Автор: Шевченко М.
ROOT Категория: Дух Воина
Просмотров: 643

В России нет ни одного военного кладбища солдат первой мировой

ВОСЕМЬДЕСЯТ лет назад население Европы сходило с ума в жестоких объятиях быстро модернизируемой смерти

Первая мировая, Великая война перевернула мир, перекроила его плоскостную картографическую проекцию, завершив тысячелетний цикл постримской истории. Аэропланы, танки, газы, пулеметы, Верден, Карпаты, Сомма, Танненберг - апокалиптические чудища, словно вышедшие из видений Брейгеля и Босха, целые пространства, до того знаменитые своими лесами, полями или городами, переводили в разряд братских могил - без различия на­циональностей и вероисповеданий. Война перестала быть уделом кадровых военных, уничтоженных в первые же ее месяцы, - студенты, крестьяне, мастеровые заменяли их в траншеях и теснили в могилах, человек переставал чувствовать себя только штатским или только военным, мундир мог стать уделом каждого. Высокая политика требовала уже не абстрактных - патриотических или экономических - жертв, жертвой становился сам человек. Первая мировая, с последующими за ней революциями и эпидемиями (есть что-то зловеще-мистическое в эпидемии гриппа 1918 года - умирали в основном те, кто не был на фронте), уравняла всех в одном - никто больше не мог чувствовать себя вне опасности.

Во всех странах - участницах Великой войны хранится память о ней. И только в одной-единственной почти ничто не напоминает о тех годах. Это страна, по разным подсчетам потерявшая около шести миллионов человек, - наша родина, Россия. Вы знаете братские могилы первой мировой? Видели вы памятники жертвам и героям ее?

"Ни в Галиции, ни в Польше, ни в Прибалтике, ни в Белоруссии вы не найдете и намека на то, что когда-то здесь умирали солдаты в русской форме. В Москве, у метро "Сокол", появились первые деревянные кресты с соответствующими надписями. А до этого только мамы с детьми да влюбленные парочки натыкались в густом кустарнике на уродливый валун красного гранита со скорбным извещением о том, что посвящен он "жертве империалистической бойни", студенту Московского университета. Могила студента была одной из десятков тысяч могил огромного военного кладбища, заполнявшегося умиравшими в московских госпиталях ранеными. После победы на этом месте планировали, создать мемориал.

Кровавые события последующих десятилетий поглотили память о некогда погубившей Российскую империю войне. Шесть миллионов затерялись в десятках миллионов. Герои погибли или, разгромленные в боях гражданской, покинули Россию.

Сама война стала казаться чем-то совершенно мифическим, почти несуществовавшим, а если и имевшим место, то прекращенным только благодаря мудрой ленинской политике национального предательства. Первой мировой войны не было.

Но она была. Достаточно въехать в Европу, за пределы доступных "победившему социализму" территорий, чтобы понять, что ни во Франции, ни в Германии, ни в Австрии, ни в Италии не забудется никогда Великая Мировая Трагедия начала двадцатого века. Нет населенного пункта, в котором не стояли бы памятники погибшим. Но одна область Европы особо отмечена печатью памяти и печали - французская провинция Шампань, родина божественного игристого вина, колыбель французской монархии.

Марна, Сомма, Реймс, Верден - поминальными колоколами звучат эти слова. Вне дорог и городов там безлюдные поля, а над полями огромное небо, низкое, почти упавшее на землю. Где-то на горизонте церковный шпиль, где-то возле него совершают боевые развороты сверхзвуковые истребители. Эти пространства до сих пор по большей части отданы войне - закрытая зона НАТО напоминает о себе постоянными .маневрами. Но вот вы решаете вые­хать на машине из древнего Реймса/в сторону злополучной Лотарингии, в сторону побежденной и усмиренной Германии. От частного аэропорта сверните направо, в сторону Вердена, и вот перед вами аккуратно подстриженные кусти­ки и трехцветный флаг на шесте - двадцать тысяч солдат разместились на паре гектаров крест к кресту. Впрочем, не только кресты отмечают место упокоения павших - тонкий узор арабской вязи по белым камням напоминает о мусульманских жителях французской колониальной империи, погибших за свободу метрополии. Христиане и последователи Мухаммеда на одном кладбище? Ревнители религиозных законов напрасно будут возмущаться, им, ревнителям, трудно понять мертвых солдат, при жизни разделенных религиями и политикой, после смерти - извлеченные из под обломков, собранные по частям', зарытые наспех в старых окопах похоронными командами - они пе­реступили через разделявшие их преграды, соединившись в одном грандиозном братстве - братстве убитых на войне.

За французским кладбищем - немецкое (находящееся на попечении немцев, традиционно ухоженное), за немецким - британ ское и американское, за ними - русское.

