Процесс становления идентичности, изменения исторических представлений о ней, взглядов и понимания самоопределения показывают, что раскрытие проблемы идентичности связано с анализом и интерпретацией процесса социальной самоорганизации. Существует соотношение между проблемами информатизации общества, идентификации и становления новой картины мира, в которой ключевая роль принадлежит информации, нестабильности, разнообразию. Тема идентичности, а также информации и информатизации становятся актуальны именно в период зарождения постнеклассической познавательной модели (термин А. П. Огурцова) [1]. Этот факт не является случайным явлением. Акцентирование на проблеме идентичности вписано в становление современной картины мира, связано со становлением информационного общества. Остановимся подробнее на влиянии развития теории информации и теории систем в исследовании таких фундаментальных свойств новой парадигмы, как разнообразие и нестабильность, приводящих к необходимости идентификации различных процессов.
Современная картина мира – это, прежде всего, понимание сочетания глобального и локального. С одной стороны, становление единой экономической системы (И. Валлерштайн, Дж. Бенигер), нарастание экологических, военных проблем, общих для всего человечества (В. Вернадский, Т. де Шарден, Н. Моисеев, Римский клуб), ощущение хрупкости мира, начало формирования единого информационного пространства (В. Вернадский, А. Тоффлер, Д. Белл, А. Турен), появление одинаковых проблем управления производством, потреблением, распределением (Кейнс, Дж. Гэлбрейт, В. Афанасьев) – тенденции, свидетельствующие о глобализации мира для человека.
С другой стороны, потеря источников развития в рамках стандартизированной детерминированной экономики, формирование относительно самостоятельных, взаимосвязанных экономических подсистем, развитие плюрализма демократических институтов, появление самостоятельных социальных и религиозных общностей, разрушение индустриальной классовой структуры, плюрализм культурных форм, право на свободу слова и информации, гендерная, молодежная революции составляют тенденции, демонстрирующие расширение степеней свободы общества на микроуровне.
Возникает ситуация диалектического противоречия между глобализацией мира и избыточными возможностями развития на микроуровне. «Возник отрыв международного хозяйства от национального государства, что повлекло за собой разрушение модели общества, объединяющей в себе вселенную инструментальной рациональности и вселенную культурной идентичности… Если модернистский мир признавал управление двойственностью рациональной формы пространства – внутренней свободы индивида с политической идеей о национальном обществе, то демодернизация определяется утратой связей, объединяющих личную свободу и общественную эффективность», отмечает выдающийся французский социолог А. Турен [2].
Такое противоречие создает прогрессирующий эффект динамизма, экономической , политической, культурной изменчивости, ставящих индивида в ситуацию каждодневного выбора. Сформулированные человеком жизненные цели могут меняться и воплощаться в реальном времени его жизни. Человек стал ощутимо для себя влиять на окружающий мир.
Но объективной необходимости слишком мало для человеческой культуры. Принципиальным фактором стала внутренняя культурная и познавательная подготовленность человека к самоосмыслению.
Ментальным пространством[1] для реальных мировых социальных процессов, происходящих в XX столетии, стал отказ от старой метафизики и распространение новой научной и культурной парадигмы, признающей разнообразие.
На рубеже XIX – XX веков идея отказа от прежней метафизики витала в воздухе. Старая философия не устраивала не только философов, но и физиков, математиков, психологов, врачей, естествоиспытателей. В противоположность философским концептуальным построениям, авторы которых обращаются к изучению внешнего мира, к проблемам великого мироздания, необходимо было сместить акцент на малый мир, усиливая значимость индивидуального бытия. «Кто начал постигать величие мировой связи явлений, их неизбежность, тот легко теряет сознание своего собственного маленького Я», –предостерегал еще З. Фрейд [3]. А М. М. Бахтин утверждал, что существуют два ценностных контекста в жизни: «жизнь всего бесконечного мира в целом, могущем быть только объективно познанным, и моя маленькая личная жизнь» [4].
Начиная с конца XIX, начала XX веков появляются научные, философские, общечеловеческие доказательства, демонстрирующие невозможность описания многих явлений природы, человеческого мира в рамках классических представлений.
