Судьба гуманизма в XXI столетии 2018-2

2018 июнь-декабрь. Аналитика древних социокультурных процессов — необходимое, но недостаточное условие проникновения в сокровенную суть того, что мы называем нынешней дегуманизацией и что на самом деле является лишь одним из проявлений дегуманизации очень и очень древней.

Если не осуществить полномасштабного аналитического рассмотрения древних и очень мрачных процессов дегуманизации, то заведомо ни в чем не разберешься. Поэтому начинать приходится с такой аналитики. И это при том, что аналитика древних процессов, которые носят не просто религиозный, а магический характер, по определению не может быть только рациональной. Потому что рациональным образом можно только скользить по поверхности иррациональных социокультурных процессов древности. Рациональный метод исследования в этом случае входит в глубокое противоречие с фундаментальной иррациональностью предмета исследования. А такое противоречие, если его тем или иным образом не преодолеть, станет непреодолимым препятствием на пути твоего желания проникнуть в глубину того, что является предметом твоего исследования.

27.12.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №310

Мы живем в эпоху не только «после коммунизма» (имея в виду советский коммунизм как единственно реальный), но и в эпоху «после капитализма». Я не знаю, восстановится ли коммунизм, но капитализм точно не восстановится

14.12.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №308

Чем глубже влечение к природе и чем это влечение фундаментальнее, тем в большей степени обнаруживается темная сердцевина с ее языческой ночной материнской культовостью. Чем больше отторгается природа, тем враждебнее эта ночная языческая материнская культовость, от которой надо бежать в Абсолют, то есть в Великую Тьму

30.11.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №306

Третье раздвоение — это раздвоение самого древнееврейского народа на народ, избранный Богом, народ, первым поклонившийся монотеистическому божеству, и народ, упорно и постоянно предававший Господа, поклоняясь золотому тельцу, Астарте/Кибеле, Ваалу и кому угодно еще

23.11.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №305

Не хотелось бы тут становиться в позицию фаталиста и говорить, что на самом деле всё остается без изменений. Что-то существенное с миром происходит, он меняется в результате рассматриваемых метаморфоз, и в этом — единственная надежда человечества. Потому что это изменение к лучшему и есть восхождение человека, оно же — подлинный гуманизм

17.11.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №303-304

Но что, если я взыскую к тому, чего нет? Или, точнее, к тому, что не добыто, потеряно и так далее? Если это не добыто или потеряно, то как надо себя вести?

26.10.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №301

Кто из еврейских древних царей (а также пророков и так далее) сохранял верность этой монотеистической идентичности? Да, Давид сохранял! А его предшественник Саул? А его преемник великий Соломон? А другие?

07.07.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №285

Рациональность, которая занимается изгнанием иррационального, сама превращается в нечто не до конца рациональное. В некую церковь рациональности, изгоняющую из того, что ей подведомственно, бесов иррациональности. Изгнание бесов — это рациональная процедура? 

29.06.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №284

Откуда у Саула и того колена Вениаминова, к которому он принадлежит, такая тяга к нарушениям, за которые потом наказывают с необычайной свирепостью?

23.06.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №283

В основе некромантии лежит убеждение в том, что мертвые очень могущественны и могут оказывать помощь живым

16.06.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №282

Речь идет о распределении функций между светской и жреческой властью. Саул — это светская, царская власть, которая не имеет права посягать на прерогативы жреческой власти так же, как жреческая власть не должна посягать на прерогативы власти светской

09.06.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №281

В очередной раз мы убеждаемся в том, насколько велико отпадение избранного народа от Господа. Тут об этом говорит сам Господь, припоминая избранному народу все его отпадения, начиная с исхода из Египта

02.06.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №280

С каким же упорством и страстностью избранный Господом народ многократно отрекался от Господа, возвращаясь от монотеизма к язычеству того или иного розлива!

 

 

27.12.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №310

 

 

Мы живем в эпоху не только «после коммунизма» (имея в виду советский коммунизм как единственно реальный), но и в эпоху «после капитализма». Я не знаю, восстановится ли коммунизм, но капитализм точно не восстановится 

  Судьба гуманизма в XXI столетии

Сергей Кургинян, 27 декабря 2018 г.

опубликовано в №310 27 декабря 2018 г.  

Р. М. Чапин. Вид на Европу из Москвы. 1952

Обсуждая те реальные социокультурные тенденции, которые почти всем, вопреки их реальности, кажутся слишком уж фантастическими («помилуйте, какой культ Кибелы в XXI столетии!»), я просто обязан кратко оговорить те обстоятельства, которые делают возможным этот сброс.

Такие обстоятельства я называю колоссальными утратами, произошедшими у нас на глазах. Нельзя не отдавать себе отчета в том, что все эти утраты порождены крахом советского мироустройства — его и только его. Не было бы этого краха — все разговоры о кибелизме были бы только изящными культурологическими химерами. Но, увы, этот крах налицо. Причем сам он, случившись, породил определенные утраты. А эти утраты запустили такой сброс, при котором никакие размышления по поводу неокибелизма не являются избыточными, чрезмерно усложненными и маловероятными.

Крах — утраты — сброс — бездна, в которую этот сброс волочет, — вот что мы обсуждаем. Это — а не эзотерику античности, предантичной и постантичной эпох.

Описав в общих чертах саму проблему сброса, я должен чуть подробнее остановиться на тех механизмах, которые его запустили, то есть на этих самых утратах. В противном случае мне могут сказать: «То, что для Вас является ужасным крахом возлюбленного советского мироустройства, для нас является благим освобождением, дарующим новые человеческие возможности».

Что на это ответить?

Прежде всего, необходимо сказать, что никаким таким особенным апологетом реального советского мироустройства я никогда не был. Апологетами были советские карьеристы, ставшие оголтелыми антисоветчиками. Я же как раз всегда осознавал связь между крахом этого конкретного советского устройства и теми фундаментальными утратами, которые не могут не породить сброс. Именно утраты и сброс потребовали от меня предельной определенности в вопросе о перестройке, развале СССР, постсоветских безумствах и прочем. Так в чем же эти утраты?

Можно сказать много горьких слов в адрес того советского общественного устройства, которое так позорно обрушилось в ходе так называемой перестройки.

Более того, эти горькие слова нельзя не сказать, потому что это устройство обрушилось. И тут не так уж и важно, было ли это устройство общества предкоммунистическим, как утверждал Хрущев, или просто развитым социалистическим, как утверждал Брежнев. Важно, что оно обрушилось, причем именно позорно.

Противники данного устройства вошли в советское общество, как нож в масло. Общество не сопротивлялось этому вхождению ни в момент, когда это вхождение осуществлялось, ни в момент, когда вопиющие издержки отказа от советского общественного устройства стали совсем уж очевидны. Разве не были они очевидны в 1993 году, когда наука и промышленность были разгромлены, когда произошло вопиющее обнищание огромных человеческих масс, когда полностью была испита горькая чаша геополитических унижений и стали очевидны элитарно-бандитские константы той альтернативы, которая начала строиться, вытесняя собой так называемые маразмы так называемого совка?

Всё это было абсолютно ясно в 1993 году и всё это не встретило сопротивления на уже почти забытом апрельском референдуме 1993 года, когда политика Ельцина не получила должного отпора как минимум, а на самом деле худо-бедно была поддержана отнюдь не только теми, кому новое устройство сулило новые лакомые возможности.

Противники большевиков, заявивших о построении нового общества на обломках Российской империи, сражались с большевиками по-настоящему. Они лили кровь свою и чужую, отстаивая свой антибольшевистский идеал. Они сохранили способность к борьбе за свой идеал в течение всего советского периода. Да, они сильно деградировали в эмиграции и в существенной своей части, что называется, легли под очевидных врагов России. Да, никогда не было никакого единства идеала среди этих противников большевиков, потому что одни хотели какой-то монархии, другие какой-то республики, а третьи — аж какого-то авторитаризма. Но всё равно некая совокупность противников советского общественного устройства продолжала сопротивляться этому устройству в течение многих десятилетий, передавала свои мечты и свою ненависть из поколения в поколение, не смирилась с проигрышем.

Что же произошло со сторонниками советского общественного устройства? Да, Ельцин расстрелял из танков в 1993 году здание Верховного Совета на Краснопресненской набережной (так называемый Белый дом). Это было вопиющим нарушением демократии, провозглашенной самим же Ельциным. И это, конечно же, было проявлением репрессивной полицейщины, которую так охаивали в ее советском варианте и которую в варианте антисоветском благословили сами охаиватели советской репрессивности, доказав тем самым, что вовсе не она мучила их душу при СССР, а иные константы советского общественного устройства.

Но полицейщина при Ельцине по своей мощи и агрессивности не имела ничего общего с тем, что было обрушено на противников советского общественного устройства и в годы Гражданской войны, и в последующем. Ведь и впрямь неловко сравнивать сторонников ельцинской условной полицейщины, которых в 1996 году от лица того же ельцинизма осудил Анатолий Чубайс, сказав о том, что «президент послал в отставку Коржакова, Барсукова и их духовного отца господина Сосковца»,  — и таких корифеев советской репрессивной охранительности, как Дзержинский или Берия.

Понятно, что противники советского общественного устройства, отстаивая свои проблематичные и размытые идеалы (или же лелея свою ненависть, которую приходится-таки назвать классовой или сословной), выдержали с 1917 по 1987 годы несравнимо большие нагрузки, чем те, под которыми фактически рухнуло большинство сторонников советского общественного устройства.

Понятно также, что и народ фактически не захотел всерьез отстаивать абсолютно реальные и очень значительные завоевания социализма, пусть и в его хрущевско-брежневском варианте, и партия позорно сдала позиции, а отчасти и проявила воистину адскую двусмысленность (как иначе назвать двусмысленность, проявленную Горбачевым, Яковлевым, Ельциным и другими?).

Понятно, что еще большую двусмысленность проявила существенная часть элиты советских спецслужб.

Понятно также, что за советские идеалы не вступились ни армия, ни хозяйственная номенклатура.

И, наконец, понятно, что фантастическую двусмысленность проявила гуманитарная интеллигенция, осуществив и самоизмену, и беспрецедентную по масштабам информационно-психологическую атаку на все константы человеческого существования и на советские константы в первую очередь.

Всё это позволяет утверждать, что советское общественное устройство провалилось полностью, причем провалилось именно позорно. Но есть и то, что можно сказать в пользу этого устройства, признав при этом, что его крушение есть даже не просто огромная утрата, а целая серия колоссальных утрат. Каких же именно?

Утрата № 1 — это утрата некоей реальной огромности.

Необходимо признать, что эта огромность была порождена тем, что на определенном этапе данный тип жизнеустройства проявил фантастическую эффективность и фантастический героизм. И это так же невозможно оспорить, как и то, что на конечном этапе тот же тип жизнеустройства провалился беспрецедентно позорно.

Российская империя, будучи несравненно более огромной, чем нынешняя Российская Федерация, не являла миру той огромности, которую явил Советский Союз и его сложно выстроенная периферия (мировая социалистическая система, антиколониальная система, система так называемых неприсоединившихся государств и т. д.).

Российская империя, которую наши антисоветские государственники сейчас вовсю расхваливают, не являла миру ничего сходного с советским стремительным развитием.

Довольно быстро развиваясь при Александре III, она потом начала развиваться гораздо медленнее — отрицают это только антисоветские пропагандисты.

Даже в пиковые моменты своего развития Российская империя не могла и грезить о втором месте в мире. В фантастическом сне этого второго места не мог увидеть ни Столыпин, ни кто-либо другой. Российская империя находилась то ли на пятом, то ли на шестом, то ли на седьмом месте (тут всё зависит от того, как считать) в ряду развивающихся стран.

Но, как ни считай, очевидным остается то, что эта империя явно проигрывала США, Германии, Великобритании и Франции.

Что она не сумела победить даже с трудом выбравшуюся из феодализма Японию.

Что проявить дееспособность она смогла только по отношению к рушившейся Османской империи.

И что обсуждение соотношения ее мощи с мощью Австро-Венгерской империи увело бы нас слишком далеко от основной темы.

Короче, никакое второе место в мировой экономике Российской империи не светило ни в одном из вариантов ее развития. Тут что Столыпин, что Витте, что кто-нибудь еще — неважно.

Что это означало на практике?

То, что Российская империя не могла сопротивляться объединенным действиям своих основных западных врагов, а должна была как-то лавировать в формирующемся блоковом устройстве.

А СССР смог фактически в одиночку победить фашистскую Германию, создавшую мощнейший блок и обладавшую совсем не тем потенциалом, каким обладала Германская империя в годы Первой мировой войны.

В дальнейшем СССР смог реально сопротивляться всему объединенному Западу. У СССР для этого хватило военных и экономических возможностей, поскольку, повторяю, его каким-то чудесным образом удалось вывести на второе место в мире.

Когда теперь опять говорится о том, что мы должны занять пятое место в мировой экономике (только еще должны и непонятно, как его займем), то вновь возникают все вопросы, которые возникали в годы, когда Российская империя:

• проиграла Крымскую войну 1853–1856 годов;

• была вынуждена слить на Берлинском конгрессе все свои победы в Русско-турецкой войне 1877–1878 гг., которая, казалось бы, просто не могла не кончиться осуществлением мечты про крест над святой Софией;

• проиграла японскую войну 1904–1905 годов;

• оказалась втянута в авантюру Первой мировой войны, обрекая себя этим на окончательный крах.

Не правда ли, поразительное повторение истории:

• отбрасывание сегодняшней РФ со второго советского места примерно туда, где была Российская империя;

• попытка восстановить в этой постсоветской РФ досоветские идеалы Российской империи;

• замыкание кольца антироссийских врагов, сопровождаемое размышлением о том, как бы нам войти в западную цивилизацию;

• крайняя сомнительность российской элиты в плане ее готовности борьбы с Западом;

• социальная высокомерность и тупость этой элиты…

Разве всё это не требует от нас ответственного отношения к советскому общественно-политическому устройству? То есть признания, что позорный крах этого устройства, конечно же, имеет место, но есть и нечто другое. Причем не только романтическая героичность, которая тоже крайне существенна, но и реальная потрясающая эффективность, она же — то русское чудо, о котором с восхищением говорили на Западе во время существования СССР.

Итак, прежде всего советское общество было реальным мировым фактором. Как бы ущербен ни был советский идеал в его хрущевско-брежневском варианте, как бы далек ни был идеал нового человека от превращения в реальный высший государственный советский приоритет, тем не менее нечто, явленное миру в своей антикапиталистической инаковости, существовало. И это нечто простиралось на огромной территории, обладало огромным военным, экономическим, научно-техническим, демографическим, территориальным и иными потенциалами.

Квинтэссенция нынешней ситуации состоит в том, что это всё в описанном мною выше качестве было несомненностью еще 30 лет назад, а вот уже более 20 лет этого просто нет — как ветром сдуло.

Какой крах Римской империи, помилуйте? Он длился достаточно долго, он имел совершенно другой масштаб. Он никогда не был полным, потому что когда рухнула Западная Римская империя, то существовала восточная. Причем в виде чего-то очень могущественного. А когда Восточная Римская империя рухнула, то уже восстановилась Западная Римская империя: и де-юре — в виде Священной Римской империи, и, что еще важнее, де-факто — в виде огромного, могущественного западного мира, явно полагающего себя наследником Древнего Рима.

Итак, всем нам памятен (кому по факту жизни, а кому по рассказам ближайших родственников) некий мир, в котором советское общественное устройство в сколь угодно ущербном его варианте (мещанском, лишенном устремленности к новому человеку, экзистенциально загнивавшем и так далее) было все-таки явлено миру в качестве огромной величины. И эта огромность, конечно, является для нас для всех своего рода травматическим оправданием. Потому что ущербность этой огромности можно было исправить.

А теперь этой огромности нет, и что ты имеешь вместо нее? В качестве реальности ты имеешь относительно небольшую криминально-капиталистическую страну, захлебывающуюся в собственных противоречиях и понимающую, что она сама отказалась от той огромности, и мечту небольшого числа людей о воссоздании обновленного СССР.

Понятно, что ты имеешь гораздо меньше, чем имел. И что невероятно значимо в положительном смысле было наличие этой огромности в прошлом. И столь же невероятно значимо в отрицательном смысле отсутствие этой огромности теперь.

Я написал определенные слова на эту тему. Но никакие слова не могут выразить масштаб утраты, поскольку эта утрата касается, как сказали бы древние греки, не логоса, а космоса. Логос может воссоздать космос, а может и не воссоздать, но отразить он космос может лишь частично. Утрату же в целом надо не столько отражать, сколько переживать. И все, кто ее переживает, понимают, какое значение имеет утрата самой этой огромности.

Если утрата № 1 — это утрата такой огромности, то утрата № 2 — это утрата социальной приемлемости.

Советская жизнь была далеко не так идеальна, как это мнится многим молодым ее нынешним апологетам, но она была социально приемлема.

Невесть в который раз постараюсь объяснить, почему. При этом прошу поверить на слово, что я располагаю очень большим числом примеров такой социальной приемлемости, в каждом из которых присутствует тот или иной советский руководитель, обеспокоенный не своим личным успехом, а каким-нибудь более или менее незатейливым общественным благом. Например, тем, чтобы построить еще несколько детских садов в том сибирском городе, где этот руководитель отвечает за жизненный уровень. Или тем, чтобы построить новое здание для института, причем обязательно соединив учебные корпуса с большим спортивным комплексом. Или — вовлечением молодежи в конструктивные, достаточно сложные интеллектуальные начинания. Или — отстаиванием в своем районе оригинальных молодежных театров. Этих «или» невероятно много, и в каждом из них есть что-то, кроме заботы о собственной — сугубо личной и сугубо шкурной — успешности. Большое число советских руководителей не было зациклено на себе. И уж тем более не было зациклено на таком типе своего благосостояния, которое хочешь не хочешь, но приходится назвать воровским.

Я не хочу сказать, что таких людей в постсоветской России вообще нет. Потому что если бы их не было, то не было бы и России, пусть и той, ущербность которой несравненно больше, чем ущербность СССР. Но таких людей в постсоветской элите несравненно меньше, чем даже в элите позднесоветской, и их с каждым десятилетием становится всё меньше.

А ведь дело не только в людях, но и в типе жизни, который эти люди считали одновременно и лично, и общественно значимым. И он реально был таковым. Он был гораздо менее зверино-оргиастическим, гораздо более социально разумным, гораздо более духовным при всей своей позднесоветской мещанскости. А, главное, он обладал каким-то обновительным потенциалом, причем достаточно внятным.

Конструктивная обновительность опиралась на существенные слои советского общества. Нужна была перестройка, чтобы направить эту обновительность в деструктивную сторону. Но в конце 1970-х не было ясно, на какие макросоциальные группы можно опереться в этой конструктивной обновительности (например, на научно-техническую интеллигенцию при всей ее небезусловности, а также на часть классического рабочего класса и классического колхозного крестьянства, а также… также… также…). Теперь мне совершенно не ясно, на что можно опереться в макросоциальном смысле. На сомнительную массовую ностальгию по советскости, которая, что греха таить, имеет существенно потребительский характер? То есть на ностальгию по тому, что именуется гуляш-коммунизмом? Но можно ли на это опереться? И можно ли реализовать подобный запрос, притом что он носит именно потребительский характер?

Советский потребительский брежневизм опирался на предыдущие отнюдь не потребительские советизмы с их реальной жертвенностью, реальным трудовым усилием, реальным романтизмом. Получить относительно комфортный в потребительском плане брежневизм можно было, только смягчая и омещанивая предшествующее. Как его получить, если предшествующего нет? И разве в массовом плане неосоветская ностальгия содержит хоть какой-то реальный запрос на нечто предшествующее советскому потребительству в духе Брежнева? Полно!

Азиатский (шире — незападный) социализм опирался на национально-освободительную борьбу, выход из колониальной бедности, неизжитую традиционалистскую общинность. Плюс — копирование СССР как лидера мирового социалистического движения.

Западный (восточноевропейский) социализм был, что греха таить, существенно навязан Советским Союзом и представлял собой стремление к максимуму обуржуазивания, допускаемому советскими кураторами.

Единственный реальный, автохтонный самодостаточный государственный социализм существовал в СССР. И он являл собой пусть и несовершенный, но очень оригинальный образ жизни. В этом образе жизни реально существовало другое место для культуры. В нем реально имела место глубокая взаимная приветливость, в нем существовали зачатки настоящего коллективизма, стяжательность в нем не рассматривалась как нечто благое и самоочевидное, социальные лифты не были вопиющим образом перекрыты, потребительство еще не превратилось в альфу и омегу человеческого бытия и могло быть преодолено за счет небольших поворотов государственного руля.

Всё это и есть колоссальная утрата № 2.

Мы — причем не только те, кто этим обладали, но и всё человечество — утратили не только огромность чего-то альтернативного буржуазному мироустройству. Мы утратили и социальную приемлемость этой огромной альтернативности, а также ее открытость разного рода позитивным изменениям. Мы утратили социальную опору для подобных антипотребительских изменений, социально значимую культурную почву для этих изменений, макросоциально значимый тип личности, способный формулировать и осуществлять запрос на эти изменения, и многое другое. Повторяю, это утратили и мы, советские граждане, и мир. Мы не идеал утратили, размещенный в отдельных умах, мы утратили огромную, очень несовершенную, но лишенную абсолютной безблагодатности, реальность, сотворенную с колоссальными жертвами. Вот что такое сумма утрат № 1 и утраты № 2.

Но есть еще и другие очень существенные утраты.

«Глобальная модель Красного наступления» из американской брошюры времен холодной войны. 1962

Утрата № 3 — это утрата мироустроительного баланса. У того, что называлось мировой капиталистической системой, был какой-то оппонент в виде мировой социалистической системы. Я уже попытался описать какие-то небезблагодатные свойства этого оппонента. Но, разбирая утрату № 3, я хочу сосредоточиться даже не на этих свойствах, а на самом балансе. Мировой капиталистической системе что-то противостояло.

Это, во-первых, как-то сдерживало хотя бы самые худшие, совсем уж безблагодатные импульсы, исходившие из существа этой самой мировой системы капитализма.

И это, во-вторых, требовало от мировой системы капитализма демонстрации миру чего-то, противоречащего совсем хищному и совсем безблагодатному естеству этой системы. Образно говоря, эта система не могла совсем распоясаться и выявить свое звериное античеловеческое существо. После утраты мироустроительного баланса мировой капитализм занялся именно этим. Нам оказался явлен образ чудовищного хищника, который вдобавок стремится сделать именно нас своей первой жертвой.

Участвуя в телевизионных передачах, посвященных украинской проблематике, я прекрасно отдаю себе отчет в том, почему мои украинские оппоненты обладают, мягко говоря, многосторонней ущербностью. Но, понимая всё это, я не могу не ощущать и наличие натуральных, независимых от разносторонних политических запросов источников подобной ущербности.

Один из таких моих украинских оппонентов, обсуждая эскалацию бандеризации Украины на государственном уровне, заявил, что эта эскалация порождена запросом со стороны украинских олигархов. Что эти олигархи управляют Украиной, наплевав на мнение всего остального общества. Что суть буржуазного устройства жизни именно в таком олигархическом наплевательстве. И что бандеровский запрос украинских олигархов порожден запросом со стороны их глобальных хозяев.

Ничего подобного не могло быть сказано не только двадцать, но и десять лет назад. На мой вопрос: «Вы тем самым явным образом утверждаете, что глобальная олигархия нацифицирует Украину в бандеровском ключе для нападения на Россию?» — мой оппонент промолчал. А ведущий поразмышлял на тему о том, что напрямую мой оппонент так сказать не может, и что его неспособность сказать это напрямую являет собой нечто особо скверное.

То, как именно мировой капитализм распоясался, мы наблюдаем повсюду: и на Балканах (в Сербии), и на Ближнем Востоке (в Сирии, Ираке, Афганистане), и в Африке, и в Латинской Америке. Но ведь и на Украине тоже! А также много еще где (в той же Прибалтике, например, на Кавказе). Но разве внутри ядра системы мирового капитализма не происходит того же самого? Разве там не обнажается беспощадная хищная воля к мировому силовому доминированию? Она ведь в эпоху баланса и сдерживалась извне, и внутренне (это очень важно!) сама себе ставила определенные ограничения как морального, так и иного свойства.

Теперь эти ограничения (они же — табу, порожденные наличием баланса) полностью сняты. Такой процесс называется растабуированием, растормаживанием сдерживаемых импульсов. Любому специалисту понятно, что при таком растабуировании, порожденном утратой № 3, мы лишены каких-либо надежд на мирное, стабильное существование, регулируемое какими-то пусть и эластичными правовыми нормами и ориентированное на обеспечение устойчивости какого-то культурного, геополитического, экономического, социального и иного порядка. Пусть даже и очень ущербного, но порядка.

Разговор о порядке, пусть даже и насыщенный очень сомнительными адресациями (что может быть сомнительнее адресации к нацистскому по своей сути новому мировому порядку?), снят с повестки дня полностью. На повестку дня поставлен разговор о новом мировом беспорядке, о благе хаоса, об управляемом хаосе, о необходимости хаотизации (она же — пресловутая турбулентность).

Утрата № 3 — это утрата каких-либо надежд на мир, на отсутствие вопиющих форм грубого силового доминирования, на правовые регуляторы, на обеспечение миропорядка, внутри которого, если речь идет о порядке, не может не быть тех или иных социальных, культурных и иных табу.

В советский период речь шла о мирном сосуществовании, о необходимости вообще бороться за мир. И сколько бы ни было ущербности в этих разговорах, в них было и другое. В них была готовность обеспечивать миру некое приемлемое существование. Готовность обеспечивать миру непревращение сколь угодно ущербного социума в «зооциум», регулируемый только правом сильного и волей к власти. Теперь мы утратили эту готовность и примирились не только с бомбардировками в Африке, на Ближнем Востоке и на Балканах, но и с бомбардировками Донецка или Луганска. И все мы понимаем: это только начало.

Утрата № 4 — это утрата каких-либо упований на человеческое восхождение.

Эти упования были связаны с советской идеей нового человека. Причем не просто с такой идеей, а с тем, что коммунизм есть ее воплощение на практике. Светскому человечеству (а оно в ХХ веке стало безусловным большинством) было обещано то восхождение к новому человеку, которым светский гуманизм заменил религиозное восхождение к Богу. Буржуазный светский гуманизм, как я уже говорил, поддерживался только подпоркой в виде гуманизма советско-коммунистического. Этот гуманизм был превращен в «гуляш-коммунизм» Хрущевым, но оставался в виде резервной альтернативной возможности. Причем возможности, укорененной в огромной советско-центричной реальности. Вместе с крахом этой реальности произошел и крах этой возможности. Значит, на уровне чего-то сильного, большого, реального, вселяющего надежды именно в силу своей реальной огромности, произошла и эта утрата.

Но она для большинства человечества означает утрату основополагающей благодати под названием «восхождение», а значит, переход к совсем безблагодатному существованию. А что такое совсем безблагодатное существование? Это ад на земле. Если для религиозного человека этот ад имеет потустороннего хозяина, то для человека светского интуиция такого ада должна черпать энергию из каких-то светских источников, из какого-то социального, политического, экзистенциального опыта. А что такое этот опыт для человечества вообще и светского в особенности? Ведь в случае светского человечества мы имеем дело только с посюсторонним, «здешним» (имманентным) опытом, то есть с историей как таковой. Ну и каков же этот исторический опыт? Конечно, он связан с нацизмом.

Утрата № 4 — это утрата реальных гарантий ненацистского будущего. А поскольку нацистское будущее — это ад на земле, то и светское, и религиозное человечество ощущает утрату надежды на дееспособный Катехон, то есть удерживание человечества от конца света и прихода Антихриста.

Сброс, который мы должны обсудить, перед тем как перейти к финальному этапу наших исследований гуманизма и коммунизма, оказался возможен именно в силу подобных утрат. Они этот сброс, так сказать, запустили. Так запускают в горах сход лавины. Но, обсудив запускающий механизм, мы должны обсуждать далее и то, что запущено, то есть сам этот сброс.

Обсуждая масштаб утрат, я настойчиво пытаюсь сфокусировать внимание читателя на том, что утрачено было нечто, существующее в реальности в виде чего-то могучего и огромного.

Может быть, это могучее и огромное было ущербно в силу своей идейной незавершенности. И вполне возможно, что эту идейную незавершенность можно преодолеть, создав вместо существовавшего ущербного, недовыявленного советского коммунизма с его гуляшизмом, то есть потребительством советского типа, с его несфокусированностью на всем, что связано с новым человеком, — новый коммунизм, он же — коммунизм 2.0. Но преодоление идейной ущербности вовсе не означает автоматического возникновения новой огромной, более совершенной красной реальности, которую мы называем СССР 2.0.

При всей важности идей не существует и не может существовать их автоматического воплощения в жизнь. Известная присказка «что нам стоит дом построить, нарисуем — будем жить» на самом деле не имеет никакого отношения к советской песне, которая начинается с этого самого «Что нам стоит дом построить». Потому что в советской песне говорится:

Что нам стоит дом построить
Просто вырыть котлован, 
А потом приладить рельсы, 
И пустить по рельсам кран.
И в хорошую погоду
Провести тепло и воду.
И только потом
Начать и кончить новый дом.

То есть на самом деле в советской песне говорится о том, что дом построить очень трудно. Но можно, если засучить рукава и задействовать соответствующие возможности. Строительство СССР 2.0 гораздо сложнее, чем строительство любого нового дома, да и чего угодно на свете. И даже если считать, что у нас есть в распоряжении чертеж, то есть нечто нарисовано, то между этим нарисованным и реальным домом — почти непреодолимая пропасть. Да, она почти непреодолима, а не на 100% непреодолима. Но ведь это «почти» требует очень правильного к себе отношения: настроенности на предельные усилия, на отчаянное несоответствие между твоим рисунком и реальностью.

Семён Фридлянд. Строительство МГУ. 1951–1952

Сила СССР была в том, что это был не нарисованный, а построенный дом. Причем огромный и многообещающий. Пообещав его перестройку, этот дом просто обрушили. И теперь его нет как нет. Но ведь строили этот дом не по принципу легкого воплощения некоего идеологического рисунка под названием «коммунизм». Его строили титаническим жертвенным усилием сотен миллионов людей. Побудить эти сотни миллионов людей вновь на подобные жертвенные титанические усилия, преодолеть сопротивление могучих сил любой попытке осуществления подобных усилий — вот что такое «почти невозможность» построения нового дома.

И вот что такое ужасная утрата в виде потери дома, существовавшего в реальности и именовавшегося классическим советским общественно-политическим устройством.

Утрата этой реальности оказала колоссальное воздействие не только на потерявших этот дом советских людей, но и на всё человечество. Когда мои знакомые обсуждали с Фиделем Кастро новые отношения Российской Федерации и Кубы, ссылаясь на отношения, существовавшие в советский период, Фидель сказал: «Советский Союз был чем-то неслыханно великим, святым и почти божественным. Это было чудо, явленное нам во плоти». Потом он выдержал паузу и продолжил: «Но это чудо уже не существует. И никто нам его не вернет. Поэтому давайте обсуждать деловые отношения между нашими странами и определять, по какой сугубо рыночной цене мы вам будем поставлять те или иные сельскохозяйственные продукты. И давайте при этом обойдемся без ссылок на советский период».

Поскольку люди, которые мне это рассказывали, были в близких отношениях с Фиделем Кастро, то у меня нет никаких оснований не верить им. Тем более что реальное отношение Фиделя Кастро к России в постсоветский период вполне соответствовало тому, что мне рассказали мои знакомые, а я только что поведал читателю.

Утраты, порожденные исчезновением реальности под названием Советский Союз и советское общественно-политическое устройство, ужасны именно потому, что речь идет об утратах, связанных с исчезновением чего-то огромного, реального и почти невосстановимого. И большинство человечества исходит из того, что речь идет об утрате, которая не «почти невосстановима», а «невосстановима на 100%».

Да, несколько раз утрачивался и восстанавливался Великий Китай.

Да, Древний Рим, утрата которого переживалась западным человечеством на протяжении многих веков как неописуемый ужас, в каком-то смысле потом был вновь обретен при создании Священной Римской империи.

Да, древний Израиль был стерт с лица Земли, еврейский народ, создавший это государство, был разбросан по всему свету, но прошло около двух тысяч лет и нечто восстановилось вопреки всем разговорам о невозможности такого восстановления.

Да, многие белогвардейцы вначале впали в полное отчаяние при крахе любимой ими Российской империи, а потом узрели, как Феникс этой любимой ими империи воскрес из праха в виде СССР и в какой-то степени признали ненавидимую ими Советскую власть именно по причине такой ее «домовосстановительности».

Если бы всего этого не было, то разговор о восстановлении СССР в виде СССР 2.0 был бы абсолютно беспочвенным. Но это всё было. И всё это было надрывными осуществлениями великих жертвенных исторических деяний. Осуществлениями, потребовавшими огромных жертв от огромных исторических масс.

Поэтому давайте не приуменьшать горечь утраты реальности, сколь бы ущербной она ни была. И давайте не преувеличивать легкость обретения утраченного. Обретать утраченное будет страшно тяжело. Такое обретение почти невозможно. И потому утрата советской реальности — именно как великой реальности — невероятно остро была воспринята как теми, кто ориентировался на эту реальность, так и теми, кто ее ненавидел.

Мир утратил советскую реальность — и началось то, что породила эта утрата.

Началось ликующее безумство американцев.

Начался основанный на этом ликующем безумстве демонтаж всех геополитических, социальных, культурных и антропологических констант предшествующего мироустройства.

Сравнение СССР и советского коммунизма с огромным домом, который удалось не только нарисовать, но и построить, лишь в первом приближении описывает произошедшее.

Потому что обычный дом — это сложная, но механическая конструкция. А СССР и советский коммунизм были не мертвым домом, населенным живыми людьми, а своеобразным симбиозом живого дома с живыми же людьми, жизнь которых была не чем-то отдельным от дома, а органическим продолжением жизни этого дома. Сам дом был живой. Его жители были живыми. Живой дом и его живые обитатели составляли одно органическое целое.

Даже обрушение обычного дома, дома как механической конструкции, создает огромные проблемы. Потому что его жителям приходится обустраиваться на пустыре.

Но обрушение СССР и советского коммунизма было не таким механическим обрушением, порождающим колоссальные проблемы, а смертью сложного живого «домочеловеческого» организма.

Этот организм ведет себя после смерти совсем не так, как механическая конструкция.

Обломки обычного дома валяются, очень медленно вовлекаясь в те или иные циклы метаморфоз (от обычных природных до геологических).

А труп на то и труп, чтобы разлагаться и насыщать среду соответствующими ядами.

Мировой капитализм, страдавший от того, что он сосуществует со своим советско-коммунистическим антагонистом, обрадовался смерти этого антагониста, отрекомендовал себя в виде его убийцы (он же — победитель в холодной войне). Не успел он этому обрадоваться, как начались чудовищные корчи капитализма.

Мне скажут, что в капитализме нет ничего хорошего и что поэтому можно лишь возликовать по поводу тех корчей, которые являются предвестниками конца капитализма.

Я полностью согласен с тем, что в капитализме нет ничего хорошего. Меня, кстати, Маркс впечатляет именно глубиной особой аналитики этой самой абсолютной нехорошести капитализма. Эта аналитика пронизывает всё творчество Маркса. По сути, нет никакой разницы между его тонкими рассуждениями о капитализме как источнике духовной смерти человечества, порождаемой окончательным отчуждением человечества от своей родовой сущности, осуществляемым этим самым капитализмом, и яростными пропагандистскими пророчествами коммунистического Манифеста, которые я воспроизведу еще раз: «В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость…»

Уникальность Маркса в том, что он одинаково гениален в качестве площадного проповедника и в качестве кабинетного мыслителя. Какой-нибудь Савонарола, бичевавший итальянские возрожденческие пороки в XV столетии, был гениален в качестве проповедника. А блаженный Августин или Фома Аквинский были гениальны как мыслители почти келейного типа. Маркс же сочетает в себе, образно говоря, Савонаролу и Фому Аквинского. Такие сочетания в истории человечества буквально наперечет.

Итак, я полностью согласен с Марксом, что капитализм завершает отчуждение от человечества трудовой сущности, топит человечность всю целиком в ледяной воде эгоистического расчета и потому отвратителен, губителен и так далее.

Не согласен я в другом. И это мое несогласие, увы, носит не полемический, а констатационный характер. Я не согласен с Марксом в том, что после капитализма с неминуемостью или почти неминуемостью наступает коммунизм.

