Цикл второй. Беседа 3
Ошибочность взгляда на целесообразность сырьевой ориентации нашей экономики. Наша стратегия — ориентация на средние технологии, полную занятость, достаточную масштабность объема производства. Возможности наращивания экспортного потенциала обрабатывающей промышленности. Пример Приморья. Пути поддержания промышленности высоких технологий. Порочность либерального курса на стихийную селекцию предприятий и сжатие производства. Цель структурной политики в сегодняшних условиях. Необходимость планируемого регулирования экономической жизни.
Вопрос: Что можно сейчас сказать о перспективах российской экономики?
Ответ: Российской экономике еще предстоит крупномасштабная структурная переориентация, переструктуризация. Тем не менее уже сейчас можно дать оценку возможным вариантам структурной политики.
Дело в том, что в самом процессе спада наблюдается определенный структурный сдвиг. Этот сдвиг, который произошел не в результате разномасштабного, разновеликого роста разных отраслей, а в результате разных темпов спада, интерпретируется целым рядом экономистов, особенно близких к официальным кругам, как некое желательное явление. Положительный смысл усматривается в том, что мы «поджимаем» неэффективную обрабатывающую промышленность, испытавшую сильный спад, и сохраняем относительно более эффективную и конкурентоспособную на внешних рынках добывающую промышленность. По мнению сторонников такой точки зрения, на сегодняшнем этапе это соответствует нашим возможностям и в течение достаточно продолжительного периода может определять нашу специализацию, производственную ориентацию страны, хотя, вывозя часть сырья, мы теряем больше, чем если бы перерабатывали, допустим, стройматериалы и вывозили их в виде изделий.
В этой позиции, обосновывающей сырьевую ориентацию нашей экономики, есть доля правды. Но в целом она, конечно же, ошибочна. Почему? Прежде всего потому, что относительные масштабы развития добывающей промышленности у нас ограничены. Наша страна имеет такие размеры, что не может жить, скажем, за счет продажи своих топливно-энергетических ресурсов.
То есть относительно самих себя мы не располагаем такими крупными месторождениями, как, например, Кувейт или Саудовская Аравия. Если бы у нас были совершенно исполинского масштаба месторождения, дающие миллиарды тонн нефти в год, тогда бы мы могли существовать за счет наших недр. А те сотни миллионов тонн, которые мы имеем, не дают нам такой возможности. Простой расчет показывает, что лишь для того, чтобы вернуться к стандартам личного потребления периода 70-х годов, нужно производить более пятисот или даже около шестисот миллионов тонн нефти (сейчас мы производим триста). То есть нужно вернуться к объемам, которых достиг СССР в годы максимального развития нефтяной промышленности. И это — только для поддержания весьма невысокого уровня потребления, достигнутого в прошлом, — если мы будем жить только за счет нефти. Так что фактически для развития экономики никаких реальных объемов экспортируемой нефти нам не хватит.
То, что мы имеем сейчас, это уровень жизни, соответствующий потребительским стандартам чрезвычайного времени. Резко увеличился удельный вес покупок продуктов питания, снизился удельный вес покупок одежды, еще больше снизился удельный вес покупок товаров длительного пользования. Очень сильна дифференциация уровня жизни населения, очень высок удельный вес бедных его слоев. И вот с такой структурой доходов и потребления мы сейчас живем, поддерживая эту структуру путем экспорта энергоресурсов и импорта потребительских товаров. Причем максимальное наращивание импорта потребительских ресурсов при максимальном использовании возможностей экспорта энергоресурсов все равно не может вывести нас даже на уровень потребления прежнего времени.
Вопрос: В какой мере наш уровень потребления зависит сегодня от экспорта энергоресурсов?
Ответ: У нас половина фонда потребления формируется за счет импорта.
Вопрос: Весь импорт осуществляется за счет экспорта энергоресурсов?
Ответ: Конечно, потому что вывоз энергоресурсов — основная компонента нашего экспорта. Но те энергоресурсы, которые мы можем вывозить, позволяют нам существовать лишь в ущербном режиме, не более того, как мы сейчас и существуем. И в направлении приращения экспорта энергоресурсов мы слишком далеко не продвинемся. Отсюда вывод: наша страна не может жить без самостоятельной обрабатывающей промышленности, коль скоро мы не обладаем достаточно большим количеством сырья и электроэнергии.
Вопрос: Но значительная часть продукции наших обрабатывающих отраслей неконкурентоспособна на мировом рынке. Как быть с этим обстоятельством?
