На этом фоне мне становится смешно каждый раз, когда вольные начинают интересоваться политическими предпочтениями тюремных сидельцев. Политические проблемы большую часть зэков интересуют мало. Но если уж рассматривать тюремный мир с политической точки зрения, то он весьма архаичен. Демократического энтузиазма и либерального мировоззрения там не сыщешь днём с огнём. Жизнь на зоне, с её "общаками" и "понятиями", тяготеет скорее к некоторой форме первобытной общинности, внутри которой сидельцы делятся по клановому принципу или, говоря языком тюремного жаргона — по "мастям". Тем не менее, политика властно вторгается в жизнь зоны извне через тысячи разнонаправленных, разномасштабных событий и связей, которые соединяют тюрьму с вольным миром в один общий политический организм.
В первый же день после того, как меня в Княжево из карантина "подняли" на отряд, один из зэков, внимательно всмотревшись в бирку, висевшую на моей шконке (там перечислены фамилия, год рождения, статья, срок и даты отсидки), спросил меня: "Что у тебя за статья такая странная?" А статья моя — пресловутая "русская" 282-я статья "за разжигание" для большинства зэков незнакома. Там больше в ходу 158-я, 159-я, 161-я, 162-я, 228-я, 111-я, 105-я и т.п., то есть кража, мошенничество, грабёж, разбой, наркотики, тяжкие телесные повреждения, убийство…
Чтобы долго не объяснять, говорю: "Сижу за разжигание. Кино разжигательное снял. Документальное. Выступил там автором сценария и ведущим". Спрашивает: "Что за кино?". "Россия с ножом в спине", – отвечаю. И вдруг он мне: "Да не ври ты! Я это кино видел. Нет там тебя" А потом, присмотревшись: "А-а-а! Точно! Только ты там с бородой до пупа был!". И так на всех четырёх зонах, в которых мне довелось побывать. В каждой из них находились сидельцы, видевшие фильм "Россия с ножом в спине". Хотя, как легко догадаться, зэки — далеко не главные посетители Интернета и зрители документально-публицистических трилогий.
Зэк этот, Женя Голубцов, который меня опознал без бороды, оказался фигурой очень колоритной. Бывший диверсант-морпех, успевший ещё в советские времена повоевать в Африке за идеалы пролетарского интернационализма. Потом, после крушения СССР, охранник-"антикиллер", начальник службы безопасности у одного из крупных криминальных авторитетов. Свои навыки спецназа сохранил в неприкосновенности. На зоне ловил змей и жарил их на костре, угощая всех желающих. Говорят, вкусно: похоже на курятину… В этот раз сидел он за хранение оружия и "насилие над представителем власти". Много мы с ним потом "перетёрли", переговорили "за жисть", рассуждая о том, как странно, бывает, складывается у человека судьба…
Подавляющая часть зэков абсолютно убеждена в тотальной несправедливости нынешнего общественного устройства России. В безграничной коррумпированности "демократического" государства и поголовной продажности чиновников. Это убеждение существует на уровне подсознания, инстинкта, фундаментальной аксиомы лагерного мировоззрения. Но основано оно на мощном фактическом фундаменте, на обширном и тяжёлом жизненном опыте многих поколений лагерных сидельцев.
Мне пришлось плотно общаться с нашим государством в лице его правоохранительных органов — в течение восьми лет: с декабря 2004-го, когда меня первый раз вызвали в питерскую прокуратуру для объявления предупреждения "о недопустимости экстремистской деятельности", по ноябрь 2012-го, когда я вышел на волю, отсидев два с половиной года в исправительных учреждениях ФСИН, этой современной "демократической" копии старого бериевского ГУЛАГа. И я могу уверенно сказать, что в своём политическом нигилизме современные зэки по большей части совершенно правы.
В результате того погрома, который демократы учинили в России после распада СССР, наш государственный аппарат чудовищно деградировал даже по сравнению с далеко не безупречными советскими временами. Важнейшие структуры государственного управления, такие, как суд, прокуратура, милиция — сегодня работают в совершенно автономном режиме, сами на себя, не будучи никак связаны с реальными общественными запросами, реальными народными нуждами, реальными результатами собственного труда. Необходимость как-то отвлекаться от своих важных личных дел для решения вопросов, связанных с защитой прав какого-нибудь рядового гражданина современной демократической "россиянии", вызывает у них откровенное раздражение и нескрываемую брезгливость. Они свято верят, что так и должно быть, что именно они хозяева жизни, что они самодостаточны и существуют сами для себя, а народишко вокруг — это такое досадное недоразумение, которое мешает им нормально жить в своё удовольствие, недоразумение, которое никак не удаётся устранить окончательно.
