29.06.2019 Судьба гуманизма в XXI столетии №334
Ну и почему бы теме полумифических «тамплиеров Востока», полумифического «пресвитера Иоанна» и теме «восточной деятельности апостола Фомы» не сплестись воедино в очень склонном к этому древнем эзотерическо-религиозном сознании?
Судьба гуманизма в XXI столетии
Сергей Кургинян, 29 июня 2019 г.
опубликовано в №334 29 июня 2019 г.
Пресвитер Иоанн на портулане конца XVI в.
Перед тем как рассмотреть данные, представленные по интересующему нас вопросу одной из самых квалифицированных разведок мира (а именно таковой являлась и является разведка Ватикана), я позволю себе краткое методологическое отступление.
В песне Высоцкого «Поездка в город» есть такие слова: «Отвали ты мне махры, зять подохнет без икры». Почему, собственно, зять из песни Высоцкого подохнет без икры? Подохнуть можно без воды или без хлеба насущного, а без икры вроде бы подохнуть нельзя. Вряд ли у зятя из песни есть какое-то заболевание крови, при котором особо нужна икра. Но то-то и оно, что советская перестройка, которая запустила глобальные процессы, чреватые буквальной гибелью человечества, произошла именно в полном соответствии с тем, что с горькой шутливостью описал Высоцкий в песне «Поездка в город», герой которой путается в заданиях, выданных ему родственниками и односельчанами и записанных на восьми страницах. И постепенно эти задания начинают превращаться в некий особый системный бред, который не чета бреду обычному. Если бы такой бред царил только в голове у того, кто должен эти задания выполнять, то это бы полбеды. Но такой же системный бред царил в головах тех, кто выдавал эти задания.
Можно было бы сказать, что Высоцкий клеветал или утрировал. Да вот только собственный опыт той эпохи не чета чужим песням — его-то куда денешь?
Работая в геофизике, я должен был подолгу находиться в отдаленных районах, регистрируя космические поля. А наводки от любых электропроводов мешали регистрировать эти поля. Поэтому жилище надо было арендовать подальше от центра даже самых малых поселков.
Один раз мне пришлось поселиться в единственном готовом меня принять домике, находившемся на самой окраине одного дальневосточного поселка. В домике жила замечательная женщина. А находился домик не просто вдалеке от центра поселка. Он находился заодно и на краю поселкового кладбища. Я не могу здесь описывать в подробностях замечательность той женщины, которая согласилась впустить меня в качестве арендатора в этот дом за скромную плату. Читателю придется поверить на слово, что женщина была замечательная. Каждый раз, когда я говорил, что пойду в центр поселка помыться в бане, женщина эта (она приехала на Дальний Восток с Украины в довоенные годы) говорила: «Тоби жить». Она имела в виду, что меня убьют на обратной дороге. И она имела основания для подобного прогнозирования. Потому что место действительно было неспокойным.
Но женщина таким прогнозом не ограничивалась. Она угадывала, когда именно я буду возвращаться, и встречала меня с перекинутой через плечо берданкой. Потому что считала, что я хороший хлопец и должен вернуться к матери, которая ждет меня в Москве. У женщины было пятеро сыновей. А у сыновей были жены. У одного из сыновей жена была совсем неблагополучная. И опять же, не буду подробно описывать, что значит «неблагополучная» — неблагополучная и всё тут. И это была самая интересная из жен. Жена другого сына была, напротив, очень благополучная. То есть негулящая, непьющая и с большим хозяйством, в которое входили бочки с икрой, рыбой, рыжиками, другими грибами, олениной, медвежатиной. А также уйма кур, телята, свиньи и прочее.
Достаток у этой семьи был по советским стандартам очень большим. Жена этого сына замечательной женщины работала завмагом. Ее муж работал на японском лесовозе. Так что всего хватало. Но жене до зарезу нужен был определенный ковер. Вот было ясно, что она без него действительно может подохнуть. И каждый раз, когда она приезжала в домик на краю кладбища и встречала меня, она говорила только об этом. Она меня этим достала невообразимо, немыслимо. Это и есть советский вариант потребительства, который в итоге погубил СССР, а значит, и существенно содействовал погибели мира.
