своих представлений об онтологии, антропологии и так далее. Он так же относится и к культуре, и к истории, и ко многому другому. И если вы думаете, что, находясь в этом качестве, такой приличный человек оставит других в покое, то вы глубоко заблуждаетесь.

Жил-был такой не худший русский писатель Иван Алексеевич Бунин, называвший «Двенадцать» Блока частушками и стремившийся переписать «Войну и мир» так, чтобы всё стало более эстетичным. Закавыка тут состоит в том, что Бунин — это просто хороший русский писатель. А Толстой и Блок — гении. Просто хорошие писатели стремятся, образно говоря, получить Гонкуровскую премию за стилевые качества своего произведения. А гении стремятся изменить человечество. Тут главное в слове «изменить». Потому что меняет дух, о наличии которого гений знает не понаслышке. А приличный человек или хороший писатель про дух читал в различных философских замшелых текстах. Он этому духу не сопричастен. А если он, такой замечательный, ему не сопричастен, то духа просто нет и всё. А если его нет, то нет никаких рывков, включая рывки из царства необходимости в царство свободы.

Приличному человеку в царстве необходимости хорошо. А о свободе он любит болтать, совершенно не врубаясь при этом в то, какова ее суть. Осуществляет же такой человек на практике нечто обратное свободе. Это обратное, будучи очень близким к необходимости, именуется диктатурой хорошего вкуса.

Мне скажут, что диктатура безвкусия еще страшнее.

Ну знаете ли, это открытый вопрос. По мне, так «обе хуже». И если бы не одно обстоятельство, то я бы принял диктатуру хорошего вкуса. Да вот беда — очень часто то, чем этот хороший вкус любуется, при внимательном рассмотрении оказывается, прошу прощения, мертвым. Звуки мертвые, формы мертвые, главное — слова мертвые.

По поводу мертвых слов Маяковским были написаны гениальные строки в его поэме «Облако в штанах»:

Улица му́ку молча перла.
Крик торчком стоял из глотки.
Топорщились, застрявшие поперек горла,
пухлые taxi и костлявые пролетки.
Грудь испешеходили.
Чахотки площе.

Город дорогу мраком запер.

И когда —
все-таки! —
выхаркнула давку на площадь,
спихнув наступающую на горло паперть,
думалось:
в хо́рах архангелова хорала
бог, ограбленный, идет карать!
А улица присела и заорала:
«Идемте жрать!»

Гримируют городу Круппы и Круппики
грозящих бровей морщь,, а во рту
умерших слов разлагаются трупики,
только два живут, жирея —
«сволочь»
и еще какое-то,
кажется — «борщ».

Ту же проблему умерших слов на другом, конечно, уровне, но страстно, художественно, тонко обсуждал Николай Гумилев в своем стихотворении «Слово»:

Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангельи от Иоанна
Сказано, что слово это — Бог.

Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.

Коли это и вправду так, то самое чудовищное безвкусие лучше вкуса, способного породить и воспеть только мертвое.

Лоренцо Лотто. Великий Хаос. Интарсия. 1524

Впрочем, современный Запад поразительным образом сочетает в себе вопиющее безвкусие и амбиции, порожденные самолюбованием по поводу того, какой же у тебя хороший вкус. И это, знаете ли, пострашнее любого обычного безвкусия, способного случайно явить что-то незатейливое, но живое.

Ну так почему хорошее (оно же наличие вкуса) так легко порождает плохое (оно же смерть)? Потому что вкус очень легко возводит в абсолют именно форму, оторванную от содержания. Вкус следит за формой, ценит ее, а от такого слежения до превращения вкуса в абсолют — один крохотный шажочек. А дальше — то, что описано и Гегелем, и Марксом, и другими. Дальше — не просто отрыв формы от содержания, а убиение содержания с помощью формы.

Формы, которые убивают содержание, называются превращенными. А мир, в котором превращенные формы доминируют, можно называть по-разному. Маркс так вообще считал, что это зрелый капитализм.

Мне же много лет назад почему-то захотелось отделить такое доминирование форм, воюющих с содержанием, от экономического уклада. И я назвал мир хищных превращенных форм, уничтожающих содержание, «Зазеркальем».

Ну так вот, Запад сейчас лихорадочно формирует именно Зазеркалье как царство необходимости, то есть смерти. Да, именно смерти. Я не одинок в этой оценке. Ее много лет назад дал римский папа Иоанн Павел II, назвавший становящуюся западную цивилизацию цивилизацией смерти.

Ведь и в самом деле, форма, уничтожившая содержание, должна далее как-то существовать. А поскольку при уничтожении содержания она автономно существовать не может, то, уничтожив содержание, она через какое-то время начнет уничтожать сама себя. И мы это лицезрим воочию, наблюдая за тем, что вытворяет нынешний Запад.

Ибо если только содержание, оно же дух как источник всей и всяческой новизны, способны к порождению непревращенных форм, то, оторвавшись от содержания и начав истреблять его, формы просто обречены на то, чтобы в итоге начать пожирать самих себя.

Поволочась в 1990-е годы вслед за Западом именно в этом направлении, мы соорудили свое, очень конкретное Зазеркалье.

В весьма преклонном возрасте мой отец передал кафедру своему ученику и продолжил преподавание вплоть до смерти, наблюдая за процессами в качестве рядового профессора.

Я спросил отца, как работает кафедра после того, как он перестал ею руководить.

Отец ответил, что кафедра работает замечательно. Но потом добавил: «Иногда мне кажется, что если бы студентов не было, она бы работала еще лучше».

В данном случае студенты — это содержание, а кафедра — это форма.

Много лет назад одна моя хорошая знакомая рассказала о встрече с очень крупным политическим администратором. Этот администратор сказал ей, что они сейчас заняты подавлением заговора против тогдашнего министра обороны Сердюкова.

Моя знакомая из чистого любопытства спросила, чей заговор подавляют высокие политические администраторы.

Человек, которому она задала вопрос, с изумлением ответил: «Как чей? Армии!»

Заговор армии против своего министра…

Заговор врачей против своего министра…

И так далее. Что это такое? Это было наше царство необходимости, царство смерти, то бишь Зазеркалье. Создавая его, мы копировали Запад, который в этом сильно преуспел.

Мне приходилось однажды лететь в одном самолете с представителями брюссельской бюрократии — и натовской, и другой. Эти представители бюрократии были поразительно непохожи на других людей, сидевших в том же самолете. Они являли собой нечто, еще более близкое к понятию нелюдь, чем ужастики из фильмов типа «Матрица». С тех пор прошло много лет, и всё продолжает развиваться в том же метафизическом направлении.

Мир мертвых слов, мертвых лиц, мертвых форм, хищно пожирающих всё живое.

Что это за мир? Откуда он к нам пожаловал? И сам ли он к нам пожаловал, или его кто-то приволок в наше небезупречное, но не лишенное допрежь какого-то жизненного тепла существование, памятное мне лично по шестидесятым годам XX века.

Есть такой философ Фукуяма, ужасно превозносимый в каком-нибудь 1992 году. Мода на Фукуяму продолжалась недолго. Потом она сменилась модой на Хантингтона как оппонента Фукуямы. А потом все сторонники Хантингтона, боровшиеся со сторонниками Фукуямы, враз устали и превратились в живые тени, вообще не пытающиеся понять природу мира, в котором они живут, но что-то устало говорящие, потому что положение обязывает.

Так вот, этот Фукуяма ничего особенно глубокого не родил. Он сказал о конце Истории людям, которым хотелось почему-то, чтобы История окончилась. И люди, услышав это от Фукуямы, обрадовались: «Вот ведь сам Фукуяма говорит о том, что нам так хотелось услышать».

Почему же приличным людям начала 1990-х так хотелось вкусить причастия от Фукуямы?

Потому что они очень устали от жизни и от Истории. То есть от всего того, что к ним прикалывалось, напоминая о замшелых и бессмысленных вещах типа долга, чести, служения, ответственности, любви. Хотелось освободиться от всего этого, понимаете? И это называлось свободой. Да, это была свобода на западный манер. То есть «свобода от» — долга, чести, служения, ответственности, любви. Тем, кто от этого освобождался, казалось, что при подобном освобождении останется нечто, позволяющее жить так, как хочется. То есть не заморачиваясь по поводу целей, духа и так далее. Притом что «морок» всех этих «нелепостей» навязывала История.

Хотевшие так пожить люди не задавались вопросом о том, что останется в их жизни, если из нее уйдет История вместе со своей нормативной и даже метафизической свитой. Им казалось, что что-нибудь да останется. Потом они обнаружили, что не остается ничего. Или, точнее, остается ничто. И что в этом самом «ничто», оно же «пустота», жить еще труднее, чем в мире, где есть разного рода должествования и нормативности.

Лихорадочно производя «свободу от» (сам ли или при чьей-то помощи), Запад одновременно лихорадочно производит не только смерть, застылость, безжизненность, но и пустоту.

Западные поклонники подобного производства восхваляли в те далекие годы книгу Пелевина «Чапаев и Пустота». Но в том-то и дело, что в Чапаеве было всё, включая столь ненавидимый нашими приличными людьми моветон. Но пустоты в нем не было. А в приличных людях со временем обнаруживается всё большее отсутствие чего-нибудь, кроме пустоты. И ее главного детища, имя которому — безлюбие.

Апостол Павел в своем Первом послании к Коринфянам: «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится».

А Запад очень хочет опровергнуть данное утверждение и показать, что любовь может перестать.

Апостол Павел утверждает в том же послании: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам всё имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы».

Западу хочется построить мир этой самой звенящей меди. И он очень преуспел в этом.

«Бог есть любовь»,  — говорится в «Первом соборном послании апостола Иоанна Богослова».

В Евангелии от Иоанна сказано нечто большее: «И Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины».

Свобода от любви и Слова, ставшего плотью — вот что в метафизическом плане сотворяется Западом. Причем с неслыханной успешностью, с невероятной скоростью.

Есть ли другая свобода?

Конечно, есть!

Она называется «свободой для» и является чем-то прямо противоположным рассмотренной мною выше «свободе от».

Размышляя об этой свободе и спрашивая себя, может ли быть свободен парусник без ветра, Антуан де Сент-Экзюпери говорил о пробуждении жажды и указании пути к утоляющему эту жаж­ду колодцу.

Но такое пробуждение духовной жажды, она же жажда высшего смысла, без любви невозможно. И достаточно очевидно, что свобода в ее позитивном смысле, она же «свобода для», наипрочнейшим образом связана и с любовью, и со Словом, ставшим плотью.

Ясно также, что в плоть слово превращает любовь, а если Любовь есть Бог, как, впрочем, и слово в его абсолютном значении, оно же Логос, то превращенное в плоть Слово — высшая смысловая инстанция — она же Бог, и Любовь в ее высшем понимании, тесно связаны между собою. И будучи так связаны, именно они приобщают человека к свободе в ее высшем позитивном смысле.

Не в этом ли во всем метафизическое содержание суперконфликта между очень несовершенной, от многого отказавшейся, но всё еще живой Россией и начиненным мертвечиной высокомерным Западом?

До встречи в СССР.

 

 

https://rossaprimavera.ru/article/1a69c327

 

05.03.2022 Признание ДНР и ЛНР — это сдерживание абсолютного зла. Пойдет ли Путин до конца?

Я отвечаю за свои неполиткорректные слова. Система отвратительная, ее развал еще хуже. И он продемонстрирует ее худшие качества

  Сергей Кургинян / Газета «Суть времени» №471 / 5 марта 2022

 

Луи Шерон. Геркулес, убивающий Гидру. XVII–XVIII века

Стенограмма выступления Сергея Кургиняна на канале «Суть времени» от 23 февраля 2022 года

Произошло очень крупное событие в нашей политической и, можно сказать, исторической жизни. Этим событием является решение высшей власти о признании Луганской и Донецкой народных республик.

Кому-то это событие может показаться мелким. По сути, и так ЛДНР живет своей жизнью уже восемь лет.

Но это не так. Это событие крупное, переломное, судьбоносное. И как при всяком таком событии, дальше возникает ветвление: куда это дальше пойдет? Сюда? Сюда? Сюда? Витязь находится на распутье.

Я обсуждал это назревающее событие в интервью, которое дал белорусскому телевидению, до того, как оно произошло. Нетрудно убедиться в том, что там были заявлены все основные позиции, и я не собирался снова возвращаться к данной теме после того, как решение оказалось принятым.

Но ряд обстоятельств вынуждает меня это сделать.

Прежде всего, я с полной ответственностью и категоричностью заявляю, что мы, движение «Суть времени» и я как его лидер, категорически поддерживаем принятые решения. Мы поддержим их полностью и безоговорочно. И это не является нашим сиюминутным актом «верноподданничества». С 2014 года украинская «Суть времени» воюет против бандеровского режима. И не ушла из Донецка и с фронтов столь длительной войны, потому что мы все понимаем смысл и расстановку сил внутри этой войны.

Как бы несовершенна ни была действующая российская власть, поддерживающая ЛДНР, речь идет о несовершенствах, возможно, очень и очень существенных и опасных, но именно о несовершенствах.

Бандеровская же нацистская власть на Украине ― это абсолютное зло, и она не существует сама по себе. Она существует вместе с Западом, который у нас на глазах превращается в настоящего и полноценного врага человечества.

В выборе между злом относительным, поступки которого мы неоднократно обсуждали, критиковали и вставали в позицию гражданского сопротивления этим поступкам, и злом абсолютным не может быть никаких колебаний.

Поддержать надо всё, что дает отпор абсолютному злу. И если бы это было не так, наши товарищи не осуществляли свою деятельность в ЛДНР, и не было бы потерь, которые мы горько переживаем и которые такой трещиной прошли через мое сердце и наверняка не только через мое.

Мы в 2014 году сделали свой выбор, мы тогда сказали: «В огне брода нет». И мы последовательно осуществляем то, что тогда начали. Так что этот новый этап сдерживания абсолютного зла в виде признания ЛДНР мы не можем не поддержать. И мы его поддерживаем категорически, безоговорочно и без каких бы то ни было «но». Точка.

Это необходимо заявить в сложившейся ситуации, потому что бывают ситуации, в которых морально-экзистенциальная определенность еще важнее политической, и играть тут в политические игры бессмысленно. Это первое.

Второе. Мы находимся на перепутье. И куда дальше пойдет процесс, вопрос отдельный. Что произойдет дальше? Будет признана только ЛДНР и всё? Это зачин к чему-то большему? Ведь мы же все понимаем, что настоящая экзистенциальная опасность состоит не в том, что происходит вокруг ЛДНР, не в этих бесчинствах нацистской власти по отношению к мирному населению, не признавшему ее переворота, а в том, что может произойти при расстановке сил на великой шахматной доске. Иначе говоря, в том, будут ли ракетные установки поставлены в Харькове, Днепропетровске и так далее, и какое будет подлетное время до Москвы.

Там корень проблемы, в дальнейших действиях Запада. И у меня лично нет ни малейшего сомнения в том, что Запад будет наращивать, медленно наращивать свою антироссийскую деятельность. Если бы Запад хотел просто принять нормальную демократическую Украину в НАТО, Евросоюз и так далее, он бы одним щелчком заткнул поганую пасть всей бандеровской мрази, но он же этого не делает.

Какие-то телодвижения проявляют представители еврейского народа, но это очень мягкие телодвижения по отношению к тому, что Бандера вытворял с евреями, и о чем помнит еврейский народ. С поляками еще хуже. Поляки ухмыляются и говорят: «Да ладно, ладно, черт с ним, с Бандерой, главное ― что против русских».

Значит, бандеровской мрази дают развернуться и фактически установить свою диктатуру на Украине (а это так), в каких бы формах эта диктатура ни устанавливалась. Что, президент Зеленский, который говорил, что он совсем другой, не такой, как Порошенко, ― он не славословит Бандеру? Что, не при нем принято решение о том, что русский народ не является коренным на Украине? Это что, не геноцид? Геноцид ― это только когда стреляют в затылок? Что, мы не видим, как подобного же рода действия разворачиваются в других местах против русских?

Значит, всё, что против русских ― всё хорошо. Кто это говорит? Запад. Он останавливаться в этом собирается? Нет! Почему ― это отдельный вопрос.

Этот вопрос надо обсудить хотя бы кратко. Перед тем, как его обсудить, я должен сказать по поводу того, что именно происходит с оценкой действий большевиков на Украине. История эта старая, обсуждается она давно. Сейчас не время начинать дискутировать снова в полном масштабе. Большевики допустили на Украине большие ошибки, и не только на Украине.

Вопрос не в этом, вопрос в том, что породило эти ошибки и приход большевиков. Их породила чудовищная несостоятельность царской власти, чудовищная. И вот по этому вопросу дискуссия своевременна просто потому, что мы не в конце пути. Нам предстоит выдерживать еще большие нагрузки, и не должно повториться всего того, что произошло тогда.

За любой крах государства отвечает власть, она и только она. За события 1991 года отвечает КПСС как завершающее звено большевизма. За этот последний этап отвечает КПСС, а за то, что пришла к этому этапу, отвечают все, кто ее создавал. За фиаско царской власти к февралю семнадцатого года отвечает царская власть вся целиком, и уж тем более ее завершающее звено. Разговоры про масонов, большевиков, евреев или кого-нибудь еще — это жалкий лепет оправданья! Ключевыми масонами и мартинистами были действующие лица самой царской власти, включая первые фигуры!

Иллюстрация из алхимической книги «Книга с семью печатями»

Мой дед, расстрелянный большевиками, воевал на фронтах империалистической войны офицером. Его старшие родственники что-то в этом понимали, а предки моей бабушки, жены моего деда, понимали еще больше в силу того, что относились к аристократии российской империи.

Мой отец ― известный советский историк. Его друзья занимались Первой мировой войной и тем, что происходило с царской Россией в ходе этой войны. Это честные люди, патриотичные и с очень глубоким знанием вопроса. Не специфика советского режима, а их подлинные убеждения требовали, чтобы они сказали, что творилось нечто чудовищное ― чудовищное разложение элиты.

Рыба тухнет с головы. Элита была разложена омерзительно. Люди, очень хорошо знавшие ситуацию Первой мировой войны и царского режима, говорили, что нужно было специально совершить пятнадцать-шестнадцать-восемнадцать ошибок очень маловероятных, для того чтобы такую смерть обрести. Что любые фигуры, вместо тех, которые назначались на пост премьер-министра и так далее, любые политические шаги в любом другом направлении означали сохранение царской России. И Ленин об этом писал за шесть лет до начала Первой мировой войны: если они сделают то-то и то-то ― наше поколение не увидит никакой социалистической революции. Но они же делали именно это!

Владимир Владимирович Путин справедливо говорит, что если элита адекватна, то революции не нужны. Вопрос возникает в том, что революции возникают для исправления вопиющей неадекватности элит.

Вот этот смрад разложения, откуда он возникает? Это же вопрос! Разве Наполеон Бонапарт, он же поручик Буонапарте, глядя на то, что происходит со взятием Бастилии в 1789 году, не говорил, что ему достаточно (я уже не помню) полка или батальона, для того чтобы «разогнать всю эту сволочь и положить этому конец»? Он это говорил, и он был прав. Только поручик Буонапарте не получил полка. Почему?

Но событиями февраля семнадцатого года всё не исчерпывается. Ведь потом был период, который все хотят забыть, ― от февраля до октября, когда эстафета власти была передана буржуазии.

Наступила буржуазная демократия, почти диктатура. Глаза у него «бонапарчьи», говорил Маяковский по поводу Керенского. Жалкие ничтожные люди, не способные ни к каким исторически конструктивным действиям, не обладающие волей ― вот что такое русская буржуазия, которая получше была, чем та, которая пришла к власти в 1991 году.

Она проиграла всё, что могла! Если царская власть допускала ошибки, которые собирались в определенной конфигурации, то те просто продемонстрировали вопиющую импотенцию! И страна стала стремительно разлагаться. Все эти стадии разложении страны происходили с февраля по октябрь. Там уже не было страны к октябрю. У Ленина хватило честности назвать позорным Брестский мир.

Маяковский писал:

Возьмем

передышку похабного Бреста.

Потеря ― пространство,

выигрыш ― время.

Сколько времени продлилось это, и кто организовал революцию в Германии? Разве не те же большевики?

Когда на распадающуюся страну, где еще не было никакой армии ― та, старая, разложилась, новая не сформировалась, ― наступала самая мощная армия мира, был подписан этот «похабный Брест». Была историческая правда прихода к власти большевиков в абсолютно импотентной ситуации, в хаос, в нуль. И продолжалось это год, а потом армии большевиков отбили войска Антанты. А потом Советская армия водрузила знамя над Рейхстагом.

Что такое Беловежские соглашения? Это не «похабный Брест»? Это не супер-Брест? Просто если посмотреть на территории, на расчленение и всё прочее. Как мы относимся к тем, кто это подписал, антиконституционно, в условиях, когда никакого такого чудовищного разложения и полного хаоса, как к октябрю 1917 года, не было? Кто за это ответит и чем? Почему с этим осторожничают? Как к этому надо отнестись?

Так вот, я хочу сказать, как к этому относится Запад. Запад к этому относится как к капитуляции России, проигравшей холодную войну. За проигрыш холодной войны отвечают коммунисты, но за Беловежье отвечает уже та новая власть, которая построила на обломках Советского Союза страну, подмандатную Западу. Это подмандатная элита, подмандатная страна, и началось это задолго до краха Советской власти в 1991 году. Это началось действиями Андропова и его старших товарищей, которые кричали о том, что любой ценой надо туда войти, а там разберемся.

Это произошло. В результате этого сформировалась подмандатная территория. Произошла неявная, но очень четкая оккупация. Кто за это ответит? Чем это было? Но это длится не год, как при большевиках.

Теперь какие-то силы, в том числе и оголтело патриотические, начинают орать по поводу, в общем-то, не выходящих за рамки всего, что было сказано раньше, слов президента России по поводу большевиков и Украины, как они сейчас расправятся с коммунизмом и со всем прочим.

Во-первых, вот (показывает кукиш. ― Ред.), чтобы поняли все. Зюганову поручили вынести решение о признании ЛДНР.

Во-вторых: каждый, кто этими «расправами» займется, является национальным изменником. Потому что в момент, когда нужно сосредоточение сил, чтобы ответить американцам, станут раскалывать общество на красных и белых, в очередной раз, в двадцать пятый.

В-третьих: кто такие эти белые? Какова их роль в национальной измене, на всех этапах? Кто и как подмахивал Гитлеру?

И, в-четвертых: не они ли привели к краху страну, которую из краха вытаскивали большевики? Чья бы корова мычала, а их бы молчала.

Теперь о том, что началось. Россия была приговорена сразу после 1991 года. Это был переходный период к ликвидации Российского государства. Ликвидацию эту остановил Путин, и это его историческая заслуга. Путин не переломил тенденции, которые были заложены внутрь подмандатной элиты. Но он отрегулировал что-то, отбросил крайности и нормализовал, как ему представляется, всё происходящее. В результате мы имеем то, что имеем.

Я не буду обращать внимание на отдельные эпизоды внутри того, что происходило на Совете безопасности, того, что мы лицезрели. Но, уверяю вас, они гораздо более существенны, чем это может показаться. И внимательное наблюдение за тем, как именно вел себя глава российского государства, говорит о том, что ему далеко не всё нравится в происходящем. И он-то это не нравящееся аккумулировал не во время Совета безопасности, а на предыдущем этапе.

Итак, мы имеем дело с элитой подмандатной территории или элитой вхожденчества. Она никуда не делась, и ее гораздо больше, чем можно себе представить.

Запад считает, что мы подвергаем сомнению его победу в холодной войне. А он ее безумно ценит.

Масса людей, с которыми я разговаривал, в том числе определенное количество людей с высокой квалификацией и безусловно порядочных, говорили мне: «Да вы что? Какое признание ЛДНР? Да какое „это и это“? Этого всего не будет!» Почему они так говорили? Потому что они, как, между прочим, Сталин перед 22 июня 1941 года, пытаются оценить сложившуюся ситуацию в мире как рациональную. Когда Сталину докладывали о том, что Гитлер нападет на СССР, он говорил: «Зачем? У него к этому нет рациональной мотивации».

Зачем Запад осуществил нападение на Россию? Зачем он втягивал так оружие на Украину? Зачем он этих бандеровцев культивировал? Зачем он подтаскивал к этому краю пропасти?

Можно это обсуждать с точки зрения чистой рациональности, а можно выйти за ее рамки. В эпохи турбулентности, а мы только в начале этой эпохи, рациональность обычного типа не действует. Не спрашивайте щепку, как бы ей надо было вести себя рационально. Ее несет поток.

Постоянно используемая лексика, находящаяся уже за пределами дипломатического языка, справедливость которой я не отвергаю потому, что в ситуации безумия наименее разумно действовать, как в известной притче: акула напала на плывущую английскую пару, мужчина вытащил нож, чтобы сопротивляться, а ему жена кричит: «Джек, фи! Рыбу ― ножом?»

Уже бессмысленно соблюдать этикет в ситуации, когда ведут себя так разнузданно, как ведут. Страна приговорена Западом, и теперь вопрос в том, сможет ли она себя отстоять. Это очень серьезный вопрос.

В девяносто третьем году после расстрела парламента для меня возникал экзистенциальный выбор: жить ли в той мерзости, которая развернулась после этого события, и которая была всё же результатом общественной поддержки на апрельском референдуме некоего курса, олицетворявшего эту мерзость. Можно ли здесь жить?

И тогда вдруг с невероятной остротой я ощутил, что жить я могу только здесь. Что я понимаю: всё, что будет происходить, является крайне несовершенным, но всё равно я буду, первое, ― жить здесь, во-вторых, помогать удержаться этой несовершенности, а не выбивать из-под нее последние подпорки, как это делали некие так называемые красные, поддерживая чеченцев в мятеже против российского государства.

Я никогда не думал о том, какие будут у меня позиции, я ничего не хотел внутри того, что развернулось после девяносто третьего года и что было олицетворением этой скверны.

Можно ли защищать то, что считаешь скверным? Можно. Можно! Так это защищали и в Гражданскую войну царские офицеры, перешедшие на сторону красных, и в Великую Отечественную.

Так отказался действовать против этого генерал Деникин. Можно было защитить красных, которых ненавидели, потому что защищали, и понимали это, историческую Россию. И можно было радоваться Победе и знамени над Рейхстагом. Можно.

И очень часто происходит именно так. Последовательная критика происходящего в российской элите есть наш гражданский и экзистенциальный долг. Удержать государство от катастрофы и поддержать его против абсолютного иноземного врага ― это такой же наш долг.

Соединение этих двух задач очень трудное, но оно является единственно возможным.

И здесь вопрос совершенно не в гражданских оппозиционных движениях, которые всё уже доказали и на Поклонной горе, и в Донецке, и в других местах. Здесь вопрос во власти.

Я лично убежден, что внутри существующей власти сейчас так называемых подмандатников, или вхожденцев, до и больше. Что вся система построена для вхождения в западную цивилизацию ― хоть бы и на карачках, хоть бы и ползком, лишь бы для вхождения. Так построено всё.

Что такое реформа, по вхожденчеству? Это переписывание с английского языка на русский. Какими качествами должен обладать реформатор? Хорошо переводить с языка на язык. Всё, всё организовано по этому принципу.

И Путин сказал: да, я вижу это, я где-то это нормализую, а где-то я это принимаю ― вот эту гибридную элиту. Я выстраиваю систему и использую для того, чтобы российское государство могло выжить при умеренных нагрузках.

Так всё выглядит, по крайней мере, со времен Мюнхена. А перед Мюнхеном было предложено главе российского государства, всей власти, входить в Европу по частям. И вот тут-то и были отвергнуты эти предложения, и начался новый период. А разве Путин не сказал вот прямо сейчас в обращении, что он спрашивал Клинтона, примут ли в НАТО Россию?

Значит ясно, что речь шла именно о вхожденчестве, но только в виде суверенного государства, такого же, как все, и о построении такого же европейского государства, и так далее и тому подобное. Об этом шла речь.

Вопрос возникает о том, может ли она идти и дальше о том же самом.

Иллюстрация из алхимической книги «Книга с семью печатями»

Каков масштаб совершившегося события?

Две исторические заслуги Путина, с моей точки зрения, таковы.

Первое: он сдержал распад. И бастионами этого сдерживания являлись и Осетия с Абхазией, и Крым, и Донецк, и в 2014-м, и сейчас. Он сдержал это. И в этом, конечно, есть его историческая заслуга. И никто не ждал, что он это будет делать.

И, второе, что я отношу к историческим заслугам президента России, это то мастерство, с которым он снижает напряженность в отношениях между Западом и Россией. Он всё время очень тонко и компетентно управляет этой напряженностью. Иначе говоря, он осторожен. Потому что он понимает, что созданная им гибридная система может выдержать только умеренные напряженности.

И он выводил их на эти умеренные характеристики, и когда все завыли по поводу Осетии и Абхазии, и после Крыма, и так далее. Я убежден, что и сейчас президент России будет действовать, исходя из необходимости минимизировать ту напряженность, которая возникнет. И я вижу, как это происходит.

Об этой минимизации говорят в момент, когда идут все эти дипломатические войны якобы за нашу победу в отодвигании НАТО от наших границ и так далее. Не про то идет звук.

Про другое американцы заговорили сразу же. Что они войска вводить не будут, что они такие-то и такие-то санкции будут осуществлять, что в одних случаях санкции будут жесткими, в других мягкими. Уже всё это разминается.

Поэтому я могу себе легко представить, что президент России выведет напряженность в отношениях через полгода на некий минимум, и тогда система выдержит. Это средний вариант. Эта система будет демонстрировать свои скверные черты. Наряду с этим она будет обеспечивать какую-то функциональность.

Теперь предположим, что эта система развалится, а напряженность станет большой. Тогда будет очень плохо. И никто даже не понимает, насколько будет плохо. Все потирают руки и говорят: «Развалится система. Зашибись! Новые возможности, можно будет движуху устроить». Будет чудовищно плохо. Это будет реальная смерть народа и государства.

И наконец, есть возможность трезвого понимания, что напряженность тем не менее увеличивается, и надо что-то делать с системой. Я считаю, что этот вариант единственный спасительный.

И вот тут вопрос: что с ней начнут делать? Где жесткая рациональность, приводящая к стратегической замене и курса, и кадровой политики, и всего прочего возобладает, а где начнутся заполошные маргинальные игры, которые до добра довести не могут.

В сегодняшней исторической ситуации… Я не знаю, какая ситуация была во времена Ленина. Шла мировая война, мировая элита была расколота, государства были расколоты. Может, он там и играл в какую-нибудь офицерскую рулетку. Покрутил барабан, приставил к голове государства, ну и к своей собственной тоже. И как бы щелкнуло и пронесло. Авантюрно? Авантюрно, да. Поддерживаю я подобного рода игры? Нет. Ну, выиграл и выиграл.

Сейчас этой ситуации нет ― Запад не расколот.