В Княжево вместе со мной сидел молодой парень лет двадцати семи. Звали его Денис Николаев. Сидел он старательно, с начальством дружил, никаких "косяков" за ним отродясь не числилось, зато числилось множество поощрений "за добросовестное отношение к труду". Он делал всё для того, чтобы уйти по УДО, условно-досрочно. Отсидел положенную часть срока — и тут же написал заявление в суд. Администрация это заявление поддержала, написав, что он "твёрдо встал на путь исправления". А судья отказала ему. Почему? Постановление гласит: "в связи с тем, что осужденный Николаев не предоставил суду абсолютно неопровержимых доказательств своего исправления". Я читал это постановление и думал: "Дорого бы я дал, чтобы какой-нибудь яйцеголовый правовед объяснил мне, дураку, юридическое содержание термина "абсолютно неопровержимое доказательство"…
Да что далеко ходить! В моём собственном приговоре, где перечисление "доказательств", основанных на показаниях свидетелей обвинения, занимает многие страницы, от показаний одиннадцати (!) свидетелей защиты судья Третьякова отделалась одной фразой: "суд не доверяет показаниям свидетелей защиты, так как считает их единомышленниками обвиняемого". Вот так! Это и есть, судя по всему, "абсолютно неопровержимая" логика в понимании нынешних чиновников. А ведь свидетелями защиты были самые разные люди — от безработного до депутата Госдумы, проживавшие в самых разных регионах России, от Ростова до Новосибирска. Но — "единомышленники", и всё тут. Поди, опровергни!
Бывают, конечно, и приятные исключения. В том же Княжево молодой "барыга"-наркоторговец рассказывал мне, как "старшие" в его районе долго мучились с каким-то строптивым старлеем из наркоконтроля, который им всю торговлю поломал. "Тридцать тысяч баксов ему давали. Не берёт, гад! Пятьдесят тысяч! Не берёт!.."
В тюрьме нет ничего такого, чего не было бы в вольной жизни. Просто в силу весьма суровых и жёстких, порой откровенно жестоких условий существования там всё это содержится в сильно сконцентрированном, спрессованном виде. Основные характеристические черты нашей жизни становятся при этом особенно заметными, особенно выпуклыми и рельефными. И потому, например, полный мировоззренческий и политический крах блудливой российской "демократии" там особенно очевиден.
Когда я сидел, меня не покидала мысль, что наших гламурных демократов, голубоватых правозащитников и всех остальных "креативных" либерастов хорошо бы отправить — в качестве экстремаль- ного туризма, что ли, на полгодика на зону: жизнь реальную почувствовать, ума-разума набраться. Маловато, конечно, полгода… Ну, да больше нельзя: у них ведь тонкая душевная организация, она может не выдержать встречи с грубой реальностью.
Причём отправить не в наказание, а с педагогической, так сказать, целью. Пусть ознакомятся с жизнью, как она есть. Встретятся с новыми людьми, посмотрят на настоящую, неприкрашенную Россию с этой стороны, с этой точки зрения. Полезнейший опыт могут получить, просто бесценный...
Только, боюсь, они очень огорчатся. Потому что общие настроения в тюрьме как зэков, так и сотрудников тюремной администрации резко националистические. Никакой, знаете ли, толерантности не просматривается. Похоже, в реальной жизни — там, за границами московской кольцевой, эти курчавые толерасты так всех достали, что дай им Бог ноги унести…
Наша власть, не знаю уж, понимают это в Кремле или нет, ходит сейчас по тонкому льду, по тонкой корочке, под которой клокочет огненная лава беспощадного русского бунта — священного народного гнева, святой ярости, скопившейся за последние 20 лет в русском сердце, переполненном горечью многолетних унижений, бесконечных оскорблений и подлых обманов. И если эта ярость выплеснется наружу — мало никому не покажется.