Эта женщина достала меня так, что я пообещал ей посодействовать в приобретении ковра. Я точно знал, что не должен этого делать, но она говорила о ковре как о чем-то спасительном и для ее тела, и для ее души. Что такое приобретение ковра в СССР в 1972 году, понимают только те, кто жили в этой замечательной стране в эту замечательную эпоху. Тут нужен был специфический контрагент. И когда контрагент начал переговоры с этой женщиной, а женщина начала звонить мне по телефону, я понял, что сильно влип. И я разорвал отношения не только с этой женщиной, но и с той замечательной хозяйкой дома на краю кладбища, и этот разрыв отношений до сих пор торчит занозой в моем сердце.
Так что не надо мне говорить, что зять не мог подохнуть без икры. Если он был здоровый человек, то не мог. А если полоумный, то мог. И когда оказалось, что таких полоумных «до и больше», то СССР рухнул. Другое дело, что надо было либо дать людям ковры, а также икру и прочее, без чего они «подыхали», либо дать что-то такое, что важнее ковров, икры и так далее. Потому что плохо было людям не от отсутствия ковров и икры — им плохо было вообще. Так сказать, от так называемой нетойности бытия, запертого в слишком узкие позитивистские рамки. Вывели бы людей за эти рамки — кончилось бы потребительское безумие.
Но я здесь хочу обсуждать не это безумие, а другое. Что же именно?
Прежде всего считаю необходимым оговорить, что есть определенное число людей, которые, как зять из песни Высоцкого, буквально подохнут без икры под названием «тайна пресвитера Иоанна и тамплиеров Востока». Но я без этой икры не подохну. Я, может быть, без чего-нибудь другого подохну, как тот зять, без какой-нибудь другой «духовной икры» — гуманистическо-восходительной, например. Но без икры под названием «пресвитер Иоанн и так далее» я точно не подохну. Если бы не ряд обстоятельств, то я не просто бы не стал стремиться к этой икре, я бы всячески от нее дистанцировался.
Но что же это за обстоятельства, вынуждающие меня заниматься данной темой, крайне привлекательной для определенного круга людей, в который я не вхожу? Обстоятельства эти таковы.
Обстоятельство № 1. Тянущаяся через столетия вера в пресвитера Иоанна никогда не существовала сама по себе. Она всегда была тесно связана с притчами о несторианцах, с притчами об особых тамплиерах, отколовшихся от тамплиеров обычных и ушедших на Восток. Этих тамплиеров называли тамплиерами Востока.
Обстоятельство № 2. Среди знакомых моего отца были блестящие специалисты по чингизидству вообще и по татаро-монгольскому игу на Руси в частности. Эти специалисты, как и подобает историкам, с глубоким отвращением относились к различным конспирологическим мифам. Но они в частных беседах настаивали на том, что среди знамен, под которыми на Русь шло войско Бату (то есть Батыя), были именно тамплиерские флаги. Причем речь шла именно о тамплиерах Востока. Обсудив эту тему, специалисты вздыхали и говорили, что им никто никогда не даст опубликовать имеющиеся документы.
Я никому не могу передать то личное ощущение надежности сообщаемой информации, которое было у меня во время общения с этими специалистами. Скажу только, что их деятельность основывалась на глубочайшем самоуважении, основанном на уважении к своей профессии и собственной профессиональной компетенции. Для таких людей приврать, выдумать — это значит потерять самоуважение, без которого они жить не могли. Да и зачем им было выдумывать, ведя задушевную беседу за бутылкой вина «Ахашени» в узком кругу знакомых?