К философским основаниям антропологического переворота XX века прямое отношение имеют работы И. Фихте, Г. Гегеля, А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, Ф. Достоевского, Э. Гартмана, Ф. Брентано, Э. Гуссерля, А. Бергсона, В. Дильтея, Г Шпета, Л. Карсавина, П. Флоренского и М. Бахтина и многих других. А. Бергсон говорил, что будущее психологии велико, а Юнг отмечал, что первыми, кто теоретизировали самоутверждение, стали Ницше и Шопенгауэр [5]. Ф. Брентано, Э. Гуссерль стремятся оградить «психическое» от попыток редуцировать его к материи, технологии, деятельности. По мнению философов, более гуманно – изучать многообразие сознания, конкретный внутренний опыт, различные формы повседневного опыта. «Жизненный мир» характеризуется специфическим единством субъективного и объективного, имеет источник в человеке, центрирован вокруг индивидуального эмпирического «Я». Целью философии становится действительность, возможность обоснования всякой предметности в отличие от «отрицательной философии», разделяющей мир на субъект и объект (Шпет). «Я» дано как индивидуальное «Я» с осознанием уникальности его тела. Становится возможным плюралистический индивидуализм, варианты которого позже появляются в трудах М. Хайдеггера, Ж. Сартра.
Подлинной основой бытия становится сфера внутренней реальности. «Я» – не просто незаметный спутник жизни, оно имеет полноту и глубину, есть носитель самобытной реальности, рефлексия на внутренний доступ к состояниям собственного сознания. Этот факт был зафиксирован и осмыслен представителями субъективных и трансценденталистских философий и психологий.
В преломлении к философии истории конфликт приобретает особый смысл. На смену субстанциальной классической парадигмы приходит новая. В основе субстанциальной лежит представление о единой, имеющей единую субстанцию развития, непрерывности. Абсолютность, вечность, неизменность, «жесткость и замкнутость» направлений развития способны порождать бесконечные модусы состояний. Спинозовская формула: «Существование меняется, но сущности остаются неизменными» – ядро исторического субстанциализма. Истинное знание никак не связано в сущности с временем и местом возникновения событий и не зависит от практического исполнения. Как бы ни проявлял себя человек, его сущность тождественна некой высшей субстанции. Потому нет смысла в прояснении разнообразия и порядка модусов человеческого осуществления.Человек всегда остается человеком.
С начала XIX века в таком представлении начинают сомневаться: Шеллинг, Гегель, Маркс. История не обнаруживает сама себя безотносительно человека. Сначала человек осуществляет развитие субстанции (Гегель, Маркс), затем и в такой трактовке истории начинают сомневаться. Субстанций много или ее нет совсем (Шпенглер, Ницше). Вместо субстанциализма «набирает ход» историзм. Многочисленны версии историзма: романтическая, гегелевская, марксистская, позитивистская, философии жизни, экзистенциальная [6]. Объединяет эти версии представление о том, что история уникальна, неповторима, необратима, укоренена в пространстве и во времени и зависит от поступков человека. В истории нет и не может быть тождественных состояний. Тождественность – дурная бесконечность истории. Первична не идентификация (отождествление), а то, как осуществляется становление человека человеком, как происходит формирование отличия Я, Мы, Ты, Они. Не абстрактный, а конкретный опыт более значим, не субстанция вообще, а человеческая, «жизненная» субстанция. История – не объект для наблюдения, история принципиально не завершима для осознавания. В новой парадигме суверенный человеческий разум стал «рассматриваться как погруженный в мир, действующий внутри него и постигающий объекты в зависимости от того, каким образом исторически определенные состояния человеческого жизненного мира обеспечивают включение объектов в познавательную деятельность людей» [7].
Осмысление бытия человека в мире стало ориентироваться на онтологизацию самого человека, внутренняя организация и структура которого заслуживают самого пристального внимания [8].
До XIX века в классической интерпретации истории главным принципом интерпретации мира и человека выступала детерминированность поведения, границ, свойств, оценок. Именно на этой основе были созданы такие отрасли знания как классическая механика, акустика, электродинамика; на этой основе развивались философия, психология и другие как гуманитарные, так и естественные науки. Понятие системы в механике имело точный и определенный смысл. Примером служила Солнечная система. Согласно классическим представлениям, если система устойчива, то все траектории ее движения стремятся к своим устойчивым, равновесным состояниям. Траектории движения системы мира предопределены постановкой задачи. Время в такой постановке предстает как фактор, позволяющий определить хронологию разворачивания событий, но не более. Время в равной степени существует для всех состояний системы, оно служит как бы для нивелирования различий. Все события изменяются и измеряются в «заданном» хронологическом, предопределенном времени. Даже малое отклонение вызывает реакции на всех уровнях и во всех элементах системы, т. к. они детерминированно взаимосвязаны. В связи с этим необходимо исключить возможность случайности, недоопределенности. Действует принцип суперпозиции: можно изучать локальные явления независимо от остальных. Фундаментальной целью остается максимально полное и универсальное раз и навсегда данное описание любого явления. Требование самоописания системы возникает от случая к случаю. Самое главное, что не появляется необходимость в постоянной идентификации разнообразных и изменяющихся элементов, событий, «малых явлений». Важно только то, что определена «большая система».