Маркс, кстати, в полном согласии с религиозной традицией, которую он формально отвергал, исповедует принцип предельного сгущения тьмы, порождающего некую очистительную грозу.

Капитализм для Маркса был таким предельным сгущением тьмы, а коммунистическая революция — той очистительной грозой, которая столь же неминуема, как и сгущение тьмы.

Капитализм порождает грозу, гроза порождает очищение.

Коммунистическая революция в России, казалось бы, полностью подтвердила такую эсхатологическую, по своей сути, марксистскую логику. Мол, вот оно, предельное сгущение капиталистического кошмара в виде Первой мировой войны. А вот она, советская очистительная гроза, порожденная таким предельным сгущением.

Но мы же живем не в первой половине XX века, когда то, что нам явлено, совпадает с подобной логикой. Кстати, пришествие нацизма уже вносит в эту логику определенные коррективы. Но можно было попытаться свести эти коррективы к тому, что предельным сгущением капиталистической тьмы была не Первая мировая война, а нацистская пакость. И что следом за этим сгущением возникло очищение в виде советского знамени над Рейхстагом.

Мы живем в XXI веке. И мы видим нечто, гораздо более мрачное, чем марксистское описание губительности капитализма.

Иван Шишкин. Перед грозой. 1873

Утрата № 5, без понимания которой трудно ориентироваться в современном мире, состоит в том, что мы утратили не только коммунизм, который нам дорог, но и капитализм, отношение к которому у нас ничуть не отличается от того, которое сформулировал Маркс. Да, капитализм ужасен. Но…

Но труп дорогого для нас СССР и коммунизма был не просто откинут на историческую обочину. Этот труп стал разлагаться, заражая трупным ядом не только, что ориентировалось на живой СССР и живой советский коммунизм, но и то, то что отрекомендовывало себя в виде убийцы СССР и советского коммунизма и ликовало по поводу того, что это убийство было осуществлено.

После конца советского коммунизма наступил конец как минимум всего западного капитализма. А в общем-то — и капитализма как такового. В том, что капитализм, наращивая свои внутренние противоречия, умрет, Маркс был прав. Но по факту он оказался неправ в другом — в том, что смерть капитализма станет прологом к коммунистической очистительности.

Капитализм умер. Он умер весь и целиком. Он не перешел в новую фазу — ультраимпериалистическую или другую. Он просто взял и умер. Моя интеллектуальная интуиция, которой я доверяю, подсказывает мне, что он заразился именно трупным ядом советского коммунизма, с которым так яростно боролся, и умер именно в силу этого. Но пусть я неправ, и он умер в силу чего-то другого — ясно же, что он умер, и что мы живем фактически в посткапиталистическом обществе.

Может быть, в Азии или в позднооскоромившейся капитализмом России можно найти что-то похожее на капитализм. Но называть капитализмом власть каких-то странных фондов, в которых максимальный пакет акций составляет два-три процента, согласитесь, как-то странно. Столь же странно называть капитализмом растущую опухоль финансовых деривативов. Или оргию насаждаемого извращенчества.

Мы живем в эпоху не только «после коммунизма» (имея в виду советский коммунизм как единственно реальный), но и в эпоху «после капитализма». Я не знаю, восстановится ли коммунизм, но капитализм точно не восстановится.

На вопрос о том, что такое это самое «после капитализма» (оно же — посткапитализм), я могу ответить с достаточной степенью определенности. Этот самый посткапитализм как раз и представляет собой настоящее царство золотого тельца. Капитализм же подобным царством еще не был. Да, он подготавливал пришествие золотого тельца, но он его только подготавливал. Теперь телец пришел и молятся ему пока что не в особых храмах этого самого тельца, а в супермаркетах и на извращенческих оргиях. В общем-то, вся сегодняшняя жизнь есть такое поклонение золотому тельцу. И это не капиталистическое, а посткапиталистическое поклонение.

Я уже обращал внимание читателя на странную концепцию, согласно которой Моисей по поручению египетского жречества (этакого надиудейского предиктора) водил сорок лет евреев по пустыне, чтобы они стали поклонниками золотого тельца и в виде этих поклонников овладели мировыми финансами, опять же, действуя по поручению этого египетского жреческого протектора, сделавшего ставку на Моисея.

Моисей боролся с культом золотого тельца — это неопровержимый факт древнееврейской истории. Моисей не посвящал евреев в культ этого тельца, а убивал их за поклонение тельцу.

Гениальный Маркс не только ошибся в том, что касается содержания посткапитализма. Он ошибся еще и в трактовке еврейского вопроса. И понятно, почему: потому что он сам был евреем, пусть и из семьи, перешедшей в протестантизм. И потому ему было особо нестерпимо наблюдать еврейскую золототельцовость, которую он назвал духом капитализма.

На самом деле — и об этом говорит вся древняя история — есть два еврейских народа и даже два еврейских жречества.

Одно — неистово антительцовое, собственно моисеево. Это, повторяю, касается и народа, и жречества. Классический моисеевский иудаизм носит яростно антительцовый характер. Причем ни в одном народе мира нет такой антительцовой страстности и окончательности, как в еврейском народе, принявшем моисеевский иудаизм именно как отвержение тельца.

Но если одна часть еврейского народа особо яростно отторгала тельца, то другая особо яростно отторгала это отторжение. Один народ внутри еврейского народа оказался особо антительцовым, а другой особо протельцовым.

Тот сброс, который мы рассматриваем, фактически поставил крест на антительцовскости в ее иудаистическом варианте. Иначе не было бы гей-парадов в Израиле, да и многого другого.

В том-то и дело, что сброс нанес страшнейший, а возможно, и смертельный удар по классическому иудаизму как (внимание!) квинтэссенции антительцовости. Соответственно, этот же сброс ударил и по христианству, вобравшему в себя ту же антительцовость.

Ударив по антительцовости, сброс воскресил культ тельца. Этот культ пришел на место капитализма, который, как мы знаем, был не чужд и протестантской строгости, и фордовско-крупповской созидательности, и того «бремени белых», которое воспевал Редьярд Киплинг. Хороши они или ужасны — не важно. Важно то, что они по определению имеют антительцовый характер. Что они адресуют к моральной строгости, к сильной семье (а как иначе наследовать капитал?), к сильному государству, к какому-то духу служения, преодоления, к какому-то сверхусилию, к какой-то формуле спасения от духовной смерти. Где это всё?

Этого уже нет. Это всё уничтожено сбросом.

А золотой телец не уничтожен. Он ликует, потому что антительцовое моисеевское начало уничтожено. А если оно уничтожено, то всегда ему оппонировавший телец триумфально восходит. Ну так он и восходит во всей своей гедонистичности, извращенческой оргиастичности, аморальности и так далее.

Сначала — смерть советского коммунизма.

Потом — смерть капитализма и его религиозных предтеч (моисеева иудаизма, христианства и так далее).

Потом — триумф золотого тельца.

Кстати, обо всех этих фантазиях по поводу надиудейского египетского жреческого предиктора. Древний Египет таит в себе очень темные ужасы. Но настоящий культ золотого тельца — это не Древний Египет, а его фундаментальный оппонент — Древняя Финикия.

И если уж на то пошло, то торжествует не древнеегипетский, а древнефиникийский дух. И торжествует он достаточно системно, в том числе и через прославление хаоса. Именно на нем базировалось финикийское представление о мировом господстве, унаследованное карфагенянами. И неслучайно сейчас американцы, ошалевшие от краха советского коммунизма, прославляют именно новый мировой беспорядок, то есть хаос.

Прославление хаоса…

Провозглашение конца истории…

Провозглашение конца гуманизма и человека…

Провозглашение конца права и государства…

Провозглашение конца эпохи не только правды, но и правдоподобия…

Провозглашение бесконечного приоритета денежного количества над любым качеством…

Провозглашение конца морали и триумфа извращенчества…

Всё это и многое другое есть, по сути, утверждение посткапиталистического царства золотого тельца, царства еще более темного, чем сам ужасно темный капитализм. Но можно ли и эту тьму именовать окончательной?

 

(Продолжение следует.)

https://rossaprimavera.ru/article/48f14686

 

14.12.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №308

 

Чем глубже влечение к природе и чем это влечение фундаментальнее, тем в большей степени обнаруживается темная сердцевина с ее языческой ночной материнской культовостью. Чем больше отторгается природа, тем враждебнее эта ночная языческая материнская культовость, от которой надо бежать в Абсолют, то есть в Великую Тьму 

  Судьба гуманизма в XXI столетии

Сергей Кургинян, 14 декабря 2018 г.

опубликовано в №308 14 декабря 2018 г. 

 Иоганн Генрих Фюссли. Сон пастуха. 1786

В Северном Средиземноморье: в Греции, Италии, на юге Франции, на средиземноморском побережье Испании и т. д. — природа носит совершенно другой характер, нежели в свирепых джунглях Индостана. Да и в целом средиземноморская ойкумена настраивает на гораздо более примирительное отношение к природе. Из нее не хочется вырываться, причем с предельным усилием и с ориентацией на ее максимальное отбрасывание. Напротив, в ней хочется раствориться, в нее хочется погрузиться, с ней хочется построить максимально близкие отношения.

При этом понятно, что природа подчиняется определенной цикличности, что с мягкой — в случае Средиземноморья — неумолимостью всё вращается по некоему природному кругу. Но поскольку это вращение является мягким и относительно доброжелательным по отношению к человеку, то почему бы и не вращаться вместе с природой от зимы к весне, от весны к лету, от лета к осени, от осени снова к зиме. Ничего особо страшного в этом нет. Каждое из времен года дарит свои возможности, радует своими красотами и не сулит человеку никаких особых бедствий.

И, казалось бы, нет ничего худого в том, чтобы вместе с природой вращаться так, как это описано и древними поэтами, и тем же Ницше, с чьих откровений по поводу так называемого вечного возвращения я начал обсуждение судьбы гуманизма в XXI столетии. Тогда же я обратил внимание читателя на то, что эти достаточно далекоидущие и отнюдь не только сентиментальные откровения Ницше поразительным образом перекликаются со странной советской песней «Я люблю тебя, жизнь», в которой тоже речь идет о том, что народятся дети, потом внуки и «всё опять повторится сначала».

Почитание различных природных круговращений характерно для античного язычества. И хочешь не хочешь, но такое почитание обязательно низведется в итоге к культу Великой Матери Природы. То есть, по большому счету, к культу всё той же самой Кибелы в различных его — как средиземноморских, так и иных — причудливых модификациях.

Почему же этот культ обязательно должен тем или иным образом обнаруживать в себе некую темную «Кибелину сердцевину», она же — то поклонение Темной Великой Матери, которое подробно рассматривал Эрих Нойманн, этот своеобразный последователь Карла Юнга, с оригинальными построениями которого я заблаговременно ознакомил читателя именно в расчете на то, что сейчас хочу обсудить? Потому что человек очень сильно оторвался от природы. И вернуться в нее, слившись со сколь угодно благолепной, но всё равно чуждой ему природой, человек не может полностью. Наблюдая за природными круговращениями, человек обязательно задастся вопросом о том, что находится в сердцевине этих круговращений. Он на то и человек, чтобы задаваться такими вопросами. А задаваясь ими — начать запрыгивать в эту самую сердцевину.

С тем, как это делается, я ознакомил читателя опять же в самом начале своей работы, подробно процитировав «Волшебную гору» Томаса Манна. Конкретно — сон главного героя Ганса Касторпа. В этом сне герою снится невероятно благостный античный греческий мир, в котором красивые люди и спортом занимаются, и гимны слагают, и передают свои светлые традиции детям. Но продолжая двигаться с этой благолепной периферии в тайную сердцевину того же античного мира, Ганс Касторп обнаруживает безобразных старух, которые свирепо людоедствуют в тайном храме, разрывая на части ребенка и отвратительно ругаясь в адрес нежданного гостя, посетившего храм. Причем ругаются они на родном для Касторпа немецком языке.

Кибела, она же — Темная Великая Мать Нойманна, — это и есть метафизическая сердцевина умилительно красивой и гармоничной метафизической периферии античного мира с его бесконечной влюбленностью в природу. Тут всё поразительным образом напоминает — и это мы тоже обсуждали с читателем, так сказать, по касательной, то есть без тех расстановок точек над i, которыми я сейчас хочу заняться, — гротескное комическое описание женщин в водевиле Чехова «Медведь».

Только вот ничего водевильного в этом нет. В самом деле — ни безобразные старухи из «Волшебной горы» Томаса Манна, ни ведьмы из «Фауста» Гёте (будь то немецкие колдуньи в первой части или фессалийские во второй), ни колдуньи-некрофилки, являвшиеся к античным или древнееврейским персонажам, ни ведьмы из шекспировского «Макбета» ничего водевильного в себе не несут. И напротив, несут в себе то начало, от которого и впрямь кровь стынет в жилах. Но тем не менее я предлагаю читателю вспомнить чеховский водевиль, герой которого говорит о женщинах следующее: «Посмотришь на иное поэтическое созданье: кисея, эфир, полубогиня, миллион восторгов, а заглянешь в душу — обыкновеннейший крокодил!»

То же самое можно сказать об античных религиозных культах, которые вскормлены достаточно благостной природой. Благостна-то она благостна, пока ты смотришь на явленную тебе античную религиозную экзотерику, но когда ты добираешься до эзотерики, то есть заглядываешь в душу этих культов, то там обнаруживаешь не натуральнейшего крокодила, как герой Чехова, а наитемнейшее ведьмовское начало с его человеческими, прежде всего детскими, жертвоприношениями и всеми прочими атрибутами темных культов.

Поскольку и в Индии древняя религиозность отнюдь не вся целиком проникнута идеей убегания куда подальше от этой самой несимпатичной, не похожей на средиземноморскую, природы, то там, где убегания нет, там очень быстро сталкиваешься с эзотерикой той же Темной Великой Матери, только мать оказывается еще более страшной и ведьмовской. И именуется она не Кибела, Астарта или Нейт (что, как показал Нойманн, одно и то же), а Кали или Лилит, что, по мысли Нойманна, тоже одно и то же.

Как только человек добирается до эзотерики природы, то различие между мягкой, умилительной средиземноморской природой и ужасной природой индийских джунглей как бы исчезает. Экзотерика поклонения природе очень разнится в зависимости от типа природы. Доля природолюбия в том или ином культе тоже разнится на экзотерическом уровне. Но как добираешься до эзотерики, тут уж если речь идет об эзотерике природного культа, то имеет место почти не отличающийся несусветный ужас. И совершенно понятно, почему.

Начнем с того, что человек свирепо, яростно, в каком-то смысле кощунственно отрывался от природы. Человек не зверь, а фактически в каком-то смысле антизверь. Зверь может быть до конца на «ты» с природой, которая для него есть справедливо-жестокая богиня. Жестокая потому, что и ты кого-то пожираешь, и тебя пожирают, а справедливо-жестокая потому, что таков мир зверей. Но человек объявил звериному началу непримиримую войну, чувствуя себя тет-а-тет с природой, мягко говоря, крайне скверно, в чем-то завидуя зверю, но все равно воюя с ним самым что ни на есть абсолютным образом.

Никогда не устану повторять, что, возможно, для ультраматериалистического психолога религиозные экстазы — это разновидность психического заболевания, но… Но это «заболевание» в кавычках в существенной степени создало род человеческий. Ибо человека отличает от высокоразвитой обезьяны прежде всего наличие ритуалов захоронения. А эти ритуалы существовали уже в эпоху верхнего палеолита.

Если нет никаких ритуалов переправы мертвого в загробный мир — то вы имеете дело с очень высокоорганизованной человекообразной обезьяной.

Если есть такой ритуал — то вы имеете дело, пусть и с протолюдьми, но всё же с людьми.

Конечно, подобная точка зрения, как и любая другая, носит проблематичный характер. Но она как минимум достаточно авторитетна в сообществе современных антропологов. А мне так просто не удалось обнаружить никакой другой, сколь-нибудь авторитетной точки зрения в современном сообществе антропологов. Притом что точек зрения, конечно же, очень много. Только вот это «очень много» распространяется на сообщество исследователей, не входящих в ядро данного научного направления. Может быть, когда-нибудь представители этого сообщества войдут в ядро, кто знает. Но сейчас любую точку зрения, в которой отрицается решающая или хотя бы очень большая роль ритуальных захоронений в переходе от высокоорганизованной обезьяны к человеку, приходится все-таки рассматривать как относительно периферийную.

Самый сложноорганизованный зверь всё-таки не сопровождает представителей своей стаи в нездешний мир с помощью ритуала захоронения. И уж по крайней мере такой зверь не способен эти ритуалы хоть в какой-то степени развивать, модифицировать, осмысливать. Именно такое отношение к ритуалам, причем отношение особо экстатическое на уровне ранней религиозности является очень важным признаком отличия человека от крайне высокоразвитой обезьяны. Или от любого другого сложноорганизованного зверя.

Зверь не осознает загодя, еще при жизни, что природа не только дарует ему жизнь при рождении, но и заберет свой дар в момент, когда он умрет. А человек это осознает загодя. Иными словами, у зверя нет экзистенциальной, а заодно и метафизической, магической проблематики. А у человека она находится чуть ли не на первом месте. Как минимум она, эта самая проблематика, имеет ничуть не меньшее значение, чем вся проблематика первичного выживания человека в более или менее враждебной по отношению к нему природной среде.

Осознание своей неминуемой смертности и протест по этому поводу — трагическая изнанка человеческого могущества. И природа для человека темна в своей эзотерической сердцевине хотя бы в силу этого. Но этим всё не исчерпывается.

Потому что человек отрывался не только от природы, противопоставляя себя зверю, он еще и от своего человеческого прошлого отрывался с не меньшей яростностью, беспощадностью и в каком-то смысле кощунственностью.

Иначе говоря, человек сначала одним образом молился одним богам, а потом совершенно иначе начинал молиться другим. А те боги, которым он перед этим молился, становились для него демонами. И чем дальше отстоит новая человеческая ритуальная практика от прежней, тем в большей степени прежняя ритуальная практика выступает в качестве темной. Но, выступая в виде таковой, она не исчезает, а уходит в культовые катакомбы. В те самые подземные пещеры, где Ганс Касторп увидел страшных ведьм-людоедок.

Многие поэты и мыслители в разные эпохи говорили о том, что божества, чей генезис восходит к свету дня, слабее так называемых ночных божеств. Тут что Тютчев с его бесконечным воспеванием ночного мира, он же — мир хаоса, что Киплинг с его «и мы бежали что есть сил от ужаса в ночи», что тот же Гёте, который в «Фаусте» бесконечно заигрывает именно с наидревнейшими сущностями, подчеркивая, что ни Бог, выступающий в виде старика с причудами, ни дурашливый Мефистофель не имеют власти над этими наидревнейшими сущностями, и что потусторонний мир содержит в себе тайные могучие уголки, которые недоступны ни для Бога, ни для Мефистофеля.

Один из таких самых могущественных потусторонних уголков, как утверждает Гёте, — это обитель так называемых Матерей. Причем речь идет, конечно же, о Матерях именно темных. Интерес к таким Матерям имел место, как мы видим, в оккультном Третьем рейхе, причем в той его части, которая фактически не была засвечена в ходе Нюрнбергского процесса.

Могучая, свирепая, оргиастическая стихия поклонения Великой Темной Матери в различных ее ипостасях тесно связана с поклонением природе и ее цикличности, ее круговращению, внутри которого обнаруживается человеком некая зловещая сердцевина.

К этой сердцевине обращаются поклонники природолюбивых антиисторических культов. Ненавидящие природу гностики ничему подобному не поклоняются — к вопросу об обсуждаемой мною связи типа природы и типа культа.

Чем глубже влечение к природе и чем это влечение фундаментальнее, тем в большей степени обнаруживается темная сердцевина с ее языческой ночной материнской культовостью.

Чем больше отторгается природа, тем враждебнее эта ночная языческая материнская культовость, от которой надо бежать в Абсолют, то есть… То есть в Великую Тьму. Что если эта Великая Тьма и Тьма языческих матриархальных культов не так далеки друг от друга, как это кажется на первый взгляд? Как минимум, и то и другое — тьма.

Да, казалось бы, гностики не язычники, а напротив, почти что антиязычники. Но слишком многое сближает эти крайности, и ограничиться их простым противопоставлением ни в коей мере невозможно. Эти крайности роднит не только культ той или иной тьмы, но и антиисторичность, то есть глубокое презрение ко всему, что связано с преодолением чего-то Первоначального. Другое дело, что для язычников, поклоняющихся Темной Матери, Первоначальное дорого, поскольку оно содержит в себе предельное единство с природой, которой эти язычники поклоняются. А для гностиков Первоначальное дорого тем, что содержит в себе некий золотой век, в который люди были особенно могущественны и после конца которого началась серия упадков, порождающих всё большую деградацию человечества.

Но если можно рассматривать темную языческую матриархальность как некую супердревность и при этом не впадать в крайнюю спекулятивность с ее апелляциями к родоначальникам человечества, прилетевшим на Землю из других миров, то первоначальный золотой век суперлюдей, деградировавших в дальнейшем, конечно, сразу же адресует к такой крайней спекулятивности. Потому что иначе никакую первоначальную суперчеловеческую расу не обоснуешь. Как говорят в таких случаях, сказав «а», говори «б» и так далее.

Модель, основанная на наличии первоначальной суперрасы, сразу же потребует апелляции к Атлантиде, Лемурии и прочим проблематичностям.

Я не хочу настаивать на том, что существование Атлантиды и прочего совершенно исключено и должно быть категорически отнесено к сфере антинаучных, а значит, лживых химер. Вполне возможно, что существовали очень древние высокоразвитые специфические сообщества, ставшие жертвами тех или иных катастроф. Но на сегодняшний день четких доказательств наличия таких сообществ не приводится. А одних текстов Платона для доказательства правомочности таких моделей, конечно же, недостаточно. Мало ли что мог выдумать египетский жрец, разговаривая с непосвященным представителем презираемого египтянами варварского мира. Мало ли что мог, наконец, приукрасить сам представитель этого так называемого варварского мира, передавая какие-то свои разговоры из уст в уста.

С Темной Великой Матерью всё в каком-то смысле менее спекулятивно. В принципе, можно себе представить, что какая-то часть человечества развивалась, переходя от относительно простых темных оргиастических культов Великих Матерей (или Матери) к патриархальным языческим культам, потом к чему-то еще более сложному и еще более далекому от природы, а какая-то часть человечества ухитрилась развиваться без подобных переходов, усложняя вместо этого свой первоначальный темный материнский культ, а не отбрасывая его.

И что именно такая (внимание!) не примитивная, а постоянно усложняемая темная матриархальность лежит в основе того, что можно назвать Кочующим Очагом Высокой Цивилизации. И что в основе высокой цивилизованности подобного очага лежит не последовательное отбрасывание одних культов с заменой их другими, что свойственно, повторяю, большей части человечества, а развиваемая и развиваемая Темная Матриархальность с ее Великими Матерями.

При этом Кочующий Очаг, он же — меньшая часть человечества, не слишком-то и скрывает свою приверженность к изначальной матриархальности и этим Очагом, еще раз повторю: развиваемой без отбрасывания темной матриархальности.

А бóльшая часть человечества прячет темную матриархальность аналогичного типа в своем метафизическом глубоком андеграунде, он же — пещеры, куда пришел Ганс Касторп с тем, чтобы узреть ведьм-людоедок.

Эти ведьмовские темноматриархальные катакомбы внутри большей части человечества носят закрытый характер, утаиваются их сторонниками и преследуются их противниками. Но когда очаг, который я назвал КОВЦ, прибывает, кочуя, на ту или иную территорию, он обнаруживает на этой территории родственную ему катакомбу так, как обнаружил Эней Кумскую Сивиллу.

Человечеству тяжело нести крест Истории и верить в то, что такое несение Ее креста закончится прорывом в нечто еще более благое и динамичное, чем История, в то самое царство Свободы, которое для кого-то является земным (хилиастическим) раем, а для кого-то (для того же Энгельса в «Анти-Дюринге», например) долгожданным прыжком из докоммунистического царства необходмости в коммунистическое царство свободы.

Для незнакомого с «Анти-Дюрингом» читателя приведу целиком фрагмент, в котором (глава вторая) говорится об этом самом, по сути, конечно же, хилиастическом царстве: «То объединение людей в общество, которое противостояло им до сих пор как навязанное свыше природой и историей, становится теперь (при коммунизме — С. К.) их собственным свободным делом. Объективные, чуждые силы, господствовавшие до сих пор над историей, поступают под контроль самих людей. И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю, только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут иметь в преобладающей и всё возрастающей мере и те следствия, которых они желают. Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы».

Добавлю, что для Энгельса, в отличие от Маркса, этот скачок связан только с переустройством общества, но не с переустройством человека. А Маркс, конечно, мечтает и о другом человеке, и о другом обществе. Но это не тема данного исследования. И я здесь привожу слова Энгельса только для того, чтобы стало до конца ясно, сколь хрупким и неукорененным в глубинах прошлого всегда было упование на великую новизну, которая станет оправданием истории, а значит, и на саму историю. И сколь настойчивой и мощной всегда была антиисторичность, внеисторичность, если оные рассматривать как отказ от благого движения в сторону будущей благой новизны.

Видимо, ставка на такую благую новизну, она же — надежда на спасительность истории, была впервые оформлена до конца в определенных модификациях иранского зороастризма, перенесена оттуда в иудейский пророческий мессианизм с его ожиданием спасительного будущего (тут очень важно, что будущего) прихода Мессии, а оттуда — в христианство (в первую очередь — православное).

Этот треугольник: определенный зороастризм — иудаизм пророков — православие (по преимуществу русское) чуть ли не исчерпывает собою то, что называется переходом от языческого вечного возвращения (с его темной матриархальной сердцевиной) к стреле времени, к направленности времени, к его историчности.

В том же ряду стоит либеральная (в правильном, а не сегодняшнем смысле этого слова, согласно которому либерализм — часть модерна) надежда на прогресс, который приведет человечество в некий земной рай, обладающий достаточно невнятными качествами.

И в том же ряду стоит коммунистическая (в том числе и только что мною процитированная энгельсовская) идея прыжка из царства необходимости в царство свободы.

Ни о чем подобном нет и не может быть речи ни в языческом (шире — пантеистическом) круговращении, ни в гностицизме. При несомненном сплетении этих двух взаимоисключающих, как при поверхностном взгляде кажется, метафизик.

Теперь давайте приглядимся к определенным чертам нашей современности, которые (внимание!) одни только и порождают наше настойчивое желание обсуждать в подобном ключе судьбу гуманизма в XXI столетии.

 

(Продолжение следует.)

https://rossaprimavera.ru/article/099db0dc

 

30.11.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №306

 

Третье раздвоение — это раздвоение самого древнееврейского народа на народ, избранный Богом, народ, первым поклонившийся монотеистическому божеству, и народ, упорно и постоянно предававший Господа, поклоняясь золотому тельцу, Астарте/Кибеле, Ваалу и кому угодно еще 

 Судьба гуманизма в XXI столетии

Сергей Кургинян, 30 ноября 2018 г.

опубликовано в №306 30 нояббря 2018 г. 

 

Андреа Вичентино. Царь Соломон наблюдает за тем, как Ковчег Завета переносят в Храм. 1604

И в Третьей, и в Четвертой книге Царств подробно описано, как именно осквернялся Храм Соломона при различных царях израильских (при том же Манассии, например) и как преодолевались подобные осквернения, и как они снова возобновлялись. Но решающим обстоятельством следует, по-видимому, всё же считать осквернение Храма Соломона самим его создателем, великим Шломо, отпавшим от Господа. Не только при Манассии, но и при самом Соломоне в Храме Соломона возносились молитвы вовсе не монотеистическому израильскому божеству, оно же — бог Моисея, оно же — Иегова или Яхве, оно же — христианский Бог Отец.

В Храме Соломона еще при самом Соломоне начали молиться Астарте, то есть фактически всё той же Кибеле, она же — Великая темная Мать, она же — темное верховное божество неолитического матриархата.

Не только при Соломоне происходило такое «отпаденческое» служение в Соломоновом Храме. Происходило оно, как я уже сказал, и при Манассии, и в иные периоды. Но когда речь идет о Храме Соломона, то определяющими являются моления, осуществляемые при этом великом царе-отпаденце. Если храм, который мы обсуждаем, являлся Храмом именно Соломона, то важно, что именно происходило в этом храме при Соломоне.

Я понимаю всю сложность проблемы, связанной с Храмом Соломона, и всю неоднозначность этой проблемы. Потому что, будучи оскверненным уже при Соломоне, этот храм одновременно является и одной из величайших святынь иудаизма. И мне меньше всего хотелось бы оскорблять эту святыню, проблематизировать ее значение и так далее. Кроме того, я являюсь в принципе противником светских умопостроений, осуществляемых в любой религиозной сфере. Потому что в основе всех религий находится тот или иной мистический опыт, опыт прямого богоявления или опыт соприкосновения мирского мира с миром иным. Этот опыт для верующих имеет несомненное значение. Но именно он-то и не может быть адекватно отражен ни при каких умопостроениях светского характера, сколь бы глубоки они ни были. Более того, если бы он мог быть адекватно отражен такими умопостроениями, то необходимость в религии отпала бы в очень существенной степени.

Поэтому я отдам должное такому опыту и выражу свое предельное уважение ко всем, кто этот опыт почитает. Такова моя позиция по отношению к любой религии, в том числе и к иудаизму. Она носит для меня принципиальный характер. Потому что, веря в восхождение человека к тому, что в гуманизме именуется Человеком с большой буквы, а в коммунизме — новым человеком, я должен с уважением относиться к любому восхождению человека. Восходит человек к новому человеку или к богу, конечно, важно для тех, кто обладает той или иной верой. Но для всех для нас в нынешнюю эпоху необходимо почитание любого восхождения человека. Потому что слишком наглядно мы лицезрим, что такое невосхождение или же нисхождение. Лицезря это, мы обязаны сказать: «Пусть человек хоть к чему-нибудь восходит, лишь бы он не стал предаваться этакому невосхождению, которое очень быстро превращается в нисхождение».

Этот подход дополняется для меня еще одним соображением. Слишком много есть желающих демонизировать иудаизм. Как ни странно, таковых немало и среди христиан, и среди почитателей ислама. Как именно они изворачиваются, сочетая такую демонизацию с обязательным для них почитанием Ветхого Завета — это отдельный вопрос. Мне же представляется недопустимой такая демонизация иудаизма сразу по многим причинам.

Одна из этих причин — непримиримость иудаизма в отношении разного рода половых извращений, пропаганда которых, как я убежден, является одним из важных слагаемых в стратегии перевода человечества из бытийности, задаваемой тем или иным восхождением, в бытийность, задаваемую вовсе не толерантностью, каковая является не более чем маской, а жестким и безоговорочным нисхождением.

Человечество в XXI столетии слишком близко оказалось к окончательному переходу на рельсы этого самого нисхождения. И если ты враждебен такому переходу (а именно ему-то как квинтэссенции антигуманизма я враждебен в предельной степени), то нельзя не отдать дань уважения той религии, в которой нашлось место повествованию о судьбе Содома и Гоморры. Прекрасно отдаю себе отчет в том, что гей-парады происходят уже и в Иерусалиме. Но это не меняет роли древнеиудейского антиизвращенчества в формировании иных антиизвращенческих табу — прежде всего христианского и исламского. Ведь не греческая и римская античность, не язычество и не персидские верования породили эти табу. Их в существенной степени породил иудаизм. За что человечество не может не сказать ему «спасибо».

Еще более важным обстоятельством является монотеистическое возвышение человека, осуществляемое в иудаизме и переданное им в те мировые религии, которые так или иначе соотносят себя с ветхозаветной традицией.

Одно дело — языческие боги, в том числе и античные, так или иначе заигрывающие с человеком. Богов таких много, величие каждого из них, соответственно, умаляется этой множественностью. Находятся они не на таком уж большом отдалении от человека. Далеко не всегда один из них сотворил бытие. Как только речь идет о сотворении неким богом этого бытия, творец сразу же существенно возвышается. Как это происходит в том же индуизме. Но бесконечно возвеличить абсолютного творца всего и вся и назвать тех, кто противостоит бытию всего и вся, злыми силами… на это, в сущности, впервые решился в полной мере именно иудаизм.

Индуистский Шива, ответственный за разрушение, не является в индуизме злым началом. Ему поклоняются так же, как Брахме и Вишну. А в иудаизме творец благ именно в силу создания творения и опеки над ним. А враги творения вообще и человека в частности — это злое начало.

Ничуть не менее важна решимость, с которой иудаизм провозглашает человека венцом творения и говорит о его особых отношениях с богом. Потом в христианстве эта идея еще больше развивается в связи с вочеловечиванием Христа и идеей святой Троицы. Но для того, чтобы развиться, эта идея венца творения должна была сначала возникнуть. И роль иудаизма в ее возникновении достаточно велика.

И наконец, именно в иудаизме (кое-кто считает, что при существенном влиянии зороастризма) возникла идея исторической направленности. Время перестало носить сугубо круговой характер, оно перестало быть временем «вечного возвращения» или губительного отпадения от золотого века. Будущее оказалось не ухудшенным прошлым, а вместилищем надежд и упований на высшее праведное бытие, наступающее в конце времен. Конечно, можно проводить аналогии между таким наступлением счастливой эры и восстановлением золотого века после конца той же индуистской Кали-юги. Но индуистское восстановление не содержит в себе в явном виде идею нового качества бытия. Золотой век всего лишь возвращается. А в иудаизме и тех религиях, которые он в существенной степени породил, имеет место явное упование на новое качество бытия. Спасение мира мессией не просто восстанавливает прежнее райское состояние, оно нечто к этому прежнему состоянию добавляет. И это нечто может быть определенным оправданием истории, оно придает времени направленность и этим, безусловно, выводит человечество на новые рубежи.

Ну и как же я при таких своих убеждениях, которые упорно намерен именовать верой в восхождение человека к Человеку с большой буквы, к новому человеку, могу уценивать или недооценивать иудаизм? Я уважаю его так же, как христианство, ислам и другие мировые религии, в которых речь идет о восхождении человека как таковом — не важно, к чему именно, лишь бы о восхождении. Я почитаю коммунизм именно за то, что он говорит о восхождении к новому человеку. Я убежден, что без такого восхождения гуманизма просто не может быть. И потому коммунизм для меня есть живая ветвь на древе этого самого, бесконечно мою почитаемого гуманизма восхождения. Оговариваю, что иногда гуманизм отделяют от идеи восхождения. И тогда он немедленно превращается в жалкую пародию на самого себя, в гедонизм, «потребленчество», декадентство, в кокетливого шута, ищущего свое место в процессии тех или иных нисхожденцев.

Так что если иудеи грезят о восстановлении Храма Соломона как храма своего монотеистического божества, провозгласившего, что человек — это венец творения, что его задача — восходить, то как я могу, не будучи представителем иной конфессии и страстно желая, чтобы нисхожденчество было сокрушено, возносить хулу на то, о чем они грезят, — на это самое восстановление Храма Соломона как храма Иеговы, Яхве, бога Саваофа и так далее.

Но давайте рассмотрим вопрос под двумя другими углами зрения.

Первый из которых — религиозный. Древнееврейские религиозные источники говорят о том, что Соломон отпал? Да или нет? Они об этом говорят, причем однозначно. Если он отпал, то его образ начинает, так сказать, двоиться. Мы имеем дело и с Соломоном как поклонником монотеистического божества, и с Соломоном как изменником, которого этого божество поклялось наказать. И ведь не только его оно поклялось наказать, но и в силу масштаба отпадения Соломона, а также масштаба личности этого царя и надежд, возлагаемых на него Господом, наказан за Соломоново отпадение должен был быть весь древнееврейский народ. Причем речь шла об очень жестоком наказании — о расчленении царства, о следовавшей за этим гибели царства, о рассеянии народа. Если бы Соломон не совершил столь тяжкого греха отпадения, произошло бы это по велению Господа? Нет, не произошло бы. Господь прямо сказал, что если Соломон не отпадет, то благоденствие еврейского народа при Соломоне будет возрастать и продлится после кончины Соломона. Тому, кто в это не верит, напомню строки из Третьей книги Царств, которые один раз уже процитировал:

«И если будешь ходить перед лицом Моим, как ходил отец твой Давид, в чистоте сердца и в правоте, исполняя всё, что Я заповедал тебе, и если будешь хранить уставы Мои и законы Мои,

то Я поставлю царский престол твой над Израилем вовек, как Я сказал отцу твоему Давиду, говоря: «не прекратится у тебя сидящий на престоле Израилевом».

