ГКО начали функционировать в феврале 93 года. Это были бездокументарные (т.е. существовавшие в виде электронных записей) ликвидные ценные бумаги со сроком обращения 3, 6 и 12 месяцев. Механизм первичного размещения ГКО – а именно первичный рынок определял всю ситуацию с ГКО - во всех подробностях мне выяснить не удалось. В общем же виде дело обстояло примерно следующим образом. (см. http://ru-traffic.com/?partner=10678 )
Первичное размещение осуществлялось посредством аукциона, проводимого ЦБ раз в месяц. За неделю до аукциона ЦБ определяет предельный объем выпуска ГКО, подлежащего размещению. В день аукциона до 13.00 ЦБ принимает заявки от дилеров на приобретение ГКО. В 13.00 прием заявок прекращается. До 16.00 Минфин определяет минимальную цену, средневзвешенную цену ГКО и передает ЦБ поручение на удовлетворения заявок.
Правительство погашает ГКО по номинальной цене, продает, естественно, ниже номинальной. Разница между ценой продажи и ценой погашения составляет доход от ГКО. Правительство может регулировать объем предложения ГКО и тем самым его цену, со своей стороны покупатели формируют объем спроса и тем самым определяют со своей стороны рыночную цену ГКО. Т.е. цена облигации определялась игрой спроса и предложения.– Это несколько странно: какие здесь могут быть «игры»? Цена на монопольный товар – а именно таковым является в данном случае ГКО – определяется, прежде всего, монополистом. Назначил монополист цену, а покупатель «свободен»: хочешь брать – бери, не хочешь – проходи мимо. И нет причин думать, что такая тактика как-то ограничила бы, подавила спрос. Если ГКО и в самом деле были высоконадежными и высоколиквидными, - а поначалу оно видимо так и было, - то сделай их правительство еще и высокодоходными, т.е. назначь процент выше среднего, и спрос на ГКО должен был бы стать неограниченным, т.е. ограниченным лишь объемом сводных денег в экономике.
Вот эта то «свободная игра рыночных сил» сразу же настораживает. Во-первых, в случае игры с частником на поле коммерции государство обречено на проигрыш, ибо коммерция – не его сфера. Свободный рынок с участием государства – это всегда перекос в пользу частного лица. Во-вторых, свобода в России вообще всегда подозрительна, т.к. на деле это всегда чье ни будь злоупотребление. Поскребите в России любой «свободный» рынок, и вы непременно увидите какую ни будь «крышу», которая всем заправляет. Пример – валютный рынок. Первые годы реформ вся страна свободно покупала и продавала валюту, казалось бы какая могла быть монополия? И тем не менее из ММВБ прекрасно дирижировали и управляли всей этой «свободой».
Впрочем, указанный перекос в сторону покупателя не имел бы, скорее всего, никаких слишком уж негативных последствий, если бы рынок ГКО стал действительно свободным и открытым. Ведь если товар действительно уникальный и монопольный, то он и на открытом рынке будет продаваться как то, что он есть, т.е. как монопольный товар, т.е. по максимальной цене. Однако как раз свободного рынка даже «по видимости» как-то не сложилось. Вообще то закону любая организация могла стать первичным дилером, для этого нужно было подать заявку в ЦБ, и преодолеть некоторые бюрократические рогатки – как в любом у нас деле. Но, как и в любом деле, вот эти то рогатки часто и решают его исход. Так произошло и на этот раз. ЦБ предъявлял к потенциальным дилерам «строгие требования» и т.д. в общем, вначале их было 25, затем стало 50, а дальше расширение застопорилось: дилерами стали лишь уполномоченные банки и крупные инвестиционные компании.
Далее предполагалось создать ряд региональных торговых центров, но и этого не произошло: торги с начала и до конца проводись в одном центре - ММВБ… И опять: настораживающая какая то картина вырисовывается. ЦБ, ММВБ, комбанки – знакомые все лица… Ба, да ведь эта все та самая банда, которая до этого, т.е. до истории с ГКО пробавлялась инфляцией, имела за плечами солидный опыт войны против рубля, на счету которой - «черный вторник», и еще много чего, о чем простому смертному даже и знать не положено. И вот теперь то в руки всей этой почтенной публики был отдан рынок ГКО. Не надо спрашивать, как в этих условиях могла возникнуть монополия покупателя, надо спрашивать, как она могла бы не возникнуть. «Конторы», которые родились в пене спекуляций, вскормлены ею, ничего не умевшие делать кроме как спекулировать, - что же они могли еще делать с ГКО, кроме как и этот инструмент сделать материалом очередной пирамиды? Тем более что после введения валютного коридора игра на валютной бирже стала невозможной? Нельзя взвинчивать доллар, будем опускать ГКО – вот все что они могли. Да и как им удержаться, чтоб не вступить на это поприще, если правительство было карманным и само со своим бюджетом втягивалось в долговую яму, во всем шло «навстречу» как загипнотизированный кролик - в пасть к удаву.