Сейчас любой крах системы оборачивается абсолютным крахом. Ибо, в конце концов, у большевиков было в условиях отсутствия ядерного оружия и многого другого тысяч тридцать людей, хорошо подготовленных и готовых жертвовать собой, умеющих работать на политическом направлении. Всё, что будет происходить сейчас ― это будет клубление говн.

Я отвечаю за свои неполиткорректные слова. Система отвратительная, ее развал еще хуже. И он продемонстрирует ее худшие качества.

Значит, единственное, что может быть, это либо вариант дальнейшего пролонгирования того, что есть, в виде минимизации напряженности. И тогда это один курс после признания ЛДНР. Но тогда они будут гораздо более активно ставить все свои ядерные установки! И провоцировать к следующим фазам! И это надо понимать уже сейчас! И это написано на лицах людей из Совета безопасности, которые говорили о продолжении переговоров.

Либо эта напряженность растет. И тогда единственная возможность ― это очень стратегическая, вдумчивая и никак не связанная с твоими симпатиями и антипатиями трансформация всего, что происходит.

Эта трансформация будет порождена наращиваниями напряженности оттуда. Ее будут пытаться смягчать и ее мастерски смягчают последние четырнадцать лет! Но никто не сказал, что на новом периоде это будет возможно. Мир входит в эпоху турбулентности, он безумен, и внутри него попытки рациональных оптимизаций уже не работают, необходимо другое. Американцы вполне могут рассматривать Украину как плацдарм средней войны, по результатам которой будет понятно, кто чего стоит. Есть такая американская стратегия ― авантюрная, омерзительная ― она есть. Но даже для того, чтобы выстоять и в ней продемонстрировать себя, уже невозможно минимизировать напряженность и использовать элиту вхожденчества, которая не хочет вообще никакой напряженности в отношениях. Наверное, удастся еще сколько-то времени соединять несоединимое и расплевываться с Западом, одновременно поставляя газ в Европу, и так далее и тому подобное, но это узкий временной интервал.

И всё, чем я могу завершить свою передачу, сводится к следующему: самое страшное ― это потерять Россию. Да, скверные процессы тоже волокут туда же, но лучше бесконечный ужас, чем ужасный конец. Эти процессы надо исправлять, их можно исправлять, нужно просто проявлять другие человеческие характеристики, а единственная надежда, настоящая — это надежда на то, что не повторится элитная ситуация ни февраля 1917, ни августа 1991, ни Смутного времени. Что каким-то способом внутри всего этого дела удастся избежать гниения, неадекватности и двусмысленности, и что внутри этого избегания, ответственность за которое лежит на высшей политической власти, родится новая российская жизнь, а внутри нее неизбежно действует и действовала на предыдущих этапах развития России очень простая максима: не плюй в колодец, пригодится воды напиться.

Что сделал Сталин? Он взял русскую дворянскую антибуржуазную культуру, передал ее народу, и в этом его историческая заслуга, если в двух словах. Вопрос заключается в том, что и как из нашего исторического опыта мы будем использовать в условиях нарастания напряженности, если его не удастся избежать, и какую адекватность в этой ситуации мы будем сохранять, ставя во главу угла спасение народа, государства, исторического бытия, а не что-либо другое.

До встречи в СССР!

 

https://rossaprimavera.ru/article/193fd0e3

 

23.02.2022 В огне брода нет. Кургинян оценил ситуацию вокруг Украины

Либо нужно снижать напряженность, либо менять систему, либо проигрывать 

  Сергей Кургинян / Газета «Суть времени» №470 / 23 февраля 2022

 

Чуть позже я обсужу вопрос о том, каковы шансы на то или иное развитие конфликта между Россией и Украиной. Притом что на самом деле речь идет о конфликте между Россией и Западом. Но вначале я считаю себя обязанным сделать заявление, связанное с нынешней напряженностью, которая покамест еще ничем не обернулась. Поскольку тем не менее напряженность растет, осуществляется реальная эвакуация прорусского населения в Донбассе, то политический разбор ситуации под углом зрения возможности конфликта я считаю не только допустимым, но и абсолютно необходимым.

Вначале несколько слов о характере бурно разворачивающегося конфликта.

Если бы Западу нужна была демократическая Украина, входящая в Европу и НАТО, то он одним щелчком остановил бы героизацию Бандеры, не отвечающую ни умонастроениям и чаяниям еврейского народа, ценимого Западом, ни позиции поляков, тоже ценимых Западом и помнящих о злодеяниях Бандеры. Но Запад фактически поощрял и поощряет бандеризацию Украины. И это может быть связано только с одним ― с тем, что Украина нужна Западу для уничтожения России. Да-да, именно для уничтожения. А тут без Бандеры не обойтись. Это определяет всю расстановку сил ― как внешнеполитическую, так и внутриполитическую, не так ли?

Поддерживать врага своего государства нельзя ни при каких обстоятельствах, но если этот враг хочет расправиться не с режимом, а с народом и государством, то это уж совсем омерзительно. А мы имеем дело именно с такой ситуацией.

Если бы Западу нужно было как-то сообразовывать свою линию с какими-то правами человека, пусть самыми минимальными, то он опять же одним щелчком остановил бы преступную дерусификацию Украины, потому что лишить русских права называться коренным народом Украины ― это нечто.

Но Запад смотрит на это с умилением. И такой подход подтверждает всё то же представление о терминальности возможной войны. То есть о том, что в этом огне и вправду брода нет.

Такая позиция не является сколь-нибудь новой ни для меня лично, ни для движения «Суть времени». С самого начала бандеровского мятежа на Украине я дал именно такую оценку ситуации. Конфликт между бандеровской Украиной и Россией не является обычным конфликтом между двумя буржуазными государствами. Это конфликт между украинским нацизмом, нацеленным на уничтожение России, и Россией, худо-бедно сдерживающей этот нацизм.

В условиях обострения конфликта считаю необходимым дополнительное развитие данного тезиса, касающееся его соотношения с большевизмом и ленинизмом. То есть с тем, что для нас является историческим явлением со знаком «плюс». Как далеко мы готовы продвинуться в сторону этого самого знака «плюс»?

С момента создания движения «Суть времени» я настойчиво формулировал свое отношение ко всему, что касается идеологии поражения своего государства в военном конфликте. Считается, что подобный подход, основанный на праве использовать поражение в империалистической войне для запуска войны гражданской, применял Ленин. В этой статье я не буду подробно обсуждать, имело ли это место на самом деле. По мне так имело место другое ― стремление усилиями рабочего класса воюющих стран остановить империалистическую войну.

Но предположим, что Ленин считал допустимым содействие поражению своего государства в войне, не важно с кем ― с Японией в 1905 году или с Германией в 1914 году. Мол, государство ослабнет ― и легче будет совершить народную революцию. Если это было так ― повторяю, я-то считаю, что это вменяется Ленину его противниками и здесь рассматриваю такое понимание ленинизма именно как некое «если бы» ― так вот, если бы это было так, то надо было бы говорить о недопустимости ленинского подхода, о его фактической близости к национальной измене, о его избыточной аморальности и так далее. А также о том, что движение «Суть времени» никогда не встанет на путь поддержки чужого государства, воюющего с нашим государством, сколь бы негативным это наше государство ни было.

Пусть на этот путь встают особо подлые леваки. Движению «Суть времени» такой путь категорически чужд. Могут сказать, что этот путь дал результаты в виде построения сверхдержавы под названием СССР. Опять же, спорное утверждение. Но если отнестись к нему всё с той же позицией «если бы это было так», то надо указать на несколько ключевых обстоятельств.

Обстоятельство № 1 — Первая мировая война велась без ядерного оружия. Поэтому она представляла собой очень затяжной процесс, в ходе которого у западного противника, расколотого этой войной, не было возможности мгновенной интервенцией раздавить Советскую Россию. Да, сначала была немецкая интервенция, закончившаяся Брестским миром. А потом была интервенция Антанты. Но немцам в 1917–18 годах нужны были украинский хлеб и прекращение войны на восточном фронте, а не рейхскомиссариат в Москве и Петрограде. А Антанта была страшно ослаблена Первой мировой войной и натолкнулась на недовольство своих народов ее итогами и готовность своего рабочего класса поддержать советскую революцию. Плюс чудовищное утомление солдат и офицеров, которых зачем-то бросили в Россию. Плюс серьезное сопротивление большевиков.

То есть Ленин, если он действительно надеялся на ограниченность возможности Запада в том, что касается подавления советской революции, сыграл, образно говоря, в офицерскую рулетку. А большевистская партия поддержала эту игру. Ну так вот ― ни я лично как человек, ни движение «Суть времени» в той мере, в какой оно на меня ориентируется, никогда не будем играть в офицерскую рулетку в том, что касается судьбы народа и государства. Хорошо это или плохо ― решать другим. Но это так.

Обстоятельство № 2 ― западный мир не будет расколот в случае, если ему надо будет реагировать на болезненные для русских итоги возможного конфликта РФ и Украины. Так что никаких возможностей играть в офицерские рулетки не будет. Будет просто антигосударственный суицид, при котором Российскую Федерацию, парализованную революционной смутой, порожденной очень маловероятным, но возможным негативным исходом конфликта между РФ и Украиной, оккупируют тут же.

Обстоятельство № 3 ― если кто-то и начнет пользоваться таким негативным разворотом событий, то этот кто-то будет прямым сателлитом Запада. И установит этот кто-то не новый советский порядок, породивший впоследствии великую сверхдержаву и победу в Великой Отечественной войне, а полицайство в западных интересах, чреватое полным уничтожением страны.

Обстоятельство № 4 ― человеческий фактор имеет немаловажное значение в политике. О чем думали конкретные люди, возглавлявшие большевистскую партию в 1917–1918 годах, и каковы были их ценности, ― вопрос открытый. Я знаю, каковы мои ценности и ценности моих соратников. И твердо заявляю, что эти ценности несовместимы ни с каким, даже малейшим подрывом потенциала своего государства в момент, когда оно воюет с другим государством. Мы такой подрыв именуем предательством народа и государства. И ссылки на антинародность государства воспринимаем в этом контексте как фиговый листок, призванный прикрыть национальную измену.

Обстоятельство № 5 ― с самого начала конфликта между Россией и бандеровской Украиной мы определили свою позицию. Наши товарищи все эти годы участвуют в справедливой борьбе против бандеровской нечисти. И это является для нас обстоятельством фундаментального значения.

После того как завершено такое, крайне необходимое в собственно политическом смысле введение, я могу обсудить то, что происходит сейчас на Украине, под иным, собственно аналитическим углом зрения. Важная, а в чем-то и решающая часть такого обсуждения состоялась до того, как события приобрели столь острый характер. Произошло это так.

Пару недель назад я находился в Александровском и работал с коммунарами. Неожиданно мне сообщили, что белорусское государственное телевидение хочет взять у меня интервью. Как бы я ни был занят, у меня есть два телевизионных собеседника, с которыми я всегда найду время поговорить.

Первый из них ― Донбасс. Второй ― Белоруссия.

Этот порядок содержателен, потому что Донбасс для меня ближе всего остального. И я раньше начал диалог с его телевидением. Что же касается Белоруссии, то она для меня стала близкой после того, как огрызнулась против сил мирового зла примерно так же, как перед этим огрызнулся Донбасс.

Итак, я отложил все другие занятия и вышел на связь с белорусским телевидением. Мой очень милый, интеллигентный белорусский собеседник стал задавать достаточно точные и емкие вопросы, что бывает не часто. А мне почему-то больше, чем обычно, захотелось на них отвечать.

В итоге я впервые за долгий период изложил практически значимую системную модель происходящего. Эта модель без каких-либо серьезных корректив предложена читателю газеты «Суть времени» в предыдущем номере. И на уровне системного практически значимого моделирования мне к ней почти что нечего добавить.

В это «почти что» входит то, что я на вопрос «будет ли война на Украине» ответил, что скорее всего будет. И что спровоцирует ее Запад.

На что я опирался, давая такую оценку до нынешнего обострения?

Ведь уже после того, как я ее дал, Путин встретился с Макроном, и ситуация как бы смягчилась. Более того, дав эту оценку, я уехал из Александровского в Москву. А в Москве, хочешь не хочешь, с кем-то встречаешься для обсуждения сложившейся ситуации.

Встречаюсь я чаще всего с людьми, чей ум ценю и чьему человеческому благородству верю. Все эти люди твердо заверили меня в том, что войны не будет, очень вразумительно аргументировали эту свою позицию. А поскольку они еще и профессионалы (кто во внешней политике, а кто и в том, что касается специфики ведения военных действий), то их дружное «войны не будет» в определенной степени поколебало мою интуитивную уверенность в том, что война будет.

Но однажды, совсем недавно, я, возвратившись домой после одного из таких разговоров, сказал самому себе: «Послушай, сколько умных и благородных людей, обладавших в силу своего положения большей информированностью, чем ты, говорило тебе о том, что Советский Союз никогда не распадется? Но он распался ― причем в точности в соответствии с твоими прогнозами. А сколько таких же людей говорило тебе, что неприятности на Украине, произошедшие в 2014 году, рассосутся и уж точно не будет никакого конфликта в Донбассе? Так в чем же дело?»

Сейчас я попытаюсь ответить на этот вопрос и себе, и читателю газеты.

Вначале я заподозрил, что каждый раз, когда я сталкивался с ошибками в прогнозе, совершаемыми умными, благородными и высококомпетентными людьми, имело место примерно одно и то же. Но, уже заподозрив, что эти люди всё время наступают на одни и те же грабли, я еще долго не понимал, что же это за грабли. А со временем понял, что имя этих граблей, на которые раз за разом наступают, ― разумность, буквально вменяемая политическими аналитиками тому процессу, который они анализируют. Да, эти замечательные умные люди, делавшие ошибки, делали ошибки, потому что всегда исходили в своих прогнозах из того, что мир более или менее разумен. То есть они, говоря психоаналитическим языком, именно вменяли свою разумность миру. Еще бы! Если такой-то умный, тонкий и благородный человек поступил бы в такой-то ситуации таким-то образом, то значит, и все другие поступят так же.

То есть, конечно, кто-то из этих других более умен и благороден, а кто-то менее. Но ведь, во-первых, имеет место некое осреднение. Исторический процесс в его марксистской интерпретации ― это сумма огромного количества импульсов, порождаемых в первом приближении интересами. Но, в общем-то, не важно, чем порождаются эти импульсы. Важнее то, что каждый из таких импульсов ― это некий вектор. Что таких векторов огромное количество. А процесс идет по так называемой результирующей, то есть является суммой всех этих векторов. А такая сумма как бы умнее отдельных самых глупых своих слагаемых. А значит, она ближе к чему-то разумному. В итоге всем процессам в реальном мире умные и благородные люди вменяют нечто наподобие своего собственного ума, благородства, а главное ― разумности.

А во-вторых, умные и благородные люди не просто проецируют на других свой ум и свое благородство. Они еще и читают книжки, написанные совсем уж умными и благородными людьми. А эти совсем уж умные и благородные отличаются от просто умных и благородных тем, что они постигают общие закономерности, которым якобы подчиняются процессы. Они эти закономерности постигают и описывают в книжках, как и подобает совсем умным и благородным людям. А эти книжки читают не совсем умные и благородные люди, а просто умные и благородные люди.

Читая книжки, просто умные и благородные люди впитывают мысли совсем умных и благородных людей и, впитывая эти мысли, окончательно теряют способность руководствоваться собственным опытом. Хотя в принципе, что такое опыт? Это всё равно не просто твое столкновение с чем-то. Это отчасти еще и твоя интерпретация этого столкновения. Если ты умен и благороден, то и интерпретация твоя будет умная и благородная.

В итоге получается, что умные и благородные люди ошибаются в прогнозах. А ошибаются они потому, что вменяют свою разумность и разумность авторитетных для них научных гуру миру как таковому. А мир существенно безумен. И становится безумнее с каждым днем.

Вывод только один. Не приписывайте миру свою разумность. Научитесь опознавать тип безумия мира и включайте ваше воображение сообразно этому типу безумия. То есть рассуждайте так: «Если мир таким-то и таким-то образом безумен, то он поступит так-то и так-то».

Так начнется ли на днях крупный военный конфликт между Российской Федерацией и Украиной?

С точки зрения разумного человека, приписывающего свою разумность миру, этот конфликт все равно не должен начаться. И потому что подобные конфликты готовят не так. И потому что есть другие способы решить украинскую проблему. И потому что издержки вполне сопоставимы с приобретениями.

Но на самом деле вероятность развертывания такого конфликта крайне велика. Это не значит, что он развернется. Но вероятность возникновения конфликта резко больше, чем это следует из всей системы самых глубоких, нормальных, то есть разумных, выкладок.

И причина этого в одном. В том, что мир безумен. И описывать это безумство с помощью самых тонких разумных выкладок, ― это огромная ошибка.

Крайне несимпатичный мне герой «Записок из подполья» Достоевского является обладателем особого безумного ума, позволяющего ему что-то угадывать. Вот что говорит по поводу истории рода человеческого этот уникально умный негодяй, которого иногда называют подпольным злым гением. Да, понимаю, что речь идет о злом гении, с чьими оценками не обязательно надо соглашаться. Но ведь соглашаться и прислушиваться ― вещи разные. И прислушиваться к словам даже самых злых гениев всегда далеко не бесполезно. А в острые моменты ― так просто необходимо. Так что я позволю себе длинную цитату из «Записок из подполья», имеющую, как мне представляется, самое прямое отношение к текущему моменту.

«Попробуйте же бросьте взгляд на историю человечества; ну, что вы увидите? Величественно? Пожалуй, хоть и величественно; уж один колосс Родосский, например, чего стоит! <…> Пестро? Пожалуй, хоть и пестро; разобрать только во все века и у всех народов одни парадные мундиры на военных и статских — уж одно это чего стоит, а с вицмундирами и совсем можно ногу сломать; ни один историк не устоит. Однообразно? Ну, пожалуй, и однообразно: дерутся да дерутся, и теперь дерутся, и прежде дрались, и после дрались, — согласитесь, что это даже уж слишком однообразно. Одним словом, всё можно сказать о всемирной истории, всё, что только самому расстроенному воображению в голову может прийти. Одного только нельзя сказать, — что благоразумно. На первом слове поперхнетесь. И даже вот какая тут штука поминутно встречается: постоянно ведь являются в жизни такие благонравные и благоразумные люди, такие мудрецы и любители рода человеческого, которые именно задают себе целью всю жизнь вести себя как можно благонравнее и благоразумнее, так сказать, светить собой ближним, собственно для того, чтоб доказать им, что действительно можно на свете прожить и благонравно, и благоразумно. И что ж? Известно, многие из этих любителей, рано ли, поздно ли, под конец жизни изменяли себе, произведя какой-нибудь анекдот, иногда даже из самых неприличнейших. Теперь вас спрошу: чего же можно ожидать от человека как от существа, одаренного такими странными качествами? Да осыпьте его всеми земными благами, утопите в счастье совсем с головой, так, чтобы только пузырьки вскакивали на поверхности счастья, как на воде; дайте ему такое экономическое довольство, чтоб ему совсем уж ничего больше не оставалось делать, кроме как спать, кушать пряники и хлопотать о непрекращении всемирной истории, — так он вам и тут, человек-то, и тут, из одной неблагодарности, из одного пасквиля мерзость сделает. Рискнет даже пряниками и нарочно пожелает самого пагубного вздора, самой неэкономической бессмыслицы, единственно для того, чтобы ко всему этому положительному благоразумию примешать свой пагубный фантастический элемент. Именно свои фантастические мечты, свою пошлейшую глупость пожелает удержать за собой единственно для того, чтоб самому себе подтвердить (точно это так уж очень необходимо), что люди всё еще люди, а не фортепьянные клавиши, на которых хоть и играют сами законы природы собственноручно, но грозят до того доиграться, что уж мимо календаря и захотеть ничего нельзя будет. Да ведь мало того: даже в том случае, если он действительно бы оказался фортепьянной клавишей, если б это доказать ему даже естественными науками и математически, так и тут не образумится, а нарочно напротив что-нибудь сделает, единственно из одной неблагодарности; собственно чтоб настоять на своем. А в том случае, если средств у него не окажется, — выдумает разрушение и хаос, выдумает разные страдания и настоит-таки на своем! Проклятие пустит по свету, а так как проклинать может только один человек (это уж его привилегия, главнейшим образом отличающая его от других животных), так ведь он, пожалуй, одним проклятием достигнет своего, то есть действительно убедится, что он человек, а не фортепьянная клавиша! Если вы скажете, что и это всё можно рассчитать по табличке, и хаос, и мрак, и проклятие, так уж одна возможность предварительного расчета всё остановит и рассудок возьмет свое, — так человек нарочно сумасшедшим на этот случай сделается, чтоб не иметь рассудка и настоять на своем! Я верю в это, я отвечаю за это, потому что ведь всё дело-то человеческое, кажется, и действительно в том только и состоит, чтоб человек поминутно доказывал себе, что он человек, а не штифтик! хоть своими боками, да доказывал; хоть троглодитством, да доказывал. <…>

Вы кричите мне (если только еще удостоите меня вашим криком), что ведь тут никто с меня воли не снимает; что тут только и хлопочут как-нибудь так устроить, чтоб воля моя сама, своей собственной волей, совпадала с моими нормальными интересами, с законами природы и с арифметикой.

— Эх, господа, какая уж тут своя воля будет, когда дело доходит до таблички и до арифметики, когда будет одно только дважды два четыре в ходу? Дважды два и без моей воли четыре будет. Такая ли своя воля бывает!»

Имеет ли какое-то отношение к реальности приведенная мною длинная цитата из произведения, написанного в 1864 году? Да, представьте себе, имеет. Лично я с глубокой и постоянной симпатией отношусь к министру иностранных дел Российской Федерации Сергею Викторовичу Лаврову. И глубоко убежден в абсолютной адекватности Сергея Викторовича. Но чем он адекватнее, тем острее должно быть его переживание неадекватности окружающего мира. Есть ли доказательства чего-то подобного? Да, есть.

Вот крылатое высказывание Сергея Викторовича, с которым 18 февраля 2022 года нас знакомят и телеканал Russia Today, и все информационные агентства, и официальный сайт Министерства иностранных дел РФ:

«Мы договаривались с госсекретарем Э. Блинкеном, что когда Россия направит свой документ и они ознакомятся с нашим видением ситуации, он был бы готов встретиться. Мы оба в этом заинтересованы. Это отвечает нашим интересам и планам.

Повторю, мы заинтересованы в том, чтобы подробнейшим образом объяснить американским коллегам и всем их союзникам по НАТО, что не можем удовлетвориться обещаниями. Тем более что письменные обязательства глав государств и правительств, требующие от натовцев учитывать наши интересы в полной мере (не говоря про устные гарантии, о которых президент России В. В. Путин не раз упоминал), оказывается, ничего не стоят. Так дело не пойдет.

Будем добиваться, чтобы всё было честно. Не хочу обращаться к жаргону, но у нас есть понятие — «пацан сказал — пацан сделал». По крайней мере, «понятия» должны соблюдаться и на международном уровне».

Вот уж чего бы мне совсем не хотелось, так это критиковать Сергея Викторовича, задействовав в этой критике апелляции к нормам хорошего тона. Пусть этим занимаются другие.

Я же совершенно не против любой эксцентрики как средства воздействия на оппонента, коль скоро оппонент мало вменяем, а ситуация наиострейшая. Я далее понимаю, что Лавров, перед тем как применить это средство, оговорил, что ему не хочется обращаться к жаргону.

И наконец, совершенно ясно, что обращение Лаврова к жаргону призвано нащупать хоть какие-то, пусть и жаргонные, точки соприкосновения. То есть Лавров говорит: «Мы понимаем, что вы гангстеры, но даже гангстеры имеют какие-то нормативные основания, позволяющие им договариваться друг с другом. И если вы отбросили все основания, то давайте хотя бы оставим гангстерские».

Но налицо достаточно серьезное отклонение от норм политического языка. И такое отклонение не может не восприниматься как свидетельство ядовитой небессмысленности замечаний героя Достоевского по поводу характера всемирной истории.

Лавров сталкивается с безумным миром и понимает, что реагировать на безумие с позиций рафинированной политкорректности невозможно.

И конечно, нельзя не поставить данное высказывание Лаврова в один ряд с высказыванием президента РФ В. В. Путина, адресованным президенту Украины В. В. Зеленскому. На пресс-конференции по итогам российско-французских переговоров, проходивших 8 февраля 2022 года, президент РФ по поводу Зеленского сказал следующее:

«Что касается Минских соглашений, живы они и имеют ли какую-то перспективу или нет. Я считаю, что другой альтернативы просто нет. Повторяю еще раз: в Киеве то говорят, что будут соблюдать, то говорят, что это разрушит их страну. Действующий президент недавно заявил, что ему ни один пункт не нравится из этих Минских соглашений. „Нравится, не нравится ― терпи, моя красавица“. Надо исполнять. По-другому не получится».

И опять же ― лично мне отнюдь не претит использование подобных сильных метафор нашими официальными лицами. И даже скорее наоборот ― такая склонность к метафорам, по моему мнению, далеко не худшее слагаемое ведущегося ими международного диалога. Конечно, мне бы хотелось, чтобы норма, которую упомянул Сергей Викторович, действовала не только во внешней, но и во внутренней политике. Где имело место не безыздержечное, как я глубоко убежден, нарушение этой нормы в связи с пенсионной реформой.

Но не об этом сейчас речь. Ситуация и впрямь предвоенная. И в такой ситуации ― не до претензий в части тех или иных изъянов внутренней политики.

Дело не в этих претензиях, а в существе сложившейся ситуации. То есть в том, что Запад, запуская конфликт между Украиной и Россией, считает, что Россия может рухнуть в ходе этого конфликта, либо потерпев военное фиаско (что крайне маловероятно, но возможно при соответствующей работе пятой колонны), либо не выдержать холодной войны 2.0. А этой войны, если она состоится в виде чего-то серьезного, Россия может не выдержать в силу устройства своей политической системы, приспособленной для малых напряжений в отношениях с Западом и неприспособленной для выживания в условиях эскалации подобного напряжения.

Прагматический вывод тут ясен. Либо нужно снижать напряженность, либо менять систему, либо проигрывать. Путин очень долго оптимальным образом снижал напряженность в наших отношениях с Западом. Он умеет это делать и, возможно, сумеет сделать это в дальнейшем. Но это не гарантировано. Кроме того, чем напряженнее отношения с Западом, тем выше должна быть поддержка внутри страны. А ее повышение требует очень существенных прагматических и экзистенциальных корректив.

Между тем менять систему Путин совсем не хочет.

И тут мы опять сталкиваемся с особым сплавом рациональности и ценностей. Знакомые моего отца, занимавшиеся десятилетиями последним годом царствования Николая II, много говорили об этом сплаве и его базовых характеристиках.

Так что в тяжелейших ситуациях исходить из рациональности происходящего ― значит обрекать себя на неверный прогноз. Ибо если мир безумен, то какая рациональность? А мир безумен. Все мы видим это по историям с ковидом и по другим историям.

Кстати, не был ли мир безумен перед Первой мировой войной? Одни считают, что рациональным образом экономика переходила в геополитическую конкуренцию. Другие говорят о мировом заговоре с участием разных фигур ― таких, например, как торговец оружием Базиль Захаров. Но ведь можно же и поставить под сомнение аксиоматичность той или иной рациональности. И тогда иначе будет выглядеть очень многое. В том числе и обсужденные мною выше мелочи лингвистического характера. Не входят ли эти мелочи во что-то большее? В наползание на тебя мира, чью рациональность ты переоценивал?

Будем надеяться на своевременное опамятование, не имеющее ничего общего с избыточной рациональностью. И на вытекающее из такого опамятования медленное, но неуклонное движение России в сторону большой системной трансформации. Будем надеяться также на то, что это движение будет сообразным состоянию мира и ― достаточно мягким.

До встречи в СССР!

 

https://rossaprimavera.ru/article/ea4b3d81

 

19.02.2022 Кургинян: может ли Россия проиграть войну?

США знают, что могут начать войну, что они могут поставить Россию в условия, когда придется 

 Сергей Кургинян / Газета «Суть времени» №469 / 19 февраля 2022

 

Интервью Сергея Кургиняна Общенациональному телевидению Белоруссии от 9 февраля 2022 года

Дмитрий Бочков: На связи со студией известный российский публицист и политолог Сергей Кургинян. Добрый день, Сергей Ервандович, спасибо, что нашли время для этой беседы.

Сергей Кургинян: Добрый день.

Бочков: Я начну с тревожного вопроса и прямо: будет ли война?

Кургинян: Скорее всего, да. Но смысл здесь для меня заключается в следующем. Американцы и Запад в целом настолько яростно говорят о том, что она готовится, что это вызывает такое недоумение в России: «Вы что?.. Ну вы ваще!..»

Знаете, был такой анекдот времен антиалкогольной кампании. Мужчине за то, что он выпил рюмку пива в выходной, присудили высшую меру наказания — расстрел. Последнее слово обвиняемого, он встает и говорит: «Ну вы ваще!..»

Так вот, сейчас все реакции России носят характер этого «Ну вы ваще!..», «Что такое устраиваете?.. Что вы творите?..»

А они знают, что устраивают, они знают, что у них в руках ключ к войне. Они могут это сделать двумя способами: мягким и жестким. А мягкий — более жесткий, чем жесткий.

Жесткий способ простой: надо реально подтолкнуть Украину к тому, чтобы она двинулась в Донбасс и начала какую-нибудь кровавую резню — с нацбатами и так далее. Этого не выдержит наша политическая власть, этого не выдержит существующее основное центристское крыло, не выдержат консерваторы. И даже либералы — любые, которые входят в российскую власть, — тоже не выдержат того, что будет идти резня на глазах у всего мира и у российских соотечественников. Это такой крах рейтинга, который власть себе позволить не может, она и не хочет этого.

Бочков: Зачем же они тогда провоцируют, идут на это, если такие угрозы?

Кургинян: Да, да! А зачем они орут?! Они орут потому, что войну начнут они! А это — превентивные действия, известные со времен Адольфа Гитлера, да и раньше. Они начнут войну, они знают, что они ее могут начать, что они могут поставить Россию в условия, когда придется. Понимаете? У них в руках это «придется». Если туда пойдет большая армия (у них там 120 тысяч человек, это очень много), если туда попрет эта армия со всеми их танками и всем прочим и начнется, например, упаси господи, резня в Донецке, то никакого другого варианта, кроме обязаловки ответить, у России не будет.

Она не может себе позволить не ответить. Она теряет лицо. Она, во-первых, любит Донбасс, а во-вторых, у нее есть прагматические соображения. Она, теряя лицо, тем самым готовит себя очень странным образом к выборам 2024 года. Получается, что весь этот патриотический пакет — «встали с колен» и так далее — убирается, начнется шквальная критика власти и так далее и тому подобное. Эта критика объединится с двух сторон, консервативной и либеральной, возникнет политический кризис, — это зачем?

Это — минимальный вариант. А максимальный заключается в следующем. Что если определенные виды техники — натовской или ненатовской — будут стоять в Харькове, Днепропетровске, то большая стратегическая ядерная игра будет заведомо проиграна. Мы не можем этого допустить!