Ответ: Внешнеэкономические критерии, критерии конкурентоспособности на внешних рынках не должны иметь здесь решающего значения, потому что мы производим для внутреннего рынка. И мы можем иметь целостную промышленную систему, производить достаточно большие объемы продукции, целиком снабжать себя продукцией и легкой, и пищевой промышленности, и машиностроения. Пусть даже эти отрасли в течение еще какого-то времени будут недостаточно эффективными по критериям мирового рынка, тем не менее для нас это единственно целесообразная стратегия. Как бы ни были дешевы продукты, которые можно закупить за рубежом, мы ограничены в своих возможностях делать это, поскольку у нас никогда не будет необходимого количества валютных доходов. Поэтому нам, конечно, нужно идти по линии развития собственной экономики, взаимообмена.
Можно себе представить такую экономику, где развитие получили бы отрасли промышленности (как обрабатывающей, так и добывающей), конкурентоспособные на внешнем рынке, но в целом с не очень большим объемом валового продукта на душу населения. Можно представить себе и экономику, работающую на относительно высоких оборотах, как это было у нас раньше, с относительно крупными издержками, но с достаточно большим валовым национальным продуктом на душу населения. Как это ни парадоксально, недостаточная продуктивность отдельных отраслей дает при сложении в общем и целом относительно высокопродуктивную экономику. И наоборот, ставка только на высокопродуктивные отрасли может привести к тому, что экономика в целом будет низкопродуктивна, маломасштабна. Ясно, что ориентация только на высокопроизводительные отрасли ведет к безработице, к неэффективной занятости оставшейся части общества.
Одно дело — если все население работает на каком-то среднем уровне производительности, другое дело — когда значительную часть населения составляют безработные, а еще более значительная часть занимается совсем низкопродуктивной деятельностью, фактически живет на подножном корму.
Подавленная, скрытая безработица не означает полного безделья, люди всегда работают — что-то производят, торгуют, носят что-то на толкучки, на базары, обмениваются друг с другом. Это ясно видно на примере жизни перенаселенных стран. Как раз те группы, которые относятся к категории скрытых безработных, может быть, трудятся наиболее тяжело. Но они производят сугубо второстепенную, низкосортную продукцию, предназначенную для местных рынков, по низким ценам, их труд малопродуктивен. Так что страна с полной занятостью, ориентированная на средние технологии, в целом даст гораздо более высокую производительность труда и гораздо более высокие показатели доходов на душу населения, чем экономика, поляризованная между высокопроизводительным и низкопроизводительным трудом. Это вполне логичное рассуждение, но почему-то оно недоступно многим нашим, так сказать, либералам.
Мне представляются важными при обсуждении ориентации нашей экономики соображения относительно того, что у нас нет возможности производить гигантский объем сырья для вывоза и что мы должны быть равны сами себе. Еще недавно мы жили, ориентируясь на низкие и средние технологии в гражданской промышленности, и сразу оторваться от этого мы не можем. Мы вынуждены жить этой жизнью, мы уже достигли определенных результатов, живя этой жизнью, и нам нет смысла их терять. Не в наших интересах растратить накопленный потенциал, набранную в прошлом инерцию. Следовательно, мы должны в какой-то степени сохранить те характеристики, те условия межсекторального обмена, которые были раньше.
Вопрос: Какие именно характеристики вы имеете в виду?
Ответ: Прежде всего — относительный уровень цен. Это не значит, что нам следует целиком отказаться от происшедших в народном хозяйстве сдвигов в области цен. Но в какой-то мере обратное движение все-таки необходимо, потому что по многим видам ресурсов мы уже достигли мировых цен (если переводить по официальному курсу). Установив систему экспортных тарифов, мы де-факто проводим политику ограниченной автаркии. Нам нужны такие внутренние цены, которые позволили бы создать условия для достаточно эффективной работы отраслей со средними технологиями, — эффективной по крайней мере в рамках внутреннего обмена. Мы могли бы наладить такие обмены между отраслями, работающими на средних технологиях. Рано или поздно нам это придется сделать.