Знаю, что есть круг почитателей Льва Гумилева. Причем часть этих почитателей никогда лично с Гумилевым дела не имела. Не хочу задевать этих почитателей. Скажу только, что и для меня, и для тех знакомых отца, на которых я ссылаюсь, Гумилев не был человеком, не способным выдумывать. Но те, на кого я ссылаюсь, абсолютно были неспособны выдумывать, а говорили они на тему о флагах тамплиеров Востока в войске Батыя. Потом об этом заговорили многие, но эти многие как раз были способны выдумывать. А те, на кого я ссылаюсь, были неспособны выдумывать. И говорили они о документах, которые им не дадут опубликовать.
Обстоятельство № 3. Монголы сокрушали исмаилитов по какой-то им одним понятной причине. То есть они, конечно, до того как сами приняли ислам, хотели сокрушать ислам как своего противника. Опять же не вполне понятно, почему именно ислам был для них таким противником. Но особо они свирепели по поводу исмаилитов. И, естественно, возникал вопрос, кто их накручивал.
Определенные основания для того, чтобы говорить об эзотерическом сопряжении тайных доктрин исмаилитов и тамплиеров, существуют. Христиане и впрямь вели на Ближнем Востоке в эпоху крестоносного царства очень тонкие политические и эзотерические сговоры с представителями исламской эзотерики. Поэтому предположение о том, что монголов настроили против дружественных тамплиерам исмаилитов так называемые другие тамплиеры, они же — тамплиеры Востока, не является совсем уж беспочвенным. И тогда более понятным становится то, почему тамплиеры не поддержали монголов, готовых поддерживать христиан, и поддержали тех исламских противников монголов, которые потом выкинули христиан с Ближнего Востока. А то, что тамплиеры повели себя именно так, — это совсем уж несомненный исторический факт.
Обстоятельство № 4. Нет никаких внятных причин, лежащих на поверхности, в силу которых тамплиеры должны были вводить в название своего ордена имя Соломона. Потому что Соломон не Давид. Он не безупречный герой Ветхого Завета. Он очевидный вероотступник, который в итоге стал творить в своем Храме жреческие таинства, посвященные Астарте, то есть одной из модификаций Темной матери Нойманна. Зачем христианскому ордену нужно было на уровне столь значимого фактора, как название, сопрягать себя с Соломоном? Повторяю, никаких обычных причин тут быть не могло. Причины могли быть только глубинными, то есть эзотерическими. А вот на уровне этих причин вполне могла быть связь исмаилитов и тамплиеров.
Обстоятельство № 5. Разнокачественные по степени своей достоверности сведения по поводу восточной деятельности апостола Фомы (часть сведений, безусловно, достоверна, часть проблематична) всегда причудливым образом сплетались с легендой о Пресвитере Иоанне и тамплиерах Востока. А эти относительно нормальные сведения о Фоме, в свою очередь, находились в прочном сопряжении с гностическими легендами. Гностическое Евангелие от Фомы не мелочь. Это древний документ, обнаруженный среди рукописей, найденных в так называемой библиотеке Наг-Хаммади, то есть в собрании папирусов, обнаруженном в конце 1945 года в районе египетского селения Наг-Хаммади. Открытие этой библиотеки — одно из величайших папирологических (то есть связанных с древними папирусами) открытий XX века. И главный из текстов, который составляет жемчужину данной библиотеки, — это гностическое Евангелие от Фомы, оно же — собрание тайных речений Иисуса апостолам. В числе текстов, обнаруженных в библиотеке Наг-Хаммади, есть и другие евангелия, например Евангелие от Филиппа, Евангелие Истины, Евангелие от Египтян.
Но Евангелие от Фомы, повторяю, является главной жемчужиной данного собрания древних папирусов. То, что собрание было обнаружено в XX веке, ничего не меняет по существу. Документы, которые были обнаружены в этом собрании, были известны с древнейших времен. И если восточная деятельность Фомы кем-то интерпретировалась в гностическом духе, то сплетение такой интерпретации с темой тамплиеров Востока и пресвитера Иоанна могло иметь далекоидущий характер. Потому что, согласно такой интерпретации, Дидим Иуда Фома — это близнец Христа.