Значит, они знают, что у них в руках две фишки: они могут начать войну в Донбассе (репрессии, геноцид по сути) и они могут поставить так тяжелое вооружение, чтобы мы вынуждены были на это отвечать.

У пресс-секретаря нашего президента есть такой специальный стиль: он хочет отвечать всегда любезно, открыто, на этаком положительном обаянии — «ну да, ну вот, ну всё». Но каждый раз, когда он приходит к теме этих красных линий, даже он говорит: «А вы что, не понимаете, что это действительно красные линии? Что это — натуральные красные линии, что это не выдумано, это не фигура речи, это действительные красные линии?»

Значит, у них есть возможность перейти эти линии. И у них — возможность атаковать Донбасс. Они это знают.

Теперь они начинают орать: «Русские готовятся, точат ножи булатные, кипят котлы кипучие, хотят зарезати — всё, наступают, бог знает что делают». Это что означает? Это значит, что это они готовятся. В психоаналитике такое называется проекция — своего поведения на чужое.

Дальше кричат: «А русские скажут, что это Украина кого-то режет». То есть они уже знают, что Украина начнет резать, поэтому заранее хотят сказать, что русские это выдумают. А резня-то будет настоящая, натуральная.

Они понимают, что на их стороне мяч, что они могут это сделать, и предпринимают беспрецедентное даже для них информационное давление.

Они раскручивают это. Разведки непрерывно несут какую-то ерунду. Bloomberg говорит, что уже всё, вошли на Украину, бог знает что происходит — они к этому готовят общественное мнение. Дальше они либо двинут технику соответствующую, либо начнут резню. В любом случае когда будет ответ, они скажут: «Это не ответ на наши действия, это русская экспансия, русская агрессия».

России не нужно входить на Украину, у нее нет никакой необходимости это делать. С какого бодуна? Это невозможно. Для России это просто исключено.

 

Данте Габриэль Россетти. Пандора. 1871

Бочков: Сергей Ервандович, версия, что война между Россией и Украиной — это внешний слой, понятна. В реальности тогда война между кем и кем?

Кургинян: Вот это очень важный вопрос. Понимаете, дело в том, что у американцев есть свой подход, который ни Россия, ни, думаю, Белоруссия, не очень воспринимают, они не очень его слышат. Основная американская фишка заключается в том, что СССР — то есть Россия, всех в Советском Союзе называли Russian — СССР, то есть Russians, потерпела сокрушительное поражение в холодной войне и была расчленена в Беловежской пуще. Это внутренние разговоры американцев между собой. Фантастическая победа, дорогой ценой, результаты победы — расчленение! Всё. Всякая попытка России что-нибудь сделать в этом смысле рассматривается как посягательство на победу в холодной войне. А русские — в разных сегментах общества одинаково — не понимают, что их так видят.

Во-первых, либеральный сегмент говорит, что мы победили коммунизм, правильно? Праздник есть такой — «суверенитета России» — вышли из состава СССР и так далее. Во-вторых, консервативное крыло говорит: слава богу, с южного подбрюшья нет такого роста исламской демографии. В-третьих, говорится, да мы же встали с колен и, вообще-то говоря, это всё не важно. Нет в русском сознании фокусировки на теме поражения, разгрома в холодной войне. Какие-нибудь радикальные газеты, моя любимая «Завтра» или кто-нибудь еще, говорили про «оккупационный режим Ельцина — Бурбулиса», но это крайности. В принципе мейнстрим в общественном сознании не таков.

А у американцев он таков. Что это фантастическая победа, главный результат чуть ли не столетия, начало окончательного добивания — у них к этому совершенно другой подход.

На ядерную войну сейчас никто не готов. Я не вижу этих «героев» — не важно, как их назвать, — мерзавцев, сумасшедших. Нет новых гитлеров на подходе. Байден не это, и все прочие тоже люди вялые, со своими заморочками. Значит, пойти на ядерную войну, то есть на прямую конфронтацию с Россией, — нельзя. А вот помериться силами на среднегабаритном плацдарме без ядерного оружия — это признанная американцами игра. Это такая умеренная проба сил, зондаж, и по результатам что-то происходит.

Американцы считают, что русские могут проиграть эту войну с Украиной. Слышите меня? Что они ее могут проиграть, или напрямую — если поднавалится весь Запад, — или косвенно. Косвенно — это так, что территории Донбасса будут взяты, но начнутся очень мощные санкции, русская экономика не перестроится на автаркию, ее закроют в полуготовом режиме, и там они додавят. И тогда по результатам победы в холодной войне 2.0 они расчленят Россию, окончательно решат «русский вопрос», поставят свои крупные ядерные силы на границе между Россией и Китаем, и у них будет триумфальная победа.

Я точно знаю, что это обсуждается в узких американских кругах, поэтому самой этой войне может быть придан такой вес. Я не убежден, что это лично Байден — он вяловат для этого дела, — но никогда американская политика не определяется политикой одного президента, там достаточно большое элитное кубло, которое в принципе решает вопросы войны и мира, и при какой-то роли Байдена это может произойти.

А это очень любимый разговор. Его не слышат в России, понимаете? Вот помериться «этими местами» без ядерного оружия, так, чтобы всё-таки проверить: «А вот вы говорите, что встали с колен, а давайте проверим, вы встали с них или не встали?» Эта авантюра — она приемлема для элитного американского сознания, и она есть главное. Всё остальное — заводят они так, заводят по-другому — это для них второе.

Почему Украина? Сколько раз я слышал покойника Бжезинского, столько раз у него глаза наливались кровью, и он орал: «Восстановление империи — это присоединение Украины; воссоединение Украины с Российской Федерацией — восстановление империи, этого нельзя допустить, нельзя допустить». Олбрайт это повторяла. Это классическая мантра Демпартии США и группы Бжезинского. Бжезинский мертв, а школа его жива, и этот принцип, что главное воссоединение — это Украина, и что этого нельзя допустить — это польская парадигма, она абсолютно ясна.

Поэтому, конечно, всё, что происходит на Украине, они рассматривают через микроскоп. Значит, возникает вопрос вот этого невроза воссоединительного, вопрос плацдарма, где можно помериться без ядерного оружия, и вопрос запуска с их стороны превентивной информационной кампании. Мы десять раз скажем: «Да вы что?! Там идет геноцид!» — а будет отвечено: «Это русская заморочка, они это подготовили заранее, мы же предупреждали общество!» Вот эти факторы говорят о том, что война возможна. А то, что на самом деле всё-таки это большая авантюра, очень большая — это говорит о том, что, может быть, в последний момент мягкие круги Соединенных Штатов всё-таки отпрыгнут.

Я не могу сказать, что это предопределено, но в любом случае знаю точно: по отношению к России просто совсем смешно говорить о том, что она может этого сама хотеть, понимаете?

Бочков: Здесь уместно будет вспомнить одно из заметных событий: 4 февраля, встреча Путина и Си Цзиньпина. И звучит: «сотрудничество России и Китая безгранично». Я, честно говоря, не припомню таких формулировок, учитывая осторожность Китая. Вот что это — вынужденное рождение нового центра силы?

Кургинян: Да, вынужденное рождение нового центра сил. Китай жил в дружбе с нами — как сыр в масле катался. Мао Цзэдун устроил конфликт с Советским Союзом — на Даманском острове и везде, затем мы сглупили еще при Хрущеве, когда китайцы не захотели разоблачать культ личности, а мы на них обиделись, возникли плохие отношения. Потом в Китай ездил Киссинджер, и возникла идея, что первая держава должна соединиться с третьей, чтобы победить вторую: один плюс три против два. Это классическая американская схема. «Три» был Китай. Началась дружба американцев с Китаем.

Потом возникла ситуация, при которой капитал решил, что он будет перемещать туда реальные производительные силы, потому что в Китае рабочие аккуратные, их много, и они дешевые. Началось развитие Китая при Дэн Сяопине.

Потом Китай развился так, что американцы обалдели. Он перешел с этих сборочных и прочих мелочей на совсем другие технологии. Они открыли рот.

А потом они заявили, что Китай — главный враг. Есть закрытая американская доктрина, абсолютно аксиоматическая: ни одна страна мира не должна даже приблизиться к уровню, с которого она может бросить вызов Соединенным Штатам. Повторяю: ни одна страна мира не может даже приблизиться к тому уровню, с которого она бросит вызов Соединенным Штатам. И не важно, какая это страна. Если это будет объединенная Европа, то она станет опаснее всего: например, республиканцы ненавидят объединенную Европу гораздо больше, чем Китай. Но сейчас, как только Китай приблизился к этому уровню, а потом перешагнул, он стал врагом номер один.

Теперь. Они пытались — знаю это — каким-то способом прозондировать, а не будет ли Россия «типа воевать» с Китаем и не готова ли получить какие-нибудь преференции за это. Во-первых, русские не сумасшедшие. Во-вторых, они абсолютно не верят американцам. Поэтому новая игра по принципу «коалиция против Китая» невозможна, она исключена в нынешней ситуации. Тогда — обида. Кроме того, они же не хотят переигрывать результаты холодной войны, они не хотят признавать зон влияния и так далее и тому подобное.

По сути, они говорят: «А возьмите какие-нибудь бабки и начните войну». Естественно, что всё отвергнуто. Тогда они начали эту истерику, то есть превентивные действия на Украине.

Теперь Китай понял, что эпоха «как сыр в масле катаюсь» кончилась, что он теперь враг, ему надо с кем-то объединяться. Он огляделся вокруг: отношения с Индией крайне сложные — хотя индийцы, конечно, не хотят стать номером «три» против номера «один» (США плюс Индия против Китая). Этот фокус индийцам не очень нравится, хотя они играют с американцами во всё, что могут.

Китай, оглядевшись, понял, что ему одному не выстоять. И тут возник очень серьезный диалог с Россией. Мне кажется, что этот диалог достаточно серьезный. Нам говорят всё время, что в Китае есть группы «комсомольцев» (часто упоминают «уханьских комсомольцев»), которые хотят «Чимерики», то есть объединения Китая с США. Они-то хотят, а американцы этого не хотят и никогда не примут.

Кто не хотел, чтобы Россия входила в НАТО и Евросоюз? Америка не хотела. Потому что это означало, что придется подвинуться: самая крупная страна войдет в Европу, и эта страна — с мощным ядерным оружием. Собственно, зачем Европе нужно тогда американское ядерное оружие? Значит, самым главным врагом идеи объединения России с Атлантикой были американцы, а не кто-то.

У нас была элита, которая безумно этого объединения хотела еще со времен Андропова и даже раньше. А там не хотели. Так же и тут. Китай оказался врагом. Он заявлен как враг: «Демократия против авторитаризма!» Он в центре всего этого, и против него разворачиваются действия. Он, естественно, поворачивается к России. Он снимает прежний принцип самодостаточности. Он оглядывается вокруг, видит, как вокруг него всё собирается. Япония потребовала, чтобы вместо сил самообороны она имела право создать настоящую большую армию. А эта армия будет без ядерного оружия? Нет. А против кого эта армия? Она против Китая. Традиционный конфликт Японии с Китаем. Там всё объединяется против Китая.

Китай, естественно, ищет союзников. Мы в этом смысле осторожны, потому что нам, так сказать, эта сбоку маячащая «Чимерика» («Чайна» плюс Америка) тоже опасна, но мы готовы идти на этот союз, проверяя, что он будет достаточно надежен, что нас не кинут хотя бы в ближайшие десять лет. И это — новая стратагема.

Бочков: Да, но если говорить не о гигантах, таких как Китай и Россия, Индия, Америка. Вот я, белорусский журналист, спрошу об этом вас — а каким вы видите, например, место Белоруссии в этом новом суперблоке «Россия — Китай»?

Кургинян: У меня есть друзья в очень крупном бизнесе, которые меня спрашивали несколько лет подряд: «Сергей Ервандович, объясните, мы всё делаем, как американцы, мы модернизируем предприятия, выводим их на новый уровень рыночных и прочих экономик. Мы делаем всё, как у них, почему они нас ненавидят и несут про нас какую-то ахинею?» Я говорю: «Именно за это!»

Теперь Белоруссия, естественно, недоумевает, почему, если она идет наиболее успешным модернизационным путем на всем пространстве СНГ (а Белоруссия наиболее успешна при Лукашенко с точки зрения модернизации) — почему? Потому что у него хватило чувства и ума для того, чтобы не расплевываться с советской действительностью, с советским периодом. Он взял тут очень точную ноту. Потому что, действительно, помимо всего этого, он любит Белоруссию. Всё это — «красавица Беларусь» — это то, что у него внутри горит. Потому что спокойно, народ такой — спокойный и всё прочее.

В целом если где-то и произошла модернизация после краха Советского Союза, то в Белоруссии. А где? Не в Прибалтике, где обнажилось хуторское второстепенное хозяйство. Не в Средней Азии, где обнажилось совсем другое, где пошел регресс полным ходом. В Белоруссии. И считалось, что если мы такие, если мы вполне просвещенные, европейские, и у нас всё успешно: улицы чистые, дороги хорошие и всё прочее, — так ясно, что к нам должны хорошо относиться. Но ненавидят именно за это. Не может это понять ни русское сознание, ни белорусское, что ненавидят за хорошее.

Всё время ищут, за какое же плохое ненавидят. Это глубочайшая психологическая ошибка. Вот за всё это хорошее. Лукашенко понял, когда ему устроили всю гадость в момент, когда он думал: «Ну чем я отличаюсь, черт возьми, от среднего европейского государства, меня в объятиях должны в Евросоюз ввести». Ему в этот момент показали, как именно его ненавидят. Глубину этого не может осознать ни русское, ни белорусское сознание. Не нужна Белоруссия, нужен разгром, какая-нибудь Великая Литва, Польша, что-нибудь еще, какая-нибудь расправа нужна, а вовсе не мирное существование модернизированного государства.

Мне кажется, что это было осознано в ходе эксцессов, и мне кажется, что теперь понятно, что, видимо, для того чтобы защитить то, что называется завоеваниями этого периода, нужно так объединяться, чтобы внутри этого объединения можно было дать отпор. Чтобы не полезли.

Понятно, с другой стороны, что белорусами очень ценятся эти завоевания, и взгляд на Россию такой, что там всё-таки сильновато гуляют олигархи, то-се, пятое-десятое… — у нас лучше. Понятна эта позиция, понятна очень глубоко. Но законы геополитических масс никуда не денешь. Не может среднегабаритная страна выстаивать одна. Она может войти туда, в Европу, и, казалось бы, почему бы нет? Why not?

Но вместо этого — лютая ненависть, лютая. И лютое желание расправиться, разорвать, создать вместо успешной экономики развал, всё что угодно, и в конечном итоге лишить суверенитета, используя литовскую историю. Вот такая, по-моему, ситуация.

 

Тициан Вечеллио. Каин и Авель. 1542–1544

Бочков: Сергей Ервандович, очень интересно — очень интересная концепция, я бы так сказал. В очередной раз приходится признавать вашу проницательность — вы ведь задолго предсказывали события в Центральной Азии. Вот мы видим Казахстан, ну и, конечно, Украину. Вы говорили о неизбежном сближении Белоруссии и России. А вот что это за маркеры, реперные точки, позволяющие вам предугадать события. Или наш мир настолько предсказуем?

Кургинян: Это твердое представление о том, что стратегически по отношению ко всему, что мы являем в этом смысле вместе (Лукашенко же говорит «русский мир» и так далее), ко всему этому имеется фантастическая ненависть, иррациональная, понимаете? Это ненависть к близкому чему-то.

Я позволю себе несколько слов по этому поводу.

Никогда не было единого мира. Всегда были Греция и Рим. Рим ненавидел Грецию, как кому-то не покажется странным. Срывали до основания города и на обломках писали «Месть за Трою». Рим исповедовал троянскую идентичность и потому ненавидел Грецию.

Потом возникли Византия и Римская империя, западная. И западная рухнула, а Византия осталась. А Рим ненавидел Византию, она была для него хуже любых турок, хуже кого угодно.

Потом Рим построился, Византия угасла, началась Москва. В итоге возник Русский мир — как альтернативный, другой Запад. Вот он ненавистен, а Китай — нет. Какая-нибудь, я не знаю, Камбоджа — нет. Афганистан — нет. Хоть исламский халифат — тоже нет. Другое дело — другой христианский мир. У них протестантско-католический, тут православный — вот это настоящая ненависть.

Потому что близко: и то и другое христианство, и то и другое Запад, и то и другое исторично, и то и другое исповедует историю. В конце концов, Маркс — это западная теория, взятая на вооружение Советским Союзом. Вот когда вот так это сближается, ненависть растет.

Собственно, какая претензия к России или Белоруссии с точки зрения демократии? А что, где-нибудь в Японии тридцать-сорок лет либерально-демократическая партия не правила, что ли? Это было, да? Все равно, «авторитарные» — мы. Вот ты сделай любую демократию, хоть парламентскую республику — авторитарные! Почему, что это значит? Чужие. Чужие, потому что близкие — такой парадокс. И вот внутри этой концепции чуждой близости как раз разворачивается вся игра.

Ненавидят так, как никого. За историчность, за близость к Западу, за желание каким-то образом вобрать в себя западную культуру и одновременно остаться собой. Вот за всё за это ненавидят особенно сильно. А если эту стратегическую, потаенную ненависть учесть в системе уравнений, то всё дальнейшее становится понятно. Кстати, становится понятной наивность «мудрой» андроповской доктрины о том, что мы объединимся, мы сейчас войдем, всё будет — об этом мечталось начиная с семидесятых годов. Было ясно, что не войдут, потому что не пустят ни в каком виде. Кстати, в 2007 году начали предлагать входить по частям, и тут вот получили Мюнхенскую речь и всё остальное.

Бочков: События в Казахстане. Много оценок уже: кому-то ближе внутренний фактор, кто-то указывает на решающие внешние причины, но, вероятно, правда и у тех, и у других. Принципиальный момент для нас — роль ОДКБ. Вот что изменилось в расстановке сил, на ваш взгляд, после ввода миротворцев?

Кургинян: Город Семипалатинск кем был построен? Его императорским величеством Петром Алексеевичем, Петром I, правильно? Золото он посылал казаков искать. Почему этот период в жизни Семипалатинска не должен быть отражен в казахской культуре? На какой период Казахстан хочет опереться, если не на русский, не на советский? Откуда вся эта попытка расплеваться с общей историей? Она такая же в этом смысле опасная, как и то, что происходит на Украине. Назарбаев делал это осторожно, но он же делал именно это.

И как только это начинает делаться, в отличие от Белоруссии, место модернизации занимает регресс. Невозможно модернизировать страну, которая не может опереться на твердую идентичность. А у Казахстана твердая идентичность связана с советским периодом. То же самое на Украине — невозможно. Значит, начинается регресс. Регресс — это накопление негатива. Это накопление негатива есть внутренняя характеристика.

Теперь внешняя. Русские к казахам относятся хорошо. Я не буду говорить, к кому относятся плохо, но к казахам относятся хорошо. Просто так, на бытовом уровне. А вот китайские братья относятся очень улыбчиво, приветливо и совсем нехорошо.

Дальше — проблема с Афганистаном. Все говорят, что случился дикий проигрыш американской политики — не верю! Бардак был. И какая-то слабость управленческая была. Но это гениальное решение американской политики, самое блестящее и страшное. Потому что создана исламская бомба, огромная. И всё это вранье по поводу того, что талибы* будут против ИГИЛа* и «Аль-Каиды»*… У них там семьи общие, как они могут быть против? Что за бред?

Значит, Афганистан нависает над Казахстаном. Китай нависает. А теперь еще Турция говорит, что нужны единые туранские войска: «Зачем русские туда вошли? Мы войдем!» Плюс Америка.

Извне этот самый Казахстан оказывается разодран на части, извне! Плюс внутренние процессы регресса. Это трагедия постсоветских стран: им всем казалось, что они будут отдельно, и всё. Отдельные государства. А так не бывает, там начинаются дикие химические реакции, дикие. Казахстан оказывается на грани небытия безо всяких русских. Вот: «Русская агрессия, русская оккупация». Русские пришли и ушли. А что ему делать с другими компонентами — совершенно непонятно. Плюс этот внутренний регресс, плюс неустойчивость государственного существования, плюс клановые проблемы и всё прочее. И плюс, конечно, суперолигархическая экономика. Байская такая.

Всё это вместе держит взрывоопасную ситуацию. Ее сейчас утихомирили — слава богу! Что значит «утихомирили»? Каримов утихомирил при одном министре внутренних дел, который готов был это делать, исламский радикализм, и что? Сейчас улицы Ташкента постепенно заполняются молодыми людьми с длинными бородами. Что значит, они это утихомирили? Они будут держать в тюрьмах вечно? Они всех расстреляют в каких-нибудь оврагах? Нет же! Значит, это всё вернется. У этих людей есть семьи, у этого есть социальная почва, и у этого есть геополитический контекст. О какой устойчивости в этой ситуации можно говорить? Философия устойчивости в чем? В том, чтобы войти в Туран? Ну так тут есть другие проблемы. Они описывают этот Туран таким способом, что он еще начинает задевать территорию Российской Федерации.

Казахстан в сложнейшей в этом смысле ситуации. Ситуация объективна, поэтому каждый раз, когда это видишь, думаешь: вот они, блеск и нищета постимперского существования.

Еще раз повторю, я рассматриваю слово «империя» со знаком плюс, как наднациональное идеократическое государство. Советский Союз был империей, развивающей окраины. Хорошо это или плохо — отдельный вопрос, но он их развивал. Это не колониальная империя типа французской или английской, это другая империя. Она была идеальным способом существования для всех народов.

«Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь» — это правильная формула, органическая. Уйти от нее можно, но это кажется, что, как колобок, уйдешь от нее — и попадешь в рай земной. Попадешь в чьи-то зубы, и это сейчас становится абсолютно очевидным.

Бочков: Но символично, что укрепление геополитического статуса ОДКБ происходит в год столетия СССР.

Кургинян: Укрепление ОДКБ будет означать, что теперь исламские и прочие атаки будет отбивать русский брат, да? По-русски это как называется? То есть Афганистан придет поближе, да? Это называется теперь у них «суверенное существование»?

Бочков: Что делать тогда?

Кургинян: Ну смотрите. Армению резали турки и персы, и она могла лишь выбирать, кто более «комплиментарно» режет. Считалось, что персы. Сомнительный вопрос. Теперь что? Что теперь? При Советском Союзе объективно был невероятный ренессанс армянской культуры и всего остального. Да всюду был ренессанс. Возникли литературы там, где, казалось бы, откуда возьмутся литературы? Появился Айтматов. Ну какой прибалтийский театр?.. Возник, и очень серьезный. Какой грузинский театр?.. Возник Стуруа, замечательный театр. Вся эта имперская система начала подниматься вместе, а как только она распалась — хуторы. Ху-то-ры.

Бочков: Что делать тогда?

Кургинян: С моей точки зрения, думать о добровольной, очень комплиментарной по отношению к суверенитетам объединительной политике. Никуда это не деть. Это всё равно произойдет. С разных сторон хищные волки, а не добрые друзья, которые говорят: «Иди к нам в объятия». Нет этого мира, и он будет еще более жестким.

Бочков: Но иметь в виду надо, конечно, не только военные угрозы. Мы много о них сегодня говорим, но то, что называется гибридные — вот вы согласны с этим? Потому что мы видим, например, как Пентагон окружает нас сетью биологических лабораторий… То есть бить будут, и бить по-разному.

Кургинян: А постмодернизм этот?! В какую Европу хотели войти? В Европу модерна, да? Христианская культура, уважение к семье, к морали. Что сейчас имеем? Содом и Гоморру нарастающего вида. Любые безумия, какие-то тоталитарные фокусы внутри того, что они называли демократией. Это та Европа? Она другая. Мир изменился. Возникло постмодернистское ядро, которое, услышьте меня, ненавидит модерн. Оно себя ненавидит, свое прошлое. За что били этого Мубарака несчастного? Или остальных правителей, вполне проамериканских? За модерн, за то, что модернизировали Египет, Сирию. Это не нужно, это враждебно. Совсем враждебно — нельзя усиливать модернистскую периферию. И это они все сказали. Сначала Кондолиза Райс сказала, что их бывшие союзники — это теперь враги, в Египте сказала. Потом это Буш сказал, потом это Обама сказал, все сказали: мы меняем политику на диаметрально противоположную. Мог бы Израиль услышать, кстати. Так смысл заключается в том, что они хотят там халифат. Почему? Потому что они не хотят модерна.

Значит, все эти попытки модернизироваться и сказать: «Так мы же как Запад»… Какой Запад? Вспомнила бабка, как девкой была. Это другой уже Запад. Он совсем другой. И в этом смысле социокультурные проблемы стоят еще острее, чем военные. И вот эти ваши прозападные группы, они очень остервенелые и совершенно не демократические. И там абсолютно никаких ценностей толерантности, какого-то уважения к чужой точке зрения близко нет — только вырезать. Если бы их не остановили, резня началась бы через шесть месяцев, она бы просто началась. Эскалация, эскалация, потом резня, а потом Литва, литовское прошлое и что-нибудь еще. Естественно, католицизм.

Бочков: Сергей Ервандович, но при этом вызовы перед людьми — один другого хлеще. Мы видим, что пандемия оказала на современный мир чрезвычайно серьезное влияние. В Европе настоящий концлагерь, видим, что в Канаде происходит. Реструктуризация очень многих важных вещей. Вот как вы думаете, долго ли мы будем разбираться с последствиями?

Кургинян: Да. Ну, а как? А сейчас американский опрос: надо ли в концлагеря тех, кто не привился? — «Надо». 60%, по-моему, Демократической партии, сторонников Байдена, говорят — «Надо». Республиканцы говорят иначе. А детей надо отбирать, пока не вакцинировались? «Надо». А еще что надо? А весь этот так называемый инклюзивный капитализм? Это совсем не капитализм, это уже все называют технофеодализмом. Так что там назревают процессы, там очень быстро всё меняется. Поэтому куда там входить — вчера было одно, сегодня другое.

Во-первых, они, Запад, не хотят, а во-вторых, там уже и культура другая. Поэтому тут пора задуматься над тем, насколько вообще представление о едином мейнстриме отвечает нашим метафизическим, религиозным, экзистенциальным, культурным представлениям. Тут уже не до жиру, быть бы живу. Вторая половина XXI века будет очень жесткой.

 

Одилон Редон. Будущее. 1876

Бочков: Мы начали сегодня с Украины, позвольте, я завершу ею. В своем выступлении недавно белорусский президент сказал: Украина вернется в лоно славянства. И правда хотелось бы. А что для этого надо?

Кургинян: В какой-то момент в начале двухтысячных появился такой скромный американец по фамилии Хантингтон, который развивал-то, по существу, идеи Тойнби, нашего Данилевского, Шпенглера даже, о цивилизациях. Сегодня вроде как цивилизаций нет, потому что цивилизациями, строго говоря, назывались монорелигиозные группы. Христианская цивилизация, индуистская, даосская… Их нет, а что-то есть. Проходит какой-то цивилизационный шов, где-то там, на Западной Украине. Вот проходит он. Он есть. В Белоруссии это не так четко, если я правильно понимаю, то есть, может, он и есть, но там малая часть и не так это всё бурно. А на Украине очень бурно. Украина сейчас — это большая колония бандеровского меньшинства. Всё остальное население порабощено, боится — чего я никогда не думал, например, про Одессу. После всех этих сжиганий чудовищных там просто поселен страх. И большинство колонизировано этим бандеровским меньшинством.

В этом смысле избавление от этого меньшинства, его разгром — есть путь к свободе украинской, для украинцев. А свободный украинец — президент Лукашенко прав — обязательно войдет в единый славянский мир, обязательно. Вопрос — как его от этого колонизатора освободить. Не военной русской силой, а иначе. Вот как сделать так, чтобы этот чудовищный морок ушел с украинской земли?

Бочков: Но для такого концептуального единства нужны ведь не только геополитические, экономические предпосылки, нужна общая идейная и ценностная основа, без нее никак. Вот что могло бы стать такой основой?

Кургинян: С моей точки зрения, Россия всегда была этим альтернативным Западом. Главная идея русская — это целостность, главная формула религиозная — это трансцендентное в имманентном, то есть то, что мир не богооставлен, он пронизан божественным присутствием. Для светского человека — присутствием высших смыслов. Символом этого является березовая роща, пронизанная светом. И внутри того, что мы представляем вместе, всё время существуют совершенно другие представления, чем на том первом Западе, который, так сказать, всё время приманивал нас к себе с тем, чтобы нас разрушить.

Мне кажется, что XXI век, его вторая половина — это идея смертельной схватки между гуманизмом и антигуманизмом. Гуманизм — не пустое слово, не надо его сбрасывать со счетов. То, что назревает на сегодняшнем Западе — вот это антигуманистическое безумие, — оно далеко пойдет. Конец истории, конец человека, конец проекта гуманизм — это не пустые слова отдельных западных философов. Это оформляющаяся доктрина. Дай бог, если она не победит, да? Но она очень прочно укореняется в этом «первом» западном мире, и нам придется совместно отстаивать гуманизм и осмысливать его. И не надо делить религиозных и светских людей, что-де гуманизм — он только светский, это неправда. Это неправда. Религиозный гуманизм существует, он един с гуманизмом светским, ибо восхождение человека одинаково предполагается и в «Лествице» в православной традиции, и в светском варианте гуманизма.

Человек, Человек с большой буквы, «Человек — это звучит гордо» — вот это и есть восхождение. А то, что планируется там, — это нисхождение и расчеловечивание. Бороться будут вочеловечивание и расчеловечивание, и эта борьба будет всюду. В том числе вокруг цифровизации. Дело ведь не в развитии научно-технического прогресса. Вознесенский писал когда-то (не слишком его люблю, но тут процитирую): «Все прогрессы реакционны, если рушится Человек». Одно дело — технический прогресс, который, конечно, надо брать на вооружение во всех видах, а совсем другое дело — попытка поставить технический прогресс над человеком, принизить человека, уничтожить в человеке цивилизацию Слова.

Это же «И Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины», да? Что значит уничтожение цивилизации Слова во имя цивилизации цифры? Тут слишком быстро всё обнажается в смысле «конца времен» и всего остального. И тогда идеология катехона, то есть недопущения прихода зла, становится, по существу, решающей на нашем пространстве. Тут есть о чем подумать и в советском опыте, и в опыте Великой Руси, и в том, что мы сейчас тем не менее имеем в качестве нашей практики.

Вот получилось так, что всё равно мы стали отстаивать гуманизм и говорить им: «Ну вы что-то не то творите». Вот устроен так русский человек: несмотря на то, что вроде бы его уже хотели подмять совсем под западного — не получается. И в языке это всё хранится, и в очень древних эзотерических традициях, реально существующих. Есть единство дохристианского, христианского и постхристианского мира, и внутри всего — вот это представление о катехоне и восхождении человека.