Дай Бог, чтобы власть нашла в себе силы для радикального обновления. Для примирения с собственным народом. Нашла политические механизмы, с помощью которых эту бурлящую, огненную энергию Русского национализма можно направить на исправление чудовищных несправедливостей и преступлений, содеянных либеральными людоедами и демократическими русоненавистниками. На созидание новой Великой России. На мирную, но решительную и беспощадную Русскую революцию во всех областях нашей жизни — политической, идеологической, культурной…
Эх… Похоронить бы всех этих "креативных" либерастов в одной братской политической могиле. И забыть об их драной "демократии", как о срамной болезни. Только делать это надо быстро. Иначе будет поздно.
Русский национализм присутствует на зоне очень активно. Впрочем, нет, не так. Не активно — активничать там никому не дадут, но неистребимо, неизбежно и повсеместно. Во-первых, потому что в тюрьме отчётливо видно, что процент нерусских зэков, особенно осужденных по определенным видам преступлений: например, связанных с "посягательством на половую неприкосновенность", т.е. растлением малолетних, изнасилованием и т.д., — гораздо выше, чем процент этих людей на воле. То есть они совершают подобные постыдные преступления гораздо чаще русских. Это и статистика МВД подтверждает. Именно поэтому, кстати, русскоязычная "либеральная общественность" и кавказолюбивые "правозащитники" уже которой год, как с писаной торбой, носятся с идеей запретить журналистам упоминать в своих публикациях о национальности преступников.
А во-вторых, есть еще такой момент: профессия тюремщика непопулярна… Когда-то император Пётр I написал в одном из своих указов: "Тюрьма есть ремесло окаянное, и до скорбнаго дела сего потребны люди добрые, твёрдые и весёлые". Но таких твёрдых и весёлых на Руси почему-то хронически не хватает. Русский человек как-то не очень хочет служить тюремщиком. Ну а поскольку миллион зэков, которые у нас сидят по тюрьмам и лагерям, нужно всё же каким-то образом контролировать и охранять, во ФСИН берут чуть ли не любого желающего. Было бы гражданство, да не было б судимостей и родственников-уголовников. Поэтому на зонах, особенно среди низового звена сотрудников администрации исправительных учреждений, велик процент нацменов. Они приезжают в большие города, а работы нет, никто их там не ждет. Ну, потыкаются туда-сюда, и пристраиваются во ФСИН. На тех зонах, где я сидел, среди младших инспекторов, наверно, больше половины нерусских. Иногда это приводит к весьма драматическим событиям.
30 января 2013 года, газета ЗАВТРА
Зона встретила меня неприветливо. Двое дюжих "козлов"1 провели наш небольшой этап мимо сонного "дэпмана"2, и после долгих блужданий по бесконечным, казалось, лестницам, мы очутились в тесном подвальном коридоре с облупленными, драными стенами, скупо освещённом тусклой лампочкой. Ну, и…
Били "козлы" не сильно, больше по обязанности. Впрочем, оно и понятно: при приёмке этапа "первоходов"3 главная задача — не избить, а сломать, испугать, подавить волю к сопротивлению, чтобы в дальнейшем у администрации и "активистов" не было проблем с дисциплиной "спецконтингента". Меня так и вовсе отвели в сторону, то ли из уважения к возрасту и длинной "поповской" бороде, то ли ещё по какой странной причине. К этому в тюрьме привыкаешь быстро: поток событий несёт тебя, беспомощного, по своим таинственным законам, но понять, почему с тобой происходят те или иные события, невозможно…
Зона "Княжево", куда я прибыл 24 июня 2010 года, была, строго говоря, не зоной, а "колонией-поселением", но различие это существовало в основном на страницах уголовно-исполнительного кодекса и в умах неадекватных "правозащитников". В реальности — та же колючка по периметру, те же "локалки"4, разделяющие административную, жилую и промышленную зоны. Правда, нет собак и сторожевых вышек, и КСП5 перед забором трогательно засажена капустными кочанами.
Потому-то, кстати, и принимали наш этап "без фанатизма", и били несильно: всё же "посёлок", не "строгач"… А на иных "строгих" зонах, где этапы принимает тюремный спецназ "Тайфун", всё всерьёз, всё по-взрослому. И ломают там зэков не шутя, не опасаясь за последствия и не делая никому никаких скидок. Впрочем, демократический Гулаг нашей необъятной Родины по-прежнему велик: где-то есть, наверно, и такие зоны, в которых этапы принимают мирно, не "дуплят"6…
Слово "посёлок" не должно никого вводить в заблуждение. Никаких посёлков в обычном понимании этого слова в империи ФСИН, конечно, нет. В Борисовой Гриве под Питером, например, этот "посёлок" организован внутри периметра зоны особого режима, которую начали строить на базе заброшенного ракетного военгородка ещё в середине лихих 90-х. Начали, возвели пятиметровый бетонный забор, шесть рядов колючки, и… И оставшиеся деньги, подозреваю, украли. А чтобы добро не пропадало, несостоявшуюся "особую" зону быстренько переделали под "посёлок". Хотя по бумагам — дивны дела Твои, Господи! — числился он не тем и не другим, а зоной общего режима, "Исправительной колонией №8 Управления Федеральной службы исполнения наказаний РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области".