То есть господь обещает Соломону в случае, если он не отпадет, вечное процветание израильского царства, не так ли? А в случае отпадения что будет? Вот что:

«Если же вы и сыновья ваши отступите от Меня и не будете соблюдать заповедей Моих и уставов Моих, которые Я дал вам, и пойдете и станете служить иным богам и поклоняться им,

то Я истреблю Израиля с лица земли, которую Я дал ему, и храм, который Я освятил имени Моему, отвергну от лица Моего, и будет Израиль притчею и посмешищем у всех народов.

И о храме сем высоком всякий, проходящий мимо его, ужаснется и свистнет, и скажет: «за что Господь поступил так с сею землею и с сим храмом?»

Если верующий, исповедующий иудаизм, мечтает о восстановлении Храма Соломона как храма, в котором молятся монотеистическому божеству, тому самому, которому поклоняется этот верующий, то он не может не задаваться вопросом: «А почему этот храм разрушили?» То есть в сознании такого верующего — подчеркиваю, не в моем сознании, а в его — не может не произойти сразу два раздвоения.

Первое раздвоение — это раздвоение великого царя Соломона на Соломона богоизбранного и Соломона богом проклятого. Причем проклятого ужасным проклятьем, касающимся не только самого Соломона, но и народа, чьим царем был этот великий безбожник, с которым в силу его раздвоенности на светлое и темное величие были связаны огромные надежды Господа. Будучи обманутыми, эти надежды оказались источниками тяжелейшего проклятья.

Второе раздвоение — это раздвоение храма Соломона на величайшую святыню иудаизма и величайшую хулу иудаизму, она же — храм Кибелы/Астарты на главном месте поклонения богу еврейского народа.

И тут я должен сказать еще и о третьем раздвоении.

Третье раздвоение — это раздвоение самого древнееврейского народа на народ, избранный богом, народ, который первым поклонился монотеистическому божеству, оно же — Бог Творец, и народ, который упорно и постоянно предавал Господа, с особой смачностью поклоняясь прежде всего золотому тельцу, но ведь еще и Астарте/Кибеле, Ваалу и кому угодно еще. Буквально кому угодно, лишь бы сбросить с плеч своих тяжкую ношу поклонения Богу Моисея.

В одной из концепций, получивших широкое хождение в узких кругах наших любителей окончательных ответов на окончательные вопросы, говорится о том, что за Моисеем стояла «бритоголовая мафия» жрецов бога Амона, которая является надиудейским протектором, подлинной силой, стремящейся к утверждению своей мировой власти. Мол, эта мафия использует евреев в качестве инструмента — как служебные существа, подвергшиеся железной неотменяемой дрессировке египтянина Моисея.

Но, во-первых, почему эта почетная роль была отведена жрецам Амона? Фрейд, например, которого этот вопрос интересовал, написал целую книгу «Моисей и Эхнатон», в которой связывал Моисея с фараоном Эхнатоном, мужем знаменитой Нефертити, низвергателем классической веры Древнего Египта и создателем очень раннего и очень недолго просуществовавшего монотеизма.

Во-вторых, в чем железность и неотменяемость Моисеевой дрессировки «беглецов из Египта», если эти беглецы только и делали, что отпадали от монотеистической веры Моисеевой? И совершенно неясно, находились ли они в древнюю эпоху чаще всего в состоянии отпадения и поклонения всему на свете, кроме своего бога, или в состоянии верности богу.

В-третьих, эти отпадения вовлекали отпавших в орбиту вовсе не египетских, а финикийских верований. И тут встает во всей его неоднозначности вопрос о роли двух финикийцев Хирамов (царя и зодчего) в создании Храма Соломона. Спрашивается, чем Египет с его Амоном и соответствующим жречеством (чаще, кстати, отсылают в таких случаях к жречеству бога Тота) настолько хуже, чем финикийское жречество? Притом, что некие грехи, которые приписываются избранному народу (особые успехи в торговле, грех ростовщичества) больше всего присущи именно финикийцам, а вовсе не египтянам.

В-четвертых, если вера Моисеева так плоха (я не очень понимаю, чем она плоха, но здесь я анализирую не свою, а чужую концепцию, согласно которой она плоха), то восстание против этой веры, которое велось чаще всего под флагом золотого тельца или Темной Матери, следует считать хорошим, не так ли? Но тогда хорошими надо считать и этих богов, и финикийскую торгово-колонизаторскую концепцию управления через хаос, и деяния Карфагена как преемника Финикии.

Я здесь вовсе не собираюсь полемизировать с определенной концепцией, которая для меня во многом является порождением вполне себе пытливого ума, пытающегося отреагировать на болезненное для всех нас крушение Советского Союза.

Я просто пытаюсь даже не обосновать, а хотя бы описать свою собственную концепцию двух диаметрально противоположных Соломонов, двух диаметрально противоположных храмов Соломона и двух диаметрально противоположных народов — народа ростовщиков, поклонявшихся по факту золотому тельцу, и народа пророков, мудрецов, ученых, чьи качества порождены, как мне представляется, именно двумя диаметрально противоположными установками.

Одна — установка на отвержение золотого тельца. И тут — что в разной мере дистанцирующиеся от иудаизма Спиноза, Маркс, Фрейд, Эйнштейн, Гейне и другие, что столь же бескорыстные поборники интеллектуальных поисков в рамках иудаизма. И те, и другие отвергают золотого тельца как духовно, так и по факту избранного образа жизни. Все они талантливы, все они в большей или меньшей степени бессребреники, все они, говоря современным языком, малопригодны к рыночной экономике.

А вот поклонники золотого тельца, принадлежавшие к тому же народу и, возможно, формально исповедывавшие веру Моисееву, — это нечто совсем другое.

По моему глубокому убеждению, Спиноза и шекспировский Шейлок из «Венецианского купца» — это, как говорил пушкинский Моцарт, обсуждая гений и злодейство, и впрямь «две вещи несовместные». Просто по типу менталитета, привычкам, подходам, типу эмоциональной жизни, наконец. Разве это не очевидно?

Поэтому вряд ли стоит отказываться, даже в случае если речь идет о ревностном поклоннике иудаизма, от рассмотрения двух диаметрально противоположных храмов Соломона. Которые я предлагаю назвать иудаистическим и кибелистическим. Тем поклонникам иудаизма, для которых есть только один храм, и он стопроцентно иудаистический, предлагаю задуматься над тем, что этот храм был сметен Господом, согласно иудейским древним книгам. И ведь не мог же он быть сметен ни за что, причем с такой безжалостностью. Ну хорошо, Соломон отпал. Так ты его накажи, а храм не сокрушай. Мало ли какой царь отпадает, а жречество остается. Но ведь сокрушается храм. При том, что осуществлялись попытки вернуть этот храм в лоно иудаизма. Так сколь же сильны были обратные попытки, о которых сказано — подчеркну еще раз — не в современных предвзятых концепциях, а в древних иудейских канонических книгах?

Кибелистический храм Соломона, который я предлагаю также именовать Темным храмом Соломона, не мог не существовать. Это просто вытекает для религиозного человека из судьбы этого храма, из наказания за безобразное отпадение, невозможное без одновременного «впадения» в «кибелизм» и прочее.

Не отрицание иудаистического храма Соломона, а констатация необходимости существования рядом с ним его тени — кибелистического храма того же Соломона, храма отпадения Соломона — вот что я констатирую в качестве своей (да и не только своей) модели понимания происходящего. Подчеркну еще раз, что я эту модель не детально живописую, что я ее не настойчиво пропагандирую, что я ее не тщательно обосновываю — я ее просто заявляю и описываю. С тем, чтобы ее случайно не спутали с чем-то совсем другим.

Кто-нибудь скажет: «А нам что иудейский храм Соломона, что кибелистический — одна и та же гадость». Ваше право так считать. Мое же право — обосновывать альтернативную точку зрения, согласно которой иудейский канонический храм Соломона совместим с идеей восхождения. А кибелистический храм того же Соломона не может не быть ориентирован на диаметрально противоположное. Для меня это диаметрально противоположное, оно же — нисхождение, и есть главный враг человечества. Обсуждать я намерен его, а не конфессиональные разногласия. При том, что мне, конечно, ближе всего православное христианство, которое оказало решающее воздействие на формирование великой русской культуры, вне которой я не могу ни мыслить, ни существовать. Но это не превращает меня в отвергателя иных конфессий. Отвержение или принятие конфессий зависит для меня только от одного — от ориентации на восхождение или на нисхождение. И не говорите мне, что никто никогда не ориентируется на нисхождение. Кое-кто очень даже ориентируется именно на нисхождение.

Говоря об этом, я сразу — и по желанию, и по необходимости — перехожу от попытки рассуждать с позиций религиозности к рассуждениям с позиций философии и культурологии. Причем начиная рассуждать с этих позиций, я постараюсь предельно занизить планку, введя в рассмотрение в том числе и сугубо бытовые реалии.

Я много раз был в Индии и очень люблю эту страну. Она живая, интересная, многообещающая, очень своеобразная, не прекратившая питать свою яростно рвущуюся к цивилизационно-государственному величию современность соками великих религиозных традиций. В каком-то смысле я ощущаю себя в Индии как у себя дома. Или точнее, руководствуясь очень мудрой поговоркой «Будь как дома, но помни, что ты в гостях».

Именно с позиций такой безусловной любви к Индии и даже определенной близости к ней (притом что близость в отличие от любви, конечно, условна) я позволю себе утверждать, что в Индии нельзя погружаться в светлое обожествление природы. Потому что природа другая. Она хищная, яростная, проникнутая жарой и грязью, гниением и разного рода болезнями, хищными ядовитыми тварями. Киплинг прекрасно понимал, насколько интересно и неистово взаимодействие с этой природой и сколь страшно оно далеко от умиротворенного растворения в ней. Только попробуй на минуту растворись и умиротворись — и тут же тебя цапнет какая-нибудь кобра или какое-нибудь ядовитое насекомое.

Мне можно возразить, сказав: «Это для вас или для Киплинга, людей северных, индийская природа представляется таковой. А для аборигенов она другая».

В чем-то соглашусь. Но только в чем-то. Потому что в древней культуре и в древней религии Индии легко увидеть восхищенную настороженность — именно восхищенную и именно настороженность — местного человека той природой, в которую он погружен. Нет в этой природе умиротворенности. Нельзя в ней успокоено раствориться. И если задача в том, чтобы умиротвориться, просветлиться и раствориться, — то это надо делать (внимание!) вне такой природы.

Повторяю, если хочешь раствориться и умиротвориться — беги из нее. И не пытайся волочь ее за собой в просветление. Во-первых, ей это не надо. А во-вторых, такая задача не по силам никому, включая величайших богов.

Боги могут помочь человеку просветлиться и раствориться. Но только одним образом: организовав его бегство из этой природы. Человек, желающий просветлиться и раствориться, должен из такой природы бежать в нечто антиприродное, оно же — Абсолют. Такое почти бытовое соображение дополняется соображениями культурологическими и религиоведческими.

Это, знаете ли, северный христианин, принц Гамлет Датский может воскликнуть: «О, если бы предвечный не занес в грехи самоубийство!» А северный (относительно Индии, разумеется) античный грек или римлянин вполне себе может осуществить самоубийство, которое для него не грех, а некий способ самоутверждения и следования определенным культурно-религиозным стереотипам. А верующий индус, если речь не идет об определенных ритуальных практиках, на самоубийство не пойдет не потому, что это запретил Всевышний, а потому что это просто бессмысленно.

С помощью обычного самоубийства, скажет вам верующий индуист (или буддист), из жизни убежать невозможно. Потому что тебя в нее безжалостно вернут, да еще и даруют какое-нибудь неприятное воплощение, из которого ты будешь выкарабкиваться пару тысяч лет. Ты погружен в Сансару — в круги воплощений. И бежать из этого можно только очень изощренным образом. Или — если речь идет о практиках «правой руки», совершенствуясь в огромной череде воплощений, или — если речь идет о практиках «левой руки», напрягая особо изощренное религиозное исступление тантрического или иного родственного характера.

Когда природа обладает такой сочностью, опасностью, когда всё так гниет, цветет и одновременно жалит, не может быть ни идеи светлого умиротворенного растворения в природе, ни идеи быстрого покидания этого всекишения за счет смертного засыпания с уходом в другой мир, где тебе дарят светлое умиротворение в награду за твое поведение. Ты должен изощренно и яростно выпрыгивать из природы, коль скоро тебе нужно светлое умиротворение. И ты категорически не должен природу эту просветлять. Отсюда — восточное яростное сверхнапряженное и сверхизощренное религиозное выпрыгивание из природы. Не несущее в себе никакого желания волочь за собой природу, а напротив, проникнутое желанием выпрыгнуть из природы во что-нибудь категорически отличное от нее. То есть в Абсолют.

 

(Продолжение следует.)

 

https://rossaprimavera.ru/article/25fb4828

 

23.11.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №305

 

Не хотелось бы тут становиться в позицию фаталиста и говорить, что на самом деле всё остается без изменений. Что-то существенное с миром происходит, он меняется в результате рассматриваемых метаморфоз, и в этом — единственная надежда человечества. Потому что это изменение к лучшему и есть восхождение человека, оно же — подлинный гуманизм 

 Судьба гуманизма в XXI столетии

Сергей Кургинян, 23 ноября 2018 г.

опубликовано в №305 23 нояббря 2018 г. 

 

Альбрехт Альтдорфер. Идолопоклонство Соломона. Ок. 1506–1538

 Перед тем как дать ответ на этот вопрос, Третья Книга Царств под­роб­но описывает все благие деяния царя Соломона, все его экономические, военные и иные достижения.

Тому, кто с этим знакомится, начинает порой казаться, что всё в итоге и сведется к прославлению царя Соломона. И, между прочим, зачастую в точности такая картина и воспроизводится теми, кто либо всё сводит к материальным достижениям (богатству, могуществу, подвигам земным и так далее), либо склонен придавать этим материальным достижениям решающее значение.

Но совершенно очевидно, что не для того создана Третья Книга Царств, как и иные древние книги, повествующие о земных деяниях и злоключениях тех или иных лидеров древнееврейского народа, чтобы читатель утонул в восхищениях по поводу экономических или иных достижений.

Древнееврейские книги, подобные Третьей Книге Царств, создавались для того, чтобы осуждать отпадение от Бога, совершаемое народом Израилевым и прежде всего его вождями, а также воспевать долготерпение Господа, готового длить отношения с постоянно отпадающим от него народом.

Что же касается великих деяний того или иного царя или пророка, то в обсуждаемых нами текстах все эти деяния ниспосланы древнееврейскому народу Богом по причине соблюдения народом верности Господу. И они тут же скукоживаются, превращаются в свою противоположность, если народ и его лидеры изменяют Богу Израилеву.

Поэтому, описав вначале, причем с предельной подробностью, всё, что касается соломоновых достижений на ниве того, что сейчас назвали бы ростом материального благосостояния, Третья Книга Царств потом повествует о том, как это всё рухнуло в результате отпадения Соломона от Господа, в честь которого Соломон построил свой Храм.

Но это «потом» — в виде назидательного финала. А вначале… Вначале описывается вся цепочка земных, державных деяний этого царя.

Описывается всё, вплоть до деталей.

И то, какие города царь Соломон отдал Хираму в награду за построение Храма.

И то, как отнесся Хирам к подобной плате за его труды.

И то, какие налоги вводил Соломон, дабы оплатить разного рода труды во славу Израиля.

И то, какое положение при нем занимали представители избранного народа в отличие от народов, порабощенных Израилем.

И то, какие жертвы приносил Соломон в Храме.

И то, как преуспели при нем израильские мореходы.

И то, каковы были отношения Соломона со знаменитой царицей Савской.

И то, какими драгоценностями обладал Соломон.

И то, какое материальное процветание было даровано при нем народу Израиля.

И то, какого военного могущества дос­тиг при Соломоне Израиль.

И то, как преуспел Соломон во внешней политике.

Всё это описано с предельной тщательностью. Всё, включая такие мелочи, как перемещение из одного дворца в другой дочери египетского фараона, на которой Соломон был женат.

И только после всего этого Третья Книга Царств переходит к главному — к тому, как именно отпал от Господа такой, казалось бы, благословенный и мудрый царь Израиля.

Повторяю, об этом отпадении Соломона от Господа не очень любят говорить те, чьи взгляды прикованы к земному благополучию. Но в Третьей Книге Царств об этом говорится с беспощадной определенностью.

В связи с важностью данной темы и, я бы сказал, ее решающим значением приведу дословно всё сказанное по поводу отпадения от Бога этого великого израильского царя:

«И полюбил царь Соломон многих чужестранных женщин, кроме дочери фараоновой, Моавитянок, Аммонитянок, Идумеянок, Сидонянок, Хеттеянок,

из тех народов, о которых Господь сказал сынам Израилевым: «не входите к ним, и они пусть не входят к вам, чтобы они не склонили сердца вашего к своим богам»; к ним прилепился Соломон любовью.

И было у него семьсот жен и триста наложниц; и развратили жены его сердце его.

Во время старости Соломона жены его склонили сердце его к иным богам, и сердце его не было вполне предано Господу, Богу своему, как сердце Давида, отца его.

И стал Соломон служить Астарте, божеству Сидонскому, и Милхому, мерзости Аммонитской.

И делал Соломон неугодное пред очами Господа и не вполне последовал Господу, как Давид, отец его.

Тогда построил Соломон капище Хамосу, мерзости Моавитской, на горе, которая пред Иерусалимом, и Молоху, мерзости Аммонитской.

Так сделал он для всех своих чужестранных жен, которые кадили и приносили жертвы своим богам.

И разгневался Господь на Соломона за то, что он уклонил сердце свое от Господа, Бога Израилева, Который два раза являлся ему

и заповедал ему, чтобы он не следовал иным богам; но он не исполнил того, что заповедал ему Господь.

И сказал Господь Соломону: за то, что так у тебя делается, и ты не сохранил завета Моего и уставов Моих, которые Я заповедал тебе, Я отторгну от тебя царство…»

То, как именно это царство отторгалось, делилось на части, сокрушалось, ввергалось в очередное «отпаденчество», конечно же, имеет существенное значение и для иудейской, и для мировой истории. Но как бы велико ни было это значение, оно всё равно качественно меньше, нежели значение того, что я только что процитировал.

Причем я имею в виду особую значимость этого канонического текста об отпадении Соломона не для истории религии или истории ближневосточной государственности — не ими занимаемся мы здесь в конечном итоге. Мы занимаемся герменевтикой крупных и неочевидных мировых процессов. Причем процессов одновременно и закрытых, и достоверных.

Великая Французская революция — это процесс, конечно же, загадочный, но в каком-то смысле открытый. То есть вовлекший в себя большие массы людей, породивший очевидные результаты, претерпевший определенные метаморфозы и так далее.

А всё, что касается, например, так называемых тамплиеров, сочетает в себе закрытость и несомненность. То есть, с одной стороны, мы имеем избыточно надежные доказательства того, что тамплиеры были, вели себя определенным образом, определенным образом пострадали. А с другой стороны — всё, что касается тамплиеров, никак не проявляло себя наглядным историческим образом. Не тамплиеры свергали феодальную французскую монархию, меняли систему общественных отношений, осуществляли крупные элитные чистки с помощью гильотины, вели французские войска на европейские монархии. Это делали другие — жирондисты, якобинцы, бонапартисты. Ни Мирабо, ни Дантон, ни Марат, ни Робеспьер, ни Фуше, ни Наполеон не были тамплиерами и не имели к ним никакого прямого отношения.

Уже сообщавшаяся читателю притча о том, что некий странный человек в момент казни Людовика XVI пал на колени, схватил отсеченную голову короля и воскликнул: «Ты отмщен, Жак де Моле» — это притча и не более того. Притом что последний глава ордена тамплиеров Жак де Моле действительно проклял французскую монархию и предсказал ее крах. Ну и что?

Я пока что обсуждаю разницу между Французской революцией как открытым несомненным процессом и тамплиерскими играми как процессом закрытым, но тоже несомненным с методологической точки зрения. Чуть позже я обсужу иначе и эту разницу, и тот закрытый, но несомненный процесс, к рассмотрению которого пора переходить, коль скоро мы все-таки хотим прибыть в какую-то точку после нашего блуждания по лабиринту, в котором нам встречались разного рода «закрытые несомненности».

При этом я постоянно стремился к тому, чтобы закрытость сочеталась с несомненностью. Гомер, Вергилий и другие несомненны сами по себе. Это не сплетни, а великие древние тексты. Какую именно закрытость они содержат в себе наряду со всем остальным — отдельный вопрос. Но они нам явлены и в своем величии, и в своей загадочности. Это вам не поздние фальшивки типа «Протоколов сионских мудрецов», выдаваемые за подлинное содержание закрытой истории человечества, иначе называемой специсторией или криптоисторией.

И спец- и криптоистория существуют как нечто несомненное и закрытое. Несомненное, потому что заговорщики совершали в мировой истории многочисленные убийства. И эти убийства (Цезаря, Павла I, Кеннеди, Альдо Моро и много кого еще) неопровержимо имели место, то есть являются несомненностью. Но это иная несомненность, чем Великая французская революция или Смутное время.

Одно дело, повторяю, — то, что бурлит, меняет качество жизни народов и государств, вовлекает в свое бурление огромные массы. А другое дело — то, что совершается, причем с такой же несомненностью, малым числом особо влиятельных людей.

Между тем такие малые по числу вовлеченных людей закрытые процессы — не сплетни, не выдумки, не гадания на кофейной гуще. Они — одно из важнейших слагаемых происходящего в мире. Никто не собирается сводить всё к этому слагаемому, но отрицать его роль так же глупо, как ее абсолютизировать.

Блуждая по лабиринтам в поисках ответа на вопрос о судьбе гуманизма в XXI столетии, мы всё время имели дело с закрытыми процессами. Причем совсем не обязательно с убийствами. Мы имели дело с подковерной борьбой очень разных религиозных течений, с долгоиграющими культурными неочевидными процессами и многим другим.

Ну, так вот…

С точки зрения всего этого — и только с точки зрения всего этого — процитированный мною фрагмент из Третьей Книги Царств, где говорится об отпадении от Господа, совершенном великим израильским царем Соломоном, намного важнее других сведений, сообщаемых в древних несомненных источниках, касаются ли эти сведения судеб израильского или иных народов, падения тех или иных царств, смены общественных устройств, итогов тех или иных битв. Мое утверждение не носит ни голословного, ни эскизно-конспективного характера. Это не декларация и не заметка на полях. Это сформулированный тезис, который я намерен обосновать с предельно возможной тщательностью.

Начну с самых общих обоснований. Каждый, кто готов признавать несомненное, не может не признать после чтения авторитетных древних текстов, что избранный Богом народ Израиля отпадал от Бога с неистовым упрямством и что большую часть времени своего существования в виде народа, избранного Господом, древнееврейский народ находился в состоянии глубокого упорного отпадения. Это не клевета на древний богоизбранный народ, а абсолютная несомненность. Или, точнее, если уж кто-то и клевещет на богоизбранный народ, то сами эти древние тексты, канонические как для данного народа, сохранившего иудейское вероисповедание, так и для других народов, которые, приняв христианство, включили данные древние тексты в свой корпус канонических религиозных сочинений, он же — Ветхий Завет.

Почему сегодня, в эпоху, которую иногда не без оснований называют пострелигиозной, данное обстоятельство имеет столь большое значение? Потому что для нашей эпохи очевидностью — возможно, и достаточно лукавой, но не зря лежащей на поверхности — является так называемое всевластие денег, которое вполне можно в первом приближении именовать всевластием Золотого тельца.

Когда я говорю о том, что эта очевидность носит лукавый характер, то всегда ставлю в пример короткий пушкинский текст «Золото и булат»:

«Всё мое», — сказало злато; 
«Всё мое», — сказал булат.
«Всё куплю», — сказало злато; 
«Всё возьму», — сказал булат.

Текст этот был опубликован в 1827 году. Но его беспощадная несомненность до сих пор еще скрывается разного рода лукавыми очевидностями. К числу которых относится, например, «всё продается и всё покупается».

Ревнители этих очевидностей утверждают, например, что, поскольку у какой-нибудь компании типа «Голдман Сакс групп», являющейся одним из крупнейших в мире инвестиционных банков, очень много денег, то эта компания может осуществлять власть над миром, покупая всё на свете: политиков, военных, деятелей культуры и так далее.

Я не выражаю сомнения по поводу того, что подобная компания может купить очень и очень многое. Я всего лишь подчеркиваю, что она не может быть субъектом мировой власти. Поскольку, каким бы количеством денег она ни обладала, эти деньги можно взять и отобрать, — примерно так, как это описано в коротком стихотворении Пушкина.

Кроме того, сколько бы денег ни было у данной компании, могут найтись компании, у которых вскладчину этих денег будет ничуть не меньше, а возможно, даже и больше. И для того, чтобы у определенного пула игроков возникло амбициозное желание разорить данную компанию, этому пулу достаточно в розницу купить четыре-пять ключевых менеджеров данной компании, либо заплатив этим менеджерам намного больше, либо припугнув их тем или иным образом.

При этом всегда возникает вопрос о том, что может быть прочным скрепляющим субстратом, без которого никакая такая компания не является единым целым, а, напротив, представляет собой легко разрушаемую группу безразличных друг к другу или воюющих друг с другом эгоцентристов. Каким образом и кто будет удерживать этих эгоцентристов от разрушительных центробежных затей? Должен ли их удерживать страх перед наказанием? Каким? Кто должен осуществлять это наказание? И кто в таком случае является хозяином группы? Тот, кто дает указание так или иначе наказывать деструктивных членов группы, или тот, кто эти наказания осуществляет? А также что продиктует лицам, осуществляющим наказание, безоговорочное исполнение того, что им приказано осуществлять? Почему, например, эти лица не могут взять у тех, кого им поручено наказывать, огромные деньги за неисполнение поручения?

В качестве самого примитивного примера я приведу читателю одну совершенно достоверную историю моей полемики с одним ревнителем только что описанного мною метода, основанного на наказаниях.

Шел 1996 год. Борис Ельцин с трудом выиграл выборы (каким именно образом, в данном случае не важно) и сразу же лег на операционный стол. Поскольку помощь Ельцину оказывал третий из кандидатов в президенты — генерал Лебедь, то в награду за эту помощь Лебедь был сделан секретарем Совета безопасности и в условиях болезни Ельцина какое-то время пробыл в статусе возможного преемника Бориса Николаевича.

Для меня Лебедь был фигурой бесконечно деструктивной, даже более деструктивной, чем Ельцин. В данном случае не так важно привести все аргументы в пользу подобной оценки Лебедя: мне было достаточно и того, что я с близкого расстояния наблюдал данное лицо, поскольку был советником президента Приднестровья Игоря Смирнова, а Лебедь находился в Приднестровье в качестве командующего 14-й армии. То, что Лебедь вытворял в качестве командующего 14-й армии, то, что вытворяло там его ближайшее окружение, от которого Лебедь был полностью зависим, сулило России очень много бед, если Лебедь случайно стал бы главой российского государства. К этому добавлялись самые разные обстоятельства как идеологического, а точнее, идеолого-религиозного, так и психологического характера.

Но поклонников у Лебедя было много. В их числе были те, кто со справедливым яростным отторжением воспринимали Ельцина и считали, что Лебедь, кем бы он ни был, всё равно лучше Ельцина. Один из таких гонцов от Лебедя пытался переубедить меня в том, что Лебедь не способен спасти Россию. В качестве рецепта спасения этот гонец предлагал изъятие денег в пользу государства у всех омерзительных олигархов. Буквально говорилось следующее: «По поручению Лебедя майор такой-то приедет к олигарху, профессионально выкрутит ему руку, добавит к этому выкручиванию воздействие с помощью электрического тока. В результате олигарх отдаст деньги, майор привезет их Родине и Родина воспарит».

Посланец говорил об этом с яростной убежденностью, говорившей о том, что он — человек в общем-то неплохой и настоящий патриот. Скрепя сердце я вынужден был сказать ему, что не верю в эту схему.

Посланец спросил меня: «Во что вы конкретно не верите? В то, что майор выкрутит руку олигарху? И правильно использует электричество на допросе?»

Я ответил, что в это-то я как раз верю: что майора хорошо тренировали специалисты по самбо и другим дисциплинам и что по части специфического использования электричества майор прошел надлежащую подготовку в том же Афганистане.

Посланец изумленно сказал: «Так во что же вы не верите? Вы не верите, что олигарх отдаст деньги майору?»

Я ответил посланцу, что и в это я верю, потому что олигарх трус, слабак и ему охота сохранить жизнь и здоровье. А также потому, что у олигарха есть совсем тайные заначки на черный день.

Тогда посланец сказал совсем изумленно: «Во что же вы не верите?»

Я ответил, что не верю в то, что майор вернет деньги Родине. Что сюжет будет развиваться по-другому. Что майор и олигарх как-то договорятся о каких-то совместных выгодах и на этом всё по преимуществу и кончится. И что для того, чтобы довести докуда-то деньги, надо обзавестись не обычным майором, способным выворачивать руки и использовать электричество, а товарищем Камо. А значит — и в целом большевистской партией, которая деньги довезла именно потому, что была партией, то есть сообществом людей, для которых на первом месте была не корысть, а идея. Могу сообщить читателю, что твердо знаю о такой способности ранних большевиков не по поздним советским фильмам, а по документам.

Для того чтобы репрессивная судорога стала чем-то большим, нежели обычной заменой грабительских личностей, сопровождаемой массовыми убийствами невиновных (или мало виновных), нужно, чтобы был коллективный Ленин, то есть притягательная для всех остальных группа с мощным высшим целеполаганием, коллективный Камо (то есть бескорыстная в личном плане репрессивная группа, вдохновляемая коллективным Лениным) и коллективный Красин (то есть группа, которая правильно потратит деньги, которые по распоряжению коллективного Ленина экспроприирует коллективный Камо). Без таких трех плотных дееспособных коллективов, одинаково вдохновляемых высшим смыслом, никакие экспроприации не могут приносить ничего, кроме наращивания и без того немалого криминального хаоса.

Вот что я сказал тогда посланцу Лебедя, который, надо сказать, резко помрачнел после этих моих слов. В дальнейшем политическая практика полностью подтвердила мою правоту.

Зачем нужен этот простенький пример при обсуждении столь важных общих вопросов? По мне, так он нужен для того, чтобы высшие, порою вполне эзотерические абстракции соединились с самой что ни на есть сермяжной политикой. Потому что только при таком соединении станет ясен настоящий смысл очень многого — и этой самой высшей смысловой эзотерики, и судеб мира в XXI столетии, и столь важной для нас судьбы гуманизма в так называемых пострелигиозных условиях.

Потому что рассматривая нынешний мир с помощью только что обсужденной политической оптики, яснее понимаешь и правила игры, и список подлинных игроков. Этими игроками сегодня — да и ранее — могут быть только очень и очень прочные сообщества весьма решительных и дееспособных людей. Причем речь идет о сообществах людей, готовых к самоограничению ради достижения общей цели, людей, в высшей степени дееспособных, людей, обладающих так называемой длинной волей, людей, возглавляемых группой идеологов, транслирующих смысл в остальные группы, людей, сформировавших внутри своего сообщества силовую группу, и людей, способных соединять действия этой силовой группы с группами, осуществляющими действия собственно материального характера.

Три такие группы не могут образовать единое целое, если во главе угла не существует высшего смысла, транслируемого во все слагаемые этого целого этими самыми идеологами, причем не оторванными от жизни, а вполне способными к осуществлению эффективных стратегий.

Хотелось бы подчеркнуть, что такие группы могут одним способом действовать в условиях политического застоя, занимаясь только элитной игрой, и другим образом действовать в условиях так называемой турбулентности, когда широкие народные массы отчасти трансформируют правила закрытых элитных игр.

Возможно, что в условиях активизации широких народных масс в игру вступают новые, так называемые контрэлитные группы, которые существенно меняют элитный рельеф, уничтожая часть прежней элиты и договариваясь с другой ее частью.

Не надо преувеличивать новизну вступающих в игру сил и долговременность их дееспособности. Чаще всего по завершении активной революционной фазы исторического процесса новые группы ликвидируются почти полностью всеми теми, кто, входя в прежнюю элиту, затаился на время этой самой активной фазы.

Подобные процессы историки называют термидорианскими, бонапартистскими, реставрационными. Вряд ли стоит сейчас отвлекаться на подробное обсуждение роли таких групп в истории Французской революции или в том, что касается динамики советского революционного процесса.

Намного важнее то, насколько даже самые впечатляющие трансформации так называемого рельефа элиты захватывают корни элитного массива. Насколько поверхностен этот самый революционный «перебор элитных людишек», столь убедительный для тех, кто не склонен вдаваться в метаисторические детали.

Не хотелось бы тут становиться в позицию фаталиста и говорить о том, что на самом деле всё остается без изменений. Что-то существенное с миром происходит, он меняется в результате рассматриваемых метаморфоз, и в этом — единственная надежда человечества. Потому что это изменение к лучшему и есть восхождение человека, оно же — подлинный гуманизм.

Но если происходит только изменение к лучшему, то откуда неожиданные зловещие повторы, а то и колоссальные сбросы? Если и сейчас в игре находится определенное количество групп, чья сплоченность обеспечивается определенными, очень накаленными идеологиями, а точнее, метафизиками и эзотерическими практиками (для нужного сплочения одних доктрин, как мы понимаем, категорически недостаточно), то что это за практики? Когда мы, увлекаясь очевидностью, зачастую вполне лукавой, говорим о возврате к религии Золотого тельца, то есть к религии всевластия денег, то о какой именно мистике, метафизике, эзотерической практике мы говорим на самом деле? Ибо никакая власть денег как таковых не может быть не только дееспособной, но и минимально эффективной, а как-никак мы, безусловно, имеем дело с этой эффективностью. Имеем мы дело и с чем-то большим — с очевидными мегатрендами, сбрасывающими человечество в какие-то очень давние времена. Времена, безусловно, доиудеохристианские, а в каком-то смысле и допатриархальные.

Если одним из важных нововведений, создавших минимально моральный мир, было наказание за Содом и Гоморру, то что означает нынешний обратный тренд? Он же не может быть назван иудеохристианским. Тогда каков же он? И каков масштаб происходящего сброса?

Сброшен коммунизм как восхождение к новому человеку.

Сброшен либерализм как восхождение по ступеням прогресса при сохранении человеческой данности.

Сброшен иудеохристианский пласт с его моральными запретами.

Сброшен мир патриархальных представлений о человеке и человечестве.

Что является целью подобных сбросов и нисхождений?

И каков субъект, который организует подобное, преследуя свои закрытые цели?

Вот какие вопросы встают во весь рост, когда дочитываешь Третью Книгу Царств до того места, где говорится, что один из великих царей Израиля, строитель Храма монотеистической духовности, на самом деле отверг эту духовность во имя темной религиозности, стоящей за именем Астарты, божества Сидонского (то есть финикийского). И это при том, что мы уже убедились в условности масок, надеваемых теми или иными темными женскими божествами. Мы убедились в том, что за всеми этими масками стоит Великая темная мать, она же — Кибела. Что она правила и Финикией, и Фригией, и Троей, и много чем еще. И что, по существу, ей в итоге поклонился царь Соломон, которого зачастую отрекомендовывают как высшего почитателя монотеистического божества, оно же — Бог Израиля. Как мы убедились, никакого прямого отношения к подобной функции настоящий царь Соломон не имеет. И говорят об этом не какие-то антисемитские злопыхатели, а древнейшие книги еврейского народа. Они же — священные ветхозаветные книги христианства.

 

(Продолжение следует.)

 

https://rossaprimavera.ru/article/3c1f8b1f

 

17.11.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №303-304

 

Но что, если я взыскую к тому, чего нет? Или, точнее, к тому, что не добыто, потеряно и так далее? Если это не добыто или потеряно, то как надо себя вести? 

Судьба гуманизма в XXI столетии

Сергей Кургинян, 17 ноября 2018 г.

опубликовано в №303-304 17 нояббря 2018 г. 