Здесь полезно вспомнить экономические построения, относящиеся к теориям периферийной экономики. В свое время латиноамериканские страны осознали, что потребности их развития вызывают необходимость создания локальных рынков, то есть объединения усилий этих стран. И что вместо конкуренции с развитыми странами в области той продукции, которую развивающиеся страны поставляют на мировой рынок, разумно попытаться наладить межстрановой обмен друг с другом. Иными словами, так называемые периферийные страны, которые не сильно отличаются по своему уровню, предполагали интегрироваться для формирования частных сегментов мирового рынка, считая это целесообразным. Мы же таким рынком уже располагаем. Тем не менее у нас проявляется тенденция к его разрушению. Очевидно, что если мы не примем мер по регулированию цен и по изменению структуры относительных цен, соотношения цен на разные виды продукции, то мы этот рынок разрушим. Конкретно я имею в виду прежде всего экспортные квоты на сырье, на энергоресурсы.
Все это не означает, что наша обрабатывающая промышленность не должна приобретать экспортную ориентацию. Более того, если говорить о наших перспективах на мировом рынке, то они связаны прежде всего с постепенным наращиванием экспортного потенциала обрабатывающей промышленности. В этой связи сошлюсь на тот анализ будущей специализации Приморья, который провел наш институт.
Долгое время Приморью рекомендовалось ориентироваться во внешнеэкономической сфере на традиционные товары сырьевого экспорта: лес прежде всего, природные ископаемые, рыба, минеральное сырье. Это три основные позиции экспортной ориентации. Но тщательный анализ экспортного потенциала данного региона и внешних рынков показал, что емкости этих рынков, на которые мог бы ориентироваться наш экспорт леса, минерального сырья, очень ограничены. Там существует жесткая конкуренция, весьма высоки требования к качеству продукции и срокам поставки. Здесь мы находимся в крайне невыгодных условиях, особенно при экспорте угля — не из Приморья, а из Якутии. Это с одной стороны. С другой стороны, в Приморье расположено несколько крупных и передовых по своей технологии предприятий оборонной промышленности, имеются и другие машиностроительные предприятия. Сейчас совершенно очевиден быстрый экономический рост северо-востока Китая — Манчжурии. Технологические возможности провинциальных инвестиционных рынков Китая различны, каждая провинция — это целое государство. Но в целом технический потенциал Приморья, средний для нашей страны, выше, чем во многих провинциях Китая. И многие виды наших промышленных, машиностроительных изделий — станкостроения, транспортного машиностроения — по своему техническому уровню существенно превышают то, что может производить Китай. Нужны только инвестиции для того, чтобы осуществить конверсию, реконструкцию наших оборонных предприятий в Приморье — в некоторых случаях минимальную, в некоторых случаях глубокую. И тогда мы бы могли резко увеличить объем экспорта на северо-восток Китая и дальше на юг, включая некоторые другие страны Юго-Восточной Азии.
Если оценивать долгосрочные внешнеэкономические перспективы нашего Дальнего Востока — сегодня по преимуществу сырьевого региона, — то они лежат в области обрабатывающей промышленности. В регионе достаточно высококвалифицированного, образованного населения, есть мощности крупных оборонных предприятий (хотя за последнее время мы многое потеряли, многое разрушено).
Сказанное о Приморье можно отнести и к России в целом. У нас есть большие возможности выхода на мировые рынки, причем, что очень интересно, на основе принципиально новых изделий.
Вообще говоря, возможен и другой путь, который наши либеральные экономисты считают естественным. Это выпуск промышленной продукции, жизненный цикл которой в развитых странах уже завершается. Новые индустриальные страны — такие, как Малайзия, Сингапур, — довольствуясь не очень высокой добавленной стоимостью, не очень высоким уровнем зарплаты, дают этой продукции вторую жизнь. Они не просто тиражируют ее, а выпускают тираж второго или третьего порядка. Мы сейчас тоже пытаемся идти по такому пути — например, приступаем к сборке видеомагнитофонов, еще какой-то техники — и говорим об этом с гордостью. Но, конечно, это не наш путь. По части тиражирования мы не можем сейчас соревноваться с Юго-Восточной Азией, но зато можем производить многое из того, что эти страны производить не могут. Например, все, что связано с авиастроением. Мы являемся крупнейшей державой по производству самолетов и вертолетов разных категорий. То же самое — в судостроении, в энергетическом машиностроении, в станкостроении и т.д. У нас есть целый ряд очень развитых отраслей. Прежде всего — то, что является порождением оборонного комплекса. Но передовые позиции мы занимаем и в некоторых традиционных отраслях, особенно связанных с энергетикой. Мы могли бы попытаться эффективно функционировать на мировом рынке всей этой продукции.