Карантин в Княжево тоже нестрашный. Впрочем, смотря для кого. Всё зависит от того, как себя поставишь. И от денег, конечно. Если с воли тебя "греют", то жить везде можно. Тому дашь, с этим договоришься… А вот если нет — дело худо. Тут вступают в полную силу суровые законы волчьей лагерной жизни. Что урвал, то твоё. И только то твоё, что ты урвал и от чужих жадных рук сохранил.
Мне, например, неожиданно помогла моя "экстремистская" репутация. Она, оказывается, опередила меня на зоне. Не прошло и дня, как "смотрящий" за карантином Рафис Нуреев — худощавый крещёный татарин в интеллигентских очках — подошёл ко мне и сказал: "Тут мне цинканули за тебя. Так что проблем не будет. Работать не будешь. Столоваться можешь с нами, если деньги есть". Далеко не сразу я узнал, что малява за меня пришла издалека, из-под Архангельска, из колонии строгого режима, где, оказывается, нашлись авторитетные люди, смотревшие фильм "Россия с ножом в спине", из-за которого я и попал в тюрьму. Может, поэтому меня и при "приёмке" этапа в сторонку отвели…
Рафис, который взял меня под опеку, не был настоящим "смотрящим". Княжево — "красная" зона, а значит — "блаткомитета" там нет, и все стороны лагерной жизни контролирует администрация через своих ставленников-активистов. Но Нуреев занимал в этой княжевской иерархии особое положение. Он контролировал финансовые потоки, которые втекали на зону через карантин.
Дело в том, что в Княжево зэки попадают двумя разными дорогами, но обе они сходятся в карантине, миновать который невозможно. Те, кто дожидался приговора в СИЗО и те, кто до этого отбывал срок в зонах общего и строгого режимов, прибывают обычным путём, в автозаке, через тюремные пересылки. Но раз в неделю, по четвергам, прибывают "вольные" этапы, состоящие из тех, кто до обвинительного судебного приговора ходил на воле "под подпиской". Эти-то новоиспечённые зэки и становились в умелых руках Нуреева настоящим "золотым дном".
Не имеющие никакого тюремного опыта, осужденные, как правило, за малозначительные преступления, напуганные до полусмерти, они готовы откупаться от грозящих им опасностей — реальных и мнимых — всеми имеющимися средствами. Они не знакомы с криминальным миром, у большинства из них на воле остались родственники, мамы и папы, которые, в свою очередь, готовы платить, чтобы смягчить участь своего заблудшего чада. На этом и был построен расчёт Нуреева. Он внимательно просеивал своим опытным взглядом всех прибывающих, выделял среди них "кредитоспособных", и "разводил их на бабки", бойко торгуя тюремными привилегиями, хлебными должностями и тёплыми местечками. Всё это происходило, разумеется, с ведома и при поддержке администрации, имевшей в этом гешефте свой большой жирный кусок.
Масштабов его деятельности до конца, думаю, не знал никто. Мне он однажды, в порыве откровенности, бросил: "Костя, здесь же миллионы гуляют!" Не берусь судить о количестве этих миллионов, но летом 2010-го, по моим наблюдениям, через княжевский карантин прокачивалось по 200-300 тысяч рублей в месяц. Дело облегчалось тем, что в отличие от всех других зон, зэки, приговорённые к отбыванию наказания в колонии-поселении, имеют право пользования наличными деньгами. Для тех, кто платил, это было настоящей лотереей: некоторые, действительно, облегчали себе жизнь, а кто-то оказывался в жестоком "пролёте". Я знал одного зэка, заплатившего 50 000 за то, чтобы сидеть "без проблем" и, несмотря на это, через две недели поставленного на этап…
ВпроЧем, в глазах княжевского большинства такая система, при всех её издержках, всё же давала нужный эффект. Во всяком случае, она давала надежду, а это уже немало. Особенно, если учесть, что жизнь человека в тюрьме вообще мало чего стоит. Я пробыл в Княжево, где режим содержания далеко не самый строгий, чуть больше семи месяцев, и только за это время оттуда вывезли три трупа.