Поэтому в гуманитарных науках большинство философских, психологических и социологических направлений пошли по не-классическому или постклассическому пути. Э. Гуссерль показал, что препарирование объекта приводит к такой фрагментации, что объект исчезает из поля зрения. Обращение к «жизненному миру» обнажило проблему множественности самого понимания системы. М. Хайдеггер, К. Ясперс, Ж. Сартр, К. Поппер и многие другие выдвинули тезис о принципиальном изменении движущих сил развития. Естественнонаучным доказательством непрочности классических представлений стали исследования в области термодинамики, появление квантовой механики и ядерной физики, огромный спектр проблем в экономике, химии, социальных науках, в управлении, требующие вероятностно-статистических описаний взаимосвязи элементов любых систем (Н. Винер, В. С. Пугачев, Л. С. Понтрягин, А.Пуанкаре). С открытием статистических законов стала допускаться вероятностная детерминация, с появлением квантовой механики вероятностная причинность. Постепенно все природные и социальные процессы начинают рассматриваться как случайные. Было обнаружено, что в зависимости от рассматриваемого объекта, элемента одной и той же системы, вероятностные характеристики возможного описания этих элементов во времени – различны. Временное адекватное описание поведения элемента ограничено и принципиально различно для различных элементов. Существуют отдельные элементы и события, для которых время неограниченно длительно, но имеются элементы, для которых время стремится к нулю, т. е. максимально укорочено.
Итак, новое направление описания картины мира привело к пониманию следующих важнейших моментов, существенно изменивших интерпретацию как природных, так и социальных процессов:
Именно синергетика окончательно утвердила представление о современном мире как нестабильном и разнообразном. «Идея нестабильности потеснила детерминизм, дав волю человеческой деятельности, т. е. она открыта миру, характеризующемуся возникновением нового» [14].
Не стоит забывать, что направление исследования, открывшее целостность и взаимозависимость в мире, его хрупкость и возможность влияния сознательной, целенаправленной человеческой деятельности, было сформулировано еще в начале века великим русским гуманистом В. И. Вернадским и русским философом П. Флоренским. Цель человека – найти и освоить новые экологические ниши в многомерном пространстве существования иначе хаос будет возрастать во всех областях мира, предоставленных сами себе. «Я уверен, - писал Вернадский, - что все решает личность, а не коллектив» [15]. Актуальность принципов коэволюции человека со средой была подтверждена впоследствии теоремой Эшби. Управляющая система по информационной сложности не должна уступать управляемой. Растет информационная сложность ноосферы, что сопровождается нарастанием и усложнением информационных и регулирующих систем.
Рост информационной составляющей ноосферы был проанализирован в концепции Е. Седова. Он доказал, что эффективный рост разнообразия на верхнем уровне структурной иерархии оплачивается ограничением разнообразия на предыдущих уровнях, и наоборот, рост разнообразия на низшем уровне оборачивается разрушением высших уровней. Закон иерархических компенсаций, как его впоследствии назвал автор, охватывает живую и неживую природу, язык, культуру, сферы социального управления и дополняет закон необходимого разнообразия Эшби. «Анализ информационно-энтропийных соотношений показал, что с общей тенденцией усложнения по мере развития и накапливающих структурную информацию систем растет детерминация их внутренних межэлементных связей вплоть до жесткой детерминации…Вместе с тем в природе наблюдается противоборствующая данной детерминации тенденция образования многоуровневых иерархических структур, в которых, как мы убедились, «энергетическая плата» за сохранение структурной информации уменьшается по мере восхождения по ступеням иерархической лестницы» [16]. Ценою роста культурного разнообразия стали ограничения разнообразия природы и культурная гомогенизация.
Человечество и окружающая среда образуют единую социоэкономическую систему, антропосфера мозаична, этносы и их эволюции различны.