 Иоганн Генрих Фюссли. Визит ночной ведьмы. 1796

Чем хороши Книги Царств? Тем, что они являются авторитетным древним источником, который достоин того, чтобы в него вчитываться. Это не фэнтези, не конспирология — это древняя история в ее достойнейшем варианте. Но можно ли вчитываться в то, что написано в этих книгах, никак не соотнося написанное с чем-то другим, в том числе и гораздо более проблематичным по своему качеству? Конечно же, нельзя. Ни в какой самый блестящий текст невозможно вчитываться, если у тебя нет контекста, то есть если этот текст для тебя не соотносится с другими текстами, которые при всей их проблематичности существенны хотя бы для мировой культуры. А хорошо бы и для политики. Ведь мы, обсуждая судьбу гуманизма в XXI столетии, говорим о чем-то политически актуальном, не правда ли?

Задавая такой вопрос, я взыскую к читательскому умению правильно — то есть достаточно глубоко, многомерно и системно — соотносить те или иные тексты с тем, что а) существенно для культуры и политики и б) имеет прямое отношение к тому тексту, который ты читаешь. И настаиваю на том, что такое умение является совершенно необходимым навыком, в отсутствие которого нельзя разобраться ни с одним текстом и ни с одной запутанной проблемой, требующей своего разрешения.

Но что, если я взыскую к тому, чего нет? Или, точнее, к тому, что не добыто, потеряно и так далее? Если это не добыто или потеряно, то как надо себя вести? Высокомерно наплевать на это отсутствие, ограничив круг читателей теми, кто это умение или сумел добыть, или не успел потерять?

Но, выстроив для себя такую башню из слоновой кости, ты отказываешься от главного — от соучастия в решении проблем современного гуманизма. И тогда возникает вопрос, зачем тебе обсуждать эти проблемы, если ты твердо уверен в том, что не сможешь не только их решать, но даже и участвовать в их решении? И будет ли твое понимание проблем, категорически оторванное от возможности решать эти проблемы, подлинным пониманием? Не пострадает ли при этом не только целевая направленность твоего исследования, но и его достоверность, которую нельзя оторвать от этой направленности?

Должен покаяться перед читателем: не в первый раз возникает у меня вопрос о том, может ли читающий соотносить мой текст с тем, что только и делает чтение моего текста идеологически и политически значимым. И каждый раз, когда этот вопрос возникает, я спрашиваю себя: «Что будет происходить с человечеством, если какая-то часть этого человечества не примет вызова, исходящего из нынешнего роста антигуманистических тенденций, роста, имеющего свои глубинные источники, без постижения которых никакая серьезная борьба с антигуманизмом невозможна?»

Ответ на этот вопрос очевиден. Если живые, деятельные люди не смогут прозреть и ощутить, куда именно их волокут нынешние тенденции, то никакого ответа на вызов этих тенденций не будет, и они возобладают. Возобладав же, приволокут мир в состояние более страшное, нежели то, в котором мир мог бы оказаться, если бы победил Третий рейх. Ну и зачем тогда нужно было его побеждать? Зачем нужна была та жертва на алтарь победы гуманизма, если этот самый гуманизм обречен на позорное поражение? Поскольку такой вопрос немедленно выводит за рамки сегодняшней антропомассы с ее прискорбными свойствами и вовлекает в диалог мертвых героев, то задав его себе, стряхиваешь прыгнувшего тебе на холку демона негативизма и вновь пускаешься во все тяжкие.

Итак, Хирам… Добравшись до него, ты понимаешь, что читатель дозарезу нуждается в том, чтобы соотнести сказанное о Хираме в Третьей книге Царств с другими сведениями о том же Хираме. Но обладает ли такими сведениями тот читатель, который сохранил еще хотя бы реликты культурной ответственности и политической воли? Что, если такой читатель в каком-то смысле потому эти реликты и сохранил, что, прошу прощения, сочетает в себе реликты воли и ответственности с невовлеченностью в ту тематику, к обсуждению которой я сейчас перехожу?

Принося извинения тем, кому тема Хирама так знакома, что дальше некуда, я вынужден в силу только что оговоренных причин сообщить читателям, не знакомым с темой Хирама, что это главная масонская тема. То есть не просто главная, а главнейшая. Хирам — строитель храма Соломона. Масоны считают себя строителями такого же храма… Сообщив об этом, я откладываю на потом более подробное обсуждение этого обстоятельства. Здесь же хочу только оговорить, что для меня масоны не являются ни зловещей всемогущей силой, ни сообществом чудаков, изображенным Толстым в «Войне и мире», где Пьер Безухов проходит карикатурно описанное масонское посвящение.

Масонство разнообразно и разнокачественно. Оно, безусловно, влиятельно сейчас и было еще влиятельнее в три предшествующих столетия (двадцатое, девятнадцатое и восемнадцатое). Масонство, безусловно, является одной из сил или даже несколькими силами, воздействующими на мировой процесс. Но в нем нет ни абсолютности, ни абсолютного демонизма. Наряду с масонством на мировой процесс влияют другие силы. Само масонство неоднородно. И наконец, самое смешное — это приравнивание реального масонства к вымышленному жидомасонству. Ниже мы с этим разберемся подробнее и убедимся в том, что настоящий иудаизм и масонство — вещи несовместные, и что многие масонские ложи были еще более антисемитскими, чем гитлеровцы, которые требовали меньшей расовой чистоты, чем некоторые масоны.

Создав такой эскиз на тему «Хирам и масонство», я возлагаю надежду на компетентность читателя или же на его способность быстро избывать свою некомпетентность и начинаю знакомство с Хирамом из Третьей книги Царств, который, конечно же, не является буквальным клоном масонского Хирама, но имеет к масонскому Хираму самое прямое отношение, поскольку масоны в своих построениях опирались на Третью книгу Царств как на один из своих основных источников.

Спору нет, что имелись и другие масонские источники, не столь исторически безупречные, как Третья книга Царств. Но это не только не бросает тень на Третью книгу Царств, но и напротив, требует ее предельно внимательного прочтения. Потому что она-то уж безусловно достоверна и доброкачественна.

По поводу Хирама в Третьей книге Царств говорится следующее:

«И послал Хирам, царь Тирский, слуг своих к Соломону, когда услышал, что его помазали в царя на место отца его; ибо Хирам был другом Давида во всю жизнь.

И послал также и Соломон к Хираму сказать:

ты знаешь, что Давид, отец мой, не мог построить дом имени Господа, Бога своего, по причине войн с окрестными народами, доколе Господь не покорил их под стопы ног его;

ныне же Господь, Бог мой, даровал мне покой отовсюду: нет противника, и нет более препон;

и вот, я намерен построить дом имени Господа, Бога моего, как сказал Господь отцу моему Давиду, говоря: «сын твой, которого Я посажу вместо тебя на престоле твоем, он построит дом имени Моему».

Как мы только что убедились, Хирам назван в Третьей книге Царств царем Тирским.

Тир — это один из древнейших торговых центров Финикии.

Финикия — это древнее государство, расположенное на территории восточного Средиземноморья, на так называемом Левантийском прибрежье. Сейчас на этой территории находится Израиль, Ливан и Сирия. Другое название Финикии — Ханаан. Финикия — это греческое название данного государства, в буквальном переводе оно означает «страна пурпура». Чаще всего считается, что такое название дано в связи с тем, что финикийцы умели добывать пурпурную краску из моллюсков, живущих на побережье. Но есть и другие трактовки этого названия. Финикия сформировалась в XXX веке до нашей эры. Финикийцы враждовали с египтянами, иногда попадая под их политическое влияние. Финикийцы были искусными мореплавателями — сначала рыболовами, а потом торговыми мореходами. В Финикии процветали самые разные ремесла. Финикийские мореплаватели сумели выйти из Средиземного моря в Атлантический океан, добирались до Канарских островов, огибали Африканский континент.

Финикийцы исповедовали классические семитские языческие культы, не имевшие никакого отношения к иудейскому монотеизму. Они поклонялись богине-матери Астарте, причем практиковали при этом поклонении и человеческие жертвоприношения, и храмовую проституцию. Многие специалисты утверждают, что в ядре финикийской религиозности существенное место занимал матриархальный неолитический культ Великой Матери Кибелы, и что именно на этот базовый культ наслаивались различного рода кочевые языческие культы (в том числе Солнца и Луны), но что языческие кочевые культы имели в Финикии вторичное значение по отношению к культу Кибелы. Видимо, именно из Финикии культ Кибелы перешел и в Трою, и во Фригию, и в другие точки средиземноморской Ойкумены.

Поскольку мы очень внимательно занимаемся Кибелой, то предлагаю читателю рассмотреть связь Финикии с Кибелой в качестве одной из ниточек, с помощью которых мы блуждаем по нашему лабиринту.

Ученые долго спорили о том, насколько жесток был финикийский культ и приносились ли действительно массовые детские жертвоприношения, как это было сказано в библейских текстах. Например, в Книге пророка Иеремии, где говорится о том, что еврейские вероотступники «устроили капища Ваалу в долине сыновей Енномовых, чтобы проводить через огонь сыновей своих и дочерей своих в честь Молоху, чего Я не повелевал им, и Мне на ум не приходило, чтобы они делали эту мерзость…»

Я-то больше доверяю таким древним источникам, чем различного рода гуманистическим антропологам, утверждавшим, что речь шла не о жертвенном сожжении детей, а об их кремировании и захоронении в определенном месте, именуемом Тофет. Совершенно не могу понять, с какой стати надо было в ту эпоху создавать специальное кремационное кладбище для детей, умерших естественной смертью, а вот зачем надо было хоронить вместе жертвенный прах детей — понятно.

Финикийцы, будучи великими мореплавателями, создали много колоний — на Кипре, Корсике, Мальте, Сицилии, Сардинии и так далее. Самая крупная колония Финикии, унаследовавшая все ее религиозные замашки, — это Карфаген, один из основных конкурентов Рима. Карфаген возвысился уже тогда, когда основные финикийские города, Тир и Сидон, оказались завоеваны.

В отличие от римлян, финикийцы и карфагеняне не очень хотели наводить порядок в своих колониях, создавая там администрацию и военные базы. Если такой римский стиль (pax romana) можно назвать установлением колониального порядка, то финикийско-карфагенский стиль скорее можно охарактеризовать как «колониальный беспорядок», он же — управляемый хаос. В рамках такого беспорядка колонизаторы стравливали местное население, подавляли его набегами, но не пытались навязать ему свой стиль жизни. А римляне — те агрессивно навязывали подчиняемым чужакам свое жизненное устройство.

Финикийцы изобрели алфавитное письмо, радикально улучшили ряд ремесел, включая стеклодувное ремесло и ремесло красильщиков, добились выдающихся успехов в мореходстве. Но для нас важнее всего финикийские культы и культ Кибелы как сердцевина финикийской религиозности, а также участие финикийцев — конкретно царя Хирама — в создании храма Соломона.

Царь Хирам, упомянутый в Библии, — это историческая фигура. Речь идет о Хираме I Великом, царе тирском и библском, родившемся в 1000 году до нашей эры и умершем в 935 году до нашей эры (царствовал с 969 по 936 год до нашей эры). При царе Хираме I город Тир достиг неслыханного расцвета. Хирам восстанавливал древние святилища, строил новые храмы, укреплял власть Тира над сопредельными территориями, включая территорию Кипра. Этих исторических сведений о Хираме и Финикии достаточно. Сообщив их, продолжаю цитирование Третьей Книги Царств, в которой нет ничего противоречащего исторической достоверности.

Итак, Хирам и Соломон договорились о том, что при далеко не безвозмездной помощи царя Тира будет построен великий храм Соломона. Если верить Третьей книге Царств, то договоренность создавалась и осуществлялась следующим образом. Вначале Соломон формулирует свою просьбу, адресованную Хираму. Он просит царя Тирского: «прикажи нарубить для меня кедров с Ливана; и вот, рабы мои будут вместе с твоими рабами, и я буду давать тебе плату за рабов твоих, какую ты назначишь; ибо ты знаешь, что у нас нет людей, которые умели бы рубить дерева так, как Сидоняне».

Напомню читателю, что Тир и Сидон — это главные города Финикии, что Хирам — царь Тирский, и что Тир наследует величие Сидона. Поэтому сидоняне — это те же финикийцы, те же граждане Тира. Тут нет никакого противоречия.

Далее Третья книга Царств повествует о том, как именно отреагировал Хирам на просьбу царя Соломона: «Когда услышал Хирам слова Соломона, очень обрадовался и сказал: благословен ныне Господь, Который дал Давиду сына мудрого для управления этим многочисленным народом!»

Итак, договоренность достигнута к обоюдному удовольствию, и начинается работа по построению храма Соломона. Вот что говорится о ней в той же Третьей Книге Царств:

«И послал Хирам к Соломону сказать: я выслушал то, за чем ты посылал ко мне, и исполню все желание твое о деревах кедровых и деревах кипарисовых;

рабы мои свезут их с Ливана к морю, и я плотами доставлю их морем к месту, которое ты назначишь мне, и там сложу их, и ты возьмешь; но и ты исполни мое желание, чтобы доставлять хлеб для моего дома.

И давал Хирам Соломону дерева кедровые и дерева кипарисовые, вполне по его желанию.

А Соломон давал Хираму двадцать тысяч ко́ров пшеницы для продовольствия дома его и двадцать ко́ров оливкового выбитого масла: столько давал Соломон Хираму каждый год.

Господь дал мудрость Соломону, как обещал ему. И был мир между Хирамом и Соломоном, и они заключили между собою союз.

И обложил царь Соломон повинностью весь Израиль; повинность же состояла в тридцати тысячах человек.

И посылал их на Ливан, по десяти тысяч на месяц, попеременно; месяц они были на Ливане, а два месяца в доме своем. Адонирам же начальствовал над ними».

Ну вот, мы и добрались до Адонирама. То есть до лица, еще более «масонски значимого», нежели Хирам.

Адонирам — это сын овдовевшей женщины из рода нефилимов. Несколько слов об этом роде. Нефилимы, что на иврите означает «падшие» — это библейские персонажи, по поводу которых существует масса различных версий. В Книге Бытия сказано:

«Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери,

тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал.

И сказал Господь: не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками, потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет.

В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди».

Так охарактеризованы нефилимы, они же — исполины, в канонической Книге Бытия. В другой канонической книге — Числа — про этих же нефилимов/исполинов сказано следующее:

«Там видели мы и исполинов, сынов Енаковых, от исполинского рода; и мы были в глазах наших пред ними, как саранча, такими же были мы и в глазах их».

Итак, в канонической Книге Чисел (четвертой книге Пятикнижия) исполинов называют сыновьями Енаковыми, то есть сыновьями Еноха, представителями рода Еноха. Таким образом, по поводу связи нефилимов/исполинов с Енохом сказано в канонических книгах. А в Книге Еноха, которая, будучи неканонической, является одновременно одним из наиболее значимых апокрифов Ветхого Завета, говорится следующее:

«И случилось, — после того как сыны человеческие умножились в те дни, у них родились красивые и прелестные дочери.

И ангелы, сыны неба, увидели их, и возжелали их, и сказали друг другу: «Давайте выберем себе жен в среде сынов человеческих и родим себе детей»! <…>

Они зачали и родили великих исполинов, рост которых был в три тысячи локтей».

Я не хочу развивать данную тему, адресуя читателя к произведениям менее классическим, хотя и очень авторитетным. И я тем более не хочу, чтобы читатель воспринимал классическое религиозное сообщение о росте в три тысячи локтей не как метафору, а как буквальность. Тем более что в разных источниках рост нефилимов указывается разный, вплоть до близкого к нормальному. Всё, что меня здесь интересует, — это возникновение какого-то человечества, которое является не вполне человечеством, ибо происходит от ангелов. Это — далекоидущее построение.

Указав на данное обстоятельство, я возвращаюсь к Адонираму.

Итак, Адонирам является сыном овдовевшей женщины из рода нефилимов. Памятуя об этом, масоны именуют себя «дети вдовы», то есть дети матери Адонирама. Адонирам, согласно масонской версии, был выходцем из Тира, архитектором, «великим мастером». Это вовсе не противоречит Третьей Книге Царств. Согласно масонской версии, Адонирам был убит своими учениками — подмастерьями, желавшими выведать у Адонирама тайны храмового искусства. Последний удар был нанесен третьим подмастерьем, ударившим Адонирама по голове молотом у восточного входа в храм. Потом убийцы погребли Адонирама, но на его могиле зазеленела ветвь акации, и это разоблачило убийц. Более подробное изложение разных масонских версий данного мифа не входит в мою задачу. Тем более что эти версии очень сильно зависят от того, о каком масонстве идет речь.

Конспирологи, проклинающие масонство, добавили к масонским разночтениям свои собственные трактовки зловещего характера. Возможно, кого-то это всё в состоянии заинтересовать, но не меня. Мне не нужно баек или версий, согласно которым Адонираму в построении храма помогал сам Люцифер (версия Нилуса), отсылок к казни главы тамплиеров Жака де Моле и мести за эту казнь (когда Людовик XVI во время Французской революции погиб на гильотине, то якобы некто, наблюдавший за его казнью, воскликнул: «Ты отмщен, Жак де Моле»).

Кому-нибудь, наверное, интересны все эти совсем уж экзотические притчи. Но я твердо намерен руководствоваться в своих странствиях по лабиринту истории только очень качественными сочинениями. И потому возвращаюсь к Третьей Книге Царств. Мы остановились на том месте, где было сказано, что главным строителем храма был Адонирам, который начальствовал над всеми строителями.

После этого в Третьей Книге Царств сообщаются детали, которые я в другом случае опустил бы, но которые не буду опускать, поскольку дело касается такого важного начинания, как строительство храма Соломона. Детали эти таковы:

«Еще у Соломона было семьдесят тысяч носящих тяжести и восемьдесят тысяч каменосеков в горах,

кроме трех тысяч трехсот начальников, поставленных Соломоном над работю для надзора за народом, который производил работу.

И повелел царь привозить камни большие, камни дорогие, для основания дома, камни обделанные.

Обтесывали же их работники Соломоновы и работники Хирамовы и Гивлитяне, и приготовляли дерева и камни для строения дома».

Если верить Третьей Книге Царств, то речь, как мы видим, идет об очень крупном проекте. Между тем Книга Царств не просто характеризует масштаб проекта и сообщает количество работающих, она в деталях описывает храм Соломона, а также то, что Господь сказал Соломону, когда тот построил храм «и кончил его, и обшил храм кедровыми досками»:

«Вот ты строишь храм; если ты будешь ходить по уставам Моим и поступать по определениям Моим, и соблюдать все заповеди Мои, поступая по ним, то Я исполню на тебе слово Мое, которое Я сказал Давиду, отцу твоему, и буду жить среди сынов Израилевых, и не оставлю народа Моего, Израиля».

Храм-то Соломон построил. И чистым золотом его обложил внутри, и огромные скульптуры херувимов поставил, и скульптуры эти золотом обложил, и много еще чего сделал, завершив работу за семь лет.

В Третьей Книге Царств подробно описывается всё устройство храма, различных его частей, двора, окружающего храм, и так далее. Но я обращу внимание читателя на одну деталь:

«И послал царь Соломон и взял из Тира Хирама,

сына одной вдовы, из колена Неффалимова. Отец его Тирянин был медник; он владел способностью, искусством и уменьем выделывать всякие вещи из меди. И пришел он к царю Соломону и производил у него всякие работы:

И сделал он два медных столба, каждый в восемнадцать локтей вышиною, и снурок в двенадцать локтей обнимал окружность того и другого столба».

Далее описывается огромное количество медных предметов. Сообщаю об этом потому, что тут образ Хирама двоится: есть царь Хирам, а есть сын медника и (внимание!) вдовы из колена Неффалимова. Так что Адонирам и Хирам начинают конкурировать в тексте и уж тем более в масонских его вольных интерпретациях. Иногда великий мастер — это Адонирам, иногда — Хирам, но тогда не царь Тира, а этот сын медника и странной вдовы.

Характерно также то, что очень многое делается из золота, но очень подробно описывается то, что сделано из меди. И именно для медных работ зовется Хирам.

Завершив работу, Соломон вносит в храм ковчег Завета. Он обращается к народу с речью о значении содеянного и об обретении народом великого храма. Он обращается к Господу: «Да будет верно слово Твое, которое Ты изрек рабу Твоему Давиду, отцу моему!»

Далее Соломон определяет правила служения в храме, он просит Бога о снисхождении к грехам и о всепрощении. Потом Соломон принес жертву Господу. В результате народ возрадовался. Освящение храма продолжалось семь дней, а на восьмой день, как сообщает Третья Книга Царств, «Соломон отпустил народ. И благословили царя и пошли в шатры свои, радуясь и веселясь в сердце о всем добром, что сделал Господь рабу Своему Давиду и народу Своему, Израилю».

И вот тогда-то явился Господь Соломону с предупреждением о том, что

«если ты будешь ходить перед лицом Моим, как ходил отец твой Давид, в чистоте сердца и в правоте, исполняя всё, что Я заповедал тебе, и если будешь хранить уставы Мои и законы Мои,

то Я поставлю царский престол твой над Израилем вовек, как Я сказал отцу твоему Давиду, говоря: «не прекратится у тебя сидящий на престоле Израилевом».

Если же вы и сыновья ваши отступите от Меня и не будете соблюдать заповедей Моих и уставов Моих, которые Я дал вам, и пойдете и станете служить иным богам и поклоняться им,

то Я истреблю Израиля с лица земли, которую Я дал ему, и храм, который Я освятил имени Моему, отвергну от лица Моего, и будет Израиль притчею и посмешищем у всех народов.

И о храме сем высоком всякий, проходящий мимо его, ужаснется и свистнет, и скажет: «за что Господь поступил так с сею землею и с сим храмом?»

И скажут: «за то, что они оставили Господа, Бога своего, Который вывел отцов их из земли Египетской, и приняли других богов, и поклонялись им и служили им, — за это навел на них Господь всё сие бедствие».

Ну так внял ли или не внял Соломон такому предупреждению Господа? Ведь в этом состоит главное!

 

(Продолжение следует.)

 

https://rossaprimavera.ru/article/3c1f8b1f

 

26.10.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №301

 

Кто из еврейских древних царей (а также пророков и так далее) сохранял верность этой монотеистической идентичности? Да, Давид сохранял! А его предшественник Саул? А его преемник великий Соломон? А другие? 

Судьба гуманизма в XXI столетии

Сергей Кургинян, 26 октября 2018 г.

опубликовано в №301 26 октября 2018 г. 

Герард де Лересс. Помазание Соломона на царство. 1668

Когда начинаешь вживаться по-настоящему в древнюю историю народа, который интересует тебя не сам по себе, а в связи с судьбой человечества, то возникают сразу два диаметрально противоположных изумления.

Ты, конечно же, изумляешься тому, насколько этот народ оказался верен своей религии, притом что сохранить эту верность было невероятно трудно.

Даже когда у древних евреев было государство, оно было крохотным анклавом, в котором маленький народ отстаивал свою странную для того времени монотеистическую идентичность, которой противостояли разные модификации яростного язычества.

А потом евреи потеряли государство, на тысячелетия оказались в рассеянии, но всё равно сумели сберечь свою идентичность, которую яростно стремились истребить сначала язычники, а потом христиане.

Можно ли не изумляться всему этому? А также тому, что спустя тысячелетия еврейский народ воссоздал свое государство — опять же как маленький анклав, который вынужден отстаивать себя и от неизмеримо более многочисленного населения, исповедующего ислам, и от очень скептически настроенного по отношению к Израилю западного мира с его христианским или постхристианским отторжением еврейских государственных и религиозных амбиций.

А ведь помимо всего перечисленного выше имеет место еще и особая роль маленького неблагополучного еврейского народа в создании мировой христианской религии, включившей в себя как составную часть еврейский Ветхий Завет и одновременно яростно отторгающей еврейство в связи с его особой ролью в неприятии Христа и его распятия.

Христианство уже сыграло и продолжает играть огромную роль в истории человечества. При этом все христиане, которые относятся к своей религии всерьез, должны сочетать свою сопричастность еврейской религиозной идентичности и в силу этой «взрывоопасной сопричастности» одновременно и почитать Авраама, Моисея, пророков, «царя Давида и всю кротость его», мудрость царя Соломона, и проклинать носителей данной идентичности за их злодейства по отношению к Христу.

Можно ли не изумляться колоссальности еврейского вклада в историю человечества, верности маленького народа своей идентичности и прочим историческим чудесам, включая те, которые упоминал Карл Маркс, говоря об особой роли народа, к которому он сам принадлежал, в утверждении на земле капитализма, который он же яростно ненавидел?

Нельзя не изумляться! И это изумление является одной из странных констант в истории западного человечества. А в силу особой роли западного человечества в мировой истории — и в мировой истории вообще. Причем чаще всего это изумление порождает у других народов мира достаточно глубокое неприятие еврейства как такового, а в крайнем случае — и теорию еврейского мирового заговора, согласно которой евреи тайно правят миром на протяжении чуть ли не всей его истории, что невозможно без сопричастности евреев к некоему нездешнему невероятно могучему злому началу — тому или иному. Тут вам и гностический злой демиург, и «обычный» христианский дьявол, и тайное мировое правительство… всего и не перечислишь.

Много лет назад я проводил вместе со своими соратниками культурологические исследования в Египте. Прямо оттуда я должен был лететь в Израиль на международную контртеррористическую конференцию. Для перелета была выбрана израильская компания «Эль-Аль», которая вручила мне и билет бизнес-класса, и пропуск в ВИП-зал, где я должен был пребывать до посадки в самолет. Меня сопровождал представитель компании, который с особым придыханием вручил мне этот пропуск в ВИП-зал. Когда же я захотел в него попасть, то этот представитель уже покинул меня, а все окружающие меня египтяне, ответственные за перелет, отводили глаза в ответ на мой вопрос о том, где же находится этот ВИП-зал. Притом, что ВИП-залов было несколько, но это были ВИП-залы других компаний — прежде всего британских.

Мне стало любопытно, и я начал добиваться внятного ответа на вопрос о том, где же находится ВИП-зал, в который мне вручен пропуск. Наконец, меня привели к расслабленно-высокомерным египетским начальникам, одетым в военную форму. Начальники пили кофе и болтали. На мой вопрос о том, где находится данный ВИП-зал, начальники приветливо и в чем-то даже радостно ответили мне, что этого ВИП-зала вообще нет. И что мне надо с этим смириться.

На мой вопрос: «Как это может быть?» — начальники ответили, что это не только может, но и должно быть.

А на мой вопрос: «Почему это должно быть?» — начальники ответили: «Потому что это евреи, сэр. Вы, видимо, просто ничего не знаете о евреях. Они всё делают именно так. И потому владеют миром. А владея им, ведут нас всех к гибели».

После этого мне было предложено ознакомиться с «Протоколами сионских мудрецов» и другими столь же «почтенными» произведениями. Причем начальники готовы были подарить мне эти произведения, качественно изданные на английском языке. Я от подарка отказался и последовал в общий зал под радостное хихиканье египетских офицеров, надзиравших за деятельностью в аэропорту.

Всё это происходило при Мубараке. Египет был чуть ли не союзником Израиля. Но это не мешало высоким египетским должностным лицам обсуждать еврейский мировой заговор с совершенно незнакомым им человеком.

После прибытия в Израиль я попытался завершить свое расследование, но мне любезно предложили «не париться» и заняться подготовкой к предстоящему мне докладу по антитеррористической проблематике.

Людей, занимающихся стратегической аналитикой, тема этого еврейского мирового заговора окружает так же, как полярников — арктический или антарктический холод. Вы сталкиваетесь с ней постоянно и под разными ракурсами.

На официальных мероприятиях респектабельные дамы и господа выражают свое возмущение непристойностью данной темы. И любое упоминание ее вызывает преувеличенное отторжение. Но в частных беседах любая попытка разобраться в чем-нибудь неочевидном встречает тонкую улыбку, пожимание плечами и высокомерное недоумение: «Вы вроде бы умный и образованный человек, неужели вы не понимаете, что это они».

В наибольшей степени это свойственно англосаксам, прежде всего представителям британской спецаналитики. Но то же самое — с французами, итальянцами. Немцы, понятным образом, ведут себя еще более ханжески на публичных мероприятиях, сочетая это с максимальной убежденностью в наличии мирового еврейского заговора, убежденностью, носящей непробиваемый характер и очень яростно предъявляемой при общении тет-а-тет: мол, то, что евреи правят миром и ведут его к гибели, это — как дважды два четыре.

На Востоке имеет место всё то же самое, носящее неприкрытый характер в исламском мире и гораздо более деликатное, но ничуть не менее концентрированное в Индии, в Китае, в дальневосточных странах. И если кто-то считает, что всего того же самого нет в якобы благоволящих Израилю США, то этот кто-то страшно далек от той реальности, которую в тех или иных дозах приходится наблюдать любому исследователю, вовлеченному в международную аналитическую деятельность.

На одном из международных мероприятий высокого уровня, проходившем в России, и предполагавшем плаванье на пароходе по реке Волге, старейшина американской аналитики с пафосом восклицал: «Русские, неужели вы хотите превратиться в такое омерзительное государство, как Израиль?» А почивший господин Бжезинский, беседуя тет-а-тет с экспертом, ныне тоже покойным, который мне очень доверял и никогда не обманывал моего доверия, прямо говорил: «Давай представим себе, что это мерзкое государство уничтожено. Представляешь, как легко мы сможем управлять миром?»

На другом таком же международном мероприятии, проходившем в России, советник очень крупного тогдашнего российского лица, занятого и бизнесом, и политикой, подсел ко мне за столик и сказал: «Мы прочитали блестящую статью о Ротшильдах и вычислили, что такую великолепную статью могли написать только Вы».

Я ответил своему собеседнику, что никогда не писал ничего о Ротшильдах. И, если это касается публикуемых работ, то всё всегда публикую под своим именем.

Собеседник мне ответил: «Да ладно, ладно! Вы же не такой простак, чтобы написать о Ротшильдах правду и подписаться». Прошептав мне еще два раза: «Великолепная, великолепная статья», — этот собеседник побежал раскланиваться перед высокими представителями австрийской элиты, не конспирологически, а юридически входившими в ту самую семью, о чьей мировой зловещей роли он мне только что говорил.

Я не раз наблюдал за тем, как с годами этот конспирологический яд впитывается в сознание весьма неглупых экспертов, вынужденных вкушать его неизмеримо чаще, чем я. Такие эксперты при обсуждении очень странных ситуаций, которые всё чаще возникают в глобальной политике, подменяют действительный анализ этих ситуаций ссылкой на еврейский мировой заговор, а когда им приводишь доказательства того, что это не так, то эти доказательства отвергаются с большей или меньшей степенью иррациональности. И ты понимаешь, что пытаешься критиковать не рациональную идею, а символ веры.

Кстати, достаточно серьезные и высокостатусные фигуры в частных беседах утверждают, что и наиболее бредовые версии еврейского мирового заговора опять же распространяют они для того, чтобы утверждать свою власть над миром.

Моя судьба и те черты характера, которые в существенной степени на эту судьбу повлияли, избавили меня от необходимости поддакивать разного рода высокостатусным фигурам, строящим доверительные отношения вокруг конфиденциальных бесед про их зловещую роль.

Поскольку помимо жесткого нежелания — из соображений морали — даже минимально уподобляться герою песни Галича, сообщавшего усталому генсеку, являющемуся по совместительству родственником по линии жены, некие сведения про «Абрамчиков», мне еще и до зарезу нужно было понять что-то реальное по поводу происходящих в мире странностей, то вся эта еврейская конспирологическая тема с годами порождала во мне всё более и более твердое и глубокое отторжение. И потому, что в ней было что-то отвратительное, и потому, что она была одним из самых серьезных препятствий на пути к пониманию очень многого, в том числе и того, чему посвящено данное исследование.

Такое отторжение не имеет никакого отношения к огульному отрицанию роли этнических, в том числе и еврейских, элитных групп в формировании мировой политики. Ты просто со временем понимаешь, что таких групп много. Что зачастую в одну элитную этническую группу входит несколько подгрупп, смертельно враждующих друг с другом, и что, если ты хочешь что-то понять, решать надо не одно уравнение с одним неизвестным, которое на самом деле и неизвестным-то не является, а пару сотен уравнений с соответствующим числом неизвестных.

Но речь идет не только об отторжении, но и о том, что помимо изумления, которое возникает у культуролога, всерьез изучающего устойчивость и влиятельность тех или иных религиозно-этнических идентичностей и обязанного признать уникальную устойчивость и влиятельность еврейской религиозно-этнической идентичности, возникает и другое, диаметрально противоположное изумление. Оно почему-то возникает не у всех, но лично у меня оно возникло давно и со временем только нарастает. Мне бы очень хотелось передать его читателю, потому что именно оно является в том числе и лекарством от упрощенных еврейских конспирологических мифов.

Принимая такое лекарство, сознание сохраняет способность искать адекватные ответы на сложнейшие современные вопросы, притом что такую способность может сохранить только сознание, отвергающее бредовую простоту, согласно которой всё объясняется их зловещим заговором и только.

Под диаметрально противоположным изумлением, к обсуждению которого я теперь перехожу и которое возникает только при внимательном и непредвзятом, неконспирологическом прочтении еврейской древней религиозной классики, я имею в виду изумление по поводу того, как трудно в еврейской древней истории ее герои сохраняли верность той монотеистической религии, которая на самом деле сформировала изумительную еврейскую идентификационную устойчивость. Да, она ее почему-то сформировала, но совершенно неочевидено почему.

Кто из еврейских древних царей (а также пророков и так далее) сохранял верность этой монотеистической идентичности? Да, Давид сохранял! А его предшественник Саул? А его преемник великий Соломон? А другие? Они-то не сохраняли!

Поклонение темным языческим божествам — как женским, так и мужским, поклонение этому самому треклятому Золотому тельцу побеждало в древней еврейской религиозной истории не просто часто, а фантастически часто. Настоящая верность еврейскому монотеистическому богу, именуемому Богом еврейского народа, в древней еврейской истории скорее исключение, чем правило.

И для того, чтобы понять это, нужно читать не бредовую конспирологическую дешевку, нужно подробно знакомиться с настоящими древнееврейскими источниками, причем не какими-то потаенными, а либо входящими в христианский Ветхий Завет, либо принадлежащими к очевидно достоверным еврейским религиозным древним текстам. Если хотя бы ненадолго и хотя бы в малой мере нарушить интеллектуальный и моральный запрет на рассмотрение только этих источников, то тотчас окажешься на той или иной конспирологической территории, тотчас будешь вовлечен в тот или иной конспирологический бред. И тогда — пиши пропало: ты не только не поймешь ничего в окружающем тебя мире — ты лишишься даже шанса на сколь-нибудь адекватное понимание чего-нибудь существенного.

Вот почему, читатель, я сейчас, переходя к особо сопричастной этой самой конспирологии теме царя Соломона (а также храма Соломона и так далее), буду так подробно цитировать классический древнееврейский источник, каковым является Третья книга Царств. Именно в ней изложено всё, что касается Соломона. А также его храма, который не перестал «ворожить» после того, как был разрушен.

О том, как именно этот храм «ворожил» после своего разрушения, о том, как он продолжает «ворожить» сейчас, знают все историки, занятые темой тамплиеров (они же — рыцари храма Соломона), темой масонства (в конце концов, масонством занимаются очень респектабельные и компетентные историки, а не только те или иные ревнители заговоров), а также иными близкими темами.

Но поскольку даже самые респектабельные обсуждения этой тематики всё равно находятся под подозрением в силу наличия могучего конспирологического контекста, я не буду сходу отсылать читателя к этим важным для нас темам, сопряженным с темой Соломона и его храма. Тем более что читатель этой статьи совершенно не обязательно является историком, занятым тамплиерами или масонами, как не является он историком, занятым античностью, Древним Египтом, крито-минойской цивилизацией, как не является он, наконец, историком, занятым конфликтом между ломоносовской версией происхождения руссов и версиями немецких ученых, противостоящих Ломоносову.

Поскольку нельзя быть одновременно специалистом во всем, что я перечислил, а специалистов по сравнительному религиоведению или сравнительной культурологии, сравнительной историософии очень и очень мало, то я буду здесь излагать всё так, как это надо излагать для того, чтобы с достаточно тонкой проблематикой ознакомился человек, ранее этой проблематике ни в коем разе не сопричастный. Но — всерьез обеспокоенный весьма нетривиальным развитием глобальных процессов, а, значит, и судьбой гуманизма в XXI столетии.

Начнем с Соломона и его храма, знакомясь с тем, что об этом говорится в классическом древнееврейском источнике, каковым является Третья книга Царств.

Вначале в этом источнике говорится о том, как состарился царь Давид и как повлияла близость его ухода в мир иной на борьбу за царский престол между сыновьями Давида — Адонией и Соломоном.