Один из этих несчастных умер от жары, его "козлы" в наказание за какую-то провинность заставили по стойке "смирно" стоять на плацу на самом солнцепёке. А лето 2010-го года было просто страшным, температура в тени доходила до 38 градусов. Да и одёжка, так называемый "положняк", состоящий из чёрного "клифта" казённой куртки и грубых штанов, пошитых из плотной ткани, создавала эффект парника. Ну, сердечко у бедолаги и не выдержало…
Второй помер, думаю… от страха. Невысокий, седой, с интеллигентным лицом и длинными волосами. Только что с "вольного" этапа. Судя по всему, его ужасно напугали, когда принимали этап. Он шёл с пустыми, безумными глазами, безуспешно пытаясь удержать подмышкой скатку с тощим матрацем. Прошёл буквально в метре от меня. Помню, я ему крикнул: "На плечо возьми, легче будет!", но он не услышал. Дошёл до забора, отделявшего барак карантина от остальной территории, и упал. Тоже сердце не выдержало…
Зато третий "жмурик" был вполне традиционный. Зэк-наркоман повесился в камере штрафного изолятора. К этим трём можно добавить ещё одно "тяжкое телесное": на сельхозработах пьяные "козлы" избили молодого парня. Спасти его удалось, но пришлось удалять селезёнку…
Вообще, кровь и смерть на зоне — дело обычное. И связано это вовсе не с особой кровожадностью "спецконтингента". То есть, и этот фактор, конечно, имеет место быть: сидят в тюрьме по большей части люди решительные и не склонные к сантиментам. Но главное всё же не это. Главное — на зоне рычагов влияния на человека, как ни странно, не так уж и много.
Это на воле мы укутаны, как в плотный кокон, в сложную и многомерную социальную среду, связаны с ней тысячами невидимых нитей, дёргая за которые, можно добиваться от нас нужной реакции. Жена, сослуживцы, друзья — каждый из них по-своему добивается от нас желаемого результата. На работе, например, начальник может прилюдно отругать нас, понизить в должности, послать в отпуск зимой и т.д. На зоне ничего этого нет, у зэка оборваны все привычные нам социальные связи. Там есть два главных способа влияния: слово и — сразу, без каких-либо переходных ступеней — физическое насилие. Поэтому, кстати, бывалые зэки стремятся как можно дольше "перетирать" спорный вопрос на словах. Так как слишком хорошо знают: там, где кончаются слова, начинает литься кровь…
Но всЁ это вовсе не исключает обычных человеческих проявлений, которые выглядят иногда весьма странно на мрачном фоне тюремной жизни. Так, например, в княжевском карантине я повстречался с большим любителем исторического чтения Сашей Рокотовым. Было ему от роду 32 года, из которых 14 лет он провёл за решёткой. Первую свою ходку оттянул ещё на малолетке. "Лет до 28, говорил он мне, я вообще разницы между волей и тюрьмой не чувствовал. Мне и там и там было удобно. А вот теперь… Дочка у меня растёт маленькая. Хочу к ней…"
При этом, услышав как-то вполуха, что я имел отношение к историческим исследованиям, он вцепился в меня с вопросами и спорами, демонстрируя на диво ясные исторические познания. Видя моё удивление, сказал: "Люблю я это дело. Я когда в СИЗО заезжаю, первым делом в тюремной библиотеке все исторические книги читать беру". Кончились наши исторические дискуссии тем, что специально для него я попросил прислать с воли книгу митрополита Иоанна "Самодержавие Духа" как самый полный и ясный взгляд на русскую историю с православной точки зрения. Он долго не возвращал её. Я уж было подумал: всё, пропала книга. Но потом он все же вернул её мне, признавшись: "Тяжело было читать. Непривычно. Но интересно…"
2 "Дэпман" — ДПНК, дежурный помощник начальника колонии.
3 "Первоход" — зэк, впервые осужденный и первый раз попавший на зону.
4 "Локалки" — заборы с колючей проволокой, разделяющие внутреннее пространство колонии.
5 КСП — контрольно-следовая полоса.
6 "Дуплить" — избивать.
7 "Цинкануть" — сообщить, подать сигнал.