Наши перспективные сферы зависят прежде всего от оздоровления ситуации в экономике в целом. Если мы сможем преодолеть сегодняшнюю стагнацию достаточно быстро, пока окончательно не потерян наш технологический потенциал, то у нас, конечно, будут существенные возможности для расширения экспорта наукоемкой и другой машиностроительной продукции. Если же сегодняшняя ситуация затянется надолго, то мы можем очень многое потерять. Когда у нас в таком случае снова появятся хотя бы те возможности, какими мы располагаем сейчас, — неизвестно. Ведь форсируя сегодня экспорт сырьевых ресурсов, мы обрекаем себя в будущем на гораздо большую автаркию, чем если бы не форсировали его, повысили бы экспортные пошлины и т.д. Способы достижения тех ближайших эффектов, которые мы получаем в результате такого экспорта, во многом противоречат нашим долгосрочным стратегическим интересам.
Вопрос: В чем смысл автаркии и что она нам даст?
Ответ: Я говорю не о безусловной, а о некоей относительной автаркии. С одной стороны, она позволит нам защитить нашу обрабатывающую промышленность, позволит ей развиваться в условиях высоких издержек на базе средних и не очень высоких технологий. А с другой стороны, автаркическое существование должно также включать в себя ограничения в области экспорта сырьевых ресурсов, то есть такие тарифы, которые давали бы возможность поддерживать приемлемый для нас уровень цен на продукцию добывающей промышленности внутри страны. Это способствовало бы адаптации к имеющимся условиям невысоких технологий обрабатывающей промышленности. Я думаю, что такая стратегия для нас неизбежна.
Вопрос: Какова связь между автаркией и развитием высоких технологий?
Ответ: Поддержание наших высоких технологий требует модернизации, реконструкции — прежде всего в оборонных производствах, реструктурирования этого сектора в целом. Но в условиях спада мы не имеем необходимых финансовых ресурсов, очень сократились материальные ресурсы, поэтому и финансирование, и материальное наполнение инвестициями сейчас очень затруднено. Инвестиции возможны лишь в малом объеме. Однако если наша экономика восстановится, то у бюджета появятся другие возможности, банки будут располагать другими финансовыми ресурсами, и тогда инвестиционный процесс в целом может принять нормальные формы. Следовательно, появятся даже благоприятные условия для трансформации оборонной промышленности и некоторых предприятий гражданской промышленности.
С этой точки зрения даже восстановление нашей прежней экономики на базе средних технологий позволит нам сохранить то, что у нас еще осталось из высоких технологий. При внешней парадоксальности такого утверждения ничего парадоксального здесь на самом деле нет. Опасность состоит только в том, что мы уже очень много потеряли из кадрового потенциала оборонных отраслей, разрушен научно-конструкторский потенциал, восстановить который очень трудно, если не невозможно. Поэтому чем скорее мы начнем придерживаться трезвой экономической политики, которая бы соответствовала нашим реалиям, а не абстракции, подчиненной неким политическим и идеологическим целям, тем лучше для наших национальных интересов.
Вопрос: Как повлияет автаркия на состояние потребительского рынка?
Ответ: На потребительском рынке произошли очень большие изменения. Мы никогда не имели такого разнообразия предметов потребления. Страна, по сути, перешла на западные стандарты потребления, но при резко снизившихся покупательских возможностях. Крупные контингенты населения оказались просто отсечены от того изобилия, которое представлено на витринах. В целом люди стали жить гораздо хуже, чем прежде, хотя качество потребительской продукции во многих товарных группах сильно возросло.
Введение автаркии, в частности, означает установление достаточно высоких таможенных пошлин на все товары, аналоги которых, пусть менее качественные, могут производиться российскими предприятиями. Такая мера резко сузит спрос на высококачественную импортную продукцию и тем самым освободит пространство для менее качественной отечественной.
Другими словами, уровень жизни людей возрастет за счет увеличения физической массы потребляемой продукции, хотя сама продукция в чем-то будет менее качественной. Загрузка производственных мощностей даст людям зарплату, благодаря которой они получат доступ к товарам, которых они сегодня попросту лишены.
Сегодня наша промышленность раздавлена импортом, и это является одним из сильнейших факторов экономического спада.
Вопрос: С учетом всего вами сказанного — каков же все-таки должен быть оптимальный сценарий нашего экономического развития и что мешает его осуществлению?