Вначале чаша весов склонилась в пользу Адонии, но потом мать Соломона Вирсавия и поддержавшие ее пророки (прежде всего Нафан) склонили чашу весов в пользу Соломона.

Сторонники Соломона пожаловались Давиду на самочинство Адонии. Давид внял их жалобе и распорядился срочно помазать Соломона на царство.

Сторонники Адонии испугались, разбежались, и всё поначалу обошлось без кровопролития.

Перед смертью Давид подробно наставлял Соломона, сообщая ему о том, как он должен править и с кем должен расправиться, пользуясь тем, что неприкосновенность им обещал он, Давид, а Соломон не обязан считаться с его обещаниями.

Завещал Давид Соломону и верность богу еврейского народа.

Соломон стал исполнять то, что ему завещал Давид, в том числе и чинить завещанные ему кровавые расправы.

В Третьей книге Царств подробно описывается, как чинились эти расправы и как вознаграждались те, на кого Соломон возлагал обязанность устранять своих конкурентов или тех, кто оскорбил его отца, но кому отец обещал неприкосновенность.

Сообщается также о том, что Соломон женился на дочери египетского фараона. И что имел он «разум выше разума всех сынов востока и всех мудрых Египтян».

Подробно сообщается также о том, как Соломон реконструировал город Иерусалим, какие он построил в Иерусалиме стены, дворцы и так далее, какие другие города он построил, и как он сочетал эти строительные начинания с завещанным ему отцом мщением тем лицам, которым сам отец не мог отомстить.

Внимательно вчитываясь во все эти частности, мы вдруг натыкаемся на строки: «И возлюбил Соломон Господа, ходя по уставу Давида, отца своего; но и он приносил жертвы и курения на высотах».

Что знаменует собой вышесказанное? То, что даже на этом раннем этапе своего царствования Соломон отнюдь не был полностью верен Господу, что он и на этом этапе согрешал, отдавая дань иным верованиям. Но Господь, привычный к тому, что ему постоянно изменяют, поначалу простил Соломону (вот ведь еще одна изумительная подробность!) эту неустойчивость в вере. Господь явился во сне к Соломону и стал испытывать царя, обещая ему исполнить любые просьбы. Соломон попросил Господа о помощи в различении добра и зла, о даровании разума, позволяющего мудро править народом, о даровании сердца разумного. Просьбы Соломона впечатлили Господа, который ему ответил:

«За то, что ты просил этого и не просил себе долгой жизни, не просил себе богатства, не просил себе душ врагов твоих, но просил себе разума, чтоб уметь судить —

вот, Я сделаю по слову твоему: вот, Я даю тебе сердце мудрое и разумное, так что подобного тебе не было прежде тебя, и после тебя не восстанет подобный тебе;

и то, чего ты не просил, Я даю тебе, и богатство и славу, так что не будет подобного тебе между царями во все дни твои;

и если будешь ходить путем Моим, сохраняя уставы Мои и заповеди Мои, как ходил отец твой Давид, Я продолжу и дни твои».

То есть бог евреев посмотрел сквозь пальцы на то, что Соломон, хоть и возлюбил Господа, уподобившись в этом отцу своему Давиду, но, несмотря на это, не сделал эту любовь настолько всеобъемлющей, как у Давида, и стал сочетать ее с принесением жертв на высотах, то есть с поклонением другим богам.

Почему Господь посмотрел на это сквозь пальцы и не стал проявлять в отношении Соломона той ревнительной требовательности, каковую проявлял по отношению к другим персонажам — это отдельный вопрос. Но то, что Господь повел себя по отношению к Соломону с неожиданной терпимостью, явствует из всего, что описано в Третьей книге Царств. Хотя уже в том, что было мною процитировано, содержится неокончательность терпимости Господа. Ибо сказано им было не только о ниспослании Соломону желанных для него божественных даров, но и о том, что милость Господа будет зависеть от того, будет ли Соломон ходить путем Господа, сохранять уставы и заповеди Господа так же, как его отец Давид. И как же отнесся Соломон к такому предупреждению?

Третья книга Царств подробно повествует о деяниях Соломона, о преуспевании древнееврейского царства при Соломоне, о мудрости Соломона, о его богатствах, его уме, его творческом даровании («И изрек он три тысячи притчей, и песней его было тысяча и пять»).

Повествует эта книга и о построенном Соломоном храме, который впоследствии был разрушен, но, несмотря на это разрушение, превзошел по своему воздействию на умы почти все храмы мира.

Как известно, Соломон при созидании своего храма воспользовался помощью некоего Хирама, царя Тирского. Причем не Соломон попросил об этой помощи, а Хирам предложил ее Соломону. Вчитаемся в то, что сказано в Третьей книге Царств по поводу самого храма и роли Хирама в построении того загадочного культового объекта, который так волновал и волнует умы различных представителей западной элиты буквально на протяжении тысячелетий.

(Продолжение следует.)

 

https://rossaprimavera.ru/article/1b4b7a73?gazeta=/gazeta/301

 

07.07.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №285

 

Рациональность, которая занимается изгнанием иррационального, сама превращается в нечто не до конца рациональное. В некую церковь рациональности, изгоняющую из того, что ей подведомственно, бесов иррациональности. Изгнание бесов — это рациональная процедура? 

Судьба гуманизма в XXI столетии

Сергей Кургинян, 07 июля 2018 г.

опубликовано в №285 07 июля 2018 г. 

Альбрехт Дюрер. Святой Иероним в келье. 1514

Сказав, что изложенного мною материала о преследованиях евреев эллинизаторами достаточно для понимания существа дела, я тут же сам одернул себя и спросил: «А что такое понимание существа дела? Какое понимание существа дела необходимо при проведении замысленного тобою исследования? Это же определяется предлагаемым методом. Ну и каков же метод?»

Необходимость ответить на этот вопрос требует очередного развернутого методологического отступления, завершив которое, я вернусь к теме связи Спарты и определенных частей народа Израиля.

Но перед тем как двинуться дальше, присядем и поговорим о том, чем мы руководствуемся при нашем странном — эвристическом, «лабиринтном» — движении в поисках правды о гуманизме, его истоках, его природе, его судьбе.

Если ты всерьез вознамерился ответить на нынешний вызов дегуманизации, то нельзя ограничиваться обычным анализом тех древних социокультурных процессов, которые породили нынешнее крайне плачевное состояние европейского (а значит, и мирового) гуманизма. Говоря о том, что таким анализом нельзя ограничиться, я никоим образом не хочу сказать, что таким анализом можно пренебрегать.

Аналитика древних социокультурных процессов — необходимое, но недостаточное условие проникновения в сокровенную суть того, что мы называем нынешней дегуманизацией и что на самом деле является лишь одним из проявлений дегуманизации очень и очень древней.

Если не осуществить полномасштабного аналитического рассмотрения древних и очень мрачных процессов дегуманизации, то заведомо ни в чем не разберешься. Поэтому начинать приходится с такой аналитики. И это при том, что аналитика древних процессов, которые носят не просто религиозный, а магический характер, по определению не может быть только рациональной. Потому что рациональным образом можно только скользить по поверхности иррациональных социокультурных процессов древности. Рациональный метод исследования в этом случае входит в глубокое противоречие с фундаментальной иррациональностью предмета исследования. А такое противоречие, если его тем или иным образом не преодолеть, станет непреодолимым препятствием на пути твоего желания проникнуть в глубину того, что является предметом твоего исследования.

Наиболее рациональным образом прошлое исследуют историки. Но даже они используют рациональный метод лишь в определенной степени. Нет и не может быть полноценного исторического исследования без глубокого погружения в ту историю, которую ты поначалу хочешь разумным образом рассмотреть. Начав с такого рассмотрения, все настоящие историки затем начинают осуществлять погружение в предмет своего исследования. И в ходе такого погружения всё более отказываются от чистой рациональности.

Причем очень часто они делают это не явным образом, а, так сказать, по факту. Академик Тарле, которого я в данном исследовании уже обсуждал, был твердо уверен, что он одинаково рационально рассматривает биографии Наполеона, Талейрана и Фуше. На самом деле при написании книги о Наполеоне Тарле влюблялся в Наполеона, и эта влюбленность порождала его крайне негативное отношение к Талейрану и Фуше как предателям Наполеона. Потом Тарле влюблялся в Фуше, и тень этой влюбленности падала на его любовь к Наполеону и ненависть к Талейрану. А потом Тарле влюблялся в Талейрана. И если сопоставить с помощью того самого чисто рационального метода, о своей верности которому говорит Тарле, описание одной и той же фигуры в трех разных биографиях, то выяснится, что эти три описания вопиющим образом не совпадают. А значит, по факту приходится признать, что даже столь рациональный историк, как Тарле, лишь говорит о своей верности чисто рациональному методу. Тарле, кстати, нигде отдельно о такой верности не говорит. Он просто ведет себя, как человек эпохи беспредельной веры в рациональность как таковую.

Эпоха эта давным-давно закончилась. А еще до того, как она закончилась, было сказано очень много по поводу того, что чистая рациональность пасует перед очень и очень многим. Это, как выяснилось, касается даже естественных наук, а уж гуманитарных тем более. История является наукой постольку, поскольку она опирается на безусловные факты, они же — архивные материалы. Но безусловность фактов, на которые опирается история, имеет свои, если можно так сказать, «допуски». Историк говорит вам о том, что в такой-то древней рукописи безусловно написано то-то и то-то. Но эту рукопись кто-то писал. И тот, кто ее писал, совершенно не обязательно был объективен. Даже более того — если речь идет о древней эпохе, то автор рукописи просто не может быть объективным. Он заведомо не частное лицо, поскольку полноценно частных лиц в древности не существовало. Существуют ли такие полноценно частные лица сегодня — отдельный вопрос, но в древности-то их уж точно не существовало.

Монах, который писал рукопись, не был частным лицом. Древний дохристианский историк — тем более. И все эти люди древности — христиане или язычники — были людьми верующими.
То есть — с точки зрения так называемой чистой рациональности — людьми глубоко иррациональными. Ну и как же тогда они могли создать совсем уж объективное, то есть абсолютно рациональное описание чего бы то ни было? Они не только побоялись бы сочинить подобное описание, они не только не могли бы сделать этого по причинам внешнего диктата (им кто-то эти описания заказывал). Они еще и внутренне были неспособны к чему-то подобному. Они верили в тех или иных богов, в их чудесное вмешательство и так далее.

И как вы тогда можете получить чистую историческую объективность, она же абсолютная рациональность? Вы начнете расковыривать древние материалы и извлекать из них кусочки иррациональности? А кто вам сказал, что эта самая иррациональность существует в древних материалах в виде изолированных кусочков? Она пронизывает всё написанное! Вы начнете это изгонять или испарять? Что ж, есть желающие заниматься подобным. Это занятие называется элиминированием, от латинского слово elimino — выношу за скобки, изгоняю.

Но, во-первых, даже самые ревностные поклонники данного занятия признают, что оно может дать лишь относительные результаты, да и то при очень умелом (а значит, не до конца рациональном) его использовании.

А во-вторых, рациональность, которая занимается изгнанием иррационального (или постороннего), сама превращается в нечто не до конца рациональное. В некую церковь рациональности, изгоняющую из того, что ей подведомственно, бесов иррациональности. Изгнание бесов — это рациональная процедура?

А теперь обсудим нечто, на порядок более сложное, чем история. И претендующее, как и история, на статус научности. Это нечто — религиоведение. У людей, занимающихся искусством (я, кстати, один из них, потому что моей основной профессией была, есть и будет театральная режиссура), есть пренебрежительное отношение ко всем дисциплинам, в которых это искусство научным образом изучается. Одно из проявлений такого пренебрежения (мною разделяемого лишь отчасти) — превращение слова «вЕдение» в слово «Едение». Пренебрегающий представитель того или иного искусства называет театроведов — театроедами, киноведов — киноедами, литературоведов — литературоедами и так далее. И это при том, что само слово «ведение» не содержит в себе ничего, адресующего к чистой рациональности.

Ведать — это значит по-жречески постигать, не так ли?

Но если искусствоведение сомнительно лишь отчасти, то религиоведение представляет собой нечто еще более сомнительное. Тот или иной религиовед начинает описывать религию. А жрец этой религии, то бишь священник, спрашивает: «У того, кто описывает, есть религиозная практика? Он с феноменами, которые описывает, встречался по-настоящему? Ах, не встречался! Ну так и что он описывает? Чужие описания?»

Это касается любого религиоведения. И это еще более справедливо для так называемого сравнительного религиоведения, которым много лет и достаточно настойчиво занимаюсь и я сам, и мои соратники.

Но в том-то и дело, что мы считаем недопустимым отрыв данного занятия от практик, лежащих в основе тех или иных религий. Без освоения этих практик нет и не может быть понимания существа той или иной религии. Но что значит освоение практик вне интеграции в те институты, где эти практики реализуются? Это по определению вещь более чем проблематичная. Да и соединение тех или иных духовных практик с исследовательскими процедурами — опять же проблематично. И что же можно положить в основу подобного?

В основу можно положить только глубокое вживание, оно же погружение, в ту или иную стихию духовности, реализующую себя как доктринально, то есть умственно, так и литургийно, то есть чувственно.

И здесь я возвращаюсь к своей режиссерской профессии. Если можно глубоко вжиться в образ, а в него уж точно можно вжиться очень и очень глубоко, это доказано на тысячелетней практике существования мирового театра, то можно вжиться и во что-то другое, менее предназначенное для такого вживания. Вживаются ли ученые в то, что для этого вживания, казалось бы, не слишком пригодно? Вживался ли Нильс Бор в атом?

Один мой знакомый, талантливый геолог, ныне уже покинувший этот мир (он заболел в относительно молодом возрасте и очень быстро угас), рисовал при мне геологическую карту. Рисуя, он бормотал: «Кто ты? Ты разлом! Я знаю, что ты от меня прячешься, но сейчас я тебя ухвачу за хвост... Ах, ты еще и кусаешься?»

Ученый не был психически неустойчивым человеком, он, напротив, обладал колоссальной устойчивостью психики и предельным жизненным оптимизмом. И он не шутил. Он этот разлом искал много ночей подряд с предельной настойчивостью — от успеха этого поиска зависела судьба экспедиции, которой руководил этот ученый, поскольку только в разломе могло находиться рудное месторождение, для открытия которого была собрана экспедиция.

Поскольку я не только режиссер, но и кандидат физико-математических наук, ушедший в режиссуру тогда, когда у меня уже была написана докторская (я написал ее до тридцати лет), то могу сказать по опыту, что подобным же образом крайне одаренные и вполне психически устойчивые математики (при том, что психически устойчивый математик — гораздо большая редкость, чем психически устойчивый актер) общаются так со своими формулами, а физики с элементарными частицами, которые исследуют.

Почему же в этом случае надо исключить возможность такого же вживания в религиозные переживания, религиозные системы, религиозные конфликты и так далее? В средневековом театре существовали нереалистические жанры, предполагавшие вживание в образы:

• Смерти;

• Нравственности;

• Порока;

• тех или иных ангелов;

• тех или иных демонов;

• Святого Духа и иных духовных сущностей.

А как без такого вживания можно играть шекспировского «Макбета», где чуть ли не главными персонажами являются ведьмы? Или «Фауста» Гёте? Или драматические поэмы Александра Блока? Или произведения Мориса Метерлинка?

Любое вживание предполагает несколько процедур, каждая из которых не является, конечно же, до конца рациональной. Но при этом все процедуры вполне совместимы с интенсивной работой ума, не пытающегося расторгнуть свои отношения с эмоциями, то есть не превращающегося в чистое рацио. По мне, так это чистое рацио и недостижимо, и чревато — в случае даже относительной достижимости — одной из модификаций безумия.

Ваше чистое рацио следит за своей работой? Следит. А кто следит за следящим?

Несколько слов о процедурах, позволяющих осуществлять вживание, а значит, и не до конца рациональное, но вполне при этом полноценное исследование религиозных и иных форм духовной жизни.

Первая из таких процедур — глубокая продуктивная концентрация на том, во что ты хочешь проникнуть, на том, во что ты хочешь глубоко погрузиться. Такая длительная концентрация порождает в человеческой психике, исследующей нечто (сознательно не называю такую психику разумом), особую чуткость к тому, на чем ты концентрируешься. Эту чуткость можно назвать (сознательно использую научную терминологию) направленностью рефлекторной системы, временным господством над психикой именно этой, созданной с помощью концентрации, рефлекторной системы. Такую систему называют доминантой.

Создатель учения о доминанте — русский и советский физиолог, академик Алексей Алексеевич Ухтомский (1875–1942). Алексей Алексеевич — потомок древнего рода князей Ухтомских. Этот род был одним из немногих уцелевших родов, ведущих свое происхождение аж от самого Рюрика. Такие роды в Российской империи назывались Рюриковичами. Романовы, по понятным причинам, не любили Рюриковичей. Ухтомский учился в Нижегородском кадетском корпусе. Но, в отличие от многих других кадетов, уже на этом этапе жизни проявил страстную любовь к наукам. Причем не только естественным (здесь его наставником был будущий директор Горного института, видный русский математик И. П. Долбня, которого Ухтомский называл учителем мысли), но и гуманитарным. Ухтомский страстно увлекался философией, психологией, этикой. К восемнадцати годам он был уже полноценным знатоком и древней философии, и философии Средних веков, и того, что можно назвать последним писком тогдашней философской моды. Казалось бы, какое отношение может иметь столь образованный человек начала ХХ века, человек эпохи глубокого кризиса веры, к немодной в Российской империи духовной деятельности?

Алексей Алексеевич Ухтомский

Между тем после кадетского училища Ухтомский поступает на словесное отделение Московской духовной академии. По случайности или по воле судьбы Ухтомский какое-то время тесно соприкасается с теми, кого именуют умалишенными (он почему-то живет, именно просто живет на территории Ярославской психлечебницы). Диссертацию Ухтомский защищает на тему «Космологическое доказательство Бытия Божия». Ухтомский доказывает в диссертации, что данные науки не исключают возможность Бытия Божия. И уже на этапе защиты диссертации осознает необходимость как-то сопрягать эту самую возможность Бытия Божия с данными современной ему физиологии высшей нервной деятельности, физиологии поведения и так далее.

Ухтомский, защитив диссертацию по богословию, переходит в старообрядчество и тем самым закрывает себе возможность духовной карьеры в Российской империи. Но Ухтомский, окончив Духовную академию, закрывает себе и возможность естественнонаучной карьеры: по законам Российской империи, выпускники Духовной академии и семинарии не имели права поступать на естественнонаучные отделения университета.

Ухтомский поступает вольнослушателем на Восточный факультет Санкт-Петербургского университета. Там он овладевает древнееврейским языком. И с этого факультета переводится на физико-математический (поступать на этот факультет выпускникам духовных учебных заведений было нельзя, а перевестись на него с другого факультета было можно).

На факультете Ухтомский начинает заниматься физиологией. В 1911 году он формулирует принцип доминанты.

В начальный период советской власти Ухтомский как дворянин и лицо, имеющее отношение к духовному поприщу, подвергался не очень крупным преследованиям. К 1921 году этот период преследований заканчивается. Ухтомский выходит с Лубянки полностью реабилитированным. Ему даже возвращается помещичий дом.

В 1935 году Ухтомский становится директором основанного им самим Института физиологии, его деятельность всячески поддерживает советская власть. Ухтомский становится лауреатом Ленинской премии и академиком.

Ухтомский читает лекцию студентам Ленинградского университета. 1934

Одновременно Ухтомский — вот он, парадокс советской эпохи — является и старостой в старообрядческой Единоверческой церкви, и активным церковным деятелем, работающим в сфере воссоединения Русской Православной Церкви со старообрядцами. Время от времени Ухтомскому предъявляются претензии по этой части — но тут же претензии снимаются. Ухтомский знал семь языков. Он был не только богословом, философом, но и живописцем, иконописцем, скрипачом, архитектором.

Ухтомский остался в блокадном Ленинграде, участвовал в организации работы ученых на нужды обороны, работал по актуальной военной психологической тематике. Он умер в осажденном Ленинграде в августе 1942 года.

Ну и что скажет ревнитель чистого рационализма, ознакомившись с такой биографией? Он заявит, что Ухтомский не ученый, ибо слишком погружен в религиоведение? Что широта интересов Ухтомского несовместима с глубиной научного рационального поиска?

Любой, кто не зациклен на чистом рационализме, понимает, что сама фигура Ухтомского является живым упреком этому самому чистому рационализму. А также ярким доказательством возможности научных — и именно научных — альтернатив рационалистическому безумию, которое я здесь обсуждаю потому, что в очередной раз настала пора поговорить не об обсуждаемых древних религиозных процессах, конфликтах и хитросплетениях, а о методе, с помощью которого только и можно изучать такой коварный материал. Который, конечно же, не может изучаться с помощью метода, основанного на чистой рациональности. Но значит ли это, что он не может изучаться вообще?

Теория Ухтомского имеет прямое отношение к тому, с помощью какого метода этот материал можно исследовать. Да и сам Ухтомский, по-видимому, оттачивал метод именно на исследовании очень коварного духовного материала, который иными методами исследовать нельзя.

Что же представляет собой учение Ухтомского о доминанте?

Согласно этому учению, на определенном этапе времени и в связи с определенными обстоятельствами выполнение определенной функции может стать для живого существа (не обязательно человека) резко более важным, нежели выполнение других необходимых функций.

Известный пример — половое возбуждение у кошки, изолированной от самцов в период течки. Все другие потребности, кроме той, которая стала доминантной для кошки в связи с ее изоляцией от самцов на период течки, тормозятся. Кошка перестает реагировать на запах пищи, любые стимулы, адресованные к другим потребностям кошки, лишь активизируют доминантную в данный период потребность. Введение успокоительных препаратов не приводит к успокоению, не стирает эту половую доминанту в возбужденных нервных центрах данного существа.

То же самое происходит и в случае, если у более высокоорганизованного живого существа, то есть у человека, возникает более высокая доминирующая потребность, потребность в разрешении определенной мысли. Тогда все остальные потребности гасятся, становятся маловажными. Ухтомский утверждает, что в этом случае «вновь приходящие волны возбуждения в центрах будут идти по направлению главенствующего сейчас очага возбуждения».

При этом Ухтомский настаивал на том, что такое состояние господства доминирующей потребности является не только свойством коры головного мозга. Что это общее свойство всей нервной системы. При этом Ухтомский делил доминанты на «низшие», такие, как у только описанной нами кошки, и «высшие». «Низшие» для Ухтомского носят физиологический характер, а «высшие» возникают в коре головного мозга и составляют физиологическую основу акта внимания и предметного мышления.

Введенский и Ухтомский в лаборатории

Предлагаю читателю вспомнить поэму Лермонтова «Мцыри», в которой сам герой поэмы описывает, как именно у него функционирует его специфическая высшая доминанта. Лермонтов берет эпиграфом для своей поэмы слова Ионафана из знакомой нам Первой Книги Царств: «Вкушая, вкусих мало меду, и се аз умираю». Так звучит эпиграф у Лермонтова. Полный текст этого высказывания Ионафана таков: «Вкушая, вкусих мало меду, омочив конец жезла, иже в руце моей, и се аз умираю».

Ионафан, как мы помним, не умер по причине вкушения меда. Но он чуть было не умер. Его отец Саул запретил воинам вкушать пищу вплоть до определенного времени, а Ионафан оскоромился, натолкнувшись на мед, собранный дикими пчелами. Саул приказал казнить Ионафана, но народ Израиля заступился за своего героя. Интересно, что Лермонтов берет именно этот эпиграф для своего «Мцыри». И я не могу обойти это интересное обстоятельство в момент, когда адресуюсь к данной поэме в исследовании, где только обсуждал и Ионафана, и мед, и Первую Книгу Царств в целом.

И всё же в данном случае эпиграф из «Мцыри» — это своеобразная заметка на полях и не более. Намного важнее сам текст поэмы Лермонтова. Точнее, той его части, в которой описана доминанта.

Я знал одной лишь думы власть,
Одну — но пламенную страсть:
Она, как червь, во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла.

Тут прямо описано то, что сотворяет с человеком его концентрация на том, что названо в начале не абы как, а (внимание!) властью думы.

Человек находится под властью думы, а не инстинкта! Он называет то, что в нем возникает, сначала именно властью думы и потом уже говорит, что эта власть думы была еще и пламенной страстью.

У геолога, которого я приводил в качестве примера, всеобъемлющей властью обладала дума о разломе. У физика — дума об атоме или кварке. У героя поэмы «Мцыри» — дума о родине. А у героя Достоевского?

В его романе «Братья Карамазовы» некий Ракитин, разговаривая с Алешей, пытается обнаружить корыстные мотивы в поведении Ивана, старшего брата Алеши. Ракитин говорит: «А этого брат твой Иван и ждет, тут он и в малине: и Катерину Ивановну приобретет, по которой сохнет, да и шестьдесят тысяч ее приданого тяпнет. ... И чем только этот Иван прельстил вас всех, что вы все перед ним благоговеете? А он над вами же смеется: в малине, дескать, сижу и на ваш счет лакомствую».

Алеша отвечает Ракитину: «Ты Ивана не любишь. Иван не польстится на деньги».

Ракитин настаивает: «Быдто? А красота Катерины Ивановны? Не одни же тут деньги, хотя и шестьдесят тысяч вещь прельстительная».

Алеша твердо стоит на своем: «Иван выше смотрит. Иван и на тысячи не польстится. Иван не денег, не спокойствия ищет. Он мучения, может быть, ищет. ... Ум его в плену. В нем мысль великая и неразрешенная. Он из тех, которым не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить».

Ракитин упрекает Алешу, говоря, что тот украл эту фразу о великой мысли у старца Зосимы. Старец Зосима, конечно, говорит не о светском варианте доминантны (она же — «мысль великая», разрешение которой важнее всего на свете), а об иночестве: «Кто же из них способнее вознести мысль великую и пойти служить ей — уединенный ли богач или сей освобожденный от тиранства вещей и привычек? (имеется в виду инок — С.К.)».

Но, во-первых, даже если Алеша заимствовал эту мысль у Зосимы, речь идет о творческом заимствовании, поскольку Иван Карамазов никак не инок.

Во-вторых, для Зосимы взращивание доминанты (мысли великой) предполагает отсечение от тиранства вещей и привычек. То самое отсечение, которое Эрик Фромм называл важнейшей предпосылкой перехода человека от неподлинности (стремления иметь) к подлинности (состоянию, в котором место этого стремления иметь занимает стремление быть).

А в-третьих... В-третьих, для меня все эти примеры, невероятно важные сами по себе (если мысль о новом гуманизме, коммунизме, спасении Родины, ответе на вызов дегуманизации, спасении человечества от этой дегуманизации не становится доминантной, то грош ей цена), в данном случае являются только методологическими примерами. В рассматриваемой мною методологии, которую я предлагаю читателю, первой исследовательской процедурой является концентрация, порождающая у того, кто к ней способен, эту самую доминанту.

Вторая процедура — работа с доминантой. Эта работа подразделяется на умственную, эмоциональную и тотальную. Сначала ты думаешь о том, что стало для тебя главным, потом думы твои рождают пламенную страсть, сливаясь с нею воедино, а потом... Потом ты становишься тем, о чем ты думаешь и что ты переживаешь.

Исследование судеб гуманизма можно проводить только на основе этих интеллектуальных процедур, которые, как я только что показал, не будучи чисто рациональными, являются при этом стопроцентно исследовательскими, интеллектуальными и так далее. Только на их основе можно строить сравнительное религиоведение. Только на их основе можно проникать в образы и духовные системы. Только на их основе можно полноценно соотносить себя с судьбой гуманизма. Потому что только тогда судьба гуманизма становится твоей судьбой в полном смысле этого слова.

Оговорив всё это, я спрашиваю самого себя: с какой степенью подробности надо обсуждать те или иные трагические моменты древней истории вообще и древнееврейской истории, неразрывно связанной с христианством? Если речь идет о той степени подробности, которая не предполагает вживания в сюжеты, то можно ли при таком изложении говорить о глубоком вживании в то, что является предметом исследования?

Договорившись с читателем о том, что такое вживание необходимо, коль скоро мы исследуем столь коварный предмет, как религиозный и пострелигиозный гуманизм, я получаю право на иное, избыточное в рамках другого метода, цитирование древних источников. Одно дело — ознакомить с ними так, чтобы было понятно существо обсуждаемого вопроса. И другое дело — ознакомить так, чтобы можно было по-настоящему вжиться.

(Продолжение следует.)

 

https://rossaprimavera.ru/article/9e690471?gazeta=/gazeta/285

 

29.06.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №284

 

Откуда у Саула и того колена Вениаминова, к которому он принадлежит, такая тяга к нарушениям, за которые потом наказывают с необычайной свирепостью? 

Судьба гуманизма в XXI столетии

Сергей Кургинян, 29 июня 2018 г.

опубликовано в №284 29 июня 2018 г.

 Иоахим Бейкелар. Хитрость гаваонитян. 1565

В книге Иисуса Навина говорится:

«Но жители Гаваона, услышав, что Иисус сделал с Иерихоном и Гаем,

употребили хитрость: пошли, запаслись хлебом на дорогу и положили ветхие мешки на ослов своих и ветхие, изорванные и заплатанные мехи вина;

и обувь на ногах их была ветхая с заплатами, и одежда на них ветхая; и весь дорожный хлеб их был сухой и заплесневелый.

Они пришли к Иисусу в стан [Израильский] в Галгал и сказали ему и всем Израильтянам: из весьма дальней земли пришли мы; итак, заключите с нами союз.

Израильтяне же сказали Евеям: может быть, вы живете близ нас? как нам заключить с вами союз?

Они сказали Иисусу: мы рабы твои. Иисус же сказал им: кто вы и откуда пришли?

Они сказали ему: из весьма дальней земли пришли рабы твои во имя Господа, Бога твоего; ибо мы слышали славу Его и всё, что сделал Он в Египте,

и всё, что Он сделал двум царям Аморрейским, которые [были] по ту сторону Иордана, Сигону, царю Есевонскому, и Огу, царю Васанскому, который [жил] в Астарофе.

[Слыша сие,] старейшины наши и все жители нашей земли сказали нам: возьмите в руки ваши хлеба на дорогу и пойдите навстречу им и скажите им: «мы рабы ваши; итак заключите с нами союз».

Этот хлеб наш из домов наших мы взяли теплый в тот день, когда пошли к вам, а теперь вот, он сделался сухой и заплесневелый;

и эти мехи с вином, которые мы налили новые, вот, изорвались; и эта одежда наша и обувь наша обветшала от весьма дальней дороги.

Израильтяне взяли их хлеба, а Господа не вопросили.

И заключил Иисус с ними мир и постановил с ними условие в том, что он сохранит им жизнь; и поклялись им начальники общества.

А через три дня, как заключили они с ними союз, услышали, что они соседи их и живут близ них;

ибо сыны Израилевы, отправившись в путь, пришли в города их на третий день; города же их [были]: Гаваон, Кефира, Беероф и Кириаф-Иарим.

сыны Израилевы не побили их, потому что начальники общества клялись им Господом, Богом Израилевым. За это всё общество [Израилево] возроптало на начальников.

Все начальники сказали всему обществу: мы клялись им Господом, Богом Израилевым, и потому не можем коснуться их;

а вот что сделаем с ними: оставим их в живых, чтобы не постиг нас гнев за клятву, которою мы клялись им».

Я привожу такие длинные цитаты для того, чтобы читатель, в том числе и не проявлявший интереса к ветхозаветной истории, мог из авторитетного первоисточника, а не из моего сжатого пересказа, получить сведения по поводу масштаба богохульства, учиненного Саулом как наиярчайшим представителем колена Вениаминова.

Все израильтяне, включая Саула, прекрасно понимали, что их предводитель Иисус Навин и его ближайшие сподвижники («начальники») были обмануты гаовитянами. И что обмануты они были потому, что «Господа не вопросили».

Все израильтяне, включая Саула, понимали, что Господь оказался вынужден делать выбор между двумя вариантами собственного поведения.

Вариант № 1. Наказать израильтян за то, что они его «не вопросили».

Этим наказанием как огнем карающим в каком-то смысле очистить израильтян от скверны взятой ими идиотской клятвы. Притом что клятва дана аж именем самого Господа.

Потом вернуть израильтянам милость в невесть какой раз (поскольку народ избранный, то милость эту всегда приходится возвращать).

Вернув же милость, сказать израильтянам: «Впредь всегда советуйтесь со Мной, иначе будете попадать впросак».

Сказавши это, так сказать, на закуску, натравить израильтян, уже по факту как бы освобожденных от клятвы, на гаваонитян, от которых надо освобождать территорию.

Натравив израильтян, помочь им истребить гаваонитян. И, взирая на творение рук своих, сказать в очередной раз, что оно хорошо. Что и волки, порвав гаованитян, оказались сыты, и овцы, в каком-то смысле не нарушив клятву Господу, оказались целы, то есть избавлены от необходимости соблюдения клятвы.

Вариант № 2. Вздохнув, сказать: «Ну, раз уж вы поклялись Моим именем, то любое нарушение вами клятвы означает компрометацию Моего имени. А я этого допустить не могу. Так что выполняйте клятву, глупые и строптивые, но избранные мною уроды. А на то, что вы со Мной не посоветовались, Я на этот раз посмотрю сквозь пальцы».

И, наконец, все израильтяне, включая Саула, понимали, что Господь выбрал второй вариант. А значит, он будет свирепо наказывать израильтян, если они нарушат клятву, которую дали гаваонитянам.

Ну и зачем же тогда Саул нарушает клятву и обрекает свой род этим нарушением на страшную кару Господа?

Зачем Саул, нарушая клятву, которую Господь вполне определенным образом повелел соблюдать, навлекает кару Господню не только на свою семью, но и на весь народ Израиля?

Чем Саулу так помешали гаваонитяне?

Откуда у Саула и того колена Вениаминова, к которому он принадлежит, такая тяга к нарушениям, за которые потом наказывают с необычайной свирепостью? Касается ли это левита и наложниц, касается ли это гаваонитян или чего бы то ни было еще, — откуда эта единая, по своей сути, тяга к свершению деяний, наказуемых с особой свирепостью?

Иисус Навин и его соратники («начальники») понимали, что если нарушат клятву, данную именем Господа, и уничтожат гаваонитян, то наказание будет очень суровым. Но ведь и Саул это понимал! Ну и зачем же он нарушил клятву, зная о неотвратимости и жестокости наказания за ее нарушение?

Зачем он так подставил и своих близких, и свой народ?

Может быть, гаваонитяне, которых оставил в живых Иисус Навин, впоследствии стали предъявлять слишком большие претензии?

Мы уже потратили много времени на рассмотрение сюжета с гаваонитянами. И потому целесообразно ознакомиться с этим сюжетом до конца. Тем более, что без такого ознакомления у читателя может сложиться ложное представление об амбициозности оставленных в живых мошенников-гаваонитян, а значит, и о минимальной правомочности (или хотя бы эффективности) непостижимо деструктивных действий царя Саула.

Израильтяне, не входящие в круг начальников, то есть в круг ближайших приближенных Иисуса Навина, возроптали на этих начальников и самого Иисуса за то, что они оставили в живых мошенников-гаваонитян.

В ответ на это сам Иисус и эти начальники сказали израильтянам о недопустимости нарушения клятвы перед Господом (подчеркну еще раз, той самой клятвы, которую нарушил Саул). Но ведь начальники не только это сказали израильтянам, дабы погасить их ропот. Вот что еще начальники сказали израильтянам:

«И сказали им начальники: пусть они живут, но будут рубить дрова и черпать воду для всего общества. [И сделало всё общество] так, как сказали им начальники.

Иисус призвал их и сказал: для чего вы обманули нас, сказав: «мы весьма далеко от вас», тогда как вы живете близ нас?

за это прокляты вы! без конца вы будете рабами, будете рубить дрова и черпать воду для дома Бога моего!

Они в ответ Иисусу сказали: дошло до сведения рабов твоих, что Господь, Бог твой, повелел Моисею, рабу Своему, дать вам всю землю и погубить всех жителей сей земли пред лицом вашим; посему мы весьма боялись, чтобы вы не лишили нас жизни, и сделали это дело;

теперь вот мы в руке твоей: как лучше и справедливее тебе покажется поступить с нами, так и поступи.

И поступил с ними так: избавил их от руки сынов Израилевых, и они не умертвили их;

и определил в тот день Иисус, чтобы они рубили дрова и черпали воду для [всего] общества и для жертвенника Господня; даже до сего дня, на месте, какое ни избрал бы [Господь]».