Человек — это венец Творения, Человек — это звучит гордо. Человек будет восходить и использовать научно-технический прогресс, а не подчиняться ему. Всё это, конечно, может быть задействовано в условиях, если они будут наращивать и наращивать это расчеловечивание и одновременно давление на нас.

В конце концов, пусть расчеловечивают себя докуда хотят. Но от нас пусть отвалят!

_________________

* — Организация, деятельность которой запрещена в РФ.

 

https://rossaprimavera.ru/article/e2e239d4

 

11.02.2022 Кургинян: США устроят России «проверку на вшивость»

Допустимым, с точки зрения американских стратегов, считается то, что в России именуют проверкой на вшивость 

 Сергей Кургинян / Газета «Суть времени» №468 / 11 февраля 2022

 

Наверное, советский писатель Исаак Бабель в своей эпопее, посвященной коннице Буденного, проявил определенную тенденциозность. Которая вызвала резкую реакцию самого Буденного. Мол, нечего марать нашу замечательную конармейскую действительность.

Но вряд ли эта действительность была безупречной. Безупречной действительность вообще не бывает. И всё зависит от того, на что прежде всего обращает внимание художник при описании этой самой действительности. Он ведь на что-то обращает внимание в первую очередь.

И именно то, что он способен выделить нечто в очень пестрой и разнообразной действительности и начать осмысливать выделенное, делает художника художником.

Даже те, кто настаивают на своей объективности и пытаются представить действительность во всей ее полноте, на самом деле всё равно осуществляют тот или иной отбор бесконечно богатого материала, который предоставляет действительность. Даже фотографы и кинодокументалисты осуществляют подобный отбор. Его осуществляет каждый из нас в своей обыденной жизни. Мы всегда что-то отбираем, что-то отбрасываем. Потому что другого способа взаимодействовать с действительностью для нас просто не существует.

Бабель выбирал то, что ему созвучно. Он подчеркивал грубость конармейцев, проявлял повышенное внимание к их бытовому антисемитизму. Но внутри бабелевских смакований этой самой грубости и небезусловности нашлось место для героичности, которая в каком-то смысле пронизывала каждую частицу тогдашнего бытия. Всматриваешься в какую-то частицу с тем, чтобы не заметить героичности, ан вот она! И куда ты от нее денешься?

Но я в этом своем аналитическом очерке вспомнил Бабеля не в связи с очень волнующей меня темой героичности той действительности, которую Бабель описывал.

Незатейливые слова из песни той эпохи про коней, которых собирали в поход, несли в себе такой заряд героичности, по отношению к которому все бабелевские ужасы лично для меня ничего не стоили. Потому что Гражданская война не предполагала обязательного участия в ней всех военнообязанных. Этим она принципиально отличалась от крупного военного межгосударственного столкновения с участием регулярных армий.

Поэтому когда в песне между прочим сказано о том, что коней собирали в поход, то речь очевидным образом шла о том, что в поход его участники собирали своих коней. Так сказать, свою частную собственность. Причем для земледельца конь ― это основа выживания семьи. Есть конь ― можно распахать землю, собрать урожай и обеспечить это самое выживание. А нет коня ― на чем пахать? А если не пахать и не сеять, то как выжить?

Значит, отец семейства (а семейство быстро обрастало детьми) собирал в поход коня и сам отправлялся в этот самый поход, оставляя семью и без коня, и без единственного мужчины-кормильца. Жена выла, дети подвывали, жена цеплялась за стремя. А он сжимал зубы и лез на рожон. Причем он делал это не в связи с обязательной мобилизацией. Потом он либо сам погибал, оставляя семью без устойчивого источника пропитания, либо терял коня в сражении. Наверное, он обзаводился потом новым конем. Или не обзаводился.

Но в любом случае эта неброская героичность, проявляемая совсем простым человеком по совершенно загадочной причине (вроде бы земли тебе отдали — паши в свое удовольствие и живи), стоила для меня больше всех ядовитых описаний Бабеля или дежурных славословий величия и благородства Первой конной армии.

Митрофан Греков. Тачанка. 1925

Когда на Украине мятежники свергли Януковича (а свержение Януковича было очевидным мятежом) и явно вознамерились реализовать чудовищные идеи Бандеры и его присных в качестве новой государственной идеологии, в Крыму почуяли неладное и началась какая-то антибандеровская (то есть прорусская) гражданская мобилизация. Но не она в Крыму решила проблему. Ее решила государственная воля российского руководства и та очевидная талантливость, которая позволила решить проблему бескровно.

Донбасс оказался в совершенно другом положении. Не буду здесь обсуждать, почему. Оказался и всё тут. И тот факт, что на протяжении восьми лет Донбасс является точкой сдерживания очевидной антироссийской агрессии, порожден конкретной готовностью граждан Донбасса собираться в этот самый поход. Не коней в него собирать (эпоха совсем другая), а самим собираться, прощаться с семьями, вступать в кровавые столкновения с противником, гибнуть в этих столкновениях. Осуществлялось это очень простыми людьми, мотивы которых и поныне находятся за семью печатями для всех: тех, кто демонизирует Донбасс, тех, кто придает происходившему там излишнее благолепие.

Снова гражданская война ― и снова все ее загадки, по отношению к глубине и сложности которых загадки, задаваемые Сфинксом Эдипу, ― образец элементарности.

В своих рассказах про Одессу тот же Исаак Бабель описывал не героев Гражданской войны, наделенных теми или иными несовершенствами, а одесских бандитов. В одном из таких рассказов Бабель задается вопросом, о чем думает биндюжник папаша Мендель Крик. И отвечает: «Он думает об выпить хорошую стопку водки, об дать кому-нибудь по морде, об своих конях — и ничего больше».

Методологически мне здесь представляется важным само вопрошание по поводу того, «об чем думает» некий незатейливый персонаж.

В самом начале XXI века пресловутая война с международным терроризмом как-то криво-косо вовлекла меня в долговременные международные коммуникации. Произошло это полуслучайным образом. Кто-то пришел, начал говорить: «А вот почему бы и не провести такие-то международные семинары?» Я на это предложение почему-то отреагировал. И понеслось.

Вынырнул я из этого потока уже фактически для того, чтобы начать столь же неожиданный для меня телевизионный проект, который плавно перетек в десятилетие занятий движением «Суть времени».

До организации одних международных семинаров по контртеррору и посещения других я совсем недолго (с 1989 по 1991 год) общался с международной элитой, являясь официальным руководителем Центра стратегических исследований при правительстве СССР.

Потом кто-то наносил мне визиты, но регулярно я с международной элитой не общался.

А вот через десять лет после прекращения регулярных отношений с представителями этой самой международной элиты я возобновил подобную регулярность. И она длилась лет этак семь-восемь.

Всё это время я сочетал реальную практическую аналитическую деятельность с попыткой разрешить загадку, сходную с той, которую разрешил Исаак Бабель, описывая «об чем именно думает» некий Мендель Крик. Мне хотелось понять, «об чем думают» руководители иноземных спецслужб, крупные политические деятели иностранных государств, достаточно крупные бизнесмены, проявляющие не бескорыстный интерес к политике.

С тех пор прошло еще четырнадцать лет. Не могу сказать, что в эти годы мое взаимодействие с данным контингентом полностью прекратилось. Но оно, конечно же, стало менее регулярным. Но каждый раз, когда мне предоставляется очередная возможность, я в очередной раз пытаюсь понять, «об чем думает» этот очередной Мендель Крик, облеченный более или менее высокими полномочиями.

В череде знакомых мне людей этого рода были очень антироссийски настроенные фигуры. А были и фигуры совсем другие. И при каждом знакомстве, выходившем за рамки дежурной улыбки и рукопожатия, я задавал себе вопрос: «Вот этот и этот, и этот Мендель Крик ― израильский, иранский, китайский, индийский, британский, американский и так далее ― может или не может начать ядерную войну?»

То есть понятно, что такая война может начаться сама собой. А вот начать ее такой-то и такой-то может или нет? Притом что сама идея подобной войны мне глубоко отвратительна, я не мог не понимать, что для того, чтобы начать ядерную войну, надо думать о чем-то кроме того, о чем думал Мендель Крик. А такой выход за рамки квазикриковской ментальной матрицы требует в каком-то смысле героизма, очень зловещего, деструктивного, но именно героизма.

Берусь утверждать, что ни иранцы, с которыми мне удалось не худшим образом познакомиться, ни израильтяне, которых я знаю совсем неплохо, начать ядерную войну не могут. То есть у Ирана как бы и нет для этого ядерного оружия. Но это «как бы» имеет второстепенное значение. Оно у Ирана вот-вот появится. В какой-то момент оно появится, видимо, и у Японии, и у Германии, и много еще у кого. У той же Австралии, например.

Ну так вот, израильтяне могли яростно восклицать о том, что Иран ― это экзистенциальная угроза для их страны. Иран мог столь же яростно проклинать зловещую роль израильского сионизма, от которого надо спасать мир. Но начинать войну эти своеобразные Мендели Крики с их своеобразными матрицами мышления не могли. Потому что в этих матрицах мышления не было зловещего героического безумия.

Утверждалось, что оно есть у Ахмадинежада, но в подобном утверждении не было ни грамма правды. Ахмадинежад мог говорить о войне, но начинать ее он категорически не хотел. И уж тем более ее не хотел начинать знакомый мне не понаслышке иранский высший муфтият, который по конституции являлся высшим экзистенциально-политическим руководством Ирана.

То же самое ― обо всем, что попадало за эти годы в поле моего внимания. Не было среди того, что я лицезрел (а лицезрел я не так уж мало), никакого зловещего профессора Мориарти, этого мироненавистника из рассказов английского писателя Конан Дойля. И, разумеется, никакого нового Гитлера в чреде наблюдаемых мною очень разных и достаточно волевых людей тоже не было.

А ядерная война представляет собой что-то категорически не допускаемое в ментальные матрицы высокопоставленных Менделей Криков. Такая война еще более отторгается такими матрицами, чем обычная мировая война, которую развязал Гитлер. Она может, повторяю, начаться в силу пересечения в одной точке нескольких прямых линий, которые, в принципе, могут так пересечься с вероятностью, близкой к нулевой.

Достаточно нарушить баланс между растущей сложностью систем управления и усилиями, направленными на то, чтобы устойчивость усложняющихся систем как минимум не уменьшалась ― и начаться может всё что угодно. Но наличие в матрицах всех возможных начинателей такого катастрофического мероприятия необходимых зловещих героических слагаемых мне представляется крайне проблематичным.

Мало-мальски основательный ответ на вопрос «об чем думает такой-то» требует личного знакомства с «таким-то». Я лично с господином Байденом не знаком. И по этой причине не могу дать основательный ответ на вопрос «об чем именно думает» данный Мендель Крик. Но мне кажется, что ментальная матрица господина Байдена не сильно отличается от ментальной матрицы бабелевского героя. То есть Байден думает «об том», как удержаться на плаву, «об том», как обойтись с дарами, приносимыми Керри, сыном и другими дароприобретателями, о своем небезусловном здоровье, о дворцовых подковерных играх… И больше он ни о чем не думает.

Словосочетание «больше ни о чем не думает» в данном случае обозначает, что этот Мендель Крик, вознесенный на вершину политического Олимпа, не думает о ядерной войне, как чем-то таком, что надо бы с такими-то целями осуществить. В Байдене нет для этого зловещего героизма и демонизма. И в его сподвижниках этого тоже нет. Так мне кажется, хотя наблюдать за психологическими характеристиками этих людей я могу лишь очень опосредованно. Но опыт таких наблюдений у меня немалый. И заинтересованность в том, чтобы понять, «об чем думают» организаторы нынешней антидонбасской военной эпопеи, порождена у меня и беспокойством за масштабные последствия данного начинания, и глубокими личными чувствами к тем, чей совсем неброский и почти загадочный героизм позволяет выстаивать на протяжении восьми лет в очень непростой ситуации.

Кузьма Петров-Водкин. Натюрморт с призмой. 1920

Ну, так вот… Ни лично Байден, роль которого в том, что касается развязывания войн, достаточно велика, ни байденовское окружение не хотят столкнуться с Россией в мало-мальски масштабном конфликте. Который в силу многих причин очень быстро перерастет в ядерный.

Россию люто ненавидят. Ее поведение вызывает реакцию, близкую к бешенству. И тому есть причины, российской стороной недоучитываемые. И тут дело не в чьем-то профессионализме, а в отношении к нынешней российской действительности.

Властная элита России нынешнюю российскую действительность очень любит и ценит. Это касается и самого высшего эшелона, и подстилающих его элитных групп. Им всем очень нравится то, что есть. Если они сложившееся бытие в чем-то критикуют, то это происходит в рамках «борьбы хорошего с лучшим» или в рамках какой-нибудь частной интриги.

На самом деле этим российским бытием все наши элитарии довольны донельзя. Кто-то из них об этом говорит прямо: «Мы-де, мол, никогда еще так хорошо не жили, как сейчас». Кто-то удерживается от таких формулировок, понимая, что они могут вызвать негативную реакцию определенных групп населения. Но внутреннее самоощущение у всех представителей нашей элиты всё еще в существенной степени определяется неким ошалением перед появившимися колоссальными возможностями. Возможностями, ранее немыслимыми, фантастическими.

Поэтому простая и незатейливая фраза «у нас всё в шоколаде» действительно задает качество отношения к происходящему. Это качество можно определить как ошеломительный выигрыш. Кто-то умом понимает, что выиграла узкая группа. Но таких меньшинство. И одно дело умом что-то понять, а другое дело ежесекундно, оглядываясь по сторонам, ощущать (тут важно именно то, что ощущать), как же сладок этот шоколад, как же ошеломителен выигрыш.

Да, так ошеломителен выигрыш для себя и тех, кто тебя окружает. Но психологически не составляет труда спроецировать это с себя и тех, кто рядом, на всё общество, весь окружающий тебя макросоциум. Если уж тебе так хорошо, то и другим, наверное, тоже. А когда эти другие выражают недовольство, то, понятное дело, им же не так хорошо, как тебе. Им хочется, чтобы их «хорошо» превратилось в «очень хорошо», «замечательно». Понятное желание.

Кроме того, когда ты дозированно встречаешься с теми, кому не так хорошо, то они же тебе об этом не скажут. Максимум они у тебя что-нибудь попросят для себя. А твоя встреча с теми, кто начнет говорить о том, что очень многим совсем не хорошо, мягко говоря, крайне маловероятна. И потом, ну скажут они это? И что? Почему надо верить им, если всё, чем ты себя окружил, говорит о прямо противоположном?

Итак, действительность как минимум офигительно хороша для тебя и тех, кто рядом с тобой. Но на самом деле она вообще офигительно хороша. И будет еще лучше. А коли это так, то никакого глубокого переживания ужасного проигрыша в холодной войне быть не может. Об этом проигрыше могут говорить отдельные люди, которые, как и все люди на планете Земля, руководствуются в своих суждениях теми или иными личными интересами.

Такие люди, например, представители радикальной патриотической оппозиции, могут аж сказать, что страна оккупирована. Но они, разумеется, так не считают, им просто выгодно так говорить. И потом, «знаем мы этих людей, ― с улыбкой говорят представители властной элиты, ― они и сами в шоколаде. Так что номер отрабатывают и болтают о своем любимом, не испытывая при этом ничего, кроме чувств, вызываемых правильной отработкой своего номера. Годы идут, превращаются в десятилетия, тридцать лет назад Союз распался ― и что? До сих пор будем посыпать себе голову пеплом, говоря о проигрыше в холодной войне? А как же тот же Крым? Да и вообще. Сказано ведь, что встали с колен. Ну и ладненько. Между прочим, на самом деле не какие-то международные злые силы породили распад Союза, а наше желание освободиться от совкового абсурда, от избыточных демографических перекосов, порождаемых всякими там подбрюшьями и так далее».

Ни в народе нашем, ни в элите идея нашего проигрыша в холодной войне не то что не доминирует, а имеет третьестепенный характер. И нам очень трудно понять, а еще труднее ощутить, как к этому относится наш противник, считающий своим главным достижением последнего столетия победу над СССР в холодной войне, придающий этой победе фундаментальный ― как минимум историософский, но на самом деле буквально метафизический ― характер.

Победа над СССР в холодной войне далась с огромным трудом. Страх перед СССР был огромен. Столь же огромным является и всеобъемлющее представление, согласно которому Российская Федерация, как и вся остальная территория бывшего Советского Союза, является призом, который получил победитель в холодной войне. Это своего рода подмандатная территория, имеющая полуколониальный статус. Такое представление о нашем статусе многократно усиливается в связи с лицезрением нашей прозападной элиты. Конкретно ее восторгов по поводу того, что всё в шоколаде.

Противник видит, что существенная часть российской элиты ведет себя примерно так же, как вели себя вожди подмандатных африканских племен, индийские раджи и набобы в эпоху британского господства, и другие представители третьего и четвертого мира, сочетающие собственное благополучие с фактом глубокой зависимости своей очень несвободной страны от западного хозяина.

Лицезрея всё это, противник убеждается в том, что Российская Федерация, равно как и все остальные части бывшего СССР, является его законной добычей, его призом за победу в холодной войне. И когда у него из-под носа начинают забирать то, что он считает своей законной добычей, противник испытывает яростное и трудно понимаемое нами бешенство. А то, что Российская Федерация обладает огромным ядерным потенциалом, доставшимся ей в наследство от СССР и не утраченным, а приведенным в минимально дееспособное состояние, ― вызывает дополнительное озлобление.

Еще большее озлобление вызывает то, что Российская Федерация начинает разговаривать с Западом так, как будто бы она является Советским Союзом, победившим Гитлера и требующим за эту победу некую зону влияния. Американцы не позволяют себе напрямую спрашивать странного собеседника под названием Российская Федерация о том, в какой великой войне она победила на паях с западными союзниками в XXI столетии? Прямые вопросы не задаются. Но внутри у наших противников всё кипит от ярости, порождаемой в том числе и холодным расчетом, сдерживающим желание скандально выяснить данное обстоятельство, расставив все точки над i.

«Что же, собственно, обсуждается? ― спрашивают себя те, кто невероятно высоко ценит свою победу в холодной войне. ― Какой новый передел мира? Россия побеждена. Она подписала условия капитуляции, согласившись на то, что по этим условиям будет расчленена. Только так мы и понимаем Беловежские соглашения, а также всё, что им предшествовало.

И что же? Теперь Россия хочет пересмотреть условия собственной капитуляции? Она хочет, образно говоря, забрать себе назад… что? Некий аналог Эльзаса и Лотарингии, некий аналог Рейнской области, некий аналог Судет или Данцигского коридора? Но весь этот пересмотр был нами санкционирован когда-то Германии в связи с тем, что надо было воевать с Советским Союзом. И нужен был инструмент, используемый в такой войне.

Да, Гитлер не стал таким инструментом, обманув отчасти наши ожидания. Но было по крайней мере понятно, зачем мы уходим от всего того, что оказалось нашим призом по итогам Первой мировой войны. Мы уходим от этого, потому что очень напуганы большевиками.

Предположим даже, что сейчас мы напуганы Китаем, что не вполне так. И что? Вы готовы предоставить себя в качестве антикитайского инструмента? Но, миль пардон, нет ни тени такой готовности. Есть нечто обратное. Так мы должны выходить за рамки, заданные победой в холодной войне, ради чего? Ради того, чтобы укреплять ваш союз с Китаем?»

Ну так «об чем думает» совокупный американский Мендель Крик, затевая неслыханную информационную кампанию по поводу готовящейся российской оккупации Украины? Он же ведь не о ядерной войне думает. А о чем? Он думает о том, что с точки зрения американских стратегов является, в отличие от ядерной войны, допустимым. А допустимым считается то, что в России именуют проверкой на вшивость.

Таковой, если переходить от русских образов к американским концепциям, является неядерная война, позволяющая подтвердить на практике соотношение сил между ранее побежденной страной, выходящей за рамки своего статуса побежденной страны, и страной-победительницей.

Воевать, по мнению американских стратегов, с этой целью надо на чужой территории и с помощью чужих ресурсов. Украину надо накачать всем, чем можно. Туда допустимо перебросить серый контингент, не имеющий совсем очевидной привязанности к США. Вдобавок надо подтянуть силы тех, кому подобная авантюра кажется привлекательной. Прежде всего Польшу, но и не только.

После этого надо осуществить такие действия, на которые русские не смогут не ответить. И развязать украинский узел с тем, чтобы неявным образом помериться силами на Украине примерно так, как ими мерились в советские годы в Корее, Вьетнаме и в том же Афганистане.

Чем бы ни кончилось данное мероприятие, оно, с точки зрения США и Великобритании, не может не породить нового, желательного для наших противников, формата отношений между Западом и Россией.

Железный занавес будет оформлен до конца американцами. Куда бы ни вошли русские войска, по другую сторону этих войск будет полноценное НАТО. А значит, будет создан предельно мощный заслон против так называемых новых российских посягательств. И этот заслон на самом деле окажется сугубо наступательным.

Возникнет украинское правительство в изгнании. Далеко не на всех украинских территориях население поведет себя так, как на Донбассе или в Крыму. Значит, русским придется, по мнению США, заниматься разборками с не до конца лояльным населением тех территорий, куда они зайдут и где их примут не только с распростертыми объятьями.

Начнется долговременная вялотекущая кампания, в которой весь Запад будет безопасным для себя образом вовлечен в спасение «благородных украинцев», терзаемых русским империализмом.

В ходе этой кампании удастся окончательно разорвать отношения между Россией и Европой. А это для американцев немаловажная задача.

Возникнет новая глобальная идеологическая повестка дня, задаваемая «происками России против свободного мира».

Российская элита в существенной степени ориентирована на Запад. Если действия России позволят Западу очень сильно напрячь отношения с нашей страной, то что будет делать определенная часть этой элиты? Кто-то прямо и откровенно встанет на сторону Запада, а кто-то, будучи не в меньшей степени на стороне Запада, останется в тени.

В этой ситуации нынешняя половинчатость (то ли мы с Западом, то ли нет), она же ― вхожденчество, потерпит существенный урон. Но победа антивхожденческих сил не будет окончательной. И это позволит Западу разогревать новые внутриполитические настроения, в чем-то аналогичные советскому диссидентству.

Подверстать к этому иноэтнические и иноконфессиональные разогревы не будет составлять большого труда, особенно если к этому подключится нынешняя Турция. А она к этому обязательно подключится.

Возникнет полномасштабная, очень накаленная и окончательная холодная война 2.0. Она будет разворачиваться на части бывшей территории Советского Союза. По отношению к СССР население резко меньшее. То же самое с экономическим потенциалом. А самое главное, этот потенциал окажется лишен автаркической целостности, которую советские люди сумели ему придать за годы коллективизации и пятилеток.

Американцы рассматривают три варианта.

Вариант № 1 ― Путин сдаст Донбасс и потеряет большую часть своего рейтинга. Недовольство населения пенсионной реформой и вакцинацией соединится с недовольством сдачей Донбасса. Дискредитация власти, пошедшей этим путем, станет почти абсолютной. Это позволит перейти к оранжевой революции и окончательно разрушить Россию.

Вариант № 2 ― Путин решается на то, чтобы развернуть конфликт на украинской территории. Притом что это будет конфликт не только с Украиной, но и с теми, кто начнет ей подыгрывать. И, решившись на это, проигрывает конфликт. Тогда опять-таки, власть оказывается полностью дискредитированной и после проигранного конфликта возможна еще более убедительная оранжевая революция.

Вариант № 3 ― холодная война 2.0 в условиях российской недоопределенности и крупных эксцессов на территориях, куда вошли русские войска.

Американцы считают, что проигрыш в этой войне добьет Россию. И это вполне возможно, если Россия будет продолжать существовать в нынешнем межеумочном состоянии.

Ну, а раз так, то России надо из этого состояния постараться вырваться. Это маловероятно? Согласен. Но России не раз удавалось осуществлять маловероятные вырывания из капканов, грозивших ей полным историческим уничтожением.

До встречи в СССР.

 

https://rossaprimavera.ru/article/3bdd2ceb

 

04.02.2022 Кургинян: мнений до фига, авторитетов нету

... миллиардам людей, пользующихся интернетом, глубоко наплевать на то, как этот интернет будут регулировать

 Сергей Кургинян / Газета «Суть времени» №467 / 4 февраля 2022

В известном советском анекдоте говорилось о реакции на заявления властей по поводу необходимости посадить за решетку евреев и корейцев. Согласно анекдоту, имело место массовое изумление населения, спрашивавшего: «А корейцев-то за что?» За что евреев, никто не спрашивал.

Совет по правам человека при президенте РФ обсудил необходимость введения рейтинга «токсичности» тех или иных высказываний, транслируемых интернетом. Мол, есть высказывания, не нарушающие никаких законов, но являющиеся тем не менее «токсичными». И потому подлежащие дозированному ущемлению, осуществляемому крупными интернет-порталами, поддерживаемыми государством. Получило такое-то высказывание такой-то рейтинг «токсичности» — и его начинают «дозировано умалять» связанные с государством крупные интернет-порталы.

К числу «токсичных» мнений, наряду с поддержкой педофилии, отнесено скептическое отношение к вакцинам. Они поставлены в один ряд. К июню 2022 года по поручению президента РФ, инициированному Советом по правам человека, должен родиться на свет божий некий формуляр, позволяющий разруливать всё, что касается вновь введенной категории «токсичность высказывания в интернете».

Тем самым оказывается отмененным пресловутое «всё, что не запрещено, то разрешено». Возникает серая категория «ущемленной разрешенности», а также серые инстанции, именуемые общественными, которые будут определять эту «токсичность». По сути, этим задается новая реальность. Кто эти общественники, что им примстится?.. И у всех, кто с этим ознакомлен, возникает мысль, сходная с той, которая предлагалась старым советским анекдотом о том, «при чем тут корейцы»: «Понятно, за что прищучивают антиваксеров, но при чем тут „несчастные“ педофилы?»

Но бог с ними, с антиваксерами. Если прищучат какую-то часть растлителей, коих в интернете огромное количество, то морально-психологический климат чуть-чуть улучшится. И это лично у меня вызывает сдержанную позитивную реакцию. Почему сдержанную — я объясню чуть позже. А почему позитивную — и объяснять не нужно.

Что же касается так называемых антиваксеров, то, казалось бы, я должен был завибрировать. А ну как мои высказывания по поводу вакцинаторского безумия будут отныне регулироваться сообразно кем-то определяемой «токсичности». Но по многим причинам у меня нет ни тени беспокойства по этому поводу. Каковы же эти причины?

Причина № 1. Всё, что делается интернет-порталами, давно регулируется без всяких уложений по части большей или меньшей «токсичности». Регулируется на глазок, в режиме так называемого ручного управления.

Причина № 2. То, что в течение многих лет те или иные мои высказывания оказываются востребованными более или менее широкой аудиторией, всегда мною воспринималось как некий довесок к другим видам моей деятельности. Иногда этот довесок обладал для меня большей гражданской ценностью, иногда меньшей. Но он никогда не начинал превращаться в нечто самодостаточное.

Реакция широкой аудитории на мое отстаивание советских ценностей в передачах «Суд времени» и «Исторический процесс» мне представлялась существенной с гражданской точки зрения. Потому что нет ничего хуже навязанного народу комплекса исторической неполноценности. То же самое касалось проведения определенной оппозиционной линии.

Будучи всегда благодарным за искреннюю поддержку отстаиваемых мною взглядов, я всегда одновременно с этим понимал, что исторические судьбы решают не рейтинговые передачи, а мысли и чаяния, способные создать очень прочные сообщества, не пренебрегающие виртуальным измерением нашей жизни, но придающие главное значение действиям в жизни реальной. Свои усилия и свое рабочее время я трачу сообразно этому представлению о так называемой исторической субъектности.

Причина № 3. «Джинн интернета» выпущен из бутылки. Загнать его обратно невозможно. Соответственно, все регуляции деятельности этого выпущенного из бутылки джинна могут, спору нет, чуть-чуть кое-что оздоровлять. А могут и воздействовать противоположным образом. Но, к глубокому моему прискорбию (говорю без тени иронии), эти регуляции не окажут стратегического воздействия на ситуацию.

В мире миллиарды людей, желающих заявить о своем существовании с помощью высказываний в интернете. Помимо положительных моментов (рост числа образованных людей, способных высказываться, для меня явление со знаком плюс), это фундаментальное обстоятельство породило и массу издержек.

Никакая государственная или окологосударственная инстанция в силу определенных рамок, ограничивающих такую институциональную деятельность, не может и не хочет даже понять сумасшедшей новизны ситуации. Тем более вся совокупность этих инстанций не может и не хочет рассматривать данную сумасшедшую новизну как вызов. Что же касается вопроса об ответе на этот вызов, то тут царит глубочайшая тишина. Власть не чувствует себя ответственной за состояние общества. Власть это состояние, каким бы оно ни было, хочет использовать в своих целях.

Более двадцати лет назад Георгий Степанович Хижа, тогда занимавший пост директора завода «Светлана», посодействовал тому, что я оказался участником обсуждения разработок, которые предполагалось сделать основой идеологии вновь создаваемой Коммунистической партии РСФСР. Эти разработки, разумеется, никакой коммунистической партией использованы не были. Но благодаря участию в данном мероприятии я познакомился с интересным человеком, ныне покойным Владимиром Михайловичем Зазнобиным — будущим создателем не только «Концепции общественной безопасности», но и общественной организации, отстаивающей эту концепцию.

Я тогда и в дальнейшем остро полемизировал с Владимиром Михайловичем. Но при этом всегда испытывал к нему глубокую симпатию, ценя незаурядность, ум, бескорыстие, подвижничество и целеустремленность этого человека. Он, в свою очередь, как мне представляется, проявлял какое-то сдержанное внимание к моим мировоззренческим установкам.

Считаю необходимым настойчиво подчеркнуть, что мне по многим причинам были и остаются глубоко чуждыми конкретные мировоззренческие представления Зазнобина, которые легли в основу созвучного ему общественного движения. Но я всегда симпатизировал лично Зазнобину. Думаю, что он аналогичным образом относился ко мне и моей деятельности.

Подчеркнув это, перехожу к тому единственному, что потребовало от меня адресации к мыслям и чаяниям уважаемого мною человека, ушедшего в мир иной, о чем я глубоко сожалею.

Это единственное — используемое Зазнобиным представление о так называемой концептуальной власти. Всегда оспаривая содержание этих конкретных представлений Зазнобина, я считал и считаю, что без концептуальной власти, имеющей почву под ногами и в этой почве укорененной, и мир, и Россия окажутся в состоянии, описанном водовозом из старого советского фильма: что без нее и впрямь, как без воды, «и ни туды, и ни сюды».

И что в конечном итоге всё определяется а) наличием или отсутствием этой самой концептуальной власти и б) содержанием таковой, если она наличествует. Всё определяется только этим и ничем другим.

Ну так вот. По очень многим причинам концептуальной власти в постсоветской России нет.

Вначале это было связано с тем, что постсоветская Россия буквально стремилась быть зависимой от Запада. А значит, быть придатком Запада во всем, прежде всего в этой самой концептуальности. Пусть, мол, Запад вырабатывает всё, что касается авангардного существования, в том числе и концепции в их властно-обусловленном качестве. А Россия, долгое время неся на себе груз разработок светлого коммунистического будущего, теперь может отдохнуть и ориентироваться на авангардную роль США и Запада.