Итак, с одной стороны – матерые спекулянты, с другой – правительство, которое с самого начала отдало ГКО на откуп этим спекулянтам. Прибавьте сюда еще его острую нужду в деньгах - и вот вам не монополист, диктующий условия игры, а жалкий проситель с протянутой рукой, который рад и тому, что дают.
Итак, вместо монополизма продавца, каковой должен был бы иметь место, на самом деле сложился монополизм покупателя. Причем в данном случае ничего даже и «скоблить» не надо, чтоб разглядеть этот монополизм, как в случае с другими «свободными» рынками: все было сделано явно и на официальном уровне:
Олигархические банки… профинансировали и помогли запустить механизм кратко- и среднесрочных гособлигаций (ГКО и ОФЗ), утвердив себя в качестве основных первичных дилеров этого рынка, выступая монопольными посредниками на нем для остальных хозяйствующих субъектов и иностранных портфельных спекулянтов. www.logistics.ru/9/16/i20_2244.htm
Отчасти в развитие, отчасти в дополнение этой монополии были введены следующие ограничения. Во-первых, доступ иностранцев на рынок ГКО был закрыт. Во-вторых, доступ внутренних мелких инвесторов как долларовых так и рублевых был так же закрыт, - отчасти тем, что номинал одной ГКО был высок – 100 000 руб.; отчасти, тем, что все потенциальные участники рынка ГКО обязаны были действовать через посредство уполномоченных банков, что усложняло и удлиняло операцию и делало ее менее выгодной. В- третьих, правительство отказалось и от заимствований на внешнем рынке. (Хотя бюджетом на 95г. они предусматривались).
Из этих ограничений только первый и последний имели какой то смысл. В обоих случаях правительство отказывалось от долларовых кредитов, сознавая по видимому, что они являются лишь формальным прикрытием эмиссии, и, следовательно, неизбежно ведут к инфляции, с которой правительство решило на этот раз «покончить».
Отказ от эмиссии + фиксированный курс – можно предположить, что правительство уже тогда пыталось изобразить нечто вроде currency board – политике, о смысле и значении коей мы еще будем говорить, и которую потом, уже ПОСЛЕ августовского кризиса либералы будут предлагать в качестве СПАСИТЕЛЬНОГО РЕЦЕПТА, для излечения главных экономических болезней России. То есть применили лекарство, добились ухудшения состояния больного, и для того, чтоб преодолеть наступивший кризис, пытались пичкать его ТЕМ ЖЕ САМЫМ лекарством!.. Поистине «Все перепуталось в доме Облонских!». Но об этом, повторяю, мы еще будем говорить…
По крайне мере, только если предположить, что правительство действительно пыталось придерживаться «карренси боард», - только в этом случае его действия действительно имеют смысл и вид какой то последовательной политики. Нулевая эмиссия + твердый курс – это максимально жесткая антиинфляционная политика. Вернее, она могла бы быть максимально антиинфляционной, если бы в экономике существовали рублевые сбережения. При их же отсутствии, внутренние заимствования привели лишь к ПРОЕДАНИЮ инвестиций. Поэтому в долговременной перспективе, эта антиинфляционная политика на самом деле, как мы выяснили выше, ПОРОЖДАЛА ИНФЛЯЦИЮ. Она могла быть антиинфляционной лишь в некой краткосрочной перспективе. Но правительство и мыслило и существовало тогда именно лишь в краткосрочной перспективе. «День простоять, да ночь продержаться», а там на подходе тяжелая кавалерия в виде экономического роста и т.п.; не «проводить политику», а осуществить некий маневр, сиюминутный ход, который должен переломить ситуацию, стать решающим в стратегическом смысле, а уж потом дело дойдет и до «политики»; не расчетливо привлекать кредиты, а «перехватить в долг», во что бы то ни стало оттянуть банкротство, хотя бы на несколько месяцев, а там уж… и т.д. – это полное отрицание «стратегии» и «политики» само по себе уже стало и стратегией, и политикой. И вот, как это ни странно, перспектива «краткосрочно» выйти из кризиса у правительства БЫЛА, «тяжелая кавалерия» и в самом деле была уже на подходе… Но об этом чуть ниже.
