Пыжиков А.В. 2016-2018

Автор: Пыжиков А.В.

Раскол Категория: Пыжиков Александр Владимирович

Страница 77 из 109

03.06.2017 О каком народе писал Федор Абрамов

Федор Абрамов – известный русский писатель. Каждый, кто знаком с его произведениями знает, что тот посвящал их русскому народу. Это действительно так, только часто упускают из виду, что уроженец Архангельского края Абрамов вдохновлен староверческой средой. Вся его семья, проживавшая в деревне Верколы, относилась к беспоповцам. Он всегда помнил об этом и с неизменной теплотой отзывался о своих родственниках и односельчанах.

В трилогии («Братья и сестры», «Две зимы и три лета», «Пути-перепутья») он рассказывает об одних и те же архангельских местах на протяжении послевоенных десятилетий. Его герои – почти сплошь староверы. Чтобы это понять, нужно внимательнее вчитаться в текст. Так, он пишет о деревенской церкви, оборудованной при советской власти под клуб: теперь тут проходят общие собрания колхозников. И руководство замечает, что теперь все спокойно сюда приходят, хотя до революции «в этот самый храм божий на аркане никого не затащишь».

Одна из женщин прямо характеризуется как «суровая, староверческой выделки»; другой постоянно снится умерший муж-старовер, который и на том свете живет у реки вместе со своим единоверцами. Передовица Марфа из староверок всю войну не сходила с районной Доски почета. Пожилой человек простит похоронить его по старой вере, и партийное начальство дает «добро»: «поздно переучивать человека на смертном одре».

Среди персонажей Абрамова есть и практикующие староверы. Евсей Мокшин держит молельню, и это ни у кого не вызывает осуждения, разве только начальство просило не выпячивать прилюдно свою религиозность. С Мокшиным связан один весьма примечательный эпизод. По району стали распространяться листовки с молитвой: топчут веру, не соблюдают посты, праздников не чтут, рушат церкви. В районе решили, это дело рук Мокшина, и его арестовали.

Но один из коммунистов колхоза решил доказать, что тот невиновен. Эту листовку никак не мог писать старовер, тем более практикующий, а «чтобы понять это, надо самому старовером побывать», – сказал заступник, сам оказавшийся из староверческой семьи. Он пояснил, что никто из староверов никогда не будет сожалеть о церквях, которые разоряет советская власть: нас эти храмы божьи никогда не интересовали. С его аргументом согласились и хода делу не дали.

Отношение автора к описанной конфессиональной среде выражено предельно ясно: без этих коренных русских людей не выстояли бы в тяжелейшей войне, без них не было бы великой страны. Абрамов скрупулезно исследует их трудовую мотивацию, самоотдачу, противопоставляя им носителей собственнической прагматики. Одному персонажу (Клевакину), равнодушному ко всему, кроме продажи овощей, адресован ключевой вопрос: «Да русский ли ты человек?» Очевидно, в староверческой среде национальная идентификация осуществляется по другой, нежели у Клевакина, шкале.

Зато в полном согласии с ней живет старовер Мокшин. Отработав на стройке за Волгой, он собрался в родную деревню (давно не видел детей). Но приближались зимние холода, и он остался класть печи, чтобы люди не померзли: «Разве я по корысти живу? Людей надо было спасать от холода!». На наш взгляд, подобные страницы в книгах Абрамова – наиболее сильные, а кроме того, весьма поучительные для сегодняшнего дня.

Другой характерный эпизод. В колхоз присылают специалиста по фамилии Зарудный; этот украинский парень живо берется за дело. Он предлагает начать строить коттеджей, благо регион богат лесом. Люди пришли в смятение, на что Зарудный с усмешкой добавил: «Я могу разъяснить этому православному народу, что такое коттеджи». После чего произнес зажигательную речь: мол, пора прекратить надрываться да кивать на последствия войны. «Вы хотите увековечить состояние войны, – взывал он, – а задача стоит как можно скорее вычеркнуть ее из жизни народа…».

Однако его предложение вызвало негодование: строить обязательно будем, придет время, а теперь нужно потерпеть немного. Страна кричит, требует леса, люди живут еще в землянках, мерзнут в хибарах, каждой доске рады, а мы им древесину недодадим – себе хоромы настроим?! И опять звучит тот же вопрос: «Да советские ли мы люди после этого? Братья и сестры мы или кто?» (в контексте Абрамова советское и русское – практически синонимы).