Потом настала эра прагматики, и власть уподобилась Василию Ивановичу Чапаеву из анекдота. Петька говорит Василию Ивановичу, что в лесу много белых, а Василий Иванович отвечает: «Оставь, Петька, не до грибов сейчас». Прагматической российской власти явно было «не до грибов». Она делила потоки, ресурсы, контроль за теми или иными влиятельными институтами. И кроме того, заняв новую позицию по отношению к Западу, эта власть сохранила прежнее представление о категорической ненужности собственной авангардной роли, а значит, о ненужности концептуальных слагаемых власти.

А потом в концептуальной сфере произошло сходное с тем, что было сказано выдающимся представителем литературы абсурда Францем Кафкой по поводу Прометея.

«О Прометее существует четыре предания. По первому, он предал богов людям и был за это прикован к скале на Кавказе, а орлы, которых посылали боги, пожирали его печень, по мере того как она росла.

По второму, истерзанный Прометей, спасаясь от орлов, всё глубже втискивался в скалу, покуда не слился с ней вовсе.

По третьему, прошли тысячи лет, и об его измене забыли — боги забыли, орлы забыли, забыл он сам.

По четвертому, все устали от такой беспричинности. Боги устали, устали орлы, устало закрылась рана.

Остались необъяснимые скалы… Предание пытается объяснить необъяснимое. Имея своей основой правду, предание поневоле возвращается к необъяснимому».

С концептуальной властью в России произошло буквально это же самое. Во-первых, о ней забыли. Во-вторых, от нее устали. А в-третьих, она осталась как необъяснимая скала, к которой всё приковано и которая одновременно никому не нужна.

Заняв позицию, позволяющую это обсуждать (а только ради этого я и позволил себе короткое лирическое отступление), вынужден констатировать, что миллиардам людей, пользующихся интернетом, глубоко наплевать на то, как этот интернет будут регулировать. Конечно, какая-нибудь мировая власть может его вообще запретить, и конечно, нужно, чтобы разнузданность как-то сдерживалась. Но ведь все понимают, что так ее не сдержать. И никто не хочет давать этому концептуального обоснования. Ну так я позволю себе вмешаться в происходящее, оговорив, что кафкианское понимание результативности такого вмешательства прекрасно осознаю. И тем не менее…

Человечество прошло через три эпохи достаточно внятного мегарегулирования.

В течение первой, очень длинной эпохи функции мегарегулирования были возложены на богов и их жрецов. Эти жрецы выступали высшим общепризнанным авторитетом как для страшно малого круга культурных людей, так и для общества в целом. Кто-то мог проблематизировать этот авторитет, что чаще всего порождало самые печальные последствия. Но иногда этот кто-то становился новым авторитетом. Но, в общем-то, авторитет не оспаривался. Межрелигиозные конфликты ничего в этом смысле не меняли. Потому что участники конфликтов не оспаривали необходимости сакрализации авторитета, регулирующего их деятельность. Они просто осуществляли разные сакрализации, не оспаривая при этом необходимости сакрализации как таковой.

Было ли непорочным зачатие Девой Марией Иисуса Христа, важно до тех пор, пока Иисус Христос сакрален. И пока он сакрален, по вопросу о непорочности зачатия люди — католики и протестанты — в одинаковой степени ориентированные на сакральность Иисуса Христа, будут истреблять друг друга, конфликтуя по вопросу о непорочности зачатия. Но сам этот вопрос исчезает, если Иисус Христос не сакрален.

Итак, после первой очень длинной эпохи божественной сакральности авторитета наступила вторая эпоха — эпоха фактической сакрализации разума. На начальном этапе сакрализация разума имела буквальный характер. Великий деятель Французской революции Максимилиан Робеспьер в буквальном смысле слова учредил новый культ Богини разума. Но дело не в такой буквальной сакрализации, а в том, что разум, отрицая божественную сакрализацию, сумел сам стать таким же авторитетом, каким до него были божественные инстанции. Он стал авторитетом всеобщим и абсолютным. И если ранее регуляция осуществлялась божественностью, то теперь она начала осуществляться разумностью.

Это была, хотя и относительно короткая, но очень значимая эпоха. Под ее основания начал подкапываться уже Иммануил Кант. А потом о бессилии разума заговорили все подряд. И философствующие творцы — такие как Ницше и Достоевский, и люди, занимающиеся метаматематикой, математической логикой, прочими высокомудрыми абстракциями.

Как ни странно, разум зашатался очень быстро. И тогда на смену второй эпохе пришла третья — эпоха общезначимой апелляции к авторитету истории. Начал эту эпоху, конечно же, Гегель, полемизируя с Кантом. Но придать истории характер высшего авторитета смог только Маркс. А в полной мере это произошло после победы Великой Октябрьской социалистической революции.

Четвертая эпоха ознаменована крахом СССР и коммунистического проекта, рассуждениями о конце истории, конце человека, конце гуманизма, информационной революцией, огромной ролью интернета в человеческой жизни, снятием абсолютной нищеты в том, что касается хотя бы западного человечества, новым подходом к образованию, новым отношением к производительным силам и — отсутствием общезначимых авторитетов.

Человечество пережило три разноавторитетных эпохи и теперь переживает безавторитетную. Это, кстати, напоминает высказывание одного из героев «Воскресения» Толстого, который на вопрос, признает ли он царя, отвечает: «Отчего не признавать? Он себе царь, а я себе царь».

А еще это напоминает еще один советский анекдот — про пожилую женщину, которую теснят в автобусе, а в ответ на ее восклицание, что, дескать, мало интеллигентов, отвечают: «Интеллигентов до фига, автобусов мало».

То есть авторитетов в каком-то смысле «до фига». Но каждый из них существует сам по себе, в виде автора суждений, на которые в большей или меньшей степени ориентируется какое-то число людей.

Теперь о том, какое число. Это, между прочим, существенно.

Как правило, мы серьезно относимся к группам от миллиона до трех миллионов человек (привожу средние цифры), больше или меньше ориентирующихся на высказывания «такого-то». Причем ядро таких групп, ориентируясь на высказывания своего авторитета, очень пренебрежительно относится к высказываниям того, кто является авторитетом для соседней группы. А это значит, что можно перефразировать приведенный мною советский анекдот и сказать, что авторитетов «до фига», а общезначимого нет как такового вообще.

Две-три тысячи авторитетов и ничего общезначимого. Такова нынешняя мировая ситуация, и она является достаточно новой. Ее в каком-то смысле признают, но совсем не осмысливают.

К вопросу об отсутствии концептуальной власти как таковой. Власть вдруг обнаружила, что она не управляет ничем существенным. То есть она может управлять процедурами самовоспроизводства примерно так, как это делалось Байденом и его компанией. Но она не может управлять ничем другим. Это пугает власть (да и меня тоже), это власть очень обижает. И власти очень хочется как-то прибрать всё к рукам — или с помощью вакцинации, или с помощью регуляции деятельности крупных порталов, или с помощью рейтингов «токсичности», или как-нибудь еще. Власть пробует это делать, получает отлупы и не успокаивается. И ее можно понять.

Но есть то, что есть. И это позволяет мне вновь перейти к перечислению причин, по которым «токсичность» как новый регулятор меня совершенно не впечатляет в стратегическом плане.

Итак, причина № 3, серьезно проблематизирующая стратегическую эффективность регуляции интернета через рейтинги «токсичности», состоит в том, что определять «токсичность» должен макроавторитет, которого нет. Понимаете, коллеги? Мы все, к нашему ужасу и изумлению, живем в мире без суперавторитетов. Вы выставите кому-то низкий рейтинг, а он его выставит вам. И если он входит в число нескольких тысяч авторитетов, то он найдет способ преодолеть все ваши низкие рейтинги, и способов этих будет очень много. В итоге рейтингующие окажутся не авторитетными. Их спросят: «А по какому праву вы занялись этим незаконным делом? Кто-то вам поручил?» Но этот кто-то авторитетен в чем-то, а во всем остальном не авторитетен. Его задача — создавать и блюсти законы. Ну и создайте новый закон, обязательный для исполнения. Его тоже обойдут. Но это хотя бы будет нормально воспринято. А то, что какие-нибудь Цукерберги будут ставить рейтинги, будет плохо только для Цукербергов. И они это уже поняли.

Эпоха массового понимания в обществе, где нет суперавторитетов, — это особая эпоха. Можно кричать во всю глотку, насколько спасительна Moderna, но ее акции летят вниз. А если туда же не летят акции какого-нибудь «Файзера», то только потому, что он выпускает не одни вакцины, как «Модерна», а очень и очень многое. Например, таблетки от головной боли. Так что напряженность повелительной интонации нынче — это почти пустое. Летят акции вниз — и что ты поделаешь?

Ровно таким же образом полетят вниз условные акции самих рейтингующих, а также тех, кто получит положительные рейтинги. Все они будут толочься на узком поле поклонников рейтингующих авторитетов. А всё остальное хлынет за пределы этих авторитетов и будет подхвачено или другими порталами, или как-то еще. Скажут: «Ну новые порталы надо создать, а пока мы порезвимся». Пока вы порезвитесь, да. Но сколько продлится это «пока»? В Америке альтернативные порталы уже созданы. Вы думаете, хозяева порталов не знают, что это так? Они прекрасно это знают. И никакие ваши деньги, передаваемые хозяевам порталов, ситуации не изменят, потому что им нужны другие деньги. Из миллиардных массовок, взбешенных рейтингами «токсичности».

Почему бы не начать спасать «Модерну»? Они потеряли сотню-другую миллиардов — дайте им из госбюджета вдвое больше. Ну и что, вы всех частников будете кормить из госбюджета, а рынок будет существовать сам по себе? Так ведь не будет.

Подумайте о будущем этих порталов, которые начнут гореть следом за Гейтсом по аналогичной схеме. Подумайте о существе ситуации.

Что? Вам, как Василию Ивановичу, не до грибов? А я занимаюсь злопыхательством?

Помилуйте, какое уж тут злопыхательство! Несколько тысяч микроавторитетов в мире без макроавторитетности и без ее источника. Это ведь долго существовать не может. Это, по сути, несколько тысяч квазиплемен, живущих, в отличие от племен эпохи палеолита, в огромной скученности. Людей качественно больше, они совсем другие. А квазиплеменная структура налицо.

Ну и чем это кончится? Закон — тайга, хозяин — медведь? На слово (а заодно и цифру) не ориентируемся. Ориентируемся на грубую силу.

Повторяю, не в архаические проточеловеческие времена, а сегодня — в эпоху ядерного оружия и всего прочего. Что уж тут злопыхать, родненькие! Тут не до жиру, быть бы живу…

Но об этом мы поговорим в следующий раз.

 

До встречи в СССР!

https://rossaprimavera.ru/article/4328b620

 

27.01.2022 Хотят ли русские войны

Вполне возможно, что все хотят задействования только мирных инструментов, каковые явным образом имеются. Значит ли это, что военный вариант исключен? Нет

 Сергей Кургинян / Газета «Суть времени» №466 / 27 января 2022

 

 Джино Северини. Сюжет 12. 1910-е

Мне никогда не нравилась песня «Хотят ли русские войны».

Во-первых, в силу ее пошловатой патетичности.

Во-вторых, потому что она сочетала в себе избыточную наступательность с избыточной оправдательностью.

И, в-третьих, потому что хотеть войны — вообще нельзя. А русским это особо чуждо.

Но разве в хотении дело? Разве не было в истории случаев, когда происходило нечто такое, чего никто не хотел?

В нынешней острейшей ситуации обсуждение данного вопроса мне представляется более чем актуальным.

Российско-украинские отношения всё более запутываются и напрягаются. Осуществляется это при решающем содействии Запада. Причем особенно старается запутать и напрячь эти отношения Великобритания. Право дело, не хочется идти по проторенной политической лыжне под названием «англичанка гадит». Но нежелание повторять банальности не должно сказываться на оценке. Страх банальности так же опасен, как приверженность банальности. И если правда банальна, то избегать ее можно только в одном случае: если ты совсем ни в чем не участвуешь и тебе вдобавок всё совершенно безразлично.

Вряд ли в России есть сейчас хоть один человек, которому безразлично то, как именно напрягаются и запутываются российско-украинские отношения. И вряд ли хоть один человек, участвующий в формировании совокупной элитной оценки происходящего, может сказать, что он не участвует ни в чем из того, что формирует эти самые российско-украинские отношения. Если ты высказал какие-то суждения, и эти суждения прочитало достаточное число людей, то ты уже участвуешь в происходящем.

И вот тут-то и может возникнуть недопустимая моральная двусмысленность. Она всегда возникает тогда, когда ты на что-то воздействуешь, то есть в чем-то участвуешь (хотя бы своими высказываниями), — и при этом ни за что не отвечаешь.

Поскольку мне категорически чужда сама мысль о том, чтобы вмешаться в происходящее тем способом, о котором в народе говорят «дуриком вмешался невесть зачем», то я в своем разборе оговорю только самое очевидное. Потому что порой очевидное ускользает от общественного внимания. А при таком ускользании вмешаться в происходящее, причем не дуриком, а злокозненно, может кто угодно. В том числе и записные враги России. Кроме того, само это ускользание очевидного может, даже в отсутствие чьей-то злой воли, оказать совсем ненужное воздействие на умы.

Что же именно в проблеме российско-украинских отношений относится, по моему мнению, к этому самому ускользающему очевидному?

Прежде всего, к нему относится само представление о стратегии. Не той стратегии, которая изящно танцует на виртуальном подиуме. А той стратегии, которую можно назвать кондовой. И которая грубейшим образом влияет на реальность, увы, сосуществующую с разного рода виртуальностями, третируемую этими виртуальностями, но, в отличие от виртуальностей, с которыми можно бесконечно играть, способную однажды так навернуть, что мало не покажется никому.

Итак, утверждение № 1. Эта реальность существует. И от того, что о ней порой забывают, она не перестает существовать.

Утверждение № 2. Внутри нее протекают самые разные процессы. То есть реальность не статична. Она обладает своей динамикой. И эту динамику необходимо хотя бы отслеживать, никогда не забывая о том, что именно ее формирует.

Утверждение № 3. Формируют эту динамику прежде всего протекающие в реальности объективные процессы. Иначе говоря, реальность сама по преимуществу формирует свою динамику. Решающий вклад в формирование этой динамики вносят не цари, султаны, генсеки, генеральные штабы и сильные мира сего. Да, они вносят свой посильный и противоречивый вклад в изменение реальности. Но по преимуществу она меняет себя сама. А все сильные мира сего смотрят за этим с большим или меньшим пониманием сути происходящего. И очень часто ощущают себя бессильными щепками, несущимися в потоке событий.

Гюстав Курбе. На краю обрыва. 1845

Утверждение № 4. Иногда на то, что происходит в реальности, может в определенной степени повлиять стратегия, существующая в головах этих самых сильных мира сего. Эта стратегия, будучи связанной с реальностью, по одной только этой причине теряет всяческое изящество и приобретает специфическую грубость. Придание всем умствованиям, которые входят в отношения с реальностью, такой грубости, граничащей с кондовостью, — неотменяемое основное свойство реальности. Оно сродни тому, что восклицает пушкинский Дон Жуан в конце своих похождений: «Тяжело пожатье каменной десницы!»

Утверждение № 5. Если у Пушкина в «Каменном госте» герой, произнеся эти слова, сразу проваливается в тартарары, то авторы умствований и сами умствования при пожатии каменной десницы под названием «реальность» не обязательно проваливаются в бездну небытия. Они туда проваливаются, если совсем игнорировали реальность. А если они ее не до конца игнорировали, то происходит другое. Тогда реальность выделяет в умствованиях то, что ее не игнорировало. И, выделив, оформляет вокруг того, что выделено, некую грубятину под названием «настоящая стратегия, способная входить в отношения с реальностью и воздействовать на нее».

Утверждение № 6. В России всегда такую настоящую стратегию в итоге дооформляла и использовала только наивысочайшая власть. Все остальные кружили хороводы вокруг того, что дооформляло и использовало эту стратегию. Посылали ей свои проклятия или воздушные поцелуи, пробовали воздействовать с помощью текстов или магических пассов. Последнее, в наиболее известном обществу распутинском варианте, оказалось, как мы помним по истории Первой мировой войны, достаточно эффективным и абсолютно губительным средством воздействия на ту грубую и реально значимую стратегию, которую формировала тогда, как и в других случаях, именно наивысочайшая российская власть.

Утверждение № 7. В России на дооформление стратегии, единственно значимой в плане воздействия на реальность, решающим образом влияет один человек — глава Российского государства и Верховный главнокомандующий Владимир Владимирович Путин. Очень узкий круг, который называется ближайшим окружением, может больше или меньше воздействовать на решение Путина. Но любое стратегическое решение в итоге Путин принимает сам. И в основном, сообразуясь со своей интуицией и здравым смыслом. А также с какими-то своими мировоззренческими представлениями и ценностями. Это происходит, конечно, не совсем так, как в фильме «Чапаев», где Василий Иванович говорит своему ближайшему окружению: «На то, что вы тут говорили — наплевать и забыть! Теперь слушай, чего я буду командовать!»

Другая эпоха… Другая мера вовлеченности в систему клановых сдержек и противовесов… И всё же, как мне представляется, все эти кланы и противовесы знают, что Путин может с ними поступить, образно говоря, по-чапаевски. И ждут этого, коль речь идет о по-настоящему серьезных вопросах совсем реальной и потому совсем кондовой стратегии.

Утверждение № 8. Совсем реальная стратегия в России всегда делится на ядро, включающее в себя вопросы войны и мира, и периферию, включающую в себя вопросы, сопряженные с вышеуказанными, но отдаленные от окончательной судьбоносности того, что находится в ядре, на большее или меньшее расстояние.

Утверждение № 9. Лихорадочно обсуждаемый сейчас на Западе вопрос о чем-то типа войны между Россией и Украиной находится не просто в ядре кондовой и потому реально значимой стратегии. Он находится в ядре ядра этой стратегии. Крайне существенно то, что этот вопрос обсуждается только на Западе. И что Россия от его обсуждения пока что лениво отмахивается. Примерно так, как матрос Жора из анекдота, которому его товарищи поручили согнать муху с кормы, и который, во исполнение этого поручения, лениво произнес: «Муха, кыш!»

Утверждение № 10. В ходе принятия настоящих стратегических решений и их политического сопровождения никто из членов команды Путина никогда не бежит впереди паровоза, никогда не хочет оказаться правовернее своего начальника и так далее. Если Государственная дума, находящаяся на периферии, а не в ядре той команды, которая формирует стратегические решения, начала какой-то серьезный разговор о судьбе ЛНР и ДНР, то это никак не может быть опережающим действием, зондирующим действием, действием, порожденным желанием на что-то повлиять.

Это может быть только частью чего-то, уже дооформляемого в ядре. Причем дооформляемого сообразно уже обозначенной мною наигрубейшей стратегии, единственно значимой с точки зрения реальности. Никакой КПРФ в страшном сне не приснится самостоятельная инициатива стратегического характера. А если даже она почему-то приснится зюгановцам в силу их очень бурного новогоднего отдыха, то остальная Госдума, где правит бал «Единая Россия», вяло порекомендует перегревшимся зюгановцам остыть, прийти в себя и не лезть поперек батьки в пекло.

Это аксиома нынешнего российского политического бытия. Она касается всех вопросов, а уж стратегических — в первую очередь. А поскольку Государственная дума не отвергла с порога порывы КПРФовцев, не посоветовала им срочно охолонуться, а отнеслась к предложенному с политической серьезностью, то это может значить только одно: стратегическое решение дооформляется там, где ему положено дооформляться, причем в соответствии с той самой наигрубейшей стратегией, которую я обсудил выше. И по ходу этого дооформления те, кому положено, лезут в пекло не поперек батьки, а ровно так, как положено. И ждут, чем кончится дело, примерно с таким же трепетом, с каким этого ожидало окружение Василия Ивановича Чапаева.

Утверждение № 11. При всем решающем значении интуиции Путина и его здравого смысла, принятие судьбоносных стратегических решений не может осуществляться ни в отрыве от команды, ни в отрыве от наигрубейшей и единственно значимой стратегии, в ядре которой, как я уже говорил, находятся вопросы войны и мира.

Утверждение № 12. В той стратегии, которую я настойчиво характеризую как наигрубейшую и потому единственно значимую, Украина занимает особо важное место. В этой стратегии ничего важнее Украины нет. И сколько бы меня ни спрашивали, почему это так, я постоянно буду отвечать одно и то же: важно не то, почему это так, а то, что это так. И что это пересмотру не подлежит.

Утверждение № 13. Важность Украины для того, что я именую ядром нынешней стратегии, сформированной при решающем участии президента России, сама по себе вовсе не означает военного решения украинского вопроса. Более того, коль скоро этот вопрос так сильно разогревает Запад, а мы, в общем-то, чураемся его политически и информационно разогревать, то, казалось бы, западная гора родит в реальности этакую крохотную политическую мышь. Тем более что в команде, с которой Путин должен считаться вплоть до произнесения сакраментального «наплевать и забыть», очень сильны антивоенные настроения.

Их логика такова: «Мы преуспели с „Северным потоком — 2“, мы всё плотнее интегрируем в свой состав ЛДНР, ссылаясь на Минские соглашения, мы можем сопровождать нарастающий системный кризис на Украине, воздействовать на его политические, информационные, идеологические и экономические слагаемые. Куда нам в этой ситуации торопиться? Зачем нам ставить под удар свои достижения по специфическому диалогу с Байденом? Зачем нам пробрасываться своими трубопроводами, которые мы так мучительно прокладывали в Европу? Почему бы не позволить Украине еще чуточку сгнить, а потом не начать решать окончательно украинский вопрос, имея дело с очевидно провалившимся государством?»

Обращаю внимание читателя на то, что я привожу точку зрения не тех крайних западников, которые предлагают поменять прокитайскую стратегию России на вхождение России в НАТО и другие западные институты. Такие западники тоже есть. И я бы не стал сбрасывать их со счета. Но их позиция чрезмерно экстравагантна для центра принятия стратегических решений. И слишком сильно подвешена по очень многим причинам. Она достаточно чужда самому Западу — и это главное. Кроме того, ее не разделяют другие части команды. Да и перспектива войны нынешней России с Китаем, ведущейся очевиднейшим образом за интересы Запада, мало согревают душу даже тех, кто вне такой перспективы очень бы хотел осуществить пресловутое вхождение России в западную цивилизацию.

Итак, я не это крайнее мнение обсуждаю. Я обсуждаю гораздо менее радикальную позицию, согласно которой решать украинский вопрос необходимо. Но использовать надо экономические инструменты. Причем такие, которые, помимо их «украинской составляющей», имеют и другие, причем намного более существенные. Например, отношения с Германией. Они ведь тоже в ядре стратегии. Да и Эрдогана стоило бы пожалеть. Он ведь то впадает в манию величия и хочет разруливать у себя в Анкаре отношения между Украиной и Россией, то просто паникует, осознав, что находится между натовским молотом и российской наковальней.

Лично я убежден, что такой мягкий вариант давления на Украину вполне мог бы возобладать при принятии стратегического решения и в силу его изящества, и в силу чрезвычайной путинской осторожности. Но мы же видим, что происходит нечто другое. То есть что это другое находится в стадии дооформления. Почему?

Утверждение № 14. Представим себе, что вся элита России, участвующая в формировании высших политических решений, не хочет задействовать для этого решения даже самые скромные военные инструменты. И что этого не хочет глава российского государства, решение которого все остальные примут по принципу «наплевать и забыть». Никто не хочет задействовать военные инструменты никаким из трех всем хорошо известных способов.

Первый из них предполагает только признание ЛДНР (минимальный вариант).

Второй (средний вариант) — подверстывает к этому признанию решение проблемы Мариуполя и наземной связи между Россией и Крымом.

А третий (максимальный вариант) — предполагает контроль над черноморской зоной, позволяющий заодно решить и проблему Приднестровья.

Повторяю, вполне возможно, что никто не хочет ни одного из этих вариантов задействования военных инструментов. И напротив, все хотят задействования только мирных инструментов, каковые явным образом имеются.

Значит ли это, что военный вариант исключен? Нет. Потому что над всеми лицами, сколь угодно важными, находится именно то, что я назвал грубейшей стратегией, способной влиять на реальность. А также сама реальность.

И на Западе это хорошо известно. Причем чем тоньше и натренированнее западная элита, тем лучше ей это известно. Самая тонкая из западных элит, конечно же, британская. И она тренирует свое понимание России столетиями. Нельзя сказать, что нынешняя путинская стратегия для Великобритании совсем открытая книга. Но совершенно очевидно, что британские разведки лучше понимают эту стратегию, чем американские. И потому являются ведущим звеном в формировании нынешней ситуации. Суть которой такова.

Эдвард Мэтью Хейл. Риф с русалками. 1894

Согласно той стратегии, которую я еще и еще раз называю наигрубейшей, единственной реально значимой, единственной живой и так далее — красная линия действительно существует. И она носит неотменяемый характер. Предположим, что Запад начнет насыщать Украину теми вооружениями, которые для нас неприемлемы. Предположим далее, что этот процесс не удастся сдержать. Что тогда? Тогда и самые прозападные представители по-настоящему влиятельной российской элиты, и их более умеренные союзники, делающие ставку на экономические инструменты и отвергающие инструменты военные, и уж тем более представители патриотического антизападного крыла всё той же по-настоящему влиятельной российской элиты (а они ведь тоже существуют) в один голос скажут: «Ну, раз так, то ничего не попишешь…»

И Великобритания, и весь Запад в целом это хорошо знают. То есть они знают, что спровоцировать Россию на военные действия можно. И что для этого надо действительно перейти красные линии, которые существуют и имеют неотменяемый характер. Как только это произойдет — а это уже начинает происходить, — начнется то, чего российская элита не хочет. И никакого значения не будет иметь статус тех, кто этого не хочет. Пусть даже этот статус будет наивысочайшим — и что?

Если такие мои очевидные выкладки справедливы, то речь идет о системном втягивании России в войну. Субъектом, осуществляющим такое втягивание, является Запад в целом. Наиболее активна Великобритания. Главное средство — поставка Украине таких вооружений, которых, согласно нашей реальной и единственно значимой стратегии, на Украине категорически не должно быть. Если реальная стратегия и реальность как таковая вынесут свой вердикт, может начаться то, чего не хочет никто. Вероятность того, что это начнется, сегодня выше, чем когда бы то ни было.

Что мне больше всего в этом не нравится, так это то, что России пробуют навязать все внутренние и внешние обстоятельства, создающие коридор движения в определенную, в данном случае военную, сторону. А наша задача в том, чтобы самим навязать противнику нужные нам обстоятельства — как внешние, так и внутренние. Не роковая неизбежность, как ее ни называй — межцивилизационные швы или иначе, всегда тревожила меня в том, что является реальностью нашего постсоветского бытия. Меня тревожило то, как мы распорядимся той свободой, которая имеется в рамках этой роковой неизбежности. То есть что успеем сделать до того, как эта неизбежность превратится из нависшей тучи в настоящую полноценную грозу. Успеем ли сделать всё спасительное, что можем? И не наступим ли перед этим на грабли так называемых реформ, подрывающих необходимое единство власти и общества?

Жизнь показала, что по чьей-то воле мы наступили на все возможные грабли, и что не сделали главного — не оформили по-настоящему то, что принято называть суперидеологией, окончательным межцивилизационным мирным разводом и так далее. Ну что же… Видимо, всё это придется оформлять по ходу дела. Потому что в противном случае…

Я когда-то обращал внимание тех, кто склонен считаться с моими размышлениями, на известное открытое письмо, которое один из братьев Стругацких адресовал нашему историку и либеральному общественному деятелю Юрию Афанасьеву. В этом письме научный фантаст, никогда не чуждавшийся политической прагматики и очень близкий к нашим высоким спецслужбистским кругам, восхищался тем, как Юрий Афанасьев восхваляет будущий окончательный крах Российского государства. И говорил дорогому Юрию, что для осуществления этой затеи обязательно нужна определенная война — «тяжелая и беспобедная». Явно сходная с той, которая описана в произведении «Обитаемый остров».

Если кому-то нужна такая проигранная война, то нам, находящимся по другую сторону многовековой историософской и метафизической баррикады, нужно прямо противоположное. Нам нужен русский катехон, то есть построение механизма сдерживания Россией конца истории, конца времен, замысленного краха человека и человечества. Нам нужно отразить темное вторжение и остановить развертывание античеловеческого бесчинства на многострадальной планете Земля. В малом и великом, частном и общем — во всем мы будем руководствоваться этим и только этим. Ибо всё остальное — это путь в никуда.

До встречи в СССР!

 

https://rossaprimavera.ru/article/e2e8c24c

 

22.01.2022 Кургинян: Петербург разрушил СССР

Очевидно, что существовало такое очень неявное ядро, побудившее систему самораспуститься и осуществить последующую альтернативную сборку с выкидыванием тех, про кого говорят «пусть неудачник плачет»

 Сергей Кургинян / Газета «Суть времени» №465 / 22 января 2022

 Старинная гравюра, иллюстрирующая связь микрокосма (человека) с Макрокосмом (Вселенной)

Для многих происходящее сейчас в нашем отечестве находится по ту сторону рациональности. И я не могу сказать этим многим, что они ошибаются. Скажу другое. По ту сторону рациональности, уважаемые люди с глубоко созвучным мне отношением к происходящему, абсолютно не обязательно находится полная иррациональность. По ту сторону рациональности может находиться и нечто, подлежащее описанию, пониманию. Это я и предлагаю обсудить, начав издалека. Так сказать, от микрокосма. И переходя к макрокосму под названием глобальная и национальная политика.

Микрокосмом, от которого я хочу танцевать как от печки, является движение «Суть времени». Я считаю правомочным взять его в качестве отправной точки по очень многим причинам.

И потому, что оно является для меня близким.

И потому, что оно на десятом году своего существования входит в новый этап.

И потому, что оно в каком-то смысле репрезентативно.

В каком смысле? Это я и предлагаю обсудить в начале, переходя затем к бесконечно нас тревожащему российскому политическому макрокосму.

Движение «Суть времени» существует в течение десяти лет. В начале этого десятилетия отчетливо выделяется первый период, который я бы назвал неадекватно-оптимистическим.

В этот период собравшиеся в движении не проявляли адекватности сразу на нескольких уровнях.

Уровень № 1. Люди не проявляли адекватности в том, что касается оценки собственных качеств. Собравшаяся молодежь считала себя вполне сопоставимой с большевиками, такими как Сталин, Дзержинский, Красин и другие. Возможно, они казались себе даже более масштабными и эффективными, нежели те люди из прошлого.

Одной из причин такой неадекватности, безусловно, является сдвиг сознания в сторону приравнивания виртуальных фантазий к реальным историческим деяниям.