Что касается ограничений относительно мелких инвесторов, то они вытекали можно сказать из технических особенностей рынка ГКО. Рядовой гражданин не может непрерывно сегодня – продавать, завтра – покупать ценные бумаги, это дело профессиональных спекулянтов. Т.е. рынок мелких инвесторов - это технически всегда более или менее «длинные» деньги. Правительству же постоянно нужны были деньги «еще вчера», т.е. максимально короткие деньги. Вот та-то крайняя потребность правительства в деньгах и испортила все дело: она-то привела правительство к зависимости от спекулянтов. Она лишила степени свободы и возможности принятия решения. В частности, в тот момент, когда правительство ОКАЗАЛОСЬ ВЫНУЖДЕННЫМ допустить на рынок ГКО иностранцев, что означало провал политики «карренси борад», необходимо было либо корректировать механизм ГКО, либо вовсе прекращать его действие. Но правительство этого не смогло, ему было уже вообще не до политики, ему нужны были деньги, деньги, деньги, любой ценой, не считаясь ни с какой политикой. Поэтому рынок ГКО продолжал функционировать, несмотря на то, что потерял свой смысл, и оказывал уже явно разрушительное действие на экономику.
Я уж не говорю о том, что он продолжал функционировать потому что стал кормушкой для комбанков… У наркоторговца и наркомана много общего: оба зависят от наркотика, живут за счет наркотика. В такого рода зависимость и попали комбанки и правительство, а в роли наркотика оказались ГКО.
Впрочем, нельзя сказать, что правительство так уж «повисло на игле» и ничего не пыталось сделать. Каждый раз, когда пирамида ГКО принимала угрожающий характер, правительство пыталось разрушить монополию комбанков. Так в 97 году оно вынуждено было допустить на рынок ГКО внешних инвесторов. Потом вышло на рынок внешних заимствований (евробонды), наконец, если не ошибаюсь в июле 98г., на рынок были допущены частные внутренние инвесторы. Но все это были не принципиальные и запоздалые решения. Принцип был в том, что ГКО на деле оказались инструментом ИНФЛЯЦИОННОГО финансирования дефицита и потому оказались в непримиримом противоречии с валютным коридором. Последний НЕОБХОДИМО было отменить и установить плавающий курс. Вот это и было бы принципиальной корректировкой. Но это ударило бы по спекулянтам. Последние оказались сильнее правительства. Кроме того, фиксированный курс самим же правительством был разрекламирован как достижение и победа; номинальные показатели инфляции действительно были сбиты. Вопрос стал политическим, Ельцин – или кто там за ним стоял – был, видите ли, против девальвации и т.п. В общем, все принципы были похерены, спекулянты справляли свой шабаш… Но я несколько забежал вперед.
В 93 г., как мы знаем, кипели страсти на валютной бирже: спекуляции с валютой были одним из главных объектов «инвестиций». Поэтому ГКО с самого начала должны были обладать достаточно высокой доходностью, чтоб хоть как-то конкурировать с валютными спекуляциями. Доходность по ГКО даже с учетом инфляции никогда не опускалась ниже 30%, в некоторые же моменты поднималась до 100% и более. (Рой Медведев http://www.mn.ru/issue.php?2003-31-25 ). И все-таки настоящая история ГКО началась после «черного вторника» и введения валютного коридора, сделавшего невозможным валютные спекуляции.
И вот здесь, т.е. уже в 95г., обнаружились – характерные черты рынка ГКО - его монопольный и пирамидальный характер. Казалось бы, с введением «валютного коридора» ГКО оказались вне конкуренции: они стали самым надежным и доходным объектом инвестирования. Соответственно цена на них должна была бы расти, а доходность, соответственно падать. На самом же деле, доходность на протяжении 95 г. изменялась крайне неравномерно – от единиц до более сотни проц., средняя же доходность в течение года примерно 60% (!) с учетом инфляции. ( http://budgetrf.nsu.ru/Publications/Magazines/Ve/1996/96-5mau/96-5mau010.htm) Столь высокая доходность может быть объяснена только одним - монополизмом покупателей.