Как мы видим, Иисус Навин принял неотменяемое решение сделать гаваонитян не просто рабами, а рабами храмовыми. То есть рабами левитов, которые были и храмовыми жрецами (коэны, высшая часть колена Левия, потомки Аарона по прямой мужской линии), и — если речь идет о колене Левия за вычетом коэнов — более скромными представителями сообщества, обслуживающего храм (певчими, музыкантами, храмовыми целителями, надзирателями за порядком на богослужении, почетной стражей храма и так далее).

Гаваонитяне, как мы только что убедились, исполняли в храме очень определенные и самые непрестижные функции — функции дровосеков и водоносов. Были ли они в полном смысле слова рабами храма или же они были почти рабами, не так уж и важно.

Главное, что они, во-первых, входили в сообщество людей, обеспечивающих действие храма.

И, во-вторых, играли в этом сообществе донельзя приниженную роль. Притом что все менее приниженные роли были уделом левитов, которых Господь отделил от остальных израильских колен для того, чтобы они носили ковчег завета Господа, «предстояли перед Господом», «служили Ему и благословляли именем Его».

Левитам, в отличие от всех остальных колен, не выделили отдельной территории проживания. В Книге Второзакония говорится:

«В то время отделил Господь колено Левиино, чтобы носить ковчег завета Господня, предстоять пред Господом, служить Ему и благословлять именем Его, [как это продолжается] до сего дня; поэтому нет левиту части и удела с братьями его: Сам Господь есть удел его, как говорил ему Господь, Бог твой».

Я вновь возвращаюсь к вопросу об особой роли левитов для того, чтобы провести вполне законную, как мне представляется, параллель между обидой, нанесенной коленом Вениаминовым наложнице левита, которая иногда называется женой левита. Но которая, скорее всего (в толкованиях есть разночтения), была то ли привилегированной рабыней левита, то ли несколько ущемленной в правах женой левита. Для того чтобы сосредоточиться на существе дела, можно сказать, что наложница левита была то ли недоженой левита, то ли его суперрабыней. В любом случае, она занимала по отношению к левиту примерно то место, которое занимали гаваонитяне по отношению к сословию левитов.

И наложница, и гаваонитяне были нужны в качестве чего-то относительно вспомогательного и низкостатусного (иначе левит не отдал бы свою наложницу на растерзание, а если бы и отдал, то ему бы этого не простили). Но низкостатустность и вспомогательность отнюдь не означают отсутствие нужности и даже ценности.

Господом было сказано, чтобы представитель колена Вениаминова Саул не трогал гаваонитян. А Саул их тронул, понимая, что гаваонитяне при левитах занимают почти ту же роль, какую наложница занимала при конкретном левите. То есть, в каком-то смысле, Саул воспроизводит то, что является для него как представителя колена Вениаминова ключевым родовым пятном на коллективной биографии этого самого колена.

Связано ли это с кощунственным деянием Саула по вызыванию тени Самуила с помощью Аэндорской некромантки, являющейся, согласно некоторым толкованиям, аж родственницей Саула?

Если мы не можем продвинуться в разъяснении этого вопроса, используя только авторитетную древнюю литературу, то наше погружение в пучину древнееврейской истории вообще и в злоключения колена Вениаминова и Саула как ярчайшего представителя этого колена, было совершено зряшным. Но мы можем — хоть и ненамного — продвинуться дальше, используя, повторяю, не сомнительные и конспирологические, а вполне классические источники.

Вот один из вполне классических источников — Первая книга Маккавейская. Я не буду вдаваться в подробности, обсуждая степень ее классичности. Потому что в любом случае она достаточно классична, даже если встать на точку зрения тех, кто приуменьшает ее классичность. Конечно, это не Книга Бытия. И в каком-то смысле это не цитируемые нами Книги Царств или Судей. И это не Книга Иисуса Навина. Книги Маккавейские отсутствуют в еврейской Библии (Танахе), их нет в протестантском Ветхом Завете. Но интересующая нас Первая книга Маккавейская, а также две следующие за ней — Вторая и Третья, входят и в славяно-русскую и в греческую Библию.

Неканоническими книгами Священного Писания являются книги, которые Церковь не включает в библейский канон только потому, что не считает их боговдохновленными. Но Церковь высоко ценит эти книги, считая их полезными для благочестия, назидательными и так далее. Эти книги, безусловно, являются церковными. Их нет, повторяю, в Танахе, но для Русской Православной Церкви и не для нее одной такие сочинения, как Вторая книга Ездры, Книга Товита, Книга Премудрости Соломона, Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова, а также три Маккавейские книги (Первая, Вторая и Третья), являются очень важными, хотя и неканоническими.

В католических изданиях Библии (Вульгате и Новой Вульгате) присутствуют две Книги Маккавейские. Русская Православная Церковь называет первые три Книги Маккавейские неканоническими.

Короче говоря, та Первая книга Маккавейская, к знакомству с которой я сейчас намерен обратиться, — это уж никак не конспирология. Это очень древний и очень авторитетный источник. Мне только это и важно. Потому что главная задача в обсуждаемом мною случае — избежать дешевой конспирологичности, которая, увы, очень близко соседствует с рассматриваемыми мной сюжетами.

В адресации к Первой книге Маккавейской, еще раз подчеркну, ничего нет от конспирологии. Совсем ничего.

Подчеркнув это, начинаю знакомство с решающим для нас авторитетным древним сочинением, каковым является Первая книга Маккавейская. Книга начинается с изложения деяний Александра Македонского и разделения после смерти Александра его империи между его соратниками и преемниками (так называемыми диадохами; диадох, по-древнегречески, — преемник).

Уильям Тёрнер. Рицпа. Около 1807–1808. «Рицпа, дочь Айя, взяла покрывало печали и расстелила его на камне. И от начала жатвы до начала дождей Рицпа сидела там день и ночь. Она не позволяла прикасаться к телам ни птицам небесным в дневное время, ни диким зверям в ночное время»

Про диадохов сказано, что по смерти Александра «все они возложили на себя венцы, а после них и сыновья их в течение многих лет; и умножили зло на земле».

Из диадохов Первую книгу Маккавейскую интересует прежде всего Антиох Епифан. Именуя всех диадохов умножителями зла на земле, Первая книга Маккавейская самым злым умножителем зла считает этого Антиоха Епифана. Про него говорится, что он входил в число диадохов. И что особо выделялся среди них по части зла: «И вышел от них (то есть от диадохов — С.К.) корень греха — Антиох Епифан, сын царя Антиоха, который был заложником в Риме, и воцарился в сто тридцать седьмом году царства Еллинского».

Антиох IV Епифан (215–164 гг. до н. э.) — сирийский царь из династии Селевкидов.

Селевкиды — династия правителей государства, основанного диадохом Селевком Никатором. Эта династия сформировалась в 312 году до нашей эры и сошла на нет в 60-е годы до нашей эры.

Ее основатель — Селевк I Никатор (358–281 гг. до н. э.) был полководцем и телохранителем Александра Македонского. Это был сильный и талантливый государственный деятель, создавший мощное государство в Малой Азии и за ее пределами. Его наследники Антиох I Сотер и Антиох II Теос продолжали линию основателя династии на эллинизацию Малой Азии. Эту линию все Селевкиды проводили очень настойчиво. При этом держава Селевкидов то укреплялась, то теряла завоеванные возможности.

Антиох I Сотер сумел отразить галатов, союз трех кельтских племен, вторгшихся в Малую Азию 278–277 гг. до н. э. и опустошавших западную часть Малой Азии почти 50 лет.

Антиох II Теос вел не слишком победоносные войны. При нем и его предшественнике Антиохе I держава Селевкидов ослабла. Она продолжала слабеть при Селевке II Каллинике и Селевке III Сотере, притом что все эти Селевкиды что-нибудь отвоевывали, а что-нибудь теряли.

Резкое укрепление державы произошло при Антиохе III Великом (222–187 гг. до н. э.). Но это укрепление стало началом краха державы. Потому что рост державы Селевкидов задел амбиции Рима, и Рим, разбив эту державу, породил ее последовательное и необратимое ослабление при наследниках Антиоха Селевке IV, узурпаторе Гелиодоре.

Прослеживая эту линию, мы доходим до того Антиоха IV Эпифана, который в Первой книге Маккавейской именуется предельным средоточием зла. Какого зла? Эллинизации — вот какого! Зачем иудеям эллинизация? Она для них и есть предельное зло. Чем более ретивым является эллинизатор, тем он более ненавидим иудеями.

Антиох IV был самым рьяным эллинизатором. Именно это его безоглядное стремление к наращиванию эллинизации любой ценой породило в итоге восстание в Иудее и Маккавейские войны.

Эти войны против Селевкидского царства и его линии на, так сказать, окончательное решение «иудейского вопроса» через эллинизацию евреи вели в 167–160 гг. до н. э. Они закончились победой Иудеи. А началось всё с этой самой необдуманной и чрезмерной эллинизации.

Антиох стремился к распространению греческого языка и культуры. Он хотел побудить евреев отказаться от веры отцов и принять греческую веру.

В 167 году до нашей эры Антиох превратил Иерусалимский храм в святилище Зевса Олимпийского и начал осуществлять в этом храме языческие жертвоприношения. Это вызвало вооруженное восстание.

Началом восстания стало убийство Маттафией, священником из рода Хасмонеев (именно хасмонейские священники возглавили борьбу за иудейскую веру против эллинизации), особо рьяно отстаивавшим иудейскую веру, некоего еврея-вероотступника, который стал осуществлять в Иерусалимском храме это самое вероотступничество, принеся жертву на языческом алтаре. Бежав в горы после убийства этого вероотступника, Маттафия возглавил борьбу против эллинизации. В итоге Хасмонеи добились отмены запретов на отправление иудейских обрядов и стали смягчать эллинизацию. Борьба евреев с эллинизацией получила поддержку Рима. Третий сын Маттафии Иуда добился крупных успехов в отражении эллинизации.

После гибели Иуды его дело продолжили братья — Ионафан и Симон. Оба они искусно использовали противоречия между боровшимися за власть селевкидскими кланами. Ионафан сумел стать первосвященником и получить титул «друга царя» (имеется в виду царь из династии Селевкидов).

Укрепляя свое отвоеванное у Селевкидов Малое иудейское царство, Ионафан установил дружеские отношения со Спартой. А также с Римом.

Позже Ионафан и его сыновья были казнены эллинизаторами, коварно заманившими их как бы в гости, оставившими их в заложниках, а потом казнившими.

Но нас интересует эпизод со Спартой. Ради него мы погружаемся во все эти детали. Он изображен достаточно внятно и убедительно в Первой книге Маккавейской, повествующей о еврейском сопротивлении эллинизации.

Антиох Епифан, атака на Иерусалим. Первая книга Маккавейская. Манускрипт из Лейдена. Вторая половина IX — начало X вв.

Отрекомендовав Антиоха Епифана в качестве корня греха, то есть в качестве главного эллинизатора Иудеи и борца с иудаизмом, Первая книга Маккавейская сообщает далее о том, что часть евреев отступила от веры и перебежала в стан этого эллинизатора. Вот что говорится по этому поводу:

«В те дни вышли из Израиля сыны беззаконные и убеждали многих, говоря: пойдем и заключим союз с народами, окружающими нас, ибо с тех пор, как мы отделились от них, постигли нас многие бедствия.

И добрым показалось это слово в глазах их.

Некоторые из народа изъявили желание и отправились к царю; и он дал им право исполнять установления языческие.

Они построили в Иерусалиме училище по обычаю языческому.

и установили у себя необрезание, и отступили от святого завета, и соединились с язычниками, и продались, чтобы делать зло».

Чинимое зло, то есть эллинизация, попирающая иудейскую веру, резко увеличилось после победы Антиоха над Египтом.

В Первой книги Маккавейской об этом сообщается следующее:

«После поражения Египта Антиох возвратился в сто сорок третьем году и пошел против Израиля, и вступил в Иерусалим с сильным ополчением;

вошел во святилище с надменностью и взял золотой жертвенник, светильник и все сосуды его,

и трапезу предложения, и возлияльники, и чаши, и кадильницы золотые, и завесу, и венцы, и золотое украшение, бывшее снаружи храма, и всё обобрал.

Взял и серебро, и золото, и драгоценные сосуды, и взял скрытые сокровища, какие отыскал.

И, взяв всё, отправился в землю свою и совершил убийства, и говорил с великою надменностью.

Посему был великий плач в Израиле, во всех местах его.

Стенали начальники и старейшины, изнемогали девы и юноши, и изменилась красота женская.

Всякий жених предавался плачу, и сидящая в брачном чертоге была в скорби.

Вострепетала земля за обитающих на ней, и весь дом Иакова облекся стыдом».

Далее в Первой книге Маккавейской говорится о разгроме Иерусалима, куда злодей-эллинизатор поместил «народ нечестивый людей беззаконных».

Сказано также, что это помещение людей беззаконных было «постоянною засадою для святилища и злым диаволом для Израиля».

Говорится также, что беззаконные люди «проливали невинную кровь вокруг святилища и оскверняли святилище».

«Жители же Иерусалима разбежались ради них, и он сделался жилищем чужих и стал чужим для своего рода, и дети его оставили его.

Святилище его запустело, как пустыня, праздники его обратились в плач, субботы его — в поношение, честь его — в уничижение.

По мере славы его увеличилось бесчестие его, и высота его обратилась в печаль».

Царь Антиох упорствует в доведении до конца эллинизации и искоренении иудейской веры. Ему удается заручиться поддержкой части иудеев. В Первой книге Маккавейской говорится:

«И многие из Израиля приняли идолослужение его (его — это Антиоха, С.К.) и принесли жертвы идолам и осквернили субботу.

Царь послал через вестников грамоты в Иерусалим и в города Иудейские, чтобы они следовали узаконениям, чужим для сей земли,

и чтобы не допускались всесожжения и жертвоприношения, и возлияние в святилище, чтобы ругались над субботами и праздниками

и оскверняли святилище и святых,

чтобы строили жертвенники, храмы и капища идольские, и приносили в жертву свиные мяса и скотов нечистых,

и оставляли сыновей своих необрезанными, и оскверняли души их всякою нечистотою и мерзостью,

для того чтобы забыли закон и изменили все постановления.

А если кто не сделает по слову царя, да будет предан смерти.

Согласно этому писал он всему царству своему и поставил надзирателей над всем народом, и повелел городам Иудейским приносить жертвы во всяком городе.

И собрались к ним многие из народа, все, которые оставили закон, — и совершили зло в земле».

В Первой книге Маккавеев очень подробно описано всё это зло. Но не ради этих подробностей знакомимся мы с данным произведением. Достаточно того, что процитировано, чтобы понять: иудейскую веру эллинизаторы действительно искореняли очень свирепо.

Как известно, действие рождает противодействие. Первая книга Маккавейская подробно описывает, каково было это противодействие. Она повествует о деяниях всех вождей этого противодействия. В том числе того Ионафана, который, стремясь заручиться союзниками в борьбе с эллинизаторами, обратился к Спарте.

В Первой книге Маккавейской приводятся важные сведения о том, как строил Ионафан диалог со Спартой. В двенадцатой главе приводится список письма, которое Ионафан написал спартанцам. Именно это письмо, притом что Первой книге Маккавейской, безусловно, следует доверять, оправдывает наши долгие разбирательства нюансов древней еврейской истории вообще и судеб колена Вениаминова в частности.

(Продолжение следует.)

 

https://rossaprimavera.ru/article/8dbb6416?gazeta=/gazeta/284

 

23.06.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №283

 

В основе некромантии лежит убеждение в том, что мертвые очень могущественны и могут оказывать помощь живым 

Судьба гуманизма в XXI столетии

Сергей Кургинян, 23 июня 2018 г.

опубликовано в №283 23 июня 2018 г.

Бернардо Каваллино. Саул и тень Самуила. Около 1650–1656

Посредником в отношениях между Саулом и Господом был Самуил. Пока он выполнял эту функцию, Саул мог как-то удерживаться на плаву, избегая окончательного отпадения от Господа и его неминуемых последствий.

Отпадение тем не менее происходило, но оно было достаточно плавным. Господь предупреждал Самуила о том, что Саул уже не тот, что он уже не сопровождается в своих деяниях Господом. Тем не менее Господь позволял Самуилу наставлять Саула. Господь также использовал Саула в битвах с филистимлянами. Господь использовал Саула, если можно так выразиться, в виде ветхой конструкции, которая должна удерживать кровлю здания до момента возведения новой конструкции. Такой новой конструкцией для Господа был Давид. Господь спасал Давида от Саула и одновременно использовал Саула, дабы к моменту прихода Давида на царство это царство еще сохранялось и могло быть укреплено.

Поскольку мы в этой части исследования пытаемся разобраться в отношениях между различными коленами одного еврейского народа, то считаю необходимым еще раз зафиксировать, что Самуил принадлежит к жреческому колену Левия, Саул — к особо интересующему нас колену Вениаминову, а его преемник Давид — вифлеемлянин из колена Иуды.

Причем его прабабкой была некая моавитянка Руфь, которая, не будучи еврейкой по крови, является примером праведного вхождения в еврейский народ представителей других народов.

Конец царствования Саула — это еще и конец особых возможностей для колена Вениаминова. А возведение на царствование Саула — в каком-то смысле парадоксальное возвеличивание представителя очень скомпрометированного колена. Причем возводил Саула на царство левит Самуил, представитель того колена Левия, которое особо было оскорблено коленом Вениаминовым.

Еще раз вкратце сообщив читателю эти (многим кажущиеся избыточными) детали клановой древнееврейской истории, я начинаю рассматривать период после смерти Самуила.

Итак, Самуил умер в возрасте 88 лет, народ оплакал его кончину. Самуил был похоронен в городе Рама, который, как мы уже установили, был одним из важнейших древних храмовых городов. И Саул остался один на один с филистимлянами. После смерти Самуила пропала у царя Саула возможность воспользоваться авторитетным жрецом-левитом, с чьей помощью можно было хотя бы отчасти урегулировать отношения с Господом.

Между тем необходимость в таком урегулировании отношений имелась. И была вызвана новым нападением филистимлян, которое Саул, будучи царем и главным военачальником еврейского народа, должен был отразить.

Мы уже могли убедиться, что в Первой книге Царств сразу же после сообщения о том, что Самуил был оплакан и погребен в Раме, говорится о том, что Саул изгнал из своей страны всех волшебников и гадателей. Такие действия Саула вполне отвечали нормам, которые Господь установил для своего народа. Эти нормы излагаются, в том числе и в Третьей книге Ветхого Завета — Книге Левит. Легендарным автором книги является Моисей. Название книги происходит от священнического рода Левия. Книга посвящена религиозной стороне древнееврейской жизни. В ней, в частности, говорится: «Мужчина ли или женщина, если будут они вызывать мертвых или волхвовать, да будут преданы смерти: камнями должно побить их, кровь их на них».

Тема вызывания мертвых и волхвования возникает в Книге Левит не раз. В начале главы 20 Книги Левит говорится о страшных карах, которые должны обрушиться на сынов Израилевых, осмелившихся «дать своих детей Молоху», то есть принести собственных детей на алтарь данного бога в виде жертв. Подробно сообщив Моисею о том, как именно будут наказаны такие преступники, Господь сразу после этого сообщает: «И если какая душа обратится к вызывающим мертвых и к волшебникам, чтобы блудно ходить вслед их, то Я обращу лице Мое на ту душу и истреблю ее из народа ее».

Повествуя после этого о различных жестоких наказаниях за кровосмесительные сексуальные связи, за перверсию, скотоложество и прочее, Господь требует от евреев, чтобы они вкушали только кошерную пищу. После этого он сообщает евреям еще раз, что они избраны и вновь говорит о страшных наказаниях за вызывание мертвых. То есть Господь говорит об этом в начале и конце 20-й главы Книги Левит. Только об этом он говорит дважды в этой главе. А значит, Господь понимает и особую соблазнительность данного греха, и его особую омерзительность.

Сообщив читателю эти сведения, я могу вернуться к судьбе Саула, которая, как мы убедимся, на своем последнем этапе тесно сплетена с нарушением требований, изложенных в священной для евреев Книге Левит.

После смерти Самуила, как сообщает нам Первая книга Царств, филистимляне вновь напали на евреев, которые, сплотившись под руководством Саула, решили дать отпор нападению иноземцев.

Саул, собрав войско, решил произвести оценку сил противника. Оценка эта повергла Саула в отчаяние. В Первой книге Царств говорится:

«И увидел Саул стан Филистимский и испугался, и крепко дрогнуло сердце его.

И вопросил Саул Господа; но Господь не отвечал ему ни во сне, ни чрез урим, ни чрез пророков».

Урим — это один из священных предметов, с помощью которых первосвященник вопрошал Господа от имени народа или царя. Другим таким священным предметом являлся туммим. Урим и туммим находились на или в наперснике — четырехугольном нагруднике, который носил на себе первосвященник. С помощью урима и туммима первосвященник мог осуществлять дозволенное Господом вопрошание о будущем.

Такие вопрошания, вещие сны и прорицания были тремя разрешенными способами общения с Господом. Будучи лишенным возможности общаться с Господом этими разрешенными способами, Саул прибегает к способу, категорически запрещенному не только Господом в его назиданиях Моисею, но и самим Саулом. В Первой книге Царств говорится о том, что, убедившись в безрезультативности разрешенных Господом вопрошаний о будущем, «Саул сказал слугам своим: сыщите мне женщину волшебницу, и я пойду к ней и спрошу ее. И отвечали ему слуги его: здесь в Аэндоре есть женщина волшебница.

И снял с себя Саул одежды свои и надел другие, и пошел сам и два человека с ним, и пришли они к женщине ночью. И сказал ей Саул: прошу тебя, поворожи мне и выведи мне, о ком я скажу тебе.

Но женщина отвечала ему: ты знаешь, что сделал Саул, как выгнал он из страны волшебников и гадателей; для чего же ты расставляешь сеть душе моей на погибель мне?

И поклялся ей Саул Господом, говоря: жив Господь! не будет тебе беды за это дело». 

Гюстав Доре. Саул и Аэндорская волшебница. 1866

Утверждая, что Аэндорская волшебница не пострадает за наказуемое Господом деяние (мы только что убедились, сколь жестоко велел Господь Моисею наказывать тех, кто вызывает мертвых), Саул очевидным образом лукавит, подыгрывая лукавству Аэндорской волшебницы. Ведь, будучи волшебницей, причем одной из наиболее могучих волшебниц этой земли, женщина не может не понимать и степени запрещенности своих действий, и того, как жестоко они должны быть наказаны, и, наконец, того, кто к ней обратился за помощью. А раз так, то волшебница только имитирует неведение по всем вышеуказанным поводам. И, по существу, обращается к своему собеседнику не с вопросом о том, будут ли прощены ее действия Господом, а с вопросом о том, защитят ли ее от преследований. Именно поэтому волшебница так смачно живописует запреты царя Саула. Тут ведь одно из двух: или она слабая волшебница, но тогда она не может помочь Саулу, или она могучая волшебница, которая только притворяется в том, что не понимает, кто обращается к ней с тем, чтобы она осуществила то, что запрещено Господом.

Это лукавство Аэндорской волшебницы продолжается недолго. Как только Саул формулирует, в чем его конкретная надоба, лукавство волшебницы становится совсем уж неубедительным, и она от него отказывается.

«Тогда женщина спросила: кого же вывести тебе? И отвечал он: Самуила выведи мне.

И увидела женщина Самуила и громко вскрикнула; и обратилась женщина к Саулу, говоря: зачем ты обманул меня? ты — Саул».

Почему женщина в момент, когда ей говорят о том, кого из умерших надо временно воскресить, восклицает в ответ «ты — Саул»? Потому что именно Саулу нужен Самуил. И все причастные к потустороннему ворожеи не могут это не понимать. Логика Саула проста: если живой Самуил обеспечивал Саулу контакт с Господом и за счет этого контакта Саулу удавалось при жизни Самуила избегать мгновенной господней кары, то почему бы не попытаться теперь сделать то же самое с помощью Аэндорской волшебницы? Пусть она временно воскресит Самуила, и тот временно вернет Саула если не в лоно Господа, то в некое состояние, не предполагающее мгновенной господней кары.

Поскольку такое спасение от кары нужно именно Саулу, то в момент, когда человек, скрывающий свое имя, говорит о том, что ему надо воскресить Самуила, ворожея, к которой он обращается, просто обязана воскликнуть: «Ты — Саул». Потому что никому кроме Саула воскресение Самуила не нужно. А Саулу оно нужно, и по очень понятной причине.

Признавшись колдунье в том, кто именно нуждается в ее помощи, Саул дает колдунье гарантию в том, что ее не накажет царь. Что же касается наказания Господа, то оно не зависит от успокоительных слов, которые говорит заказчик, формулируя очевидно кощунственное предложение. В лучшем случае заказчик может успокоительно пообещать колдунье, что часть кары ляжет на него. Но в этом слабое успокоение.

Поняв, что Саул ее не накажет, и понимая, что за ворожбу Господь ее накажет в любом случае, Аэндорская волшебница выполняет волю Саула.

«И сказал ей царь: не бойся; что ты видишь? И отвечала женщина: вижу как бы бога, выходящего из земли.

Какой он видом? — спросил у нее Саул. Она сказала: выходит из земли муж престарелый, одетый в длинную одежду. Тогда узнал Саул, что это Самуил, и пал лицом на землю и поклонился.

И сказал Самуил Саулу: для чего ты тревожишь меня, чтобы я вышел? И отвечал Саул: тяжело мне очень; Филистимляне воюют против меня, а Бог отступил от меня и более не отвечает мне ни чрез пророков, ни во сне, [ни в видении]; потому я вызвал тебя, чтобы ты научил меня, что мне делать.

И сказал Самуил: для чего же ты спрашиваешь меня, когда Господь отступил от тебя и сделался врагом твоим?

Господь сделает то, что говорил чрез меня; отнимет Господь царство из рук твоих и отдаст его ближнему твоему, Давиду.

Так как ты не послушал гласа Господня и не выполнил ярости гнева Его на Амалика, то Господь и делает это над тобою ныне.

И предаст Господь Израиля вместе с тобою в руки Филистимлян: завтра ты и сыны твои будете со мною, и стан Израильский предаст Господь в руки Филистимлян.

Тогда Саул вдруг пал всем телом своим на землю, ибо сильно испугался слов Самуила; притом и силы не стало в нем, ибо он не ел хлеба весь тот день и всю ночь.

И подошла женщина та к Саулу, и увидела, что он очень испугался, и сказала: вот, раба твоя послушалась голоса твоего и подвергла жизнь свою опасности и исполнила приказание, которое ты дал мне;

теперь прошу, послушайся и ты голоса рабы твоей: я предложу тебе кусок хлеба, поешь, и будет в тебе крепость, когда пойдешь в путь.

Но он отказался и сказал: не буду есть. И стали уговаривать его слуги его, а также и женщина; и он послушался голоса их, и встал с земли и сел на ложе.

У женщины же был в доме откормленный теленок, и она поспешила заколоть его и, взяв муки, замесила и испекла опресноки,

и предложила Саулу и слугам его, и они поели, и встали, и ушли в ту же ночь».

Опресноки — это пресный хлеб, приготовляемый без помощи закваски. В период праздника опресноков, являющегося частью древнееврейской традиции, древние евреи не должны были употреблять в пищу ничего заквашенного. Карой за нарушение этого правила была смерть.

Символически такой хлеб без закваски знаменовал собой отсутствие нравственного растления. Древние евреи ели его в определенное время, вспоминая о своем исходе из Египта и об отличии своего святого народа от погрязших в растлении египтян.

В том, что ворожея предлагает Саулу, совершившему вместе с нею страшный грех, утолить голод именно опресноками, содержится глубокая издевка. И Саул не может этого не понимать.

 Уильям Блейк. Саул вызывает тень Самуила. 1800

Далее Первая книга Царств повествует о том, как Давид, оказавшийся в рядах филистимлян задолго до решающей битвы с Саулом, оказывается избавлен от необходимости участвовать в этой битве на стороне филистимлян (притом что перед этим Давид уже отличился, воюя на стороне врагов своего народа), а также о том, как гибнут Саул и его сыновья, как глумятся филистимляне над их телами и как спасают тела Саула и его сыновей жители того самого Иависа Галаадского, которые были наказаны за нежелание воевать с кланом Вениаминовым и которые потом отдали этому клану своих девушек.

Саул, верный своему клановому долгу, задолго до своей смерти спас жителей Иависа Галаадского от истребления иноземцами (конкретно — аммонитянами). Теперь же жители Иависа Галаадского с честью погребают останки Саула и его сыновей, спасая эти останки от надругательств.

История о Сауле и об Аэндорской волшебнице относится к числу наиболее ярких ветхозаветных историй. Эта история активно обсуждалась и ревнителями иудаизма (в так называемых мидрашах и не только), и античными философами, и христианскими богословами, и мыслителями и художниками эпохи Возрождения, и представителями барокко, и гордящимися своим рационализмом представителями эпохи Просвещения, и отторгавшими рационализм романтиками... Кем она только не обсуждалась.

Многие из тех, чье внимание привлекала эта история, осознавали предельное сходство этой истории со всем тем, что сказано у Лукана в его «Фарсалии». Теперь, когда мы достаточно подробно рассмотрели и лукановское описание воскрешения мертвого, осуществленное Эрихто, и библейское описание ворожбы Аэндорской волшебницы, вызвавшей с того света Самуила по просьбе Саула, глубочайшее совпадение этих двух темных таинств не может вызывать никаких сомнений.

Причина такого совпадения достаточно очевидна. И в «Фарсалии» Лукана, и в Первой книге Царств описаны одни и те же действа, относящиеся к одной и той же религиозно-магической сфере. Сфера эта называется «некромантия».

Некромантия (от греческих «некрос» — мертвый и «мантия» — прорицание) — это порицаемый большинством мировых религий культ вызывания мертвых как для вопрошания о будущем, так и для оказания помощи.

В основе такого культа лежит убеждение в том, что мертвые очень могущественны и могут оказывать помощь живым. Аэндорская волшебница — лишь одна из иудейских некроманток. Как мы убедились, классический иудаизм считает занятие некромантией грехом, наказуемым смертью. Но это, как мы видим, не помешало Саулу обратиться к некромантке, которую именуют Аэндорской волшебницей, Цфанией, Пифией, Седеклой и так далее.

Несколько слов по поводу Цфании. В Первой книге Царств говорится: «Сыновья у Саула были: Ионафан, Иессуи и Мелхисуа; а имена двух дочерей его: имя старшей — Мерова, а имя младшей — Мелхола. Имя же жены Сауловой — Ахиноамь, дочь Ахимааца; а имя начальника войска его — Авенир, сын Нира, дяди Саулова».

В одном из еврейских мидрашей говорится, что матерью Авенира была та самая Аэндорская колдунья, которую в этом мидраше называют Цфания. То есть говорится о том, что Цфания, она же — Аэндорская волшебница, была близкой родственницей Саула. Во вполне авторитетных дополнениях к Книгам Царств, которые называются Летописи или Хроники (по-гречески, первая и вторая Паралипоменон), авторами которых считается один из величайших основоположников раввинистического иудаизма Ездра, говорится, что «умер Саул за свое беззаконие, которое он сделал пред Господом, за то, что не соблюл слово Господня и обратился к волшебнице с вопросом».

То, что Эрихто и Аэндорская волшебница — представительницы религиозного культа, именуемого некромантией, несомненно. Но какое отношение имеет к этому культу сам Саул? И что для нас намного важнее, то колено Вениаминово, к которому он принадлежит?

В том, что евреи отпадали от Господа, начиная исповедовать разного рода языческие культы (Золотого Тельца, Молоха, Астарты и так далее), мы убедились.

Но одинакова ли степень этого отпадения в разных коленах народа иудейского? Не является ли самым отпаденческим из этих колен именно колено Вениаминово, к которому принадлежал царь Саул?

Мы же знаем, что самым неотпаденческим коленом, представители которого монопольно отправляли иудейский религиозный культ, были Левиты.

Знаем мы также, что колено Вениаминово было наказано за обиду, нанесенную левиту. Но отпадало ли колено Вениаминово, также как и другие колена, отправляя обычные для территории проживания евреев языческие культы? Или же оно отпадало еще и как-то иначе, например, проявляя большее, чем у других колен, тяготение к той же некромантии?

Придя в Египет по зову Иосифа, все колена так или иначе соприкоснулись с Египтом. Как именно соприкоснулись с Египтом два колена, руководимые Ефремом и Манассией, этими двумя сыновьями Иосифа (одно колено называется Ефремовым, другое Манассиино), нам известно из авторитетных источников. Мы знаем, что Ефрем и Манассия — сыновья некоей египтянки Асанефы, являющейся не только дочерью гелиопольского жреца, но и жрицей.

Находясь в Египте и имея такую мать, Ефрем и Манассия не могли не впитать в себя какие-то египетские жреческие традиции. Но как соединялись с этими традициями сам Вениамин и представители его колена?

Иосиф любил Вениамина больше, чем других своих братьев. И имел для этого самые серьезные основания: Вениамин и Иосиф были братьями не только по отцу, но и по матери; Вениамин не продавал Иосифа в рабство.

Соответственно, Иосиф должен был приблизить Вениамина больше, чем других братьев. Это просто не могло быть иначе. Но как Иосиф приблизил Вениамина? Об этом канонические древние источники ничего не говорят. Известно только, что жреческим символом для колена Вениаминова было изображение волка и что колено Вениаминово было очень воинственным.

Мы же не можем на основе того, что один из выдающихся представителей этого колена — царь Саул — пользовался услугами крупной некромантки и даже (если верить мидрашам) был родственником этой некромантки, видимо, принадлежавшей в этом случае к колену Вениаминову, делать вывод об особой сопричастности к некромантии всего колена Вениаминова! Но мы не можем и обходить стороной данную тему. Мы не можем свести трагедию колена Вениаминова к тому, что его отдельные представители обидели наложницу Левита и за это всё колено хотели вырезать, чуть было не вырезали, потом хитроумно отдали за представителя этого колена девиц Силомских, а потом... впрочем, об этом «потом» мы поговорим отдельно. Если бы поздняя история колена Вениаминова, описанная в авторитетных древних источниках, не была весьма экзотической и не имела для нас в силу этой экзотичности особого значения, я бы не стал так подробно заниматься иудейскими древностями. Но перед тем как перейти к относительно поздней истории колена Вениаминова, изложенной, повторяю, не в конспирологических источниках, а в авторитетных древних сочинениях, необходимо собрать еще какие-то крупицы странности, характерной для поведения Саула не только как личности, но и как наиярчайшего представителя колена Вениаминова.

Об одной из таких крупиц повествует история гаваонитян. Обсуждать эту очень древнюю историю можно по-разному. Например, с момента ее зарождения в эпоху Иисуса Навина. Но я предпочитаю начать знакомство с этой историей с уже известной нам Книги Царств. Притом, что такое обсуждение переносит нас временно в эпоху преемника Саула, царя Давида. Позже мы в эту эпоху вернемся более капитально, а сейчас ознакомимся с содержащимися в Книге Царств данными об интересующих нас гаваонитянах.

 Дмитрий Мартынов. Тень Самуила, вызванная Саулом. 1857

Во Второй книге Царств говорится:

«Был голод на земле во дни Давида три года, год за годом. И вопросил Давид Господа. И сказал Господь: это ради Саула и кровожадного дома его, за то, что он умертвил Гаваонитян.

Тогда царь призвал Гаваонитян и говорил с ними.

Гаваонитяне были не из сынов Израилевых, но из остатков Аморреев; Израильтяне же дали им клятву, но Саул хотел истребить их по ревности своей о потомках Израиля и Иуды».

Мы обнаруживаем еще одно преступление Саула перед Господом. Причем такое преступление, за которое несет наказание весь народ Израиля, возглавляемый уже не разгневавшим Господа Саулом, а Давидом, любимым Господом. И несмотря на эту любовь Господа к Давиду, несмотря на относительное умиротворение народа Израильского под эгидой царя Давида, Господь насылает голод во дни Давидовы. Это наказание за гаваонитян, ставших жертвами Саула.

Во-первых, почему Саул так преследовал любезных господу гаваонитян?

Во-вторых, почему они, даже не будучи частью избранного народа, столь любезны Господу?

И, в-третьих, какое искупление понадобилось от Давида для того, чтобы Саулов грех перед гаваонитянами не порождал истребление голодом избранного народа?