Эпоха интернета, подмены реальности компьютерным экраном способствует подобной неадекватности. Понадобилось значительное время, чтобы люди, не отказавшиеся от сутевской деятельности, начали примерно понимать свое состояние и его отличие от того, в котором находились создатели СССР и советского Красного проекта.

Уровень № 2. Ровно в той же степени не хватало адекватности в том, что касается понимания расклада сил в стране и мире. Романтики считали себя полноценными демиургами, а свою страну и мир ― слегка подпорченными сущностями, которые подлежат быстрому исправлению.

Все мои слова о регрессе, деградации, самоизмене, метафизическом падении (то есть проклятости) вызывали страстно романтический отклик. Хорошо, что страстный, и плохо, что романтический.

Чавкающее потребительское болото ― отечественное и всемирное ― романтики хотели осушить с помощью таких легкомысленных полугипнотических пассов, по отношению к которым шаманские камлания представляют собой недостижимый пример глубокого прагматизма и реализма.

Уровень № 3. Неадекватность в том, что касается усилий, необходимых для того, чтобы осуществить на макроуровне хотя бы небольшой реальный сдвиг в сторону предложенного в передачах «Суть времени» нового исторического проекта.

Грубо говоря, считалось, что для этого достаточно ставить лайки и собирать подписи, а также выходить на уличные мероприятия, не заморачиваясь даже простейшей задачей наращивания количества людей, участвующих в этих мероприятиях.

Джордж Тукер. Зеркало IV

Переход от романтического оптимизма к чему-то совсем другому оформился в момент, когда пришлось воевать в Донецке и создавать коммуну. Это произошло практически в одно время.

И сразу выяснилось, что далеко не все готовы к осуществлению даже среднего усилия, несравнимо меньшего, чем то, которое нужно было для победы в Гражданской войне или для осуществления индустриализации.

Одновременно выяснилось, что реальность очень специфична, коварна и инерционна. И что в этом ее обидное отличие от красивых картин, появляющихся на компьютерном экране.

Мучительное расставание с иллюзиями, согласно которым великие свершения осуществляются «по щучьему велению, по моему хотению» и при относительно малой затрате сил, продолжалось лет шесть. И никакие воздействия не могли ускорить процесс такого очень болезненного расставания с иллюзиями.

Где-то в конце 2020 — начале 2021 года удалось, наконец, внести в сознание романтиков какое-то представление о тяжелом и неблагодарном труде, являющимся неотменяемой доминантой любого исторического деяния. А, в общем-то, и любого крупного проекта, претендующего на полноту своего осуществления в реальности.

Я, к примеру, замыслил создание профессионального лабораторного театра в Москве ну никак не позже 1974 года. В течение двух лет небольшое число людей, всерьез подошедших к реализации такого необычного проекта, проверяли себя, работая на износ и постоянно задавая себе вопрос: «А нам-то этот проект так ли уж нужен? То есть что нужен ― понятно, но нужен ли до зарезу?»

К 1977 году произошло действительное понимание того, что проект нужен не абы как, а именно до зарезу. Что, грубо говоря, без него жизнь не в жизнь. И что какие-то основания для того, чтобы претендовать на осуществление такого проекта, всё же имеются. Есть творческие актерские способности, есть неслабый режиссер, складывается необходимая коллективность. Надо только упереться по-настоящему, понимая, что шансов на реализацию чего-то подобного в очень инертной позднесоветской Москве очень и очень мало.

Вскоре я поступил в Щукинское училище, уже будучи кандидатом физико-математических наук и имея написанную докторскую диссертацию. Мой научный руководитель сказал по этому поводу: «Мир безумен, и пора идти на пенсию».

Я окончил Щукинское училище, очень активно поспособствовав тому, чтобы туда же поступили почти все ключевые актеры, всерьез решившие реализовывать достаточно безумный проект профессионального лабораторного театра.

К этому времени сформировался наш уже очень известный и вполне впечатляющий культурную Москву студийный коллектив, имеющий репертуар, готовый показывать спектакли регулярно и в битком набитых залах.

А затем мы стали тем профессиональным лабораторным театром, которым хотели стать. Война за театр была выиграна. А победители не без хмурости смотрели на свои повзрослевшие лица и ощупывали шрамы на своих телах и душах, порожденные преодолением препятствий, стоявших на пути реализации такого проекта.

По сути, примерно то же происходит в случаях, когда создаются новые научные школы и направления. А также когда реализуются новые крупные технические проекты.

И уж конечно, историческая заваруха, начатая в октябре 1917 года, потребовала несравненно больших издержек, была сопряжена с несравненно большими усилиями и далась ее организаторам совсем уж тяжело.

Как именно сгорали люди, посвятившие себя реализации советского Красного проекта, может понять любой, ознакомившийся, например, с историей создания так называемого города-сада, он же ― Новокузнецк. Или с созданием Норильского комбината, или с созданием советской атомной бомбы.

Очень-очень крупные люди, способные на колоссальные усилия, соединяющие редкостную работоспособность и одаренность, иногда осуществляют крупные проекты. А иногда сгорают раньше, чем получают результаты своей подвижнической деятельности.

И уж совсем редко совсем крупные и гениальные люди загадочным образом реализуют исторические проекты. Иногда приходится называть такую реализацию рукотворным чудом.

Как-то можно понять, как создавалась древняя Римская империя. В конце концов, она создавалась столетиями. Но понять, как Македонскому и его последователям диадохам удалось за десятилетия, то есть почти мгновенно, реализовать проект эллинизации всей тогдашней мало-мальски культурной ойкумены, практически невозможно. То есть всё можно описать. Но когда начинаешь переходить от виртуальных описаний к калькуляции усилий, необходимых для их реализаций в определенные сроки, то понимаешь, что есть загадка.

Она же есть в том, как создавались мировые восточные империи (арабская исламская, чингисхановская и другие).

Она же есть, когда пытаешься не умственно, а иначе пережить ту энергетическую муку, которая привела к созданию Российской империи и СССР.

Александр Македонский и Дарий III в сражении у реки Исса, фрагмент мозаики I в. н. э. (копия с оригинала 300 г. до н. э.)

Чтобы каким-то образом сохранить Россию в XXI столетии, надо тоже каким-то особым образом соразмериться с несением определенного, фактически неподъемного исторического груза. И как-то ответить себе на вопрос: «Кто, собственно, такой груз и хочет, и может взвалить на свои плечи?»

После краха Советского Союза Российская Федерация оказалась в ситуации проигранной холодной войны и неявной оккупации. Где-то в глубинах сознания народ ощущал свою вину за подобную катастрофу, как, впрочем, эту вину ощущал народ в эпоху Смутного времени. Но Смутное время продолжалось недолго. А неявную оккупацию России, осуществленную мировым Западом с неслыханной беспощадностью, трудно сопоставлять по масштабам с явной оккупацией, которую осуществили поляки, добравшись до московского Кремля и проведя в нем относительно мало времени, причем фактически без толку.

И тем не менее последствия были ужасные. Преодолевать их взялся Петр, делал он это с огромным надрывом и чудовищными издержками.

Ну, а потом издержки оказались избыточными, и продолжателем дела Петра, по сути, стал Ленин. При этом Ленин сознательно уехал из Петербурга и противопоставил неопределенности петровского начинания фактически возврат к той концепции третьего Рима, на которую опиралось допетровское Московское царство.

После коматозного состояния, в которое русская цивилизация впала при Ельцине, началась длительная путинская эпоха.

Я предлагаю читателю внимательнее присмотреться к достаточно очевидным, но постоянно недооцениваемым характеристикам этого периода.

Советский Союз обрушился, мягко говоря, странноватым образом. Недавно мы лицезрели мятеж в Казахстане. А перед этим ― белорусскую эпопею. И поняли, что не только Лукашенко, человек достаточно сильный, но и Токаев, по крайней мере казавшийся этакой мидовской трепетной ланью, а не паханом, смогли справиться с крупными неурядицами, чуть-чуть «перебрав людишек» и настроив определенным образом существующую систему.

Возникает непростой вопрос о том, почему этого не было сделано по отношению к СССР? Потому что Горбачев и его окружение были слабыми людьми, еще более слабыми, чем Лукашенко или Токаев? Но это же очевидным образом не так. Кроме того, советская элита не сводилась к горбачевским или иным «техноструктурам». Она была намного шире. И ее чудовищная деградация была тем не менее никак не больше, чем деградация элиты постсоветской Белоруссии (относительно благополучной) или постсоветского Казахстана (совсем уж неблагополучного).

Что же касается очень значительных внешних сил, то они никогда не могут развернуться по-настоящему без решающего содействия сил внутренних. И это опять-таки доказали с полной неопровержимостью события в Белоруссии и Казахстане.

Спросят: «А как же Украина?»

В том-то и дело, что на Украине мы сталкиваемся не только с феноменом слабого Януковича, но и с феноменом какого-то раскола элит, решающего тяготения элит в сторону прозападности и антирусскости. Там, где элиты к этому не тяготели, процессы шли как в Донбассе или в Крыму. И хватало элитных выдвиженцев, способных удерживать штурвал, будучи людьми не ахти какого масштаба.

Так что Украина ― это другой вариант того же самого, подтверждающий правило, согласно которому, если система способна даже к слабой самокоррекции и удерживанию внутрисистемного консенсуса, то все революционные силы «отдыхают». Российская империя ― это то исключение, которое подтверждает правило.

Потому что, во-первых, что-то довело систему до ручки. И этим «что-то» были отнюдь не большевистские козни.

А, во-вторых, доведенная до ручки система страшным и очевидным для себя образом опозорилась в ходе Первой мировой войны. И фактически самоликвидировалась.

Советская система к 1991 году не была в таком состоянии. Советский Союз не проиграл никакую явную и очевидную войну. Он проиграл войну неочевидную и неявную. Что же касается пустых прилавков, на которые многие ссылаются, то эти многие ни разу не ответили на вопрос: «Почему, к примеру, советская система вдруг столкнулась с невероятным дефицитом табачных изделий? Кто-то разбомбил табачные фабрики? Население России вдруг решило, что ему надо потреблять в десять раз больше табака?»

Совершенно ясно было, что табак положили под прилавки, как и всё остальное. И что всё это вынули из-под прилавков после краха СССР.

Но ведь это сделал не американский империализм. И не рядовые продавцы в магазинах. И не директора этих магазинов. И не мафия, способная организованно управлять этими директорами. Это сделал кто-то еще.

Конечно, это было сделано с опорой на определенные шкурные интересы. Но достаточно было осуществить легкое давление системы на эти шкурные интересы, и на прилавки бы всё выложили. Для этого не нужно было устраивать 1937 год и массово расстреливать саботажников. Для этого нужно было гораздо меньшее. И система это понимала.

Вновь и вновь воспроизводя в памяти те далекие годы, я не могу избавиться от ощущения отсутствия какой-либо фатальной гнилостности существовавшей советской системы. Система эта была простоватая, уже вобравшая в себя достаточное количество криминального яда. Но, повторяю, этого яда было гораздо меньше, чем в лукашенковской Белоруссии. И уж неизмеримо меньше, чем в нынешнем Казахстане. А никакой апатии у элементов этой системы не было. Тогда с какого же бодуна она вдруг самораспустилась для того, чтобы вскоре собраться в иной конфигурации?

Только по велению пресловутого вашингтонского обкома? Полно!

Знаю по поводу этого обкома гораздо больше, чем рядовой гражданин Российской Федерации. Не отрицаю того, что обком мощно и талантливо воздействовал на разрушение своего геополитического конкурента. И тем не менее ни черта бы он не сделал сам по себе. А значит, приходится признать (внимание!), что система как пресловутая унтер-офицерская вдова сама себя высекла. То есть она самораспустилась с тем, чтобы собраться в иной конфигурации.

Но вот тут-то и возникает самый главный вопрос. Система ― это люди. Людей этих я хорошо помню. Помню их лица ― живенькие, далеко не глупые, достаточно волевые и совсем не стухшие. Разве может так быть, что лица таковы, а система, состоящая из лиц, обладает совершенно другим качеством? Или, точнее, при каких условиях это возможно?

Отвечаю. Это возможно только при условии наличия у системы управляющего ядра, осуществляющего этот маневр с самоустранением и последующей пересборкой.

При этом все высокие чины того времени, проходящие сейчас перед моим внутренним взором, могли пострадать и не выиграть.

Других, пришедших им на смену людей тоже нельзя назвать делателями своих судеб, схватившими бога за бороду и фантастически преуспевшими. Ну не были такими делателями не только так называемые олигархи лихих девяностых, но и Чубайс, Ельцин, Гайдар и другие.

Не являются делателями своих судеб Абрамович или Потанин, а также другие, несомненно сильные и цепкие фигуры, проявившие фантастическую жизнеспособность, немалый деловой талант и иные качества, позволявшие удерживаться на плаву. Не хочу преуменьшать эти качества, но вторичность данных фигур достаточно очевидна.

Ну так кто же самораспускал и осуществлял сборку после самороспуска? При этом самороспуск очевиден. Много раз говорил о том, что кем бы ни были члены ГКЧП ― избыточно сентиментальными героями или же преступниками, ― их действия никак не могли породить законного самороспуска Съезда народных депутатов СССР. Их, как и любых других отдельных лиц, можно было судить или награждать. Но нельзя было перебрасывать мост из тех или иных поступков отдельных лиц в самороспуск решающего института, каковым и был Съезд народных депутатов СССР. Но он же самораспустился! И Верховный Совет самораспустился. А как это могло произойти без наличия какого-то ядра, осуществлявшего подобный самороспуск?

Очевидно, что существовало такое очень неявное ядро, побудившее систему самораспуститься и осуществить последующую альтернативную сборку с выкидыванием тех, про кого говорят «пусть неудачник плачет», и сохранением всех системных качеств.

Последний V Съезд народных депутатов СССР. 2 сентября — 5 сентября 1991 года

Да-да, все системные качества были сохранены. Разбирайте вы качества нынешних фигурантов хоть на нано-, хоть на мегауровне, вы не увидите в этом ничего нового. В Мирабо, Дантоне, Робеспьере, Сен-Жюсте, Гоше, Карно, очень многих других и, наконец, в поручике Бонапарте эта новизна имеется. И масштаб имеется. А в Бурбулисе, Гайдаре, Ельцине, Собчаке, Попове и многих-многих других нет никакой системной новизны. Как, безусловно, нет ее ни в Путине, ни в его сподвижниках.

Сергей Иванов был бы неплохим руководителем советской разведки. Сечин мог бы быть способным и эффективным начальником всемогущего Общего отдела ЦК КПСС. Путин ― руководителем КГБ. И так далее.

Я никоим образом не хочу этим уценивать перечисленные фигуры. Я просто хочу сказать, что Путин ― это очень хороший советский спецслужбист, использовавший свои шансы для перехода на качественно другой уровень и проявивший очень впечатляющие способности к саморазвитию. Но в нем нет исторической новизны. И ни в ком из тех, кто слагает нынешний высший политический класс, этой новизны нет. Ее отсутствие носит очевидный характер. Грибница воспроизводит все модификации грибов с поразительной точностью, демонстрирующей жизнеспособность грибницы.

Сталин ― это очевидным образом не Николай Николаевич Романов. А Красин не Витте. Грибницы разные. Какая-то преемственность есть. Но это не отменяет качественное различие грибниц.

То же самое с Великой французской революцией.

А здесь всё изменилось, а грибница та же. Что, к слову, говорит о ее здоровье и неповрежденности. Так в чем же дело?

Конечно же, не в том, что Галковский называл криптоколониальным статусом России на протяжении столетий. Спора нет, это изящная конструкция. Но именно ее изящество у меня порождает твердую убежденность в химеричности данного конструкта. Потому что живые модели изящными не бывают. Или, точнее, у них совсем другое изящество.

Могу ли я предложить модель, которая бы устроила меня самого и была бы достаточно доказательной? Нет, не могу. И никто не может предложить такую модель. Ни наши лучшие специалисты, ни западные высоколобые спецслужбисты. Между тем нечто, безусловно, имеет место. И очень устойчиво воспроизводится.

Каково же оно ― это «нечто»? Наличие многовековой криптоколонии под названием Россия для меня достаточно сомнительно. Но что-то наподобие наличия крипто-Москвы и крипто-Петербурга, видимо, имеет место. Притом что речь идет не о подчиненности данных крипт иноземным центрам, и не об оформленности этих крипт в виде структур (масонских или иных). Речь идет о каких-то «грибницах», которые нечто воспроизводят.

Эти грибницы представляют собой не просто субкультурные субстанции, способные насыщать сознание отдельных людей тем или иным содержанием. То есть, конечно, это еще и подобные субстанции, имеющие огромное значение. Но есть и нечто другое. Меньшее, чем структура, и большее, чем субстанция.

Кто-то воспроизводит определенные аксиоматизмы (не путать с автоматизмами). И сами эти аксиоматизмы обладают как субстанциональной, так и почти что персональной живучестью.

Аксиоматизмы отличаются от мировоззренческих представлений, установок, нормативных конструкций своей яростной некритичностью. Они не просто чужды рациональной внятности и гибкости. Они страшно далеки от всего этого и достаточно близки к символам веры. Но, в отличие от символов веры, они обладают этакой «мыслевоспроизводимой массивностью».

Символ веры ― это почти точечная конструкция.

А аксиоматизм ― это конструкция гораздо более развернутая.

Рациональная полемика с аксиоматизмом бессмысленна. На протяжении последнего времени все мы видели, как выглядит аксиоматизм, согласно которому надо вакцинироваться. Этому аксиоматизму наплевать на авторитеты, выкладки, мнения отдельных специалистов или целых экспертных сообществ. Аксиоматизм живет отдельной жизнью. Он соединен, конечно, каналами с чем-то вполне прагматическим. Но и к этой соединенности дело не сводится.

Короче говоря, согласно петербургскому аксиоматизму, России до зарезу надо, смертельно надо, исступленно надо стать частью НАТО и западного мира. Это мощнейший посыл. Если вы начнете спрашивать, почему надо и так далее, вам развернуто объяснят. Но если вы начнете проблематизировать аргументы, вы станете врагом носителей аксиоматизма. Притом что аксиоматизм, повторяю, очень мощный, воспроизводимый, энергетически заряженный, алгоритмически проработанный. Сила данного аксиоматизма оказалась приумножена распадом СССР. Потому что распад организовало ядро системы, наделенное и скрепленное именно этим аксиоматизмом. По своей организованности такое ядро есть нечто большее, чем субкультура, но меньшее, чем структура.

Петербургский аксиоматизм оседлал систему в доандроповский период и резко усилился при Андропове. Он стал доминировать при Горбачеве и Ельцине. И он же был воспроизведен в новой, еще более насыщенной модификации в путинскую эпоху.

У этого аксиоматизма есть осевая конструкция, сочетающая в себе символ веры, систему ценностей, развернутые рациональные обоснования, волевую категоричность и многое другое. Я только что воспроизвел эту осевую конструкцию и готов воспроизвести еще раз: Россия должна стать частью или Европы, или лучше бы Евроатлантики, войти в НАТО и этим завершить свои многовековые исторические метафизические метания. Ну должна и точка. Можем вас поубеждать. А если будете демонстрировать изящество интеллектуального фехтования, то долбанем оглоблей по голове. Но оглобля будет как бы западного розлива.

Юлий Ким издевался по поводу Советского Союза, живописуя матушку Россию, которая «пошла утром на базар, торганула в магазине с-под прилавка самовар, весь такой изысканный, „маде ин Джапан“. По бокам транзисторы, двадцать один кран». А на самом деле Юлий Ким описывал в виде этого самого «изысканного» самовара некий петербургский аксиоматизм. По мне так это не самовар, а оглобля. Но тоже изысканная, с соответствующими наклейками и прибамбасами, так что не спутать.

И если вы очень будете нарываться с вашими «зачем», «почему» ― вам долбанут этой оглоблей по голове. Причем не то чтобы на убой, а для дозированного вразумления. После чего петербургский аксиоматизм восстановит свой авторитет и абсолютность.

Мне скажут, что я имею в виду прежде всего Путина и его команду. Если бы я имел их в виду, я бы прямо так и сказал. Но это не вполне так, хотя, конечно, в сознании членов данной команды петербургский аксиоматизм занимает очень прочные позиции. И имеет очень накаленный характер. Но всё-таки олицетворением этого аксиоматизма я бы назвал покойного Примакова. Я мог бы перечислить достаточно много примаковоподобных советских кадров, но они не на слуху.

Один из крупных комсомольских работников говорил мне в начале 1980-х: «Ты классный авангардистский режиссер с перспективами. Но когда ты начинаешь нести марксистскую околесицу, мне становится страшно. Ты ведь, наверное, думаешь, что в ЦК КПСС это понравится. А ты туда зайдешь, начнешь нести такую ахинею, тебя потом шлепнут, а ты даже не поймешь, за что».

А один из деятелей «Московской трибуны», прочитав книгу «Постперестройка», возопил: «У коммунистов появились мозги, и с ними пора кончать». Понимаете, он не сказал, этот прогрессивный интеллигентный историк, специалист по французской революции, что раз у коммунистов появились мозги, то с ними надо вести диалог. Он сказал, что с ними пора кончать. При этом он имел к коммунистической элите несравненно большее отношение, чем я.

Иллюстрация к былине «Смерть Святогора»

В ведущих вузах нынешней Российской Федерации, в вузах, получающих и западное, и отечественно-бюджетное финансирование, студентам прямо говорится, что если они хотят быть элитой, кооптированной в нужный тренд (он же ― аксиоматика), то они должны постоянно упоминать в своих изысканиях, что Россия никогда больше не будет великой страной.

Это не является обязательным слагаемым петербургской аксиоматичности. Путин, например, искренне убежден в том, что Россия должна быть великой страной, и что его миссия ― в укреплении этого величия. Но внутри этого величия нет места уклонению от мирового, то есть западного, мегатренда, в котором надлежит существовать. Это, кстати, наипрочнейшее слагаемое петербургской аксиоматичности. Надо бороться за место в тренде, но тренд проблематизировать нельзя.

А потому мощное национальное государство, суверенное и так далее ― это правильная конструкция. А империя ― это неправильная конструкция. Но поскольку мощное национальное государство не может существовать в виде отдельной планеты, на которую иноземцы не прилетят, то вписываться тоже надо.

Петербургский аксиоматизм сам по себе не обладает никакой особой разрушительностью. Он стал шататься под давлением новой постмодернистской реальности. Люди, которые хотели интеграции России в западную цивилизацию, не предусмотрели того, во что будет превращаться западная цивилизация. Для них постмодернистский маневр Запада ― это временное никчемное чудачество, конечно же, рождающее очень серьезную головную боль (в другой модификации ― геморрой). Но в любом случае головная боль или геморрой ― это не онкологическое заболевание в четвертой стадии. Я имею в виду не саму цивилизацию ― ее здоровье петербургский аксиоматизм не проблематизирует вовсе. Я имею в виду заболевание под названием «невозможность вхождения в западную цивилизацию». Это заболевание есть, говорят нам носители петербургского аксиоматизма. Но оно представляет собой нечто среднее между мигренью и геморроем ― то есть дело неприятное, требующее воздействия, но не фатальное.

Запад твердо взял курс на превращение в Содом и Гоморру. Мы, к моей несказанной радости, принимаем поправки в Конституцию, не предполагающие содомизации нашего общества или страны. Но мы при этом хотим входить в западную цивилизацию. Мы бьем ее по самому больному месту, но ― хотим в нее входить.

Мы понимаем, что Запад может учинять нам любые экономические подлянки, даже с ущербом для себя. Но мы тянем нитки газопровода в Европу.

Мы видим, что вытворяет Турция, стремящаяся войти в Европу и, в отличие от нас, входящая в НАТО. Ну и что? Мы сами хотим того же и понимаем турецких товарищей. Поэтому мы и там трубопроводничаем, рассчитывая на то, что, как и в Европе, перекрытий не будет. А, собственно, почему? Если мы ― основной враг НАТО, то почему этих перекрытий не может быть? Потому что корысть не позволит? Извините ― власть первична, корысть вторична.

После Крыма и Донбасса, Южной Осетии и Абхазии мы говорим о возвращении в 1997 год. В тогдашние отношения с НАТО. Мы что, не понимаем, что создали другую реальность? То есть я-то счастлив, что мы ее создали, ибо ничего губительнее вхождения в западную цивилизацию для меня нет. Но как это сочетаемо с 1997 годом, когда после победы на выборах 1996 года и подписания хасавюртовских соглашений олигархический ельцинизм просто упивался своей близостью с Западом и готов был ради этой близости на все.

В конце концов, я наблюдаю за всем этим не из созвездия Ориона. Я что, не понимаю, что фанатическая часть сторонников петербургского аксиоматизма воодушевлена двумя процессами?

Первый ― податливость Байдена (а также Керри, байденовского сына и пр.) к получению даров от кого угодно, в том числе и России.

Второй ― заигрывание по линии вхождения России в Запад при согласии России начать антикитайскую игру.

Воодушевление фанатичной петербургской аксиоматики ― вот источник фантастической странности наших ультиматумов в части нераспространения НАТО. Мол, вы нам что-то подпишите, а мы осуществим желанный для вас геополитический маневр. При этом прямо говорится, что подписанная бумага ничего не стоит, и подразумевается, что и маневров мы осуществлять не будем.

Что же мы делаем? Мы делаем очень существенную вещь. Мы тешим петербургское аксиоматическое эго.

Нет ни одного мидовского сотрудника с минимальным опытом и квалификацией, ни одного работника какого-либо политического аппарата, ориентирующегося на международную деятельность (я имею в виду и аппарат, и работников), не понимающего, что Америка никогда ничего не подпишет по части нераспространения НАТО. Зачем мы играем в эту игру?

Конечно, кто-то играет в нее для того, чтобы предусмотреть биржевые расклады после того, как Америка скажет свое «нет». Мол, знаем, что рубль упадет и так далее.

Конечно, кто-то осуществляет то же самое, чтобы потом сказать: «Мы вот хотели дружить, а нас так грубо кинули и тогда…»

Но заводилами являются обладатели фанатического петербургского аксиоматизма, обнаружившие податливость Байдена и возможность антикитайской игры.

А теперь главное. К сожалению, страна находится в настолько пагубном состоянии, что ее вытягивание из этого состояния крайне проблематично. И требует невероятных усилий, аскетизма, а также многого другого. Легкомысленному романтизму в его «сутевском» (говорю о себе) или ином варианте нет и не может быть места. Болезнь настолько серьезная, что излечение вообще сомнительно и, безусловно, связано с перенапряжением сил, пока отсутствующих.

А значит, мы должны для себя решать, обладает ли ценностью для нас страна в ее нынешнем петербургско-аксиоматическом состоянии? В ее недрах должно начаться что-то новое или же это новое начнется тогда, когда страна окажется столь же исчерпанной, как в октябре 1917 года?

Я твердо верю, что нечто другое должно начаться в недрах существующего. И существующее обладает поэтому бесконечной ценностью. Я вижу все изъяны существующего, но я его всё равно люблю, ценю и готов защищать, потому что его альтернатива ― полноценная оккупация и расчленение. А также потому, что новое может возникнуть только внутри него, а не при его ликвидации.

Поэтому задач может быть только три.

Первая ― сдерживать фанатический петербургский аксиоматизм с его безразличием к существованию страны.

Вторая ― терпеть петербургский аксиоматизм в его иных модификациях и упорно работать на преодоление этой иррационально-страстной и интеллектуально-проблематичной конструкции.

Третья ― верить в возможность зарождения другой конструкции внутри и не покладая рук работать на это.

Только триединство этих задач является на сегодня конструктивным и граждански ответственным.

Что же касается будущего, то…

До встречи в СССР, то есть в новой модификации московского аксиоматизма или петербургско-московского синтеза двух разных аксиоматизмов, боровшихся на протяжении столетий.

 

https://rossaprimavera.ru/article/afbf88f4

 

14.01.2022 Кургинян: что произошло с Казахстаном на обломках Великой Руси

Для того чтобы быть, надо яростно говорить по телевизору в этих ситуациях три раза в день; жестко решать всё в интересах народа; расправляться с теми элитами, которые вызывают наибольшее народное негодование

Сергей Кургинян / Газета «Суть времени» №464 / 14 января 2022

 

Достаточно надолго оказавшись в Александровском и занимаясь делами Александровской коммуны, я одновременно с этим смог-таки довольно сильно продвинуться в том, что касается понимания устройства глобальной системы, двигающей мир в некоем направлении, маркируемом этой самой вакцинацией, COVID-19 и всем прочим. И я изготовился выполнить свое обещание и выступить по этому поводу перед теми, кто смотрит программу «Смысл игры». Но тут — бах-трах-тарарах! — Казахстан.

Надо сказать, что заниматься всю оставшуюся жизнь распахиванием огромного поля под названием «вакцины», «медицинские угрозы» и всё прочее, мне не хочется. Ну не мое это! Я могу заставить себя этим заниматься, даже увлечь себя этим, если это совсем нужно, если это основной вызов человеческому существованию. И на вызов надо отвечать — как-то странно по этому поводу отмалчиваться, если ты занимаешься публичной аналитикой, общественной деятельностью и всем прочим. Но вот так вот просто, чтобы в это залезть и насладиться неким вниманием к тому, о чем ты рассуждаешь, — нет во мне этого позыва естественного. Другим я занимался всю жизнь, и если всё это вакцинаторское дело как-то будет спущено на тормозах — ну и слава богу!

А вот если, наоборот, произойдет дальнейшее обострение, да еще и оно наложится на какие-нибудь новые типы биологических войн, тогда вопрос уже не в том, чем тебе хочется заниматься, а в том, что надо.

Короче говоря, я счел неразумным не откликнуться как-то на происходящее в Казахстане и двигаться дальше по намеченному вакцинаторскому маршруту. Может быть, на это повлияло и то, что я с гораздо большим интересом присматриваюсь к тому, что происходит в Казахстане и в других точках, чем к каким-то странным виньеткам, рисуемым на этом всё более странном вакцинаторском поле. А может быть, дело в том, что, действительно, есть надоба обсудить Казахстан, и эта надоба является суперострой. Мне трудно сейчас различать. Я только знаю, что я сейчас выступлю с передачей по поводу Казахстана. А следующая передача будет уже на тему «глобальная система управления вакцинацией» ― действующие лица, предлагаемые обстоятельства, фундаментальные интересы и так далее (глобальные, я опять-таки подчеркиваю).

Итак, о Казахстане. Всё, что сейчас обсуждается, либо избыточно экстравагантно, либо избыточно прагматично и локально. Это свойство современных обсуждений. Есть уважаемые мною специалисты, которые могут обсудить нечто конкретное. Это обязательно надо обсуждать, но к этому нельзя всё свести. Но есть люди, которые увлечены современной экстравагантностью, какими-то странными гипотезами, общими бесплодными рассуждениями. Общие рассуждения бывают теоретическими, но к чему-то ведущими. Или вот такими — общебесплодными, но очень, повторяю, экстравагантными. И вот это всё пестует наша современная субкультура.