Но что значит десятки процентов доходности при нулевом или отрицательном росте ВВП? Это значит, что эти проценты могли быть выплачиваемы ТОЛЬКО за счет дополнительных выпусков ГКО. Если мне не из чего выплачивать проценты по кредиту, то я могу их выплачивать только за счет другого кредита и т.д. То есть при такой доходности ГКО не могли не обрести характера пирамиды. Уже в 95 году доход в бюджет от ГКО составлял в лучшем случае 1/3 от выручки от размещения, остальные 2/3 шли на погашение предыдущих выпусков. ( http://www.shpora.shpargalki.ru/ref/stat5/stat341.htm ). То есть уже в это время машина ГКО существовала как нечто «самодовлеющее», «самодостаточное», как самоцель; финансирование бюджетного дефицита было лишь так сказать побочным следствием ее функционирования. В последующие годы ситуация еще более ухудшилась: даже в лучшее время лета и осени 97, когда цена ГКО была максимальной, а доходность – минимальной, чистая выручка не превышала 1/7 выручки от размещения, а в некоторые месяцы была даже отрицательной ( http://www.vedi.ru/m_fm/N4/fm_gko_r.htm ).
1996 г. – золотое время для спекулянтов ГКО. Это был напряженный предвыборный год; речь шла о судьбе реформ, о судьбе главных реформаторов во главе с Ельциным. Правительство остро нуждалось в деньгах. В первые месяцы года доходность достигла 120%, за месяц до первого тура выборов – 200%. После выборов доходность начала снижаться и к осени составляла 60%.
После того, как прошел угар выборов правительство, взглянув на дело трезво, осознало, видимо, какую опасность несет в себе спекулятивная горячка с ГКО. Не сознавать этого оно и раньше не могло, но там были судьбоносные выборы, там было не до здравомыслия, теперь же правительство предприняло шаг, который с одной стороны, стал необходим, так как внутренние источники кредитования были уже на исходе, с другой же стороны, ломал всю логику ГКО: на рынок ГКО были допущены иностранцы:
Хотя ГКО имели только рублевые номиналы, в 1997 г. иностранные банки и инвестиционные компании также стали покупать ГКО. Для покупки ГКО они предоставляли краткосрочные займы крупным российским коммерческим банкам. Это был выгодный бизнес. Кредиты да вались под 10-20% годового дохода, тогда как ГКО обеспечивали 60-100% годового дохода. Получаемые от продажи ГКО рубли менялись на доллары и шли на погашение кредитов. Участие иностранных финансовых институтов (и, в частности, Джорджа Сороса) в операциях на рынке ГКО было почти неизвестно. Только в 1998 г., когда эта пирамида рухнула, обнаружилось, что большие потери понесли не только российские банки, но и весьма солидные банки Японии, Южной Кореи, Британии, США, Германии, Швейцарии и ряда других стран . Инвестиционный фонд Сороса <Квантум> потерял $ 2 млрд . (ЖОРЕС МЕДВЕДЕВ http://bdg.press.net.by/1999/1999_02_22.553/med.shtml )
Если вы берете кредит в долларах, то отдавать его придется, конечно, в долларах, причем, в данном случае, с большими процентами. Если у вас в перспективе не наблюдается реальных источников погашения этого кредита, то погасить его вы можете опять таки только за счет другого кредита, разумеется, то же долларового. То есть с допуском иностранцев пирамида ГКО обрела международный характер. По идее, как уже неоднократно говорилось выше, в этот момент необходимо было ввести плавающий курс, но плавающий курс сократил бы доходность по ГКО (на величину девальвации) и, соответственно, уменьшил бы приток «инвестиций». Но правительство и открыло рынок как раз для того, чтоб УВЕЛИЧИТЬ этот приток. Увеличить, невзирая на то, что расплачиваться, в перспективе было нечем. Конечно, можно было надеяться на рост экспортных доходов, на грядущий внутренний экономический рост. – Обе этих надежды не сбылись. Вообще что здесь двигало правительством: упомянутые надежды, или крайняя потребность в деньгах «во что бы то ни стало», или корыстные интересы комбанков – решить невозможно. Ясно, однако, что это была политика «ва-банк», или «на авось». Внутренний рынок в случае обрушения грозил бы лишь скачком инфляции, внешний рынок ГКО «в случае чего» был чреват уже дефолтом. То есть рынок ГКО обрел характер явной авантюры, какие бы мотивы не лежали в ее основании.