Начнем с последнего. Во Второй книге Царств говорится, что, получив разъяснение от Господа о причине голода на земле Израильской, царь Давид вступил в переговоры с гаваонитянами:

«И сказал Давид Гаваонитянам: что мне сделать для вас, и чем примирить вас, чтобы вы благословили наследие Господне?

И сказали ему Гаваонитяне: не нужно нам ни серебра, ни золота от Саула, или от дома его, и не нужно нам, чтоб умертвили кого в Израиле. Он сказал: чего же вы хотите? я сделаю для вас.

И сказали они царю: того человека, который губил нас и хотел истребить нас, чтобы не было нас ни в одном из пределов Израилевых, —

из его потомков выдай нам семь человек, и мы повесим их [на солнце] перед Господом в Гиве Саула, избранного Господом. И сказал царь: я выдам.

Но пощадил царь Мемфивосфея, сына Ионафана, сына Саулова, ради клятвы именем Господним, которая была между ними, между Давидом и Ионафаном, сыном Сауловым.

И взял царь двух сыновей Рицпы, дочери Айя, которая родила Саулу Армона и Мемфивосфея, и пять сыновей Мелхолы, дочери Сауловой, которых она родила Адриэлу, сыну Верзеллия из Мехолы,

и отдал их в руки Гаваонитян, и они повесили их [на солнце] на горе перед Господом. И погибли все семь вместе; они умерщвлены в первые дни жатвы, в начале жатвы ячменя».

Далее излагается пронзительная история Рицпы, которая охраняет трупы своих убитых детей, история перезахоронения останков Саула и сына его Ионафана... Все эти истории вполне сопоставимы по своей трагичности и масштабности с древнегреческими трагическими историями, такими как история Антигоны. Порождены же они почему-то какими-то бесчинствами Саула по отношению к каким-то гаваонитянам. В чем природа таких «страстей по гаваноитянам», притом что другие неизбранные народы избиваются израильтянами достаточно беспощадно? И как природа этих страстей связана с другими деяниями Саула? Где связь между деяниями Саула и коленом Вениаминовым? И, наконец, какова роль деяний этого колена в том, что касается судеб западной цивилизации, а значит, и всего человечества?

(Продолжение следует.) 

 

https://rossaprimavera.ru/article/b763ef39?gazeta=/gazeta/283

 

 

16.06.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №282

 

Речь идет о распределении функций между светской и жреческой властью. Саул — это светская, царская власть, которая не имеет права посягать на прерогативы жреческой власти так же, как жреческая власть не должна посягать на прерогативы власти светской

Судьба гуманизма в XXI столетии

Сергей Кургинян, 16 июня 2018 г.

опубликовано в №282 16 июня 2018 г. 

Мориц Даниэль Оппенгейм. Давид играет на арфе для Саула. 1823

 По сути, призыв Самуила к сынам Израилевым сводился к тому, чтобы эти сыны не отпадали от Господа в очередной раз, притом что отпадений было уже слишком много для того, чтобы считать их эксцессами. Скорее, при такой тяге к отпадениям приходится расценивать как эксцессы случаи верности Господу. И тем не менее на какое-то время призыв Самуила оказался для сынов Израилевых, так сказать, руководством к действию. И в этот период Саул правил разумно, обеспечивая мир в пределах единого Израильского царства и охрану этого царства от посягательств врагов.

Защиту царства от посягательств врагов Первая Книга Царств связывает, в частности, с успехом некоего Ионафана. Кто такой этот Ионафан, которого Саул разместил вместе с его тысячей воинов не где-нибудь, а все в той же Гиве Вениаминовой, жители которой расправились с наложницей левита, породив этим последствия, губительные для колена Вениаминова?

В Первой Книге Царств говорится:

«Год был по воцарении Саула, и другой год царствовал он над Израилем, как выбрал Саул себе три тысячи из Израильтян:

Две тысячи были с Саулом в Михмасе и на горе Вефильской, тысяча же была с Ионафаном в Гиве Вениаминовой; а прочий народ отпустил он по домам своим».

Так кто же такой этот Ионафан, который, как и Саул, принадлежит к колену Вениаминову и связан, как мы убедились, с Гивой Вениаминовой? Ионафан — это любимый сын Саула, сражавшийся, как и его отец, с филистимлянами и отличавшийся особой силой и ловкостью.

Ионафан, как и Саул, принадлежит к колену Вениаминову, в котором все мужчины особо искусны в стрельбе из лука и метании камней из пращи. Но Ионафан отличается особой искусностью в этих военных упражнениях, а также особой силой и храбростью. Поняв, что израильтяне уже смирились с победой филистимлян над ними, что они не готовы сражаться, а напротив, готовы покинуть Землю обетованную, дабы не пасть жертвами филистимлян, Ионафан вдвоем со своим оруженосцем нападает на лагерь филистимлян в городе Михмасе, к северо-востоку от Иерусалима, являвшемся уделом всё того же колена Вениаминова. Полагаясь только на помощь божью, Ионафан нападает на неприятеля, и неприятель в ужасе бежит. На помощь Ионафану приходит Саул со своим войском. И дерзкая затея Ионафана превращается в сокрушительную победу израильтян над филистимлянами. При этом Ионафан нечаянно нарушает запрет, наложенный Саулом на весь народ и всё войско. Саул запретил народу и войску есть что-то до победы над филистимлянами. Но Ионафан, не зная об этом, съел немного дикого меда в лесу. За это он должен был быть казнен Саулом, но народ заступился за Ионафана перед царем. И спас Ионафана от казни.

Еврейские предания говорят о том, что Ионафан был очень близок к Давиду, будущему второму царю объединенного Израильского царства. В Первой Книге Царств говорится по этому поводу: «Ионафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу».

Когда Саул начал преследовать Давида, Ионафан всячески пытался спасти своего друга от отцовских преследований. Ионафан погиб в битве с филистимлянами вместе со своим отцом и со своими братьями.

Но не будем забегать вперед и рассмотрим последствия первой дерзкой победы Ионафана. После того как Ионафан разбил охранный отряд филистимлян, конфликт между филистимлянами и евреями начал стремительно обостряться. В Первой Книге Царств говорится: «И разбил Ионафан охранный отряд Филистимский, который был в Гиве; и услышали об этом Филистимляне, а Саул протрубил трубою по всей стране, возглашая: да услышат Евреи! Когда весь Израиль услышал, что разбил Саул охранный отряд Филистимский и что Израиль сделался ненавистным для Филистимлян, то народ собрался к Саулу в Галгал».

Галгал, фигурирующий в Первой Книге Царств, — это священное место, в котором израильтяне, перейдя Иордан вместе с Иисусом Навином, совершили обряд обрезания, впервые после вступления в Землю обетованную отпраздновали Пасху и воздвигли в честь своего возвращения на Родину памятник из двенадцати камней. В Галгале первоначально находилась Скиния с Ковчегом Завета, в Галгале Самуил помазал на царство Саула. Одним словом, это было особо священное место для народа Израилева.

Расположившись в Галгале, Саул ждал прихода Самуила, который, придя, должен был получить благословение Господа на битву с филистимлянами. Саул ждал прихода Самуила, но не дождался.

В Первой Книге Царств говорится о том, что Саул, находясь в Галгале, напряженно ждал Самуила, и что «весь народ, бывший с ним, находился в страхе.

И ждал он семь дней, до срока, назначенного Самуилом, а Самуил не приходил в Галгал; и стал народ разбегаться от него.

И сказал Саул: приведите ко мне, что назначено для жертвы всесожжения и для жертв мирных. И вознес всесожжение.

Но едва кончил возношение всесожжения, вот, приходит Самуил; и вышел Саул к нему навстречу, чтобы приветствовать его.

Но Самуил сказал: что ты сделал? Саул отвечал: я видел, что народ разбегается от меня, а ты не приходил к назначенному времени; Филистимляне же собрались в Михмасе;

тогда подумал я: «теперь придут на меня Филистимляне в Галгал, а я еще не вопросил Господа», и потому решился принести всесожжение.

И сказал Самуил Саулу: худо поступил ты, что не исполнил повеления Господа, Бога твоего, которое дано было тебе, ибо ныне упрочил бы Господь царствование твое над Израилем навсегда;

но теперь не устоять царствованию твоему; Господь найдет Себе мужа по сердцу Своему, и повелит ему Господь быть вождем народа Своего, так как ты не исполнил того, что было повелено тебе Господом.

И встал Самуил и пошел из Галгала в Гиву Вениаминову; а Саул пересчитал людей, бывших с ним, до шестисот человек.

Саул с сыном своим Ионафаном и людьми, находившимися при них, засели в Гиве Вениаминовой [и плакали__]; Филистимляне же стояли станом в Михмасе».

В приведенном мною тексте из Первой Книги Царств сказано о том, что Саул, совершив жертвенное всесожжение, не дождавшись Самуила, отпал от Господа. И что он за это будет страшно наказан. За что же он будет страшно наказан? Ведь он хотел всего лишь «вопросить Господа» до прихода филистимлян. Он не стал сооружать золотого тельца и приносить ему жертвоприношения. Самуил, как следует из приведенного текста, несколько припозднился. Так велик ли грех Саула и сопоставим ли он с грехами отпадавших от Господа, поклонявшихся золотому тельцу и пр.?

В Первой Книге Царств прямо говорится о страшной каре Господа, которая грядет в связи с тем, что Саул совершил нечто недопустимое. Но что же он совершил? По сути, он нарушил субординацию, взяв на себя жреческие функции Самуила.

Про нечто отдаленно сходное будет позже сказано в Евангелии от Матфея: «Кесарево Кесарю, а Божие Богу». Буквально это было сказано Иисусом в связи с вопросом, нужно ли платить налоги Цезарю. Иисус, сказав это, избежал ловушки, в которую его пытались загнать фарисеи. Но если от этой буквальности перейти к общему смыслу сказанного Иисусом, то речь идет о распределении функций между светской и жреческой властью. Саул — это светская, царская власть. Такая власть не имеет права посягать на прерогативы жреческой власти так же, как жреческая власть не должна посягать на прерогативы власти светской.

При этом если при явлении Христа светская римская власть была намного сильнее жреческой, то при Сауле и Самуиле жреческая власть была сильнее царской. Самуил был недоволен тем, что народ Израиля домогался помазания царя и установления царской власти вместо власти Судей, то есть власти, по сути, жреческой. И Господь был этим недоволен. При этом Господь велел Самуилу уступить воле неразумного народа и помазать Саула на царство. Но как только помазанный царь превышает свои полномочия и берет на себя жреческие функции, Господь констатирует очередное отпадение и через Самуила предвещает гибель царя, который вышел за рамки своих полномочий, притом что и эти-то рамки были установлены с большим недовольством.

Итак, Самуил уходит во всё ту же, знакомую нам по прегрешению сынов Вениаминовых, Гиву, именуемую Гивой Вениаминовой. Туда же уходит и Саул, готовящийся к битве с филистимлянами.

Далее Первая Книга Царств повествует о том, что филистимляне очень сильно поработили израильтян, запретив им иметь кузнецов («кузнецов не было во всей земле Израильской, ибо Филистимляне опасались, чтобы Евреи не сделали меча или копья»).

Установив этот унизительный порядок, филистимляне превратили израильтян в народ второго сорта: «И должны были ходить все Израильтяне к Филистимлянам оттачивать свои сошники, и свои заступы, и свои топоры, и свои кирки, когда сделается щербина на острие у сошников, и у заступов, и у вил, и у топоров, или нужно рожон поправить (рожон — это палка с металлическим наконечником, которой пахарь погонял волов — С.К.). Поэтому во время войны [Михмасской__] не было ни меча, ни копья у всего народа, бывшего с Саулом и Ионафаном, а только нашлись они у Саула и Ионафана, сына его».

Тут-то Ионафан и совершил свой подвиг, напав на филистимлян вдвоем с оруженосцем. А Саул, откликнувшись на этот подвиг, поддержал Ионафана. В итоге евреи победили, но нарушили запрет Саула не вкушать до вечера пищи. Первая Книга Царств называет этот запрет «безрассудным». Саул хотел покарать Ионафана, народ заступился за Ионафана. В итоге отношения между Саулом и народом укрепились. Саул использовал это для разгрома врагов Израиля. Саул при помощи Самуила отчасти вернул себе расположение Господа. И это помогло Саулу истребить многих врагов своего народа. Но Саул был своеволен и не выполнял в точности распоряжений Господа. Кого-то из тех, кого Саул должен был по воле Господа истребить, Саул не истребил. Такое своеволие Саула оскорбило Господа, который поведал о своем крайнем недовольстве всё тому же Самуилу.

«И было слово Господа к Самуилу такое: жалею, что поставил Я Саула царем, ибо он отвратился от Меня и слова Моего не исполнил. И опечалился Самуил и взывал к Господу целую ночь».

В итоге Самуил сообщает Саулу о гневе Господа. Саул же умоляет Самуила о том, чтобы тот испросил прощения у Господа. В итоге достигается некий компромисс между Саулом и Самуилом. Саул запоздало исполняет веления Господа, которые ранее нарушал. Но окончательного примирения Саула с Господом не происходит. Да и с Самуилом у Саула не складывается прежних отношений глубокой взаимной поддержки. В Первой Книге Царств говорится:

«И отошел Самуил в Раму, а Саул пошел в дом свой, в Гиву Саулову. И более не видался Самуил с Саулом до дня смерти своей; но печалился Самуил о Сауле, потому что Господь раскаялся, что воцарил Саула над Израилем».

Обращаю внимание читателя на то, что Саул пошел в Гиву Саулову. Это — та же Гива Вениаминова. Про Гиву Саулову прямо сказано, что она есть город в уделе сынов Вениаминовых, расположенный севернее Иерусалима.

Итак, Саул не просто первый царь объединенного Израильского царства, принадлежащий к колену Вениаминову. Саул родом прямо-таки из Гивы Вениаминовой, из самого центра того греха колена Вениаминова, за которое это колено получило страшное наказание. Обратив на это внимание читателя, я теперь могу перейти к рассмотрению наиболее важного сюжета, касающегося Саула, этого первого израильского царя, представителя колена Вениаминова и уроженца Гивы Вениаминовой.

В трагедии Шиллера «Дон Карлос, инфант испанский» есть знакомый читателю диалог между королем Филиппом и Великим Инквизитором. Тот самый диалог, в котором Инквизитор настаивает на том, что тление предпочтительнее свободы. Когда король Филипп начинает артачиться и ставить Инквизитора на место («уйми язык, ты слишком дерзок, поп» и так далее), Инквизитор отвечает королю:

Тень Самуила
Зачем призвали вы? Я двух монархов
Возвел на трон испанский. Я считал
Незыблемым воздвигнутое мною.
Но плод моих трудов погублен вами.
Вы расшатали зданье, дон Филипп!
Скажите же, зачем сюда я призван?
И что мне делать здесь? Я не хотел бы
Сюда являться вновь.

Ну и далее следуют слова о том, что «во имя справедливости извечной Сын божий был распят» и что наследие Филиппа надо вручить, по мнению Инквизитора, «тленью, Но не свободе!».

Я бы, конечно, мог, как это делают обычно, ограничиться сообщением читателю краткой информации о том, почему Саулу явилась тень Самуила.

И я бы так и поступил, если бы, во-первых, Саул не был так тесно связан с Гивой Вениаминовой, коленом Вениаминовым и так далее.

И если бы, во-вторых, не существовало далекоидущей параллели между тем, как именно была вызвана по приказу Саула тень пророка Самуила, и тем, что я обещал читателю доразобрать в связи с древнеримским произведением Лукана «Фарсалия, или Поэма о гражданской войне».

В этом произведении, к которому я вновь возвращаюсь, запоздало искупая свою вину перед читателем за то, что порой бросаю одну тему и начинаю новую (без такого блуждания в лабиринте, как я уже объяснял, поиск осуществляться не может), некая Эрихто, по поручению Помпея, тоже вызывает некую тень. И хотя это не тень Самуила, а совсем другая тень, но принцип вызывания один и тот же. А дальше этот принцип задействован Гёте в «Фаусте»... И пошло-поехало.

Напоминаю читателю, что у Лукана вызовом с того света занимались фессалийские колдуньи, они же — гемониды. Что Лукан сравнивает могущество этих гемонид с могуществом Медеи, именуя ее колхидской гостьей; что у Лукана гемониды могут преодолевать волю богов; что гемониды, как считает Лукан, более могущественны, чем жрецы персидского Вавилона и египетского Мемфиса; что они опутаны нитью, которую ткут мойры; что по их воле замолкают олимпийские боги, возникают наводнения и таяния снегов; что гемониды могут даже менять земную ось и лунное притяжение; что все враждебные человеку твари дрожат перед гемонидами и подчиняются их воле; что гемониды, колдуя, используют отрубленные головы; что к их магии причастна некая Эрихто; что по их воле трупы бегут из могилы; что гемониды страшно истязают тела умерших; что их колдовство требует кровавых жертвоприношений; что оно способно умертвлять живых и так далее.

Вот с какими силами в лукановской «Фарсалии» связывается Помпей, желая знать, чем кончится его схватка с Цезарем. Вопрошая об этом, Помпей говорит:

Ты, о краса гемонид! Ты, кто можешь судьбы народам
Выяснить, иль изменить грядущих событий движенье, —
Я умоляю тебя, раскрой, окончанье какое
Рок уготовил войне. Ведь я далеко не последний
Муж среди римской толпы; Великого сын благородный —
Буду наследником я иль власти над миром, иль смерти.
Мне неизвестность страшна, но опасность верную смело
Встретить готова душа. Отними же у случая право
Бить нас ударом слепым и нежданным. Богов ты подвергни
Пытке иль их пощади, но правды от манов (духов предков — С.К.) добейся,
Дверь отвори в элисийский чертог и даже у Смерти
Вырви признанье о том, кто из нас ее жертвою будет.
Это не низкий труд; тебе и самой подобает
Выведать, как упадет судьбин замечательный жребий.

Фессалийская колдунья сообщает, что для исполнения этой просьбы надо заполучить недавно убитого мертвеца и истязать его. Далее описываются истязания.

Вот, наконец, она выбрала труп, ему горло проткнула
И, привязав ко крюку веревку с мертвою петлей,
Жалкое тело бойца по скалам и острым каменьям
Тащит: в пещере пустой, отведенной для мрачных обрядов,
Под неприступной скалой мертвеца положила Эрихто.

Далее Эрихто просит о помощи самые зловещие силы, включая «хаос, готовый всегда миры поглощать, не считая». Эрихто называет Персефону третьим воплощением Гекаты. Она призывает на помощь Мойр и перевозчика Харона. Она смачно описывает свои мрачные жертвоприношения. Эрихто требует, чтобы потусторонние силы раскрыли судьбу сыну вождя (имеется в виду Секст Помпей, названный недостойным сыном великого Помпея — именно этому Сексту у Лукана уготована роль вопрошателя фессалийских колдуний).

Описывается, как Эрихто «труп неподвижный сечет, живою змеею бичует», как она грозит открыть тайны преисподней, если ее воля не будет исполнена. Эрихто обращается к самым зловещим силам мрака, требуя оживления мертвеца. И ей удается добиться искомого результата. Мертвец как бы воскресает.

Тотчас согрелась кровь, омыла черные раны,
Мертвую плоть оживив, по жилам везде заструилась.
Легкие током ее в груди охладелой трепещут;
Новая жизнь проскользнула тайком в онемевшие недра,
Смерть вызывая на бой. И вот задвигались члены,
Мышцы опять напряглись; но труп не мало-помалу,
Не постепенно встает: земля его вдруг оттолкнула,
Сразу он на ноги встал. Широко зевнул, и раскрылись
Тотчас глаза у него. На живого еще не похож он,
Вид полумертвый храня: отверделость и бледность остались.
Он поражен возвращением в мир. Но скованы губы,
Звуков в них нет никаких: нет голоса — лишь для ответа
Будет язык ему дан. «Скажи, — говорит фессалийка, —
То, чего жду от тебя, — и большую получишь награду;
Правду ответишь — тебя навеки от чар гемонийских
Освобожу я за то: на такой костер твое тело
С пеньем стигийским сложу, на таких дровах уничтожу,
Что не смутят твою тень никакие заклятия магов.
Стоит за это ожить! Ни заговор тайный, ни травы
Уж не посмеют отнять покоя безмерного Леты,
Если дарую я смерть. Треножники, вышних пророки,
Темные судьбы рекут, но уверенность тот получает,
Кто обратился к теням за истиной, слушает смело
Смерти суровую речь. Не щади, умоляю: скажи мне,
Что совершится и где, да услышу вещания рока!»
Молвив заклятье затем, дала понять она тени,
Что ей желательно знать. Ей труп со слезами ответил:
«Не разглядел я еще, что прядут угрюмые Парки
В час, когда ты призвала меня с берегов молчаливых;
Все же, от сонма теней удалось под землею узнать мне»...

Далее труп повествует «роковой семье Помпея» о ее участи, Эрихто выполняет свое обещание и надлежащим образом сжигает труп. После чего она вместе с Секстом Помпеем возвращается в лагерь, но, опасаясь рассвета и того, что ее могут увидеть, «день задержала она и мраку велела продлиться».

Разобравшись с тем, как Лукан описывает некромантию, осуществленную Эрихто по просьбе Секста Помпея, мы можем вернуться к царю Саулу и осуществляемой им некромантии.

Чима да Конельяно. Ионафан и Давид с головой Голиафа. 1505

Саул, как мы уже знаем, нерадиво отнесясь к повелениям Господа, разгневал Господа своей небрежностью. В результате чего Господь повелевает Самуилу помазать на царство другого — будущего царя Давида, вифлеемлянина из колена Иуды. Вот что говорится об этом в Первой Книге Царств:

«И сказал Господь Самуилу: доколе будешь ты печалиться о Сауле, которого Я отверг, чтоб он не был царем над Израилем? Наполни рог твой елеем и пойди; Я пошлю тебя к Иессею Вифлеемлянину, ибо между сыновьями его Я усмотрел Себе царя».

Самуил исполняет волю Господа и осуществляет помазание.

«И взял Самуил рог с елеем и помазал его среди братьев его, и почивал Дух Господень на Давиде с того дня и после; Самуил же встал и отошел в Раму. А от Саула отступил Дух Господень, и возмущал его злой дух от Господа».

Далее в Первой Книге Царств подробно описывается, как Давид играл на гуслях, отгоняя злой дух от Саула: «И когда Дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, — и отраднее и лучше становилось Саулу, и злой дух отступал от него».

После этого описывается сражение Давида с Голиафом. Давид побеждает Голиафа, приносит голову Голиафа Саулу... Подвиг Давида рождает дружбу Давида с сыном Саула Ионафаном. Но израильтяне начинают слишком сильно восхвалять Давида. Саулу это восхваление не нравится. И он начинает преследовать Давида. Давид раз за разом уклоняется от преследования. Саул пытается женить Давида на одной из своих дочерей. В итоге Саул выдает за Давида свою дочь Мелхолу. Тем самым позиции Давида еще больше укрепляются. А вместе с этим укрепляется и неприязнь Саула к Давиду.

Саул поручает своему сыну Ионафану умертвить Давида. Ионафан отказывается. Давид снова побеждает в войне с филистимлянами. Саул еще больше ненавидит Давида. Он хочет его убить своим копьем. Давид убегает из дома Саула с помощью своей жены, дочери Саула Мелхолы. Мелхола, желая обмануть отца, говорит, что Давид болен и лежит в кровати. Но на самом деле она кладет в кровать статую. Давид же бежит к Самуилу в Раму. Саул посылает туда своих слуг, но слуг встречает сонм пророков, возглавляемый Самуилом, и дух Божий исходит на слуг, и слуги начинают пророчествовать. Саул посылает новых слуг, но происходит то же самое. Наконец, Саул сам идет в Раму, но и с ним происходит то же, что и с его слугами. Давид заключает союз с сыном Саула Ионафаном, который обязуется спасать Давида от Саула. В Первой Книге Царств по этому поводу говорится: «Так заключил Ионафан завет с домом Давида и сказал: да взыщет Господь с врагов Давида!»

Ионафан спасает Давида от Саула. Он, меняя облик, прячется от Саула в чужих землях. Потом возвращается на родину. Саул гневается всё больше. Особый гнев Саула вызывает то, что на стороне Давида священники. Саул поручает Доику Идумеянину истребить священников. Доик исполняет это поручение. Истребленными оказываются все священники, кроме Авиафара, который рассказывает Давиду о злодействе Доика, осуществленном по воле Саула.

Тут на евреев опять нападают филистимляне. Господь поручает Давиду сражаться с ними. Давид наносит филистимлянам поражение. Саул пытается воспользоваться своим знанием о местонахождении Давида для уничтожения Давида. Давид бежит в пустыню. Вновь Ионафан помогает Давиду и укрепляет свой завет с ним перед лицом Господа. Саул преследует Давида, но его отвлекает от преследования новое нападение филистимлян, которое Саул должен отражать.

В какой-то момент Господь отдает Саула в руки Давида, но Давид отказывается убить Саула. Он незаметно для Саула отрезает край одежды Саула. Когда после этого Саул встречается с Давидом, Давид говорит:

«Вот сегодня видят глаза твои, что Господь предавал тебя ныне в руки мои в пещере; и мне говорили, чтоб убить тебя; но я пощадил тебя и сказал: «не подниму руки моей на господина моего, ибо он помазанник Господа».

Отец мой! посмотри на край одежды твоей в руке моей; я отрезал край одежды твоей, а тебя не убил: узнай и убедись, что нет в руке моей зла, ни коварства, и я не согрешил против тебя; а ты ищешь души моей, чтоб отнять ее».

Растроганный Саул отказывается от преследования Давида, но требует, чтобы Давид поклялся в том, что не уничтожит потомство Саула («не искоренишь потомства моего после меня и не уничтожишь имени моего в доме отца моего»).

Виллем де Портер. Саул и Давид в пещере Эйн-Геди. Вторая четверть XVII в.

Давид приносит требуемую клятву. Далее повествуется о карах Господних, насылаемых на тех, кто оскорбляет Давида, о новых женах Давида, о новых конфликтах между Давидом и Саулом и особо благородном поведении Давида в этих конфликтах, о раскаянии Саула, восхищенного благородством Давида. О том, что Давид из благоразумия все-таки бежит из царства Саула. О том, как Давид добился доверия филистимлян. Сообщается также о том, что умер Самуил:

«И умер Самуил, и оплакивали его все Израильтяне и погребли его в Раме, в городе его. Саул же изгнал волшебников и гадателей из страны».

Изгнать-то он их изгнал... Но вскоре Саулу потребовалась помощь самой могучей из этих волшебниц. То, зачем Саулу потребовалась эта помощь, и то, каким образом она была оказана, позволяет нам обнаружить (внимание!) фактически полное совпадение лукановской истории с фессалийскими колдуньями гемонидами, которую мы только что обсудили, и истории с другой, столь же могучей колдуньей, притом что вошедший в контакт с этой колдуньей Саул требует от колдуньи того же, чего требовал Секст Помпей от Эрихто. Совпадение, повторяю, фактически полное. И убедиться в этом нетрудно.

 

(Продолжение следует.) 

https://rossaprimavera.ru/article/f7938cc1?gazeta=/gazeta/282

 

09.06.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №281

 

В очередной раз мы убеждаемся в том, насколько велико отпадение избранного народа от Господа. Тут об этом говорит сам Господь, припоминая избранному народу все его отпадения, начиная с исхода из Египта 

Судьба гуманизма в XXI столетии

Сергей Кургинян, 09 июня 2018 г.

опубликовано в №281 09 июня 2018 г. 

 Гюстав Доре. Самуил благословляет Саула. 1866

 Правомочно ли столь подробное изложение истории еврейского народа в исследовании, осью которого является история Древнего Рима? Совершенно очевидно, что для того, чтобы такое подробное изложение истории еврейского народа не превратилось в неправомочное отступление от нашей основной темы, мы раньше или позже должны связать историю еврейского народа с историей Древнего Рима. И мы обязательно это сделаем.

Однако при подобном сопряжении истории Древнего Рима и древнееврейской истории проблема состоит не только в том, чтобы осуществить подобное сопряжение. Она состоит еще и в том, как это сопряжение осуществлять. Потому что история еврейского народа является полем для бесконечных поверхностных спекуляций, и если мы откажемся от детального рассмотрения еврейской истории, причем опирающегося на древние авторитетные книги, такие как Книга судей или Книга царств, или другие книги, обладающие таким же авторитетом и сопоставимой древностью, то мы окажемся помимо своей воли частью той поверхностной спекулятивности, которая теснейшим образом связана с теорией мирового еврейского заговора. Что недопустимо вообще и вдвойне недопустимо для нас, поскольку мы поставили своей целью построение неконспирологической и даже антиконспирологической социокультурной модели.

Если в поисках быстрых ответов на интересующие нас вопросы мы позволим себе хотя бы в малой степени опереться на не слишком достоверные источники, нас справедливо обвинят в том, что мы, сделав заявку на неконспирологичность и антиконспирологичность, на самом деле разрабатываем очередной вариант всё той же теории заговора.

То, что было рассмотрено выше, согласитесь, не может быть обвинено в сопричастности банальной конспирологии. Потому что изложенное представляет собой канонический вариант древнееврейской истории, опирающийся на канонические древнееврейские священные тексты. Странно было бы назвать такие тексты конспирологическим поклепом, не правда ли?

Что является конспирологическим поклепом?

То, что Иосиф, проданный в рабство своими братьями, стал крупным египетским вельможей?

То, что этот вельможа встретился со своими братьями и примирился с ними?

То, что в результате этого примирения и Иаков, отец Иосифа, и все братья Иосифа оказались в Египте, надеясь на то, что покровительство Иосифа обеспечит им в Египте некие возможности?

То, что фараон внял просьбе Иосифа о взятии евреев под покровительство и отвел евреям для поселения один из округов Египетского царства (округ Гесем)?

То, что у любимой жены Иакова, Рахили, было два сына — Иосиф и Вениамин?

То, что Иосиф по понятным основаниям любил Вениамина как своего единокровного брата, не замаранного вдобавок продажей Иосифа в рабство, больше, чем других своих братьев?

То, что в силу этого он особо приблизил Вениамина после того, как взял всех братьев своих и отца своего под свое покровительство?

То, что Асенефа, жена Иосифа, была «дочерью Потифера, жреца Илиопольского»?

То, что попытки представить Асенефу не как египтянку, а как еврейку, удочеренную Потифером, носят очевидно тенденциозный характер?

То, что Асенефа родила Иосифу двух сыновей — Ефрема и Манассию?

То, что Гелиополь был конкурентом Фив, и в силу этого гелиопольские жрецы противопоставляли фиванскому культу бога Амона свой культ бога Атума, который во всех своих модификациях, вызванных необходимостью приспосабливаться к власти Фив, был антифиванским по своей сути?

То, что на эту антифиванскость последний раз оперся фараон-реформатор Эхнатон?

То, что после смерти Иосифа евреев в Египте стали преследовать, опасаясь их усиления?

То, что это преследование включало в себя утопление еврейских младенцев в реке Нил, осуществляемое по приказу фараона?

То, что дочь Левия, то есть левитка, Иохаведа спасала от такого утопления своего сына Моисея и с этой целью положила его в тростниковую корзину и пустила корзину по волнам Нила?

То, что эту корзину с младенцем Моисеем заметила дочь фараона и что это чудесное событие породило усыновление Моисея дочерью фараона?

То, что бог повелел Моисею вывести евреев из Египта?

То, что в то время как Моисей получал завет от Господа на горе Синай, евреи возроптали и стали поклоняться Золотому тельцу, убедив в необходимости такого поклонения даже брата Моисея Аарона, который и соорудил этого тельца?

То, что Моисей, который сам был левитом, возглавил левитов, устроивших избиение поклонников Золотого тельца?

То, что уже при Моисее евреи отпали от Господа и понесли наказание?

То, что потом они отпадали постоянно с невероятным упорством?

То, что антилевитская судорога привела после смерти царя Соломона к распаду единого Израильского царства на два царства: Южное со столицей в Иерусалиме, именуемое Иудея и состоящее из колен Иуды, Вениамина и части колена Левия, и Северное со столицей в Самарии, объединившее десять колен и часть колена Левия?

То, что Южное царство именовалось еще и «Домом Иуды», а Северное — «Домом Израиля», иначе — «Домом Ефрема» или «Домом Иосифа»?

То, что «Дом Ефрема», то есть дом сына Иосифа от Асенефы, был ближе других домов к Египту и что этот дом, формируя свое Северное царство (часто называемое просто Ефрем), опирался на нечуждый ему Египет?

То, что в итоге и Северное, и Южное царства отпали от Господа и стали поклоняться Золотому тельцу?

То, что эти царства были уничтожены внешними силами (Северное — ассирийцами, Южное — вавилонянами)?

То, что ассирийский плен стал роковым для попавших в него колен народа Израиля, а вавилонский плен не уничтожил народ Иудеи, который после победы персидского царя Кира II, сломившего могущество Вавилона, получил возможность переселиться на свою землю и построить новый храм в Иерусалиме?

Всё, что я только что перечислил, — это несомненные эпизоды древнееврейской истории, а не конспирологические наветы. Многие из перечисленных мной эпизодов общеизвестны. Какие-то эпизоды (например о поразительной многократности отпадения еврейского народа от Господа и поразительном упорстве, с которым это отпадение осуществлялось) — в меньшей степени известны тем, кто не знакомился с Книгой Судей, Книгой Царств и другими каноническими древнееврейскими произведениями. Но, повторяю, в изложенном мною нет ни крупицы конспирологии.

Всматриваясь в раннюю древнееврейскую историю, поневоле задаешься вопросом о том, кто же не отпадал постоянно и упорно от Господа? И когда от него не отпадали? До создания единого царства — отпадали постоянно и с яростным упорством, в чем мы убедились, читая Книгу Судей. После распада царства тоже отпадали всё время. Это касается и Северного, и Южного царства.

Возвращение евреев из вавилонского плена — это уже не та ранняя древнееврейская история, которая нас интересует. Это совсем другая история, в рамках которой всё тоже не так уж гладко. Но главное состоит в том, что нас интересует именно ранняя древнееврейская история — начиная с периода до создания Царства и кончая периодом распада Царства. На этом этапе древнееврейской истории одно отпадение от Господа следует за другим. Для того чтобы наш «мониторинг отпадений» был безупречно полон, нужно приглядеться к еврейскому Царству на этапе от его создания до его раскола на Север и Юг.

На этом этапе царями единого Царства были Саул, Давид и Соломон. Для полноты картины нам придется рассмотреть каждую из этих трех фигур. И только после этого станет ясно, как именно могут быть сопряжены древнееврейская история, не находящаяся в фокусе нашего внимания, с историей Древнего Рима, которая в фокусе нашего внимания, безусловно, находится. И станет ясно, что отнюдь не только сходство между похищением римлянами сабинянок и похищением сынами вениаминовыми девиц Силомских позволяет нам сопрягать древнееврейскую историю с историей Древнего Рима, что имеют место и более глубокие сопряжения.

Но вначале — о трех царях единого Израильского царства.

Первый из них — Саул. Его помазание, равно как и его злоключения, тесно связаны с фигурой пророка Самуила.

Самуил — последний в череде судей израильских. И — самый знаменитый из этих судей. Именно он прервал тягостное смутное время, наступившее в конце Эпохи судей. Самуил остро переживал тягостное положение еврейского народа, который был жесточайше разгромлен филистимлянами (один из так называемых народов моря, скорее всего, имеющий критское происхождение).

Стремясь преодолеть деградацию своего народа, Самуил инициировал далекоидущие реформы, приведшие к созданию фактически новой государственности и нового типа общественного устройства.

Вот что говорится об этом в Первой Книге Царств: «И сказал Самуил всему дому Израилеву, говоря: если вы всем сердцем своим обращаетесь к Господу, то удалите из среды себя богов иноземных и Астарт и расположите сердце ваше к Господу, и служите Ему одному, и Он избавит вас от руки Филистимлян».

Мы убеждаемся, что опять, бог знает в который раз, дом Израиля, то есть еврейский народ, отпал от Господа и стал поклоняться Золотому тельцу, Астарте и т. п.

Самуилу удалось переломить эту губительную тенденцию. Но удалось ему это только потому, что положение народа было совсем уж аховое. И ему грозило полное истребление филистимлянами. Страшась этого истребления, народ согласился прервать столь желанное ему отпадение. Вот что говорится об этом в Первой Книге Царств:

«И удалили сыны Израилевы Ваалов и Астарт и стали служить одному Господу.

И сказал Самуил: соберите всех Израильтян в Массифу, и я помолюсь о вас Господу.