Ознакомление с огромным количеством Telegram-каналов, этим новым словом нашей аналитики, убедило меня, что далеко не всегда это всё нацелено на углубление и расширение понимания случившегося, чаще — на другие побочные цели. Хотя люди разные, материалы разные и так далее. Есть и то, что заслуживает уважения.

Но в том, что касается Казахстана, мне представляется самым важным недопустимость отказа от неких общих, может быть, отчасти даже размытых представлений о ходе процессов, о структурах, которые слагают человечество, тенденциях, источниках тех или иных неблагополучий.

Мне представляется, что люди часто быстро «съедают» некие модные концепции, насыщаются, а потом забывают о них. А если эти концепции имеют отношение к реальности, то они же продолжают действовать.

Одна из таких концепций — это соотношение империи, сверхдержавы и так называемой цивилизации. Идея Тойнби, Данилевского, которая была подхвачена еще Шпенглером, которая потом была подхвачена неким Хантингтоном, ― эта идея очень оживленно обсуждалась какое-то время. Потом ее отбросили. В соотношении с империей ее особенно никто и не обсуждал. А теперь это всё «работает». Конечно, работает и всё остальное: прагматические интересы, какие-нибудь частности и всё прочее, но это-то точно работает. И не может не работать.

Советский Союз был благой сверхдержавой, призванной вернуть человечеству надежду на восхождение человека к чему-то большему, чем он является, и за счет возвращения такой надежды — укоротить все те силы, которые по сути своей направлены на ликвидацию человечества. «Нет в мире вещи, стоящей пощады. Творенье не годится никуда», — говорит Мефистофель в «Фаусте» Гете.

Но Советский Союз был не только этим ― трагически утерянным человечеством, неотменяемым слагаемым, гарантирующим возможность вообще существования человечества. Советский Союз был еще и огромной сверхдержавой, безусловно, в самом позитивном смысле слова, имперского типа. А империя ― это наднациональное идеократическое огромное государство. Идеократическое — это значит, что все народы, народности и любые другие общности, входящие в империю, висят, как люстры на потолке. А «потолком» является идеология (в советском случае — коммунизм, может быть другая). Соответственно, потолком наднациональным, потому что если все эти «люстры» прикреплены к «потолку», то главное — это «потолок».

Хотя абсолютно правильно и глубоко позитивно говорилось по поводу Советской империи ― «со знаком плюс»:

Союз нерушимый республик свободных

Сплотила навеки Великая Русь.

То есть что в центре ― в виде Солнца этой планетарной системы ― находится русский народ, а вокруг него вращаются в некой гармонии все остальные народы этой планетарной системы. Пониманием этого обстоятельства, в частности, был вызван тост Сталина за русский народ. Хочу обратить внимание, что не только после войны он начал об этом говорить, но и до войны есть его высказывания того же самого типа.

К. Топуридзе и Г. Д. Константиновский. Фонтан «Дружба народов». 1954

Но как бы там ни было, была империя — наднациональное идеократическое великое государство, сверхдержава, и входившие в эту империю части.

Крах империи… подчеркиваю еще раз, что никакого отношения к колониальным империям, порабощению других народов этот принцип империи или империума не имеет. Никто никого не порабощал. Русский народ очень талантливо сочетал водительство, опеку, помощь, поддержку всего того, что кроме него слагало эту империю. Уважительность какую-то, тонкость. Колониальная империя — это про другое.

Империя рухнула. И как только она рухнула… как только рушатся такие великие империи, начинает прежде всего дышать не только банальный национализм, но и этот «цивилизационизм». Первое, что обнажается при крахе империи, это цивилизации. Хотя катализатором краха может быть и банальный национализм. И эти цивилизации начали обнажаться. А обнажаясь, они не могут не предъявлять так называемые цивилизационные швы, то есть свои естественные границы. В каком-то смысле даже от отдельных людей не зависящие, определяемые отнюдь не только талантом тех или иных государственных деятелей или политических элит, но и чем-то настолько объективным, что дальше некуда. Вы разрушаете великие империи? Обнажаются цивилизации. Не сразу национальные, локальные образования, а эти цивилизации. Они же есть, они объективно есть. Если у вас есть какие-то структуры, и большая структура держит меньшую, то, когда вы разрушили бóльшую, меньшая же обнажилась. Она устойчивее, долговременнее. Удар наносился не по ней, в каком-то смысле. И так далее.

Вот эти объективные цивилизационные швы и стали играть на постсоветском пространстве в период после распада империи, и особенно остро — после 2000 года. И то, что происходит в Казахстане, может иметь огромное количество причин. Но там обнажается тот же цивилизационный шов, который обнажается на Украине или в Белоруссии. Эти швы будут обнажаться, они будут жить, к ним придется так или иначе относиться. Они объективны.

Дело в том, что большая часть постсоветских государств, образовавшихся на руинах Советского Союза, не слишком убедительны в силу тех или других причин. Это мягко говоря. Ну какая история у прибалтийских государств? Когда они, в сущности, начали существовать? Вот не в 1991-м, а когда? Ну были какие-то короткие периоды между мировыми войнами. Но они же не закладывают настоящих констант исторического существования. Каковы исторические константы существования Украины как того большого государства, которое мы лицезреем, с его восточной частью? Где там исторические константы? Их можно раскопать, их можно выдумать, их можно обнаружить, их можно раздуть. Но их органическую мощь — нет. Органической мощи их не существует. Как не существует и всего остального.

Настоящие источники национализмов, которые в числе прочего породили распад СССР, настоящие источники — это русская интеллигенция. Это она просвещала, развивала, восхищалась, стонала по поводу «нашей и вашей свободы», приписывала несуществующее значение очень и очень многому на этих окраинах.

Вообще, Россия, в отличие от Великобритании, Франции и других по-настоящему империалистических в прошлом государств, она ведь развивала окраины, относилась к ним совершенно не так, как колониальные империи. И в этом — сила и слабость нашего имперского варианта. «А мы попробуем любовью», — сказал Тютчев в ответ на слова Бисмарка о том, что эти империи делаются «железом и кровью». Самобытность Прибалтики, Украины и многого другого в очень существенной части придумана, выпестована, раздута нашей интеллигенцией имперского центра.

Ну и естественно, что те окраины, которых это касалось, они аплодировали: «Ну давайте, давайте, мы это подхватим», и так далее. Очень редко это делалось врагами — Австро-Венгрией, Польшей, Германией (по отношению к Украине). Чаще всего такие процессы, породившие потом парад суверенитетов, осуществлялись из имперского центра.

Соответственно, всякое открепление этих национальных государств от имперского центра и имперской истории означало вычеркивание самого главного историко-культурного периода в жизни этих государств — советского периода. А за его вычетом очень редко имело место нечто с достаточно мощной корневой системой.

Ну, вспоминают в Грузии о царице Тамар и так далее… Я не говорю, что этого нет, это есть. Есть древняя грузинская история. Когда-то писательница Анна Антоновская получила Сталинскую премию за многотомный труд «Великий Моурави», посвященный этой истории средневековой Грузии. Была она, Грузия как таковая, отстаивалось христианство. Была Армения. Это были маленькие страны, раздавленные крупными империями, в основном Персидской и Турецкой. Что-то могут вспомнить, не выдумывая, отдельные государства Средней Азии. Но и это «что-то»… ну вот не хватает его в его естественном количестве для того, чтобы начать строительство суверенных государств после такого долгого периода отсутствия суверенитета. Это напрягается, накачивается, надрывается, особенно потому, что в силу каких-то загадочных причин нужно оторвать их историю от советской истории и от русской истории в целом, от истории Российской империи. Ну построен Семипалатинск по воле государя Петра Великого! Почему это надо скрывать, выдумывать какую-то собственно казахскую историю? Это же только ослабляет!

Почему так надо открепляться? Почему нельзя это сделать с почитанием общего русского и советского прошлого? А потому, что если бы это почитание лежало в основе, то не было бы суверенитета. И не было бы всех этих взрывов истерии по поводу того, что «мы — не русские, а что-то совсем другое».

Так живут практически все, за редким исключением, государства, образовавшиеся на обломках Советского Союза. Россия постсоветская на это смотрит с внутренним напряжением и внешней полурасслабленностью. И до тех пор, пока этот процесс открепления является мягким, удается избегать какой-то исторической правды.

Но потом не русские, не Российское государство, а оппоненты начинают напрягать эту антирусскую, антисоветскую, антиимперскую тему. И когда они это напрягают, они сами всё больше и больше обнажают цивилизационный шов. Потому что если они отрицают историю Советской Украины, то никакого внутреннего глубокого права на украинский восток у них нет.

Я не хочу здесь задевать чье-то государственное самолюбие. Сложилось то, что сложилось. Я говорю не о юриспруденции (пусть о ней говорят другие), не о властных конфигурациях (я никакого отношения к ним не имею). Я говорю как культуролог, в каком-то смысле философ, я говорю о том, что касается каких-то глубин существования. С точки зрения этих глубин очевидно же, что никакого отношения юго-восток Украины не имеет к украинскому государству с более или менее внятной исторической идентичностью. Этой идентичностью обладает только очень маленькая Украина. Ее тоже недостаточно для существования, но она по крайней мере есть, а тут-то ее вообще нет. И последнее, что можно было сделать — это сказать о величии Советского Союза, о наследовании, об этом всем периоде и так далее. Но говорится-то прямо обратное.

То же самое с Казахстаном. Я не хочу разбирать правовые и политические основания существования Казахстана как государства. Ну вот он есть и есть. К этому надо относиться с политическим, юридическим и прочим уважением. Я говорю об историко-культурном феномене. Можно отыскать какие-то крохи идентичности, особенности, уникальности казахстанского государства и распространить аж и на Северный Казахстан. Можно, но это надрыв! Это всем очевидный надрыв. И пока в ситуации такого надрыва всё замазывается словами о полубратском существовании Казахстана и России — сочетаемом с очевидным ущемлением прав русского населения и прерогатив русской истории — всё еще как-то держится. Это мастерство первых государствоформирующих деятелей — руководителей этих суверенных государств: раннего Назарбаева, раннего Каримова, Кучмы, наверное.

Как только внутри этого двусмысленного метастабильного существования возникают хоть какие-то напряжения ― националистические, исламские, радикально-этнические и другие (социокультурные, религиозные) ― вся эта конструкция вообще начинает рушиться. И политические, юридические границы ― которые есть факт и к которым надо относиться, как к факту, ― обнажают свое несоответствие неким историко-культурным, сущностным, глубинным, историческим, метаисторическим линиям.

И это, в частности, проговаривается в теории цивилизаций. Цивилизация — это устойчивая общность, которая опирается на единство религиозного смысла и религиозно заданной культуры (например, можно говорить о католической цивилизации и так далее). В том мире, в котором мы живем, этих цивилизаций как бы уже и нет, ибо нет серьезной опертости на религиозные константы. Но как бы нет, а как бы и есть.

Теперь еще один размытый теоретически парадокс, от которого захотят отмахнуться, но который не даст это сделать. Он называется регресс.

На всех территориях распавшейся советской империи начался регресс с какой-то псевдорелигиозной, псевдонационалистической, псевдокультурной спецификой. В Казахстане интеллектуалы, очень близкие к руководству, на раннем этапе в девяностые годы говорили, что они не смогут построить казахскую нацию без ее «юртизации». То есть без перемещения казахов в юрты, где те, наконец, и обнаружат свою идентичность, свою специфику, свою историко-культурную самость. И тогда уже из этого начнется разворот в некую государственность.

Повторяю: это говорили не маргиналы, а советники руководства. Так уж чтобы страшным волевым усилием начать всё «юртизировать» в Казахстане — этого не было, но регресс шел. Исчезали крупнейшие индустриальные объекты. Снижался культурный уровень населения, проседали доходы низкооплачиваемой части, обнажалась этакая уныло аграрная специфика. Или кочевая, не важно. Кочевье-то не обнажалось, а специфика обнажалась.

По определенным причинам я уже довольно долго живу в близком к Москве дачном поселке, который теперь стал частью Новой Москвы. Переехав туда в связи с болезнью одного ближайшего родственника, которому нужен был свежий воздух, я там и остался. А оставшись там, я завел собаку, чего всегда хотела моя мать, говорившая, что в Москве собаку заводить нельзя. Да и я сам — вполне себе такой собачник, не очень умелый, но трепетно относящийся к собакам как таковым. Поскольку в конце ХХ века и в самом начале XXI эти дачные поселки были уж совсем нестабильными, то возникшая собака была самцом алабая средней крупности, довольно доминантного типа.

Я с этим большим щенком гуляю по поселку, в каком-нибудь 2001 году, а в поселке много строителей — этих самых иммигрантов, которые сейчас активно обсуждаются. Может быть, какая-то часть из них и очень буйные, но те, с кем я встречался, — милейшие люди: таджики, узбеки.

Мягкое лето, я иду с собакой, навстречу мне выходит интеллигентный таджик, прекрасно говорящий по-русски, и начинает обсуждать собаку. У нас с ним поводом для длительного диалога является собака. Так просто ведь не начнешь разговор: ты обсуждаешь собаку и ее свойства, характер и всё прочее, потом всё переходит на какие-нибудь общие вопросы. Выясняется, что мой собеседник был инженером, хорошо зарабатывал, интересно жил, потом всё рухнуло, нищета, ему надо ехать на заработки.

Если бы всё ограничивалось этим сюжетом, я бы не стал его излагать. Самое главное в конце. Это такой летний день, уже клонящийся к вечеру. Рабочая программа приехавшим сюда таджиком, бывшим инженером, а ныне строительным рабочим, выполнена. На траве лежит толстое одеяло и, простившись со мной, этот человек ложится на одеяло, чтобы поспать. И я вдруг толчком обнаруживаю, что это все картины XIX века, что его историческая память при случившемся регрессе автоматически начинает воспроизводить некие знакомые ему пластические позы, почти архетипические, известные по дедушкам и бабушкам, не знаю по еще кому, по каким-то передающимся неизвестно как воспоминаниям. Всё начало регрессировать туда.

Модернизация Казахстана, Узбекистана, Таджикистана, Туркменистана, Украины, Кавказа, Грузии, Армении, Азербайджана — это всё фикция, понимаете? Это глубокая фикция. Специфическую, очень необычную модернизацию всего этого осуществляла не слишком бойко Российская империя, а потом очень бойко Советский Союз. «Товарищи освобожденные женщины Востока, с вашими мужьями-эксплуататорами мы покончили». Всё это рытье каналов, создание индустриальных объектов, образовательный уровень, модернизация населения в смысле «освобожденных женщин Востока», вся эта миграция, перемещение с места на место, новые театры, ренессанс литературы — всё это советское по сути своей.

Можно сказать, что русский народ тем самым создавал себе могильщика в виде национальной интеллигенции, а можно сказать, что осуществлялся уникальный эксперимент, но как бы там ни было — это вот так. И как только это убивается — всё летит к чертям собачьим. И все эти пижонства в виде действительно замечательно говорящих по-английски или рассуждающих о политологии представителей данных народов — если это поскрести, то там регресс. И я думаю, что многие это видели, например, по дискуссиям с украинскими оппонентами.

Можно, конечно, сказать, что выбирали не тех оппонентов. Отчасти это так, но отчасти. Потому что кого ни выбери — очень скоро выясняется нечто странное. Какое-то хуторское дремучее мышление в якобы суперрафинированной Прибалтике. Это при Советах она могла выглядеть как суперрафинированная, почти что Запад, а потом-то стало ясно, что это. Это хутор, очень дремучий внутренне и достаточно свирепый. И это начало выясняться везде, а чем больше это начало выясняться, тем больше оказывалось, что ни с каким мягким, плюралистичным, способным к компромиссам, размытым национальным государством этот регресс не может сочетаться. Понимаете? Не может! Сколько-то времени может так болтаться при Кучме, а потом всё это обостряется, обостряется, обостряется — и лопается.

При Ельцине начался бурный, стремительный регресс в Российской Федерации. Путин сделал его гораздо более плавным. Он его не переломил, он сделал его более плавным, и потому с чем-то сочетаемым. Все эти великие театры (Стуруа — замечательный грузинский театр, замечательный, да и многие другие) — они могли существовать, пока существовала империя. Они нужны были империи. И жить это всё могло в империи. Все эти национальные литературы, зачастую очень неслабые ― Отар Чиладзе, Грант Матевосян — они могли существовать только в империи, они никому не нужны вне империи, никому! Все эти Алихановы-Алиханяны, Мергеляны, Арагац и все прочее — они были нужны империи. Как только империя рухнула, выяснилось, что то, что нужно «не империи», — это какой-нибудь духан. Всё! И очень замшелая, безлюбая и мелкая литература, а также культура. Я говорю об этом с глубокой горечью, но это, безусловно, так.

Поэтому, чем бы ни являлась по факту прагматики та беда, которая оформляется в Казахстане, по факту неотменяемой теории — это цивилизационная катастрофа. Это снова и снова обозначение регресса и цивилизационных швов. Господин Журден у Мольера не знал, что он говорит прозой. Господа, которые там что-нибудь сейчас делают (очень, возможно, и убедительное ― я совершенно не заинтересован это проблематизировать), они не знают про цивилизационные швы и регресс. Но это не значит, что цивилизационных швов нет и регресса нет. Всё это есть.

Кстати, единственное место на постсоветском пространстве, где, с моей точки зрения, объективно регресс был или остановлен, или существенно, совсем существенно сдержан — это Белоруссия. А вовсе не суперзападная Эстония — там всё сметено оказалось. В Белоруссии — нет. Относительно модернизированными на постсоветском пространстве оказались Донецк, Тирасполь и Минск. И мы не можем отделить это от того, что они оказались естественной частью той русской цивилизации, которая обнажается после того, как исчезает империя. Это не вопрос чьей-то злой воли, чьего-то экспансионизма.

Русский народ, да и российская элита потрясающе спокойно отнеслись ко всем выходкам, которые существовали на постсоветском пространстве. Потрясающе спокойно, и я бы сказал, с наследуемым имперским мягким и дружелюбным высокомерием. Но это тоже временно!

Мы присутствуем при тектоническом процессе. Тектоническом! Одним из слагаемых которого является вот этот имперско-цивилизационный переход.

Что касается наций как таковых, то нации — это субъект модернизации и ее продукт одновременно. Нет модернизации — нет наций в светском смысле этого слова. И очень трудно на столь сложном имперском пространстве, которое подпирается снизу цивилизационной спецификой, очень трудно на нем начать сразу рисовать современные нации. Тем более что модерн отменяется постмодерном Запада — Европы и Соединенных Штатов. Поэтому мы все вовлечены в тектонический процесс, и то, что он разворачивается, что его единицей является какое-нибудь десятилетие-пятнадцатилетие, а не 15 минут ― совсем не значит, что это не быстрый процесс. Это процесс: а) колоссальный по энергетике, б) очень быстрый и в) неминуемый.

Во всех моих рассуждениях, конечно, присутствует прежде всего тоска по империи и некая неукротимая воля к тому, чтобы империя была восстановлена. И продиктовано это не тем, что мне хочется, чтобы всего было много, а тем, что только на этой основе можно спасти человечество. И каждое из этих государств тоже. Но это уже отдельные вопросы.

Главный вопрос заключается в том, что любой радикально-регрессивный этнократизм с забвением русского и советского прошлого — он неизбежно обнажает цивилизационные швы. И тогда в цивилизационное русское поле входит и Крым, и Донбасс, и что-то еще, и нельзя это отменить. Как нельзя отменить сдвиг литосферных плит. Я какое-то время работал в Институте океанологии, в секторе Сорохтина, тектоники литосферных плит — вот они движутся и движутся.

Теперь, это не всё. Можно ликовать по поводу того, что американцы, уходя, не всех вывезли, кинули каких-нибудь своих афганских союзников, которые их поддерживали, что вели себя паскудно, достаточно жалко и неубедительно. Всё это так. Можно из этого пытаться сделать вывод, что Америке кирдык и всё прочее… Но пока что это мощнейшее, опаснейшее и наизловреднейшее государство, а вовсе не умирающий, дохлый волк, тигр или неизвестно кто. И каждый, кто исходит из другого, нарвется на все возможные ошибки.

Да, Байден, с его каким-то полудетским желанием получать дары от самых разных визитеров и существовать между Керри, Блинкеном, своим собственным сыном и так далее, — это некий подарок судьбы. Но это ненадолго. И не Байден определяет константы американской политики.

Поэтому как ранее, так и теперь, вместе с приходом демократов приходит концепция управляемого хаоса, Новый мировой беспорядок. Республиканцы цепляются за концепцию Нового мирового порядка, но осуществить его не могут, потому что заплатить за это американский народ уже не может. Он не может, как Рим, ставить гарнизоны во все провинции и всё это окормлять. А вот Новый мировой беспорядок — да. Повторяю, это всегда базовая концепция прежде всего Демократической партии США, прежде всего в XXI столетии. Кстати, идея демократизации Большого Ближнего Востока, высказанная Кондолизой Райс и поддержанная младшим Бушем, излагалась уже в ее республиканской версии, поэтому это близко к двухпартийному консенсусу.

Уход из Афганистана американцев — это одновременно позор логистики, еще раз демонстрация наплевательского отношения к своим союзникам, что очень проигрышно в перспективе (вспомним, так же относились к представителям Южного Вьетнама). Но это одновременно и гениальный ход зловещей американской стратегии хаоса, Нового мирового беспорядка. Гениальный ход! Афганистан становится колоссальным источником хаоса. Этот хаос драгоценен. Ибо, с одной стороны, он должен долбануть по России (концепция «южного подбрюшья» никогда не отменялась), с другой стороны — по Ирану, с третьей стороны — по Пакистану и Индии, этим проблемным союзникам. А с четвертой, конечно, по Китаю.

Разговоры о том, что талибы* ― это противники ИГИЛ* и «Аль-Каиды»*, мне лично кажутся, мягко говоря, странными. Это люди, уже объединенные на семейном и на всех других уровнях. Они объединены и общим своим представлением о том, что радикальный исламизм — это живая идеология с будущим. Это не какая-то странная гендерная слизь, это мужчины, готовые умирать, это женщины, готовые умирать, это пассионарность, это всё прочее.

Куда вы денетесь от этой цивилизации? Да, она приобрела странный характер. Да, в каком-нибудь XIII веке, как мне кажется, исламская цивилизация могла претендовать на культурное лидерство в мире. А потом что-то случилось. И это «что-то» уже не сильно обновлялось ни блестящими успехами Османской империи, ни чем-то другим. Это было ненадолго.

Сейчас есть то, что есть.

Есть с трудом передвигающиеся представители западных народов, не точно понимающие, кто они ― мужчины, женщины или кто, и сидящие в андеграунде полуфашистские группы, которые скрежещут по этому поводу зубами, бессильно, — и есть вот это. Плюс восходящий Китай, Вьетнам, Индия и так далее.

Куда это денется? С того момента, как в Афганистане произошло то, что произошло, начался взрыв экспансии этого начала. Он перекидывается на Казахстан, Узбекистан — куда угодно. И это — цивилизационный фактор, который надо учитывать. И без учета коего все действия по помощи братским государствам, с которыми ты связан какими-то там договорами, являются, возможно, и необходимыми ― не мне судить, ―, но недостаточными. Это я точно знаю.

Теперь дальше. Есть очень для меня непростая тема. У нас в России есть в элитах очень мощная, и в целом не лишенная какого-то патриотически-геополитического пафоса убежденность, что с Турцией можно дружить.

Если бы это было можно, я бы это всячески поддерживал. Я много раз говорил, что, во-первых, Армения ничего не значит для русской политики в том прямом смысле, который связан со словом, определением «вектор русской политики». Не Армении определять вектор русской политики. Во-вторых, Армения сама избрала себе протурецкого лидера. В-третьих, она пребывает в состоянии, при котором учитывать ее как сколь-нибудь крупный игровой фактор, по крайней мере, пока ― нельзя. И так далее, и тому подобное. Ни при чем тут Армения. Вопрос в том, какие отношения Турция будет строить с Россией. Повторяю, фактор Армении вообще не существует в этом смысле сегодня. Вопрос только в Турции.

Пока Турция более или менее определяет себя как мощное перспективное прогрессивное государство — вопроса нет.

Но что происходит, когда начинаются разговоры о Великом Туране? И насколько эти разговоры носят не гуманитарный — бла-бла — характер, а настоящий серьезный? Вот вопрос.

И третье: что с НАТО?

Это всё серьезные вопросы. Если на уровне государственной политики Турция начинает двигаться в сторону так называемого Турана, то, может, она далеко туда и не продвинется, но тогда ее экспансия на этноконфессиональном уровне (что очень трудно, ибо этно- и конфессиональный трудно сочетаются, но возможно) будет сочетаться с экспансией Афганистана на собственно конфессиональном уровне. И этот колокол будет звонить по нам.

Потому что наиболее крупным этносом, входящим в Российскую Федерацию, после русских являются тюрки. Поэтому (ведь всё равно «сплотила навеки великая Русь») этой великой Руси надо относиться к тюркам с предельной комплиментарностью, заботливостью, уважительностью. И одновременно с этим ― с легкой настороженностью в случае, если данный этнический массив начинает шевелиться в сторону, попахивающую иноцивилизационностью (туранской, исламской, не важно) или сепаратизмом. Потому что, в отличие от чего-нибудь крохотного, это ― может. Еще раз: никакого отношения к «обострительству», к конфликту между тюрками и русскими это не имеет. Наоборот, говорил, буду говорить, настаиваю на том, что отношения должны быть предельно комплиментарными, но в определенных рамках, а рамка — отсутствие иноцивилизационности и сепаратизма.

Меня пытаются убедить, что всё, что в этом направлении осуществляется Турцией, ― лишь игра. Такая легкая, культурная, с некоторыми пожеланиями ― вот как реконструкторы играют во что-то, дескать, реконструкторство на тему неоосманизма и так далее.

Я с уважением отношусь к этой точке зрения. Я просто спрашиваю: а если это не так? А что происходит с Украиной и Турцией? А что происходит с Крымом? А что происходит по другим направлениям? А что происходит в отношениях между Турцией и Англией, Турцией и Японией? А что, в конце концов, происходит с НАТО, которое объявляет Россию главным врагом, а Турцию своим… ну может быть, enfant terrible, но всё же своим замечательным слагаемым? Ну, чуть-чуть, может быть, избыточно нервным и дергающимся.

Этот фактор на Казахстан и Среднюю Азию будет действовать — если это серьезный фактор — еще быстрее, чем на Россию. И неожиданно те, кто у нас, с моей точки зрения, слишком уверенно разыгрывает некие и впрямь соблазнительные перспективы глубокого русско-турецкого объединения, встретятся в реальности с прорывом Оренбургского коридора и всем дальнейшим.

Я боюсь, что это может быть так. Я не утверждаю, что это будет так. Я вполне понимаю всю значимость позитивной Турции для России и все блистательные перспективы, которые из этого вытекают. Но реальность — это реальность. Историко-культурная реальность имеет свои константы. Можно десять раз говорить о дружбе, исламской в том числе, между Ираном и Турцией, но этой дружбы не будет.

Действуют силы более мощные, чем люди, чем элиты, чем политики. Эти силы существуют. А те, кто в них не верит, к моему прискорбию, в этом убедятся, и чем скорее, тем лучше. А если я ошибаюсь, я буду счастлив.

Следующий фактор — это фактор преемственности или, точнее, этих факторов два: пресыщенность и преемственность.

Я хорошо помню раннего Назарбаева. Это талантливый человек, мечтавший о восстановлении империи и, конечно, считавший, что он может в этой империи занять существенное место. Он очень обижался на гэкачепистскую компанию, один из членов которой пообещал ему, что 9 мая после нахождения на трибуне Мавзолея, внутри Мавзолея в узком кругу «поговорят на серьезную тему». Он обиделся, что его не взяли в игру и пошел в нее, несмотря на это. Он мечтал о чем-то подобном. Его сбили с толку, с панталыку, сбили разного рода рассуждения по поводу Турана (в том числе идущие из России к его дочери) — и заела проза управления государством, которое он, с одной стороны, талантливо выстраивал, довольно осторожно, а с другой стороны, внутренне, как мне кажется, в существенной степени презирал.

Одному моему близкому товарищу ныне покойный — и потому об этом можно говорить — талантливый палестинский деятель Ясир Арафат в частной беседе сказал: «Я не хочу умереть лидером малюсенького средиземноморского провинциального государства, я хочу умереть новым Салах Ад-дином». То есть Саладином. (Я отвечаю за точность этой фразы). Так и Назарбаев считал себя крупнее Казахстана, а управление Казахстаном считал рутиной, требующей, с одной стороны, пристального внимания, а с другой стороны, не до конца серьезного отношения.

Так это было на раннем периоде. У меня есть основания предполагать, что на позднем периоде к этому добавилась пресыщенность. Немотивированная пресыщенность. Пресыщенность не потому, что что-то там слишком тяготит, а вот просто.

Есть такой анекдот: сын приводит невесту в семью и говорит: «Вот это Машенька, она не пьет и не курит». «Боже мой, Машенька, Вы не пьете и не курите! Какое счастье! А почему, деточка?» Машенька отвечает: «Ну не могу больше!»

Так вот, во всех действиях позднего Назарбаева было это «ну не могу больше». Дочери, зятья, множащиеся элитные конфликты — всё это можно одним пальцем разруливать, но надоело. И тогда возник фактор преемника. А все эти создатели постсоветских государств на обломках советской империи, они с очень большим трудом решают проблему преемников. Потому что сильный лидер, строящий государство (не буду обсуждать, авторитарное или нет, для меня это пустые слова) на обломках того, что было, по факту не хочет и не может терпеть рядом с собой чего-нибудь мощного. Он вытаптывает поле. Так его, хотим или нет, вытоптал Сталин и оставил довольно крупных людей. Берия и другие ― Маленков, Каганович — не мелкие люди. Не той первой величины, как он сам, но не мелкие. Хрущев вытоптал эту поляну. А Брежнев — хрущевскую. Потом от этого осталось то, что осталось. Это свойство определенных типов лидеров.

В России произошло нечто, с моей точки зрения, неугаданное. Эта преемственность «Ельцин — Путин», она содержала в себе «непонятку». Путин был не понят — ну просто по факту — и развернулся. Так ли, сяк ли, но развернулся. Ну, мы же это видим. И я сомневаюсь, что даже у Лукашенко есть преемник. А что Назарбаев понимал под преемником — вообще не ясно. Он понимал нечто достаточно вялое для того, чтобы этим управлять. А будучи вялым, оно одновременно не может обладать собственным политическим бытием. Вопрос же не в том, звать ОДКБ или нет, а вопрос в том, чтобы быть.

Для того чтобы быть, надо яростно говорить по телевизору в этих ситуациях три раза в день; жестко решать всё в интересах народа; расправляться с теми элитами, которые вызывают наибольшее народное негодование, — а для этого надо иметь свою элиту, свой клан, свою, ну я не знаю… белую мафию и так далее; всё время оказываться в гуще народной толпы, а не прятаться от нее; определять свой новый курс и так далее.

В этом смысле Лукашенко, растерявшись в первый момент, потом всё это сделал.