Как назло, на внешнем рынке как раз к тому моменту сложилась благоприятная конъюнктура для заимствований, поэтому пирамида ГКО стала быстро расширяться в ее долларовом основании.
Вообще же 97 год можно, по видимому, считать переломным в истории не только ГКО, но и реформ вообще, ибо показал нечто такое, о чем прежде все мечтали, но мало кто верил. Я только что упомянул о надеждах правительства на скорый экономический рост, так вот, 97 г. показал, что эти надежды были НЕБЕЗОСНОВАТЕЛЬНЫ.
А.Илларионов в статье «Как был организован… кризис» пишет:
…Накануне… кризиса - в 1995–1997 гг. – масштабы притока иностранного капитала в Россию оказались беспрецедентными в национальной истории. В течение одного только 1997 года по всем каналам в страну пришло, по данным платежного баланса, более 34 млрд. долл., или 7,6% официального и 11,3% реального легального ВВП (см. табл. 2).
Массированные инвестиции в российскую экономику в прямой и портфельной форме в корпоративные акции и государственные ценные бумаги вызвали настоящий бум. Цены акций российских компаний всего за девять месяцев 1997 г. возросли в среднем в 3,5 раза (рис . 2). Реальная годовая доходность по ГКО–ОФЗ упала со 130–140% летом 1996 г. до 9–10% в июне-октябре 1997 г. Благодаря мощному притоку внешнего спроса впервые после восьми лет спада производства началось оживление в реальном секторе. Валовой внутренний продукт увеличился на 0,8%, производство промышленной продукции – на 1,9, в том числе в микробиологической промышленности – на 6,1, в полиграфической – на 7,1, в автомобильной промышленности – на 12,6, в медицинской – на 15,1, в промышленности средств связи – на 23,2%. Возросший спрос способствовал росту реальных доходов населения (на 3,5%), заработной платы (на 4,3%), расходов домашних хозяйств (на 2,4%), розничного товарооборота (на 2,5%), платных услуг (на 3,7%).
Кроме того:
Кредитный рейтинг России в международных финансовых кругах был значительно повышен, и это позволило Министерству финансов начать привлечение валютных средств на международном рынке ценных бумаг путем выпуска особых российских <евробондов>. (Жорес Медведев, ссылка выше)
Эту меру, т.е. прямое, минуя комбанки, заимствование валюты, так же следовало бы предпринять пораньше (если не с самого начала), но лучше поздно, чем никогда. Хотя в данном случае вряд ли лучше: мера была явно запоздалой и нечего она не поправила, и обернулась лишь дополнительным долгом, который несколько отдалил, но тем самым лишь усугубил развязку. Однако, не в этом главное.
Я помню по субъективным наблюдениям этот период. Рост действительно был, но присутствовало ощущение, что он носит какой то искусственный, спекулятивный, во всяком случае, трудно объяснимый характер. Причины этого роста, как говорит Илларионов, были, впрочем, достаточно прозаичны, но в то же время и впрямь не имели к собственно России никакого отношения: просто-напросто в мире возникло избыточное предложение капиталов и один из его ручейков или потоков хлынул в Россию. Но нас в данном случае интересуют, однако, не столько причины роста, сколько то, что он вообще имел место, САМ ФАКТ роста.
Замечательным, даже удивительным было то, что экономика ОТРЕАГИРОВАЛА на изменившуюся конъюнктуру рынка. В советское время она принципиально не реагировала ни на какую конъюнктуру, разве что на исходящее сверху вечное «давай, давай!», но и на это то требование реагировала плохо, неадекватно. В первые годы реформ все как будто шло в разнос, экономика являла собой театр абсурда, в котором и «вызовы», и «ответы» – все было неадекватно. И вот впервые с 85 года возник какой то ощутимый рост, причем в ответ не на вышестоящие окрики и приказы, а на реальную рыночную конъюнктуру.