Те, кто сомневается в актуальности Евангелия от Фомы в древнюю эпоху, могут ознакомиться с папирусами, найденными в самом начале XX века на краю Ливийской пустыни — там, где находился древнеегипетский город Оксиринх. А также с размышлениями самого Блаженного Августина по поводу Евангелия от Фомы. Притом что Августин (354–430 годы н. э.) размышляет в своем произведении «Против противника Закона и пророков» («Contra adversarium legis et prophetarum») о том, что явно касается Евангелия от Фомы в целом и особенно 57-го речения, содержащегося в этом самом Евангелии от Фомы. В 57-м речении говорится следующее:
«Ученики сказали ему: Двадцать четыре пророка высказались в Израиле, и все они сказали о тебе. Он сказал им: Вы оставили того, кто жив перед вами, и вы сказали о тех, кто мертв».
Августин же говорит в пункте 4:14 второй главы своего сочинения «Против противника Закона и пророков» о том, что ученики спросили Христа о пророках, а Христос им ответил по поводу оставленного живого и обращения к мертвому. Поскольку речь тут идет о том, надо ли оценивать явленное тебе, адресуясь к прошлому, к традиции, — то это известная гностическая тема, которая многократно варьировалась. Эта тема о необходимости обращения к традиции при объяснении чего бы то ни было. То есть — с поправкой на специфику эпохи — обсуждается необходимость или же вредность доктринального, концептуального (в ту эпоху традиционного, основанного на прочтении оставленного материала) рассмотрения тех или иных религиозных проблем. Надо ли погружать такие проблемы в контекст, в традицию или же ее надо решать с помощью метода, который позже будет назван экзистенциальным. То есть в акте глубокого переживания.
Эту же проблему можно рассмотреть и в ином ракурсе. Произведение Августина посвящено противникам Закона и Пророков — имеются в виду иудейские пророки. Кто был противником иудейских пророков? Гностики. Причем не только автор Евангелия от Фомы, но и все остальные. Тот же Маркион, например, очень яростно отбрасывал иудейских пророков. А автор Евангелия от Фомы отбрасывает, между прочим, не 23 иудейских пророка. Он говорит о 24 пророках. То есть явно прибавляет к иудейским пророкам еще и Иоанна Крестителя.
Вот против всего этого и сражается Блаженный Августин в своем сочинении. Причем его можно понять. Казалось бы, достаточно Христа, и совершенно необязательно почитать то, что Христу предшествовало. Более того, самое страстное почитание Христа как раз и отбрасывает всё остальное. Но Августин понимает, что это ересь, которая обернется крушением всей христианской веры. И он выступает против этой ереси. То, что он выступает именно против нее, понятно и по содержанию его выступлений, и из названия произведения, в котором эти выступления собраны. Всё, что мне хотелось здесь показать, — это то, что Августин уже знает не только о гностицизме вообще, но и о Евангелии от Фомы.
А значит, то, что это Евангелие нашли в XX веке, не опровергает факта знакомства с ним в предшествующие века. Как минимум с ним были знакомы те, кто воевал с гностиками. Но и гностики были с этим знакомы. Значит, Евангелие от Фомы имело хождение как в конфессиональной элите, так и в конфессиональной антиэлите. Причем с древнейших времен.
Ну и почему бы теме полумифических «тамплиеров Востока», полумифического «пресвитера Иоанна» и теме «восточной деятельности апостола Фомы» не сплестись воедино в очень склонном к этому древнем эзотерическо-религиозном сознании?
Обстоятельство № 6. И всё бы это ничего, если бы полумифические тамплиеры Востока, как-то сговорившиеся с чингизидами и чуть ли не являвшиеся духовными водителями этих самых чингизидов (по крайней мере первых — доисламских), остались в глубоком прошлом. Но тогда, кстати, советские профессиональные историки могли бы эту тему разворачивать по-настоящему в советский период. Но в том-то и дело, что эта тема тянется из прошлого в настоящее и будущее. И потому советские историки не могли ее публично обсуждать.
Тут мне вспоминается еще одна история из советского прошлого.