В Шампани русское военное кладбище? Эмигранты? Иностранный легион? Нет, как гласит мемориальная надпись - "герои, павшие за свободу Франции". В русской военной форме, под русскими же боевыми знаменами. За­бытые герои забытой войны - многие ли на родине помнят о вас? Россия забыла - не забыла Франция и полностью взяла на себя заботы о мертвых россиянах. Кладбищу ничто не угрожает до тех пор, пока существует француз­ское государство - у европейцев не принято забывать долги.

Жители близлежащей деревни Мурмелон ле Гранд аккуратно подстригают кустики и подметают дорожки вокруг нескольких рядов; белых крестов и изящной, построенной по проекту Бенуа, церкви. Впрочем, эта церковь почти все время закрыта, а вот за оградой кладбища, там, где, собственно, и находится "русский лес" (как называют его в этих краях), стоит другая, деревянная а ля Кижи церковь Всех Святых в Земле Российской Просиявших, являясь единственным храмом одноименного с ней монастыря.

Как же оказались в чужой земле две с половиной тысячи "солдатушек, бравых ребятушек"?

1915 год виделся союзникам по Антанте годом решительных побед и окончательного разгрома упорного и жестокого врага. Одновременное наступление во Франции и в Польше должно было сокрушить Германию, захват средиземноморских проливов - обеспечить прочную связь России с Францией и удушить Австро-Венгрию. Все обернулось иначе - пятнадцатый год оказался годом тяжелых потерь и поражений: пала Сербия, бессмысленно и кроваво провалился галлиполийский десант, и самое главное - величайшая из стран-союзниц, Россия, оказалась на грани катастрофы. Плоды побед, достигнутые величайшим напряжением, исчезли, как дым, под натиском "германского стального зверя". Русский фронт откатился на сотни верст в глубь страны, лучшие войска были перемолоты в неравных боях. Никакой героизм не мог спасти положение - у нашей армии практически не оказалось боеприпасов. Халатность военного министерства, уверенность в быстротечности войны, полное пренебрежение стратегическим анализом ситуа­ции погубили кадровую, создававшуюся десятилетиями армию. Недостаток в вооружении можно было компенсировать только тем, что казалось практически неисчерпаемым - "человеческими резервами". Но масштабы новой войны оказались чрезмерными - и вот на фронт пошли студенты, единственные кормильцы в семье, жители далеких азиатских окра ин. И все равно на семьдесят немецких выстрелов отвечали одним…

На Западном же фронте, как известно, без перемен. Противники щедро осыпают друг друга снарядами разных калибров, пробуют силы в газовой войне, все глубже вгрызаются в изуродованную землю, создавая окопные города, по площади и по количеству населения не уступающие городам ре­альным. Противоестественное сожительство миллионов людей, обязанных уничтожать при первой возможности таких же несчастных, живущих по ту сторону, в сотне метров, достигает апофеоза.

В это самое время президент Франции, обеспокоенный большими потерями своей армии, делает Николаю Второму интересное предложение - делиться с союзниками "человеческими резервами" (благо оружия у русской армии мало, а людей - в избытке). Историк Антон Керсновский пишет: "Речь шла не больше и не меньше, как об отправке во Францию 300. 000 русских солдат - в смысле "20. 000 тонн человеческого мяса" - без офицеров и вне всякого организационного кадра. Они должны были, подобно марокканцам, сенегальцам или аннамитам, составить особые ударные роты французских пехотных полков под командой французских офицеров".

К чести Государя, он отклонил этот чудовищный проект. Решено было для поддержания упавшего боевого духа союзных армий послать две бригады на Балканы, а две во Францию, при полном офицерском составе и боевых знаменах, но на французском обеспечении.

Обогнув Евразию - через Владивосток и Суэцкий канал - 1-я и 3-я бригады, объединенные вскоре в единую дивизию под командованием генерал-майора Лоховицкого, прибыли в Марсель летом шестнадцатого года. Промаршировав под "Прощание славянки" по Елисейским полям, они отправились на боевые позиции в район Реймса. Парижанки плакали от счастья, парижане кричали "ура!", парижские газеты наперебой восторгались "несгибаемым великим восточным союзником".

Немцы сразу же почувствовали присутствие русских - спокойная окопная жизнь стала нарушаться ночными диверсиями и вылазками. Каждому хотелось проявить удаль перед французами. В апреле семнадцатого, когда в России армия уже превратилась во вшивую митингующую толпу, истребляющую не противника, но своих же боевых товарищей -офицеров, под Реймсом русская дивизия приняла участие в крупномасштабном, неудачном и необычайно кровавом наступлении Западного фронта. Обреченное на провал, оно захлебнулось в замешенной на крови и железе жидкой весенней грязи…

В октябре русская дивизия бунтует, расформировывается и интернируется в пылающую Россию. Верные солдатскому долгу, оставшиеся во Франции формируют особое подразделение, названное Легионом Чести. Этот легион яв­ляется единственной русской боевой единицей, продолжившей мировую войну и дошедшей до украденной у России победы. Именно Легион Чести первым прорвал в сентябре восемнадцатого года знаменитую "линию Гинденбурга", а в декабре того же года (уже как оккупационная часть) вступил под русскими боевыми знаменами в Майнц.