Это было новостью из ряда вон. Можно было счесть это случайностью или очередным «вывихом» (хотя на этот раз и в желаемую сторону), но вот в следующем 98 году произошел обвал, «финансовая стабилизация» была, наконец, достигнута, хотя и не тем способом, какой пытались осуществить реформаторы, т.е. не как победа, а как очередное их поражение. Одновременно «благодаря» взлетевшему курсу экономика освободилась от давления импорта. – И рост ВОЗОБНОВИЛСЯ, при чем на этот раз он возник не под влиянием внешней спекулятивной конъюнктуры, а снизу, в «сокровенных недрах производства». Причем, чтоб убедится в том, что он действительно имеет место, не нужно было статистики, достаточно было «выйти на улицу», чтоб своими глазами увидеть, что стоявшие уже несколько лет предприятия - начали работать, что импорт на прилавках стремительно вытесняется отечественными товарами (в сфере продовольствия, прежде всего), что безработица заметно сокращается и т.п. То есть что рост действительно есть и это никакой не «вывих», а самый что ни на есть «настоящий» рост.
Для сравнения еще один замечательный момент: в 94 г, как мы помним, так же произошел обвал рубля, экономика так же на какое то время было освобождена от давления импорта. И что же? Никакой реакции (по крайней мере, заметной «со стороны») не последовало. То есть экономика еще была «мертва» и не способна реагировать на изменения рыночной конъюнктуры. В 98 же году реакция последовала почти незамедлительно, притом можно сказать «бурная» - изменения происходили на глазах.
Что означают три этих факта (отсутствие роста в 94 и его наличие в 97 и 98гг.)? То, что пока «суть да дело», стрельба по Белому Дому, «черные вторники», выборы -перевыборы и проч., в экономике произошли глубинные сдвиги – та самая структурная перестройка, о которой все время говорили и говорили реформаторы. В какой мере, каких масштабах произошла – судить трудно, но бесспорно, что возник некий потенциал роста. Возник стихийно, без спросу и ведома правительства, не столько благодаря, сколько вопреки его усилиям. Возник потому что ИМЕННО вследствие развала, экономика стала достаточно аморфной, ее социалистический скелет в значительной части был сломан и перемолот – почему в ней и стали возможны вообще какие то изменения (а не только развал), в частности и в положительную сторону, возникла какая - никакая рыночная структура. Словом, экономика ОЖИЛА. Насколько она вообще была жизнеспособна – было не ясно – это и сегодня не ясно, - но жизнь в ней пробудилась – это было бесспорно.
Это меняет взгляд на усилия реформаторов. О чем думали, на что могли они рассчитывать, когда затевали рискованную игру с валютным коридором и ГКО? На то, что, достигнув посредством этих двух мер относительной финансовой стабилизации и приемлемо низких темпов инфляции, им удастся вызвать, инициировать экономический рост. То есть посредством названных заведомо кратковременных тактических мер, они надеялись добиться стратегического перелома экономической ситуации. Ради этого они и шли на риск долговой петли и банкротства.
Как видим, здесь опять нет никакой «политики», - здесь опять, как и в случае с залоговыми аукционами, «игра ва-банк», «русская рулетка» и т.п. Но опять таки игра – игре рознь. Если в 92 г. и даже в 94 надежды реформаторов на скорую структурную перестройку и экономический рост были чистой фантастикой, то на этот раз шанс выиграть игру и «сорвать банк» явно БЫЛ. Экономика была готова к росту, рост как будто уже и начался, но… все сорвалось. Что же произошло?
Во-первых, приток капитала к концу 97 г. сменился оттоком. Это объясняют каким-то разразившимся некстати «южно-азиатским кризисом», но чем бы не объяснялся этот отток, он начался.
Во-вторых, началось падение цен на нефть. Если в январе 97 цена составляла примерно 25 долл. за баррель, то к лету 98 упала до 10$. (www.iea.ru)
Вообще то это было не столько плохо, сколько хорошо. Необходимость девальвации и перехода к плавающему курсу в середине 97 г. была лишь ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ, практически она была далеко не очевидной и как бы даже неуместной: для чего девальвировать рубль во время наибольшего ПРИТОКА иностранного капитала, когда поддерживать валютный коридор можно, казалось, без особых усилий? Однако после того как приток сменился оттоком, эта необходимость стала очевидной так же и ПРАКТИЧЕСКИ – очевидной для всех, кто наблюдал за процессом. Если бы правительство пренебрегло интересами комбанков и спокойно, без истерик перешло к плавающему курсу, оно бы этой мерой сохранило бы валютные резервы, поддержало начавшийся рост и, опираясь на него, могло бы, вероятно, вывернуться из долговой петли. Единственно кто бы пострадал, так это комбанки, но и их «страдания» можно было как то минимизировать – ведь правительство тогда еще не было банкротом. В общем, это был шанс относительно мягко выйти из кризиса.