Как констатирует Абрамов, со временем психология украинца Зарудного сделала свое дело. И вот в деревне уже не просто лелеются, а реализуются совсем иные мечты. Местный инспектор рыбоохраны приступает к закладке домов для каждого из своих семи сыновей, пока еще подростков. Его мечта – выстроить целую семейную улицу Баландиных: «Чтобы на веки вечные, понятно для чего живу?». Вот когда закончилась наша жизнь.

https://vk.com/club139194475?w=wall-139194475_582

http://www.russiapost.su/archives/115161

Квинтэссенция размышлений писателя о русском народе содержится в романе «Дом» – особенно в трех небольших вставках «Из жития Евдокии-великомученицы». Сам автор очень ценил эти отрывки и сетовал, что критики почти их не замечают. Там рассказывается о супругах Дунаевых – Калине Ивановиче и Евдокии. В жизни этих «великанов духа» – старого большевика и его жены – «переложилась наша история, история нашего государства со всеми нашими взлетами и порывами, мечтами и трагедиями».

Калина Иванович всю жизнь посвятил борьбе за утверждение советской власти, а затем – строительству великой державы: «Да я за свой дом не держался. Мне вся страна домом была». И на всем его жизненном пути рядом шла Евдокия, деля с ним и радости, и тяготы. Она была увлечена идеалами мужа о братстве и справедливости, об устроении прекрасном жизни на земле. Абрамов считал Калину Ивановича светом, озарявшим жизнь и увлекавшим людей вперед. Евдокия же воплощала многие миллионы людей, ко-торые пошли под его знаменем.

Дунаева не миновали репрессии, но будучи осужденным (на партийном собрании по ошибке поднял руку за представителя «правого уклона»), а потом реабилитированным, он не держал обиды на партию. На его похороны съехалось почти все районное начальство, и вдруг выяснилось, что у него нет ни орденов, ни медалей (в отличие от ру-ководителей, у которых они имелись в достатке): «Вышла заминка, всем как-то стало не по себе».

Абрамов доводит до читателя свою основную мысль: «Главный-то дом человек в душе у себя строит, и тот дом ни в огне не горит, ни в воде не тонет. Крепче всех кирпи-чей и алмазов… без этого человек как скот и даже хуже». Весьма символично, что эти слова произносит старовер Евсей Мокшин. «Житие Евдокии-великомученицы» – это подлинный шедевр русского религиозного духа, хотя ни о церкви, ни о священниках там даже не упоминается.

Интерес к русскому староверию не угасал у писателя до последних дней жизни. После выхода в 1978 году романа «Дом» он начал увлеченно готовить «Чистую книгу» – о дореволюционных временах: Абрамов говорил, что это будет лучшая его вещь. В основу положена живущая в русском народе легенда о книге, написанной самим Аввакумом незадолго до казни.

Эта книга «писана им в кромешной тьме, в яме, но она вся так и светится, потому что написана святым человеком. Человек, сподобившийся прочитать эту книгу, прозревает на всю жизнь; из слепого становится зрячим. Он постигает всю правду жизни, и он знает отныне, как жить, что делать». Но «Чистая книга» живет в народе, и дорасти до нее можно только на пути личного самосовершенствования. Для Абрамова – это своего рода реперная точка.

Из подготовленных писателем набросков видно, кому, по его представлению, доступно аввакумовское творение. Например, оно явно не предназначено для никониан-ской ветви православия – в том виде, в каком она существовала вчера и, добавим, суще-ствует сегодня. Зарисовки из жизни монастыря ничего, кроме грусти и разочарования, не вызывают. Настоятель пребывает в неустанных заботах, отнюдь не духовным, испытыва-ет зримую тягу к роскоши. Монастырь накладывает руку на близлежащие земли, не считаясь с нуждами местного населения, поэтому крестьяне убеждены: там «не Бог главный хозяин, а демон».

Они придерживаются веры, основанной непосредственно на «Чистой книге». Таковы староверы – семья Дурынины. У них бытовало предание, что «прощальное письмо» протопопа Аввакума было передано на Пенегу, его долго разыскивали полиция и попы, а оно появлялось то тут, то там. Дурынины очень гордились своим дедом, у которого, как считалось, видели эту книгу. Искренняя ненависть к барам и церкви питалась памятью о нем.

Однако, по сюжету, в семье случается неприятность: один из сыновей становится «овцой паршивой, Иоанном Кронштадтским в стадо запущен». Этот эпизод Абрамов хо-тел использовать для того, чтобы ввести в текст Иоанна Кронштадтского и провести его через всю книгу. Писателя интересовали обе стороны: Аввакум – против властей, Иоанн – за власть. Кто прав?

В заключение подчеркнем: творчество Федора Абрамова вдохновлялось не просто староверческой, а внецерковной православной традицией, выработанной религиозным опытом русского народа. Поэтому среди персонажей его произведений нет священников, отсутствуют разговоры о церковности. И все-таки перед нами не прожженные атеисты, не «Иваны, не помнящие родства», а верующие люди, чья религиозность выражена иначе, нежели у никониан.

Александр Пыжиков

https://vk.com/id410903514

http://www.russiapost.su/archives/115484