Ответ: Сейчас мы живем по либеральному сценарию, в соответствии с которым в области структурной политики происходит выбраковка предприятий, селекция. Сильные предприятия выживают, слабые умирают. Но ведь у нас слабыми были целые отрасли, поскольку приоритеты имели фактически ведомственный адрес и отрасль представляло ведомство. Сильные ведомства имели большие приоритеты, слабые — меньшие. Соответственно отрасли, стоявшие за слабым ведомством, не располагают сегодня передовыми технологиями, и именно они убыточны, неконкурентоспособны. Тем не менее их-то нам и необходимо сейчас поддерживать, чтобы иметь целостную экономику, крупные объемы производства и достаточно большие объемы доходов населения в целом, а не только в некоторых продвинутых отраслях.
Наш опыт показывает, что курс на либерализацию экономики и сдвиг в ценах, ведущий к нежизнеспособности отраслей, опирающихся на средние, а тем более на низкие технологии, породил длительный спад и затем некоторую стагнацию. Результаты селективного отбора прогрессивных предприятий и жизнеспособных отраслей малоперспективны, в них нет конструктивного, стратегического смысла. В общем и целом они не несут в себе потенциала экономического роста — напротив, разрушают потенциал технической модернизации экономики, с помощью которого мы могли бы добиться выхода на внешние рынки. Этот стихийный процесс селекции вряд ли можно назвать структурной политикой, хотя некоторые склонны называть его именно так.
На мой взгляд, у нас должна осуществляться структурная политика, направленная на наращивание объемов производства как таковых. Нам нужны большие объемы, а не только экспортная эффективность, и нам нужна высокая занятость. Это достаточно долгое время должно оставаться очевидной целью нашего развития. И лишь постепенно на этой базе может произойти качественная трансформация нашей экономики.
Когда-то мы располагали такими масштабами производства, к которым сейчас приходится стремиться и которые позволяли осуществлять качественную трансформацию экономики. У нас была такая возможность, но мы этим путем не пошли. Сейчас ясно, что до прежних вершин мы не доберемся, но какой-то сдвиг в сторону наращивания масштабов производства нам обязательно нужен, и это должно быть существенной целью именно структурной политики. Как ни парадоксально, но смысл ее состоит в том, чтобы восстановить если не структуры, то объемы производства — на прежнем уровне технологий. Мы сейчас не можем сразу во всех отраслях перейти на новые технологии. Но и сжатие экономики до небольшого числа высокоэффективных секторов тоже неприемлемо. Значит, нам нужно существовать до некоторой степени тем же способом, что и раньше, и никуда от этого не деться. Хотя ясно, что у нас имелись также ресурсорасточительные отрасли — например, сельскохозяйственная мелиорация или производство некоторых видов сельхозтехники, — которые и раньше были неприемлемы, но культивировались в соответствии с планом. Ныне они уже отсечены, и их не нужно восстанавливать.
Я хотел бы сказать еще об одном моменте. Восстановление прежнего потенциала натолкнется на ту трудность, что во многих отраслях эффективность использования ресурсов была невелика. Нам нужно восстановить прежние объемы производства, невзирая на его низкую эффективность. При этом необходимо учитывать, что мы несем на себе груз неиспользуемых мощностей, у нас большие накладные расходы, постоянные затраты на содержание этих мощностей (консервация и т.д.), а многие предприятия несут также затраты по сохранению персонала. Все эти издержки ложатся на стоимость продукции. Поэтому нам нужно преодолеть барьер избыточно высоких затрат, обусловленных спадом. То есть пойти на определенные жертвы, чтобы восстановить промышленность. Это очень неприятное обстоятельство, но такова реальность.
Завершая сюжет о структурной политике, скажу, что всю восстановительную работу мы должны вести координировано. Для восстановления промышленности требуется гораздо более высокий уровень координации мероприятий в области экономики, чем то, что мы имеем. Это не составление прогнозов Министерством экономики, а значительно более активная деятельность (скажем, близкая к той, которую ведет Министерство промышленности и торговли Японии). Это — тщательно планируемое регулирование экономической жизни. Если план как способ принуждения нецелесообразен, то план как целая система согласованных действий и мер, как сценарий формирования институтов в области ценового регулирования, тарифного регулирования, государственных инвестиций и т.д. — безусловно, нужен. Целостное видение экономической реальности и целостная система мероприятий по восстановлению экономики совершенно необходимы.
Вопрос: Что нам мешает двигаться в этом направлении?
Ответ: Пока нам мешает борьба за власть, которая осуществляется всеми средствами, включая экономическую политику. Если бы экономическая политика освободилась от политического пресса, перестала быть инструментом борьбы за политическую власть, мы, наверное, смогли бы осуществлять ее в гораздо более рациональных формах, чем сейчас.
http://sbelan.ru/index.php/ru/economika/102-tsikl-vtoroj/index.html