И собрались в Массифу, и черпали воду, и проливали пред Господом, и постились в тот день, говоря: согрешили мы пред Господом. И судил Самуил сынов Израилевых в Массифе.

Когда же услышали Филистимляне, что собрались сыны Израилевы в Массифу, тогда пошли владетели Филистимские на Израиля. Израильтяне, услышав о том, убоялись Филистимлян.

И сказали сыны Израилевы Самуилу: не переставай взывать о нас к Господу, Богу нашему, чтоб Он спас нас от руки Филистимлян. [И сказал Самуил: да не будет этого со мною, чтоб отступить от Господа Бога моего, и не взывать о вас в молитве!]

И взял Самуил одного ягненка от сосцов, и принес его [со всем народом] во всесожжение Господу, и воззвал Самуил к Господу о Израиле, и услышал его Господь.

И когда Самуил возносил всесожжение, Филистимляне пришли воевать с Израилем. Но Господь возгремел в тот день сильным громом над Филистимлянами и навел на них ужас, и они были поражены перед Израилем».

Отразив филистимлян и преодолев невесть какое по счету отпадение сынов Израилевых от Господа, Самуил стал судьей Израиля и одновременно видным религиозным (антиотпаденческим) деятелем. В Первой Книге Царств говорится:

«И был Самуил судьею Израиля во все дни жизни своей: из года в год он ходил и обходил Вефиль, и Галгал, и Массифу; и судил Израиля во всех сих местах; потом возвращался в Раму; ибо там был дом его, и там судил он Израиля, и построил там жертвенник Господу».

То есть Самуил был не только судьей, но и жрецом — иначе он бы не мог поставить жертвенник.

Рама, в которой Самуил поставил жертвенник, — это известный политический и духовный центр в Израиле эпохи Судей и Первого храма. Для нас важно то, что Рама находилась на территории, подконтрольной колену Ефрема.

Рядом с этой Рамой находился город с тем же именем, располагавшийся на территории, подконтрольной колену Вениаминову. Но пророк Самуил родился, жил и похоронен в той Раме, которая входила в удел Ефрема. Тут пророк Самуил родился, тут он жил и тут он был похоронен. И тут он совершил свои по-настоящему эпохальные деяния. Вот что говорится об этих деяниях в Первой Книге Царств:

«Когда же состарился Самуил, то поставил сыновей своих судьями над Израилем.

Имя старшему сыну его Иоиль, а имя второму сыну его Авия; они были судьями в Вирсавии.

Но сыновья его не ходили путями его, а уклонились в корысть и брали подарки, и судили превратно.

И собрались все старейшины Израиля, и пришли к Самуилу в Раму,

и сказали ему: вот, ты состарился, а сыновья твои не ходят путями твоими; итак поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов.

И не понравилось слово сие Самуилу, когда они сказали: дай нам царя, чтобы он судил нас. И молился Самуил Господу.

И сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними;

как они поступали с того дня, в который Я вывел их из Египта, и до сего дня, оставляли Меня и служили иным богам, так поступают они и с тобою;

итак послушай голоса их; только представь им и объяви им права царя, который будет царствовать над ними».

В очередной раз мы убеждаемся в том, насколько велико отпадение избранного народа от Господа. Тут об этом говорит сам Господь, припоминая избранному народу все его отпадения, начиная с исхода из Египта. Более того, Господь здесь говорит о том, что затея с царем является очередной отпаденческой выходкой народа, направленной на самом деле не против Самуила, а против самого Господа. Но что эту выходку Самуил должен поддержать. Что Самуил и делает: «И пересказал Самуил все слова Господа народу, просящему у него царя, и сказал: вот какие будут права царя, который будет царствовать над вами...»

Далее Самуил описывает все ужасы, проистекающие из обретения царя, уготованные сынам народа, дочерям народа, народной собственности. Самуил предупреждает, что эти ужасы приведут к тому, что народ восстанет против царя. Но все эти предупреждения Самуила остаются гласом вопиющего в пустыне:

«Но народ не согласился послушаться голоса Самуила, и сказал: нет, пусть царь будет над нами,

и мы будем как прочие народы: будет судить нас царь наш, и ходить пред нами, и вести войны наши.

И выслушал Самуил все слова народа, и пересказал их вслух Господа.

И сказал Господь Самуилу: послушай голоса их и поставь им царя».

Далее описывается некий знатный человек, принадлежащий колену Вениаминовому. Человека этого зовут Кис. Происхождение этого человека из колена Вениамионова всячески подчеркивается. Сообщается о том, что у этого человека был сын Саул. Что этот Саул был очень красивым и высоким. Сообщается также о том, что у Киса пропали ослицы и Кис послал Саула искать ослиц.

Поиски были тщетны. И было решено обратиться к прозорливцу за помощью. Прозорливцем этим был Самуил. Самуил знал о том, что к нему обратятся. Об этом Самуилу сообщил сам Господь:

«А Господь открыл Самуилу за день до прихода Саулова и сказал:

завтра в это время Я пришлю к тебе человека из земли Вениаминовой, и ты помажь его в правителя народу Моему — Израилю, и он спасет народ Мой от руки Филистимлян; ибо Я призрел на народ Мой, так как вопль его достиг до Меня.

Когда Самуил увидел Саула, то Господь сказал ему: вот человек, о котором Я говорил тебе; он будет управлять народом Моим».

Весьма примечательно то, что избрание царя из колена Вениаминова кажется необъяснимым даже самому избираемому:

«И отвечал Саул и сказал: не сын ли я Вениамина, одного из меньших колен Израилевых? И племя мое не малейшее ли между всеми племенами колена Вениаминова? К чему же ты говоришь мне это?»

Самуил никак не реагирует на эти сетования Саула. Он сообщает Саулу о том, что он помазан на царство, что ему предстоит обрести пророческий дар, что на него снизойдет дух Господень, что его ослицы найдутся и так далее. После этого Самуил собирает большое народное собрание в Массифе.

Массифа — город в уделе колена Вениаминова. В этом городе, как сообщает Книга Судей, все колена Израиля собрались, чтобы отомстить колену Вениаминову за наложницу Левита. И в этом же городе избирается царь Саул, представитель колена Вениаминова, для наказания которого собирались в Массифе все остальные колена.

«И созвал Самуил народ к Господу в Массифу,

и сказал сынам Израилевым: так говорит Господь Бог Израилев: Я вывел Израиля из Египта и избавил вас от руки Египтян и от руки всех царств, угнетавших вас.

А вы теперь отвергли Бога вашего, Который спасает вас от всех бедствий ваших и скорбей ваших, и сказали Ему: «царя поставь над нами». Итак, предстаньте теперь перед Господом по коленам вашим и по племенам вашим.

И велел Самуил подходить всем коленам Израилевым, и указано колено Вениаминово.

И велел подходить колену Вениаминову по племенам его, и указано племя Матриево; и приводят племя Матриево по мужам, и назван Саул, сын Кисов; и искали его, и не находили.

И вопросили еще Господа: придет ли еще он сюда? И сказал Господь: вот он скрывается в обозе.

И побежали и взяли его оттуда, и он стал среди народа и был от плеч своих выше всего народа.

И сказал Самуил всему народу: видите ли, кого избрал Господь? подобного ему нет во всем народе. Тогда весь народ воскликнул и сказал: да живет царь!

И изложил Самуил народу права царства, и написал в книгу, и положил перед Господом. И отпустил весь народ, каждого в дом свой.

Так же и Саул пошел в дом свой, в Гиву; и пошли с ним храбрые, которых сердца коснулся Бог».

Мы обнаруживаем, что Саул живет в Гиве. В той самой Гиве Вениаминовой, где развратные сыны Вениаминовы совершили надругательство над наложницей Левита.

Напоминаю, что все остальные колена Израилевы собрались в Массифе для того, чтобы решить судьбу колена Вениаминова.

Что они требовали выдачи преступников, окопавшихся в Гиве.

Что вениаминовцы отказали в выдаче преступников.

Что вениаминовцы в течение двух дней побеждали тех, кто хотел их наказать.

И что на третий день израильтяне, воевавшие с вениаминовцами, устроили засаду у города Гивы, выманили из Гивы окопавшихся там воинов-вениаминовцев, которые погнались за израильтянами, надеясь снова победить их.

Что обманувшие вениаминовцев израильтяне вошли в город Гиву и уничтожили всё население этого города.

И что потом они уничтожили все города Вениаминовы.

Но первым была уничтожена Гива. И уничтожение колена началось по причине преступного поведения жителей Гивы и нежелания вениаминовцев выдать преступников, окопавшихся в Гиве. Теперь в этой же Гиве объявился первый царь объединенного Израильского Царства.

Если в этом предначертание Господа, то в чем смысл этого предначертания? Не в том ли, чтобы скомпрометировать царя? Ведь Господь не хотел давать царя своему избранному народу. Он предупреждал через Самуила о пагубных последствиях. Согласившись в итоге на дарование царя, Господь выбрал в качестве царя не просто представителя замаранного колена Вениаминова. Он выбрал обитателя города Гивы — самого преступного из городов, принадлежащих преступному колену Вениаминову.

После такого решения Господа иноземцы вновь нападают на сынов Израилевых. Тогда царь Саул собирает войско, чтобы отразить иноземцев. Причем говорится о том, что войско это является войском Саула и Самуила.

Саул спасает осажденный иноземцами город Иавис Галаадский, чуть было уже не сдавшийся иноземцам. В результате власть Саула укрепляется. Самуил содействует этому укреплению, призывая народ «обновить царство» по результатам победы, которую народ добыл под водительством царя Саула.

После этого Самуил вновь обращается к народу. Самуил требует, чтобы любой из тех, к кому он обращается, заявил о недостойных поступках Самуила как судьи и пророка. Но никто не заявляет об этом. Тем самым признана безупречность Самуила. После того, как она признана, Самуил обращается к народу с такими словами:

«Тогда Самуил сказал народу: [свидетель] Господь, Который поставил Моисея и Аарона и Который вывел отцов ваших из земли Египетской.

Теперь же предстаньте, и я буду судиться с вами пред Господом о всех благодеяниях, которые оказал Он вам и отцам вашим.

Когда пришел Иаков в Египет, и отцы ваши возопили к Господу, то Господь послал Моисея и Аарона, и они вывели отцов ваших из Египта и поселили их на месте сем».

Напомнив народу о благодеяниях Господа, Самуил далее говорит о неблагодарности народа, который отпадал от Господа яростно и постоянно. Самуил говорит о том, что при этих отпадениях народ терял поддержку Господа и оказывался жертвой тех или иных иноземцев. Напомнив об этом, Самуил далее говорит:

«Итак, вот царь, которого вы избрали, которого вы требовали: вот, Господь поставил над вами царя.

Если будете бояться Господа и служить Ему и слушать гласа Его, и не станете противиться повелениям Господа, и будете и вы и царь ваш, который царствует над вами, ходить вслед Господа, Бога вашего, [то рука Господа не будет против вас];

а если не будете слушать гласа Господа и станете противиться повелениям Господа, то рука Господа будет против вас, как была против отцов ваших».

Далее Самуил являет народу в подтверждение своих слов некое чудо Господне (в виде грома и дождя). Народ трепещет.

«И сказал весь народ Самуилу: помолись о рабах твоих пред Господом, Богом твоим, чтобы не умереть нам; ибо ко всем грехам нашим мы прибавили еще грех, когда просили себе царя.

И отвечал Самуил народу: не бойтесь, грех этот вами сделан, но вы не отступайте только от Господа и служите Господу всем сердцем вашим

и не обращайтесь вслед ничтожных богов, которые не принесут пользы и не избавят; ибо они — ничто».

Вновь говорится о каре за отпадение. Причем об этом говорится с предельной определенностью, подкрепленной чудотворством, совершенным по воле Господа. Говорится, кстати, и о том, что требование народа о даровании ему царя является греховным. Самуил признает греховность этого требования, но настаивает на том, что главное — не отпасть в очередной раз от Господа. Предупредив народ о том, что в случае отпадения народ и его царь погибнут, Самуил, что называется, расставляет точки над i.

И чем же отвечает на это народ, предупрежденный с предельной мощью и определенностью о каре, которой будут подвергнуты и царь, и народ в случае очередного отпадения?

(Продолжение следует.)

 

ИА Красная Весна 

https://rossaprimavera.ru/article/18e01f0a?gazeta=/gazeta/281

 

02.06.2018 Судьба гуманизма в XXI столетии №280

 

С каким же упорством и страстностью избранный Господом народ многократно отрекался от Господа, возвращаясь от монотеизма к язычеству того или иного розлива!

Судьба гуманизма в XXI столетии

Сергей Кургинян, 02 июня 2018 г.

опубликовано в №280 02 июня 2018 г. 

Жан Оноре Фрагонар. Иеровоам, приносящий жертвы идолам. 1752

Время от времени, сообщает нам Книга Судей, Господь дарует Израилю тех или иных спасителей. Но как только спасители умирают, сыны Израилевы опять начинают «делать злое пред очами Господа».

Потом снова появляется вдохновенный пророк или пророчица (например, Дебора). И с огромным трудом возвращает народ Израиля в нужное религиозное русло, спасая тем самым народ от уничтожения. Но стоит такому пророку или такой пророчице умереть, как сыны Израилевы начинают опять «делать злое пред очами Господа». И Господь насылает на них новые напасти.

Господь снова присылает очередных спасителей (например, Гедеона). И что же должен сделать Гедеон для того, чтобы спасти Израиль? Вот что: «В ту ночь сказал ему Господь: возьми тельца из стада отца твоего и другого тельца семилетнего и разрушь жертвенник Ваала, который у отца твоего, и сруби священное дерево, которое при нем, и поставь жертвенник Господу, Богу твоему [явившемуся тебе] на вершине скалы сей, в порядке, и возьми второго тельца, и принеси во всесожжение на дровах дерева, которое срубишь».

Указания, которые Господь дает Гедеону, сами по себе свидетельствуют о том, что богоизбранный народ в очередной раз отпал. А как иначе-то, если у отца Гедеона — жертвенник Ваала? Но если это не убеждает, то далее в книге Судей говорится об этом отпадении еще более настойчиво: «Гедеон взял десять человек из рабов своих и сделал, как говорил ему Господь; но как сделать это днем он боялся домашних отца своего и жителей города, то сделал это ночью».

То есть все жители города поклонялись Ваалу так же, как отец Гедеона Иоас. Причем поклонялись яростно. Вот что говорится про эту яростность в Книге Судей: «Поутру встали жители города, и вот, жертвенник Ваалов разрушен, и дерево при нем срублено, и второй телец вознесен во всесожжение на новоустроенном жертвеннике. И говорили друг другу: кто это сделал? Искали, расспрашивали и сказали: Гедеон, сын Иоасов сделал это. И сказали жители города Иоасу: выведи сына твоего; он должен умереть за то, что разрушил жертвенник Ваала и срубил дерево, которое было при нем». То есть яростность поклонения Ваалу такова, что за осквернение его жертвенника карой является смерть.

Отец Гедеона обращает внимание жителей на то, что Ваал не покарал Гедеона... Господь начинает творить чудеса, которые подкрепляют авторитет Гедеона как жреца подлинного бога. Господу очень важно использовать Гедеона для поднятия собственного авторитета. Поэтому он побуждает Гедеона, ведущего войско против врагов Израиля, резко сократить это войско. Дабы не было у израильтян возможности объяснять победу над противником могуществом своего войска. Гедеон по воле Господа удаляет из своего войска отряд за отрядом под теми или иными предлогами. Удалив 99 % своего войска, Гедеон с тремя сотнями людей, трубящих в трубы и возглашающих «меч Господа и Гедеона!», сокрушает огромное войско противника.

Далеко не весь богоизбранный народ присягает после этого Гедеону. Очень многих Гедеону приходится карать. В итоге израильтяне все-таки присягают Гедеону:

«И сказали Израильтяне Гедеону: владей нами ты, и сын твой, и сын сына твоего, ибо ты спас нас из руки Мадианитян. Гедеон сказал им: ни я не буду владеть вами, ни мой сын не будет владеть вами, Господь да владеет вами». После этого израильтяне как бы возвращаются по наущению Гедеона на правильный путь. Но как только Гедеон умирает...

Вот что говорится в Книге Судей об этом: «Когда умер Гедеон, сыны Израилевы опять стали блудно ходить вслед Ваалов и поставили себе богом Ваалверифа; и не вспомнили сыны Израилевы Господа, Бога своего, который избавлял их из рук всех врагов, окружавших их; и дому Иероваалову (Иероваалом Гедеона назвали за его борьбу с Ваалом — С.К.), или Гедеонову, не сделали милости за все благодеяния, какие он сделал Израилю».

Я так подробно излагаю все эти ветхозаветные сюжеты, потому что:

а) светским людям они просто незнакомы;

б) все христиане, кроме протестантов, предпочитают вчитываться в Новый, а не в Ветхий Завет, и уж точно не в Книгу Судей;

в) те, кто вчитываются в Ветхий Завет вообще и в частности в Книгу Судей, предпочитают восхищаться чудесами Господа, раз за разом возвращающего избранный народ на путь истинный.

Я же здесь предлагаю читателю, как знакомому с Книгой Судей, так и не знакомому с ней, оценить то упорство, с которым избранный народ многократно отпадает от Господа. То есть вместо того чтобы умиляться по поводу чудес, упорно сотворяемых Господом (или наряду с таким умилением, это зависит от меры сопричастности религиозной традиции), развести руками, подумав о том, с каким же упорством и страстностью избранный Господом народ многократно отрекался от Господа, возвращаясь от монотеизма к язычеству того или иного розлива! Как же мучителен должен был быть этот монотеизм для народа!

Книга Судей — потрясающий документ, в котором тщательно собраны все эти свидетельства о многократных яростных отпадениях избранного народа. И пусть даже она написана для того, чтобы восхитить читателя степенью терпеливости Господа и масштабом его чудес, нельзя не признать при этом, что большая часть книги посвящена не спасениям избранного народа Господом, а отпадениям этого народа от Господа. И что наиболее ярко и образно, подробно и сочно в Книге Судей описываются именно эти многократные, потрясающе упорные отпадения.

В Книге Судей говорится о том, что «у Гедеона было семьдесят сыновей, происшедших от чресл его, потому что у него было много жен». Но что еще был один сын от наложницы, которая была родом из Сихема («Также и наложница, жившая в Сихеме, родила ему сына, и он дал ему имя Авимелех»).

Этот Авимелех истребляет 70 законных сыновей Гедеона, опираясь на жителей Сихема. Причем то войско, с помощью которого ему удается это исполнить, он нанимает на деньги, взятые из храма всё того же бога Ваала (Ваалверифа): «И дали ему семьдесят сиклей серебра из дома Ваалверифа; Авимелех нанял на оные праздных и своевольных людей, которые и пошли за ним. И пришел он в дом отца своего в Офру и убил братьев своих, семьдесят сынов Иеровааловых (то есть Гедеоновых, напоминаю, что Иероваал — это другое имя Гедеона — С.К.), на одном камне. Остался только Иофам, младший сын Иероваалов, потому что скрылся. И собрались все жители Сихемские и весь дом Милло, и пошли и поставили царем Авимелеха у дуба, что близ Сихема».

Вначале очередная короткая справка. В Ветхом Завете нет четкого определения того, что такое дом Милло. Видимо, это какая-то укрепленная часть города или его храмовый комплекс. В Ветхом Завете говорится о том, что Давид укреплял стены Иерусалима «кругом от Милло и внутри», что Езекия укреплял Милло в городе Давида, что Соломон обновлял свой храм, свой дворец, свое Милло и свою стену Иерусалимскую.

Специалисты считают, что Милло — это вся совокупность укреплений вокруг храма и царского дворца. И что когда говорят о Милло, то имеется в виду и некий укрепленный комплекс, внутри которого проживают особые граждане, и некое капище. То есть скорее всего эти граждане связаны с капищем, то есть принадлежат к тем или иным частям языческого жречества. Сообщаю об этом просто для того, чтобы читатель не раздражался, натыкаясь на незнакомые словосочетания, такие, как «дом Милло».

Что же касается приведенного выше текста, то из него следует, что воцарение Авимелеха осуществляется согласно языческим обрядам (конкретно — обрядам Ваала). И что в обряде присутствует и священное дерево (под кроной которого коронуют языческого царя), которое Господь повелел срубить Гедеону.

Оставшийся в живых Иофам, младший сын Гедеона, так укоряет жителей Сихема за то, что они избрали Авимелеха: «По истине ли и по правде ли вы поступили, поставив Авимелеха царем? И хорошо ли вы поступили с Иероваалом и домом его, и сообразно ли с его благодеяниями поступили вы? За вас отец мой сражался, не дорожил жизнью своею и избавил вас от руки Мадианитян; а вы теперь восстали против дома отца моего, и убили семьдесят сынов отца моего на одном камне, и поставили царем над жителями Сихемскими Авимелеха, сына рабыни его, потому что он брат ваш. Если вы ныне по истине и по правде поступили с Иероваалом и домом его, то [да будет на вас благословение и] радуйтесь об Авимелехе, и он пусть радуется о вас; если же нет, то да изыдет огонь от Авимелеха и да пожжет жителей Сихемских и весь дом Милло, и да изыдет огонь от жителей Сихемских и от дома Милло и да пожжет Авимелеха».

Согласно Книге Судей, всё происходит именно так, как говорится в проклятии Иофама. После трех лет царствования Авимелеха начинается свирепая война между Авимелехом и жителями Сихема. Причем жители Сихема укрываются в башне капища Ваалверифа, а Авимелех, будучи сам язычником, сжигает это капище. Тем самым Господь, исполнив всё, что говорилось Иофамом, в очередной раз карает народ Израиля за очередное отпадение.

Потом Господь посылает для спасения двух Судей — Фола и Иаира. Но при этом народ Израиля упорствует в отпадении. Вот что говорится об отпадении после смерти Иаира: «И умер Иаир, и погребен в Камоне.

Сыны Израилевы продолжали делать злое пред очами Господа и служили Ваалам и Астартам, и богам Арамейским, и богам Сидонским, и богам Моавитским, и богам Аммонитским, и богам Филистимским; а Господа оставили и не служили Ему».

Книга Судей продолжает перечислять благих судей, спасавших народ (и умер такой-то и погребен там-то, и умер такой-то и погребен там-то), а далее говорится: «Сыны Израилевы продолжали делать злое пред очами Господа».

Вот так, раз за разом убеждаясь в отпадениях, знакомясь с различного рода спасителями Израиля, воевавшими с врагами избранного народа (такими например, как легендарный богатырь Самсон), мы, наконец, доходим до уже обсужденной нами истории о левите и его наложнице, с которой зверски обошлись сыны Вениаминовы.

Могли ли они сделать с ней то, что сделали, не отпав от Господа? Безусловно, не могли. Потому что, как сказано в тексте про левита и наложницу, они сначала хотели сделать это с левитом. В Книге Судей прямо сказано о том, что жители Гивы Вениаминовой — «люди развратные, окружили дом, стучались в двери и говорили старику, хозяину дома: выведи человека, вошедшего в дом твой, мы познаем его».

То есть они хотели осуществить ни много ни мало содомский грех, то есть грех, за который Господь карал особо сурово (за это он сжег Содом и Гоморру). Могли ли сыны Вениаминовы вознамериться сделать нечто подобное, не отпав от Господа? Могли ли они так поступить с наложницей левита, которую он им отдал, дабы самому избавиться от поругания, не отпав от Господа? Нет, не могли.

Но история с войной всех остальных колен Израилевых против колена Вениаминова не может иметь своей причиной то, что сыны Вениаминовы свирепо изнасиловали наложницу, то есть рабыню левита. И даже то, что сыны Вениаминовы хотели изнасиловать самого левита.

Времена были суровые, свирепые и в целом развратные. Для того чтобы начать вырезать сынов Вениаминовых, у всех остальных колен народа Израиля должны были быть очень весомые основания. Тем более что вырезать сынов Вениаминовых было не так уж и просто. Они были особо умелыми воинами, особо храбрыми и свирепыми людьми. Их было много. Нужно было собраться всем остальным и решиться на большие жертвы. Ради чего? Ради того, чтобы отомстить за какую-то рабыню?

Рабыня, конечно же, была всего лишь поводом, пусть и достаточно основательным. И всё же затеять такое кровопролитие внутри самих себя, почти полностью истребив одно из колен народа и потеряв в ходе таких истребительных боев очень многих представителей других колен Израилевых, можно было только если колено Вениаминово как-то особо отличилось в том, что касается отпадения от Господа.

Но ведь и другие колена, как мы убедились, отпадали от Господа очень оскорбительным для него образом, причем многократно. Что же суперэкстравагантного должны были совершить сыны Вениаминовы для того, чтобы быть выделенными как особо отпавшие в условиях, когда и другие колена отпадали, как мы убедились, весьма непристойным образом?

Об этом в Книге Судей не говорится, притом что там говорится о многих нелицеприятных и достаточно развратных деяниях. Но, видимо, деяния колена Вениаминова были таковы, что создатели Книги Судей предпочли использовать в данном случае фигуру умолчания.

В каком-то смысле та подробность, с которой здесь обсуждена Книга Судей, потребовалась именно для того, чтобы обоснованно поставить ребром вопрос об именно особом отпадении от Господа сынов Вениаминовых. Что же это могло быть за особое отпадение? Чем оно могло отличаться от отпадений обычных и очень частых?

Прямых ответов на этот вопрос нет ни в Книге Судей, ни в других авторитетных древних источниках.

И что же делать? Конечно, можно использовать собственные умозаключения, но это путь в никуда. Таким же путем в никуда является использование умозаключений тех любителей порассуждать по поводу ветхозаветной истории, каковых очень и очень много. Даже если эти любители порассуждать умны и осведомлены, всё равно их умозаключения — это путь в никуда.

Поэтому единственное, что нам остается, — это изумиться по поводу очевидно непомерного наказания, которому подверглись сыны Вениаминовы за групповое изнасилование какой-то там наложницы одного из левитов. То есть констатировать, что имеет место очень большой разрыв между преступлением и наказанием.

Одно дело — когда украдена жена царя Спарты Менелая, который не только царь могущественной Спарты, но и брат супермогущественного микенского царя Агамемнона, владыки крито-микенского мира, находящегося в скрытом, но очень яростном конфликте с миром крито-минойским. Даже тут имеет место разрыв между таким умыканием жены Менелая и военной оргией, которую можно назвать чуть ли не одной из первых мировых войн. Но кража Елены — это повод к такой войне, причина которой — конфликт двух цивилизаций (угасающей минойской и восходящей микенской).

Другое дело — оскорбление левита, над наложницей которого надругались вениамиты. Левит этот, возможно, очень авторитетен. Но он один из левитов и не более того. Пострадала не его жена, а его наложница. Это уж совсем не может быть причиной войны вениамитов с остальными коленами. Это может быть только поводом. Причина должна быть в каком-то смысле соразмерна тому конфликту крито-минойской и крито-микенской цивилизаций (талассократии и теллурократии), который породил Троянскую войну. Что же это за причина?

Мы теперь можем уверенно утверждать, что такой причиной не может быть обычное отпадение вениамитов от Господа, потому что отпадали все колена, причем многократно. Но такой причиной не может быть и попытка переделить территорию. Хотя бы потому, что почти истребленным вениамитам в итоге оставили всю территорию. Так какова же тогда причина?

Левит... Какая-то его наложница... Надругавшееся над этой наложницей колено Вениаминово... Кровавая война, поводом к которой стало это надругательство... Разрыв между поводом к войне и масштабом войны... Необходимость поиска причины, отличающейся от повода, порожденная наличием такого разрыва... Невозможность существования этой причины, в случае если нет настоящего противостояния между вениамитами и левитами... Причем такого противостояния, которое по своему накалу было хотя бы в чем-то сопоставимо с накалом противостояния, породившего Троянскую войну.

Подчеркиваю: хотя бы в чем-то сопоставимо. У меня нет ни малейшего желания приравнять конфликт колен Израилевых к тому, что я только что назвал древним аналогом мировой войны. Но противостояние должно быть. Я не имею права на огульную интерпретацию, на всегда произвольные, при всей их логичности, домыслы. Но обнаружить противостояние и задаться вопросом по поводу его природы я не только имею право, я просто обязан это сделать в условиях наличия прямых древних интерпретаций обсуждаемого мною события.

Кто такие левиты? Это потомки Левия, третьего сына Иакова. Мать Левия — нелюбимая Иаковом жена Лия. В Книге Бытия по поводу рождения Левия сказано: «И зачала еще, и родила сына, и сказала: теперь-то прилепится ко мне муж мой, ибо я родила ему трех сынов. От сего наречено ему имя: Левий». (Имя Леви, в русской традиции — Левий, происходит от еврейского «прилепится» — С.К.)

У Левия было три сына: Герсон, Кааф и Мерари. Эти сыновья были родоначальниками трех левитских родов. Но гораздо важнее дочь Левия Иохаведа. Она была женой Амрама, который был ее племянником (сыном ее брата Каафа). Тем самым Иохаведа состояла в браке, который потом был запрещен законом Моисеевым. Иохаведа родила двух сыновей: Аарона и Моисея — и дочь Мариам. Аарон был старшим братом Моисея, его сподвижником по исходу из Египта и первым еврейским первосвященником. Правда, в Книге Бытия говорится о том, что первый первосвященник — это таинственный Мелхиседек, царь Салимский, тот самый, который вынес Авраму хлеб и вино («и Мелхиседек, царь Салимский, вынес хлеб и вино, — он был священник Бога Всевышнего»). Но эта тема увела бы нас далеко в сторону. Здесь достаточно указать, что Аарон был устами Моисея, что он творил чудеса перед фараоном, убеждая того отпустить евреев из Египта, и что после построения скинии (храмового шатра, где до постройки Иерусалимского храма хранился Ковчег Завета) Аарон по велению Господа был помазан на первосвященство. Господом было также указано, что статус первосвященника должен передаваться по наследству от отца к сыну. И что первосвященниками могут быть только представители рода Ааронова.

Тем самым Аарон стал основателем единственного законного рода еврейских священников — коэнов. Против такого наследования титула первосвященников среди одних лишь потомков Аарона выступил другой левит, не потомок Аарона, Корей. Корей был правнуком Левия. Он попытался организовать восстание против Моисея и Аарона и был за это отправлен живым в преисподнюю. Это не помешало потомкам Корея занимать высокое, но не высочайшее положение в жреческой иерархии. В Книге Бытия говорится: «Шаллум, сын Коре, сын Евиасафа, сын Корея, и братья его из рода его, Кореяне, по делу служения своего, были стражами у порогов скинии, а отцы их охраняли вход в стан Господень». То есть потомков Корея приобщили к скинии, но им не позволили войти в нее в отличие от потомков Аарона.

Итак, левитами в широком смысле называются все потомки Левия, в том числе и коэны. Но в узком смысле слова левитами называют тех потомков Левия, которые не происходили от Аарона. Левиты были служителями в скинии, а позднее в Иерусалимском храме. Они могли быть певчими или музыкантами в этом храме, могли охранять храм. Но настоящими священниками были только коэны — потомки Аарона по прямой мужской линии. Это была высшая часть левитов, внутри которой была своя иерархия. Один из коэнов был первосвященником, другой — его заместителем, третий — ключником, четвертый — казначеем и так далее. Коэны — это высшая каста среди левитов. Более низкая каста — все левиты, не являющиеся потомками Аарона. Левиты в древности организовывали богослужение, руководили жертвоприношениями, творили исцеления, играли на музыкальных инструментах, пели псалмы, охраняли скинию и храм, обучали народ закону Торы, вели летописи.

Левиты были единственным коленом Израиля, у которого не было своего надела, но все колена, получившие наделы, должны были предоставлять левитам своего рода микронаделы (наделы внутри наделов). В Пятой книге Моисея, которая называется Второзаконие, говорится: «В то время отделил Господь колено Левино, чтобы носить ковчег завета Господня, предстоять пред Господом, служить ему и благословлять именем Его, как это продолжается до сего дня; потому нет левиту части и удела с братьями его: Сам Господь есть удел его, как говорил ему Господь, Бог твой». Такое «вненадельное» положение левитов дополнялось обязанностью остальных колен Израилевых поддерживать левитов как десятинами, так и отдельными пожертвованиями.

То есть все остальные колена несли повинность перед левитами. Что не могло не вызывать у них раздражения при возникновении той или иной нестабильности. Такая нестабильность возникла после смерти царя Соломона, то есть где-то около 930 года до н. э. Тогда порожденное нестабильностью недовольство вызвало антилевитское восстание десяти северных колен Израиля. Вождем этого восстания был Иеровоам.

В Библии Иеровоам именуется виновником разделения единого еврейского царства на два царства — Иудейское (Южное) и Израильское (Северное). Иеровоам стал основателем первой израильской династии, то есть династии властителей Северного (Израильского) царства. В молодости он состоял на службе у царя Соломона, будучи смотрителем над рабочими из колена Ефремова и сам принадлежа к этому колену.

Ефрем — родившийся в Египте младший сын Иосифа (как мы помним, женой Иосифа была Асенефа, которую Томас Манн назвал жрицей богини Нейт и про которую в Книге Бытия говорится: «И нарек фараон Иосифу имя: Цафнаф-панеах, и дал ему в жену Асенефу, дочь Потифера, жреца Илиопольского»).

Поскольку из колена Ефремова происходил преемник Моисея Иисус Навин, поскольку из него же происходил пророк Самуил, то колено Ефремово вовсе не считало себя хоть сколько-нибудь менее значимым, чем левиты.

До Соломона дошли слухи о недовольстве Иеровоама нравственной распущенностью царских жен, придворными смутами, ущемлением прав колена Ефремова. Соломон понял, что Иеровоам имеет предельные амбиции, и попытался ликвидировать опасного конкурента. Иеровоам же бежал в нечуждый ему Египет (родоначальник его колена — наполовину египтянин, причем египтянин по матери) и оставался там до смерти Соломона.

Ровоам, сын Соломона и его наследник, не был полноценным государственным лидером, но пытался продолжать линию отца, в том числе раздражавшую многих налоговую политику.

В уже известном нам Сихеме состоялось восстание десяти колен против Ровоама. Теперь Сихем восстает не против законных наследников Гедеона, а против законного наследника Соломона. На стороне Ровоама осталось только колено Иудово и половина колена Вениаминова. Все остальные колена поддержали Иеровоама. Началась война между Ровоамом и Иеровоамом. К ней на пятом году царствования Ровоама подключился патрон Иеровоама, египетский фараон Шешонк. Который разграбил Иерусалим и Иерусалимский храм и превратил Иудейское (Южное) царство чуть ли не в вассала Египта.

Какова же судьба Северного царства? В нем Иеровоам восстанавливает культ золотого тельца. Причем сам Иеровоам, царь Израиля (оно же — Северное царство) совершал жертвоприношения золотому тельцу. Раввины называют Иеровоама в числе трех царей, которые не имеют доли в грядущем мире из-за своего нечестия. Так говорится в трактате Санхедрин, одном из десяти трактатов четвертого раздела Мишны, являющегося частью Талмуда.

Не кажется ли тебе, читатель, что мы начинаем нащупывать некий конфликт между левитами Южного царства и какими-то антилевитскими силами Северного царства, в авангарде которых может оказаться если не всё колено Вениаминово, то какая-то его часть?

Оставаясь в гордом антилевитском одиночестве, колено Вениаминово чуть было не стало жертвой геноцида, осуществляемого другими коленами. То есть чуть было не потерпело полное фиаско. Но оно оправилось, учло ошибки и, поведя себя по-другому, войдя в определенные альянсы, попыталось взять антилевитский реванш, изгнав левитов как минимум из Северного царства, объединившись с эфраимитами, то есть с потомками очень близкого с Вениамином Иосифа, воспользовавшись помощью египтян, и так далее?

Пока что это только гипотеза. Но если она окажется подтверждена данными из древних источников (а только такие данные спасают нас от соблазна собственных интерпретаций), то мы обнаружим нечто большее, нежели сходство между умыканием сабинянок, осуществленным римлянами, и умыканием силомских невест, осуществленным коленом Вениаминовым. Государственные расколы, такие как раскол древнего Израильского царства, причем расколы, связанные с конфликтами между коленами Израилевыми, расколы на почве веры — это вам не банальное надругательство над чьей-то наложницей, пусть даже наложницей левита. Различие между причиной и поводом способно тут обнаружить себя по-настоящему, причем вне произвола наших вольных интерпретаций.

 

(Продолжение следует.) 

ИА Красная Весна 

https://rossaprimavera.ru/article/43c30741?gazeta=/gazeta/280