Были митинги в поддержку Лукашенко крупные? Были.

Он удержал свою систему, которая начинала распадаться? Удержал.

Он (не важно, с каким процентом пиара — абсолютно не имеет значения) вместе с сыном с оружием в руках пошел навстречу каким-то предполагаемым оппозиционным волнам? Пошел.

Он маневр по отношению к России осуществил? Осуществил.

Он маневр по отношению к Западу осуществил? Осуществил.

По отношению к Украине осуществил? Осуществил.

Он дальше пошел? Пошел.

Он как сильно доминантная политическая особь поступил. А Янукович поступил иначе.

Так вот, мы должны сейчас определять: то, что происходит в северной части Средней Азии (или Центральной Азии, как сейчас говорят), — это, условно, феномен Лукашенко? Или это феномен Януковича? Или это еще какой-то феномен? Что там происходит?

Там говорится, что криминал и террористы подняли некий мятеж. Но против криминала и терроризма борются собственные спецслужбы. В противном случае это провалившееся государство. Единственный вариант, при котором можно звать чужие ― как бы не спецслужбистские, а иные формирования, ― это вторжение иностранного государства. Какого? Территориальная экспансия, с которой невозможно справиться иначе… Какая? Что это знаменует собой в смысле поворота политики? Есть ли возможность удержать власть, удержаться в седле? Это первое.

И второе: как она будет использована? В пользу России? Лукашенко делает это, — может быть, с меньшей последовательностью, чем мне бы хотелось (а может, я что-то не понимаю во внутренних реалиях, вполне может быть), — но он это делает. Что будет сделано в Казахстане? И что делается в остальной Средней Азии, где выпустили представителей исламистского террора из тюрем (в том же Узбекистане), где поразительно быстро растет количество молодых людей с длинными бородами, где сильно всматриваются в афганский феномен? А сам этот афганский феномен — он что, будет бездействовать? Он не хочет, этот феномен, оказаться маленьким государством Центральной Азии с «талибской»** элитой. Он хочет быть Салах ад-Дином. А американцы это всячески поддерживают, — и американцы, и англичане.

Следующий фактор, который необходимо рассмотреть, — социальный. Этот регресс накапливал взрывчатку. Массы жили хуже и хуже, декоративность великого «казахстанского чуда» была очевидна: как декоративны ― мягко говоря, слишком близко находятся к папье-маше ― здания северной столицы Астаны! Декорация не выдерживает землетрясений, она сыпется.

Землетрясения будут. Китайская Народная Республика не выпустит из своих рук Среднюю Азию, она ей нужна. Американцы не дадут Китайской Народной Республике эту самую Среднюю Азию. Значит, конфликты неизбежны. Они множественны, они огромны, и они сойдутся в некотором фокусе под названием Российская Федерация.

Постоянно осуществляется одна и та же ошибка — пренебрежение социальными низами, которые до поры до времени дают к этому все основания, ибо живут тише воды ниже травы, кланяются баям, но это временное явление.

А когда вместо этого начинается тектоника, то сразу: «Репрессии, репрессии, репрессии!» Репрессии может осуществлять зрелая оформленная репрессивная система. Где она? Сейчас все — в том числе те, кто ненавидели Сталина лютой ненавистью еще двадцать лет назад, — кричат о величии Сталина. Вспомнила бабка, как девкой была!

Сталинская система была не коррумпирована, идеологична, внутренне консолидирована, направлена на мощнейшие внешние цели — то есть не только идеологична, но и телеологична, — соединена с мощным образом Сталина и команды и существовала в свое время, которое очень серьезно отличается от нынешнего.

Не о репрессиях сейчас надо думать, а о диалоге. И о диалоге, при котором ты сможешь положить на стол свою базу поддержки, свою часть гражданского общества, как бы это ни называлось: жузы, не жузы — что бы это ни было, но ты говоришь: «Вот мое!» После чего начинается диалог, внутри которого возможно дозированное использование репрессий.

Лукашенко вывел людей в свою поддержку, а Янукович — нет («титушки» — это был анекдот). Лукашенко не побоялся показать, что он обладает политическим бытием, а Янукович вообще не понимал, что это такое.

Мы живем в очень беспокойном мире. На протяжении ближайшего года он станет еще более беспокойным. Враги не только не успокаиваются и не ложатся отдыхать на кушетку психоаналитика. Они накапливают ярость и прощупывают слабые места. Это надо помнить непрерывно, это надо помнить в момент, когда работаешь в Казахстане. И надеюсь, что это будет.

Но это надо помнить. Может быть, начертав где-нибудь в уголке места своего проживания великую фразу Джона Донна, взятую эпиграфом для замечательного романа Хемингуэя «По ком звонит колокол»: «И никогда не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе».

___________________

* — организация, деятельность которой запрещена в РФ.

** — организация, деятельность которой запрещена в РФ.

 

https://rossaprimavera.ru/article/3b55c442

 

08.01.2022 Человек один не может ни черта. Ни в пандемию, ни в Новый год

Ты делаешь праздник, его нет вне тебя. И ничто, никакие механические фейерверки, никакие переедания и перепивания не создают праздника

Сергей Кургинян / Газета «Суть времени» №463 / 8 января 2022

Я буду справлять Новый год в большой, и я бы даже сказал, огромной компании людей, крайне для меня близких. И мне есть что обсудить с этими людьми в этот праздничный день, когда можно подвести какие-то итоги, подумать о своих ошибках и победах и построить планы на будущее. И почему-то вдруг вот именно сейчас, когда я начал этот предновогодний разговор, я подумал: «А что, собственно, должен делать человек, который по тем или иным причинам остался один? Или который, даже не оставшись один, по тем или иным причинам чувствует себя в одиночестве?»

Ведь могут сложиться такие обстоятельства, может возникнуть подобная ситуация? Что он тогда должен делать, справляя Новый год?

Он должен отказаться от праздника? Он должен свести этот праздник к каким-то совсем уже простейшим пожирательно-выпивательным ритуалам? Может ли он один справить праздник по-настоящему, как говорил Шукшин, описывая, насколько «праздника хочет душа». Душа хочет праздника для того, чтобы соединиться с другой душой. Как он может это сделать?

Мне вспомнились герои Хемингуэя, про которого кто-то из близких к нему людей — то ли Гертруда Стайн, то ли кто-то еще — сказал, что его философия — это жестокая философия туриста. Это было довольно верное замечание, но турист всегда одинок по природе. Он взаимодействует только с какой-то внешней и, в общем-то, чужой для него средой, и всё. Но мне кажется, что даже Хемингуэй, который этому одиночеству придавал большое значение, все равно понимал, что «праздник, который всегда с тобой», — это не праздник одиночества.

Его герой, зная, что одиночество сущностное он преодолеть не может, а притворяться, оказавшись в какой-то чужой компании, не хочет — брал ружье, шел в лес, долго-долго добирался до какого-то своего любимого места, не перекусывал по дороге, потому что ему хотелось оказаться совсем-совсем голодным, потом готовил еду, ловил форель, и какую-то секунду вдруг ощущал себя не одиноким. Просто потому, что вокруг была природа, и он открылся ей и завоевал крупицу человеческого счастья — крупицу подлинного бытия, вырвавшись из того потока времени, который влечет к самоуничтожению, уничтожению всего.

Этот поток греки называли хроносом и страшно ненавидели, но они говорили, что есть другое время, кайрос, — и это время праздника, в которое можно завоевать крупицу живой жизни, крупицу настоящего счастья. И оказавшись в страшной ситуации, один из героев Хемингуэя вдруг говорит: «Человек один не может ни черта». И он не должен быть один.

Эрнест Хемингуэй с голубями, площадь Сан-Марко, Венеция, Италия. 1954

Мы после пятого курса геологоразведочного института проходили практику. Это была военная практика, трехмесячная, перед получением лейтенантских погон. Мне там всё нравилось. Мне нравилась Таманская дивизия, где мы проходили практику, мне нравилось бегать с автоматом, мне нравилось находиться в этой мужской военной компании, преодолевать какие-то нагрузки. Мне нравилось даже подшивать подворотнички — тогда это еще происходило таким способом — и чистить сапоги.

Мне одно не нравилось: почему-то в момент, когда отходили ко сну, дневальный должен был кричать: «Вот еще один день прошел!», а всё сообщество отходящих ко сну — кричать по этому поводу: «Ну и черт с ним!» — несколько грубее. Я не понимал, как можно так относиться к дню или году — как можно налить стакан, посмотреть на часы и сказать: «Вот еще один год прошел — и черт с ним!» Но мне казалось, что это кощунство по отношению к чему-то самому-самому существенному, что вот точно так делать нельзя.

То есть другие фразы: «До дембеля осталось столько-то дней», мне нравились, потому что в этом было какое-то будущее. А вот это «и черт с ним» меня ужасно раздражало. Пожалуй, единственное, что меня раздражало в то недолгое время, когда я находился прямо в военной части в качестве курсанта. А это было, не помню, два или три месяца.

Очень жаркое лето тогда было в Москве, горело всё, торфяники горели ― вокруг Москвы, я имею в виду. Так вот лежишь, понимаешь всё про эти торфяники и про эту жару, а когда начинается этот крик, посылающий на три буквы прошедший день, думаешь: «Ёлки, а сколько же хорошего было в тот день, почему я его так грубо должен посылать? Я бегал, преодолевал усталость, чувствовал плечо товарища, ощущал себя воином, пусть и готовящимся к схватке, но всё-таки готовящимся». Так вот, как бы грустен и тосклив ни был прошедший год — а, наверное, у многих есть основания считать его таковым — ни в коем случае нельзя сказать: «Ну и черт с ним!»

В нем есть что-то хорошее. У каждого свое. В нем есть какая-то правда. И, в сущности, праздники нам даны для того, чтобы ее почувствовать, чтобы выйти из потока бессмысленного тупого времени, влекущего понятно куда, и войти в другой, праздничный поток вот этого кайроса, внутри которого дополнительно к гусю или бифштексу, водке или красному вину, можно еще взять крупицу, какую-то крупицу жизни и счастья, и тоже ее принять внутрь себя.

В Таманской дивизии (1974)   Изображение: geo74.narod.ru

Человек никогда не должен оставаться один, а в праздник особенно. И если кто-то волею судьбы оказался один, то, во-первых, этот кто-то — и особенно, если речь идет о наших товарищах по организации «Суть времени», к которым я и обращаюсь с этим новогодним поздравлением — должен знать, что о нем помнят. А если о нем помнят, он уже не один, потому что это вспоминание в такой момент — оно не холодное, в нем есть что-то теплое, что-то дружеское и что-то настоящее.

Во-вторых, даже если человек оказался один, то он же может вспомнить других. Я помню, как моя мать в каждый праздничный день перьевой ручкой заполняла двадцать или двадцать пять открыток поздравительных. Она просто знала, что она восстанавливает связи с людьми, которых иногда долго не видела. Праздник — это время восстановления связей. Восстановления сущностных связей.

И, наконец, ведь бывает и по-другому, что человек чувствует себя одиноким, находясь в какой-то компании с какими-то людьми.

Это соблазн, это диктовка зла, когда он себя чувствует в любой компании таким одиноким. Потому что рядом с ним люди, и какие бы отношения их ни связывали, можно подарить им маленький-маленький кусочек тепла. И праздник существует для этого.

А когда ты кому-нибудь его подаришь мысленно ― если ты находишься в настоящем одиночестве, или, преодолев какие-то внутренние ступоры, если ты рядом с кем-то, а чувствуешь себя одиноким ― ты вдруг поймешь, что счастье существует. И что жизнь ― это не абсурдное занятие, влекущее в определенном направлении, а это время твоих побед и поражений. Что эту жизнь и этот праздник делаешь ты, и только ты. И что ты не имеешь права сетовать на то, что этот праздник слишком скуден. Ты просто должен сделать его другим. И ты не можешь это сделать, не отдав чего-то другому.

Есть привычное представление, что всё обращается: деньги прежде всего, а раз деньги, значит, и всё остальное. Но есть общение, которое к обращению не сводится. Оно другое, и оно отличает человека от машины и многого чего еще — от вещи, которая почему-то наделена способностью видеть окружающий ее такой же «вещный» мир. Человек не эта вещь. Его пытаются ею сделать, а он сопротивляется, и это сопротивление и представляет собой всё, что ему дано. Он знает, какие тяготы наваливаются на его плечи. Он знает все изъяны этого проекта под названием, не важно — «твоя жизнь», «жизни окружающих» и всё прочее. И он, зная всё это, это уныние побеждает. И имя этой победе ― праздник.

Я желаю всем, кто слушает меня, и дорогим для меня членам организации «Суть времени» в первую очередь, — завоевания праздника. Всеми человеческими путями. Праздник всегда с тобой. Он — часть тебя. Ты делаешь праздник, его нет вне тебя. И ничто, никакие механические фейерверки, никакие переедания и перепивания не создают праздника. Его создает твоя воля к празднику, твоя готовность смотреть в мертвое, плавно текущее время и преобразовывать своим взглядом, своей волей, своим деянием такое мертвое время во время живое, настоящее и насыщенное тем, что и производит человек. А он производит счастье, находясь внутри несчастья; жизнь ― находясь внутри смерти; мечту ― находясь внутри отчаяния. Он производит свет, который горит во тьме. И имя этому свету ― праздник.

С Новым годом, дорогие друзья! С искренним, от всей души, пожеланием обрести настоящий праздник и победить одиночество, уныние и прочее, если они почему-либо оказались навязаны. Помните, что даже если в какую-то секунду они пробегающей тучкой пролетели мимо вас, мы эту тучку разгоняем тем, что мы о вас помним, мы вас любим, мы вместе с вами. И мы, празднуя всё в других условиях, одновременно мысленно, душевно и духовно вовлекаем вас в свой праздник, и участвуем в вашем.

Праздника всем, настоящего, полного и единственно утверждающего человека внутри враждебного человеку абсурда. С Новым годом, с новым счастьем!

 

https://rossaprimavera.ru/article/c79782dc

 

23.12.2021 Кургинян о Беловежье: эти люди не имели права...

Запущена трансформация. Мы уже не вернемся в прежний мир. А каким будет этот новый?

 Сергей Кургинян / Газета «Суть времени» №461 / 23 декабря 2021

Леонид Кравчук, Станислав Шушкевич, Борис Ельцин. Беловежская пуща, Вискули, Белоруссия, 8 декабря 1991 года

Стенограмма интервью Сергея Кургиняна о распаде СССР и его последствиях в программе «Объективно» на белорусском телеканале «ОНТ» 8 декабря 2021 года

8 декабря 2021 года исполнилось 30 лет с момента подписания Беловежских соглашений, означавших распад СССР. В России и мире не устают указывать на незаконность этого документа. Президент РФ ранее назвал распад СССР геополитической катастрофой, а недавно в Госдуме предложили принять такую оценку в заявлении парламента.

Очевидные и не только причины русской исторической трагедии назвал философ, политолог, лидер движения «Суть времени» Сергей Кургинян в интервью Общенациональному телевидению Белоруссии.

==========================================================

С. Е. Кургинян: Добрый вечер.

Ведущий: К нашему большому счастью, общаемся с вами не первый раз. И сегодня оттолкнемся от даты. 8 декабря 1991 года, Вискули, соглашения, которые поставили крест на истории СССР. 30 лет. Эмоции должны бы уже уйти, позволить анализировать и ответить на вопрос, так что же это было? У Вас есть внутренний, полный ответ на вопрос, что это было?

С. Е. Кургинян: Может быть, он у меня есть, но он же не должен превратиться в серию лекций. По всем результатам, если коротко говорить, это преступление: юридическое, историософское, геополитическое и даже метафизическое. Эти люди не имели права этого делать. Они сделали нечто чудовищное, это чудовищное продолжает ворожить, создает нынешнюю реальность. И оценка тут совершенно ясна. Другое дело, что позволило им это делать и как получилось так, что это действие не возымело никакого ответного противодействия и не было прервано в ту же секунду, когда оно было осуществлено. Существовала Конституция, существовали законы, было предусмотрено, как именно карается их нарушение. Кстати, те, кто его совершили, ждали, не произойдет ли что-нибудь подобное. Но этого же не произошло.

Ведущий: А почему не произошло?

С. Е. Кургинян: А потому что к этому моменту, горько это сказать, под давлением самых разных сил сама конструкция — плюс те люди, которые были облечены соответствующими полномочиями, — она уже дышала на ладан. Даже это хулиганское пьяное полубезумное действие смогло ее обрушить, потому что когда у вас дом очень гнилой, его всё время ест какой-нибудь грибок или червяк, то неизвестно, отчего он рухнет: оттого, что вы чихнете, оттого, что сильно хлопнет дверь, оттого, что подует ветер. Понимаете, вопрос заключался в том, насколько к этому моменту и по каким причинам была хрупкой и легко обрушаемой имевшаяся конструкция.

Это началось отнюдь не в момент самих Беловежских соглашений.

Например, никто не может мне объяснить, почему после того, как некоторые люди (которые для меня являются недостаточно решительными героями, а для кого-нибудь преступниками, но это не важно совершенно) совершили некое деяние (например, выкатили танки на улицу, ГКЧП и всё прочее) — почему после этого должны быть сломаны все институты и конституционные нормы? Предположим, что вынесен вердикт (а его еще надо было вынести), что эти люди — преступники. И тоже какие-то странные — всё высшее руководство, да? И что там делал Горбачев? Предположим. Дальше что?

Почему самораспускается Съезд народных депутатов СССР, законно избранный орган? Почему фактически перестает действовать Верховный Совет СССР? Почему вместо этого начинается односторонний диктат ельцинских кругов? Куда самоустраняется Горбачев? Что, собственно, произошло? Говорю специально с позиции своих оппонентов — ну, этих людей арестовали. Дальше что? Декабристов арестовали, да. Это что, после этого Российская империя тут же начала распадаться, что ли? Польша начала отделяться, и так далее, и тому подобное? Но тогда этого же не произошло! Почему в данном случае это произошло?

Далее, после референдума — почему начался дальнейший парад суверенитетов? Он тоже не был остановлен.

И с чего, собственно, всё началось-то? Что там, внутри самой советской конструкции, на каком этапе начало давать такие сбои, про которые когда-то герой Шекспира, принц Гамлет Датский, сказал:

«Вот он, гнойник довольства и покоя.
Прорвавшись внутрь, он не дает понять,
Откуда смерть».

Так что за гнойник-то прорвался внутрь?

Очень крупный (кто-то считает, что гениальный, но в любом случае выдающийся, более чем выдающийся) психолог и социолог Эрих Фромм назвал уже хрущевский вариант социализма и коммунизма «гуляш-коммунизмом». Это общеизвестный термин. Значит, где-то в постсталинскую эпоху или на стыке сталинской и постсталинской эпохи возобладали силы, которые, во-первых, как бы поволокли весь этот советский проект в сторону его всё большего и большего омещанивания: «Догоним и перегоним Америку по производству мяса и молока на душу населения!» Ну хорошо же производить больше мяса и молока, но нельзя же это поставить во главу угла! «Наша цель — благосостояние советских людей!» Прекрасная вещь — благосостояние, но оно не может быть целью. Целью человека является его восхождение, его саморазвитие, раскрепощение и пробуждение в нем всех высших человеческих способностей!

И эти цели провозглашались коммунистическим проектом. Говорилось о преодолении отчуждения от родовой сущности, и говорилось также, что это преодоление произойдет только тогда, когда будет вообще преодолена специализация, дифференциация специальностей. Это Маркс! Все эти мечты были, может быть, избыточно утопичны для своего времени, но они, по крайней мере, были очень масштабны. «Знамя страны своей мы принесем через миры и века!» Вслушайтесь — «миры и века»! Пока этот масштаб был, пока проект был нагрет — а нагрет он был сначала просто построением самого этого социалистического общества, потом войной, послевоенным восстановлением и так далее, — проект находился в таком всё-таки человекоцентрическом состоянии, он нес в себе очень большой духовный заряд. Постепенно этот заряд остывал, уходил, разрушался.

Но свято место пусто не бывает, и пусто место свято не бывает — значит, на это место начало заходить этакое потребительское мещанство в советском варианте. Ничего для меня нет более мерзкого, чем оскорбительное название советского проекта и советского человека «совком». Но вот этот мещанин, он, конечно, заслуживает любых названий. Он всё более и более входил в проект, он разлагал его изнутри, само уже советское руководство непонятно во что верило. Это была одна сторона.

А другая сторона, конечно, — всё, что связано с именем Юрия Владимировича Андропова, то есть страстное желание любой ценой слиться в объятиях с Европой, вхожденчество вот это. Оно началось не при Горбачеве и не при Ельцине. Оно началось…

 

Посткоммунизм. Надругательство над советской статуей работницы   Изображение: (сс) Ing. Mgr. Jozef Kotulic

Ведущий: У такого Союза позднего периода, у него было будущее?

С. Е. Кургинян: Конечно, было. Достаточно было чуть-чуть повернуть руль и наказать виновных. Уже опубликованы мои закрытые аналитические отчеты эпохи кризиса в Закавказье. Я там говорил: расстрелять надо и тех, и других, ввести военное положение. Пострадало бы, может быть, пятьсот человек, и заслуженно, но были бы остановлены процессы, которые принесли горе миллионам и миллионам.

А Средняя Азия? А один Таджикистан? Все говорили, что слеза одного ребенка не стоит самых высоких целей. Сколько я видел детей с содранной кожей, младенцев? Сколько мы видели изуродованных трупов? Сколько в итоге людей-то пострадало? А говорилось, что у нас такое «новое мЫшление», что мы теперь ни одним человеком не пожертвуем. Как это не пожертвуем, я не понял? А беженцы? Сколько русских людей было согнано с земель всюду? А это абсолютно преступное неравенство русских в Прибалтике? А то, что сейчас происходит на Украине?

Всё это можно было остановить очень просто и начать развивать проект в нужную сторону. Да, конечно, он уже был омещанен. Да, он был загружен всеми этими вест-центрическими утопиями и так далее. Но это еще не носило необратимый характер в 1987–88, даже в 1989-м году. А вот то, что уже началось в 1990-м, требовало либо достаточно серьезных действий по остановке деструктивных процессов, набравших бешеный оборот, либо эти процессы должны были победить.

На каждом этапе развития любого начинания или его деградации всегда можно что-то сделать. Но беда заключается в том, что чем больше развивается деструктивный процесс, тем больше нужно воли для того, чтобы его остановить, а воли становится всё меньше.

По мне, любая конфигурация Советского Союза лучше, чем то, что сейчас происходит. Даже прямое сохранение той конфигурации, которая была.

Но много говорили о том, что есть ядро — типа России, Белоруссии, Украины, есть какие-то достаточно плотно примыкающие слои, в том числе закавказские, есть Средняя Азия, которая проявляла достаточную лояльность, — и есть, предположим, Прибалтика, в которой лояльность была меньше. Но дело же совершенно не в этом, а дело в том, что Съезд народных депутатов СССР принял закон о выходе из состава Советского Союза. Закон был принят. Почему нельзя было позволить Прибалтике выходить так, как нужно было выходить по этому закону? Или даже той же Украине. Или Молдавии. Я бы посмотрел, как бы они вышли на этих условиях.

Было сказано, что все территории, которые хотят остаться, должны остаться, что вся тяжелая промышленность, созданная Советским Союзом, должна остаться в советском подчинении и так далее и тому подобное. Условия выхода, принятые демократическим законным образом, были таковы, что даже прямое следование этим условиям поставило бы антисоветские силы в сложнейшее положение. Они это понимали. Беловежье было неожиданным хулиганским антизаконным вариантом выхода. Так выходить было нельзя. Для того чтобы так выходить, нужно было провести референдум против Советского Союза, сказать, что его нет, что его законы уже не действуют.

Та операция, которая была осуществлена, — это, с одной стороны, следствие вот этого гнойника, этого внутреннего всё большего омещанивания советского проекта, его превращения в гуляш-коммунизм, о котором я уже говорил. А гуляш-коммунизм нежизнеспособен. Коммунизм жизнеспособен, гуляш-коммунизм — нет.

Это с одной стороны. С другой стороны, дикое стремление нашей элиты, во-первых, обогатиться и, во-вторых, слиться с Западом. С третьей стороны, вот само это идеологическое стремление к вхожденчеству. А с четвертой стороны, конечно, сосредоточенные форсированные и небездарные усилия геополитического историософского конкурента, которым был Запад, к тому, чтобы развалить Советский Союз. Вот сумма этих сил и породила развал.

 

Натовские бомбардировки Югославии. 1999

Ведущий: Вот день сегодняшний и последствия развала. Тревожные события, очень сложные процессы. И кто-то говорит, что это глобальная трансформация, а кто-то говорит, что это не что иное, как начало новой мировой войны? Вы как считаете, с чем мы имеем дело?

С. Е. Кургинян: Мне кажется, что это попытка тихой сапой осуществить глубочайшую трансформацию мира. Потому что в 1991 году у Соединенных Штатов возникла идея того, что они будут единственной державой и, типа, всех захватят и подчинят. А потом оказалось, что это слишком дорогое начинание для самих Соединенных Штатов. Ты хочешь властвовать в Ираке? Пожалуйста: введи туда 350–400 тысяч солдат. Хочешь властвовать в Иране? 700 тысяч. Ты хочешь контролировать желтый ислам где-нибудь в Малайзии и так далее и тому подобное? Вводи миллион. Отмени добровольную армию, введи обязательную воинскую повинность. Принимай гробы в соответствующем количестве. А главное, создай что-нибудь равноценное Pax Romana («римскому миру»), какой-то конструктивный проект для того мира, который ты устраиваешь. Ставь гарнизоны, акведуки, дороги, законы и так далее.

Американцы всего этого делать уже не могли. Они раскормили свой народ чудовищно, они уже не готовы были платить за мировое господство, за новый мировой порядок, о котором они сказали. И тогда возникла идея: а нельзя ли сделать новый мировой беспорядок? Управляемый беспорядок. Не New World Order, а New World Disorder. И вот этот Disorder начал тихой сапой создаваться, потому что всё, что они делали в Ливии, в том же Афганистане, вообще на Ближнем Востоке, да в любой точке земного шара, в конечном итоге приводило к власти силы этого disorder, хаоса. Тогда возникла идея, что мир будет состоять из некоего ядра, которое будет жесточайшим образом и на новой основе отрегулировано, и периферии, контрмодернистской по сути своей. И между этой периферией и ядром будут построены некие отношения. Периферия будет устраивать террористические акты, пугать: «У-у-у». Ядро будет пугаться и еще больше закручивать гайки.

Но выяснилось, что значительное количество стран, Китай прежде всего, Индия и вообще вся Юго-Восточная Азия, еще не отказались от того проекта развития, от которого де-факто отказались американцы. Кондолиза Райс уже говорила, а потом и Буш повторял, что «мы ведем новую политику», что «все, кого мы считали раньше нашими главными друзьями, вот эти авторитарные модернизации — это главный враг». Что сейчас строят американцы? Демократия против авторитаризма. Уже снят с повестки дня вопрос о возможности авторитарной модернизации как блага. А это была основа того, что американцы говорили раньше. Значит, они устраивают тихой сапой какой-то совершенно новый проект. На пути этого проекта, конечно, как кость в горле Россия — и еще русско-китайские связи, вообще связи этого куска мира, который не хочет отказаться от прогресса и от гуманизма, который они хотят отменить.

Вот это ощущение тихого трансформирования мира с использованием всего, чего угодно… Ковид — тяжелое заболевание, его надо лечить. Я много раз говорил, что вакцинация возможна, и всё прочее, но она должна быть добровольной. Но ясно же, что всё, что они делают, — это не про заболевание и не про людей, которые от него страдают, чему всегда надо соболезновать и с чем надо бороться всеми настоящими медицинскими методами. Это же про другое, а никто точно не говорит, про что. Запущена трансформация. Мы уже не вернемся в прежний мир. А каким будет этот новый?

Поэтому даже просто новая война, холодная или горячая, была бы еще способом конкуренции двух держав или двух центров сил за устройство примерно этого мира, в котором остается, например, гуманизм. Что бы мы ни вкладывали в это понятие — христианский гуманизм, религиозный гуманизм, светский гуманизм. А то, что хотят сделать, — это тотальная дегуманизация. И уже объявлена новая повестка дня, которую люди не хотят слышать. «Конец истории» — сказано Фукуямой? Все говорят: «Да это шутки! А потом что-то еще сказал!» Вопрос же не в том, что сказал какой-то профессор! Не об этом разговор. Вопрос о том, какая была поднята вокруг этого шумиха.

Значит, конец истории есть. Конец проекта «Человек» уже заявляется, конец проекта «Гуманизм» заявляется всячески. Запад стремительно постмодернизируется. Говорят: «Подумаешь, философы». А всё, что устроили с перверсиями, с нарушением христианских и вообще мировых, библейских правил существования, сформулированных в истории про Содом и Гоморру, и многое другое — это что, эти изменения философы делают? Это всё Лакан и Деррида делают? Америка в пятидесятые годы за гомосексуализм, если мне не изменяет память, сажала на электрический стул, а в семидесятые уже эти меньшинства говорят, что всех остальных надо сажать. Это вот за двадцать лет, без каких-то особых потрясений — что произошло? Этого «никто не делает»?

Вот то, что сейчас происходит с нарушением прав человека и так далее под видом того, что «мы вас спасаем от заболевания» (которое, еще раз подчеркну, действительно опасное), — это что? Это кто делает? Происходит дегуманизация (мы еще не поняли, насколько это опасное слово), происходит трансформация.

Ведущий: Нам-то на чем стоять в таком случае?

С. Е. Кургинян: Нам — стоять на том, что для нас гуманизм, завещанный нам предками, наша цивилизация и наше представление о ценностях, которые являются в этом смысле преемственными — коммунистические ценности вполне преемственны христианским, — они являются незыблемыми. Мы — этот катехон, который процессу конца времен — а то, что я назвал, это вполне конец времен, тянет на него — мы такому процессу будем сопротивляться. Мы его остановим хотя бы. А потом куда-нибудь повернем — это следующий вопрос. Но сейчас вот это понятие — катехон, «удерживатель». И не придет враг мира сего, если останется удерживатель, тот, кто удерживает.

И Россия в нынешнем состоянии, вот эти процессы сближения Белоруссии и России — это не просто консервативные ценности (хотя уже это много), это от ощущения, что какой-то скверной дует. И что эта скверна вполне тянет на тот или иной вариант конца времен, религиозный или другой. И что с этим нельзя соглашаться! И нововведения в российскую Конституцию, и всё прочее, говорит: «Эпоха вхожденчества де-факто кончилась». Теперь это надо оформить идеологически и всячески. Всё. Мы с тем, что вы теперь предлагаете миру, с этой дегуманизацией не согласимся никогда! Мы другие, и мы гуманизм будем отстаивать всячески, вместе.

Вот всё, что сейчас можно сказать.

Ведущий: Сергей Ервандович, спасибо большое за участие в нашей программе!

С. Е. Кургинян: Всего вам доброго! Всяческих успехов в нашем общем деле.

 

https://rossaprimavera.ru/article/6bc4330c