Итак, война окончена, пора хоронить погибших. Начинается формирование невиданных до той поры солдатских кладбищ. Но как отличить в огромном месиве трупов одних солдат от других? Последняя визитная карточка убитого солдата - личный медальон - определит, что этого - на французское, этого - на немецкое, а этого - на русское. А если неграмотный был и писать не умел, то истлевшая форма поможет лечь рядом со своими…

На том месте, где находился штаб генерала Лоховицкого, располагается русское кладбище, ставится из досок сколоченная церковь. Пришедший с горы Афон архимандрит Алексей Кириевский основывает в 1932 году монастырь Всех Святых в Земле Российской Просиявших и передает его под управление митрополиту Евлогию - одному из самых замечательных деятелей русского православия двадцатого века. Тем самым монастырь попадает под омофор Вселенского Константинопольского Патриарха, а павшие воины находят успокоение, избегая постыдной политической возни, затеянной Русской Православной Церковью за рубежом, известной как "церковь карловацко-го раскола". Именно митрополия преосвященного Евлогия приняла абсолютное большинство бежавших в Европу эмигрантов, именно она поддерживала русскую богословскую мысль - Карташев, Флоровский, Мейендорф связали свою жизнь со вселенским православием, именно она в конце концов и сохранила тот свет духовной культуры, который создал Россию вместе с ее грехами и святостью.

В тридцатые же годы начинается духовная жизнь обители, связанная с именами отца Иова и отца Серафима, также пришедших в монастырь с Афона. Кто они были - белые офицеры, ушедшие из мира, или просто подвижники, стяжающие истину, - неизвестно. Но по воспоминаниям тех, кто их знал, они были представителями самой лучшей традиции монашества - погруженного в молитву и обращенного к миру.

Добраться до сердца эмигранта, перестрадавшего и перевидавшего Бог знает что, очень непросто. Только великой любовью можно растопить холодное отчаяние, зачастую охватывающее человека, казалось бы, лишенного и родины, и судьбы. Насельники обители Мурмелон ле Гранд были именно теми, кто умел давать людям надежду, пробуждать веру, поддерживать любовь.

Сегодня монастырь опустел - отец Иов скончался в 1986 году, после него монахов не стало. Иммиграционные законы Франции служат препятствием для прихода новых братьев, да и желающих было немного. Париж куда при­влекательнее затерявшегося в полях "русского леса"…

Практически единственным обитателем и хранителем монастыря до недавнего времени был человек удивительной судьбы (впрочем, у кого из эмигрантов она ординарная?) Дмитрий Владимирович Варенов, в свои девяносто с лишним лет сохранивший гордую осанку и острый трезвый ум. Если записать его рассказы о пережитом, получится неплохая книга. Чего стоит только история о том, как он нашел свою потерявшуюся в водоворотах русской смуты сестру. Не имея никаких о ней, оставшейся в СССЗ, сведений, уже и шестидесятые годы прислуживавший в алтаре Женевского православного собора Дмитрий Владимирович слышит голос, пообещавший скорое известие о сестре. Именно в этот день (День Воздвижения Креста Господня) гуляющий по Москве его зять-француз, не знающий ни слова по-русски, обращается за помощью к первой встреченной на улице женщине. Она отвечает на чистом французском. Это была сестра Варенова…

Литургическая жизнь в обители, несмотря на отсутствие монахов, не прекращается - каждую субботу из Парижа приезжает отец Георгий Дробот и собираются православные, живущие в окрестных городах (Реймс, Шалон сюр Марн). Отец Георгий является также председателем "общества друзей монастыря", а таковых оказалось немало по всему миру - новая деревянная церковь, например, была привезена из Финляндии при помощи актрисы Лизы Кунингам. Только Россия ничего пока не знает про единственное на земном шаре кладбище русских солдат первой мировой, да и заинтересуется ли? Сколько проблем у нас, "возрождающих духовные истоки" (как любят выражаться некоторые тележурналисты), что нам какой-то вымирающий остро­вок эмиграции в центре Европы! - Но эмиграция первой половины двадцатого века - это не просто бегство от неминуемой смерти; вместе с людьми эмигрировала и та Россия, которую мы знаем по классической литературе и которую так силимся сегодня рассмотреть сквозь обманную пелену времени. Эмиграция как бы законсервировала ее в себе, сохранила, продумала и бережно донесла до нас. Захотим ли мы, сумеем ли принять этот дар? По си­лам ли он нам?

Маленький островок России, охраняемый спящими "в крестах да в нашивках" воинами - монастырь Мурмелон ле Гран ждет русских паломников.
21 ноября, 2009 года