Конспирологи в погонах убедили одного достаточно крупного генерала советского регионального КГБ (не хочу приводить никаких более четких территориальных привязок, иначе станет ясно, о ком речь) заняться в брежневский период масонами. Причем будучи далеко не худшими конспирологами, они убедили своего шефа заняться этим именно на уровне того глубинного бурения, которое якобы было свойственно КГБ. Напоминаю, что в элитном фольклоре той эпохи КГБ назывался, в том числе, и «конторой глубинного бурения».
Находясь в родственных связях с правящей брежневской верхушкой, этот генерал, естественно, считал, что его похвалят. Причем заниматься масонами он стал не на уровне Лоллия Замойского, который, сам будучи представителем иной части той же спецслужбы под названием КГБ, написал «размышлительную», а не «глубинно-бурительную» книгу «За фасадом масонского храма». В отличие от Лоллия Замойского, тот генерал, чью трогательную историю я рассказываю, дал отмашку на такое изучение масонской темы, которое я называю «глубинно-бурительным».
То есть он создал соответствующий отдел. Укомплектовал его соответствующими людьми. Которые, кстати, и втянули его в данное мероприятие. Потому что в предшествующий период занимались данной темой в свободное от работы время. И очень уж хотелось заняться темой иначе. То есть осуществить узкую специализацию на том предмете, который перед этим бескорыстно исследовался во время, которое используется коллегами для дома, для семьи.
Наделив этих людей необходимыми полномочиями, генерал подключил их к информационным ресурсам, к тем средствам, с помощью которых информацию можно добывать именно «глубинно-бурительным» образом. А поскольку люди были неглупые, увлеченные, работающие не за страх, а за совесть, то генерал в итоге получил от своего нового отдела по-настоящему интересную информацию. Получив ее, он пошел наверх отчитываться по поводу своих великих достижений.
Потом он вернулся к ожидавшим похвалы подчиненным, входившим в созданный им отдел. Он объявил им, что отдел расформирован, а подчиненные уволены. После этого горестно посмотрев на подчиненных, он сказал им: «Во что вы, гады, меня втянули? Это же чистая прерогатива ЦК КПСС!»
Мне-то, собственно, эта история нравится ее натуральностью (это абсолютно реальная история с реальными, а не выдуманными героями) и наивной грубоватостью, которая содержится в фразе огорченного генерала про «чистую прерогативу ЦК КПСС». Видимо, эта прерогатива как раз и делала невозможным даже академическое ознакомление минимально широкой общественности с тем, почему тамплиерские флаги действительно реяли над монгольским воинством Батыя, идущим на Русь, да и над другими монгольскими воинствами тоже. Повторяю, речь шла не о забалтывании темы тамплиерских стягов над батыевым и иными монгольскими воинствами, а о настоящем, полноценном историческом обсуждении данной проблемы. Оно-то и оказалось под запретом в советскую эпоху, да и в последующие времена по причине этой самой «чистой прерогативы». Кого именно — отдельный вопрос.
Обстоятельство № 7. Рассмотрение особой части тамплиерского братства, перекочевавшей с Ближнего Востока чуть ли не на Дальний Восток и именуемой «настоящими» или «древними» тамплиерами Востока (с обязательной оговоркой: просим не путать с обычными тамплиерами), требует особой деликатности. Но при этом его нельзя отрывать от рассмотрения «обычной» тамплиерской экзотики. Которая гораздо более очевидна.
Возьмем, например, седьмого обычного (а не перекочевавшего к монголам) тамплиерского гроссмейстера Филиппа Наблусского (1120–1171), он же — Филипп де Милли. Он был сыном рыцаря, принимавшего участие в Первом Крестовом походе. Родился он на Ближнем Востоке. Участвовал в конфликте между королевой Иерусалимской Мелисендой (старшей дочерью короля Иерусалима Балдуина II) и сыном Мелисенды Балдуином III.
Уже упоминавшийся мною средневековый историк Вильгельм Тирский восхвалял 30-летнее правление Мелисенды и говорил о том, что результаты этого правления позволили ей преодолеть предубеждение против ее пола.