Однако в этот момент сыграл свою роль третий фактор. После того, как правительство не пошло навстречу Гусинскому и не продало ему «по дешевке» «Связьинвест», Гусинский вкупе с Березовским открыли против правительства настоящую информационную войну. Началась травля правительства, что крайне подрывало и без того низкий уровень доверия к нему. По мнению Коха («Ящик водки», 4 том) именно эта травля и явилась коечной причиной дефолта. Имеем право с ним не соглашаться, но сбрасывать со счетов указанный фактор конечно нельзя.
И конечно, опять – интересы комбанков. Плавающий курс резко сократил бы их доходы от ГКО и возможно поставил бы на грань банкротства – по их внешним, долларовым, долгам. Оно туда бы им и дорога, но указать им это направление могло конечно, только сильное правительство – таковым не являлось ни правительство Черномырдина, ни тем более Кириенко. Наоборот, в «час Х», когда требовалось принять принципиальное решение, правительство оказалось максимально ослабленным – и внутренними бесконечными передрягами, и внешними атаками. В итоге комбанки и какие то темные круги во главе с Гусинским и Березовским опять победили: прежний курс был продолжен уже в противоречии и со здравым смыслом и со всеми экономическим реалиями. Правительство действовало уже как всякий невменяемый: раз есть возможность брать, то надо брать и брать как можно больше, вместо того, чтоб, воспользовавшись степенью свободы, сократить бремя долга. Авантюра выродилась в преступление если не юридическом, то в экономическом смысле. Наконец, правительство в самый тяжелый момент было подвергнуто перетряске, Черномырдина отправили в отставку, разгребать завалы поставили Кириенко, но он, как мы знаем, ничего не разгреб, наоборот, они его и похоронили.
Вообще же главная причина банкротства - в характере самого долга, и он очевиден. В 96-97 годах объем долга приблизился к доходам бюджета, в 98 - превзошел их. Что было делать?
…У Минфина и Центрального банка России не было никаких выходов из создавшегося тупика. Доходы России от экспорта резко снизились в связи со значительным падением мировых цен на нефть и цветные металлы. Поэтому было решено поднимать пирамиду на боль шую высоту путем создания ее основания из ГКО с более длинными сроками созревания, до 2 и более лет и со сниженной доходностью (в 60 и менее процентов). В 1997 г. инфляция была уже лишь на уровне 11,3% в год и поэтому даже при 50-60% доходности ГКО оказы вались наиболее выгодной формой вложения капиталов. Было также решено распространить внутренние заимствования и на население, чтобы мобилизовать те долларовые ресурсы, которые лежали в домашних тайниках. Министерство финансов начало готовить для продажи населению облигации федерального займа (ОФЗ) достоинством в одну, пять и десять тысяч рублей и со сроками погашения в 3, 6 и 12 месяцев. Начало продаж планировалось на конец июля. Первые серии печатались на сравнительно скромную сумму - RUR 5 млрд, т.к. это было еще лишь началом эксперимента. На выплаты по внутреннему долгу, созданному ГКО, планировалось также использовать относительно крупный кредит от МВФ в $ 4,8 млрд, который должен был поступить на счет ЦБ в июле 1998 г. (Жорес Медведев, ссылка выше)
Отметим деталь: правительство решилось под самый конец заимствовать напрямую у населения: кто мешал с этого начать? И второе: с МВФ бала достигнута договоренность о предоставлении 22 млрд. $, упоминаемые Медведевым 4,8 млрд. - лишь первый транш этого кредита.
Вот этот то кредит – а не стабилизационные программы правительства – давал какую то возможность избежать кризиса, по крайней мере, он давал очередную передышку. И, тем не менее, развязка наступила.
В романах и фильмах развязка – это тот момент, когда роли всех участников действия выясняются, все сюжетные линии приходят к логическому концу, картина обретает полноту и ясность. В случае с ГКО все обстоит как раз наоборот. Развязка здесь – самое загадочное и, насколько могу судить, самое содержательное во всей этой истории. Здесь все непонятно и нелогично, и сквозь провалы и разрывы видимой логики проглядывает какая то другая картина - закулиса политической жизни, о которой мы можем делать самые различные предположения, но ничего определенного не знаем. Короче, обнаружилось двойное дно. Но обо всем этом – в своем месте. И прежде, чем приступить к этой, пожалуй, самой интересной части нашего «повествования», разберем еще один важный вопрос.