Идея нестабильности открыла историю, характеризующуюся: необратимостью, вероятностью, возможностью появления новых связей. «Свойство неустойчивости, которое еще два десятка лет считалось большим пороком модели, сейчас выступает в несколько ином свете. Устойчив ли наш организм, общество, психика? После того, как ученые всерьез начали искать свидетельства нестабильности, оптимистичный ответ: «Конечно, да!» вызывает сомнение. Приходится уточнять, в каком смысле устойчива, относительно каких возмущений, на каких временах» [11, с. 55]. Снятие неопределенности возможно путем ограничения разнообразия на основе выбора, который обусловлен социокультурными факторами. Следовательно, лишь человеческая деятельность может снижать неопределенность, упорядочивать действительность с помощью поиска, целенаправленной деятельности и выбора. Но такое снятие неопределенности возможно только в локальном месте и времени, в целом человеческая жизнедеятельность воспроизводит себя только как создающая разнообразия и неустойчивость.
Если говорить об особенностях ментального пространства, которые отличают современную культуру, и которые оказали не менее значительное влияние на выделение идентичности в качестве фундаментальной темы познания и культуры, то они выглядят следующим образом:
Итак, главной особенностью XX века является становление одновременно двух тенденций.
Одна из них связана с пониманием глобальности мира и взаимозависимости его составляющих (личных и коллективных). Именно в контексте глобальности формируется вторая тенденция, связанная с осознаниеммножественности общественных модусов. Эти две тенденции не составляют противоречия, это естественный способ развития и самоописания таких больших систем, как общество. Ведь эволюция общества содержит имманентное стремление трансформировать неопределенную сложность в определенную (Луман).
Эти тенденции, в конечном счете, формируют новую парадигму[2] осмысления мира, в
основе которого лежит признание необходимости плюрализма (общественного и культурного). В общественном сознании существуют различные точки зрения по поводу плюрализма, но они заданы вопросом: является ли множественность недостатком или достоинством нашей истории? На наш взгляд, в осознании множественности исторических путей заложены будущие ростки как общественного, так и теоретического роста.
Мы уже показали, что «разнообразие» в обществе и теории, а также процесс индивидуализации стали основанием для развития темы идентичности.
Познание двух тенденций, в конечном счете, приводит к необходимости осмысления «субъективности» истории, критериев разделения на группы и их взаимовлияния. Рефлексия на «субъективность» - более не предпосылка, не часть, а полноправная составляющая Истории в континууме ее становления и описания. Формируется потребность осмысления разделения «всеобщего» на общественные классы, подклассы, группы и описания их взамовлияния. Это естественное следствие усложнения и глобализации мира.
Осмысление разнообразия исторических путей, диалектического противоречия «Я – внешний мир» происходит не только в пространстве общественных состояний, но и в историческом времени, в отношении «историческое время и индивидуальный жизненный путь». Осмысление проблемы идентичности направлено на понимание своего исторического жизненного пути, своего смысла, своего времени. Субъективность истории проявляется и в потребности понять возможности и запросы человека в условиях отказа от фатализма, от навязанного «целым» пути развития.
Итак, «появление» и «карьера» идентичности как проблемы связаны не только с расцветом философии различия и закатом философии тождества, как было представлено в статье Малахова В. С [20]. Увлеченность проблемой, прежде всего, связана с необходимостью описания разнообразия, субъективности истории, с отказом от субстанциалистских представлений об истории, в борьбе с тоталитаризмом и человеконенавистничеством. (Т. Адорно, Р. Барт, М. Бахтин, Ж. Делез, К. Леви-Строс, Левинас, Г. Маркузе, М. Фуко, Г. Шпет). В новой парадигме, или новой познавательной модели, под сомнение ставится сама устойчивость, стабильность, подвержены рефлексии все формы упорядочивания, в том числе и формы самоописания и деятельности. Чтобы описывать сложные системы, человеку требуется большая интеллектуальная смелость, глубокое понимание существа дела. В процессе моделирования любых объектов что-то упрощается, выделяется главное, отбрасывается второстепенное, часто уникальное. Это касается не только точных наук, но актуально и для гуманитарных. В этом смысле нет различия между ними. Современный естественник, математик, гуманитарий заранее знает, что строит несовершенную модель объекта, часто не имея права на ошибку. Общая атмосфера в современной науке, в жизни обычного человека требует большой моральной и психологической отдачи и чувства уверенности в себе.
Таким образом возникла проблема, которую очень четко выразил И. Пригожин: «Каким образом решить, что есть человек, какие концепции нужны для определения его идентичности» (выделено нами - М.З.) [14, с.12].