История Мелисенды и история Филиппа Наблусского в одинаковой степени показательны в том, что касается специфики христианской аристократии, рожденной на Ближнем Востоке и получившей там воспитание. Но если Мелисенда в существенной степени была сориентирована на христианский Ближний Восток в силу своей связи с армянской ближневосточной аристократией (она была дочерью армянской принцессы Морфии Мелитенской), то Филипп Наблусский воспитывался в Сирии, причем существенную роль в его воспитании играли сирийские мусульмане. А само это воспитание было существенно суфийским. И это касается не только Филиппа Наблусского, но и других.
Сохранились воспоминания арабского писателя и полководца Усамы бен Мункыз (1095–1188), участвовавшего в переговорах между дамаскским и иерусалимским королевствами. В своих воспоминаниях этот тонкий знаток ислама намекает на особую компетентность тамплиеров в том, что касается исламских эзотерических ритуальных практик. В этой компетентности он убедился во время посещения Иерусалима, где он, пользуясь их гостеприимством, мог молиться в контролируемой тамплиерами мечети Аль-Акса.
Существуют и другие мусульманские свидетельства особой компетентности тамплиеров во всем, что касается исламских эзотерических ритуальных практик.
Историки, занятые обычными, то есть не дальневосточными тамплиерами (я имею в виду именно историков, а не конспирологов), настаивают на том, что реальная тамплиерская эзотерика претерпела на Ближнем Востоке существенную трансформацию под влиянием суфиев и того, что передали тамплиерам различные эзотерические ближневосточные учителя. А передавалось тамплиерам очень многое. И египетский мистицизм, и персидский дуализм, и классическая ближневосточная гностика.
Тамплиеры испытывали на себе влияние самых разных ближневосточных эзотерическо-исламских групп. И необязательно только исламских. На тамплиеров влияли и езиды, и друзы, и, конечно же, исмаилиты. Причем из исмаилитов больше всего влияли именно родственные по орденской специфике асассины. Причем гипотеза о том, что данное влияние было не только доктринальным, но и литургийным, то есть мистериальным, с очень высокой вероятностью верна.
К XXI веку методика различения ложных показаний, даваемых под пытками, и показаний, обладающих познавательной ценностью, уже достаточно разработана. Ее признание тормозится только определенными предрассудками предыдущей эпохи, в которую для светской исторической науки признание хотя бы частичной правдивости так называемого «Молота Ведьм» или сведений инквизиции по поводу тамплиеров было морально неприемлемым, ибо в каком-то смысле оправдывало ужасные методы дознания. Теперь это моральное табу отчасти преодолено. Что вовсе не означает правдивости всех показаний, получаемых врагами определенных верований и эзотерических практик.
Никто сейчас не оспаривает существенного влияния эзотерического ислама и иной эзотерики на таинства тамплиеров. Дискутируется только вопрос о том, каково было это влияние и кто оказывал его в наибольшей степени. При этом достаточно разумной является гипотеза о том, что это влияние должно было быть в русле странного привлечения тамплиерами в название своего ордена далеко не христианского Храма Соломона. Притом что данный Храм стал, безусловно, на каком-то этапе мировоззренческой трансформации царя Соломона Храмом женского языческого темного божества, этой самой Темной матери Нойманна. И тут что Астарта, что Кибела, что любое другое божество аналогичного генезиса. В том-то и дело, что все эти божества в конечном итоге образуют нечто наподобие единой культовой сущности. Причем вполне допустимо рассмотрение в качестве ипостаси этой сущности даже индийской богини Кали.
Обстоятельство № 8. Что же касается древних ответвлений тамплиерского ордена, разошедшихся со своими ближневосточными тамплиерскими собратьями и ушедших аж на Дальний Восток с тем, чтобы потом прийти назад с монголами для разгрома близких тамплиерам асассинов и других антиисламских действий, то это ответвление резко позже начинает функционировать в качестве достаточно актуального эзотерико-политического субъекта, требующего особого рассмотрения.
(Продолжение следует.)
https://rossaprimavera.ru/article/b1527139